Бесплатный фрагмент - Правда

Правда

Пролог

Город, полный товаров, которые не купить, распростирался передо мной, словно показывая мне куда мне можно ступить, а где меня ждут мне подарить вечный покой. Это доставало меня каждый день, так как ещё и в добавок, где бы я не шёл, постоянно я знал эту тенденцию:

«Я постиг в один прекрасный день, что являюсь уже заведомо выебанным и не знал, что мне делать. Мне все говорили, что я толстый и что я как жизнь вообще не получился. Девушки сторонились меня, а остальные вообще, как хотели, так и унижали, постоянно избивая. В один прекрасный день я устроился на работу и мне всё нравилось, но меня стукнули вечером по затылку и унесли, избив до обморока добивать во сне, чтобы наркоманить на моих останках.»

Куда бы я не шёл, это преследовало меня как проклятье до такой степени, что я остерегался сближаться даже с прежними друзьями. Я забил и просто повел себя неадекватно на столько, что в меня и поверить после никто не мог, так как я это сделал один и никто не видел. Они могли только чувствовать, что меня нами что-то изменилось. И этот город с одинаковыми зданиями, нужными лишь изолировать всех на кому-то самоубийства для их престижа и пафоса. Доходило до того, что они начинали коллекционировать трупы навороченных толстых мужчин и дарить их жёнам на праздники, как трофеи. Никто и ничего не мог им сделать, а я не мог их и найти, словно они от меня прячутся. Я не знал причин. Я мог только верить в то, что они хотя бы перестанут и меня это не коснётся как тех, кто уже совершил для них этот подвиг. Изо дня в день меня томила обыденность. Я не мог найти иногда даже нормальную работу, так как куда бы я не пошёл, меня везде преследовал намёк на то, что я стану их трупом для политики.

В том, что их физические оболочки зомбируют люди я не сомневался, однако я не верил ни в человеческую душу, как бессмертную душу, ни в то, что у нас создаётся иллюзия определённого эмоционального окраса. Сам я любитель керамических и пластиковых побрякушек, но к автомобилям отношусь с неким безразличием, так как с моей позиции этот лишь привязывать к престижу и часто это и оборачивается трагедиями, от чего я осторожен на дороге. В очередной день я, как обычно, искал пластиковые подарки, не задумываясь, от чего у меня к ним такая страсть и что в них такого особенного. С собой я всегда ношу пластиковые зодиакальные амулеты, рассчитывая, что они отведут от меня такие дела. Однако испытание от того, как я считал даже по моим ощущениям и наблюдениям настигало меня медленно, но верно, так как я не ведал, что такое по факту человеческая душа. Всё началось с того, что умерла моя пожилая мать и я тогда уверовал, что меня лишь беспокоит её призрак. Я начал часто задумываться о самоубийстве гораздо более усиленно. Некто начал постепенно копать под меня, пытаясь достичь его цели. По крайней мере я считал, что это он… Я не мог осознать даже кто таит это намерение в моём отношении. Я таил надежду, что он учтёт, что я в курсе о том, что даже все мои эмоции не настоящие. Вечерами я спал и ничего не делал в удовольствии от отдыха без постоянной суеты, ничего вокруг и не замечая, включая любую безнадёжность.

Однако амулеты таят интриги и часто ту самую бессмертную душу. Эта душа следила за мной при этом по пятам, часто вновь принуждая меня к суете. Я старался этого не замечать. Каждый день эта безнадёга… И вот… Я увидел его перед моим окном. Это всё-таки был он… Незнакомый мне киллер, которого я должен был считать своей бессмертной душой. Он смотрел на меня холодными глазами душителя, жаждая чьей-то ему верности в вечной любви. Меня тут же начало штормить от головокружения, так как он работал так ещё и не один. Это был миг универсального киберпанка, когда ты должен пасть жертвой во имя счастья двух пидорасов, чтобы изменять на тебе мёртвом своим жёнам друг с другом. Мне ещё никогда не было так страшно… Это была бы самая жестокая ирония моего временно небытия, так сказать…

Он не стал медлить, и его сообщники перекрыли мне выход из квартиры с улицы, и я не мог выйти, так как они поджидали с оружием у дверей. Помогать мне никто не стал, так как их боялись, и я был вынужден в итоге в смирении к ним выйти бы, но не выходил. Все по улице ходили буквой «и», покупая продукты и вещицы, которые им и не были нужны, а я сидел дома. Поглядывая, ушла бессмертная душа или нет. Он всё ещё стоял и ждал меня, меняясь с напарниками, что тоже поглядывали на меня холодно и беспощадно, но уже с жаждущей крови моей улыбкой. За что они ко мне? Я знал, что по кредиты, которые им уже и не нужны, так как это и был предлог для меня душителей. Я не знал вообще, что мне делать и попробовал позвонить в полицию, объяснив ситуацию и они меня вообще послали на них жениться и всё. Больше ничего не сказали, лишь намекнув, что им не до меня, что не смог до того вернуть долги. Теперь меня отдали им на съедения одного. Только я и мои душители по очереди меня ожидающие. Мои знакомые были явно предупреждены и вообще мне не звонили. Я был один с ними в эти часы, а они начали пускать в мою квартиру опьянённые газами микроорганизмы. Меня начало шатать, голова кружилась и в глазах часто была вообще темнота или неразбериха. Они начали долбиться ко мне в дверь, но я лишь лёг на кровать им не отворяя. Тогда я не знал, чем это могло закончиться… Дни шли, но они продолжали меня изматывать, не давая выйти ни на работу, ни заплатить. Томящая тоска с экстримом и моей рвотой. Я никому не нужен. Я один.

