Бесплатный фрагмент - После вчерашнего

СЕРГЕЙ ГРАДУСОВ

ПОСЛЕ ВЧЕРАШНЕГО,

или

ПОХОЖДЕНИЯ САНТЕХНИКА

легкомысленная повесть

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ:

Действующие лица и события, описанные ниже, отнюдь не выдуманы, а доподлинно имеют (лица) и имели (события) место в действительности. Посему автор ни за что ответственности НЕСТИ НЕ СОБИРАЕТСЯ.

Глава первая

Всякому известно, что такое похмельное утро, как сушит горло, как немилосердно стучат в голове тупые молотки, как внезапными спазмами скручивает желудок. Но не годится начинать рассказ с таких кошмаров, должно быть в любой безнадеге хоть какое-то светлое пятно, а не только зеленые пятна перед глазами. Должен быть где-то поблизости заветный стаканчик или бутылочка пивка, и должна быть рука друга, которая эту бутылочку тебе протянет. Потому с утра пораньше, — какие уж тут заявки — Телицкий зарулил к Потапову. Куда бежать в беде, как не к другу!.. Однако Потапов открыл дверь смурной, буркнул: проходи, пошлепал на кухню.

— Куда проходи, некогда мне, заява висит! Я на секунду! Дай червонец, Потапыч! Не то помру!

— Пить надо меньше, — бурчал Потапов, не врубаясь в ситуацию.

— Да что с тобой сегодня! Как в воду опущенный…

— Будешь тут в воду опущенный. Нет у меня денег…

— Как нет? А халтура твоя?

— Накрылась халтура. Неделю работал, сделал все, как надо, по уму, аванс на материалы потратил, хотел как лучше… Пришел за деньгами, а мне говорят: какие деньги, родной? Первый закон бизнеса, знаешь? Если можешь не платить, не плати. Потому иди отсюда, покуда цел, ищи денег в другом месте!

— И ты ушел?! — взвился Телицкий. — Да я бы… -Я тоже, — вздохнул Потапов, — а что толку? Вывели на задний двор, врезали по ребрам, вали, говорят, а то в милицию сдадим, хроник хренов! Это я-то хроник! Ой, Вова, что за жизнь пошла! Как закрылась наша контора, так все кувырком. У этих работа есть, денег нет, у тех своих работников полно, не знают, чем занять. Третьи не платят, гады… В доме ни копья! Телефон отключили. Хорошо, Люся с Наташкой у тещи, а то бы вообще… Хоть вешайся… Потапов замолчал, повесив тяжелую стриженую голову, болтая тапком на босой ноге. Терпеть не мог Телицкий таких пауз.

— Слышь, Леха, не хандри, а? Ты ж крутой мужик, у тебя руки золотые, голова светлая — выкрутишься как-нибудь! Не дрейфь, прорвемся!

Самому было понятно — все это пустые слова. Надо было что-то делать, а не языком болтать! От обиды за друга и похмелье забылось, прояснилась голова. -Потапыч, дай-ка мне сумку, или мешок поплоше!

— Возьми там, на вешалке…

Телицкий выбрал черный мешок с мерзкой харей и надписью «Prodigy». Вышел на лестничную площадку, вскрыл электрощиток и в шесть секунд срезал потаповский счетчик. Благо, весь инструмент с собой. Хотел подсоединить провода напрямую, но тут выше этажом хлопнула дверь и кто-то пошел вниз, шаркая и сморкаясь. Чего был всегда чужд Телицкий, так это тщеславия — добрые свои дела предпочитал не афишировать. Натурально, пришлось рвать когти. На улице пахло весною… Телицкий на миг приостановился, вдохнул сладкий пьянящий воздух, огляделся. Мещанов и Перетрухин перебегали улицу наискосок, к винному магазину. Он помахал им и повернул к ЖЭКу. (Ну да, к ЖЭСу, по теперешнему, но так достала вся эта чехарда с названиями — ПРЭО, МРЭО!.. Профессионалы консервативны). До рынка рукой подать, но есть в Вове чувство стиля, любовь к авантюре– сделал крюк, в наглую вломился в ЖЭК с добычей в мешке.

— Мариночка, запишите заявкочку электрикам. Сейчас Потапова встретил, у него счетчик срезали. Дом 7, квартира 58…

Красавица Марина начала было записывать, но опомнилась: -Телицкий, на тебе ж заявка горит! Тетка уже два раза звонила, верещит, как резаная! Телицкий, миленький, беги бегом, я думала, ты уже там…

Вова вышел бодрым шагом, но на улице ноги сами повернули к рынку –не таскаться же с грузом. Он уже предвкушал наживу, представлял повеселевшую рожу Потапова и долгожданную бутылочку пива, («Петровского», если хотите знать). И тут светлый день померк — перед ним, заслонив собой полмира, выросла из-под земли грозная фигура Марии Ивановны.

— Здравствуй, Володенька, здравствуй, милый мой, — елейным голосом затянула она.–Ты до коих пор меня будешь мурыжить? Вторую неделю жду тебя, аспида! Или мне начальству твоему жаловаться, родной ты мой?

— Марьиванна, сегодня же, сейчас же! Только на заявочку сгоняю, и сразу к вам! Заявка срочная, полдома залило! Но уж оттуда прямо к вам, ей-богу…

— Ну, гляди, Вова, я ждать буду. Не придешь, обижусь, тогда пеняй на себя!

— Приду, приду, — уже на бегу обещал Володя, счастливый, что удалось так легко отделаться.

На рынке, подойдя к прилавку со всякой технической бестолочью, Телицкий мигнул продавцу:

— Начальник, счетчик возьмешь? Новьё, муха не сидела!

