Бесплатный фрагмент - Под Ним

ПРОЛОГ

Это уже третья попытка записать то, что осталось в воспоминаниях или, может, фантазии.

Мозг — террорист. Сопротивляется писать.

Неверие в собственные силы заставляет снова и снова откладывать создание этих страниц. Разве может быть всё легко и просто? Вот так взять и написать то, что на сердце, на уме, в душе? «А может, сделать что-то посущественнее, — спрашивала я себя. — Кому нужна моя книга? Кому нужны эти истории? Писать для себя — потрачу много времени впустую. Я мечтаю о карьере. Неужели книга — тот самый инструмент, который приведёт меня к состоянию проживания собственного успеха? И я буду утопать в радости реализации, наслаждаясь каждым отзывом».

Хочется сделать для мира что-то полезное, но как?

Конечно, когда происходили описанные события, никто не предполагал, что однажды Вселенная засыплет меня подсказками, и я не смогу сопротивляться желанию сесть за ноутбук, положить руки на клавиатуру и начать записывать. Именно необъяснимое, иррациональное сопротивление стало причиной затягивания творческого процесса. Душа хотела распахнуться навстречу опыту, а разум останавливал. Писателей много, но я знаю, что каждый интересен для своей аудитории. Любопытно, чем же могу быть интересна я? Я нашла сама в себе ответ на этот вопрос, именно поэтому у вас в руках моя книга. И ответ такой: моя история — это таинство, которое я хочу разделить с теми женщинами, которые проходят или проходили уроки жизни, но от тяжести этих уроков, от острых стёкол под ногами, от изнуряющей ноши, они упали и уже почти потеряли надежду подняться с колен.

Из какой точки пути я пишу сейчас. Три года назад мы с семьёй эмигрировали в Австралию. У меня получилось кардинально изменить жизнь всего-навсего одной фотографией. Я тогда практиковала йогу, это придавало мне силы для трансформации мыслей. Развитие гибкости тела добавляло гибкости мышлению и ресурса для жизни в целом. Мне очень нравились полученные результаты. На очередной тренировке моя тренер Татьяна сделала фотографию, запечатлев меня в позе «нога за голову». Эту фотографию увидели в Австралии. Я ни за что не поверила бы в чудеса, если бы не этот случай. Расскажу о нем чуть позже.

Хотя сейчас вспоминаю, что до этого эпизода с фото была ещё одна подсказка пути. Лет десять назад моя близкая подруга Натали сказала: «Ты должна написать книгу, твои жизненные истории будут полезны миру». Её слова так глубоко проникли в память, что живут там до сих пор. Я опираюсь на них, когда снова начинаю сомневаться в необходимости этого труда.

Последним маячком стало ещё одно маленькое чудо. О нём здесь.

Накануне эмиграции из Украины в Австралию я принимала участие в доброй игре-лотерее: «Книги на русском языке по обмену для эмигрантов в разных странах мира». Я выполнила условия: скопировала пост в Фейсбук, разместила на своей странице. После чего забыла, что принимаю участие в этой лотерее — недаром говорят, что самые важные события в жизни происходят спонтанно и без усилий.

Через полгода мы с детьми получили визу и (это был ноябрь 2016 года) оказались на другом континенте. Именно «оказались», хотя, конечно, приложили немалые усилия, чтобы это случилось. Когда мы переехали, ощущение было, что «оказались».

Это был один из самых тяжёлых перелётов в моей жизни. У нас было восемь неподъёмных чемоданов. Не обошлось и без приключений: на рейс в Стамбуле мы опоздали. Пришлось покупать новые билеты. После чего нас ждали тридцать восемь часов полета, и это уже в стрессовом состоянии после спешки. Когда читаем о таком в книгах, проживается совсем иначе, чем когда сталкиваемся вживую.

Но умение подмечать прекрасное мы за этот перелёт не растеряли. И вот прохладная осень за два дня сменилась тёплой весной. Наша ночь неизбежно стала утром, и с первыми лучами нового для нас солнца меня ждал сюрприз. В почтовом ящике.

Конечно, люди, принимая решение о внезапном переезде в другую страну, часто задают себе вопрос о предназначении: «И что теперь?»

В маленьком открытом почтовом боксе лежала небольшая книга, ожидая меня. «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдбери. Невозможно передать или выразить, какая радость охватила меня, когда я получила книгу из Украины. Я тут же написала об этом подруге, ведь она была инициатором книгообмена. «Катя, читай скорее, там подсказка и ответы на твои вопросы», — писала она.

Вот так произошло ещё одно чудо, и я приняла новый знак.

На осознанный анализ прочитанного и прожитого после ушёл год. Только вот подсказка на этот раз была не в изложенном и написанном, а в самой книге.

Она ждала меня.

Что было дальше. Всё как по нотам божественного замысла. Меня «закрыли» дома. Я потеряла работу, занятия йогой существенно сократились. Муж попал в автомобильный инцидент, его рабочую машину списали. Понимая, что работать нужно хотя бы ему, мне пришлось отдать свою машину на время решения выплаты компенсации от страховой компании. Взаперти. Без машины. Без привычного ритма жизни.

Видимо не понимала я иначе всех подсказок. Мне было легче находить причины не писать: нет вдохновения, нет сил, «ох уж эта адаптация». Этих причин были десятки.

Всё! Я не хотела больше шутить с высшими силами. Уж больно тяжёлые последствия у моего обесценивания и избегания. Не обо всех этих последствиях я могу рассказать прямо сейчас, может быть, позже, на страницах книги. Одно точно: мне усердно показывали, что придётся ответить за игнорирование знаков и намёков. И я поняла (наконец-то), что единственное, чем я могу сейчас быть полезна миру — рассказать о своём опыте. Возможно, он будет полезен не только женщинам. Мужчины читают романы? Конечно, да!

Это творение я посвящаю великим Женщинам. В первую очередь той, кто сумела своим примером и жаждой жизни зажечь свет в моей истории. Придя в этот мир, я выбрала её своей мамой. Она верит в меня и моё творчество.

И еще одной очень важной женщине в моей жизни. Моему главному учителю. Моей дочери Юлии. Надеюсь, ты прочтешь книгу и почувствуешь моё желание поделиться с тобой опытом и рассказать, а может быть, и оградить от некоторых испытаний, с которыми тебе (верю в это) не придётся встретиться.

Также в моей жизни есть прекрасная женщина, мой наставник Вера Шумская. Помню её слова, открывающие суть моей истории: «Всё, что тебе нужно — это любовь. Любовь — это всё, что тебе нужно».

Благодарю вас, мои родные души, за все периоды моего сложного прошлого. Вы рядом и проходили их вместе со мной. Этапы, ступени развития, вместе с вашей поддержкой привели к росту моей личности.

Теперь, создавая эту книгу, я посвящаю её всем женщинам (и мужчинам), кто к ней прикоснётся, найдёт в себе силы и желание заглянуть на страницы и взять с них для себя самое ценное и живое. Не будь вас всех, не было бы этой книги. Книга существует, пока её читают.

НУ, ЗДРАВСТВУЙ, МИР

Предположить, что будет с этой крошкой дальше, было практически невозможно. Кто же знал, какой станет её жизнь.

— Поздравляю! У вас девочка, — сказала доктор молодой маме.

Было видно, что только что родившая девушка расстроилась таким известием.

— Дочка? Но я так хотела сына, — ответила она и прикрыла глаза.

— Глупая, — прокомментировала акушерка, — ведь она всегда будет рядом. Всегда.

Моя история жизни началась с того, что ещё душой приняв свой земной урок, я выбрала под него и родителей, у которых и воплотилась в этом мире.

В конце июля 1981 года без боли и даже без схваток случилось мое лёгкое рождение. Моей маме было 17. Она-то и взяла на себя всю ответственность за будущее ребёнка и приняла материнство со свойственной ей великой силой и уверенностью в том, что у неё всё получится.

