По эту сторону неба

Мы выбираем не случайно друг друга…

Мы встречаем только тех,

кто уже существует в нашем подсознании.

Зигмунд Фрейд

Мой друг, возможно, что сейчас ты стал сильнее

Берешь редуты в яркой боевой раскраске

Но возвращаясь в Дом, остановись у двери

Сложи оружие и заходи…. Без маски…

Руслан Камалов

2 июня. Утро

Если и есть что-то действительно нервозное, так это пробка на утреннем мосту. Машины толпятся в тесных коридорах, скалясь друг на друга красными огнями. И все бы ничего, но Время, с которым буквально вчера вместе распивали холодное пиво из одной темной бутылки, теперь трусит мимо по выделенной полосе, сделав вид, что не замечает нашей приветственно протянутой руки.

Черный джип, видимо, вслед за ним, играючи перемахнул через бордюры и, урча, понесся по, посыпанной гравием, разделительной полосе. Объехав так приличную часть пробки, он самоуверенно попытался, сходу, вклиниться в едва образовавшуюся брешь между ползущими машинами левого ряда, нахально всовывая ноздреватую фару. Да не тут-то было! Его никто не собирался пропускать — вереница машин сомкнулась прямо перед его носом. Джип крутанул рулем, чтобы избежать столкновения, но гравий предательски потащил машину юзом. Она шарахнула в бочину не пропустившей его машины. Зажатое, между ними, зеркало заднего вида сначала заскулило жалобным металлическим стоном, брызнуло осколками в разные стороны, а затем его корпус, отломившись, безжизненно повис на металлических тросиках, обнажившихся изнутри как сухожилия.

Вот и все — теперь эту пробку точно не перезагрузить и не объехать. Машины, как муравьи заполонили все возможные пути объезда. Они только нервничают и сигналят, пока табачный дым просовывает свои щупальца из их чуть приоткрытых окон. Кондиционер в голубой зоне — не состоятелен. Эта скотина будто создана только для того, чтобы пожирать бензин. Черт! В такие минуты обещаешь себе выезжать пораньше, так же как, впрочем, клялся вчера. Да, и еще неплохо было бы не засиживаться в инете допоздна.

«Неплохо бы», — чешем в затылке, понимая, что наше полуночное красноглазое отражение в мониторе посылает таких умников, прямым текстом в самое начало пробки.

Примерно таким было это утро и для девушки в синем платье на заднем сиденье. Таксист все это время размышлял о том, как бы ненавязчиво начать разговор. Его пассажирка очень даже. Да что там! Просто огонь! Черные идеально уложенные волосы, тонкие черты лица, миниатюрный носик, изогнутые линии бровей, большие зеленые глаза, слегка очерченные темные круги под ними…. ммм…. ей определено не спалось этой ночью… Положим, он не ночевал в ее постели, но в зеркало заднего вида прекрасно видит, что ей не спалось.

Хорошо бы конечно воочию… Мда.

Дана действительно не выспалась, хотя спать вечером хотелось до ужаса сильно, но что-то нахальным образом поселилось в голове и прогнало сон взашей. Вслед полетели его шмотки. «Что-то» шуршало и хозяйничало, требуя обратить внимание на свое присутствие, привлекая, какие бы то ни было, умственные потуги и сопутствующие мысли.

Возможно, это просто в преддверии рабочей недели, Дане так и не удалось понять, но ночь была безнадежно испорчена. Она читала Саган, мешая остывший чай ажурной ложкой, слушала Гросси — бесполезно. Все же, когда светало, ей удалось прикорнуть. Спасибочки — ей приснилось, нечто несуразное: какой-то маньяк тащил ее за руку в сторону парка.

Пожалуй, она даже сможет припомнить в деталях: она стояла посреди большой оживленной улицы и что-то необычное привлекло ее внимание. Облако. Полупрозрачное облако в небе, божественного кораллового оттенка прямо над дорогой на высоте, примерно, второго этажа. Она оттолкнулась ногами и сделала жест вытянутыми вперед руками, как делает человек, ныряя на глубину, и ее легко понесло навстречу облаку.

Как вдруг, кто-то резко схватил ее за ногу. Да так, что она от неожиданности некрасиво вскрикнула зажатым в груди вдохом и, в ужасе, оглянулась, а там — мужчина. Странный. Весь в красном. Даже его лицо было перетянуто красной тканью. Только глаза светились болезненно. Он с силой держал ее и тянул вниз, так что сдавленная нога мгновенно заныла. Мужчина подтянул ее к себе и перехватил ее за руку. Она закричала. Но он продолжал тянуть. Ноги Даны коснулись земли, и она сразу начала со страху брыкаться и, неожиданно для самой себя, со всей силы, ударила Красного свободной рукой по лицу. Она замерла в ужасе. Его качнуло от удара, он отвернулся и Дана почувствовала, что сейчас есть шанс убежать! Но тут ее тело предательски налилось резиной и едва слушалось ее. Все движения были растянутыми с неимоверными усилиями и давались с ужасным трудом. Мужчина медленно повернулся к ней, она увидела то, что шокировало ее: от ее удара на его красном лице возник странный рисунок непонятной тонкой витиеватой формы бурого цвета. Словно черная кровь изнутри, под кожей, заструилась по невидимым капиллярам. Прямо на ее глазах этот рисунок начал извиваться, как клубок змей, устремляясь, одновременно, в разные стороны. Но он не думал ослабить хватку и продолжал цепко тянуть ее за собой в парк у дороги.

