Бесплатный фрагмент - Планка абсолюта

ПЛ АНКА
АБСОЛЮТА

М О С К В А 2 0 1 7

Роман С. Cупремова очень метко определяет ценности жизни —

ту планку абсолюта, к которой человек, если он понимает умом и

сердцем свое предназначение на земле, должен стремиться всю

свою жизнь. Используя богатую художественную образность, автор

повествует о пути героя через джунгли Семизонья к красоте Сада,

который скрыт внутри каждого из нас. Издание предназначено для

широкой читательской аудитории.

Кто твой охранник?

ГЛ А В А 1

— Когда буду тебя спрашивать, что ты видишь, назы-

вай только то, на чем держится твой глаз, уяснил?

— Да, папа, понял. Я и в прошлый раз тебе говорил…

— Не нервничай, легче… теперь целься!

Я натягивал тетиву и наводил мушку. Восьмая мишень,

семь остальных пройдены, и, конечно, росло беспокой-

ство. Ладони вспотели, пальцы неприятно скрипели по

тетиве, и все оттого, что осталось каких-то три мишени.

Будь их семь или пять, такого страха не было бы, но ведь

восьмая, и промазать будет так обидно!

— Что ты видишь? — разогнал тревожные мысли го-

лос отца.

— Мишень, кончик стрелы вижу… — помешкав, я до-

бавил: — Палец свой вижу.

Отец ничего не ответил, а я выстрелил и — промазал.

Так досадно, что не описать, а он мне снова:

— Целься, не хнычь! Перечислишь только то, что ви-

дишь… только, что видишь…

Девятая мишень уже дрожала, или это рука так, но мне

не удавалось вернуть настрой, пригодный для хорошей

стрельбы, к тому же, ныло предплечье — вероятно, от

подтянутой накануне тетивы.

— Что видишь? — снова внезапно одернул меня голос

отца.- Мишень вижу, еще рука дрожать начала, гуляет на-

водка… еще неровная траектория, ветер мешает. — Я

отпустил правую руку и сфокусировал взгляд на девятке

— на этот раз я попал. Но былого трепета, радости уже не

было. Оставалась самая ответственная, квалификацион-

ная мишень, и все прошлые достижения померкли перед

этой целью.

Отец положил руку на мое левое запястье и силой

опустил мой лук. Он стал призывать меня настроиться,

перестать нервничать, поскольку это не последняя в моей

жизни мишень. Папа долго говорил о вере, я должен ве-

рить, что попаду, верить в себя. Неважно, сколько будет

промахов, вера в себя не должна пропадать, потому что

проигрывает тот, кто сдался, а не тот, кто делает много

ошибок. Я не понимал, что он говорит, и он догадывался,

что до меня с трудом доходят его слова, и тогда он переи-

начивал и рассказывал то же самое, но в других выражени-

ях. Одно я запомнил даже очень хорошо.

— Ты сомневаешься, что попадешь. Признайся!

— Да, боязно, осталась последняя цель.

— Видишь, ты уже проиграл — еще не выстрелив,

промазал. Так нельзя, кто тебя так учил, я не учил сомне-

ваться в себе. Целиться — учил, не смотреть по сторонам

— учил, а сомневаться — нет. Кто тогда тебя надоумил?!

Я ответил, что не знаю, это само происходит, и я не ви-

новат. На это папа строго возразил, что виной всему мое

нежелание дружить с покоем.

— Ты зыркаешь по сторонам, волнуешься, видят или не

видят тебя другие, и разбазариваешь все свое равновесие.

Когда покой теряется, тебя захватывают сомнения: «Ой,

последняя мишень, предпоследняя мишень, я смогу, я не

смогу». Кто же так делает?! Мать твоя тоже волновалась,

что расскажут о ней на работе, что глупой посчитают, не

поверят, если она скажет правду. Но она же не учила тебя

стрелять, учу я! Покой ушел — пришли сомнения, а по-

явились сомнения — возникли тревоги, и твой настрой,

прицел на победу — все это порушено. Скажи, ты пони-

маешь, о чем я говорю?

Я закивал головой, но повторить за ним не смог бы.

Поупражнявшись в красноречии, отец стал по новой за-

ставлять меня целиться, крепко сцеплять пальцы, держать

спину и равномерно дышать — все то, что я уже слышал

сотни раз. На каждом этапе он произносил: гони сомне-

ния, не нарушай уравновешенность, а потом еще и еще

раз повторял эти слова, пока, в конце концов, правая рука

не прекратила слушаться и не стала бесконтрольно дро-

жать. Но вместо конца занятий отец разрешил полчаса от-

дохнуть и снова принялся пилить своей мудростью.

Сколько прошло времени, сейчас не вспомнить, только

к концу дня он спросил, когда я одеревеневшими руками

держал лук:

— А сейчас что ты видишь?

16

Из-за его гипнотических фраз типа «долой сомнения»

и «держи внутренний баланс» я мало что видел и мало

чем интересовался.

— Говори, что видишь.

— Цель.

— Что еще?

— Цель только…

— Хорошо, хорошо, может еще что-то?

— Цель… — мне уже ничего не было видно, кроме

крохотной черной дырки в двадцати метрах от меня.

— Стреляй!

Я попал. Потом попал еще раз и еще, но почему-то от

этого не ликовал, а продолжал целиться и попадать. Я не

видел ничего, кроме цели, и, по мнению папы, именно по-

этому не мазал.

— Никогда не сомневайся в себе, никогда! — после

этих слов он отпустил меня в дом, а за ужином добавил:

— Брось неверие в себя, тогда ни пацаны, ни занудные

взрослые, ни царь, ни Бог не будут тебя донимать, и ты

всегда на безопасной стороне; а стоит засомневаться, гля-

дишь — тут как тут пожаловали несчастья: и царь тебя не

любит, и Бог не жалует, и пацаны придираются.

17

ГЛ А В А 2

Реле пряталось от меня и не находилось ни под одним

кожухом, а до сумерек оставалось не больше двух часов.

Было понятно, что ночь пройдет в зоне «D» и надо обя-

зательно измотать себя какой-нибудь работой. Я никак не

мог придумать, что же сделать, чтобы истощиться физиче-

ски или умственно, — наверное, зона так влияла, что ни

одно решение не задерживалось в голове дольше несколь-

ких минут.

Я принялся бессмысленно стучать монтировкой по

трубке, которая казалась мне главным контуром. Бил

больше от отчаяния, нежели в попытке устать.

«Ну, что я делаю? — думал я, — ведь это глупость».

Но я все равно, как упрямый ребенок, стучал по каналу,

начиная подозревать, что он заполнен газом, а не пустой,

как мне казалось сначала.

«Идиот, ведь газ может быть ядовитым или воспламе-

няющимся… В джунглях есть такие смеси, которые реа-

гируют на изменение температуры в 40—50 градусов по

Фаренгейту. Надо, по меньшей мере, надеть очки». Но

из-за бестолкового исступления я не отдавал себе отчета

в том, что делают руки.

«Бряк-бряк-бряк», — с тонким присвистом звякала

железка о железку. Давно мне не было так мучительно не-

спокойно, как в тот первый день в зоне «D». Как только

18

я представлял себе, что прекращаю стучать и наступает

тишина, мне делалось неуютно и страшно, и я увиливал

обратно в бездумный барабанный бой и проклинал себя

за потерю самоконтроля.

— Сейчас стемнеет! — предупредил голос из динами-

ка на высокой ветке дерева, приятный и даже дружеский

баритон. Динамики попадались в разных частях джунглей

и вещали для тех обитателей, которые могли услышать, и

теперешнее послание касалось меня.

Сумерки наступили даже раньше обычных девяти ве-

чера. Причем, если вглядываться в узкие фрагменты неба

над головой, казалось, что оно уже черное, но стоило

перевести взгляд на тени трубок-деревьев — и будто бы

становилось намного светлее. Природа и сама не знала,

заканчивать ли день или подождать.

— Приходится думать, — прогудел динамик, — на-

стал ли час иль не настал, заканчивать мне свет и сумрак

приглашать…

Похоже это было на чтение отрывков радиоромана,

случайно выхваченных, однако в резонансе с моими мыс-

лями. Но это наблюдение не оторвало меня от бесполез-

ного стука. Будто пробираясь сквозь толстую стену, в мой

ум стала просачиваться мысль: надо найти полость, место,

где можно переночевать. День в джунглях — сплошная

безысходность; какой же станет ночь? Время, когда все

усиливается, принимает необыкновенные формы, удиви-

тельные даже для смелой фантазии.

Полостью могла оказаться любая отработанная трубка,

которых в периферийных областях было предостаточно.

19

— Не призывай сон — если сна не будет, то зачем?

— донесся до меня тот же баритон.

— Тогда мне надо уйти отсюда, — заупрямился я, — с

минуты на минуту наступит ночь, и… я должен спать. Не

соглашусь ночевать снаружи. Вдруг звери, пауки, кобры?

Ответа не последовало. Какой он негодяй, этот

динамик!

— Ты почему не представишься? — заговорил я. — Вы

заодно с охранником…

В рупоре что-то крякнуло.

— …Или ты сам охранник? Вот додумались… голосом

стеречь! Экономия…

От отчаяния я что есть сил треснул по чертовой трубке,

и пальцы ощутили неслабую отдачу. Я скривился от боли.

Когда больно, я не засну. Есть еще плюс: стук не подпу-

стит ни одно животное, это проверено.

Как капризный ребенок, я колошматил по бездушно-

му железу — не то от злости, не то от ненависти. Потом

пришла и безысходность, и я побил за нее. Моя монотон-

ная чеканка была единственным постоянством в волнах

разных настроений, накрывающих мое сознание. Говоря

словами моего друга Мая, это была моя медитация, прон-

зающая изменчивость непостоянного мира. Зыбкую и,

вместе с тем, монолитную в своем противостоянии высо-

кой реальности. Я вспомнил про сад…

— Нарушителю достанутся не лавры, но лишь порица-

ния, — заключил динамик назидательным тоном.

Я поджал ноги, чтобы сиделось поудобнее, и шрапне-

лью ударов стал расстреливать недовольство оппонента и

неумолимые сумерки.

20

ГЛ А В А 3

Ночь — самое оживленное время для всех областей

необъятных джунглей. Повсюду материализуется мысль,

рожденная жизненной силой зеленой стихии. Боковым

зрением я видел тени животных, хищников и других не-

суразных существ, больше диковинных, чем страшных.

Фауна джунглей в этой зоне не отличалась большим

разнообразием.

— Порой поставить свою истину под вопрос — достой-

ный поступок. Зачем считать незыблемым свое прошлое

убеждение? — спрашивал динамик у всех обитателей. Но

кто его понимал, и кто, кроме меня, мог ответить?

Вместо слов я послал бравурный марш монтировкой

по призрачному дулу машины сомнений, текущих, как мне

казалось, по этой трубе. Звери насторожились, и я, повы-

сив голос, спросил, когда еще в эти края захаживал отваж-

ный барабанщик? Трепещите, презрите себя…

И в этот самый момент на меня накинулся прозрач-

ный зверь сомнения, единственный, кто не убоялся моей

канонады.

Его бросок я ощутил, когда внезапно стал брюзжать

про себя, какую бессмыслицу я творю этой ночью и что

нет кретина, равного мне по глупости и непоследователь-

ности. Если бы мне довелось увидеть, как это безумие тво-

рит кто-то другой, я бы его запрезирал и даже оскорбил

21

бы. Но тут я имел дело со своей головой, своими руками

и с собственным рассудком — всеми теми, кто одобрял и

исполнял эти несуразные удары. Поэтому ненавидеть я

стал сам себя и не вспомню, чтобы прежде так неистово

себя проклинал. Тут еще этот громкоговоритель:

«Когда птица в сердце начинает петь свои песни, мыс-

ли и сомнения не позволяют сердцу слушать. Берегись,

этот вор хочет украсть подлинное золото сознания!»

В ночных джунглях, в зоне «D», мне стало понятным,

что сомнения в конце концов порождают ненависть к

себе, а если ненавидишь себя, все остальные тоже кажутся

противными.

Через час зверь сомнения внушил, что уже поздняя

ночь и я страшно устал, пора прекратить бестолковое за-

нятие и прилечь прямо здесь, возле труб. Но, коварный,

он бы первым набросился и сожрал меня.

«А ну, не унывать! Буду стучать и бить», — заговорил

я вслух. Слипались глаза, и отнимались предплечья, от

ударов звенело в ушах, к тому же отдача от каждого уда-

ра неприятно отзывалась во всем теле. Мне нужны были

новые силы, и дать их мог только сон. И тут случилось

неожиданное.

Будто лунный свет, с небес нисходило свечение. Мерт-

вые железные трубки, причудливые животные, сама ат-

мосфера — все, казалось, ждало необычного свечения и

радовалось ему. Это явление удивляло своей приветли-

востью, — так запросто мерцающая кашица проникала

через непролазные сплетения верхних ярусов джунглей,

ласкала листья и траву, касалась моей кожи. Я, как умел,

попытался раскрепоститься и впустить этот мягкий свет.

22

— Ты не похож ни на что в этой чаще! Говорить ты слу-

чайно не умеешь? — спросил я. — Ну, раз не можешь, так

и скажи!

Мираж не обманул моего доверия. Минут пятнадцать-

двадцать свет по-настоящему кормил клетки тела. Как

мать кормит маленького: сунет ложечку в ротик и ждет,

когда дитя проглотит. Потом еще ложечку. Но стоило на-

прячься или допустить хоть одно сомнение, как свет тот-

час начинал обтекать тело, не проникая внутрь.

В голове всплыли слова Мая: «В тех краях (он расска-

зывал о Семизонье) человек может наблюдать одно из

редких явлений — дождь светлячков. Необыкновенное

явление нам, трусам, недоступно, поскольку происходит

ночью. В вертепе кошмара светлячки — редкие посланни-

ки добра». Я стал догадываться, что это та энергия, кото-

рую дает космос, чтобы накормить людей во время их сна.

Здесь, в «D», я смог ее увидеть, если слово «увидеть»

подходит для описания.

Тем временем прозрачный зверь сомнения мешкал

недолго:

«Может, я увидел свечение только из-за стука? Су-

масшедшие всегда хвастаются необычными видениями в

моменты припадков безумия. Прекрати я стучать, и ни-

какого света не будет! Эти блики и галлюцинации вызва-

ны моим сумасшедшим барабаном, вот и все… Наверное,

это так! — стал подчиняться я, — сейчас остановлюсь, и

наваждение уйдет. Дай-ка проверю это свечение!»

