Бесплатный фрагмент - Поплакать — подумать — помечтать

Поплакать

Безысходность

В серебристых камышах

Выпи сонные шуршат.

Над сиреневой водой

Стонет месяц золотой.

Человек плывет в воде

От беды — к другой беде.

Человек уже устал,

Крылья синие сломал.

И куда ни бросит взгляд, —

Совы мрачные сидят.

Шепот, шорох, шелест, страх,

Человек в плену коряг.

Тонкий крестик на груди,

Черный омут впереди.

И напрасно к небесам

Поднимает он глаза —

В небесах сидит старик,

К хэппи-эндам не привык.

Унося в глазах луну,

Человек идет ко дну.

Яд

Я стала кроткой, тихой и унылой.

По снегу серому хожу, не замечая,

Что я забыла, что уже забыла,

Когда и кто изгнал меня из рая.

Мне было мало развлечений тайных —

Подслушивать чужие разговоры

И на людей печальных и случайных

Взирать с прощением и ласковым укором.

И поднесенный мне нарочно иль невольно

Из близких рук принять прозрачный яд.

Испить до дна. Почувствовать, как больно.

И все закончилось. Никто не виноват.

Улитка

В моей ванной — розовый кафель,

На полу — бледно-серая плитка.

Среди теплых, прозрачных капель

Поселилась со мной улитка.

У нее даже было имя,

Но она ото всех скрывала.

И ресницами золотыми

Голубые глаза прикрывала.

Мы с ней очень легко дружили —

Уважали печаль друг друга.

Но мои кораблики плыли

Почему-то все время по кругу.

А потом — нам привиделась осень.

Мы вдохнули болезнь и влагу

И следили, как ветер уносит

Корабли мои — просто бумагу…

И совсем ничего не осталось.

У улитки был саван синий.

Мертвой птичкой лежала жалость

В моих белых ладонях без линий.

Сирые, убогие…

Сирые, убогие,

На меня похожие…

Все холмы пологие

Да не мной исхожены.

Мне остались горушки

Крутизны невиданной.

Обернулось горюшко

Бедою неожиданной.

Было небо синее,

Были зори ясные,

Да покрылись инеем

Свечечки погасшие.

Не поднять головушки,

А была — красавица.

Ах, как будет трудно мне

С этой болью справиться!

Скудная котомочка,

Вьется вдаль дороженька.

Плачет в небе солнышко,

Плачет светлый боженька.

Не отпускай меня

Не отпускай меня! Я просто не вернусь.

Открою дверь, пойду, пути не зная.

И ветер понесет за мною грусть,

Следы песком холодным заметая.

Иль на глазах твоих, чтоб был ты убежден,

Чтоб был уверен, что меня не стало, —

Одной из сотен синеглазых волн

На берег выброшусь и разобьюсь о скалы.

Последнее

Я ухожу. Безупречно прощанье.

Кого-то — в лоб, и кого-то — в очи.

В уста — его одного, в трепетанье

Пытливых ресниц у скважин замочных.

Конечно же, в мае. В цветении вишен,

В звериных глазах из-за черных решеток

Уход мой был слышен. Был всякому слышен.

И каждый попутчик был ласков и кроток.

И каждый ладонь брал в свои ладони

И бережно грел, предчувствуя холод.

И, глядя на силу височных агоний,

Беспомощен был и душой немолод.

И знал наперед, как лицо застынет

По правилам всех медицинских пособий.

И станет одним из тех лиц, что отныне

Всезнающе смотрят с гранитных надгробий.

Месть

Нелепость, глупая игра —

Кто ранит глубже и больнее.

Еще прекрасное Вчера

В закатном небе пламенеет.

И даже нежными порой

Бывают и слова, и руки,

Но над тобой и надо мной —

Тень долгой, горестной разлуки.

Учусь у твоего лица —

Быть жесткой, срытной, быть скупою.

Такого страшного конца

Не ожидали мы с тобою.

По мне — во всем твоя вина!

Обман, предательство, притворство.