— Полтинник, — как бы делая одолжение, выдавил из себя торгаш.

— Дай хоть семьдесят, начальник! За сотню ж продашь!

— Полтинник, — как заводной, повторил сквалыга.

— Имей совесть, браток, прибавь!

Браток обиделся:

— Иди отсюда со своим ворованным счетчиком!

Телицкий развернулся было уходить, мол, на тебе свет клином не сошелся, найдем другого, но тут подошел гражданин к прилавку, спросил как раз счетчик и торговец, не моргнув, выдал: двести пятьдесят. Такой накрутки Телицкий никак не ожидал. Возмущенный, он мгновенно перехватил покупателя: — Друг, возьми у меня за двести…

Сделка состоялась на глазах возмущенного торгаша, не посмевшего, однако и пикнуть — бравый сантехник остановил его взглядом, освоенным еще в юности, в секции бокса. «Ты теперь спортсмен, драться вне ринга не имеешь права, — втолковывал тренер задиристому мальчишке, — потому учись останавливать противника другим способом». И выучил прямому волчьему взгляду, который не раз выручал Вову в жизни. Помог и сейчас обойтись без лишнего шума. Так что все остались довольны: покупатель экономией, Володя прибылью, а обсыхающий от холодного пота торгаш — тем, что бандюга ушел, не причинив урона.

У выхода с рынка, мысленно испросив у Потапова денег в долг и мысленно же получив согласие, Телицкий взял бутылочку пивка («Петровского», как и было сказано), хорошо отхлебнул. Пиво долгожданной освежающей волной пошло по жилам. Грех упускать такие минуты, бежать сейчас куда-то, разменивая на стертые медяки суеты лучшее, что дано нам в жизни. Телицкий отступил в замызганный закуток, чтоб не толкаться в проходе, отхлебнул еще, задумался, уставясь невидящими глазами в бессмысленно мельтешащую толпу… Вот глядите — что может быть прочней и надежней старой армейской дружбы! Казалось бы, ничем не помог Потапов Телицкому, да и не мог ничем помочь, сам сидит в английском магазине, однако же, бросившись на выручку другу, Вова заодно и свою проблему решил. А не было бы друга, так и мучился бы целый день. После вчерашнего. Спасибо тебе, Потапыч! Сколько раз уже они вот так выручали друг друга! Два года не разлучаться, одну грязь сапогами месить, из одного котелка есть, на соседних койках спать — это что-то значит. А нет, вру, на полтора месяца расставались! Как-то зачесалось Вове в самоволочку, а у них уже все было к тому времени отработано, второй год пошел: в укромном месте под высоченным забором части здоровяк Потапов берет на плечи легонького Телицкого, разгибает колени — и Вова, как из катапульты, перелетев колючую проволоку, оказывается на свободе. И сколько раз все проходило гладко, а тут стоило приземлиться, как из-за поворота показался патруль. Бежать некуда — длинная дорога между двумя заборами ведет только к КПП. А голодные волки, роняя на асфальт слюну, уже перешли на рысь. Что было делать Телицкому? Ждать, как барану, когда тебя съедят, больше ничего… И тут пришло спасение — Потапов, почуяв неладное, бросил в бой все свои могучие килограммы. Удар, другой — и толстенные новенькие зеленые доски не выдержали, треснули. Маленький Вова проскочил в образовавшийся пролом, по счастью, тотчас же намертво заклиненный раскормленным дуроломом-прапорщиком. И все закончилось благополучно. Для Телицкого. Потапов загремел в госпиталь с переломом ключицы…

Пивко дошло до души, и так захорошело, слов нет. Вова откровенно ловил кайф, пустив мысли гулять куда попало. Сегодня отчего-то тянуло на воспоминания… Служба Телицкому давалась легко, может, потому, что был уже за плечами кой-какой жизненный опыт. Так что вскоре, получив сержантские лычки, он стал для Потапова отцом-командиром. А Потапыч, что называется, погон не замарал, так и остался рядовым. Казалось бы, парень гвоздь, все при всем, приказ выполнит четко, быстро, подойдет, как надо, доложится — и бац, все псу под хвост –козырнет левой рукой!… Потом спросишь, как же так, Потапыч — сам не понимает, только руками разводит… И вот ведь, как сложилось — на всю жизнь Потапов связался с армией, и очень армию любил и уважал, а Телицкий на дух не переносил военщину. После дембеля Потапов сел за книги, поступил в институт и однажды на практике попал под острый глаз проницательного военпреда. С тех пор проблемы выбора у него не было, до последнего времени, когда родная контора развалилась. А Вова после армии решил мир посмотреть и деньжат подзаработать — пошел мотористом в торговый флот. Старпом на первом Вовином пароходе был душевный, поговорил с новичком, в душу, можно сказать, влез — Вова, как зеленый пацан, раскрылся, выложил подноготную: романтика романтикой, но хочется нормально приодеться, все такое, штаны с заклепками… Старпом глядел из-под кустистых бровей понимающе, кивал, похлопывал по плечу… Первый шторм застал Телицкого на вахте, в трюме, и так его умотал, что в конце концов Вова не выдержал, выполз на воздух.. Ледяной мокрый ветер и ухмыляющийся от уха до уха горизонт не принесли облегчения — Вову, пардон, вывернуло наизнанку и он без сил лег тут же на палубу. Откуда ни возьмись, подошел на кривых крепких ногах старпом, наклонился, взял Вову за волосы и стал тыкать лицом в склизкую вонючую лужу:

— Хочешь штаны с заклепками?..