Мысль обрела силу и замедлила удары. Очень скоро я

почувствовал, как крепнет хватка призрачного зверя. Бо-

23

ковым зрением я заметил, что остальные обитатели зоны

«D» стали настороженно поворачивать ко мне морды.

Наверное, это бывает со всеми — некое безотчетное

состояние, дрогнувшая бдительность, когда искушаешь

себя: посмотрю, что будет, интересно, хоть и немного

опасно. Ну, так вот поглядим!

В детстве я много лет поднимался и спускался на лифте

и всегда видел кнопку аварийной остановки. Мать про-

жужжала мне все уши, говоря, что нажимать ее нельзя. Но

где там — все время ездить и так ни разу не испробовать?

Нажал-таки! Всю ночь провел в застрявшем лифте, боясь

звать на помощь и получить нагоняй. Сейчас могло слу-

читься кое-что похуже; зверь сомнения грубо напирал:

«Разве не большее сумасшествие — стучать в ночном

лесу по железке, лишать покоя себя, невинных зверей, а

потом еще и весь следующий день бороться со сном?!»

И, о Боже, как трудно стало ударить в следующий раз!

Навалилась адская усталость. В моем размеренном бое

если и не было смысла, то хоть присутствовала направ-

ленность, витальное упорство. Теперь же пришли безыс-

ходность и усталость, бороться с которыми невозможно.

— А как замерзают во вьюгу, о-о-о, — разбудил меня

динамик, — тускнеет надежда, и ты баюкаешь себя мыс-

лью, что все равно уже замерз до костей, — так не лучше

ли перестать двигаться, все тщетно? Выхода нет, на сотни

миль сплошная ледяная пурга…

Баритон стих, будто чувствуя себя виноватым в том,

что разбудил.

Вокруг меня непролазные джунгли, довольно тепло,

около 90—100 по Фаренгейту. Но если разобраться, то чем

24

мой тупик отличается от леденеющего странника, оста-

вившего надежду?

«Бряк!» — меня вывела из ступора вздрогнувшая

кисть. Уже не контролируя движения, я уронил занесен-

ную назад руку. Эта случайность невероятно помогла.

Что было сил я поднял кулак с зажатой монтировкой и

принялся колотить, будто пытаясь убить незримого зве-

ря сомнения. Окружающее стало принимать привычные

черты. Обитатели этого странного места занялись своими

нехитрыми делами, будто не замечая моего грохота. Я же

вслух выругался на себя и зарекся останавливаться, поку-

да во мне есть жизнь.

25

ГЛ А В А 4

Ночь тянулась и тянулась. Я стучал, лязгал, порою бес-

сильно ронял руку. В один момент я поймал синхронный

ритм:

«Тук, друк, … тук, друк…» — удары сердца резони-

ровали с боем монтировкой. Появились силы даже что-то

напевать себе под нос. Животные, насколько я мог судить,

представляли угрозу ровно настолько, насколько я ими ин-

тересовался. Меня все подталкивало разглядеть их морды,

силуэты тел. И тогда животным также становился интере-

сен я. Они смело приближались, и я должен был усиливать

удары и внутренне заставлять себя думать о другом. Сила

всей той ночи была запрятана в моих собственных спо-

собностях, равно как и в неспособностях.

Способность — это не сдаваться, колотить проклятую

трубку. Я снова вспомнил про воду, которая точит камень,

ведь что-то да выйдет. Неспособность u1100 ьвыражалась в от-

сутствии навыка контролировать мышление — и зачем

мне было думать о дурацких зверях?

«Почему нельзя обращать на них внимания? Они такие

диковинные — где еще ты таких встречал?» — звучал во

мне монотонный голос сомнения. И моя неспособность

— то, что я слушал этот голос и начинал ему верить, хотя и

знал: ничего полезного для меня он не нашепчет. Почему

я слушал этого неотступного советника?

26

Ведь это он, наверняка он раздвоил здесь все трубки.

Нашептал им, что поворачивать надо влево, через минуту

— вправо, вот бедные и запутались, стали расти надвое. В

этой зоне голос зверя сомнения — это повелитель. Голос

фоновый, бесполезный, но заявляющий, что он столь же

важен, как и здравый смысл…

Я стал нащупывать важный вывод, но тут заметил, что

звери стали расходиться, скрываясь за раздвоенными

стволами. Сквозь густые заросли стал пробиваться утрен-

ний свет. О, какая это была радость!

— Утренняя пробежка укрепляет мышцы ног и пози-

тивно влияет на иммунитет. Кости приобретают эластич-

ность и менее склонны к иссыханию, — начал баритоном

динамик. — Рекомендуют…»

«…Рекомендуют поспать!» — закончил я. Убедил-

ся, что опять один, и для верности несколько раз громко

стукнул по трубе, а затем поднял лицо кверху и свалился

на злополучный железный ствол абсолютно без сил, за-

метив, что место, куда я бил, было теплым, даже горячим.

Мое сознание провалилось в сон, как тяжелый камень,

который с размаху бросили в глубокие воды. Но, кажется,

уже минут через десять этот булыжник кто-то потянул на-

верх. Я открыл глаза от внезапного щелчка, будто прямо

возле уха сломали толстый сук.

— Замолчи ты со своим гудением! — крикнул я дина-

мику. Но вокруг было тихо. Никого. Подобные пробужде-

ния были не новостью, а скорее свидетельством того, что

кто-то рядом, а я сплю на чужой территории. Я открутил

нижний колпачок электрофакела, вынул свиток и сделал

27

в нем запись, как давно намеревался это делать, но часто

забывал:

«Джунгли, если кто там еще не был…»

Меня послали заваривать трубу, и в ней нашелся клад.

Его можно использовать, чтобы выбраться из джунглей. О

том, что выхода отсюда нет, без конца говорят радикаль-

ные хранители этих мест. Но ходят слухи, что отважные

выбирались.

Позже охранники пустили другой слух: что из зелено-

го омута хоть и есть ворота, только выход из них не осво-

бождает от джунглей, поэтому рано или поздно все равно

возвращаешься назад. К охранникам тут так привыкаешь,

их манеры въедаются так глубоко, что начинаешь мыслить

их понятиями.

В ранние годы я пытался решить головоломку из двух

искривленных палочек, зацепленных друг за друга. Надо

расцепить палочки, и сделать это можно, отказавшись

от попыток дойти до разгадки умом. Крутишь железные

стерженьки и так и сяк, обозлишься, дергаешь за концы,

пробуешь разорвать силой, все нервы измотаешь — ника-

кого толку. Но стоит успокоиться, как решение сразу тут

как тут.

Из скупых пояснений охранника выходило, что сам он

тайной не владеет, но слышал, что подлинный побег из

джунглей выглядит так же, как мой случай с палочками, и

ворота здесь не при чем. Проблема только в том, что такой

необходимый покой приходит редко.

Сразу закончив писать, я мгновенно уснул, и меня раз-

будили, как мне показалось, через десять минут. Будил

охранник:

28

— Почему спишь в рабочее время?!

Не своим от усталости голосом я выдавил: «Вы

всех работников поморите, если ночлега не будет. Хоть

полчасика…»

— Мне повторить? Обычно ясно с первого раза! — не

унимался тип.

Понимая, что пререкания бесполезны, я сгреб свои ко-

сти, кожу, мышцы — все, из чего состоял, — и на шатаю-

щихся ногах направил эту кучу вглубь зоны «D».

29

ГЛ А В А 5

Второй и третий день походили друг на друга, если не

считать, что добавился еще больший дефицит сна. Я уже

знал, как правильно устраиваться на ночлег, чтобы не на-

рываться на животных. Но от зверя сомнения спасения

еще не придумано. Он, гнусный, говорил мне прямо в

мозг, и, несмотря на усталость, я по три-четыре часа не

мог уснуть. Он будто раскачивал меня, не давая застыть на

той мысли, после которой погружаешься в дрему.

В один из дней я услышал из динамика:

«…После сорока они нередко страдают бессонницей.

Причина в возросших жизненных противоречиях. По-

рой, как говорят исследования, несбывшиеся желания, к

которым человек испытывал усиленное стремление…»

— Мне тридцать четыре, приятель, — крикнул я. — Ты

меня рано списываешь. Лучше бы колыбельную спел, гля-

дишь, я и перескочу «несбывшиеся желания» да закема-

рю пораньше…

Избитая мною в первую ночь трубка оказалась конту-

ром, вернее сказать, она стала контуром после того слу-

чая. Она, металлическая, тоже сомневалась, да решила

потом пойти навстречу. Растения, предметы, разнообраз-

ные твари в «D» быстро меняли функции, как только я

концентрировался на них или приступал к работе. Мало-

помалу дело двигалось, и даже охранник стал замечать из-

30

менения. Я после этого сподвигся сделать о нем запись в

своем свитке:

Надзиратель

«Охрана — это производное самих джунглей, такое же,

как ростки или вьющиеся лианы, из которых соткан непро-

ходимый зеленый занавес. Я удивлялся, как охранники могут

быть продажными, нарушать свои обязанности и, по сути,

идти против самих себя — ведь они часть джунглей. Скоро

в себе самом я распознал изъян — такую же слабость, как

предательство охранниками своей природы.

Типичный, самый распространенный охранник по форме

повторяет человека, с небольшими видимыми отличиями

в теле. Май говорит, что надзиратель серый и внутри его

оболочки постоянно движется дым снизу вверх вдоль позво-

ночного столба. Я не могу так сказать и вижу его как чело-

века. Физиономию он может принимать каждый раз новую,

но это редко. Обычно он похож на одного очень знакомого

мне человека, очень знакомого… Охранник появляется из

серых туманных облаков, которыми окутаны джунгли. В

часы, когда светит солнце и облака становятся вялыми,

можно вытворять пакости, поскольку охранник не на-

столько активен и может знать о нарушениях, но не реа-

гировать сразу.

Будь его воля, он непременно отменил бы солнце, но без

солнца какая жизнь? Здесь все умрет. На грани уничтоже-

ния джунгли оказывались несколько раз, если быть точным

— каждый год. Хранители, спятив, начинали замыкать об-

лака несколькими кольцами, так что делалось темно. Даже

31

обычная ночь в джунглях отнюдь не романтическое время-

препровождение. Темнота таит в себе только опасности.

Логика природы: заключенные в нее спонтанность и гармо-

ния ночью прекращают свою игру, и с наступлением сумерек

в силу вступает хаос».

— Ты проникаешься атмосферой этого участка?

— внезапно заговорил цербер. — Может, тебе мало еды,

которую я приношу?

— Еды, может, и вправду мало, вот только не думаю, что

со мной что-то происходит. Неужели я похудел? — уди-

вился я.

— Хватит дурачиться! Завтра примешь антидот, и сле-

ди за речью, у тебя через слово сомнения. Будь мужчиной!

— взбодрил страж.

— Может, оружие поможет? Кабы мне пистолет, на-

верное, всех хищников пострелял бы, — не унимался я.

— Может, этим оружием лучше поправить тебе мозги?!

В этом будет больше проку. Ну же, заканчивай быстрее, на

эту зону тебе не больше недели. Я все сказал! — строго

отрезал охранник и исчез.

— Он сказал «на эту», правда? — не поверил я.

— Честной Господь, ведь верно, в каждом предложении

вопрос… или нет? Может, врет он все, эксплуататор?

Должно быть, в еду что-то сыплет, чтобы я запутался?

Внутри же ныла досада, оттого что предупреждение

охранника было правдой. Надо следить за собой, а это

вдвойне трудно, когда работа монотонная. После обна-

ружения контура мои действия походили на работу двор-

ника — каждый день одно и то же. После пятого дня я

32

совсем раскис и запереживал, смогу ли дожить и не сдох-

нуть среди раздвоенных стволов.

— Не сдавайся, тесни врагов и верь: сколько бы их ни

пришло, внутри ты всегда сильней, — пробасил динамик

и вдруг, впервые за все время, запел:

«Никогда не буду я падать в ночь небытия,

А-а-а-а, а-а-а-а,

И своим сомнениям я ни мгновенья не отдам.

Верю, что победит

Тот, кто отдает

И через жизнь смело идет.

О-о-о-о, О-о-о-о!»

Баритон пел очень музыкально, и я заслушался, а по-

сле этого воодушевился в свитке сделать запись о своем

друге:

Мой лучший друг Май

«Май — парень той же специальности, то есть ремонт-

ник. Он говорил про ночь в начале, как только мы познако-

мились: «Неподдающиеся никакому закону явления ночи

могут гипнотически захватить все внимание. В следующий

миг могут ввергнуть в кошмар до клеточного страха, когда

тело сотрясается в полном бессилии, в параличе, который

оставляет единственную возможность — идти глубже в

ужас, прочь из человеческого сознания».

Май поучал меня, что чем человек счастливее, тем на-

дежнее застрахован от кошмаров ночи. Поэтому, говорил

33

он, будь счастлив, даже если несчастен, в судьбе есть подвох,

который мог бы стоить жизни, но он не случился. Поэтому

будь счастлив… Май — гений!

Я думал, говорить о счастье в джунглях может или ге-

ний, или круглый идиот. Работа нудная, но забирает все

время, а потом сумерки. Надо непременно уснуть и не про-

сыпаться до рассвета. Если не устанешь, на засыпание мо-

жет уйти час или больше, и тогда вини себя сам. Бывало,

лежишь в трубке — отработанной полости — и защищен,

кажется, со всех сторон, но кошмар норовит разыграться

исключительно для тебя — такой мини-спектакль.

«Надо добыть жидкость, которая действует, как снот-

ворное, — говорил Май.- Ее в джунглях в изобилии. Обыч-

но какие-то области джунглей спят, лучше сказать — ле-

нятся. Вот ты — студент; вспомни, если надо решить

задачку или просчитать ходы, думать порой не хочется

— есть такое? Лень нападает, и просто не желаешь напря-

гать голову, хотя мог бы. А шевельнешь извилиной — вот

все и получится. Но лень думать, у тебя так бывает?»

Я улыбался и кивал головой: конечно, бывает. Наверное,

у всех так!

«Похожее твердолобие можно наблюдать в зонах джун-

глей, которые, по всем понятиям, должны активно рабо-

тать. Ты чинил там что-нибудь?» — задавал он мне во-

прос, и я отвечал, что, может быть, V-сектор.

