Бесплатный фрагмент - Петр Машеров: падение вверх

Даниле Жуковскому с благодарностью.

Выражаю также огромную признательность всем тем, кто дружески и совершенно бескорыстно помогал мне в создании этой книги:

Андрею Ксензову, Алексею Бояровичу,

Алене Аземше, Наталье Крапивенцевой,

Вячеславу Подтеробкину, Галине Альтшулер,

Сергею Фролову, Эдуарду Леуськову.

Ваши помощь, критика, советы и подсказки бесценны.

---

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

КЛАН МАШЕРО

Мирон Машеро — отец Петра

Дарья Машеро (ва) (в девичестве Ляховская) — мать Петра

Матрена Машеро (в замужестве Врагова) — старшая сестра Петра

Павел Машеро (в) — старший брат Петра, генерал-майор Советской Армии

Петр Машеро (в) — первый секретарь ЦК КПБ, он же Дубняк (партизанское прозвище)

Ольга Машеро (ва) (в замужестве Пронько) — младшая сестра Петра

Полина Машерова (в девичестве Галанова) — жена Петра

Наталья Машерова — старшая дочь Петра

ПРЕДСТАВИТЕЛИ ВЛАСТИ

Варфоломей Лапенко — первый секретарь Россонского подпольного райкома КПБ

Ефрем Василевич — председатель Россонского райисполкома, впоследствии первый секретарь Россонского подпольного райкома КПБ

Давид Задов — первый секретарь Россонского райкома комсомола

Василий Рогач — завуч Горбачевской школы Россонского района, позже бургомистр Россон

Иван Стулов — первый секретарь Витебского подпольного обкома КПБ

Пантелеймон Пономаренко — один из руководителей БССР и СССР, первый секретарь ЦК КПБ, руководитель Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД), председатель правительства БССР, зампред Совета Министров СССР

Петр Калинин — второй секретарь ЦК КПБ, руководитель Белорусского штаба партизанского движения (БШПД)

Иван Климов — первый секретарь Вилейского подпольного обкома партии, впоследствии заместитель председателя правительства БССР, заместитель председателя Верховного Совета БССР

Николай Патоличев — один из руководителей БССР и СССР, первый секретарь ЦК КПБ, впоследствии министр внешней торговли СССР

Кирилл Мазуров — один из руководителей БССР и СССР, первый секретарь ЦК ЛКСМБ, председатель правительства БССР, предшественник Петра Машерова в должности первого секретаря ЦК КПБ, первый заместитель председателя Совета Министров СССР

Тихон Киселев — один из руководителей БССР и СССР, председатель правительства БССР, преемник Петра Машерова в должности первого секретаря ЦК КПБ

Леонид Брежнев — генеральный секретарь ЦК КПСС, председатель Президиума Верховного Совета СССР

Михаил Суслов — один из руководителей СССР, секретарь ЦК КПСС по идеологии

Михаил Зимянин — один из руководителей БССР и СССР, первый секретарь ЦК ЛКСМБ, секретарь ЦК КПСС

Лаврентий Цанава — министр госбезопасности БССР

Эдуард Нордман — генерал КГБ

Василий Шарапов — председатель Мингорисполкома, затем министр строительства и эксплуатации автомобильных дорог БССР

Александр Кузьмин — секретарь ЦК КПБ по идеологии

ПАРТИЗАНЫ

Сергей Петровский — заведующий парткабинетом в Россонах, затем учитель Россонской школы, позже заместитель командира в партизанском отряде Дубняка (имени Щорса)

Николай Гигилев — комиссар партизанского отряда Дубняка (имени Щорса)

Петр Гигилев — начальник штаба партизанского отряда Дубняка (имени Щорса)

Владимир Шуцкий — командир партизанского отряда Дубняка (имени Щорса) после Петра Машерова

Геннадий Ланевский — начальник штаба партизанского отряда Дубняка (имени Щорса) после Петра Гигелева

Владимир Хомченовский — заместитель командира по разведке в отряде Дубняка (имени Щорса), Герой Советского Союза (посмертно, 1965)

Евгений Зайцев — партизан отряда Дубняка (имени Щорса), впоследствии личный водитель Петра Машерова, погиб в автокатастрофе вместе с Машеровым

Андрей Петраков — капитан Красной армии, командир 17-го спецотряда Калининского фронта, впоследствии командир партизанской бригады «За Советскую Белоруссию», куда входили отряд Дубняка (имени Щорса) и Сергеевский отряд

Александр Романов — комиссар 17-го спецотряда Калининского фронта, впоследствии командир партизанской бригады «За Советскую Белоруссию» (переименована в 1943 году в бригаду имени К. К. Рокоссовского)

Разитдин Инсафутдинов — комиссар партизанского отряда имени Сергея (Сергеевского отряда)

АВТОРЫ, ПРОСЛАВЛЯЮЩИЕ ПЕТРА МАШЕРОВА

Петрусь Бровка, Иван Шамякин, Станислав Аслезов, Николай Масолов, Славомир Антонович, Владимир Якутов, Заир Азгур, Ольга Пронько, Владимир Величко, Эдуард Нордман, Наталья Машерова, Вячеслав Кебич, Виктор Шевелухо

---

АВТОРЫ, КРИТИЧЕСКИ ОЦЕНИВАЮЩИЕ

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПЕТРА МАШЕРОВА

Владимир Короткевич, Василь Быков, Янка Брыль, Александр Симуров, Алесь Петрашкевич, Аркадий Толстик, Борис Клейн, Василий Шарапов

АВТОРЫ, ОТРИЦАТЕЛЬНО ОЦЕНИВАЮЩИЕ

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПЕТРА МАШЕРОВА

Андрей Короленко

---

Про этого неординарного человека

написано немало, но образ его, как мне

кажется, еще не раскрыт, не создан.

А. Петрашкевич

Трудясь над воспоминаниями, автор

всегда берет героев из жизни.

Могут сказать: так проще, чем

выдумывать героев, а следовательно,

и легче.

А. Громыко

Вместо предисловия

Уходят правители, исчезают страны, меняются эпохи, а память остается. С момента гибели Петра Машерова в автокатастрофе 4 октября 1980 года прошло почти сорок лет. Однако интерес к его личности по-прежнему не угасает. О нем говорят на кухне, пишут книги, снимают телепередачи. И всякий раз, вспоминая этого человека, непременно дают оценки. Разные. Порой хвалебные, а порой весьма жесткие. Трус, сдавшийся врагу. Предатель, ставший героем. Коммунист, поправший устав партии. Сын врага народа, покоривший вершину власти. Ярый сталинист. Лидер, объединивший нацию. Идеал руководителя. Партизанский маршал, а на самом деле лейтенант Красной армии. Разброс мнений на любой вкус. И все об одном человеке — Петре Машерове.

И так было всегда. Еще В. Короткевич в знаменитом очерке «Зямля пад белымі крыламі» поведал якобы давнюю ироничную легенду:

Делил Бог землю. Понравились ему белорусы, потому одарил их щедро. А святой Николай удивляется: «Ты же рай им создал!» Тогда спохватился Бог: «Хорошо, земля пусть будет рай. А чтоб раем этим вы не кичились, дам я вам худшее во всем мире начальство».

Думается, эта художественная выдумка великого мастера пера и большого знатока истории касается непосредственно Петра Машерова, который в то время занимал самый высокий пост в Белоруссии. Кого еще мог подразумевать В. Короткевич в конце 70-х годов прошлого века? Кстати, многие убеждены, что легенда эта, к превеликому сожалению, весьма актуальна и сегодня…

Однако, несмотря ни на что, у Машерова особое место в истории Белоруссии советского периода, можно даже сказать, уникальное. И причин тому несколько.

Во-первых, Петр Машеров — единственный из коммунистических лидеров, кто возглавлял Коммунистическую партию Белоруссии на протяжении весьма длительного периода — с 30 марта 1965-го по 4 октября 1980 года. Более пятнадцати лет он находился на вершине партийной власти — чуть меньше, чем генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев, который правил в СССР с 1964-го по 1982 год.

Во-вторых, на те годы выпал период относительного экономического благополучия. Именно тогда в СССР в целом и в БССР в частности сумели уйти от послевоенной разрухи и нищеты. Еще живы поколения людей, которые хорошо помнят те времена.

В-третьих, немало белорусов симпатизировали Машерову. В советский период политических деятелей было принято славословить. Их почитали. Их боялись. Но любили разве что по разнарядке. Машеров был редким исключением. И доказательством тому стала его смерть. С глубочайшей неподдельной скорбью провожали белорусы в последний путь своего земляка. Его похороны превратились в демонстрацию уважения и любви. Вряд ли кто-то еще из лидеров той эпохи мог рассчитывать на такие искренние чувства со стороны простых людей.

Итак, налицо противоборство мнений. На одной чаше весов мнение лучшего писателя Беларуси, на другой — мнение народа. Есть много аргументов за и против обеих точек зрения. Например, Томас Манн как-то заметил, что «смерть — это довод, побивающий любые возражения». Этот аргумент можно отнести в пользу мнения простого люда.

Бесспорно, любая человеческая смерть, даже если она обусловлена естественными причинами, — трагедия: каждый человек уникален, воспроизвести его жизнь невозможно. Смерть преждевременная — еще большая трагедия. Вероятно, тот факт, что Машеров погиб в автокатастрофе, тоже повлиял на людское отношение. Преждевременная, а равно неожиданная смерть всегда вызывает сочувствие. На памяти послевоенного поколения это была первая трагическая гибель главы республики.

Хоронили его в дождь. Однако улицы белорусской столицы по пути траурного кортежа полнились людьми. Народ не обманешь красным словцом. Он все понимает и подмечает, умело отделяя зерна от плевел. Силой удержать в дождь никого бы не смогли. Мужчины и женщины, старики и дети ждали траурную процессию по собственной воле. Они хотели проститься с хорошим человеком и отдать дань памяти государственному деятелю, верой и правдой служившему своему Отечеству. Люди могли сплотиться только вокруг фигуры реально значимой и содержательной, а не искусственно выдуманной и пустой. Вероятно, именно потому некоторые утверждают, что Беларусь как государство и белорусы как нация состоялись именно во времена Машерова. А дождь не утихал целый день, как будто и небеса оплакивали уход Петра Машерова…

Для БССР эти похороны стали самыми памятными и самыми пышными, своего рода аналогом похорон Гефестиона, фигуры номер два в империи Александра Македонского. Однако одна деталь бросилась в глаза всем. Никто из первых лиц Москвы не приехал почтить память руководителя республики — человека, который был награжден всеми мыслимыми и немыслимыми высшими наградами СССР. Машеров был обладателем двух золотых звезд к званиям Героя Советского Союза и Героя Социалистического Труда, семи орденов Ленина. Ни у кого в БССР не было такого количества государственных наград, немного таких людей насчитывалось и в СССР.

Для отвода глаз на траурную церемонию прислали выходца из Белоруссии секретаря ЦК КПСС Михаила Зимянина. Это не могло не вызывать удивления. И, конечно же, стало поводом для слухов. В чем причина такого поведения московских властей — не просто игнорирующего, а демонстративно пренебрежительного? Что в смерти белорусского лидера оттолкнуло от него товарищей и соратников по партии? Может быть, именно в этом кроется загадка, секрет, который упорно не хотят раскрывать? Куда именно он мчался по трассе Минск — Москва 4 октября 1980 года?

По своему статусу Машеров принадлежал к избранным и, как считали многие, заслуживал высшей почести — захоронения у Кремлевской стены в Москве. Однако похоронили его на родине, в Минске, на Восточном (Московском) кладбище. Прах Машерова покоится недалеко от входа, справа от центральной аллеи — на самом почетном месте. А на противоположной стороне тесно жмутся друг к другу могилы других выдающихся людей нашей страны. Печально, но такие гении белорусского народа, как Короткевич и Быков, больше двух квадратных метров не заслужили.

Надмогильный памятник — весьма достойный. Создавался он на партийные (читай — государственные) средства, и их, к слову, не пожалели. Памятник выполнен из гранита и мрамора в манере, характерной для той эпохи. От него веет холодом. Кажется, он один из самых больших на этом кладбище и по своим размерам может соперничать с памятниками Янки Купалы и Якуба Коласа на Военном кладбище. В советские времена именно таким образом подчеркивали масштаб личности. Если исходить из этого критерия, то Петр Машеров — один из самых значимых политических лидеров Беларуси советской эпохи.

После смерти имя Машерова было увековечено не только грандиозным памятником. Его бронзовый бюст установлен на малой родине, в Витебске, и, несмотря на более скромные размеры, тоже весьма впечатляет. Именем политика долгое время назывался один из главных проспектов белорусской столицы, тот, что сейчас переименован в проспект Победителей. До сих пор некоторые называют его иронично — проспект победителей Машерова. Сегодня имя Машерова носит Витебский государственный университет.

Фамилия Машерова настолько знаменита в Беларуси, что в свое время его старшая дочь рискнула выдвинуть себя кандидатом на пост президента страны. Ее инициативная группа была зарегистрирована, но до завершения срока сбора подписей Наталья Машерова отозвала свое заявление. Безусловно, многие воспринимали ее самовыдвижение с улыбкой. У преподавателя БГУ шансы стать президентом даже в 2001 году были ничтожно малы, если не сказать равнялись нулю. Но, может быть, она отказалась от своей затеи, потому что власти предержащие посулили ей безбедное существование? Наверняка, открытое противопоставление фамилий первого секретаря ЦК КПБ и первого президента имело определенный расчет. Личный или политический — другое дело. Возможно, действующая власть сама спровоцировала это противостояние. Тем не менее со временем филолог по образованию получила степень доктора философских наук. Преподаватель университета стала депутатом парламента, причем не рядовым членом, а главой одной из комиссий. Ее квартира (на Красноармейской, 13) занимает целый этаж. Думается, фамилия в данном случае сыграла определяющую роль. Для сравнения приведу пример: небезызвестная Галина Брежнева тоже получила последовательно научные степени кандидата, а затем доктора филологических наук и даже была награждена орденом Ленина. С той лишь разницей, что Наталья Машерова уже сама пробивала себе научную степень после смерти своего отца, а дочь Брежнева получила все это при жизни Леонида Ильича. Посильный вклад в увековечение памяти Петра Машерова внесли и литераторы. Однако творческую немощь некоторых авторов, пишущих на машеровскую тему, отметили уже давно. И причины этой немощи понятны. Руки у многих писателей были связаны, ибо очень многое не подлежало обнародованию.

Пик издания книг о нем пришелся на 1992–1993 годы. Именно тогда вышли в свет две биографические повести — обе под названием «Петр Машеров». Первая была выпущена в количестве двенадцати тысяч экземпляров. Тираж второй впечатлял — семьсот тысяч! Именно эта цифра указана в выходных данных. Численность населения БССР в то время не превышала десять миллионов человек, значит, эти книги могли быть в каждой второй семье.

В 1998 году, когда широко праздновалось восьмидесятилетие со дня рождения Машерова, вторая из них была переиздана тиражом десять тысяч. При этом из одного издания в другое перекочевали рассказы ни о чем: первый создал комсомольско-молодежное подполье, первым поднялся в атаку… Но разве такими положениями можно убедить современного опытного читателя в том, что речь идет о национальном герое? Здесь требуются факты, а если их нет, то получается, как в старом анекдоте: что говорить, когда говорить нечего?

В этом смысле выгодно отличалась от ранее напечатанного о Петре Машерове книга А. Симурова, собкора газеты «Правда» в БССР. Автор писал в ней лишь о том, чему был свидетелем. На страницах его воспоминаний некоторые широко известные руководители республики представлены читателю без ореола политического величия, в непарадных ситуациях. Например, в общественном туалете, когда охрана одного из партийных боссов, перекрыв вход, не позволяет туда зайти никому, кроме «первого». Простые смертные вынуждены терпеливо ждать, переминаясь с ноги на ногу, пока первое лицо справит естественную нужду. Вряд ли можно с благоговейностью мысленно нарисовать себе ответственную позу высокопоставленного партийца над писсуаром.

Новыми штрихами А. Симуров дополнил портреты почти «канонизированных» лиц и прежде всего П. Машерова — самого известного из той плеяды. Хотя в книге ему посвящено всего несколько страниц, автору удалось оживить облик славного партизана. О многом говорит, например, такая подробность: желая угодить московскому корреспонденту, Машеров отправляет свой персональный самолет, чтобы спецрейсом доставить его из Минска в Москву. Самолет для одного — весьма показательно.

Собкоры «Правды» в то время были вездесущими «глазами и ушами» центрального печатного органа КПСС. Они не только на равных держались с первыми лицами союзных республик, но и были способны ввергнуть в панику управленческую элиту некоторых стран соцлагеря, ультимативно требуя принять то или иное решение.

Читая эту книгу, чувствуешь: А. Симуров мог быть более откровенным, но что-то его сдерживало. О себе пишет искренне, почти как на исповеди, о великих мира сего, пусть и бывших, — с опаской. Заслуга А. Симурова в том, что он одним из первых решился написать правду о Петре Машерове.

Характеризуя очерк А. Симурова, можно сказать, что это как раз тот случай, когда десятистраничный текст лучше и полнее, нежели пятисотстраничная монография.

В 2000 году за авторством младшей сестры Петра Машерова в Гродно тиражом три тысячи экземпляров была издана еще одна документальная повесть. «Семья Машеровых» — так она называется. По своей сути это устрашающий подробностями рассказ о сущности советского режима, ярчайшим представителем которого был Петр Машеров. Вероятно, расчет у автора был один: показать, что Машеровы — кровь от крови, плоть от плоти белорусского народа и их представитель заслуженно возглавлял республику. Однако вольно или невольно получилось несколько иное. Петра Машерова нельзя рассматривать в отрыве от сложившейся системы власти, существовавшего советского строя, а строй этот, каким его подала сестра Машерова, ужасает и отталкивает.

Значительный вклад в мифологизацию имени Машерова внес и первый премьер-министр Республики Беларусь Вячеслав Кебич. Во-первых, он всячески поддержал версию Натальи Машеровой о том, что ее отец сильно мешал кремлевским старцам. Во-вторых, так или иначе многое в его воспоминаниях построено на противопоставлении и оценке действий двух руководителей Беларуси: первого секретаря и первого президента. И далеко не во всех случаях он отдает предпочтение действующему главе государства.

Главный вопрос, на который хотелось бы найти ответ: можно ли говорить о Петре Машерове как о национальном герое? И чье мнение более точное: Владимира Короткевича или народное?

К сожалению, объем предисловия не позволяет детально остановиться на всех иных публикациях о Петре Машерове (а их сотни, если не тысячи), ибо в этом случае оно грозит перерасти в самостоятельное исследование по историографии вопроса. Поэтому все иные источники будем анализировать при их дальнейшем упоминании.

Хочется подчеркнуть, что в этой работе использованы только открытые материалы, ранее опубликованные на бумажных носителях, в Интернете, представленные в музеях, с которыми может ознакомиться любой желающий.

Глава 1. Президент vs первый секретарь

Название этой главы носит несколько провокационный характер. Но провокация здесь только для того, чтобы поддержать в вас, мой читатель, живой интерес. А тема эта, скажу я вам, будоражит многие умы.

Вы, конечно, помните, как в свое время Владимир Короткевич сокрушался тем, что белорусской земле достается худшее в мире руководство. А вот первый председатель правительства независимой Республики Беларусь Вячеслав Кебич готов с ним поспорить. Он, напротив, искренне убежден, что в этом отношении Беларуси везло во все времена. И одна из самых ярких, по его мнению, страниц в белорусской истории — годы, когда во главе республики стоял Петр Машеров. «К нашему стыду, — отмечает Кебич, — мы не удосужились поставить ему достойный памятник». Еще мечтает господин Кебич мечтает, «что найдется писатель, который сумеет создать глубокий, правдивый исторический роман о жизни Машерова», отмечая: «Пусть не обижаются на меня те, кто уже предпринимал попытки, но им удалось снять лишь верхний пласт удивительной судьбы этого человека».