Мама рассказывала мне после, что она взрослела и обретала со мной иную мудрость. Мне кажется, что у нас этот процесс шёл параллельно. Мы росли друг на друге. У нас обеих была задача — помогать друг другу проживать жизненные удары, о которых я расскажу в этой книге.

Рядом с мамой некоторое время была её свекровь, моя бабушка. Она старалась помогать, наставляя на путь благополучного материнства и подсказывая выходы из непростых ситуаций, казусных моментов, острых сюжетов этого женского ремесла. К сожалению, поддержки от своей мамы она тогда уже получать не могла. В то самое время моя вторая бабушка была тяжело больна. Её силы, как и внимание большинства родных, были отданы на восстановительный период после операции и химиотерапий.

Вероятно, именно из-за болезни маминой мамы и случился страстный, безрассудный роман моих родителей и моё внезапное появление у них. Они оба (моя мама точно) искали в жизни любви, убегая в чувства от одиночества и страха. Можно ли сказать, что им повезло встретить друг друга? Спрятаться в тёплых чувствах, подменяя ими болезненные — это, вероятно, выход из многих непростых ситуаций жизни. Другое дело, может ли быть продолжение у отношений, родившихся из точки боли и страха.

Расскажи, что ты помнишь из своего детства. Из того периода, где совсем ребёнок.

Помню, я относительно немного. Больше узнала из маминых историй о моём детстве, когда уже подросла. По словам родителей, я росла спокойным, относительно беспроблемным ребёнком. Мама любила рассказывать, что я из тех детей, которых можно было оставлять с игрушками на три часа подряд и потом забирать ровно на том же месте, где оставили. Она говорила, что я не утраивала истерик, не была требовательной, не предъявляла ожидаемые детские «хочу». Ещё я легко засыпала и спала всю ночь. Вероятно, уже тогда на духовном уровне понимала, что болезнь бабушки отнимает у мамы возможность уделять время детским капризам, да и любой заботе выше нормы. Я не требовала ласки и совместных игр. Да-да, вот такой получился маленький мудрец, не требующий особого внимания.

Папа же с моим появлением продолжал обучение, планируя в будущем стать моряком и ходить в рейсы на грузовых рыболовных судах. Уже в более взрослом возрасте мама делилась со мной женской своей правдой, что их любовь с отцом была ярко-огненной. Они падали безрассудно в объятия друг к другу, признаваясь в пламенных чувствах, и при этом же ссорились со всей самоотдачей. Во время ссор они бросались друг в друга всем, что попадалось под руку. Мама рассказывала, что однажды это было картофельное пюре. Когда же скандалы затухали, они чувствовали себя самыми счастливыми, умея забывать и прощать. Их брак был построен на страсти и тех чувствах, которые способны испытывать только абсолютно неопытные супруги.

Закончив обучение, папа получил предложение уйти в первый серьёзный рейс. Мы с мамой, оставшись вдвоём, ежедневно навещали бабушку, чей процесс выздоровления шёл медленно. Но, несмотря на это, наша жизнь со слов мамы была размеренной и спокойной.

*

Это случилось в 1983 году, когда мне было два года.

В очередной визит к прабабушке меня оставили на кухне одну. Без присмотра мамы и близких. Придвинув табуретку к подоконнику, я взобралась на нее и наконец-то открыла шкатулку с лекарствами, которая так давно манила меня. В ней были и шуршащие упаковки, и блестящие обёртки. Как же любопытно было всё изучить и, попробовать на вкус…

Войдя вскоре на кухню, мама каким-то чудом успела поймать меня, падающую без сознания. Клофелин. Препарат, быстро снижающий давление.

Далее — скорая, реанимация. И несколько часов неизвестности.

В тот же день похожая беда случилась ещё с одной девочкой. Тоже клофелин. Потеря сознания и реанимация.

Ответа от врачей относительного моего состояние не было долгое время. Только спустя сутки в коридор, где ожидала моя утомлённая мама, вышел медицинский сотрудник:

— Вы мама девочки из реанимации?

— Да, — ответила бледная измученная мама.

— Сегодня утром одна из девочек умерла. Мы не смогли её спасти. Сильная интоксикация.

Господи, сколько же сил было дано свыше женщине, получившей в ту минуту такое страшное известие. Как ей было такое пережить? Не представляю, как вообще материнское сердце смогло выдержать такой натиск чувств.

У мамы случился психический удар, который проявился как полнейшее непонимание серьёзности сложившейся ситуации. Она словно не умещалась в её сознании и поэтому не была воспринята к сведению. То есть будто бы ничего не произошло, никто никому ничего не сказал, никто не умер.

Но на самом деле, трагедия произошла: девочка умерла, только не я, а другая, которая попала в реанимацию вместе со мной. Вскоре маме сообщили об ошибке, о том, что я жива, что моё давление и общее состояние стабилизируется. Была ли эта новость воспринята как счастливая? Не знаю. Из маминых историй мне не понять.

Что же это было? Урок потери? Не знаю. Для чего он был преподнесён мне и маме? Тоже не знаю. Но когда-то я или мы обе согласились его пройти. Вероятно, он был дан моим родителям. Несколько мгновений пережить осознание смерти ребёнка, а потом узнать, что состояние стабильное, что беда не зашла в дом. Что после этого приходит в жизнь к человеку? Что меняется? Скорее всего, у каждого что-то своё. Что было у моей мамы, я не понимаю. Да она и сама не может сформулировать. Наверное, это что-то, что выше слов.

Этот урок наша семья получила во время самого расцвета Советского Союза. Люди, как мне кажется, тогда иначе относились к подобным происшествиям: не воспринимали их как «подсказку» на жизненном пути. О духовной литературе мало кто знал, да и никто не расценивал какие-либо коварности судьбы как знаки, уроки.

Почему же это произошло именно со мной? Трудно сформулировать чётко. Говорят, что до 12 лет дети на себе проживают ошибки родителей. Возможно, я в какой-то момент устала слушать пусть и недолгие, но частые ссоры родителей и ушла через азарт попробовать новое лакомство в виде таблеток в бессознательное, таким образом показывая им, себе, да и всему миру яркое нежелание продолжать жить так, как живу. Детское здоровье — один из лучших показателей гармоничных или проблемных отношений между родителями.

*

Во время написания книги я изучала курс психосоматики, и сейчас могу с большей уверенностью сказать — та моя кома была вызвана семейными проблемами. Обсуждая со мной случай 1983 года, мама признавалась, что отношения с отцом именно тогда были на грани развода. Поэтому объяснить трагедию, случившуюся со мной, можно: я привлекла внимание родителей к себе, таким образом сохранив их брак.

*

Шло время, я неизбежно росла, а отношения между родителями ухудшались с каждым годом.

Снова и снова они принимали решение о разводе. Но всякий раз на сцене их жизни появлялась моя душа, сохраняя их брак. Неоднократные воспаления легких, больницы, антибиотики — всё это были рабочие инструменты моей души.

Но и я не всесильна. В 1986 году мои родители всё-таки развелись.

Мама начала учиться жить без отца, а он вернулся к бабушке, то есть к своей маме. Почти каждые выходные я проводила в гостях у бабушки и отца. Только благодаря ей у меня и оставалась возможность его видеть. К папе я испытывала безграничную любовь.

Каждый раз, когда выходные подходили к концу, я возвращалась к маме с тяжёлым сердцем. Я всё время думала о том, как было бы здорово жить всем вместе. Словно забыв об их разногласиях, я не осознавала, что возобновление семьи было бы хорошо только для меня, и то до первых повторов ссор. Они же — взрослые люди, которые так и не смогли договориться. Не смогли ужиться. Понять и принять друг друга. Мне казалось, что такого быть не может, или я просто забывала подумать об их чувствах. Лишь опиралась на свои, проявляя здоровый детский эгоизм.

Я любила отца всем своим существом. Любила его сильные руки, доброе сердце, чувство юмора. Любила искрящуюся улыбку, которая появлялась на его лице всякий раз, когда мы встречались. Я просто обожала, когда он подкидывал меня вверх. Так тепло и спокойно мне было с ним. Мне нравился его простой взгляд на жизнь.

