Бесплатный фрагмент - Подсловье
Премия имени Анны Ахматовой
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Дорогой читатель!
Ты держишь в руках не обычный сборник стихов.
«Подсловье» — неологизм, отражающий тот звучащий и бликующий мир идей, который потом воплощается в слова поэтами.
Рождённый от игры слов: Underworld (Подземный мир) -Underword (Подсловье), он является знаковым в поэзии автора так же, как буква есть знак, отражающий свою часть бесконечности человеческих чувств и эмоций, которую мы можем вербализовать.
В поэзии Юлии Март эта связь ощущается особенно сильно: связь между нашим реальным миром и миром идей, образов, звуков, любви, их взаимопроникновения и взаимосвязи.
И в то же время, в центре поэтического мира автора именно этот мотив — мотив любви: любви питающей и любви скорбящей, которая присутствует во всем: исчезает, рефлектирует, перевоплощается, выходит за пределы человеческого бытия, раздвигая границы сознания и достигая своего истинного источника, возвращается, обогащенная новым смыслом и опытом.
ПОДСЛОВЬЕ
Улыбайся
Улыбайся, когда слёзы рядом,
Под лучами ламп и софитов,
Улыбайся, пусть сердце разбито,
И губами, и телом, и взглядом.
Улыбайся — мир любит маски,
Миру эта улыбка знакома…
Пусть никто не уйдёт не обласкан,
А поплакать ты сможешь дома.
Разучилась плакать? Не страшно.
Слёз солёных зачем вкус едкий?
Будь послушной принцессой в башне,
Самой певчей из птичек в клетке.
Если б слово и ритм были твердь
Долго думаешь. Просто ответь.
Знаешь, короток век человечий.
Если б слово и ритм были твердь,
Я б смогла тебя увековечить.
Бытовые слова, как грехи,
Тянут вниз: тяжелы узы, прочны.
Отмолить могут только стихи,
Потому что они непорочны.
Ты, пока на ногах, поспеши:
Всем, кто перерождён человеком,
Приглашенье на танец души
Ограничено. Жизненным веком.
И не то, чтобы я так хочу…
Просто дали такую задачу.
Передай, говорят, как свечу,
Слово дальше. Пока что-то значит.
Я ведь тоже копчу. И пыхчу.
И рыдаю, бывает, в подушку.
Наклоняется Ангел к плечу
И целует, как в детстве, в макушку.
Говорит: «Всё пройдёт, не спеши,
В суете божий дар умирает.
Ты пиши. Слушай ритм. И пиши.
Послушание не выбирают».
Ну, а я повторяю вопрос:
Ты нашёл себя? Хоть понемногу?
Через столько путей себя нёс,
Что обратно не помнишь дорогу?
Долго думаешь. Сердцем ответь.
Слишком уж дорожим мы умами!
Если б слово и ритм были твердь,
Мы б себя заковали в них сами.
Я говорю Ему
Я говорю Ему:
«Что со мною — не знаю:
То улетаю, творю,
То нагнетаю.
Слово горит пламенем сине-красным,
Срывается с губ,
Режет душу, как масло,
Жжёт мне язык сталью, как ядом».
Он отвечает:
«Время пришло,
Так надо».
Я говорю Ему:
«Я в пути спотыкаюсь,
Скатываюсь,
Сползаю,
В кровь разбиваю колени.
Может, я зря стараюсь?»
Он говорит:
«Это твои ступени».
Я говорю:
«Голос мой льдист и тонок,
Громко не спеть,
А тихо никто не слышит.
Выйду на сцену —
чувствую себя лишней.
Лучше забыть, молча стирать пелёнки».
Он говорит:
«Шёпот бывает громкий.
Космос вообще мало кто слышит,
А он шумит,
В сердцебиеньи
Дышит…»
Океан мой
Десять тысяч шагов под водой — что лье,
А как вынырнешь, всё та же сушь.
Океан мой, рукавам наших рек судьба обмелеть,
Если сохнут источники наших душ.
Я, как бедуин в пустыне, всё жду дождя,
Но земная участь — всегда обман.