Дана дико закричала от ужаса и попыталась высвободиться, но мужчина держал ее так крепко, будь она была прикована к нему холодными наручниками. Она бросила взгляд на его руки и вздрогнула всем телом: у него не было руки, вместо нее — большой черный металлический крюк, которым он цепко держал ее за запястье.

Дана проснулась как ошпаренная, внезапно, с криком посреди ночи. Ее ноги, налитые вязкой резиной во сне, наяву вытолкнули ее из-под одеяла, как пробку из бутылки, и она упала на пол, больно ударившись спиной. Быстро перебирая ногами, отползла к стене и прижалась к ней, шаря пальцами в поисках выключателя. «Щелк!» и спасительный свет разлился по комнате. Не дыша, Дана диким взглядом забегала по комнате. Нет никого. Никаких красных людей. Это сон. Кошмарный сон.

Дана сейчас, в такси, вспомнила снова все, что приснилось и заерзала на сиденье. При дневном свете, вспоминать про это было легче.

«Плевать я хотела на насильников и озабоченных, — подумала, подбадривая себя, и прибавила — Да, и на озабоченных!»

Дана бросила едкий взгляд в зеркало заднего вида. Таксист сладко улыбнулся. Все это время он не спускал с нее глаз. Дана вытянула шею, чтобы взглянул на его руки, может он и есть краснолицый насильник с крюком? Она улыбнулась своей удачной иронии. Да нееет. Пусть и смазлив, но совсем не в ее вкусе. Да и что взять с него? Таксист. Китайский смартфон, дешевый жгучий парфюм, поло с перестиранный воротником. Хотя…

В сущности, мужчины способны приносить пользу, если умело с ними обращаться. Главное чувствовать момент, когда его «добродетель» потребует что–то взамен и, за мгновение до этого, завершить отношения. Так говорила еще Мерилин, да только Дана поняла это сама. Вот и этот Ромео будет возить ее по утрам на работу безвозмездно ровно столько, сколько подскажет ей ее интуиция. А она ей подсказывает, что этого парня надолго не хватит — неделя. Этакий «неделя парень» или «парень неделя». Удачная находка в этом плане — творческие личности. Очень любят жертвовать собой ради вдохновения в юбке.

Дана вспомнила одного такого. Какой-то несостоявшийся музыкант. Одержимый. С горой пыльных рукописей под кроватью и записей на диктофоне. Он был влюблен в нее до сумасшествия. Посвящал ей кучу стихов и бессчетное количество песен. Ну и что ей делать со всем этим? Может сдать куда? Где такое принимают? А он терся рядом, все бредил своими эмоциями и глубокими чувствами к ней. Нет вообще она не против любовных чувств, если только они в рамках того, что ей необходимо. А уже когда за гранью — ну извините. Сама она не влюблялась никогда. Да и вообще, Дана не привыкла ограничивать себя в общении с мужчинами. А этот, ни с того ни, с сего начал ее к ним ревновать и накладывать на нее какие-то обязательства. Пришлось грубо разъяснить.

Ну, возможно, сама виновата. Дала ему повод и надежду, потому сама увлеклась им и не вовремя дала задний ход. Говорят, его вытащили из петли. Или не успели. Бедняга, в общем.

— Опаздываете? — взгляд в зеркале заднего вида заискивающе улыбался.

С годами общения с навязчивыми мужчинами, у Даны сложилось правило: не отвечать без необходимости. Чтобы не завязался разговор, из которого могут выползти какие-то последствия. По сути, ей некуда было спешить. Но и сидеть здесь, в пробке, в компании с этим супероригиналом откровенно напрягало.

— Не ваше дело, — вырвалось у нее

— Ого! Ночь не удалась?

«Мудак! — подумала Дана и картинно скривила лицо, — говорила же себе: не отвечать!»

Она вспылила, сама на себя, поняв, что ее затягивает в бесполезную беседу.

Адью!

Решительно бросила ему в лицо купюру, она открыла дверь и буквально выпорхнула на тротуар, сразу почувствовав облегчение.

— Стой! — громко крикнул вслед водитель, видимо, он предполагал получить что-то еще за присутствие.

— сдачи не надо! — холодно парировала она и хлопнула дверью. Но, в этот момент, что-то за спиной привлекло ее внимание. Она обернулась и увидела, стремительно несущийся на нее по тротуару, автомобиль, который даже не притормозив, пролетел сквозь.

Случилось странное: Дана внезапно увидела себя со стороны, как у экрана в замедленной съемке. Она совершала в воздухе невообразимый кульбит над автомобилем, сумочка метнулась вертикально вверх. Она треснула и из нее вылетел, разбитый вдребезги, флакон с пудрой, образовавший, в одно мгновение, яркое розовое облако над ее, размозженной о лобовое стекло машины, головой. Что-то черное летело на балкон третьего этажа. Это была лакированная туфля Вальтер Стайгер с отломанным каблуком. Вторая цепко сидела на ноге, которая была неестественно изогнута. Летящее вверх тело окунулось в божественный розовый шлейф, замерло в нем на мгновение, затем, мешком, устремилось вниз, плюхнулось на тротуар, как тряпичные манекены в ретро Шоу Бенни Хилла. Через секунду под ней показались багровые лужи.

Дана вздрогнула и… снова проснулась.

«Да что это такое?! Снова какой-то тупой, ублюдочный сон!!»