Таких людей в стране, где я родилась, называют «душа нараспашку». Все заработанные за месяц деньги он мог отдать кому-нибудь в долг по просьбе друзей. Кого-то вызывался спасать даже посреди ночи. А еще, что тоже точно в его стиле — мог выйти на улицу с мусорным ведром и вернутся обратно только через трое суток. Он путешествовал в своих мирах и попутно предавал дом своей семьи: захаживал к другим женщинам, заводил с ними мимолётные связи, о которых знала моя мама. И, как я понимаю, сильно страдала. Он был добрым человека. Он жил не для себя, а для всего мира: кому-то помогал, с кем-то общался на важные для них темы, кого-то «спасал» иллюзией отношений. Видимо, ему казалось, что кому-то он был нужен сильнее, чем домашним, с которыми жил.

Заграничные диковинки, которые привозил маме, он с легкостью раздавал без её согласия жёнам друзей и приятелям. Словом, мог снять с себя последнюю рубашку только потому, что в ней кто-то нуждался больше, чем он. В этом и есть суть благотворительности: отдать своё тому, кому нужнее.

Отношения родителей длились всего 7 лет. Когда я смотрела на их семейные фотографии, мне казалось, что они созданы друг для друга. Но они своей жизнью распорядились иначе. Инициатором развода была всё-таки мама, но главной причиной стали папины «шалости».

Через некоторое время после развода мама встретила другого мужчину, за которого также стремительно вышла замуж. Они ждали появления на свет моей сестры.

МАЛЕНЬКИЙ МУДРЕЦ

Пришло время, и у меня открылась способность возвращаться в любой период своей жизни, задавать вопросы себе, вести диалог «взрослой Кати» и «Кати-ребёнка». В этом мне отчасти помогла школа психосоматики. Она же именно про состояния и объяснение их природы. Оглядываясь, погружаясь в прежние состояния, считывая ощущения в них телесно, я осознавала их по-новому.

Диалоги эти открывали для меня новые уровни восприятия событий прошлого. Они же научили находить в них зёрна мудрости и лучики прохождения уроков, на которые я опиралась, шагая по жизни. Если мне начинало казаться, что я не справлялась с полученными озарениями или со степенью сложности ситуации, психотерапия со специалистом помогала вернуться в самые тяжёлые моменты, чтобы проработать и их. Даже в такие, куда не пускало мое собственное сознание.

Так создавалась эта книга. Я стала записывать свои истории в форме диалогов, чтобы смотреть на них со стороны, но при этом быть и в них погружённой. Эта книга помогла мне справиться с детскими травмами, а также с теми, которые я пережила уже взрослой.

Вспомнила об искусстве маленьких шагов и об искусстве верно заданных вопросов, и отправилась в неспешный путь. Изучая психосоматику, я особо не стремилась стать специалистом в этой области, хотя однажды, признаюсь, такое желание закралось. Но для начала я просто изучала механизмы человека, его естественной природы и то, как они влекут за собой ряд жизненных сложностей, которые мы привыкли называть проблемами.

Давай вернемся в твои почти шесть лет. Что ты чувствовала, когда родители разводились? Ты помнишь этот период? Чем он был для тебя?

С раннего детства я чувствовала, что наделена особой осознанностью, и как я думала ранее — именно она не дала вырасти и окрепнуть моей обиде на родителей. Видимо, я понимала чуть больше, чем мне показывали, и чем могут воспринять дети моего возраста. Через осознанность я научилась смотреть глубже, хотя, конечно, взгляд сквозь картину жизни — дело невесёлое (для тех, кто захочет попробовать).

Очевидно, что и развод родителей я переживала очень глубоко. Помню такой момент: в гости пришел папа, между родителями начался какой-то разговор. Я была в это время в другой комнате. И почему-то я осознавала, что выйти из комнаты прямо сейчас, во время их разговора, нельзя. Тогда, как сейчас вижу, я была похожа на себя нынешнюю: более спокойная, сдержанная и умеющая ждать. Что-то включилось во мне, и я перестала быть ребёнком. В одно мгновение. И, кажется, это было именно в тот вечер, когда родители снова выясняли отношениях за неплотно закрытой дверью соседней комнаты. Это было как перевоплощение души. Я помню именно ту точку отчёта: была Крошка-Катя и тут из неё сотворился Маленький Взрослый.

В возрасте шести лет мне удалось чётко понять, что нельзя «прямо сейчас», даже если очень хочется, например, подойти к папе, прыгнуть ему на руки, крепко обнять и сказать, как я скучала. Да. Я не умела быть ребёнком. Но обладала особой слабостью, точнее, хрупкостью: не умела сдерживать слёз, хотя и стыдилась их каждый раз. Расставаясь с папой и бабушкой после моих недолгих и нечастых к ним визитов, я глотала слёзы и отворачивалась, лишь бы никто не увидел моего отчаяния от приближающегося одиночества и тоске по ним.

Как развивались события дальше. С рождением сестры жизнь ещё раз радикально поменялась. Я почувствовала новое напряжение в нашей тогда уже иной семье. Младенец плакал без конца около девяти месяцев подряд. Дни и ночи напролёт. Всё потому, что при рождении она получила травму шейных позвонков и это ей, видимо, сильно мешало жить. Возможно, у нее постоянно что-то болело, но справиться с болью она не могла, и поэтому безутешно плакала.

Моя новая семья состояла из мамы, сестры, отчима и меня. По выходным к нам наведывалась моя новая бабушка (мама отчима). Сказать, что я капризничала или демонстрировала какую-то неприязнь, не могу — не помню точно, что между нами тогда происходило. Могу лишь утверждать, что доброжелательность и открытость во мне была проявлена с раннего детства. А сейчас я осознаю, что всё-таки не приняла новую семью, но умело делала вид, что всё в порядке, стыдясь показать свои истинные чувства.

Мы жили в военном городе Севастополе. До 1985 года он был закрытой базой Черноморского флота. Поток иногородних гостей начался здесь ближе к 90-м. Я очень любила, когда к нам заезжали московские родственники. Они разбавляли обстановку. С ними были иные разговоры, впечатления. Почему-то именно и только с ними становились возможными долгие и интересные прогулки по морскому городу, мороженое в уютных кафе, дельфинарий и много детских интересностей, которых мне так не хватало в жизни с родителями.

С детства мне было интересно слушать разговоры взрослых, особенно беседы мамы и её подруг. Уже тогда из их бесед я впитывала убеждения об извечных проблемах во взаимоотношениях мужчины и женщины, о «судьбе-злодейке» и жизненных тяготах. Мама говорила, что я была похожа на маленькую старушечку — тихо сидела рядом и внимательно слушала каждую историю.

Я знала о проблемах между мамой и отчимом, об отсутствии взаимопонимания между ними и о том, чем это было вызвано. Дело в том, что моя новая бабушка часто вмешивалась в нашу семью: наводила свои порядки в шкафах, выливала приготовленную мамой еду в унитаз (чем очень обижала маму и вводила в недоумение отчима). Кроме того, она кормила мою маленькую сестру «вкусняшками Советского Союза», отдавала ей всё лучшее, чем демонстрировала своё пренебрежение мной. В холодильнике была полка для сестрёнки Анюты, и я с любопытством, свойственным ребёнку, иногда заглядывала украдкой в надежде обнаружить там что-то и для меня.

Мы жили хорошо, но не шикарно. Мама работала в военном училище, отчим служил по контракту в армии. Большая часть денег уходила на то, чтобы прокормить большую семью. Во времена перестройки, когда зарплату могли задержать на четыре месяца, побаловать нас всякими вкусностями не удавалось. Каким-то чудом у нас дома они водились, эти детские радости, но с запретом для меня.

Между тем, мы с Аней проводили много времени вместе, и между нами вместо ожидаемой сестринской дружбы росла лютая женская ненависть. Я наблюдала, как год за годом лучшее доставалось ей. Я не могла этого не замечать. Обо мне говорили, что я уже взрослая и, наверное, именно поэтому мне было не положено. Ну а я в возрасте 9—10 лет отказывалась понимать, почему всё так: почему ей сладости, а мне ничего, почему ей сюрпризы и подарки, а я в стороне. Получалось, что она ребёнок, а я нет?