«Принесите в жертву жену вождя»,
Десять тысяч лет… и один шаман.
О фонтан, о чудо, Бахчисарай!
О, сады цветут, о, бутоны роз…
Это рай, конечно же, это рай.
На десяти тысячах женских слёз…
Океан мой, скажи, ты, как прежде, жив?
Я твоя единственная луна?
Подо льдом не видно: прилив-отлив,
Или комом вымерзло всё до дна.
Десять тысяч слов, как в полубреду…
Волны вод и соли мешают спать…
И, закрыв глаза, я по дну иду…
Всё вперёд… но только, похоже, вспять.
***
Я люблю фото прошлого века,
Где без ретуши, в блеске глаз,
Так легко разглядеть человека
Человечнее новых нас.
Говорят — это фотобумага
И винтажный эффект старины.
А, по мне, просто честь и отвага
Из сердечной идут глубины.
В чуть смущённой полуулыбке,
В позе тела — основе основ —
Есть прощение к каждой ошибке,
Нестреноженная любовь,
Что не требует, а внимает
И желает счастья для всех.
Словно мать, горячо обнимает
И дарует настрой на успех.
И, по мне, не бумага красива,
Никакого секрета в ней нет.
К жизни страсть и душевная сила
Оживляют потомкам портрет.
Си ти
Этот город не спит. Он текуч, как вода.
Этот город не сможет застыть никогда.
На зелёной волне мимо улиц пустых
Я лечу, ты летишь, и асфальт мостовых
Бесконечною лентой нам стелется вслед…
Кроме звука у нас ничего в прошлом нет.
Кроме шороха шин, что нас ждёт впереди?
Только сердца сейчас тарантелла в груди.
Башни Сити мелькают, смеёшься — экстрим
Ощущать этот ток, этот пульс, этот ритм,
Выжимать из мотора почти страстный стон,
Наблюдая, как искры ласкают бетон.
И прорваться сквозь ночь, выпадая росой!
По Тараса Шевченко гуляя босой,
По перилам съезжая, как в алчную пасть,
Не боясь ни воды, ни огня, ни пропасть,
Растворяясь во тьме, возрождаясь в рассвет,
Заглушить. Замереть.
Зачеркнуть.
Звука нет.
Проще
«Знаешь, жить ведь достаточно просто, —
Ты сказал. — Отпускать, не читая по лицам,
Притуплять всё, что было достаточно острым…»
Не зализывать раны, листая чужие страницы.
Прижиматься, зажав: не давая себя без остатка,
И, конечно, держать в тишине, всё, что снится.
Принимая, довольно глубокой быть для достатка,
И, как любишь, фарфоровой. Но не разбиться.
Оставлять далеко позади перетолки,
А под сутолоку дней заметать пересуды.
И тогда шансы есть оказаться на полке,
На твоей. Для коллекционной посуды.
Проще некуда. Только зачем мне так «просто»?
Видно где-то при обжиге передержали:
За стеклом слишком тесно,
и хочется неба для роста,
И сосуд превратился в седые скрижали.
Гори, белый флаг
Всё во мне говорит: ставить точку.
Это правильный шаг.
Но внутри
Ощущение, словно режу себя по кусочку,
Но… Гори, белый флаг!
Чтоб не сдаться на милость…
Гори!
Что само проросло, надо выдернуть с корнем:
Мой розарий — сорняк, лес из острых шипов.
А внутри
Издевательский голос: «Ты классику вспомни.
Если много страдаешь —
конечно же, это любовь».
Тянет жилы, рвёт душу на мелкие части?
Значит, станет ещё совершенней душа.
Кто сказал, что сюда мы приходим для счастья?
Тот, кто точкой пытается что-то решать.
Точка — это дыра. Лучше буквы и ноты.
Заполнять пустоту можно только добром,
А иначе природа сама заполняет пустоты,
Даже если дыра у тебя под ребром.
И тогда — лучше жить, прогорев, как комета,
Чем не жить, но сполна ощутить, как ты чист.