Не будем анализировать преимущества и недостатки всех руководителей БССР и Республики Беларусь, тем паче что это давно уже сделали и без нас, а обратим свое внимание только на эту пару — первый секретарь и первый президент.

Вы скажете, о каком противостоянии может идти речь, если первого секретаря ЦК КПБ нет в живых почти сорок лет! Безусловно, это так. Однако на его стороне большая армия почитателей, биографов, бывших сослуживцев, кровных родственников. И в какой-то степени — время, ведь человеку более свойственно помнить хорошее. А действующая власть, возможно, сама спровоцировала и усилила это противостояние. Но обо всем по порядку.

В свое время некоторые стали позволять себе не совсем корректные эпитеты в адрес Петра Машерова. «Меня также не удивила мысль, высказанная многими насчет того, что Машеров фактически и был первым белорусским президентом. Ведь этот человек воплощал в себе и законодательную и исполнительную власть, талант политика и дипломата. Так что можно сказать без натяжки, что в Беларуси уже был Президент. «Да еще какой!» — восклицает в предисловии ко второму изданию биографии Петра Машерова (1998) писатель Славомир Антонович.

Желая возвеличить своего героя, этот автор приписывает ему несуществующие должности, нереальные полномочия и тем самым искажает картину, как кривое зеркало. Власть у Машерова была партийная, а не государственная. Да, в СССР государственная власть совмещалась с партийной, но с юридической точки зрения бразды правления в то время держала Москва, а не столицы союзных республик.

Безусловно, называть Петра Машерова первым белорусским президентом — значит выдавать желаемое за действительное. Во-первых, это абсолютно не соответствовало реальному положению вещей. Во-вторых, провоцировало действующего президента на определенные поступки и комментарии. И, надо сказать, они не заставили себя ждать. Первый президент несколько болезненно воспринял сравнение с Машеровым, его реакция на это заявление была довольно резкой.

Многие бывшие сослуживцы Машерова и лица, выдвинутые им на руководящие должности, его боготворили. Например, все тот же Вячеслав Кебич неоднократно в своих воспоминаниях сравнивает поступки первого секретаря и первого президента. И не удерживается от оценочных суждений, большинство которых не в пользу сегодняшнего президента. Вот, например, одно из них: «Принято считать, что партийные органы подменяли исполнительную власть, делали ее своим бесправным придатком. Это не совсем так. Конечно, руководящая роль партии была закреплена в Конституции СССР. Но подлинный смысл 6-й статьи заключался в воспитании чувства высокой ответственности за порученное дело, в организации контроля за его исполнением и строгой требовательности. Слушая накачки, которые первый президент периодически устраивает ответственным чиновникам, я убеждаюсь, что нынешняя „вертикаль“ власти действует в этом отношении не очень эффективно… Первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Петр Машеров — говорю именно о нем, потому что для меня он остается идеалом руководителя, — был избавлен от таких мелочных для его уровня забот. Партийные органы пристально следили за тем, как выполняются директивы партии, не давая спуску тем, кто относится к своим обязанностям безответственно или с прохладцей… При Машерове директоров заводов в тюрьму не сажали. И не устраивали публичных „порок“. Да, тогда не было такого размаха коррупции».

Не вызывает сомнений, что первый президент знаком с воспоминаниями Кебича, вероятнее всего, читал и другие материалы о Машерове. Эта осведомленность сквозит во многих его выступлениях и интервью. Зачастую он не может удержаться и говорит весьма откровенно и конкретно, как бы споря со своими оппонентами. Итак, предоставим слово первому лицу:

«Президент: Я никогда не сужу предыдущих лидеров Беларуси. Никогда! Это было их время. Они так работали. Это их дело. Да, про Машерова и других лидеров создали легенды, написали книги, нарисовали картины, сняли фильмы, поставили памятники. Я категорически против всего этого. Обо мне вы не прочитаете хвалебные оды. Есть только два варианта: вы или объективно пишете про плюсы и минусы, или это будет ерунда. Вы думаете, я не могу найти подходящего автора? Если я дам ему (указывает на Радькова. — Авт. интервью) задание, он найдет десять авторов и за полгода про меня напишут десять книг. Но я против этого. Пишите про меня, когда я не буду президентом. Найдется смельчак такой — пусть он напишет. Что касается памятников, то сейчас я против них. Кто-то предложил поставить памятник Машерову здесь в Минске и еще одному бывшему лидеру страны. Я сказал: — У вас много денег? Есть улица Машерова, есть университет с его именем, есть памятник ему там, где он родился. Зачем еще один? А потом мы будем сносить эти памятники?

Историк: Но некоторые будут говорить, что президент не хочет прославлять человека, который уже оброс легендами, потому что президент как бы с ним соревнуется.

Президент: Как я могу с ним соревноваться? Я первый президент Беларуси. До меня не было президентов. Поэтому мы в разных весовых категориях. Он был просто губернатором. Все решения принимались (Московским) Центральным Комитетом. Плохие и хорошие. Но в то время, когда Машеров управлял здесь, в Беларуси, Кремль направил много инвестиций в республику. Во время войны нас стерли с лица земли. Мы бы никогда не возродились без помощи России и всего Союза в целом. Да, мы пахали на полную катушку. При Машерове мы производили от 7 до 12 миллионов тонн нефти в год, мы даже сейчас столько не потребляем. Для внутреннего потребления достаточно семи. Но все хотели наград и быть на хорошем счету у ЦК. Хотя в Сибири нефти было более чем достаточно. Мы строили города в Сибири. Это было при Машерове. Строили санатории. Например, он строил один в Кисловодске. Зачем — не знаю. Нам пришлось отдать его России, но я не сужу, хотя и знаю, кто как работал. Вот почему я полагаю, что не следует никого идеализировать. И меня тоже.

Историк: В прессе долгое время муссировались Ваши высказывания о белорусском языке. Якобы Вы когда-то сказали, что на нем нельзя выразить ничего серьезного. А можно только по-русски или по-английски. В последние годы, правда, Вы ничего подобного не говорили. Однако некоторые авторы отмечают, что Вы употребляете белорусские слова лишь в негативном контексте. Например: «бязглуздай дэмакратыі больш ня будзе». Один автор книги о Вас даже пишет, что вы можете разговаривать по-белорусски, что мне кажется маловероятным. Поясните, пожалуйста, Вашу позицию в отношении языка.

Президент: Ну-у, я на бессмысленные заявления и реагировать не хочу. Вообще я не говорил, что на белорусском языке невозможно что-то там сказать. Никогда этого не говорил. Для меня что читать книгу на белорусском языке, что на русском — это одно и то же. (Эти фразы президент произнес по-белорусски. — Авт. интервью.) Но правда заключается в том, что некоторые термины невозможны на белорусском языке. Такое скажешь, что это будет надуманное что-то. Это первое. Второе: я никогда не унижал белорусский язык. При Лукашенко при поступлениях в вузы теперь пишут больше на белорусском языке сочинений, чем на русском. Понимаете? Вот он плохой. Я против того, чтобы эту тему вообще обсуждать. Язык — это святое. И у нас имеется все для того, чтобы спокойно (если нужно — 20 лет) поставить белорусский язык наравне с русским. Все остальные вопросы — к Машерову.

Историк: Разумеется…

Президент: Это не я, понимаете? Не я. Я получил такую страну, где на русском языке, а иногда на какой-то «трасянке» больше разговаривали, чем на белорусском языке. А я белорусский язык учил в школе. В институте».

Однако неудержимый размах свойствен им обоим.

Один создал в столице едва ли не самую большую площадь в Европе (Октябрьскую), самое большое здание аэропорта в СССР (Минск-2), самый большой Курган Славы (повыше, чем при Ватерлоо). Другой с не меньшей увлеченностью возводит несметное количество ледовых дворцов.

Машеров заполонил страну памятниками героям и участникам ВОВ, книгами и фильмами о событиях тех лет. Киностудию «Беларусьфильм» иначе как «Партизанфильм» в народе не называли. О мемориальном комплексе «Хатынь», Брестской крепости, Кургане Славы под Минском и площади Победы в самой столице знал весь Советский Союз. До сих пор иностранные туристы, посещая Беларусь, спрашивают именно о них. Но и здесь первый президент отстал ненамного. При нем разрушили старое и возвели новое здание музея Великой Отечественной войны, восстановили линию Сталина.

По приказу или с молчаливого согласия первого секретаря ЦК КПБ снесли старые кварталы в Минске — на Немиге и в Раковском предместье, а взамен построили безобразное здание Торгового дома на Немиге. Позже возвели не менее примитивный по архитектуре дом по улице Сторожевской вполне в духе Петра Машерова. Подобные строения а-ля Китайская стена появились и в других городах (например, в Гомеле по ул. Кожара). Первый же президент благословил строительство рядышком с ним не менее безобразного «дома Чижа». Последний буквально подавляет своей неуклюжей массивностью Троицкое предместье в Минске. А Национальная библиотека Республики Беларусь, так называемый алмаз знаний, построенная в начале 2000-х, стабильно занимает позиции не только одного из самых посещаемых мест Минска, но и одного из уродливейших зданий мира.

В то же время памятники старины (замки, дворцы, усадьбы, церкви и костелы), которые пришли в запустение и были фактически заброшены при Машерове, при Лукашенко массово восстанавливают (и это, бесспорно, огромный плюс ему).

Вместе с тем ни для кого не секрет, что Парковая магистраль, которая в 1980 году начала носить имя Машерова, стала проспектом Победителей не по решению Мингорисполкома, а по указу первого президента. Таким образом, желание задвинуть на задворки память о Машерове очевидно.

Если Петр Машеров мог похвастаться, что при нем белорусы одними из первых из пятнадцати союзных республик СССР подготовили и издали тиражом двадцать пять тысяч экземпляров национальную двенадцатитомную «Беларускую савецкую энцыклапедыю», то первый президент может на другую чашу весов положить еще более увесистый труд — «Беларускую энцыклапедыю» в восемнадцати томах девятнадцати книгах, выпущенную тиражом десять тысяч экземпляров. Один взлелеял «Песняров». При другом также страстно гнобят Дмитрия Войтюшкевича, сделавшего для белорусской культуры не многим меньше «Песняров». Для Войтюшкевича долгое время закрыто телевидение и радио, ему не дают разрешения на проведение концертов. И только благодаря компакт-дискам и Интернету белорусы знают, что у них есть самородок, который вполне может встать в один ряд с Владимиром Мулявиным.

Безусловно, перегибы, просчеты и неудачи, как, впрочем, и достижения, есть и у первого секретаря, и у первого президента. Проводить все параллели между их деятельностью в этой главе, думается, не имеет смысла, важно лишь обозначить маячки и показать, что заочное противостояние Машерова и Лукашенко — реальный факт, а не чьи-то домыслы и преувеличения. Когда есть первоисточники, ничего придумывать не нужно. Без сомнений, вы, мой глубокомысленный читатель, сделаете правильные выводы.

Глава 2. Рожденный в день,
которого не было

Парадоксально, но чем доскональнее биографию человека изучают, тем больше ошибок допускают. Не стал исключением и Петр Машеров.

По сведениям интернет-энциклопедии «Википедия», он родился по старому стилю 31 января, а по новому — 13 февраля 1918 года в бедной крестьянской семье в деревне Ширки Сенненского уезда Западной области (Сенненский район Витебской области).

На самом же деле все не совсем так.

Петр Машеров действительно родился 13 февраля 1918 года, если считать по юлианскому календарю. На этой дате настаивает его младшая сестра. И с ней вполне согласны в Национальном архиве Республики Беларусь. Именно названная дата рождения была указана в паспорте Петра Машерова и свидетельстве о рождении. Об этом можно говорить с полной уверенностью. Однако согласно одному из первых декретов Советской власти такой даты просто не было в истории большевистской России. Дело в том, что Совет Народных Комиссаров РСФСР постановил считать день, следующий за 31 января 1918 года, не 1-м числом февраля, а сразу 14, второй день считать 15 февраля и так далее. Это было сделано в целях установления одинакового со всеми культурными народами исчисления времени. Именно такую формулировку содержал тот знаменитый декрет. Но далеко не все сразу приняли эти нововведения Советской власти. До каких-то мест, возможно, они своевременно не дошли. Как, например, до богом забытой деревушки Ширки, где родился наш герой. Так что в 1918 году даты 13 февраля в советском календаре попросту не существовало. Но, несмотря на это, Машеров всю жизнь крепко держался за нее. Очевидно, эта дата была перенесена в свидетельство о рождении из свидетельства о крещении.

Однако в последующие годы она уже занимала свое законное место в календаре. Так что особых проблем с празднованием своего дня рождения Петр Машеров не испытывал.

Петр появился на свет в семье Мирона Васильевича Машеро и Дарьи Петровны Ляховской. Надо полагать, роды проходили в домашних условиях. Об этом рассказывает в своих воспоминаниях младшая сестра Машерова.

Дом, в котором родился Петр Машеров, сохранился до сих пор, хотя многие утверждали, что его уже много лет нет. Изба эта весьма скромная на вид.

Имя Петр (древнегреч. — скала, камень) ему дали в честь деда по материнской линии — Петра Киреевича Ляховского. Он умер задолго до рождения внука, в 1900 году, но достоин упоминания уже потому, что так звали нашего героя. Наверняка свою роль в выборе имени сыграл и религиозный мотив. Дата рождения Петра Машерова по старому стилю выпадает как раз между 12 и 14 февраля — именинами Петра по церковному календарю. К тому же это имя носил один из любимых учеников Иисуса Христа. Просто совпадение? Вряд ли, тем более что старшего брата Петра Машерова звали Павлом, как еще одного из соратников знаменитого назаретянина. Так что в этой семье Машеро росли тезки апостолов Петра и Павла.

В крайней бедности семьи тоже можно усомниться. Думается, рассказы о ней сильно преувеличены. Даже по скромным оценкам младшей сестры Петра Машерова, семья относилась к крепким середнякам. Время от времени они могли себе позволить роскошь помогать соседям. До 1928 года держали в домашнем хозяйстве лошадь, двух коров и много прочей живности. Их земельные угодья занимали пять с половиной гектаров. Детям в этой семье с шести лет приходилось поочередно пасти коров, овец, заниматься другими хозяйственными делами. В основе благополучия семьи лежал тяжелый труд, но они умели трудиться. Ольга Пронько утверждает, что быть бедняками было стыдно. Бедняк приравнивался к лодырю, тунеядцу. Ей вторит старшая дочь Петра Машерова: «У отца (имеется в виду Мирон Машеро — Примеч. Л. Д.) было крепкое хозяйство, хороший дом. Жили они почти как на хуторе. Между прочим, у них еще до революции в доме имелась своя небольшая библиотека и — это и теперь удивительно — стояло пианино. То есть получается, что они принадлежали, как теперь говорят, к сельской интеллигенции». Была у них и своя швейная машинка «Зингер».

Согласитесь, это несколько удивительные факты для семьи, которая якобы кормится исключительно работой на земле. Много ли вам, мой наблюдательный читатель, доводилось видеть подобного на деревне даже в период развитого социализма, например в 1970-е годы? А ведь в данном случае речь идет о периоде 1918—1941 годов.

Мать Петра Машерова Дарья Петровна вышла, вероятнее всего, из обедневшей шляхетской семьи, на что указывает девичья фамилия — Ляховская и… нехарактерный для простых крестьян достаток. Правда, ее младшая дочь пытается убедить нас в другом: «Мама родилась в бедной крестьянской семье в Богушевском районе, деревня Кузьмины, рядом со станцией Замосточье. Рано осталась без отца. С детства много и тяжело работала, помогала матери Пелагее Ефимовне». И подобная уловка вполне объяснима. В СССР рабоче-крестьянское происхождение наиболее соотносилось с господствовавшей идеологией и было наилучшей рекомендацией для тех, кто делал политическую карьеру. Наверное, именно потому и сам Петр Машеров, немного лукавя, называл себя выходцем из бедной крестьянской семьи. Однако не будем строги в этом вопросе, возможно, иначе в те годы было нельзя.

Фамилию отца — Машеро — типичной не назовешь. Что-то в ней есть чужое, непривычное для русского уха. Журналист А. Шабалин как-то вспомнил откровение самого Петра Машерова: «А знаешь, и моя фамилия без приключений не обошлась. Я же Машеро, а не Машеров! Да-да. Кто-то из моих предков очень захотел быть русским, вот и добавил в паспорте последнюю букву».

Мягко говоря, это признание бывшего главы Советской Белоруссии весьма неожиданно. Во-первых, он называет свою подлинную, а не русифицированную фамилию и, пусть неопределенно, говорит о предке, которому очень уж захотелось быть истинно русским.

Наверное, Машеров мог позволить себе подобное, только уже достигнув вершины политической карьеры. С одной стороны, в этом чувствуется уверенность, что ему ничего не угрожало, с другой — читается определенная обида: в Москве, желая быть равным среди равных, своим среди своих, он по-прежнему оставался чужаком. Его попытка стать более русским, чем, например, выходцы из Рязани, увы, не удалась. А во-вторых, такого рода признания в принципе большая редкость для Петра Машерова. В таких вопросах обычно он был скрытен.

В свое время председатель правительства Российской империи Петр Столыпин сформулировал принцип: чтобы стать верным сыном своей родины, большой Российской империи, верноподданным государя, нужно: 1) быть православным; 2) родиться в центре России; 3) иметь фамилию, которая оканчивается на -ов. С двумя первыми условиями у нашего персонажа все было хорошо. Петр родился на территории, которая уже более ста лет входила в состав Российской империи и географически примыкала к Смоленской губернии. И, безусловно, он был крещен в церкви. В Ширках собственной церкви не было. Эта деревня относилась к приходу православной церкви в деревне Оболь. Вероятнее всего, в ней Машерова и крестили. По крайней мере на данной версии настаивает Юрия Пасканьева, ведущий архивист государственного архива Витебской области.

Как отмечает родная сестра Машерова Ольга, только она да еще младшая сестра Надя в их семье были некрещеными. Кстати, на крестинах Петра священник по традиции произнес: «Дай Бог, будет великим человеком». Оставалось только скорректировать фамилию, чтобы полностью соответствовать русскому стандарту, придуманному Столыпиным. И решение было за малым: добавить одну-единственную букву, но при этом официально отречься от своих предков. Что же привело к такому решению и какие конкретно обстоятельства стояли за ним?

Российские языковеды относят типичные для белорусской и украинской антропонимической традиции фамилии наподобие Медведь, Пузыня, Трубач к прозвищному типу и считают, что такие фамилии принадлежали людям, стоявшим на более низких ступенях социальной лестницы.

Возможно, у русских все так и было. А у нас подобные фамилии, как утверждает белорусский языковед В. Вечерка, со времен средневековья достойно носили и простые люди, и государственная и интеллектуальная элита: Сапеги, Пацы, Кишки, Скорина. Например, среди предков российской монархической династии Романовых был белорусский род Кобылы. Об этом, кстати, занимательно рассказал в своем лучшем историческом романе «Каласы пад сярпом тваім» все тот же Владимир Короткевич. И, думается, этнический белорус Кобыла имел не больше недостатков, чем россиянин, скажем, Сухово-Кобылин, а гражданин Беларуси Александр Медведь, трехкратный олимпийский чемпион, многократный чемпион мира, Европы и СССР, заслуженный мастер спорта СССР, во многом даст фору третьему президенту Российский Федерации Дмитрию Медведеву.

По мнению российского исследователя имен В. Никонова, словообразовательному составу российских фамилий, в противоположность украинским или белорусским, несвойственна пестрота. Впечатляет монолитность, в деревне даже абсолютная, на огромных просторах российской равнины. Суффиксы -ов, -ин там вне конкуренции.