««V» — еще функциональная область. Ты «D» и «I»

не видел. Скоро пошлют, будешь там пыль стирать! За-

разиться пара пустяков: пыль ядовитая, и первый признак

инфекции — вялость. Лень — это вполне осязаемая пыль из

«D» и «I». Придумывай работу потяжелей, респиратор

34

на лицо, и вычищай пыль — чем больше, тем лучше. Потому

что, если не устанешь, а забьешься на ночь в полость, тебе

кранты. Тьма творит безумные фокусы, а ты бессилен, и

твой свет не тянет даже на блеск светлячка».

Сам он схитрил и убрался оттуда до наступления часа

тьмы, сославшись на то, что заразился пылью. Охрана не

любит всяких заражений, болезней и любых последующих

предлогов отлынивания от работы на следующий день.

Поэтому Маю удалось слинять из зоны и провести ночь в

тени охраны: на дурное дурное не липнет, как пошутил он

потом».

35

ГЛ А В А 6

Зона «Джей» в сравнении с обычными, не разго-

роженными джунглями была местом беспорядочным.

Многометровые деревья здесь словно состязались одно с

другим. Они непрерывно меняли высоту, стараясь обяза-

тельно возвыситься над соседями. Когда обгон удавался, я

наблюдал интересное, невиданное прежде явление. Лиа-

ны, опутавшие только что подросшее дерево, начинали

плотно обхватывать ствол и тянули выскочку назад. Лиа-

ны старались не просто вернуть ствол к прежней высоте,

но сделать даже ниже и, будь их воля, вообще загнали бы

под землю.

Динамик, так помогавший в прежней зоне своими пес-

нями и высказываниями, здесь сменил голос на женский

— противный и визгливый:

— Столько раз было говорено: зачем нужны кудри?

Без них волос прямой и не вызывающий. Но мы все туда

же! Кокетством и фасонами себе славу не сделаешь, вот

попробуй добейся имени умом и трудом!

Такая тирада была непривычна для уха, и я сразу пред-

ставил себе громкоговоритель в виде электрического кол-

пака для сушки волос в парикмахерской, а из него разда-

ется разговор немолодых дам, по косточкам разбирающих

общую подругу.

36

Дух соперничества приводил в зону «Джей» живот-

ных из других областей — это было видно по окрасу их

шкур. Меня удивило, что я могу понимать обезьян: то ли

они через отбор пришли к способности говорить, то ли я

сам так деградировал, что стал подобен зверю.

— Отступай, уходи! — слышал я от обезьян. Они кида-

ли в меня ветки и несъедобные плоды с деревьев, а я орал

обезумевшим макакам, которые принимались почем зря

бить друг друга:

— Бестолочи, за что же вы своих лупите! Бога у вас

нет!

Обезьяны прекратили драку и насторожились, услышав

о Боге, и я сообразил, что для них Бог — это что-то похо-

жее на обезьяну, только больших размеров.

— Думаешь, мы боимся Бога? — прочитал я в глазах

старого павиана. — Нет и еще раз нет, мы Ему завидуем

черной завистью. Ему под силу прыгать между далекими

деревьями, забирать лучшую еду и к тому же держать в

узде всех обезьян!

Мохнатый старик стал указывать на что-то в правой

стороне, куда шла возвышенность, а потом сложил ладони

домиком.

— Что, Бог живет на горе? — изумленно воскликнул я

и вспомнил из инструкции, что эта часть джунглей лежит

вокруг горы Джелоси Маунтейн.

— В той стороне? Старик, это туда идти к Богу?

На мои слова примат растопырил в стороны длинные

ручищи и указал одной на запад, другой на восток.

— Безмозглый! — разозлился я, видя, как большие

массы обезьян задвигались на верхушках и принялись на-

37

ступать друг на друга с запада и с востока. На это было

невыносимо смотреть, и я отвернулся. Взглянув под ноги,

я увидел свои валяющиеся на земле инструменты. Среди

них уже недоставало парочки.

— У-у-у, черти, растащили! — вырвалось наружу мое

испорченное настроение. Ведь с самого начала все не

заладилось, неуютно было в этом месте. Тут поодаль я

увидел охранника и даже повеселел, что вижу хоть какое-

то знакомое существо. Буквально накануне я почтил

его новой записью в свитке и, видя его, припомнил свое

повествование:

Еще раз охрана

«Если человека с улицы расспросить, как он понимает

заключенного и охранника, он бы ответил: угнетенные и

эксплуататоры. Положим, человек, которого вы спраши-

ваете, подкован в правоведении, тогда он добавит, что за-

ключенные могут быть вполне виновны и сидят в заточе-

нии поделом, а охранники исполняют долг. Известен факт,

что охранников можно подкупить. Встречаются также

охранники правильные, не коррумпированные. Надзирате-

ли джунглей не подпадают под эту характеристику; они

проекция, плод самих джунглей и не идут в ногу с представ-

лением о безопасности, долге, защите прав и подобными гу-

манными идеями. У этих есть оружие, и оно всегда верное,

безотказное и приспособленное исключительно для тебя.

Сегодня я задумываю одолеть зону «D», но в самом этом

замысле уже обнаруживается противодействие. Главное, я,

конечно, боюсь эту самую «D», про нее столько сказано, и

кто только не пугал. Где-то внутри я хочу ее перебороть,

встать над ней, победить ко всем чертям! Но как страш-

но: что меня ждет в том краю?

Май, что именно в зоне «D», скажи все, что знаешь,

все! — умоляю я. Он слушает мой вопрос, но слышит вот

что: парень решил проверить, зачем ему? Он славный ма-

лый и специалист, но зачем спрашивает? Заметили? На-

верное, нет, но я знаю, что эта мысль Мая — это охран-

ник. И, пока вы не окажетесь в джунглях, в такое трудно

поверить: как мой охранник вдруг оказывается в голове у

славного малого, у товарища, кому одному только и можно

верить? Может, мое повествование как-то прояснит суть

этого надзора — неустанного, вездесущего и одновременно

лживого и продажного. Так же и в самом человеке уживают-

ся противоположные реальности, которые на первый взгляд

противостоят одна другой.

Так вот, внешне Май ответит что-то вроде: не бойся,

заберешься в полость, и будет все равно, что в «D», что

в «J». Душа-человек Май не станет стращать, скажет

что нужно. Можно выудить только, что в «D» все, к чему

прикасаешься, источает сомнение, и понимайте это как

хотите.

— Май, что значит сомнение? Я чиню трубы. Как

отразится мое ремесло на починке, если трубы во мне

сомневаются?

— Ты правда хочешь видеть? Пойди да посмотри. Тро-

гай трубки свои… может, они не захотят, чтобы ты их

трогал? — лукаво глядя на меня, спрашивает Май, и я вижу,

что охрана в виде… да, в виде сомнения уже усмотрела мое

любопытство.

Мне хочется думать, что я могу свободно болтать на

любые темы, ан нет! Вот он — стоит, голубчик, видит

меня и не пускает. Где стоит — да в друге моем, в Мае!

Такую штуку трудно понять с первого раза. Могу с дру-

гого конца; всегда полезно в здешних краях понимать, где

другой край проблемы, и цепляться за него. Иду к стука-

чу, Трону, и жалуюсь: «Замучили сомнения. Только к «D»

приближаюсь, так схватывает робость, почему? Объясни,

Трон, зачем туда ходить? Ты ведь там был, скажи, может,

не надо?»

— Не трусь, — говорит доносчик Трон, — ты что же,

одичал, стал ерунды бояться? Это все пустота — сомне-

ваешься, расстраиваешься, что не можешь решить, что

правда, что нет. Пока ты в центральной «V», все опреде-

ленно: вперед и с песней, ни на кого не смотри, жми под себя.

И тебя, тепленького, в «D». Ты студент, по трубам спе-

циалист, а там много трубочек — каждая раздваивается,

и нет ни одной, которая сплошная от начала до конца, все

вилочки с двумя остриями. Кончики тоже растут да дво-

ятся и троятся. Что же страшного, джунгли и только?!»

Стукач, а еще учит не бояться. Ведь Трон первый доне-

сет, что я интересовался. Я студент, но соображаю, что он

тоже правильный смычок и играет свою ритмическую по-

стукивающую мелодию, и порой даже на пользу.

Через два дня меня засылают в зону «V».

— Страшно, студент, что, узнавая эти принципы, ты

можешь легко стать похожим на охранников. Можешь пре-

вратиться в одного из них, — негодовал Май после того,

как я раскрыл ему разговор с Троном, — ведь искусство сто-

рожей в том, чтобы извлечь из тебя пользу и постепенно…

40

— Почему замолчал?! Сколько раз мы подходили к этому

«потом»! Я не малыш, чтобы не понять, что не буду всю

вечность ремонтировать трубы…

— Тебе же охрана сообщала, что бывает со всеми обслу-

живающими джунгли? Или ты им не веришь? — с наигран-

ной наивностью спрашивал Май.

Когда Май говорит, это будто еще больше округляет

его лицо, обрамленное кучерявой прической. Выглядит так,

словно он каждый день делает химическую завивку или спит

на бигудях. Но это неправда! Я видел, что он спит как мла-

денец. В одной полости мы провели не одну ночь. Он медити-

рует, чтобы спать как убитый. Что-то повторяет вна-

чале и затем замедляет дыхание почти до нуля. Глядишь,

через три минуты сваливается, как подстреленный солдат,

и так до утра. Сколько я ни пытался, как он, все не могу

усмирить голову. Мыслюки, словно набравшие силу охран-

ники, одна за другой приходят и теребят меня, и вместо

того чтобы успокоиться и завалиться на бок, я прихожу к

следующей невероятной идее, которая… да, всегда являет-

ся мыслью о побеге из джунглей.

Вот здесь, в промежутке между навязчивой идеей о бег-

стве и дремотой, я вижу узкую полоску света. Потом за-

сыпаю, и прокляни меня все подряд вплоть до маленького

мизинца, если накануне я перебрал с жидкостями и вдруг

захочу ночью в туалет. Буду терпеть и стараться спать

даже с мыслью о неспокойном пузыре, который просит

опустошиться.

Только друг, думаю я, мучаясь в полусне, может сказать,

что я превращаюсь в охранника. Вот какой ласковый у меня

приятель, а мне поделом! Перехитрить охрану — высокое искусство.

Это понятно сейчас, в этом я нахожу под-

тверждения ежедневно, и только убежденность, что я не до-

стиг мастерства обращения со стражами, предостерегает

меня от подкупа. Почему-то я знаю, что от этого не будет

большого толку, даже если вначале все пройдет без сучка и

задоринки».

— Дай мне какое-нибудь оружие, того и гляди голову

снесут! — взмолился я.

— Оружие в джунглях не нужно, — кратко рапортовал

страж, — здесь заповедная зона «Джелоси Маунтейн».

Ответ про оружие я слышал не в первый раз, но никог-

да не мог согласиться с таким легкомысленным утвержде-

нием, но настаивать было глупо, и, чтобы сменить тему, я

спросил, как пробраться к загадочному «Маунтейн».

— В инструкциях все есть. Особое предупреждение:

быть чрезвычайно аккуратным на подходах к горе и осо-

бенно близ вершины. Там обитает божество, и строго

запрещено подходить к храму ближе, чем на 500 ярдов,

понятно?!

— В чем тогда мое задание, ассенизация храма? — ляп-

нул я то, что хорошо было придержать за зубами.

За излишнюю болтовню я получил два удара округлы-

ми шишками откуда-то сверху. Было понятно, что охран-

ник, воздействуя на бестолковых обезьян, таким образом

объяснил все мне. Но одновременно я увидел, что свора

хвостатых безобразников насторожилась. Им было небез-

различно, что я отправлюсь на этот «Маунтейн», и в меня

полетела еще одна шишка.

42

— Боже мой, подумать только, вы завидуете! — вос-

кликнул я.

— Чур-р-р-банчик, — крякающим голосом произнес-

ла макака, висевшая вниз головой. Ее морда напоминала

воспитательницу моего детского сада. Что может быть

общего между обезьяной и теткой из далекого детства, не

пойму?!

— Чур-рбанчик, чур-рбанчик… — понеслось по

джунглям. Макаки и павианы противно и с остервенени-

ем гоготали и выкрикивали мое новое имя. Тем временем

охранник исчез, и до меня дошло, что хулиганов ничто не

сдерживает.

— Ой, больно, негодяи! Вот я вас всех сейчас! — я при-

пустил куда глаза глядят, укрываясь от шишек и жестких

плодов, летевших со всех сторон.

Убежище обнаружилось под двумя полусгнившими де-

ревьями. Их стволы образовывали шалаш, и ветхая хижи-

на могла спасти от атаки с воздуха.

Я же отчего-то стал негодовать, и вот по какому поводу.

В свое время я все неправильно понял про джнана-йогу,

про тех людей, что уходят в горы для обретения себя.

Откуда-то я знал, что, попав в эти самые горы, новоиспе-

ченные йоги очень скоро отчаиваются. Мне, как и им, хо-

телось изведать джунгли, все представлялось таким чарую-

щим: дух приключений, умопомрачительные внутренние

открытия. Но, оказавшись здесь, я трясусь за свою жизнь,

делаю рутинную работу, а теперь еще спасаюсь от прими-

тивных обезьян.

Пока я был недосягаем для оголтелой толпы, меня не

покидала мысль: чем же та крикливая макака так удалась

43

в воспитательницу Норму? Ко мне вернулась мысль о

толстушке-наставнице из моего детства. Ее звали Нормой,

и за ней водилась одна досадная слабость: прямо-таки до

мозга костей тетка была дико завистливой. Со взрослыми

Норма не могла ужиться из-за своего дрянного характе-

ра и, не получая уважения, пошла отыгрываться на детях.

Ведь ни одного плюшевого зайца она не пропускала! Все

мягкие игрушки она держала у себя в подсобке, и все по-

тому, что не могла вынести, как маленькие дети радуются

и смеются, играя с куклами и медведями.

Я решился поманить эту макаку, поскольку что-то от ее

характера жило и во мне.

— Норма, Норма, сюда! Смотри, смотри, чего дам!

— я вытащил заслоночный ключ с хромированным

набалдашником.

Хвостатая Норма была тут как тут, но, опасаясь при-

двинуться ближе, стала раскачиваться на ветке и каркать:

— Чур-р-рбанчик, чур-р-рбанчик! Ха-ха, ха-ха!

Макака дразнила и одновременно сгорала от

любопытства.

