18+
Письма без адреса

Объем: 124 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Часть 1. ПИСЬМА БОГУ

Письмо 1. О причинах появления посланий

Здравствуй.

И сколько сложностей сразу возникает! Разумеется, я желаю Тебе здравствовать, но это моё пожелание мгновенно принимает онтологический оттенок. Если очень захотеть, можно усмотреть даже личную заинтересованность. В этом, конечно, есть доля истины, но начать мне хотелось не с этого.

Я даже не знаю, как обращаться к Тебе.

Словом «Бог»? Звучит панибратски и одновременно отстранённо. Каким-либо эпитетом? «Милосердный», «справедливый», «светлый»? Но я не настолько коротко знаком с Тобой, а обстоятельства жизни вынуждают использовать слова, которые могут оказаться несправедливыми. Я даже не знаю Твоего пола, возраста, как Ты выглядишь. Да, это звучит смешно, как если бы спрашивать пол и возраст у времени. Но моему человеческому рассудку необходима картинка. Поэтому не могу понять, как мусульмане довольствуются орнаментами. Хотя, думаю, это честнее.

Поэтому можно я не буду называть Тебя?

Тебе, наверное, интересно, зачем я начал писать эти письма? Но говорят, Ты знаешь всё. Поэтому объяснять я не буду. Я даже подозреваю, что Ты уже знаешь, чтó я буду писать и как. Что ж… В таком случае у тебя было время подумать над ответами. Потому что вопросов будет много.

Нет, нет, не думай, судиться с Тобой, как библейские люди, я не намерен. Во-первых, ссориться не хочется (это всегда плохо кончалось для человека), во-вторых, как судиться с судьёй? В любом случае он лучше знает законы и имеет большой опыт как в законотворчестве, так и в вынесении приговоров. В-третьих, в моей жизни, конкретно в моей биографии, не было случаев, в которых бы я имел серьёзные претензии к Тебе. Наоборот, за многое я благодарен, за все кнуты и за все пряники. Многое было необходимым и полезным, хоть и не всегда вовремя. Так что я просто хотел бы обсудить некоторые тёмные места в Твоей деятельности по отношению ко мне. Тёмные, разумеется, только для меня.

Я не знаю, будешь ли Ты отвечать мне или нет. А если будешь, то в какой форме. Вряд ли тоже в эпистолярной. Поэтому с готовностью к тому, что это будут письма в один конец, я начинаю переписку.

Письмо 2. О выборе

Давай начнём с самого-самого начала?

Несколько десятилетий назад я родился. Это произошло в определённый период времени, в конкретной стране. И даже от конкретных людей. У меня был выбор? Или Ты просто решил, что так будет и всё тут? Неужели Ты думал, нагружая меня набором качеств и свойств, что я буду рад им всем? Всегда ли наследственность делает счастливым? О, да, Ты, конечно, можешь сказать, что я могу работать с «готовым материалом»? Работать-то могу, но с каким успехом? Вытаскивать себя из болота, как делал один полоумный немецкий барон?

И чём виноваты те несчастные дети, у которых с рождения какой-либо катастрофический диагноз? Давай только не будем говорить о вселенской справедливости! Даже у нас, в мире крови и бомбёжек, дети за отцов не отвечают! В чём виноват мой сосед, от рождения живущий (если можно тут употребить это слово?) в инвалидной коляске? И ведь это не моллюски, не кошки, не собаки, — это люди. И они всё осознают. Да, да, можно придумать тысячу объяснений… Например, страдают за свои прошлые жизни. Человеческое, слишком человеческое объяснение. Получается, Ты повторяешься? Нас делают участниками какого-то вечного вселенского марафона, не потрудившись получить согласие?

А вообще имеешь ли Ты отношение ко всему этому? К чему жестокость? Вероятно, я опять мыслю в слишком человеческих категориях. Извини, но я — человек, и таким меня создал именно Ты.

Не кажется ли тебе, что многие Твои поступки самым неизбежным образом ведут к атеизму? Зачем Ты усложняешь нам задачу? В чём виноваты те несчастные дети над Боденским озером? А пятилетний украинский мальчик, недавно умерший от ран? Имеешь ли Ты к этому отношение?!… (далее неразборчиво)

Зачем прячешься и делаешь вид, что Тебя нет?

Или Ты совсем не такой (-ая, -ое, — сам выбери), как мы Тебя представляем? Тогда кто же Ты? Отец? Друг? Безличная сила? Интеллектуальная энергия? Чувствую себя героем сказки, в которой надо было найти то, не знаю, что, и где, тоже непонятно. А ведь потом Ты строго спрашиваешь с нас, почему мы поступаем не так, как Ты хочешь, т е. не так, как надо… Ты скажи точно — как! Да, да… эти оскомину набившие 10 заповедей…. А ты не думал, что они слишком общо сформулированы? Ведь жизнь гораздо сложнее, глубже, разнообразнее этих постулатов.

Даже человеческая мать не отправляет своё дитя в мир, не снабдив — хотя бы на первое время — точными инструкциями.

Итак, к чему я это всё? Человек подобен слепому котёнку, потерявшему маму-кошку: ползает, пищит, падает, голодает. Как возможно выработать независимый, точный взгляд на мир, если человек изначально в плену наследственности и биографии? Если тот самый первый райский житель, человек без предков, умудрился быть изгнанным с позором из небесных кущ, то уж с нас-то какой спрос?

Ты определись, кто мы, люди, для Тебя? И тогда мы определимся, кто Ты для нас.

До встречи.

Письмо 3. О присутствии

Здравствуй.

Извини, в предыдущем письме я, кажется, был излишне резок. Нет, не из страха это говорю. Карающей длани давно уже перестал бояться. Ничем хуже одиночества Ты всё равно наказать не можешь. Вероятно, и нас, людей, из-за того же создал. Представляю: одному жить в огромном пространстве, и не слышать ни голоска в ответ… Носиться туда-сюда… Я бы тоже, наверное, хоть бы кошку или собаку завёл.

А ведь у тебя никогда не бывает ни выходных, ни дня рожденья, ни отпуска. Всё работаешь и работаешь, оберегаешь, следишь за нами (кстати, не противно тебе это делать?). А давай устроим Тебе день рожденья? Конечно, причина глуповата, но если хочешь, придумай свою. Например, миллион лет со дня творения дождя или юбилей с момента зарождения разума в человеке? Впрочем, надо признать, что последующая деятельность человека с момента предполагаемого зарождения в нём разума ставит под сомнение факт этого зарождения…

А, кстати, что Тебе сказал Адам, когда впервые Тебя увидел? «Папа»? «Мама»? Или «Вот это да!»? Как это, должно быть, было хорошо — видеть Тебя всегда, общаться напрямую, без разных посредников. А как Адам мог от Тебя спрятаться в Раю? Ты разве не всеведущ? Как-то даже несерьёзно для Бога — ходить и спрашивать: «Адам, где ты?» Впрочем, ладно, дело прошлое. Это ещё не самое плохое, что смог сделать мой трусоватый предок.

