Бесплатный фрагмент - Полдень синих яблок

Я лишь составил букет из лучших цветов и не привнёс от себя ничего, кроме ниточки, связывающей их

(Монтень)

***

Эта история, возможно, и могла бы произойти на самом деле, если бы не была сказкой. Городской сказкой для взрослых. А все имена, фамилии и даже даты в ней — не более, чем вероятное, но не случайное совпадение.

Глава 1

История эта началась не сегодня и не вчера, не год и даже не два назад, а в то, канувшее уже в лету время, когда сквозь открытые шлюзы свободы ворвался свежий ветер вседозволенности, пробирающий иногда до самых костей. А мурашки от дуновения ветерка превращались в озноб и обморожение. Обморожение душ.

Люди задыхались от возможности говорить, что думаешь и не думать, что говоришь.

И на этой благодатной почве стали разрастаться сначала тоненькими робкими побегами, постепенно укреплялись и набирали силу, пока не превратились в буйную зелень, мистические общества, оккультные кружки, салоны экстрасенсов. Всевозможные лже-пророки, мессии, врачи-воскресители и прочие шарлатаны заполонили экраны телевизоров, первые полосы газет и радиоэфиры.

Что поделаешь — смутное время! Рушилась империя, а вместе с ней и судьбы простых людей.

Общество, словно больной беззащитный ребёнок, активизировало агрессию и ненависть. И лихорадочно ждало «спасителя нации», мессии. И все надежды связывались именно с его личностью и магическими качествами. А кем он будет — дело десятое. Хоть президент, хоть волшебник, да хоть сын плотника.

Наступал новый век и всем хотелось прикоснуться к Тайне! Тайне веков. Величайшему секрету, как стать счастливыми, богатыми и здоровыми. А, может, и бессмертными.

Но для начала хотелось хоть немного стабильности.

И только одному человеку не было дела до всей этой неразберихи со сменой строя. Ему хотелось только одного. Вспомнить.

***

В полутьме на самом верху, прямо на добротно сработанном ещё в начале века стеллаже, сидел и увлечённо читал книгу человек. На вид ему не было и 30-и. В свете уличных фонарей, таинственно вплывающем через колоннаду многочисленных зарешеченных оконец под самым потолком и растекающемся на потрескавшемся паркетном полу бледными квадратами, отчего огромное помещение становилось похожим на древний некрополь, ему особенно хорошо думалось.

Его маленькая фигурка, возвышавшаяся над лабиринтами шкафов в рассеянном свете казалась фигуркой божка на алтаре.

Темнота совсем не мешала. Можно было рассмотреть даже пылинки, плавно танцующие в лучах, не говоря уже о фотографии в любимой книге, которую он просматривал не раз. Вот и опять, дойдя до одного и того же места, человек задумался. Что-то не давало ему идти дальше. Мысль, ещё только угадываемая, но такая недосягаемая, тлела бледной утренней звёздочкой у него внутри, робко, словно стесняясь, пыталась разгореться ярче, останавливалась, звала, неумолимо притягивала и… тут же таяла.

На фотографии, иллюстрации к жизнеописанию великого Мастера была изображена загадочная статуя. От натирания воском для бесчисленных копирований она потеряла былую мраморную белизну. Но как ни странно этот эффект лакированной старины ей очень шёл.

Нельзя сказать, что молодой человек был особым знатоком и ценителем искусства, но от никакого произведения он не испытывал более сильного впечатления.

Необыкновенное мастерство, приобретённое рукой Гения в ежедневных тренировках и отточенное ночными скитаниями по анатомичкам, захватывало. И не хотелось противиться быть захваченным великим творением. Загадочной статуей с головой Пана.

И это воздействие, как эмоциональное ощущение после сна, только ощущениями и оставались, не поддаваясь никакому объяснению.

Крепкое, мускулистое тело в мельчайших анатомических подробностях, словно не отсекалось ненужное от упрямого камня, а сглаживалось с поддатливого масла. И картинка в книге, подсвеченная мерцающим светом, словно оживала, перенося на тысячи лет назад.

Крики радости и песнопений вырывают его из погруженности в себя. Недоброе предчувствие как гром пронзает его гигантскую фигуру. Пылающий взор, полный боли и презрения, с отражением вечности и веры, устремлён в сторону, откуда несётся зверинный вой погрязшего в низком человечества. Сорок дней и ночей провёл он горе наедине с самим Богом. Дрожа от боли, он опускается на каменное сиденье. Скрижали в его правой руке вот-вот соскользнут вниз и разобъются в тот момент, когда он резким движением, переполненный гневом к своему народу, поднимется со своего места и обрушит свою ярость на предательскую толпу, променявшего его на Золотого Тельца.

Величайшее напряжение пророка, последний момент колебаний. Момент истины.

Только вот… зачем ему рога?

***

— Эй, есть тут кто-нибудь? — осторожно, чтобы не оступиться на ступеньках, о которых предупредил её охранник, Лиза вошла в полутёмное помещение. Она совершенно не ориентировалась в темноте и двигалась наощупь, не отрывая одной руки от шершавой стены, а другой нашаривала впереди, словно слепой, боящийся наткнуться на невидимое препятствие. Темнота давила со всех сторон. Лиза не представляла себе размеров всего помещения и от этого чувства замкнутого пространства засосало под ложечкой. С ней такое бывало. В ушах зазвенело. Нет, даже не зазвенело, а странно зажужжало, словно невидимый моторчик. От неожиданности она даже остановилась и прислушалась. Тишина. Пересилив себя, она попыталась двинуться дальше, но… ноги словно приросли к полу. Жужжание раздалось сзади.

Прямо из темноты на неё смотрело смертельно бледное, скуластое лицо. Широкие, плотно сжатые губы и глаза… Широко раскрытые, выцветшие, с кровавыми прожилками на белках. И совершенно бездушные. И тут же растворилось в темноте.

Лиза резко оглянулась. Только слабый луч падал из окошка сверху, слегка освещая уходящие куда-то под потолок шкафы с бесчисленными книгами.

Ей становилось всё больше не по себе.

— Дина, — тихонько позвала она. И уже громче: — Дина-а! Вы здесь?

***

Он облокотился на книгу и подперев голову рукой задумался, глядя в маленькое оконце.

Где-то там, в вышине, туманно сиял, переливаясь вытканным полотном, Млечный путь. «Полем посеянных душ» называли его древние греки и свято верили, что именно там обитают те, кто завершил свою земную жизнь и был освобождён от тела, чтобы потом вознестись всё выше и слиться с божественным светом. Планета за планетой, галактика за галактикой, бесконечность миров движутся по своим законам, окутанным тайной. Ведь существует какая-то тёмная цель с которой рождаются и умирают человеческие существа. Стремятся к чему-то, страдают или борятся и всё для того, чтобы в один момент оборваться ураганом смерти и превратиться в пыль? Освободить место для новых жизней и новых целей? А если существуют механизмы управления этими процессами? Тогда, возможно, есть и люди, которые знают рычаги этого управления.

Он был уверен, что существует невидимая живая нить, связывающая всё воедино. Но эта мысль ускользала и не поддавалась пониманию. Ощущение, что в памяти всплывает что-то давно забытое, но он никак не мог вспомнить, где и когда это было. Мучительное чувство!

Наверное, вот такой нитью и был Моисей и другие пророки. Тогда почему вместо того, чтобы объединить всех людей, сплотить, на деле всё происходит по-другому? Всё, что призвано служить людям объединить их в одной мировой любви, раскалывает их на части, называясь при этом религией? Как могло произойти, что на одном фундаменте могли вырасти совершенно враждебные друг другу верования? Если можно создавать такие великолепные произведения во имя Бога, то как можно убивать, прикрываясь именем его же? Видимо, ключ от этой тайны окончательно потерян в наше время. А если всё же нет? И существуют люди, которые знают, как приоткрыть эту туманную завесу?..

— Дина-а! — вдруг услышал он резко прозвучавший в тишине крик. — Вы здесь?

***

Откуда-то сверху раздался шорох перелистываемых страниц и вслед за этим звук захлопнувшейся книги.

— Ну что Вы кричите? Они не любят этого.

— Кто? — Лиза от неожиданности перешла на шёпот.

— Книги. Они не любят потрясений. И крика не любят. Им от этого плохо.

Лиза подняла голову и попыталась разглядеть в темноте обладателя голоса.

— А они что… чувствуют что-то? — сделав шаг в сторону, откуда исходил голос, растерянно произнесла девушка.

— Осторожно! Вы сейчас ударитесь.

Лиза остановилась в нерешительности. Хоть глаза и привыкли к полумраку, она не заметила стоящей у стеллажа тонкой приставной лестницы.

— Извините. Я ищу Дину. Мне сказали…

И тут окончательно привыкшие глаза Лизы, всё это время пытающиеся рассмотреть на высоте верхних ярусов обладателя таинственного шёпота, увидели два кошачьих глаза! Да, да, именно жёлтых, светящихся в темноте, горящих глаза! Девушка, как заворожённая, не могла оторвать взгляд от этих двух кругляков.

Раздался странный скрежет и глаза стали приближаться, даже не приближаться, а плыть сверху вниз. И не успела Лиза испугаться и закричать, как голос раздался уже рядом с ней.

— Дино! — с ударением на последней букве произнёс он. — Меня зовут Дино! Здравствуйте! — бодрый голос вывел её из оцепенения. — Чем обязан?

— З-здравствуйте…, — Лиза всё ещё не могла прийти в себя от неожиданности.

«Боже мой! Нервишки-то совсем расшатались. Чудится всякое…». Перед ней стоял мужчина, судя по голосу, молодой. Она не могла рассмотреть черты его лица, но очки… Конечно же, несомненно, то, что она приняла за горящие глаза, были очки в круглой старомодной оправе.

— Мне сказали, — неуверенно начала она, — что Вы можете мне помочь.

— Конечно, могу. И даже наверняка, помогу, — в голосе его угадывалась улыбка. — Что привело Вас, милая девушка, в нашу альмаматер?

— Я… Мне… Ой, может, выйдем, где посветлее? А то я…

— Темноты боитесь, — то ли спросил, то ли сделал вывод этот странный человек.

— А Вы нет?

— Да я привык. Свет портит книги. Оттого и зрение теряю, — Дино жестом показал куда-то в сторону, — пойдёмте, — и неслышно проскользнул мимо Лизы. Его силуэт сразу растворился в полумраке архива.

«Как кошка!..», — мелькнуло в голове и девушке ничего не оставалось, как последовать за голосом уходящего архивариуса.

Стараясь не стучать каблуками, по-детски семеня на носочках и пугливо озираясь по сторонам, она послушно следовала за голосом. Они прошли мимо массивной серебристо поблёскивающей двери с колесом посередине, которую раньше Лиза не заметила и которые видела только в банках, стальные, хранящие за собой несметные сокровища русских толстосумов. «А здесь-то зачем?» — только и успела она подумать.

— Осторожно! Здесь ступеньки! — девушка наткнулась на руку, немного неожиданно, но так кстати поданную. Носок правой туфли со всего размаху впечатался в выпирающую ступеньку и перегнувшееся пополам тело девушки, готово было, потеряв равновесие, распластаться на архивном паркетном полу во всей своей красе. Лиза тут же схватилась за эту руку, как утопающий хватается за руку спасателя и повисла на ней всем телом.

«Господи! Какая же я неловкая!» — а вслух произнесла, — Простите! Мне так…

— Я же предупредил. — она снова почувствовала, что он улыбается.

Почему, ну почему всё время с ней происходят какие-то казусы, то и дело ставящие её в неудобное положение? Она ненавидела себя в эти минуты. А они, эти казусы, как нарочно притягивались к ней, как магнитом. Как ни странно, все эти казусы или пассажи, как она сама для себя их определила, удивительным образом тянули за собой ниточку продолжений. И, как правило, вполне приятных. Всё началось ещё в школе, когда на урок физкультуры им прислали молоденького практиканта. При первом же взгляде на него ей показалось, что она двухметровая блондинка с голубыми глазами. Перепрыгнув через козла, она в тот раз порвала связки на обеих голеностопах. Зато он, к вящей зависти одноклассниц, нёс её на руках до травмпункта! Всё это за доли секунды пронеслось в голове у всё ещё висящей на руке, любезно подхватившей во время несуразного падения и краснеющей от собственной неловкости, Лизы.

Но она даже представить себе не могла, куда заведёт её этот пассаж.

***

В мягком круге от света лампы, за столом, где в беспорядке лежали толстые книги, справочники и стопки папок, эти двое, сидевшие по разным сторонам стола на неудобных архивных стульях, могли рассмотреть друг друга получше. Довольно молодое, с правильными чертами, лицо архивариуса обрамляла небритая щетина. Вряд ли это было частью хорошо продуманного имиджа, скорее результат недосыпания или наплевательского отношения к собственной внешности. И немодные очки с круглыми стёклами говорили то же самое. Хотя добротная и со вкусом подобранная одежда утверждала обратное.

— Ну-с, я так понимаю, если Вас пропустили в это особое, — Дино подчеркнул, — помещение, то дело у Вас тоже важности немалой. Здесь ведь нужен специальный допуск.

— Да, конечно, у меня есть, — она полезла в сумочку, чтобы не оставить сомнений.

— Не надо, я верю, — остановил её Дино.

— Честно говоря, это нужно не мне, а… моему начальнику. А я — его секретарь.

А он — депутат. И я… — Лиза окончательно стушевалась, не зная, как начать.

— Подождите, — Дино проникся нежностью к этому, в сущности, ребёнку внутри, не растерявшему способности краснеть. Ведь краснота девичьих щёк большая редкость в наше время.

— Давайте всё по-порядку. Вы пришли по поручению… ну?.. А знаете, это не важно! Давайте так. Я делаю чай. Вы как любите? С лимоном? С сахаром, без?

— Вообще-то я только зелёный.

— А, понимаю, здоровый образ жизни, фитнес, чай — зелёный, ет сатера, ет сатера, ет сатера…

— Ну что-то вроде того.

— Зелёного у меня нет, а вот лимончик завалялся. Ну, не совсем завалялся, — усмехнулся он собственной плоской шутке, — залежался.

— Итак, — наливая в стакан кипяток, Дино вопросительно посмотрел на девушку.

— Да, конечно, простите, я и так забираю у Вас время. Нет, нет, спасибо, мне без сахара.

Лиза взяла двумя руками фарфоровую чашку, словно пытаясь согреть озябшие руки, хотя было достаточно тепло.

— В-общем, — решила она выкладывать карты сразу, без обиняков, — меня интересуют дневники Гнежинской.

— Кого? — не понял Дино.

— Знаете, балерина такая была. До революции. Фаворитка императора и его брата. И просто шикарная женщина.

— Ну, понятно — у императоров других не бывало. Но, боюсь Вы не по адресу пришли. Вам в книжный магазин надо. — Дино был немного разочарован.

— Нет, Вы не поняли. Я говорю не об изданных мемуарах, а о дневниках. Это огромная разница. То, что она писала в эмиграции — там многого нет. А дневники она просто не успела вывезти.

— Я не спрашиваю, зачем они Вам, — почему-то Дино посчитал, что ответ очевиден. — Явно не реферат собрались писать. А Вы уверены, что они вообще существуют?

— Если да, то только у вас. Здесь, — она округлила глаза и показала куда-то вглубь архива. — А если не знаете, то, может есть кто-нибудь покомпетентней…

Всё это было очень странно. Дино вдруг вспомнил, что некоторое время назад приходил посетитель и тоже между делом поинтересовался этими же дневниками, но особо не настаивал, удовлетворившись отрицательным ответом.

— Знаете что, — мы ведь с Вами даже не познакомились. Я, как Вы уже знаете, Дино. А Вы?

— Зовите меня просто Лиза.

— Так вот, Лиза. Вы спрашиваете, слышал ли я про Гнежинскую? И не только слышал, но кое-что в моей диссертации охватывало тот период. Так что, в некотором роде, я имею представление, о ком идёт речь. И что же Вас, милая Лиза, интересует в этих дневниках?

— Не меня, — поправила она его. — Понимаете, мой шеф, он депутат. Очень занятой человек. Так вот, он уверяет, что он — потомок этой балерины. И сейчас собирает документы, чтобы доказать это юридически.

— И вы думаете, что в дневниках есть доказательства этого родства?

— Да нет же! Ну-у, я не знаю, — она удивлённо сморщила брови. — Нет, вернее, я не знаю насчёт родства и что там вообще… Было, конечно, о чем писать — бурная светская жизнь, романы. Сейчас вон каждая девчонка ведёт дневник, а уж о такой женщине и говорить нечего. Вы не думайте, я ведь понимаю, что это и немалая историческая ценность. Но главное, — она перешла на шёпот, — там есть схема!

— Схема? — Дино искренне удивился и не смог сдержать лёгкую усмешку. — Ну-ну, продолжайте. Это очень интересно.

Ну вот, и он меня в серьёз не воспринимает.

Лиза выдержала паузу и, глядя прямо в глаза архивариусу медленно, с ударением на каждом слове произнесла:

— Это действительно очень интересно! — иначе её шеф не стал по пустякам беспокоить такую организацию и ей бы не пришлось тащиться после работы на другой конец города на метро. И не сидела бы она сейчас здесь, ловя на себе ироничные взгляды этого ботаника. Правда, шеф её ни о чём подобном не просил, а она сама решила проявить инициативу — ведь она недавно на этом рабочем месте и очень им дорожила. Но этому умнику об этом знать не обязательно, а то подумает ещё, что она выслуживается.

— Это действительно очень интересно, — неожиданно серьёзно подтвердил Дино.

— Что? Дневники?

— Дневники — само собой. А вот про схему, пожалуйста, поподробней.

— А говорите компетентный, диссертация… А про схему не знаете! Схема, где сокровища зарыты!

— Сокровища?! — округлил Дино глаза и протянул: — Так вот что Вашему депутату нужно! А что, в Думе сейчас мало платят? — эта его ироничная полуулыбка вдруг рассердила Лизу.

— Во-первых, он не мой, а государственный! А во-вторых, ваша ирония…

— Не обращайте внимания, — спохватился Дино. Девушка ему явно нравилась и он ни в коем случае не хотел её обидеть. — И ради Бога, не обижайтесь! Ну, манера у меня такая. Ничего не могу поделать. Своего рода защита — детский комплекс.

— Да вы, вроде, давно вышли из этого возраста. Пора бы понабраться хороших манер, — не выдержала девушка.

— Вот вышел, — пошёл на попятную Дино, — а манеры остались. Да и я больше с книгами, чем с людьми. Так что там насчёт сокровищ? — заинтересовался он.

— Нет, Вы не подумайте, — Лиза моментально остыла. Ведь если кто и может ей помочь, то только этот умник. — Он человек вполне состоятельный. Но это — дело чести, что ли. Среди этих сокровищ, которые измеряются сотнями миллионами долларов даже на сегодняшний день, кроме коллекции драгоценных камней, картин, изделий Фаберже, разных украшений, каждое из которых само по себе произведение искусства, есть одна вещица. Вот она-то и интересует моего шефа.

— Любопытно. И какая же? — просто интересно было услышать в этой блистательной, словно созданной для написания увлекательного романа, истории что это за вещица и для чего она понадобилась новоявленному небедному родственнику фаворитки императора.

— Гребень, — заговорщицки прошептала Лиза.

— Знаете, Лиза, — Дино решительно встал из-за стола, — мой рабочий день уже закончен, а Ваш, я подозреваю, и подавно.

Лиза даже задохнулась от такой бестактности. Действительно, детские комплексы сказались на отсутствии манер! Даже элементарных. Ботаник не торопясь обошёл стол, снял с вешалки, стоящей возле двери пиджак и произнёс фразу, от которой стало понятно, что это не совсем ещё потерянный для женского общества, человек.

— Вы на машине? — Лиза мотнула головой. — Ну и чудненько. Давайте я провожу Вас до метро, а по дороге мы пообщаемся на эту тему. Да и небезопасно в это время такой девушке, как Вы, ходить одной.

Ну и чем он меня защищать собрался? — невольно подумала она. — Книжками закидает? Или диссертацией своей отмахается? Горе-кавалер без хороших манер. Да от тебя самого бежать нужно, куда подальше. Знаю я таких… Сами, очочками поблёскивая, с комплексами своими детскими, так и норовят в метро прижаться. С таких и получаются стопроцентные маньяки. Улыбочка опять же эта сальная. Читали, знаем. Лиза действительно очень много читала, но в силу того, что делала она это бессистемно и всеядно, словно утоляя информационный голод, в ход шло любое попавшее под руку чтиво. Газеты, серьёзная литература, дамские романы и даже справочники. И как студент-медик находит у себя симптомы болезни, которые он изучал сегодня, так и она искала в окружающей её жизни подтверждения прочитанному. Как раз накануне в числе прочитанных книг оказался труд Ламброзо по физиогномике. И теперь она могла безошибочно вычислить маньяка или серийного убийцу с типичными чертами Каина на челе. А так как общаться ей приходилось, в-основном, с мужчинами, да и в метро их полно, то по твёрдому убеждению девушки чуть-ли не каждый второй был потенциальным маньяком, каждый третий — серийным убийцей, а каждый пятый — насильником. Страшно, в общем, было жить в этом жестоком мире!

