Бесплатный фрагмент - Пока ещё лето

Пока ещё лето

Благодарности

Годы жизни проходили и постепенно сложились в десятилетия, а моя юношеская мечта написать рассказ так и оставалась мечтой. Дальше нескольких абзацев я очень долго не мог продвинуться.

Сейчас, когда вы читаете эти строки, я хочу сказать спасибо!

Спасибо Сергею за решающий импульс к написанию этой книги. Именно благодаря философскому диалогу, который мы вели, сидя на берегу моря и любуясь закатом, я решил, что до конца года достигну этой цели в моей жизни.

Спасибо моему сыну Эрвину за название, что никак не давалось, хотя книга была уже почти дописана.

И отдельное спасибо моей любимой и любящей Мирославе! За то, что она поддерживала меня и помогла этой книге состояться. Она — мой первый читатель и первый критик. Она сделала этот текст лучше.

Люблю вас всех!

Эйнар.

1. Француженка

Я лежал в темноте и смотрел на Николь.

Ее силуэт был едва виден в темноте. На фоне темного неба он выделялся только благодаря тлеющему огоньку сигареты. Света почти не было, но всё же я различал в оконном проеме её длинные красивые ноги, тонкие нервные руки и напряженно замершую спину.

Шея, длинная и изящная, лучше всего показывала, как зла Николь Фреэль.

Наверное, мне нужно было бы спросить её о причинах внезапной перемены настроения. Спросить, почему она только что замерла на пару минут, а затем, резко оттолкнув меня, вскочила с кровати и ушла курить к окну.

Но я не хотел выслушивать её бурный и агрессивный монолог.

А именно это и произошло бы, я точно знал.

Только минуту назад мы лежали вместе, в одной постели. Николь обнимала меня, терлась носом о мою шею где-то за ухом, и я целовал её ушко и уголок изогнутой брови…

Достав пачку сигарет, Николь закурила снова.

Я чувствовал, что она ждет вопроса, но всё же не стал с ней разговаривать. Мне не хотелось провоцировать ее и давать повод начать скандал, пусть я и осознавал, что такое поведение по-настоящему бесит Николь.

За те три свидания, которые у нас были на прошлой неделе, я успел понять, что она девушка темпераментная, и частые смены настроения характерны для неё.

Обычно мне не очень нравятся брюнетки. Я не люблю девушек, которые курят и постоянно ругаются матом, но мне очень и очень понравилась именно эта. Она была красива и подвижна, изящна и умна.

Николь при первом же разговоре заявила мне, что плевать хотела на то, как я о ней подумаю. И что думают о ней окружающие. И вообще, что будет дальше в её жизни.

Похоже, юношеский максимализм ещё занимал большое место в её бурном характере. Вместе с пережитым за последние годы ужасом он и привел девушку к философии полного нигилизма.

А может, она и раньше была такой?

Я точно не знаю.

Иногда я думаю о том, какой была бы мадемуазель Фреэль, если бы не случилось в её жизни этой затянувшейся интернатурной практики в далеком Сенегале, если бы не произошло запершей её тут всемирной катастрофы.

Сколько ей было на момент первой и пока единственной поездки за пределы Франции?

Вроде бы она ещё не успела доучиться и приехала сюда как волонтер, хотя и проходила неформально здесь интернатуру.

В общем, я точно не знаю. Сама же она отказывалась говорить, сколько ей лет.

Да я, если честно, особо Николь и не расспрашивал об этом.

Вопрос возраста вообще кажется мне заведомо проигрышным: если вы услышите удовлетворяющий вас ответ, то отношение к человеку просто не изменится. Если же ответ не будет соответствовать вашим ожиданиям, то ситуация может только ухудшиться.

Я немного тряхнул головой и вернулся в данный момент.

Чёрные волосы, подстриженные под каре, идеально шли её стройной фигуре, горячему, порывистому темпераменту и огромным пылающим глазам. Поначалу мне казалось, что Николь смотрит на людей с яростью и всегда готова наброситься на собеседника с кулаками.

Это заставляло нервничать и притягивало одновременно.

Я знал, что она злилась и в то же время понимала, с каким восхищением я смотрел на нее. Девушка была похожа на смертоносную пантеру в ночи. Мне кажется, только француженки умеют так флиртовать.

Ещё я думал, что она прекрасно знала, насколько эффектно выглядела, глядя неотрывно вдаль, свесив обнаженную ножку с подоконника и положив руку с алеющей в темноте сигаретой на колено второй ноги.

Мне всё равно было хорошо, и я продолжал любоваться этим прекрасным силуэтом. Кажется, я даже улыбался, лежа в темноте и слушая звуки ночной саванны.

Вдруг Николь чётко произнесла:

— Merd!

Резким движением выбросила сигарету далеко за окна и грациозно, как гибкая кошка, соскочила с подоконника.

Я встал с постели, но девушка уже успела подхватить свое платье и решительным шагом направилась к двери.

Бельё она не надела. Она вообще не стала утруждать себя тем, чтобы одеться и просто вышла за дверь.

— Подожди! Николь, что случилось? Почему ты разозлилась?

Я попытался догнать ее.

— Подождать?!

Она так яростно блеснула глазами, что это было видно даже в слабом свете звезд.

Похоже, она уже была просто в бешенстве.

— Это ты тут сидишь и ждёшь! А я должна всё это решать за вас!

Николь сильно толкнула меня в грудь и пошла прочь. Я шагнул следом и увидел прекрасную картину: совершенно обнаженная, она быстро шла к своему мотороллеру, сжимая в левой руке одежду, а правой злобно щелкала зажигалкой.

Она нисколько не смущалась своей наготы. Я смотрел на её круглую попу и длинные ноги.

Вдруг Николь резко развернулась, сделала пару шагов мне навстречу и ткнула острым ноготком мне в грудь.

— Не смей смотреть на мою задницу, козёл! Были бы в этой дыре другие мужики — я бы с тобой даже разговаривать не стала! Тоже мне, спаситель!

Девушка буквально выплюнула мне в лицо последнюю фразу.

Я мало что понял из сказанного, кроме того, что я — просто лучший выбор из имеющегося. Как она заявила однажды: «Понимаешь, есть просто физиологические потребности».

Не думаю, что на самом деле для неё всё было так уж просто, но это была официальная позиция Николь, и я не видел смысла пытаться её оспаривать и копаться в мотивах обворожительной девушки.

Николь снова порывисто развернулась и пошла к мотороллеру, оставив меня стоять в недоумении.

Что она должна решать? И почему назвала меня спасителем? Ничего не понятно…

Я хотел схватить свой автомат и проводить девушку до госпиталя, но она уже уселась на свой скутер и полетела в ночь. Неистовая фурия с картин эпохи Возрождения.

Мадемуазель Фреэль четко знала, насколько восхитительна в своем приступе ярости.

Я был уверен, что, даже злясь на меня, Николь не смогла удержаться, и продолжала соблазнять.

Француженка.

Только они так умеют!

Я заметил, что невольно снова улыбаюсь.

2. Апудо

Мой бункер был построен ещё во времена Второй мировой или немного позже. Думаю, что французами, но Бабушка Апудо почему-то утверждает, что бункер строили немцы. Кто уж теперь знает. Он стоит на холме, прямо над рекой и задней стороной выходит на пыльный африканский городок, виднеющийся километрах в двух дальше по дороге. Ниже по течению реки Анпунтум, на самом берегу, есть небольшая пристань, какие-то сараи и, стоящий чуть поодаль, госпиталь французской миссии Красного креста. Напрямик туда можно добраться только вплавь, но можно и доехать по дороге, если есть желание ехать через городок. Я же ходил пешком через поле и уже успел протоптать тропинку.

Было понятно, почему военные построили бункер именно здесь — река делает в этом месте излучину, огибая холм. Отсюда можно простреливать все направления, контролировать имеющиеся здесь броды и левый берег. А при желании можно держать под контролем и городское направление. Даже мост, который точно был построен французами в конце восьмидесятых годов двадцатого века, был бы в пределах досягаемости пулеметного огня из этого бункера.