Глава вторая

Наконец Телицкий допил пиво, с сожалением поставил пустую бутылку на асфальт и пошел было по своим делам, но был остановлен соблазнительным зрелищем: в самой толкучке, расстелив картонку на грязном асфальте, лопушил растяп наперсточник. Азартные игры всегда привлекали Телицкого, он был убежден, что в любой игре, как бы ни мухлевал партнер, есть шанс выиграть, главное не сплоховать самому — навязать противнику свою игру. Он с тобой играет в наперсток, а ты с ним, ну-ка, сыграй в жадинку. И там будет видно — кто кого.

Телицкий следил за шариком, видел, что мошенничает парень, что народ, толпящийся кругом, наполовину не случайный, одна шайка, говорил себе, что это чистой воды лохотрон — но с каждой минутой больше и больше затягивала игра, хотелось попытать счастья… Наперсточник тоже приметил похмельного мужичка с загоревшимися глазами.

— Не мерзни, дядя, играй не глядя, — с шутками-прибаутками сплавил одного лоха, принялся за Телицкого. — Ставишь рублик, получишь бублик…

Телицкий поставил десятку, выиграл, поставил еще — опять выиграл. Он знал, что это наживка, что подлецам понравился его шикарный пузатый кошелек, набитый всякой всячиной, а еще более — несоответствие крутого лопатника и полубомжового вида сантехника, и трясущиеся в азарте руки и горящий взгляд. Ну, положим, руки у Телицкого никогда не тряслись — ни с похмелья, ни в азарте — сейчас он просто подыгрывал противнику — а вот взгляд горел неподдельно. Поставил еще пятьдесят рублей и снова выиграл — его решили вытряхнуть основательно. Он запихивал деньги в кошелек, как бы колеблясь, ставить еще или нет — и вдруг бухнул на кон две сотни. Замелькали руки, заходили стаканчики, как живые, Вова понял — пан или пропал, сейчас или никогда — прости, Потапыч! Выдохнул, аж брызнув слюной:

— Эх, всю тыщу надо было ставить! — Дал мошеннику оценить фразу и — оп! — придавил стаканчик ногой. — Здесь!

Публика замерла в восхищении от лихой игры. Дрогнул мошенник, пожадничал, не стал финтить, выдал выигрыш в ожидании бешеного куша. Телицкий разинул кошелек для следующей ставки — и рванул между ларьками к автобусной остановке. Два парня, зевавшие в сторонке, вдруг вспомнили, что тоже опаздывают, кинулись следом, но молодец водитель захлопнул двери у них под носом, решив обойтись без эксцессов. Отъехав немного, он дунул в микрофон, сказал:

— Гражданин на задней площадке, подойдите к водителю! — И, уже конфиденциально, подошедшему Вове, — я тормозну за углом, выйдешь и мотай дворами. А то друзья сейчас догонят…

— Спасибо, командир, — просто сказал Вова.

Хорошо брести по тихой улице, оторвавшись от злой погони. Телицкий взял еще пивка, пересчитал деньги — почти четыреста сорок рубликов. Блеск!..

Неспешно, по-питерски начиналась весна, потихоньку сходил с газонов снег, обнажая жухлую траву, черные кучи прошлогодней листвы, скопившуюся за зиму помойку. Грязные тротуары местами уже высохли, местами пересекались ручьями воды, хлещущей из водосточных труб, мостовые, залитые вдоль обочин, посередине парили, на глазах высыхая, солнце, щурясь, выглядывало в просветы спешащих неизвестно куда облаков. Какой-то, черт его знает, уют есть в этой грязи и неразберихе, в этих заплеванных тротуарах, обшарпанных домах, неухоженных улицах с разбитым асфальтом, в шушере бестолковой жизни… Хотел было Телицкий швырнуть на газон банку из-под пива, для полноты картины, но не поднялась рука, пошел, ища глазами редкую в наших краях урну. Никогда он не мог насорить или хотя бы плюнуть на тротуар — дурацкое воспитание для сантехника. Так что, если увидите на захламленной улице человека со смятой сигаретной пачкой или пустой банкой в руке, знайте — это Телицкий. Смело подходите и здоровайтесь. Можете дать в долг — с первой же халтуры отдаст.

Потапов был мрачнее прежнего. Впустив друга, пошел метаться по квартире, роняя табуретки.

— Нет, ты гляди, Вова, — он чуть не плакал, — твои гады жэковские у меня свет отключили! У меня ж не просрочено почти! Пошел в туалет, — свету нет, а? Что за жизнь!..

— Потапов, ты не прав! — Вова решил растянуть удовольствие. — Наши электричество не отключают. Это Ленсвет.

— Да какая разница — ваши, не ваши! Что мне теперь — в темноте сидеть?!

— Да ладно. Никто у тебя свет не отключал, — Телицкий сдерживал торжество. — Счетчик у тебя срезали сволочи какие-то.

— Счетчик срезали? — разинул рот Потапов.

— Ну да, срезали и продали. А деньги тебе принесли!

Телицкий, как фокусник, потянул из бумажника купюры — у Потапова глаза полезли на лоб. Он держал деньги в руках и что-то мычал, не находя слов.

— Меньше пены, браток! — великодушно вывел его из затруднения Телицкий, — окучивай бабки и вали в лабаз, без полбанки всего не расскажешь. В ЖЭК не заходи — заяву я за тебя уже кинул…

— Заява! — пробило Телицкого. — Леха, я ж про заяву забыл! Я ж с утра… Там баба зверь… Елы-палы!..