— Да, страшновато, — подвела черту под своими размышлениями Лиза и, накинув на плечо сумочку, уверенно сделала несколько шагов и… растерялась. Где же выход из этого лабиринта? И вдруг снова услышала негромкое, но внятное в тишине архива жужжание, очень похожее на звук детской машинки на пульте.

— Это у вас кондиционеры так работают? — испуганно оглянулась она к Дино, следующему за ней.

— Как? Нормально работают. Температура и влага, правда, в особом режиме.

— Нет, звук странный.

Дино прислушался. — Да нет, вам показалось. Пойдёмте.

Что-то сегодня мне слишком многое кажется, — подумала Лиза. — Заработалась вконец. Наверное, и вправду лучше выйти на воздух.

Они спустились по мраморной лестнице и вышли на улицу.

— Пропускная система у вас однако, — отметила девушка. — Как в спецучереждении.

— А мы и есть спецучереждение, — раздалось в ответ.

Глава 2

Небольшая, моторная яхта класса люкс лениво рассекала морские волны вдоль дикого берега. Обычная в этих краях и дорога тем, что не привлекала пристального внимания. Ни к чему это было. Весь это кич пусть оставят себе нувориши, почувствовавшие вкус денег и красивой жизни. По глубокому убеждению хозяина этой красавицы кроме построенного дома, посаженного дерева и выращенного сына, нужно обязательно купить яхту. Дом у него был, и не один. Дерево он посадил, правда, в далёкие студенческие годы. Вот сына как-то не случилось вырастить. Бог не дал. Зато была дочь. Не красавица, зато умна. Будет, кому передать эстафету. Не сказать, чтобы Лесоводский был к ней привязан, как и вообще к чему-нибудь в этой жизни. С его ритмом вообще ничего не должно связывать руки. Слишком много опасностей таил в себе тернистый путь, на котором он стоял. И требовал жертву за жертвой, как ненасытное мифологическое чудовище.

Теперь эта яхта стала для него на время изгнания тем самым пресловутым построенным домом, в котором можно почувствовать, наконец, уют и спокойствие.

Собранная по спецзаказу, она, казалось, таила в себе все тайные и явные пожелания своего хозяина. И хоть грациозностью она не отличалась, скорее, была приземиста и тяжеловата, но иначе, как «Ласточкой», он её не называл.

Уютно расположившись в глубоком кресле на палубе своей любимицы сидел немолодой уже господин, с синими, гладко выбритыми щеками. Выпустив облако душистого дыма с вишнёвым ароматом, томно глядел на виднеющуюся вдали полоску берега. Если он и курил, а, надо заметить, делал он это нечасто и только обдумывая какие-то, как всегда далеко идущие планы и только сигары с этим, нежным, пахнущим Востоком нежным, запахом.

Настоящий сезон ещё не начался, дыхание моря не было знойным, как в разгар лета и высокое майское солнце ещё не припекало, а приятно грело его грузное тело. Он задремал и не заметил, как яхта вошла в живописную бухту и, замедлив ход, плавно встала.

— Борис Львович! — услышал он сквозь дрёму услужливый голос помощника. — Борис Львович, он уже здесь!

Недавно принятый помощник с незаменимым качеством уметь быть невидимым и в то же время в нужное время оказаться рядом, теребил его за плечо.

Хозяин протёр сонные глаза и обвёл взглядом бухту. С правого борта приближался моторный катер.

— Я вижу. Спасибо, Володя! Ужин готов?

— Конечно, сэр! — Володя услужливо поклонился.

— Ой, я тебя умоляю, давай без этих твоих… Без холопства! Ладно, пошёл встречать.

Он сам перебросил через фальшборт лёгкую лестницу, что уже считалось знаком особой важности предстоящей встречи и протянул руку, помогая пассажиру подняться на борт.

— Очень рад встрече с Вами! — Хозяин оглядел с ног до головы высокого красивого, одетого немного вызывающе, молодого человека лет тридцати.

— Хорош, хорош, — он радостно потрепал гостя за плечи, словно старинный друг, — точь-в-точь, как на экране!

Незнакомец немного смутился.

— Вы тоже такой, как я себе и представлял.

И, не зная, как себя вести дальше, деловито произнёс:

— Ну что, может, сразу к делу?

— Да подожди ты с этими делами! Не волк поди, в лес не убегут. Давай я тебе сначала свою красавицу покажу. Ты оценишь, я знаю, — шутливо погрозил он пальцем. — Потом поужинаем, а там и до дела дойдёт.

— Нет-нет, спасибо, — замахал руками гость, — у меня от этих ужинов на воде немного того…

— Тошнит, что ли? — Борис Львович удивлённо выпучил глаза и тут же снова расплылся в улыбке, переводя разговор в любимое русло. — Ты ещё мою ласточку не знаешь! Как в лучших домах, даже не качнёт. А завтра с утреца на этих… мотоциклах водных покатаемся, а хочешь — дайвингом займёмся. Но это, правда, ты один. Я, как говорится, уже не в формате, — он похлопал себя двумя руками по тугому животу и расхохотался.

Молодой человек не сдержался и тоже улыбнулся, оголив два крупных, заячьих зуба.

— С удовольствием бы, да только не могу — самолёт ночью. Сами знаете, что сейчас творится. Не до отдыха.

— Как?! Даже не погостишь в этом райском уголке пару-тройку деньков? Посмотри вокруг! Какой воздух м-м…, — шумно втянул воздух носом Борис Львович, — да его хоть сейчас на хлеб вместо масла намазывай, да ешь! Море! А хочешь, ещё чего-нибудь этакого, — он игриво подмигнул, — сообразим, не вопрос! А, Игорёк? Соглашайся. Кстати, ничего, что я с тобой так панибратски? Ох, не люблю я всех этих условностей. Ты хоть лицо у нас медийное, да что там, — он надулся для солидности, — мультимедийное, но всё ж мне в сыновья годишься. А, сынок, уважь старика?

— Да какой же вы старик? — снова улыбнулся Игорь. — Я смотрю, вы ещё ого-го! Есть порох в пороховницах.

— Ой, есть, — хозяин искренне расхохотался. — Вот что есть, то есть. Это у кого там из классиков «А я и в гроб ложиться стану, а лаптем всё же болтану». И они опять громко расхохотались.

— Ну, ладно, — промокнув выступившую слезу, уже серьёзно добавил Борис Львович. — Ты подумай, время есть. Моё предложение остаётся в силе. Будем посмотреть, как говорят в Одессе.

И тут же спохватился:

— Пойдём, пойдём, что же я такого дорогого гостя на пороге-то держу.

Они прошли с кормы в уютную импровизированную кают-компанию, тут же, на палубе оттенённую плотным навесом от солнца.

На круглом столе, окружённом диванами из белоснежной кожи уже стояли фрукты и предупредительно откупоренная бутылка красного вина.

— Хорошо тут у вас, — заметил Игорь. — Спокойно.

— Да уж, ты ещё внутри не видел, — Борис Львович не мог скрыть переполнявшей его гордости, — да чай, не в музей пришёл. Хотя, там есть на что посмотреть.

— Посмотрю ещё, — успокоил его Игорь. — Послушайте, Борис…

— Просто Борис, — отрезал хозяин и хохотнул. — Просто царь. Помните в «Иван Васильевич меняет профессию»?

— Помню, конечно. Борис, и что вы вот так один здесь?

— Почему один? У меня вон команда какая! Молодцы-удальцы!

Игорь невольно оглянулся, но так никого не увидел. Такое ощущение, что они были вдвоём на этой яхте.

— По одному отбирал. За меня в огонь и в воду. Все как родные.

— Да нет, я не об этом.

— А-а, — Борис заметно погрустнел, — не сложилось как-то. Всё работа, работа, чёрт бы её побрал. Это в молодости задумываешься — домашний уют, дети, потом чтобы внуки вокруг бегали… А как перепрыгнешь этот порог, упустишь время, то уже не до этого. Да что там — я привык. Положил, так сказать, свою жизнь на алтарь политики. А этот мир жесток, ой, как жесток…

Он разлил вино по высоким, сверкающим блеском чистоты, бокалам. — Ты попробуй, какой букет. Закачаешься!

Игорь поводил носом, принюхиваясь к пурпурной тягучей жидкости, наполовину заполнявшую бокал, посмотрел сквозь него на яркое южное солнце, моментально ставшее зловеще-кровавым, сделал крохотный глоток и поставил на стол. Игорь слабо разбирался в алкогольных напитках. Бокал шампанского, от силы два — это всё, что он мог себе позволить по простой причине — он очень быстро пьянел.

Глоток вина приятно разгорячил язык и, обволакивая нёбо, рассыпался букетом ароматов. И в самом деле восхитительных.

— Да не бойся ты, пей, в море мы уже не пойдём, а здесь полный штиль. Судёнышко моё даже не качнётся.

Яхта действительно стояла, приклеенная к морской глади, как детский кораблик к крашенной фанерке.

— У тебя самого-то как на этом фронте? — Борис закусывал виноградом и щёки его смешно при этом оттопыривались.

— На каком?

— На Западном Белорусском! — сыронизировал смешливый хозяин. — На семейном, каком же ещё! Жена, дети?

— В нашем городе, где любовь длиться меньше, чем клип на МTV, очень сложно найти человека, который принимал и понимал бы мой ритм жизни, ведь утро у меня начинается вечером. Так что пока я в поиске.

— Ну, у тебя ещё всё спереди. Попробуй вот виноградик, — по отечески предложил Борис Львович.

— Давайте всё-таки к делу, — начал было Игорь.

— Подожди, — оборвал хозяин, тревожно вглядываясь куда-то за спину Игоря. — Похоже, у нас гости. Володя! — позвал он.

Откуда-то со стороны кают, словно отделившись от стены, появился невзрачный человек со стёртыми, смазанными до бледности чертами лица и немного блуждающим взглядом.. Такие лица не запоминаются, потому что одновременно похожи на тысячи лиц. Мятый воротник рубашки топорщился под нелепым галстуком, а на руке болтались дешёвые часы на жёлтом, «под золото» металлическом браслете. Несмотря на дорогой костюм, выглядел Володя по-холостяцки неухожено. Угодливо склонив голову, он прошлёпал большими губами:

— Да, Борис Львович!

— Посмотри, кто это там.

— Я вижу, Борис Львович. Это береговой патруль. Не волнуйтесь, наверное, очередная проверка.

— И не жарко ему в костюме-то? — глядя вслед удаляющемуся Володе спросил Игорь. А про себя отметил: «Не мешало бы этому Володе с разночинской причёской догадаться к хорошему костюму ещё и приличную рубашку купить».

— Не знаю, — пожал плечами хозяин, — может и жарко.

— Борис Львович! — подошёл запыхавшись Володя, — Им нужны документы нашего пассажира.

— Зачем ещё? Беспредельщики! Это нарушение частной собственности. Скажи, что я сейчас позвоню комиссару, — разволновался Борис Львович.

— Не надо, — вступился Игорь. — Сейчас я всё улажу.

Неспешной походкой он подошёл к бортику и, перекинувшись через него, обменялся несколькими фразами с полицейским и протянул документы. Тот внимательно сверил фотографию, повертел корочку в руках, козырнул и, вздымая брызги, катер отчалил.

— Ну, вот и всё! — Игорь плюхнулся на диван, который тут же заскрипел и мягко просел под тяжестью веса.

— И что ты им сказал? — не переставая пыхтеть, поинтересовался Борис Львович.

— Так и сказал, что известный журналист Игорь Завадский, из Москвы. Здесь в гостях у своего друга с частным визитом. Всё, как есть.

— Отморозки! — не успокаивался хозяин. — Им ведь, как дуракам, закон не писан.

— Да не волнуйтесь вы так, Борис! У них своя работа, у нас своя.

Тот, в сердцах налил себе полный бокал и залпом выпил.

— Умеют ведь люди настроение испортить. Ты уж извини!

— Да нормально всё! Ничего ведь не произошло, — успокаивал Завадский старика, искренне не видя причины для волнения. Лицо хозяина раскраснелось то ли от волнения, то ли от вина.

Игорь оглянулся вокруг. Неприметный Володя как сквозь землю провалился. Да и из команды никого не было видно. Видимо, эти люди действительно хорошо знали своё дело, умели быть невидимыми. Он ещё раз сделал глоток вина. Обжигающий вкус разлился по телу благостной истомой и он вальяжно облокотился на спинку дивана.

— Хорошая у тебя фамилия. Завадский! — Борис Львович потихоньку оттаивал. — Режиссёр был такой. Не родственник?

Игорь махнул головой.

— Любите ли вы театр, как люблю его я? Эх, какие я политические постановки разыгрывал в своё время! Тот Завадский бы перевернулся от зависти! Ну, да речь не об этом. Ты знаешь, что мне туда, — Бори Львович неопределённо махнул головой в сторону, — путь закрыт. Не буду описывать, что сейчас там происходит, ты и так в курсе. Время нелёгкое, переломное.

— Борис Львович! Да оставьте вы всё эту патетику!

— Хорошо, хорошо, — послушно согласился тот. — Только я всё же издалека зайду, можно?

Завадский никак не мог понять своего отношения к этому далеко не молодому человеку, в силу обстоятельств лишённого семьи, домашнего уюта, а теперь и Родины. Прячет горесть невозможности иметь всё это за маской смешливости и самоиронии. А с другой стороны настоящая акула бизнеса и политики. Звериное чутьё на опасности, коими изобиловало его блистательное восхождение на политический Олимп, сделав не последним человеком у рычагов управления огромной страной. И столь же невероятное падение. Немало хищников обломало зубы и неменьшее число канувших в небытие в сокрушимой схватке с ним. Наверняка, по трупам прошёл, взбираясь к высотам. Интриган он был известный. А, может, это и называется блистательный политик? Сейчас чёрт ногу сломит, такая неразбериха. Должны пройти годы, чтобы разобраться во всём — где правда, а кто не прав. И то сомнительно.

Но он невольно проникался симпатией к этому полноватому и такому жизнелюбивому старику. Чем-то неуловимым он напомнил Игорю отца. Ну, если не очень напоминал, то уж, по крайней мере, Игорю бы очень хотелось, чтобы это было так.

— Извини, я буду всё упрощать. Во-первых, тема сама по себе огромна и включает в себя многовековые пласты, а во-вторых, я и сам многого не понимаю в этой истории. Многое даже от меня было скрыто. Вот ум отказывается всё это воспринимать, да и руки связаны, но у тебя мозги помоложе, докопаешься…

— Так вот, — задумчиво продолжил Лесоводский, явно осторожно подбирая слова, от былой смешливости не осталось и следа, — не для кого не секрет, что знание может представлять определённую опасность, а определённое открытие кардинально изменить не только судьбу отдельной страны, но и всего человечества! Ну, не готово ещё человечество ко многим открытиям! Поэтому с самых давних времён вводилась цензура на слишком опасные научные открытия. Цензура, — если так можно назвать пылающие огни инквизиции, уничтожающие не только книги и рукописи, содержащие эти открытия, но и столетиями изничтожало редких и уникально талантливых людей. Выкорчёвывать — так с корнем!

Им только дай волю и костры опять запылают даже в наше время! Но время костров прошло, слава Богу! И то, что раньше называли колдовством, сейчас называют наукой. Ведь что такое религия? Ты думаешь, иллюзия? Нет, знание. Которое планомерно исковеркивалось и искажалось.

А ведь власть человека над природой может стать безграничной, — у Лесоводского вдруг загорелись глаза. — Ты только подумай, что бессмертие и контроль над силами природы в его власти и всё, что происходит во Вселенной, может быть ему известно! А чего уж стоит такое знание, как средство укрепление власти?

Завадский оторвал взгляд от пунцовых завитушек на дне бокала. Где-то он читал, что такой осадок свойственен только очень дорогим винам. Он удивлённо приподнял брови, и с интересом посмотрел на собеседника.

— Поверь мне, — чётко выговаривая каждое слово, произнёс тот, — это происходило и происходит до сих пор. Политики и церковники не то, чтобы не прочь побаловаться колдовством в своих целях, а очень даже активно его используют. Власть и сила — вот две потайные дверцы, ключ от которых даёт это знание. Никто не преподаёт его ни в каких университетах. Но… Если уж оно пережило всё исторические катаклизмы, значит, его кто-то бережно хранит. И тратит колоссальные средства на сохранение его от людей непосвящённых, как это делала инквизиция.

— Вы хотите сказать…, — Игоря осенила внезапная догадка, но Лесоводский перебил его:

— А у вас на телевидении разве не так? Что машешь? Ты можешь говорить всё, что вздумается, без всякой цензуры?

— Ну почему же? Существуют определённые запреты. Вот вы знаете, например, если показать сюжет о самоубийстве, то процент суицида в этом регионе по непонятным причинам возрастает. Особенно, среди молодёжи. Невероятно, но факт! И я думаю, это логично, не провоцировать людей. Для их же безопасности.

— Значит, существуют люди, которые дают определённые установки? — Лесоводский вопрсительно посмотрел на Игоря. — Запреты в целях безопасности народа от него самого?

Завадскому ничего не оставалось, как согласиться.

— Это с одной стороны. А с другой — высмеять и дискредитировать просочившееся, как это делают инквизиторы от науки. Самое лёгкое оправдание — сказать, что это делается в целях безопасности государства. С этой же целью в советское время были созданы 50 (!) … Ты только подумай 50 институтов! Правда, назывались они очень завуалировано. Институты по изучению мозга или что-то в этом роде. Чтобы никто, ни народ и даже далеко не все академики не догадались об истинных масштабах этих секретных направлений. И опять же — в целях безопасности. Одно то, что эти самые академики давали подписку о неразглашении сроком на 75 лет, уже наводит на определённые подозрения. Мало того, их ещё и кодировали, да, а ты как думал! Чтобы не проболтались где. Исследования, которыми они занимались в своих закрытых институтах, в своё время обогнали американцев лет на 80.

Если хочешь, сравни, но, это так, к слову. В гитлеровской Германии было создано практически такое же количество институтов подобного направления. Только назывались они…

Борис Львович выдержал паузу и, внимательно глядя в лицо журналисту, произнёс:

— Оккультными. Нацисты проявляли большой интерес к различным оккультным теориям и феноменам. Организовывли экспедицию в Шамбалу, искали чашу Грааля, изучали дыры на полюсах Земли, утверждая, что Земля внутри — полая. И вот большая часть архивов из этих институтов побеждённой Германии (а это не много не мало — 30 вагонов документов исследований, экспериментов и технических проектов) была вывезена куда? Правильно, в Россию.

Вообще, между Советской Россией и Германией можно провести параллель. Поразительная закономерность — почти в один момент великие державы изменили привычный уклад и превратились во что-то абсолютно новое, но подчинённое схожим канонам. Сходство можно найти во многом. В идеологии, планах мировой революции, то есть, мирового господства. В культе личности. В отношение к человеческой жизни, наконец. Может, все тоталитарные государства похожи друг на друга, как две капли воды и несчастливы по-своему? Вот такая получается толстовская закономерность.

Он помолчал немного, раскурил потухшую сигару и снова выпустил облако душистого дыма.

— Борис Львович! — Игорь, наконец, попытался вставить слово. — Это, конечно, интересная информация, но я не могу понять, к чему вы всё-таки…

— Не перебивай старших! Я же сказал, издалека начну. Вот теперь мы и подошли к самой сути.

С точки зрения того же оккультизма у каждого народа есть свой эгрегор. Национальный эгрегор. Грубо говоря, его можно сравнить с ангелом-хранителем у человека. В силу многих причин невозможно воздействовать прямо на него, менять информацию. Но можно заглушить его волну или блокировать приёмник. — И, видя, как Завадский поморщился, переспросил, — Не понятно? Так ты выпей ещё вина. Не бойся, не опьянеешь, а мозги оно заставит работать яснее.

И он плеснул в бокал Игоря пурпурной жидкости. Завадский попытался воспротивиться, выставив вперёд руку, но Лесоводский непререкаемым тоном произнёс:

— Я только освежил.

— Честно говоря, совсем не понятно, — Завадский действительно совершенно ничего не понимал из сказанного Борис Львовичем. Но более всего ему была не понятна причина, почему именно ему, прилетев за тысячи киллометров, приходится выслушивать этот мистический бред.