Но пулемёта у меня здесь нет. Зато есть мой старенький АК.

Когда я заселился в этот старый, пыльный и растрескавшийся бетонный сарай, он использовался местными оборванцами как свалка. Мусора было по колено, потолок закопчен, окна, двери и коммуникации были давным-давно с корнем вырваны из стен. Вся округа была покрыта толстым слоем старых бутылок, развалившихся коробок с мусором, шприцов, ящиков и настоящими горами засохших веток акации. Лет семьдесят сюда стаскивали мусор все, кому не лень. Думаю, только благодаря этим завалам бункер и не разломали, чтобы достать из бетона арматуру. Он неплохо сохранился в сухом и жарком африканском климате. И немало удивил меня, когда я приехал сюда впервые и увидел его.

Если честно, то это совсем даже и не бункер. Так… огневая точка, небольшой дот из светлого, песочно-серого бетона.

С момента моего приезда очень многое изменилось в жизни старого бункера. За неделю я сжёг ветки и картон, вывез на свалку весь оставшийся мусор. Вымел пыль и песок из бункера. Даже отгородил плетеным забором территорию вокруг моего нового дома. Я сделал и навесил простенькие двери между двумя комнатами и улицей. Над широкими амбразурами закрепил плетеные навесы, которые днем давали тень.

Когда-то очень давно, ещё в другой жизни, до Великой войны, я видел видео с парнем, который голыми руками строил в джунглях невероятные дома из глины и веток. Во многом он вдохновил меня.

Я даже купил десяток цыплят, и те из них, кто выжил, уже стали вполне взрослыми курицами-несушками. А главное — я раскопал и расчистил старый, заброшенный колодец. Совсем рядом, под холмом, метрах в сорока.

Моя жизнь в этой жаркой стране понемногу налаживалась. Ко мне возвращались силы после затяжной и тяжелой болезни. Рана на боку давно стала серебристым шрамом. Я давно уже загорел и всё больше погружался в неспешную африканскую жизнь.

Конечно, я чувствовал, что всё это временно. Чувствовал, что все ужасы войны, весь огонь и смерть, гибель всей любимой мной вселенной — все это лежит во мне как бомба замедленного действия.

Меня неотступно преследовали воспоминания и мысли о том, что я лишь ненадолго получил отсрочку. И что скоро последую за своей семьей. Мысль эта стала навязчивой и даже… желанной.

Я не искал смерти, но и не собирался убегать от неё. Просто ждал, когда она заберет меня с собой, на тот берег. В прошлое.

Я заметил Бабушку Апудо когда влез по приставной лестнице на крышу бункера и, усевшись в хлипкий шезлонг, начал пить коктейль. Я смешивал его из сока, местной браги и самогона — получалось относительно вкусно и очень крепко.

Матушка Кристел этого не одобряла и разок серьезно меня отругала, когда встретила на городском рынке с бутылью самогона.

Коктейль — не самое здоровое начало утра, но меня это более чем устраивало.

Апудо медленно шагала ко мне по пыльной дороге, и даже отсюда я видел, как плавно и мерно она переваливается из стороны в сторону. Это была немолодая женщина из народа волоф, чем она сильно гордилась и о чём не забывала рассказать всем окружающим, в любой из бесед. Женщины племени волоф — одни из самых продвинутых в Африке в плане независимости.

Была она немного властной. Доброй. И очень заботливой мамой и бабушкой для своих многочисленных детей, внуков, а с недавних пор — уже и правнука. Видимо, в какой-то момент и мне посчастливилось попасть в разряд ее «сыновей» или «внуков», поскольку воспитывала она меня и помогала со всей ответственностью, добротой и родительским укором.

В руках Бабушка Апудо несла большую плетеную сумку. Вздохнув, я залпом допил коктейль и съехал с покатой крыши бункера на землю.

Когда я быстрым шагом спустился с холма, чтобы помочь Апудо, она как раз подошла к самому крутому участку пути.

— А ну-ка, сынок, помоги мне, — выдохнула Бабушка и, передав мне сумку, оперлась о подставленную руку. Так мы и дошли до самого бункера.

Апудо шумно выдохнула и грузно уселась на лавку у двери.

— Вот молодец же ты, что сделал эту лавку для бабушки! — отдуваясь, сказала она и достала длинную курительную трубку. Трубка, надо заметить, была уже совершенно чёрной и отполированной до зеркального блеска. Бабушка Апудо очень любила её и курила ядрёный табак по сто раз на дню.

Кроме трубки, она достала целый ворох амулетов. Вообще различные мистические представления играют большую роль в жизни этих людей. Они верят в колдунов, амулеты гри-гри, а также употребляют волшебные снадобья. Считается, что гри-гри защищает владельца от зла. Есть и амулеты на счастье. Чтобы изготовить такой, колдун берет небольшой матерчатый мешочек, помещает внутрь смесь трав, масел, камней, костей, волос, ногтей или других специальных компонентов.

— А мои оболтусы хоть бы в чем помогли бабушке! Целыми днями только и знают, что без дела слоняться: тот в футбол всё время гоняет, тот на базаре отирается, а тот вообще не понятно где шляется! Денег наодалживали у всей округи, гаденыши! Один ты у меня работящий!

В конце монолога Бабушка немного запнулась, видимо сообразив, что я всё же совсем не ее внук. Наконец она раскурила свою трубку и окутала нас густым облаком белого дыма.

— Я вот тебе бельё постирала, и деньги за рыбу и яйца принесла.

Апудо пихнула ногой свою объемную сумку и начала копаться в свисающем с шеи маленьком узелке.

С Бабушкой Апудо у нас был небольшой бизнес: я отдавал ей пойманную в реке рыбу и снесенные курами яйца, а она продавала это всё на рынке и отдавала мне большую часть вырученных денег. Рыбу я ловил по ночам, а яйца — утром под всеми окрестными кустами. Их несли то ли мои, то ли уже совсем дикие куры. Они были сами по себе и приходили только иногда, поклевать зерно.

Ещё Бабушка Апудо помогала с домашними делами и покупала продукты на рынке. Даже не знаю, кому этот контакт был нужнее — мне или ей. Главное, что мы оба были довольны нашим копеечным бизнесом и общением.

Апудо каждое утро с кряхтением поднималась ко мне на холм, выкуривала трубку, жаловалась на детей с внуками и, конечно, поучала меня уму-разуму. Впрочем, делала она это без большого азарта и частенько хвалила за трудолюбие и ум. Я только хмыкал себе под нос задумчиво.

Иногда мы выпивали по стаканчику вина, которое она же и приносила. Смотрели вниз, на городок и реку. Пожалуй, можно было бы сказать, что мы с Бабушкой Апудо друзья.

— Ты же знаешь этого бандита Шеху? Этого фульбе, чтобы его крокодил съел! Знаешь? — вдруг со злостью спросила Бабушка Апудо. Фульбе — это ещё одна народность, проживающая в Сенегале и соседних странах. Исследователи метко называют фульбе «цыганами Западного Судана». Насколько я знал, относительно происхождения этого народа единого мнения нет. Существовала гипотеза, что предки фульбе переселились в Западный Судан в конце первого тысячелетия из Сахары, и в последующие века стали ведущей силой в регионе, воздействуя на народы Ганы, Мали, Чада и Сенегала. Они были мусульманами и даже пытались создать свои государства, впрочем, безуспешно.

— Вчера, когда я на рынке выбирала маниок для яссы, я услышала, как Шеху говорил своим новым дружкам, из банды Пате, о том, что ты давно уже нарвался, и скоро твой автомат будет принадлежать ему. Эти бандиты злы на тебя ещё с того года, когда ты сломал руку плешивому дружку Шеху. Теперь, когда они связались с бандой Пате, они действительно могут напасть на тебя. Я прошу тебя, сынок, будь осторожнее! Не связывайся ты с этим хулиганом! Обходи его десятой дорогой, пусть его гиппопотам растопчет и полиция заберет его в каменоломни!

