Бегу от кого-то, задыхаюсь, ноги едва волочатся за мной. Пробираясь сквозь ветки и царапаясь о них в кровь, выбегаю на узкую тропинку и бегу по ней. Уже темнеет, я все бегу. Тропинка закончилась, и вот я на кладбище…
Перекошенные кресты, ржавые оградки и могилы… провалившиеся и старые.
За секунды небо затянулось чернотой, и лишь луна осветила кладбище тусклым мертвым светом. Меня охватил ужас, и я помчалась, цепляясь ногами за высохшие венки и натыкаясь на памятники. Я бежала прямо по могилам и… провалилась. Чувствую, как земля сверху осыпается надо мной и уже вот-вот засыплет меня полностью. Я с трудом пытаюсь заставить работать ужасом скованное тело, приподнимаю голову вверх, к тому самому сужающемуся надо мной просвету лунного света и пытаюсь выдавить из себя беззвучное:
— По — мо — ги — те!
Луна светила в глаза, но я едва смогла рассмотреть фигуру женщины, стоящей у края могилы, которая вот-вот погребет меня заживо. Я не переставала просить о помощи, беззвучно шевеля губами. Полупрозрачный силуэт человека в свете луны протянул мне руку. — Тетя, тетя! — крикнула я и, ухватившись за ее руку неведомой силой, была высвобождена из объятий страха и смерти. Не отпуская ее руки, я не переставала кричать: «Тетя!» «Тетя!».
Собственный голос в ночи заставил меня проснуться. Мое сердце билось ударов сто тридцать в минуту. Холодный пот покрыл все также скованное ужасом тело. Луна ярко светила в окно.
— Господи! Какой ужасный сон! Слезы струйкой стекали по щекам, и я чуть слышно произнесла: «Тетя, тетя! Милая моя тетя!»
Встав с постели, пошла на кухню, покурить. Села за столик, где еще совсем недавно со своей любимой тетей пили чай и болтали о своем, бабском. Она была единственным человеком, понимающим меня, и я была ее любимой племянницей.
— Но почему бывает так в жизни? Один миг и человека больше нет…