Потапов что-то кричал ему вслед, но он уже с грохотом сыпался вниз по лестнице. Снизу уже крикнул:

— Леха, я мигом! Туда и Обратно!

Выскочив на улицу, понесся — но куда? Ради бога, куда? Адрес напрочь вылетел из головы. Вот елы-палы!.. Полетел к ЖЭКу.

Марина подняла на взмыленного скакуна свои прекрасные ледяные глаза. — Поздно, Телицкий. Мадам уже начальнику звонила. Он велел тебе зайти — сам тебя на эту заявку отправить хочет…

— Мариночка, ангел, ты адрес скажи, и все — ты меня не видела!

— Шестой дом, квартира 325. Я тебе уже третий раз говорю!

— Марина, ангел мой!..

— Вон с глаз моих!…

Во дворе притормозил — куда бежать — уже нажаловалась, гадина, спеши не спеши, втык обеспечен, еще и премия полетит. Отмазаться бы как-нибудь — задумался и не заметил, как снова потемнело. На пути снова стояла Мария Ивановна. -Володечка, освободился, родной! Ну пойдем, пойдем ко мне, я уж заждалась тебя, голубя…

— Мария Ивановна, не могу сейчас, авария! Полдома…

— Вижу, вижу, какая авария! Плетешься нога за ногу!

— Нет, бегу, бегу, Марьиванна, ей-богу, бегу! — блестящим финтом, как звезда НХЛ, Вова обошел преграду, — не могу я сейчас, Марьиванна!..

— А я могу — вторую неделю тазики подставлять? — гремела ему в спину Мария Ивановна, но тщетно — Вова не оборачивался, он несся по улице, только рубашонка пузырем…

В 325 квартире его встретили недружелюбно, и это еще мягко сказано. С порога на Телицкого обрушился крик и ругань, в том числе и матерная. Хозяйка была именно «мадам», таких Вова узнавал моментально и никакой приязни к этому типу не чувствовал. Достаточно сказать, что одета она была в шикарнейший пунцовый шелковый халат поверх нелепого спортивного костюма, явно отхваченного на вес в секонд хэнде. И квартира, забитая дорогущей мебелью, была под стать хозяйке. В короткое время Телицкий узнал о себе массу нового: что он бездельник, алкоголик, шаромыжник, что в ЖЭКе собраны отбросы общества, хамы, быдло, ни на что не годное, что пока он, ворюга, промышлял на похмелку, она тут себе места не находила с самого утра, что стерва, которая сидит у вас на телефоне… Телицкий не терпел оскорблений личности, если бы перед ним был мужчина, дело дошло бы до рукопашной, но проявлять агрессию по отношению к женщине он не мог. Холодная ярость кипела в душе сантехника, тем более, что никаких признаков катастрофы не наблюдалось. Ни характерного запаха, ни звука льющейся воды, ни луж под ногами, ни, тем более, плавающей по квартире мебели.

— Итак, мадам, где засор? — деревянным голосом осведомился Телицкий.

— Да какой засор! Кольцо я в унитаз уронила! — мадам пропустила Вову вперед и в сердцах ткнула раза два кулаком в спину. — Жду вас, гадов, с утра, в туалет не сходить…

Эти тычки стали последними каплями, переполнившими чашу терпения, если выражаться высоким стилем. Мысли же Телицкого в этот момент высоким стилем выразить было невозможно. Единственная цензурная их часть состояла вот в чем: «я тебе, гадина, покажу кольцо…» Увидав в унитазе размокшие розовые бумажки, он начал было: — А грязь за собой выгрести не могли… — но осекся. План мести молнией сверкнул в голове.

Засучив рукав, он сунул руку в темную воду и, конечно, сразу наткнулся на кольцо. Верней сказать, это был перстень с массивным камнем. Там же, под водой, Телицкий надел его на безымянный палец, развернул камнем внутрь ладони, для виду пошарил еще немного, приказал: «тряпку чистую принесите!». Спокойно глядя в глаза бестолковой крикунье, тщательно вытирал мокрую руку, так что кольцо было скрыто под тряпкой.

— Увы, мадам. Кольцо уже в Финском заливе. Воду в ванной откройте погорячее, — и, как только хозяйка шагнула в ванную, содрал с пальца кольцо и сунул его в карман. Наделось оно легко, а слезать не хотело, но — несколько мгновений судорожной борьбы, и дело сделано –Телицкий спокойно и тщательно моет руки под обжигающе горячей струей воды. Хозяйка, видимо, сильно надеялась на лучший исход, и потому примолкла под гнетом разочарования. Но ненадолго — уходить из квартиры Телицкому пришлось под аккомпанемент такой же ругани, какой он был встречен.

На лестничной площадке двумя этажами ниже Телицкий вынул из кармана трофей, чтобы рассмотреть его как следует. Тяжелый перстень из темного золота, с огромным прозрачным камнем лежал на Вовиной ладони. Два стебелька, сплетаясь и расплетаясь, обрамляли темный кристалл, почти не касаясь его, так что казалось, что кристалл висит в воздухе, а в простом ритме сплетений было столько живой радостной силы, что дух захватывало. Из-за туч на секунду проглянуло солнце и прошлось по граням кристалла, как по клавишам клавесина. У Вовы стукнуло и замерло сердце: «Ах ты, прелесть какая!..» Он надел кольцо на палец, и оно опять наделось легко, а сниматься никак не хотело. Телицкий все же с усилием снял его, положил в карман и побежал вниз по лестнице, — заявок-то было еще море…