Я что-то промычал в знак согласия, и мы продолжили сидеть на лавочке, глядя на город и убегающую вдаль реку. Я попивал коктейль, который вновь смешал. Бабушка Апудо курила свою длинную трубку, периодически погружая нас обоих в облака дыма.

3. Последний ужин в Марсасум

Когда солнце начало клониться к горизонту и жара на улице немного спала, я закинул за спину свой видавший виды рюкзак и потопал в город.

Мне нужно было зайти на рынок и в лавку строительных материалов — я собирался покрасить свой домик и сделать сушилку для рыбы. Так я рассчитывал зарабатывать на рыбе чуть больше.

На половине пути я заметил чернокожего мальчика, который ехал в мою сторону на стареньком велосипеде. Велосипед был слишком большой для паренька, да и сама манера ехать была причудливой — мальчишка постоянно вилял из стороны в сторону, останавливался, крутился и несколько раз вообще разворачивался назад. Возможно, он только начал осваивать этот вид транспорта, подумалось мне.

Минут через пять мы сблизились, и я увидел виновницу такой странной траектории — это была старая помятая банка из-под соленого арахиса. Мальчонка пытался пинать её, не слезая при этом с велосипеда. Иногда он обгонял банку, и тогда ему приходилось делать круг и снова заходить в атаку. Инстинктивно мне захотелось отфутболить банку пареньку навстречу.

Не доехав до меня метров трех, мальчик остановился и, проследив дорогу от нас до бункера, спросил:

— Месье, это вы живете вон в том бункере, что стоит на горе? — он указал своей длинной рукой куда-то мне за спину.

Я секунду подумал, пытаясь догадаться, чего он хочет. Так ничего и не придумав, ответил:

— Да, я. Что ты хотел?

— Мне поручено передать, месье, что вас приглашает на ужин главный врач нашего госпиталя! — старательно проговорил мальчишка явно придуманную ранее фразу.

— Ты говоришь о месье де Клюсе? — уточнил я.

— Да, месье. Он просил передать, что вы приглашены завтра, на семь часов вечера, в госпиталь. И что одеться нужно официально.

На этой фразе я задумался. Самой официальной моей одеждой была светло-серая видавшая виды рубашка и потертые тактические штаны цвета хаки. Ну и высокие разношенные коричневые ботинки…

— А правда, что там был пулемёт, месье?

— Что? — я не сразу понял, погрузившись в мысли об официальной одежде.

— Ну, — сказал мальчик, приняв замысловатую позу на раме своего велосипеда, — мне говорили, что в бункере, который стоит на холме над рекой, раньше был сломанный пулемёт, и что под этим бункером есть секретный ход, в котором лежат ящики с гранатами.

— Хм… — я пожал плечами и, обернувшись, тоже посмотрел на дот. — Если там и был пулемёт, то его уже украли.

— А хода с гранатами там точно никогда не было, это я тебе гарантирую, — продолжил я и, обойдя мальчишку с велосипедом, пошел в сторону городка.

— Эй, месье! Подождите! — не унимался паренек, силясь развернуть свой слишком уж большой велосипед и смешно прыгая при этом на одной ноге, а второй пытаясь прокрутить педаль. — А у вас не найдется пары франков? Я же привез вам сообщение!

Я вновь остановился и посмотрел на пронырливого сорванца.

— А тебе разве не заплатил месье де Клюс? — спросил я, сдерживая улыбку.

— Неееет, месье… — протянул он, поводя головой вбок, — нас только кормят в госпитале и лечат, если кто заболеет.

— Что ж. Ты честно выполнил свою работу и заслужил оплату, — я выгреб из кармана всю мелочь, что была, и высыпал её в протянутую ладошку чернокожего мальчика.

Монетки быстро перекочевали к нему в карман, а глаза радостно заблестели. Улыбка расползлась до ушей.

— Спасибо, месье! Я буду еще к вам приезжать! — крикнул малец и я, наконец-то, пошёл по своим делам, думая о том, что увижу в госпитале Николь.

На следующий день, вернувшись с ночной рыбалки, я проспал до обеда. Бабушка Апудо, которая приходила утром за свежим уловом, уже постирала мою серую рубашку и штаны, как я и просил. Они поджидали меня на старом комоде, в котором не было нижней полки.

Остаток дня прошёл в малярных работах по покраске дверей, ставен и лавочки. Я сам смастерил их около месяца назад и теперь, наконец, покрасил. Несколько капель краски присохли к моим рукам — почему-то я долго смотрел на них и меланхолично пытался сцарапать ногтем.

От проделанной работы я испытывал чувство удовлетворения. Всё стало выглядеть единым целым. Весенне-зелёный цвет краски отлично гармонировал с желтоватым бетоном дота. Я всегда любил красить, это поднимало мне настроение, так как сразу видны результаты твоей работы.

Вечером планировался праздничный ужин в госпитале и, возможно, танцы с Николь…

Если она, конечно, уже сменила гнев на милость и позволит поухаживать за собой. Я отправился бриться и умываться.

Солнце клонилось к закату, старенький радиоприемник радостно наигрывал «битлов» и они пели о том, что «Она любит тебя»…

Госпиталь представлял собой десятка полтора больших палаток и несколько сараев для оборудования. Стоял он километрах в двух от городка Марсасум и сегодня был освещен как никогда ярко. «Интересно, — подумал я, — с чего это вдруг экономный де Клюс решил сжечь столько солярки в генераторах? Что за праздник у них такой?»

Выглядел я, конечно, не так опрятно, как было принято выглядеть раньше, отправляясь на званые вечера. Но это ведь Африка, в конце концов! Прошла величайшая война, да и я не Джеймс Бонд.

В руках я сжимал букет цветов, которые сорвал для Николь, и тёмно-зелёную бутылку из-под шампанского с вином, которое принесла мне Бабушка Апудо.

На шею намотал шемаг — мне было как-то уютнее с этой повязкой.

На правом боку, за поясом брюк, я закрепил длинный нож и этим ограничил своё вооружение. Впрочем, по поводу внешнего вида волновался я зря — все, кто был в большой главной палатке, выглядели примерно так же — практичная, но чистая одежда. Чуть более светлые рубашки и знавшие лучшую жизнь брюки.

Меня заметили, и главный врач с супругой направились ко мне, гостеприимно улыбаясь.

— Огюст, Амандин, — я улыбнулся и слегка поклонился чете де Клюс.

— Амандин, вы, как всегда, прекрасно выглядите, — сказал я и протянул жене де Клюса букет цветов, приготовленный для Николь. Что ж… Преподнесу ей вино Апудо. Знаю, что оно порадует её ничуть не меньше, чем цветы.

Но с вином у меня тоже ничего не вышло — Огюст сразу взял меня под локоть и, отведя в сторону, сказал:

— Я рад, что вы пришли. Я узнал, что Николь не передала вам наше приглашение, и мне пришлось отправлять одного из наших мальчишек.

Бутылку вина он мимоходом вынул из моих рук и поставил на стол с закусками. Взглянув над его плечом, я поймал яростный и какой-то смущенный взгляд Николь, которая стояла в компании толстого Жерома. Она тут же перевела взгляд на здоровяка.

— Так чем я могу вам помочь, месье Огюст? — спросил я, внимательно посмотрев в глаза де Клюса и начиная подозревать, что просьба будет совсем не пустяковой.

— Обязательно! Вы слышите? Обязательно найдите меня через час, — сказал главврач. — У нас будет долгий разговор, и я не хочу проводить его на глазах у наших гостей… Тем более, что уже пожаловал мэр Мбенга с женой и гриотом. Этот артист стал весьма популярен в последнее время в городке, хотя я и не помню, что он поет и рассказывает.

У народов Западной Африки гриоты были представителями отдельной социальной касты профессиональных певцов, музыкантов и сказочников, нередко бродячих.

