Бесплатный фрагмент - Побег с Колымы

Вместо эпиграфа

Жозефине Богарне

Я — твой первый сонет. Пусть тебе это кажется странным

О твоей красоте будут помнить Берлин и Мадрид

Мне спасения нет. Я тебя не любил и не стану.

От тебя я сбегу к мамелюкам под тень Пирамид

Лейпциг, Дрезден, Варшаву я вставлю в твоё ожерелье

Мальта станет жемчужиной в перстне на пальце твоём

Сквозь смертельный огонь я пробьюсь к тебе в тёмном ущелье

Мы с тобой на века, как Антоний и Клео вдвоём

Я засыплю тебя пожелтевшими листьями писем

Я к ногам твоим брошу врата европейских столиц

Ночью в шторм докажу англичанам что я независим

По дороге к тебе мне никто не положит границ

Я тебя обниму золотым обручальным колечком

В одиночку пойду на Париж в бой последний с мольбой…

Пожелаешь — Москву запалю как венчальную свечку

Целый мир покорю, покорённый одною тобой!

Разгоню государей и перекрою государства

Новый Кодекс напишет рука, что ласкает твой стан

Обвенчаюсь с тобой как венчались от века на царство

Ты Изольда моя, я навеки твой грустный Тристан

Видишь те острова, за проливом любви, за туманом

Я отравлен неведомым ядом и всё позабыл.

Мне спасения нет. Я тебя не любил и не стану.

Я солгал. Лишь тебя, лишь тебя я до смерти любил.

Киев, 201

Оглавление

Вместо эпиграфа: Жозефине Богарне

Вместо Предисловия — о моих книгах

Предисловие о машине судеб

Риски побега

Статистика побегов

Жажда бежать

Путь на Колыму

А ты докажи мне!

Как я выбирал себе маму и папу

Невероятный старт

Жизнь как целостное исследование Гулага!

Вместо Предисловия — О моих книгах

В своей жизни мне довелось несколько раз писать книги, которые я не планировал, не замысливал, а писал вынужденно, между делом, даже не понимая ещё, что я пишу именно отдельную большую и трудную книгу.

Такой книгой явно является и вот эта — «Побег с Колымы».

До неё такими книгами стали:

«Святовит — Ключ от бездны» — книга об удивительнейшем артефакте — Збручском идоле и как приложение к ней — Сказка о Яне, Елене и Олене.

Это рассказ о фантастически сложном объекте, который незаметно стоит в самом центре великого древнего города. И гнёт под себя Вселенную, используя мозги проходящих мимо людей!!!

«Чатуранга» — рассказ о Числах и удивительнейших их трансформациях в самых загадочных матрицах человечества — квадратных и гексагональных.

Книга о характерах мужчин и женщин, и об астрологических Системах в самых первых их основаниях.

«Территорри» — повесть о том, как пытались внедрить действительно новые педагогические технологии на территории бывшего СССР, о смертельных рисках и о самых лучших из игр ведущего их игротехника. Книга — опровержение всех аппаратных игр в современном российском образовании, книга — приговор советской общеобразовательной.

«Царский Дуб» — книга о дубах, источниках торжества технологий Кристера, о дубах как фонтанах самой чистой в мире воды. Книга о древности и мудрости растений, которые мыслят и транслируют информацию запахами и гидроударами.

«Шахматная Шкатулка» — книга об опыте создания педагогической технологии коллективом детского сада «Снежинка» в городе Урае.

«Мерцающие шахматы» — книга о самом мощном интеллектуальном прорыве в двадцатом столетии, о море новых интеллектуальных игр на порядки превосходящих современные шахматы.

«Капли воды» — книга о мудрости рек, об интеллекте воды, о пути капли, повторяющей вновь и вновь весь путь человечества и Вселенной.

«Аничков Мост» — книга о конях и о скульпторе всю жизнь создававшем потрясающие скульптуры коней — Клодте.

«Гибель четвёртой торцовки» — о плясках смерти на Соломбальском ЛДК

«Шахматная Королева России» — о выдающейся свердловчанке — гроссмейстере, сильнейшей шахматистке России двадцатого столетия Людмиле Сауниной и её шахматном творчестве

«Терема» — о деревянном зодчестве Архангельска в Качканаре

И вот теперь ещё и эта — «Побег с Колымы» о моём общении с удивительным человеком, сумевшим успешно сбежать из Гулага. Книга о самом удивительном пути попадания в Гулаг и самом удивительном маршруте побега.

Предисловие о машине судеб

«И тут машина колымских судеб — тот самый неправдоподобно громадный барабан — буднично звякнув: «Пришло ваше дело!» — выдала первый ответ на мой вопрос.

Личное дело заключенного № Г-878/КТР — номер «литерный», с буквой — такие станут носить на одежде заключенные-берлаговцы; до организации на Колыме отделения Особого лагеря литерные номера имели только з/к КТР. Собственный, архивный номер дела — 3—123180, где первая цифра — индекс, обозначающий, что заключенный умер — от болезни, замерз, убит при попытке к бегству, погиб на производстве — «ушел под сопку», «убыл в Третий архив», зековско-свитловское определение тех лет. Удивительно, что индекс «3» сохранился и в нынешней архивной практике. А сам архивный номер.- 123180 — номер порядковый: именно столько их, колымских заключенных, и ушло «под сопки» по разным причинам, начиная с 1932 года и по декабрь 1948 года, когда была зарегистрирована смерть вот этого — № Г-878/КТР.»

Кто автор этого прелюбопытнейшего фрагмента?

