Бесплатный фрагмент - Побег из ада

Предисловие

Эта книга, возможно, никогда бы не увидела свет. Я не задумывалась над тем, чтобы поделиться той достаточно щепетильной историей. Мне казалось, что жизнь девушки, перенесшей трагедию, это так скучно. Что проблема, которая затрагивается в книге, не заслуживает внимания.

Но прошли годы и мое мировоззрение изменилось. На ту ситуацию я смотрю уже совершенно другими глазами.

Во время написания книги ее концепция менялась несколько раз. Вначале я хотела рассказать об этой истории немного с другой перспективы. Не вдаваться в подробности и не зацикливать внимание читателей на конкретной проблеме. Но, закончив наброски сюжета, я поняла, что углубление в проблему поможет полностью погрузиться в мир главной героини. Прочувствовать и понять, почему она так поступила.

Эта книга не просто история, это книга о жизни. О реальной жизни. В подобной ситуации, которая описывается на страницах рукописи, сегодня живут тысячи людей. И задача этой книги — дать возможность посмотреть на проблему со стороны, и осознать, насколько важно иметь спокойное и счастливое детство.

Я надеюсь, что каждое слово коснется моего читателя. Что книга поможет подтолкнуть к действиям того, кто сейчас нуждается в помощи.

Я благодарна моему любимому мужу, который всегда поддерживает и верит в меня.

Я благодарна всем своим знакомым, с чьей помощью смогла взяться за эту непростую историю.

Книга посвящается моим дорогим и крепко любимым маме и брату.

Часть 1

Глава 1

Я не сразу поняла, что произошло, а когда осознала, было уже поздно. Единственное, что могу вспомнить, это переполняющее чувство гнева. Голос внутри шептал:

«Он ее убьет! Мне нужно что-то сделать! Я больше не могу ждать!»

По телу разливался холод. Я слышала, как ускоряется биение сердца. На мгновение показалось, что я потеряла способность видеть. Чувство злобы разгоралось все сильнее.

Я не помню, как подлетела к столу, как схватила кухонный нож. Все случилось за считанные секунды. В тот момент я не видела другого выхода: либо он, либо моя мама.

Гнев со скоростью света перерастал в чувство безумной ненависти. Когда я подбежала к родителям, моя мама лежала на полу, крепко ухватившись за руки отца, которые мертвой хваткой вцепились в ее шею.

— Папа хватит! — сквозь слезы кричала я, в надежде достучаться до его разума.

Мама не могла произнести ни слова. Лицо становилось все краснее. Она пыталась схватить воздух ртом, но руки ее мужа все сильнее сжимали тонкую шею. Мама не могла сопротивляться. Отец сидел на ней сверху, прижимая своим весом к полу. Глаза мужчины были стеклянны и пусты. В них как будто отсутствовала жизнь. Единственное чувство, которое виднелось, — это ненависть.

— Хватит! Пожалуйста! — кричала я, но меня никто не слышал.

Я снова посмотрела на маму. Она пыталась ударить отца. Но не дотягивалась. Отец постоянно уворачивался. В ее глазах я увидела близкую гибель. Еще чуть-чуть и ее хрупкая шея будет сломана. Я больше не могла ждать. Мои ноги сами понесли меня.

С истерическим криком я вонзила острие ножа в спину отца. Крик боли разлетелся по полупустой комнате. Из раны полилась кровь. Отец рухнул на пол. Мама отползла назад, не прекращая кашлять. В ту минуту я больше не была в своем теле. Мне казалось, что им овладел какой-то демон. Брызги крови разлетались по всей комнате. Сжав зубы, я продолжала наносить удары. Как долго продолжалось это месиво, я не знаю.

— Вероника! Стой! — послышался голос мамы.

Белая пелена упала с моих глаз. Я увидела лезвие ножа, с которого стекали капли крови. Посмотрела на свои руки, они были полностью окровавлены, местами пробивался цвет моей кожи. Неудержимый гнев сменился смертельным страхом. Я провела по лицу рукой и посмотрела на пальцы. Мой взгляд переместился на бездыханное тело отца. Он лежал на животе и не подавал признаков жизни.

Младший брат стоял сзади и до конца не понимал, что произошло. Он не шевелился и большими от страха глазами смотрел на маму. Затем на отца. Наши взгляды встретились. Мне показалось, что в эту минуту брат боялся меня. Как только к его босым ногам приблизилась лужа крови, он разревелся и убежал в детскую комнату.

В это время мама попыталась забрать нож из моих рук. Но из-за адреналина я крепко держала его.

— Д-дай н-нож, — сказала мама. — Д-дай сюда н-нож.

— Я убила папу! Я убила папу! — кричала я, стоя на коленях в луже крови.

— Успокойся. Не плачь, — сквозь слезы проговорила мама, откладывая нож в сторону.

Моя мама была в замешательстве. Она смотрела на бездыханное тело мужа и не понимала, что нужно делать.

— Все, не плачь, — говорила мама. — Встань и вызови милицию.

Меня как будто ударило током.

«Милицию… Что теперь будет? Я же убила человека! Меня будут судить! Я всю молодость просижу в тюрьме! Все в городе будут косо смотреть на меня. Тыкать пальцем. Называть убийцей.»

Но часть моей уже черной души успокоилась, как будто тяжелый груз упал с плеч.

— Все кончено, — прошептала я.

— Дочь! –Мама потрясла меня за плечи, чтобы я наконец пришла в себя. — Тебе нужно сходить в ванную, умыться и переодеться. Надень что-то чистое. А потом вызови милицию. Слышишь?

— Нет, мам. Я совершила преступление, и я понесу наказание… Это ты должна позвонить в милицию.

— Не говори глупости! Ты хочешь себе жизнь сломать? Тебя потом никто учиться не примет! На работу не возьмут! — Мама смотрела мне в глаза. Казалось, что в эту минуту мы были одни. Я отрицательно покачала головой. Мама нахмурила брови и произнесла: — Встань! Иди в ванную, приведи себя в порядок и вызови милицию!

Я вздрогнула от ее грозного тона. Послушно встала и направилась в ванную комнату.

Мама подошла к отцу и приложила два пальца к шее. Пульса не было. От такого количество ударов никто бы не выжил.

Меня все еще трясло. Я до конца не верила, что сотворила это. Дрожащими руками умыла лицо и протерла волосы. Затем сняла верхнюю одежду. В это время в ванную вошла мама. Она забрала испачканные кровью штаны и кофту и вышла с ними на улицу. В ее руках я заметила коробок спичек.

Я смотрела на свое отражение в зеркале. Все было как в тумане. Я чувствовала себя пьяной. Голова болела.

«Что же я наделала? Что теперь будет? Как я могла это сделать?»

В дверь постучали.

— Вероника, мама сказала принести тебе чистые вещи. Я оставлю их под дверью, — заплаканным голосом произнёс брат.

— Хорошо, — это все, что я смогла сказать. Затем повисла глухая тишина. Я слышала стук своего сердца и как дышит за дверью брат.

— Ника, ты не виновата, — произнёс брат.

От этих слов я снова расплакалась. Прижалась спиной к стене и опустилась на корточки.

«Господи, что я наделала?»

В эти минуты я чувствовала себя преступником, который заслуживает такой же участи. Дверь в ванную открылась.

— Одевайся. Я вызвала милицию, — раздался голос мамы.

Она ушла, оставляя за собой запах бензина и горелой одежды. Я вытерла слезы, открыла дверь и подняла с пола чистую кофту и штаны. Переодевшись, вышла в коридор. Приблизившись к месту убийства, я снова разревелась. Мне было больно от мысли, что я в ярости убила папу. Все-таки каким бы плохим он ни был, но он мой отец.

В моей памяти промелькнуло единственное приятное воспоминание. Как я маленькая сижу в машине у папы на коленях, и он разрешает мне порулить. Тогда я чувствовала себя счастливым ребёнком.

Я подняла глаза и посмотрела на потолок. Мысленно пыталась просверлить его взглядом, чтобы увидеть небо и в бесконечной темноте найти Создателя.

«Этого ли Ты хотел?» — подумала я.

Я отошла в сторону, чтобы не видеть тело отца. Мой брат тихо сидел в соседней комнате.

Мне было так жаль этого мальчика. Он еще совсем ребенок, а уже сколько всего пережил… Я почувствовала себя виноватой перед ним. Ощущала как лицо опухало от слез, которые было невозможно остановить. Я направилась в мамину комнату, где находился брат. Немного боязно, опустилась перед ним на корточки.

К моему удивлению, он без малейшего страха прижался ко мне. И прошептал:

— Все закончилось?

— Да, Мишка. Все закончилось. Правда, не так как мы этого хотели…

Раздался стук во входную дверь. В дом зашли два милиционера. Уверенной походкой они прошлись в конец коридора.

— Это вы его так? — услышала я голос одного из милиционеров.

— Да, — хриплым голосом ответила мама. — Я не хотела. Я защищалась, — мама заплакала.

Я и брат сидели, обнявшись, и наблюдали в окно, как из только что подъехавшей машины скорой помощи выбегает фельдшер и наплавляется к нам. Женщина лет пятидесяти в красной медицинской униформе с завязанными в хвостик светлыми волосами скрылась в темноте, а затем быстро появилась на месте преступления.

«Мою маму сейчас арестуют, а что будет с нами? — подумала я. — Я ведь еще несовершеннолетняя, а значит, по закону не смогу усыновить Мишу. Нас отправят в детдом, или усыновит тетя. Но у нее своих проблем хватает. Нет, я не могу так…»

Я вскочила и направилась в комнату, где все произошло.