Начальник госпиталя отпустил мой локоть и, широко улыбаясь, двинулся навстречу прибывающей делегации. Мэра я не любил и всячески пытался избегать личного знакомства. Он был типичным коррумпированным чиновником, с ослепительной улыбкой и бандитским прошлым. Я старался не общаться с такими людьми, они были мне неприятны. Впрочем, я так же обычно вызывал у них неприязнь с первого взгляда.

И мне не нужны были неприятности.

Снова посмотрев на старательно отворачивающуюся от меня Николь, я хмыкнул себе под нос и пошел к столу с закусками. Угощения были достаточно просты и незатейливы, но сейчас они вызвали у меня самый горячий интерес: канапе из галетного печенья с зеленью и сыром; это же печенье с паштетом и веточкой петрушки; жульен в микроскопических горшочках и фруктовые горки; несколько видов нарезок из рыбы; хлеб, обилие салатов и много фруктов. В центре зала разливали коктейли и, положив на тарелку несколько канапе, я направился туда.

Примерно через полчаса у меня в голове начало приятно шуметь от выпитого вина, а музыка начала казаться более ритмичной и веселой. Я забросил в рот виноградину и пошел к Николь.

Однако меня снова перехватили. На этот раз матушка-кармелитка Кристел. Я подтянулся и начал стремительно трезветь. Эта суровая женщина осмотрела меня своими холодными серыми глазами и произнесла:

— Я смотрю, вы окончательно поправились?

Во мне шевельнулась тень давно забытого ощущения того, что я школьник, которого вызвал к доске суровый учитель.

— Да, матушка, — ответил я, — мне намного лучше и болезнь меня уже совсем не беспокоит.

— Господь добр к вам, — сказала она и перекрестилась. — Когда вас только принесли с корабля, то я подумала, что вы мертвец. Ваше состояние было ужасным и эти раны на боку…

Она помолчала секунду, видимо, думая о чём-то своём.

— Де Клюс уже поговорил с вами? — задала очередной вопрос матушка Кристел.

— Пока он только попросил выделить ему время для приватной беседы, — ответил я, размышляя, чего хотят от меня руководители миссии.

— Ах, ну сколько же можно! — сурово поджала губы монахиня. — Я не стану этого больше терпеть и тратить драгоценное время, которого и так потеряно уже слишком много!

Похоже, она не на шутку разозлилась на главврача.

Нужно сказать, что матушка-кармелитка Кристел Вилларе была весьма специфической личностью. Её как огня боялись все участники миссии и местные жители. И в то же время она была очень заботливым человеком.

Около года назад, когда местные рыбаки сняли меня с застрявшего неподалеку на мели сухогруза, именно матушка Кристел первой в госпитале подошла ко мне и оказала помощь. Остальные уже знали, что наш корабль бежал из объятой войной Европы и, проходя возле Балканского полуострова, попал в зону биологических бомбардировок. Все боялись заразиться от меня какой-то страшной болезнью. Другие члены экипажа были к тому моменту уже мертвы, и от матушки потребовалась немалая смелость, чтобы начать ухаживать за мной. В госпитале она день и ночь сидела у коек больных, лично делала перевязки и не чуралась прочих неприятных процедур. С решительным выражением лица она держала больных во время мелких операций без наркоза, который стал большой редкостью в последнее время.

Так же стойко она провожала в последний путь умирающих.

К счастью, биологическое оружие, которым был поражён корабль, было именно оружием и, убив человека, вскоре гибло само. Эпидемии оно не порождало.

Я понимал, что обязан матушке Кристел своим исцелением. И она прекрасно это знала. Чувства это вызывало весьма смешанные.

Наконец матушка немного отошла от недовольства де Клюсом и снова обратила свой взор на меня:

— Как я узнала, эта несносная мадемуазель Фреэль не послушалась месье де Клюса и не передала вам мою просьбу сопровождать нашу миссию на пути во Францию.

От неожиданности я издал какой-то кашляющий звук и, видимо, не смог скрыть своего удивления от матушки. Слова я тоже быстро подобрать не смог и сразу почувствовал себя пьяным и косноязычным. Просьба была, мягко говоря, сумасшедшей и смертельно опасной.

Монахиня тем временем продолжила:

— Наш милый главный врач тоже не нашел в своем сердце решительности, чтобы поговорить с вами о задуманной поездке. Поэтому я обязана взвалить на себя эту миссию. Я надеюсь, вы не откажетесь сопроводить нас до Леона? И признаете, что это Бог послал вас, больного и обессиленного, нам на подмогу!

Я увидел, как к нам с матушкой спешит де Клюс с лицом, будто перекошенным от зубной боли и, наконец, смог собраться с мыслями.

— Матушка, прошу вас, будьте благоразумны! — начал я. — Ведь вы отвечаете за множество верящих вам людей, а что может сейчас быть опаснее, чем долгое путешествие в разрушенную войной Европу? Да что там Европа! Всё северное полушарие лежит в руинах! Вы знаете это не хуже меня. Там до сих пор идёт война! Великая война! Большие территории заражены и радиоактивны, на всех дорогах караулят бандиты, пираты или остатки разбитых армий! Я уже не говорю о Свистунах, которые могут спуститься на планету в любой момент и украсть нас!

Взгляд Кристел потемнел, а между бровями залегла глубокая злая складка.

— Мы все просто погибнем в пути, даже не успев покинуть берегов Африки. Это настоящее самоубийство! — закончил я.

К нам подошел де Клюс.

— Вы ошибаетесь, молодой человек! — воскликнула с жаром в голосе сестра Господня. — На всё воля Божья. Это здесь мы погибнем. Погибнем, не принеся поддержки и пользы простым французам, нашим братьям и сестрам. Не придя к ним тогда, когда мы им так нужны! Как помогли вам! — упрекнула она меня, наконец.

— Я боюсь, что сестра права, — присоединился к ней главный врач. — Местные власти и бандиты всё активнее интересуются нами и нашим имуществом. А без поддержки французского правительства мы всего лишь беспомощная жертва. Нас всех не пленили лишь потому, что у нас почти ничего нет, и при этом мы оказываем бесплатную медицинскую помощь местному населению. Этим мы снимаем большой груз ответственности с плеч месье мэра Мбенга. Однако вскоре они решатся на это. Всё разваливается прямо на глазах.

Я промолчал, собираясь с мыслями.

— Мы решили собрать всю миссию и держать путь во Францию, как можно скорее, — продолжил главврач, а монахиня согласно кивнула. — Но это большой секрет. Я прошу вас сохранить всё в тайне, — добавил де Клюс.

— Ладно, — сказал я. — Месье де Клюс, матушка Кристел, позвольте я повторю всё по порядку: вы собираетесь отправиться в самоубийственное путешествие, целью которого является уничтоженная войной страна. В которую меня, как иностранца, не пустят. Всё верно?

Де Клюс подался вперёд, желая что-то сказать, но я протянул в его сторону руку, открытой ладонью вперед, остановив это намерение.

— Мой дом тоже полностью разрушен. И возвращаться туда, сопроводив вас до Франции, тоже бессмысленно для меня. Теперь мой дом здесь. И дела идут совсем неплохо. Кроме того, я не военный, у меня недостаточно оружия и снаряжения. Я просто не могу обеспечить безопасность целого госпитального каравана. Поймите, в конце концов, мы все, скорее всего, погибнем в дороге. Люди, которые верят вам и которые надеются на вас, будут умирать в пути. От бандитской пули, от болезней, от истощения и несчастных случаев. Нам невероятно повезло, что во время случившегося апокалипсиса и нападения чужой инопланетной расы мы оказались на краю мира, куда война почти не докатилась. Поверьте моему слову, нам лучше считать отныне Сенегал своим домом и своей родиной. Так что мой ответ — нет.

— Не будьте неблагодарны, молодой человек! — возмутилась монахиня, прожигая меня взглядом.