А радость? Была ли в твоей жизни простая детская радость? Могла ли ты её замечать и принимать?

Поездки к бабушке (маме отца) на выходные были для меня основной радостью. Я была ее маленьким «воробушком». Когда мы встречались и оставались вместе, я получала любовь в избытке. Любви у бабушки было море и океан. Объятия, вкусная еда в фирменном исполнении: пирожки, напечённые специально к моему приезду, вафельный торт со сгущенкой. И уютные мелочи, которыми я так дорожу по сей день: тёплый плед и детское кино, которое включали специально для меня. Как же мне было это важно.

Бабушка была учителем истории. Её рабочая одежда, туфли на каблуках, строгие очки мне импонировали. Я обожала перевоплощаться в учителя. А она меня в этом поддерживала и позволяла трогать любые её вещи. В её доме для меня царил другой мир, в котором мне были рады, где я была настоящим ребёнком. И в нём мне разрешали делать практически все.

Я возвращалась домой и уже с понедельника начинала ждать пятницы, чтобы поскорее снова увидеть бабулю. Но отчего-то именно по пятницам, в тот самый ожидаемый день недели, я начинала чувствовать легкую грусть и жить иллюзией: «Если бы мои родители снова сошлись, я была бы самым счастливым ребёнком. Мама и папа снова стали бы для меня одним целым». Тогда я, конечно, и думать не могла о том, что это будет ценой несчастья моей сестры.

Однажды мама по очень большому секрету, когда я, по её мнению, стала уже совсем взрослой, доверила мне историю о том, что у них с папой был период, уже после рождения моей сестры, когда они хотели снова сойтись и быть вместе. Оказалось, что долгие годы они, хоть и продолжали каждый жить своей жизнью, но лелеяли надежду исправить ошибку разлуки. Правда, так и не сумели принять это решение.

Как оказалось, в возможность возобновления их отношений вмешивалась та самая любящая бабушка, мама моего отца. Она и послужила препятствием на пути их возрождающейся любви, не допустила воссоединения между родителями.

Что она делала? Вела с папой строгие разговоры на повышенных тонах, предъявляла материнские увещевания, запреты. Повторяла вслух яркое сомнение, что может что-то получиться и сыпала ненужными напоминаниями о плохом. Подсвечивание слабых сторон каждого в паре неизбежно привело к окончательному краху отношений моих родителей. Сама я не была свидетелем подобных сцен. Но по обрывкам разговоров и некоторым тонким воспоминаниям, я могу о них догадываться.

Словом, уговорами, «мытьём да катаньем» можно отговорить кого угодно от чего угодно. И у бабушки получилось. Родители так и не сошлись. Каким был на тот момент её мотив, так и осталось тайной для меня. Это удивительно, потому что, как мне казалось, она невероятно сильно любила мою маму.

Другой радости в моей жизни не было. Не могу, во всяком случае, таковой припомнить. Кажется, я только и жила от ожидания до меланхолии, переходя из месяца в месяц, из года в год.

Давай переместимся ещё годом раньше? Картинка пятилетней тебя пришла. Помнишь ли, что огорчало тебя, хрупкую девочку, в этом возрасте?

Начну с воспоминания о том, что «маленького мудреца» внутри себя я повстречала в очень раннем детстве. Кажется, именно с 5-ти лет. Это случилось сразу после развода родителей.

Когда мне говорили: «нет», я не спрашивала: «А почему?». Я ведь точно знала, что «нет» не изменится на «да». Я понимала, что мамино слово неизменно.

Когда наказывали (как я считала, несправедливо), я терпеливо оставалась в комнате с теми, кто меня, не жалея сил, плотно и подробно отчитывал за какой-либо мой поступок.

Дожидаясь окончания этого процесса, я не топала ногами, не выпрашивала прощения, как это бывает у других детей, а просто проживала то, что предлагала ситуация. Наблюдала.

Однажды меня отругали всего-навсего за игры с сестрой, а именно за её звонкие детские визги, которые она не могла сдерживать, чем докучала взрослым. Тогда я просто посмотрела на них с умилением, мол: «Вы чего, первый раз детей увидели?» Им словно было невдомёк, что дети шумят, играют. Мешают им жить? Возможно. Или просто существуют в своём особом режиме.

Частенько в острых ситуациях я понимала, что лучше помалкивать. Так как если я защищалась, например, давая отпор маленькой сестре, она начинала несносно визжать. Буквально через мгновение врывалась в комнату мама, и от неё мне попадало в два раза сильнее, чем от сестры. Поэтому, когда Аня кусалась или просто кричала без причины, чтобы меня наказали (это ей почему-то доставляло особое наслаждение), я старалась сидеть на том же месте, где меня заставали её капризы, быть тихой и спокойной. Надо заметить, что эта стратегия срабатывала: мама видела мой покой, понимала, что я ни при чём и не ругала меня. Если, конечно, успевала сдержаться от волны усталости и нетерпения.

Меня очень огорчала несправедливость. Сильнее всего именно она ранила и оставляла осадок, что со временем оставило глубокие следы на сознании. Если я говорила, что не обижала сестру — мама почему-то редко мне верила и считала нужным наказать, а не разобраться. Я её отчасти понимаю: накричать на спокойного ребёнка всегда проще, чем на буйствующего. Есть вероятность, что спокойный ребёнок так и останется тихим, несмотря ни на что. А вот докричаться до визжащего человечка, чьи эмоции зашкаливают и так — непростая задача. Но выплеснуть негодование нужно. Оно же накапливается. Вот и выбирают того, кто безопаснее. Даже из детей.

Я проживала каждое наказание от мамы как несправедливость, так и не сумев объяснить ей свою непричастность, хотя и старалась. Казалось, она меня не слышит. Это отразилось на формировании моего характера: зародилось и начало стремительно развиваться осознание личной дефектности «Меня не слышат».

— Предлагаю вернуться в воспоминания, где тебе 9—10 лет, Ты говорила, что сестра тебя обижала. В такие эпизоды ваших с ней отношений, что тебе хотелось сделать больше всего?

— Припугнуть её, только и всего. Оттолкнуть от себя подальше, чтобы больше не лезла ко мне со своими визгами и капризами. Или, наверное, даже дать сдачи!

— У меня есть для тебя неожиданное решение. Сходи к ней прямо сейчас в своём воображении, в воспоминаниях. Возьми её за шкирку, как провинившегося котёнка: не ласково, но и не слишком грубо, и скажи уверенным тоном, что если она ещё раз подойдет к тебе и устроит какую-нибудь гадость, предположим, завизжит на пустом месте, ты с ней что-то сделаешь. Например, отведёшь в незнакомое место или оставишь одну в самом страшном лесу.

Я прикрыла глаза и увидела предложенную картину. Дышала глубоко. Взяла времени столько, сколько мне было нужно. Через некоторое время я вернулась в реальность. Открыла глаза.

— Сказала. Она сразу ушла. Воспоминание очистилось. И сестра Аня в нём выглядит, как я заметила, спокойнее. Больше не трогает меня.

— Давай теперь снова оглянемся. Сделаем это вместе. Проанализируем новую картинку вашей с ней жизни. Какие сейчас, после того, как ты дала ей отпор, между вами отношения? Поменялись ли твои ощущения относительно вашей с ней ситуации?

— Да. Я даже удивлена, но появилось явное ощущение тёплой дружбы. Она теперь ко мне будто бы с лаской подходит, добрые слова говорит. Всё иначе теперь.

Я росла в маминой строгости, наверное, не всегда в той справедливости, которую мы ждём от взрослых, на которую рассчитываем. Мамина жизнь тоже не была простой. Их отношения с отчимом постепенно накалялись. По моим наблюдениям и оценке, их семья была лишена гармонии. Как говорят в Австралии: «Happy wife — happy life» («Счастливая жена — счастливая жизнь»), — и это точно не про мою маму и её замужество. Хотя тогда, как мне кажется, и понятий-то таких не было: о счастье, благополучии, наполненности женщины.