— Это не мама убила отца. — Я смотрела на милиционеров, которые что-то записывали в бумагах.

— Вероника! — Мама грозно посмотрела на меня.

— Мама меня защищает. Это я убила его. Отец душил маму. Я не могла на это смотреть. Все было как в тумане… Я не понимала, что делаю. — Я тряслась от страха. Теперь я буду в числе убийц. На моей жизни можно ставить крест. Никакого университета и никакой работы журналистом. Единственное, что произнес один из милиционеров, посмотрев на меня:

— Разберемся в участке.

Затем снял с пояса наручники и попросил меня протянуть руки. На моих трясущихся запястьях оказались холодные оковы. Я разрыдалась… Это конец.

За полгода до происшествия

Погода в октябре выдалась достаточно холодной, совершенно не похожей на прошлый год. Особенно неприятным было сегодняшнее утро. Листья уже полностью опали, оголив темные ветви деревьев, трава местами пожелтела.

Я стояла на автостраде возле поворота на мой городок и ловила попутку. Оделась я совсем не по погоде. Холодный, пронизывающий ветер постоянно сдувал мой капюшон, от чего уши мерзли и болели. Теплые колготки совсем не грели. Я чувствовала, как ноги начинают немного опухать от холода, через ткань было видно, что кожа уже покраснела. Время от времени я немного притопывала, как будто во-вот пущусь в пляс.

— Что за дыра? И почему в Червень так мало ездит автобусов? — разговаривала я сама с собой, временами вытягивая руку в сторону при виде приближающейся машины.

Мне всегда было немного боязно ездить автостопом. Перед выходом обычно брала с собой флакончик духов, так сказать, на всякий случай. Все-таки много историй ходило по нашему городу. Возможно, правдивых, а возможно, и нет. Как молодых девушек попутчики увозили в лес, насиловали и убивали. Жертвой такого происшествия я точно не хотела стать.

Недалеко от меня остановился «Опель-Астра» белого цвета. Через заднее окно я увидела, что за рулем сидит мужчина с короткими седыми волосами. Я подошла к машине и открыла переднюю дверь. Мужчина повернулся ко мне так, что я могла рассмотреть его лицо. Единственное, что бросилось мне в глаза, — это цвет лица мужчины. Он отдавал сильной краснотой.

«Или проблемы с кожей, или любит выпить», — подумала я, но запаха алкоголя в салоне не почувствовала.

Во мне мимолетно вспыхнуло чувство легкой тревоги, но я все равно спросила, едет ли он до Червеня.

— Да. Я еду в сторону больницы, — ответил мужчина. На вид ему было около пятидесяти.

— Хорошо! Могли бы вы тогда подвести меня до города?

— Да, — прокуренным хриплым голосом сказал мужчина. — Садитесь.

К незнакомым людям я никогда не сажусь на место возле водителя, поэтому закрыла переднюю дверь и разместилась на заднем сидении. Мои окоченевшие ноги начали гудеть. В машине было тепло и достаточно уютно, не считая едкого запаха сигарет. Как только я села, мужчина сделал радио чуть потише и спросил:

— И не страшно вам попутками ездить? — Незнакомец посмотрел на меня через зеркало и приподнял левую бровь.

Я бросила взгляд в его сторону и без всякого энтузиазма ответила:

— Да нет.

— Тоже в больницу едите? — не отставал от меня водитель.

— Нет, — выдержав короткую паузу продолжила: — Я еду в редакцию. Я внештатный корреспондент в районной газете.

— Такая молодая и уже работаешь?

— Только подрабатываю. Я хочу учиться на факультете журналистики, а для поступления мне нужно иметь свое портфолио.

— Ааа, — протянул незнакомец. — И как? Нравится работа? О чем пишешь?

«Видимо, мужчине не хватает общения, — подумала я. — Либо дорога дальняя, а одному скучно.»

Сегодня у меня не было настроения разводить беседы, но ехать и молчать тоже было невежливо.

— Очень. Сейчас в основном получаю задания написать о мероприятиях, олимпиадах, соревнованиях. Не очень интересные темы. — Я улыбнулась.

— А о чем любишь писать? — Мужчина снова посмотрел на меня через зеркало.

— Люблю освещать происшествия, вести расследования… — Я на секунду замолчала, посмотрела в окно, на быстро мелькающие поля и деревья, а потом продолжила: — Еще мечтаю стать международным журналистом.

— Интересно, — произнес мужчина. — Ты не против, если я закурю?

Он показал на пачку сигарет. Я кивнула.

— Конечно! Мне мешать не будет, — добавила я. Но про себя подумала: ненавижу запах сигарет и в свои шестнадцать лет никогда не пробовала курить. Меня даже не тянет пробовать. Хотя почти весь мой класс уже или пробовал, или курит.

В машине повисла тишина. Только радио передавало новости. Водитель немного приоткрыл окно, чтобы дым не скапливался в салоне. Запах сигарет все равно долетал до меня. Я опустила голову и достала из кармана телефон. На коленях лежала сумка. Вспомнив кое-что, я отложила аппарат и принялась искать в сумке кошелек.

«Надо приготовить денюжку», — думала я.

Отсчитав нужную сумму, я почти незаметно сложила деньги в ладонь и поместила их в маленький кармашек, чтобы потом быстро достать и расплатиться. Затем застегнула замок, снова взяла телефон в руки, посмотрела время и уставилась в окно. Я смотрела на природу и мечтала. Мечтала хоть раз побывать за границей, увидеть море. Я никогда еще не была на море. Разве что на Минском море, которое ничего общего с настоящим морем не имело.

Мои мысли прервал голос водителя:

— Вас высадить возле больницы или в центре?

— Лучше в центре. — Я почувствовала себя почему-то немного неловко. — Моя редакция как раз там находится.

— Ну да, мне лучше вас в центре высадить, а то от больницы еще с три километра как минимум идти будете. Автобусы в Червене практически не ходят. Маленький городок.

— Да. Это точно, — добавила я.

В окне уже показались первые дома. Машина повернула к указателю «Червень». Этот районный городок всегда вызывал у меня странные чувства. Мне казалось, что именно здесь собралась вся плохая энергетика. Червень даже летом был для меня серым, мрачным и немного заброшенным. Я не любила сюда приезжать. А уж тем более никогда не смогла бы здесь жить. Здесь все выглядело так, будто ты перенесся в прошлое. На центральной площади, возле районного исполнительного комитета, прямо в центре стояла высокая статуя Ленина. Старые дома — пережитки коммунистических времен, маленькие деревянные избушки, которые от старости уже почти наполовину ушли в землю. Один-единственный светофор на весь город, и то почти всегда сломанный. Асфальт лежал тоже не на всех улицах. Почти в самом центре города уже несколько лет стоял сгоревший дом. Я не понимала, почему никто не может им заняться. Мне казалось, что если бы дом мог говорить, он бы кричал:

«Бегите! Здесь нет жизни! Здесь все стареет и увядает».

Не знаю, правда это или нет, но в народе ходили слухи, что именно в Игумен (так когда-то назывался этот город) в давние времена свозили ведьм со всей округи. Люди всегда любили и любят сочинять мистические истории, но энергетика этого места была действительно для меня какой-то тревожной и неприятной. Казалось, что здесь есть тесное соприкосновение двух миров: живого и мертвого.

Я попросила остановиться на противоположной стороне улицы от здания своей редакции. Достала из маленького кармана заранее приготовленные деньги и протянула мужчине.

— Ой, нет, вы что! Я не буду с вас брать денег.

— Нет, возьмите, — настаивала я. — Мне неудобно.

— Неудобно знаете что! Спать на потолке. Не нужно. Такая молодая девушка и будет мне еще за бензин платить? Правда, не стоит. Лучше купите себе что-нибудь вкусное, — не успокаивался водитель.

Я не стала настаивать. Вернула деньги в карман, поблагодарила мужчину, потом закрыла дверь машины и направилась к пешеходному переходу. До редакции оставались каких-то пара шагов. Здание редакции было такое же старое, как в принципе, все государственные дома в этом городе. Серое, трехэтажное, с надписью над главным входом: «Редакция газеты: Маяк».

Я открыла дверь и почувствовала запах типографской краски с примесью запаха новой бумаги и переплетного клея. Я обожала этот аромат, который никак не поддавался описанию.

По коридору разносился звук работающих машин. Я не имела представления, как можно целый день работать в таком шуме, особенно журналистам, которые располагались на самых верхних этажах здания. Чем выше я поднималась по лестнице, тем тише становился звук. Дойдя до нужной двери, я постучала, а затем, не дожидаясь ответа, открыла.

— О, Вероника приехала! — увидев меня, воскликнула одна из женщин.

Я оказалась в светлой комнате, возле каждой стены располагались столы. Две женщины, на вид лет сорока, сидели спиной друг к другу и что-то печатали на компьютерах, мониторы которых занимали почти полстола. На одном из столов я заметила небольшую стопку свежего номера газеты. Мне не терпелось увидеть опубликованную статью. Завтра номер должен был пойти в продажу, а для меня это значило, что очередную написанную мною заметку увидит мир.

— Здравствуйте, — в полголоса сказала я.

— Ну, что там у тебя? Привезла новый материал? — Женщина посмотрела на меня карими, немного грустными глазами. Ее внешность была обычной и ничем не примечательной. Единственное, что выделялось, — это большая родинка на левой щеке, возле широкого носа. Как и обычно, Лидия была одета в клешеные черные штаны и серый свитер. Она сидела, сгорбившись, закинув ногу на ногу. Ее худые пальцы все еще лежали на клавиатуре, но уже ничего не печатали.