Через ещё два дня этой пытки за ними приехали и в окно я увидел, как они на руки их забирающим упали без чувств и обоих увезли для меня неведомо куда. Самое плачевное было в этот миг передо мной, что в момент встречи душа забывает естественные эмоции и становится чуть ли не собственностью того, кто зазомбировал (зомбировавшего), а истина так проста. Я увидел это и побледнел, осознав, до какой степени их устрашили, что они уже так упали. Я осознал это в тот миг… Они пытались сами меня вместо себя отправить так за кредиты к тем, кто их зомбировал. Соответственно, те их постоянно свободой и травили от них.

Я не мог при том избавиться от тошноты, никак не сумев определить от чего: от микроорганизма или всё же от бессмертных душ, что за мной приходили. Презрение переполняло меня смятённым ожиданием, что они ещё сюда вернуться. Переехать возможности при том у меня не было. Заговор подсадки на эту дрянь или наркотики повсюду в нашей стране. Но я не сдался обстоятельствам и попытался позвонить шефу, чтобы объяснить, что со мной произошло. Он был так доброжелателен, что я это сразу понял. На основании своих ощущений я просто узнал из неоткуда, что он участвует в этом спектакле и документы мне пока или вообще ему вверенные не видать. К ним к каждому был привязан такой, как оказалось. К каждому привязали беса, что был в конфликте по их игре с добрыми попами. Киллерская элита прямо не могла их остановить… Ничего они для них и сделать не могли… Чем стало это общество? Людоед на людоеде, а съесть друг друга не могут, так медленными смертями убивая… Зомби-апокалипсис…

На следующий день я смог всё-таки выйти из квартиры. На улице светило Солнце и соседний серый дом навевал мне эту обыденную ежедневность. Только я прошёл мимо и с окошка спрыгнула девушка, ударившись об асфальт головой на смерть. Она уже не дышала и что-то сделала с собой на квартире, чтобы при ударе умереть наверняка. К ней подбежали двое. Посмотрели на останки и начали друг друга избивать, на меня вообще не обращая никакого внимания.

Я вернулся домой, пока меня не запекли и начал записывать для памяти эти события, чтобы не забыть на всякий случай этот день. Солнце продолжало светить этот день сквозь включительно моё окно. В итоге, посмотрев вновь на улице хотя бы победителя я успел заметить, что всё же башкирин, видно брат умершей, остался победителем поединка, а татарин был почти без чувств. Я подозревал, что это самоубийство женщины вызвал некий Бог, устроивший мне недавно параллель этой облавы. Что делать я ещё не знал, так как у меня была лишь керамика и куча канцтоваров дома из того, чем можно бы было в них хотя бы быстро зашвырнуть — это я и оставил на спонтанный случай. Я при том это понял на сегодняшний день. Я далеко не профан благодаря тому, что надо мной вообще всю мою жизнь кто-нибудь да издевается, а то меня уже бы увезли от непривычки. Там во дворе мужчина мужчину хотел уже наказать сам и явно с любовью, так как он его всё же не убил при этом. Хотя для меня до сих пор риторический вопрос, устраивает ли маньяк расчленение от гнева или от вообще большой к своим жертвам любви?! Так или иначе я ожидал к себе далее от на меня устраивающих концерт не более презрения к себе, но сдаться им для уважения ко мне я не мог в моих обстоятельствах. Куда бежать я не ведал. Тупик. Полный тупик. Ещё и просто дома. Внезапно меня посетила страшная идея о том, что их всех можно также попытаться как-нибудь исправить колдовством. Я решил подготовить просто свои керамические побрякушки, разложив их на столе и оставил пока так. В итоге я их ждал, но они уже не приходили. Через два дня мне пришло письмо от МВД об их последующем исправлении за сектантство и более меня в курс даже не ставили. Я даже задался вопросом как они им так стали нужны, если даже я оказался им не нужен вообще. Меня это даже разочаровывало лютой завистью, но я сдержался и снова вышел на улицу, размышляя забирать с увольнением свои у шефа документы или нет. Если бы я к нему пришёл без звонка, я бы просто исполнил в этом случае его желание, так что прийти к нему так просто я и не мог. Он к тому и стремился, сделать из меня в итоге осквернённый грехом вариант святого Пантелеймона даже не церемонясь. Внезапно сквозь моё окно новый специалист запустил мне ментальный отруб головы тоже чем-то мне неведомым. Увы, мой головной мозг в это отчасти поверил и меня хватил шок глухоты. Я думал, будучи один на своей квартире, что меня каюк и закрыл моё окно. Через несколько часов к моей благоговейной радости оглушка устранилась моим оживающим слухом, от чего я смекнул, на сколько сильный яд они используют для гашения. Опять же я не торопился со своими действиями, так как моё состояние не предрасполагало меня даже к спонтанности. Это было похоже на сотрясение при том, что я и не ударялся головой. Мозг и меня словно разрывало, и я думал так всё и закончится, лёжа дома при смерти. Однако я заметил это… Только я отключал свет и мне становилось легче. Однако я не сдержался и начал пробовать себя бить своей керамикой, чтобы совершить самоубийство в моём сокровенном капризе так не жить здесь. Я брал мои коричневые дорогие горшки и пытался разбить ими себе голову, словно прося Бога, в которого я ещё верил, даровать мне возможность естественной смерти себя так прибив правильно. В итоге я ощутил после удара, что умер кто-то где-то далеко, но в поле моего обозрения, в наглую позиционируя аж в наивности что за меня и я ему должен. Это был эпичный конец моего покоя. Ко мне вместо зомбирующих припорошились их приведения, все тоже объявив мне долг и меня, вообще не спросив, как я считаю. Я опять взял горшок и продолжил пытаться совершить самоубийство, а за окном уже кто-то неистово ржал, даже упав на землю. У меня даже кровь не пошла, так как я почему-то не мог себя смертельно даже и ударить. Я понял, как меня поимели… Я продолжил их ждать, но они не приезжали. Я никому не нужен. Отчаяние захватило меня. Я не мог понять вообще, что ещё сделать. Я не мог понять зачем я здесь. Потом я, конечно, вспомнил, что я дома при этом, но по факту мой ли это хоть дом? На улице уже собрались те, кто планировал моё избиение, но мне явился Бог и рьяно защищал меня от них. Они начали петь песню ангелов и не могли при этом даже подойти теперь к зданию, отходя каждый раз на шаг, чтобы остаться издеваться. Я продолжил пытаться бить себя горшком, но промахивался и не мог по себе попасть, а один из них за окном уже был мёртв и лежал похолодевшим и бледнеющим. Я понял это и накричал на них в окно: «Какого хрена вы так делаете?» — они даже ничего мне не ответили и смеялись. Я продолжил бить себя горшком и второй из них убил по-настоящему другого, мне крича: «Ещё одной жизни нету!» — я понял, что они намекают мне, чтобы я ехал с ними рабом и просто продолжил. Они надо мной итак со двора всю жизнь издевались и ещё не хватало мне быть их рабом. Я продолжил бить себя в голову горшком. Оба мёртвых встали и кричат мне: «Узнал, ебанутый?» — я бы никогда и ни за что не узнал их, но мысль промелькнула сама собой, и я мог только убедиться в том, что это с моего былого района приехали мои соседи и я их просто не узнал под отравлением, которое не заметил. Они начали звать меня на улицу, но я осознал, что их намерение настоящее и продолжил бить себя горшком, так как выйти по сути сам я и не мог. Отрубило третьего и двух предыдущих опять. Я продолжал пытаться убить себя и в итоге все семеро были мертвы. Они так хотели доказать, что я их раб, что, пытаясь убить себя горшком от их желания иметь меня вечным своим рабом, я стал им убийцей. Я побледнел. У меня всё похолодело. Я не мог в это поверить. У меня пошли слёзы, и я вышел на улицу проверить мертвы они или нет. Я дёргал за головы. Из моей шла кровь. Я поворачивал, бил по щекам, а пульс я не знал, как и проверять. Я решил их не бросать, но вдруг меня осенило. «Я, то есть должен был сейчас вас на хату утащить, откачать и вы рабом меня это доказав так?» — я покраснел от злости и оставил им много синяков до момента их пробуждения с сюрпризом. Я позвонил своим подругам, и мы вместе утащили этих ублюдков в одну из квартир, заколотив прочно пока было время двери в помещение с замкнутыми окнами и там их оставили. Они очнулись, но я не мог узнать пока, как у них даже дела, так как они были там.