Глава третья

Обитатели квартиры 325, солидная семейная пара, до последнего времени жили, в общем-то, спокойно, несмотря на явно въедливый характер супруги. Глава семейства, Виктор Петрович, был прорабом в крупнейшем строительном тресте, вкалывал, как проклятый, строил жилье людям и зарабатывал на свое, растил детей, (сына и дочку), помогал им встать на ноги. Всю жизнь он работал целыми днями, приходил домой без ног и после ужина валился спать. По выходным же было у него хобби — рыбалка, так что ссориться было некогда. Супруги давно привыкли к такой жизни, она их устраивала, — жена домохозяйничала, муж работал — все шло по накатанной колее. Но свалилась неизвестно откуда и неизвестно за какие грехи на всех нас перестройка, огромный стройтрест развалился на множество фирм и фирмочек, Виктору Петровичу пришлось строить теперь виллы для новых русских. В принципе строителю все равно, что строить, та же беготня, та же морока с утра до вечера… Перемены подкрались с неожиданной стороны.

Одному из заказчиков приглянулся хваткий работяга-прораб и по окончании строительства, во время положенной обмывки, прямо в сауне Виталий Иванович, хозяин, предложил Виктору Петровичу новую работу: «Зачем тебе пахать на дядю? Поработай наконец на себя!» Виктор Петрович думал-думал, да и согласился, как в воду головой бухнулся. Была открыта фирма на деньги Виталия Ивановича, но формально хозяином стал бывший прораб. И тут жизнь перевернулась окончательно –по бумагам фирма была строительной, но строить почти не приходилось: покупались и продавались участки под строительство, всякого рода недострой, оптовые партии материалов, которых Виктор Петрович в глаза не видел, просто подписывая бумажки на астрономические суммы, и так далее и так далее. Зачастую покупали и продавали одним и тем же лицам, бывало, что и весьма подозрительным. Словом, если вдуматься… Но Виктор Петрович старался не вдумываться. Впервые в жизни он имел такие деньги, что не знал, куда их девать. Тратила супруга, ей это очень нравилось, но, по мнению мужа, делала это совершенно бестолково.

Виктор Петрович по-прежнему приходил домой поздно, но отнюдь не усталым, как раньше, а очень часто даже таким отдохнувшим, что его, еле теплого, заносили в квартиру здоровенные вежливые мальчики. Случалось ему являться и утром. Тогда на резонные вопросы: где был, да что делал, он отвечал мрачным молчанием и в конце концов уходил в свою комнату, с треском захлопнув дверь.

Натурально, супруга стала ревновать, и, ревнуя, искать доказательств. Она рылась в его бумагах, и что греха таить, даже в карманах. Ничего особенного она не находила и оттого еще больше распалялась в своих подозрениях.

Однажды вечером, опять же в сауне, Виталий Иванович попросил Виктора Петровича об одолжении — подержать у себя дома одну вещицу. Он небрежно бросил на сосновые доски стола перстень с огромным прозрачным камнем, явно старинной работы. Виктор Петрович взял перстень, чтобы рассмотреть его поближе и сердце его замерло от восхищения. Такого чуда в руках ему держать не приходилось. «Прелесть какая!..» — только и выдохнул он, а Виталий Иванович довольно хохотнул: «Другого не держим!» Петрович примерил колечко — наделось оно легко, а сниматься никак не хотело…

Дома, запершись в туалете, он спрятал кольцо в коробку с мелкими гайками, болтиками и прочей бытовой мелочью. Закрывая коробку, ощутил внезапный прилив бешеной ненависти к Виталию Ивановичу, да к черту лицемерие — к хозяину! Всю жизнь честно работал, дело делал и вот, докатился — ворованное прячет! Купили, за копейку купили… Захотелось уехать куда-нибудь далеко, спрятаться от всех, взять перстенек этот — и уехать…

В стенном шкафу туалета царила такая неразбериха, что черт ногу сломит, но ничего не отыщет, рассчитывал Виктор Петрович. И ошибался. Супруга его, заинтригованная странной возней в туалете, еле дождалась утра и ухода мужа из дому. Перерыв все, исколов пальцы рыболовными крючками, она раскопала-таки незаметную серую коробочку, вытряхнула ее и обнаружила сокровище. Оно поразило ее, как поражало, видимо, всех, кто с ним сталкивался, но кроме того, ошпарило ревнивую бабу внезапное видение: как живая, перед ней вдруг предстала длинноногая юная красавица, для которой Виктор приготовил такой умопомрачительный подарок… Сквозь слезы, упершись головою в дверцу стенного шкафа, разглядывала она чудесное кольцо, а потом машинально примерила. Кольцо наделось на палец легко, а вот сниматься никак не хотело. Она вертела его и так и сяк, тянула изо всех сил и уже, отчаявшись, хотела идти в ванну, мылить палец, но тут кольцо поддалось, соскочило, вылетело из рук и исчезло в темной воде…

Это был худший день в жизни супруги Виктора Петровича. Бесконечное ожидание подлюги-сантехника еще смягчалось надеждой на возвращение кольца, но потом… Она ждала вечера, как приговоренный к высшей мере ждет часа казни. Виктор Петрович дважды за день звонил по каким-то делам, но она и словом не обмолвилась о происшедшем. Вечером, открыв мужу дверь, она тотчас же удалилась на кухню готовить ужин, а он, естественно, сразу завернул в туалет. Минута или две шебуршания и звяканья показались ей вечностью. Но вот он со страшным лицом появился на пороге кухни:

— Где кольцо?!!..