— Да, привезла и хотела попросить еще какое-нибудь задание. — Я спешно принялась копошиться в сумке и наконец достала из папки распечатанный вариант, протянула его Лидии и продолжила искать флэш-карту. Каждый свой материал я приносила в редакцию распечатанным и сохраненным на флешке, чтобы Лидии было удобно перепроверить текст перед подачей главному редактору.

— А как твоя подготовка к поступлению в университет? — взяв из моих рук флешку, спросила Лидия.

— О, все хорошо. Сейчас занимаюсь с репетитором по русскому языку и езжу в Минск на курсы подготовки к вступительному экзамену.

— Очень интересно! Учитесь писать тексты?

— Да. Нам надо на заданную тему написать текст и, соответственно, проверить его на лексические, грамматические и пунктуационные ошибки. На экзамене будет все учитываться. Боюсь, что могу завалить текст.

— Не переживай, Вероника. У тебя все получится. Ты хорошо пишешь. Больше практики, и все будет в порядке. А что насчет задания, то я как раз кое-что приготовила для тебя.

Я заинтересованно посмотрела в глаза Лидии, меня переполняло любопытство: что же на этот раз нужно будет подготовить?

— Проведи в своей школе опрос. Узнай, что дети думают о школе, как к ней относятся?

— Опрос? — тихо повторила я. В моем голосе отчетливо слышались нотки разочарования. Я уже давно ждала какого-то серьезного задания, но почему-то ни разу его не получила. Либо сама искала тему для заметок, либо получала вот такие простые, совершенно не интересные мне опросы. Ну что ж, наверное, это из-за моего возраста, либо статуса. Я все же внештатный корреспондент. Хотя, чего я могу ожидать от районной газетенки, которую читают в основном старики да учителя в школе. Вот бы мне быть внештатным корреспондентом какой-нибудь более известной газеты! Наверняка там получают более ценные и интересные темы, чем социальные опросы. Надеюсь, после учебы я смогу найти приличное место в сфере журналистики… Важно только поступить, а для того, чтобы набрать высший балл, мне нужно портфолио. А чтобы сделать хорошее портфолио, нужно публиковаться в газетах. И неважно — районные ли издания, или областные. Так что придется провести опрос…

Я кивнула, прикусив нижнюю губу, и забрала из рук Лидии флешку, которую она после использования протянула мне.

— Отлично. Я очень рада. Только можешь не спешить с заданием, у нас на несколько будущих номеров еще есть материал — просто не влезет.

— Да, хорошо, — ответила я, кинув флешку в сумку.

— Ну ладно. — Лидия пододвинулась ближе к монитору. — Поглядим, что ты нам принесла. — Женщина пристально смотрела в экран, читая мой текст, над которым я работала прошлым вечером больше пяти часов.

Лидия быстро пробежалась взглядом по тексту, а потом стала вчитываться глубже, останавливаясь на тех местах, где была допущена ошибка. В такие моменты я всегда немного нервничала. Мне постоянно казалось, что я мало уделила времени тексту, что собрала мало информации или написала тяжелым, непонятным для читателя языком. И сейчас Лидия укажет мне на ошибки, скажет, что я испортилась, стала писать хуже… А я ведь так не люблю, когда меня кто-то критикует. Все принимаю близко к сердцу. Хотя я сама к себе всегда была и до сих пор остаюсь критична. Мне постоянно кажется, что я все могу сделать намного лучше, чем сделала. Но Лидия молча читала и редактировала. Я лишь стояла и ждала хоть какого-то слова от наставницы.

— Ну, — спустя несколько минут выдавила из себя Лидия. — Могу тебе сказать, что это хороший материал. Думаю, можешь ждать его в ближайших номерах. Если только главный редактор не решит иначе.

Услышав это, я облегченно вздохнула.

— Отлично! Я очень рада. Может, сегодня мне нужно чем-то помочь вам?

— О нет. У меня осталась работа, которую только я смогу сделать. — Лидия посмотрела на меня и улыбнулась.

— Хорошо. Тогда я, наверное, поеду. А то автобусы так редко ходят.

— Да, согласна. Уехать из этого города так же тяжело, как и приехать.

Я поблагодарила Лидию за то, что уделила мне время, пожелала хорошего дня и уже собиралась уходить, как Лидия бросила мне вдогонку:

— Вероник, а тебе котенок не нужен?

Я уже подходила к двери, когда это услышала. Обернулась и в полголоса проговорила:

— Если честно, то очень хочу котенка. — Я расплылась в улыбке.

— У меня просто кошка на днях, скорее всего, родит. Но мне не нужен весь этот зоопарк. Спроси у родителей — не будут ли они против и сообщи мне, я тогда оставлю тебе котенка.

— Хорошо. Сегодня же напишу вам ответ.

Полная радости и предвкушения я вышла из комнаты корреспондентов и спустилась вниз. Я уже знала, что мама точно будет не против котенка, а отцу и так нет до этого дела.

Я как обычно направилась в сторону булочной, чтобы прикупить себе в дорогу что-нибудь поесть. Уже на подходе я почувствовала аромат свежеиспеченного хлеба, сладких коржей и пончиков.

Передо мной стояло старое советское здание. Через высокие железные двери с большой продолговатой ручкой, которая напоминала мне трубу, то входили, то выходили посетители. Через широкие окна виднелись прилавки. Из-за штор я не могла разглядеть, какая именно сегодня продается выпечка. Я поднялась на крыльцо и вошла в магазин. В помещении было немного темно, а аромат свежего чувствовался здесь сильнее. Этот запах всегда будил во мне аппетит. Я направилась в сторону небольшого стеклянного прилавка и принялась рассматривать сладости. Я очень любила пирожное «Корзинка», которое как раз было сегодня в наличии. Также обожала местные пончики с повидлом.

Из-за старых больших весов, скорее всего, сделанных из железа, выглядывала полная женщина в синем халате. На ее голове красовался небольшой синий козырек. Когда я посмотрела на нее, то ощутила неприязнь и непонятное чувство презрения. Казалось, что женщина ненавидит свою работу, особенно покупателей, и очень несчастна. В принципе, я привыкла к таким лицам, почти в каждом магазине работают подобные особы, которые мысленно посылают тебя куда подальше. Возможно, я бы тоже была недовольным продавцом. Насколько я знала, зарплаты здесь были маленькими, а с каждым годом жизнь в Беларуси дорожала. Тяжело улыбаться каждому клиенту, когда не хватает денег.

Я купила один пончик с повидлом, сладкую «корзинку», сок и расплатилась деньгами, которые предназначались утреннему водителю. Но благодаря его доброте смогла купить себе что-то вкусное.

До ближайшего автобуса оставалось около двух часов. Я, не торопясь, вышла из магазина и медленным шагом направилась в сторону местного автовокзала.

Хоть город абсолютно мне не нравился, но из-за поездок в редакцию я посещала его несколько раз в месяц. Проходя мимо домов, которые растянулись вдоль улицы, я смотрела на окружающий меня серый пейзаж и пыталась представить, как в будущем будет выглядеть моя жизнь. Стану ли я известным журналистом? Буду ли работать в редакции печатных СМИ или же на телевидении? Будут ли у меня муж и дети? Что вообще приготовила жизнь?

Новый путь меня нисколько не пугал, а, наоборот, я боялась, что не смогу сдать вступительные экзамены и останусь жить в Смиловичах.

«Хотя почему же? Даже если не поступлю, я всегда могу найти работу и снять квартиру в Минске», — размышляла я, приближаясь к зданию автовокзала.

Оставаться в родном городе я не хотела. В глубине души была уверена, что точно не проведу здесь свой век. Меня всегда тянуло куда-то далеко. Куда-то за пределы Смилович, за пределы Беларуси. Когда-нибудь я уеду… Когда-нибудь настанет это время.

Глава 2

Обед. Ветер был уже не таким колючим. Я поднималась по небольшой горке. Деревянные и кирпичные дома, огороженные заборами, выстроились в шеренгу с обеих сторон. Я бросила беглый взгляд на деревянный дом по правой стороне, который от старости немного перекосило. Мне всегда было интересно, чьи это владения, и жив ли вообще хозяин. Но, судя по забитым окнам, можно было догадаться, что дом заброшен. Он располагался на возвышенности, а через поваленный забор и сорняки в огороде, виднелась часть моей улицы, которая находилась в низине. Издалека видела узкую дорогу и бескрайние поля, а примерно посередине стояли три одиноких дома.

Дойдя практически до самого верха, я повернула направо. Родная мне улица была безлюдной. Совершенно новая улица в Смиловичах. В свое время мой отец один из первых построил здесь дом. Сейчас возле нас уже жили соседи, а на выкупленных участках был залит фундамент или возводилось здание.

Я не торопясь возвращалась домой. Медленно шла и разговаривала сама с собой. В такие минуты я любила порассуждать, помечтать, придумывать новые идеи для статей. Порой я могла так увлечься, что не замечала, как доходила до дома. А иногда намеренно шла дальше по улице, чтобы не мешать своему воображению. Я любила тишину, которая здесь царила. Смотрела на недостроенные дома и выглядывала в них что-то мистическое, потустороннее. Когда тьма поглощала городок, а я одна шла по улице, мне казалось, что в пустых окнах недостроенных зданий можно увидеть призраков. А иногда чувствовала, что за мной кто-то идет. В такие моменты я боялась обернуться, мое сердцебиение учащалось и, переполненная страхом, я со всех ног бежала домой.

Когда я дошла до середины улицы, передо мной на широком поле, разделенном дорогой, стояли три дома в ряд. Два, построенные из кирпича, а один — деревянный. Тот, что стоял между кирпичным и деревянным смотрелся серо и одиноко. Когда-то белый камень, напитав в себя атмосферных осадков, поменял цвет на светло-серый, и от этого дом казался еще более унылым.