Ты с ним общался напрямую…. И за что ему такая льгота? А потом дело кончилось как-то неудобно, вполне по-человечески. Проблему отцов и детей вовсе не Тургенев открыл. И её последствия мы вынуждены до сих пор испытывать на себе. Может, не было бы всех этих босний и украин, если б Адам отвечал Твоим представлениям об идеальном сыне?

Ты с ним общался напрямую… Конечно, я и теперь постоянно чувствую Твоё присутствие в моей жизни. Помнишь, как Ты мне на Соловках подложил чью-то шапку, когда я признался, что забыл дома свою? А помнишь, как Ты чётко и безболезненно не пустил меня в Германию, потому что там Тобой задумывалось наводнение? А как Ты стоял рядом, когда я ночью молился в комнате на улице Комсомола? Ты многое для меня делаешь, я знаю. Извини, если бываю порой неблагодарен и даже груб <…>.

А сколько счастья было на Соловках, когда я белой ночью ездил на Секирку! Я обливался ледяной водой из колодца, глядел с вершины на архипелаг, бродил по лесам. Волны шумели где-то вдали, но среди деревьев стояла невообразимая тишина, и Ты незримо присутствовал рядом. Конечно, глазами не видно, но чем-то другим это всегда чувствуешь, даже не сердцем, не душой, а каким-то врождённым органом, не забывшим райские кущи. Твоё присутствие всегда ощущается, в шелесте листьев, словах дорогого человека, поступках других людей и т. д. Ты всегда рядом, и это счастье — осознавать это. Хотя порой и стыдно. Но это уже другая история.

До свиданья!

Письмо 4. О государстве и церкви

Здравствуй.

Сегодня мне хочется написать Тебе письмо на серьёзную тему. О взаимоотношениях государства и церкви в России и роли православия в нашей жизни. Конечно, об этом написаны горы книг. С подавляющим большинством я, признаться, не очень знаком. Да и не хочется. В основном это борьба самолюбий и проявления детских комплексов. Выскажу лишь то, что думаю сам.

Сегодня проблема взаимоотношения Добра и Зла выведена из «сферы влияния» православной церкви. Причин тому много. Включая особенности отношения церкви и государства.

Вообще тема «Православная церковь и русское государство» стара, как мир, и бездонна, как Мировой океан. Непростая история взаимоотношения этих двойняшек, но не близнецов занимает, как я уже сказал, множество книг, диссертаций, статей, эссе и проч. Кажется, только ленивый не высказался на эту тему (далее зачеркнуто).

Когда появляется централизованное государство, появляется и церковь. Это закономерно и необходимо. Но в условиях российской действительности эти институты напоминают двух одноногих, которые не могут жить без поддержки друг друга, потому и вынуждены идти в одном направлении. Терпят и идут. Идут и терпят.

Российское государство давно и навсегда превратило церковь в подчинённую организацию. Что бы ни говорили, но государство — Над, церковь — Под. Неужели можно представить сегодня, как монах мирит двух губернаторов? Или как президент перед важным событием едет за благословением к тому же монаху? Сомнительно также, чтоб после закрытия всех церквей в большом городе в нём наступил мгновенный коллапс. Общины, конечно, будут недовольны, особо рьяные братья и сестры пополнят ряды мучеников, но жизнь города не остановится. Прости, но я уверен в этом.

И в отношении с обществом Церковь также вряд ли вернёт тот авторитет, который имела несколько веков назад. Слишком всё изменилось. Попытки патриарха пожурить украинцев и призвать родственные народы к всеобщей любви выглядят даже не как глас вопиющего в пустыне, а как голос диктора в метро, предупреждающий о том, что двери закрываются. Привычно и никому не нужно <…>.

Конечно, конечно, церковь должна высказать свою позицию, но кого это остановит?

Во многом из того, что сказано выше, виновата сама православная церковь и её приверженцы. Тут есть несколько моментов. Сложно представить (вернёмся к историческим параллелям), чтоб в XIV веке пьяный священник в роскошной карете сбил нескольких прихожан. Или чтоб обвинения в педофилии сыпались на служителей церкви, как капли дождя на асфальт. Или чтоб священник назвал всех одиноких женщин не очень литературным словом и потом более высокие церковные чины официально от этого открещивались и т. д. Уничтожения выставок разъярённой православной молодёжью тоже вряд ли могут кого-то пригласить в храм.

Сегодня человеку уже не импонирует тот факт, что за него всё решили. Особенно это актуально в России, после десятилетий советской тоталитарщины. Эти неофитские глупости, при всей «святости» их намерений, загоняют общество обратно, в царство догмы. Многие россияне сегодня хотят думать своей головой, хотя это далеко не всегда благодарное занятие.

Ах, да… Существует ещё один аспект. Сегодня в т.н. духовной жизни у религии появилось слишком много конкурентов. Если раньше это были светские науки и классические искусства (довольно безобидные создания, прямо скажем), и часто церкви удавалось прийти к компромиссу с ними, то теперь речь идёт об интернете и телевидении. Далеко не всегда, в отличие от прежних конкурентов церкви, они «играют» честно. Апелляции к первичным инстинктам чаще всего достигают цели. Ты только включи телевизор и — посыплется… Честное слово, «зоопарк» какой-то <…>.

Новые масштабы коммуникации, давая возможность сравнения, превращают людей либо в убеждённых православных, либо отталкивают от православия навсегда. Как это ни странно, именно эти колоссальные возможности коммуникации приводят к мысли об индивидуальности отношений между Тобой и человеком. Здесь может быть только диалог, а не групповые занятия.

Вообще при взгляде на отношения церкви и общества, церкви и государства в наши дни бросается в глаза разбалансировка всего и вся. Сила «прошлого» православия была в его концентрации, «неразмытости», когда количество православия «снаружи» соответствовало количеству православия «внутри». Всё это находилось в балансе и поддерживало друг друга: с одной стороны, интериоризация для слабых, с другой — проявление, волеизъявление сильных. То есть последние вели за собой и каждый был «на своём месте», способности и возможности каждого были учтены. Православие было позвоночником русской культуры. Сегодня я не уверен, что его не сломали в 1917 году. Где Ты, кстати, тогда был? Неужели где-то в мире было ещё хуже? Хотя ведь Ты всеведущ. Неужели так и задумывал? Но ладно, дело прошлое.

