Правило отскока

Посвящается ПГК

Всё началось с песочницы…

Москва. Лето 1953 года. Двор одной из московских новостроек…

— Федя, посмотри какая красота!

Молодая женщина с маленьким мальчиком на руках восхищённо рассматривала новый высотный дом, где её мужу недавно выделили квартиру. Переведя глаза с дома на двор, она, не меняя тона, добавила:

— Здесь уже и детская площадка с песочницей есть!

Муж, секретарь райкома одного из московских районов, закончив помогать шоферу открывать задний борт грузовика, рассеяно произнёс:

— Песочница — это хорошо…

Потом повернулся к жене:

— Ты вот что, Лидуся, определяй-ка Костика в эту самую песочницу и переключайся на разгрузку вещей. Меня ведь только до обеда отпустили.

Через несколько минут во двор вкатила ещё одна машина, и спортивного вида мужчина крикнул из кузова спешащей с вещами к подъезду Лиде:

— Гражданочка, не подскажите, где тут тридцать вторая квартира?

Лида повернулась на голос.

— Здесь, в этом подъезде! Наша квартира на четвёртом этаже, а ваша — на пятом.

Спортсмен перемахнул через борт и крикнул шоферу:

— Шабаш, приехали!

— Ой, вы ведь Селиванов? — произнесла Лида и смутилась своей бестактности.

Но известный всей Москве футболист Борис Селиванов лишь дружелюбно улыбнулся.

— Он самый, соседка! А это моя жена Ольга и мой сынишка Игорь.

Селиванов принял у сидевшей в кабине грузовика молодой женщины ребёнка, потом помог выбраться и ей. Женщины вежливо поздоровались.

— Лёля, видишь песочницу? Там уже есть один хлопчик, запускай туда и нашего!

— Это мой сын Костик, — поспешила объявить Лида.

— Вот я и говорю, запускай Игорька к Костику и — за работу!

А через полчаса в песочнице возились уже три пацана. К Костику и Игорьку присоединился Илюша. Его отец музыкант Игорь Фетисов тоже получил квартиру в этом доме и, по совпадению, в том же подъезде.

С этого дня мальчишки стали неразлучны, как три мушкетёра от Дюма-отца. Так их с тех пор и прозвали…

Детство наших героев ничем особенным не отличалось от детства их сверстников. Вспомните своё малолетство. Получилось? Тогда берёмся за руки и перешагиваем через тринадцать лет.

Москва. Осень 1966-го года. В преддверии школьного комсомольского собрания…

— Не дрейфь, Илька, всё будет тип-топ!

Игорь ободряюще похлопал приунывшего друга по плечу.

— Главное, не ссать и точно следовать полученной инструкции! — поддержал Игоря Костя.

А «ссать», честно говоря, было из-за чего. Ученика девятого «б» класса комсомольца Илью Фетисова обвиняли в фарцовке. По тем временам обвинение нешуточное. К тому же поймали Илью с поличным. А пошло всё с того, что отец Ильи не так давно поступил на службу в один очень известный симфонический оркестр. Начались заграничные гастроли, а значит, у Ильи стали появляться заграничные шмотки. Те, что ему не подходили или не нравились, он поначалу продавал по сходной цене своим друзьям. Но однажды случилось так, что новенькая кожаная куртка не подошла никому из проверенных товарищей, и Илья, с замиранием сердца, впервые пошёл на «пятачок». «Пятачком» именовалась подворотня поблизости от пресловутой «Берёзки». Илья всё время боялся, что на его плечо вот-вот ляжет суровая рука закона. Но в тот раз всё прошло, на удивление, гладко. Куртку удалось продать почти сразу, выручив при этом хорошие деньги. Ещё четыре раза побывал Илья на «пятачке», и все четыре раза ему фартило. Не подфартило на пятый. Его взяли при продаже джинсов и препроводили в отделение милиции, где был составлен соответствующий протокол.

В чём-то Илье повезло. Он не успел стать завсегдатаем «пятачка» и не попал пока в поле зрения органов. Это заметно облегчило задачу по его отмазке. В деле спасения Ильи, если не от тюрьмы, так от позорного клейма «спекулянт», были задействованы и стар и млад. Фёдор Константинович Агафонов, работавший к тому времени уже в московском обкоме партии, и Борис Сергеевич Селиванов, подвизавшийся всё на том же футбольном поприще, но теперь уже в качестве тренера, каждый по своей линии, повернули дело так, чтобы проступок друга их сыновей рассматривался не как фарцовка, а как подростковая глупость. Не осталось в стороне от дела отцов и младшее поколение. Костя Агафонов, бывший к тому времени секретарём школьной комсомольской организации, выхлопотал для друга положительную характеристику, что было не так уж и сложно — Илья Фетисов числился в примерных учениках и активных комсомольцах. Игорь Селиванов, заработавший к тому времени второй разряд по самбо и являвшийся членом «бригадмила», со своей стороны, поговорил с кем надо, и из протокола чудесным образом исчезли все отягчающие обстоятельства.

Таким образом, всё свелось к тому, что дело Ильи Фетисова было передано на усмотрение школьной комсомольской организации. Окончательную точку в нём должно было поставить школьное комсомольское собрание, на котором намеревались присутствовать представители райкома комсомола и правоохранительных органов. Поэтому провести собрание надо было так тонко, чтобы, с одной стороны, осудить поступок Ильи, но, с другой стороны, не допустить вынесения слишком строгого порицания. Ведь строгий выговор с занесением — об исключении из комсомола никто и не думал, это стало бы катастрофой, — за год с небольшим до окончания школы ставил крест на перспективе поступления в вуз. Дабы молодёжь всё сделала как надо, инструктировал ребят накануне собрания лично товарищ Агафонов.