А я — одна, одна, одна.

И сердце сжалось и не бьется.

Но проклянешь ты все равно

Свое умышленное бегство —

У слабых женщин есть одно

Давно испытанное средство:

Запомни же — мой суцид!

Прибавь ко всем твоим тревогам

И этот грех — моей любви

И кары мне за игры с Богом.

Русалочка

Восемь месяцев

Хожу по лезвиям.

В месяц девятый

Должна умереть.

Боже, как больно!

На танец последний, закатный

Приходите смотреть.

В месяц девятый становятся иглами

Лезвия, к которым уже привыкли ступни.

Приходите! Безглазыми желтыми рыбами

На площади будут гореть огни.

Будут начищены оркестровые трубы,

С солнцем поспорит их радужный глянец.

В серебристых рыданьях пронзительных бубнов

Будет рожден мой посмертный танец.

О, не жалейте!

Так всегда случается.

Благоухающих дам флотилии

Надежды в себе лелеют.

А он — удивляется:

Как это — белые лилии

Под ногами моими — алеют.

Восемь месяцев

Ходила по лезвиям.

В месяц девятый…

Боже! Как больно!

Но неминуемо час закатный

Кроваваю пеной выстелит волны.

Лучами алыми площадь изрезана.

С каждой минутой множится горе.

Приходите смотреть! Нема и истерзана

Кремовой пеной покрою море.

Война

По-отцовски брови выше взметнулись,

А глаза и улыбка — в мать.

Только кто-то куда-то его под пули

Зачем-то послал воевать.

Раньше сон мой был ярок, на сказку похож,

А теперь — все страшней и страшней.

Он приходит в кошмаре, кричит: «Вот нож!

Пулю вынь из груди моей!»

В нашем доме навек поселилась грусть…

Бел конверт — от него письмо:

«Я люблю… Мне страшно… Я не вернусь…

Не вернется никто, никто!»

Можно взгляд забыть и улыбку тоже,

Но не голос — пятьсот ночей

Он кричит во сне: «Вот мой нож! Вот нож мой!

Пулю вынь из груди моей!»

Предчувствие

Уже в сентябре побелело небо.

Астры пахли спелой айвою,

Птицы о чем-то страшном кричали,

И церкви были полны народу.

Одни говорили: не будет хлеба,

А будут печали, большие печали.

А я знала точно, — все так оттого, что

Я никогда не увижусь с тобою.

В тот день мутным соком рыдали березы,

Метались в страхе и выли ветры,

Как будто назавтра пророчат вьюгу.

Тяжелой кровью налилась рябина.

И он говорил, утирая слезы:

— Не мы с тобой суждены друг другу.

Твоя судьба — стать невестой Богу,

Моя — покой в объятьях у смерти.

Это ты

Эту жалость в иконах и скорбь в образах

Я знаю уже наизусть.

Ведь ты сам поселил в моих светлых глазах

Эту вечную грусть.

Ведь ты сам посылал меня на кресты

И в запястья мне гвозди вбивал.

И терновым венцом, заменившим цветы,

Мой торжественный лоб венчал.

Это ты воскресал после сотен смертей,

Отражался в моих зеркалах.

Это ты был бессонницей белой моей

И слезами на бледных щеках.

Это ты превращал мои свечи в дым,

Заставлял метаться в бреду.

Это ты вместо счастья устам моим

Возвратил беду.

Одиночество в городе

В холодной трубке — телефонный плач.

Не жалобный — безжалостный и резкий.

Ежевечерний, преданный палач

Застыл в поблекших складках занавески.

За окнами — деревьев серый ряд.

Еще чего-то ждут нагие ветви.

От одиночества бежать? Куда бежать?

Дорог не разбирая, километров.

А ТАМ — голубоглазые олени,

Сапфирно-изумрудная роса…

Шаги… шаги… а, это просто тени

Пришли, чтоб посмотреть в мои глаза.

Неразделенное

Где-то есть этот дом,

Где так много квартир,

Где за плотным окном

В бездну падает мир.