— Смотри, давай проведём аналогию с радиоэлектроникой. Эта тема хоть немного тебе знакома?

— Ну, — Игорь пожал плечами, — мальчишками что-то такое мароковали, собирали приёмники.

— Вот! — обрадовался Лесоводский. — Есть эгрегор. Информационное поле. Носитель этноса, область духовного мира, единая сеть — называй, как хочешь, к которому подключён каждый представитель определённой национальности. И есть приёмник — мозг человека, который, как известно, излучает какие-то волны, что-то получает и который связан с этим полем через подсознание. Абсолютное подобие радиоантенны. Отсюда и поведение всей нации. Управлять человеком через эгрегор, тем более, когда он этого не понимант, очень легко!

Что за бред? — думал Завадский. — Какой приёмник, какой эгрегор? Кому как не ему, этому бывшему политикану, должно быть известно, что это вопрос идеологии. А как уж ты массу обработаешь, что ей втюхаешь — это зависит от целей и идей, которые преследуют те, у кого есть деньги. Гигантские деньги.

Как говорят у них на телевидении, безумно популярной можно сделать даже жопу. Если каждый день показывать её по телевизору и провести грамотный пиар. Другое дело, нужно ли это кому-нибудь? — Игорь изо всех сил пытаясь изобразить заинтересованный взгляд и с трудом подавлял зевки.

— Но оказывается, — как нерадивому ученику пытался объяснить Лесоводский, — можно блокировать эти сигналы, входящие в мозг. И не в единичных случаях, а у всей нации в целом и диктовать уже свои установки, настроить на свою волну. Для этого нужен передатчик, работающий по оккультной технологии.

— Вы имеете в виду некий зомбирующий сигнал?

— Вот именно! В масштабах всей страны! Но построить передатчик — это ещё не всё. Его нужно настроить. А в этом должны помочь какие-то предметы, которые связаны со всем этносом. И чем древнее, тем лучше. Артефакт, внутренние вибрации которого резонируют с информационным полем всех русских. И всё, машинка заработала!

— Борис Львович, давайте начистоту. Вы ведь к этому этносу вроде бы не относитесь, — съязвил журналист.

— Ты ничего не понял, — обиделся старик. — Грядёт глобальный передел мира. И это будет первым кирпичиком в здании нового мирового порядка. Религиозно-цивилизованный вызов всему человечеству, если угодно. Политика в мире отходит на третий план. Ты мне не веришь…, — он помахал головой и тяжело вздохнул. — Я знал это. Хорошо, тогда, может быть у тебя найдутся ответы на вопросы, которые я задам дальше. Просто выслушай, а потом будешь делать выводы и решать, верить ли старому маразматику.

Глава 3

Прохладным майским вечером две фигуры, еле различимые в темноте, брели по узкой московской улочке. Та, что повыше принадлежала мужчине. Он отчаянно жестикулировал, рассказывая что-то своему спутнику, по виду подростку. И только когда они остановились в рассеянном свете фонаря стало очевидно, что это женщина в великоватом, явно с чужого плеча, пиджаке.

Мужчина посмотрел на свою спутницу, покачался с носка на пятку:

— В-общем, вот такая была эта необыкновенная женщина!

Хрупкая его собеседница задумалась и растянув губы в полуулыбке с сожалением произнесла, подытоживая сказанное начитанным провожатым:

— Да… Такие женщины большая редкость.

Хотя прекрасно понимала, что на самом деле — далеко не редкость. И в наше время таких женщин-содержанок, может, и не лишённых таланта, но всё-же отдавшихся во власть золота, денег, дорогой жизни, предостаточно.

На долю секунды в её голове мелькнуло сожаление, что она к таким роковым женщинам не относится. Она всегда себя считала маленькой серой, нет, скорее, рыжей, в силу цвета волос, мышкой и чуть заострённый носик лишь усиливал это сходство. Иметь такую внешность было немодно. В ход шла тяжёлая артиллерия в виде высоких узкобёдрых блондинок с пышными формами в нужных местах. И их отсутствие тоже весьма тяготило девушку. Только волосы её были вне времени и моды. Пылающие и льющиеся мягким золотом, они несколько скрашивали бы общее впечатление. Но что толку в роскошной шевелюре, если её всегда приходилось туго стягивать на затылке, соблюдая деловой этикет и стушёвывать и без того неброскую внешность. В-общем, мужчины из-за таких не стреляются, шубы под ноги не бросают и бриллиантами не балуют. Но это была только ветерком просквозившая мыслишка, которую и осознать-то особенно не успела, как одно обстоятельство, возникшее словно ниоткуда, затмило всё вокруг. Белый квадрат бумаги, ярко выделяющийся на фоне кирпичной стены чем-то привлёк её внимание.

— Вот! — вскрикнула она. Её спутник вздрогнул от неожиданности.

— Вот, — повторила она, — что может нам помочь!

Мужчина оглянулся и прочитав написанные крупными буквами заглавие объявления, искренне удивился:

— Вы серьёзно?

— Конечно! — уверенно сказала та и подхватив его под локоть, подвела к афише.

— Читайте!

— Только сегодня, — послушно забубнил Дино, — медиум Анна Белзье проводит спиритический сеанс. Общение с духами — это реальность! Всё, что вы хотели узнать, но боялись, хотели узнать, но не могли или не знали как — можете узнать сегодня. Только один сеанс и мы раскроем тайны вашей души. Заходите и тайны бытия распахнут пред вами врата и станут частью вашей жизни. Бред какой-то! — пробурчал он. — И Вы верите во всю эту чепуху?

— А давайте зайдём! — у Лизы загорелись глаза, — ну не каждый же день раскрываются тайны. Да и с духами пообщаемся. Давайте спросим про гребень?! Ну, пожалуйста, — совсем по-детски попросила она.

— Да с таким же успехом можно у Рубашкина спросить! — упирался Дино.

— У какого Рубашкина?

— У нас в хранилище есть поверие, если не можешь найти редкую книгу, нужно попросить о помощи Рубашкина, был такой книговед. Он завещал после смерти свою уникальную библиотеку нашему архиву. И если ночью в пустом зале попросить его, он поможет, укажет. Только не подглядывать, когда раздадутся шаги, а то он, мол, обидится. Но я сколько работаю, не разу не видел.

— А Вы просили?

— Что?

— Найти нужную книгу?

— Нет, — озадаченно ответил Дино.

— Вот видите! Да Вы просто боитесь. Боитесь всего, что Вам не понятно. А ещё защищать меня собрались.

— Ну почему же боюсь? Я просто не верю всему этому. Как-то всё… зыбко, что ли.

— А во что Вы вообще верите? В науку свою? Это в историю-то? А тут такой шанс, может быть раз в жизни! Ну интересно же! Хотя страшновато всё ж, — неуверенно добавила она.

— Мракобесие! Да поймите, Лиза, сейчас этих шарлатанов развелось, вон, на каждом углу — гадалки, ведьмы, потомственные колдуньи и прочие… ведуны.

— Зря Вы так. Пушкину гадалка тоже нагадала, как в воду смотрела. Да у многих великих были какие-то мистические случаи.

— Да уж… Все великие умерли и мне нездоровится, — сам себе сказал Дино. — Ну, пойдёмте, разочаруемся.

Полутёмное помещение, куда они спустились, можно было бы назвать мрачноватым, если бы не льющийся непонятно откуда приятный голубоватый свет. Пожалуй, правильней можно было назвать свечение. Дино остановился в дверях, не решаясь войти, но сзади, как обычно споткнувшись на ступеньках, в спину воткнулась Лиза и Дино, потеряв равновесие, с приклеевшейся к спине девушкой, буквально ввалился в комнату. Лица людей, сидящих на скамьях вдоль стен, тут же повернулись в их сторону. При одном взгляде на них Дино понял всю нелепость его присутствия здесь.

— Здрасьте! — где-то за спиной растянула губы в извиняющей улыбке Лиза.

— Здравствуйте! Присаживайтесь, — раздался женский голос.

Прямо перед ними стоял высокий стол, из-за которого поднялась приятная моложавая женщина с копной жгуче-чёрных волос на голове и с интересом посмотрела на вошедших. Красная помада на пухлых губах, положенная чуть больше основного природного контура, делала её губы чувственными, а ярко оттенённые глаза и фееричные румяна напоминали боевую расскраску вышедшей на охоту амазонки. Сходство с охотницей придавала и блузка леопардовой расцветки — шкура добычи, победы, духов предков.

— Что-то мало похожа она на гадалку, — шепнул Дино. — Наверное, секретарша.

— Не на гадалку, а на медиума, — поправила Лиза. — А Вы ожидали увидеть старуху с крючковатым носом и с клюкой?

— Ага, и в ступе, — нервно хихикнул Дино. Он потёр глаза — Что я — кандидат наук — тут делаю? — не успел он даже начать себя казнить.

Женщина жестом показала куда-то в сторону за их спины. Дино оглянулся и увидел такую же скамью, что стояли вдоль стен, только поменьше. Присев, они могли рассмотреть людей, которые пришли на встречу с так называемой тайной. Вот эта — вся в чёрном и смотрит исподлобья испуганными печальными глазами. Видно, вдовушка. «Бедненькая, наверное, пришла с мужем покойным пообщаться», — Лиза сочувственно смотрела на преклонную даму.

«А эти, как мы, из любопытства» — горстка молодёжи хихикала в углу и шутливо переговаривалась. «Или для острых ощущений, — додумал за неё Дино, — этим хоть с тарзанки, хоть с духами — один чёр…». Он чуть не чертыхнулся, но вовремя остановился. Неуместно как-то, хоть и не в храм пришли.

За исключением вдовы и мужчины в не менее преклонном возрасте с беретиком на лысоватой голове, да группы молодёжи, которым всё равно, где околачиваться до всенощной тусовки, было ещё несколько пар. Одни, похоже, молодожёны, всё время жались друг к другу, как два птенчика, да ещё две пары женщин.

Приятная музыка всё это время звучащая нежно и ненавязчиво, прекратилась. Стуча каблучками, к столу прошла всё та же амазонка. Она оказалась невысокого роста, но то ли из-за обтягивающих лосин, подчёркивающих безупречную фигуру, то ли от взгляда пронизывающих насквозь глаз, на неё хотелось смотреть снизу вверх.

— Уважаемые господа! — обратилась она ко всем.

— Просьба выключить все телефоны. Народ засуетился, полез в сумочки и карманы. Лиза тоже выключила свой. А Вы? — спросила она Дино.

— А у меня нет, — развёл он руками. После того, что с ним случилось, ему некому было звонить. Родственников у него не было, друзей не осталось и если нужно было позвонить, он делал это или с работы или с домашнего телефона. И этого было вполне достаточно.

— А теперь, — продолжала секретарша, — очистите свои помыслы, настройтесь на положительную волну — мадам Белзье ждёт вас.

И скрылась в боковой двери. Все потянулись со своих мест.

Комната, где должна была состояться встреча с духами, оказалась на удивление абсолютно круглой и даже потолок уносился вверх, как в мечети, арочным сводом. Всюду мерцали свечи. За столом, тоже круглым, в сиянии магического хрустального шара и свечей, свет которых, отражаясь, периливался в кольчатых бляхах шейных украшений восседала… амазонка.

В мерцании свечей она напоминала цыганку. А кого же он ещё можно увидеть на этом шарлатанском сеансе. Француженку? Итальянку? Испанку? Хотя, присмотревшись, в ней можно было найти и те, и другие, и третьи черты лица. Жгуче чёрного цвета волосы курчавой семитской копной обрамляли лицо с крупными чертами. Ярко накрашенный алой помадой рот в полутьме казался чувственно-кровавым. Когда она заговорила, Дино не мог отделаться от ощущения, что сейчас между кровавыми губами вот-вот блеснут ослепительно белые, жемчужные клыки. Большие, навыкате чёрные глаза смотрели пронзительно, словно заглядывая в самую душу. Лиза остановилась в дверях, поражённая эффектом.

Зрелище и правда впечатляло.

— Да, это я! — гадалка широко улыбнулась. За полным губами сверкнули белоснежные зубы, никаких клыков не было видно.

— Сегодня я провожу очередной показательный сеанс. Как вы уже знаете, он абсолютно бесплатный. Сегодня здесь, завтра в другом месте с целью распространить среди людей знание, которое долгое время оставалось уделом посвящённых. Я хочу показать, что завеса, грань между этим миром и так называемым «тем светом» может быть приоткрыта, сделав возможным общение с духами. Надо заметить, они это делают с удовольствием! И как бы вы ни были сегодня настроены — кто-то скептически, кто-то в ожидании ответов, никто не уйдёт отсюда равнодушным. Я выступаю в роли проводника. Переводчика, если хотите. Я хочу доказать, что рядом с нами, параллельно, если вам это понятней, существует совершенно иная, невидимая в силу ограниченности наших органов чувств, жизнь. Очень трудно осознать, что окружающее нас пространство не есть пустота, а резервуар, наполненный сущностями, духами, образчиками того, что когда-то было, есть и что будет. Отличный от нашего материального мира, непохожий, где кипит жизнь более духовная и чистая для, — она обвела своими глазами с поволокой всех присутствующих и сделав ударение, произнесла, — большинства из нас. Когда-нибудь, рано или поздно мы тоже туда поднимемся. Ведь мы — это те же самые души, только облачённые в земную физическую оболочку. Вы не должны в это верить, вы должны это просто понять.

— В смысле, умрём? — запоздало, робким голосом произнесла девушка из компании молодёжи.

Мадам улыбнулась ещё шире. Она всё время покровительственно улыбалась. То ли как психиатр со своим пациентом, то ли как воспитатель с неразумными детьми.

— Я не хочу сегодня апелировать такими выражениями. Понятие смерти, которое нас так пугает на самом деле сродни переходу. Подобно гусенице, которая становится куколкой, а затем преображается в совершенно очаровательную бабочку — вот пример перехода из одного состояния в другое. Все мы немножко бабочки, — перефразировала она известную фразу. — В этом всём вам и придётся убедиться на сегодняшнем сеансе.

— Скажите, — раздался голос, — А это не опасно? Ведь грех это, с мёртвыми общаться! Чёрная магия!

— Это не магия, мы подходим к этому с точки зрения науки. Не в общепринятом смысле, а науке, называемой спиритизмом. Мы будем общаться с живой душой, скинувшей физическую оболочку и отошедшую на более высокий план.

— Скажите, — женщина в чёрном заметно волновалась, — а вопросы любые можно задавать?

— Любые, — теперь уже нежно улыбнулась. — Я буду говорить всё, что мне передадут. А захотят ли они отвечать, ведь у них тоже есть определённые запреты — это уже не от меня зависит.

— Профанация это всё, — визгливый дребезжащий тенорок перешёл на фальцет. — Как вам не стыдно! Дурите людей! Какие духи?.. Средневековье какое-то! Люди, и вы во всё это верите? Я доктор с 50-летним стажем и уверяю вас — не поддавайтесь этому обману! Боже, куда мы катимся, в язычество? И вы ещё прикрываетесь наукой.

Мадам повернула голову в сторону старичка в берете.

— Зря Вы так. Язычники, как Вы их назвали, были гораздо просвящённей нас в этих вопросах. Вы ведь сюда пришли тоже надеясь на что-то, — спокойно сказала она. Её глаза смотрели прямо в глаза старичка, словно пытаясь в их глубине отыскать ответ. Дино показалось, что она даже расширила ноздри, словно принюхиваясь. И после недолгого молчания, продолжила, — Вы ведь два года назад единственного сына потеряли?

Старик, который собрался было продолжить свою обличительную тираду и даже набрал воздух в лёгкие, вдруг как-то сник и остался сидеть с открытым ртом. — Не нужно так волноваться, в вашем возрасте это вредно. Хотя, — выкинув вперёд руку, пошевелила в воздухе пальцами, — сердце у Вас здоровое, как у мальчика и вам, как кардиологу, это известно, — выдала проницательная гадалка.

— Но как вы?… — Старичок был окончательно сбит с толку.

— Я же сказала, — невозмутимо продолжала мадам, — развейте все сомнения, не для этого мы сегодня собрались. Итак, если вопросов больше нет, мы можем начать.

Она положила ладони на стол. В комнате стояла удивительная тишина, даже молодёжь перестала перешёптываться. Только и слышно было, как потрескивают свечи.

Лиза в волнении схватила Дино за коленку. «Да, — усмехнулся он неизвестно чему, — начало многообещающее».

— Вы ведь хотели с сыном поговорить, — обратилась медиум к дедуле. Тот совсем скукожился и на всё, что у него хватило сил — это неуверенно кивнуть.

Женщина закрыла глаза и зашептала. До Дино долетали отдельные слова «Я прошу Всемогущего… духа Сергея… дозволить ангела-хранителя…» Никто уже не задавался мыслью, откуда она знает имя вызываемого духа.

«Неужели так всё просто?» — пронеслось в голове Дино. Лиза сидела бледная и это было заметно даже в полумраке. Глаза её были широко открыты. Дино положил свою руку на её, уже достаточно больно сжимающую его колено, чтобы незаметно ослабить хватку.

Голова гадалки, независимо от шеи, как бы перекатываясь на невидимых шарнирах, заходила вправо-влево, глаза закатились. «В транс, что ли, вошла?»

— Дух Сергея, ты здесь? — четко и ясно спросила она. — Он здесь. — сама же и ответила, открыв глаза.

— Кто? — не поверил старик.

— Он стоит прямо за вашей спиной. Очень рослый, с голубыми или, может, серыми глазами. Высокий лоб. — Что вы хотите спросить? — опять посмотрела на старичка. Того, несмотря на здоровое сердце, заметно лихорадило.

— Я… — сорвался старческий голосок. Он прокашлялся и, взяв себя в руки, пробормотал: — я хочу узнать, как он там?

— Ему там очень хорошо. Говорит, что он в «стране вечного лета». Ещё он говорит, чтобы Вы так не скорбели по нём, Вы не даёте ему уйти. Не держите его! Не делайте больно себе и плохо ему. Отпустите его!..

— А это… — старичок собрался, — т..точно он?

— Недоверие оскорбляет их. Он может обидиться. Но он Вас очень любил, поэтому продолжает. Говорит, Вы думаете, что его убили.

— Да, да, — вскричал дедок, — у меня есть доказательства!

— Нет, — мадам покачала головой, — это была случайность. Нелепая, но случайность.

— Но как же…

— Никого не вините. Никто не виноват. Это он говорит.

— Сынок, ну как же это…, — старик захлюпал носом.

Если это обман, то очень жестокий. Дино заметил, как Лиза незаметно смахнула слезинку. Этого всё равно бы никто не заметил, все были увлечены разворачивающимся спектаклем.

— Крепитесь и помните, что он Вам сказал, — участливо обратилась медиум к расстроганному доктору.

— Затем обвела взглядом зал и уставилась на девушку из компании: — За вашей спиной вырос дух. Пожилая женщина. Мария. Говорит, её родственники здесь.

— Бабушка? — ахнула юная особа.

— Да, это ваша бабушка.

— Ой, бабулечка, ты меня слышишь?

— Она вас не только слышит, но и видит. Она давно пыталась выйти на контакт, но не получалось. Говорит, что вы сейчас очень похожи на Оксану. Это кто?

— Тётя моя, — удивлённо протянула девушка.

— Вот этим-то бабушка немного недовольна. Говорит, что не для того Вас на скрипке учила играть, чтобы вы свой талант понапрасну расстрачивали.

— Так ты у нас ещё на скрипке играешь? — неуместно хохотнул юнец с той же компании и тут же умолк, получив порцию осуждающих взглядов.

— Прости меня, бабуленька, — девчушка тоже хлюпнула носом, — а ещё что говорит?

— Говорит, дар свой не разбазаривай, не зарывай в землю. Найди профессора Валовского, он поможет.

— Вальевского.

— Что? — переспросила мадам.

— Профессор Вальевский, это её старинный друг.

— Может быть… Говорит, чтобы прекратила жизнь такую, беспутную. Мать не огорчай. Ей и так тяжело.

Девчушка закрыла лицо руками и, содрогаясь от рыданий, выскочила из комнаты. Скептически было настроенный юнец, друг её по всей видимости, поддавшись порыву побежать, догнать её, встал в нерешительности, но любопытство, а быть может, желание узнать что-то ещё, своё, усадило его на место.

— А можно мне, — робко спросила женщина в чёрном, по ученически подняв вверх руку с узловатыми, обезображенными подагрой, пальцами.

— Не торопитесь! Давайте по очереди! Встаньте за спины людей, иначе как я узнаю? — тихо пробормотала мадам, обращаясь к невидимым собеседникам.