Она хотела открыть глаза, но веки не поднимались. Слиплись как после долгого сна и, с трудом приоткрыв их, она увидела… красное. Все было красным вокруг. Алеющие стены домов, красноватые кроны цветущих деревьев, люди, испуганно выглядывающие из витрины бурого кафе, прохожие, бегущие к ее телу с кроваво-красными лицами, искаженными от ужаса. Все, все вокруг было алым.

Снится?! Она хотела ущипнуть себя, но не смогла пошевелиться. Что-то густое струилось по лицу и шее вязкое, со страшным запахом. Лицо немело с каждой секундой, словно сковываемое засыхающей косметической глиной. Она почувствовала ледяной ужас в груди от гнетущей тишины, воцарившейся, в одно мгновение, посреди чадящей пробки.

Улица стала растворяться в ее глазах. Последнее что она увидела — идущая к ней фигура человека, в руке у которого был сложенный зонт. Интересная деталь: металлическая ручка его, направленная вниз, была изящно изогнута крюком…

2 июня. День

Город был великолепен. Нет, он совсем не походил на блистательные мировые столицы с бесчисленным количеством вывесок и небоскребов. Это был интроверт. Город в себе. Понятный только тем, кто прошел его, кто поднимал глаза вверх и как турист с рюкзаком на спине, пытался вжиться в его брусчатые пешеходные улицы, минуя лавки с сувенирами, внимательно всматривался в лица, живущих здесь и даже, в чем то, завидуя им.

И Город благоволил, негласно, заманивая идущих в сакральное, в святая святых. Его малые улочки, обвитые зелеными локонами деревьев, сливались в широкие проспекты, который выводили на выложенные камнем набережные. Город дышал теплым, ласкающим, бережным ветром. Скрывал силуэты влюбленных за большими валунами у воды, которые, обнявшись, смотрели на волны, набегающие на их свитые босые ноги.

Это город высоких фонтанов, тенистых витиеватых аллей, высоких театральных афиш, трехэтажных старинных домов и небольших магазинчиков с массивными колокольчиками на скрипучих дверях. И это бессменное солнце на необъятном от низких крыш небе.

Но в одно мгновение погода изменилась. Дохнув внезапно, как ощетинившаяся кошка затхлым гортанным ветром, которые грубо выдергивал портьеры из полуоткрытых окон и бесстыдно забирался под одежду. Небо посерело неравномерными полосами. Словно кто-то сверху завалился спать в грязный полосатый гамак. Прямо в одежде и ботинках, тоже прямо скажем, не первой свежести. Город вдохнув полной диафрагмой, поперхнулся и скривился, давясь от кашля. Он так и застыл, вздрагивая в неудобной позе и выставляя напоказ свои потаенные, срамные места. Но дождь так и не полил.

Зеваки столпились вокруг, побросав свои машины и забыв о своих проблемах. Они обсуждали увиденное, грустно качая головами, смеялись, снимая на камеру смартфона происходящее.

— Что случилось?

— Девчонку сшибли насмерть

— да ну! Где?

— вон!

— она же на тротуаре, ее что на велосипеде сшибли?

— на каком велосипеде еще? насмерть сшибли! на машине!

— как это? Ага, вон на тротуаре лежит.

— Смотри… ой! фууу.

— Боже мой, какой ужас!

— Не видно… голова то на месте?

— похоже, голова — это то, что справа выпирает.

— прикол!

— жалко такая молодая девушка…

— откуда ты знаешь!

— во-во. Да какая разница! Девушка и все.

— Я видел, видел! Летел какой-то урод прямо по тротуару, а она перед ним выскочила.

— точно, я как раз мимо шел, слышу хлопок, такой громкий глухой, оборачиваюсь — она летит. Как в кино.

— я не слышал крика.

— не удивлен. Ты кроме Корна вообще ничего не слышишь

— Говорят, рассорилась с парнем и назло ему выскочила из машины

— Да ты чего! Она в такси ехала, вот же стоит.

— ну значит он таксист!

— кто он?

— ее парень!

— Дебил.

— я сниму на телефон, надо будет выложить. Блин памяти мало, щас удалю чего-нибудь.

— а нашли машину, которая сбила?

— ага щас, нашли, ага! он уже в гараже, наверное, лобовуху меняет.

— стойте, я не понимаю уже кто кого сбил.

Полиция и врачи пришли пешком, потому что проехать сюда было невозможно. Они протолкнулись через толпу и начали осматривать место и тело. Один из полицейских пошел в магазин, расположенный на тротуаре в самом месте трагедии, видимо искать записи с видеокамер. Один врач был совсем молодой, он опустился над телом, другой, намного старше, в годах, ходил вокруг и усталыми нахмуренными глазами вглядывался в лица людей, как будто искал виновника в толпе.

Примерно через полчаса тело погрузили в черный пакет. О трагедии теперь напоминал лишь неестественно темный, пятнами, асфальт.

Таксиста одели в наручники и увели с собой. Из кафе вытащили шланг и официант стал смывать кровь в канализационную решетку. Посетители ретировались, побросав недоеденные блюда и неоплаченные счета, брезгливо закрывая лица бумажными салфетками. Рассерженный администратор опустевшего кафе стоял и громко командовал процессом уборки тротуара, чтобы следов не осталось. Он думал о том, как это несправедливо, что именно в его смену случилось это дурацкое происшествие и посетителей как ветром сдуло.

Спустя четверть часа по тротуару снова ходили люди, как ни в чем не бывало и никто из них не знал, что тут произошло. Время попросту вычеркнуло это событие из их жизни.

Единственный человек, который остался стоять — это бродяга очень неопрятного вида. Он молча смотрел на мокрый тротуар, сквозь ноги и фигуры пешеходов.