В тот же период отношения мамы и с моим отцом накалились ещё больше. У них оставались неразрешённые вопросы, и мирного их решения ждать не приходилось. Все были на взводе. Чтобы хоть как-то снимать напряжение, но вряд ли осознанно, мама прибегла к мести: не давала бабушке (маме отца) встречаться со мной. Меня она, конечно, о желании проводить время с бабушкой не спросила. А мне очень хотелось видеться с ними хоть иногда.

В итоге этот родительский непрекращающийся конфликт перешёл в «военные действия», и бабушка стала в них «партизаном» — навещала меня тайно в школе. Приходила тихонько, чтобы просто повидаться, побыть со мной. Я уже тогда всё это хорошо понимала.

Этим запретом дело не ограничилось. Мама отгоняла от меня вообще всех, кто хотел проявить ко мне родственное тепло с папиной стороны. Получилось, что я была её единственным козырем. Что же до моих чувств… похоже, о них позабыли. Таков был на тот момент путь каждого из нас.

Отношения, которые складывались у меня с новым «папой» и его мамой, привели меня к первой настоящей ненависти. Я с чуть ли не первых месяцев их совместной жизни презирала отчима за непорядочное отношение к маме.

Моя новая бабушка — «рыжая кошка», так сын её называл, — не питала уважения к нашей семье, но яростно желала наведываться в неё и настаивала на этом. Видимо, чтобы (пусть и насильно) поделиться накопленными знаниями, опытом и наверстать упущенную возможность воспитания «детей». Эта потребность живёт во многих женщинах её склада просто на инстинктивном уровне. Она почему-то была уверена, что без неё не справятся.

И мой отчим, не сумев защитись свою жену перед матерью, не сумев дать ей сыновний отпор, был вынужден отступить перед её желанием приезжать в дом. Дом, который, надо заметить, принадлежал не ему, а его жене, то есть моей маме. И каждые выходные наше и без того не тихое жилище будто бы опоясывалось накалёнными проводами в ожидании её приезда.

Мне до сих пор непонятны их весьма странные отношения матери и сына. Я наблюдала за ними, недоумевала. Например, она могла по своей прихоти забрать его внезапно (как вещь какую-то) и увезти на дачу. Моя мама была вынуждена в это время оставаться с двумя детьми одна. Видимо, для их семьи это было нормой: «Мне надо, я делаю. И делаю это прямо сейчас!»

Или она могла позвать моего отчима, то есть своего сына в ванную комнату, когда сама принимала там ванну, и попросить его потереть ей спину. На мой взгляд, слишком близкие детско-родительские отношения. Скорее уж, как между мужчиной и женщиной. Не находите?

Стоит упомянуть и о ежевечерних отчётах по телефону: кто что делал, чем занимался в течение дня, чем питался и так далее. Долго, с ненужными подробностями и затяжными обсуждениями несущественных вопросов.

В ответ на «рыжую кошку» она называла его «котом».

Позже в свои обязательные ритуалы контроля она включила проверку полок в шкафу, сопровождая процесс тщательным допросом: что именно и для чего было куплено моей мамой за последнюю неделю? Она высказывала, насколько, по её мнению, качественно постираны носки, достаточно ли белоснежны майки и, конечно, хотела видеть полки в идеальном, хирургическом порядке. Не преувеличу, возможно, если предположу, что всё требовалось разложить по цветам (спасибо, что не в алфавитном порядке).

Новая моя бабушка была женщиной непостоянной, с неустойчивой психической организацией. Единственное, что в ней я наблюдала стабильно — это претензии к маме, и непонятное мне дозволение чрезмерного употребления алкоголя своему сыну.

И надо же было маме согласиться пройти этот урок. Я же, как ребенок, желающий разделить боль мамы, люто возненавидела весь этот «кошачий выводок»: и «рыжую кошку», и «кота».

Мои отношения с сестрой Аней — ещё один урок того периода. Возможно, один из главных моих уроков вообще. Вероятно, никто кроме неё не научил бы меня так твёрдо давать отпор. Это был мой «первый уровень» в игре: «Выбирай себя». Аня стала моим проводником в эту плоскость жизни. Урок я проходила медленно. Каждый раз, проживая новый конфликт с сестрой, я терпела фиаско и всё больше закрывалась от неё, от себя, от мира. Я помнила свои провалы, и это укоренялось в моём сознании: если меня не слышит мама, значит, не услышит и сестра.

Только сейчас, спустя годы, я готова переписать каждый эпизод той жизни в позитивном ключе, забрать из него силу и опыт негатива. И теперь я понимаю, что неважно, слышат нас или нет близкие люди по другую сторону экрана нашей жизни, главное — всё-таки сказать, выразить себя. И я благодарна родной и любимой сестре за многое, в частности, за то, что уже в возрасте 3—5 лет она, провоцируя конфликты, неосознанно учила меня выбирать себя.

*

Внимательный читатель уже понял, что я начала работать над книгой, собирая обрывки прошлого, анализируя происходившее в моём доме, но не сужая всё это до личных переживаний. Ведь одна семья вполне может стать отражением всей эпохи. Мне кажется, моя — именно такая. Поэтому я о ней здесь и рассказываю. В подробностях и деталях.

Опираясь на события прошлого, я вспоминала разговоры с близкими людьми и начала анализировать свое детство, а на его фоне — воспитание детей в постсоветское время в целом.

Что предстало передо мной ярче всего, так это царившее тогда повсюду унижение личности человека, устранение индивидуальности, своего мнения и навязывание с самого раннего возраста чужих мнений под предлогом, что эти мнения единственно правильные.

Тогда господствовали ущемление детских интересов, жесткость и грубость со стороны школьных учителей. Их методы воспитания и преподавания будто бы были заточены на остановку развития личности. Возможно, оттуда пошла мода покидать школу в ранних классах. Живые души талантливых детей не выдерживали тисков системы и рвались прочь из стен учреждений, дабы уберечь себя от шаблонизирования и превращения в «серую массу».

Часто учителя прямо во время уроков делали детям несправедливые, вызванные личным раздражением замечания, при всём классе унижали учеников, указывая на незнание материала, что, вообще-то, норма для ребёнка, для развивающегося человека. Вызов к доске становился настоящим испытанием, когда потели ладони и пульсировало понимание приближения возможного провала, которое повлечёт высмеивание всем классом во главе с учителем.

Похвала? Разве она была? Могли отругать и наказать за плохие оценки, а признать старательность — крайне редко.

И я росла в семье, где придерживались строгих правил. Когда собирались гости, за столом места для детей не были предусмотрены. Даже находиться в одной комнате со взрослыми считалось неуместным, поскольку велись разговоры «не для детских ушей». То ли это специфика семей, где деды и прадеды служили на флоте, и офицерская жизнь вносила свои коррективы в воспитание девочек. То ли мир тогда отказывался, а сейчас, уже в наше время, согласился дать детям ощущение равноправия и заслуженного присвоения личности с ранних лет. Я же росла с ощущением и пониманием, что личностью я стану лишь в 18 лет. Когда и получу право голоса.

Разве было позволено тогда детям иметь своё мнение? Сомневаюсь. Не в моих кругах уж точно. Возможно, поэтому у людей моего поколения тянется из детства заниженная самооценка, вместе с невозможностью уметь брать ответственность за свои поступки. Ведь мама и папа велели делать именно так и ослушаться их ни в коем случае нельзя (иначе скандала не избежать). И мнение своё выразить нельзя, но и кто во всём виноват, становится ясно — конечно, тот, кто сказал, что делать.

Отношения с мамой после рождения сестры изменились? Что особенного ты можешь отметить сейчас?

Я была лёгкой для мамы. Точно помню, что стремилась такой быть. Вероятно, и мама это подтвердит, когда прочтёт книгу.