Нет в нынешней русской православной церкви единства, монолитности. Всё — разброд и шатание. Множество случайных людей. Множество ненужных и необдуманных слов. Множество наивных книг. Множество изданий, рассчитанных на людей несведущих или просто недалёких. Основой для спасения души не может быть незнание или врождённая глупость.

Основой, первым толчком в движении по направлению к спасению души, должно быть осознание. Осознание того, что дальше жить по-старому невозможно. Только сам человек может это решить. Именно поэтому спасение души — дело исключительно личное, интимное, биографическое. Вернее, человека и Тебя. И никакой священник, которого я не знаю и который не знает меня, не расскажет мне, что я должен делать и в чём я виноват. Как и везде, здесь необходима индивидуальная работа. А человек в таких случаях обычно загоняется на конвейер.

Сделаем небольшую оговорку о степени возможности этой «индивидуальной» работы. Так или иначе, но человек будет её осуществлять в рамках родной культуры, к тому же имея позади длинный ряд предков. Поэтому образ найденного им Тебя (да, неуклюже звучит) будет обвешан обычаями, страхами, предрассудками, как рождественская ёлка — украшениями. В какой степени этот образ будет соответствовать действительности, а в какой степени он будет соответствовать лишь самому ищущему — большой вопрос. Поэтому необходимо учесть, что «индивидуальность» внутренней работы относительна. Но я уже писал в другом письме.

В России есть места, которые могут помочь ищущему человеку (Ты там часто бываешь, знаю). Они хранят то, что почти утеряно в современном православии, — искренность, чистоту, моральную непримиримость. Любовь, в конце концов. Речь идёт о среде, атмосфере, которая жива в некоторых монастырях, например, Соловецком и Кирилло-Белозерском. Однако большинство таких учреждений, скорее, паразитирует на наследстве, чем занимаются собственным «деланием» (обожаю это слово). Про новоучреждённые церкви и монастыри пока и говорить не приходится. Да Ты и сам всё знаешь <…>.

А закончить это длинное письмо можно следующим (утомил уже Тебя, наверное, да и от дел отвлекаю). Несмотря на все нынешние проблемы, альтернативы у российского общества нет: главной государственной религией может быть только православие (надеюсь, я не оскорбил чьи-либо религиозные чувства, иначе джихада мне не миновать). К тому же незаметный труд десятков провинциальных священников должен когда-нибудь принести плоды. Думаю, что уже приносит. Но пока они не так заметны, как хотелось бы.

Таким получилось это письмо.

До свиданья!

Письмо 5. О моём православии

Здравствуй.

Решил Тебе всё-таки написать о моём «романе» с православием (по-другому это и не назвать), который имел место несколько лет назад. Иначе предыдущее письмо выглядит незаконченным.

Человек, как я думаю, есть на 99% сумма наследственности и личного опыта. Оставшуюся часть занимает в нём некий метафизический момент. Именно он — лучшее в нас и именно он по большей части «отвечает» за какие бы ни было верования, не исключая религиозные.

Однако постараюсь сразу избавиться от Твоих вопросов. Я не воцерковлён до сих пор и вряд ли в ближайшее будущее это произойдёт.

Но обо всём по порядку.

Не могу сказать, что случайно оказался в храме в то зимнее утро. Путь туда по длине приблизительно равнялся списку прочитанных книг. О, это были разные книги! Усиленное занятие своей душой включало в себя чтение философской литературы. После чтения греков и римлян (ближе всех оказались стоики), я перешёл к истории философии Гегеля. Всё это было интересно, мудро, глубоко. Во многом это оказало на меня, как говорится, формирующее воздействие. И всё же мне явно чего-то не хватало. Последним звеном в этой цепи стало простое сопоставление фактов <…>.

И я пришёл в храм.

Было около десяти часов утра. За окном мороз превращал порт в подобие пристани царя Гвидона. Я осмотрелся и занял наблюдательную позицию в уголке, возле железных лесов. Они были похожи на клетку для животных. Постепенно народ заполнял помещение. Как студенты на лекцию, верующие приходили на службу на всём её протяжении. Все были похожи друг на друга. Они улыбались, приветствовали друг друга поцелуями, оживлённо что-то обсуждали. Затем их лица принимали сосредоточенное выражение. Дети были с родителями. Потом много пели, произносили вслух молитвы, вставали на колени, подходили к священнику. Я зорко следил за происходящим. В один момент я даже почувствовал нечто, с чем ранее не сталкивался, и это нечто изменило меня и ведёт до сих пор. Думаю, что без Тебя тут не обошлось. И я очень благодарен Тебе.

Однако позднее впечатления от службы вылились лишь в этнографический интерес. Книги меня привели в храм, книги меня оттуда и вывели. Да, одно время я прилежно посещал службы, читал православную литературу. Сейчас я убеждён, что этого не стоило делать. Я бы сохранил большее доверие к православной Церкви. Я читал книги Иустина Философа, Климента Александрийского и других весьма многочисленных авторов. Попытки верующих «притянуть» исторические факты под свои схемы вполне объяснимы (например, Платон — ученик Моисея), но для меня неприемлемы. Ты знаешь это. Претили постоянные недомолвки, искажения и, выражаясь современным языком, «двойные стандарты». Это стало одной из причин моего расставания с мировоззрением правоверного православного <…>. Другой причиной стал повтор. Постоянный, механический, неизбежный. Использование одних и тех слов, совершение одних и тех же поступков, моделирование всей необъятности жизни под какие-то схемы и т. д. и т. д. (и это в лучшем случае. Что в худшем? Нетерпимость к инакомыслящим). Другими словами, мне, как «подпольному человеку», вместо хрустального дворца подсовывали либо курятник, либо капитальный дом. Ни то, ни другое меня не устраивало.

Что я могу сказать в итоге? Православные службы теперь не посещаю, религиозных книг не читаю, в богословские диспуты не вступаю. Но атеистом, разумеется, не стал. Не мой путь.

До свиданья! Надо ещё почитать сегодня.

Письмо 6. О путешествиях

Здравствуй.

Спешу поделиться радостью: я еду в Минск. Как когда-то писала одна шведская поэтесса, «волшебная музыка странствий увела от родных берегов». Эта же самая мелодия почти выгнала меня из дома лет пятнадцать назад и до сих пор мотает по свету, как бутылку по морским волнам. Но это — счастье. У каждого есть своё понимание счастья. Для меня это — путешествия. Неважно, куда, зачем, на сколько, с кем, главное — ехать. Хотя, конечно, важно, с кем едешь. Мне всегда было интересней путешествовать одному — с собой не скучно. Но всё зависит от цели поездки. Если она развлекательная, то лучше в компании. Если познавательно-творческая, то лучше одному. Больше увидишь и почувствуешь <…>.

Человеку необходимо путешествовать.