Я начал злиться.

— Послушайте меня, Кристел. Я благодарен вам за исцеление. И потому я постараюсь отговорить вас уезжать отсюда ради авантюры и из-за тоски по родине. Тем самым я спасу нас всех от неминуемой гибели.

— Всё не так просто, молодой человек, — покачал головой де Клюс. — Здесь нам тоже конец. Теперь, когда центральное правительство не может нас защитить, оказалось, что мэр — настоящий бандит и разбойник. Он потребовал, чтобы мы каждую неделю платили ему за безопасность. Но у нас мало денег. Я объяснял ему это много раз. В конце концов, мне пришлось отдать всё, что у нас было в кассе. Но бандиты всё ещё недовольны. Они говорят, что это только начало и что мы должны платить. Их не интересует, откуда мы будем брать деньги. Я думал, что мы полезны этому городу и нас не тронут, но недавно они выкрали одну из медсестер и поиздевались над ней. Поиздевались очень жестоко. А когда я попытался поговорить с мэром, он просто ударил меня по лицу. Вместе с ним — его головорезы и начальник полиции. Сегодня Мбенга пришел, чтобы сделать нам последнее «культурное», как он говорит, предупреждение. Он грозит нам поистине ужасными вещами.

Матушка Кристел согласно кивнула, подтверждая слова главврача.

— Черт! — я выругался и сердито потер подбородок. Ситуация действительно была не из лучших. Но и ехать через полный смертельных опасностей мир тоже было не лучшей идеей. Это пат.

— Поверьте, я сделаю всё, чтобы обеспечить вам безопасность во время отъезда с территории миссии. И я буду охранять вас первые сто километров. Но не просите меня о большем. Я никуда не поеду! — наконец ответил я. — Там меня не ждет ничего, кроме смерти. А здесь еще всё возможно.

— Но послушайте, — сказал де Клюс, — только у вас есть опыт в военных делах. Вы же были охранником на корабле. И, кроме того, у вас есть автомат!

— Мне нечего делать во Франции, — повторил я. — И я всего лишь непрофессиональный охранник. Уставший и апатичный человек, который застрянет между двух стран.

— Я думаю, что моего авторитета и связей вполне хватит, чтобы вас пустили в страну и, возможно, даже дали гражданство как спасителю и защитнику гуманитарной миссии, — заявил врач.

— Вы думаете?! — я выделил голосом последнее слово и, покачав головой, отвернулся от них.

Матушка Кристел сверлила мне затылок своим ледяным взглядом. Похоже, вечеринка была закончена. Я собрался идти в свой блиндаж.

По пути к выходу из шатра я снова встретился взглядом с Николь, которая выглядывала из-за плеча машущего руками толстяка Жерома. И всё понял про ту ночь. Её отправил ко мне де Клюс, чтобы Николь уговорила меня сопровождать их на пути в Леон. Но поскольку она была девушкой гордой и темпераментной, то решила, что ее просто используют и, психанув, умчалась в госпиталь, так ничего мне и не сказав. Теперь она явно зла на де Клюса. На себя. И на меня заодно.

Я решил с ней поговорить и расставить всё по местам.

Не дойдя до Николь и Жерома пары метров, я уже почувствовал противный запах пота, исходивший от здоровяка.

При одинаковом со мной росте, он всё же был намного тяжелее. Думаю, весил Жером никак не меньше ста сорока килограмм. И обладал он, при этом, весьма пылким темпераментом француза-южанина.

Я аккуратно нырнул под похожую на окорок руку гиганта, который что-то рассказывал Николь, бурно жестикулируя. Оказавшись рядом с девушкой, я окончательно убедился, что та не хочет со мной говорить. Она нахмурилась и решительно отвела взгляд в сторону. Я понимал, что во многом это смущение и чувство вины, но коммуникацию это никак не облегчало.

— Николь, мы можем поговорить минутку? — спросил я, возможно, несколько суховато.

Ответила мне не Николь, а уже успевший основательно подвыпить Жером.

— Месье, вы, кажется, забываетесь! — он больно схватил меня за плечо своей огромной мокрой рукой. — Николь не хочет ни с кем разговаривать! У нас с ней идёт интересная беседа, а вы меня… вы нас перебиваете!

Здоровяк весьма ощутимо толкнул меня, наконец отпустив плечо.

— Николь, ты поговоришь со мной? — переспросил я, игнорируя толстяка, испытывая уже настоящее бешенство и еле сдерживаясь, чтобы не заехать Жерому по зубам.

Девушка неопределённо повела плечиком, и в этот момент меня двинули в плечо с такой силой, что я невольно сделал пару шагов в сторону, восстанавливая равновесие.

Я тут же крутанулся на левой ноге, немного присел, оскалил зубы в нехорошей усмешке и прыгнул к Жерому.

Я не думал. Я рассчитывал поднырнуть под него слева и оказаться за его спиной. Однако сбоку, наперерез мне, уже бросилась Николь. Её большие перепуганные глаза оказались прямо напротив моих, и она попыталась взять моё лицо в свои руки.

— Прекратите! — крикнула она, пытаясь поймать мой взгляд.

Провернувшись на месте, обхватив Николь за талию и пытаясь задвинуть её себе за спину, я старался оказаться рядом с Жеромом. Но эта кошка просто повисла у меня на шее. Ловкости ей было не занимать.

За ту секунду, что я присел и вырвался из её хватки, между мной и здоровяком уже вклинилось несколько человек, пытающихся остановить начинавшуюся драку.

Мне стало понятно, что вечер окончательно испорчен. Даже простой честной драке и возможности расквасить нос этого ублюдка помешали.

Я выпрямился. Встретился взглядом с де Клюсом. Увидел радостно-возбужденные лица свиты мера. И, обернувшись, посмотрел на Николь. Она надулась, видимо, из-за того, что я так бесцеремонно задвинул её и затем грубо сорвал с себя её руки. Стоя чуть позади всех, меня пронзала взглядом матушка Кристел.

Не говоря ни слова, я развернулся и пошел к выходу. По пути ободряюще и подчеркнуто весело подмигнул Жерому.

4. Шеху Маал

Ночь в Сенегале красива и полна жизни. Красноватая пыль дорог становится серебристой под светом луны. Пахнет нагретыми за день травами и звучит оглушительный хор разнообразных насекомых. Иногда вдалеке ухают птицы и пищат мелкие ночные животные. Где-то порыкивают хищники, и к этому шуму добавляется шорох трав, которые слегка колышет приятный ночной бриз.

Он приносит запах не такого уж и далекого океана. Деревья кажутся темными зонтиками. Окружающий мир окрашен в серебристые и синие тона.

Поначалу я с некоторым страхом ходил по ночам, но вскоре убедился, что это не дикая саванна, а вполне развитая страна, хоть и находящаяся недалеко от экватора. Крупные хищники почти уничтожены и очень редко забираются в эти давно обжитые места. Бояться здесь стоило разве что подвыпившей или обкурившейся компании. Но такую компанию я надеялся услышать издалека и успеть обойти. Вообще-то это не такое уж и частое явление.

Дорога от госпиталя тянулась к мосту через реку и, слегка попетляв, сворачивала вправо, к городку. Мне же нужно было свернуть левее, на более узкую тропу, проходящую недалеко от моего холма.

Шагая домой по залитым луной полям, я немного успокоился и думал над просьбой главного врача и матушки Кристел. Я действительно был благодарен им за мое исцеление, но вся эта идея была обречена на провал! Самолёты уже давно не летали. Весь мир больше десяти лет воюет сам с собой и с инопланетными захватчиками. Границы преимущественно перекрыты. Повсюду расплодились банды, и они были по-настоящему жестоки. Впрочем, так было во все времена.

Средиземное море бороздят теперь уже редкие военные корабли, каждая встреча с которыми может стать последней. Испания и Франция разрушены в результате внутренних боевых действий и под ударами тактического и стратегического оружия. На севере Африки и на Ближнем Востоке боевые действия продолжаются до сих пор.