Вроде, где-то в Филях,

Где метель, как прибой,

Где твой снег на ветвях

Голубой-голубой.

Пахнет ландышем воздух,

Вареньем из роз.

С щек срываются звезды

Фарфоровых слез.

Опаляя сугробы

До самой зари,

Ежась, бьются в ознобе

Твои фонари.

В очертаниях смутных

Угадаю твой дом.

Ты живешь так уютно

За плотным окном.

На моем же — безвольно

Рисует рука:

«Ты» равняется «больно»

Плюс-минус «тоска»

Воспаленное танго…

Ты видел уже

Эту новую ранку

На тусклой душе?

Пессимистическое

В золото листьев кутаю плечи.

Платье небесно-нежного цвета.

Я никогда тебя больше не встречу,

Письма мои не дождутся ответа.

Я не жалею растраченных строчек.

Умер мой ангел с улыбкою белой.

Тихо закрыл свои ясные очи

И прошептал мне: «Во счастье не веруй».

Утопленница

Здесь сосны без хвои,

Больные русалки.

И ты не со мною.

Как жутко! Как жалко!

И цвет моей кожи стал мертвенно-синим.

Как душно! Как пошло!

Как не-вы-но-си-мо!

Грусть

С неба светит серп огромный

На мою кровать.

Ах, с душой пустой и темной

Трудно засыпать!

Сердце больше не посмеет

Верить в чудеса.

Не по возрасту мудрее

И грустней глаза.

До свидания

До свидания и до встречи.

До нескорой, нескорой встречи

На вокзале, с которого в вечность

Отправляются поезда.

Мой отходит через минуту.

Теплый бриз в парусиновых туфлях

Так целует меня, как будто

Мы не встретимся никогда.

Это просто игра такая.

Называется «я умираю».

И я раньше тебя, я знаю,

Отправляюсь в последний путь.

Просто ты не в моем апреле,

А в какой-то чужой постели

Обнимаешь чужие плечи

И опять не можешь уснуть.

Не думай, что мне плохо

Не думай, что мне плохо. Ты не знаешь,

Насколько плохо мне на самом деле.

Живи в своей прекрасноликой Вене

И никогда не думай обо мне.

Ходи пить пиво вечером с друзьями,

Зови подружек в съемную квартиру,

А выходные проводи в деревне —

Родителей и брата навещай.

А я останусь на краю Вселенной

И стану ждать пришествия апреля.

И он придет. И я тебя забуду,

Чтобы не вспомнить больше никогда

Лучший враг

В белой церкви при свете дня

Кто-то молится за меня.

Повторяет: «Пойми. Прости.

Помоги ей в ее пути».

«Обрати к ней свой чистый лик.

Груз грехов ее так велик!

И по жизни — совсем одна —

Как на ощупь бредет она».

«Грех ее тяжелей всего.

Я ведь сам создавал его.

Обнажал в ней ее порок,

Пил взахлеб боль ее тревог».

---

«Я наполнил ее покой

Ложью, мукою и тоской.

Изо всех своих черных сил

Изощренно ее губил».

«Соблазнял, манил, а потом —

Упивался ее стыдом.

Я взлелеял в ней этот страх.

Я — ее самый лучший враг».

«Потому и прошу тебя:

Возлюби ее — так, как я.

И внимая моей мольбе,

Забери поскорей к себе».

Снежное время

Снежное время

Для сна и забвенья.

Нежное бремя

Тоски, непрощенья

Детских утех

Невозвратного лета.

Летом был снег

Изумрудного цвета.

Глупых признаний

Унылые тени,

Тонкие грани

Умалишений,

Соприкасанье

Теплыми ртами,

Необещанье

Всего между нами.

Снежное время

Замерзших желаний,

Необратимых

С тобой расставаний.

Посмертный вальс

Я прощаюсь, я таю, опускаюсь на дно.

Исчезаю, я знаю, всем давно все равно.

Распласталась, разбилась, рассыпалась в прах,

Кислотой заискрилась на серых губах.