Собрание проходило бурно. Правда, большинство выступлений сводилось к тому, что не следует слишком сурово карать Илью Фетисова, но были и другие мнения. Один юноша предложил даже исключить «спекулянта» из рядов. Последнее слово оставил за собой Костя Агафонов.

— Товарищи! Мне трудно говорить, поэтому я буду краток. Проступку комсомольца Фетисова нет оправданий! Как нет оправданий и мне, секретарю комсомольской организации и его близкому другу. Впрочем, какой я друг, если не сумел вовремя прийти на помощь товарищу! Вы вправе принять любое решение. Даже исключить Илью из комсомола. Но в этом случае прошу исключить из комсомола и меня, ибо я виноват в его проступке не меньше, если не больше самого Ильи!

— И меня тоже! — поднялся с места Игорь.

Такая «бомба» не могла не сработать. Суровые лица товарищей из райкома и органов просветлели. У учителей и девчонок на глаза навернулись слезы. Недоброжелатели притихли. Итог: строгий выговор без занесения. Это была победа! До выпускных экзаменов выговор благополучно сняли, и Илья Фетисов покинул школу не только с приличным аттестатом, но и с чистой характеристикой.

Дороги, которые нас выбирают

Костя

Один из участков грандиозной комсомольской стройки, развернувшейся на необъятных просторах Сибири. Год 1973

Когда заместитель начальника участка по хозяйственной части — в просторечии «завхоз» — Иван Иванович Иванов или Трижды Ваня, как называли его за глаза окружающие, вошёл в кабинет шефа, лицо столоблюстителя Карпа Сидоровича Хмурого вполне соответствовало фамилии.

— Доброго здоровьица, Карп Сидорович!.. Здравствуйте и вы, Роман Фадеевич! — это уже к сидящему рядом со столом парторгу участка.

Парторг кивнул в ответ на приветствие, а хозяин кабинета пророкотал густым баритоном:

— И тебе не хворать, Иван! Садись, — слово «присаживайся» тогда ещё не было в ходу — будем думу думать!

— А чёж не подумать, — Трижды Ваня присел рядом с парторгом, — думать оно завсегда лучше, чем лопатой махать!

Карп Сидорович зыркнул глазами на языкастого завхоза, но от комментариев воздержался.

— Только вот беда, — не унимался Трижды Ваня, — засиживаться-то мне никак нельзя. Стройку материалами снабжать надо. Недосуг мне.

— А кому сейчас до них? — парировал Карп Сидорович. — Тем более что высокое начальство, того и гляди, на голову свалится…

Фраза «на голову свалится» была употреблена Хмурым не столько в переносном, сколько в прямом смысле слова. Путь до участка от штаба стройки на машине был труден и неказист. Выручал только вертолёт.

— Не было у бабы печали — взяла, купила порося… — отреагировал на известие Трижды Ваня. — Откель гости ожидаются?

— Из Москвы, Иван Иванович, — ответил за начальника парторг. — Так что шутки в сторону!

— Действительно, Иван, кончай балагурить. Лучше скажи, как гостей встречать собираешься?

— А никак!

— То есть?

— У меня и других дел по горло!.. Да не вскидывайтесь вы. Поручу встречу Агафонову, он всё и организует.

При упоминании Агафонова парторг страдальчески поморщился. У него, человека, мотавшегося по стройкам без малого четверть века, не лежала душа к молодому специалисту. Хотя видимых причин к тому вроде бы и не было. Год назад прибыл новоиспечённый инженер Константин Фёдорович Агафонов к своему первому месту назначения. Работал поначалу мастером. Работал средне: без излишнего рвения, но и без серьёзных замечаний. А потом возникла надобность дать Трижды Ване помощника. Завхоз действительно был завален работой по «самое не балуй». И тогда именно он, парторг участка, уговорил молодого специалиста временно переквалифицироваться в снабженца. Даже пригрозил взысканием по партийной линии за ослушание. Прошло немного времени, и стал парторг замечать, что Агафонов как-то уж очень легко смирился со своим новым положением. И не только смирился, но и стал извлекать из этого выгоду. Так сложилось, что наиболее ответственную работу по обеспечению участка важными строительными материалами оставил за собой Трижды Ваня. А Агафонову поручил курировать доставку продуктов питания, спецодежды и прочего не столь важного в плане строительства, но крайне необходимого в плане быта дефицита. Надо сказать, что с этой работой молодой помощник завхоза справлялся весьма успешно. Даже более успешно, чем это делал до него Трижды Ваня. Короче, стал Агафонов на стройке человеком если не уважаемым, то нужным — это уж точно. Вот и теперь, когда завхоз предложил его кандидатуру в качестве ответственного за встречу высоких гостей, возразить парторгу было нечего. Видимо, такого же мнения придерживался и начальник участка.

— А что, Агафонов паренёк шустрый. Пожалуй, справится!

На распоряжение Иванова готовиться к встрече гостей из столицы Константин ответил коротко «Бу сделано!» и принялся за работу.