— Норма, ты не изменилась! Хотя ошибаюсь: сброси-

ла вес. Посмотрел бы я, как ты скачешь по веткам с такими

отложениями, как раньше!

Мне хотелось установить связь хоть с кем-то, чтобы

разузнать об этом месте побольше.

— Давай тебе вот эту блестящую головку отдам, а?!

Бери!

Я отвинтил наконечник и подкинул в воздух. Макака с

налету схватила штучку и припустила в джунгли. Тотчас

44

же равновесие вокруг поколебалось, и тучи приматов ри-

нулись вглубь зарослей отбирать блестящую безделушку.

«Попала Норма! — забеспокоился я. — Только бы не

убили воспитательницу, ведь эти запросто! Из-за какой-то

болванки разорвут, а потом побалуются блестящей штуч-

кой и выбросят, а Нормы уже нет».

— Эй вы, я Бога вашего покажу, Бо-га! Слы-ши-те? Да-

вай все сюда, длиннорукие. Все!

Но что им показывать, я не знал. Вдобавок день угасал,

и проблема ночлега не терпела отлагательств. Однако от-

ступать было поздно. Сделав невероятный зигзаг по зеле-

ным трущобам, гикающая толпа рванулась в мою сторону,

а недавняя деталь моего инструмента теперь поблескивала

где-то в высоте, то исчезая, то выныривая. Поток обезьян

наращивал скорость и направлялся к моему укрытию.

«Они разорвут из-за пустяка!» — мною овладело от-

чаяние. Я понял, что конечности одеревенели и я плохо

справляюсь с собой. Под скрюченными ногами я нащу-

пал полированную окружность болванки, по-видимому,

оставленную кем-то до меня. Я намертво вцепился в нее

побелевшими пальцами.

— Если мне здесь погибнуть, то хоть бы не даром,

— выговорил моими губами неузнаваемый голос, — пусть

одну, да уложу!

Я вяло и с большим оттягом замахнулся и пустил желе-

зяку в ближайшую морду — и промазал. Со свистом фунт

металла пролетел дальше, проделывая туннель в куче

безумных приматов. Мне на счастье, какой-то глупец из

обезьяньей орды, повинуясь инстинкту, схватил тяжелый

диск. Застыв на несколько секунд, недотепа сообразил си-

45

туацию в свою сторону и что было сил стал удирать об-

ратно в трущобы.

— Вот идиот, — с ликованием выкрикнул я тем же

неузнаваемым голосом, открывшимся у меня в этой

переделке.

Тут перед глазами мелькнула морда Нормы, и я был

бы не я, если бы упустил такой момент. Изловчившись, я

прыгнул, схватил ее за хвост и тут же получил больнющий

укус в руку, но хватки не ослабил, а только вцепился креп-

че руками в ее змееподобный хвост.

Никогда не читал и не слышал, что хвост у макаки та-

кой сильный. Вероятно, у завистливой макаки он мощный

втройне. Норма подбросила меня над землей, и пришел

бы мне конец, не держись я мертвой хваткой. Она зависла

на высокой лиане, и я, падая вниз, застыл в пяти дюймах от

земли. Взглянув наверх, я, помимо «воспитательницы»,

заметил, что наступила ночь и надо срочно придумывать

спасение.

— Через минуту-другую сюда прибудут твои сумас-

шедшие сородичи, — крикнул я наверх, — меня они по-

жалеют, я могу показать им всякие фокусы, а тебе конец!

Давай отсюда, быстрее!

Норма что есть духу припустила по лианам, ветвям,

стволам прочь от этого места и, казалось, мой вес ее ни-

сколько не тяготит. Но чего натерпелся я — банка, при-

вязанная пацанами к хвосту обезумевшей кошки. Только

ленивая ветка не ударяла меня в бок, и как все же ненави-

дело меня это местечко! Что я им сделал, этим сумбурным

деревьям, плотоядным лианам и неугомонным обитате-

лям сектора «Джей»?

46

— А ну, давай, забирайся повыше, а то я тресну от креп-

ких приветствий деревьев, — застонал я в сторону пере-

возчика Нормы и добавил:

— Строго в сторону Джелоси Маунтейн. Слышишь?!

Свет полностью исчез, и над просторами зоны стали

носиться завывания зверюг. Ночь входила в свои права.

47

ГЛ А В А 7

В мою сторону извергались чьи-то нечленораздельные

проклятия, а иное дерево, если ему не удавалось огреть

спереди, старалось побольнее хлестнуть по спине. Краеш-

ком глаза я видел, как сразу за шлепком лианы в три силы

принимались затаскивать моего обидчика вниз.

— Туда его, под землю — подбадривал я, глупо считая

лианы более гуманными созданиями.

— А ну, отстань, я на тебя пожалуюсь вашему главно-

му… — в следующую минуту посылал я угрозу протянув-

шейся ко мне лиане, — чего прицепилась?!

Норма несла меня, невзирая на темноту и подчиняясь

инстинктам. Я молился, чтобы только не спускаться на

землю, там творилось невиданное.

Год назад Май говорил:

«Земля в «Джей» встает шипами, как исполинский еж.

Бездушной почве становится завидно, что всякий топчет

ее, как ему заблагорассудится, и, лишь только опускается

ночь, земля берет свое».

Глупые макаки, которые бросились за нами в погоню,

порой не удерживались на лиане, и та зловеще растяги-

валась до земли. Там бедняжку поджидал острый шип

в три фута длиной. Происходил «шмяк», и… лучше не

смотреть. Пару раз мне, как грузу в бреющем полете, при-

ходилось увертываться от шипа, подставив сумку с метал-

48

лическим инструментом. Но по пяткам я получил все при-

пасенные для меня колючие сувениры.

Мы приближались к горе, и Норма сбавила скорость. Я

взглянул наверх, в темноту, где блестели глаза макаки:

— Это и есть Джелоси Маунтейн?

«Воспитательница» отрицательно покачала головой.

Она решительно не хотела говорить по-людски, хотя

все прекрасно понимала, и не она ли давеча дразнилась

«чурбачком»?

На холме земля не скручивалась в пики, не было замет-

но ни змей, ни пауков. Что меня всегда удивляло, так это

некоторые участки в джунглях, очень напоминавшие при-

роду, какой я помнил ее с детства, — лес, лужок или зеле-

ненький скверик. В джунглях редко попадались островки

мира и покоя. Май говорил, что когда-то, в неизвестную

пору, на заре творения этих мест, все вокруг было цве-

тущим садом: прекрасным, невообразимо изысканным

— таким, что увидишь и никогда никуда не захочешь ухо-

дить. «Могут тащить волоком, а тебе не хочется покидать

дивный сад. Но потом, через сотни лет, природа медленно

стала меняться…»

— Что, и…? — спрашивал я и видел, что Май не зна-

ет, как продолжить, и все, что он скажет, будет догадкой.

— Твои рассказы, Май, как их ни назови, самое светлое,

самое-самое прекрасное, что можно почувствовать в

этом чуждом мире. Я ведь не умею так мечтать, поэтому

скажи!

Но не дослушивал его одинаковые, давно придуманные

рассказы и встревал:

49

— Как можно утверждать, что это место близко душе

каждого человека? Этакая зеленая пропасть без дна и

края, сплошь в сорных деревьях и зловонных порослях, а

ты утверждаешь, что эти джунгли близки каждому?

— Недотепа, — грустно улыбался Май, — твой во-

прос такой человеческий, рожденный теплом и уютом.

Завтра или через день… ты узнаешь или вспомнишь, это

как придется. Сейчас поверь в сказку, доказать и подтвер-

дить я ничем не сумею, просто поверь!

50

ГЛ А В А 8

Обезьяна прервала воспоминания:

— Где Бог, покаж-ж-жи! — мне показалось, что я услы-

шал от нее такой вопрос, и растерялся от подобного тре-

бования. Глупая, она полагала, что Бог — это предмет, ко-

торый достают из кармана, приобретают или меняют. Что

же, я готов был показать ей один новый прибор — спин-

нинговый окуляр для наблюдения тонких полостей. На

ободах он имел зеркальные отражатели и при поворотах

поблескивал.

— Чур-р-рбачек! Бог-г-г-а… — не стала дожидаться

моего обмана макака.

— Он у меня внутри, — не растерялся я и указал на

грудь, — вот здесь!

Примат состроил злобную гримасу, в которой одновре-

менно читались неверие и зависть, что у меня может быть

вещь, значимая и ценная, а у обезьяны это отсутствует.

— Нет, правда, это твой Бог живет на «Джелоси Ма-

унтейн», а мой проживает здесь, внутри меня. Этим люди

отличаются от животных.

В последнем утверждении я был неуверен, но вырва-

лись слова машинально. Я хотел продолжить проповедь,

но над головой раздался треск, и на макушку упали опил-

ки и кусочки расколотой древесины. Это буйствовала

ночь. Она царила над всем, включая наш укромный остро-

51

вок; здесь было опасно. В темноте велась борьба, и, сла-

ва Богу, я пока не был участником сражений. Отовсюду

неслись хрусты и трески. Видимо, деревья предприняли

новую попытку доказать свое превосходство над лиана-

ми. Обыкновенно ночью только темно, но предметы не

покидают своих мест, подсвети их — и непременно рас-

познаешь знакомую форму. Тут, в лианах и связках неимо-

верных стволов, ночь искривляет форму, меняет ее свой-

ства. Сравнимо это с проснувшейся фантазией скорбного

головой художника, который в приступе помешательства

перекраивает весь пейзаж по образу своего буйного ми-

ража. Причем художник выделяет контрасты, усиливает,

сгущает противоположные тона, создает трение, борьбу.

Из своего двухлетнего опыта пребывания в джунглях я

понял, что территория «Джей» — номер один по части

разнузданности выдумки.

— Тебе снятся сны, Норма? — услышал я свой вопрос,

который даже не успел обдумать, ведь как-никак, а спра-

шиваю обезьяну.

По макаке было видно, что она боится происходящего

не меньше моего, и спасибо ей, поскольку местечко, где

мы остановились, такое одно. Шаг в сторону — и угодишь

под падающий сук или закрутит лианой под землю. И по-

чему охранник не оставил оружия? Боится… да, боится,

трус, иначе почему бы еще?..

— Где Бог… — читал я в глазах Нормы, — он должен

помогать!

— Так он и помогает! Не спит, все видит, иначе давно нас

с тобой опилками бы засыпало, — начал я улавливать тон,

в котором стоило разговаривать с «воспитательницей».

52

Та обеими руками схватилась за голову, прижалась к

моим ногам и разжалобила меня.

— Постарайся уснуть, я подежурю.

Часто моргая, макака сделала вид, что закрывает глаза,

но при любом треске широко распахивала веки, и все по-

вторялось по новой. Ей важно было даже не спать, а про-

сто не видеть кошмара ночи. Но я бы вздремнул, и пусть

все вокруг хлопает себе на здоровье.

53

ГЛ А В А 9

Всегда удивляет, как все-таки удается пережить ночь.

Столько раз накатывает желание уснуть, отключиться,

махнуть на все рукой и поддаться усталости. Но внутри

сидит «жучок» и срабатывает слышной только мне сире-

ной в тот самый момент, когда я начинаю дремать. Вокруг

меня необузданная фантазия «Джей» принимала формы,

создавала существа и видения.

Я сам видел, как возникали призрачные деревья — бук-

вально выстреливали в бездну лишенного звезд небосво-

да. Не проходило и секунды, как налетали птицы и ломали

ветви этих гигантов. Дятлы-фантомы принимались вы-

далбливать отверстия в стволах с тем только, чтобы под-

косить дерево, урезать его высоту. Остроклювые дятлы

вызывали зависть у мелких пичуг, и те начинали кружить

над крылатыми дровосеками, отвлекать, щипаться и слать

обидные выкрики.

С наступлением утра все наваждения рассеялись, и я

мог хоть немного поспать до появления охранника. Но

как поспишь с обезьяной под боком, ведь убежит. «Вос-

питательница» выглядела сонной, однако макаки еще те

притворщицы. Поразмыслив, я выдумал крепкую сцепку

из своих инструментов и накинул Норме на шею. Та встре-

пенулась, быстро ожила и прыгнула вверх. Я взмыл следом

за нею и через секунду шлепнулся на прежнее место. Тог-

54

да я пристегнулся к ближайшему дереву, хотя ствол и со-

противлялся моим карабинам. Древесный массив, по глу-

пости или чтобы отомстить, втянул мою цепочку внутрь

себя, сделав нас таким образом неразрывными.

— Тебе жалко?! От тебя не убудет. Я ведь тебе не зави-

дую, и тебе до меня нет дела — подержались друг за друга

и разбежались! Идет?

— Крях, крях, — дерево соображало, по-видимому,

раздумывая, не соперник ли я ему, а мне было все рав-

но, потому что я дремал на ходу. Но, как и раньше, через

каких-то десять минут страж разбудил меня, наделав мно-

го синяков на пятках.

— Ничего не понимаю, — скулил я, — куда мы с мака-

кой попали? Всю ночь меня полоскали по макушкам дере-

вьев и бросили здесь. Где мы?

— Две мили от предгорья Джелоси Маунтейн. Вставай

и иди!

— Что там за Бог?

— Тебе к нему не надо. Проверь гидравлику вокруг

храма и все, задание закончено!

— Небось, опять на неделю работы?! Тут все так запу-

щено. Вообще, гидравлика не сегодня-завтра посыплется

ко всем чертям…

— Полегче с эмоциями. Не трать, они пригодятся. Все!

Вперед!

Необыкновенно плодотворный диалог с охранником.

Эти типы слова лишнего не скажут. Пока я негодовал,

мой «тип» растворился за деревьями.

— Ну что, Норма, поскакали дальше? Бога

проведаем…

55

— Не ври, — казалось, я слышал и видел от нее упрек:

дескать, тебе не разрешено туда ходить!

— Но тебе ведь никто не запрещает?! Ты мелкая,

незаметная…

Я нашелся, чем парировать макаке, потому как с ней

можно хитростью на хитрость. Подобные «приемчики»

прилипли ко мне в этой завидущей части джунглей. Пре-

жде не замечал за собой, что увлекаюсь упреками или же-

ланием принизить собеседника.

— Вперед, — скомандовал я, но обезьяна не

пошевелилась.

— Шевели ногами. Тебе приказали! Слу-ша-йся!

Преданности от обезьянки я не дождался и побрел в

одиночестве, досадуя. И на кой она мне сдалась, мелочь

пузатая?! Воображает о себе незнамо что. Ах, опять! Ум-

ственное злословие — это вирус, который проник в меня

в «Джей». И кто бы им в здешних краях не заразился?!