…И я ставлю проклятую точку.
Но до рассвета
Разорву
разрисованный
точками
лист.
Чёрный пион
Три утра на часах, потихоньку светает:
Эта странная ночь по-июньскому коротка.
Темнота отпускает.
Как чёрный пион, отцветает,
Что со мною останется пеплом? Строка.
Не удержишь рассвет. Солнце встанет,
Хоть моли задержаться,
хоть плачь, хоть стращай.
И уйдёт тот, кто должен.
Кого Ангел манит.
Не удержишь.
Успеть прокричать бы: «Прощай».
Мы беспечные, сильные.
Непобедимы.
В личном мире и Бог себе каждый,
и даже пророк.
До тех пор, пока сами
и близкие нам — невредимы,
До тех пор, пока нет
перекрёстка дорог.
Распланировав жизнь,
ждём бесспорной отдачи,
Завтра, отпуска, шанса,
любви, Новый год.
Забывая о том, что, возможно,
всё будет иначе,
Лишь одно постоянно: закат и восход.
И единственно мудрое: переключиться
За секунду, за миг,
за мгновенье — на вдох…
До того, что случится.
А, может, ещё не случится.
В тишину, где душе улыбается Бог.
Январский город
Январь мой слякотный, озябший, мокрый,
Снег то придёт, то утечёт опять,
И стылый ветер дребезжит по окнам,
То плюс, то минус: как тут не устать!
А город дышит. Смогом с облаками,
Пролитым маслом, солью на ногах.
А город слышит. Камнем. И веками
Мечтает замком стать на облаках.
Живущие его не замечают.
Ушедшие кивают: «Се ля ви»,
И город опускается, дичает.
Асфальтом улиц просит о любви.
Вот почему асфальт наш полон трещин!
И каждый вечер я в душе молю,
Молю мужчин, но больше даже женщин,
Скажите городу: «И я тебя люблю…»
***
Я хочу научиться любить этот город.
Через слякоть и вой сквозняков,
Чтобы город служил мне надёжной опорой,
Даже если набью синяков.
Даже если заплачу, в углах потеряюсь,
Он зажег бы мне все фонари,
Вывел ближе к метро и сказал: «Извиняюсь!
Вот, кондитерской слёзы утри».
Чтобы город меня принимал в лоно улиц,
Принимал всю, такую, как есть.
Чтобы вдохам, с его атмосферой целуясь,
Он шептал: «Как я рад, что ты здесь».
Мне по сердцу пришлась бы такая взаимность,
Ведь для этого мы рождены:
Научиться менять просто гостеприимность
На уют к тем, в кого влюблены.
***
Бывают люди, как осколки:
Без боли рядом не пройдёшь,
Слова их резки, чувства колки,
А в жестах — дрожь.
Обрежут взглядом, не заметив,
Лицо бесстрастное на вид…
Внутри же, плачут, словно дети,
Почти навзрыд.
И ты… Бывает, шутишь жёстко,
Обидно. Впрочем, не виню:
Когда твоя душа из воска,
Не стоит подходить к огню.
Огонь дробится в острых гранях,
Их есть возможность опалить…
И вероятность то, что ранит,
Обратно воедино слить…
***
Её называют жестокой, слепой и грязной,
Суют её в клетки, загоны, засовы, тиски.
Её заставляют мучиться от тоски
И признают ненужной и несуразной.
Её проверяют на истинность и ГМО,
Ей то стелют в хоромах, а то на нарах.
Ей выжигают номер порядковый или клеймо,
Ей то кричат: «Малолетка!», то: «Перестарок!»
Она же молча сносит любую боль,
Любой каприз, причуду, порок и фетиш,
Покорно следуя след в след за тобой,
Пока, наконец, ты её заметишь.
Но стоит остаться с ней один на один,
Сплетни и слухи уже ничего не стоят:
Ты ей и раб, и равный, и господин,
Шепчешь в слезах имя её святое:
Любовь…
Чёрная кошка
От тех, кто тянет руки к призу,
Вполне логично ждать подножки.