— Где я? — кричал один из злоумышленников, знакомых мне.

— Простите! Выпустите нас! — кричал второй.

— Простите! Отпустите! — кричал третий словно по учебнику…

Я сидел дома, как обычно, и ощущал себя фанатиком. Как говорил Конфуций: «На самом деле, жизнь проста, но мы настойчиво её усложняем». Правда это включено русский Конфуций, так как сам тот Конфуций так, может быть, и не говорил в таком контексте, но наш Конфуций в данном случае был для меня актуален. Вокруг было просто разнообразие искалеченных людей в психе просто на всё окружающее до такой степени, что они считали это пустотой. Щебет птиц раздавался вокруг, сопровождаемый шелестом ветвей деревьев и их хрустом при ударе друг о друга. Злоумышленники всё ещё были заперты на квартире, но мои подруги отчаянно сопротивлялись искушению их оттуда даже отпустить. Тарелки полные еды ждали меня, но я даже есть от этих событий не желал. Меня очевидно ломало по этому самоубийству и остатки неразбитых горшков с полок манили меня. Меня манили даже розетки для эксперимента. Пошло искушение, что если я туда ткну, то узнаю что-нибудь новое, но я не был идиотом. Мне было тяжело смириться с тем, что оно так меня пытается убить. И вдруг я осознал, что с розеткой играется уже гигант, пытаясь засунуть туда плотные лучи. Я до ужаса испугался, но остановить её не мог… «Видно мне конец» — подумал я. Однако шаловливый космический объект лишь мне напомнил, что нужно бы прогуляться и отстранился, чтобы мне как бы не мешать. Минута целеустремлённости и я уже на улице исследую окружающий мир. Зло Само по себе таило убийство, словно всё вокруг меня Фантастическое, ненастоящее. Одно сплошное опустошение после груды более успешных самоубийц, чем я с моей небольшой от паники попыткой. Я шёл по осенней улице и смотрел на небо с пролетающими на большой скорости птицами: одинокими и не очень. Ничего не ведаю делать с этим. Зачем всё это нужно? Власти даже здесь бы стали тараканами. Всё одна сплошная имитация вокруг, как обнадёживающая ложь для пагубы. Моральность ещё умирала при каждом их сексуальном шантаже до убиения в зверском издевательстве. Эволюция продолжалась у всего живого прежними темпами. Воля у люда и их власть над собой периодически подкашивалась от боли и усталости, как и у меня. События постепенно превратились в щемящий моё сердце кошмар, который сподвигал меня найти ублюдков самому и отомстить им с прямо искренней любовью до гробов. Я хотел наказать их всех сам и с любовью, не ведая собственное от их числа лицемерных бессилие. Йога во Господство по Цыгану мене не помогла успокоиться, сколько не практиковал. Ужас мягко наступал опять, подвигая меня на секс, но дети у меня уже были, просто не со мной из-за этой эпичной ситуации по мою периодически душу от криминала. Во дворе для меня обыденно слышать и вопли убиваемых в изнасиловании женщин. Я жаждал снова отомстить и, чтобы поменьше хоть выжиматься этим заставлением сексу, явно от воплей боли изнасилованной для страха отсутствия стабильного размножения при от кого-то ещё и требовании доказать всем под предлогом, что он Бог, я взял в психе ещё один горшок столь дорогой даже по цене и в жажде мести опять себя ударил. Мне полегчало после даже первого удара… Я дерзнул предположить, что кто-то из таких уже мёртв… Как минимум, в нём мертво то, о чём я размышлял как то, чем это было в его действиях. Все эти изнасилования ради стволовой клетки на эту долбанную косметику. От которой бесится уже почти любой только эти тюбики увидев на роскошных полках многих магазинов. Южане даже начинали от неё креститься. Лиричные события при всём меня оставили безразличным, так как всё неизбежно сводилось к тому, что я или кто-то умирает жуткой смертью. Актуальность самоубийства продолжала оставаться фактом. Алчность рождения и смерти лёгким путём захлёстывала чувства многих, что неизбежно обращалось катастрофой и опять моим желанием побить себя по голове моими горшками, так как я хоть немного понимал их боль. Твари по существу все и каждый, а они, имитируя себя высшими продолжали сквернить через свои пороки сотворение, являя ложь, что воздвигнутый Богом всех создал. Мне было хорошо, с другой стороны, что я превосходил их своим воспитанием. Однако моя карьера! Я как фанатик позвонил по номеру: +7 499 791 2050:

— Линия психологической помощи, Юлия. Вас слушаю. — ответила оператор мне.

— Здравствуйте, помогите мне! — сказал я им.

— Мы только консультируем. Что у вас случилось? — беспристрастно сказала мне оператор.

— Я хочу вашей крови! — ответил я.

Она боролась с желанием бросить трубку, а я продолжил:

— Ко мне приезжали зомбирующие забрать меня в рабство за долги! Я хочу только вашей крови!

— Куда к вам отправить группу? — спросила девушка, тоже надеясь на теневые группы захвата.

— Вы же только консультируете? — образовалось у меня явное прозрение.

— Может не будете из себя строить дурачка? — возмутилась девушка.

— Фи! «У меня времени на вас нет», — сказал я и бросил трубку сам, очень мягко их отбрив.

Вслед мне мчались лишь проклятья, но я не вешал нос. Негативные тени иногда могут быть и верными по ситуации спутниками. Я предлагаться в рабы им не собирался и дальше находился дома, так как они ожидали мой стремительный побег из города на моём уровне мышления. Я мучился от презрения и исправления своих свойств в связи видно с тем, что я недавно пережил. Город, как и прежде мне щебетал, маня выйти туда к ним. Шок многих, тем не менее, оставался для меня отголосками эхо прошлого, в отличие от их нынешних ожиданий рокового события. «Христос Господствует в России!» — кричали многие лозунг на вечери, но мавзолеи кишели невольными от убийств олухами, по моему мнению, так как я тоже не мог и представить мир без убийства. Не мог представить себя без этой опасности. Это не вяжется в моём рассудке. Мрак культурных тираний расцветал опять, превращая в один сплошной срач сам себя. Вышел целый интернет-пост с историями о том, как все убивали себя на квартирах горшками от этой тирании с COVID-19, записав всё это в одном из городов России как флэш-моб. Весенний фан-сервис, так сказать. Ничего не менялось. Сон, еда, скука с телевизором, на который я зевал. Дети не звонили мне вообще. Действительно, кому я могу быть просто так нужен? «What the fuck?!» — вопил уже не первый американец на эту ужасную мысль. Мой восторг при том не знал границ от понимания изощрённости, на которую я тоже в этой ситуации способен. Так крутить вокруг меня интригу с убийцами, присылая сначала зомбирующих битый год. Отменный подземный манёвр тёмного ажиотажа, однако мой ожог от ядов всё ещё болел. Я не знал ещё многих фактов в пролетающие дни, многое не замечал, даже уже ни на что и не надеясь. И где рождённые от меня дети сейчас? Они не в городе, а я в городе, словно окружённый неистовыми маньяками. В поисках способа жить я отсиживал так свой срок без МВД.

Блондинки — это главное в идее красоты

Глава 1

Что на уме у мужчин в маленьких и средних городах? Убийства, секс и мы! Блондинки! Им больше ничего не нужно. Первый раз, когда я узнала об этом их ужасном секрете жизни, мне было очень страшно, но смешно до истерики. Меня зовут Аделина и я очень порядочный в своём лицемерии человек бы была, если бы умела обманывать. Какие у меня личностные качества? А как мне их передать и описать? Как мне охарактеризовать свои особенности? Это же ещё не личность, да и не знала я, что считают личностью остальные среди тех, кого я долго считала на этот момент ещё своими. Я блондинка с голубыми глазами небесного оттенка, словно покоритель космических просторов. Люблю отдыхать и больше, как ненавижу работать, ощущая, как меня заживо едят известным методом. А как они едят? Люди могут предложить секс прямо и активно, а можно ощутить известную мужскую проблему, когда двое даже не заметив тебя случайно поимели за твою пассивность, что перерастает во всех почти случаях в схватку Люцифера с поражением, что всё норовили его победить любовью на трупах с отложенными в них яйцами, что были людьми, искалеченными такими яйцами от секса от людей. Ситуации и схемы таких убийств для любовных гнёздышек они складывали разные, но основное для таких людей было — доведение первого до самоубийства, чтобы с этой точки парадокса однотипности и единства вида возникла лёгкая иерархичность и с этой разницы потом через секс есть от мёртвого живых, ублаготворяя формируемый плод в разрывании так нарождённым при повторе на него этого секса, так как разные им одинаковые ткани от секса не сформируют вместо детей. Я давно наблюдала за описанным феноменом, так как многие убийцы вечно путали их со мной по воле с их слов случая. Однако, как у самого случая может быть воля? Только, если случай обнаружил человек.