Промаявшись в кабине грузовика на тряской дороге, Агафонов вечером того же дня с удовольствием разминал ноги в центре весьма благоустроенного посёлка, где располагался штаб стройки. Отправив шофёра ночевать в общежитие, Константин направился к дому, в котором квартировал старый друг его семьи Степан Григорьевич Безбородько. Ещё в недавнем человек столичный, Степан Григорьевич в этом богом забытом месте уже два года «замаливал грехи». И как многие считали, это он ещё легко отделался. Могли и из партии турнуть, и загнать куда подальше. Выручил старый друг Федя Агафонов. Отвёл часть молний в сторону. Поэтому, когда год назад в посёлке объявился Константин, его приняли в доме Безбородько с распростёртыми объятиями. Правда, никакой серьёзной помощи оказать молодому Агафонову опальный функционер не мог. Но на таком безрыбье и та малая толика власти, которой он располагал, была весьма кстати.

Константин постучал в знакомую дверь. Электрические звонки здесь были не в ходу. Отворила хозяйка дома Лидия Николаевна Безбородько.

— Здравствуйте, тётя Лида!

— Костик! — обрадовалась женщина. — Степа, Костик приехал! — крикнула она вглубь квартиры.

Константин вошёл, приложился губами к не столь холенной, как прежде, руке хозяйки дома, протянул коробку дефицитных в этих местах шоколадных конфет.

— Ну зачем. Право не стоило…

Но было видно, что Лидия Николаевна довольна. Не подношением, конечно, — вниманием. Этого компонента так недоставало в её теперешней жизни, после того, как она, будучи верной женой, последовала за мужем «в изгнание».

— Константин Батькович! — вышедший в прихожую Безбородько раскрыл объятия. — А я так и думал, что ты приедешь. В преддверии московских гостей…

— Именно об этом я и хочу с вами поговорить…

— Наговоритесь после ужина. А сейчас — мыть руки!

Перечить Лидии Николаевне не имело смысла, да не очень-то и хотелось.

— Вот что я хочу сказать тебе, Константин… — лицо Степана Григорьевича слегка порозовело после выпитого коньяка. — Всё внимание — главе комиссии! Остальные так, шушера, а Роберт Генрихович Бурлатис — фигура знаковая! Глянешься ему — будешь вскорости топтать улочки московские.

— Угодить не фокус. Знать бы чем?

— Ну, в этом я тебе помогу. Есть у Роберта Генриховича одна страстишка. Уж очень он охоч до женского пола…

— И где я его здесь достану?

— Да… задачка… Чтобы ты без меня делал! Познакомлю я тебя с одной особой без предрассудков…

На следующий день Константин с утра обивал пороги в поисках дефицита. К обеду машина была загружена всем необходимым. А когда пришла пора отправляться в обратный путь, в кабине, между водителем и Агафоновым, разместилась такая шикарная блондинка, что шофер не удержался и присвистнул…

Роберт Генрихович Бурлатис был доволен. Нет, не хорошей работой участка. Другие работали не хуже. Не накрытым столом. Видывал и получше. А вот присутствие очаровательной Татьяны, якобы случайно оказавшейся в этой дыре как раз во время нахождения там комиссии, было сюрпризом приятным. А то, что фемина без каких-либо треволнений оказалось у него в постели, прямо указывало на заранее спланированный акт. Поэтому на следующее утро, пожимая руку провожавшему его Хмурому, Бурлатис поинтересовался фамилией того, кто организовывал встречу.

— … Агафонов, говоришь… москвич? Его отец, случаем, не в обкоме работает? Отчество совпадает…

— Честно говоря, не в курсе… — растерялся Хмурый.

— Выходит, именем папаши не щеголял? Молодец! Ты вот что, включи-ка хлопца в список на представление к правительственным наградам…

— Но ведь он без году неделя на стройке…

— И что с того? Я ж его не к ордену предлагаю представить. На медаль-то, небось, наработал?

Москва. Год 1974. Кабинет Бурлатиса

— Проходите, Константин Фёдорович, присаживайтесь… Ну что, осваиваетесь на новом месте, кабинет не жмёт? Не хоромы, конечно, зато из окна перспектива открывается хорошая!

Константин улыбнулся, давая понять Бурлатису, что он его тонкий намёк оценил.

— Ничего, ничего, — продолжил Роберт Генрихович, — будешь себя правильно вести — будет у тебя кабинет посолиднее: как у меня, а то и поболее. И жилье собственное будет, но со временем. Сразу это невозможно. Понимать должен.

— Я понимаю, Роберт Генрихович. Вы ведь не Хоттабыч!

— Да уж, куда ему до меня! — хохотнул Бурлатис и тут же продолжил уже серьёзно:

— «Наколдую» я тебе квартирку к концу года, обещаю. А пока могу добыть только комнату в общежитии. Но тебе ведь это ни к чему, или я ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, Роберт Генрихович, ни к чему. В родительской квартире мне удобнее.

— Значит, вопрос с твоим размещением будем считать временно решённым. А вот машина закрепляется за тобой с сегодняшнего дня. Вроде всё… Или есть какие-нибудь просьбы?

— Есть, Роберт Генрихович!

— Излагай.

— Я хотел бы попросить вас поучаствовать в судьбе Степана Григорьевича Безбородько.

— Это которого?.. А… припоминаю…

Бурлатис вперил в Константина потяжелевший взгляд.

— А стоит ли, Константин Фёдорович, растрачивать энергию на отработанный материал?

Константин выдержал взгляд Бурлатиса, глаз не отвёл.

— Он мне очень помог в Сибири. Я его должник.

Взгляд обер-чиновника утратил суровость.

— Это меняет дело. Долги надо платить. Хорошо, решу я этот вопрос. В столицу, конечно, твой протеже не вернётся, хватит с него и областного центра!