— Дино почувствовал, как озноб пробежал по спине. Это что, она духов так расставляет? Согласно купленным билетам?

— Конечно, — медиум (уже язык не поворачивался назвать её гадалкой, ворожеей) участливо посмотрела на бедную вдовушку. — Вы ведь по мужу скучаете?

Ну это, что говорится, к бабке не ходи. Это Дино и сам понял, что она вдова. Большого фокуса здесь не было.

— Скучаю? — грустно переспросила женщина. — Да он всегда со мной. Вот здесь, — она положила ладонь на грудь. — Я вот только совета пришла спросить. У него. Или у Вас. Не знаю даже, удобно ли про такое спрашивать.

— Давайте попробуем.

— Может хватит людей-то мучить? — засомневался сидевший сзади молодой человек бомжеватого вида, — Вот вы им сейчас надежду дадите. На долгую счастливую старость. На богатство, на карьеру со славой, ещё там на что… А потом всё — пшик! И неправда это всё! Может, Вы актриса какая подставная. Красиво всё обставили здесь и вещаете! Балаган какой-то…

— Молодой человек! — повернулась к нему вдова, — если уж я сюда пришла, то уж точно не для того, чтобы выслушивать ваш нездоровый скептицизм.

Мадам, не обращая внимания, продолжала что-то бормотать. Молодой человек мотнул головой, как бычок и, фыркнув, покорно замолчал.

— Я вижу ещё одного. За вашей спиной, — она посмотрела на бомжа. — Георгий, — произнесла она, глядя за спину, — кто это? Нос горбинкой, седая шевелюра, небольшая острая бородка?

— Георгий? — растерялся тот. — Я понятия не имею…

— Мы должны ему помочь, он хочет сказать что-то важное! Вспоминайте, я вам помогу.

Молодой человек терялся в догадках.

— Довольно пожилой человек, — продолжала описывать Бельзье, пристально глядя в пустое пространство поверх голов.

— В руках кожаная коричневая папка. Похоже, писатель. Или учёный. Нет, точно писатель. Говорит, что не родственник, а скорее, друг.

Глаза бомжа округлились

— Ну чем я ещё могу помочь? — Бельзье торопилась. Видимо, очередь выстроилась немалая. — Крупная родинка на левой щеке…

— Не может быть, — прошептал молодой человек. — Это мой сосед, писатель. Георгий Иванович. Но ведь он умер очень давно!

— Он передавал вам папку перед смертью? Коричневую?

Бомж громко сглотнул и кивнул головой.

— Надо выполнять последнюю волю умирающего, — укоризненно покачала она головой. — Но он не держит на вас зла.

— Да я думал, какой он писатель? — оправдывался бомж. — Так, пописывает на досуге. Старческая блажь, — он осёкся и от неожиданности, словно стыдясь своих слов, прикрыл рот ладонью.

— В той папке сборник рассказов, — она улыбнулась кому-то невидимому. — я всё поняла! — и снова, глядя на молодого человека, продолжила, — Он говорит, про какую-то премию. Опубликуйте, а авторское право и все доходы от последующей экранизации он оставляет за вами.

— Ни фига себе! — парень от неожиданности упал на спинку стула и растерянно почесал под кепкой.

Мадам снова развернулась к вдове.

— К вам никто не пришёл, — сказала Бельзье извиняющимся тоном, — Наверное, он уже очень далеко. Но, подождите. — сощурив глаза, она силилась что-то рассмотреть в полумгле. — Сегодня очень необычный сеанс. И в зале много людей, которые первый раз открывают для себя, что такое общение возможно. И я сделаю маленькое отступление, чтобы объяснить некоторые нюансы. Иногда души людей, высокоразвитые души быстро уходят, возносятся на более высокий план. И вызвать их становится очень сложно, иногда невозможно. А бывает, что просто не могут. Я не говорю про низкие, падшие души, в самом низком подплане или как мы их называем сферы. Но у них тоже есть свои дела, непонятные нам. Видимо, очень важные. Но они могут прислать кого-то вместо себя. Назовём их ангелами-хранителями, если так понятней.

И опять обращаясь к вдове:

— Ваш муж был очень чистый человек.

— Это был ангел! — воскликнула та.

— Вы даже не представляете, насколько Вы близки к истине. Можете спрашивать, Вам ответят.

Старушка, хотя собственно, почему старушка, просто убитая горем женщина заметно волновалась. Шутка ли — муж ангелом сделался!

— У меня такой бытовой вопрос. Уж не знаю, удобно ли? Родственники квартиру нашу забирают, а мне — хоть на улицу! Я ничего сделать не могу, вернее, не успели мы ничего сделать. Он ушёл как-то внезапно. Да и не думали мы об этом. Документов-то и нет никаких. Вот и решила его спросить. Как же мне сейчас? Уж Вы там спросите кого…

Глаза медиума были закрыты. Голова опять задвигалась, как на шарнирах и вдруг, резко распахнув глаза, она обвела вокруг невидящим взглядом. Опять закрыла глаза и быстро начала говорить.

— Ничего они сделать не смогут и волноваться Вам не о чем. Он обо всём позаботился. В его кабинете, в столе, есть выдвижной шкафчик. Там с левой стороны есть небольшой замок, открывает в самом конце потайную дверцу. Он там свой пистолет держал. С табличкой, наградной что ли? Не могу разобрать. Но он и сейчас там. И документы на квартиру и завещание — всё там. Не успел он Вам сказать. Завтра с утра идите к нотариусу. А пистолет сдайте, ни к чему он вам.

— Боженька!… Да как же это? — запричитала вдова. — А можно, я сейчас прямо? Ну, как же?.. Спасибо Вам, хорошая моя! — женщина резво для её возраста побежала к выходу.

Лиза посмотрела на Дино влажными глазами и грустно улыбнулась.

Долго ещё Белзье выискивала родственные, дружеские связи посетивших этот сеанс духов, называла имена, описывала внешности видимых ею сущностей, разъясняла, убеждала и пророчила вероятное будущее к неописуемому изумлению окружающих, пока, наконец, не обвела оставшихся усталым взглядом.

— Дорогие мои! На сегодня наш сеанс закончен. К сожалению, это трубует колоссальных энергетических затрат. И, боюсь, силы мои не бесконечны. Мне было очень приятно, если я сегодня кому-то помогла. Это мой долг. Я очень надеюсь, что зародила в ваших сердцах хоть крохотное зерно истины. И мы все будем стараться стать чище, добрее, терпимее. Да хранит вас Бог!

— Лиза настолько была ошарашена происходящим, что забыла, для чего они здесь. Легонько подтолкнув Дино локтем в бок, она шепнула: — А как же мы?

Ему ничего не оставалось, как тихонько подойти к уже собравшейся уходить мадам.

— Скажите, а где Вас можно найти? Ну, где Вы принимаете?

— Принимаю? Нет, — улыбнулась она, — я не занимаюсь приёмом посетителей.

— Скажите, — Лиза не выдержала, — а как это у вас получается?

— Не знаю, я просто их слышу. Они приходят, некоторые дёргают меня за рукава, тянут меня: я… сейчас я. Я их описываю, передаю людям то, что они хотят сказать. Но всё равно не успеваю охватить всех.

— И вы, наверное, сильно устаёте?

— Иногда. Но вы ведь хотели что-то спросить? А вы уверены, что хотите (она подчеркнула) ЭТО знать?

— Что? — не понял Дино.

— То, что хотите спросить?

— В-общем-то, да, — стушевался Дино. Для неё что, секретов вообще не существует?

— Завтра на Арбате у нас закрытый сеанс. Я приглашаю Вас с Вашей дамой. Думаю, с точки зрения науки, не знаю, как историку, но вам будет очень интересно.

Она пошла к выходу.

— Подождите! А найти-то вас как?

— Очень просто. Арбат, дом архивных юношей, рядом с церковью Николая Явленного.. И не опаздывайте, ровно в 7 ворота закроются. Кстати, девушка, вы сами медиум.– загадочно произнесла она и вышла.

Свечи совсем догорали и начали одна за другой с шипением гаснуть. Дино оглянулся и, увидел, что они остались вдвоём с Лизой. Он схватил её за руку и они почти бегом выскочили на улицу.

Глава 4

Хорошо быть молодым, не задумываться о жирности съеденного мяса, количестве выпитого, а тело твоё сильное и упругое, не скованое артритами, ревматизмами послушно подчиняется твоим желаниям, — думал Борис Львович, с завистью глядя на купающегося журналиста. Игорь, фыркая, выныривал, плескался и дурачился, как мальчишка, покрикивая от студёной водной прохлады.

— Эх, жаль, фотоаппарат не захватил, — развалясь на диванах в одном халате на голое тело, сожалел Игорь. Его волосы, мокрые после купания завивались чёрными, без единой проседи, завитушками, на накаченной голой груди серебрились капельки воды, а холёное, омоложенное, лицо, светилось от счастья и наслаждения.– Такая красота! Если рай и существует, то наверняка, он именно такой.

Игорь любовался необыкновенно красивой панорамой побережья, словно сошедшей с рекламных буклетов. Узкие бухты врезались в песочный берег и там, между красных скал поросших соснами, у кромки прозрачнейшей бирюзовой воды утопали укромными, песочно-охристыми пляжами. Неприступные утёсы перемежались зевами глубоких гротов и тихих заливов. Природа словно кичилась своей первозданной красотой, что встречается только на необитаемых островах.

Солнце затуманенным апельсиновым шаром клонилось к западу, ища покой за неприступными утёсами и живописными скалами.

Домики рыбаков окрасились в нежно-жёлтый цвет как и белоснежная палуба яхты.

— Ты фотографируешь? — поинтересовался Борис Львович.

— Фотографирую — это громко сказано. Так, балуюсь понемногу. Вот только людей я не люблю снимать.

Борис Львович вопросительно приподнял брови.

— Они лгут. Передо мной, перед собой, перед временем… Совсем другое дело природа, пейзажи. Я ведь человек небедный, на путешествия мне денег хватает, но совершенно нет на это времени. Я всё мечтаю найти минут 10 и посмотреть на цветущие деревья, пройти по молодой травке, вдохнуть запах распускающихся почек — ведь завтра весны уже не будет. А вы знаете, — Игорь зачарованно глядел на затухающий закат, — фотографии восходов и заходов чрезвычайно похожи. Иной раз даже профессионал не может отличить. Хотя, какое техническое достижение может передать этот хрустальный воздух, шелестящий ветерок, плеск волн. А раздающийся на многие километры запах свежепойманной рыбы, напоминающий запах свежих огурцов, облако дыма вашей сигары или донесённый с вершин утёсов запах столетних сосен?

— Да вы романтик, батенька! — рассмеялся Борис Львович.

— Нет, — подыграл ему Завадский, — это у вас хороший вкус.

— Ты знаешь, на заре фотографии в ходу была такая история. Её рассказывали как анекдот, но доля правды в этом была. Жена одного человека была озабочена психическим состоянием своего мужа. Она упорно ходила по знаменитым докторам того времени, со слезами перечисляла признаки его помешательства, но самым главным аргументом по её словам было его желание пригвоздить к стене свою тень или зафиксировать её на волшебных пластинках. Очередное светило науки счёл его действительно сумасшедшим и посоветовал ей как можно скорее отправить мужа в психушку.

— Спустя какое-то время показ нескольких изображений, снятых с помощью света произвёл в научном мире эффект разорвавшейся бомбы. Тени были таки закреплены на металлических пластинках, а сумасшедший был никто иной, как Луи Даггер — отец фотографии. Вот так. Пройдёт немного времени и какой-нибудь другой сумасшедший придумает и как запахи передавать, и мысли… Ну вот видишь! О чём бы мы не говорили, будто по кругу ходим. Возвращаемся в одно и то же место.

— И с твоего позволения я продолжу. Хоть художник и должен быть голодным, но так и мы с тобой не художники, — хохотнул он. — Просто немного поанализируем. А анализировать лучше на сытый желудок.

Мясо, приправленное овощами, было восхитительно. Завадский привык, чтобы выглядеть неотразимо, жить в рамках почти военной дисциплины, не мог отказать себе в маленькой слабости. Как и все русские, он любил халяву. Всевозможные шведские столы со всем присущим им разнообразием и обилием он не мог обойти стороной. Сказывались, видимо, издержки советского детства. Впрочем, одинаково он любил и фирменные шмотки, обожал шикарные отели и просто умирал от богатства. Так вот, такого мяса он не едал нигде. Круглистые ломтики прожаренной в крахмале свинины с тонкой коричневатой корочкой напоминали пышные оладьи и таяли во рту. А овощи, совсем не похожие по вкусу на купленные в супермаркете синтетические, наполненные нитратами, а благоухали как в детстве.

— Не помню, кто сказал, что нашу реальность можно сравнить с луковицей. Шелуха, слой за слоем, а где-то там внутри — что-то очень важное, настоящее. И чтобы до него добраться, ой, как много слёз нужно пролить! Кому-то достаточно верхней, шуршащей шелухи. Снял её, остановился. Яйца можно красить в чудесный коричневый цвет, чего дальше-то лезть? Кому-то этого недостаточно, дальше роет. А там ещё одна, за ней следующая, ещё плотнее. И редко кто до конца доходит. Может, единицы. Вот и выходит, что реальность, наш мир — это не то, что мы видим.

— Ого! Глубоко копнули!

— Ага, сейчас ещё глубже копнём. Представь себе, чисто гипотетически, что в одной отдельно взятой стране приходят к власти сборище шарлатанов. Шайка авантюристов. В силу каких причин — это тоже ещё предстоит выяснить.

Новую власть шатает из стороны в сторону, во всём проявляется её бездарность и неспособность управлять. Новая экономическая политика вызывает отторжение, словно инородное тело. Наевшись сказками, народ начинает ненавидеть новую власть. Повсеместное искоренение религии, уничтожение храмов только подливает масла в огонь. Страна кипит — тут и там вспыхивают народные восстания. Многие дальновидные прощелыги, предвидя скорый конец, уже бегут из страны, прихватив награбленное. Оставшиеся руководители понимают, нужно что-то делать с таким народом.

Вот было бы здорово, думают они, если бы в одно прекрасное утро сто миллионов граждан проснулись бы с невероятной любовью к новой власти. Готовыми выполнять все её приказы, бросаться за неё на штыки и танки. Брат на брата ради неё. Сын на отца. Нужно было чудо. Ну, или, по крайней мере, какая-то технология массового оболванивания. Технически это возможно. Привораживают ведь тех, кто не отвечает взаимностью зельями или заговорами. Но это единичные случаи. Можно ещё задурить головы нескольким тысячам. Но этого тоже явно не достаточно. Но если бы такая технология — фантастическая, утопичная, невероятная сработала — то власть удержалась бы. И она удержалась! Значит…

— Чудо произошло? — предположил Завадский.

— Судя по всему, да. В-общем, задача была такая: каким-то образом зомбировать миллионы россиян…

— Подождите, — растерялся Игорь, — так вы сейчас всё это говорите о…

— А ты до сих пор и не понял?

— Я думал, это аллегория.

— Да нет, брат, здесь не аллегория, здесь факты. И весьма, весьма интересные. Задача поставлена, наработки определённые в этой области были, не зря же они с первых дней интересовались оккультизмом.

«Опять двадцать пять!», — Игоря начал раздражать этот пустой разговор. Жалко было потерянного впустую времени, но Лесоводский, казалось, уже ничего не замечал вокруг. Глаза его, окружённые набухшими мешками, затуманились и, глядя куда-то сквозь своего собеседника, он продолжал:

— Была, была база, которая опиралась на древние знания. И были люди, знающие, как это знание использовать, знали, как запустить передатчик. Не хватало только одного.

— Блин! — не выдержал Игорь. — Древний Вавилон какой-то!

Теперь уже он сам плеснул себе глоток вина и выпил.

— Да ты не волнуйся так, — успокоил его Борис Львович. — Вавилон говоришь? — и многозначительно протянул, — Может быть, может быть… По словам Нострадамуса Советская власть и была Новым Вавилоном и отмерил ей жизни ровно 74 года и 7 месяцев.

— А вот дальше было самое интересное. Ты представляешь себе ситуацию — в стране голод, разруха, гражданская война, транспорт парализован и тут не кто-нибудь, а ГПУ организует секретную экспедицию на Русский Север. С огромным бюджетом!

— Борис, я честно не понимаю, к чему это всё? Ну, в конце концов, что здесь плохого? Научные изыскания даже в таких непростых условиях — да это только плюс этой новой власти!

— А ты знаешь условное название этой этой экспедиции? Изучение быта лопарей!

— Кого?

— Лопари, саамы — это народность, живущая на Кольском полуострове. Но есть у них одна особенность. Вроде болезни.

— Не понял, они что туда поехали болезнь изучать?

— Так-то оно так, да не совсем. Явление это, скорее, похоже на массовый психоз или иногда его называют арктической истерией. Люди, даже пришлые, вдруг начинали говорить на неизвестном им языке, безоговорочно выполняли любые команды, исполняли странные танцы. И, главное, если человека в таком состоянии ударить ножом, то оружие не причинит ему никакого вреда. Меряченье называется этот феномен. По преданию, именно в этих местах находилась легендарная Гиперборея, прародина арийской расы. А говорить лопари эти начинали на языке предков. Протоязыке, из которого произошли все остальные.

— Подождите, так это та самая Гиперборея, которую немцы в своё время искали?

— И немцы тоже. Вот, пожалуйста, ещё одно сходство! Как и то, что практически все марши, под которые весело, с задором маршировала толпа, были национальными немецкими!

— Да ладно! — не поверил своим ушам Игорь.

— Начиная с «Мы шли под грохот канонады» и заканчивая «Маршем энтузиастов» нацисты распевали с не меньшим оголтелым фанатизмом, чем советские рабочие. Марши, брат, это олицетворение мистической, я бы даже сказал, жреческой власти. И вот самые мощные, причём враждующие режимы 20 века выбрали марши своим символом. И не прогадали! Ну, это так, к слову.

Так вот, возглавил экспедицию некий Дарченко. Личность таинственная, загадочная и, к сожалению, трагическая. Профессиональный, как сейчас бы сказали, экстрасенс, блестящий учёный, писатель, мистик и к тому же оккультист, он руководил секретной лабораторией и, как никто иной знал, что искать. Арктическая прародина, эта географическая сестра Атлантиды предположительно находилась именно в этих местах, на Кольском полуострове.

Гиперборейцы представляли собой высокоразвитую цивилизацию. Они умели строить летательные аппараты, знали секрет атомной энергии, владели магией и умели управлять силами природы.

Растительность за Полярным кругом сам знаешь какая — ягель да берёзки карликовые. А тут вместо корявой и скудной растительности пред глазами экспедиции открылся вид на потрясающей красоты скалы, роскошные деревья и дивное зеркальное озеро. Крупные грибы-ягоды поражали своими размерами и количеством, немыслимыми в приполярной тундре.

— Неужели Земля Санникова? — неуверенно произнёс Игорь, вспомнив зачитанную в детстве до дыр книгу о затерянном в Северном Ледовитом океане уголке дикой природы, сохранившимся с доисторических времен.

— Почти, только более реалистичная. Прорабатывалась версия о загадочном источнике тепловой энергии. Возможно, именно его искал Дарченко. Воздействие на организм этой силы и вызывает галлюцинации или неописуемое чувство ужаса, приступы той самой арктической истерии, которые многие приравнивают к состоянию зомби. Чем не психотронное оружие? Для свершения мировой революции совсем неплохо было бы иметь такое генерирующие устройство.

— Ну и как, нашли источник? — заинтересовался Завадский.

— Много чего нашли. 70-метровое изображение распятого человека, напоминающее негатив, чего стоит! Возможно, именно такие контуры и остаются на поверхности твёрдых тел после ядерного взрыва. Древнюю обсерваторию, лабиринты, жертвенные сооружения, наскальные рисунки и даже пирамиды, которые оказались древнее египетских.

— Нашёл, значит?

— Нашёл. Иначе, как объяснить, что через 15 минут после вынесения приговора, Дарченко расстреляли, как и остальных членов этой экспедиции.

— Подождите, Борис Львович! — по-мальчишески запальчиво заговорил Игорь. — Если он действительно нашёл прародину человечества, почему это замалчивают? Это же сенсация мирового масштаба!

— А ты не понимаешь? — грустно произнёс Лесоводский. — Это же все устоявшиеся догмы летят коту под хвост. Культурные, исторические и, в первую очередь, религиозные. Получается, всё, чему нас учили верно с точностью до наоборот. Вот такая вот история, — выдохнул Борис Львович.

— Да уж, много интересного вы мне тут понарассказывали.

— Теперь-то ты понял, что это не просто бредни старушки на завалинке?