Иначе он превращается в хомяка. Сидит в своей норе и думает, что живёт. Порядок в норе становится мерилом порядка в мире, хомячковые принципы начинают распространяться на весь мир (обожаю умные слова: начинают экстраполироваться на весь мир) и т. д.

Лично для меня любая поездка — не только возможность сменить декорации и побыть наедине с собой (это всегда полезно). Это перерыв между разными жизнями. Я возвращаюсь изменившимся, с другими мыслями и настроениями. Как будто старый багаж оставил дома и не пожалел об его исчезновении. Новые импульсы и интересы задают другой вектор развития тому, что является мной. Поэтому когда я уезжаю в поездку (неважно, на два дня или на два года), я навожу порядок среди своих вещей, делаю уборку. Я знаю, что буду другим. Я как бы прощаюсь с одним периодом жизни во имя другого, как бы прощаюсь с собой одним ради себя другого.

В путешествии на всё смотришь иначе. География влияет на восприятие. Взгляд со стороны очень полезен. Можно принимать решения и не бояться ошибиться.

А Тебе путешествовать не надо. Ты — везде. Хотя от этого как-то грустно. Ничего нового. Каждые день и ночь видишь одно и то же, к тому же созданное Тобой, и Ты даже помнишь когда и при каких обстоятельствах. И видишь, как человек (полагающий в своей гордыне, что он — самое любимое творение из числа созданных) разрушает сделанное Тобой. Присвоил себе и разрушает. А Ты ещё пытаешься с ним разговаривать. Я бы так не смог.

Кстати, я тут подумал, что эта страсть к путешествиям — лишь попытка обретения простора, то есть попытка человека расшириться и углубиться до Твоих масштабов; разнообразить ландшафт своего внутреннего мира и, в конечном итоге, это своеобразное подражание Тебе, сознательное или неосознанное приближение.

Кажется, неслучайно многие верующие люди были или стали путешественниками. Можно вспомнить хотя бы Фёдора Конюхова. Сколько морального удовлетворения я испытываю, когда представляю эту картину: одинокая лодка среди океана, в ней человек молится Тебе, ведёт разговор с Тобой. Тишина вокруг, может, даже закат…

Только Ты и он.

Вот где счастье! И никто меня не убедит, что оно — в норе (пусть и называется по-разному). Оно только в путешествии, вечном движении, стремлении.

Ох, уж эта музыка странствий! Сколько о ней написано, сколько людей причисляли себя к композиторам! Всё, побежал собирать рюкзак. Нос уже чувствует запах паровозного угля. Лучший запах на свете.

До встречи.

Письмо 7. О кризисе

Здравствуй.

Ты знаешь, я хотел бы сегодня с Тобой поговорить о кризисе. Нет, не на Украине (Ты, во-первых, и сам всё знаешь, а во-вторых, кризисом всё там происходящее назвать я не могу, это — война, война в самом прямом смысле слова). О кризисе веры хотел бы я поговорить. Это в некотором смысле продолжение предыдущих писем.

Итак, сейчас принято утверждать, что в обществе стран Европы церковь испытывает кризис; в то, что она говорит, якобы, никто не верит. Это утверждается нашим православием. Но я подозреваю, что это просто демарш в сторону конкурирующей организации  <...>.

Во-первых, особого дефицита доверия католичеству я не заметил (сужу по Германии), на мессах всё также полно народу; во-вторых, о подобном же кризисе можно говорить относительно православия. Жизнь большинства людей оно сейчас не определяет (я имею в виду не определяет до конца, внутренне, сущностно, чтоб жизнь людей от него зависела напрямую). Поэтому о некотором охлаждении людей к церкви можно говорить как «у нас», так и «у них». Далее речь пойдёт о вере и человеке в общем.

Я думаю, что Ты не виноват в человеческом равнодушии к церкви. Просто мы в очередной раз убеждаемся, что Ты не такой, каким Тебя представляем. Это, в первую очередь, кризис наших представлений о Тебе, и, как следствие, недооценка Твоей роли в нашей жизни. Нам всегда было удобно и приятно думать, что Ты — добрый, милосердный, заботливый, вездесущий, и любишь нас, как мы любим своих детей, и жизнь напоминает детский сад: вокруг добрые воспитатели, которые и погладят по головке, и почикают по попке, и накормят, и сказочку с добрым концом расскажут. Да, директора не видно, но зато следы его мудрого руководства видны повсюду. Что за чушь! Что за наивность! Ты — справедливый? Возможно. Ты — вездесущий? Не исключено. Но справедливость — часто антоним доброты и милосердия. Не слишком ли мы, исходя лишь из наших представлений, оправдываем Тебя? И нуждаешься ли Ты в этом? Мы удивляемся: как это, откуда столько жестокости и циничности в мире, ведь Ты — добрый? И ищем в панике сотни объяснений. Но это — наша жестокость и наша доброта. У Тебя-то нет таких понятий. Ты — вне всего этого, вне этой «человечинки» <…>.

Откуда мы вообще взяли, что Ты — добрый и милосердный? Из речей доброго человека, которого распяли соплеменники? Эту «удобную» для государства религию не мог пропустить ни один разумный и уважающий себя царь, и вот, пожалуйста, мы теперь удивляемся, отчего это наше понимание Тебя не совпадает с имеющимся в реальности? Ты, наверное, над нами хохочешь порой. Особенно над этим: «Было же около шестого часа дня, и сделалась тьма по всей земле до часа девятого: и померкло солнце, и завеса в храме раздралась по средине». Перфоманс какой-то <…>. Все эти помрачения небес, землетрясения и т. д. Бред. Бред экзальтированных людей. Бред, на который мы теперь и дохнуть не можем, чтоб не оскорбить чьё-нибудь т.н. религиозное чувство. Так вот и живём под Твой хохот. Боясь всего: Тебя, себя, других, и подыскивая «удобные» картинки.

Можно я напишу сейчас прилагательные и разные эпитеты, которые (только на мой взгляд, конечно) отражают Твои свойства? А Ты мне потом скажешь, угадал я или нет? В крайнем случае, позднее (надеюсь, ещё не скоро) сам смогу посмотреть на «оригинал». Итак, Вечный, Всесильный, Вездесущий, Мудрый, Справедливый, обладающий хорошей памятью, умеющий ждать, не-материальный, обладающий чувством юмора, Искренний, Щедрый, Ответственный, Надёжный, Одинокий, умеющий делать сюрпризы.

Но я вообще-то подозреваю, что Ты — Добро и Зло одновременно. В нашем понимании. Мы просто глядим на Тебя с разных сторон. Помнишь ту притчу про слона и мудрецов? Поэтому я могу назвать и другие Твои свойства. Итак, нигде не успевающий, скупой, несправедливый, злой, лукавый, забывчивый, без чувства юмора и т. д.