— Спасибо, Роберт Генрихович!

— Пустое, иди, работай…

То же кабинет год спустя

— Что застыл на пороге? Проходи, присаживайся… зятёк!.. Только не надо изображать невинность. Иришка мне всё рассказала…

— Мы же договорились, что я приду к вам с Валентиной Марковной просить её руки, вот тогда бы вы и узнали!

— А кто тебя освобождает от этой процедуры? Мы семейство благородное. Желаем, чтобы всё было честь по чести. Так что в ближайшее воскресение ждём тебя с визитом. А на Иришку не сердись. У неё от меня секретов нет. От матери — есть, а от меня — нет… Да ты не сомневайся, женой она тебе будет хорошей. Если сумеешь в достатке и холе содержать, разумеется. Но пригласил я тебя не за этим. Вернее, не только за этим… Присмотрелся я к тебе за прошедший год и решил поговорить откровенно. Тем более что вот-вот породнимся. Нравится мне, как ты себя ставишь. С подчинёнными ровен, но без панибратства. Начальству угодить умеешь, но жополизом не слывёшь… Да ты не морщись, слово для такого случая самое подходящее! Думаю, из тебя со временем выйдет отличный чиновник. Чиновник не в смысле занимаемой должности, а в смысле состояния души.

— Это как?

— Поясняю. Чиновник по состоянию души это тот, кто распределяет блага. Не важно, какие: деньги, ордена или пайку хлеба. Потому чиновники существуют везде: в присутственном месте, в штабе, в тюремной камере. Главное, чтобы было чего распределять! И делать своё дело чиновник должен добросовестно. Ибо, если произойдёт сбой в системе распределения благ, то зашатается государство, поскольку эта система лежит в его основе.

— А как же коррупция?

— Это не про чиновников. Это про недобросовестных госслужащих и идиотов начальников, которые глубже своего кошелька не заглядывают!

— Получается, что все чиновники — честные люди?

— Представь себе, да! Все нормальные чиновники априори честные люди!

— То есть все чиновники живут на одну зарплату?

— Перехвалил я тебя, брат… Сам-то понял, что сказал?

— Что-то я запутался…

— Запутался — распутаем! Есть непреложные истины, которые надо помнить. Истина первая: «Человек, сидящий на распределении, не может быть нищим — это противоречит самой природе человека». Не отделять себе часть благ чиновник не может. Заметь — отделять, а не воровать! Брать своё законное, пусть нигде и не прописанное…

— А чему равно это «своё»?

— А вот на это есть другая истина: «Человек, сидящий на распределении, не должен быть жадным — жадность ведёт к гибели»! Истина третья: «Чиновник должен добросовестно трудиться на благо государства — без государства он ничто»!

Потом были истины четвёртая, пятая и так далее… Всего полчаса продолжался этот «урок». Но именно он сцементировал мировоззрение Константина Агафонова.

Игорь

Кабинет полковника спецслужб Кондратьева. Год 1973

— Товарищ полковник, лейтенант Селиванов по вашему приказанию прибыл!

— Проходите, лейтенант, присаживайтесь…

Полковник закрыл лежащую перед ним на столе папку.

— Вот знакомлюсь с вашим делом и диву даюсь: как ладно складывается ваша биография. Спецшкола — с отличием! Институт, без отрыва от спецшколы, — с отличием! Мастер спорта по рукопашному бою, мастер спорта по стрельбе и по плаванию. Три иностранных языка и школа актёрского мастерства в придачу… Не многовато достоинств для лейтенанта?

— Это не достоинства, товарищ полковник, это необходимые навыки. Превратятся ли они в достоинства — покажет только служба!

— Достойный ответ! Что ж… будет тебе служба, лейтенант! В одной из европейских стран наш резидент добыл важную информацию. Крайне важную, но скоропортящуюся. Если эта информация не ляжет мне на стол до четверга следующей недели — она превратится ни во что. При добыче информации резидент сильно наследил, по-другому не получалось. Сейчас он находится под колпаком у западных спецслужб. Но брать они его не спешат. Хрен знает почему, вариантов много. Да и не в резиденте дело. На его ближайшее будущее мы уже повлиять не можем. Нам нужна информация. И доставишь нам её ты! Последнее, что успел передать резидент: информация в надёжном месте, он ждёт связника. Вот ты и будешь этим связником… У тебя вопрос?

— Так точно! Если резидент под колпаком, как я уйду после встречи?

— Не знаю. Но если резидент затребовал связника, значит, у него заготовлен вариант для его отхода. Он человек опытный, зря горячку пороть не будет… Короче, на подготовку операции и сборы даю сутки. Завтра, то есть во вторник, ты должен быть в пути!

Где-то в Европе…

Ответственный сотрудник Министерства иностранных дел одной из западноевропейских стран — он же резидент советской разведки — находился в своей квартире и ждал связника. По его расчётам, тот должен был быть на подходе. Если это не так, то жертва, на которую он пошёл, будет напрасной. Господи, только не это! С жизнью он попрощался ещё тогда, когда пошёл ва-банк, чтобы добыть нужную Москве бумагу.

В дверь позвонили. Резидент открыл и слегка опешил. На пороге стояла очаровательная блондинка и забавно хлопала длинными ресницами.

— Великодушно простите. Но я забыла дома часы. Вы мне не разъясните, который час?

Слова «великодушно», «забыла», «мне», «разъясните» и «час» были паролем. Их можно было использовать в любой словоформе, но обязательно в такой последовательности.

— Странно, однако, проходите. Часы в комнате. Обувь можете не снимать.