Вот почему тысячи белорусских фамилий, которые не имели привычных уху наших восточных соседей суффиксов, переделывались малограмотными российскими писарями после захвата белорусских земель в конце XVIII столетия. Впрочем, этим злоупотребляли и в XX веке. Очень часто в советской армии белоруса с обычной фамилией Заяц переименовывали в Зайцева. Иногда инициативу проявляли сами носители фамилии, чтобы не быть, как их убеждали, смешными. Например, в 1920-е годы молодой человек по имени Сымон Баран поменял свою белорусскую фамилию на российский вариант — Баранов, а позже, став неплохим прозаиком, взял себе псевдоним Сымон Барановых — на сибирский манер. Белорусский поэт Анатолий Велюгин вспоминал, что дед его был Велюго до тех пор, пока не вмешались имперские писцы.

Однако исключения из этого правила тоже наблюдались, причем весьма показательные. Другой выдающийся политический деятель эпохи СССР с белорусскими корнями не пошел таким путем. Андрей Громыко не стал Бурмаковым, хотя у него были для этого все предпосылки. Вот что он вспоминал: «Бывает, меня спрашивают: — Откуда взялась фамилия Громыко? — Над этим мне почти никогда не приходилось задумываться. Фамилия как фамилия. Она дается каждому человеку для того, чтобы его отличали от другого. Правда, у нас в деревне определяли людей своим порядком, часто встречавшимся в деревнях старой России. Действительно, как можно отличить человека по фамилии, если в Старых Громыках насчитывалось более ста дворов и почти все — Громыко? В соседних Новых Громыках — более двухсот пятидесяти дворов, тоже Громыко. Может, всего лишь в полдесятка дворов жили люди с другими фамилиями. Наконец, в шести километрах от нас расположилось село Потесы: там еще более двухсот дворов, и все — с фамилией Громыко. Попробуй, отличи одну семью от другой. Поэтому в деревнях и селах крестьяне придумывали друг другу прозвища. Прозвище нашего рода — Бурмаковы. И отца моего, и деда, и прадеда вся деревня знала как Бурмаковых. И я тоже в Старых Громыках всегда откликался, когда меня называли Андрей Бурмаков».

Положим, с мотивом добавления к родовой фамилии Машеро буквы в мы разобрались, но кто именно это сделал — еще предстоит выяснить. Можно только предположить, что это дело рук старшего брата Павла Машерова и Семена Врагова, мужа старшей сестры Машеровых — Матрены. Семен Врагов был сотрудником НКВД и, очевидно, по-родственному помог Машеровым изменить фамилию на более благозвучную для русского уха. Других заступников в среде властей предержащих в то время в их семье не было. Технически добавить одну букву было несложно.

О том, что отец Петра Машерова был именно Машеро, известно доподлинно. Об этом говорил не только сам Петр Машеров, но и его старшая дочь Наталья. В интервью журналисту «Комсомольской правды» она поведала: «Мой дедушка… носил фамилию Машера — это по-белорусски, то есть на русском его фамилия звучала бы соответственно как Машеро…». При этом Наталья Петровна показала журналисту уникальный, чудом сохранившийся документ — выданную в 1935 году справку на имя Мирона Васильевича Машеро. Она была впервые опубликована на страницах «Комсомолки». «Мой отец действительно спустя некоторое время после окончания школы вместе с братом Павлом подправил фамилию», — вольно или невольно выдала семейную тайну старшая дочь Петра Мироновича. Значит, вопреки утверждению Машерова никакие мифические предки не повинны в том, что его фамилия была искажена. Это было дело рук старшего брата Павла и самого Петра. Оснований не доверять Наталье Машеровой в данном случае нет. Однако время, когда они это сделали, Наталья, пожалуй, указывает неточно.

Информация старшей дочери подтверждается также другим документом, выданным уже на имя нашего героя. Он был представлен на выставке в Национальном музее Великой Отечественной войны к столетию со дня рождения Петра Машерова. Ввиду чрезвычайной важности этого документа приведу его полностью. Он написан по-белорусски: «Даведка. Дана таковая гр-ну в. Шыркі Машера Пятру Міронову аб тым, што гаспадарка яго бацькі да і пасля рэвалюцыі была наступная: адзін конь, дзьве каровы, зямлі 5,5 га. У 1935 годзе уступіў у калгас, дзе цяпер мае адну карову, прыусадзебны огород. Налічана налогу за 1935 г. 28 руб. Выбарчых праў, голасу не лішон, што і сьведчыць навасельскі с/с. Сакратар с/с — подпіс — неразборлівы». Справка датирована 18 августа 1935 года. Орфография оригинала сохранена.

По словам младшей сестры Петра Машерова, в декабре 1937 года их отец был арестован НКВД как враг народа. В марте 1938 года он умер от паралича сердца. Вот этот арест, клеймо «дети врага народа», вероятно, и стали причиной изменения фамилии. И, скорее всего, инициатором тут выступил не Петр, а Павел. В юности Петр пребывал в тени старшего брата, именно старший тянул младшего вверх за собой, а не наоборот.

И еще одной тайной окутана фамилия Машеровых: о якобы французском происхождении их рода по линии отца. Эта история всплыла значительно позже гибели Петра Мироновича, уже в третьем тысячелетии. «Сенсационные» факты, связанные с родословной первого секретаря ЦК КПБ, журналист «Комсомолки» обнаружил, когда готовил материал к его девяностолетию. Иными словами, только в 2008 году.

Старшая дочь Машерова утверждала, что у них в семье ходила такая легенда. В 1812-м раненный солдат наполеоновской армии, оставшийся после отступления на территории Сенненского уезда, познакомился с белорусской девушкой. Они поженились, и он все время называл ее mon cheri (моя дорогая), что по-белорусски звучало как «ман шэр». Вероятно, оттуда и пошла их фамилия.

Правда, никаких документальных свидетельств в подтверждение этого ни Наталья Машерова, ни журналист не приводят. Версия основана всего лишь на созвучии французской фразы с подлинной фамилией Машеро и на некоторых сопоставлениях. Например, указывалось, что даже официальный портрет Петра Машерова, который несли трудящиеся на первомайских демонстрациях, отличался от портретов других партийных функционеров. На нем он мило улыбался. И улыбка эта была открытой и искренней, как у знаменитого французского киноактера Ива Монтана. Еще Наталья Петровна рассказывала, будто бы в школе одноклассники в шутку называли ее «мон шери» и мать, Полина Андреевна, очень сердилась по этому поводу, однако в семье происхождение фамилии не обсуждалось.

Припомнила дочь Машерова и такой факт: через много лет после смерти отца, когда она была в Париже, председатель Конституционного суда Французской республики, выходец из очень известной аристократической семьи, подтвердил, что ее фамилия имеет французские корни. Однажды то ли в шутку, то ли всерьез он спросил: «Ну, как вы чувствуете себя на земле своих предков?»

Еще одна история произошла с другой дочерью Машерова — Еленой. Как-то, путешествуя по Франции, она посетила старинный замок на границе с Италией. На его воротах красовался герб. Название было созвучно их фамилии. В парке рядом с замком находился камень с выбитым на нем красивым женским профилем. Как ей тогда показалось, с этого камня на нее смотрела их бабушка Надежда…

Конечно же все это больше похоже на красочную и несколько эмоциональную легенду. В начале и середине ХХ века Машеровы делали упор на бедность и крестьянское происхождение, в третьем тысячелетии их наследники акцент сильно меняют и пытаются доказать свою принадлежность к древней французской аристократии. Однако, несмотря на все попытки заглянуть в родословную Машеровых глубже пятого колена, представителем которого был легендарный прапрадед Петра Машерова Жером, у журналиста «Комсомолки» не получилось. Вкратце его версия сводится к следующему.

По архивным источникам якобы удалось восстановить генеалогическое древо семьи Машеровых. Как свидетельствуют данные переписи населения того времени, прапрадед Петра Мироновича по фамилии Машеро действительно был французским солдатом. Он отстал в 1812 году из-за ранения от своей части и после отступления наполеоновской армии остался жить под Витебском (на территории нынешнего Сенненского района Витебской области) и даже принял православие. После француз женился на местной крестьянке. Крепостными они не были, потому как на них распространялся указ российского императора Александра I «О вольных хлебопашцах» от 1803 года. Вскоре у молодых родился сын Ерема. Вероятнее всего, назвали его так в честь отца, только на православный лад. Стало быть, сам француз был Жеромом.

У Еремы, в свою очередь, родились дети: Иван, Кузьма, Назар, Федор и Василий — дедушка Петра Машерова.

Семья Василия была многодетной, что типично для той поры. У него родилось семеро детей, из них три сына (Иван, Михаил и Мирон — отец Петра Машерова) и четыре дочери (Лукерья, Марья, Авгинья и Арина).

Мирон Машеро был младшим в семье. У него самого из восьмерых детей выжило пятеро. По старшинству это дочь Матрена, сыновья Павел и Петр и затем дочери Ольга и Надежда. Истории с обрусевшими французами не такая уж и редкость. По пути отступления французской армии в ноябре 1812-го, в особенности там, где в узкое горлышко переправы через Березину стремились, но так и не смогли просочиться остатки некогда великой армии (ныне это север Минской, часть Витебской области), по сей день стоят целые деревни, где живут люди с «ненашими», не свойственными белорусам фамилиями вроде Картье, Дюпон или Фигаро.

Однако разыскать солдата из полумиллионной армии Наполеона — трудная задача. В то время полковые регистры и формулярные списки личного состава даже у французов велись в основном на офицеров или на младшие чины. Учет рядовых солдат имел место не всегда.

Как рассказали специалисты БГУ, к которым обратился за помощью журналист, для начала нужно определить, в каком воинском подразделении служил Машеро. Солдат или офицер наполеоновской армии мог остаться в уезде после кровопролитных боев под Витебском, во время марша в начале августа 1812 года частей Великой армии к Смоленску. Не исключено, что это мог быть солдат или офицер из состава 9-го армейского корпуса Великой армии маршала Виктора, который 15 (27) сентября прибыл из Ковно в Смоленск. Корпус был рассредоточен по Смоленской губернии, а 8 (20) октября направлен на помощь французским войскам, которые действовали на петербургском направлении. И наконец, этот воин мог состоять во 2-м и 6-м армейских корпусах Удино и Гувьон Сен-Сира, которые на протяжении нескольких месяцев 1812 года находились на территории Витебской губернии и вели бои против российского 1-го отдельного корпуса генерала Витгенштейна.

В любом случае для подтверждения версии о «французском следе» необходимы продолжительные научные поиски. Поэтому на вопрос, можно ли сегодня найти родственников Машеровых во Франции, специалисты отвечают скептически.

На их взгляд, шансы отыскать информацию именно о том солдате или офицере, который мог быть предком Машерова, крайне малы. И с этим сложно не согласиться.

И еще. Цепочка, составленная журналистом «Комсомолки», противоречит родословной, которую приводит в биографической повести родная сестра Петра Машерова. Ольга утверждает, что ее дед, отец Мирона Машеро, носил имя Василий Борисович. Однако, по версии «Комсомолки», Бориса среди детей Еремы нет. Так что версия эта выглядит малоправдоподобной. Тем более что во второй части статьи испытывает сомнения и сам автор. Нам же, мой внимательный читатель, остается их только усилить.

Думаю, версия журналиста «Комсомолки» — явный вымысел, погоня за сенсацией. В основе этой версии лежит рассказ старшей дочери Петра Машерова. Вероятнее всего, эту информацию она почерпнула из воспоминаний бывшего сотрудника ЦК КПБ Алеся Петрашкевича. Если бы она слышала эту историю из уст своего отца, то, не сомневаюсь, поведала бы ее гораздо раньше, а не в 2008 году.

На самом деле авторство французской родословной Петра Машерова принадлежит величайшему белорусскому писателю и главному мистификатору Владимиру Короткевичу. Предыстория этой мистификации такова.

9 декабря 1976 года правительство БССР приняло решение создать музей народной архитектуры и быта под открытым небом, который находится в д. Озерцо под Минском, там, где сейчас ежегодно проводят фестиваль «Камяніца». В ту пору заведовал отделом культуры ЦК КПБ А. Петрашкевич. Он и выбирал место для музея. В поездку на поиски этого самого места вместе с Машеровым и Петрашкевичем отправились заместитель председателя правительства БССР Н. Снежкова и В. Короткевич. Поначалу Короткевич отказывался ехать, поскольку поездка организовалась спонтанно, а главный исторический романист БССР был слегка в подпитии. Но потом махнул рукой: мол, Машерову, скорее всего, и так известно, что он временами принимает на грудь. Когда «ЗИЛ» первого секретаря с четырьмя пассажирами выскочил на брестскую трассу, Владимир Короткевич неожиданно для всех выдал: «Петр Миронович, я вывел, откуда пошла ваша фамилия». За этим последовала длительная пауза. Петр Миронович слегка удивился, но паузу не нарушил. «Французское „мон шер“ — это народно-деревенское „Машер“ и, стало быть, официальное русифицированное Машеров. И внешний облик у вас французский, и походка как у Ива Монтана».

По словам А. Петрашкевича, Машеров как-то шаловливо, по-молодому засмеялся, а Короткевич, видимо, на всякий случай решил подстраховаться — повиниться и за свое предположение, и за хорошее настроение: «Если моя гипотеза вам не нравится, спишите всю вину на Алеся (Петрашкевича — Примеч. Л.Д.). Это он поднял меня в поездку не до того, а после…» Последняя фраза вызвала всеобщий смех в лимузине.

Книга воспоминаний А. Петрашкевича была издана в 2008 году, а до этого частями публиковалась в журнале. Так что Наталья Машерова могла запросто строить свою версию происхождения фамилии на мифе, придуманном Короткевичем и положенном на бумагу Петрашкевичем. Уж слишком много совпадений.

Глава 3. Сталинист Дубняк

Все мы родом из детства. Вероятно, мой требовательный читатель, эта фраза покажется вам банальной и избитой. И вряд ли с этим можно не согласиться. Но она, как никакая другая, поражает своей удивительной содержательностью, выталкивая на поверхность сознания закамуфлированные в его глубинах истоки нашего жизненного сценария. Ведь, как правило, самыми важными для нас, самыми монументальными оказываются первые детские впечатления. За детскими длинной вереницей ярких пятен выстраиваются школьные, после шествуют юношеские. Они сказываются на нашем мировосприятии, формируют мировоззрение, а порой влияют на всю дальнейшую жизнь. Это правило верно в отношении абсолютного большинства. Наверняка, Машеров тоже не был из него исключением. И, скорее всего, именно в детстве и юности нашего героя мы сможем отыскать те ключевые моменты, которые стали определяющими в становлении его личности.

Опять предчувствую вопрос: «А был ли Петр Машеров сталинистом?» Конечно, был. Вне всяких сомнений. Более того, он был не просто приверженцем сталинского режима, он был сталинистом сознательным, убежденным и яростным.

«Не слишком ли категорично это заявление? — возможно, усомнитесь вы. — В те времена все были сторонниками вождя, все, кого не раздавила адская машина ГУЛАГа. Кто-то по вере, кто-то по слабости, кто-то по принуждению, из страха, а кто-то из выгоды». Вы, как всегда, правы, мой читатель. Люди, хотели они того или нет, были послушными винтиками громадного механизма, который функционировал так, как того требовала беспощадная верховная власть. Иначе было нельзя. Иначе было не выжить. Система уничтожала все, что выходило за ее жесткие рамки. Не было семьи, которую не задели бы ее дьявольские жернова. Десятки миллионов жизней были принесены в жертву амбициям чудовища, возомнившего себя сверхсуществом. Подобных примеров в истории человечества не так много.

Кстати, недавно мне в руки попал весьма занимательный сборник «Письма белорусского народа Сталину». Это стихи белорусской поэтической элиты от Якуба Коласа до Максима Танка, на все лады восхваляющие Иосифа Джугашвили. Все лучшие поэты Белоруссии в едином порыве, независимо от своих убеждений (и бывшие тайными националистами, и ставшие впоследствии открытыми антикоммунистами), хором поют здравицы вождю мирового пролетариата. Не верите? Тогда можете в этом сами убедиться. Книжка, конечно, редкая, найти ее сложно, а вот посетить Национальную библиотеку и полистать выпуски белорусских газет тех лет, думаю, труда не составит. Сомнения сразу отпадут.

Сталин бредил величием. Идея о мировом господстве пролетариата прочно сидела в его сознании. В авангарде пролетариата — коммунистическая партия. Во главе партии — генеральный секретарь, то есть на вершине мировой пирамиды власти — он, Иосиф Джугашвили.

Какой же мальчишка не мечтает о военных походах, победах, завоеваниях?! Успехи Александра Македонского кружили голову многим честолюбцам — от Гая Юлия Цезаря и Ганнибала, Наполеона и Гитлера до Сталина и маршала Тухачевского. И, судя по всему, сколько будет существовать человечество, столько его мужская часть будет жаждать боевой славы. Мечтал о ней, конечно, и Петр Машеров.

В то время, когда родился Машеров, великий вождь всех времен и народов еще не был генеральным секретарем ЦК ВКП (б). Эту должность Иосиф Джугашвили занял в 1922 году, когда нашему герою было всего пять лет. А вот в первый класс Петр пошел уже при власти Сталина, в 1927-м. Правда, тогда она еще не была такой всеобъемлющей, как в середине 1930-х годов. Однако формирование мировоззрения Петра Машерова, осознание самого себя и, как сейчас принято говорить, социализация в обществе совпали с самым страшным периодом в истории СССР — расцветом культа личности Сталина.

В те годы была введена программа физкультурной подготовки «Готов к труду и обороне СССР», сокращенно ГТО. Будучи фундаментом физического воспитания во всех учебных заведениях и спортивных секциях, она охватывала население в возрасте от десяти до шестидесяти лет. Программа ГТО считалась основополагающей в единой системе физического и патриотического воспитания молодежи и была направлена на укрепление здоровья, всестороннее физическое развитие советских людей, подготовку их к трудовой деятельности и защите Родины. В какой-то степени программа ГТО была частью подготовки населения к участию в войне. Не стану сейчас акцентировать внимание на целях войны — это профессионально сделали другие исследователи. Между прочим, программа эта просуществовала с 1931-го по 1991 год и умерла вместе с СССР, но недавно была возрождена в России.

Не обошла она стороной и Машерова. Учась в школе, на рабфаке, в Витебском пединституте, он был активным участником спортивных мероприятий. А началось его увлечение спортом еще в младших классах.

До Грибовской начальной школы, где он сначала учился, было больше пяти километров — путь неблизкий. «Все дети из нашей деревни (Ширки. — Примеч. Л. Д.) ходили в школу через мост, за рекой шли по берегу вверх по течению, выходили на дорогу, а затем шагали через деревни Бельки, Оболь до Грибов, где на отшибе стояла школа. Все шли по этой дороге, а Петя норовил зимой часть пути проделать по реке. Это было намного дольше. Мало того, он еще и катался по льду, поэтому нередко опаздывал на первый урок. После замечаний учителя и вмешательства родителей он стал ходить по дороге, но успокоился ненадолго. Решил смастерить коньки — и сделал. Теперь он уже ехал по реке с хорошей скоростью и в школу не опаздывал, да и ботинки были целее», — вспоминает сестра Ольга.