— Борис Львович, но если всё это секретная информация, откуда вы знаете такие подробности?

— Знаешь, мой дорогой, если есть тайна, ею обязательно захочется поделиться. А имеющий уши да услышит. У меня один учитель был, так вот он постоянно говорил «Запускайте ежа в мозговую коробку!». Вот у меня всю жизнь этот ёж и шебуршит там, — он постучал пальцем по темени. — Эх, много, друг Горацио на свете, что и не снилось нашим мертвецам, — и дружески похлопал Завадского по плечу.

— Мудрецам! — улыбнувшись, поправил его Игорь.

— Да какая разница!

— Борис Львович, простите мне моё тугодумие, но я так и не понял — я-то здесь при чём? Неужели вы готовы снарядить очередную экспедицию, а меня пророчите на роль Дарченко? Сразу скажу, — это не по адресу.

— Ты в детстве кем хотел стать? — ох уж эта манера отвечать вопросом на вопрос. Игорь поймал себя на том, что какая-то снисходительная улыбка не сходила у него с губ.

— Я вполне серьёзно, кем?

Игорь на мгновенье задумался.

— Было нас три друга, закадычных таких, что даже кровью братались. Чтобы навсегда вместе, даже когда женимся. Пацаны были, — он усмехнулся. — И вот после школы хотели все вместе на исторический податься. Ну, вы понимаете, археология, раскопки, приключения в духе Индианы Джонс. Искать сокровища, города, как Шлиман. Но не срослось, героем я не стал.

— Ну, видишь, как замечательно всё срастается. В жизни всегда, как говорится, есть место подвигу. Нужно просто вовремя появиться в нужном месте и в нужное время.

И добавил шёпотом:

— Мы не должны дать им возможность воспользоваться этим.

— Да чем, Борис Львович?

— Тем, что привёз Дарченко из экспедиции. Артефактом.

— А почему вы думаете, — Игорь решил включиться в игру и тоже перешёл на шёпот, — что им уже не воспользовались, ведь столько лет прошло?

Лесоводский помахал головой.

— Нет, если бы это было так, ты бы уже видел мир совершенно другим. Последствия были бы необратимые. Тех людей, что знали как действует передатчик уже давно нет в живых. Иначе зачем Им было проводить психотехногенные эксперименты с Башкировским. Помнишь, вся страна вертела головами у телевизоров и воду заряжала? Тогда была попытка подавления у людей левого полушария, шло манипулирование, массовая промывка мозгов. Но Башкировский канул в прошлое, что-то там не заладилось, потому что передатчик всё это время работал с переменным успехом. И именно сейчас (и у меня есть все основания так полагать) возможно его техническое завершение. Вся теоретическая база уже разработана и испытана и вот-вот он заработает на полную мощность.

— Бред какой-то! — Игорь устало потёр глаза.

— В тридцать седьмом про лагеря тоже большинство сказало бы — бред.

— Да как он, этот передатчик хоть выглядит? Как пуговица, как пушка или как авианосец?

Закат тем временем краснел, окрашивая неопрятно раскиданные по небосводу клочки розоватой ваты облаков. Домики рыбаков из жёлтых тоже постепенно становились розовыми, порозовев — темнели, пока окончательно не растворились в опустившуюся на побережье мглу. Пришло время новой разноцветной ночной жизни. Проснувшиеся отели мерцали всеми цветами радуги и невесомо парили в окружении собственных огней миниатюрными островками, крошечными независимыми Лапуту, связанных между собой ёлочными гирляндами дорог.

Глава 5

— Мясо фазана должно созреть. Вот провисит он денька три, выпотрошенный, в пере и только после этого его можно ощипать и коптить. А древесину тоже надо подобрать особенную. Тут только грецкий орех и подойдёт. Можно и замариновать. Суток пять его продержишь в уксусе, винцом зальёшь, специй разных подбросишь. А как готово будет, мясцо-то, можно и запекать. В сливочном соусе. Потом ломтики, тончайше нарезанные, насколько это возможно, раскладываешь ровненькими такими рядочками, зеленью изумрудной проложишь и под винцо.

Я бы вообще сравнил приготовление этой птицы с холстом художника. На мясо, которое само по себе хорошо, только добавляешь оттенки, мазки. Оно будет брать всё, что ему не предложишь. Только предлагать надо осторожненько, чтобы не испортить всю картину. Фазан и лук любит, и бекон, и трюфели. Но в сметане с шампиньонами, а лучше белыми грибами — это уже не мясо, это песня получается!

Машина резко дёрнулась, медленно прокатилась по инерции, устало фыркнула и остановилась.

Водитель в отчаянии стукнул ладонями по рулю и заковыристо выругался.

— Бать, — развернулся к нему любитель фазанов и заметил с укоризной: — Ну сколько раз я тебе говорил, продавай ты эту колымагу.

Машина глухо урчала, но заводиться отказывалась.

— Легко сказать продавай, она ж, почитай, как дитё мне. Я на ней полстраны исколесил и ещё столько же проездит.

Сидящий рядом с водителем грузный человек в тёплой камуфляжной куртке без знаков отличия занервничал и, повернувшись назад, сказал кому-то:

— Ну, ты видел? Я ему и джип хотел купить, а он ни в какую. Никак не может с этим шерпаком расстаться! Ему же, как гранёному стакану — триста лет в обед!

Из глубины салона выплыло худое, узкое лицо обтянутое лыжной шапочкой.

— Люди в этом возрасте весьма консервативны в своих привязанностях, не правда ли?

— Да на кой он мне, этот джип? — вскипел водитель, сдвинув с потного лба кепку. — Мне ж не перед девками красоваться. А наши дороги любят наши машины. Верняк!

— И безнадёжно патриотичны, — закивал худой.

— Вот и оставайся со своим «верняком», а мы с Виноградычем ногами дотопаем, — грузный вывалился из машины и, смачно, до хруста, потянувшись, крякнул от удовольствия. Природа пробуждалась, тоже потягивалась, зевая, но томно и нежно, словно молодая любовница. Свежий утренний ветерок пьянил ароматом черёмухи, молодой травы и нёс издалека по близкой воде звон соловьиных трелей. — Вытрухайся, едрёныть, — он распахнул заднюю дверцу, — тут километра полтора осталось. Прогуляемся.

Потёртый в проплешинах чехол с надёжным, проверенным годами Ремингтоном, приятной тяжестью лёг на одно плечо. Взвалив тяжёлую охотничью сумку на другое, он вдруг выпрямился и замер, чертыхнувшись. Где-то глубоко под камуфляжной курткой тоскливо заныло. На всякий случай он взялся за козырёк бейсболки и резким движением развернул её задом наперёд.

— Говорил я тебе, надо было на служебной?

Виноградыч с сочувствием посмотрел на покрасневшие уши старинного друга. Сам невысокого роста, в обтягивающем спортивном костюме, ещё больше подчёркивающем чрезмерную худобу, он был похож на подростка. Юношеская улыбка, казалось, навсегда затаилась в уголках блестящих, с искринкой, глаз. И только глубокие, прорезающие лицо морщины выдавали его возраст. В руках он держал прозрачный пакет, сквозь который просвечивала нехитрая сложенная телескопическая удочка со спиннинговой катушкой.

— Да, понимаешь, осечка тут у меня вышла.

— Вроде стрелять не начал, а уже осечка? — с неизменной смешинкой в глазах поинтересовался Виноградыч.

— Ружьё, пока первую дичь не увидишь, заряжать нельзя. Удачи не будет.

Генерал, как любой охотник, был очень суеверен и свято верил в приметы, известные только посвящённым в таинство охотного дела.

— А оно, что, заряженное? — с опаской спросил Виноградыч и немного посторонился.

— Да ты не бойся, — натянуто хохотнул генерал, — не выстрелит. А противоядие я уже принял.

И он загадочно показал на перевёрнутую бейсболку.

Виноградыч недоумённо пожал плечами. Охоту он не любил и не понимал. Вот рыбалка — совсем другое дело. Посидеть на берегу с удочкой сродни медитации. Глядя на дрожащий поплавок можно расслабиться, привести мысли в порядок. И, вжав голову в плечи, ёжась от утренней прохлады, он засеменил к зарослям кустарника.

— Батя! — крикнул генерал. Из-под капота показалось перепачканное лицо отца. — Поезжай прямо в заказник! — и шутливо погрозил пальцем. — Без нас не начинайте!

Батя махнул рукой и генерал, широко переставляя ноги в высоких офицерских ботинках, тяжело зашагал по меже, догоняя друга.

Над узкой речушкой, окаймлённой порослью дикого орешника с бледными листьями, колыхался туман, тянулся полосой над редкими камышами.

— Ну, давай, выкладывай, — шмыгнув, перешел на деловой тон генерал, — что за посмешище учудил наш Старик на весь мир? Вы-то куда смотрели?

— Ты же знаешь, как трудно работать в таких условиях. Нам блокировали все каналы, эти люди тоже не лыком сшиты. А Он, как выпьет, сам не свой становится.

— Блокировали им! — буркнул генерал. — Работать надо лучше! Идти на шаг впереди. Предвосхищать, так сказать, события. С меня же голову снимут! Все вместе загремим под фанфары!

Загреметь под фанфары, даже со всеми полагающимися по рангу почестями, ему, пережившему не один режим, совсем не хотелось. Вся эта хвалёная демократия ничуть не лучше так и не постренного социализма. Мало что изменилось. Вот только первые лица страны раньше не позволяли себе выкидывать такие фортели. Устраивать песни-пляски под американский оркестр — это же ни в какие ворота не лезет! Да ещё и Курилы ни за хрен собачий собрался япошкам возвращать!

А всё от того, что народ всегда делает самый худший выбор из предоставленных. Народу ни в коем случае нельзя доверять его же судьбу. Неужели никто не замечает очевидного? Делать хорошую мину при плохой игре и оправдываться, что страна движется намеченным демократическим курсом, слава Богу, не наша задача. Есть специально обученные люди. Поиграли в демократию — и будет. Пора заканчивать этот балаган!

Он вытащил из кармана сигарету. Бороться с давней привычкой нелегко! Курить хотелось страшно, но — бросать, так бросать и, покатав её между жёлтыми, изъеденными никотином, пальцами, он жадно потянул носом заманчивый запах. Когда-то он выкуривал по три пачки в день и бросал уже раз двадцать и это был очередной период отвыкания. Уже три дня держался, решив окончательно не идти на поводу у вредной привычки. Сигареты всегда помогали ему думать и теперь, лишив себя возможности курить, он доставал табачную палочку и нюхал.

— Ладно, давай дальше. Отчёт по проекту готов?

— Уже у тебя на столе. И информация в нём весьма интересная.

— Миша, ты всего лишь руководитель проекта, — отрезал генерал. — Выводы будут делать другие люди.

— Извините, товарищ генерал. В-общем, всё, как мы и предполагали, но гораздо серьёзнее. Редуктивный анализ мозга…, — начал худой.

— Михал Михалыч, ты же не анализы принёс! Давай без этих ваших докторских терминов. Генерала всегда раздражала привычка доктора дотошно разбавлять свои доклады излишней и непонятной медицинской терминологией.

— Так вот, — не обращая внимания на грубую прямолинейность друга, а, скорее, привыкнув за долгие годы службы, хоть и в разных ведомствах, продолжил доктор, — в результате исследований, у неё обнаружена гипертрофированная, просто патологическая ненависть к лицам славянской национальности.

— Нет такой национальности, — снова буркнул генерал.

— Что, прости?

— Нет, говорю, такой национальности. Есть славяне.

— Славяне есть, а национальности нет? — съязвил доктор.

— Пока, — многозначительно произнёс генерал и вдруг замер на месте, приняв стойку, как охотничья собака и устремив взгляд в сторону нетронутой низкой травы с редкими желтыми стеблями.

Доктор невольно остановился и прислушался. «Ко-гок-ко-гок» раздалось в траве какое-то бормотание. И вдруг резкий, оглушительный треск крыльев разрезал воздух и великолепный, упитанный фазан, яркий, медно-рыжий с черными и белыми отметинами, свечой взмыл вверх.

— Это ж надо, при его яркой окраске и так маскироваться, — восхитился генерал и тоскливым взглядом проводил удаляющуеся птицу. — Поедим мы сегодня всё-таки петушка в сметанном соусе!

Настроение его сразу улучшилось, дичь увидена — примета не сработает. И он весело двинулся дальше, тяжело перешагивая через упавшие стволы осин с бурой мрачной листвой, которые немного омрачали окружающий легкомысленный пейзаж.

Лёгкий ветерок шевелил листья орешника. Они дрожали и разворачивались на ветру бледным отливом, похожим на солнечные блики.

— Продолжай, — приказал он еле поспевавшему за его широкой поступью Виноградычу.

— Помнишь, в своё время Леди — Железная босоножка обмолвилась, что на территории России, с точки зрения экономики, целесообразно проживание 15 миллионов человек?

Генерал угукнул.

— Эта пошла ещё дальше. Она считает, что достаточно и 5—6 миллионов. Пару миллионов на обслуживание Транссибирской магистрали, кратчайшего пути в Европу, а остальным остаётся обслуживание самых грязных производств — химических, металлургических. Ну, и ядерных могильников, конечно.

— Занятно, — протянул генерал, помолчал немного, думая о чём-то о своём и вдруг тихо напел низким голосом:

Ловко прыгает Мадлен,

Ножкой дрыгает Мадлен.

Шалунья, резвунья

По имени Мадлен.

Ладно, хватит лирики, пошли дальше. Только не размазывай, давай самую суть.

— А далее идёт подтверждение Теории о золотом миллиарде.

— Ну, это старо. Русские, конечно, в этот миллиард не вошли.

— Безусловно, — отметил доктор, тяжело дыша от быстрой ходьбы. — Северные народы по её мнению, сами себя истребят алкоголем, сигаретами, наркотиками. Старики и так скоро вымрут, поэтому надо приниматься за молодёжь и детей.

— Хорошо, а как быть с теми, которых не берёт ни алкоголь, ни разврат?

— С мусульманами? А с этими всё вполне традиционно. Войной.

«Редкостная сучка», подумал генерал и, не удержавшись, снова вытащил сигарету и, щёлкнув дорогой зажигалкой, прикурил её.

— Товарищ Лоскутников, — укоризненно посмотрел на него Доктор.

— Цыц! Я и сам знаю, — генерал жадно затянулся и, стыдясь своей слабости, впечатал сигарету в мокрую траву. — Извини, продолжай.

— Далее в отчёте следует, что её возмущает, что Россия обладает самыми большими в мире запасами полезных ископаемых. Этими запасами, считает она, должно распоряжаться всё человечество, а не одна страна.

— Всё человечество под присмотром Соединённых штатов?

— Конечно. И боюсь, выводы из этого всего неутешительные. Война в Косово, которую они развязали, это только первый шаг к установлению контроля над Россией.

— Ну, это ещё бабушка надвое сказала. С агентом разобрались?

— Этот цээрушник пытался хвалиться, что их люди прекрасно осведомлены о наших лодках. Ведут наблюдения за действием каждого члена экипажа. И состояние оружия для них тоже не секрет.

— А не блефует?

— Да в том-то всё и дело, что нет. Привёл в доказательство точки нанесения ударов.

— Ну, тогда объясните ему, что просвечивание ядерных субмарин впечатляет. Зато мы можем наведаться ненароком, прогуляться, так сказать, по «мозгам» Президента США или Генерального секретаря.

— Уже намекнули.

— И что он?

— Предложил дружить и обмениваться информацией.

— Ну-ну…

Тут неожиданно речушка круто забирала вправо и перед ними встали густые непроходимые кусты, за которым виднелся тёмно-зелёным фоном сосновый лесок. Потянуло дымком. Где-то совсем близко находился заказник.

И тут случилось нечто, что начисто лишило генерала поднявшегося было настроения.

Низкое, мрачное уханье невероятной мощью раздалось из леса и прокатилось по воде. Доктор от неожиданности присел, озираясь по сторонам, а Генерал побледнел и вновь потянулся к карману. Жуткие вопли переросли в стоны, перетекали в истеричные рыдания, ухали и скрежетали так что кровь стыла в жилах. И, наконец, взвизгнув напоследок, стихли.

— Не хотел бы я оказаться в этом месте ночью, — глаза Доктора блестели от восхищения. — Теперь я понимаю наших предков. При желании эти звуки можно было принять и за голос лешего, и за полчища духов умерших, особенно ночью. У страха, как известно, глаза велики.

И, увидев, что генерал снова нервно дымит сигаретой, забеспокоился:

— Я понимаю, ты расстроен, испуган… Крик филина тяжёлое испытание и для человека со здоровым сердцем, а уж с твоим и подавно! Но не надо курить! — попросил он.

— Зря идём! — Лоскутников сильно затянулся, держа сигарету в кулаке. — Не будет сегодня удачи. Не к добру это.

— Вот уж не думал, что охота — такое нервное занятие, сплошь построенное на приметах и суевериях. Тайный орден какой-то!

Уворачиваясь от клубов сигаретного дыма, Доктор вёл друга, бережно держа его под локоть. Они обошли непроходимый зелёный вал и вошли в молодой сосновый лесок. Совсем недалеко послышался многоголосый лай собак. Казалось, собаки соревновались, кто кого перелает.

— Что-то насчёт этой странной эпидемии удалось выяснить? — осторожно освобождая локоть, спросил Лоскутников.

— Да, немного. Она сама поверхностно владеет темой. Но, как мы поняли, к косовским солдатам было применено некое химическое соединение, в одночасье меняющее структуру клеток крови.

— Ну, я же просил! — взмолился генерал.

— Всё очень просто, — терпеливо продолжал Доктор. — Человек теряет иммунитет и может погибнуть от любой, даже самой пустяковой, болячки. Это всё, что удалось узнать. Да, и ещё, — он остановился и на всякий случай осмотрелся вокруг. — В СМИ начинает просачиваться кое-какая информация о наших изысканиях.

— Что-то конкретное?

— Нет, так, домыслы, расследования особо ушлых журналистов. Поговаривают, снос гостиницы «Москва», якобы, с какими-то тайными планами управления коллективным сознанием связан. Не думаю, что они накопают что-то серьёзное, но всё-же…

— Да снести её к чёртовой матери, чтобы не мешала урезонивать этих клоунов из Думы! Директива уже спущена, действуйте по отработанному сценарию. Пусть ваши люди подбросят часть информации кому-нибудь из мадригалов, например, Стародворской. Её давно уже никто не воспринимает всерьёз. Она озвучит, потом все вместе посмеёмся, — задумчиво произнёс генерал. — Эта схема всегда работала.

— Понял, — Михаил Михайлович вдруг снова улыбнулся и нерешительно спросил:

— А ты знаешь, как тебя подчинённые называют?

— Да знаю! — недовольно буркнул генерал. — Только тот Мэрлин волшебником был. А я больше с наукой дело имею. Хоть и не в чести у нас астрология, а результаты свои приносит.

— Говорят, ты столы дубовые умеешь двигать. Мы вот с тобой уже лет тридцать вместе работаем, а я ни разу не видел.

— Да враки всё это. Твои люди вон что вытворяют, мне такое не снилось.

— Я их по всей стране отбирал, — Доктор не скрывал гордости. — Потом годами с ними работал, развивал, направлял в нужное русло природные данные.

— Миш, — первый раз генерал назвал Доктора по имени. — Если мне прикажут запустить механизм, я даже не знаю, смогу ли. Да и против Главного пойти не смогу, несмотря на его художества. Я же его сам выдвигал, каждый шаг просчитывал. Да только сейчас его карты больше неприятности показывают. Я думаю, это конец.

«Конечно, конец, — думал Доктор, — ведь приказ уже получен и мои люди уже обрабатывают, сжимают направленными лучами, вызывая болезненные спазмы, и без того измождённое сердце Старика. А вот личные привязанности в нашем деле только во вред. Сдаёт генерал. Ох, сдаёт…»

А вслух произнёс:

— Конец — это всегда начало чего-то. Ты лучше скажи, карту Оператора составил?

— Составил, — пыхтел генерал. Охотиться ему расхотелось, азарт, который так будоражит кровь, пропал. — Есть некоторые нестыковки, но на сегодняшний день это лучшая кандидатура.

— Вот и славненько, остальное мы доработаем.

Поохотиться в тот день так и не удалось. Шальная пуля неосторожного загонщика попала генералу аккурат в самое темечко, снеся пол-головы. Хоронили его в закрытом гробу, со всеми полагающимися почестями. Под фанфары.

Глава 6

Григорий ехал на службу. Его трясло и подбрасывало совсем не от того, что угораздило сесть чуть ли не на самое отвратительное место — на колесо, а от выходивших алкогольных паров, с дрожью покидавших тело.