Считаю, что мою лёгкость, то есть «не хлопотность» спровоцировало осознанное желание не причинять маме дополнительную боль. Я видела, что боли у мамы и так было предостаточно. Какая-то прилетала со стороны её нового мужа, какая-то — от анти-бабушки. Мне, как любящему ребёнку, было тяжело это видеть. Поэтому я из кожи вон лезла, чтобы ни в коем случае не расстроить лишний раз маму своим поведением, капризами и непослушанием. Хотя сомневаюсь, что есть дети, которые хотят расстраивать маму, скорее, делают это не специально. А ещё точнее: специально не прикладывают усилий, чтобы не доставлять новых хлопот. Просто живут, как хотят. Я так не могла.

— Давай посмотрим глубже и выясним, откуда у тебя боязнь расстраивать маму?

— Я знаю об этом сама. Ещё будучи нерождённой, я вместе с мамой пережила сильный стресс, который отпечатался болью и у меня. Не телом, возможно, но сознанием, я понимала, как это тяжело переживать. И тогда «записала» в себе: «Не повтори этот опыт», «не спровоцируй эти муки». Дело в том, что примерно на 6—7 месяце маминой беременности папа перестал быть ей верен. Надолго пропадал из дому. Она плакала по ночам, волновалась, думая, что с ним что-то случилось. Я тоже всё чувствовала, мне так же было больно в утробе. С тех пор, вероятно, для меня «разделить с мамой боль» означало спасти её полностью от проживания боли.

— Попробуй, пожалуйста, прямо сейчас, в воображении, визуализируя образы, отдать маме её боль. Давай вспомним и поверим в то, что на самом деле это не твои переживания. Что мама — взрослая сильная женщина, которая сама может разобраться с этим. Твоя же задача, вспомни и об этом: просто расти и гармонично развиваться в утробе. Повторяй себе, возвращаясь в утробные переживания: «С мамой всё хорошо. Сейчас и всегда. Она проходит свои уроки». Поверь целиком и полностью в неё. Будь за неё спокойна, как за себя. С ней Бог и все Высшие силы.

— Хорошо. Я вижу эти картинки и образы. Слышу слова, которые ты говоришь. Повторяю. Но так больно… Мы словно связаны канатами, и боль в этой связке побеждает. Когда-то я пообещала маме всегда делить с ней горе и радость пополам, — я дала волю слезам. — Я хочу признаться, что не хочу отпускать маму! Не хочу.

Я дала себе немного времени. Столько, сколько мне было нужно. Я сделала вдох. Ещё один. Ещё один громкий и отчаянный, вбирающий все энергию всех сил, которые согласились мне сегодня помогать… Ещё минута: «Я отдаю маме её уроки. Отдаю».

Шли годы. Новая мамина семейная жизнь омрачалась ссорами и конфликтами. Отчим получил серьёзную травму головного мозга. Пролежал больше недели в коме. В результате образовалась гематома, которая в сочетание со спиртным (он продолжал злоупотреблять), всякий раз давала о себе знать.

Врачи Московского института нейрохирургии, где он наблюдался после травмы, запретили ему употреблять алкоголь в любых дозах. Но поскольку моя анти-бабушка работала технологом на коньячном заводе, выпивки в доме было в изобилии. Странно было не пользоваться такой свободой, верно? «5 звезд», «4 звезды» — в любом количестве и, вероятно, хорошем качестве, стояли на наших полках постоянно. И, хоть это было недопустимо для его здоровья, но, однако, было то, что было: он пил, выпивал, злоупотреблял до полной потери рассудка. Если бы не «звёзды» на полках, кто знает, как бы всё сложилось.

Презрение моё к отчиму нарастало. Меня страшно расстраивали их взаимоотношения с мамой. Она кричала на него каждый раз, когда он притрагивался к спиртному, а случалось это частенько. Его это, конечно, злило. Так назревали и выходили на волю яростные скандалы. Атмосфера для роста двух девочек, прямо скажем, специфическая.

Когда формировалась моя внутренняя женщина, я осознала, что примера счастливой семейной истории так и не увидела. Кроме того, из-за постоянных ссор между взрослыми я безумно боялась, что стану для них дополнительной обузой. Я не допускала даже мысли о том, что я могу расстроить родного человека. Поэтому ни о каких детских или подростковых выходках, особых желаниях и речи быть не могло. Я закрыла себя, заставила себя молчать обо всём. Я игнорировала многие свои потребности. Контролировала в себе желание жить и раскрываться, как могла. И в переходном возрасте — 14—16 лет — стала не в меру крепкой, твёрдой в чувствах и проявлениях. Слова поддержки я высказывать ещё не умела и всё, что могла — не докучать маме.

Конец их семейной истории настал, когда отчим, выпив очередную лишнюю рюмку, встретился с безжалостной непроходящей панической атакой. Ему мерещилась дикая опасность, и он отчаянно бушевал, охваченный ужасом. Мы с маленькой сестрой оказались ключевыми фигурами в его психической драме, в результате которой нам пришлось просидеть полночи под дулом газового пистолета. В ту ночь он кричал что-то невменяемое, а я, хоть и была ребёнком, увидев оружие, поняла, что вести себя нужно ещё тише, чем обычно.

Отчим питал особую страсть к оружию. Такого вида пистолет был разрешён для домашнего хранения с целью самообороны. От кого только он оборонялся в ту ночь, мы не знали. Но пережить настоящую угрозу он нас заставил. Как бы мы ни старались относиться к происходящему несерьёзно, напоминая себе, что перед нами близкий человек, вряд ли этот эпизод остался незамеченным психикой.

Всё это происходило в неизбежный трансформационный период для нашей и без того хрупкой семьи. Мама много работала, подолгу отлучалась в командировки. Дедушка выдвигал свою кандидатуру на пост мэра города. Его ждал новый этап в карьере. Вся семья сплотилась для перехода.

Были 90-е. В те времена частенько семьи кандидатов подвергались опасности, рэкетирским нападениям с целью запугать или шантажировать преуспевающего кандидата. Ведь шансы на победу были высоки. Кто-то увозил семьи в другие города, а кто-то перепрятывал родных по разным секретным адресам. По всей видимости, у отчима тогда сработал инстинкт охранять семью. Впрочем, о его целях я могу только догадываться. Чего он хотел: застрелить нас с Аней, чтобы защитить себя, или, может быть, уберечь таким образом нас от врагов — непонятно. Он повторял скороговоркой, перебивая сам себя, что никто из нас не может чувствовать себя в безопасности нигде и никак. И настойчиво размахивал псевдо-револьвером.

Думаю, обнажившаяся травма его души, представшая перед всеми нами в полный рост, его безумное поведение той ночью, наконец-то открыли маме глаза на многое. И ей ничего не оставалось, как принять окончательное решение о неизбежном разводе. Далось оно ей непросто. Было много разговоров об этом. Долгие ссоры и примирения. Но время пришло, и они расстались навсегда.

Несмотря на то, что мама осталась без мужчины, я ни капли об этом не сожалела. Мне было жаль только младшую сестру. Я понимала, что ей приходилось переживать. Потому что сама прожила это когда-то и чувствовала её эмоции через личный опыт. После я видела отчима ещё раз пять. А для сестры он оставался хорошим папой до конца своих дней. За что я ему благодарна.

НЕОСОЗНАННАЯ ОСОЗНАННОСТЬ

— Поговорим о твоей юности: о школьных днях, о друзьях, которые шли с тобой по жизни. Верно ли, что от тех, кто находится рядом с нами продолжительное время и вне дома, также зависит наше развитие — личностное, душевное и духовное?

— Поговорим.

В средней школе я была не самой лучшей ученицей. К примеру, алгебра, геометрия и другие точные науки мне давались не слишком легко. Любимыми предметами были русский язык и литература. Учитель по этим предметам, Любовь Андреевна, была строгим, требовательным, но очень глубоким преподавателем. На её уроках я чувствовала себя увереннее, чем на других. Слушала её материал с интересом. Наверное, и любовь к сочинительству пришла ещё в те годы. Любовь пришла через Любовь, или — благодаря ей.