Он каждый день выходил в город, именно сюда, на это место. Он стоял с непонятным инструментом в руках — духовым фоно. Такой детский синтезатор с трубочкой-мундштуком. На нем он играл, знакомые мелодии, прикладывая пожелтевший мундштук к губам. Получалось некрасиво, коряво и в этом была какая-то безысходность. Его прозвали Боливар, за его остроконечную бородку и в чем-то действительно латинскую внешность.

Сегодня Боливар, играл грустный мотив. Как реквием по погибшей девушке. Только сильно сведущий человек мог различить в искаженной старым инструментом музыкальной гармонии «Плач Ветра» Эннио Морикконе. Боливар вдыхал полной грудью и дул в мундштук, сосредоточено глядя на свои пальцы, нажимающие на клавиши. Он иногда ошибался и тут же начинал музыкальную фразу снова, отчего понять гармонию было все сложнее и сложнее.

Боливар выходил играть ради одному ему известной цели. Глубоко, задумчиво, как человек, который однажды больше не смог идти, остановился на улице, в толкотне, сырости и шуме, когда по пути и навстречу шли люди с сумками и без, под руку со спутником, одинокие; ему захотелось внезапно встать и стоять как истукан, несмотря на то, что тут же будешь назван чем и похуже и в спину тебе начнут врезаться смотрящие под ноги. Протест против толпы, протест против того, чтобы быть ее частью, одним из этих несущих выискивающих сквернословящих. Тогда он думал, что быть недвижимым столбом в сносящем потоке — это проявление воли, своего мнения. А на деле — просто свернул в тихий переулок и, прижавшись к холодной стене, сжал кулаки в унизительной ярости на самого себя, что не смог постоять за свою, внутренне сильную, точку зрения. Так и стоял, взывая к Богу, молча, откусывая обиду крупными кусками, не разжевывая, пытаясь глотать и задыхаясь, чувствуя, как она медленно расползается на языке. Он же столько сделал хорошего! Не для себя! Для всех! Неужели он не заслужил простой помощи? Доброго слова…

Бог не ответил ему, и Боливар смотрел на идущий мимо мейнстрим бессмысленной людской массы, которую, казалось, не интересует ничего кроме дешевых покупок, шмоток, автомобилей, секса, айфонов. «Толпизм». Он в каждом углу, в газетах, в метро, в интернете, за стенкой ритмично толкающих каркас кровати в стену. Думал, ли ты что, незаметно, стал одним из них?

Или ты, неспособный сопротивляться, среди потерявших веру в себя. Невозможно определить грань, когда это перерастает в безысходность от понимания, что некуда убежать. Невозможно предвосхитить момент, когда ты уже опустил руки. Когда ты продал душу своим воспоминаниям, дающим тебе спасительное кратковременное умиление, безнадежно разрушая. Сколько тысяч раз ты искал и тщетно находил то, что могло бы помочь тебе поверить в свои силы?

Боливар опустил фоно, продолжая беззвучно нажимать черно-белые клавиши. Тротуар высох. Ничего больше не напоминало о трагедии. Его взгляд посветлел, так, будто он выполнил необходимый обряд очищения.

Теперь он снова, столбом, смотрел на идущих, то с симпатией, то с осуждением, будто делил их на гуляющих и гулящих.

Согласитесь, просто пропасть заключена в проглоченной букве «Ю»…

1 марта. Вечер

Мужчина в военной форме с чересчур безупречной осанкой, даже излишне — до чуть заваленных назад плеч — вошел в вестибюль. Он гулко шагал по мраморному полу, акцентируя звуки шагов надраенными до зеркального состояния сапогами. Женщины оборачивались и с интересом вглядывались в широкоплечий силуэт. Затем украдкой смотрели в лицо. Волевое, прямое, словно вырезанное из камня решительными взмахами тесака исключительной остроты. Мужчины уважительно расступились перед ним, когда он, оттеснив их, вошел в лифт и нажал большую металлическую кнопку.

Двери сомкнулись с респектабельным звоном, и кабина вальяжно поползла вверх. Он остался один перед внушительным зеркалом. Внимательно осмотрев себя, он остановился на воротнике и аккуратно поправил его. Затем он подался вплотную к зеркалу и обнажил зубы. Удостоверившись, что все безукоризненно, он отступил назад и погрузился в размышления, теребя в руке отполированный пальцами металлический предмет — пулю с выгравированной на ней буквой «G»

«Дзынь» — сообщил колокольчик, что кабина прибыла на нужный этаж. Военный встрепенулся, выкатил грудь и направился по коридору в приемную. При входе он кивнул девушке секретарю. Она чуть привстала смущенно улыбнувшись. Он без слов проследовал за массивную дверь, закрыв ее за собой с громким щелчком.

— Мистер Гросс! Какая честь! — поприветствовал его хозяин кабинета, полноватый мужчина в заметно дорогом костюме, — Вы как всегда не оставляете мне никаких шансов упрекнуть вас в непунктуальности.

И смеясь, широко приветственно расставив руки, он направился встречать.

— отлично выглядите, Полковник, Вы просто образец для подражания.

— спасибо Дон, — лаконично парировал Гросс, пожав пухлую ладонь

— проходите, любезнейший, — заверещал толстяк, поправляя изящный шарфик на шее — налить Вам что–нибудь? Кстати, есть отличное вино. Шато Латур. Для особенных гостей. Когда я покупал его, какой-то невежа, увидев его цену, пошутил, что виноград для него должно быть собирали на восходе солнца обнаженные белокурые девственницы.