Если раньше Григорий был канунщиком, как презрительно называла его покойная жена, по той причине, что праздники, дни рождения и прочие даты, коими изобилует календарь, он начинал отмечать далеко накануне, за три-четыре дня, то после её предательской измены, возлияния его стали ежевечерними. Нет, вдовцом он не был, а жена, живая и здоровая, согласно новому статусу сейчас выглядела так, как не выглядела за годы жизни с ним. Известное дело, на следовательскую зарплату не пожируешь. Но обида и горечь предательства засела острой занозой в его сердце настолько, что он просто похоронил её для себя и называл её только так, а не иначе.

Изменила бы по тихой, он такой, простил бы. Ан нет же; её роман развивался страстно, на глазах у всех соседей, которые ехидно перешёптывались ему в спину. Да ещё с кем? С быстроразбогатевшим, из бандюганов, воротилой. Вот тогда-то он и ушёл. Тихо. Без криков и ненужных разборок. Взял свои вещи и перебрался в коммуналку, где его никто не пилил, не клял на чём свет стоит его работу, не приносящую денег и где можно в тишине хлопнуть стакан водки, а то и два и, как он выражался, под аккомпанимент «тоски зелёной», забыть про трупы и кровищу. А самое главное, не думать про этот унизительный плевок в самую душу.

Зато служил он преданно, до самозабвения. Не выслуживаясь, особо не выпячиваясь, но честно, что само по себе было большой редкостью.

Неуживчивый и импульсивный характер давал о себе знать — друзей у него не было, на работе его недолюбливали, взяток он не брал, а чрезвычайно обострённая привычка говорить правду никому в наше время не добавляет симпатии, тем более в славящемся своими нравами ментовском братстве.

Да ещё имечко с фамилией добавляли проблем. Угораздило же родителей так его назвать! Григорий Отрепьев! Гришка Лжедимитрий. Монах. Самозванец. И быть бы ему предметом зубоскальства и издёвок за созвучность с историческим персонажем, если бы не кулаки, которые отросли раньше, чем он выучился читать.

«Пивка бы, — думал Григорий, — холодненького, бочкового!». Он сглотнул и заботливо погладил сумку, холодившую колени. Да и курить хотелось ужасно. Прикрыв глаза, он представил, как наливает в стакан оживляющую влагу и почувствовал, как от монотонного покачивания его уносит в сладостные объятия сна.

Троллейбус, забитый под завязку туристами, опаздывающими студентами очередной раз дёрнулся и резко остановился.

Задремавший было Григорий открыл глаза и сонно щурясь, огляделся по сторонам. Нет, не приехали, можно ещё подремать. Он снова закрыл глаза и сонная истома сладко разлилась по всему телу.

И тут же раздался пробирающий до внутренностей истошный женский крик. «А-а-а, — заливистой трелью звучало в ушах. — Падаем!».

Отрепьев клюнул носом и открыл глаза. О том, что происходило дальше, он помнил с трудом. Когда-то в одной из умных книжек, он вычитал, что в минуты опасности в человеческом организме включаются скрытые способности. То ли работа мозга ускоряется в тысячи раз, то ли внутренняя программа формирует вокруг себя свои ощущения пространства и времени. Вот так и сейчас всё происходило совсем не с той скоростью.

Как в замедленной киносъёмке он видел, а скорее, ощутил, как троллейбус, дёрнувшись, накренился и со зловещим скрежетом стал плавно уходить носом вниз. Машинально вцепившись, как за спасительную соломинку, в поручень впередистоящего сидения, Григорий с силой потянул его на себя, словно пытаясь вытянуть, затормозить сползающий троллейбус.

Как в калейдоскопе мелькали лица с раскрытыми в беззвучном крике ртами. В воздухе, как в невесомости орбитальной станции летали дамские сумочки, пролетела клетчатая кепка. Пассажиры, стоявшие на задней площадке кубарем скатились по проходу и оказались сверху огромной кучи-малы человеческих тел. Крики слились в сплошной гул. Отрепьев разглядел, как из этой массы с ужасом в глазах тянула к нему руку, моля о помощи, какая-то женщина. Но он не мог действовать с такой же скоростью, оценивать он начнёт позже.

Троллейбус ещё раз тряхнуло и он замер. Передняя часть была заполнена шевелящейся человеческой массой, стонавшей, матерящейся и рыдающей. Григорий один из немногих сумел задержаться наверху и смертельный перевес был явно не в их пользу.

Он глянул в окно. Откуда-то из под колёс змейкой расползалась трещина, стремительно приближаясь к противоположной стороне улицы.

— Бензином пахнет, — вывел его из оцепенения истеричный визг. В нос ударил удушающий запах. В тот момент ему даже не пришло в голову, откуда в троллёйбусе взяться бензину?

— Никому не курить! — невпопад приказал Отрепьев и вдруг заметил рядом с окошком неприметную табличку «В случае аварии разбить стекло молотком». Обшарив взглядом пространство вокруг, молотка он не обнаружил, зато наткнулся на другую, чуть меньшую табличку, которая гласила: «Молоток находится у водителя».

— Ёхана булочка! — ругнулся Григорий. Думай, думай, заставлял он себя. Он попытался просунуть опухшие трясущиеся пальцы под резиновую прокладку стекла, чтобы выдернуть, а затем выдавить стекло, но та, как приклеенная, не сдвинулась с места. Сумка эта ещё мешает, плечо тянет… Сумка! Тут он вспомнил, что тянуло в перекинутой через плечо сумке. Бутылка шампанского, редкого, дорогого! Мужикам вёз, день рожденья все ж! И подлечиться не мешало бы после вчерашнего. Да видно, не до лечения будет.

Он размахнулся и с криком «Глаза берегите!» одним прицельным ударом увесистой бутыли, вышиб стекло. Бутылка, не разбившись от сильного удара вместе с сумкой полетела вниз, где на самом дне, метрах в десяти, воткнувшись искорёженной кабиной в песок, лежал сорвавшийся уже КАМАЗ, из пробитого бензобака которого вытекала с бульканьем прозрачная радужная жидкость. Но Григорий этого уже не видел.

Мелкие осколки стекла осыпали его, сдирая кожу. Голыми руками, не обращая внимания на заливающие кровью руки, он вытащил длинные кривые кинжалы стекла и осторожно выглянул в окно.

Троллейбус висел, сдерживаемый тормозами, безвольно качал обесточенными усами, зацепившись задними колёсами за самый край глубокой расщелины.

— Давай по одному! — скомандовал он и протянул руку висевшему на поручне студентику. Тот осторожно отцепился и резво оказался у спасительного выхода. Троллейбус закачался и снова раздались крики.

— Тихонько, тихонько, сынок, — почему-то сказал Отрепьев, хотя молодой человек был ненамного моложе его самого. Достаточно было одного резкого движения, чтобы эта консервная банка превратилась в братскую могилу.

Подсадив парня, он тоже осторожно выполз наружу.

Прямо перед ним, блестя тонированными стёклами и дыша тупым рылом в зад чудом удерживающегося троллейбуса стоял новёхонький чёрный Хаммер. Чёрный, будто только сошедший с конвейера, он лоснился своими упитанными боками в пробивающихся сквозь тучи солнечных лучах. Его передний бампер венчал валик лебёдки со стальным тросом.

Григорий не задумываясь схватился за крючок.

— Эй, — крикнул он водителю тяжеловеса, — разматывай лебёдку!

Трос ослаб.

— Уходи отсюда!

Из машины выскочил человек и замахал руками. На лацкане его дорогого пиджака мелькнул депутатский значок.

— Уже вызвали, кого надо! Сейчас всё поползёт, уходи!

— Глеб Николаевич, но там же люди! — выскочила из другой двери девушка. — Надо срочно…

— В машину, я сказал! — приказал депутат. — Поехали, поехали, разворачивайся, — крикнул он водителю. Тот послушно включил мигалку, но тут раздался угрожающий скрежет. Они дружно подняли глаза и застыли в удивлении. Фонарный столб на тротуаре качнулся и медленно стал заваливаться.

Отрепьев, не медля ни секунды, схватил крючок лебёдки и с быстротой молнии продел его в кольцо, торчащего из вмятины заднего бампера троллейбуса.

Лиза вскрикнула, увидев, как под тяжестью столба компрессор, оставленный строителями у обочины дернулся и бесшумно провалился под землю, оставив после себя клубы вздыбленной пыли. Пыль моментально осела, потому что вслед за этим упругий фонтан захлестал из недр образовавшейся ямы. Видимо, компрессор повредил водопроводную трубу и вода хлестала, летним радужным дождём омывая всё вокруг. Тем временем столб, не чувствуя никакой преграды, продолжал заваливаться, пока не повис безвольно на трамвайных проводах, которые опасно заскрипели, заскрежетали, растягиваясь, вот-вот норовя лопнуть.

— Заднюю! Жми! — яростно крикнул мокрый насквозь Григорий. Хаммер завизжал, до дыма прокручивая на месте колёсами, трос натянулся и в воздухе остро запахло жжённой резиной.

Столб ещё немного повисел, зацепившись за провода и, разорвав их, рухнул, разбрасывая фонтаны искр, намертво прижав троллейбус к осыпающемуся склону расщелины.

Где-то невдалеке завыла пожарная сирена, в небе стучал пропеллером вертолёт спасателей и со всех сторон подтягивались кареты скорой помощи. Крики, слёзы, визг тормозов смешались в один сплошной гул. Отрепьев устало опустился на бордюр.

— Да выключи ты уже свою тарахтелку! — махнул он рукой водителю.

— Слушай, тебе в больницу надо, — рядом на корточки опустился депутат.

— В смысле, псих? — попытался пошутить Григорий. Его по-прежнему трясло, только теперь от пережитого стресса. «Вот тебе, Отрепьев, и именины! Считай, что заново родился». Он шмыгнул носом и грязной рукой размазал кровь по лицу.

— Ты в крови весь, может, ранен?

— Да пошёл ты! — зло огрызнулся Григорий.

— Ну, как знаешь, — депутат отряхнул и без того чистые брюки и скомандовал: — Лиза, в машину!

Всё это время стоявшая рядом девушка с участием попросила:

— Поезжайте в больницу, вам порезы промоют. Заражение ведь может быть.

Тем временем на Проспекте образовалась гигантская двухсторонняя пробка и машинам скорой помощи приходилось пробираться до места происшествия по тротуарам. Магистраль власти была забита.

— Освободите полосу! — потный гаишник с рацией в руках бегал и махал руками. — Освободите резервную полосу!

Фуражка его сдвинулась на затылок, обнажив вспотевший лоб.

— Кортеж едет! — беспомощно развёл он руками.

— Ты что, придурок, какой кортеж? Куда? — Отрепьев кивнул с сторону ямы почти во всю ширину проспекта и увидел преинтереснейшую картину. Возникшие как из-под земли вездесущие журналисты с камерой, нацеленной на депутата уже брали интервью, по горячим следам освещая происходящее.

— А что мне оставалось делать, там же люди! — донеслось до Отрепьева. — И что такое груда железа, даже такое дорогого, по сравнению с человеческими жизнями!

— Вот урод, ёхана булочка! — сплюнул Григорий и вдруг он увидел, как за стайкой журналистов, прямо у них под ногами, змеится, расползается зловещая трещина.

— Все быстро на середину дороги!

Компания обернулась на крик, ничего не понимая. И тут же схваченный за шиворот депутат отлетел, отброшенный резким ударом за бронированный Хаммер. — Ты! — крикнул Отрепьев девушке, — давай туда же!

Трещина, разрывая тротуар, подползла к основанию сталинской высотки, замерла, и через секунду витрина модного бутика покрылась мелкой сеткой, словно задрапированная ажурной гипюровой тканью и со стеклянным звоном вылетела, рассыпавшись мелкой крошкой.

Дом охнул, именно охнул так, что памятная мемориальная доска у подъезда лопнула на две неравные половины. Все вокруг замерли в ожидании, слушая этот страдальческий звук, только пожарные и врачи скорой помощи не обращали на это внимание и продолжали вытаскивать раненых, промывать раны и накладывать повязки. Люди стояли, задрав головы и ждали самого ужасного, что только может произойти.

Но дом устоял.

Глава 7

— А граждане всё продолжают послушно тянуться к избирательным урнам. И, к своему великому изумлению отдают свой голос за претендента, которого ещё недавно кляли на чём свет стоит за все издевательства, что он уже над ними проделал. А ведь выбор был. Небольшой, но был ведь!

А хочешь, я тебе расскажу сценарий следующих выборов? Игорь замотал головой.

Появится никому неизвестный, не имеющий ни политической платформы, ни какой-то существенной программы. Так… из серии «Куда идём мы с Пятачком большой, большой секрет» и к невероятному удивлению женщин, пенсионеров, в-общем, избирателей, не склонных к аналитическому мышлению и шатких в психологическом плане с необъяснимым упорством голоса отдадутся именно ему.

Кто более-менее догадывается, что это хорошо обставленная фикция, ничего сделать не могут. Не тот уровень. И всё, стадо избрало пастуха, угодное хозяевам этого стада.

Далее произойдёт следующее, сценарий беспроигрышный и срабатывал не один раз. Чтобы публику целиком занять, отвлечь её и как-то поднять рейтинг новоиспечённого лидера, нужно устроить яркое, громкое и интригующее представление, которое всколыхнёт волну национализма и террористов начнут мочить в сортирах. Взрывы домов мирных граждан тоже подойдут. Цель оправдывает средства.

К твоему сведению, последним государственным деятелем, честно и действительно демократическим путём пришедшим к власти был Адольф Гитлер. Вот так уважаемые пассажирынашполётзаканчивается…

Лицо Бориса Львовича как в знаменитом клипе Майкла Джексона, вытягивалось, изменялось, то приобретая усики под носом, чёлка отрастала, становясь похожей на характерную гитлеровскую, то, плавно перетекая, обрастало женскими чертами лица, пока окончательно не превратилось в вульгарного вида блондинку, мурлыкающую приятным голоском и требующую пристегнуть ремни. Тяжёлая и страстная, она наваливалась всей массой своего, раздувающегося, как воздушный шар, тела и прижимала, вдавливала распятого в кресле Завадского.

Игорь вскрикнул и с трудом разлепил один глаз. Сквозь студенистую дрёму стали вырисовываться очертания кресел, спина стюардессы в проходе и даже тягучие, заволокшие непомерную бездну под ними, тучи в иллюминаторе.

Завадский не выспался. Несколько часов тревожного забытья, которые и сном-то назвать нельзя, не принесли организму желанного отдыха. А он привык спать помногу и долго. Его работа требовала постоянно быть в хорошей форме, недаром он слыл самым стильным ведущим. Но сегодня выспаться явно не удастся. И о тренажёрном зале можно забыть. Вечером прямой эфир, а ещё надо кое-что проверить.

Не то, чтобы он поверил во все эти россказни Бориса Львовича о заговоре, артефакте и прочей лабуде, но всё же в его словах была какая-то логика. Иллюзорная, но была. Этого материала хватит, чтобы из мухи сделать слона, уж это он умел. Чутьё его ещё никогда не подводило.

— Домой, Игорь Николаевич? — водитель предупредительно открыл дверцу служебной машины и, держа зонт над шефом, нерешительно топтался на месте.

— Нет, Илюш, сейчас не домой. — Игорь пытался собраться с мыслями. — Поехали, по дороге расскажу.

Машина, фыркнув, рванула с места, увозя журналиста в дождливую, промозглую Москву.

От обочины отделился чёрный фургон с матовыми стёклами и, пропустив несколько автомобилей, пристроился сзади, не теряя удаляющуюся машину телевидения из виду.

Глава 8

На низком ночном небе блистали мириады звёзд и дрожащим сиянием отражались в морской воде. И в самом центре этой звёздной паутины, утыканной звёздами, как бисеринками утренней росы, случайным мотыльком, попавшим в гигантскую сеть, замерло крошечное, словно игрушечное, судёнышко.

Ночная прохлада бодрила и окончательно выветривала такой необходимый в этом возрасте сон.

Борис Львович зачарованно переводил взгляд с теряющегося в бесконечности неба на водную, остывающую поверхность.

— Смотри, Володя, как наверху, так и внизу, — не поворачивая головы в сторону как из под земли выросшего помощника, печально произнёс Борис Львович. — Совершенно не различить, где небо, а где вода.

Володя положил локти на фальшборт и тоже посмотрел на звёзды.

— Что, не спится?

— Я уже в том возрасте, когда это нормальное явление. Стою вот, думаю.

С неба сорвалась и медленно скатилась одинокая звезда.

— В старину говорили, это чья-то жизнь закончилась, — с грустью произнёс хозяин. — Когда-то и мы такой же звёздочкой… Но никто этого не заметит.

— Борис Львович, сейчас говорят по-другому. Надо желание загадать.

— Я слышал, если человек говорит, раньше по-другому было, деревья были выше, трава зеленее, значит, он стареет. Ничего не изменилось, Володя. Ни-че-го. Люди не стали лучше, а мир чище. Ты сам успел-то?

— Что?

— Желание загадать?

— Я-то? — Володя ухмыльнулся. — Успел.

— Ну и ладненько! Пусть хоть кому-то станет лучше. Всё, иди спать! Я вот тоже немного постою и тоже, — Лесоводский, прикрыв глаза, смешно захрапел, — забудусь беспокойным старческим сном.

Ночной туман плавно заволакивал водную гладь и, поднимаясь от воды, медленно, клочками таял в прохладном воздухе.

— Борис Львович!

— Чего ещё? — недовольно буркнул хозяин.

— Зачем вы ему всё рассказали?

— Ты имеешь в виду Завадского?

Володя пристально глядя в глаза босса, кивнул.

— А пусть почувствует себя режиссёром в этом театре абсурда, — махнув рукой, наигранно хохотнул Лесоводский.

Помощник не сводил с него глаз, упрямо ожидая более обстоятельного ответа.

Борис Львович надул щёки и затяжно выдохнул.

— Понимаешь, Володя, — он вдруг почувствовал, что невероятно устал, — с моим народом однажды уже произошла Катастрофа. Я не хочу, чтобы это повторилось.

— И вы серьёзно думаете, что это может случиться?

— Я не думаю. Я знаю. Как же я устал, Володя! От всего устал.

— А давайте я вам таблеточку дам, — оживился помощник. — Заснёте, как младенец!

— Ох, не люблю я всей этой химии, — поморщился хозяин.

— Да они натуральные, на травках, — захлопал Володя бесцветными глазками с белёсыми, словно выцветшими, ресницами.

— Ну, если только на травках… Давай, неси свою отраву.

Если бы он только знал, как недалёк был от истины в этот момент.

Лёжа в своей огромной мягкой кровати, Борис Львович ворочался с боку на бок, пытаясь заснуть. Невероятное одиночество вдруг накатило на него, вызывая колющие в самое сердце воспоминания. Лица, бывшие когда-то родными, друзья, которых почти не осталось, обрывки забытого прошлого, смешиваясь с несуществующим, невесть откуда взявшимся, чередой сменяли друг друга, как кадры документальной хроники, заставляя всё быстрее стучать сердце. Боль становилась всё сильнее и сильнее, в горле пересохло.

— Вот ведь, не действует, чёртова таблетка, — рассердился он и потянулся к стоящему на прикроватной тумбочке высокому стакану с водой. Не дотянувшись, слабеющие пальцы скользнули по прохладному стеклу и тут, сквозь невыносимую боль, пронзившую всё тело, он услышал звук заведённого лодочного мотора. Звук стихал по мере удаления от яхты, пока окончательно не исчез, потонув в оглушительном свисте в голове.

Душа отлетела быстро в тот момент, когда упавший стакан разлетелся на тысячи осколков и освободившаяся влага бурым пятном растеклась по дорогому ворсистому ковру.

Вырвавшись на свободу, мятежный дух ещё долго беспокойно метался над тёмными волнами, не понимая, что произошло. То, что ещё совсем недавно было его обителью в этом бренном мире, никак не давало покоя и манило, притягивало к себе, хотя трудно было поверить, что это несимпатичное, грузное тело, нелепо свесившееся с массивной кровати, ещё совсем недавно было тюрьмой, сковавшей его на долгие мучительные годы.

Глава 9

Весь следующий день Дино не находил себе места. Потрясение, которое он испытал накануне немного улеглось и ему на смену пришло удивление, приправленное доброй порцией любопытства. Гораздо легче было забыть эту средневековую чертовщину, отмахнуться, ведь объяснения этому феномену с научной точки зрения он не находил. Оставалось одно — признать, что без вмешательства сверхъестественных сил здесь не обошлось? Каким-то образом, с помощью необычных, недосягаемых обычным людям органов чувств, люди, подобные мадам, могут приоткрывать двери в неведомый мир и видеть невидимое. Какие же силы тогда стоят за этим? Людям свойственно бояться и отвергать всё, что неизвестно и неисследованно, но одна только мысль, что человеком управляют силы, гораздо более могущественные, а он сам является лишь мельчайшей частицей этого мира, была невыносима.