Смеёшься? Остался только один эпитет: Вечный. Вот с этим не поспоришь, это у Тебя не отнять <…>.

Ты знаешь, я опасался поначалу, что напишу нечто подобное кафкианскому «Письму отцу». Там есть много верного, однако и слишком много от психиатрии. Но потом я понял, что ничего подобного не получается. Прежде всего потому, что Ты ещё не определён для меня в достаточной степени. Твоё поведение не мужское и не женское, вернее — нет: оно и мужское, и женское. Вероятно, поэтому так долго господствовало многобожие, даже христианство «расщепило» Тебя на еврейскую семью, на Троицу (а про святых с собачьими головами и говорить не хочется). И это всё из-за того, что Ты — разный, всегда многообразен, и человеку очень трудно «уловить» Тебя. Хотя порой логика в Твоих поступках всё же просматривается.

До встречи.

Письмо 8. О неизбежности

Здравствуй.

Никак не могу стереть из памяти случай, который произошёл в далёком детстве. Почему я о нём вспоминаю именно сейчас? Он стал началом моих вопросов и даже претензий к Тебе.

Моя тётя неожиданно (и в довольно молодом возрасте) заболела некой нервной болезнью, которая не только сделала её инвалидом, но и приковала к постели. У тёти было двое сыновей и муж. Казалось бы, обычная семья. Но домашние были поглощены своими интересами и поэтому оставили мать (и жену) один на один с болезнью. Своими поступками они даже усугубляли ситуацию: старший сын находился в розыске, младший уверенно шёл по его стопам, а муж… Муж так и не повзрослел — мышление его осталось на уровне деревенского хулигана. Позднее, когда болезнь жены приняла угрожающие формы, он поселил в доме любовницу. Совершенно открыто «списав со счетов» жену, он привёл другую женщину. Поступок чистейшей гнусности.

Так они и жили втроём (сыновья, состоя в т.н. гражданском браке, обитали в других районах города).

Время от времени тётю забирали сестры, среди которых была моя мама. Несколько месяцев тяжело больная жила у нас, в нашей семье. Её кровать стояла в моей комнате.

Однажды среди ночи я услышал жаркую молитву тёти. Заливаясь слезами, она шёпотом просила Тебя о возвращении ей здоровья. И это были не заученно-«деревянные» слова, которые Ты часто слышишь от опытных верующих, нет, — эти фразы шли от чистого сердца, они были настолько искренними, что могли растопить лёд. Тётя думала, что я сплю и раскрывала душу перед старинной иконой.

Ты не помог — через несколько месяцев она умерла. Старшего сына где-то убили, младший, кажется, образумился, и несколько раз приезжал на могилу матери. Папаша выгнал его на улицу, чтоб выгодно продать квартиру, и исчез с деньгами. Такова история этой семьи.

И теперь я думаю: неужели Ты не мог поступить иначе? Неужели Ты не мог вернуть ей здоровье? И неужели бы Вселенная остановилась, если бы тётя выздоровела? Так ли уж неизбежно и неотвратимо было Твоё решение? А ведь тётя была хорошим человеком.

За что ей это всё?

Впрочем, я сейчас, вероятно, сам демонстрирую ту «человечинку», о которой писал выше.

До встречи.

Письмо 9. Об относительности

Здравствуй.

Я уж, наверное, измучил Тебя своими словоизлияниями. Конечно, они могут Тебе казаться бредом и наивностью неокрепшего котёнка. Сегодня я хочу написать нечто, что может Тебе не очень понравиться. Но я надеюсь на понимание и терпение. Наказать Ты меня всегда успеешь. Умные римляне говорили: «Юпитер, ты гневаешься? Значит, ты неправ». Это мне придаёт смелости в своих вопросах. К тому же я, скорее, Твой адвокат, чем прокурор. Сам обманываться рад.

Долгое время меня мучила одна мысль, а именно: насколько в религии велик элемент её земного происхождения? Ведь это страшное дело. Этот элемент может объяснить всё или превратить человека в атеиста. Каждое человеческое представление о Тебе, если поставить его на фон Космоса, Вселенной, становится смехотворным. Смешно думать, например, что Бог-Отец каждый раз посылает Христа на какую-нибудь планету пострадать на кресте и искупить грехи жителей этой планеты. А при казни Христа на каждой планете небо темнело и земля сотрясалась.

Даже в земных масштабах некоторые моменты религии звучат забавно. Как убедить жителей Крайнего Севера, что Бог каждый день им даёт хлеб насущный? Ведь они не знают, что такое хлеб? Специально для них изменить молитву: «рыбу насущную даждь нам днесь»? Много, слишком много возникает подобных вопросов.

Я уж не говорю о постоянных несоответствиях, недомолвках, многочисленных «белых нитях» в превозносимой всеми христианскими верующими книге — Библии. Ведь это лишь перевод и где поэтому — естественным образом — возможны разные толкования и разночтения. Этот сборник создавался в разные времена и разными людьми, произведения прошли жёсткий отбор. В связи с этим вспоминается одна история. Как-то раз я попросил одну знакомую (обитательницу православной вселенной) взять мне несколько книг в городской библиотеке. На следующий день мне были принесены лишь избранные книги, остальные не прошли цензуру со стороны моей знакомой. Возвращаясь к Библии, можно ещё сказать, что переносить сознание людей того времени и связанные с ним поступки в наш век и требовать чего-то в соответствии с ними по меньшей мере забавно.

Ты будешь смеяться, но в итоге от Тебя истинного мало что остаётся. Где появляется более или менее развитое сознание, там автоматически появляются религиозные представления, тысячи и сотни правд. Разумеется, это не говорит о том, что Тебя нет. Просто наши земные представления, инспирированные земными реалиями, неизбежно затемняют Твой облик. Ориентироваться в этом хаосе крайне трудно. Приходится сотни вещей просто принимать на веру и говорить себе: «Верую, потому что абсурдно». Не всегда это приятно. Хочется большей ясности и чёткости даже в этих вопросах.

Надеюсь, что я Тебя не обидел.

До встречи.

Часть 2. ПИСЬМА ЖЕНЕ

Письмо 1. О монахе-отшельнике

Странно здороваться с человеком, с которым и так ведёшь постоянный внутренний диалог, тем не менее,


Здравствуй, Энн!

Получил твоё письмо. Как будто себя прочитал. Так и есть. У меня примерно такая же ситуация во внутренней жизни, с одним исключением: мосты сжигать не пришлось, они сами разрушились. И отступать поэтому некуда.

Говорят, что на руинах старого города легче построить новый. Но этот будет город на прежнем основании, что чревато новыми руинами. Поэтому — гори всё синим пламенем, всё то, что с таким трудом создавалось на протяжении восьми лет. Грустно, что всё это было бесплодно. Не хочется даже малейшего приближения к минувшему. Сейчас, с расстояния нескольких лет, видишь, что всё изначально было обречено, что оно лишь затемнялось, затушевывалось, смягчалось обстоятельствами, страстью, самообманом.

