Бесплатный фрагмент - Пост Мортем

Пост Мортем
Глава 1

Ненавижу этот кабинет. Жёлтая лампа накаливания, советский деревянный стол, укрытый стеклом. Оно крепко держит записи, которые для доктора так важны. Расписание, например. Жутко неудобный стул из той же эпохи, что и остальная мебель. Эти стены, безмолвно покрытые голубой краской от пола до уровня моих плеч, сверху белеют известью. Павел Александрович как всегда бодр, объясняет мне перспективы дальнейшей жизни. А я думаю, что мне всё это надоело. Надоело просыпаться каждое утро, ощущая отсутствие тебя. Особенно плохо даётся пробуждение по пятницам, ведь именно в ночь четверга обычно мне снишься ты. Такая весёлая и жизнерадостная. Я стою и не могу пошевелиться, вижу, как кто-то забирает тебя. Я не в силах противостоять, не в силах что-то вернуть, я ничто, я червяк, раздавленный и беспомощный.

— Кирилл, ваши успехи очень хороши! Я слышал, что вы записались на групповую терапию. Это здорово! Класс! Вы понимаете, что общение с людьми, пережившими такие же проблемы, определённо пойдёт вам на пользу. Знаете, у меня был случай…

Я не могу больше его слушать. Как-то неделю назад я сходил на сеанс групповой терапии. Они могут смеяться, они могут обсуждать спорт, животных, детей. Хвастаться успехами в карьере и на личном фронте. Будто бы они смирились, нет, будто бы ничего не произошло. Будто бы, двигаться дальше — это нормально. А я иногда думаю, если бы это случилось со мной, а не с тобой. Как быстро ты смогла бы оправиться? Прошло уже восемь лет без тебя, прошло уже шесть лет терапии. Я ничего не могу с собой поделать. Мне тебя не хватает. Ты была моей жизнью. Я не могу больше это слушать.

— Павел Александрович, — я перебил доктора, правда, не знаю, на чём конкретно. Он посмотрел на меня с жалостью. Это отличный врач, он видит меня, он знает, с кем имеет дело. Его невозможно обмануть. — Я больше не могу. Ничего в этой жизни меня не радует…

— У вас нет депрессии. Мы прошли все возможные тесты. Вы в абсолютном порядке. Я хочу быть откровенным с вами, Кирилл. На моей практике это первый такой случай. Признаю, он сложный, но, простите меня за откровенность, очень интересный. Вы хороший человек и… я, чтобы вы понимали, хочу, нет, я очень хочу вам помочь. Поэтому я предлагаю вам сконцентрироваться на себе. Ваша оценка реальности сейчас меняется. Такие провалы и изменения настроения вполне естественны для данного этапа. Вам просто нужно больше времени.

— Я не хочу больше к вам ходить. Вы прекрасный специалист, но я не вижу путей выхода. Я ненавижу этот кабинет, ненавижу этот стол, стул, на котором я сижу каждый раз. Эту чёртову лампу я тоже ненавижу. Я слишком слаб, чтобы отправиться к ней, но и жить я не могу.

Просто будь со мной, пусть это будет сон. Страшный и уродливый сон. Я сейчас проснусь, а ты рядом. Ты улыбаешься мне, мы готовим завтрак, я прикасаюсь к тебе. Но…

— Кирилл. Это невозможно.

— Я знаю.

— Даже не спросите, о чём я думаю?

— Мы оба знаем.

На улице начался ливень. Вода разбивалась огромными каплями о стекло. Лампочка пару раз мне подмигнула. Она знает, что я её ненавижу, и пусть раскаты грома расскажут. Расскажут всему миру о том, что я ненавижу её, эти стены, стол, стулья, смеющихся молодых придурков, но я очень, очень люблю тебя.

— Время вышло. Жду вас в понедельник.

Рукопожатие, кулер, радостная девушка, входящая в кабинет сразу после меня. Идите к чёрту, я пошёл домой.

Вторая сигарета подряд — это очень неприятно. Горло сжимается от дыма и сипит при вдохе. Вот если бы ты была там, ты была дома. Мне даже не стыдно за то, какая я размазня. Тот, кто меня не понимает — просто идиот, либо он никогда не любил.