Из пяти вариантов возможных кончин

Я просила — о странной, той, что без причин.

Ты просил — для меня — ту, что всех тяжелей.

Боги вняли смиренной молитве твоей.

2002

Я прислушиваюсь к звукам.

Я ловлю их чутким ухом.

Только ничего не слышно —

Лишь асфальт целуют шины.

Но никто к нам не приедет,

И не выручат соседи.

Только мрак под дряхлой крышей,

Ужас в шорохе мышином.

Будто никому не важно,

Что журавлик не бумажный.

Пьет взахлеб мои микстуры,

Верит — я его спасаю.

Я — на грани, он за гранью —

Хрупкий лед под белой тканью.

Ни любовь, ни процедуры —

Ничего не помогает.

Ни молитвы, ни иконы

Не заглушат эти стоны.

Я лечу его от смерти

(Ничего не помогает!!!)

До свиданья, мой журавлик.

До свиданья, мой ребенок.

Так, наверное, бывает.

Так, наверное, бывает.

Удар

Ударил, что было силы,

Словом страшным, сказал: «Мне жаль».

На ресницах моих застыла

Больная, немая печаль.

А казалось, он не сумеет…

Сквозь холодные стекла очков

Чем-то диким и жутким веет

От безжалостно черных зрачков.

Уходи

Уходи! Не жертвуй собою.

Мы стали совсем чужими.

Ты дважды уже другое

Во сне выкрикивал имя.

За любовь прощенья не просят.

И для жалости нет причины.

Уходи! Мои жуткие очи

И тебя утянут в пучину.

Ничего не надо! Не пробуй

Воскрешать убитое нами.

Лишь немного постой у гроба

И ко лбу прикоснись губами.

Депрессия. Стих первый

Будет то, о чем писала:

Те дороги, что не сводят,

Свечи в храме, о которых

Не заплакать никому.

А еще — слепые дети,

Черный снег на ветках яблонь

И в беззвездной тверди неба

Птиц умерших голоса.

Депрессия. Стих второй

Живу, ничему не радуясь, —

Для радости нет причин.

С непонятной надеждой вглядываюсь

В номера серебристых машин.

Но лишь усталое одиночество

На щеке слезинкой горит.

И быть счастливой уже не хочется,

И совсем не хочется жить.

Депрессия. Стих третий

Мне совсем ничего не надо

В безнадежно холодном мире.

Ни забытого в небе солнца,

Ни деревьев, покрытых снегом.

Ни узорно замерзших окон,

Ни колючего злого ветра.

Даже света твоих чудесных,

Самых ясных на свете глаз.

Мне совсем ничего не надо —

Безнадежно холодному телу,

Что покой обрело навеки

В глубине ледяной земли.

Депрессия. Стих четвертый

Врачи говорили: «Она умирает».

Я не верил, я знал: она просто уходит

В тот мир, где ее никто не встречает,

Из мира, откуда никто не проводит.

Безжалостный свет. Снежно-белые стены.

И скальпель дрожал над измученным телом.

Отравленный воздух в безжизненных венах.

Она не осталась. Она так хотела.

Чьи-то руки в печатках глаза ей закрыли,

Увезли холодеть под гнилыми крестами.

Я видел, как тихо она уходила

В неведомый мир неземными шагами.

Депрессия. Стих пятый

Помоги мне! Помилуй! Сжалься!

Слышишь мой героинный бред?

Когтями нелепого вальса

Изуродован мой паркет.

В каждом зеркале вижу старуху,

Кровоточат седые виски.

Эта боль, этот страх, эта мука

Разрывают меня на куски!

Каждый дом мой казнен пожаром.

В пасти бездн все мои мосты.

В еженощных моих кошмарах

Вижу адские, злые рты.

Бескровный, отравленный, тонкий

Рот женщины из трамвая,

Убившей в себе ребенка,

Этот рот меня проклинает!

И сто похоронных процессий

Воют в доме моем до зари…

Из трясины моих депрессий

Забери меня! Забери!