Знакомьтесь:

«Бирюков Александр Михайлович (1938 — 2005) — писатель, журналист. Закончил юрфак МГУ (1960), работал в магаданской прокуратуре, затем много лет занимался журналистикой. Печатался как прозаик с 1964 г., автора ряда художественных и публицистических книг. Член Союза журналистов СССР (1969), Союза писателей СССР (1977). С 1989 года в качестве историка много занимался темой репрессий».

А вот фрагмент его собственной автобиографии, который имеет для нас огромное значение:

«Я начинал свою трудовую жизнь на Колыме — после окончания юридического факультета МГУ — в качестве стажера Магаданской городской прокуратуры. Я ненадолго задержался тогда в этом учреждении, уже в январе 61-го меня сманил «Магаданский комсомолец», но и после ухода из прокуратуры сохранились какие-то товарищеские связи, более того — один из недавних коллег, прокурор следственного отдела областной прокуратуры Борис Комиссаров (тоже, кстати, выпускник юрфака МГХ окончивший его несколькими годами раньше) приютил меня, тогда совершенно бездомного, в своей комнате в коммунальной квартире. А потому, уже не работая в прокуратуре, я продолжал туда иногда захаживать по какой-нибудь нехитрой бытовой нужде или просто общения для. И вот теперь, через 35 лет, я вспомнил, что зайдя туда как-то раз (за ключом от комнаты), я увидел на столе у Б. Комиссарова пухлые тома старых уголовных дел, то есть, вероятно, такие тома присутствовали в его кабинете постоянно, но на этот раз они чем-то привлекли мое внимание.

Не думаю, что это произошло потому, что хозяин кабинета сказал мне что-то вроде «посмотри вот…» или «а знаешь…» Скорее, том был открыт на определенном месте или я, листанув его мимоходом, на это место наткнулся — не помню, но как-то так получилось, что я увидел фотографии: тела людей в ватниках, рассеченные поперек, как разрезанные, автоматными очередями.

Помню, что на мои расспросы о том, что произошло, Борис отвечал весьма сдержанно: «Бежали, их догнали, а потом, видимо, расстреливали в упор…», но разрешил, снизошел до моей просьбы переписать имевшийся там же, в деле, маленький дневничок одного из участников побега.

Естественно, что хозяин кабинета попросил меня нигде не распространяться об этой истории и дневник никому не показывать — документы секретные. Мне нетрудно было выполнить эту просьбу, тем более что ни о каком использовании полученных таким вот частным образом сведений в ту пору не могло быть и речи. Едва ли я сумел бы тогда объяснить, почему я так хочу этот дневник переписать.

И вот теперь нужно было найти ту записную книжку — а вы можете представить, сколько их накопилось за 35 лет!..

Но книжка нашлась. Запись начиналась так…»

Ну вот!

Теперь у нас перед глазами практически всё, что нужно, чтобы задавать свои простые человеческие вопросы.

И вот вам вопрос первый:

Почему я никак не могу получить возможность почитать личное дело моего родного отца и личное дело моей родной матери?

Только не подумайте, что я не запрашивал.

Запрашивал!

И ещё как запрашивал!

Но написать: «И тут машина колымских судеб — тот самый неправдоподобно громадный барабан — буднично звякнув: „Пришло ваше дело!“ — выдала первый ответ на мой вопрос» я не могу!!!

Могу написать, что машины колымских судеб меня куда только не посылали!

А вот «пришло ваше дело» — ни разу не ответили!!!

Фантастика!

Три года ушло на то, чтобы увидеть одним глазком фотокопию моей — моей!!! — записи о рождении!

Это — не Дело!

Это не пол-дела!

Вот, например, что мешает «машине колымских судеб» ответить мне, куда подевалось личное дело родившей меня женщины?

Вы ведь наверняка догадываетесь, что моей маме её Личное дело на руки не выдавалось!

И не выдаётся!

Никому и никогда!

Вот и личное дело моего папы мне не выдается!

Намекнули, что он родом из города «Шуй»!!!

А Личного дела не выдали!

Даже выписки из него нормальной не выдали.

А вот Александру Бирюкову выдали!

И пишет он — член Союза писателей!!! — «Пришло ваше Дело».

Пишет «буднично»!

Как о самом себе разумеющемся!

Я аж дар речи потерял на трое суток!

Офигеть!!!

Охренеть!

Вы только вчитайтесь:

«Пришло ваше дело!»

А ведь оно — дело это — не его!

Не Егонное это Дело!

Где там на Деле написано «Бирюков»?

Где на этом деле намазано: «Александр Михайлович»?

Где?

Где, я Вас спрашиваю!

Чего бы там буднично не звякала как бы «машина» как бы «колымских судеб», а на самом деле, судя по делу, точнее было бы нарисовать так:

«Машина Колымских Судей».

Буковка «Б» потом тоже в этом деле пропишется.

Но в другом месте.

Мой милый Юный Читатель!

Я родился ТАМ!

В местах «не боевой» и «не славы».

Вместо «заключённые», «заключённых», «заключённым» там привычно пишут дважды «зе ка» через дробь: «з/к з/к».

Меня родили з/к мама и з/к папа!

То есть мои родители так прямо и пишутся: «з/к з/к».

Ну а если папа у сына — з/к, то и сын — зекёнок!

И вот я — зекёнок из сталинского Гулага (Теньлага! — если указывать локализацию) задаю ему — Всесильному моему Государству вопрос: где личные дела моего з/к папы и моей з/к мамы?