С моим автоматом Калашникова и пистолетом де Клюса я не смогу обеспечить безопасность конвоя. У нас нет оружия, нет связи, нет данных об опасностях на предстоящем пути. В конце концов, нет обученных военному делу людей. Я покачал головой — это было плохой идеей. Но как убедить в этом де Клюса с матушкой и объяснить всё Николь?

Тут я вспомнил о здоровяке Жероме и опять разозлился.

Не стоило ему меня трогать. Меня давно раздражал этот хамоватый и наглый толстяк, и теперь он попал в самый черный из моих списков.

Размышляя на эти неприятные темы, я не заметил, как подошел к холму, на котором стоял мой бункер. Залитая лунным светом тропинка отделялась от основной колеи и поднималась вверх. Пробежавшись по ней взглядом, я заметил какой-то черный силуэт, осторожно продвигающийся к блиндажу по самому краю тропы.

В таком освещении все цвета разделились на серый и черный, поэтому мне было сложно понять, кто этот человек, и вооружен ли он. Однако было совершенно ясно, что намерения у него недобрые.

Стараясь пригибаться пониже, он крался к моему дому, видимо зная, что я сейчас должен находиться в госпитале, на званом ужине.

Думаю, он не рассчитывал, что я вернусь так рано, но всё же старался подойти к блиндажу незаметно.

Я протянул руку назад и нащупал рукоять ножа, спрятанного за поясом брюк. Он вышел из ножен легко и беззвучно.

Затем я быстро двинулся к своему незваному гостю, стараясь тихо ступать с пятки на носок. Я узнал, кто это, и понял, зачем он пытается залезть в мой дом.

Не утихшая до конца ярость разгорелась с новой силой.

Когда до худощавого чернокожего мужчины оставалось метров пять, я перестал идти тихо и, выпрямившись в полный рост, громко спросил:

— Эй! Шеху! Ты что, потерялся?!

Бандит дернулся и втянул голову в плечи, а затем резко обернулся ко мне и немного отступил. Он тревожно глянул вправо и натянуто улыбнулся во весь рот.

Я приблизился метров до трёх и увидел, что Шеху как-то мелко и неестественно двигает руками и слегка пошатывается. Кажется, он был пьян или под какой-то наркотой. В темноте белели его зубы и белки глаз.

— Привет! А ты что не дома? — сморозил он явную глупость и опять быстро глянул вправо. Похоже, где-то там был его напарник. Я был зол и понимал, что спускать всё на тормозах нельзя. Если сейчас Шеху Маал уйдет легко, то уже завтра он припрется ко мне с парочкой друзей и всё станет намного хуже. Мелкий бандит принадлежал к фульбе, которые часто пользовались чужой слабостью. Эта народность исповедовала мусульманство и вела кочевой образ жизни. Люди они были темпераментные, хитрые и часто агрессивные. Нередко среди них встречались хулиганы, воры и бандиты.

Шеху уже успел обзавестись дурной славой, и ему был очень нужен мой автомат. Именно поэтому он и пришел сюда ночью, зная, что сегодня вечером я пойду на пир в госпиталь, а монахини очень не любят оружие, и я вынужден буду оставить его дома.

Единственное, чего Шеху знать не мог, так это того, что я разругаюсь с Жеромом и вернусь домой намного раньше, чем планировал. Потому мы здесь и встретились.

— Что, Маал, пришел украсть автомат? — спросил я, всё более свирепея и надвигаясь на фульбе.

— Ты что! Вообще глупый? — повысил голос Шеху и даже как-то взвизгнул в конце фразы. — Я римббе, истинный правитель этого вонючего города! Меня все слушаются! Ты понял? Если я скажу, то мне и так всё отдадут. Сами! Понял?!

— Римббе кражами не занимаются! Да и вообще — тебе до имама, как до неба! — ответил я злобно.

— Римббе хозяева всего тут! И тебя тоже! — продолжил Шеху и наставил на меня свой дрожащий палец. — Я прикажу — ты сейчас пыль жрать будешь!

Он выхватил из кармана шорт нож и указал им на пыльную дорогу.

Похоже, мозг его совсем затуманился, и он пошел ко мне. Я следил за ножом. Маал опустил его вниз, а вперед протянул открытую ладонь левой руки.

— Я пришел к тебе как гость! — продолжил он, и я увидел, как в свете луны лихорадочно блестят его глаза. — Мне нужно с тобой поговорить!

Я понял, что Шеху Маал решил убить меня этой глухой ночью, раз украсть автомат тихо не удалось.

Ярость и хмель улетучились. Я был собран и внимателен. Адреналин мгновенно мобилизовал меня, мозг работал как часы.

Я знал, что сейчас произойдет.

Шеху надеялся на подлость и быстрота. Он подойдёт ко мне на расстояние удара, заговаривая зубы и показывая открытую левую ладонь. А потом ударит ножом снизу вверх, от правого бедра. Сильно и жестко. Далее он в ярости будет бить меня ножом со скоростью взбесившейся швейной машинки.

Фехтовать он явно не умел, но ножом уже пользовался не раз. Это было видно.

— Дерьмо ты, а не римббе, — сказал я медленно и с издевкой в голосе. И тут же я мгновенно сместился вправо, а Шеху, как-то утробно рыкнув, ударил ножом туда, где я только что стоял.

А я уже рубил сверху вниз воздух между нами. Там, где вскоре должна была пройти его рука.

Мой нож встретил его правое предплечье именно там, где я и планировал. Его рука шла вверх, мой нож — вниз. Удар был страшный. Я почувствовал хруст и едва не расстался с ножом.

Последовательность дальнейших действий была понятна мне заранее, поэтому я мягко отпрыгнул назад и повернулся к Шеху правым боком, немного выставив вперед правую руку с зажатым в ней ножом. Это уже была стойка из фехтования — я держал нож далеко впереди, а сам старался находиться максимально далеко от ножа противника.

Честно говоря, я ожидал, что в эту секунду боль в рассечённой до кости руке догонит Шеху и он, выронив нож, взвоет. Но получилось совсем не так.

Фульбе как-то недоуменно посмотрел на свою почти разжавшуюся ладонь, и, перехватив нож левой рукой, снова бросился на меня. Он прыгнул с какой-то страшной и неестественной улыбкой.

В ножевом бою обычно изрезанными остаются и победитель, и проигравший. Поэтому я первым делом отпрыгнул назад и увидел кое-что обнадеживающее: хотя Шеху был очень быстр и явно не чувствовал сейчас боли, он словно разучился драться на ножах. Быстрыми и широкими взмахами он пытался поразить меня в лицо, шею или грудь. А это было совсем не то, что нужно. Это было наивно.

Не к месту мелькнуло воспоминание о битве при Куртре, где фламандцы вывели из строя множество закованных в доспехи французских рыцарей, нанося им удары в плохо бронированные запястья, а затем добивая безоружных противников. Жаль только, что на Шеху не было семисот золотых шпор, как на французских рыцарях.

Маал в очередной раз попытался догнать меня и широким взмахом разрезать лицо. В следующее мгновение я неожиданно для него перестал пятиться и шагнул вперед. Левой рукой я подтолкнул его опускающуюся руку ещё дальше, мимо себя, а правой нанес удар пониже ребер.

Болевой шок от пробитой почки должен был полностью свалить его, но я всё же продолжил движение и, провернувшись, отпрыгнул ему за спину. И не зря. Не знаю уж, что тому причиной, адреналин или наркотики, но Шеху не упал, а очень даже бодро крутанулся на месте и отмахнулся ножом на уровне моей шеи.

Я продолжал пятиться глядя, как кровь из рассеченной руки и пробитого бока бандита падает крупными каплями на серую, залитую лунным светом пыль дороги. Я не собирался больше рисковать. Я знал, что скоро он ослабнет.

Я быстро развернулся и бросился бежать. Шеху побежал за мной, но уже как-то медленно, согнувшись влево. Вскоре он перешел на шаг, шумно дыша и облизывая губы.