Мои волосы намокли за секунду. Я чувствую, как дождь, который вдохновлял писателей и поэтов на стихи о любви, проникает под куртку, стараясь забраться в самую душу. Темнеет. Я иду домой. Один. И пусть я потрачу на двадцать минут больше, чтобы туда добраться, но обойду то самое место. Если бы эта дорога не была на ремонте, то скорая помощь успела бы.

Глава 2

Постоянно забываю о том, что нужно зарабатывать деньги. Как ни крути, они нужны даже тому, кто не хочет есть, пить, ходить в парк развлечений, да и жить, в общем-то, не хочет тоже. Солнце разогревает подушку, на которой спала ты.

Ещё один раз оторваться от пола. Ещё один раз, чтобы было ещё больнее. Я приподнялся, разогнув руки не более, чем на половину. Боль в плечах нестерпимая. Но мне на неё плевать. Обращаю внимание на левую руку, она скользит. Резкая боль в носу. Тёплая кровь попадает в глаза, затекает в приоткрытый рот, жадно глотающий воздух. Чёрт, я отжимался и разбил нос. Так происходит, в среднем, раз в неделю. Необходимо встать, остановить кровь и собираться на работу.

Вода обжигает лицо. Забавно, что холод может обжигать. А жизнь может быть хуже смерти. Не люблю рассуждения, но, если уж ты вынужден следить за тем, как струи розовой воды уходят от тебя в чёрную дыру слива, нужно чем-то заниматься. Последние десять минут до выхода я потратил на это. Продуктивность — не моё. Не сейчас.

Работа моя представляет собой довольно занятную последовательность действий. Я рисую картины на продажу. Работая в студии у одного очень знаменитого художника, машу кистями, пока он собирает вокруг себя поклонников так называемого искусства. Не помню его фамилию. Мне всё равно. Вот я беру холст или куртку, или ещё чёрт знает что, и начинаю рисовать. Улыбку, солнышко, бабочку, портрет… Но в каждой линии я вижу твои глаза, твою нежную кожу, твои прекрасные руки. Оттого, наверное, получается хорошо. Затем звенит будильник, я мою кисти и ухожу.

На следующее утро я занимаюсь тем же самым. А там, со мной, в одной студии те же самые люди, что перекладывают бумажки, те же самые люди, что сидят на вахте, те же самые люди, что руководят теми, что перекладывают бумажки. Те же, только инфантильные идиоты.

Расскажи я о таком в компании или на свидании, уверен, мне бы сообщили, что это интересно. А я ненавижу краски, ненавижу роспись, ненавижу дорогу на работу и обратно.

Проходя мимо подворотни, я услышал шуршание. Машинально повернулся. Ничего.

Студия залита светом. Это раздражает. Сегодня срочный заказ. Холст. Масло. Любимому мужу. От жены. Четырнадцать фото лежат передо мной. Изучаю.

— Может выпьем кофе после работы? — ко мне подошла Ира. Долго смотрела на меня. Явно до этого говорила что-то ещё.

— Нет, спасибо, — хочу сказать, чтобы пошла вон, но говорю так. Забываю, что нужно работать. Помню, что нужны деньги. Уходит.

— Кирилл, она классная, — сказал мне Сергей, что работает тут менеджером.

— Нет. Извини, я занят, — говорю я. Но хочу, чтобы он шёл к чёрту.

— Я вот однажды тоже тупанул. И потерял всё, — говорит он

Смотрю на него. Теряется. Идёт к чёрту. Возвращаюсь к своим четырнадцати фотографиям.

Это случится позже. Придёт заказчица, сначала она с видом знатока оценит работу, затем её глаза расширятся, возможно, нижняя челюсть немного отвиснет. Как в тех идиотских фильмах, что мы с тобой любили смотреть вместе. Затем скажет, что это лучшее, что она когда-либо видела. Спросит о том, как отблагодарить мастера лично. Никак. Контора не выдаёт своих. После чего внесёт окончательный платёж, заберёт завёрнутую картину и убежит. Я люблю стоять поодаль таких приёмок. Наверное, это единственное, что меня хоть немного отвлекает от тех самых мыслей, которые мне становятся роднее, чем ты.

Домой. Буквально бегу по остывающему городу. Миную подворотню. Слышу скулёж и шуршание. Решаюсь.