Неужели и тут должна господствовать трезвость, рассудочность, — расчёт? Ведь жизнь тогда казалась совсем не такой, какой она была на самом деле… То есть, «а был ли мальчик?» Что чувствовалось как счастье, было ли таковым? Был ли я самим собой? Не было ли это сеном для осла (в Испании есть обычай: если осёл заупрямился и не идёт вперед, ему подвешивают морковку перед мордой, он тянется за ней и двигается в нужном направлении, и — alles in Ordnung)?

В итоге я опять оказался «голым», хоть и обогащённым некоторым опытом. Печальным опытом.

Про монаха-отшельника — так и есть. Создал себе келейку и живу в ней, поэтому вокруг меня никого нет. Вернее, рядом со мной. Нет Человека, людей-то много. А про просветлённость ты, конечно, погорячилась… Я ж не Будда, — простой уральский парень. И суета мира меня тоже касается. Ещё как… Но приятно за такую характеристику, спасибо (видишь, какой я суетный?).

Сегодня я буду краток. Боюсь отпустить ручку в свободный полёт и напрячь твои зрение и мозги. Мне в этом смысле нельзя потакать. По интеллигентской привычке начну учительствовать и проповедовать, думая, что кому-то это надо и кому-то поможет. Как тот Франциск перед птицами. В итоге, как обычно, добьюсь обожествления и отчуждения. Как всегда… Посему буду заканчивать. Аминь.

Г.А.

P.S. Аллергия действительно на окружающую действительность. Ты, вероятно, права.

Письмо 2. О Соловках

Здравствуй, дорогая Энн!

1. Лежу на ветхом мостике около Сергиевского скита на о. Большая Муксалма и пишу тебе эти строки. В некотором смысле, место это можно назвать краем Ойкумены, ибо возможность встретить здесь человека практически сведена к нулю.

Птицы меня не боятся.

Я не чувствую на Соловках хронических одиночества и безысходности. Недавно понял, отчего это происходит. Природа здесь такова, что я как бы присоединяюсь к общему хору безысходности и одиночества. И таким парадоксальным образом становлюсь частью целого.

Природа здесь существует сама по себе, без человека она вполне представима. Этакий рай до того божьего акта творения, в результате которого мир получил своего разрушителя и осквернителя (то бишь человека; заметь, где человек, там нагажено во всех смыслах). Здесь яснее других мест на Земле чувствуешь, что человек — вовсе не царь природы. Он — очередной лже-Дмитрий, самозванец. Тут как бы нет времени. Разумеется, в посёлке есть изменения: новый дом построили, старый снесли etc., но стоит выйти за пределы посёлка, — всё, время остановилось.

Вечность в чистом виде.

Смотрю на облака, лёжа на спине. По красоте они сравнимы с вологодскими. Фамилия моя происходит из Вологодской губернии, может быть, поэтому меня всегда так тянет на Русский Север? В XVIII веке тысячи людей оттуда бежали на Урал. Хотя нет, не бежали, а приходили. Бежали из центральных губерний. На Русском Севере не было крепостного права, в отличие от Центра.

Итак, облака. Белые, перистые, напоминающие шкуру дракона, с которым нехорошо поступали герои многих народов. Облака не двигаются, словно приклеенные. Вообще им свойственно позёрство. Они любят быть не просто облаками, а сюжетом стихотворения, например. Такова их особенность.

А я уже собираюсь обратно, к монастырю.

Мой «железный конь» отдохнул. Хотя по тому, как он себя сегодня вёл, ему более пристало звание «железного козла». Вечереет. Джинсы высохли и стали «деревянными». Когда я собирался, в спешке забыл переодеть джинсы на более дырявые штаны. И вот первых больше со мною нет, не подлежат даже приблизительной реконструкции, ибо дорога на Муксалму — запоминающаяся песня, из которой ни слова не выкинешь. Джинсы, выдержавшие киевскую горилку, стамбульский чай, стокгольмский капучино, не вынесли местных природных условий. Пали жертвой моей несобранности.

2. Сегодня второй день моей поездки. Утро. За окном — бледный мир, состоящий из туч, моря и пожухлой зелени. Мёртвая тишина. А в Петербурге сейчас — рабочее утро: треск, шум, вонь, мат (всё же — культурная столица). Здесь этого нет. И слава Богу. Здесь я один и никто от меня ничего не ждёт. Как у Бродского: «как хорошо, что на земле меня никто любить до смерти не обязан» (кажется, неточно, но смысл сохранил). Впереди — чай в немилосердно остывшей за ночь комнате и путь на Секирную гору. В годы СЛОН там находился женский штрафной изолятор. Прекрасны сии места, да смертью пахнут. До вечера, прекрасная Энн.

…Провёл чудный день вдали от посёлка. На велосипеде уехал далеко-далеко. Так далеко я, кажется, на Соловках ещё никогда не заезжал. Обнаружил невероятные места. Их совершенство ещё более подчёркивалось полным отсутствием людей. Как всегда. Представь: зеркальная гладь озера, в которой отражаются тучи; птицы, беззвучно летящие над водой; жёлто-красная листва деревьев и — надмирный покой. Тишина. Страшная тишина. Вокруг, под ногами, — море черники и грибов. Мшистые валуны фланкируют общий пейзаж.

Я долго сидел на берегу. Мысли в голове ползали, как тараканы в гнилой крестьянской избе. Но потом стало легко-легко, я даже немного начал любить людей.

Секирная гора совершенно «убила», и это «убийство» началось ещё с посёлка. Церковные власти используют труд строителей из Средней Азии (вероятно, в погоне за дешевизной, как и светские правители). Я ничего не имею против граждан Средней Азии, но не здесь. Поднимаюсь к вершине Секирки, роса блестит на листьях, в тишине ветер качает ветвями елей, и вдруг слышу таджикскую речь. Какой-то узкоглазый гражданин, сидя на деревянной лавочке у могилы, рядом с которой указано «25 человек», преспокойно разговаривает по сотовому телефону! Это было подобно страшному сну.

Завтра по плану идти пешком в леса с рюкзаком, полным одежды и еды, на весь день. Почему пешком? Потому что некая часть моего тела наотрез отказывается садиться на велосипед в ближайшее время. Пусть — зато все леса и озёра будут принадлежать мне. Смогу хоть песни петь…

Г.А., Соловки.

Письмо 3. Об острове

Здравствуй, здравствуй, дорогая Энн!