Я сама по себе гений и люблю всё делать сама и мои знакомые мне говорят, что я вечно со всеми конкурирую и не умею работать в команде. Я купила на улице кофе в киоске, одетая в тёмную мини-дублёночку с утеплителем и, ощущая себя сексуализированной дурой с поражённым головным мозгом до нежности, отправилась приблизительно или точно искать, кто опять убил в таких мучениях женщину. Почему я пошла это делать? Потому что я так подрабатывала на МВД, чтобы у них были раскрытые дела. Моей единственной целью было убить или поймать живым и раненным хотя бы одного изврата, кто эту волну сделал по нашему городу, а на пути было множество попутчиков с ножами, что мне уже тогда показалось очень странным. Истязания ощущались на подходе к уже стареющему зданию, которое теперь явно использовалось для того, чтобы привлекать на клеймение рабов на забаву и каннибализм. Больше им в городах делать было и нечего — секс для наркомании на живом или мёртвом человеке в наслаждении его болью: путь холодных истязаний в сексе или горячих. Я точно также рисковала стать едой для кого-угодно здесь. Кто-нибудь мне бы упрекающе и сказал в этих условиях, что я рассуждаю как ебанутая, но ныне все такими стали. Все были одержимы чего-то добиться, покорив это здание, перед которым мы все стояли в этот момент чьего-то триумфа. Вышел убийца, а за ним явно второй, но от него скрывающийся. Второй был брюнетом типичной русской внешности и подошёл ко мне: «Секс или так тебя расщепить на кармический опыт?» «Ты через секс забираешь часть кармического опыта?» — спросила я его. Он ответил: «Да», — с предвкушением своего интеллектуального развития, так как он бы мне от того впился в головной мозг своим прошлым плодом от другой женщины, которую, вероятно, уже в сексе и убил как дуру. Я знала, что являюсь частью рыночного предложения городского рынка, но не знала, что моё предназначение для спроса быть убитой так в сексе на еду. Я согласилась, но попросила его тогда приходить ко мне домой и со мной спать сколько ему требуется. Такова вообще в эти времена была политика нашего правительства: одиноких женщин мужчины имели право убить в сексе на просто удовольствие и по-лебединому за ними следом умереть или задержать яд специальными средствами при трупах для задержки смерти. Я пришла домой с ним и предложила ему воду или кофе, но он отказался и лег демонстративно на кровать в спальне. «Как тебя зовут?» — спросила я у него. «Не волнуйся об этом», — ответил он мне, — «еде об этом знать не обязательно». Я разделась, и он ударил меня с размаху по затылку так, что я совершенно голая на лету ударилась ещё и виском о стену и упала на матрас. Моя жизнь в долг без самого долга вот так на еду, но такова реальность нашей страны, что им теперь из предложения рынка нужно бесплатно нас на бесплатную еду сексом и всё, так как все умрут. Он схватил меня за волосы, когда я голая лежала от боли и не двигалась, и подняв за них вверх туловище начал насиловать в задний проход. Когда боль достигла пика, он переключился на другое сзади отверстия и у меня от приятных ощущений боли закружилась голова при настоящей агонии затылка. Насилуя меня так в боли, он наслаждался, что я была вся в его власти и от боли не могла ничего ему сделать. Когда он удовлетворённый закончил, он вышвырнул меня страдать и начал одеваться. Я лежала с синяками и не могла ни капли даже шевелиться.

— Пока, шлюха, — ответил он мне, — я ещё приду поесть. Делай всё хорошо.

Я лежала на кровати в слезах, а он искал жертвы для манёвра на 142 года. Ему не пришлось долго искать: одного старичка в возрасте 92 года он быстро убил около мусорного ведра, перерезав ему шею, а второй мужчина пятидесяти лет забирал с ними тело с этой помойки и был им добит как завершение манёвра перед заказчиком, что он ему вежливо пояснил. Заказчик посмотрел на него и кивнул, подавая знак, что деньги будут позже и можно идти. Он был частью этой небольшой, но известной не неудачными рейдами банды, а я была просто сотрудница офиса, которая давно знала о том, что и меня настигнет такая смерть. Смерть от секса с ним — тяжёлая женская смерть. Тем не менее, мне нужно было идти на работу, и я только хотела сменить одежду, как он вернулся назад, как он сорвал её в меня и, схватив за волосы, не взирая на все мои сопротивления опять начал тыкаться в болящий до агонии половой орган, что заставляло от боли меня кричать без оплодотворения, но при каждом оргазме в течение этого вечера с избиениями.