Между стопок спрессованных картонных коробок лежит он. Кокер с больной лапой. Накрывает дежавю. Не помню себя, не понимаю себя. Снимаю своё пальто, хватаю его и ловлю такси. Мы мчимся в ближайшую ветеринарную клинику. На моих руках существо. Оно живое. Я могу что-то сделать, но на тот момент не думаю ни о чём. Он в полном порядке, правда, очень странный анализ крови. Что-то не так, но не смертельно. Я радуюсь, очень радуюсь. Мы едем домой. Не могу насмотреться на него. Мне будто бы дали второй шанс.

Пёс, как ни в чём не бывало, бегает по квартире и выглядит как тогда. Как тот самый. Начал пытаться открыть дверь шкафа. Я вспомнил, что там лежит любимая подушка Рекса. Постой, Кирилл. Это Рекс. Не может быть. Слишком холодные глаза. Не обманывай себя…

Хотя, обманывай. Тебе можно всё.

Глава 3

— Как успехи, Кирилл?

— Мне лучше. Правда, лучше!

— Расскажите…

— Я спас собаку, я забрал её домой. Это кобель. Красивый, кокер спаниель, — держу слёзы при себе. Я говорю так живо и так сбивчиво, что Павлу Александровичу приходится ждать, чтобы задать вопрос.

— Это же… как Рекс?

У меня была собака. Очень добрый пёс по кличке Рекс. Тогда, как раз, только вышел тот самый сериал про весёлую и умную овчарку, которая раскрывала преступления. И делала она это лучше, чем её коллеги-люди. Мой же кокер был дураком. Но этот парень точно знал, где ему нужно почесать, чтобы было хорошо. Он так любил быть в центре внимания. Ничего не боялся.

Как-то мы с ним отправились за грибами. И я помню дорогу, минуя которую, можно попасть в лес из посёлка. Рекс не любил поводки, стоило нацепить такой, так он сразу же слетал с катушек. Он рвался изо всех сил. В любую сторону, лишь бы не думать, что его нахождение где-то — необходимость. До чего любил свободу. В общем, я ждал, пока проедет тот грузовик. Но у Рекса были другие планы. Визг тормозов, перепалка, удар в рожу этому уроду. Но никто и никогда больше не вернёт мне моего друга.

— Знаете, он даже будто знал, где лежит подушка Рекса. Удивительное совпадение…

— Интересно. Знаете, я очень за вас рад. Хотя, я говорил, чтобы вы завели кого-нибудь.

— Я не умею кого-нибудь.

— Это ваша позиция. Что ж, динамика позитивная. Как дела на работе?

Его глаза. Они были холодные. Он немного прихрамывал на правую заднюю лапу, хотя, мне сообщили, что все кости целы, а иных повреждений, говорящих о том, что он может хромать, выявлено не было. Так хотелось, чтобы ему не было больно. Я хочу стать для него тем самым любящим хозяином, который никогда не оставит его и не даст в обиду. И этот раненный пёс. Это не Рекс. Этот раненный пёс — я.

***

Вой? Собачий вой? Что случилось?

Открываю глаза, бегу на кухню. Он лежит на боку, воет и скулит. Беру его на руки, слёзы льются из глаз. Всё, как тогда. Он был ещё жив несколько минут. Хотел бы я это забыть. Мой друг издавал последние звуки. Выл и скулил. Я его успокаивал. Мудак с разбитой рожей что-то кричал, извинялся. Мне кажется. Мне всё это кажется.

Вдруг мой новый сожитель успокоился, вырвался, завилял хвостом и принялся тычить носом мне в лицо, облизывать мои руки. Наверное, я схожу с ума. Так не бывает. Время — 9:38 утра.

Сегодня выходной и я решил его посвятить самому себе, ну, и Рексу. Нет, я не буду его так называть. Во-первых, это глупое имя для кокера, во-вторых, да какого чёрта. Пусть будет Макс. Что по телевизору?

«Район завода ПМЗ сегодня оцеплен по причине, цитирую, предположительно, утечки опасных химических веществ. Экстренные службы города, городские власти, а также руководство завода пока не дают никаких комментариев. На въезде в район скопилась огромная пробка. Следим за развитием событий. Напоминаем, что эко-активисты забили тревогу ещё неделю назад…»

Ублюдки. Хотя, довольно забавно наблюдать, как все хватаются за последний шанс насладиться всем тем, что у них есть. Кто-то за деньги, а кто-то за свою жизнь.