Она сбивчиво начала объяснять, но он с первых слов бросился в туалет и она побежала за ним. Он долго шарил в унитазе, потом вычерпал воду прямо на пол, но — трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно если кошка давным-давно оттуда удрала… Разгибаясь после тщетных поисков, он пребольно ударился прямо темечком об угол дверцы раскрытого шкафа и со зла так врезал ладонью по дверце, что она соскочила с петли и повисла, скособочась…

Виктор Петрович сидел на кухне, совершенно потерянный, а супруга, стоя перед ним, в который раз рассказывала, как было дело. Первая стадия происшествия выходила у нее как-то невразумительно, зато мучительное ожидание сантехника и явление оного описывалось ею с потрясающей художественной силой. По всему выходило, что если б этот… извините, пропустим совершенно нецензурное, пришел бы вовремя…

— А какой хам! Обложил меня с порога, да матюгами, матюгами! Почему, говорит, бумажки за собой не вычерпали?..

— Бумажки?!! — подскочил Виктор, — Так ты воду не спускала?

Он схватил телефон и начал набирать номер Виталия Ивановича, от волнения не попадая пальцем по клавишам, шипя и чертыхаясь. Супруга стояла над ним с постным видом в ожидании близкого прощения. Виктор Петрович с тоскою поднял на нее глаза и, не вставая со стула, без размаха… Но тут рукопись, естественно, прерывается.

Глава четвертая

В это самое время Телицкий с Потаповым сидели в потаповской кухне и ели жареную картошку со свининой. Картошка была тещина, а мясо принес Вова, для которого день выдался суматошным, но удачным –утренний скандал сошел на нет сам собою, заявы были все, как одна, капустные и даже удалось найти небольшую халтурку для Потапова -разобраться с компьютером, замученным великовозрастным балбесом. Так что с полными карманами денег и полной сумкой еды давнишний уже холостяк Телицкий явился к холостяку временному, потому что знал: первое, что сделает Потапыч с утренними деньгами — отнесет в сберкассу, оплатит счета и снова останется без хлеба. Они умяли огромную сковороду картошки с мясом, выпили по бокалу вкуснейшего, ароматного чаю (пьянству бой!). Потапов мастер готовить, просто виртуоз в этом деле. И все у него как-то по простому, без особых ухищрений. Холостяцкие рецепты. Та же картошка — ешь, за ушами пищит, а всего делов — он ее, порезав кружочками, выкладывает на чистую сковородку — ни масла, ни сала — ничего. Зарумянил, перевернул, зарумянил другую сторону — на сухой сковороде, повторяю! и тогда уже бухает туда обжаренный на сале лук. А картошка по-мордовски! Просто, когда ее варите, бросьте в воду несколько насушенных с лета стеблей укропа. За уши не оторвешь! Когда в его доме готовится мясо, собаки во всей округе сходят с ума от соблазнительнейшего запаха, а при заварке чая аромат разносится такой, что прекращаются мигрени даже у завзятых ипохондриков, по крайней мере, в нашем микрорайоне. Да и вообще, Потапов за что ни берется, все делает мастерски.

Наконец друзья отвалились от стола сытые и умиротворенные. Телицкий, с набитым ртом выкладывавший дневные новости, главное оставил на потом и еле дождавшись, когда Потапов уберет со стола, выкатил на чистую клеенку чудо-перстень.

— Ух, ты!.. — только и смог выговорить Потапыч. — Откуда это?…

Пока Телицкий рассказывал, он вертел в руках перстень, разглядывая его по всякому, и даже в лупу, которую достал наощупь из ящика кухонного шкафа. Обнаружил по внутреннему ободу кольца гравировку– надпись вроде бы готическим шрифтом на непонятном языке. Mugere Videbis Sub Pedibus Terram. Попробовал надеть, и вот что странно — на его толстенный палец кольцо нашло так же легко, как и на сухой, узловатый палец Телицкого и точно так же ни в какую не хотело сниматься…

— Да, это вещь!…

— Что, думаешь, ценная?

— Не то слово! Ты же сам видишь… Послушай, Вова, но ведь получается, что ты его… украл…

— Я — украл? Ты что, бредишь? Она сама его в унитаз бросила! Да если б она на спуск нажала, оно б знаешь, где было?

— Но она ж не нажала!

— Ну?

— Что ну? Ты его украл. И ты должен его вернуть!

— Да пошла она!.. Может, еще прощения попросить? Она меня обхамила, как могла, а я у нее прощения проси. Слушай, Леха, тебя на работе матерят?

— Меня сократили…

— Ладно, я не об этом. Я же на работе, я деньги за ремонт сантехники получаю. У меня в колдоговоре матерщина от клиентов не записана! Да если бы это был мужик, я бы…

— Володя, это само собой! Но ведь — котлеты отдельно, мухи отдельно! Она тебя оскорбила, да, но это не дает тебе права воровать!

— Иди ты в задницу, Потапыч! Чистюля! Деньги-то за ворованный счетчик взял, не пикнул…

Потапов вскочил, вскочил и Телицкий. Они чуть носами не уперлись друг в друга — крупный, медвежеватый Потапыч и маленький, в весе мухи, Телицкий. Перстенек лежал на столе между ними, посверкивал гранями, подначивал на что-то… Наконец Телицкий сел, отдуваясь:

— Ну, дурдом…

Сел и Потапов. Посидел, подумал, сказал:

— Счетчик я за свои деньги поставлю, когда заработаю. Но и ты должен вернуть вещь хозяйке.

— Какая она, к черту, хозяйка… Ты бы видел ее рожу. Не может быть у этой тетки такой вещи! Откуда? Разве только, правда что, сперла где-нибудь.