Его окружал забор, в котором вместо ворот и калитки было пустое пространство. Казалось, кто-то начал возводить ограду, но на полпути забросил. Крыльцо, сделанное из бетона, уже успело прийти в негодность. Ступеньки крошились, а правое крыло потрескалось у ступенек и казалось: вот-вот рухнет. Во дворе возле натянутой соседями справа сетке вместо забора лежала брусчатка, которая должна была украшать вход в дом. Но она просто осталась забытой.

С заднего двора виднелась белая, местами уже ржавая машина «Жигули». Лобового стекла не было. Из-под колес пробивалась высокая сухая трава. За машиной простиралось поле, которое также поросло травой.

При сравнении этого дома с соседскими возникали двоякие чувства: «Как можно так запустить дом? А может, там просто никто не живет?»

Я подошла ближе, посмотрела в окна, в которые виднелись старые застиранные шторы, и, тяжело вздыхая, направилась к входной двери.

Это был мой дом…

Мне всегда было тяжело возвращаться. В этих стенах я не чувствовала себя ни комфортно, ни безопасно. Я никак не могла изменить то, что происходило здесь по вечерам. И от безысходности оставалось только смириться да как-то приспособиться к жизни.

Я не спеша поднялась по крыльцу, достала из сумки ключи и открыла дверь. Из просторных сенцев донесся легкий дровяной запах. Большая деревянная лестница вела на крышу, и по углам был разбросан строительный инструмент. На подоконнике стояла стеклянная банка из-под пива и лежали пара пустых пачек от сигарет. Напольные неотшлифованные доски прилегали неплотно друг к другу, и сквозь щели можно было увидеть песок. В левом углу стоял небольшой шкафчик, где были разбросаны гайки, болты и гвозди. Напротив входа находилась еще одна дверь, которая вела в небольшую котельную. А с левой стороны — вход в дом.

Я переступила порог и закрыла дверь. Зашла внутрь и сняла сапоги с курткой. Как обычно, дома еще никого не было. Я переоделась в домашнюю одежду и направилась в кухню. Найдя в холодильнике вчерашнюю гречневую кашу и пару котлет, выложила их на тарелку и отправила обед в микроволновую печь. Потом я оперлась двумя руками о столешницу и стала наблюдать, как крутится еда через треснутое стекло микроволновки. После того как обед разогрелся, я устроилась на старом диване, который достался нам еще от бабушки, и принялась обедать. Обычно я предпочитала кушать в компании какого-нибудь интересного фильма или сериала, но сегодня мне нужно было успеть сделать еще несколько дел по дому.

После обеда я стала наводить порядок. В мои домашние обязанности входила уборка. Дома так быстро становилось грязно, что для поддержания видимой чистоты приходилось каждый день убираться.

На нашей улице еще не было проведено ни газа, ни воды. В первый год в этом доме родители пробили скважину и провели в дом воду. А в холодное время года отапливались мы обычным дровяным котлом.

Так как на улице было уже довольно холодно, нам пришлось начать отопительный сезон. Кто первый возвращался домой, тот и начинал обогревать дом.

После уборки я накинула на себя куртку, обула старые ботинки и через котельную вышла на задний двор. В небольшой железной будке, которая стояла перед поросшим травой огородом, кучей лежали поленья. Я не нашла приготовленных для растопки поленьев, поэтому была вынуждена вернуться в котельную, взять топор и наколоть дрова.

Поленья с легкостью раскалывались под топором, разлетаясь на четвертинки в разные стороны. Когда лезвие попадало на сук, мне не хватало сил его разрубить и такое полено я откладывала в сторону. Приготовив достаточное количество дров, я за несколько раз отнесла все в котельную. Разложила на специально выделенное место, набросала немного в котел, под самый низ положила бумагу и распалила. Температура еще была на нуле. Убедившись, что все хорошо горит, я закрыла верхнюю дверцу котла и вернулась в дом. Теперь осталось сесть за уроки.

К пяти вечера домой пришли мама с моим младшим братом. Они разделись в коридоре и разошлись по комнатам.

— Вероника, смотри, что мы сегодня в школе делали на рисовании, — вбегая в детскую, радостно закричал шестилетний брат. Худощавый черноволосый парнишка кинул рюкзак на кровать, затем расстегнул его и достал немного смятый альбомный лист. Потом подошел ко мне, чтобы показать бумагу, на котором была нарисована машина.

— О, как красиво вышло, — оторвавшись от письма и быстро посмотрев на творение брата, сказала я.

— Учительница тоже сказала, что я молодец.

— Ты действительно молодец. — Я погладила Мишу по плечу. — Ладно. Не отвлекай пока меня. Я хочу закончить одно упражнение.

— Ну, хорошо, — немного расстроенно сказал Миша.

Мы с братом делили комнату на двоих. Для меня это не было проблемой. Из-за большой разницы в возрасте у нас были абсолютно разные занятия. Я думала об учебе и о том, как быстрее сбежать из дома, а Миша, наверное, как быстрее вырасти. Я сидела за письменным столом, на котором стоял компьютер с принтером, и, сосредоточенная, продолжила писать упражнение по русскому языку.

В это время мама вышла из своей комнаты и направилась на кухню. Миша занялся игрушками, а я, закончив упражнение, собрала на завтра сумку в школу. Затем положила ее под стол и пошла к маме.

Мама готовила ужин.

— Тебе чем-нибудь помочь? — спросила я.

— Нет дочурик, — быстро посмотрев на меня, ответила мама. — Я уже практически все сделала.

Мама поставила на огонь сковородку с куриными ножками и посыпала их приправой, а в это время я уселась на диване.

Мама была очень красивой женщиной. Ниже меня на целую голову, стройная, с хорошо выраженными скулами. Ее тонкий вздернутый нос усыпали веснушки. А возле узких зеленых глаз виднелись морщины.

Моя мама родом из Сибири. Вместе со своими родителями, сестрой и младшим братом она переехала в Беларусь еще в подростковом возрасте. Мне всегда было любопытно: почему бабушка и дедушка решили оставить дом, родных и поселиться в самом отдаленном уголке мира? Да еще в деревне, где, кроме одного магазина и леса вокруг, ничего больше не было.

Мама накрыла металлической, уже изрядно побитой крышкой сковородку и села возле меня.

— Что Лидия сказала на статью? Ей понравилось?

— Вроде, да. Поручила мне еще одно задание. Правда, детское. — Я вздохнула. — Провести опрос в школе надо.

— И о чем же?

— О том, что мы, ученики, думаем о школе. Немного странное задание. Да, в принципе, она и так мне редко дает темы. Я должна их сама искать. Иногда вообще думаю — зачем я туда пишу?.. Разве кто-то еще читает «Маяк»?

— О, поверь мне. Может, не молодёжь, но у нас в колледже обязуют оформить подписку на «Маяк». Вроде как и твоя школа должна ее выписывать.

— Да. Вроде выписывает. Это же районная газета. — Я посмотрела на серые поля за окном.

— Так что читатели точно есть.

— Есть, только я бы хотела писать на более серьезные темы, а не составлять детские опросы.

— Но ты же еще даже не студентка журфака. Потерпи. Уверена, в будущем, если так хочешь стать журналистом, будешь писать на серьёзные темы.

Я еще раз вздохнула и посмотрела на маму. Ее яркий повседневный макияж красиво подчеркивал глаза.

— Честно, я уже столько профессий сменила. И врачом хотела быть, и учителем, актрисой… теперь журналистом. Даже не знаю точно — кем все-таки хочу стать. Но мне нравится писать.

— И у тебя хорошо получается. Ну, ничего. — Мама погладила меня по плечу: — Всегда тяжело выбрать профессию. Я в твоем возрасте тоже не знала — кем хочу быть.

— А над какими профессиями ты задумывалась?

— Я… — запнулась мама. — Хотела быть актрисой. Даже один раз кастинг проходила. Но меня не взяли по возрасту. Героиня фильма должна была младше выглядеть. А вообще, даже планировала поступать. Но в мое время обучаться актерскому мастерству можно было только в России. А родители сказали, что не отпустят. — Мама поднялась с дивана и подошла к плите, чтобы посмотреть: готово ли мясо.

— Поэтому ты решила пойти в наш колледж на ветеринара?

— Любила животных, думала: а почему бы их не лечить? — переворачивая ножки, сказала мама. Затем она выключила уже готовые макароны, накрыла их крышкой, оставляя небольшую щель, и слила в раковину воду. Добавила кусочек сливочного масла, размешала и вернула кастрюлю на плиту. Потом крикнула:

— Миша!

— Что? — раздался его голос из комнаты.

— Иди кушать!

— Сейчас приду.

— И ты уже переоделся?

— Да, — ответил Миша.

— Будешь кушать? — обратилась ко мне мама.

— Нет пока. Я недавно поела. Пойду посмотрю, как там котел.

— О, не надо. Я уже ходила, когда ты уроки делала, — ответила мама, продолжая стоять возле плиты. Она ковырнула вилкой мясо, убедившись, что ножки готовы, и выключила огонь. Из верхнего ящика достала две тарелки и разложила обед. Затем взяла две вилки и поставила еду на стол.

— Миша! — крикнула мама. — Уже стынет.

— Иду!

В кухне появился брат. Поправляя теплую кофту, Миша отодвинул табурет и уселся за стол напротив мамы. В кухне воцарилась тишина. Я смотрела то на маму с братом, то на окно, пытаясь хоть что-то разглядеть в темноте.