Как обещал тебе, расскажу о своём острове. Сейчас поздний вечер. Ты уже спишь, а я разговариваю с тобой. Такие преимущества дарят отечественные просторы. Здесь страшно похолодало, пальцы слушаются не идеально, поэтому заранее прошу прощения за почерк, который типичен не для искусствоведов, а для престарелых эскулапов.

Строго говоря, это и остров и полуостров. Сегодня он стал полуостровом, а когда вода в море поднимется, он опять станет островом. Люди там бывают редко, из всех следов их жизнедеятельности я обнаружил только несколько пластмассовых бутылок, по возрасту годящихся мне в бабушки. Поседевший от впечатлений маяк лежит на боку всем своим скелетом. Видимо, это всё, что связывает остров с человечеством. По форме он напоминает корабль, снизу — валуны, а верх покрыт очень мягким мхом, весьма пригодным для долгого лежания. Я сделал уборку на острове и почувствовал себя Адамом.

Остров необычайный.

Он находится как бы внутри основной «флотилии» островов и является их флагманом. Впереди него — только море, необъятное Белое море. Забыл упомянуть, что на острове находится камень подозрительно правильной формы. Вообще это место идеально подходит для языческого капища. Возможно, оно там и было в древности, пока не пришли христиане и с помощью ангелов не прогнали аборигенов.

Заметил, что при описании Соловков слово «вечность» — одно из самых частых. И это справедливо. Здесь действительно происходит, на мой взгляд, соединение, пересечение Временного и Вечного. Неслучайно на соловецких островах обнаружено множество древних лабиринтов, капищ, «календарей» и т. д. Вообще Соловки раньше называли (у древних народов) Островом мёртвых. В этом жутком названии скрыта изрядная доля истины. Время течёт здесь иначе. Здесь многое иначе. Почти нет лишнего, случайного. И люди совершенно другие. Да, многие — алкоголики. Но у них есть причина: страшная безысходность и порождаемая ей тоска сквозят здесь во всём. Берёзы толщиной с мизинец стелются по земле, огромные валуны как могильные камни усеивают леса и берега озёр.

Но, вместе с тем, это место прекрасно. И это совершенно не мирское, не светское место: только с 1920-х годов на островах начали жить семейным укладом, до этого были только монашествующие и «сочувствующие» им. Надо было так и оставить. Это идеальное место для созерцания, рай для интровертов. Идёшь, бывало, по лесу, видишь: один молится под деревом, другой застыл в задумчивости у озера.

Однажды, в этот раз уже, я ездил в Сергиевский скит, от посёлка это 10 километров по катастрофической дороге (то я на велосипеде, то он на мне). Пустынный, далёкий скит. Там, на поваленном дереве, сидел монах и о чём-то думал. Мы поздоровались и я проехал мимо. Когда через несколько часов я двигался обратно, он сидел в той же позе и так же думал. Я уверен, что и много позже он будет размышлять, сидя на поваленном дереве.

Кстати, когда я ехал с Секирной горы, встретил человека, который размахивал руками и во всё горло орал псалмы Давида. Необычайное место. Здесь всё иначе.

Но оно как воронка: вовремя не уедешь — останешься.

Мне очень хочется показать тебе свой остров. Интересно, что ты почувствуешь. Я как-то остерегаюсь употреблять слова «энергетика», «биополе», «аура», «карма» и прочие подобные, но здесь действительно что-то чувствуешь. Хотя, признаться, я — человек восприимчивый. Например, я не выношу часов, громко тикающих в комнате. Они меня сбивают с мысли.

Завтра вечером я постараюсь отплыть с Соловков. Ещё не знаю, где я буду ночевать в Кеми. Но уплывать надо — как писал выше, затянет. К тому же в Петербурге меня ждёт множество дел. На островах я нашёл, что искал: Соловки в очередной раз восстановили равновесие. Это место — альтернатива тому, что я обычно вижу вокруг, и оно делает относительными многие ценности нынешней цивилизации. Слава Богу.

Слава Богу, что городская действительность — это ещё не весь мир. Еще Д. С. Лихачёв писал, что возрождение России начнется с Севера. Возможно, так оно и есть. Здесь очень сурово, но именно эта суровость отсекает лишнее, гадкое, наносное, воспитывает душу и тело. И мои ориентиры вернулись на прежнее место. И пальцы согрелись, и почерк стал чуть лучше.

Г.А., Соловки.

Письмо 4. Об Исааке Бабеле

Здравствуй.

Сейчас раннее утро, сизый рассвет робко стучится в двери моей комнаты. Незримые вороны разносят по крышам свой беспричинный крик. Светает. Я начитался И. Бабеля и стеклянным взором смотрю на изображение Соловецкого монастыря, висящее на стене напротив стола. Там сейчас ещё темно, влажно и очень холодно. Хозяйка пошла к колодцу за водой; глядя на бухту Благополучия, она думает, насколько жарко натопить мою печь. Суровый край укоризненно глядит на меня со стены: слишком много мгновений я трачу на ламентации по поводу безысходности, слишком много сил исчезает нерастраченными на полезные дела. Время, отчеканивая секунды, пропадает втуне…

Бабель гениален. Его рассказы занозой застревают в мыслях, оставляют во рту острый привкус Одессы. Язык его подобен жаркому крымскому солнцу, рассыпавшему свои лучи по пыльным одесским мостовым. Он перемешан с местным юмором, говором, мироощущением, настоен на солёном смехе портовых рабочих и иностранных моряков. Блестящими брызгами рассыпан он на поле отечественной литературы. Таков Бабель.

Моя хозяйка натопила печь и сердито разговаривает с молодой кошкой, в очередной раз принесшей плоды общения с местными котами. Пеняя ей на безнравственность, она ласково гладит её большими тёплыми ладонями по пушистым бокам. Та млеет от восторга и чуть слышно мурлыкает. Мир для неё прекрасен, от полноты жизни она даже чуть прикусывает хозяйкину руку. Но та не замечает: муж-рыбак перед выходом в море надел не ту куртку. Это доставляет ей страдания: промёрзнет до самой сути.

До чего же унылое начало дня!…

Одно время у меня было ощущение, что начинается новый этап жизни, в котором будет меньше пустоты и ненужности… После защиты диссертации я даже хотел взять ребенка из детского дома, коли своих детей нет… Будем жить вдвоём с ним и глядеть на мир зелёными глазами. Я буду учить его языкам, играть с ним в футбол, а он будет учить меня любить мир и понимать простейшие вещи: почему небо голубое, почему воздух весной пахнет цветами, почему море такое огромное. Так и будем воспитывать друг друга.

Г.А., Санкт-Петербург.

Письмо 5. Об иллюзиях

Добрый день, Анна!

Ты знаешь, когда я езжу в монастыри, я уже хорошо знаю, что там увижу. Большинство монастырей — музеи. Опасаюсь заходить в действующие «организации», так как возможность встретить там людей «с горящими взорами» очень велика.