Утро выдалось спокойное. И без того немногочисленные посетители из числа прикормленных приспешников толстосумов, стремящихся к власти накануне выборов, жадно ракапывали информацию, компромат на конкурентов, пыхтели над предвыборными программами для своих хозяев и почти не мешали ему. Он же лихорадочно штудировал книги, справочники, что-то сравнивал. И чем глубже он вникал в суть этого необычайного явления, пытаясь найти хотя бы какое-нибудь рациональное зерно, тем ошеломительнее были откровения, что ему открывались. К своему величайшему изумлению обнаружил, что по различным оценкам, насчитывается до 20 млн. людей, постоянно участвующих в спиритических сеансах и такого рода феноменами не гнушались и великие мира сего — Бутлеров, Вагнер, Аксаков, Менделеев и даже автор романов о Шерлоке Холмсе — Артур Конан Дойл. Если существует некоя духовная связь с этими невидимыми сущностями, то получается, что загробная жизнь существует на самом деле? Неужели и вправду возможно проникнуть в беспредельность «потустороннего» мира и связаться с его обитателями? Но это уж точно не вписывается ни в какие рамки!

— Динка! — Дино обернулся. Его чуть не сбил с ног какой-то расфуфыренный усатый очкарик. Дино не успел опомниться, как тот уже, обхватив ногами, повис на нём.

— Дин! Яп-понский бог! Как я рад тебя видеть! — верещал очкарик.

И, видя, что Дино не разделяет с ним радости встречи, заглянул ему в глаза. — Ты что, не узнаёшь, что ли?

— Нет, — искренне ответил Дино.

— Очкарик медленно сполз с него и, как психиатр, пощёлкал пальцами перед глазами.

— Снегин, ты в нормуле?

— Извините, но я, правда, вас не узнаю.

Франт расхохотался.

— А, я понял! — Он похлопал Дино по плечу и жестом фокусника сдёрнул со своего лица бутафорские очки с усиками. — Оп-ля! А так? В аэропорту купил. Для неузнаваемости. Слава, сам понимаешь… И смотри-ка, действует! Всего-то пара элементов и даже близкие друзья не узнают.

Дино смотрел на него, по-прежнему ничего не понимая.

— Динка, ну хватит! Это же я — Гарик. Игорь Завадский.

И, видя, что Снегин действительно его не узнаёт, забеспокоился:

— Ты что, головой стукнулся, Аденоид?

Это была школьная кличка Дино, так его называли только самые близкие друзья, неужели он и этого не помнит?

Дино растерялся. Он не знал как себя вести.

— Что, и «Дикая собака Динка» тоже не помнишь? — Игоря стал раздражать этот спектакль.

— Послушайте, — начал Дино.

— Ну, хватит, Дин! — обиделся Игорь и зачастил привычной скороговоркой: — Я понимаю, что тебе тоже очень не нравится, что я делаю. Перемывать чужое грязное бельё в эфире, у всех на глазах противоречит твоим моральным принципам. Мне самому иной раз это противно. Но это не значит, что близкие друзья должны отворачиваться от меня. Работа имеет свои побочные явления, это я понимаю. Но мухи, как говорится, отдельно, котлеты отдельно. И то, что я делаю, тоже имеет свои плоды. Рейтинги, имя, деньги, наконец! Но я совершенно не намерен жертвовать старой дружбой. В отличие от некоторых, — и он многозначительно посмотрел на растерянного Дино.

— Динка, да что с тобой? — недоумевал Игорь. — Ну, подумаешь, лет десять не виделись, но это же не повод…

«Вот она, спасительная ниточка!» — наконец сообразил Дино.

— Ой, здравствуйте, Игорь! — проходившая мимо женщина всплеснула руками. — А я смотрю, вы или не вы!

Оба дружно повернули головы в сторону невысокой пухлой библиотекарши на коротких ножках, туго перетянутой пополам, словно сарделька, поясом юбки.

— Здравствуйте, Бронислава Яковлевна, — Дино учтиво поклонился.

— Здравствуйте, Диночка, — она продолжала с умилённой улыбкой смотреть на Завадского. — Игорь, мне так неловко, но не могли бы вы дать автограф. Не мне! Я уже вышла из этого возраста. Дочке моей, она вас обожает.

Завадский нацепил одну из своих дежурных обаятельнейших улыбок и, достав откуда-то из глубин шикарного пиджака пачку своих же фотографий, размашисто надписал одну из них и вручил светящейся от счастья сардельке. Она кокетливо рассыпалась словами благодарности и удалилась, оставив после себя стойкий запах дешёвых духов.

— Блин, как на нашу географичку похожа. У вас тут все такие мымры?

Дино, стоявший до этого истуканом, вдруг схватил Игоря за локоть. Протащив его через весь читальный зал, не обращая внимания на удивлённо приподнявших головы посетителей, впихнул в дверной проём хранилища и усадил на стул.

Завадский всю дорогу дурашливо сопротивлялся и бубнил, не переставая:

— Снегин, я, конечно, понимаю твои эмоции. Радость встречи переполняет твоё букинистическое сердце, но не надо так откровенно это демонстрировать. Что подумают люди? К моей неподмоченой репутации ещё не доставало недвусмысленных намёков на мою нетрадиционную сексуальную ориентацию. Хотя подмочить тебе её всё-равно не удастся, я, дабы тебе было известно, слыву непоколебимым любителем женского пола. И это у нас, заметь, взаимно.

Игорь откровенно веселился.

— Смотри-ка, и не изменился совсем, только очки эти дурацкие нацепил. Очкарик, засунул в жопу шарик! Хоть бы линзы вставил. Вот ты хоть помнишь, какого цвета у меня глаза были? А такого цвета глаз, как у меня сейчас даже в природе не существует. Девчонки тащатся!

Дино несколько раз пытался остановить эту словесную тираду, но Завадского несло так, что это было бесполезно.

— Игорь, остановись!

— Что вы говорите! — он театрально всплеснул руками, вальяжно развалившись на стуле. — Нас вспомнили, наконец!

— Игорь, послушай, я тебя правда не помню. И эту, Брониславу Яковлевну нашу не помню.

— Фиру Моисеевну.

— Что?

— Нашу географичку звали Фира Моисеевна.

— Не важно! Нет, это, конечно, важно, но гораздо серьёзнее то, что я ничего этого не помню.

Тут уж растерялся Завадский.

— Ты что, серьёзно? Вообще ничего? Как белый лист, да?

— Не совсем. Что-то, как в дымке, туманно, даже разглядеть невозможно. Что-то чётче, но как-то безлико, урывками, в одну линию не выстроишь. Есть, правда, яркие воспоминания…

— Ну вот, цепляйся за них, раскручивай! — пытаясь помочь другу, посоветовал Игорь.

— Да пытался! Даже ездил туда.

— И что?

— Ничего. Там меня никто не помнит.

— Не понял, — у Завадского округлились глаза.

— Да я сам ничего не понимаю. Приехал я в этот монастырь…

— Снегин, ты что монахом заделался? — хихикнул Игорь. — С тебя станется.

— Да я точно помню, что в монастыре жил. И настоятеля, и братьев помню. И дворик, и сад. Липы как раз цвели и гудят от многомиллионных пчёл. Воздух сладкий, густой и тягучий как мёд, аж голова кружится. Пчёлы слетаются, братья мёд собирают. Картинка чёткая такая, ясная.

Пришёл я туда, иду по липовой аллее, всё знакомое, куда идти — знаю. Поднимаюсь по лестнице к настоятелю. А он не то, что не помнит — понятия не имеет, кто я такой.

— Ни фига себе! — открыл рот Завадский и смотрел на Дино, как на диковинку. — Слушай, вот у меня на передаче тоже таких вот дуриков, — вырвалось у него, — ой, извини! Так вот с ними доктора поработали, по телевизору показали и всё!

— Что всё?

— Родственники нашлись. А память потихоньку восстанавливается. Может, специалистам показаться? У меня есть.

— Да поработали уже! У нас свои специалисты, видишь, какая система?

— Да уж, — Завадский огляделся. — Книжно-червячная у вас тут система. Или сине-чулочная. Видел вон, — он кивнул головой в сторону воображаемой Брониславы Яковлевны. — Слушай, а как ты работаешь, без памяти-то?

— Да в том-то и дело, что касается работы и знаний, всё это не стёрлось. Даже наоборот.

Дино и сам не мог этого объяснить. Да и как понять, что взяв в руки книгу или фотографию, с удивлением для себя он открывал, как из глубин подсознания вдруг возникали и постепенно проявлялись, как в ванночке с проявителем, ожившие картинки давно происходивших событий. Так же, как и не мог контролировать их. Они, это видения, вспыхивали непроизвольно, но, исчезая, оставляли в удивлённой памяти отпечаток со всеми мельчайшими деталями. Он не мог с точностью сказать, происходило это на самом деле и он каким-то непостижимым образом становился невольным наблюдателем, подсматривал за жизнью чужих людей или всё это был лишь плод его воображения.

Может, он и вправду стукнулся головой, прав Завадский? И от удара завертелись, заскрипели неведомые пружины, запустился механизм, раздвигающий таинственный занавес, обнажая костюмированное действо многолетней давности? Если это так, то какие же ещё секреты хранятся там, в глубине?

— Что, — продолжал допрос Игорь, — и Трепло не помнишь? Гришку нашего Отрепьева?

— Лжедмитрия? — неуверенно предположил Дино.

— Дааа…. тяжёлый случай, — Игорь протёр глаза — усталость и недосып давали о себе знать, как бы он ни храбрился. — Конечно, хорошо, что я здесь тебя встретил. Нет, ты не подумай, я рад. Правда, очень рад! — он положил свою ладонь на руку Дино. — Но есть у меня одно дельце. Надо кое-что проверить.

— Ну, выкладывай своё дельце.

— Понимаешь, я вчера встретился с одним чеком…

— С кем? — не понял Дино.

— С чеком. С человеком. Только никто так сейчас не говорит. Ты чего, Снегин, замшел, как пень в этой норе? Нулевые на дворе и выражаться нужно согласно нашему продвинутому времени. С чеком, с кренделем, с перцем. Ничего, — он снисходительно улыбнулся, — мы с тобой ещё наверстаем упущенное. Восстановим, так сказать, пробелы в твоём развитии, ископаемое. — И, посмотрев на часы, протараторил: — Всё, всё, всё, давай о деле! У меня времени в обрез. Короче, мне нужны все материалы о неком Дарченко и, в частности, о его экспедиции на Кольский полуостров.

— Это не ко мне, это тебе в соседний отдел надо.

Лицо Игоря скорчилось в просительной гримасе.

— Хорошо, пойду челом бить к Брониславе Яковлевне, — послушно произнёс архивариус.

— Только…

— Дин, — взмолился Завадский, — у меня нет времени. Давай-давай.

Дино махнул рукой. Бог с ней, с этой бюрократией, надо же помочь свежеобъявившемуся другу.

Глаза слипались. Игорь сам не заметил, как задремал.

— Вот, — вывел его из забытья голос. Перед ним стоял смущённый Дино и протягивал тоненькую коричневую папку.

— И это всё? — удивился Завадский. Он был уверен, что придётся столкнуться с томами уголовного дела, допросов и отчётов по экспедиции.

— Вроде как остальные документы сожгли, когда немцы к Москве подходили, — честно выложил Дино всё, что удалось узнать.

— Ты уверен? — недоверчиво спросил Завадский. — А то знаю я вашу систему.

— А ты в чём-нибудь сам уверен в наше время?

Игорь вспомнил ночной разговор на яхте. Если до этого он и был в чём-то уверен, то сегодня всё казалось иначе. Всё, что до этого казалось незыблемым, крепко стоящим на ногах, могло исчезнуть и превратиться в прах. Даже в театре, под слоем грима, престарелая травести смешна и омерзительна и ей быстро находят замену. Сегодня ты поймал свою волну, летишь, разбрасывая брызги своего обаяния, подставив лицо опьяняющему бризу славы. А назавтра, сбитый вымпельным ветром свалишься с гребня волны, с шумом и брызгами, летящими во все стороны. А всенародная любовь, ещё недавно бывшая такой кричащей и навязчивой, как молоденькая фанатка, разворачивается спиной и удаляется к другому объекту страсти. А то ведь может ещё и ноги вытереть да плюнуть сверху!

Ох, как ему хотелось, чтобы весь этот бред с красным оккультизмом именно им и оказался. Чушью собачьей! Но журналисткое любопытство брало верх. Приходит новое время, вознося новых героев. Молодёжь напирает сзади. Как там у Чехова, «задние тоже хочут»? Нет, Завадский, уж эту возможность ты не упустишь! Попал на гребень волны, попробуй здесь и закрепиться!

«Ты постоянно должен быть на виду, — говорила его наставница, главный редактор, — постоянно привлекать к себе внимание. Неважно, скандальными романами или дурно пахнущими сплетнями.»

Уж он-то сумеет раздуть из этого сенсацию, даже если её здесь и нет, и его имя навсегда войдёт в журналисткие скрижали всего мира.

— Ты прав, — согласился он, — может, этого и достаточно. Всё, я пошёл, — он спрятал папку под пиджак и, придерживая её одной рукой протянул другую для прощального рукопожатия.

— Ты что? — Дино опешил. — Куда пошёл, ты посмотри на гриф. Это же секретные документы!

Он усадил растроившегося Завадского снова на стул. — Читай здесь! Я и так делаю больше, чем положено.

— Да я думал — дома, на досуге, всю ночь же не спал, — оправдывался Гарик.

— Здесь, я сказал, — отрезал Дино.

Завадский тяжело вздохнул, открыл папку и попытался сосредоточиться.

Со старинной, плохо сохранившейся фотографии, смотрели из прошлого угрюмые, уставшие люди. Лиц не различить, но восточные скулы, приплюснутые носы выдавали в них жителей Севера. А если присмотреться, можно увидеть некоторое сходство стоящего слева высокого полноватого человека в гимнастёрке и тем же лицом, только гораздо старше и полнее, в скудном личном деле. Та же небритость, седой ёжик волос и очки круглой оправе.

— Смотри, Снегин, — воскликнул Завадский и хихикнул, — очки-то как у тебя! Один в один!

Он оглянулся. Дино нигде не было видно.

Игорь пробежал глазами личное дело Дарченко, записанное корявым размашистым почерком.

— Так… родился, — Завадский пробегал глазами несущественные по его мнению места, выискивая только самую суть. — Профессор, занимается изысканиями в области древней науки, поддерживает связь с членами масонской ложи. Ого! Со специалистами по развитию науки в Тибете. На провакационные вопросы с целью выяснения мнения о Советском государстве, вёл себя лояльно. Работал в лаборатории при Институте Мозга. Надо же, название-то какое придумали! Расстрелян в 1937. Не густо.

Ни отчётов об экспедиции, ни протоколов допроса, ничего из того, что он так ожидал увидеть, не было и в помине.

Да была ли она вообще, эта бредовая эжкспедиция? Вот ведь любят у нас создавать секреты там, где их не существует.

Он перелистал содержимое папки ещё раз и вдруг наткнулся на еле заметную, сложенную в несколько раз и пожелтевшую от времени вырезку из газеты. Он развернул клочок. Статья оказалась на английском языке и содержала только интервью чудом спасшегося от репрессий, вовремя сбежавшего на Запад, участника той злополучной экспедиции.

«Мы открыли следы очень древней цивилизации, и это, несомненно, была затонувшая в доисторические времена Гиперборея, легенды о которой существуют практически у всех народов Евразии. Среди безлюдных лапландских сопок мы обнаружили впечатляющие памятники практической магии и получили неопровержимые доказательства того, что местные шаманы являлись последними жрецами этой таинственной цивилизации. Плоды нашей экспедиции в течение длительного времени с успехом использовало высшее советское руководство и именно нам Советская власть обязана своими поистине сногсшибательными успехами во внутренней и внешней политике, и это красноречиво подтверждено тем фактом, что впоследствии практически все участники экспедиции и пославшее нас руководство ВЧК и Института по изучению мозга были уничтожены, когда Сталину потребовалось скрыть источники своей силы».

Ничего себе! Ни больше ни меньше! Получай, Завадский. Даже не между строк, а открытым текстом! Прав, значит, был Борис Львович.

Далее шли хвалебные отзывы:

«Проф. Дарченко открыл остатки древнейших культур, относящихся к периоду, древнейшему, чем эпоха зарождения египетской цивилизации».

И в самом конце шли, переведённые на английский, выдержки из почти не сохранившегося дневника астрофизика Кондуллайнена, который тоже участвовал в экспедиции:

«На белом, как бы расчищенном фоне, напоминающем расчищенное место на скале, в Мотовской губе выделяется гигантская фигура, напоминающая темными своими контурами человека. Мотовская губа поразительно, грандиозно красива. Надо себе представить узкий коридор версты 2—3 шириной, ограниченный справа и слева гигантскими отвесными скалами, до 1 версты высотой. Перешеек между этими горами, которым оканчивается губа, порос чудесным лесом, елью — роскошной, стройной, высокой, до 5—6 саженей, густой, типа таежной ели. Кругом горы. Осень разукрасила склоны вперемежку с лиственницами пятнами серо-зеленого цвета, яркими кущами берез, осин, ольхи.»*

«Солнце освещало яркую картину северной осени. На берегу стояли 2 вежи, в которых живут лопари, выселяющиеся на промысел с погоста. Их всего, как на Ловозере, так и на Сейдозере, около 15 человек. Нас, как всегда, радушно приняли, угостили сухой и вареной рыбой. После еды завязался интересный разговор. По всем признакам мы попали в самую живую среду седой жизни. Лопари вполне дети природы. Дивно соединяют в себе христианскую веру и поверья старины. Слышанные нами легенды среди них живут яркой жизнью. Старика они боятся и почитают.»

«Об оленьих рогах боятся и говорить. Женщинам нельзя даже выходить на остров — не любят рога. Вообще же они боятся выдавать свои тайны и говорят с большой неохотой о своих святынях, отговариваясь незнанием. Тут живет старая колдунья, жена колдуна, умершего лет 15 назад, брат которого, до сих пор еще глубокий старик, поет и шаманствует на Умб-озере. Об умевшем старике Данилове говорят с почтением и страхом, что он мог лечить болезни, насылать порчу, отпускать погоду, но сам он однажды взял задаток у шведов (вернее, чуди) за оленей, надул покупателей, т. е. оказался, по-видимому, более сильным колдуном, наслав на них сумасшествие.»

«Вечером после краткого отдыха пошел на Сейдозеро. К сожалению, мы пришли туда уже после захода солнца. Гигантские ущелья были закрыты синей мглой. Очертания Старика выделяются на белом фоне горы. К озеру через тайболу ведет роскошная тропа. Везде широкая проезжая дорога, кажется даже, что она мощеная. В конце дороги находится небольшое возвышение. Все говорит о том, что в глубокой древности роща эта была заповедной и возвышение в конце дороги служило как бы алтарем-жертвенником перед Стариком».

Стоп! Завадский удивлённо уставился на листок. А при чём тут астрофизик? Неужели, чтобы изучать непонятную, даже самую немыслимую болезнь, нужен астроном? Он ещё раз жадно пробежал глазами текст.

И если только это не дешёвый трюк жёлток газетёнки, ушлой до разного рода сенсаций, то получается…

Игорь повертел в руках вырезку и, обнаружив с обратной стороны, в самом низу дату выхода газеты, задумался.

Вряд ли в послевоенное время стали заниматься такими газетными утками. Тем более, что как показало время, сенсации не получилось. Так, утечка информации, которой не дали раздуться. Вот ведь, воистину, великие открытия делаются на кончике пера, сидя в библиотечных стенах. Или в секретных архивах. Не зря, не зря пришёл.

— Ну и что ты тут разобрал? — из-за его плеча выглянул Дино и с интересом рассматривал жёлтый листок.

Завадский вздрогнул от неожиданности.

— Фу, дурак! Я чуть инфаркт не получил! На, читай.

— Да ты что, — сконфузился Дино, — английский я только со словарём.

— Эх, деревня! Языки учить надо. Это всегда пригодится.

— Извините, виноват. Из деревни — быковат, — Дино шутливо поклонился и вдруг заметил фотографию.

— О, узнаю! Ты вернулся к жизни, брат мой «Дикая Собака Динка»? — начал кривляться, как когда-то в детстве, Гарик.

— Ого, старая какая, — Дино протянул руку за фотографией.

— Эй, — остановил его Завадский. — куда грязными руками!