Вова вертел в руках перстень, любовался переливом граней волшебного камня. Хотелось положить его в карман и уйти, и бросить этот разговор. Потапов тоже не сводил глаз с перстня.

— Тьфу ты, сидим, как загипнотизированные… Потапыч, а может, это все-таки, подделка? А мы купились…

Потапову было стыдно за внезапную вспышку. Он сказал примирительно:

— Давай снесем его Кобзону. Помнишь, я тебе рассказывал, ювелир… Он-то в этом деле лучше нашего разбирается.

— Давай. Если подделка, оставлю себе, как трофей. Компенсация за моральный ущерб. А если ценная вещь, сдадим в милицию. А к этой дуре я не пойду, как хочешь…

Кобзон был одноклассником Потапова. На первом занятии по военной подготовке военрук устроил в их классе перекличку. Последним вскочил тоненький кучерявый мальчишка и по слогам отчеканил: «Я-коб-зон!» «Если ты Кобзон, то я Пьеха!», среагировал с чисто казарменным юмором военрук, на свою беду бывший по отчеству Станиславовичем. С тех пор, кроме как Пьехой, его не звали, а когда под конец занятий он всех достал, то говорили не иначе, как: Иди ты, Станиславовна… Сашка же Якобзон навсегда остался Кобзоном, хотя давно уже превратился из шустрого ясноглазого мальчишки в толстого, одышливого лысеющего мужчину, известного и даже знаменитого в известных кругах ювелира. Потапов с ним особенно не приятельствовал, но телефон где-то был записан… Перерыв все, что можно, Потапов отрыл старенькую записную книжку, поднял трубку и наткнулся на гробовое молчание. Телефон-то отключен! Телицкий даже расхохотался, глядя на расстроенную физиономию друга.

— Не журись, казачок, прорвемся!

Пошли к Телицкому. И заскочили-то на секунду, а на соседкино ворчание нарваться успели.

— Все ходят и ходят! Ночь-полночь, полы намыты, нет, они топчут и топчут…

Потапов, кой-как скомкав разговор, договорился с Кобзоном о встрече. Жил Кобзон неподалеку, и друзья решили пройтись пешком, тем более, что погода была чудесная.

Да, погода… Это был, пожалуй, первый по-настоящему теплый вечер нынешней весной. Уже почти стемнело, огромная золотая луна задумчиво смотрела на мир сквозь кружевную вуаль переплетенных ветвей, ни ветерка, ни шороха, ни облачка на теплом, глубоко-синем небе… Так было хорошо вокруг, что и на душе стало легко-легко, как в детстве, как будто шли к Сашке Кобзону договориться с утра играть в футбол…

Кобзон не стал их слушать у порога, провел в гостиную своей огромной квартиры, пытался усадить, но Потапов вытянул из кармана кольцо и на открытой ладони протянул ему. Брови Кобзона полезли вверх, благо, места им было предостаточно, хоть до самого затылка.

— Вы все-таки садитесь, — прокашлявшись, сказал он, — я, с вашего позволения, посмотрю как следует…

Он ушел с кольцом в соседнюю комнату, где у него была оборудована целая мастерская, прикрыл дверь и, пока друзья ждали, усевшись в глубоких креслах, повел себя странно. Ничего он не рассматривал, а просто сел за стол, держа в одной руке кольцо, другой рукой прикрыл глаза. Посидев так, вздохнул, вставил в глаз стекло, уперся им в кольцо, разглядывая тщательно, отбросил монокль, долго вертел в пальцах, ощупывая каждый изгиб, даже понюхал… Потом бросил кольцо на стол перед собой и опять долго сидел, думал о чем-то, лишь изредка взглядывая на лежащее перед ним. Отпер ящик стола, извлек оттуда коробочку, а из коробочки — точно такое же кольцо, положил их рядом на ладонь, сравнивая. Шваркнул свое колечко в стол, захлопнул ящик… Посидел еще, полюбовался волшебной игрой граней, протер кольцо салфеткой, положил на серебряный подносик, вышел к ребятам.

— Ну-с, что сказать? Работа хороша, слов нет, — начал он, опять откашливаясь и вытирая заслезившийся глаз, — да и оригинал знаменитый. Лостенбургский Перстень. Но увы, копия. Подделка-с. Да и материалы… Мельхиор и стекло. Так что в магазин не носите — засмеют… Да… А работа хороша, нечего сказать. Я сам по молодости увлекался, делал копии, у меня целая коллекция таких. Ну, Алексей знает… «Следовать мыслям великого человека есть наука самая занимательная», как выразился классик. Вот я и следовал, так сказать. Занимался… Да… Как-нибудь, в другой раз я вам эту коллекцию продемонстрирую… Да… Покажу коллекцию, прочитаю лекцию…

По тону ребята поняли, что пора уматывать. Потапов недоумевал: гостеприимный Кобзон выпроваживал гостей, не накормив, к тому же отказав себе в удовольствии похвастаться свежему человеку (Телицкому) своим детищем — коллекцией копий самой знаменитой ювелирки всех времен и народов, начиная с перстня Клеопатры. Кобзоновские дочки высунули в коридор любопытные носы, но папа моментально задвинул их обратно, крикнул уже гремящей на кухне посудой жене:

— Маша, не возись, людям некогда!

Недоумения Потапова быстро рассеялись. Не прошли они и нескольких ступенек вниз, Кобзон окликнул его:

— Алексей, вернись на секунду!

В коридоре, вращая глазами и оглядываясь, Кобзон зашептал громким шепотом, брызжа в щеку Потапову слюной:

— Леха, ты что, с ума посходил? Откуда у вас эта вещь?