Тишину разорвал сильный стук двери, от которого даже на кухне задребезжали стекла. Мое тело охватила легкая дрожь. Мы с мамой переглянулись. В нашем взгляде читалось разочарование.

— Ну вот, началось, — накалывая макароны на вилку, сказала мама.

Мне сразу же захотелось уйти из кухни, спрятаться в своей комнате при мысли о том, что теперь будет происходить. Этот вечер был одним из тысячи повторяющихся «вечеров сурка». Только сурками были: мама, младший брат и я. Из коридора доносились крики:

— С…! П…!

Послышались тяжелые, неуверенные шаги, которые направлялись в кухню. Перед нами появился мужчина среднего роста, с густыми темными бровями в форме домика, выразительными карими глазами и опухшим лицом бордового цвета. Это был мой отец. Черная шапка прикрывала темные, как смола, волосы. Судя по тому, что все штаны и куртка оказались грязные, он по дороге домой несколько раз падал.

В эту минуту его глаза выгляди безжизненно. Они блестели, как стекло, и в них читалось лишь одно чувство — раздражение. По кухне разнесся запах дешёвой водки или вина. Он неуверенно стоял на ногах, но внутренний демон хорошо управлял его голосом. Отец смотрел на нас и продолжал кричать мерзкие слова в наш адрес. Иногда я не могла понять, к кому именно он обращается, к нам, детям, или к маме.

Мы старались не замечать отца. Отвернувшись, молча сидели. Я хотела подождать, пока он уйдет в другую комнату, чтобы потом незаметно проскочить и спрятаться у себя в детской. Миша закинул в рот последние макаронины и, поставив тарелку в умывальник, проскочил возле мужчины. Не заметив сына, отец продолжал что-то невнятно кричать:

— Что ты, падла, сидишь и жрешь тут? С… е…! П… блядь! — пронзительный крик резал уши. Его слова и тон были уже привычными для нас. Почему-то постоянно, когда отец был пьян, он начинал так себя вести. Я порой не понимала, кто сейчас перед нами? Человек, который наутро не произнесет ни слова, либо кто-то в обличии моего отца. Помнит ли он вообще, что происходило вечером?

Отец, немного качаясь, подошёл к плите.

— Что мне пожрать? Б…! Я жрать хочу! — увидев, что мама приготовила на ужин, мужчина снова разорался и со всей силы ударил крышкой по кастрюле: — С.. е…! Макароны! Снова макароны! Сама жри свои макароны!

«Неужели это мой отец? — думала я. — Вот этот потерявшийся, несчастный, а может, даже одержимый человек. Который не видит никакого смысла в жизни, кроме алкоголя. Он играет на наших нервах и питается нашей болью».

Больше всего на свете в такие моменты я хотела жить в другом месте. Подальше от этого дома. Все эти крики были только началом перед настоящей бурей.

Отец посмотрел на нас с раздражением. Мы сидели молча и делали вид, что не замечаем его.

— С…! П.. е…! — повторял отец и, немного качаясь, вышел из кухни.

Мама закончила ужин и встала, чтобы поставить пустую тарелку в умывальник. Я направилась за ней в детскую, где сидел младший брат и занимался игрушками.

Меня снова бросило в дрожь. Я уселась за компьютер, но ничего не могла сделать, лишь уставилась в монитор. Мое сердце быстро билось. Я дышала медленно, чтобы восстановить ритм. Мама села на кровать брата и попросила Мишу показать дневник.

— С…! П… е…! — послышалось, как отец харкнул на пол в зале. Затем снова направился на кухню и попытался зажечь плиту, чтобы прикурить. У него получилось. Затем отец направился в сенцы, проходя мимо нашей комнаты, дверь в которую мы прикрыли. Запереться в комнате мы не могли, так как все двери в нашем доме, кроме входных, не имели ручек. Дом вообще внутри, как и снаружи, был незаконченным. Строительство остановилось, как только отец стал сильно пить. Хотя, сколько я себя помню, он всегда пил.

Отец громко хлопнул дверью, которая вела в сенцы. Даже через стены мы слышали его крики. Порой мне казалось, что если бы нас не было дома, он все равно бы кричал. В пьяном состоянии он мог безо всякой на то причины даже к стенке прицепиться. Его все раздражало, он разговаривал сам с собой и только искал повод, чтобы на кого-нибудь сорваться.

— Ты уже сделал домашнее задание? — спросила мама брата.

— Еще нет, — ответил Миша, сидя на полу недалеко от мамы.

— Тогда давай делать. Что тебе задали?

— На завтра нужно только стих выучить, — Миша отвечал неохотно. Он не любил делать уроки.

Тяжелые шаги направились по коридору. Дверь в нашу комнату резко открылась. Отец толкнул ее ногой так сильно, что, ударившись в стену, стекла между перегородками двери затрещали и одно из них лопнуло.

— С…! П…! Я дурак? Да? Я дурак? — Отец подошел к маме, которая все еще сидела на кровати Миши и смотрела дневник. Миша отшатнулся к моей кровати, так как боялся отца.

— Ты п… е…! Я дурак? Да? — В руке отца была сигарета и запах дыма быстро разлетелся по комнате. Тлеющий табак падал на пол, а затем потухал.

— Отстань от меня! — не выдержала мама, гневно посмотрев на мужа. — Напился — будь человеком!

— Я напился? — Отец засмеялся. — Я алкаш? Да? С…! — в его голосе мелькали нотки непонятной злости.

Я посмотрела на отца, в этот момент в его глазах было столько злости, что казалось — он вот-вот набросится на маму с кулаками.

Я терпеть не могла, когда отец ходил дома в обуви и курил. Встав из-за стола, я направилась к окну, чтобы проветрить комнату. Отец заметил это и посмотрел на меня.

— Закрой окно! Тебе что, жарко? — раскричался на меня он.

— Не кури дома! Я не люблю запах сигарет! — сказала я отцу немного на повышенных тонах и вернулась на место.

— Не любишь? — Отец подошел к столу. Его тяжёлая рука оперлась о стол, и я почувствовала едкий запах сигарет с примесью алкоголя. Затем отец затянулся. Я посмотрела на него в ожидании, что же он сделает. Весь сигаретный дым он выдохнул мне прямо в лицо. Затем ехидно улыбнулся.

Я ничего не могла сказать. Просто на мгновение задержала дыхание, чтобы не чувствовать этого запаха. Отец всегда делал все на зло.

— А мне по…, что ты любишь, а что нет! Говно малолетнее! — прокричал он.

От последних слов в сердце как будто разлился яд. Я почувствовала обиду, стискивающую все внутренности. Как же жестоко он мог ранить словом. И даже не заметил, что сделал. Ничего не услышав в ответ, отец переключился на мать.

— Эй п…, сходи за пивом.

— Никуда я не пойду. Уже поздно! — отрезала мама.

— Не понял. Ты не пойдешь в магазин? — Он подошёл к маме, а затем наклонился и спокойнее произнес: — Я хочу пива! Иди, купи мне пива, с… е…!

— Я сказала, что не пойду! — крикнула мама и встала с кровати. Она хотела уйти, но отец взял ее за грудки и толкнул на кровать.

— Еще раз повторяю. Сходи за пивом! Ты меня знаешь!

— Отстань! — ответила мама и выскочила из комнаты.

Отец пошел за ней, не прекращая поливать ее оскорблениями.

Он умел заставить человека сделать то, что хочет. Чтобы получить пачку сигарет, бутылку пива или водки, отец мог настолько надоесть, что ты ради своего спокойствия пойдешь в магазин. И сегодняшний вечер был не исключением. Мама продержалась так долго, как могла. А затем, не выдержав криков и попыток насилия, собралась и выбежала из дома. В такие моменты я не любила оставаться одна дома с братом. Я боялась отца. Плотно закрыла дверь в надежде, что он не зайдет к нам в комнату. Каждый раз, когда он проходил мимо, мое сердце сжималось, и я просила Создателя: «Только бы не зашел!» Но Бог не всегда слышал меня. А иногда казалось и вовсе — закрывал глаза на нашу семью.

Четырнадцать лет назад моя мама стала посещать протестантскую церковь. Я тоже ходила на служения, практически с самого рождения. Мама всячески пыталась вразумить отца, молилась за него и надеялась, что он изменится.

Самая яркая агрессия с его стороны мне запомнилась еще в возрасте пяти лет. Была зима. Мы откуда-то возвращались. Между родителями произошла мелкая ссора. Единственное, что я запомнила, это как мой отец повалил маму в снег и со всей силы несколько раз ударил ногой. Мы тогда еще жили у родителей папы. Я помню, как после этого случая сказала маме, чтобы она разводилась с отцом. А мама в ответ на это заплакала.

Мой отец издевался над мамой. Вся ее молодость прошла в ругани и скандалах. Она искала поддержки хоть в ком-то, искала утешения, излечения душевных ран и думала, что нашла в церкви. В тот период жизни мне тоже казалось, что вера и посещение служений помогают. Мы каждое воскресенье приходили церковь и постоянно молились о нашей общей проблеме — об отце. Но наши молитвы не были услышанными. Ад на земле продолжался. И иногда мне казалось, что все становилось только хуже. Нам никто не мог помочь, даже милиция. Крики порой были настолько громкие, что их слышали соседи.

Когда мама вернулась из магазина, а отец получил то, что хотел, он на какое-то время успокоился. И около часа в доме царило что-то наподобие тишины, если не считать привычных криков: «п…”, «с…».

После небольшого перерыва отца начало носить по дому, как одержимого. Сначала он разбросал в кухне еду, крича, что эту х… он есть не будет. Затем он громко ходил из комнаты в комнату, хлопая при этом дверьми. Потом его начало носить то к маме, то к нам в комнату.