Повсюду, куда ни кинь взгляд, — разбухшие стволы или

скрученные в узел кусты. Эти местные обитатели только

и смотрят друг на друга, только и стараются подмять под

себя соседа, брата и недруга, а все для того, чтобы на ми-

нуту побыть королем, тем самым Богом:

— Эй, — мой голос загремел по джунглям, — я хо-

рошо знаю вашего Бога. Это тот, кто всех вас заткнул за

пояс!

Мне в ответ донесся гул и скрежет. Должно быть, я

прав! Разве смогли бы обитатели зоны хоть кого-то ува-

жать, не будь он наделен способностью всем беспрекос-

ловно доказать свое величие, причем не однажды, а раз за

56

разом, непрерывно? Мои догадки неожиданно подтвер-

дил громкоговоритель:

— У личности, имеющей глаза, — рассказывал непри-

ятный фальцет, — непременно возникнет интерес срав-

нить себя с остальными. В результате такого сравнения

вы дадите себе оценку: либо вы превосходите других по

качествам и умениям, либо вы хуже других. Заурядная

личность, единица общего числа, понимая, что недостой-

на и слаба, часто испытывает упадок духа, депрессию и

презрение к своей жизни. Возвышающаяся над всеми лич-

ность понимает, как устроены униженность и превосход-

ство. Кто на практике знаком с этими понятиями, может

отрешиться и стать неуязвимым как для позора, так и для

хвалы. Еще одна способность знающего: он управляет за-

коном, который заставляет других завидовать и, как след-

ствие, желать зла объекту зависти…

От удивления я присвистнул — умные люди тут по-

работали. Управлять законом, который заставляет всех

в округе сгорать от презрения к сородичам, — это при-

думано лихо! Тут поработал этакий сатана, никакой не

Бог. Должно быть, на «Джелоси Маунтейн» обитает это

чудовище в теле или в духе, и, конечно, для местного зоо-

парка оно выглядит как Бог. Повелит Норме ненавидеть

меня, презирать за каждый шаг — и та будет лезть из кожи

вон, только бы мне досадить. Но какая от такой политики

польза Богу?

57

ГЛ А В А 1 0

Началось предгорье Джелоси Маунтейн. Глаз замечал

чьи-то недобрые взгляды, и пару раз мне показалось, что я

вижу знакомые черты. Это за мной следила Норма. Подъ-

ем делался круче, и, наконец, между деревьями я заметил

резкий подъем. Начиналась гора.

«Сколько, он говорил? — полезли мучительные воспо-

минания. — Кажется, ярдов пятьсот от храма, но туда ведь

так не долезть? Ох, был бы я Нормой». Я стукнул ладонью

по лбу — вот, приехали, я уже начинал завидовать обезья-

не! И она была тут как тут — кривлялась, чавкала губами,

показывала язык, и с ней можно было только тем же ору-

жием. С разворота я показал ей язык и прогундосил:

— Бр-р-р, др-р-р, шмяк!

Ловко так получилось, с чувством.

Реакция последовала незамедлительно — Норма при-

близилась, начала неприятно скалиться и кидать в меня

всякий мусор.

Я огрызнулся более убедительно:

— Тр-р-р, бяк, тр-р-р, бяк!

И откуда только я находил нужные слова? Норма на-

чала цеплять мою кепку, которая крепилась к подбородку

шнурком, как я догадался, специально против таких иди-

отских выходок. Я наконец изловчился и схватил плутовку

за хвост.

58

Макака взвилась вверх на самый высокий сук и стала

смотреть мимо меня, разглядывая что-то внизу. Ясно, что

она хотела прыгнуть как можно ниже, чтобы я разбился

о землю. Сегодня мы ни от кого не убегали, поэтому моя

жизнь для нее ничего не стоила.

— Болевая точка у нее на кончике хвоста, — донесся

до меня чей-то страстный шепот. Невидимка явно хотел

отомстить Норме.

— Жми же! — кипела чья-то ненависть. Я нажал, и все

стало так, мне этого хотелось.

59

ГЛ А В А 1 1

Дренаж отыскался быстро, проблем с фиксацией ги-

дравлики не возникло, но замешательство в уме не за-

ставило себя ждать, как только я принялся размышлять

о большой обезьяне, приписывая ей качества, которых в

помине нет у меня, но у владыки «Джелоси Маунтейн»

должны были быть в изобилии. Я думал о его безмятеж-

ности, величии и справедливости.

Справа мелькнула Норма, и я нарочито громко вы-

крикнул ее имя задом наперед: Ам-рон, Ам-рон! Обезьяна

притихла. Она шпионила за мной и пыталась найти воз-

можность отомстить.

— Вот ищу выход, — заявил я, желая удерживать ма-

каку рядом, — только ворота так спрятаны, что, пока не

обойду все земли злосчастных джунглей…

Я отводил душу, говоря макаке сложные вещи и ставя

Норму вровень с собой.

— Чурбачок, го-го-го! — вот то немногое, что Норма

могла сказать в ответ на мое откровение. Когда в разгово-

ре я обращался к деревьям, Норма начинала завидовать, и

это толкало ее подбираться ближе ко мне. Улучив момент,

она кидала несъедобный банан или ветку и собиралась с

мужеством, чтобы меня укусить. Тут с разворота я заехал

ей ключом по зубам, не рассчитывая даже, что попаду.

Подбитое животное с криками бросилось прочь, но через

60

десять минут я снова лицезрел ее оскаленную пасть. Она

висела на хвосте, и от этого перевернутая гримаса выгля-

дела слишком странной. Нутром я чувствовал, что тварь

она паршивая, но как-то не уходила она из мыслей, все

крутилась рядом, и можно даже сказать, что мы стали кол-

легами на этой презренной земле. Я крутил головой, когда

не слышал ее дразнилок или не видел ехидного оскала.

К концу дня я признался себе, что завидую. Непознан-

ный пар или носящаяся в воздухе инфекция заставляли

меня, человека, завидовать примату. Доделав проточку

никому не нужного патрубка, я сделал признание, став ли-

цом к дереву:

— Раз эта обезьяна так мне небезразлична, раз я хочу

ее видеть и при этом всякий раз подчеркивать человече-

ское превосходство, что это значит? Лонда, Лонда, разве

не так я относился к тебе — ты нужна была мне только

для того, чтобы чувствовать, что я тебя превосхожу, да!

Ни красотой, ни умом ты не была мне ровней, Лонда. Но

мы прожили вместе месяц, и я понял, что как человек ты

прочнее, надежнее меня. Ты не строила из себя идеал, а

оставалась собой, что бы ни случалось. Я бесился, отто-

го что неспособен был разобраться, в чем ты меня обхо-

дишь! Мне хотелось быть рядом не из-за любви, не для

того, чтобы убежать от одиночества. Я хотел тебя видеть,

чтобы нащупать и уничтожить то необъяснимое различие

— нюанс, который ставил тебя ступенькой выше. Зачем?

Да, я тупо тебе завидовал, и блеск моих знаний мерк перед

природой твоей простоты!

61

Но то бывшая жена; теперь же, абсурд, я завидую…

обезьяне. Неужели ты так меня прокляла, чтобы я смо-

трел красным глазом даже на неразвитых божьих тварей?

Я стоял вплотную к дереву и с досадой колотил ребром

ладони по стволу — так горько было признаться, вскрыть

рану, которая давно зажила. С какого перепугу вдруг

вспомнилась Лонда? Это все кривляние макаки — видно,

Норма не только на воспитательницу, но и на «бывшую»

чем-то смахивает. Какой бред! В сотый раз я стал шарить

глазами, нет ли где поблизости Нормы. Нигде не было.

Как же я не догадался: еще минута — и будет темно!

62

ГЛ А В А 1 2

— Норма, Амро-о-н, — позвал я, надеясь разузнать,

как проблему ночлега решает макака, она ведь тоже ока-

залась в незнакомом месте. Но проказница не собиралась

спать и все хотела улучить возможность напакостить.

— Расслабься, — мне пришлось говорить вслух, дабы

отогнать приближающийся страх, — я дальше не пойду.

Надо устраиваться на ночь, и ведь каждый раз надо при-

думывать новый способ, ах, ах!

Норма свисала вниз головой и, должно быть, строила

гримасы, но из-за темноты я не мог этого разобрать.

— Идея! — вскрикнул я, — повиснуть на ветке, толь-

ко вдоль, горизонтально. Всю дорогу таскаю за собой эту

сумку и никак не соображу, что внутри страховочная си-

стема для высотных работ, все время перекладываю ее с

места на место.

Через пятнадцать минут я висел на здоровущем суку,

подобно профессиональной макаке. Неожиданно, не в

пример остальным дням, с неба стал струиться серебря-

ный свет. Обильно, как во время густого снегопада, про-

сто открывай ладони и лови! Так же, как и снег, небесные

хлопья были явлением естественным, некий дождь, ко-

торый может проникать внутрь. Струи света вымывали

усталость, напряжение, суету, пресловутый страх. Под

этим мягким ливнем казалось, что джунгли могут быть

63

местом для жизни и даже по-своему красивы. Мне вспом-

нился Май:

«Вот бы тебе сюда! Зимняя сказка в тропиках — это

райское зрелище для заключенных в джунгли». Неза-

метно я заснул и через час-два был готов двигаться даль-

ше, несмотря на темень. Было ясно, что влияла энергия

сильного места, — вершина «Джелоси Маунтейн» была

в пределах часа ходьбы. Я все сложил и двинулся вперед.

Без оружия, один, Норма где-то коротала ночь. Темное

небо озарялось вспышками, будто от молний, слышались

раскаты, и тогда по сторонам чудились фигуры людей и

зверей. Призрачный человеческий мир был полон сра-

жений из-за ревности, обид, похожим на него был и мир

животный, и стоило заострить внимание на призрачном

фантоме, как тот начинал замечать и тебя. Еще бы, эти не-

материальные фантомы видели телесную форму, конечно,

здесь обзавидуешься.

— Я вас не вижу, не вижу и иду дальше!

Мне не хотелось проверять, какой вред могут наделать

привидения.

— Говорю тебе абсолютную правду, — я вздрогнул от

неожиданного визгливого хрипа динамика, — наш со-

страдательный Бог предстает перед нами тем, в чем мы

поистине нуждаемся.

— Спасибо за напутствие, только зачем пугать?

— По-настоящему тебе нужно что-то одно, и этим са-

мым становится Бог Великой Горы…

Речь, по-видимому, шла о «Джелоси Маунтейн», до

вершины которой оставалось совсем немного. Гора взяла

64

резко вверх, и приходилось сперва цепляться руками, под-

тягиваться, и только затем ноги толкали тело выше.

Я споткнулся и неминуемо покатился бы вниз, если

бы не проворная хватка правой руки, — все-таки правая

у меня молодец! Мне показалось, я уцепился за корень,

но, приблизившись, я смог разглядеть контурную трубу

— основной передающий канал зоны «Джей».

Сделав зигзаг, та уходила вверх, и, следуя контуру, я

взобрался на вершину, откуда открывался вид на ночные

джунгли.

Вначале я не сообразил, что вожделенная высота по-

корилась, — настолько меня захватило зрелище внизу. Не

только небо, испещренное протуберанцами, но и сами

бесконечные заросли то тут, то там вспыхивали белым и

бледно-фиолетовым. Готов поклясться: то, что предста-

ло перед моим взором, напоминало… живой организм.

С севера на юг с большим изгибом шла явно выпуклая

s-образная полоса, образованная деревьями. Ее повторя-

ла другая и третья. Попроси меня кто-нибудь сравнить

увиденное с чем-то знакомым, я назвал бы это наглядным

пособием из кабинета биологии, на котором изображена

кора головного мозга.

— Чурба-ч-ч-ок! — послышался голос макаки.

Я не удивился тому, что Норма меня догнала, и показал

ей пальцем на вспышки огней, похожие на цветомузыку:

— Что за явление такое? Мы пришли… я пришел из

тех краев. Там что, стреляют?

Макака стала неистово чесать свою волосатую макуш-

ку, а потом свела указательные пальцы обеих рук так, что

между ними сверкнул электрический разряд.

65

Мне сделалось нехорошо. Увиденное означало, что по

всему контуру в тех местах, где я шел с проверкой, те-

перь вспыхивали короткие замыкания. Охранник меня

изничтожит!

— Но, минутку, как вспышки возможны сразу в не-

скольких местах, тут что-то другое…

— Волненья прочь! — динамик заговорил совсем дру-

гим голосом, — твоя власть ни при чем!

Такого тона у динамика не было. Я давно люблю радио-

технику и могу разобраться в оттенках звучания стерео-

систем. То, что я услышал, не было звуком электрического

происхождения. Слишком чистый тембр, пришедший ни-

откуда, радиоприборы так говорить не могут.

Здесь, на вершине, не было ни Бога, ни короля, вообще

никого, кроме нас с Нормой. Я стал разглядывать площад-

ку вокруг. Ничего особенного, хотя специфика прояви-

лась скоро. По неровной окружности были выложены

камешки. Окружность меньшего диаметра повторяла

первую, затем шла еще одна.

— Царственные особы привыкли отдыхать по ночам,

— величественно произнес тот же голос, — часы трудной

работы должны сменяться благодатным сном!

— Вон оно как? — меня очень изумило услышанное.

Но расспрашивать радиоприбор — дело недостойное,

как я уже понял.

Мне стало ясно, что Бога я не увижу. Во мне проснул-

ся гнев, захотелось топать ногами и всячески выражать

неудовольствие. Я задрожал от охватившего меня чувства

и даже услышал, как у меня стучат зубы. Возникшая зло-

ба была необъяснимой. Меня взбудоражили не призраки

66

джунглей, не ужасные звери, не Норма — мной овладело

некое безотчетное чувство, и следующий день стал казать-

ся непроницаемым, хотя опасности я не видел. Могли на-

пасть звери, но и это предчувствие притуплялось день ото

дня. Но чего тогда я боялся, отчего у меня стучали зубы?

Надувательство с Богом не могло разозлить меня так

сильно — каким же надо быть, чтобы поверить, что Тво-

рец сущего живет в окружении примитивных макак в за-

брошенных джунглях? Мне не было дела ни до Бога, ни

до его подопечных, которые все это время так меня до-

нимали. Оставалось объяснить свое состояние нервным

расстройством и недосыпанием.