Смеясь, он проследовал к бару и звонко откупорил пригубленную бутылку вина.

— мммммм, — замычал он, вдохнув прямо из горлышка, — какой чудный аромат. Красное. Будете?

Полковник отрицательно качнул головой.

— Чтож, ваше право, а я, пожалуй, не откажу себе в удовольствии.

Он налил себе вина и, сделав грубый глоток, плюхнулся в кресло, блаженно запрокинув голову.

— Боже, какой восхитительный вкус, — картинно причмокнул он, пожевав губами. — Прямо можно различить нотки шоколада, такие тонкие сливочные оттенки, с цветочными тонами

Подняв голову с чуть затуманенный взглядом, он увидел, что Гросс так и стоит посредине комнаты.

— Простите, увлекся. Прошу Вас, Полковник, — сказал он, указывая место напротив.

— Спасибо.

Дон сделал еще один глоток, не сводя глаз с Гросса.

— Мы давно с Вами не виделись, расскажите, как ваши дела? — спросил он

— Все отлично. — коротко ответил Гросс, тоном, не располагающим к откровениям

— Так уж и все?

— Да.

Толстяк осушил бокал и звонко поставил его на стол. Достал сигарету, чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся.

— Даже если бы я не знал Вас, я бы не поверил. А я знаю. Все про вас знаю, Полковник. Простите, нам приходится следить, но, думаю, вы как профессионал с пониманием отнесетесь. И я знаю, что вы, как бы это сказать, не совсем удовлетворены жизнью, Вы думаете, что к вам относятся несправедливо.

Гросс молчал.

— Но вы не правы! — поспешил присоединиться он, — Уверяю вас! Я люблю вас искренне, просто, вот так, без всякой вульгарности. Более того, я уважаю вас и вашу точку зрения, но вы действительно неправы.

Толстяк затянулся и тщательно скомкал окурок в пепельнице

— Просто каждый делает то, что умеет лучше всего, согласитесь? — продолжал он, выпуская дым между слов — Вот вы, например, Гросс. Вы — первоклассный военный, вы стратег, знаток оружия. В этом Вам нет равных, Вы лучший! И не спорьте со мной. Вы из тех людей, которые способны совершать исторические поступки, судьбоносные. Не кичась, без напускного. В вас есть отчаянная смелость и харизма. Решительность. Хладнокровие. И это, поверьте мне, от Бога. Он как будто сам судьбоносно вложил в Вашу руку оружие, наделив вас особенной силой. Я, при всем своем желании, не смогу сравниться с Вами в этом.

Дон взял пустой бокал, встал и пройдя к столу плеснул себе еще вина.

— Но, — сказал он, назидательно подняв указательный палец, — но если дело касается политики, то, давайте будем откровенны, здесь перевес на моей стороне. И это правильно. Друг мой, зачем вам лезть в это, дермишко? Политика честолюбива, двулична и лицемерна, поэтому ей уготовано властвовать. Это самодур, это взбалмошная императрица, которой законы не указ. Даже честно победив все битвы в отдельно взятой войне, вы можете проиграть в эндшпиле правильно поставленной политике, потому что в современном мире это самое изощренное оружие. И этой Пиковой Даме нужен кнут. Указующий, беспощадный. Без вашего могущества Гросс политика лишена, пожалуй, самого главного — праведности. Не понимаете? Я поясню. Только страдающий народ способен на библейские подвиги. Без этого он превращается в бездушный скот.

Дон встал и подошел к окну

— Гросс, посмотрите в окно, вон туда. — он указал сквозь стекло бокалом, рубиновая жидкость закачалась внутри — Все эти люди, смотрите, вон. Да разве они сейчас способны на самопожертвование? Нет! Зачем им это? Да они даже монету пожалеют бедняку бросить. А все потому, что они забыли о настоящих лишениях и страданиях. Благополучие превращает людей в бездушных свиней, Гросс! А значит сила, грубая сила, несет в себе благость. Она будит в людях их человечность. Понимаете меня?

Дон вдруг скривился в лице

— Боже как я ненавижу жесткие воротники, — вдруг сказал он, расслабляя узел шарфа, — была бы моя воля, я ходил бы тут в шортах. Но, увы, требования едины для всех.

Гросс почувствовал, как затекла спина, он откинулся на спинку.

— К делу, — коротко сказал Полковник, — зачем я здесь?

Толстяк сделал безразличное лицо

— мм не буду юлить… мне нужен, как бы это сказать… управляемый хаос, — сказал он неопределенно, но с отчеканенным холодом, — увы, я не могу сказать больше. Вы знаете, сколько ушей может быть в этой комнате? Даже я не знаю

Гросс нахмурился.

— обернитесь, — сказал ему Дон, — на столе два конверта.

Полковник повернул голову: На столе лежали белые конверты без надписей.

— Левый — в нем зафиксирована сумма, которую Вы получите за участие в мероприятии. Правый — описание задачи.

После этих слов, Дон замолчал, поднял бокал и начал внимательно следить за действиями Гросса. Тот, помедлив секунду, протянул руку к левому конверту, вытащил сложенный лист бумаги. Его бровь удивленно изогнулась

— мне нравится Ваш подход, Полковник. Сначала деньги. Бизнес и ничего личного. Будьте спокойны — сумма верна, думаю, она убедительно говорит о серьезности второго конверта.