Каждый из нас, спрятавшись по своим «норам», ждал, когда все это утихнет, но бес, который сидел внутри отца, не отпускал. Он терроризировал нас и не давал отдохнуть. То отцу казалось, что я слишком громко смотрю фильм. Он залетал в комнату и кричал, чтобы я сделала тише: я что, глухая, раз так громко смотрю? Хотя я смотрела фильм достаточно тихо, или мне так просто казалось? Он всячески обзывал меня и снова уходил в свой зал, демонстративно хлопая дверьми. Затем отец привязался к плите, которая никак не могла зажечься. Он начал со всей силы бить по ней кастрюлей. До моей комнаты доносились звуки упавшей на пол крышки. Затем посыпалась стоящая возле плиты посуда. Я услышала, что мама вышла из комнаты и торопливо направилась в кухню. Ее нервы уже не выдерживали. А кто бы мог вынести почти три часа беспрерывной пьяной ругани и бьющейся посуды? Учитывая, что пьяного человека никто не трогал, он сам себя заводил.

— Как же ты меня достал! — со всей силы, которая еще была, кричала мама. Затем, сбавив тон, она продолжила: — Что ты все ломаешь? Ты это покупал? Ты это готовил? Как ты уже всех достал! Идиот!

На какое-то мгновение отец замолк, видимо, его пьяный мозг переваривал, что только что сказала мама. Затем отец истерически засмеялся. Казалось, что именно такую реакции он и ожидал.

— Я идиот? Ты меня только что назвала идиотом? Падла ты, с… е…! Как же ты меня зае…! — Я слышала, как тяжелые шаги направились в сторону мамы. — Что? Что ты мне сделаешь? Ударишь? Давай! Бей! — не успокаивался отец. Атмосфера накалялась. Мое сердце колотилось все быстрее. По всему телу прошла дрожь. Я знала, чем обычно все заканчивается. Хоть мой отец и был пьян, но он был сильнее мамы. И я всегда боялась, что однажды может случиться что-то непоправимое.

— Хватит уже все крушить в доме! Стекла побиты! В дверях нет ручек, выключатель в кухне сломан. Микроволновая плита разбита! Посуду тоже почти всю перебил! Ты вообще ничего не делаешь дома! Только пьешь и ломаешь, — продолжала мама.

— Ах, значит, я ничего не делаю? А кто этот дом построил? Кто?

— Только домом и хорохоришься! Его достроить надо! Последние пять лет вообще ничего не делаешь!

— Так, п…, не заводи! Ты меня знаешь! — прокричал отец.

— А то что, ударишь меня? Как ты мне надоел! Всю жизнь мне испортил! — Мама вышла из кухни и направилась в свою комнату.

Из кухни раздался смех. Отец еще раз попробовал включить плиту и прикурил.

— Я ей всю жизнь испортил, — повторял отец. — Х.. с тобой, золотая рыбка! Х.. с тобой.

На какое-то время отец утих, он вышел из кухни и пошел в сенцы. Миша продолжал сидеть на полу и играть в машинки. Брат, наверное, так же, как и я, сильно переживает. Мне было жаль, что он растет в таких условиях. Больно от того, что ему приходится слышать и видеть все это каждый вечер. Я мечтала, чтобы отца забрали хотя бы на день, чтобы провести вечер в спокойствии, чтобы тебя никто не трогал, чтобы можно было делать то, что захочешь. Но, как на зло, у отца никогда не было командировок и он никогда не болел. Хотя нет, один раз он сломал ногу. Тогда папа не пил два месяца. Находился дома, его практически было ни видно, ни слышно. Отец целыми днями сидел возле телевизора, оставляя на вечер гору немытой посуды и прокуренный дом. Но уборка за ним была для меня лучше, чем тревожные вечера.

Мои размышления прервал сильный удар ногой в дверь. Затем раздались крики отца.

— Значит, я тебе всю жизнь испортил! П…! — кричал отец, заходя в мамину комнату.

— Не трогай меня! — кричала мама.

По звукам я поняла, что между ними завязалась драка. Я выбежала в коридор и увидела, как отец пытается ударить маму кулаком по лицу, но та закрылась руками.

— Папа хватит! — крикнула я.

— Вероника, от…! — крикнул отец и замахнулся кулаком. Мама смогла его оттолкнуть, он упал на пол и с еще большей злобой в глазах попытался подняться. — Ах ты с…, тебе пи..!

— Мама, убегай! — крикнула я. В этот момент меня ужасно трясло, я начала плакать от страха и боли. Я ужасно боялась драк между отцом и мамой. А они были практически каждый вечер. Мама часто ходила в синяках, которые были у нее то на руках, то на ногах, пару раз на лице. В такие моменты я чувствовала себя беспомощной. Чем я могу помочь маме? Он ведь сильнее меня.

Мама успела выбежать в нашу комнату, но отец, поднявшись с пола, пошел за ней. Заметив, что ссора перемещается в детскую, Миша встал с пола и уселся на свою кровать. Мама стояла возле окна и не знала, куда ей деться. Пьяной походкой отец подошел к ней и схватил за горло. Мама ударила его по лицу. На щеке отца проступила кровь.

— Ты меня поцарапала с…! — Его глаза налились ненавистью и, стиснув зубы от злости, он произнес: — Сейчас я тебе когти-то вырву!

Отец замахнулся кулаком и несколько раз ударил по телу матери, совершенно не обращая, куда бьют удары. Мама уворачивалась, пытаясь ответить мужу тем же. Я плакала и просила их остановиться. Просила отца перестать, но меня никто не слушал. Взгляд мамы наполнился злобой. Она не могла больше терпеть такие издевательства. Она всячески пыталась вырваться из рук мужа. Ей удалось выбежать в коридор, но отец догнал ее и снова, и снова наносил удары. То по голове, то по лицу. Я смотрела и плакала. В голове пчелиным роем шумело: «Может, ударить сзади? Только чем? А вдруг это его еще больше разозлит? Нет, мне страшно… я не могу…»

Миша подбежал ко мне и спрятался за ногами. Затем на какое-то мгновение маме удалось одержать вверх, и она снова смогла оттолкнуть от себя отца. Тот полетел в сторону и ударился спиной о стену. На полу я заметила небольшие пятна крови. Отец поднялся и быстро выбежал в сенцы, затем вернулся с топором в руках. И тут мы не на шутку испугались. Я остолбенела, приоткрыв рот. Мама не могла понять — что делать и куда прятаться. В ее глазах читался отчетливый страх за свою жизнь.

«Выбежать на улицу и позвонить в милицию или постараться выхватить у него топор?» — я быстро пыталась придумать, что делать. Я знала, на что способен отец в такие минуты, и не стала даже пытаться забрать топор или как-то остановить его. Я лишь смогла громко крикнуть сквозь слезы:

— Пожалуйста, не надо!

От ужаса тело трясло, как от сильного холода. Отец подбежал к маме и занес топор над ее головой. Пара секунд… и острое лезвие летит прямо ей в лицо. Мама успела отскочить и скрыться в своей комнате. Топор вонзился в стену. Отец оперся левой рукой о стену и вытащил топор. Лезвие оставило глубокий след. В эту минуту я, мама и брат, как ошпаренные, выскочили на улицу.

Меня все еще ужасно трясло, я не могла успокоиться и прийти в себя. Сердце учащенно билось. Я даже не сразу поняла, что на улице холодно и сыро. Я плакала, смотрела на звездное небо и говорила Богу:

— За что? Когда все это кончится?

Моя мама ходила кругами, по щекам текли слезы. Ее тело охватила сильная дрожь. Мама так же говорила с Создателем, обвиняя его в бездействии.

Из дома доносились звуки хлопающих дверей, крики и периодическое харканье на пол. Мы так торопились убежать, что не успели накинуть куртки и переобуться. Я не хотела возвращаться. В такие моменты от отца можно было ожидать все, что угодно. Но из-за холода, мне пришлось тихо пробраться домой и забрать наши куртки и обувь. К счастью, отец меня не заметил. В то время, как я забирала вещи, он что-то делал на кухне. Я пулей выскочила наружу, затем помогла одеться брату, отдала маме куртку и ботинки и сама тоже переоделась.

Мы решили с мамой переждать бурю и позволить отцу успокоиться. Мама позвонила подруге по церкви, которая жила недалеко от нас, и спросила: не можем ли мы погостить у нее? Та любезно согласилась.

Дом Иры находился практически в самом конце поселка. Мы быстрым шагом шли в потёмках. Фонарей в этой части не было. Мама крепко держала брата за руку и время от времени вытирала со своих щёк слёзы. Каждый думал о своём. После всего я плохо себя чувствовала. Болели не только голова и сердце, но и душа. Порой мне было так тяжело, что хотелось умереть, закончить эти издевательства.

Я не заметила, как быстро мы дошли до нужного места. Ира жила в небольшом одноэтажном доме вместе с тремя детьми. Она очень хорошо понимала нашу ситуацию, потому что сама была заложником «миссии спасителя». Ее муж был так же болен, как и наш отец. Он много пил и распускал руки. Моя мама и Ира были подругами по несчастью и они обе верили, или когда-то верили, что их мужья изменятся. Когда маме требовалось выговориться, она звонила Ире, и они могли говорить по телефону часами.

Мама открыла калитку, и мы вошли во двор. Входные двери коричневого цвета открылись, в них показалась стройная, темноволосая красавица. Она была практически на голову ниже моей мамы. Ее добрые карие глаза засверкали от радости, она протянула к нам свои тоненькие ручки и горячо обняла каждого из нас. Затем Ира пригласила внутрь.