Когда Норма перестала на меня таращиться и закрыла

глаза, я улегся на теплые камушки, надеясь немного по-

спать. Я погасил факел, и глаза перестали различать пред-

меты, звуки отдалились, будто кто-то убавил громкость.

Беспокойно возилась Норма, то шурша у меня в ногах, то

копошась где-то позади головы, во всем остальном цари-

ло равновесие и тишина. Усталость и нервное утомление

взяли свое, я погрузился в дрему и стал чувствовать, будто

с меня спадает тяжесть, но сон не приходил.

Я поймал себя на мысли, что завидую местному Богу,

— он-то спит себе, невидимый, и в ус не дует. Я тут два

дня шел, не жалея себя, удирал от макак, ночевал как по-

пало. Глупость, конечно, — я его и не видел, и не слышал

никогда в жизни, но этому незримому и непознаваемому

завидовал. И что за непонятное место?! Как эта инфекция

влияет на рассудок: ведь и не нравится, и неуютно с этим

чувством, и оно жжет и стрекает, будто крапива. Хочет-

67

ся почесать ожог, но когда почешешь, зуд становится еще

сильнее; такова эта гора зависти «Джелоси Маунтейн».

«Ну, куда ты пойдешь, — заверещал во мне старый друг

сомнение, — через три часа придет охранник и заставит

работать. Ты не спал, ослаб, болен местной заразой… По-

стой, у тебя остался найденный клад, может, подкупить

эксплуататора да нормально выспаться? Охранник только

того и ждет. Хотя не буду…»

68

ГЛ А В А 1 3

Не знаю, как оказался в шалаше из веток, как уснул и

когда успел пройти ливень. Выпало много воды, и ручьи

были даже на вершине горы. Но сон, сон был таким жи-

вым! Мне снился Бог «Джелоси Маунтейн», и, сколько я

ни вглядывался в его лицо, все время видел физиономию

Нормы.

— Норма?! — спросил я с недоверием.

— Бог Джелоси Маунтейн! — отвечала обезьяна, ска-

лясь в точности, как Норма. — Ты хотел задать вопрос?

Спрашивай!

Вместо вопроса я стал разглядывать, есть ли на Боге

какая-нибудь одежда. Ничего особенного: немного пух-

лое тело и непонятный ошейник, или просто белая шерсть

вокруг шеи. В остальном никаких отличий от Нормы.

— Я думал… Бог должен выглядеть по-другому.

Он должен быть свободным от зависти, — мямлил я

неуверенно.

— Бог ничего не должен! — помешало мне запутаться

в собственных мыслях божество. Прозвучало это совсем

не обидно, но меня стало грызть отчаяние, которое часто

бывает в снах: спрашивать у макаки? Да кто она такая, эта

завистливая Норма?

— Прости меня, — поклонился я в пояс, — динамик

ведь говорил, он точно что-то похожее рассказывал. Я не

69

помню слов: человеку нужно что-то, и Бог великой горы

этим и становится. То есть, ты стала, вернее, Бог стал

тобой. Я далек от местных поверий, но в моей ситуации

не выбирают. Понимаешь… понимаете, сэр, я очутился

в джунглях не по своей воле. Мне хотелось только по-

смотреть на джунгли издалека, но я не знал, что попаду

в такую зеленую пасть. С расстояния это место кажется

таким завораживающим, таким изобильным! Кажется,

будто в джунглях возможно все: чего пожелаешь, того и

достигаешь! Верно ведь, так оно кажется?

Бог горы молчал и улыбался, я слишком много говорил,

а надо было по делу.

— Как мне отсюда выбраться? Умоляю, скажите!

— Джунгли нужно превзойти, это единственный

выход.

— Как?

— Способов много, выбирай свой!

— Я не знаю ни одного.

— Неужели? Но ты ведь дошел до этого места! Твой

друг Май никогда здесь не был. Все, кто хотят взойти на

эту гору, легко могут взойти…

— Что с Маем? Он в порядке?

— Тебя интересует он? Я слышал, ты молился о том,

чтобы узнать выход. Пожалуйста, определись!

Голос был мужским, уверенным и походил на то, как

звучал громкоговоритель, когда я слышал его в послед-

ний раз, особенно эта фраза с забытым мною «волшеб-

ным» словом. Сказанное казалось близким не по смыслу,

а больше по конструкции, по хребту. Я подумал, что, когда

женщинам удается видеть, как завидуют мужчины, они ис-

пытывают шок: мозги у сильной половины изворотливы

70

и умеют ударить наповал. Что я услышал, была завуали-

рованная зависть, спрятанная в противопоставлении дру-

га выходу. Несомненно, это была зависть. Бог «Джелоси

Маунтейн» — горы зависти — сейчас ревнует меня к

другу. Невообразимо!

— Достопочтенный, мне важно найти выход, — я

склонил голову так, что увидел свои ботинки.

«…Бог становится тем, что тебе нужно», — проплы-

ло у меня в голове. В месте, где мои ступни касались зем-

ли, стал появляться свет и проглянуло голубое небо — вот

так, прямо под ногами, небо. Вдали, внизу, виднелась зем-

ля, но рассмотреть ее мешал ботинок. Я отодвинул ногу и

поразился, что нога ни на чем не стоит. Подо мной светил-

ся великолепный сад, и не было слов описать его красоту!

Ноги упрямо стояли на чем-то твердом, так что свалиться

в этот рай я не мог. И тут произошел какой-то рывок, и

все потемнело.

— Ты куда забрался, а-а-а?!

Я резко поднял глаза, и все зарябило. Потом вдали и

много ниже меня, словно в тумане, забрезжил свет, в ко-

тором я различил щуплый силуэт. Охранник!

— Куда забрался? В задании написано: «кроме горы».

Слезай оттуда немедленно, там смертельный вольтаж!

Прибьет тебя, и кто «I» будет чистить? Вниз!

Вершина была некрутой, несколько сот метров, но при

спуске с «Джелоси Маунтейн» меня удивили ноги. С са-

мого начала я стал спотыкаться, и не прошло и десяти ми-

нут, как трижды я упал, в то время как раньше мог месяц и

другой ходить, ни разу не падая. Поначалу я все списывал

на корни, дескать, они специально меня изводят, но один

71

эпизод заставил предъявить свои обвинения другому ви-

новнику — правой ноге. С того самого времени, когда я в

детстве учился стрельбе из лука, моя левая нога привыкла

стоять впереди правой. Многие упражнения по правиль-

ной стойке требовали, чтобы упор приходился на левую

ногу, а не на правую, и так постепенно моя левая нога

стала сильнее соседки. Раньше это сильно помогало при

играх, особенно в футбол.

Начинал я движение тоже всегда с левой и уже забыл об

этой особенности, когда сектор «Джей» все мне напом-

нил. Незаметно для меня моя же правая ступня стала пу-

таться под ногами и все норовила криво встать, поскольз-

нуться или удариться о левую. Провоцировало падение

нежелание правой ноги разделять поддержку тела — обя-

занность, возложенную на обе ноги с самого рождения.

Когда два шага подряд работала левая, а изменница просто

изображала из себя мою правую опору, я наконец терял

равновесие и сваливался. После следующей такой выход-

ки я озадачился, а на третий раз уже перестал думать, что

все дело в противных корнях, судорогах или недомогании.

Чем дальше я шел, тем больше козней учиняла изменница,

и я решительно не понимал, как поступать.

— Что тебя не устраивает? — вслух спросил я. — Тебе

надоело мне служить, ты устала?

Будь у ноги еще и рот, она должна была ответить на та-

кой суровый вопрос. Но, к счастью, рот на все тело у меня

один, и, будь их два, второй бы тоже что-то припомнил.

Ответ от ноги я стал ловить в своих ощущениях и вот что

поймал. Правая просто капризничала и злорадствовала.

Теперь, впервые за много лет, у нее появилась возможность

72

выразить недовольство по поводу своего постоянного

второго места, ведь на пьедестал всегда сначала станови-

лась левая. Правой же приходилось постоянно следовать,

за ней был всегда второй шаг, роль заднего плана. Она

устала волочиться позади и прислуживать сильной левой

— такая вот простая и бестолковая ситуация. Попросту

говоря, бунт на почве ревности, а я заложник. Быть и без

того заключенным и вдобавок становиться заложником

— неприятно, нужно было принимать меры. На помощь

в усмирении ревнивицы была призвана большая сухая

ветка, которую я всунул в правую штанину. Верхним кон-

цом ветка торчала из комбинезона, и правой рукой я мог

управлять строптивицей, как ходулей. Дело заспорилось,

и скоро я приноровился к неудобству ходульной ноги, но

только пока к вечеру похожий фокус не выкинула левая

рука. Так вот бывает, когда невнимательно изучишь ситуа-

цию, не оценишь тенденций, не учтешь, что, будучи капи-

таном и сильным рычагом, правая рука вызовет зависть у

более слабой левой. Это и случилось!

Только левая рука не стала капризничать и устраивать

пакости. Она оказалась не в пример драчливой и сначала

применила ногти — стала царапаться. Скоро на запястье,

а также на фаланге большого и среднего пальца появились

красные ранки. Порезы и ссадины вообще не редкость в

работе чистильщика джунглей, но на этот раз получать но-

вые ранки было вдвойне неприятно из-за измены, так ска-

зать, в тылу. Последним выпадом левой руки стала попыт-

ка сломать мизинец моей правой, когда обеими руками я

снимал с ветки коническую воронку со шлангом. Сначала

мизинцы обеих рук просто коснулись друг друга, но ско-

73

ро я почувствовал бесконтрольное движение среднего,

безымянного пальца левой руки против мизинца — они

устроили ему своего рода капкан на излом. Только ощуще-

ние резкой боли помогло отдернуть правую кисть, ворон-

ка с раствором кислоты выскользнула из рук, и я прожег

штанину на правой ноге. Что и говорить, левая нога при

этом ликовала и одобрительно подрагивала, будто тан-

цуя вальс-соло. Моему терпению пришел конец. Проис-

ходящее нельзя было трактовать иначе, как дезертирство

и членовредительство, направленное против меня моими

же недавними подчиненными.

Я старался не пускать в голову дерзкие, пугающие мыс-

ли о том, какие другие органы могут иметь претензии

друг к другу. Мне наконец стало понятно, почему перед

сном всегда таким красным и горячим был мизинец на ле-

вой ноге. Он, вероятно, годами не мог спокойно спать и

ночами горел и мучился от зависти и к большому пальцу, и

к руке, я уж не говорю о голове. О родные мои органы, что

же это будет, если все начнут требовать реванша?!

Закрыв глаза от неприятного предчувствия, я ощутил

холод под ложечкой из-за того, что ни разу за все время,

пока учился стрелять из лука, замерять расстояние в даль-

номере и подсматривать в дверные щели, ни единого раза

я не целился, не подглядывал и не мерил… левым глазом.

Охранник все это время молча наблюдал и стоял как

оловянный солдат, упершись сцепленными ногами в одну

точку.

Запрыгав, как мог, вниз по буграм, я инстинктивно обер-

нулся. На вершине горы восседала обыкновенная Норма,

горделиво вздернув морду к небу и ко мне в профиль. Мне

74

показалось, будто на ее плечах, сбившись набок, висела

мантия. Из детских фильмов я помнил такую — белая с

черными вкраплениями. Но откуда здесь горностай?

— Ишь ты, воображуля! — проворчал охранник, глядя

в ее сторону. Оценки моему возвращению он не дал, но

выпендреж обезьяны его явно задел. На охранника, абсо-

лютно индифферентного типа, тоже оказывала влияние

зона.

До меня донеслось далекое:

— Чу-р-р-б-а-ч-о-к!

Обезьяна безошибочно определяла мою фигуру с пра-

вой ногой-костылем и левой рукой-плеткой.

75

ГЛ А В А 1 4

Не успел я осмотреться в новом месте, как свой харак-

тер стали демонстрировать глаза. С ними оказалось все не

так просто. Тот, который был по левую сторону от носа,

был по жизни типом довольным, ему приходилось меньше

напрягаться и реже работать. Левый глаз был доволен сво-

им положением, и, не в пример ногам, его устраивало тру-

долюбие его правого брата. Но одна деталь не давала ему

жить спокойно. Сам я того не помнил, но однажды мой

левый глаз, наверное, вместе с правым… другими слова-

ми, они оба увидели человека с невероятно глубокими го-

лубыми глазами. Трудяга и послушник, правый глаз сохра-

нил ровное отношение и посчитал, что, хоть и получился

от рождения коричневым, зато несет службу, и это будет

поважнее романтических голубых очей. Они не способ-

ны хорошо трудиться, думал правый, это не в их природе,

потому что голубые глаза могут только созерцать, но не

творить.

Но обленившийся к тому времени левый глаз воспылал

завистью и непременно захотел изменить свой прими-

тивный коричневый цвет на более возвышенный. Ему не

было дано права своевольно выбирать цвета или вообще

производить какие-либо незапланированные перемены,

поэтому ничего другого, как завидовать всем голубым

очам на своем пути, ему не оставалось. Позже левый глаз

76

открыл, что ему доступен вот такой трюк: ослабив кро-

хотные мышцы зрачка, он может лучше отражать другие

цвета, а особенно его любимый голубой, и таким образом

хоть на чуть-чуть приближаться к своему идеалу.

Разгадка того, почему мне так нравились оттенки сине-

го и голубого цвета, оказывается, скрывалась в желании

левого глаза видеть и отражать небесные цвета. Посколь-

ку небо в джунглях было почти всегда затянуто облаками

или скрывалось за сплетениями высоких ветвей, левый

глаз чувствовал себя несчастным и не находил себе друго-

го занятия, как попеременно завидовать то деловому пра-

вому брату, то верхним веткам деревьев. Правый глаз был

виноват в том, что из-за его усердия левому было нечего

делать, и еще в том, что правый был не обременен тяже-

лыми раздумьями, а работал и работал все время. Веткам

романтик завидовал из-за их близости к небу.

— Какой же ты глупец, — недоумевал я, — даже если

ветки могут смотреть, они увидят серое небо, се-ро-е!

Как ты примитивен, о мой левый глаз; твоя зависть слепа

и не соображает, к чему ревнует, — к пустому серому ме-

сту, к нулю!