На следующий день я хотела сбежать, но он, выпив воды снова пришёл, оставив в прошлый день меня голой и привязанной к кровати и начал избивать, доводя половой орган своим до боли без оргазма, так как в избиении скорее болела от его припевки голова, чем был оргазм. Когда я вновь лежала в этой квартире одна с увеличивающимися синяками и стигматами от мигреней, мне хотелось лишь увидеть солнечный свет, который постепенно угасал в моём восприятии, а головной мозг продолжало крутить и травить до безумной агонии. Я не могла даже встать попить воды, но через три часа моего молчания в скупых слезах он вернулся и напоил меня немного водой. Видя, что я в безумии от боли он начал со мной играться, не отвязывая от кровати конечности — трогать всё, что ему нравится, доводя до болевого шока. Пока он трогал меня, я видела перед глазами лишь синее небо, куда хотела отправиться испарениями через огонь и тьму своих останков. Задушат ли меня облака за то, что он пальцы засунул в мои органы и играется, а я вздыхаю от боли, как его игрушка. Им скучно теперь обычные делать семьи с детьми и нужно так… К вечеру он закончил, дал мне воды и отвязал, уходя. Его доминирование в составе всего, что у меня болело, не должно было давать мне покинуть этот домик, но я решила попытаться, чтобы этот третий день моего с ним секса был последним. Я стремительно побежала прочих из города, преодолевая оставленные им сопротивления и заражения в ссадинах, синяках и половых органах в своей обычной одежде, накинув лёгкую дублёнку. Бег просто из города в любую точку его конца меня заводил сейчас больше всего ранее пережитого в агониальной боли моего полового органа аж до тока по всему остальному телу. Моя скорость бега была высока, так как спрос на мои услуги уже мог появиться и у встречных людей просто чтобы надо мной поиздеваться. Я задыхалась и бежала, не останавливаясь мимо зелёных клумб с газонной травой. Связь с убийцей дала о себе знать: он бежал уже за мной и быстрее меня, преодолевая свои ощущения на моей боли. Он жаждал ещё сильнее меня избивать для своего наслаждения в экстазе от моих физических изувечиваний и страданий. Я побежала ещё быстрее, а дыхание меня тормозило и составляло мне огромную проблему убежать от него, а он сзади бежит и кричит мне: «Стой, сука! Стой!», — относясь вообще, как к вещи, которая может болеть. Вместе с ним меня доедать им устремлялась шальная и пьяная перечениями с ним лучей наша звезда по имени Солнце, так как вообще всё, что он со мной делал — это явно просто мне от Солнца избранным мужчиной страшная месть как местной вкусняшке, дабы съесть пораньше и не ждать. Я не могла ускорить бег, но очень пыталась и упала с криком на дороге. И что он ещё дальше мог сделать додуматься? Ему надо было быстрее воды, так что он понёс меня назад домой, притворяясь всем встречным моим мужем неся при том меня на плечах, скрутив. Прямо единство любящих сердец, где я кричала на всю улицу, чтобы они помогли мне от него уйти. Я сделала вывод, что он не живой, вероятно, но не могла ожидать того, что случилось словно бы лишь от моего о том предположения. Он вдруг уронил меня, схватился за голову и, упав на асфальт начал биться головой о него сам. Я, пользуясь моментом, побежала обратно, а он уже не мог за мной бежать, так как беспощадно разбивал на смерть свою голову как полагается. Бег снова кривыми улицами на высокой скорости до автобуса и снова в путь. Он следовал за мной, и я это чувствовала с огромным ко мне презрением как к шлюхе, которую насиловал. Я убегала не оглядываясь, когда покинула автобус. Что довёз меня до конечной, где начинались деревни. Проходя мимо этих деревень, я наконец увидела это голубое небо, что было пронизано голубоватыми лучами Солнечного света от того, что оно снова днём скушало все золотистые отражения Сатаной из тьмы, сформировав эту голубизну здесь на Земле. Стоило мне заметить эту голубизну и рои голодных стрекочущих мне неизвестных призраков устремились к нему его съесть. Что они сделают из съеденного для меня осталось загадкой, и я шла дальше. Это был путь в никуда для меня, так как позади меня ждёт лишь насильник. Облака, пропитанные синевой, навивали мне мысль, что скоро был бы дождь, не будь они так далеко отсюда. Я знала, что он продолжал за мной идти, так как всё же он планировал так меня убить, съев из меня в изнасилованиях всё, что ему требуется. Остальные об этом знали, но намеренно не вызывали полицию меня вытащить, чтобы его потом шантажировать. Я хотела упасть и кричать от чего преодолев огромное расстояние, не засыпая, легла за зелёной траве в безлюдии и кричала отпетой истеричкой. Преследователя интересовало лишь есть то, что я гипотетически рожаю и мне это было отлично известно, что в местных современных науках считают даже кармическим опытом. Многих женщин убивали, пока здесь шла, отлежавшись в крике. Не было рядом никого — лишь эта трава, пропитанная свежим светом с неба и воздухом, который им поставляли эти поющие призраки. Я никогда и не мечтала их увидеть. Я никогда и не грезила, что сбегу от того, что должно было там быть мужчинами. Люциферово начинается с мужчин, которых Боги заразили с космических искажений устрашием избытка неудачи потомства при его возможности, а у кого-то началось бесплодие и их мучило сопротивлением у них отсутствия детей из-за схватки с ними. Они не осознавали, что бесплодие не болезнь, а покой от размножения просто и сам наш вид давно от них исторически имеет сильный шрам. Я шла иногда даже без раздумий, шатаясь от жажды, но рек не было даже неподалёку. Надо мной через двое суток начали пролетать самолёты и оттуда мне сбрасывали мёртвые тела изнасилованных женщин голыми, явно намекая что со мной сделают. От жажды я покушала траву с полей и присела при дневном свете Солнца на небольшом холме. Передо мной, зато распростиралось огромное холмистое поле и речка через него проходящая, что меня успокоило, что есть всё же еда и вода, пусть и та, к которой я не привыкла в городских условиях. Мне полегчало и из меня начали выходить ядовитые испарения, облегчая мою боль ранее мне причинённую. В городе, наверное, обильное предложение керамики, посуды и еды к ней в политической основе для того, чтобы подвести к убийству женщин сексом для выведения потенциала будущих поколений сексом. Я уснула и вновь во сне меня преследовали убийцы для изнасилования на питание своим будущим поколениям из живой плоти. Меня мучали кошмары, как они внедряют свой плод в живых женщин и мужчин и ими играются иногда даже до смерти, считая это своей над видом властью. Наш вид сам же с собой это сделал, калеча себя за совершённые убийства, чтобы предотвратить возрождение ими убитого здесь опять. Всякий убийца плакал по-разному и в разных местах, описывая разные диагонали за сделанное. Я подошла к маленькому деревцу и не стала отсюда даже убегать, так как здесь не было сексуального каннибала, чтобы использовать меня для выжимания в плод и играться с плотью через меня. Я была здесь одна и мне было спокойно. Я успела сбежать от него живой. Я поела с тяжёлым дыханием и страхом с дерева листочки, ощутив, как он умирает там тяжёлой смертью новой своей включительно мукой, от чего болело опять всё. Кусты шелестели недалеко от этого маленького деревца и вновь пролете этот самолёт, скинув ещё женские трупы. Скидывали блондинок голыми в продолжении их там деятельности мне, очевидно, оценить их успех. Я решила немного здесь сделать обстановку мерной и мёртвых перетаскивала к кустам и деревцам, обкидывая потихоньку листьями, на что уходило много времени.