В пятом и шестом классе Петя посещал Машкантскую неполную среднюю школу. Ходить было далеко: по восемь километров туда и обратно. Из ближайших деревень никто в этой школе не учился. Жить на квартире или у тетки в Бельках, откуда до Машкантов было наполовину ближе, он отказался. И сам нашел выход: решил сделать себе лыжи. Вырубил два ясеневых тонких дерева, обтесал их до досок, зачистил фуганком, оскоблил стеклом, распарил в печи, чтобы придать форму, покрасил в черный цвет и сделал крепления. В общем, трудился не покладая рук. Лыжи получились просто загляденье, как из магазина. На них Петя и проходил всю зиму по шестнадцать километров в день. Нагрузка была большая, но он любил спорт и получал от таких прогулок удовольствие. Как утверждает сестра, в скорости на коньках и лыжах ему в школе не было равных.

В седьмом классе подросток перешел в другую школу. К этому времени старший брат Павел окончил витебское педучилище и был распределен на работу в Дворищанскую среднюю школу Россонского района Полоцкого округа. Именно туда он и забрал Петра. К чести Павла нужно сказать, что он никогда не забывал о младшем брате.

В 1934 году Петр был зачислен на рабфак, сразу на последний курс. А уже через год поступил на физико-математический факультет Витебского педагогического института (подробности истории о том, как юноше удалось избежать «крепостничества» колхозного строя, я поведаю вам, мой любознательный читатель, в другой главе).

Кстати, в 1998 году, в годовщину восьмидесятилетия Машерова, этому вузу было присвоено его имя. Имя же былого героя С. М. Кирова, которое институт носил с 1934-го по 1995 год, кануло в небытие. Однако вернемся в прошлое.

На первом курсе старший брат подарил Петру первые настоящие коньки. Думаю, не стоит объяснять, что значил для него этот подарок. Лишь выдавалась свободная минута, юноша бежал на каток. Но это было не единственное его хобби. Парень по-прежнему не оставлял лыжи, особенно увлекался прыжками с трамплина, неоднократно участвовал в соревнованиях в этом виде спорта.

На третьем курсе — 1938 год — студент Машеров был в команде лыжников института, которая принимала участие в лыжно-стрелковом переходе по маршруту Витебск — Орша — Могилев — Минск. Петр настолько был увлечен этим мероприятием, что даже не заметил влюбленности в него одной молодой особы. Она приезжала к нему накануне лыжного перехода открыть свои чувства. Но разговор в нужном ей русле так и не состоялся, потому как объект ее любви мог думать и говорить лишь об одном — о предстоящем соревновании.

Лыжный переход длился около двух недель. Команда Витебского пединститута вышла из него победителем. Всех участников наградили именными наручными часами. Петру как лучшему в команде вручили еще и именной жетон. Этот жетон сейчас хранится в музее ВОВ в Минске вместе с другими его наградами.

Призываю вас, мой скрупулезный читатель, обратить внимание на несколько важных моментов. Переход был длительный, затяжной — он продолжался две недели. Условия, в которых он проходил, — суровые, тогда зимы стояли не в пример нынешним. Расстояние — огромное, даже если считать по прямой, — свыше трехсотдвадцати километров (не единожды придется Машерову преодолевать такой путь своим ходом!). И еще деталь: переход носил прямо-таки полувоенный характер, он был, подчеркну, лыжно-стрелковый. Это нечто приближенное к современному биатлону. Программа ГТО в действии, так сказать; настоящее испытание на прочность, которое юноша с честью выдержал.

Кстати, старший товарищ Машерова К. Мазуров писал: «После XVIII съезда ВКП (б) массовая оборонная работа усилилась. Причем особое внимание уделялось военной подготовке молодежи… ЦК ВЛКСМ добивался вовлечения всей молодежи в военно-спортивную работу. Выполнение этого указания строго контролировалось. Я, как и другие товарищи, ежедневно, за час до начала работы, занимался в городском спортивном зале и тире. В выходные и праздничные дни регулярно проводились массовые лыжные и пешие походы молодежи, военные игры и состязания. За 1939–1940 годы в республике подготовили более 720 тысяч значкистов „Ворошиловский стрелок“, „Готов к труду и обороне“, более 6000 пулеметчиков, 500 снайперов, большое количество медсестер, шоферов, радистов, парашютистов».

Вдумайтесь в эти цифры! Зачем стране, которая строит мирную жизнь, армия из шести тысяч пулеметчиков только в одной республике?…

А ведь уже тогда в голове Машерова могла зародиться мысль о командовании партизанским отрядом. Почему бы и нет? Обстановка в походе была подходящей: молодость, сила, ночные костры, природа. Для тех, кто растет на природе, поближе к лесу, не новость тайные ходы, землянки, шалаши, игра в войну с соседскими мальчишками и… мечты стать командиром. Ох уж эта слава Александра Македонского!

Командир должен быть примером для своих товарищей, первым во всем, как Александр Великий — дальновидный политик, талантливый полководец, мужественный и выносливый воин. И Машеров изо всех сил старался воспитывать в себе такие черты.

А еще командир должен носить славное имя. Этим вопросом, судя по всему, наш мечтатель тоже озаботился заранее. И, скорее всего, тут примером для него был Иосиф Сталин. Подлинного имени вождя мирового пролетариата в широких массах не знали. Мало кому что-либо говорил и его партийный псевдоним — Коба. Зато имя Сталин в школьные и юношеские годы Машерова гремело. Ничем не выдающийся мальчишка из глухого и богом забытого грузинского городка Гори стал известен всему миру как человек, что тверже стали.

Подобное имя хотел для себя и Петр Машеров: отличительное, тайное, звучное, схожее по силе и крепости с именем отца народов. И оно напрашивалось само собой.

С детства Машеров любил лес: разлапистые ели, по осени скрывающие многодетные семейки яркоголовых лисичек; тянущиеся ввысь, к солнцу смолистые тонкие сосны, источающие яркий хвойный аромат; тревожно трепещущие, как будто волнующиеся, осины; солнечные поляны с пряным запахом трав и несмолкающим стрекотаньем мелкой букашни; непроходимый, пестрящий насыщенной краснотой тающих во рту бугристых ягод дикий малинник вперемешку с обжигающими, в рост человека стеблями крапивы; могучие, необхватные, завораживающие красотой и потрясающие величием дубы…

«К чему это слащавое многословие? — можете нетерпеливо спросить вы. — Или это подсказка?..» Да-да, мой догадливый читатель, вы на правильном пути. Так продолжим наше путешествие.

Царем белорусских лесов по праву считается дуб. Его древесина отличается невероятной прочностью и твердостью. По крестьянским понятиям нет ничего крепче этого дерева. Но позволить себе дом из дуба могли единицы. Очень уж дорого. В средние века только несколько замков (например, Гомельский) были собраны из дубовых бревен. А бани из смолистой сосны, а порой и из дуба строили. Как приятно затопить такую баньку, хорошенько поддать парку, чтоб аж дух захватывало, вытянуться на широком полке и предать свое бренное тело хлестким жгучим ударам дубового или березового веничка… И для здоровья полезно. Ох, о чем это я?..

Почитал народ это дерево и множество поговорок и пословиц, восхвалявших мощь и силу его, сложил: «Каков дуб, таков клин, каков батька, таков сын», «Держись за дубок: он корнями в землю глубок».

Однако назваться просто Дубом было бы, наверное, несколько опрометчиво, да и двусмысленно. «Дуб дубом» говорят о несмышленом человеке. Дубок — тоже не совсем к месту, хоть и больше соответствовало действительности на тот момент: юный парень-мечтатель походит на молодое деревце. А вот мягкое и благозвучное Дубняк (молодой дубовый лес, дубовая поросль) — в самый раз. Именно на такую трактовку указывал и Геннадий Ланевский, бывший начальник штаба в партизанском отряде Машерова. «Дубняк — это молодая поросль, но сильная, стойкая. Такую врагу не сломить».

«В ближайшие дни пойдем большой компанией искать этого белорусского вожака. Добрая у него фамилия. Дуб — дерево могучее. Умеет буре противостоять. — Улыбнувшись, Сергей ласково повторил: — Дубняк». Так описывает свои первые впечатления от имени Дубняк в предвкушении будущего знакомства с Петром Машеровым еще один из его соратников по партизанской борьбе. Однако мы несколько забежали вперед.

Надо сказать, тайные имена тогда были очень популярны. Почти все революционеры-большевики еще с царских времен и партийные лидеры СССР скрывались за псевдонимами. Да и в детстве, что говорить, мы часто обзаводимся всякими смешными, а порой и обидными прозвищами. Наверняка, у Машерова оно тоже было. Ибо в детстве парнишка был высокий и худой. По этому поводу сестра Машерова рассказала одну забавную историю.

«Однажды, когда Петя шел из школы по реке, мальчишка из нашей деревни по прозвищу Бабулька (был толстый и неповоротливый) обозвал Петю плохим словом. За оскорбление Петр его разул, забросил валенки на высокий берег (реки — Примеч. Л. Д.) и ушел. Бабулька еле добрался до валенок и, распустив слезы и сопли, пришел с жалобой к нашим родителям. На этот раз разговор вел с Петей отец, что бывало очень редко, только в „чрезвычайных ситуациях“. Я спряталась на постели под одеяло и лежала тихо, как мышка. Мне было жалко братика. А наказание он перенес молча, только сказал: „А пусть Бабулька не обзывается“». Разуть зимой соседского паренька мог только очень обиженный человек. Стало быть, оскорбление было крайне обидное и задело за живое нашего героя. Сила его характера и способность постоять за себя невзирая на средства проявлялась уже в детские годы. Но мы опять отвлеклись…

В страстном желании Машерова иметь громкое имя и прославить его на всю страну или даже на весь мир нет ничего зазорного. Наоборот, это стремление даже похвально. Думается, звучный псевдоним это дань не только сталинизму, но отчасти и романтизму (в допускаемых сталинизмом формах). Но вот что в этой истории печально: реализовывать свои детские и юношеские мечты Машеров должен был в условиях сталинской диктатуры. И, к сожалению, изменить это обстоятельство ему было не под силу.

Глава 4. Пленник

Приступая к работе над этой книгой, я полагал, мой эрудированный читатель, что военные страницы жизни Машерова — самые прозрачные и глубоко изученные. Думалось, о человеке, который по результатам войны стал Героем Советского Союза, должно быть известно все или, по крайней мере, почти все. Никаких споров, недоговоренностей или неясностей тут быть не может. Но оказалось, дело обстоит несколько иначе. Темных пятен в биографии Петра Машерова предостаточно. «Какие такие пятна?!» — наверняка воскликнете вы. А вот хотя бы это. Ушел на войну сыном врага народа и сразу попал в плен, а это все равно, что стал предателем. Именно так органы НКВД расценивали плененных немцами красноармейцев. А вернулся с войны… правильно, героем! И не просто героем, а официально признанным, с Золотой Звездой и орденом Ленина. Но обо всем по порядку.

Когда началась война, Петру Машерову было двадцать три года. Он учительствовал (преподавал математику и физику в средней школе) недалеко от Полоцка, в небольшом, ничем не примечательном районном центре Россоны. На самом деле это была всего лишь большая деревня, так говорит родная сестра Машерова. Неизвестно, чем именно занимался он в более чем месячный промежуток между 22 июня 1941 года, днем, когда Гитлер напал на СССР, и пленением, которое произошло, по разным сведениям, 23, 27 или 28 июля 1941 года.

Как свидетельствуют земляки Машерова, в воскресенье 22 июня 1941 года их радовало яркое солнце, голубизна неба, аромат цветущих трав, щебетание птиц. Лето выдалось в тех краях в тот год необычайно теплое. Ничто не предвещало беды. По традиции после сдачи экзаменов ребята и девчата собирались вместе, чтобы отпраздновать окончание школы. Звучали струны гитары, звенели девичьи голоса. В кругу молодежи слышался смех, прогнозы на ближайший выходной день и планы на далекое будущее. Однако грянула война.

В тот же день, 22 июня 1941 года, был издан указ Президиума Верховного Совета СССР за подписью Михаила Калинина, которым предписывалось приступить с 23 июня 1941 года к мобилизации военнообязанных, родившихся в период с 1905 по 1918 годы включительно. Мобилизации подлежало в том числе мужское население на территории Западного особого военного округа, который охватывал территорию БССР.

В июльские дни 1941 года в межозерье на подступах к Россонам комсомольцы и непризывная молодежь рыли противотанковые рвы, устанавливали надолбы, устраивали завалы в лесах, чтобы преградить путь фашистским танкам. Работа была каторжной, быстро уставали, долго выбрасывая тяжелые комья земли. С непривычки натирали кровавые мозоли. Работу часто прерывал сигнал воздушной тревоги. Над дорогой проносились самолеты со свастикой. Трудились круглые сутки. А с запада начали доноситься артиллерийские раскаты, слышались глухие взрывы бомб. Оттуда надвигалась опасность.

Оборонительные работы в Россонах и районе организовал первый секретарь Россонского райкома партии Варфоломей Лапенко. Он, как и положено первому лицу, объезжал свою территорию на служебной «эмке» и мобилизовал народ на защиту родной земли. Впрочем, противотанковые рвы в Россонском районе устраивали не только на пути к райцентру, но и вокруг каждой более или менее значимой деревни. Например, Геннадий Ланевский, участник партизанского отряда имени Щорса, указывает, что вокруг его родной деревни Горбачево, тоже был устроен противотанковый ров. Она находилась всего в пятнадцати километрах от Россон. Эти противотанковые рвы немного развеселили немцев: танки обошли их стороной, ущерба от них немецких войскам не было никакого. Зато позднее они успешно использовали их как место для казней, насмехаясь, что большевики заранее позаботились о своих могилах.

Источники умалчивают, участвовали ли в этих оборонительных работах братья Машеровы. В самом начале войны старшего Павла, которому на тот момент уже исполнилось двадцать восемь лет, отправили на фронт в действующую армию. Петра при этом зачислили в истребительный батальон для борьбы с немецкими диверсантами, которых забрасывали в белорусские леса. Тогда никто не думал, что менее чем через месяц, уже 15 (17) июля 1941 года, гитлеровские войска оккупируют Россоны. Однако фашисты стремительно продвигались к райцентру.

Почти безоружные ребята истребительного батальона понимали, что не смогут оказать сопротивление хорошо оснащенному противнику, и вместе с частями Красной армии стали уходить в сторону Невеля. Но под Невелем были окружены и попали в плен. Несколько десятков километров их вели под конвоем по жаре, без еды и воды в город Себеж. Там всех погрузили в товарные вагоны («телятники») и повезли в сторону Пруссии. Вагон, в котором оказался Петр Машеров, был переполнен людьми: они стояли, плотно прижавшись друг к другу, не имея возможности даже шевельнуться.

Глубокой ночью Петр принял дерзкое и очень опасное решение — бежать. Люди, узнав об этом, стали пропускать его к окну, несмотря на ужасную тесноту. Ночью 27 июля 1941 года Петр Машеров на полной скорости поезда совершил побег — «прыгнул в неизвестность, но обрел свободу». С ним собирался бежать еще один парень, но, видимо, струсил, и Петр оказался один в чистом поле. Такова версия пленения и побега Петра Машерова со слов его сестры.

Но что-то мне подсказывает, что вы, мой вдумчивый читатель, хотите спросить: «Почему Павла забрали в армию, а Петра нет, ведь оба они были верны сталинскому режиму, прошли комсомол и были молодыми людьми мужеского пола и к тому же призывного возраста?»

Этот вопрос, безусловно, небезоснователен. Дело в том, что война застала врасплох не только мирное население, но и государственные органы, и военных. И вопрос «что делать?» повис в воздухе. Ведь совсем недавно нарком иностранных дел СССР подписал с гитлеровской Германией не только договор о ненападении (более известный как пакт Молотова — Риббентропа), который разделил Европу на сферы влияния, но и договор о дружбе и границе. Неудивительно, что все были дезориентированы.

Машеров, видя суету и неразбериху, накрывшую Россоны, решил обратиться в райком комсомола. Но ни там, ни в исполкоме райсовета никакой ясности не внесли. С райвоенкомом тоже случилась осечка. Люди возвращались от него ни с чем, поникшие и угрюмые. От них везде отмахивались. А народ хотел воевать, бить проклятых фашистов.

Вот тогда, по версии В. Якутова, Петр Машеров проявляет инициативу. У него зародилась идея создать истребительный батальон. Идею эту горячо поддержали комсомольцы и молодежь всего района. В считанные часы в батальон записались несколько сот добровольцев. Но воевать было нечем. Райвоенком со всех своих складов собрал всего несколько десятков винтовок старого образца и по пять патронов к ним, кто-то принес несколько берданок и ружей. Поэтому решили отправить гонца в ближайший военный городок, в Полоцк. Следовало раздобыть оружие, а заодно попросить прислать одного-двух командиров. Однако этим благим намерениям не суждено было осуществиться. Враг находился уже на подступах к Россонам, и слабовооруженному истребительному батальону пришлось отступать на восток. Бойцы батальона быстрым маршем двинулись в сторону Невеля, но танковые части фашистов опередили их. «Отборный натренированный полк гитлеровцев», окружив безоружных россонских добровольцев, повел интенсивный огонь. Десятки были убиты и ранены, остальных захватили в плен. Среди пленных был и Машеров. Так вкратце повествует об этом времени в первой биографии Петра Машерова В. Якутов.

Как мне кажется, это все излишне романизированная передача событий и местами явный перебор с фактами. Не думаю, что у Гитлера была необходимость выставлять свои лучшие танковые войска именно в направлении Россон. Но тем не менее писатель В. Якутов прибегает к такому приему. При этом не указывает номер этого полка, а стало быть, не оставляет нам никакого шанса удостовериться в его «отборности».

Однако вернемся к истребительному батальону. Если все было действительно так, надо отдать должное инициативности и предприимчивости Машерова.

Похоже, он понял слова Сталина буквально: «Мы должны организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов, уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всем этом быстрое содействие нашим истребительным батальонам. Нужно иметь в виду, что враг коварен, хитер, опытен в обмане и распространении ложных слухов. Нужно учитывать все это и не поддаваться на провокации. Нужно немедленно предавать суду Военного Трибунала всех тех, кто своим паникерством и трусостью мешают делу обороны, невзирая на лица».

Машеров все правильно рассчитал: война — не только смерть и страдания, а, как бы это цинично ни звучало, еще и возможность сделать блестящую карьеру. Но с другой стороны, он — рядовой комсомолец и учитель средней школы — перехватывает инициативу у партийных, комсомольских и военных властей Россонского района. А властью делиться не любит никто, даже в условиях войны за нее идет жесткая борьба.

Надо полагать, никаких документов о создании Машеровым истребительного батальона не сохранилось. Мы знаем о нем только со слов родной сестры и его биографов.

Другой вопрос: был ли боеспособен батальон? Планы планами, а суровая действительность, увы, диктует свои правила. С начала войны прошло всего с десяток дней; советское руководство впало в панику; немецкие войска наступали практически беспрепятственно, без малейшего, за редким исключением, сопротивления. Вряд ли в этой ситуации в Россонах кто-то всерьез стал бы заниматься батальоном. Например, товарищ по партии и вечный соперник Машерова Михаил Зимянин отметил в одном из своих интервью, что Машеров попал в плен при формировании дивизии, которая даже в бой не вступила. И ни намека на истребительный батальон.

Некоторые сомнения порождает и поведанная сестрой история с побегом. Когда, с кем, в каком конкретно месте бежал Петр Машеров из фашистского плена? Каким образом ему удалось выбраться из наглухо закрытого вагона темной ночью? Существует немало версий на этот счет. Они здорово расходятся в деталях, и в каждой, безусловно, есть своя крупица правды. Но сколь бы ни было любопытно бродить по тропинкам расцвеченных воспоминаний, все же в определенный момент хочется выбраться на чистую дорогу истины. Так вперед же, мой читатель…

Родная сестра Машерова и все тот же В. Якутов утверждают, что Петр совершил побег в одиночку. Один на один с полной неопределенностью и смертельной опасностью. Однако в этом есть свой плюс. Кто-то наверняка возразит: «С напарником в такой ситуации легче: есть на кого положиться, от кого ждать помощи». В какой-то степени соглашусь, но все же парирую: когда ты один — тебя некому и предать.