Но и это бы ничего, пока в один момент у левого гла-

за не возник новый объект обожания. Выставленная на

высокую мачту и спрятанная среди деревьев камера сле-

жения не могла не зацепить внимания «пары». Правый

принял информацию и передал дальше для анализа, а ле-

вый создал новый воздушный замок и увидел в блестящем

объективе и бирюзу, и перламутр, думая про себя, каким

скучным выглядел бы мир, не умей глаза так по-разному

77

сообщать детали увиденного. Разнообразная палитра цве-

тов и коротких приятных наблюдений всегда была заслу-

гой пары глаз, одинаковых на первый взгляд, но, как оказа-

лось, больших индивидуумов.

С прилежностью окулиста я разбирался в дотоле не-

известных тонкостях мировосприятия, а потом полез в

конверт. В задании значилось «среда». Дат в джунглях не

водилось, и новый день обозначался только днем недели.

Когда я прочел про среду, в середине вторника все мелкие

индивидуальности моего существа слились в единой радо-

сти: был еще вторник, а значит, каторга начнется завтра!

Не разбирая, что написано дальше, я оценил ситуацию и,

подыскав дерево потолще, полез на сук.

Местные особенности заявили о себе, когда я привя-

зывался к ветке над головой. Будто живая, ветка стала вы-

скальзывать из рук. Не успела у меня в голове оформить-

ся догадка, как все это дерево, с таким же норовом, как у

сука, на котором я сидел, загуляло из стороны в сторону.

Я с трудом держался, пока не прекратилось раскачивание.

Обхватив ствол на высоте человеческого роста, я повис,

как на канате. Так продолжалось минут двадцать, во время

которых сохранялся статус-кво. Делать нечего, местные

обитатели приемлют меня только так, как им удобно, по-

этому буду жить по законам джунглей! Я обхватил ствол

веревкой, зацепил себя и стал похож на коалу, неразрывно

соединенную с эвкалиптом. В медвежьей дреме я прови-

сел до позднего вечера.

В новом секторе Семизонья — «I» — я продолжил

наблюдения за поведением пары. При встрече с чем-то

новым, пара начинала бояться, ее первой реакцией был

78

слабый или сильный страх. Правый наблюдатель, назовем

его Витязь, сразу стремился идти в бой. Витязь постоянно

считал, что другой человек, зверь или неизвестное явле-

ние, придут и нападут на него раньше. Поэтому Витязь не

ждал, когда на него нападут, а наносил удар сам. Неред-

ко он проигрывал и, терпя поражение, сдавался сразу же.

Когда Витязь был чем-то недоволен или впадал в подозри-

тельность, он старался самую суровую, гнетущую новость

передать прямо в ум и делал все, чтобы Командир дал при-

каз к нападению. Потом Витязь видел, что противник бес-

конечно сильнее, и смельчак сразу сдавался. Романтику

же, левому глазу, требовалось еще меньше времени, чтобы

пойти на капитуляцию. Такой вот способ борьбы в секто-

ре «I» избрала себе пара.

В «I» водилась большая змея, питон. Как и в первой

территории «D», где я имел дело со зверем сомнения,

питон стал для меня соперником в новой области. Ночью

мне показалось, что он меня обвивает, и от этого я про-

снулся. Питона поблизости не оказалось, но вокруг бро-

дили дикие лани, которые меня не видели и ходили совсем

близко.

В их позах, движениях, звуках чувствовалась неуверен-

ность: лани не понимали, что шло им на пользу, а что во

вред. Такое поведение было бы естественным для детей,

которым можно дать камень, а потом золотой слиток, и

они не отличили бы, что из двух ценнее. У хрупких живот-

ных была та же степень понимания. Они подходили к де-

ревьям, чтобы пожевать кору, а затем шли нюхать питонов

и больших ящериц. От хищных пресмыкающихся не при-

ходилось ждать ласки, и лани начинали высоко подпры-

79

гивать и удирать, но — увы-увы — такой урок не шел на

пользу, и совсем скоро они повторяли свою оплошность.

В зоне, именуемой «I», царило неуютное чувство,

словно здесь на страже была некая господствующая сила,

не позволявшая чувствовать себя свободным, принимать

решения без оглядки: а не будет ли за это хуже. Пейзаж

и обитателей нельзя было назвать самостоятельными, за-

вершенными элементами природы; будто неудачливый

прохожий, оказавшись в сырую непогоду на улице, наблю-

дает зыбкий туман, размытые очертания улиц и деревьев,

и такая картина оставляет ощущение чуждое, неприят-

ное, когда и подумать-то о чем-то здоровом и полезном

становится трудно. И так до тех пор, пока не доберешься

до теплого дома и не увидишь свет. Казус неуверенности,

этого сырого, туманного настроения, таков, что, когда

жизнь призывает идти вперед, совершать следующий шаг,

человеку на пути попадается зона «I» и становится его

советчиком. Она шепчет на ухо: а ты сможешь, ведь ты

мал и слаб? Питон неуверенности внушает путнику, что-

бы тот всегда соизмерял, кто он такой и каковы могучие

силы жизни. Эту игру размеров и величин, где путник

оказывается щепкой, жертвой обстоятельств, существом,

не способным брать ответственность за свою жизнь, этот

контраст низшего и всесильного, питон неуверенности

создает, чтобы держать в своей власти любого встречного

на своем пути.

Большие глаза ланей будто говорили, что сами живот-

ные неповинны в том, что они трусливы, в том, что их го-

няют и поедают крокодилы да змеи. Взгляд этих хрупких

животных хотел меня убедить, что лани такими рождены

80

и не вольны менять судьбу, это за пределами их сил, и они

не смеют перечить местному укладу. По сути, лани при-

знавались в своей глупости, покорности и отсутствии же-

лания что-то менять. В юных особях мужского пола я еще

мог разглядеть стремление покорить барьер неуверенно-

сти, но лани-девушки имели такой же взгляд, как все стар-

шее безнадежное поколение.

Из своего свитка я вычеркнул запись о своем первом

впечатлении, где я восхищался кротостью и смирением

этих животных. Куда приведет такая покорность, кроме

как к невежеству и страху? Но, замалевав строки, я зако-

лебался и стал сожалеть, что уничтожил свою прежнюю

мысль; я, что же, не люблю свои дела и запросто уничто-

жаю? Так не стоит, нет, не стоит! Но что вносить в свой

список дальше, я не знал и застрял — ни вперед, ни на-

зад. Я чувствовал, как неуверенность берет меня в свои

объятия и мне не хочется менять и править, без этого спо-

койнее и нет суеты. Душу страшило незнание того, что же

будет потом, и, может статься, все, что у меня сейчас есть,

пребудет со мной, а будут ли хорошие записки в моем

свитке дальше и встречу ли я что-нибудь стоящее описа-

ния? Ничего не понятно, мрак, неизвестность!..

«И где этот вездесущий динамик? Хоть какое-нибудь

объяснение», — зашевелилась моя угнетенная мысль. Я

висел, привязанный к стволу, да тут еще сумерки: надо ли

искать что-то еще, а может, лучше снова заснуть?

— Вставай! — загремело снизу, и я обрадовался: дина-

мик тут как тут!

Но внизу поджидал охранник, его всегда безразличное

лицо сейчас выражало недовольство.

81

— В задании значится среда… — парировал я.

— Спускайся немедленно! — негодовал страж. — Мо-

жешь не успеть, даже если начнешь прямо сейчас.

Я выхватил из-за пазухи бумажку и впился глазами в

строчки. Боже мой, три гектара с фитингами, крестовы-

ми трубками да еще спецсооружение, которое могло ока-

заться чем угодно. В первой зоне спецсооружение напо-

минало железнодорожный вагон с тьмой-тьмущей трубок

внутри, но тогда в задании не стояло с ним разбираться,

теперь же вот оно.

— Переоценил себя, теперь нагоняй ночами, — зло-

радствовал охранник.

Я сам избрал эту эпопею постижения джунглей

и не должен был роптать, даже теперь, в ситуации

провокационной.

— Трубы и спецсооружения — это единственное, что

здесь работает, так?! Остальные поросли — все сплошь

сорняки? — вслух негодовал я.

— Знай свою работу!

Страж не хотел распространяться на эту тему, и я

взбунтовался против такой несправедливости:

— Вы пишете задания моим же почерком, это чтобы

никаких претензий. Дескать, я слабоумный, написал, по-

ставил автограф и сам все делаю, хороша ситуация! При-

шлите хоть Мая, тут мы вдвоем еле справимся…

— Ты проспал весь день!

— Но я не спал нормально целую вечность. Иначе я

стану отключаться днем, и звери меня слопают. Тогда

ищите другого сантехника-инженера.

— Май не годится тебе в помощь… некомпетентен.

82

— Он лучше меня! Пришлите, какая разница… я буду

давать задания, а он откручивать гайки.

— Разговоры окончены. Приступай сейчас!

Я понимал, что пройдет не больше получаса, и совсем

стемнеет, поэтому догадался спросить:

— Можно начать со спецсооружения? По-видимому,

это самый крепкий орешек, перенеси меня…

Страж колебался, и я перевернул задание написанным

к нему и ткнул пальцем в прямоугольник, к которому схо-

дились сотни трубок. Даже школьник бы понял, что это

самый центральный объект, и это сработало. Вжик — и

мы оказались возле вагона наподобие того, что я уже ви-

дел. Охранник исчез, и я принялся отыскивать вход.

Технический люк располагался на крыше, и едва я за-

лез, как следом стала проникать ночь, и я буквально от-

резал ее, затворив массивную заслонку. Перед тем как ис-

чезнуть в полумраке вагончика, в сгущающейся темноте

моя «пара», а точнее, левый романтик зафиксировал тон-

кий блеск объектива камеры, направленной как раз в мою

сторону. Люк захлопнулся, и почти сразу через массивный

металл донеслось десятикратно усиленное карканье. За

часы, проведенные в «I», вороны неоднократно попада-

лись на глаза, но их время пришло только теперь.

В теплом полумраке спецсооружения я понял, что

Высший Разум приложил руку и к сотворению этих мало

проницаемых для его света глубин. Свидетельством этого

божественного открытия были мерцающие лампочки в

чреве вагона. Веселенькие огоньки принесли Рождествен-

ское настроение, и захотелось петь.

83

— Выгодно иметь, но лучше быть! — произнес кро-

шечный динамик, примостившийся в верхней консоли

приборной доски. Подумать только, громкоговоритель

распустил корни повсюду, но, как и в другие разы, непо-

нятно, что за мысль пытался донести этот рупор.

— Кем быть? — машинально поинтересовался я, но

ответом было мерное потрескивание предохранителей.

Желудок и остальные внутренние органы этого спец-

сообружения на вид казались необычайно сложными.

Будь я знатоком прогрессивной инженерии и электротех-

ники, даже и тогда ум за разум заскочил бы. Опрометчиво

посылать людей моего калибра разбираться с гиперслож-

ной техникой.

Мой электрический факел выхватил из тьмы несколько

труб, прикрепленных друг к дружке в ряд, ими я и решил

заняться!

Но трубы не нуждались ни в чистке, ни в прозвонке.

Идеальная конструкция, с какой стороны ни посмотри:

ни одна из труб не похожа на инженерную конструкцию,

и все вместе они напоминают кровеносные сосуды. Дво-

ятся как попало, расщепляются на более мелкие, и для ра-

боты с такой арматурой требуется детальная карта.

— Кар-кар! — доносилось снаружи.

«Откуда в джунглях вороны? Все же это странно, — за-

стряло у меня в голове. — В царстве непроходимых лиан

все имеет значение, значит, и вороны к месту, но слиш-

ком уж громко орут ночью. Какой величины должны они

быть?»

Я вел фонариком вдоль ответвления, нити которого

уходили в консоль. Тут пруд пруди незнакомых мне тер-

84

минов, взять хоть этот — «гипофиз». Понятия не имею,

что за зверь…

За железной стеной опять каркали. На задворках ума

шевелилось, что объем работы гигантский, что охранник

теперь появляется утром и вечером, все стало сложнее и

потеряло определенность, и сроки выдержать нереально.

Раздался скрежет железа по железу прямо у меня за

спиной, как если бы по ангарной двери полоснул увеси-

стый экскаваторный ковш.

«Да кто же тут такой исполинский?!»

В воображении мгновенно нарисовалась гигантская

ворона со стальным клювом, и это скрежещущее привет-

ствие предназначалось мне. Если такие жесты — это еже-

дневный ритуал, то вагончик скоро сложится внутрь.

Злобные звуки утихли, и начались щелчки и бульканье

внутренностей моего убежища, лампочки мигали и наве-

вали дрему.

«И без меня все работает и будет пахать сто лет. Но вер-

нуться в эту катакомбу придется не раз: ночевать с желез-

ноклювыми воронами — это развлечение для героев».

Под утро сонливость прошла, а выходить наружу было

страшно. Тут-то я обнаружил принципиальную схему

«спецоборудования». Книжечка новая, явно никем не

читанная. В свете фонарика зашуршали страницы с боль-

шими массивами слов. Зная язык, я мог читать буквы, но,

как ни странно, текст не предназначался для чтения — это

был язык программирования.

Правда, если не терять терпения, через полстраницы

возникал понятный текст, но обрывался так же внезапно,

сменяясь символами без порядка и смысла.

85

Машинально я стал выискивать слова разборчивого

текста и нашел:

«…отвечает за:

1. Функцию ограниченности: непрерывно воссоздавать

барьеры в формах ущемленной личности, обиженной лич-

ности, незащищенной личности. Результатом следует

считать состояние неуверенности. В ходе суточного цик-

ла неуверенность должна возникать в различных формах

ограниченности.

2. Формы ограниченности: изначально обуславливаются

положением астрономических объектов в момент рождения

интеллекта и в обобщенном виде распределяются:

2.1. Первый промежуток цикла — непрерывное чувство

уязвимости, вызываемое окружающим миром, инциденты в

судьбе возникают для обострения мнимого, полностью сфа-

брикованного ощущения незащищенности. Крайняя форма

— фобия одиночества, чувство заброшенности».

— Оригинальная замена гороскопа! — предположил я

вслух, на что динамик отозвался:

— Судьба может быть изменена неизменной волей!