Прогулялись с Максом, купил ему лакомства. Он очень агрессивно реагирует на других собак. Один в один как Рекс. Так же глупо приседает во время того, как рычит на них. Так им, пусть идут к чёртовой матери.

***

Наконец-то нет этого навязчивого желания. Нет этой апатии. Выпиваю две таблетки. Надеюсь, скоро они мне не понадобятся. От них лучше, гораздо лучше. Однако, есть побочный эффект. Дико хочу в туалет. Сейчас схожу, и будет совершенно хорошо.

Встаю с кровати, иду через коридор, не включая свет. В конце коридора дверь приоткрыта. Там заветный белый друг, но меня что-то смущает, я не могу туда идти. Не могу оттого, что я вижу. Два плоских круглых холодных фонарика направлены на меня. Еле блестящие огоньки глаз, отражающие лунный свет, еле доносящийся до туалета. Тяжело дышу. Мне страшно. Это не Макс. Делаю шаг вперёд. Слышу утробный, еле слышный рык. Эхо его отдаёт в виски. Пытаюсь дышать тише. Сердце колотится ка бешеное. Не хочу поворачиваться спиной. Не могу идти вперёд. Звук повторяется. Неестественный, получеловеческий. Шипение, хруст костей. Собираюсь с мыслями, срываюсь с места, бегу в комнату, запираю дверь, падаю к ней спиной. Никто не догоняет, никто не скребёт когтями. Давление над глазами заставляет их закрыться. Сегодня я сплю так. Я не хочу, но таблетки действуют, я боюсь и проваливаюсь в сон. Впервые за восемь лет хочу жить.

Глава 4

Просыпаюсь на своей кровати. Подо мной сырая простынь. На мне сырое одеяло. Чёрт побери, воскресенье не радует. Макс смотрит на меня и недоумевает. Мне же не пять лет. Блядь! Что это было? Пора заканчивать с таблетками. Подъём, оценка ситуации, куча постельного белья, стиральная машина. Макс ведёт ухом, смеётся, наверное, надо мной. Да куда уж там? Я сам смеюсь. Впервые без тебя я смеюсь. Я освобождаюсь, и эта свобода рвётся из меня такими причудливыми формами.

У завтрака есть вкус. У кофе есть запах, а у меня есть верный друг. Он чудной, ест за двоих. За себя и за Рекса. А я, смыв позор, берусь за кисть. Я открыл эту комнату будто первый раз. Как и подобает для угловых комнат с двумя окнами, она залита светом. Роняю на пол чёрную краску. Роняю на пол красную краску. Как кот, который доминирует над кружкой, расчёской или конфетой, оставленными, волей случая, на столе. Я бросаю в стену свою печаль — твой портрет. Глаза у меня получались всегда особенно неестественно. Я рисую поляну, солнце, деревья вдалеке. Кисть ведёт меня сама. Я не успокоюсь, пока не завершу.

Небо сегодня особенно глубокое. Больше, чем голубое. Глядя в окно, навожу цвет. Хочу запечатлеть этот день. Хотя бы так, хотя бы небом.

— Вроде, получается, не правда ли? — спрашиваю я у пса.

В ответ лишь поднятые брови.

— Молчание — знак согласия, дружище! — я воодушевлён, я живу.

Я вижу это небо, по нему вниз скатываются лучи солнца, заливающие цветущее поле. И ты убегаешь в даль, в сторону темнеющей чащи леса. В своей широкополой голубой шляпе. Будто начало двадцатого века. Будто, впереди лишь счастье. Но нет. Его не будет. Может, спустя несколько десятилетий, когда я восстановлю наш мир. Но вряд ли.

Я тут подумал, что ты всегда для меня являлась чем-то ускользающим. Как солнечный зайчик, который ты легко можешь догнать, но поймать — никогда.

Перед тем, как это произошло, мы сильно поссорились. Я был таким идиотом. Как я мог такое допустить? Один известный британский комик как-то сказал, что ссориться с женой — это то же самое, что зайти в гараж и поцарапать собственную машину.