Николай Масолов, автор документальной повести «Срока у подвига нет», изданной при жизни Машерова, ни единым словоми слова не говорит ни о сотоварищах Машерова по побегу, ни о травме, полученной им при прыжке с поезда.

В свою очередь, С. Антонович отмечает, что бежал Машеров с товарищем, от прусской границы и что будто останавливались беглецы у литовской крестьянки, благосклонно предложившей им ночлег и еду.

В таком случае резонными представляются вопросы, заданные другим исследователем. А где же товарищ, с которым пройдена такая тяжелая и опасная дорога? Почему они не вместе сражались? Когда и где расстались? Увы, ответа на них нет ни у кого. Так что, возможно, товарищ по побегу не более чем фантазия писателя Антоновича. Тем более что Машеров в автобиографии ни разу не обмолвился о друге-беглеце. В анкетах, заполненных им в военное и послевоенное время, есть две похожие, но различающиеся деталями версии его пребывания в плену и побега из него.

В частности, 25 марта 1943 года в личном листке по учету кадров Машеров написал: «Около Пустошки, пробираясь через фронт, попал в окружение, находясь вместе с 51-м корпусом. Попал в плен 23.7.41. При отправке в Германию 31.7.41 бежал с поезда, не доезжая Вильно».

В послевоенной же анкете, которая находится в личном деле Машерова в Центральном архиве Министерства обороны СССР, написано: «Отходя с последними частями Красной армии вглубь страны, в районе северо-западнее Невеля около шоссе Невель — Ленинград, попал в окружение (22 июля 1941 года) и при попытке перехода линии фронта 24 июля 1941 года попал в плен, откуда через четыре дня, 28 июля 1941 года, бежал». Таким образом, в этих двух документах, собственноручно написанных Машеровым, разнятся как даты пленения, так и даты побега.

Причем если между первыми разница в один день, то между последними — три. По первой версии, он находится в плену восемь дней, по второй — пять.

Еще в одной своей автобиографии Машеров предельно кратко указывает, что «в Отечественную войну был около ст. Пустошки, пробираясь через линию фронта, попал в окружение, находясь с 51 корпусом, попал в плен 27.07.1941 года. При отправке в Германию 31.07.1941 года бежал с поезда, не доезжая Вильно». Эта информация содержится в книге Якутова. Здесь говорится о сроке пленения пять дней, но даты пленения и побега тоже не согласуются с ранее приведенными.

Немалую ценность представляют воспоминания Разитдина Инсафутдинова (написаны в 80-х годах прошлого века), поскольку принадлежат человеку, который был комиссаром партизанского отряда, действовавшего в составе той самой бригады, что и Машеров. Он, судя по всему, знал об обстоятельствах побега со слов самого Машерова. Инсафутдинов не уточняет дат пленения и побега, но указывает, что Машеров находился в плену четыре дня.

Если проанализировать всю эту информацию, четко прослеживается желание Машерова свести срок пребывания в плену к минимуму.

Я все же склоняюсь к тому, что первоначальная информация, о восьми сутках пребывания в плену, более точная. Во-первых, она максимально приближена по времени к тем событиям, а во-вторых, личный листок по учету кадров от 25 марта 1943 года Машеров заполнял, вступая в должность комиссара партизанской бригады имени К. К. Рокоссовского: это был огромный скачок в его партизанской карьере (комбриг А. В. Романов оказал ему невероятное доверие), поэтому в тот момент, скорее всего, он был предельно честен.

При изучении материалов о Машерове удивляет, что он буквально бравировал своим пленением. Например, в биографическом материале (к слову, откровенно пропагандистском), подготовленном с участием Машерова накануне его избрания в Верховный Совет БССР в 1947 году, без обиняков говорится, что Петр попал в фашистский плен. А, как вы знаете, открыто говорить об этом в те годы было все равно что ходить по лезвию бритвы.

Следует отметить, что версии сестры и биографов Машерова в целом согласуются, за исключением двух моментов — хронологического и географического. Если верить словам самого Машерова, то побег он совершил в последний календарный день июля 1941-го, а не 27-го числа, как утверждает Ольга, и не на прусской границе, как приукрашивает С. Антонович, а в предместьях нынешнего Вильнюса (примерно триста километров от Россон).

Что касается деталей побега, то наиболее интересно, на мой взгляд, о нем повествует В. Якутов. Ему удалось передать события тех дней настолько подробно, ярко, захватывающе — в красках и лицах, что картинка сама собой вырисовывается перед глазами. Хоть кино снимай. Правда, в повествовании этом есть явные нестыковки. К примеру, и сестра Машерова, и В. Якутов единодушны в том, что товарные вагоны были набиты военнопленными до отказа: «не то что сесть, повернуться было негде». При этом, как рассказывает биограф, Машеров сразу приступил к поискам вариантов побега: осмотрел потолок и стены товарняка, постучал ногой по полу, потрогал рукой двери. Значит, он находился поблизости от дверей. Затем, если рассуждать логически, Петр должен был пробраться к окну, которое располагалось неподалеку, однако, по словам В. Якутова, с трудом пробивается к стене. Получается, его местоположение в вагоне относительно дверей резко меняется, потому как, смею предположить, добираться до стены приходится все же из середины вагона, а не от дверей.

Кроме того, и Ольга, и В. Якутов утверждают, что Машеров прыгал из вагона на полном ходу. Конечно, нет оснований им не доверять, но, сдается мне, все же не стоит излишне драматизировать ситуацию. Во-первых, разумный человек никогда не станет прыгать на полном ходу, поскольку это грозит увечьями. Во-вторых, двадцатитрехлетний молодой человек был физически крепким, подготовленным к такого рода испытаниям. В-третьих, скорость товарного поезда не могла быть большой. В начале 40-х годов прошлого века она составляла около двадцати — тридцати километров в час, максимум сорок. А поскольку, как вспоминает уже названный партизанский комиссар Р. И. Инсафутдинов (причем безотносительно побега Машерова), вражеская авиация основательно бомбила железные дороги Белоруссии, из-за ремонта путей и восстановления мостов скорость эшелона нередко снижалась до пятнадцати — двадцати километров в час. В-четвертых, прыжок мог быть совершен, когда состав шел под горку или поворачивал. В таких случаях любой поезд вынужден замедлять ход. Все, что было нужно, это перелезть через форточку и повиснуть на вытянутых руках, а в удобный момент, когда поезд слегка притормаживает, спрыгнуть вниз.

Примерно о таком варианте прыжка Машерова рассказывал и его боевой товарищ В. Шуцкий, впоследствии командир партизанского отряда имени Щорса. По версии Шуцкого, которую он опять же поведал со слов самого Машерова, замысел последнего заключался в следующем. Как только эшелон тронулся в путь, Машеров решил выброситься из вагона на ходу поезда. Решение казалось настолько безумным, что вызвало неодобрение всех, кто находился рядом с ним. Опасность заключалась прежде всего в том, что выпрыгнуть можно было только через высоко расположенное узкое окошко. Кроме того, приземление, скорее всего, произошло бы под прямым углом, что привело бы к печальному исходу. Все проанализировав, Петр решил поступить следующим образом: протолкнуться через окно ногами вперед и вниз, вытянуться во весь рост вдоль стены вагона, держась за подоконник, затем подтянуться и, с силой оттолкнувшись, спрыгнуть на откос насыпи. Товарищи по несчастью помогли ему пролезть через окно и повиснуть на стене вагона, а остальное он сделал, как и задумал. На везение, поезд проходил в это время по высокой насыпи. Молодой человек свалился на откос и кубарем скатился в кювет, отделавшись тяжелым ушибом и царапинами.

Если буквально измерить расстояние, которое сестра Машерова характеризует как «прыжок в неизвестность», оно не превысит метра или полутора метров. Расчет прост: возьмем рост Машерова (приблизительно метр девяносто один) прибавим полметра на вытянутые руки и получим более двух метров сорока одного сантиметра. При высоте вагона максимум три с половиной — четыре метра. Окошко в вагоне закрытого типа хоть и было расположено высоко, но все же находилось ниже крыши.

Так что по большому счету этот прыжок был опасен не более чем падение с велосипеда.

Конечно, определенный риск имел место. Не стоит его начисто отрицать. В случае неудачного приземления можно было сломать руку, ногу или вовсе свернуть шею. Но этот риск уравновешивался другими важными факторами. Машеров взвесил все за и против, здраво оценил ситуацию и просчитал каждое движение. Он был молодым, худым, крепким, натренированным. И все произошло так, как должно было произойти…

Правда, Р. Инсафутдинов, настаивает, что приземление было неудачным. Машеров не мог ступить на ногу, поднявшись, даже вскрикнул от боли. Однако в родные пенаты он добрался с завидной прытью…

Давно и не мною подмечено, что биографы порой питают страсть к красному словцу, а попросту говоря, изрядно привирают. Время от времени грешат этим и жизнеописатели Петра Машерова. Воспоминания — это тоже всего лишь попытка выдать желаемое за действительность. Так что всей правды об обстоятельствах побега Машерова из плена нам, дорогой читатель, узнать не суждено.

Возникает и еще один вопрос: а был ли вообще побег из плена? По сведениям некоторых авторов, в том числе друзей Машерова, в самом начале войны немцы иногда просто отпускали красноармейцев. Пленных было так много, что гитлеровцы не справлялись с их охраной и транспортировкой. Большие колонны военнопленных, как правило, гнали по шоссе немногочисленные немецкие конвои. При этом немцы были настолько уверены в своей победе, что даже выдавали аусвайсы на дорогу. Другой вариант освобождения из плена практиковали молодые и не очень женщины. Они собирали куриные яйца, прихватывали, например, кусок сала или что-нибудь ценное и шли к конвоирам с просьбой поискать среди пленных родичей. Многие, не найдя своего сына или мужа, признавали за родных любого приглянувшегося пленного. И таким образом решали его судьбу. Об этом рассказывает партизан и коллега Машерова по ЦК ЛКСМБ, а затем главный редактор газеты «Звязда» Аркадий Толстик.

Опять же, о пленении и дерзком побеге мы знаем только со слов Машерова и его близких: боевых товарищей Р. Инсафутдинова, В. Шуцкого, родной сестры О. Пронько и биографов В. Якутова и С. Антоновича, писателя Н. Масолова. Но они слышали об этом тоже от Машерова.

Увы, не все факты могут быть подтверждены, и это безусловный повод сомневаться в них.

Глава 5. Подпольщик

Вы не задумывались, мой глубокомысленный читатель, над тем, как порою щедро одаряет нас судьба? В каких бы передрягах мы ни бывали, какие бы препятствия ни преодолевали, а выходим из жизненных испытаний победителями. Возьмем хотя бы нашего героя. Попасть в плен и благополучно бежать прямо из-под носа фрицев — это ли не бесценный подарок! А следом и другой — пешком и с оглядкой, прячась от любопытных взоров в придорожной канаве или в ближайшем от проселочной дороги лесочке, зачастую оставаясь без пропитания и ночлега, преодолеть триста километров! Но, справедливости ради надо сказать, что везение везением, а сила характера тут тоже не на последнем месте. Полагаю, повторить такой эксперимент в наш век стремительных скоростей осмелятся лишь единицы — люди, увлеченные и одержимые идеей.

В общем, как утверждает сам Петр Машеров и один из биографов, уже 5 августа 1941 года Петр вернулся в Россоны. И здесь встает целый ряд вопросов, который в источниках и известных биографиях Петра Машерова освещен совсем слабо или имеют место пробелы в освещении. От Вильно, древней столицы Беларуси, подаренной в 1939 году Сталиным Литовской ССР, до богом забытых, но таких милых сердцу Машерова Россон триста километров. Получается, что он преодолел их всего за пять дней. Простой расчет показывает, что идти приходилось по шестьдесят километров в день, то есть где-то по двенадцать часов, если считать, что средняя скорость человека составляет пять километров в час. Даже если Петр шел неделю, как указывает Р. Инсафутдинов, надо признать, это все равно завидный результат. Только реальный ли?

Хоть многие и сомневаются, осмелюсь все же предположить, реальный. Тем более что это был, как вы помните, не первый его опыт. Однако лыжный переход по маршруту Витебск — Орша — Могилев — Минск в 1938-м занял примерно две недели. Правда, он был отягощен зимней обстановкой и необходимостью использовать лыжное снаряжение, немало времени наверняка отводилось стрельбам, противоборствующих команд было несколько. А в 41-м Машеров шел налегке, один-одинешенек. Вперед его толкала только воля, желание жить, бороться и вернуться домой — к матери. Потому что роднее у Петра никого на свете не было. И здесь появляется заковырка. Как Машеров объявился в оккупированных Россонах? Ведь он был всем известен как комсомольский активист, участник создания истребительного батальона. А Россоны были заняты его смертельными врагами. Под каким предлогом и в каком качестве Машеров выйдет из родного дома на улицу?

На этот счет есть несколько версий. По одной из них, как ни хотелось Машерову увидеть мать, сразу к ней он не пошел. На какое-то время Петр затаился. И где бы вы думали он нашел себе прибежище? В зубоврачебном кабинете своей невесты Полины Галановой. Под кроватью. Об этом факте рассказала она сама. Указывает на это во втором варианте написанной им биографии Петра Машерова и Славомир Антонович: «Машеров по возвращении из плена некоторое время прятался в ее зубоврачевном кабинете». Иными словами, можно сделать вывод, что Петр Машеров прекрасно сознавал, что ему как комсомольскому активисту угрожает смертельная опасность со стороны новых властей. Поэтому принял меры, чтобы отвести эту угрозу. Иначе, с какой стати ему было лезть под кровать к Полине Галановой? Эта ситуация, на первый взгляд нелепая и комичная, демонстрирует невероятное взаимное доверие, которое сложилось между молодыми людьми, и такую близость в отношениях, какая вообще возможна между парнем и девушкой. Укрывая беглеца, Полина прекрасно понимала, чем ей это грозит. Если бы немцы или полицаи нагрянули в неподходящий момент, ей наверняка пришлось бы распрощаться с жизнью. Без высоких коммунистических идей и простого человеческого сочувствия здесь тоже не обошлось, но, думается, в первую очередь ее действиями в данном случае руководила не любовь к родине, а пылкое чувство к статному молодому красавцу. Но и вокруг этой ситуации много вопросов.

Ибо в первом варианте его книги Антоновича эта ключевая фраза о «подкроватном» укрытии Машерова отсутствует. Она есть только во втором варианте. В последнем он ее значительно скорректировал, исключив слова «по возвращении из плена». И тем самым загадывает нам новую загадку: когда же именно Машеров прятался под кроватью у Полины Галановой? Получается, что Полина Андреевна в интервью Славомиру Антоновичу говорила неправду? Сейчас ее уже нет в живых и спросить не у кого. Однако тот факт, что Антонович скорректировал эту мысль, во многом показателен. Значит, у него возникли сомнения. Подтверждение такому выводу есть в воспоминаниях Геннадия Ланевского, бывшего в годы войны начальником штаба в отряде имени Щорса. Он пишет, что встретил Полину Галанову в тяжелое время, которое относит ко второй половине августа 1941 года, то есть после 15-го числа. Иными словами, между датами возвращения Машерова к Полине Галановой в Россоны существует разбежка как минимум в десять дней. А посему Машеров никак не мог прятаться у нее под кроватью в этот период. Кстати, опровергают сведения, приводимые Ланевским, и версию С. Антоновича (которая высказывается в последнем варианте его книги) о том, что военному врачу Полине Галановой удалось спастись от немцев только благодаря своевременному переодеванию. Под военной формой она якобы носила платье в горошек и вовремя успела от нее избавиться. Ланевский, в свою очередь, пишет, что Полина, неожиданно объявившись днем у них в д. Горбачево, была в военной форме, со следами недавно замытой крови на гимнастерке. Она пояснила, что возвращается из окружения. Все время шла глухими дорогами, избегала шоссе и бойких проселков. Переодевшись в одежду своей подруги, матери Ланевского, Полина на другой день ушла в Россоны. Но это отступление…

Таким образом, версия о тайном возвращении Машерова в Россоны не находит подтверждения. Вероятнее всего, он просто вернулся в дом к матери. На это указывает в своих воспоминаниях и современник тех событий Владимир Шуцкий: «Через несколько дней Машеров уже был в Россонах, где его со слезами радости встретила мать». Собственно, из-за предстоящей встречи с немцами Машерову особо незачем было волноваться: у него было стопроцентное алиби. Он был сыном «врага народа», а значит, мог представиться врагом большевистского режима, поскольку его отец в 1937 году был арестован НКВД и отбывал наказание в ссылке. Машеров вполне мог заявить, что с большевиками ничего общего не имеет и что работал на них от безысходности.

Тем временем жизнь в Россонах потихоньку налаживалась, действовал так называемый новый порядок. Работали многие оккупационные учреждения: комендатура, районная управа, банк. Открылись магазин и столовая. В столовой по талонам — их выделяли тем, кто работал на немцев, — отпускали овощные блюда. В магазине по карточкам — опять-таки тем, кто сотрудничал с оккупантами, — выдавали хлеб, жмых. Остальным приходилось пухнуть с голоду. Немецкие власти также формировали сельскохозяйственные общины (в некоторых источниках — их именуют сельхозуправами). Чуть позже стала функционировать амбулатория, куда трудоустроилась зубной врач Полина Галанова с двумя подругами. В помощь им дали военнопленного врача Федикова.

В ближайшем будущем планировали открыть школу. Бургомистром Россон был назначен Василий Рогач. По одним сведениям, он ранее учительствовал в Россонском районе, по другим — был директором школы. Геннадий Ланевский, проживавший в деревне Горбачево Россонского района, более точно называет его прежнюю должность — завуч Горбачевской школы. Вне всяких сомнений, Машеров был лично знаком с ним. Николай Масолов в своей документальной повести, вероятнее всего со слов самого Петра Машерова, указывает, что Василий Рогач предложил молодому учителю физики и математики должность директора россонской школы. Имели место и другие нововведения. Например, на главной площади Россон оккупанты построили дощатый, разделенный на кабины общественный туалет. Отхожие места тут было принято прятать от человеческих глаз, а этот построили как вызов, на самом видном месте. Постепенно немцы начали возводить земляные укрепления и обносить райцентр колючей проволокой. С наступлением темноты в Россонах все вымирало — действовал комендантский час. Машерову, если все же предположить, что он лукавил немецким властям, а сам по-прежнему оставался верным сталинскому режиму, нужно было как-то выживать. На одних коммунистических идеях далеко не уедешь. И выход был только один — работать на немцев. В итоге его приняли счетоводом в нераспущенный немцами колхоз. Некоторые именуют должность Машерова «бухгалтер», а кое-кто и вовсе указывает, что он был назначен начальником сельхозуправы. Заработную плату он получал от местных немецких властей. Все, кто официально работал на немцев, могли иметь легальные документы, пропуска, оформленные в комендатуре, а эти документы позволяли свободно передвигаться.

Чуть позже, с начала февраля 1942 года, Петр пошел работать в местную школу.

Трудоустройство у немцев по меркам той эпохи означало не что иное как разрыв с советской властью. С точки зрения советских законов Машеров уже дважды стал предателем. Первый раз — когда попал в плен. НКВД за сотрудничество с врагами многих отправлял в лагеря как государственных преступников, немало и вовсе расстреливали как предателей на месте. Но когда на чаше весов — жизнь, редкий человек принесет ее в жертву.