— Это правильно! — ответил я, выставив вверх указа-

тельный палец правой руки и ожидая, что, наконец, завя-

жется разговор. Но динамик был непреклонен, как и воля,

о которой он говорил. Я скрыл свое неловкое намерение

словами:

— Ну, где мы остановились? Так! Хотя зачем все чи-

тать, если мой месяц… восьмой. Итак:

86

«2.8. Восьмой промежуток цикла. Сомнение в привер-

женности собственной цели. Соотнося себя с целью, интел-

лект, рожденный при комбинации восьмой астрономической

последовательности (8ап), понимает:

2.81 что равен в возможностях со всеми остальными;

2.82 что имеет все возможности познать цель и объеди-

ниться с целью;

2.83 что имеет с целью общий источник;

2.84 что, невзирая на вышеперечисленные знания, интел-

лект 8ап испытывает неуверенность в том, что достоин

своей цели, что имеет с целью одно общее начало, что ин-

теллекту 8ап предопределено слиться с целью.

2.9. Девятый промежуток цикла. Интеллект типа 9ап

отчужден от настоящего времени. Отстраненность рож-

дает страх и непонимание будущего…»

Это уже было не про меня, и я еще раз пробежался гла-

зами по сточкам из параграфа 2.8.

Слишком сухо и замысловато все написано, надо бы

для себя изложить попроще. Тишину опять прорвали уда-

ры по металлу, и я притаился, не зная, чего ждать.

— Вылезай! Если еще раз так долго будешь спать, введу

тризол с кофеином.

От души отлегло, это был охранник.

— Тризол не надо! — запротестовал я, вылезая из

люка. — Как я работать буду, это зелье капилляры в голо-

ве рвет, и боль адская!

— Пойдет на пользу! Ты, по-видимому, невнимательно

смотрел задание. Калькуляция показывает, что тебе отво-

дится не более четырех часов на спецобъект…

87

Я вскипел, и в очередной раз захотелось вбить охран-

ника по пояс в землю. Я злился, что раньше случалось так

редко, а теперь появлялось при каждом случае. Четыре

часа спать, а?! Завтра — три, а потом, через неделю, с ка-

тушек слететь…

— Задания продиктованы джунглями, и ни у меня, ни

тем более у тебя нет власти их изменять, я повторяю это

уже в сорок седьмой раз. На пятидесятый прикреплю тебе

к запястью вечную табличку.

Про себя я кипел: зачем же эта сволочь меня так выво-

дит, ведь однажды я сорвусь!

Я ощетинился всем телом и в любую секунду был готов

броситься на охранника. Прежде мои нервы не испыты-

вали такого перегрева. Разум затянуло пеленой, и я себя

уже не держал. Как вдруг, откуда ни возьмись, зазвучала

флейта — это было так нежданно! Ясный, объемный звук

с чистыми обертонами, волшебный такой звук. Мне не

приходилось слышать такую флейту прежде, она быстро

завладела эмоциями, как факир коброй. Моя спесь сду-

лась, и я стоял с опущенными руками, внимал, склонив

голову набок, словно хотел поймать все ноты.

Охранник крутил головой, не понимая, кто этот музы-

кант. Играл динамик, и скоро охранник догадался:

— Надо разобраться с появлением непроизвольных

звуков. Давно поступают сигналы, что система опо-

вещения потеряла контроль. С чего она вдруг флейту

запустила?!

После этих слов охранник исчез, а я отметил, что вол-

шебные звуки подействовали благотворно: злоба стала

меня оставлять и сменяться безразличием. Опять рутина

88

с утра до вечера, опять усталость, ноющая боль в плечах

и пояснице. К привычному букету ощущений добавился

другой сорняк — опустошенность, отсутствие веры. Я

с завистью вспоминал первую зону, когда приходили со-

мнения, но я понимал, что они есть пар, газы, действую-

щие на мозг.

Теперь же будто неизвестный мошенник украл у меня

уверенность в себе. Я заметил, что всякий раз, прикасаясь

к трубам, я на несколько пунктов опускаюсь в собствен-

ной оценке. К полудню я уже зевал и одновременно по-

зверски хотел есть. Все нервы! Возможно, задание так

рассчитано, что быстро уходят силы и требуется смена

работы.

— В часы отдыха он развлекал себя легким чтени-

ем, смотрел фильмы, от которых бы решительно от-

казался во время отчета. Очень нравились пустые ко-

медии, от них голова легчала, и фантазия позволяла

невероятно шалить с прозрачными образами… — про-

изнес громкоговоритель.

Вправду, слишком свободный текст для системы опо-

вещения… хотя постой, он что-то про книжку говорил?!

Чтобы расслабиться, я полез за брошюрой, взятой из же-

лезного вагона. Открыл наугад, наткнулся на ряд ничего

не значащих остроконечных значков и только через стра-

ницу обнаружил понятное:

«…устройство позволяет преобразовывать послания

других интеллектов в импульсы защиты. Длительное про-

тивостояние приводит к возникновению большего числа

опасных ситуаций. Неуверенный в себе интеллект можно

89

отучить бояться первичных раздражителей, но взамен он

возьмет столько же или больше новых. Так внутри интел-

лекта поддерживается ощущение изменчивости, зыбкости

мира в противовес нерушимой устойчивости, существую-

щей в реальности…»

В раздумьях я крутил гайки и прочищал муфты. Работа

спорилась, я быстро переходил на новый участок и не об-

ращал внимания на животных, сколько бы их ни ходило

рядом. Но те очень даже меня видели, в особенности во-

роны. Они были главными на участке «I» и своим поведе-

нием символизировали местный уклад жизни. Большими

гроздьями вороны скапливались на ветвях и каркали, ста-

раясь привлечь мое внимание к себе. Когда это не удава-

лось, одна-две, что посмелее, начинали летать над головой

и чуть не смахивать кепку. Бороться с выскочками было

бесполезно, у ворон было очевидное численное преиму-

щество. К тому же, пока я никого не трогал и вежливо об-

ходился со сферами влияний, никто не трогал меня — так

здесь повелось.

Мне оставалось только покрикивать и отпускать угро-

зы, но это плохо помогало. В отличие от тех черных во-

рон, которых я знал, эти были в полтора-два раза крупнее

и смышленее. Они подмечали поступки и догадывались

о мотивах. Где-то среди них, должно быть, живет тот ги-

гантский предводитель с титановым клювом и по ночам

скребет по железным стенам.

— Эй вы, крылатые-клювастые, давайте загадку ре-

шать: вот блестящий шарик, кому из вас он достанется,

если его кинуть вон за те деревья?

90

Я махнул рукой, и все вороны посмотрели в том направ-

лении. Поначалу я хотел показать им другой трюк, только

он не приходил на ум и не хотел вспоминаться — все из-за

пресловутой неуверенности.

Сказав «а», надо было продолжать, и я проделал па-

мятный с детства фокус: запустил руку в стремительном

броске вперед, а шарик незаметно скользнул назад, вниз

под ноги. Четыре вороны наперегонки и с криками сорва-

лись в сторону ложного броска. Как только они скрылись,

шарик снова попал мне в руку. Снова на былой манер я

швырнул его, и еще с десяток остроклювых улетели искать

Эльдорадо. Несколько таких бросков — и на ветках оста-

лось не больше пяти ворон, которые, как болельщики, со-

провождали все мое представление шумным карканьем.

Путь расчищен, и я принялся за работу. Как ни стран-

но, но до самого вечера бедные вороны разыскивали ша-

рик, который преспокойно отдыхал в моем кармане.

«Др-ынь, др-ынь» — откуда-то издалека донесся звук

телефонного вызова. Я подумал, что так динамик извещает

о конце рабочего дня, но когда я вернулся в вагончик и за-

драил люк, этот же самый звук буквально взорвал замкну-

тое пространство каморки. Телефон звякал из динамика,

и рядом мигала кнопка. Нажав ее, я услышал радостное:

— Студент, ты? Брат родной! Отвечай, что молчишь…

Я опешил. Это был голос Мая, сто процентов, его.

91

ГЛ А В А 1 5

— Это я! А ты откуда взялся?

— На периферии, как обычно.

— Постой, так сюда можно позвонить?

— Как видишь! Я подсчитал, что ты должен быть в

Cемизонье и где-то в «I». Дал охраннику взятку, и он ска-

зал номер, вот теперь наговоримся!

Меня охватила радость, я не помнил такого восторга

с давних-давних пор. Как мне не хватало его пояснений,

его мудрости, наконец, обычного человеческого участия!

Окажись сейчас у меня несметные сокровища, все отдал

бы Маю. Какой он герой, что разузнал, как можно со мной

поговорить!

— Ты! Надо же. Миллион раз благодарен, что не забыл!

Чем занимаешься?

— Химия, как обычно. Я-то как рад, что тебе хоть какое

разнообразие перепало, так что лучше ты рассказывай…

Зря он попросил, у меня язык так и чесался болтать и

хвастаться. Рассказал про «D», про «Джелоси Маун-

тейн», но потом вдруг забеспокоился:

— Как думаешь, разговор прослушивают?

— Если и так, что плохого, нас не прерывают, помех не

делают… Про слежение ты сам знаешь — всегда кто-то

смотрит.

— Май, я и больше сведений накопал, но…

92

— Зачем сведения? Важно, что с тобой все в порядке,

что третью неделю ты справляешься и научился пережи-

вать ночь. В Семизонье везде неспокойно ночью!

— Да-да, — отчего-то занервничал я, чувствуя, что

первая радость ушла и внутри заклубились непонятные

беспокойства, — лучше ты расскажи. Может, новый кто в

периферии оказался?

Май стал понимать, что я сворачиваю свое

повествование:

— Ты вообще можешь говорить? Никто рядом не

мешает?

— Да кто здесь?! Я да вороны вокруг.

— Тогда ясно. Ты ведь в «I», insecurity* значит

неуверенность.

— Как ты сказал? Неуверенность? Пожалуй, так. Даже

в руководстве к спецоборудованию все про неуверен-

ность написано.

— Но ты, друг сердешный, не поддавайся неуверенно-

сти. Я-то смотрю, раскисаешь на глазах. Держись!

— Ты что, совсем нет! — но сам подумал, что обычно

я сразу всю душу выворачиваю, а сейчас осторожничаю.

— Знаешь, — продолжил я, — сегодня я в руководстве вы-

читал про интеллект, который сам создает ограничения…

и он поддерживает внутри себя чувство неустойчивости

мира взамен нерушимой устойчивости, существующей в

действительности… Это как расшифровать?

* insecurity (англ.) — неуверенность.

93

— В самое яблочко! — воскликнул Май. — Сегодня

ты сам пример неуверенности, образец неустойчивости.

— Не понял?!

— Смотри, ты во власти ощущений, которые мешают

тебе быть счастливым, пребывать в радости хоть сколько-

нибудь, согласен?

— Какая радость? Первый раз вот порадовался… ты

позвонил!

— Но через пять минут насторожился, замкнулся, на

тебя это не похоже! Значит, неуверенность стала под-

менять реальность синтетическими, ненастоящими чув-

ствами. Джунгли и свое собственное мироощущение ты

поставил под сомнение, подумал, что если радость длит-

ся долго, то это неправильно. Вчера и позавчера у тебя не

было радости. Сегодня она пришла, но она чужак, ей нет

места там, где много дней торчала досада, ты не создал

дома для радости в своей душе. Чтобы прогнать радость и

чтобы ты не понял, что наделал, у твоего интеллекта есть

трюк — сначала надо усомниться в подлинности реаль-

ности, поставить ей жесткий, каверзный вопрос.

Вникни, ты учинил своей радости допрос:

«Сколько ты собираешься гостить? Когда уйдешь?»

Я замешкался, ничего не поняв, а потом попытался

возражать, но Май расставил все по своим местам. Друг

продолжал:

— Охранник отправил меня на периметр, мы с тобой

там много раз разбирали завалы, помнишь?

— Ага!

— Туда трудно добираться из-за широкой реки, и за-

валы по всем берегам…

94

— Не тяни, помню это… — я хотел уловить главное и

торопил Мая, и он заспешил:

— Охранник увидел, что я быстро управился со своим

берегом, и показывает мне на другой. В тот день река была

бурной после ливней в Семизонье.

— Да, здесь поливало, как из ведра!

— Я говорю: давай завтра, сегодня слишком бурные

воды. Тот мне: нет, и так ничего не делаешь, вперед! Но

я вижу, охранник понимает, что мне никак не перебрать-

ся. И тогда он начал язвить: ты студенту все про садик

рассказывал, такой сад и разэтакий, и цветы, и ароматы,

и тайные силы. Если бы ты верил в этот сад, то для тебя

пара пустяков через этот ручеек перескочить, прошел бы

прямо по воде. Я отвечаю, что в Сад верю, что джунгли и

есть Сад, но давным-давно брошенный, забытый и запу-

щенный, сплошь в сорняках.

Охранник перебивает: дескать, что твой сад умеет? Вот

джунгли всех держат, всех вас, колонистов, контролируют;

а сад ваш — выдумка, фук, что он может, где находится…

Я отвечаю, что Сад живет, прежде всего, в вере. Я верю

в сад, и для меня он по правде. Вот если в иной час мне

осточертеет зеленая бездна джунглей или я изнемогаю,

то нетрудно засомневаться — есть ли сад, любит ли меня,

ждет ли. Но я гоню такие мысли! Эксплуататор дразнит,

говорит: ты так в свой сад веришь, вот он и перебросит

тебя на другую сторону. Но если нет никакого сада, то по-

тонешь, и я тебя спасать не буду, туда тебе и дорога, а я

спишу все на несчастный случай. Скажу, сам полез в водо-

ворот без нужды.

95

Я собрался с силами, заглянул в свою душу и утвердил-

ся в том, что верю. Повеяло радостью. Там будто птичка

светлая защебетала, ну, и зашагал, не думая, пусть как бу-

дет! Глаза даже не закрывал. Смотрю, а меня будто несет

потоком, только не вниз по реке, а ровно на другую сто-

рону. Я могу только наблюдать и, как немой, ничего себе

не говорю, ничего сам не делаю. Почувствовал я ступню,

когда та коснулась твердой глины, и оборачиваюсь. Стоит

охранник на том берегу как вкопанный. Раз — и он по-

свойски на моей стороне. Он-то думал, только церберу

под силу перемещаться в пространстве. Оглядел меня с

ног до головы и командует: работай, чего стоишь! Но его

немало изумило, что я смог доказать силу Сада. Охранник

— он же ничто, бездушная тварь, мыслишка…

На линии затрещало, я перестал слышать Мая, и в ва-

гончике повисла тишина.

Я загрустил от пустоты и одиночества, всплакнул, и из

этой меланхолии меня вывел шипящий из трубки голос

Мая:- Только ты сам молчи, тогда я смогу закончить, ви-

дишь, какая цензура! Так вот, на другой день речка поу-

тихла, и я на лодочке обратно переправился. Но, прича-