Потапов начал было объяснять, но Кобзон перебил:

— Не хочу и слышать! С каких пор ты влез в уголовщину?! Леха, на тебя это не похоже!

Потапов опять было открыл рот, но Кобзон опять не дал ему вставить слова:

— Молчи, молчи! Да еще и приволок сюда какого-то ханыгу! Прийти ко мне с такой вещью, да с посторонним человеком! Леша, опомнись! С кем ты связался?! Беги от них, куда глаза глядят! Избавься от кольца и беги! Ведь голову оторвут!.. О семье подумай!

— Так оно что, подлинное?

— Идиот! Ты что, телевизор не смотришь? Да только о нем сейчас и говорят! Господи, и как ты впутался в это!.. Короче, идите отсюда сейчас же, вы у меня не были, я ничего не видел. И сейчас же, слышишь, протрите от отпечатков и закиньте подальше, и бегите прочь…

— Саш, ты серьезно?!

— Серьезнее некуда! За это колечко столько пролито крови, что и вашу прольют, не остановятся…

Растерянный Потапов догнал Телицкого уже на улице. Выложил ему информацию к размышлению — Телицкий тоже рот разинул. Постояли, покурили, собираясь с мыслями.

— Откуда же у этой мегеры такое кольцо?

— Да не наше это дело! Нам решать надо, что с ним делать. Кобзон вообще в панике, выкинуть советует!

— Ну, выкинуть! Жалко! Ты погляди, красота какая!

— Да, жалко… Давай его в милицию подкинем.

— В милицию? Ну, давай. Только… — Телицкий замялся, — Леха, ты же знаешь, у меня с ними напряженка. Я в ментуру не пойду. Снеси ты, будь другом, а?

Потапов забрал у Вовы кольцо. Было уже поздно, решили отложить дело до утра. Пошли по домам.

Переменчивая весенняя погода неуловимо менялась. Поднимался какой-то непонятный ветерок, несильный, низовой, промозглый. Дунет и пропадет, затаится где-то под кустами. И снова тепло, снова тихо, но уже поползли к луне, забравшейся высоко и ставшей маленькой серебряной копеечкой, какие-то непонятные, полосами, тучи.

На полдороги к дому Телицкий догнал Потапова:

— Леха, дай-ка кольцо!

— Сам решил занести?

— Нет, зайдешь ко мне утром, заберешь, ладно? Мало ли что за ночь случится…

Глава пятая

За ночь ничего не случилось, но выспаться как следует Потапову не удалось. Только заснул, и вдруг звонок в дверь. Он вскочил спросонку с колотящимся сердцем, открыл дверь — никого. Приснилось! Лег, поворочался, стал засыпать, снова померещился звонок. Лежал, прислушивался, ждал второго звонка, естественно, не дождался, снова заснул. Стала сниться всякая чепуха. Вошли в квартиру несколько человек милиционеров, не обращая внимания на Потапова, рылись в шкафах, в полках, разворотили всю квартиру… Вывалив простыни на пол, откопали счетчик, сказали Потапову: пройдемте, гражданин… Потапов проснулся в поту, ворочался, насилу заснул и снова началась та же тягомотина — будто едет куда-то в трамвае и подходит к нему контролер, почему-то в сопровождении двух милиционеров: ваш билет, пожалуйста. Билет-то есть, но руку вытянуть из кармана никак невозможно — перстень на пальце, Потапов старается стащить его с пальца, перстень не стаскивается… Проснулся с бьющимся сердцем, оказалось, просто отлежал руку. Долго ворочался, заснул уже под утро и опять — провожали куда-то Кобзона, багаж был почему-то в камере хранения и чтобы открыть заклинившую ячейку, Потапов скусывал пассатижами пломбу с электоросчетчика, а вместо пломбы висело кольцо, то самое, с огромным камнем… Кобзон ныл за спиной: надоели вы мне, уеду я от вас… Короче, чтобы встать пораньше, будильник не понадобился.

После ночи кошмаров голова трещала. Потапов наскоро глотнул чайку, выглянул в окно и не поверил глазам — куда девалась вчерашняя весна — земля была бела от выпавшего за ночь снега, деревья темными силуэтами метались под ударами ошалевшего ветра. Ну, это и неплохо — можно надеть куртку с капюшоном — лучше маскировки не придумаешь… Потапов пошел к Телицкому, живущему в соседнем доме, в служебной квартире на первом этаже. Кинул, как обычно, камушек в стекло, второй, третий — Телицкий не выглядывал, спал сном младенца. «Вот нервы…», позавидовал Потапов. Пришлось звонить в квартиру, соседка открыла заспанная, злая, ворча под нос, так бухнула в дверь Телицкого, что он выскочил в коридор пулей.

— Ты что такую рань?

— Какая рань! Самое время…

И вправду, время было подходящее — «час быка», когда после бессонной ночи смаривает и самого стойкого. А на улице уже полно народа — первые автобусы развозят спешащих на работу: кому к семи, кому просто ехать через весь город. Затеряться — раз плюнуть… Потапов, в капюшоне, надвинутом на нос, залепленный снегом, ввалился в отделение милиции действительно неузнаваемым. Да и некому было его разглядывать — только за столом у входа клевал носом дежурный — рыжий стриженый капитан с толстой бычьей шеей. Потапов положил перед ним бумажный сверточек: «вот нашли тут…», и не дожидаясь, пока капитан очухается, вышел. На улице, протолкавшись сквозь толпу на остановке, на всякий случай сделал крюк через парк — очень уж хотелось отвязаться от темного дела. Но, конечно, вся эта бондиана была лишней, никто догонять Потапова и не думал.