Мы попали в широкий коридор, в конце которого виднелся вход на кухню. Я увидела небольшой обеденный стол, на котором нас уже ждали угощения.

Ира была единственным «кормильцем» в ее семье. Она работала на обычной работе и еле сводила концы с концами. Если бы муж приносил домой хоть какие-то деньги, было бы не так тяжело.

Мы разделись и прошли в зал, где играл младший сын Ирины — Влад. В то время я вела у детей воскресную школу, и Влад был одним из моих подопечных. Как только он увидел нас, то сразу подбежал и вцепился в мои ноги, крепко обнимая. Мне было, вроде, приятно его видеть и обнимать, но в то же время я не очень любила такие моменты. С детьми чувствовала себя некомфортно. Я не знала, как себя вести. Мне было интересно находиться в кругу уже взрослых людей, нежели общаться или играть с детьми, поэтому, как только Влад позвал меня к себе в комнату, я вежливо отказалась и выбрала общество Иры и моей мамы. Миша остался с Владом в зале, а Ира пригласила нас попить чай на кухне.

Мы переместились в комнатку, на правой стороне которой стоял небольшой квадратный стол.

— Ну что, Вика? Снова издевается? — спросила Ира, ставя греться чайник на плиту.

— А! — мама махнула рукой и села за стол. — Как обычно.

— Да, Викулечка, — протянула та, — я тебя очень хорошо понимаю. Мой тоже на днях вернулся. Пропадал где-то несколько дней и неожиданно появился. — Ира подошла к столу и села напротив нас. — Разорался, начал с кулаками лезть… Старшего пытался ударить. — Она махнула рукой. — Сейчас вот тоже пропал. Видимо, снова где-то загулял.

Моя мама неожиданно заплакала и сквозь слезы произнесла:

— Я не могу так больше…

От ее слов мое сердце сжалось, и я не смогла сдержаться. Слезы сами полились горячим ручьем.

— Ну не плачь! — Ира обняла маму и попыталась ее утешить.

— Знаешь, я уже перестала верить, — сказала мама, высвобождаясь из объятий подруги. — Все, что когда-либо говорили мне пророки, не осуществилось. Наоборот, только хуже стало. Сама уже не понимаю, чего жду и на что надеюсь. Раньше так верила в изменение мужа. Церковь вселяла надежду. Я горячо молилась, постилась за мужа. И что? Четырнадцать лет прошло, а все без изменений. Как будто Бог не слышит моих молитв. А в церкви продолжают говорить: верь, молись! Значит, ещё не пришло время! А когда оно придёт? Когда я уже старой буду? Когда он на смертном одре окажется? Испытываю только одно разочарование… никакой душевной помощи… Порой думается: зачем я вообще хожу в эту церковь?

— Ты ведь нуждалась в помощи, — выслушав маму, сказала Ира. — Искала ее и думала, что нашла в вере. Когда-то в тебя вселили надежду, что, придя к Богу, твой муж изменится. В безысходные моменты мы верим всему. И цепляемся за любую помощь. Это нормально.

— Да, — сквозь слёзы сказала мама. — Когда-то мне помогала вера. Только проходят годы, а ничего не меняется… Иногда я задаю Богу вопрос: «За что мне все это?»

— Ой, Викулечка, я сама не понимаю… — вздохнула Ира. — Вроде бы веришь, молишься… Но, если честно, я тоже устала. У меня тоже есть много вопросов к Богу и к учению. А после недавнего пророчества вообще каша в голове…

— Эти пророки только ложные надежды вселяют, — подытожила мама, вытирая слёзы левой рукой.

— Согласна.

К нам в церковь раз в год приезжали люди, поставленные духовенством на служение в качестве пророков, что-то наподобие ясновидцев. Эти люди считались «помазаными Богом» и имели «дар видения». Во время молитвы они ходили по церкви и говорили от лица Бога любому члену церкви, к которому их поведет Бог. Слова, которые произносил пророк, считались очень важными. Многие записывали их на диктофон, чтобы позже, когда спадут эмоции, прослушать все ещё раз. Именно об одном из таких пророчеств сейчас рассказывала Ира.

Комнату заполнил пронзительный свист чайника. Ира встала и подошла к плите. Я молча смотрела то на Иру, то на маму. Видела в них сломленных женщин, когда-то искренне веривших в обещанное чудо, которое так и не произошло. Они были жертвами жизненных обстоятельств, но, в то же время сильными духом. Они не поддались унынию, не начали пить вместе со своими мужьями. А взяли на себя это нелегкое бремя, стиснули зубы и продолжают жить в сложных условиях и воспитывать детей. Лишь одного я не могла понять: почему они не сбегут от проблем и сами не поменяют свою жизнь? Почему бездействуют? Ведь мы, дети, тоже страдаем! Порой я ловила себя на мысли, что чувствовала легкую обиду на маму. Если бы только она ушла от отца, если бы оставила все… я бы не чувствовала себя самым несчастным человеком на свете, не боялась бы засыпать по вечерам, меня бы не посещали мысли о возможной смерти, что отец невзначай убьёт кого-то из нас. Лучше жить в нищете, чем с энергетическим вампиром, который каждый день жадно пьёт из тебя всю кровь.

— Я просто не могу понять, — продолжила Ира, разливая кипяток по чашкам.

— Я краем уха слышала твое…

— Ну не могу понять, — перебила Ира Вику. — Как такое мог сказать Бог? Его ли это вообще слова? «Терпи, потому что через это Бог прославляется», — процитировала Ира. — Что значит «терпи»? Как в такой ситуации может «прославляться» Бог? То есть Он умышленно хочет, чтобы я страдала? Чтобы обрекла себя и детей на муки? — Ира испытывала негодование. Она вернула чайник на место и поставила перед нами полные чашки. Раздала по чайной ложке и в центре стола разместила маленькое блюдце для использованных пакетиков.

— Это очень странно. Я в последнее время тоже об этом стала задумываться. Судя по учениям, мы дети Божьи, и Бог нас учит, испытывает на верность… Но по-моему, если я буду осознанно резать своим детям руки ножом и при этом говорить: «Смотри как опасен нож». Это ведь выглядит как-то странно! Нет? Разве так проявляется любовь? Разве это нормально, так учить детей?

— Да, Викуля. Меня это тоже смущает. Я, например, устала бороться, устала сражаться. Устала надеяться на изменения, которых, скорее всего, и не будет! Я просто хочу быть счастливой здесь и сейчас. Не там на небесах, а сейчас. И я не понимаю, чему именно Бог хочет научить меня, поставив в такую ситуацию?

— А вы не думали, — вмешалась я в разговор, — что Бог вообще вам не посылал этих страданий? Ведь все мы имеем бесценный дар — свободу выбора. И я сомневаюсь, что Бог специально посылает нам испытания. Мы сами выбираем такой путь. Никто не заставляет находиться рядом с человеком, который издевается над нами. Может, через пророка вовсе и не Бог говорил? Это же всего лишь люди. Они могут ошибаться, а мы, как наивные овцы, верим в это и продолжаем терпеть. Потом обвиняем Бога, что он бездействует, хотя сами ничего не делаем.

— Ох, Вероничка, — вздохнула Ира, усаживаясь за стол с печеньями «Мария» в руках. Она развязала пакет и предложила нам угощаться. — Нам ничего не известно. Библию можно толковать по-разному. Учения тоже есть разные… Мы можем только обсуждать эту философскую тему и так и не узнаем, где правда. Но я считаю, что ты права.

— Я думаю, — делая небольшой глоток, сказала мама, — что, если бы я ещё раньше приняла правильное решение, а не надеялась на чудо, все сложилось бы по-другому. А сейчас уже поздно…

— Никогда не поздно, — ответила Ира маме. — Пусть даже меня начнут осуждать в церкви, но я… — Она сделала паузу. — Я, правда, тоже, как и ты, устала, и у меня больше нет сил все это терпеть. Учитывая, что после этого пророчества вообще осталась в замешательстве. Я вчера приняла решение. Буду переезжать.

— Куда? — спросила мама. От удивления ее глаза расширились, она точно не ожидала такой новости.

— В Жодино. Как сказала Вероника, мы сами творцы своей жизни. А я устала все это терпеть и надеяться на чудо. Устала. Пора самой начать действовать.

— Не боишься здесь все оставлять?

— А что я здесь оставляю? Церковь? Буду посещать другую. Работу? Найду новую. Дом? Думаю, нет разницы, где снимать: тут или в Жодино. Здесь меня ничего не держит. Живя в Смиловичах, я лишь добровольно обрекаю себя и детей на муки. Я согласна с Вероникой, Бог не заставляет нас страдать. Мы сами выбираем этот путь.

— Может, нам тоже уехать? — спросила я маму.

— Куда? — с нотками грусти ответила она. — Я не могу оставить дом. Отец без нас его с землей сровняет. Тем более — он ещё в кредите, продать не могу. Здесь у меня есть работа, а по такой узкой специальности на новом месте я, скорее всего, не найду новую. Вот если бы муж ушёл…

— Ну, этого не случится, — грустно ответила я, наблюдая, как над чашкой клубится легкий пар.

— Да, он сам сказал, что к маме жить не пойдёт. Это его дом, он его строил, и если кто-то и должен уйти, то я…

— И мы… — добавила я, потянувшись за печеньем.

Возможно, с точки зрения мамы выхода действительно нет. Но только не для меня. В этом году я уеду на учебу в Минск, попробую получить общежитие, и в родительском доме буду появляться намного реже.