В свете луны я увидел, что с той стороны, куда раньше бандит смотрел несколько раз, к нам бежит ещё один мужчина. Видимо он ходил на разведку к моему блиндажу, чтобы убедиться, что меня нет, и пытался зайти к моему дому сбоку. Но услышал звуки драки и побежал назад.

Это было плохо.

Бой на ножах — это лотерея. С двумя сразу я могу не справиться, даже несмотря на то, что Шеху уже тяжело ранен. Нужно было закончить с ним, пока до нас не добежал второй бандит.

Я развернулся и снова шагнул к фульбе. И сразу же отпрыгнул назад. Он ударил, едва не достав меня ножом.

Шагнув вправо, я ткнул его ножом в плечо. Маал уже провернулся на месте и снова взмахнул ножом. Я ясно увидел его бешеные глаза и татуировку на лице — по 4 маленьких прямоугольника слева и справа от переносицы. Всё-таки он был очень быстр. Я не успевал разорвать дистанцию, и мне пришлось левой рукой отбить его удар, нанеся удар ему в запястье. В целом мне это удалось, но кончик ножа Шеху всё же резанул меня у ключицы.

Я уже не фехтовал, а сильно и грубо, накоротке, ударил его ножом под руку, куда-то между ребер. Я был тяжелее бандита, и от моего удара он отлетел на шаг, а затем споткнулся и упал.

Шеху как-то странно вывернулся и попытался встать, но его правая, раненая рука подогнулась, и он снова упал лицом в дорожную пыль. На этот раз навсегда. Больше он не поднимался.

Думать об этом было некогда. Я быстро повернулся в сторону второго нападавшего. Он был уже близко, метрах в десяти от меня.

Мы замерли. Я смотрел на бандита, а он смотрел на Шеху.

Потом он побежал. Побежал прямо в поле, огибая меня по широкой дуге и явно направляясь в сторону города. Я подумал, что его тоже стоило бы догнать и убрать как свидетеля. Но фора была уже слишком большой, а бегают фульбе отлично. Лучше меня. Не факт, что я вообще смогу к нему приблизиться.

Понемногу начался адреналиновый откат. Чувствовал я себя нормально, но руки уже начали мелко подрагивать, и в голове стало пусто. Нужно было выпить. И избавиться от трупа. Всё остальное потом.

5. Сборы

Я пребывал в очень странном настроении. Мне было жаль Шеху. Точнее не самого Шеху, а того, что я убил человека. Я испытывал угрызения совести, но в то же время понимал, что избавил мир от бандита, который ночью пришел ко мне с напарником, первым напал на меня и пытался зарезать. Возможно, если бы я не был так зол из-за похода в госпиталь и Жерома…

И ещё я испытывал нервное возбуждение и тремор от того, что вышел победителем из ножевой дуэли с быстрым и коварным противником.

И, конечно, я опасался его дружков и местной полиции. Работали они, правда, из рук вон плохо, но всё же в тюрьму могли упрятать всерьез и надолго.

До самого рассвета я заметал следы нашего поединка — счистил лопатой с дороги пятна крови, которых оказалось до ужаса много, и отнес труп Шеху к реке. Может, в этом и не было особого смысла, но я не хотел давать полицейским улик.

Я отплыл довольно далеко вниз по течению, плыл не меньше часа.

В этой тёплой и полной жизнью реке вскоре ничего не останется от бывшего наркомана, грабителя и бандита.

Минуту я постоял молча, отдавая честь уважения поверженному противнику, а затем столкнул его тело с грузом в воду.

Бессонная ночь, адреналиновое похмелье и стакан вина Бабушки Апудо путали мысли в моей голове, не позволяли сосредоточиться. Нужно было поспать несколько часов.

Я достал из тайника автомат, скудное снаряжение, документы и немного накопленных денег. Взял гамак.

Переплыл на лодке реку и на рассвете пробежал километра три до виднеющегося вдали леса — это помогло немного успокоиться.

Спать дома, в доте, я опасался. Могли заявиться полицейские или прийти расквитаться за своего подельника бандиты. Я решил немного переждать и обдумать свои дальнейшие действия.

Забравшись поглубже в чащу, я подвесил гамак на высоте полутора метров, залез в него и положил на грудь готовый к бою автомат.

Через некоторое время я просто отключился.

Пробуждение было резким и мерзким.

Я дернулся и, перекатившись, вывалился из гамака. Сжимая в руках автомат и поводя им из стороны в сторону, я выискивал источники угроз. Но таковых не оказалось.

Во сне я, кажется, опять переживал ночной бой и беспокоился о будущих опасностях. Или вспомнил о возможности нападения на меня хищника. Хоть это было маловероятно в такой близи от города, да ещё и утром. В общем, спал я тревожно и тяжело.

Прошло часа три-четыре, судя по солнцу, похоже, ещё даже полдень не наступил. Я посмотрел на часы — слегка перевалило за одиннадцать утра.

Значит, я ошибся. Я проспал около шести часов. Что ж, это совсем даже не плохо.

Пора было решить, что мне делать дальше.

Варианта было два: остаться тут и надеяться, что исчезновением Шеху Маала никто не заинтересуется. Или уехать отсюда подальше. Видимо, с караваном Миссии. Я сам себе создал проблемы. В очередной раз. Хотя если подумать…

Нужна была информация. Я умылся в реке, свернул гамак, прикрепил его к рюкзаку и осторожно двинулся в сторону города.

Даже не пересекая реки, я понял, что дела плохи. Выйдя из леса, увидел серый дым, поднимающийся со стороны моего дота. Я расчехлил бинокль и выругался. Ко мне явились бандиты. Полицейские вряд ли стали бы сжигать мой дом. Было это несколько часов назад, поскольку огонь уже догорал.

Я снова остался без крова. И это значило, что количество доступных опций сузилось до одной — мне пора было ехать на север. С учетом имеющихся у меня средств и количества патронов, мне не стоит ввязываться в разборки с бандитами.

Перестрелка из автомата Калашникова с целой бандой явно рано или поздно закончится моей смертью. Тут никакая тактика и засады не помогут. Это не то оружие. Да и патронов слишком мало, чуть больше пятидесяти штук.

Я тяжело вздохнул — снова пора было уезжать.

Грустно поплелся я по большой дуге к госпиталю, стараясь внимательно смотреть по сторонам. Только убедившись, что всё чисто, мог идти к де Клюсу.

А на это потребуется не меньше двух часов.

За госпиталем пока не следили. И после обеда я, прокравшись по высокой траве и кустарнику, подошел к нему сзади. Подобрался к главной палатке и, прислушавшись, поднял полог, чтобы залезть.

Меня тут же увидела одна из молодых сестер-монахинь и возмущенно спросила, кто я такой и что я себе позволяю. Впрочем, она быстро меня узнала и сердито сложила на груди руки.

— Извините, сестра, но мне нужно срочно поговорить с месье де Клюсом, только потому я и позволил себе пролезть под тентом палатки, — объяснился я, подняв в защитном жесте руки и широко улыбаясь.

— Это ещё не повод залезать в палатку, как крот, — молвила монахиня, несколько успокоившись. — Кроме того, месье де Клюс куда-то вышел, и я не знаю, когда он вернётся.

— Что там такое, Патриция? — послышался из-за занавески голос приближающейся матушки Кристел.

Она отодвинула полог и вошла в комнату.

— Добрый день, матушка Кристел, — поздоровался я, сдержанно кивая в её сторону. — Я всё же решил согласиться на ваше предложение. Давайте обговорим.

Пожилая монахиня слегка улыбнулась, как бы говоря: я так и знала!

Но озвучила свои мысли несколько иначе:

— Я не сомневалась, что Господь вразумит вас, молодой человек, и вы придёте к нам, чтобы быть нашим защитником и попутчиком. Идите за мной, — добавила она и пошла к выходу из палатки.