Гросс не ответил. Судя по сумме, в другом конверте лежит билет в один конец. Это его не пугало. Его скорее злило, то, что он сейчас марионетка. Дон следит за его искушением: «Ты волен встать и уйти, — говорил он насмешливым взглядом, — ты же свободный человек, не так ли? Ты сам можешь принимать решения».

Между тем, Полковник знал, что Дон по-своему боится, что он поступит именно так. И уйти сейчас было бы своего рода наслаждением. Просто увидеть, как этот хлыщ в жеманном шарфе, растеряно пытается найти изящные слова, чтобы его удержать. Толстяк это и сам понимал. И это рождало в нем интригу. Но он льстил себе, что гениально срежиссировал ситуацию, настолько тонко, что предвосхищает развитие событий. В любом случае, у Дона, скорее всего, уже был план «Б» и на это развитие событий.

Полковник подумал о том, что при любом развитии событий он должен узнать, что в правом конверте. И ловушка это или нет — ему все равно.

Гросс медленно открыл конверт, неторопливо достал лист.

Он читал и с каждой строкой его лицо становилось все серьезнее. Наконец, он отложил лист. Потом снова взял его, и снова пробежался глазами. Закончив, он скомкал бумагу. Лицо его было слегка растеряно. Толстяк фамильярно бросил ему зажигалку. Полковник чиркнул и поднес пламя.

— Зачем? — тихо спросил он, наблюдая, как пламя пожирает скомканный лист.

— Гросс, я же говорил Вам, не пытайтесь заглянуть в декольте императрицы. Не пытайтесь понять ее капризы. Зачем Вам это? У Вас есть задача, которую необходимо выполнить — выполняйте.

— Я подумаю, — сказал Гросс и резко встал.

— Мне очень жаль, — сказал Дон, и взгляд его засветился леденящим холодом — простите, что забыл вас предупредить. У человека, знающего содержание правого конверта, может быть только одно решение.

9 июня. Утро

Дана взяла кубик белого цвета, покрутила его в руках. Он был необычный, из пористого, шершавого, на ощупь, материала. Грани кубика содержали выпуклости и пазы. Дана осторожно выбранной стороной поставила его на вершину выстроенной ей пирамидки из таких же кубиков. Пазы защелкнулись. Она почувствовала это тактильно, кончиками пальцев. Дана, закусила губу, замерев на секунду, выдержала гроссмейстерскую паузу и медленно развела пальцы в стороны. Пирамидка качнулась.

— Стой! — коротко крикнула Дана и замерла

У нее захватило дыхание. Пирамидка качнулась в обратную сторону и остановилась

— Ммм, отлично! — произнесла она удовлетворенно, — так-с, идем дальше

Она бросила взгляд на пол, в поисках следующего кубика. Все было усыпано ими. Они были разных цветов и размеров и, чтобы найти подходящие, необходимо было основательно поискать.

Дана разглядела предательски торчащий из пестрой груды белый край

— Ага, вижу. Хотели спрятаться, разойдись-ка, малыши.

Пирамида получались красивой, изогнутой, но очень неустойчивой. Поэтому пришлось рядом построить еще одну и скрепить их перемычкой. Так было надежнее.

Зачем она делала это? Ну начнем с того, что она не помнила, как оказалась здесь и от того была не в духе. Утро, постель, хрустящая чистым бельем, и некто в белом халате, маской на лице и пластиковым планшетом с исчерченными листами поверх, скрепленными металлическим держателем.

— Доброе утро, — поприветствовал ее врач

— К черту утро! Где я?

— Вы в безопасности.

— Что случилось со мной?

Врач перелистнул страницу

— В вашей истории болезни сказано, что вы проходили косметические процедуры в частной клинике, — сказал он, — и, в результате использования неверно подобранных медикаментов, у вас началась сильная аллергическая реакция. Пришлось госпитализировать. Но сейчас все хорошо, мы успели своевременно принять меры.

Он взял ее за запястье, чтобы пощупать пульс. Она выдернула руку:

— ты с ума сошел, какая клиника, какие косметические процедуры, я никуда не хожу, максимум — к парикмахеру или в солярий

— так записано в вашей истории болезни, — пожал плечами человек в белой маске, перелистнув несколько листов на планшете.

Дана успела заметить, что на его листах вместо букв, какие-то рисунки, похожие на паутину. Она недоуменно почесала голову, пытаясь что-то вспомнить, но в памяти был белоснежно белый лист.

— эмн…

— что?

— а, — она натянуто улыбнулась и растеряно приложила руки к губам, а потом спросила, чуть наклонившись и понизив голос, — понимаю, бред какой-то… а ээээ… как меня зовут?

Врач перелистнул назад страницы и начал, поверх, искать нужную информацию, черкая ручкой с закрытым колпачком.

— Так, — произнес он и его губы под маской шевельнулись, — сейчас… ага, вот… — от ткнул в лист, — Дана… Вас зовут Дана.

Она удивленно подняла бровь и, одними губами, повторила свое имя: «Дана?»

Потом резко встала с кровати в длинной белой рубашке

— В общем так, доктор, — сказал она, подперев руками бока, — бегом неси мои вещи, мне пора валить отсюда.

Врач не шевельнулся.

— Ты глухой? — спросила она, пристально уставившись на него, — вещи, говорю, мне мои принеси! Что не понятно?

— Я принесу вещи, — спокойно ответил врач, — если вы скажете мне куда поедете. Куда заказать такси? По какому адресу вы проживаете, Дана? Вы же не собираетесь сидеть на улице в таком виде?