В тот вечер ты улыбнулась нашему общему другу. Я всё понял неправильно и закатил скандал. Но, чёрт бы меня побрал, я знаю ту самую улыбку. Я видел её, наверное, тысячи раз. Это не было приветствие, это была та самая улыбка, я клянусь! Ей ты встречала меня с работы, ей ты принимала все цветы, что я дарил, её я видел сразу после пробуждения и её я видел перед тем как уснуть. Именно с ней ты сказала, что у нас будет ребёнок. И с ней ты успокаивала меня тогда, когда мы поняли, что этого не случится. Это была моя улыбка. Как я мог вынести, увидев, как ты её даришь кому-то ещё?

В тот вечер я наговорил много гадостей. Они срывались с губ с таким же чувством, как когда вещи выпадают из трясущихся рук. За что? За нашу улыбку. За то, что она больше не только моя. Аргументы? Их нет. Я просто это почувствовал. Боже, как он плакал! Он так не горевал даже тогда, когда его родная мать покинула наш мир.

Деревья, что располагаются глубже опушки, должны переходить в непроглядную темноту. Но как быть с солнцем? Этот лес не из тех, что не пропускает свет. Это мой лес. Я его сделаю светлее.

Что бы там не было — не тьма тебя похитила. Ты ушла сама. В тот вечер. Узнать бы только наверняка. Может, было бы спокойнее.

Восемнадцать ноль-ноль. Пора собираться на групповую терапию. Джинсы, рубашка, ошейник, поводок, уровень воды в миске. Гуляем, делаешь свои дела. Ты так смешно смотришь на меня своими холодными глазами. Как я мог подумать, что этой ночью ты был враждебен? Как я решил, что ты хотел меня съесть? Что это вообще было? Обнимаю, целую, треплю за щёки, хватаю за морду.

В троллейбусе комфортно. В наушниках моя музыка. Она со мной со времён моего первого кассетного плеера. Все наши здесь. Будто ты не один. Будто с тобой садится разговаривать героиновый наркоман, а ты его внимательно слушаешь и даже принимаешь какие-то важные решения, исходя из того, что он тебе сказал.

— Всем привет, меня зовут Света. Я развожусь с мужем.

Какой ужас, боже мой.

— Всем привет, мы с Игорем решили завести второго ребёнка, или третьего… — плачет

Удачи.

— Кирилл, есть ли у тебя новости?

— Я завёл собаку, я начал писать новую картину. Я чувствую себя гораздо лучше. Сегодня завтрак мне пришёлся по вкусу!

— Всем спасибо! Давайте обнимемся! — Светлана, новоиспечённая охотница, никак не угомонится в своём желании держать всё под контролем.

Я слышал вас. Я слышал возле лифта. Я не такой ленивый, мне больше по нраву лестницы. Что там было? Это тот, который уже восемь лет не может найти бабу? Он опять заладил одно и тоже? Ему так плохо, что жизнь не в радость? Какие молодцы. Я лучше не буду сюда ходить вообще, чем буду обниматься с этими лицемерами! Павел Александрович категорически против таких окончаний терапии. Нет, он так не говорил, но я вижу по глазам, по его жесту, коим он поправляет очки. Терпеть ваши прикосновения на себе — это сотни штыков, это тысячи мечей, которые я сам в себя бы вонзил. Одним словом — идиотизм. Мы все так любим друг друга и поддерживаем, находясь в контексте, но обсуждаем и толкуем о том, что здесь видим и слышим, стоит влиянию мастера покинуть нас. Класс…

Я чувствую, что Ольга сжала мой зад, а Николай тяжело дышит мне прямо в ухо. Наконец, оргия взаимопонимания окончена, и мы можем разойтись.

Ужин не менее вкусный. К тому же, я очень проголодался и впервые за долгое время что-то приготовил. Что ж ты со мной делаешь, мохнатый? Так глядишь, мне станет совсем хорошо.

Перед сном проверяю двери, окна, особенно тщательно проверяю ванную комнату. На всякий случай закрываю туда дверь. Макс не понимает, чем я так обеспокоен. Снами, друг мой, снами. Между прочим, про тебя. Или я это сказал вслух?

Не хочу спать. Беру ноутбук. В первых строчках поисковика известная телеведущая Мира Сорокина. Именно вчера я слышал её голос по телевизору.