На улице ослепительно светило солнце, и выйдя из полутьмы палатки, пришлось временно закрыть глаза. Я следовал за монахиней, облаченной в светло-коричневую рясу, и удивлялся, как она что-то видит. Ещё мне было интересно, не жарко ли ей во всех этих одеяниях, которые кроме нее тут никто не носил.

Вскоре мы пришли к другой палатке и, нырнув под её тент, я испытал облегчение — глаза наконец-то смогли немного отдохнуть.

Почти в центре зала с койками для больных стоял главврач. Они вместе с ещё одним врачом просматривал какие-то бумаги. Чуть поодаль медсестра-монахиня разговаривала с местным чернокожим пациентом, явно чувствующим себя здесь неуютно.

— Месье де Клюс, — обратилась матушка, подходя к врачам, — уделите нам время, сразу же, как закончите обсуждать состояние больных.

Матушка произнесла это таким безапелляционным тоном, что де Клюс поджал губы и скривил лицо так, как будто откусил лимон. Однако главный врач быстро взял себя в руки. Он взглянул на меня, кивнул в знак приветствия и попросил нас подождать две минуты.

Вскоре мы все прошли к нему в кабинет и, рассевшись на стульях, начали разговор. Я уже успел всё обдумать. Не желая вдаваться в рассуждения о том, почему поменял своё решение, сразу перешел к делу.

— Чтобы я мог обеспечить вам безопасность по дороге во Францию, мне, в первую очередь, нужна информация. Начнём: когда вы планируете выезжать отсюда? — спросил я.

Главврач и матушка переглянулись. Де Клюс ответил:

— Предположительно через восемь дней. Мы уже объявили об этом на прощальном банкете. Но дата может измениться, еще слишком много вопросов нам нужно решить до отъезда.

Я только хмыкнул. Времени на подготовку было в обрез. Да и господину мэру говорить об этом не стоило.

— Вы боитесь, что Мбенга не отпустит вас? — уточнил я, хотя и так знал ответ.

— Понимаете, молодой человек, мы будем везти часть медицинского оборудования, то, что осталось от кассы госпиталя, продукты и много других ценных вещей, — начал издалека де Клюс и я вынужден был его прервать, протянув вперед обе руки с открытыми ладонями.

— Простите, месье де Клюс, но у нас очень мало времени. Давайте мы все постараемся говорить лаконично.

— Он боится бандитов в дороге, — вмешалась матушка Кристел. — А я больше опасаюсь мэра Мбенга и его банды полицейских. Мне кажется, они не дадут нам уехать.

— Да, — поддержал её врач. — Наш госпиталь не стоит мэру ничего в обслуживании, а пользы приносит много. Мы лечим всех, кто заболел в округе Марсасума и не просим у города за это ни копейки! Я боюсь, как бы у нас не возникли проблемы с людьми шефа полиции и бандитами мэра. Особенно сразу после того, как мы покинем территорию города.

— Понятно. Сколько машин будет в караване? Сколько людей мы вывозим? — я задал следующий вопрос.

— Мне удалось собрать четыре рабочие машины. Ещё один джип пытается починить Жером, но пока у него ничего не выходит. Мэр обещал помочь нам с запасными частями, но прошла уже неделя, а он не прислал ни винтика, — ответил главврач. — Врачей, членов их семей и монахинь, вместе со мной и матушкой Кристел, будет шестнадцать человек.

— Вы уже продумали маршрут? Я могу с ним ознакомиться?

Главврач и монахиня как-то неуверенно переглянулись.

— Понимаете ли, — нерешительно произнес де Клюс, — тут у нас с матушкой возникли некоторые разногласия…

Он так и не закончил предложение.

— Я считаю, что мы должны ехать в аэропорт и договариваться там о прямом рейсе в Леон! — воинственно заявила монахиня. — А месье де Клюс предлагает нам ехать на машинах через весь мир! — возмущенно продолжила она.

Де Клюс уже набрал в грудь воздух, собираясь разразиться тирадой, но я решительно встал и сказал:

— Давайте взглянем на карту. Надеюсь, она найдётся на вашем лэптопе? — я посмотрел на главврача.

— Да, конечно, — ответил тот и, взяв компьютер, начал искать карту.

Идея матушки мне не нравилась и казалась нереалистичной. Самолёты уже давно не летали и вряд ли мы смогли бы найти кого-то, кто взялся бы отвезти нас в Леон. Да и не думаю, что мы долетели бы. Скорее всего, нас сбили бы ещё на границе с Сенегалом. Не стоило забывать, что война всё ещё продолжалась. А уж через север Африки и Средиземное море мы не перелетели бы гарантированно.

Всё это, но с большим количеством ужасающих деталей, я рассказал монахине. Уголки ее губ опустились еще ниже, чем обычно, а брови сурово сдвинулись: матушка уже настроилась на быстрый и комфортный путь во Францию, и явно не хотела отказываться от этой идеи.

Мне пришлось поведать ей про бесполетное пространство над Средиземным морем и про то, что военные не будут разбираться, кто именно летит из далекого Сенегала.

Потом я взялся за план главного врача — он мне тоже не нравился. Только на пути к Гибралтару нам пришлось бы шесть раз пересечь границы воюющих между собой стран, проехать три с половиной тысячи километров и преодолеть Западную Сахару.

— Но что же вы тогда предлагаете? — спросил де Клюс.

— Я предлагаю проехать около двухсот километров до Кафонтина, найти там капитана с достаточно крупным баркасом и плыть по Атлантическому океану до самой Франции. Причалим мы примерно здесь, — я ткнул пальцем в Бискайский залив. — Или раньше сдадимся испанским пограничникам и попросим доставить нас в ближайший миграционный пункт, для экстрадиции. Возможно, куда-то на южное побережье. Может, в Марсель.

Настало время работать с возражениями.

— Вы тоже говорите о слишком призрачных надеждах! Думаете, мы сможем найти корабль в Кафонтине и договориться с пограничниками? — начал де Клюс.

— Я уверен, что подходящих нам кораблей там достаточно, — спокойно ответил я. — Некоторое время назад я был там и видел сотни рыболовецких траулеров всех мастей.

— А как же эти ужасные пираты, о которых я читала еще до начала войны? — спросила монахиня. — Те, что ещё в восьмидесятые годы прошлого столетия работали на власти Марокко и неплохо на этом наживались?

— Если они там и были, то сейчас нашли себе другое занятие, ведь судоходство из Европы практически прекратилось, — сказал я. — Кроме того, мы будем идти на местном рыболовецком судне, и думаю, что капитан прекрасно знаком со всеми местными уголовниками. А самое главное — на берегу нам придётся столкнуться с большим количеством различных опасностей, чем в открытом океане.

Сказать по правде, план был отвратительный, но я считал его самым лёгким и безопасным из всех возможных. На море мы будем практически лишены маневра и укрытия, но значительно сэкономим во времени и избежим большинства проблемных встреч. Что же касается военных, то я рассчитывал не общаться с ними, отойдя подальше от побережья, в нейтральные воды.

Мы ещё долго сидели над общим планом возвращения во Францию, считая километры, намечая предварительные места пополнения припасов и прикидывая наши действия в случае возникновения проблем. В итоге все устали и головы совершенно перестали работать.

Плюсом было то, что появилось общее видение нашей будущей дороги, и то, что матушка Кристел самоустранилась из планирования нашей поездки. Мы решили сделать перерыв на несколько часов, чтобы каждый мог заняться своими делами и пообедать.

— Месье де Клюс, — обратился я к врачу, который уже встал и собирался уходить, — поскольку я буду путешествовать с вами и отвечать за вашу безопасность, то жить, с сегодняшнего дня, я так же буду с вами. Распорядитесь выделить мне спальное место и обеспечить мне обед?

Главврач вопросительно посмотрел на матушку Кристел.

— Этот вопрос скорее не ко мне, — сказала она. — Думаю, никаких сложностей с этим не возникнет.