Избрав точку вокруг, я начала петь, исчисляя ветер, чтобы растения тоже могли мне подпевать. Это было моей песней вопиения от моей боли и пела я: «Спасите меня! Спасите меня! Пиздец, бля!» Как я выглядела со стороны? Я узнала это не сразу и продолжала кушать листву с кустарников, не в силах отсюда уйти, а, когда мне скидывали новых кукол, я обкладывала их листочками, чтобы им не было грустно без одежды. Через несколько дней самолёт спустился на этом поле и оттуда снова вышел он. Я в панической истерике начала кричать и трястись в конвульсии от страха, а он просто раздвинул мои ноги, сняв одежду и продолжил моё изнасилование на некротическую координату, чтобы из меня так выедать то, что они считают кармой. Он насиловал меня так уже по несколько раз на дню, целуя до полного безумия и в боли мне это стало быть нужным. Я медленно умирала от этого, даже начав разлагаться, так как всех, кто должен был быть моими детьми утягивали в его отсечении по криминальной координате некротической в труп женщины. Пока он насиловал меня, сквозь безмерное наслаждение от мук убиваемой мёртвой в имитации звезде её живой, меня так и замещало их умершей клеткой, пристращивая к ним. Я хотела уйти, но он продолжал это делать, умирая в панике со мной так. Я осознала, что с ним сделали тоже самое, обманом от женщины к нему искренних чувств, которая его пустила именно в некротическую координату при сексе с ним. Парадоксальный момент его нерешимости делать детей или не делать выплыл в эту нашу нынешнюю безысходность при наслаждении ухода быть здесь жизнью вообще и за что-то ещё или даже кого-то отвечать. С этой криминальной координаты нашего секса в городах продавали энергии за большие деньги, пристращивая остальных к падальщичеству на потенциалах таких как мы: изнасилованных для имитации живыми убогих настоящих. Они всегда грозились убивать сразу и изображали, что сами это могут, но они были не в силах это сделать, так как всё претерпевает разные изменения. Он остановился, достал нож и перерезал себе горло в желании быстрее умереть, но оно оставило так и жить — с перерезанным горлом за все эти изнасилования. Я встала и хотела уже одеться, но не смогла и оставшись голой, подняла нож и продолжила живым его разрезать, крича: «Пиздец, блядь! Пиздец, блядь! Пиздец, блядь!» Я резала его и резала, будучи не в силах голой на траве остановиться, после чего начала резать выкинутых с самолёта голых женщин. Я наслаждалась тем, что могу сама тоже разрушать людей и всё вокруг меня. Я не заметила как при моих делах пролетело время и сел здесь ещё один самолёт. К кустам, где я сидела после окончания разделок, подошла женщина в белом халате и стала собирать останки: на меня смотрела блондинка моей внешности с улыбкой на лице. Она считала, что она так победила меня и её можно дальше всех так убивать, раз у неё получилось. Из самолёта вместе с ней вышло на рейд сбора мной разделанных несколько врачей и меня затащили с вопиющим криком в этот поганый самолёт. Они начали ставить мне какие-то неизвестные уколы, привязанной к койке в самолёте. Я кричала, не взирая на их угрозы меня усыпить: «Пиздец, блядь! Пиздец, блядь! Пиздец, блядь!» — мой крик при том не был уже вопиющим от препарата, глушащего сигнал микроорганизма. При этом я не делала больше никаких изменений и просто умирала так, не понимая даже почему. Я не могла думать и зависимость от общения головным мозгом с трупом по тяге убивала меня при химикате. Мне снились в крике кусты с того поля, а женщина, что выглядела как я каждый раз надо мной издевалась за то, что я при рождении дерзнула на неё походить. Что-то начало трясти самолёт, и он начал падать. Я не видела, что это, но была уже рада любой смерти от пережитого ранее, так как всё фактически умираю заживо во имя кого-то кто круче, чем я. Я осознавала, что нельзя делать то, что они делают и паника захватывала меня во смерти, но я не могла при том даже пошевелиться. Самолёт не смогли удержать, и я лишь помню огромное потрясение, там умерев, до сих пор боясь быть здесь опять. Я уничтожила себя относительно всех, призраком вновь вернувшись к кустарникам с которых ела, чтобы, как и видела ранее с опоры от них лететь к небу и попробовать его на вкус. И кричали составы моих убийц во призраки, что вновь кто-то покинул их расу и придётся трупами там ловить меня в рабы. Вновь там, где я рядом с кустарниками и мёртвыми женщинами, орудуют мужчины с какими-то аппаратами, ища видно и меня включительно. Я спряталась в кустарнике, с которого не успела отъесть, но мне очень хотелось тогда и переждала их здесь распивания при поисках. Они делали видно вид, что здесь расследуют преступления в основном для тех, кто здесь блуждал. Мне было настолько страшно, что куст словно был облит моими останками и кровью, но я не вылезала от ужаса, что они меня, как те плоды, втянут в труп и будут издеваться. Предложение в городах женщин на секс по некротической координате, о которой не знали, росло, как и х ломка их болью так наслаждаться, поедая эти несформированные в магнитных связях распады плода. Вывозили на проект Рая врачи и священники с ними знакомые перекодированных обитать голыми в естественной среде по их проекту украшения реальности для оздоровления так населения образцами общего здравия и кричали они, вопия рядом с кустами, где обитаю пока призраком я: «Пиздец, бля! Пиздец, бля! Пиздец, бля!» — держали с трупом их признание животными при том, считая остальных всех с образца сплошным скотом. Я перелетела с толчка от неба, что опять пробовала в облегчении на вкус, к высоким и более взрослым деревьям, характер каждого из коих отличался по-своему, но был для меня сложно постижимым. К кустам уже вдалеке от моего обиталища, как призрака, привозили всё больше таких голых женщин-блондинок, видно, меня так выманивая к ним. Я осознала при том, что лучше поменять действующее дерево и перешла к более лысому, как оно объяснило этими людьми, что продолжали кричать вдалеке: «Пиздец, блядь! Пиздец, блядь! Пиздец, блядь!» Я, витая вокруг этого дерева и к небу от него постигала это сложное движение и структуру его, наслаждаясь при том и своим опять и вновь развитием. Они играли со мной, научая как танцу моему временному в этой форме движению, чтобы я постепенно перестала бояться людей за то, что там происходит, однако они всегда напоминали не пытаться воскресать в тех, кого сюда продолжают привозить голыми, имитируя мне так Рай, куда я попала. А блондинок голыми сюда продолжали, словно мне показывая, привозить, а те продолжали кричать: «Пиздец, блядь! Пиздец, блядь! Пиздец, блядь!» В один из дней среди кричащих далеко от дерева, где я обитала, блондинок, приехали опять кучи мужчин в белых халатах и с приборами. Я быстро прошмыгнула к другому дереву почти без листьев и оттуда узнавала и него что они делают.