«Сегодня в 23:25 муж известной телеведущей Миры Сорокиной сообщил нашему изданию о том, что она пропала».

Следующая ссылка.

«Чуть после полуночи нами была получена информация, что тело известной телеведущей Миры Сорокиной было найдено недалеко от трассы К-45. По данному факту возбуждено уголовное дело по статье „Убийство“. Официальных комментариев от МВД не последовало».

Что творится? Опять не поделили деньги. Пора спать. К сожалению, я знаю, о чём буду слушать завтра на работе весь день.

Макс уткнулся носом мне в бедро и, слегка подрыгивая задней лапой, сопел, забывшись во снах. Последую его примеру, а завтра буду слушать музыку, раз программа «Доброе утро» отменяется.

Глава 5

— Доброе утро всем жителям города на Неве! С вами Мира Сорокина и программа «Доброе утро»! Сегодня семнадцатое апреля две тысячи шестого года, и я всем желаю продуктивной рабочей недели. Сегодня мы расскажем про то, какие упражнения подходят для людей, работающих в офисе…

— Как правильно выбирать мобильный телефон…

— И про идеальный завтрак!

— С вами Сергей Киселёв, кстати, забыла меня представить!

— Аха-ха-ха-ха, прости, Серёж…

Я не мог поверить глазам и ушам. Буквально ночью я видел сообщения о каком-то убийстве, но теперь вижу программу «Доброе утро» в прямом эфире, где она назвала сегодняшнюю дату. Тошнота подкатывает к горлу. Я срываюсь, бегу в ванную и извергаю из себя вечерние таблетки вместе с ужином. Я хватаю таблетки с полки, бросаю их туда же, в унитаз. С меня хватит. Это какой-то бред!

Сажусь перед телевизором. Как всегда прекрасна, как всегда холодна. Я и не замечал её глаза. Звонит мой друг. Наш с тобой друг. Я смотрю на свою новую Нокию. Она буквально разрывается. Мы не общались с ним так долго, что же ему нужно? Даже представлять не хочу. Пошёл он к чёрту.

Иду пешком. Природа воскрешается. Распускаются листья, слепит солнце. Я расслаблен, уверен в себе. Мне хорошо. Будто помирился со старым товарищем, с которым мы были так близки когда-то, а потом рассорились из-за недопонимания.

— Привет, Кирилл! — я узнал её голос.

— Здравствуй… Ира

— Слышал новость?

— Да, а эфир в записи, полагаю…

— Какой эфир? Ты о чём? Меня переводят в Москву, в галерею.

— Поздравляю! — неприкрытая лесть. Ложная радость. Мне плевать.

— Я думаю, это здорово. Чем трудиться здесь, в нашей студии…

— Лучше вытирать пыль с шедевров нашего таланта.

— Что ты несёшь? Это потрясающе. Отдел реставрации. Я прикоснусь к…

— К государственным заказам. Тебе будут платить в два раза больше.

— В три. Олег хотел предложить тебя, но наш был непреклонен

— Я бы не поехал, а ещё я в постели так себе. — может уже отвалишь от меня?

— Ха-ха-ха, а ты смешной. Сегодня вечером…

— Нет.

— Что нет? Сегодня вечером я приглашаю всех на прощальную вечеринку

Я просто взорвался.

— Знаешь, что такое прощальная вечеринка?

Она вспомнила обо всём. О том как однажды я сидел возле Спаса на крови. Она шла мимо. Она купила пару работ. В тот вечер я напился. Опять. На следующий день раздался звонок. Меня пригласили на работу. Это всё из-за неё. У меня есть новая куртка и целых две пары штанов. И огромное чувство стыда.

— Прости, я бы хотела, чтобы ты тоже пришёл.

— Я буду.

— Ура! Буду очень тебя ждать!

Она посмотрела на меня так, будто выиграла в лотерею. Павел Александрович советовал мне побольше общаться с людьми. Больше мне ничего не надо.

— Я хочу выпить кофе перед работой…

— О, я с удовольствием присоединюсь, — она думала, что я её пригласил.

— Нет, ты не поняла, мне направо.

Расстроилась. Мне плевать. Скрылась за поворотом.

Возле кофейни стоит нищий.

— Уважаемый!