Он посмотрел на нее вопросительно одними глазами над белой повязкой.

Дана приготовилась сказать, но тут же осознала, что не знает, что ответить, она не помнила ровным счетом ничего. Тогда она попыталась сделать то, что делала лучше всего — соврать. Но и из этого ничего не вышло — она попросту не смогла, даже примерно, вспомнить какие названия улиц могут быть в этом городе. Да и что за город это — она тоже не знала.

Она обреченно села на постель и молчала, небрежно бросив ладони на колени.

— Дана, послушайте, не переживайте, — поспешил успокоить ее врач, — вам лучше сейчас остаться здесь. Это не закрытая клиника. Как только вы вспомните, мы сразу же вас выпишем. Обещаю.

С той беседы прошло несколько дней и Дана уже успела адаптироваться. Ее удивляло, что кроме нее в клинике больше нет пациентов, да и врач всегда был один и тот же.

— Слушай, доктор Хаус, — как-то спросила его Дана, — а где весь народ?

— Что Вы имеете в виду?

— Ну, где остальные пациенты и врачи?

— Почему Вы спрашиваете, вам скучно?

— так, давай ты перестанешь строить из себя умника и просто ответишь на мой вопрос.

Врач пожевал губами за белой повязкой

— Дело в том, Дана, что эта клиника, только для Вас. Здесь больше нет никого. Только Вы и я. Я ваш персональный врач.

Дана с сомнением уставилась на него

— Как это: для меня?

— Ну, вот, собственно, так.

— Ты за сумасшедшую меня принимаешь? — Дана пристально посмотрела на него, понизив тон и наклонившись к нему — это что дурка?

— нет, — ответил он, — это вполне нормальное медицинское учреждение. Извините, мне пора

Он встал и вышел из палаты

«И все-таки это дурка, — думала Дана, выстраивая пирамиды из белых кубиков. — Натуральная, дурка»

Но что делать? Ей было некуда сейчас деваться, с ней хорошо обращались, и она выполняла упражнения, которые ей давал здешний врач. Она просто ждала, что скоро начнет вспоминать и тогда свалит отсюда.

Дана занесла новый кубик над пирамидой.

«Ну что-ж… продолжим. Этот кубик надо развернуть вот так, чтобы совпали пазы и тогда, рядом, как раз подойдет следующий».

Она улыбнулась тому, как легко у нее стало получаться, но сразу спрятала улыбку. Ей не хотелось показывать, что она действительно увлечена, ведь изначально она очень противилась этому занятию.

Ее, если честно, очень удивило, когда врач подошел к ней, взял за руку и, подняв ее запястье с кубиком над недостроенной пирамидой, сказал

— Дана, повторяйте за мной: я задаю этой пирамиде направление растущего дерева. Форма, изогнутая у корней, во-о-т та-а-к, затем ствол с, такой вот, ячеистой корой, разветвление на крону. Она будет расти и крепнуть. Готово.

— Ты очень странный — сказала Дана, уставившись на врача как на идиота, — ты псих, парень, слышишь? Дерево то твое пластиковое — мертвое, в курсе?

— Это ваше дерево, — ответил ей врач.

Дана скептически покачала головой

— Ладно, слушай, делаю это только ради тебя, но терпение у меня почти на исходе. А когда оно закончиться, а скоро это случится, я вставлю кубик тебе прямо в башку, понятно?

Дана занесла руку с кубиком в руке, демонстративно уставившись на врача. Прозевав, она неуклюже зацепила конструкцию. Пирамида дрогнула, сильно качнулась и, потеряв равновесие, устремилась на пол. Дана попыталась перехватить падающую конструкцию, но она, разломившись в ее руках на составные кубики, с грохотом разлетелась по полу. Каждый упавший кубик, падая, гадко пропадал в пестрой груде не отстроенных. Их придется отыскивать заново. Каждый. Один за одним.

— Ненавижу! — крикнула она, соскалив зубы, на человека в белой повязке, — Пошел вон! Стоит, никакой помощи! Выметайся отсюда!

Дана, со злости, пнула ногой по куче кубиков, они, как брызги, разлетелись в стороны.

— Долго ты еще будешь заставлять меня заниматься этой херней, а!? Авиценна хренов, когда я начну вспоминать? Слышь? Я, вообще-то, тебя спрашиваю!!

— Нужно продолжить занятия, — прозвучал его голос откуда-то сзади

— Да пошел ты! — Дана даже не обернулась, ее трясло

— Дана, поверьте, это необходимо

Она покачала головой, подняв напряженные плечи, ее бесил его спокойный тон.

— НЕТ!

— Я настаиваю

— да кто ты такой вообще, а?

Дана резко обернулась — за спиной было пусто

— Черт, где ты? Хочешь внушить, что у меня паранойя? Да нет, ты вполне реальный идиот, слышишь? Ты бесполезен, как и все остальное мужеподобное, что шляется, рыгает, несет фигню и часами сидит на порно сайте, почесывая себя между ног! Эй!

В ответ она услышала, как, в другом конце коридора, хлопнула дверь.

«Урод! — Дану колотило, внутри у нее все клокотало, она быстрыми шагами подошла к кровати и резким движением перевернула ее. Со звоном разлетелся металлический каркас, подушка, матрас и одеяло.

— Не смей больше приходить сюда! — крикнула она сквозь стены, указывая перед собой пальцем.

Дана не знала, что делать. Опустилась на пол и растянулась на матрасе. Подтянула одеяло с головой.