— У тебя, вроде, мама живет недалеко, может, туда переехать? — перебила мои мысли Ира.

— В деревню? Где только один магазин и до работы буду добираться час? Это же шестьдесят километров отсюда. — Мама обхватила горячую чашку двумя руками. — Я уже думала над этим. Если бы была машина, то могли бы перебраться. Но на автобусах, которые редко ездят, не наездишься.

— Мне почему-то казалось, что они ближе живут. — Ира откусила кусочек печения и запила чаем.

— Если бы, — протянула мама. — Я хочу прекратить все эти страдания, но не знаю как… Здесь, в Смиловичах, вся моя жизнь… Да и денег у меня нет на съем квартиры. Живем от зарплаты до зарплаты… и то не хватает. Если бы ещё Саша деньги не тянул. А то ему пива, сигареты покупай… А как дать денег на еду, так у него нет. Цены в магазинах растут, а мы беднеем… — Мама тяжело вздохнула. — Замкнутый круг какой-то.

— Ну да, — протянула Ира. — Я не знаю, как тебе помочь.

— А чем ты мне поможешь? Я сама себе помочь не могу. Не знаю как… вот и терплю. Верю… надеюсь… Что ещё остаётся?

Действительно, что ещё остаётся? Хотя я все равно считала, что маме не поздно изменить жизнь. Вся ее проблема заключена у неё в голове. Она боится все бросить и начать заново. И я могу ее понять. Это действительно тяжело. Никто не знает, как повернётся жизнь после «спасения». Найдёшь ли работу, будет ли крыша над головой? А в Смиловичах все есть. И работа, пусть даже не высокооплачиваемая, и крыша над головой, и родная сестра с братом рядом. А физические и моральные угнетения стерпятся… если только терпение не лопнет. Если бы я сказала, что не думала о смерти отца, то была бы лгуньей. Отец был настолько невыносим, что порой невольно задумываешься о том, как бы стало всем легче, если бы он ушёл из жизни. Не вернулся домой, замёрз где-то по дороге. Но несмотря на регулярные пьянки отца, даже простуда его не брала. А мы, наоборот, часто болели. В такие моменты думаешь — насколько же несправедлива жизнь. Умирают молодые, добрые люди, а вот такая патология живет и ничего с ней не случается.

— Викулечка, — услышала я голос Иры, — ты сильная женщина. Возможно, многие не понимают тебя, но они и не находятся в твоей ситуации. Помни, что ты хозяйка своей жизни. Может, сейчас тебе кажется, что выхода нет, но я надеюсь — со временем ты его найдёшь. Нам даётся лишь одна жизнь. Не упусти возможности изменить ее. Зачем жить в страданиях?

В ответ мама только покачала головой и посмотрела задумчивым взглядом на стену, на которой висели часы. О чем сейчас она думает — я не знала. Могла лишь догадываться. А я думала о том, как бы хотела помочь ей изменить жизнь. Увезти куда-нибудь далеко-далеко. Чтобы она смогла отдохнуть и увидеть, что все может быть совсем по-другому. Жаль, что я бессильна. Жаль, что не могу творить чудеса. Я бы все сделала, чтобы эта хрупкая и очень дорогая мне женщина почувствовала себя счастливой.

Глава 3

Я ехала в маршрутке и смотрела в темноту. За окном мелькали огни уличных фонарей. В наушниках играла грустная музыка. Я любила уткнуться в окно, слушать печальную мелодию и думать о своей скучной жизни. Чаще всего я строила планы на будущее, представляла себя богатой, известной и просто счастливой девушкой. Мечтала, что однажды покину эти места. Хоть я и родилась здесь, все равно чувствовала себя чужой. Грустная музыка разрывала мне сердце, хотелось поплакать, пожалеть свою убогую жизнь.

«Однажды, я смогу выбраться из этого ада… нужно только немного потерпеть, самое главное: поступить в университет и найти квартиру в Минске,» — думала я.

Смогу в спокойствии проводить вечера, делать все, что захочу, смогу покупать и тратить свои деньги, главное — только найти какую-то подработку, моя мама точно не потянет мое содержание.

Я не заметила, как приехала в родной городок. Вышла на небольшой площади, окруженной со всех сторон магазинами, построенными еще в советское время. В новогодние праздники, которые должны были вот-вот начаться, местная власть размещает прямо в центре площади елку, которая чаще всего украшена поделками местного детского творчества. Я перешла улицу и направилась в сторону мэрии.

В центре города, кроме продовольственных, продуктовых и магазинов игрушек, ничего не было. Единственная закусочная, в которой собирались одни лишь отбросы общества. Там постоянно воняло дешевым вином и жареными чебуреками. Я не любила туда заходить, но порой хотелось купить пончиков с повидлом или жирных, но довольно вкусных чебуреков.

Практически в двух шагах от мэрии находился старый небольшой кинотеатр, где в выходные дни проходила местная дискотека. Одним словом, людям в этом городе нечем было себя занять. Наверное, поэтому здесь так много было пьяниц. Безделие и отсутствие возможности реализовать себя, особенно в таких маленьких городках, рождало новых людей, зависимых от алкоголя и потерявших всякий смысл жизни.

Я не могла спокойно смотреть на пьяниц, которые стояли возле чебуречной. Глубоко в душе мне не просто было жаль их, я ненавидела каждого стоящего там. Для меня это были слабовольные люди, которым требовалась помощь, но точно не от меня. Я никогда не жертвовала им денег, если кто-то просил. Иногда мне казалось, что они чувствуют мой надменный взгляд. В каждом из них я видела носителя своего горя, моего палача, и не могла контролировать свои чувства. Меня переполняла злоба. Я всегда ускоряла шаг и делала вид, что не замечаю их.

Проходя мимо закусочной, я надеялась, что никто меня не заденет. Так и случилось. Я благополучно прошла возле группы местных алкашей. Вздохнув с облегчением, перешла улицу к кинотеатру.

Местных автобусов здесь не было, поэтому в самый конец города нужно было идти пешком.

Дорога домой была длинной и темной. В нашем небольшом городке освещение улиц стоило желать лучшего. Я прошла кинотеатр, затем мою школу, местный колледж, садик, затем еще одно здание колледжа, в котором работала моя мама, и вышла за пределы Смилович. Разделений между двумя поселками не было. Никто даже толком не мог определить, где начинаются Журавковичи.

Мне оставалось пройти еще около полпути. Я не спешила домой. Шла спокойным шагом, слушая музыку, и временами посматривала на небо, которое было усыпано звездами. Я достала телефон, чтобы посмотреть, который сейчас час.

— Двадцать один тридцать, — сказала я, наверное, вслух и огляделась по сторонам, не слышал ли кто, что я разговариваю сама с собой. Но, кроме меня, на улице никого не было. В домах горел свет. Я продолжала спокойно идти, погруженная в свои мысли.

Сквозь наушники я услышала звук подъезжающего автомобиля. Краем глаза заметила, что это была милицейская легковая машина. Проезжая мимо меня, машина приостановилась и дала задний ход. Я достала телефон из кармана, остановила музыку и сняла наушники. Мое сердце быстро забилось, а в груди начало немного давить.

«Они точно подъезжают ко мне,» — подумала я.

Когда машина поравнялась со мной, из нее вышел мужчина. Такой худенький и невысокий, что издалека казалось, будто он школьник.

— Здравия желаю! — он всмотрелся в мое лицо. — Как ваша фамилия?

— Здравствуйте, — растерялась я. — Степанова. А что-то случилось?

— У вас нет фликера. Вы знаете, что за это можно получить штраф?

— Эээ, ой, я… я не…

— На первый раз получите предупреждение, — строго сказал милиционер.

— Спасибо, — выдавила я сквозь зубы.

Мужчина собирался уже вернуться в машину, но остановился и произнес более мягким тоном:

— Могу я вас спросить?

— Да, — опешила я.

— Откуда вы так поздно возвращаетесь?

Я слабо улыбнулась. Мой взгляд пробежал по лицу милиционера. Я обратила внимание на горбинку на носу и небольшую родинку возле тонких губ. Он не был в моем вкусе, но я все равно была не против понравиться незнакомцу.

— Я возвращаюсь из Минска. В этом году буду поступать, поэтому посещаю курс при университете.

— И на кого будете поступать? — не отставал милиционер.

— На журналиста…

— Очень интересная профессия. Может, вас подвезти? Сейчас очень поздно. Нельзя такой красивой девушке ходить одной.

Я покраснела.

— Спасибо, но я почти что дошла.

— Не бойтесь. Я вас точно не съем.

На самом деле идти было не так-то уж и близко. Я подумала, что мужчина в форме точно не сделает мне ничего плохого, и согласилась. Милиционер открыл мне дверь, и я оказалась в машине. Она ничем не отличалась от обычной, хотя я представляла ее изнутри немного другой. Насмотрелась американских детективов. Я устроилась на заднем сидении. Мужчина закрыл за мной дверь, затем сел за руль. Я увидела, что на его спине красуется надпись «ГАИ». Он посмотрел на меня через плечо, улыбнулся и завел машину.

Дорога в этой части поселка была разбитой, с большим количеством мелких ям. Гаишник ехал медленно, машину временами трясло.

— Так куда нам нужно ехать, чтобы доставить такую красивую девушку домой? — прервал тишину голос мужчины.

— Поезжайте прямо, а через две улицы нужно будет повернуть направо. — Мне было очень приятно слышать такие слова от него.

В салоне повисла минутная тишина. Увидев знакомый дом на возвышенности, я обратилась к гаишнику:

— Этот поворот нужно пропустить и на следующем поверните направо.

— Так вы живете на новой улице?