Я — одиночка. Чёрной кошкой
Душа сбегает по карнизу.
Мне много выдалось скитаться
По разным крышам и дорогам,
Возможно, потому лишь Богу
Я научилась доверяться.
Весь мир встречает по одежке,
А потому закономерно,
Что тяжело жить чёрной кошке
Среди пугливых суеверных.
Со мной бывает трудно сладить,
Зато не испытаешь скуки.
Когда берешь меня на руки,
Я замираю: гнать ли? гладить?
Я — одиночка. Да, мой мачо,
Без стаи выжить — верх искусства.
Я ампутировала чувства.
Но иногда я тоже плачу.
Многолицый
Ночь. Снова два. В башне многоэтажной,
Словно в гнезде, где полёт только вниз,
Лбом опираюсь о взгляд эпатажный
В жалящих стрелах чёрных ресниц.
Город несётся током по венам
Красным потоком машин, стоп-огней.
Хочется чувственно, о сокровенном,
Петь и играть о любви и на ней…
Но я молчу, вновь в плену поцелуя.
Лечь и истечь бессловесной мольбой:
Будь, огради, защити, я ревную
К дому, где ты остаёшься собой.
Руки твои могут только присниться,
Пальцы ласкают экран, а не плоть —
Там, по ту сторону, Бог Многолицый,
Там — твоя сущность. Не перебороть.
Не одолеть. Ни молитва, ни свечи.
Яд поцелуев день ото дня
С каждым мгновеньем всё больше калечит
И забирает всё больше меня.
Кто обрёл себя, станет магом
Я прошлась по мирам. Все земные миры,
Ввысь и вверх, там, где дэвы и боги,
Вниз, где демоны. Не осталось дыры,
Где бы я не оббила пороги.
Я искала тебя. Среди тысячи лиц,
Среди крыльев, фигур, силуэтов,
Среди запахов амбры и пения птиц,
Как шальная, кричала: «Где ты?»
Я так долго в пути. Через круг, за зимой,
Вдаль брела в тишине предрешённой.
И теперь я вернулась обратно домой:
Одинокой и опустошённой.
Все, кого повстречала в сиянии дня,
Все, кто встретил меня в цвете ночи,
Все — одним лишь вопросом пытали меня:
И кого же найти ты хочешь?
Я смотрела на них, отвечая: «Того,
Кто, как я. Мы разбились на части.
Я в одном из миров потеряла его.
С ним — себя. И единство. И счастье».
В их глазах отзывалось: «Ей не найти.
Воплощённым лишь можно присниться».
Вслух они говорили: «Удачи в пути.
Это трудно — обратно слиться».
Годы поисков шли, но была я сильней
И искала настырней, чем прежде.
На земле, под землёй, под водой и над ней…
Но теперь потеряла надежду.
Почему тебя нет? Как же так: тебя нет?
Я прошла все миры шаг за шагом.
И в какой-то момент, словно вспышка — ответ:
Кто обрёл себя, станет магом.
И пока я искала, страдая, любя,
Примеряла чужие лекала,
В отражении глаз обретала себя.
Ту, которую так искала.
Любила
И когда в сердце станет светло,
Знаешь, вспомню, как это было,
Если спросишь, отвечу: любила.
И ведь горько любила. Зло.
И в слезах, и смеясь, и тихо,
Диссонансом и гроссо, в такт.
И ведь страстно любила. Лихо.
Не за что-то, а просто так.
Знаешь, вспомню, как было это,
И скажу, мне достался ты,
Чтоб увидеть свои черты,
Так сказать, для автопортрета.
И жила я — сама не своя.
Не твоя, между прочим, тоже.
Но любить, как любила я,
Никогда и никто не сможет.
Балансировать на ноже,
Целовать всей своею кожей,
Никогда и никто не сможет.
Да и я не смогу уже.
Знаешь, в сердце снова легко.
Вспоминаю, как это было…
Так смешно, так по-детски мило…
И теперь далеко-далеко…
Честный смех
Беда друзей не отвратит:
Все любят проявлять участье.
Но лишь немногим не претит
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.