Слова «странно», «однако», «комната», «обувь» и «можете» были ответом на пароль. Мужчина и девушка проследовали в комнату. Там резидент протянул посетительнице лист бумаги с заранее написанным на нём от руки текстом. Запись гласила: «Времени в обрез. Берите и уходите!» Девушка прочла, вернула листок резиденту и вопросительно на него посмотрела. Тот взял лист, протянув взамен ключ от ячейки камеры хранения и листок с адресом вокзала. Девушка всё приняла, но вопрос во взгляде не изменила. Резидент кивнул и, подойдя к стеллажу с книгами, нажал на какой-то выступ. Стеллаж отошёл в сторону, открыв проход в стене. Девушка по-мужски пожала резиденту руку и исчезла в проёме. Резидент вздохнул и вернул всё на место. Потом бросил листок в пепельницу и поджёг. Когда листок догорел, резидент смял обуглившиеся останки пальцами руки. За этим занятием его и застали агенты спецслужб, которые ворвались в квартиру…

— Где ваша посетительница?

— Не пойму, о ком вы говорите…

Всё обыскать! — приказал старший группы.

Проход в стене удалось обнаружить через четверть часа. Он вёл в квартиру, расположенную в соседнем подъезде. Там была обнаружена большая сумка с женскими вещами и белым париком. После опроса, агенты, дежурившие возле дома, показали, что из соседнего подъезда минут пятнадцать назад вышел молодой мужчина, лица которого разглядеть не удалось. Старший группы подошёл к резиденту.

— Пошли.

Тот расслышал в его голосе ожидаемый приговор, но выдержку сохранил, только слегка побледнел…

На следующий день Игорь Селиванов, который пересекал Балтийское море на пароме, идущем в Хельсинки, прочёл в свежей газете небольшой некролог, где сообщалось о гибели в автомобильной аварии некого важного дипломата. Отбросив газету, Игорь прошёл в бар и заказал водки…

Кабинет полковника спецслужб Кондратьева. Три дня спустя…

— С благополучным возвращением, лейтенант!

Игорь не ответил. Лицо его было хмурым. Полковник догадался о причине такого поведения Селиванова, и, придав голосу должную толику скорби, произнёс:

— Такая уж у нас работа! Он знал, на что шёл…

Игорь кивнул.

— А ты радуйся, что живой! — уже другим тоном произнёс Кондратьев. — За успешно проделанную работу ждёт тебя звёздочка на погоны и медаль на грудь, поздравляю!

— Служу Советскому Союзу!

— Начал ты неплохо, — продолжил полковник. — Можешь сделать приличную карьеру в качестве оперативника. Но есть другой вариант. Мне предложили возглавить новый отдел. Аналитический. Там, правда, звания дают по выслуге и награждают нечасто…

Полковник сделал паузу и выжидающе посмотрел на Селиванова.

— Зачем вы мне всё это говорите, товарищ полковник? Мой долг служить там, где Родина прикажет!.. В аналитики, так в аналитики!

Полковник поначалу даже слегка опешил от подобного цинизма, а потом расхохотался.

— А ты мне определённо нравишься, товарищ старший лейтенант!..

Через два года старший лейтенант Селиванов женился на дочке полковника Кондратьева Алевтине…

Илья

Прянск. Год 1975-й

Не в кайф жилось Илье Фетисову последнее время. Обрыдло все: работа в районной прокуратуре, «красавица» жена, но, больше всего, Прянск. Нет, город был вполне приличный, как-никак областной центр! Но всё-таки не Москва. Москва… Он, коренной москвич, любил свой город до умопомрачения и никогда бы не покинул его, кабы не тот злосчастный привод в милицию. И хотя с помощью друзей школу он окончил с чистыми документами, поступать в московский вуз всё-таки не решился. Мало ли что. Уехал в Прянск, где жила его тётка по матери, и поступил в местный университет на юридический факультет. А потом… И угораздило же его влюбиться в дочку районного прокурора! Так он оказался в прокуратуре, под крылом у тестя, а не в адвокатуре, как хотел сам. С той поры прошло два года и ему надоело всё. Надоела работа, хотя тесть упорно продвигал его по служебной лестнице. Надоела жена, которую он уже давно разлюбил и от которой стал похаживать налево. Правда, делал он это весьма осмотрительно. Даже снял для этой цели квартиру. Но шила в мешке не утаишь, супруга стала что-то подозревать. И чтобы привязать мужа покрепче чуть ли не каждый вечер заводила разговоры о ребёнке. От её слов Илья тихо сатанел. Его стала посещать мысль: а не бросить ли всё? Но в приснопамятные советские времена сделать это прокурорскому работнику, да ещё и коммунисту, было ой как непросто! Если, конечно, без скандала. А со скандалом в Москве, куда стремились все помыслы Ильи, делать было нечего. Вот он и ломал голову, как всё так обстряпать, чтобы и рыбку съесть и партбилета не лишиться…

Решение пришло в самый обычный день, когда по своему обыкновению он зашёл пообедать в лучший в городе ресторан при гостинице «Интурист». Пришло в виде упитанного бодрячка, испросившего разрешения присесть к нему за столик.

— А ведь у меня к вам дело, Илья Игоревич, — произнёс незнакомец после того, как сделал заказ.

— Вы кто? — вяло поинтересовался Илья. Ни страха, ни интереса он на тот момент не испытывал.