Дино отдёрнул руку.

— Это что, кровь?

Игорь брезгливо смотрел на уже подсохшую бурую струйку, вытекающую из-под пластыря. Мучительное, томительное ощущение тошноты подступило к горлу. От вида крови его мутило и становилось дурно, как тургеневской барышне.

В глазах Дино было искреннее недоумение.

— Я не знаю.

— На, вытри, — Гарик вынул из кармана белоснежный выглаженный носовой платок.

— Порезался, что ли?

— Да я правда не знаю! — и робко предположил: — Может, о стеллажи?

— Ага, ещё скажи, что стеллаж тебе и первую помощь оказал. Ну ты, Снегин, точно стукнутый.

Дино на всякий случай обмотал платком запястье и Завадский сунул ему фотографию прямо в забинтованную руку.

— Вот теперь смотри! Историк, блин.

Дино растерянно смотрел на застывшую картинку. Высокий человек в окружении людей с размытыми лицами. Кто они, карелы? Угорцы? Непонятно.

И вдруг, словно в мыльном пузыре, изображение дёрнулось, начало менять свои очертания, расплываться и исчезать. А где-то в голове, на внезапно возникшем внутреннем экране увлекла в себя, затянула ожившая, словно кадры кинохроники, картинка, одновременно видимая и изнутри и снаружи.

Старуха низко склонилась над его лицом.

— Для этого ты должен получить разрешение.

Дино казалось, что он умирает. Боль сжала сердце. В груди пекло. Он задыхался под накрывшем их вместе с шаманкой, одеялом.

— Зачем? — прошептал он.

Она сорвала с него рубаху, полоснула грудь острым искривлённым ножом и зашептала.

— Александру нельзя туда без разрешения Стариков. Александр должен быть сильным. Я сделаю так, что сильным будешь. Здоровым будешь. И пройдёшь в подземелья, где чудь до времени схоронилась.

Пока сочилась кровь, шаманка нашёптывала заклинания, а перед глазами Дино проплывали таинственные пирамиды, заросшие буйной растительностью, гигантские человеческие фигуры, выжженные на скалах над водной гладью зеркального озера, мощёная древняя дорога, развалины древней обсерватории, каменное изваяние цветка-лотоса, какие-то люди и он сам. Только в теле чьём-то чужом, тяжёлом и непривычном. С той старинной фотографии. На дальней стороне озера, там где сходятся вместе, напоминающие своим видом женские груди, две сопки, на самом краю бездонной расщелины осветилась, окружённая сиянием, подобным северному, вожделенная пещера, похожая на замурованный склеп.

— Это вход в Шамбалу! Я нашёл его.

Левую щёку обожгло, как огнём. Дино вздрогнул и открыл глаза.

— Ты что, Снегин?

Перед ним стоял бледный взъерошенный Гарик. Он так и остался стоять с занесённой для пощёчины рукой.

— Куда тебя унесло?

— Бред какой-то!

Дино глотнул воздуха и погладил левую сторону груди.

— Что, что ты видел?

— Экспедицию видел. Этого, — он кивнул головой на фотографию.

— Нифигасе! — обомлел Завадский. — Как это у тебя так? Ты что, экстрасенс?

— Не знаю, — пожал Дино плечами. Он и сам не мог понять, как это у него получилось.

— А что ещё видел?

— Всё видел. Петроглифы…

— Чего?

— Петроглифы, буквы, высеченные на камнях. Огромный старик на скале, только вот…, — Дино помолчал, раздумывая, стоит дальше говорить или нет. — Выкинули меня оттуда. Словно блокирует кто-то информацию.

Тень сомнения пробежала в голове Игоря. У него начало складывалось впечатление, что все, кто приближался к этой странной истории, в которую посвятил его вышедший в тираж политик, потихоньку трогаются умом.

— Что-то ещё успел увидеть? — на всякий случай поинтересовался он.

— Они искали вход.

— Какой вход, Дино? Куда? Что из тебя всё щипцами приходится вытаскивать!

— Вход под землю. Место это необыкновенное. Такие места ещё называют местами силы. Что-то там есть, глубоко под землёй. Я не знаю, Игорь! — взмолился Дино.

Тут Гарик немного занервничал.

— И что, нашли?

— По-моему, нашли.

У Игоря сжало дыхание, но он старался не выдать волнения.

— По твоему или точно нашли, Снегин? А что-то очень важное, мумию, я не знаю, ещё какую хрень, такую, что мир может перевернуть?

Дино помахал головой.

— Ты уверен?

— Я бы видел.

* Здесь и далее используются сохранившиеся отрывки из дневника Александра Кондиайна, участника лапландской экспедиции, геофизика и астронома, впервые опубликованные в книге Демина В. Н. — «Загадки русского Севера».

Глава 10

Утром Праскева впервые проснулась от головной боли. Не открывая глаз, она лежала и прислушивалась к таким новым для неё ощущениям. В висках стучало и мириады раскалённых обжигающих молний впивались в мозг, пытаясь пробиться наружу. Похоже, иногда им это удавалось. Ей показалось, что один глаз набух и раздулся. Осторожно приоткрыв его, она почувствовала как на тонкую сплющенную подушку потекла тёплая влага.

Где-то над самой крышей дома раздалось хриплое карканье. Стая растревоженного воронья шумно похлопав крыльями и ещё немного покричав, так же неожиданно угомонилась.

— Ишь, раскаркались тут, — пробурчала Праскева. — Каркайте, каркайте, на свои же головы и накаркаете.

Нехорошее предчувствие, чуть зародившись, потонуло в новом потоке боли.

Монотонная и тупая, она становилась невыносимой. На всякий случай Праскева прошептала про себя заговор от боли, хотя знала, что не подействует. Вот так всю жизнь другим помогала, а сама оказалась беззащитной перед хворью. От себя-то её не отведёшь. Может, таблетку какую, да только где же её взять, лекарств в этом доме отродясь не было.

На секунду стало полегче, но через мгновение женщина снова схватилась за голову.

Казалось, вся боль, что от людей отводила, решила отомстить и, поселившись в голове, тыкала раскалёнными цыганскими иглами.

С трудом встав с постели, она прошлёпала на кухню, намочила водой полотенце и обмотала вокруг головы, пытаясь затушить мучительный пожар.

— Ох, не к добру это! Хотя, с какой стороны посмотреть, боль-то она очищает. Устала я, подзадержалась здесь. Забыл про меня Господь, никак не приберёт, — думала про себя Праскева.

— Зато люди не забывают. Нужна, стал быть, людям. Надо бы глянуть, что с глазом. А то неприлично в таком виде людей встречать.

Да как посмотришь, все зеркала в своём доме она уничтожила лет сорок назад. Придётся наверх идти.

Она нехотя, как была, в ночной сорочке, одной рукой придерживая влажный тюрбан на голове, поднялась по деревянной лестнице и очутилась в просторной душной комнате. Утренний свет робко лился сквозь узорные, покрытые цветными стёклами, окна и расплывался на дощатом полу разноцветными пятнами, запутывался в там и тут свисающих с потолка гирляндах увядающих трав и цветов.

Дивный целительный аромат свежесрезанной зелени струился в воздухе и приятно щекотил ноздри. Женщина непроизвольно, скорее, по привычке, потянула носом и, как собака расщепляет запах на миллионы тончайших оттенков, заострённый нюх различил вдруг среди сотен пахучих различий еле уловимый душок гнили.

Никогда прежде такого у неё не случалось. Всё подсыхало ровно и в срок.

«Нехорошо, надо бы плоды перебрать», — машинально отметила про себя.

В другой раз она тут же бросилась бы отделять от драгоценных сборов гиблый зачаток, но сейчас было не до этого.

Осторожно переступая через расстеленные газеты, на которых сушились разложенные пучки трав, аккуратно, листик к листику, цветок к цветку отлёживались, набирали силу сборы лекарственных растений, которые потом, путём незатейливых манипуляций и мудрёных смешиваний превращались во всевозможные зелья, снадобья и эликсиры, Праскева прошла в самый угол благоухающей комнаты. На деревянной треноге, незаметно притаившейся за чередой ниспадающих стеблей, сквозь ажурную, с блеском, ткань просматривалась массивная позолоченная рама.

Праскева медленно потянула покрывало, за которым блеснула серебристая зеркальная поверхность.

Из зеркала на неё смотрела древняя сгорбленная старуха.

Глава 11

— Диночка, можно я у тебя яблочко украду?

Бронислава Яковлевна потянулась к тарелке с фруктами.

Дино с трудом втиснулся в уютное кресло за крошечным столиком, зажатый со всех сторон рядами компьютеров, принтеров и коробками с Бог весть ещё какой оргтехникой. Скромное помещение, бывшее ещё недавно комнатой отдыха для сотрудников походило теперь чуть ли не респектабельный офис со всеми предполагающимися для этого современными атрибутами. И только потрёпаный атлас мира годов этак 80-х косо висел на стене, постоянно норовил съехать, кренился и напоминал о былом краснеющим величием 1/6 части суши. Наконец-то прогресс докатился и до них! Новые времена приносят новые веяния и на смену рутинной бумажной работе пришли странные слова «оцифровка», базы данных, электронные каталоги. Что это — Дино смутно себе представлял и пока предпочитал работать по старинке, по бумажным каталогам, в отличие от Брониславы Яковлевны, которая, несмотря на свой возраст, пыталась учиться, стуча по клавиатуре двумя пальцами, извлекать из недр этих монстров нужную информацию.

— Да берите хоть всё, — Дино протянул ей тарелку. — Может, пообедаете со мной?

— Заманчивое предложение, — архивистка кокетливо скосила глазки и тут же её лицо приняло озабоченное выражение. — Диночка, ты не подменишь меня? Мне убежать срочно надо, а день сегодня, ты же видишь, не особенно напряжённый…

— Нет проблем, Бронислава Яковлевна!

— Спасибо, Диночка, тебе делать-то особенно ничего не придётся, — пятясь к двери тараторила женщина, на ходу с хрустом откусила яблоко и скрылась в проёме двери.

Дино вздохнул и включил старенький телевизор. Обедать опять придётся в одиночестве и смотреть, конечно же, нечего. Предвыборная гонка съедала половину эфира, заставляя людей, даже глубоко равнодушных к политике, окунаться в гущу суетливых событий, хотелось им этого или нет. Вот и сейчас холёный депутат красиво говорил что-то о национальной идее и славянских корнях. Дино взял с блюдца ароматный мандарин, сглатывая слюну, очистил. Сок брызнул из-под пальцев, когда он разламывал его пополам и комната наполнилась щемящим праздничным запахом Нового года. Дино с аппетитом отправил одну дольку в рот и зажмурился от удовольствия. Урман, один из сотрудников, всегда баловал его витаминами. Даже зимой на столе у Дино не переводились свежие фрукты или овощи, ягоды или цитрусовые, это при том, что редко кто видел старика, выходящим из архива и тем более разъезжающим на своей инвалидной коляске по магазинам. Он привязался к Дино, наверное, потому, что был так же одинок. Кроме фруктов среди предупредительно расставленных приборов на столе, где обычно обедал Дино, стоял тёплый пластиковый тетрапакет, от которого исходил божественным запах.

…драгоценности на 3 миллиона царских рублей, коллекция оружия, скульптуры и посуда от Фаберже, наградные венки и кубки балерины и, возможно, ценности её мужа, Великого князя. В пересчёте на современный курс — не менее 200 миллионов долларов, — долетали из телевизора обрывки фраз.

Дино замер, не успев открыть крышку с пакета с едой и сделал погромче.

— Я глубоко уверен, — спокойным поставленным голосом расписывал депутат, — что рано или поздно, несмотря на препоны и рогатки, которые ставят музейные работники, мне удастся найти клад троюродной бабушки Амалии Гнежинской.

Дино присвистнул. Так вот, оказывается, ради кого старалась Лиза!

Камера то наезжала на депутата, показывая ухоженое моложавое лицо крупным планом, то отъезжала, высвечивая общий план окруживших его людей и репортёров. И вдруг в этой толпе мелькнули знакомые черты.

— Скажите, по закону Вам причитается часть от клада, — вопрошал неугомонный журналист. — Не в этом ли кроется Ваша личная заинтересованность? На что потратите деньги?

— Господин Пындя, — Лиза (а это была, несомненно, она, восхитительно подтянутая, с элегантным белым шарфом на шее — настоящая бизнес-леди), вступила в разговор, — уже заявлял ранее, что отказывается от причитающейся ему части. Все найденные сокровища останутся в собственности государства и он сам, лично, проследит, чтобы они пошли на нужды нашего города. Эта находка может стать лучшим подарком родному городу.

— Власти опасаются, что ваше заявление может вызвать эпидемию кладоискательства, — сыпались вопросы.

— Технология поисков настолько дорогостояща и специфична, что изыскания возможны только на государственном уровне. Так что частников и чёрных археологов просьба не беспокоиться.

Она снисходительно улыбнулась и у Дино зашлось сердце. Как же она потрясающе красива!

— Чёрт! — хлопнул он себя по лбу, он совсем забыл про сегодняшний сеанс. — Она же должна позвонить! Что я ей скажу?

Так и не узнав, что приготовил ему Урман на сегодня, он выбросил нетронутый обед в мусорную корзину и бегом помчался в свой отдел и засел разгадывать странную загадку, которую загадала мадам Белзье.

«Архивны юноши» написал он на чистом листе бумаги и задумался. Не архивные, а именно архивны как сказала гадалка.

Архивны юноши толпою

На Таню чопорно глядят

И про нее между собою

Неблагосклонно говорят, —

всплыли в памяти пушкинские строки. Но в то время, когда поэт писал «Евгения Онегина» так называли как и представителей талантливой блестящей московской молодежи, элиты дворянства, которые формально числились в архивах, но занимались своими делами, так и просто начитанных, образованных людей-книголюбов. Получается, что место, в котором будет проходить сеанс это архив или библиотека? Пока совершенно непонятно. Идём дальше. Церковь Николая Явленного. Это ему ни о чем не говорило. Такой церкви он не знал, а, возможно, просто не помнил, что в его положении неудивительно. Эх, жаль, Бронислава Яковлевна, ушла. Уж она-то знает старую Москву, как никто другой. Ну, да ладно, будем разбираться своими силами. И к чему вообще эти загадки, неужели нельзя было просто сказать адрес, — недоумевал Дино.

Он прошёл в читальный зал, где на одном из стеллажей хранились справочник по религиозной архитектуре, по лестнице забрался на самый верх и, найдя нужный том, прочёл:

«Церковь Николая Чудотворца Явленного был символом старого Арбата. Представляла собой большой однокупольный четырехстолпный храм в псевдорусском стиле. Шатровая колокольня оставалась древняя — 2-й пол. XVII в., являлась одним из лучших образцов московских шатровых колоколен. Адрес на 1917 год — Серебряный переулок, 2. Статус — не сохранилась».

— Ерунда какая-то получается, — подумал Дино. Церкви-то уже нет! Исчезла. Снесена. Разрушена. Это что, шутка такая? Да непохоже, чтобы мадам лукавила.

Он схватил несколько книг в охапку и почти бегом промчался за свой стол. На Арбате жил Пушкин, который и сам причислял себя к этим самым юношам, на Арбате же была и существовавшая когда-то церковь Николая Явленного. Состыковав эти факты, он быстро пробежал по найденным в книге строкам и растерялся окончательно. «Дом с привидениями»? Что за бред?

— Как поживаете, молодой человек?

Дино вздрогнул.

— Извини, я снова тебя напугал.

Напротив стола, заваленного словарями и энциклопедиями сидел в мудрёном инвалидном кресле достаточно странного вида человек с всклокочеными седыми волосами. Его непривычная внешность казалась даже страшноватой, а на его лице всего было слишком. Слишком широкие скулы. Слишком широкий нос. И даже цвет самого лица был какого-то слишком землистого оттенка. Выражение неморгающих глаз менялось от заинтересованной участливости к собеседнику до животного испуга пресмыкающегося.

Сколько он здесь работал уже не помнил никто. Так же, как и наверное, имени этого человека. Все называли его по фамилии. Просто Урман. Урман был величайшим интеллектуалом и одному Богу известно, сколько он тайн хранил, проработав в закрытом хранилище всю свою жизнь. В подвальном помещении, где он проводил большую часть своего времени в особых условиях, при низкой температуре хранились рукописи. Оттого-то и утеплялся всегда старик и даже немощные ноги прятал под ворсистым пледом. Его побаивались из-за его нелюдимости и странной внешности, а из-за его особенности появляться внезапно ходили легенды. Злые языки поговаривали даже, что он умеет проходить сквозь стены.

— Ты же знаешь, Дин, с тех пор, как японские филантропы подарили мне эту штуковину, — он похлопал коляску по подлокотнику, — я только что не летаю. Хотя, кто знает, — вымученно, как будто это доставляло ему боль, улыбнулся он, — на что она ещё способна.

Коляска, которую и инвалидной язык не повернётся назвать, действительно была необычной. Одним нажатием кнопки спинка кресла вертикально выдвигалась вверх, одновременно приподнимая сиденье, отчего сидящий в ней человек мог не только стоять, но и сделать пару шагов благодаря выезжающим снизу педалям, которые управлялись кнопками на пультах с обеих сторон. Кнопки сияли, переливались разными цветами, как в китайской игрушке и, по мановению пальцев, в зависимости от желания владельца, запускали регуляторы подогрева или охлаждения и даже предмет зависти более молодых коллег — портативный компьютер, с которым Урман мастерски управлялся.

Дино как-то поинтересовался, как же работает столь нашпигованное чудо, но старик так долго и туманно изъяснялся о загадочных токах, новейших техногенных разработках, что Дино, так ничего и не поняв, потерял всякий интерес углубляться в неизвестные ему сферы. Он и так сейчас много чего не понимал, не до физики — в себе бы разобраться.

— Ну-с, молодой человек, чем озадачены? Вид какой-то у вас сегодня растерянный, часом не влюбились? — поинтересовался старик как бы между прочим, в своей обычной манере переходить то на покровительственное «ты», то на уважительно-ироничное «вы» в общении с Дино. Никто никогда не видел его раздасованным, злым или, наоборот, радостным. Казалось, он вообще был лишён всяческих эмоций. Оттого, что он разговаривал, как рыба, прихлопывая неподвижными губами, речь у него получалась акающая и словно исходящая из горла, как у чревовещателя.

— Влюбился? Да нет, что ты, — задумчиво произнёс Дино. — Ты же знаешь, такие как я не очень нравятся современным женщинам. — Он усмехнулся, — ещё и больной. Загадка тут одна не даёт покоя.

— Ты не больной, — защитил Урман Дино от самого себя.

— Всё относительно, Урман, в этом мире, согласно теории Эйнштейна — сказал Дино печально.

— Ох, уж мне эта бредовая теория! — пробурчал Урман. — Скорее Земля окажется полой внутри, чем она — правдой. Давай, выкладывай свою шараду.

Дино вежливо улыбнулся над странной шуткой и до него вдруг дошло:

«Точно, как же я сразу не сообразил. Если кому-то под силу отгадать этот ребус, то Урман в их числе».

— Короче говоря, есть ключевые слова, а вот складываться никак не хотят. Надо определить место.

— Так, какие слова? — откуда-то из подлокотника кресла выдвинулся сделанный из того же блестящего материала, что и коляска, кронштейн с предупредительно открывающейся крышкой компьютера.

— Что объединяет Арбат, архивных юношей и церковь Николая Явленного.

Урман начал было быстрыми движениями пальцев набрать на клавиатуре нужные слова и вдруг прервался, медленно поднял глаза, несколько секунд вглядывался в Дино суженными немигающим взглядом и подозрительно спросил:

— Место, которое всё живое в землю утягивает? Зачем тебе это?

— У меня там встреча, — растерялся Дино.

Старик захлопнул крышку.

— Нет этого места! Сгинуло! Во время войны ещё разбомбили.

Урман развернулся на своей коляске и буркнул через плечо, удаляясь в глубь хранилища:

— И не занимайся всякими глупостями!

— Да как же нету! — Дино бросился вслед за ним. — Ведь должно быть! — раздасованно крикнул он вслед.

Но Урмана уже и след простыл. Словно растворился старик.

— Чёрт, летает она, что ли, у него, — пробурчал Дино.

Он снова засел за словари, ещё раз всё перепроверил. Бред, он и есть бред!

И что я скажу Лизе? Что гадалка обвела нас вокруг пальца, напустила тумана для пущей важности, обманула? Как ей объяснить, что место, где должен состояться закрытый сеанс — дом с шестиколонным балконом и высокими окнами, обросший легендами и вымыслами и к которому сходятся все ниточки, где проживали выдающиеся архивисты, рядом с церковью Николая Явленного, не сохранился?