Под конец учебного года в девятом классе к нам перевелась из другой школы девочка. «Новенькая». Её семья переехала в Севастополь. Мы быстро подружились и стали сидеть за одной партой. Первый шаг большой дружбы и целой эпохи для нас обеих. Мой первый взгляд на неё, когда она показалась в кабинете… Не помню, почувствовала ли я что-либо в тот момент, но это был день начала нашей с ней личной «саги», которая длится до сих пор.

Аня была лёгкой в общении. Понимала меня, поддерживала мои интересы. С первых дней нам казалось, что мы знакомы вечность. Разлучаться нам не хотелось вовсе. Выходные дни и время после школы мы проводили вместе. Иногда делали вдвоем домашние задания. Иногда готовили еду: в основном, наш фирменный омлет. Красили волосы в цвет темнее естественного, который добавлял немного возраста нашим школьным образам. Мы делали это для мнимой взрослости. Удивительно, как сходились наши желания. Например, мы обе хотели скорее вырасти и стать самостоятельными: коррекция стиля, разговоры на серьёзные темы, ответственные поступки. Мы легко делали самостоятельно без напоминания и контроля все уроки — не такое уж частое явление в старших классах. Поддерживая друг друга, мы старались учиться как можно прилежнее, подсказывали друг другу сложные моменты в нелюбимых предметах.

Мы искали и находили друг в друге то семейное тепло, которого нам не досталось дома.

Мы часами болтали по телефону обо всём на свете: личных переживаниях, любопытных наблюдениях, граничащих со сплетнями, творческих находках. А как мы волновались друг за друга, ожидая звонков от мальчишек из класса!

Через какое-то время в её семью пришло несчастье. У её мамы подтвердился неутешительный диагноз: онкология. Началось лечение химиотерапией. Папа моей подруги был чутким человеком, трепетно ухаживал за женой, пока она была дома, а когда её перевели в госпиталь, навещал её там вечерами после операции и изнурительного лечения.

Когда я только узнала папу Ани, то подумать не могла, что он окажется таким внимательным мужем. С виду он казался мне суровым и жёстким. Хотя помнится, когда он видел нас с Аней, гуляющих или сидящих за чаем на кухне, на его лице появлялась улыбка и, как мне кажется, сердце его наполнялось радостью.

Сейчас понимаю, что ноша его была не из лёгких. Из рассказов подруги я знала, что он служил в авиации Черноморского флота. Большая часть его армейской жизни прошла в гарнизонах: бесконечные переезды, смена домов, квартир. В мире, где каждому человеку так нужен покой и своё гнездо, он был словно перелётной птицей, которая находилась там, куда её хоть и добровольно, но без особых вариантов заносила жизнь.

Ничто не длится вечно. Когда семейная жизнь почти устаканилась, они получили долгожданную квартиру и переехали в Севастополь, где их ждали не долгожданное успокоение и отдых, а испытание тяжёлой болезнью мамы моей подруги. Замечу, что она (мама подруги) была женщиной довольно-таки жёсткого нрава, и с Аней часто обращалась твёрдо, если не сказать грубо, видимо, исполняя роль «семейного полководца».

Но ко мне всё время нашего с Аней общения её мама была доброжелательна. Ласково здоровалась, приглашала на чай. С заботой и теплом отправляла нас вдвоём за покупками на рынок, при этом частенько добавляла денег на мороженое. Добрый жест. Вспоминаю с нежностью до сих пор.

В их доме пахло свежей выпечкой или только что приготовленным жарким. В их семье, как и в нашей, было двое детей. У Ани был ещё старший брат. Окончив высшее военное училище, он по распределению попал в Северный флот. Впервые я увидела его почти сразу после знакомства с Аней. Он прилетал домой в летний отпуск, так мы и познакомились. Это была короткая, мимолётная встреча.

Однажды мама Ани, видимо, в шутку, сказала, взглянув на меня: «Вот бы нам такую невесту для сына». Помню, как меня смутила неожиданность этих слов. Я залилась краской, опустила глаза. Но почти сразу нам всем стало смешно. Позабавила нас эта милая шутка.

К моему огромному сожалению и к большому несчастью для всей семьи, жизнь Аниной мамы врачи сохранить не смогли. Ни операция, ни химиотерапия не помогли ей остаться с нами. Через полгода изнурительной борьбы врачей и бесконечной поддержки семьи, её всё-таки не стало. Это была трагедия. Из семьи ушёл тот стержень, на котором многое держалось. В моей душе поселилось огромное сострадание ко всей семье Ани.

Когда мы боимся за кого-то, то, не осознавая этого, боимся за себя. С состраданием дело обстоит чуть иначе. Оно, скорее, поддерживает тех, кому мы сострадаем. Снимает с них частичку боли. Но в той ситуации я на мгновение подумала, что тоже могу потерять маму, и едва не лишилась рассудка от этой мимолётной мысли. Настолько она была тяжела для меня. Я ужасно испугалась и буквально дрожала от ужаса, представляя себя на месте осиротевшей подруги.

Почти сразу после случившегося я почувствовала неимоверную близость с Аней. Мы и так были открыты друг для друга: у нас не было секретов, мы не соперничали, не выпендривались. Но со дня трагедии наша дружба стала ещё более великой и самой крепкой, какая только могла для нас обеих существовать. Мы доверяли друг другу абсолютно всё и стали поддержкой, теплом, заботой друг для друга.

Однажды, возвращаясь со школы, мы в шутку обсуждали наше возможное будущее. Фантазировали, каким оно может быть: где мы живём, когда и за кого выйдем замуж, что будет сразу после замужества. И тогда Аня сказала: «Выйдешь замуж за моего брата». Это был не вопрос, скорее, утверждение. На него я отреагировала смехом и, чтобы снять напряжение, добавила: «Ага. И будет у нас девочка, похожая на тебя».

С любовью и нежностью вспоминаю то время. Мы с Аней (как удивительно совпало её имя с именем моей сестры, она мне была даже ближе, чем сестра) с лёгкостью находили общие темы и интересы. Нам было хорошо вместе. Мы вместе изучали жизнь. Проходили первые её трудные уроки.

Иногда мы оставались ночевать друг у друга и не спали до самого утра за сокровенными разговорами и такими нужными нам беседами. Темы… разве были темы, которые были нам недоступны? От обнимающихся облаков до политического режима далёких стран. От чуда зарождающейся любви до серьёзных последствий искажённых людской психикой отношений. Нам было интересно всё. Мы исследовали.

Так летели дни, месяцы. Приятно вспомнить, что и моя мама тоже была добра к Ане. Она старалась уделять и ей внимание, когда моя подруга гостила у нас. Зная о её утрате, мама, наверное, бессознательно хотела чуть-чуть восполнить ей потерю. Была ласкова с ней, нежна.

А однажды… не знаю, что на нас тогда нашло. Мы валялись на полу в моей комнате, разглядывали обложки журналов, обсуждали заголовки и внезапно, будто бы между прочим, обменялись такими фразами: «Знаешь, у тебя такая хорошая и добрая мама. Мне так не хватает… вот бы мне такую», — сказала Аня. На что я, то ли в полуправду, то ли в полушутку ответила: «А у тебя самый заботливый папа. Вот бы мне такого».

Верну тебя мыслями к твоей семье. Давай побудем там. Это может быть важно для нашего дальнейшего пути по воспоминаниям. Расскажи, когда мама развелась с отчимом, ты общалась с родным отцом?

После смерти бабушки (папиной мамы), мы редко с ним виделись. Ведь инициатором наших встреч была зачастую именно она. Бабушка любила меня бесконечной любовью. На мой взгляд, она была уникальной личностью, удивительной женщиной, волшебным человеком. Её уход для меня стал огромной утратой. В один день я потеряла самого понимающего меня друга, наставницу и любимую бабушку, которая прикрывала все мои детские шалости и даже обман. Шалить уже не хотелось, конечно. Но должен же быть кто-то в жизни каждого человека, кто разрешает делать абсолютно всё. Кто закроет глаза на любые глупые выходки. Должен… но у меня не стало.