— Я Шумский Борис Львович, адвокат…

Шумский был известным московским адвокатом, который посетил Прянск в связи с очень громким делом о хищении в особо крупных размерах. По-доброму, это дело должен был вести сам районный прокурор, или, на худой конец, очень опытный сотрудник. Но тесть Ильи Игоревича, желая угодить зятю, поручил это дело ему, под своим, правда, неусыпным надзором. Именно благодаря этому надзору дело выглядело абсолютно беспроигрышным для обвинения.

Фетисов с интересом посмотрел на столичную знаменитость.

— И сколько же вам заплатили, раз вы согласились осуществлять защиту по такому тухлому делу. Ведь вашему подзащитному светит расстрельная статья.

— Но ведь, насколько мне известно, дело всё ещё в прокуратуре?

— Но только до завтрашнего утра.

— Тогда у нас с вами вагон времени!

— Что значит «у нас с вами»?

— Это означает, что я хочу предложить вам, для начала, прочитать один любопытный документ.

Шумский положил перед Фетисовым, на свободное от тарелок место, листок бумаги.

Илья Игоревич скептически поджал губы, но всё-таки взял листок в руку. Это был протокол того самого комсомольского собрания, где Фетисову был объявлен строгий выговор без занесения за фарцовку, и который он собственноручно порвал год спустя на глазах у улыбающегося Кости Агафонова. Фетисов неодобрительно покачал головой и небрежно перекинул листок на половину Шумского.

— Подделка!

— Не спорю. Ведь от оригинала вы предусмотрительно избавились с помощью своего друга Агафонова. Но заметьте, подделка очень искусная. Бумага написана рукой той самой Аси Кочкиной, которая была секретарём памятного вам собрания.

«Вот Аська сука!» — ругнулся про себя Илья.

Как бы прочитав его мысли, Шумский мягко заметил:

— Не стоит её корить. Девочке очень нужны были деньги…

— И во сколько же вам обошлась эта «липа»? — поинтересовался Илья.

— Если мы договоримся, вы получите на два порядка больше!

— И сколько это будет в денежном эквиваленте? — Илья всем своим видом давал понять, что поддерживает разговор из скуки.

Шумский достал авторучку и написал на салфетке цифру. После чего протянул салфетку Фетисову.

— Выходит, Аська продала меня за двести рублей, — усмехнулся Фетисов, прочтя цифру на салфетке.

— Для неё это были большие деньги…

— Наверное… А с чего вы взяли, что я буду вам в чём-то помогать?

— Протокола, выходит, недостаточно?

— Поддельного?

— Протокол пусть и поддельный, зато собрание было настоящее. И доказать это не составит большого труда.

— И что с того? Под следствием я не был. Так что никого не обманывал.

— Но кое-что утаили. Поэтому неприятности гарантированны. Впрочем, согласен, это мелочь. Так, гарнир к тому блюду, которым я хочу вас попотчевать!

— Ну, что ж, давайте это ваше блюдо. А там посмотрим, отведать его или…

— Или не будет! Я предлагаю вам комплексное решение всех ваших проблем, как то: уход из прокуратуры, развод с женой, переезд в Москву, наконец, место в коллегии адвокатов и гарантированную практику. Всё это, заметьте, в качестве бонуса к той сумме, с которой я вас ознакомил. И никакого шума, или, упаси бог, скандала. А взамен вы поможете мне развалить известное вам дело.

В голове Ильи что-то щёлкнуло. «А, пропади оно всё пропадом! О чём думать, если тебе предлагают всё и сразу?»

— Что от меня требуется?

В глаза Шумского вспыхнул огонёк удовлетворения.

— Я рад, что не ошибся в вас. Возьмёте дело — только не надо говорить, что его нельзя выносить из прокуратуры! — и принесёте вот по этому адресу…

Фетисов взглянул на ещё одну салфетку.

— Это что, «малина»?

— Ну, зачем вы так… Это квартира, которую по моей просьбе предоставили мне мои друзья специально для встречи с вами…

— И понатыкали там разной записывающей аппаратуры. Не пойдёт!

— Что предлагаете вы?

— В пять часов я выйду из прокуратуры. В пять двадцать вы подсядете в мою машину на противоположной от входа в гостиницу стороне улицы, и мы поедем на мою «конспиративную» квартиру.

— Где будет установлена уже ваша аппаратура…

Фетисов пожал плечами.

— А хоть бы и так? Вам-то чего бояться?

— А вы, пожалуй, правы… Хорошо, пусть будет так!

— Что будем делать? — спросил Илья, когда они с Шумским расположились за столом в снимаемой Фетисовым квартире.

— Всё очень просто, — Шумский листал дело. — Сейчас заменим несколько ключевых документов, лежащих в основе обвинения, на точно такие же, но поддельные…

— И что это даст?

— А вы не понимаете? Я на суде потребую повторной экспертизы этих бумаг и когда выявится фальсификация, потребую на этом основании изменить формулировку обвинения с «хищения в особо крупных размерах» на более мягкую.

— Но ведь ваш клиент всё одно «сядет»?

— «Сядет», никуда не денется! Этого не избежать. Но под расстрел-то не попадёт? Кстати, откажитесь под благовидным предлогом от поддержки обвинения в суде. Пусть это сделает кто-нибудь другой.

— Это я уже и сам сообразил.

***

— Илья, как такое могло произойти?

Прокурор был бледен и держался за сердце. Он несколько минут как вернулся из суда, где только что отпраздновал сенсационную победу Шумский.

— Откуда мне знать? — пожал плечами Фетисов. — Доступ к папке имел не я один…

— Ты хочешь сказать, что это я подменил бумаги?