Фанатиков и просто зацикленных людей я не люблю.

Но, к счастью, даже в монастыре-музее сохраняется аура, атмосфера (не знаю, как это выразить — не так уж велик и могуч мой русский язык). Про это я тебе рассказывал. Кроме того, духовность сегодня зачастую пребывает не в людях, одетых в чёрные одежды и носящих кресты на груди. Я много раз видел прозорливых старцев в облике учёных или врачей, или педагогов и т. д. Если ты имеешь в виду конкретный образ, например, как старец Зосима, то — нет, таких я не встречал.

Впрочем, однажды в Стамбуле, я видел толпу мусульман, сидящих вокруг древнего старика. Это был фантастический старик! Он был одет в белоснежные длинные одежды, на голове — чалма (так это у них называется?), борода доходила до колен. Старец что-то медленно и внушительно говорил. Люди слушали, затаив дыхание. Этот старик теперь всегда у меня перед глазами.

Я думаю, что люди, о которых ты спрашивала, не на виду. Они творят «внутреннее», а не «внешнее». Результаты этой тяжёлой работы станут видны значительно позже. Истинное, как известно, быстро не делается. И их работа гораздо более ценна, чем деятельность тех — не побоюсь этого слова — чуваков, которых нам назойливо предлагает телевидение.

И последнее на эту тему. Полагаю, что многие из нас в определённые моменты жизни становятся «прозорливыми старцами». Потом это просветление исчезает под влиянием различных обстоятельств, но всегда может возвратиться. «Настоящим» прозорливым старцам удаётся всегда удерживать себя, свою душу, в таком состоянии. И в этом их подвиг.

Теперь о другом.

Я тоже склонен к иллюзиям. А кто не склонен? Жизнь, как известно, — только представление о ней. Что там, за «ширмой», никто не знает. Может, ничего и нет. Интересно узнать, когда помру, кто из нас окажется в дураках? Атеисты или верующие? Мусульмане или православные? Думаю, или все, или никто.

Повторю: я тоже живу иллюзиями, перехожу от одной к другой. Ненавижу практичное, полезное, выгодное. Неужели я стану лучше, воспользовавшись скидками в магазине? Всё это творит условия, а не суть. Например, купил хлеб, съел, прожил два дня (условие), а для чего прожил (суть)? Большинство наших поступков творит условия, а не суть; просто облегчает «внешность» существования. Как же я не люблю молодых людей с пивными животиками, нависающими на барсеточки, и их бодрые разговорчики про скидочки!!

Трудности воспитывают.

За окном гадкое петербургское лето: холод, дождь, ветер. Помню фразу хозяйки из Кириллова (когда-то я часто ездил в Вологодскую область): «Вот июль пройдёт и капец». У нас та же песня…

Г.А., Санкт-Петербург.

Письмо 6. Штрихи к автопортрету

Здравствуй, Аня!

Я много раз думал, что заставляет человека в наше компьютерное время брать в руки бумагу и перо. Это уже не простой обмен новостями, ведь для этого служат теперь различные более или менее хитроумные штучки, изобретённые ленивым человечеством. Следовательно, бумага и перо имеют какое-то другое значение, так сказать, над-значение.

Что касается меня, то эти эпистолярные упражнения можно сравнить с сигналами космического корабля, посылаемыми в далёкие-предалёкие миры в надежде получить ответ. Или — лучше — с запиской в бутылке, которую бросает в море человек, гибнущий от одиночества на необитаемом острове. Авось кто-нибудь такой же ответит или приплывёт. Ведь я, хоть и живу в огромном городе, пребываю в вакууме, пустоте, полной Ничего. Не знаю причин появления этого Ничего. Хочется, конечно, думать (и самолюбие радостно с этим соглашается), что на вершинах никогда не бывает людно. Да только вершин никаких нет. Но это не упрощает, а, наоборот, усложняет дело.

Постоянная рефлексия убеждает в том, насколько сложны некоторые люди. Во мне как будто несколько Вселенных, из которых в конкретный момент времени актуальна только одна. Но хуже всего то, что в неактуальных Вселенных тоже идёт движение, и я часто не нахожу на месте того состояния, что оставил когда-то. Понимаешь? Чуть подольше подумаешь, чуть выше выглянешь из потока обывательщины, и становится страшно. Ведь деятельность моя есть ширма, которой я старательно прикрываю весь ужас существования, его бесцельность, безысходность, неразумность.

В человечестве я не вижу абсолютно никакого развития.

Несмотря на явления христов, будд, мохаммедов, красивым женщинам всё также страшно выходить на улицу по вечерам; приходящие в музей поражают отсутствием малейших представлений об истории и искусстве страны, в которой живут; давно побившая все рекорды безграмотность нагло ухмыляется с объявлений, реклам, — да что уж говорить! — страниц серьёзных журналов. Профанация всего и вся, размывание каких бы то ни было духовных ценностей. Про падение моральных устоев, часто путаемых со свободой (на западный манер), и говорить нечего.

Кстати, показательно это совпадение безграмотности (о да, мы — высокотехнологичная ядерная держава!) и падения нравов. Рука об руку ходят. В таком случае наши эпистолярные упражнения приобретают значение попытки остаться людьми.

Один умный грек сказал, что жизнь похожа на Олимпийские игры: одни участвуют в забегах, другие за этим наблюдают, третьи продают прохладительные напитки. Себя я отношу ко вторым, я — наблюдатель. При этом в наследство от отца мне достался идеализм (не в строго философском смысле), от мамы — максимализм (как черта характера), и — венец всего — как результат наблюдений за окружающей действительностью — пессимизм, скептицизм и ожидание худшего от каких-либо отношений с людьми. Последнее не раз выручало и наполняло благодарностью тому необитаемому острову, о котором я писал выше. Такую гремучую смесь представляет из себя Ваш покорный слуга. При этом я не учитываю ряда «приобретённых явлений».

И что же имеем в итоге?

Любимые поэты: В. Щировский и И. Бродский; любимые писатели: В. Набоков, И. Бабель, А. Платонов; любимые композиторы: П. Чайковский, В. А. Моцарт, А. Григ; любимые места на земле: Соловки и Великий Новгород.

Идеализм привёл к неумению распоряжаться деньгами, странным отношениям к вещам, вообще к материальности. Мы не любим друг друга. Он же привёл, как это ни странно, к обострённому желанию самостоятельности, независимости…

Кстати, именно Санкт-Петербург сделал меня более закрытым человеком. Гранитный город плодит гранитных людей. Кажется, я уже достаточно наговорил о себе. Ты просила мой автопортрет, вот он.

Г.А., Санкт-Петербург.

Письмо 7. О критериях и терминах

Привет, дорогая Энн!

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.