Неизвестно, был ли Машеров направлен к фашистам непосредственно секретарем Россонского райкома партии Варфоломеем Лапенко или принял такое решение самостоятельно. Первое предположение весьма сомнительно. Вероятнее всего второе. Вряд ли в начале августа — сентябре 1941 года такая встреча могла состояться. Слишком разный политический вес был у них. Двадцатитрехлетний мальчишка, пусть и учитель, и первый секретарь Россонского райкома партии, теперь уже подпольного, бывший хозяин района. Тем более что сразу после оккупации Россон В. Лапенко исчез. И никто не знал, где он находится. Только после войны участник партизанского отряда имени Щорса Г. Ланевский рассказал, что первое время Лапенко прятался на хуторе Анастасии Плюсковой.

Так что инициатива устроиться к немцам исходила, скорее всего, от самого Машерова. И такой поступок не был чем-то исключительным. Тогда многие открыто работали на них. Например, друг и коллега Машерова Сергей Петровский, бывший заведующий районным парткабинетом, также устроился в сельхозуправу. С ними вместе в сельхозотделе работали Лев Волкович и Татьяна Симоненко. Виктор Езутов был зачислен в паспортный отдел, Петр Альшанников стал бургомистром Альбрехтовской волости, Владимир Войцехович служил в полиции. Геннадий Ланевский был казначеем районной управы. Примечательно, что эту же информацию можно найти и в воспоминаниях родной сестры Петра Машерова, и на страницах нескольких книг С. Антоновича, бывшего помощником Машерова. Иными словами, сведения о сотрудничестве Машерова с немцами давно ни для кого не секрет.

Однако, например, его боевые друзья участники партизанского отряда имени Щорса, В. Шуцкий и Г. Ланевский, даже спустя десяток лет после смерти своего командира, так и не решились назвать имя Петра Машерова в числе лиц, сотрудничавших с оккупационными властями. Шуцкий вообще обходит этот вопрос стороной, а Ланевский, наоборот, отрицает очевидное. Он так и пишет: «Петр Миронович в оккупационных учреждениях не работал». Такой избирательный подход к освещению этого сложного вопроса сразу настораживает. Если следовать логике Геннадия Ланевского, получается, что работать на немцев мог кто угодно, но только не Машеров. Перечисляя сотрудничавших с немецким режимом в Россонском районе, В. Шуцкий использует корректную фразу: это осуществлялось в целях более успешной деятельности подпольной организации Россон и по ее рекомендации. Такой же посыл содержится и в воспоминаниях родной сестры Машерова. Никаких документов, подтверждающих это, не сохранилось. Может, оно и так. Тем более, что позже все из названных перейдут в партизаны. Однако стоит подчеркнуть, что не всякая попытка внедрить своих людей в новую администрацию были успешными. Когда в районную управу на работу попытался устроиться заведующий районным парткабинетом Г. Н. Майков, оккупанты не поверили ему и расстреляли.

Как утверждают, официально работая на врага, Машеров не сидел сложа руки. Коммунистические идеи, на которых он был воспитан, требовали выхода и воплощения. Речь, произнесенная Сталиным 3 июля 1941 года, содержала вполне определенную программу действий для всех советских граждан. Вот что говорил Сталин: «В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия». Возможно, именно после этого призыва вождя Машеров задумался о партизанском отряде. И пусть с истребительным отрядом не получилось, он обязательно найдет способы борьбы с проклятыми фашистами! И не только его голова была занята подобными мыслями.

Как утверждают биографы Машерова, парень стал активно встречаться с комсомольцами Россон, своими учениками-старшеклассниками, учителями. Ему удалось собрать небольшую группу единомышленников. Поначалу в нее входили учителя Сергей Петровский, Виктор Езутов, Владимир Ефременко, медсестра Маруся Михайловская. Сестра Машерова в числе участников комсомольско-молодежного подполья Россон называет и других ребят, например Льва Волковича, Полину Галанову, Марию Шаркову, Татьяну Симоненко. Молодые подпольщики тайно слушали радиопередачи из Москвы, в подвале дома от руки писали листовки. В них они призывали молодежь подниматься на беспощадную борьбу с поработителями. Распространяли эти листовки по всему району. На квартире Сергея Петровского нередко устраивали вечеринки-посиделки. У него же в квартире был установлен радиоприемник. За танцами и скромным праздничным столом обычно скрывалась серьезная работа: парни и девушки обсуждали, где достать оружие и патроны к нему, как создать партизанский отряд и уйти в лес.

Налаживались связи с комсомольцами в других населенных пунктах Россонского района, отрабатывались явки и пароли, продумывалась конспиративная сеть, в немецкие учреждения внедрялись свои люди. Машеров, например, уже работал в колхозе. Назывался он теперь по-новому — сельхозуправа, но суть оставалась прежней. Ломать систему организации принудительного труда, созданную коммунистами, было не в интересах немцев.

Вскоре Петр Машеров, как указывают биографы, все же встретился с секретарем Россонского подпольного райкома партии Варфоломеем Лапенко. Выполняя его указания, Машеров выходил на связь с подпольными группами из Альбрехтова, Клястиц, Соколищ, Юхович, Ровного поля, Миловидов. Но ключевым событием, конечно, стала встреча Петра Машерова с другим активистом комсомольского движения — Володей Хомченовским. Скорее всего, это произошло все в той же россонской больнице.

Хомченовский был из этих же краев, работал учителем в Соколище, в семилетней школе. Среди земляков пользовался уважением. На переговоры в Россоны его отправили местные подпольщики. Машеров и Хомченовский не раз пересекались в РОНО и на учительских конференциях. Но это были мимолетные встречи.

«Тетка Мария просила передать вам сало, — волнуясь, начал Володя, когда на пороге открытой двери появился высокий молодой мужчина. Но тот, не дав ему закончить пароль, сказал:

— Я вас знаю. Заходите, пожалуйста! Дубняк, — представился Машеров, закрыв за собой дверь.

— Ворон!.. Я думал, что Дубняк должен быть похож на свою фамилию, шутя сказал гость.

— Это для конспирации. Меня зовут Петр Машеров.

— А меня Володя Хомченовский».

Володя рассказал, что в его группе шесть парней. Все хлопцы надежные. Имеется и резерв — несколько человек. Есть винтовки, гранаты, пистолеты с патронами и даже пулеметы — целых шесть.

По пулемету на человека! Что ни говори — это сила. Вероятно, Петр испытал в этот момент не только уважение к своему младшему товарищу, но и определенную долю зависти. Ему на этом фоне хвастаться было нечем. Группа Машерова хоть и многочисленнее, но лишь немногим, к тому же в ней несколько девушек. Да и с оружием дела обстоят гораздо хуже. Машеров по достоинству оценил успехи Хомченовского.

Наверняка, свой двадцать четвертый день рождения (13 февраля 1942 года) Машеров встретил в глубоких раздумьях. Детство и юношество позади. Он вступил во взрослую жизнь. Впереди его ждут серьезные испытания. Это раньше все значимые решения в семье принимали мать и старший брат. Сейчас все изменилось, брат сражается с немцами, мать в годах. И уже он, Петр, в ответе за свою жизнь, за жизнь близких людей, за страну. Родина в руках врагов, а он практически бездействует. Писать листовки, конечно, дело увлекательное. Но это занятие для девушек, а не для серьезных мужчин. Вести подпольную работу в Россонах, под боком у фрицев, становилось все опаснее. Вычислить переписчиков листовок по почерку несложно. «Краеведческие экскурсии» в окрестностях Россон в поисках оружия тоже особой пользы не приносят, а вот риска добавляют. А погибнуть в застенках гестапо ему не хотелось. Единственно возможный путь — вооруженная борьба. Думать по-другому комсомолец Машеров просто не мог.

Петр жаждал реальных дел, жаркой схватки с врагом, военных подвигов. Из общения с первым секретарем Россонского подпольного райкома партии В. Лапенко он знал, что кое-где белорусские леса уже полнятся партизанами. Партизанское движение в Беларуси изначально носило массовый характер. Еще в первый год войны было организовано более двухсот партизанских отрядов. Это двадцать тысяч тайных бойцов. И со временем Машеров вольется в их ряды. Стать героем среди этой армии желающих будет непросто. Но другой альтернативы у него нет. Спустя почти два месяца после дня рождения, как только немного потеплело, Машеров принял решение вместе со своими единомышленниками уйти в лес. Как написали позже в наградном листе, «на открытую борьбу с врагом».

Из сводок Совинформбюро Машеров знал, что немцы потерпели поражение в битве за Москву. Уже в декабре 1941 года из деревни Горбачево Россонского района, где проживал подпольщик Г. Ланевский, ушел немецкий гарнизон. Его отправили на фронт закрывать какую-то брешь. До линии фронта было несколько десятков километров, а часть линии фронта вообще не котролировалась немцами (так называемые «Витебские» или «Сурожские» ворота). Красная армия, а с ней сотрудники НКВД и госбезопасности могли со дня на день нагрянуть в гости. И требовательно спросить, а чем это здесь занимаются местные коммунисты и комсомольцы? Именно после этого Машеров с Хомченовским сговорились на том, что надо идти в лес. Есть люди, есть оружие. Что медлить? И срок определили — не раньше, чем потеплеет, весной 1942 года.

В некоторых книгах и энциклопедических справочниках, изданных при жизни Машерова, написано, что двадцатитрехлетний Машеров в августе 1941 создал и возглавил коммунистическое подполье на Россонщине. Эти выводы, на мой взгляд, не имеют под собой оснований или по меньшей мере преувеличены. Правильнее говорить не о коммунистическом, а о комсомольско-молодежном подполье, которое работало в Россонах при активном участии Петра Машерова. Этот перегиб допустили в годы правления Машерова и исправили вскоре после его смерти. И правильно поступили. Во-первых, Машеров в то время был всего лишь комсомольцем, поэтому не имел права приказывать коммунистам. Во-вторых, с 16 июля 1941 года Россонский райком ушел в подполье, но он не исчез. В его составе работали первый секретарь В. Лапенко, секретари В. Гудыно, С. Белый, председатель райисполкома Е. Василевич, члены бюро райкома: заведующий райземотделом В. Петроченко и другие. Даже если бы Машеров совершил попытку перетянуть властное одеяло на себя, его никто бы не послушал. Приказы, что и как делать, отдавали другие люди. В частности, секретарю Россонского подпольного райкома В. Лапенко тогда было слегка за сорок. Свою должность он занимал с 1927 года. В 1934 году окончил Высшую коммунистическую сельскохозяйственную школу. Это был среднего роста, кареглазый, широкоплечий мужчина, с добрым, но усталым лицом, разговаривал властно, но негромко. Таким он остался в памяти земляков. Ни при каких обстоятельствах он не допустил бы лидерства Машерова, это было исключено. В нашей стране принято держаться за власть, никто ее просто так из рук не выпустит. В коммунистической партии была строгая иерархия, нарушать ее не допускалось. Говорить или писать о том, что Машеров был лидером россонских коммунистов в августе 1941 года, это все равно, что сейчас вломиться в кабинет главы администрации какого-либо района Минска вытолкать взашей хозяина и занять его место. Машеров же реально сумел развернуться среди своих коллег, школьных учителей и старшеклассников россонской школы. Из них формировалось подполье, а затем партизанский отряд.

Как указывает Владимир Шуцкий, один из тех, кто был наиболее близок к Петру Машерову в период войны, к весне 1942 года в рядах россонских подпольщиков насчитывалось уже более трех десятков человек. Большинство из них — молодые учителя и их бывшие ученики. В подполье вошли Сергей Петровский, Полина Галанова, Виктор Езутов. Немного позже группу пополнили Владимир Шаблов, Татьяна Симоненко, Мария Шаркова, Фруза Петровская, Лев Волкович, Мария Михайловская, Геннадий Ланевский, Прасковья Дерюжина. Одновременно с ростом численности подпольщиков в самих Россонах создаются периферийные группы: альбрехтовская (Владимир Ефременко, Александр Бульбенов, Николай Иванов, Петр Альшанников, Михаил Якимов), соколищанская (Владимир Хомченовский, Василь Буланов, Петр Ковалевский, Александр Шеленевец), клястицкая (Семен Пархимович, Борис Рубо, Владимир Войцехович), шалашниковская (Петр и Николай Гигилевы, Иван Малахов). В деревнях Ровное Поле и Миловиды действовали подпольщики Евгений Зайцев и Николай Марачковский. Если сюда добавить самого Владимира Шуцкого, а также Петра Машерова и его мать Дарью Петровну, то как раз и получается свыше тридцати человек, а точнее, тридцать один. При этом В. Шуцкий, составляя этот список, уточнил, что не все фамилии помнит. Геннадий Ланевский, тоже впоследствии участник партизанского отряда имени Щорса, называет большую цифру. По его данным, в Россонское комсомольско-коммунистическое подполье входило тридцать восемь человек. К ранее названным он добавляет Марию Матвееву и Кирилла Бондарева. Но и с этим дополнением в списке не хватает пяти фамилий. В другом месте своих воспоминаний вдогонку Г. Ланевский среди подпольщиков называет еще Владимира Паруля.

Возможно, были подпольщиками и бургомистр Россон Василий Рогач, а также некоторые другие, кого позже расстреляли. Самым неисследованным в отношении подполья остается вопрос, кто инициировал его создание и кто возглавлял. Главный биограф Петра Машерова С. Антонович настаивает, что контакты между В. Лапенко и П. Машеровым имели место, и вся их деятельность осуществлялось под контролем подпольного райкома партии. В то же время ближайшие друзья Машерова по партизанской борьбе умалчивают о роли местных партаппаратчиков в этой работе.

На мой взгляд, утверждение, что именно Машеров первым создал комсомольско-молодежное подполье и организовал партизанское движение — даже в масштабах Россонщины, не говоря уже о Беларуси, — не имеет под собой оснований. Он был одним из многих и только. Но одно бесспорно: судьба к нему благоволила в значительно большей степени, чем к другим.

Глава 6. Партизан

Наверняка, мой любознательный читатель, вы слышали выражение «геббельсовская пропаганда». Оно давно стало устойчивым и употребляется тогда, когда речь идет о наглой лжи и попытках представить белое черным и наоборот. Чем неслыханнее ложь, тем быстрее и охотнее люди в нее верят, утверждал доктор Геббельс, рейхсминистр гитлеровской пропаганды. Не менее значимой и масштабной была пропаганда советская — пандемический вирус, с завидной легкостью внедрившийся во все сферы жизни, поразивший все слои общества.

Жизнеспособность этого вируса объясняется уникальной комбинацией его «генов» — коммунистические идеи в сочетании с цензурой и насилием. Иначе каким образом за довольно короткое время можно было затуманить сознание миллионов, подчинить волю целого поколения, лишить людей инстинкта самосохранения? Святая вера в вождя, готовность принести свою жизнь и жизнь окружающих на алтарь коммунизма — главные осложнения зараженных этим вирусом.

Вера в партию, вера в Сталина у Машерова, как и у многих его современников, была абсолютной. Гитлеровский рейхсминистр восточных оккупированных территорий Альфред Розенберг отмечал: «В результате 23-летнего господства большевиков население Белоруссии в такой мере заражено большевистским мировоззрением, что для местного самоуправления не имеется ни организационных, ни персональных условий». По мнению Розенберга, главная удача большевиков заключалась в успешной пропаганде. Сколько их, не задумываясь сложивших голову за светлые идеалы и за Сталина! И не меньше тех, кто в болезненном бреду фанатично разжигал костер советской «инквизиции». Вирус был беспощаден. Не остался в стороне и наш герой. Но обо всем по порядку…

Итак, Машеров решил уходить в партизаны. Проводы были предельно скромными. Провожали только мать и возлюбленная. Собирался Петр недолго. Мать приготовила ужин. Поели в тишине, попрощались. Слез и причитаний не было.

Петр прекрасно понимал, что своим исчезновением поставит под удар близких, которые остаются в логове зверя. На нем лежало бремя ответственности за родных ему людей, в первую очередь за мать. Раньше она волновалась за него и делала все возможное, чтобы его жизнь была по максимуму комфортной. Теперь его черед думать о ней. Петр хотел, чтобы мать, как и сестры, отправилась в эвакуацию, пусть даже в голодные степи Казахстана. Ему было бы так спокойнее. Но она не согласилась покинуть родной кров. «А кто же накормит любимого сына», — именно на этом моменте акцентирует наше внимание Ольга Пронько. Забота о младшем сыне — главное для Дарьи Ляховской.

Чтобы хоть как-то обезопасить мать, нужно было придумать легенду для немцев и соседей. Машеров выписал себе пропуск в комендатуре, чтобы отправиться в Ушачский район — якобы навестить беременную жену старшего брата. Правда, жена Павла Нина в это время была в эвакуации в Чкаловской области. Под видом поездки к родственнице он ушел в партизаны. При каждом удобном случае повторяла Дарья Петровна соседям: «Ушел мой Петенька в Ушачи и так долго не возвращается. Может, уже и в живых его нет». Возлюбленной молодого подпольщика Полине Галановой особо опасаться было нечего. Их отношения не были оформлены официально. А потому какой с нее спрос.

Фактически Машеров и его товарищи небольшими разрозненными группами покинули Россоны 19 апреля 42-го. В подпольной работе фамилия Машеров больше не звучала… Дубняк — именно это имя становится известным, этим именем подписываются листовки, это имя будет носить и партизанский отряд. К слову, подпольную кличку брал себе каждый прибывший в отряд. Это делалось в целях конспирации. Итак, Машеров с отрядом в лесу (к началу мая набралось пятнадцать человек). Вопреки ожиданиям, новоиспеченным партизанам не повезло с погодой. Весна выдалась дождливая, в лесу было сыро. Ночью холод пробирал до костей — не помогал и костер. Было очень тяжело. Несмотря на это, обустройством быта не занимались. Не копали землянок, не рыли колодцев, не устраивали маскировки из дерна. Видимо ждали Красную армию со дня на день. Иначе как объяснить такое поведение?

Только более поздние постоянные лесные стоянки отряда Машерова можно было назвать партизанским лагерем. Там уже были и землянки, и добротные шалаши-буданы, надежно защищавшие партизан от дождя, стылого ветра и даже мороза.

Сейчас же в мае 1942 года, на лесном пригорке, ничего подобного не наблюдалось. Лишь меж сосен на случай дождя была натянута единственная плащ-палатка. А под деревьями густо лежал уже примятый лапник. Партизаны спали на нем, положив под голову вместо подушки вещмешок, укрывшись кто чем мог: фуфайкой, шинелью. Двоим посчастливилось даже накрываться одеялами (вообще, это было одно одеяло, разорванное пополам). На одном месте не задерживались. Тем самым, с одной стороны, обеспечивали собственную безопасность, а с другой — создавали видимость, что партизан много, они повсюду.

Отрядной кухни тоже не было — каждый готовил себе сам. Чаще группировались по два-три человека. Как правило, на костре на прутиках жарили сало, запекали картофель на углях. Изначально в отряде все были равны. И, вероятно, не совсем правильно на этой стадии как-то выделять Дубняка. Это подтверждает и информация из характеристики, данной Машерову В. Лапенко. В ней прямо указывается, что Машеров сначала работал рядовым бойцом. Чуть позже, через три дня, в день рождения Ленина (22 апреля 1942 года) отряд разбили на взводы и перешли к распределению обязанностей.

С этого момента начинается самый важный этап в жизни Петра. Его выбрали командиром. Вряд ли решение было единогласным, потому как имелись и более подготовленные кандидатуры. К примеру, Петр и Николай Гигилевы из деревеньки Шалашники и старше, и поопытнее. Оба были военные, оба имели воинское звание лейтенанта. Однако за Петра Машерова проголосовали большинство комсомольцев Россон: друзья, подруги, школьные учителя.

Отряд стал официально именоваться отрядом Дубняка. На друга Машерова Сергея Петровского возложили обязанности заместителя командира. Братьев Гигилевых тоже не забыли: Петра назначили начальником штаба, Николая — комиссаром. Руководить разведкой доверили Ворону — Володе Хомченовскому. Вот его как раз избрали единодушно.