Прокурор привстал, но тут же снова рухнул в кресло. Лицо его посерело. Фетисов брезгливо поморщился и вышел из кабинета. Бросил на ходу секретарше: — Вызывайте «скорую», ему плохо, — и пошёл в свой кабинет писать заявление об уходе…

Когда через час Фетисов вновь зашёл в приёмную, секретарша взглянула на него, как на Дракулу. Фетисов обернулся, делая вид, что проверяет, нет ли кого сзади, пожал плечами и спросил:

— У кого подписать заявление?

Секретарша молча кивнула на кабинет заместителя прокурора. Фетисов постучал, дождался разрешения и вошёл.

Заместитель прокурора встретил его улыбкой. Что и не удивительно, он уже давно метил в прокурорское кресло.

— А чего стучал? Марина где?

— На месте, но в ступоре…

— Понятно… Чего хотел?

Фетисов протянул заявление.

— И куда собрался? — спросил заместитель прокурора, читая бумагу.

— Решил вернуться в Москву.

— И правильно решил. Дома оно завсегда лучше!

«Ай да Шумский, — думал Фетисов, покидая кабинет, — и здесь подсуетился!»

В областной прокуратуре никаких препон чинить не стали и завизировали просьбу об увольнении. В конце дня Фетисов, слегка ошалевший от такого везения, шёл домой уже совершенно свободным от службы человеком. Квартира встретила его открытыми дверцами шкафов и запиской на столе.

«Так поступают или недотёпы, или подлецы. Ты не недотёпа. А с подлецом я жить не желаю! На развод подам сама». Внизу стояло имя жены.

«Вот и всё, — подумал Фетисов. — Пора собираться в дорогу». И достал с полки чемодан.

В Москву он ехал в одном купе с Шумским…

«Мушкетёры» двадцать лет спустя

Москва. Июнь 1991 года. Дальний столик в полупустом зале одного из престижных московских ресторанов

Идея собраться вместе не по случаю чьего-то дня рождения, а для делового разговора, принадлежала сотруднику аппарата Правительства РСФСР Константину Фёдоровичу Агафонову. И чтобы придать встрече нужную направленность он взял слово уже после первой рюмки коньяка.

— Други мои! Даже непосвящённому видно, что в стране грядут глобальные перемены. А мы с вами люди посвящённые. Ты, Игорёк, неплохо продвинулся по служебной лестнице в центральном аппарате КГБ, а ты, Илюша, свой человек как среди интеллигенции, так и в определённой среде. Я имею в виду криминальный мир. Без обид, ладно? У меня нет сомнений, что все мы патриоты России. Не того хилеющего на глазах монстра, имя которому СССР и который вот-вот развалится, но новой сильной и процветающей России. За Россию, друзья!

Содержимое второй рюмки конька благополучно проследовало вслед за содержимым первой.

— Но мы все так же хотим, — продолжил Константин, — чтобы нам самим в этой новой России жилось сытно и уютно.

Друзья одобрительно молчали.

— А для этого необходимо чтобы у руля были те люди, которым мы доверяем, и вели они страну тем курсом, который нам выгоден!

Константин сделал паузу и оглядел сотрапезников, которые, в свою очередь, сторожко смотрели на него пытаясь сообразить, куда он клонит.

— Вы спросите, как этого добиться? — продолжил развивать мысль Константин. — Можно, конечно, пойти во власть самим. Но ведь это так утомительно: быть всё время на виду. Гораздо полезнее для здоровья контролировать власть со стороны, как паук, сидящий в центре паутины, контролирует ситуацию на всём её пространстве.

— То есть ты предлагаешь… — начал соображать Илья.

— Вот именно! Я предлагаю создать Паутину, в центре которой будем мы трое, а на концах нитей будут болтаться чиновники, политические деятели, воры в законе, военные чины и так далее и тому подобное!

Игорь шумно вздохнул и разлил коньяк по рюмкам.

— За осмысление сказанного!

Выпили молча. В разговоре возникла пауза. Константин ждал, что ответят на его предложение товарищи, а те собирались с мыслями. Молчание прервал Игорь:

— Если я правильно понял, ты предлагаешь нам объединиться в некий консорциум по сбору полезной информации и её последующему разумному использованию?

— Я бы лучше не сформулировал! — восхитился Илья.

Костя улыбнулся.

— Вы правильно поняли, ребята! В общих чертах всё выглядит именно так. Детали будем обсуждать по ходу дела. Вы согласны?

Игорь разлил по рюмкам коньяк.

— За Паутину!

— За успех нашего дела! — поднял рюмку Илья.

— За дружбу! — подытожил Константин.

Кабинет генерала Кондратьева. Август 1991 года

Игорь давно не видел тестя таким возбуждённо-приподнятым.

— Проходи, Игорёк, присаживайся!

Такое обращение тоже следовало отнести к разряду необычных. Как правило, в служебной обстановке генерал обращался к Селиванову «товарищ капитан», а с недавнего времени «товарищ майор».

— Всё, Игорёк. Конец этой демократической вакханалии! Через пару деньков мы их прихлопнем и начнём восстанавливать в Союзе настоящий советский порядок! Только помни — это пока секрет! Тебя предупреждаю как мужа моей дочери: поостерегись со своим вольнодумством! Большего тебе знать не следует. Иди и помни, что я тебе сказал!

Игорь шёл по коридору и размышлял: «Неужели он и в самом деле верит, что колесо истории ещё можно повернуть вспять? Старый наивный дурак! Однако дело, кажется, серьёзное, надо срочно переговорить с Костей и Ильёй».