Пока бабушка была жива, у неё были большие добрые планы на наше с ней будущее. Она до пенсии преподавала историю в школе, где я после училась. Бабушка мечтала, что я пойду по её стопам. Хотела даже подготовить меня к вступительным экзаменам в университет. Ставила перед собой серьезную задачу: выучить меня, то есть сделать из меня «образованную личность» — так она говорила. Мне эта её затея очень нравилась. Вдохновляла идея совместного большого пути. Но всё изменилось.

Что же касается наших встреч с отцом, то, повторюсь, после ухода бабушки они стали совсем редкими. У него появилась новая семья, и, как мне казалось, я была там совсем лишней.

Он и без того общался со мной очень сдержанно, особенно в присутствии новой жены. А однажды я вообще не смогла до него дозвониться. Это было больно. Большинство моих телефонных звонков заканчивались впустую: то он в магазине, то у доктора, то в душе. И каждый раз за него брала трубку жена, обещала передать мою просьбу перезвонить. Зачем я всякий раз верила, что это была правда?

Насколько я помню, отец по-прежнему ходил на рыболовных судах в рейсы, и (видимо, сказывались бабушкины «партизанские» гены) чтобы украдкой встретиться с ним один на один, я дозванивалась в справочную компанию, узнавала, когда ожидается прибытие автобуса, отвозившего моряков с корабля. Мне выдавали все «пароли, явки». И я отправлялась к нему.

Бывало, что ждала его часами. Но мне даже нравилось это ожидание. В какой-то момент приходил автобус. Двери открывались. Я смотрела на людей, спускающихся с подножки, но папы среди них не было. Вероятно, он выходил на остановке поближе к дому и, может быть, даже не догадывался, что на конечной ждала его я.

В итоге, всё наше общение свелось к одной-единственной фразе: «Денег сейчас нет». Так он отвечал на мои вопросы. Интересно, что денег-то я и не просила. Это же очевидно, мне нужен был только он сам. Мой любимый, родной, лучший и красивый папа в мире.

Он был жив, но я его потеряла. Он исчез из моей жизни. Для меня эти годы с тщетными попытками встретиться с ним были мучением. Я пыталась вычислить его силуэт в толпе, засматривалась на автобусные остановки, искала его глазами на знакомых улицах. Это глупо, возможно, но я где-то в уголочке души надеялась: «А вдруг…»

Я сделала десятки шагов навстречу. Я искала его любовь и заботу и готова была отдавать свою. Но потом я устала. И это бессилие привело меня к той самой фразе, которую я сказала подруге Ане: «Вот бы мне такого папу, как у тебя».

Как ты справилась с потерей отношений с папой? Что тебе помогло?

Мне помогла игра, которую мы придумали с подругой. Возможно, это была игра с судьбой. Да, так и было. Но с того дня, как я впервые произнесла фразу: «Вот бы мне папу, как у тебя», мы с Аней увлеклись одной мечтой, превратив её почти в стратегию, в цель жизни: «родителей нужно поженить».

Такое увлекательное переживание: с одной стороны, я чувствовала себя нашкодившей девчонкой, как в фильме про юных близняшек, задумавших поженить папу с доброй и красивой няней. С другой стороны, я все же понимала, что вмешиваюсь не в свою жизнь.

Словом, мы с Аней задумали каким-то образом осуществить вот такой грандиозный план. Самая большая авантюра моей юности.

Вот как это было.

Приближались наши с Аней дни рождения. Да! Как приятно было выяснить, что и родились мы с ней рядом, в июле. Я 24 июля ночью, а она 25 июля утром.

Нашим намерением и, получается, главным желанием было соединить её папу и мою маму. Для этого мы специально организовали совместное празднование нашего шестнадцатилетия, на которое пригласили обоих родителей. Решили усадить их за один стол, красиво его накрыть, создать романтическую атмосферу, очень надеясь на благополучный исход нашей затеи. Нам отчего-то было важно стать ещё ближе, и мы очень желали счастья нашим родителям, предполагали, что знаем, в чём оно для них будет. Ясно же, «человеку нужен человек», а хорошему человеку, несомненно, хороший человек. Какими и были наши родители.

Конечно, Анин папа и моя мама были знакомы, ведь они периодически встречались на школьных собраниях. Но нашей задачей было создать для них особую встречу, не в деловой, а в романтической обстановке. Вот и праздник — отличный повод для встречи. И он предполагал, как минимум, дружественный настрой собравшихся.

Но с самого начала, не успев начать воплощаться, наш план начал трещать по швам. К великому сожалению, моя мама не могла присутствовать на праздновании. Мы с Аней были очень расстроены. У нас же всё так ловко складывалось. «А как же более близкое знакомство?» План вот-вот грозился рухнуть целиком.

По счастью, у нас был запасной вариант. В этот год наши дни рождения по датам были ещё и очень близко к празднику Дня военно-морского флота. Напомню, что жили мы в Севастополе, городе русских моряков. Анин папа служил на флоте. Вышло так, что наши Дни рождения продолжились феерическим праздником всего города.

И вот там-то и произошло чудо. Подробностей мы не знаем, но примерно через два дня после праздничных дат мы загулялись допоздна, а когда пришли домой, не обнаружили Аниного папу. Обычно в это время он уже возвращался.

Что-то нас заставило рвануть ко мне домой, чтобы выяснить, дома ли моя мама. Вы уже догадываетесь, что и её дома не оказалось, да? Мы с Аней одновременно и хотели, и не могли поверить в то, что они где-то «пропадают» вместе. Но мы хитро переглянулись и обнаружили радость в глазах друг друга: «Кажется, получилось!»

В сердцах пульсировало волнение. Тревога трепетала в нас. Думать, что у обоих случилось что-то нехорошее, мы не хотели. Но и убедиться в обратном не могли. Это же был 1997 год. Пока ещё не эпоха мобильных телефонов и приложений с быстрыми сообщениями. Наше неведение длилось до утра. Вот так вот! Именно в ту послепраздничную ночь произошло соединение двух разбитых семей (и сердец) в одну большую и дружную.

Интересно, как всё обстояло?

Оказалось, что мою маму пригласили на ужин дедушка (её отец) и его жена. По счастью, между ними были очень тёплые отношения. Мама, решив исправить свой «не визит» на наши с Аней дни рождения, пригласила к своим родителям и Аниного папу. Точнее, попросила его сопроводить её на ужин. Вот так элегантно это называется. А дальше случилось то, над чем феячили мы с Аней, и на что дали положительный ответ все высшие силы. Вероятно, наше желание было настолько чистым и искренним, что ждать его исполнения долго не пришлось.

Это было воистину Волшебство с большой буквы. Мама на другой день цвела и сияла. Как я рада была видеть её такой! Мечтала о её улыбке, помолодевшем лице, блестящих глазах. Она мне доверяла. И сразу же сказала:

— Доченька, скоро мы переедем жить к Ане и дяде Коле.

Так звали папу моей подруги.

— Как? — я сделала вид, что удивилась.

— Вы же именно этого с Аней хотели? Через два дня они уезжают в деревню Боровичи. У нас есть именно это время для переезда. То есть через два дня у нас у всех начинается новая жизнь. Мы к ней готовы?

Получается, мама догадывалась о нашем с подругой тайном замысле. Она знала, что две девчонки лелеют очень рискованный план! И не сопротивлялась его реализации. Я же долго не могла поверить, что он удался.

Мне казалось это наваждением, чем-то временным или даже шуткой. «Может, — думала я, — это просто дружба? Ведь не может быть всё так, как в чудесной сказке».

Через несколько дней после нашего с мамой разговора о скором переезде, моя подруга и её отец уехали в деревню к родственникам. Мы с мамой остались вдвоём и нас ждали большие изменения.

Анин папа не привык затягивать с решениями. Осознав, что моя мама близка ему как человек и привлекательна как женщина, он сразу озвучил, что хочет как можно скорее полноценную семью с ней, со всеми нами.