— Смотри, какое теперь здесь богатое красивыми шлюхами место! И говорят только по существу: об изнасилованиях и тяжёлых женских смертях! — сказал весело один их них куда-то в небо вслух, после чего упал от слабости и начал дико смеяться. Никто не ведал почему ему можно было это с ними сделать и я в том числе. Никто не понимал, какой у врачей псих на эти моменты. А у линии таких блондинок как я просто был такой шок на со мной случившееся и нас истязающие продолжали до того, что здесь происходило кодировать сексом с изнасилованиями их реакцию. Они продолжали на лугу рядом с кустами есть с них и кричать: «Пиздец, блядь! Пиздец, блядь! Пиздец, блядь!» — будучи под некротическим гипнозом, считая, что они такой вид курицы. Это выдавали за их обиду за обзывательства на людей, привязав их плодами к трупу человека, выдаваемого живым за живого. Он считал, что у него над ними теперь такая вечная власть, но смеющийся в слезах на траве врач не мог его найти. Я продолжала витать у лысого дерева, отталкиваясь от неба и делиться с ним оттуда свежим веществом, не поддаваясь здесь играемому мне цирку с их проблемами, так как я уже была мертва. Двое голых блондинок подошли к деревьям, где я уже пряталась и вдруг начали разговаривать о наигранной ими здесь мне композиции. Остальные голые блондинки взяли всех упавших на траву врачей и убили, свернув им шеи. Двое около деревьев стали меня кричать: «Мы знаем, что ты где-то здесь! Или ты примешь от нас рождение, или мы будем на тебя обзываться!» Их было двое. Деревья тут же их привязали к самим себе, и они уже не могли от них отойти. Они начали звать меня, а я просто дальше продвинулась к следующему дереву с опавшей листвой. Их зомбирование в городах стало рушиться с естественным предложением на это не вестись, а насильников стало постепенно начинать тошнить от такого секса, так как они начинали понимать, что делают. Они рассчитывали на совершенство от этих изнасилований или на бессмертие, на власть, а их в результате только рвало в угнетении на соделанное, так как они не смогли стать другой расой после этого опять. Блондинки, что меня звали у них рождаться, были вынуждены есть с деревьев, где я ранее обитала. Я продолжала движение в остальные дерева с редкой листвой, усиливаясь в моей скорости, как призрак. Предложение шлюх на поедание в городах от страха и ужаса мучений при вымирании иссякло по-настоящему, так как насилующих стало на смерть рвать кровью от омерзения соделанного. Спрос на это не ослабел у горожан пошла ломка до мастурбации при истериках, так как они жаждали их есть сонными участками, страшась твердыню. Они начали их убивать с индукторов трупами людей от брезгливости до ужасных реакций. Ужас царил в городах от содеянных смертей в изнасилованиях и для моего рождения среди них было ещё не время. Пели деревья естественную мелодию о времени… О настоящем времени даже здесь, где часто им кажется наступление безвременья. Наступила паника, выдаваемая за безумие, и они не могли уже все отличить в городах безумие от паники. Они задыхались на смерть от страха во сне, где убийцы жаждали лишь сделать из них прямо себе комфорт власти. Однако самый их ужасный крах содеянного был в этом страшном итоге. Они поняли, что именно так себя чувствуют при беременности женщины, как они и осознали свою к ним зависть… Они опять всю криминальную интригу сделали… Подражая бабам…