Тот же ресторан и тот же стол…

— И что, по-твоему, это может означать? — спросил Константин, когда Игорь закончил пересказ своей беседы с Кондратьевым.

— Всё что угодно, вплоть до насильственного захвата власти!

— Военный переворот?

— Не исключено.

— Добро! Будем исходить из худшего. А пока давайте прикинем, что в этой ситуации делать нам?

Фетисов высказался однозначно и весьма категорично:

— Ничего у них не выйдет! Интеллигенция на девяносто процентов будет не на их стороне!

— Интеллигенция что… — задумчиво продолжил Селиванов. — На неё как следует дунуть — она утухнет. А вот то, что армия, внутренние органы и даже спецслужбы по большей части либо сохранят нейтралитет, либо перейдут на другую сторону — это уже очень серьёзно!

— Стало быть, шансов у мятежников никаких? — подытожил Агафонов.

— Никаких! — твёрдо сказал Илья.

— Никаких, — поддержал его Игорь. — Но дров наломать могут.

— Тогда в наших интересах сделать всё возможное, чтобы этих ломаных дров было как можно меньше. Но усердствовать излишне тоже не надо, чтобы кого-нибудь не задело отлетевшей щепкой, в полном соответствии с «Правилом отскока».

— «Правило отскока»? — переспросил Игорь. — Это что-то из твоего любимого бильярда?

— Я краем уха слышал, что в бильярде есть правила каких-то градусов — наморщил лоб Илья. — Это из той же оперы?

— Не совсем, — мотнул головой Костя. — «Правило отскока» я придумал чисто для себя. «При ударе всегда надо иметь в виду, что шар может не упасть в лузу, а отскочить в поле. В идеале, отскок не должен помогать сопернику».

— Мудрёно, — усмехнулся Илья. И что, это правило тебе помогает?

— В бильярде, честно говоря, нет, — рассмеялся Костя. — А вот в жизни…

— Не предпринимай действий, которые в случае неудачи обернутся против тебя. Так, что ли? — уточнил Игорь.

— Где-то так, — кивнул Костя.

Кабинет Бурлатиса. Часом позже

— Переворот, говоришь, затевают… Твой источник надёжен?

— Абсолютно!

— А что… похоже на правду. Тем более что твой сигнал не единственный… Молодец! Информацией пока ни с кем больше не делись. Я пошёл «наверх»!

Не имеет смысла пересказывать события августа 1991 года. На эту тему и так изведено достаточно бумаги. Замечу только, что среди защитников «Белого дома» отметились и Агафонов и Фетисов…

Бывший кабинет генерала Кондратьева. На второй день после «подавления путча»

— Присаживайтесь, подполковник!

Новый хозяин кабинета радушно указал Селиванову на стул.

— Честно говоря, не ожидал увидеть вас по нашу сторону баррикад. Удивили… Приятно удивили! В «Белом доме» вашу информацию оценили весьма высоко. Значит, собственного тестя не пожалели… Ладно, лирику побоку — к делу! Вот ордер на арест генерала Кондратьева. Конвой готов, ждут только вас!

А ты молодец, зятёк…

Когда автомобиль остановился у знакомого подъезда, Селиванов распорядился: — Без моей команды в квартиру не подниматься! — и вышел из машины.

Дверь открыл сам генерал Кондратьев. Он был гладко выбрит, одет в парадный мундир при всех наградах. От него пахло дорогим коньяком и не менее дорогим парфюмом. При виде Игоря в глазах генерала промелькнула искорка удивления, но тут же погасла. Кондратьев посторонился и жестом пригласил Селиванова войти.

— Честно говоря, не думал, что это будешь ты… И уже подполковник? Поздравляю… А где конвой?

— Ждёт внизу…

— Спасибо и на том. Пара минут у нас есть?

— И даже больше.

— Тогда проходи в кабинет, побеседуем напоследок…

В кабинете генерал указал Игорю на кресло, стоящее возле журнального столика, сам сел напротив.

— Выпьешь? — генерал взял со столика бутылку коньяка.

Игорь отрицательно покачал головой.

— А я выпью…

Генерал наполнил рюмку и по-армейски опрокинул в рот. Немного помолчал, потом спросил:

— Это ты меня заложил?.. Можешь не отвечать. Ты правильно поступил! Это я, старый дурак, обмишурился… Слава богу, теперь хоть за дочь и внуков буду спокоен… Если что спросить хочешь — спрашивай спокойно. В квартире жучков нет, я проверял…

— Сергей Петрович, где архив?

— Вона как! Архивом моим интересуешься… Впрочем, лучше тебе, чем им… Архив в чемодане в камере хранения Курского вокзала. Вот номерок и квитанция… Как у нас со временем?

— Вышло время, Сергей Петрович!

— Ну, вышло, так вышло… Ты, вот что, Игорь, подожди в гостиной. Я скоро… И возьми письмо для Али…

Игорь положил письмо во внутренний карман кителя и вышел за дверь. Выстрел прозвучал менее чем через минуту. Игорь заглянул в кабинет. Генерал осел в кресле. Из прострелянного виска сочилась кровь. Возле свесившейся почти до ковра руки лежал наградной пистолет.

Усаживаясь рядом с водителем, Селиванов, не оборачиваясь, отдал приказ:

— Генерал Кондратьев застрелился. Поднимайтесь в квартиру. Оформите всё как положено, и проведите обыск!

Когда заднее сидение опустело, подполковник отдал распоряжение водителю:

— В Контору!