Тем временем пришла пора принимать боевое крещение. Скорее всего, вылазку в стан врага приурочили к празднику 1 Мая — очень значимая дата.

Этот бой известен по нескольким источникам. Со слов самого Машерова он описан в документальной повести «Взрыв на рассвете», многие детали рассказал участник партизанского отряда имени Щорса Г. Ланевский, несколько абзацев этому бою отвел в своей книге С. Антонович.

Засаду решили устроить в сумерках. Один человек остался охранять лагерь, другие, тринадцать бойцов во главе с командиром пошли «на дело».

Первый блин, как водится, вышел комом. Ласковое солнце пригревало землю. Разморенный весенним теплом замаскировавшийся в кустах пулеметчик по фамилии Пузиков в ожидании вздремнул. Сквозь сон услышав гул мотора, он быстро поднял голову и, не разобравшись что к чему, ударил по пустой машине, выезжающей из зоны досягаемости. Стрельба спросонья ущерба не причинила. Засада была демаскирована. Партизаны выдали свое местонахождение, потому им пришлось ретироваться. Уставшие и разочарованные, они сделали изрядный крюк и вновь залегли в засаде. Однако удача улыбнулась только на следующий день — 2 мая. Засаду устроили на шоссе Россоны — Клястицы, примерно на середине пути. В этот раз нашим героям повезло больше. Удача предстала пред ними в виде легкового автомобиля. В ней ехал гауптман полевой жандармерии (это немецкое звание соответствует капитану Красной армии), дислоцированной на станции Дретунь в 45 км от Россон. Он вез списки с именами пятидесяти подпольщиков, которых собирались арестовать. Это были полный состав россонского подполья и сочувствующие.

Соотношение сил складывалось явно не в пользу немцев: четырнадцать молодых, пусть и неопытных, комсомольцев против капитана немецкой армии, двух лейтенантов и их водителя. Но победа не была легкой. Юные лесные мстители стреляли кто как мог: мешало волнение. Тем не менее они изрешетили колеса автомобиля и убили водителя. Машеров, как и положено командиру, первым поднялся из укрытия с криком: «За мной, в атаку!» Гауптману уйти не удалось. Он был смертельно ранен, однако успел выстрелить в ответ. Его пуля нашла свою мишень — угодила командиру в ногу. Видимо, с точки зрения немца, самый долговязый и крикливый партизан был лучшей мишенью. Но это ничего. Главное — все получилось. Фрицев убили, трофеи — немецкое оружие и документы — взяли.

В этом бою отличился Дмитрий Шелепень. Вместе с Петром Гигилевым он вел меткий огонь из пулемета. А ранее проштрафившийся Пузиков в числе первых бросился к машине, в которой взял портфель убитого немецкого офицера. А вот как описывал этот бой по горячим следам Геннадий Ланевский, который лично не принимал участия в сражении, поскольку появился в отряде только спустя две недели после этих событий.

«На дороге появилась легковая машина, притом одна, без всякого сопровождения. Машеров выждал, когда она подошла к центру засады, и подал команду:

— Огонь!

Легковушку тут же изрешетили партизанские пули, и она застыла посреди шоссе. Но раненные офицеры отбивались остервенело.

— За мной! — махнул рукой Машеров и первым бросился к машине, но тут же будто споткнувшись, рухнул на землю. Партизаны уничтожили недобитых фашистов. Среди них оказались комендант дретуньского гарнизона, два лейтенанта и солдат-шофер. А Машеров был ранен, и серьезно: пуля прошила бедро». Ланевский тоже утверждает, что Машеров был ранен в первые же минуты боя, но подробностей не раскрывает. Он прихрамывал на правую ногу. Из тех описаний, которые мы имеем, трудно сделать однозначный вывод. Так что сложно сказать, с какой стороны вошла пуля в ногу Машерова, прошла ли она навылет или застряла в мягких тканях.

Нападение на машину гауптмана не осталось незамеченным. Стрельбу услышали в Россонах. К месту событий поспешило подкрепление. Но партизаны успели скрыться в лесу. Машеров двигался с трудом — давало о себе знать ранение. Нога кровоточила и начала распухать.

Петр решил пробираться к районной больнице, ближе к Полине. Любимая в беде не оставит. Глухими тропами, там, где лес практически подступал к местечку, он подошел к дому Масальских. Выбор был не случаен. Машеров лично знал эту семью и доверял ей. Дочь Масальских Ядвига училась у него в девятом классе и, судя по всему, симпатизировала своему молодому учителю. У Масальских он пробыл трое суток, где-то со 2 по 5 мая 1942 года. Что примечательно, дом матери Петра находился совсем неподалеку. Но туда он не пошел, а предпочел прятаться под узкой девичьей кроватью (как вы помните, ему это было не впервой), занавешенной домотканой постилкой, каких в крестьянских домах великое множество. По словам Ольги Пронько, мать Машерова в это время неоднократно заходила к ним, по-соседски. Но Масальские ни разу не обмолвились, что Петр у них. И только когда в дом однажды заглянули немцы и стало ясно, что оставаться здесь чрезвычайно опасно как для самого Машерова, так и для людей, его приютивших, раненого, с распухшей ногой, партизана переправили к матери.

Вскоре молодой человек пошел на поправку. Наверняка, Полина Галанова привела врача Федикова. Извлекал ли он пулю или просто ограничился обработкой раны и наложил повязку — это тоже неизвестно. Скорее всего, рана воспалилась и навыков подруги-медсестры было недостаточно. Уже через неделю, примерно 13 мая 1942 года, Дубняк был в отряде. Правда, еще сильно прихрамывал. На это указывают боевые товарищи Машерова, Геннадий Ланевский, который увидел командира отряда 16 мая 1942 года, Разитдин Инсафутдинов, который 19 мая 1942 года лично встречался с ним, а также сестра нашего героя Ольга Пронько. Последняя наверняка описала ситуацию с его слов. Предвижу, мой беспристрастный читатель, ваше возмущение. Как мог Машеров подвергнуть такому риску соседей и близких?! Ведь помощь партизанам каралась смертью. Боевая рана была серьезной, поэтому он прибег к исключительным шагам. При этом в курсе его ранения было достаточно людей. И не только в лесу, но и в Россонах: четырнадцать человек из отряда Дубняка, часть Сергеевского отряда, как минимум двое Масальских — дочь и мать, а также мать Машерова, его возлюбленная Полина Галанова, военнопленный врач Федиков, а также бургомистр Россон Василий Рогач.

Обсуждалось это ранение и на встрече руководства двух партизанских отрядов (Сергеевского и Дубняка), которым предстояло объединиться. А как говорят в народе, знает один — не знает никто, знают двое — знают все. Рано или поздно информация об огнестрельном ранении Машерова должна была широко распространиться. И стать темой для весьма неудобных вопросов. А значит, и над матерью Петра, и над его любимой девушкой нависала смертельная угроза.

Конечно же Машеров все понимал. Понимала это и Полина Галанова. Доверять военнопленному врачу на сто процентов она не могла, потому что мало его знала. Да и в любом случае девушка становилась заложницей ситуации. Поэтому на следующий же день после ухода Петра она вместе с подругой Марией Шарковой тоже подалась в партизаны, в отряд своего любимого Дубняка. А вот мать Машерова осталась в Россонах.

Ввиду всех этих обстоятельств встает еще один вопрос: зачем надо было ставить под удар односельчан, почему бы сразу не пойти к матери?

Тут все просто. Слухи о том, что Машеров не выходит на работу и вообще исчез, расползлись по Россонам. Райцентр крохотный, менее полутора сотен человек, — шила в мешке не утаишь. В то, что Машеров ушел в Ушачи проведать жену брата, никто не верил. Причитания матери о его возможной гибели были рассчитаны на простодушных и сердобольных старушек. Среди погибших он не значился. Стало быть, живой. А раз на работе не появляется — партизанит.

И мать Машерова, как ближайшая родственница, оказывалась под подозрением в первую очередь. В любую минуту к ней могли нагрянуть с обыском немцы или полицаи. Возможно, с того момента, как Петр ушел в лес (19 апреля — 1 мая), они уже не раз наведывались в ее дом. Именно поэтому Машеров искал помощи и защиты у чужих людей. С точки зрения собственной безопасности это было более здравое решение. Мать, увидев раненого сына, могла не сдержаться при визите немцев и каким-то образом выдать и его, и себя. Безусловно, он хотел отвести от нее беду. Думал ли он в этот момент о безопасности людей, которые ему помогали? Скорее всего, комсомолец Машеров считал, что все советские люди должны сражаться с фашистами, и мог без колебаний пожертвовать чужой жизнью…

Может быть, в те годы это считалось нормой. Даже спустя семьдесят пять лет события того времени нам видятся несколько в ином свете. С одной стороны, решение Машерова перейти на открытую вооруженную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками не оспаривается. Но с другой — по-детски наивным, недостаточно проработанным. В 1924 году в Россонах насчитывалось всего двадцать шесть крестьянских подворий сто двадцать шесть жителей. Даже если предположить, что к началу войны численность населения выросла вдвое-втрое, обойти всех поочередно с обысками не составляло особого труда. Тем более что учитель всегда был на виду. И его семья тоже. Найти их было делом нескольких часов, если не минут. Мысль о том, что можно уйти в лес и оттуда наносить смертельные удары по врагу, а в случае необходимости использовать Россоны, родной дом, школу и больницу как опорные базы, слишком инфантильная и, мягко говоря, неудачная. И дальнейшее развитие событий подтверждает этот вывод.

Благодаря заботам матери и квалифицированной медицинской помощи через десять дней повязка с раны была снята и Машеров собрался в отряд. Но прежде чем уйти, он рискнул еще раз и встретился с бургомистром района Василием Рогачем. Машеров полагал, что Рогач догадывается о существовании в Россонах антифашистского подполья, но, боясь мести, воздерживается от шагов, которые могли бы повредить подпольщикам и семьям партизан. Приняв меры предосторожности, Машеров пригласил Рогача к себе на квартиру. Это приглашение было принято, и с наступлением темноты бургомистр и партизанский командир встретились. Между ними состоялся, можно сказать, откровенный разговор. Как и предвидел Машеров, Рогач действительно о многом догадывался, но немцам об этом не говорил и обещал, что и впредь будет занимать нейтральную позицию. Даже если учесть, что назначенные немцами местные власти на первых порах были благосклонны к семье Машеровых, рассчитывать на их постоянную поддержку и при этом играть против немцев — задача невыполнимая.

Первый бой, в котором он получил ранение, характеризует Машерова тоже неоднозначно. Похвально, конечно, что он остался верен своим идеалам, был предан делу партии и правительства и всячески старался себя проявить. Но поступал он как нетерпеливый неосмотрительный юнец. Его партизанская карьера могла завершиться так, по сути, и не начавшись. Он один-единственный из четырнадцати человек, участвовавших в нападении, получил ранение. Упоминания о других раненных в этом бою нет ни в одной биографии Машерова. Молчат об этом и книги воспоминаний его боевых друзей. Кто-то, конечно, возразит: за одного битого двух небитых дают. Однако в ответ можно парировать: умные учатся на чужих ошибках, дураки — на своих. А ранение было серьезным. Об этом говорят два факта: во-первых, потребовалась профессиональная врачебная помощь, во-вторых, лечение было длительным. Спустя почти месяц, 26 мая 1942 года, он еще сильно хромал и ходил с тростью.

Глава 7. Падение

Если перефразировать Шекспира (уж не взыщите, мой требовательный читатель, что получилось не очень художественно), вся наша жизнь — американские (а может быть, и русские!) горки. Порой томительно ждешь чего-то нового, неизведанного, необыкновенного и мучаешься, и гасишь в себе пожары откровенных желаний, стыдишься их, но жаждешь возгораться еще и еще, и грезишь чудесной вереницей событий, которые кардинально изменят ставшую слишком привычной и скучной жизнь. Потом медленно, напряженно, с ощущением, что вот-вот и откатишься назад, но с терпким предвкушением беспредельного счастья карабкаешься все выше и выше. И наконец — она, самая что ни на есть вершина, и нет больше рамок и границ, есть только простор и свобода. Но не успеваешь насладиться этим состоянием, как впадаешь в другое — стремительного полета в бездну. Организм перестает тебе подчиняться: сердце то замирает, растворяется где-то в загрудинном пространстве, то, распадаясь на части, вырывается наружу, с каждым ударом все больше просачивается на поверхность кожи и мурашками расползается по всему телу — и ты теряешь способность двигаться, мыслить, чувствовать. А после — очередной подъем, еще падение, несколько встрясок, переворотов и плавное скольжение до полной остановки. Так сказать, финишная прямая — и просим на выход…

В жизни Машерова тоже были взлеты и падения. Во всяком случае одно падение точно случилось в самом начале его партизанской карьеры. Это произошло с 20 мая по 21 июля 1942 года. Однако в трех других биографиях, на которые я позволяю себе часто ссылаться, эта история практически не нашла отражения. Если о каких-то событиях, произошедших в это время, и упоминается, то в основном скороговоркой, косвенно или вскользь. Кое-какие подробности можно найти только в воспоминаниях боевых товарищей Машерова: Разитдина Инсафутдинова и Геннадия Ланевского.

Именно тогда партизанский отряд Дубняка соединился с другим отрядом — «сергеевцами». Этому объединению предшествовало то обстоятельство, что оба отряда оказались обезглавлены. Петр Машеров был серьезно ранен, его обязанности исполнял Сергей Петровский. Сергеевский отряд тоже остался без командира: Сергей Моисеенко погиб в бою. После похорон перед строем комиссар отряда Р. Инсафутдинов новым командиром объявил Степана Корякина. Он также уточнил, согласны ли «сергеевцы» объединиться с партизанским отрядом Дубняка. Согласие бойцов было получено. Как видно, в самом начале партизанского движения демократия была в определенном смысле на высоте. Ничего серьезного не предпринималось без согласия бойцов.

И в 20-х числах мая 1942-го отряды, изъясняясь современным языком, интегрировались. По данным Р. Инсафутдинова, отряд Дубняка к этому времени насчитывал девятнадцать человек. Точна ли эта цифра — сказать сложно. Мы знаем, что изначально в нем состояло пятнадцать человек. Затем к ним добавились Полина Галанова и ее подруга. Итого семнадцать. Имена еще двух бойцов неизвестны. Но возможно, комиссар Сергеевского отряда просто ошибся. По сведениям Геннадия Ланевского, по состоянию на 16 мая 1942 года в отряде Дубняка было тридцать два человека. Информация о численности Сергеевского отряда тоже разнится. Так, Р. Инсафутдинов утверждает, что в мае 1942-го в нем состояло больше ста — ста десяти бойцов (причем большинство кадровые военные, бойцы Красной армии, которые оказались в окружении). Каким образом после объединения отрядов получилось около 200, Р. Инсафутдинов не поясняет. По словам Г. Ланевского, объединенный отряд насчитывал всего восемьдесят семь человек, иными словами, вдвое меньше. Объединение произошло вечером 19 мая 1942 года у деревни Мыленки, на границе между нынешней Литвой и Беларусью (сейчас эта деревенька относится к Верхнедвинскому району Витебской области). Отряд Дубняка переправился через Мыленское озеро (Лисно?) на десяти лодках. «Сергеевцы» прибыли к месту сбора на крестьянских подводах и пешим строем.

В своих воспоминаниях Р. Инсафутдинов с заметной досадой отмечал, что местные белорусские партизаны были вооружены гораздо лучше. У дубняковцев имелось несколько (!) пулеметов, в основном ручные пулеметы Дегтярева (РПД). Правда, с боеприпасами дела обстояли похуже. Для того чтобы укрепить боевое братство, руководители Сергеевского отряда С. Корякин и Р. Инсафутдинов сразу решили помочь им парой ящиков боеприпасов.

20 мая 1942 года состоялось совещание руководителей и бойцов двух отрядов. На нем присутствовали все кадровые командиры Красной армии, которые в силу обстоятельств находились в этих отрядах. И не имело значения, что некоторые из них побывали в немецком плену, а другие были зачислены в отряд на правах рядовых. Так сказать, демократия торжествовала. На объединение отрядов получалось согласие бойцов, на выборы командиров тоже.

Первым на собрании выступил Иван Усков — старший и по званию (в Красной армии — старший политрук), и по возрасту. В составе Сергеевского отряда он находился всего несколько дней. В боевых операциях не участвовал, но успел сдружиться с несколькими партизанами этого отряда, тоже новичками. Они выступали единой командой и настаивали на продвижении объединенного отряда к линии фронта и присоединении к регулярным частям Красной армии.

Из дубняковцев первое слово дали заместителю Машерова — учителю Сергею Петровскому. Вероятно, он более представительно выглядел. Петровский предлагал активнее развернуть партизанскую войну в своей округе. Однако его горячая речь утонула в единодушном хоре сотоварищей политрука Ивана Ускова. Но позиции Ускова резкий отпор дал комиссар Инсафутдинов.

Затем слово взял Машеров. В какой-то мере ему удалось разрядить накалившуюся обстановку. Молодой человек заметил, что воевать важно не только в рядах Красной армии, но и в тылу у немцев, на оккупированной территории, и предложил назвать объединенные силы партизан отрядом имени Сергея.

Так произошло слияние двух отрядов. При этом комиссар отряда Дубняка Николай Гигилев произнес здравицу в честь братьев-партизан из Сергеевского отряда, к нему тотчас же подошел комиссар Разитдин Инсафутдинов, и после дружеского рукопожатия и крепких объятий под аплодисменты и крики «ура!» два комиссара отчего того по православному обычаю трижды поцеловались. Вероятно, мужские объятия лучше всяких клятв.

Радужную картину объединения двух партизанских отрядов, нарисованую Р. Инсафутдиным и Г. Ланевским, не разделял партизан из отряда Дубняка учитель В. А. Ефременко. Во время войны он, как и многие, вел дневник, но затем его утерял. К счастью, этот дневник потом нашелся, и объемные цитаты из него приводит в своих воспоминаниях комиссар, а затем командир партизанской бригады «За Советскую Белоруссию» Александр Романов. По мнению Ефременко, поведение «сергеевцев» по отношению к «дубняковцам» было по крайней мере странным. И никакие комиссарские поцелуи и объятия не могли этого скрыть. «Сергеевцы» были довольно грубы в общении и нахальны. Заходя в хаты к местным крестьянам, требовали все самое лучшее, а иной раз могли и прикладом пристукнуть. Видимо, для пущей убедительности. Результаты объединительного собрания были таковы. Командиром интегрированного отряда выбрали Степана Корякина, комиссаром — Ивана Ускова.

Участнику отряда Дубняка В. Ефременко все это напомнило выборы «кота в мешке». «Командиром отряда стал друг Сергея, один из первых организаторов отряда — Степан. Что он за человек, никто не знает. Комиссаром избрали Ив. Ив. Наши тоже о нем ничего не знают». Начальником штаба утвердили капитана М. Ф. Хардина. Он был из отряда Дубняка. В свое время этого военнослужащего машеровская молодежь «затерла» на второстепенных должностях. Помощником комиссара назначили Разитдина Инсафутдинова. Опять же, для «дубняковцев» этот башкир был чужаком. Разведку возглавил бывший заместитель Машерова Сергей Петровский (скорее всего, такой выбор был обусловлен тем, что он хорошо знал местность и неплохо показал себя, выступая).

Не оставили без должности и Машерова. Ему тоже бросили «властную кость». Он стал заместителем комиссара по комсомолу. Да-да, всего лишь. Так что командирским полномочиям Дубняка пришел конец. Меньше месяца продержался он в командирах отряда: условно с 22 апреля по 20 мая 1942 года. Причем в течение этого месяца две недели был не у дел — раненый, провалялся в Россонах. Стремительный взлет — и такой же резкий уход в тень.