Хотелось плакать от обиды и тупости этого практиканта. Но она отучилась от этой дурацкой привычки жалеть себя и пускать по этому поводу сопли. С тех пор у нее исчезли многие привычки свойственные сентименталкам. Да что говорить, она чувствовала себя сильнее большинства мужчин, и это было очередным поводом для раздражения.

Дана перевернулась на бок и смотрела на гору из кубиков. Она вздымалась непосильной ношей. Избавиться о злости непросто, если она уже поселилась внутри. Беспринципная истеричка. Уходя, она чуть ли не сносит дверь с петель, оставив, после себя, все в полнейшем беспорядке рассыпанных угрызений.

«Может, зря я так с ним, — подумала Дана, — он то тут причем? Просто делает свою работу. Не повезло ему, напоролся на меня. Ладно, придет еще, куда денется»

Привычка мужчин возвращаться разжевать свою точку зрения, делает их предсказуемыми и невыносимыми. Какая разница, что ты там собираешься высказать, если никто тебя не собирается слушать? Расскажи стене, она может и не поймет тебя, но, по крайней мере, не придется обижаться за то, что тебя послали.

Она закрыла глаза и, зевнув, поерзала, устраиваясь поудобнее. Дана знала наперед, что ей приснится. То же, что и все время с момента, как попала сюда — она лежит на снегу. Ей не холодно. Вокруг ходят люди, они проходят мимо. Она хочет идти за ними, но тело примерзло к земле, и Дана не может встать. Люди останавливаются, смотрят на нее, идут дальше. Она пытается с ними говорить, но они не слушают ее.

Но спать сегодня не хотелось. Дана открыла глаза. Потолок был абсолютно белый, как и все вокруг. Такой же, как белая, холодная простыня из ее сна. Словно здесь все как там, только вниз головой.

«Интересно, — подумала она, — а кто стирает и заботиться о чистоте палаты? За все время она не увидела ни одной уборщицы. Уж не сам ли „персональный врач“ стирает и развешивает на прищепках со своей дурацкой бессменной повязкой на лице? Интересно, а что там за этой повязкой?»

Дана поймала себя на мысли, что заинтригована этим вопросом.

«Надеюсь у него не ноздреватый нос и не тонкие губы».

Она закрыла глаза и попыталась представить его лицо.

Вообще, прямо скажем, врач откровенно не тянет. Но, подруга, признай — в нем что-то есть. Да, но не более. Высок, сложен не ахти. Широкие плечи. Взгляд умен, в меру настойчив и как-то чересчур внимателен. Он просто проникает внутрь твоей головы, как сверло, чтобы понять, о чем ты думаешь. Но, при этом, он не любит смотреть в глаза, когда говорит. А когда слушает — просто не сводит взгляда. Говорит мало, поэтому часто внимательно разглядывает. Сначала это раздражает, как будто смотрит тебе в рот, когда ты ешь, но потом привыкаешь настолько, что без его взгляда не чувствуешь вербального контакта. Словно тебя и не слышат вовсе.

В нем есть нечто не свойственное мужчинам в этом возрасте. Похоже на уверенность, но пассивнее. Или даже на какой-то опыт или на знание. Да, кстати — знание. Внутреннее знание. Но он держит его внутри, в себе, не выставляет впереди себя, как это делают картонные интеллектуалы, пряча за этим свое бесстыдство и пошлость. Он другой. Ему вроде можно доверять, он готов понять. Она осознала, что именно это его отличает — готовность Понять. Он весь в этом и больше ни о чем не думает. Не так, чтобы совсем ни о чем, но, например, о сексе точно нет. Даже если сказать ему в лицо: «парень, я хочу тебя», он, скорее всего, нахмурится, приложит руку к подбородку задумчиво и спросит: «интересно, чем это вызвано? Что ты ела вчера? Дефекация в норме?»

«Да, — подумала она, осознав, что она не помнит сексуальных мужчин в принципе, — так-то он неплохой кандидат на роль горизонтального плана»

Вспыхнули искорки на ее коже. От этого парня не исходит, конечно, какая-то гиперсексуальность, но понимание, что ему безоговорочно можно верить притягивает и расслабляет.

А что если вдруг, вот так внезапно, он придет к ней спящей? Вот она лежит уставшая, соблазнительно и доступно после возведения этих бесконечно утомительных пирамид. Настолько уставшая, что не сможет противостоять ему. Его желанию и его крепким рукам.

Она вспомнила его широкие предплечья, которые с самого первого дня привлекли ее внимание.

«А что, если он внезапно оказался рядом?»

Приятный холодок скользнул по ее коже.

«Он здесь. И?»

Она чувствует его присутствие, но не подает вида, вводя его в заблуждение ровным глубоким дыханием. Он движется к ней, каждый шаг сближает их. Он идет медленно, чтобы получить то, чего достоин. Нежно или силой и не намерен отступать.

«Ну, где же ты?»

Проходит томящая вечность из шагов и ожидания. И вот она уже слышит его запах и волнующий шорох одежды. Он сбрасывает ее с себя, неспешно, обнажая матовый торс и плечи.

Что это? Звякнула пряжка ремня? …Наглец.

Странно — она почти не знает его, но его присутствие не пугает. А наоборот — возбуждает. Его дыхание, уверенность, сила, спокойствие, в сочетании с его загадочностью, доверием и некоторой симпатией к нему — поистине, незнакомая химическая смесь. Это напоминает новый вкус или аромат, когда невозможно определить, какими средствами он создан, но ясно, что не можешь оторваться, пока не разберешь.