Но согласитесь, мой читатель, такое понижение было вполне логичным. Ну не мог безусый двадцатичетырехлетний парнишка конкурировать с кадровыми военными, а тем более стать во главе их. Ни опыта, ни соответствующих знаний у него не было. А отряд в двести человек — это, как ни крути, сила. И им должен руководить обученный человек. Так что в этом поединке опыт справедливо победил молодость.

Откровенно говоря, шансы Машерова стать у руля объединенного отряда были малы изначально. Военным он не был. Кроме товарищей из Россон и окрестностей, его тогда никто не знал. А соотношение численности отрядов было явно не в его пользу. Возможно, именно из этой ситуации Машеров вынес урок: с ним всегда должна быть своя команда, свои люди — иначе нельзя, иначе свергнут. Может, поэтому в дальнейшем он двигался по карьерной лестнице исключительно вверх — от ступени к ступени, а иногда и рывками. В свое время он сумел опередить не только многих сослуживцев, но и потеснить немало руководителей БССР.

Вероятно, с учетом успешной послевоенной политической карьеры Машерова Инсафутдинов в своих воспоминаниях, которые вышли в 1989 году, через девять лет после смерти Машерова, утверждал, что, по его мнению, именно Дубняк должен был возглавить объединенный отряд. Здорово, надо сказать, покривил против истины бывший комиссар…

В объединенном отряде укомплектовали восемь боевых взводов и один хозяйственный.

21 мая объединенному отряду пришлось держать бой. В Мыленки в поисках «сергеевцев» прибыли немцы. Ни об объединении отрядов, ни о наличии у партизан пулеметов враги не знали. И это было на руку лесным мстителям. Бой они выиграли. Гитлеровцы, забрав убитых и раненых, убрались восвояси. Наши не потеряли ни одного человека.

Больше в мае 42-го в боевых операциях объединенный отряд не участвовал. В основном бойцы занимались обустройством на новом месте дислокации. Из серьезных происшествий был только «побег» комиссара Ивана Ускова с шестью единомышленниками. Они тайно покинули расположение отряда, прихватив с собой не только оружие и боеприпасы, но и отрядную кассу. Пришли в отряд безоружными, а ушли вооруженными до зубов и с приличной суммой наличных. Обиднее всего в этой ситуации было молодому шестнадцатилетнему пареньку Геннадию Ланевскому. Он, рискуя собственной жизнью, сначала устроился казначеем в Россонскую районную управу, а затем по заданию Машерова вынес оттуда две тысячи немецких марок и четыре тысячи советских рублей. Это была вся заработная плата за первую половину мая месяца всех служащих управы от бургомистра до рядовых чиновников. Одна немецкая марка, кстати, приравнивалась к десяти советским рублям. На поиски лихого комиссара Ивана Ускова и его удальцов бросили целый взвод, но тех и след простыл. Это обстоятельство, конечно же, ослабило дисциплину: Усков и его коллеги показали, что можно безнаказанно принимать решения против воли командиров и действовать без оглядки на присягу и законы военного времени. В связи с этим должности в отряде пришлось перераспределять.

Людей нужно было занимать делом, иначе они поневоле могли превратиться в мародеров. Оружие в руках дает власть, порождает чувство превосходства и бесконтрольности. В конце мая 1942 года, 26-го числа Инсафутдинов и Петровский с двумя взводами добрались до деревни Чайки. Машеров, несмотря на то, что по-прежнему опирался на трость, увязался с ними. Попытки отговорить его ни к чему не привели. Натура Петра требовала активных действий. Ему нужно было проявлять себя.

Здесь, в Чайках, по данным разведки, в помещении волостной управы хранились списки молодежи для отправки в Германию. Их нужно было уничтожить. Да и местный маслосырзавод не мешало бы ликвидировать. Нечего фашистским гадам белорусские сыры переводить!

Разделились на взводы. Пока одни патрулировали сельские улицы, другие «демонтировали» оборудование маслосырзавода, прямо говоря, сожгли его, а после справились с документацией местного волостного управления.

Поход в Чайки оказался мирным — обошлись без единого выстрела. На собрании с местными жителями выступил Машеров — он всегда был любителем красного словца: «Товарищи, сегодня мы уничтожили все документы фашистской власти. Завтра уничтожим всех, кто такие сведения будет давать гитлеровцам. Помните: у нас есть только одна власть — наша родная Советская власть». Июнь 42-го для партизан объединенного отряда нельзя назвать боевым, скорее, он был организационным. Этот июнь свидетельствовал, что за падением зачастую следует взлет.

Глава 8. Взлет

Жестокость — это непременный атрибут власти. Всякая власть основана на насилии, всякая власть держится на принуждении. А кровожадность? Ленин, Троцкий и особенно Сталин — все эти вожди СССР могли бы соперничать между собой в кровожадности. Но, безусловно, первое место среди них занял бы чудовище из чудовищ Иосиф Сталин. Тем не менее для советской молодежи той эпохи все они в разное время были образцом для подражания: на них равнялись, их ставили в пример. Проблемы решались просто. Человеческая жизнь не стоила ломаного гроша. Сталин озвучил универсальную формулу: есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы. И активно внедрял лозунг «Бей своих, чтобы чужие боялись!». И формуле, и лозунгу многие следовали слишком буквально.

Согласно директиве ЦК КПБ от 1 июля 1941 года все местности Беларуси, занятые врагом, должны были немедленно покрыться густой сетью партизанских отрядов. Им предписывалось вести непрерывную ожесточенную борьбу на уничтожение врага. Иными словами, ЦК КПБ еще за несколько дней до знаменитой речи Сталина четко определился со своими целями на оккупированной территории. Не менее четко были прописаны и задачи партизан. Им следовало уничтожать всякую связь в тылу врага, взрывать и портить мосты, дороги, поджигать склады горючего и продовольствия, автомашины, самолеты, устраивать крушения поездов. Уничтожать врагов, не давать им покоя ни днем, ни ночью. Убивать прямо там, где застигнешь, не стесняясь в выборе средств. Душить, рубить, жечь, травить ядом фашистскую гадину — вот рекомендуемые способы борьбы из списка ЦК КПБ. Враг на собственной шкуре должен был почувствовать, как горит под ним советская земля.

Витебский обком партии уже 16 июля 1941 года принял постановление о создании двадцати одного партизанского отряда на территории области. И наверняка какие-то из этих отрядов были созданы. Во всяком случае, на территории Россонского района в августе 1941 года действовал партизанский отряд под руководством В. С. Гудыно, одного из секретарей Россонского подпольного райкома партии. Среди первых боевых дел этого отряда — разгром маслосырзавода в деревне Горбачево. Правда, после этого дела наступило определенное затишье. Активизировался Россонский подпольный райком партии только к маю 1942-го. 29 мая состоялось подпольное партийное собрание района. На нем присутствовали первый секретарь Россонского подпольного райкома партии Варфоломей Лапенко, председатель Россонского райисполкома Ефрем Василевич, командир партизанского отряда имени Щорса Петр Машеров и многие другие.

Россонский подпольный райком партии и советские граждане, оставшиеся в тылу врага, самоотверженно выполняли сталинский наказ и директиву ЦК КПБ. В мае — июне 42-го только в Россонском районе насчитывалось шесть партизанских отрядов численностью около восемьсот человек. В целом по Беларуси на 1 августа 1942 года действовало двести два отряда — более двадцати тысяч бойцов. По сути, в тылу у немцев воевала целая армия. По сравнению с августом 1941 года отрядов стало меньше, но, как объясняет начальник оперативного отдела Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД) А. И. Брюханов, только потому, что они укрупнялись. При этом рост партизанского движения был весьма впечатляющим. Например, Д. А. Козел по состоянию на 5 сентября 1942 года приводит большую цифру — тридцать две тысячи девятьсот тридцать девять партизан и восемь тысяч двести тридцать семь человек скрытого резерва. Партизанских отрядов, по его данным, было триста пять. На борьбу с немцами многие встали по велению сердца. Но были и такие, кто шел в партизаны под угрозой расстрела. Как отмечают некоторые мемуаристы, с весны 1942 года в ряде районов Беларуси партизаны вели активные наступательные действия, громили немецкие гарнизоны один за другим, освобождая от войск противника целые районы. Всей этой массой вооруженных людей нужно было руководить. А это основная функция коммунистической партии.

Активизация действий на местах совпала с организационными мероприятиями в центре. 30 мая 1942 года в Москве было принято решение о создании ЦШПД. Его возглавил первый секретарь ЦК КПБ (б) Пантелеймон Пономаренко, а 5 сентября 1942 года был создан Белорусский штаб партизанского движения (БПШД). Им руководил второй секретарь ЦК КПБ (б) Петр Калинин. Как следует из документов Национального архива Республики Беларусь, по состоянию на 1 июля 1942 года на базе шести отрядов, действовавших в Витебской области, в июле того же года была создана партизанская бригада «За Советскую Белоруссию». В нее вошли местные партизанские отряды имени Сталина, имени Молотова, имени Ворошилова, имени Чкалова, имени Чапаева. Позже к ней примкнули объединенный Сергеевский отряд (официальное название — имени Ворошилова), отряд имени Фрунзе под командованием И. Захарова. Все эти отряды объединяли семьсот двенадцать партизан. Они имели следующее вооружение: пятьсот сорок четыре винтовки, двадцать девять ручных пулеметов, три станковых пулемета, два миномета.

Среди бойцов отряда имени Сталина (командир Р. Охотин) находился секретарь Россонского подпольного райкома партии Варфоломей Лапенко. И он проявлял крайнее недовольство дисциплиной «сергеевцев». Опыта руководства партизанским отрядом с такой численностью у его лидеров не имелось. Устроить и накормить бойцов, поставить каждому задачу для выполнения было затруднительно, поэтому, когда кто-то из командиров объединенного отряда предложил разделить его на три примерно равные части, все согласились. Вероятнее всего, разделение отряда произошло после 29 мая 1942 года. Иначе говоря объединенный отряд просуществовал около десяти дней. Источники не называют, кто конкретно выступил с инициативой разделить отряд. Возможно, это был Петр Машеров. Во всяком случае, ему это было выгодно.

Один из новых отрядов возглавил… Кто бы вы думали, мой догадливый читатель? Верно, Петр Машеров. Но это уже был не тот отряд Дубняка из пятнадцати человек. В течение лета 1942 года его численность варьировалась от шестидесяти девяти до девяноста двух бойцов. У руля второго отряда встал Александр Овсянников. А руководство третьим, по воспоминаниям Р. Инсафутдинова, возложили на Сергея Петровского. Но, похоже, Инсафутдинов на этот счет ошибается: на самом деле командиром третьего стал Петр Альшанников.

Сергей Петровский оставался в отряде Дубняка, по крайней мере по состоянию на 9 августа 42-го. Именно как помощник командира отряда он подписал докладную записку в Совет народных комиссаров БССР, отчитываясь о деятельности партизанского отряда Машерова за период с 19 апреля по 21 июля 1942 года. И вот что мы узнаем из этой записки. Отряд Машерова получил новое имя — Щорса. Такое предложение внес Владимир Хомченовский, начальник разведки. Вероятнее всего, называть отряд по имени (вернее, подпольной кличке) командира сочли некорректным. Все иные отряды носили имена партийных вождей, и на их фоне отряд Дубняка резко выделялся, поэтому название пришлось сменить. Это был удар по самолюбию командира.

На конец июня 1942 года в отряде насчитывалось девяносто два человека, имелось на вооружении шестьдесят три винтовки, три автомата, два ручных пулемета, пять пистолетов и наганов, то есть 19 бойцам в случае боя оружия не досталось бы. Однако уже к 21 июля численность отряда уменьшилась примерно на четверть. Надо полагать, недовольные жесткой дисциплиной ушли в другие отряды. У Машерова осталось шестьдесят девять человек: семнадцать окруженцев, остальные — местные уроженцы. Но вопрос обеспечения оружием был закрыт только на семьдесят пять процентов. В отряде было три ручных пулемета Дегтярева, причем один из них неисправный, три автомата (с учетом немецкого трофея) и сорок шесть винтовок. О командном составе отряда С. Петровский дает такую информацию: командир отряда и помощник командира (Машеров и Петровский) по профессии учителя, начальник штаба (Петр Гигилев) — лейтенант, комиссар (Николай Гигилев) — старший политрук, командиры взводов — старший лейтенант, лейтенанты и учитель.

Согласитесь, несколько странная расстановка сил: в партизанском отряде гражданские командуют военными. Это можно объяснить только тем, что бойцы в большинстве своем тоже были гражданские, а должность командира — выборная.

Докладная записка С. Петровского ценна еще вот чем. Машеров в ней упоминается только как учитель. И ни слова о том, что у него имелось на тот момент какое-либо воинское звание. Некоторые современные авторы со ссылкой на биографию Машерова, написанную С. Антоновичем, высказывают предположение, будто бы Петру еще до войны присвоили звание младшего лейтенанта. Но в таком случае почему С. Петровский его не указал, перечисляя руководство отряда? Скрыть подобного рода информацию в 1942 году не представлялось возможным. Да и в чем была нужда ее скрывать? Это же основной козырь, благодаря которому шансы Машерова стать у руля объединенного отряда значительно бы возросли. С его-то амбициями и всенепременным желанием быть первым зачем отказываться от борьбы за власть? Главный командир — в этом сущность Петра Машерова.

Никакой информации о наличии у Машерова воинского звания в начале войны нет и в мемуарах одного из руководителей партизанской бригады «За Советскую Белоруссию» А. Романова. Мемуары эти были изданы лишь один раз — в 1962 году. У Машерова тогда еще не было полномочий контролировать всех и вся. Так что вряд ли с его подачи текст книги в этой части корректировался.

Теперь что касается в целом бригады «За Советскую Белоруссию», в состав которой входил отряд Дубняка. Ее формирование началось с приходом специального отряда Красной армии под командованием капитана Андрея Петракова. Комиссар этого отряда Александр Романов сыграет исключительную роль в судьбе Петра Машерова. Но об этом позже.

Перед Андреем Петраковым стояла задача консолидировать местные разрозненные партизанские объединения. Так сказать, создать единый кулак с централизованным командованием. Соответствующие полномочия ему были предоставлены руководством Калининского фронта. В отряде имелась радиостанция, с помощью которой поддерживалась постоянная связь с фронтом, в том числе с ЦШПД в Москве. Центральный штаб не только собирал сведения о работе партизанских отрядов, но и руководил ею, направлял в нужное русло.

Отряд Петракова появился на Россонщине в конце июня 42-го. Его численность составляла сорок человек. На 7 июля Петраков назначил совещание руководства всех местных партизанских отрядов. Дубняк, он же Машеров, прибыл на это собрание первым. Варфоломей Лапенко характеризовал отряд Машерова как дисциплинированный и сплоченный.

Структура новой партизанской бригады была аналогична армейской. После совещания руководство бригады поочередно побывало в каждом партизанском соединении. Как уверяют некоторые авторы, в расположении лагеря отряда имени Щорса наблюдался практически идеальный армейский порядок. Даже дорожки были посыпаны песком. Рядом со штабной палаткой стояло настоящее красное знамя с бахромой.

Руководство бригады встречал лично командир отряда. Он приветливо доложил о состоянии дел в отряде и его боеготовности. Командир был, конечно, человек приятный: высокий, статный, с красивой бородкой. Однако одна деталь в его внешнем виде была более чем странной. На дворе стоял июль, самый жаркий месяц белорусского лета, но, несмотря на это, на плечах командира красовалось почти новое кожаное пальто. Пальто было трофейное, совсем недавно его сняли с убитого немецкого генерала. Об этом прямо написал начальник штаба отряда Геннадий Ланевский. В день своего прибытия в отряд он наблюдал забавную сцену. Комиссар отряда Николай Гигилев буквально задаривал подарками вернувшегося после ранения Петра Машерова. Сначала вручил ему немецкий автомат «шмайсер». Затем набросил на его плечи это самое кожаное пальто. Так что красный командир, люто ненавидящий немцев, был одет в немецкую одежду и вооружен немецким оружием. Надо сказать, кожаное пальто действительно ценный подарок, Машеров даже растерялся: «Такой подарок? Да вы что?»

А немецким оружием любили похвастать и другие партизанские командиры, например Иван Захаров. Машеров сумел удивить новое руководство бригады не только своим внешним видом. Лагерь был пуст. Практически все бойцы, кроме работников хозяйственного взвода, находились на тактических занятиях по разведыванию гарнизонов противника. Отряд под командованием начальника штаба лейтенанта Петра Гигилева только через некоторое время вернулся в расположение лагеря. Комиссара бригады Александра Романова впечатлила дисциплинированность и подтянутость бойцов.

Романов обратил внимание и на то, что Машеров говорил негромким голосом, но слушались его беспрекословно. Порадовали комиссара и настроение людей, и налаженная политическая работа. Он был поражен, как писал полковник Игорь Судленков, высокой командирской требовательностью Машерова. Казалось бы, учитель физики, молод, без военной подготовки, но строгость к себе сочеталась в нем с такой же строгостью к подчиненным. В общем, организационные способности у Машерова были налицо. Однако эта дисциплина далась ему ох как нелегко. Временное объединение с «сергеевцами» посеяло зерно вольности и в его отряде. Некоторые бойцы допускали непозволительные вещи. Вот что об этом пишет родная сестра Машерова: «Дисциплина в отряде им. Щорса была… очень строгая, военная. Все беспрекословно выполняли распоряжения командира. Не было никаких выпивок, никакого мародерства, т.к. за это строго карали. Первые попытки в этом плане были так пресечены, что в последующем, в течение всех военных лет, ни у кого не возникало даже мысли нарушить требования командира». Получается, попытки выпивок и мародерства все же имели место, но были «так пресечены», что повторять печальный опыт больше никому не захотелось. Ключевые для понимания этой фразы сестры Машерова слова «так пресечены» и «строго карали». Но она не говорит прямо, в чем заключалась эта кара. Надо полагать, подробности были настолько шокирующими, что Ольга Мироновна решила обойтись общими формулировками, не вдаваясь в подробности.

Однако избирательных методов повествования сестры Машерова придерживаются не все авторы. Например, И. Судленков детализирует подробности установления Петром Машеровым «очень строгой» дисциплины. Вот характерная ситуация: «Один из партизан самовольно покинул отряд, напился и пытался связаться с полицией, распространяя об отряде различные слухи. Был пойман и расстрелян. За воровство продуктов и пьянство был расстрелян партизан А. Кудрявцев, такая же кара за мародерство постигла партизана Д. Кошемеченко». Фамилия первого из провинившихся партизан не называется. Возможно, если факты подтверждали его вину, в его случае решение было верным, поскольку излишняя болтливость грозила смертью многим другим.

О втором известно, что он воровал картофель из партизанских запасов, чтобы выгнать самогон. Насколько это «преступление» заслуживало смертной казни — судить не нам. Однако сейчас за такое не расстреливают. Впрочем, вступая в партизаны, каждый давал клятву неукоснительно выполнять приказы своих командиров и начальников, строго соблюдать воинскую дисциплину и беречь военную тайну. Заключительные слова клятвы и вовсе звучали зловеще, партизаны признавали полную власть своих командиров над собой: «А в случае, если же я по своей слабости, трусости или по злой воле нарушу свою клятву и предам интересы народа, пусть умру позорной смертью от рук своих товарищей». Слова этой клятвы, сказанной перед товарищами, скреплялись собственноручной подписью партизана. А знаете, мой вдумчивый читатель, что здесь больше всего смущает? Как судьбы всех этих людей мог вершить двадцатичетырехлетний парень?! Достаточно ли у него было жизненного опыта? Ведь после расстрела ничего нельзя было исправить. Расстрелять человека — не сводку Совинформбюро с ошибками переписать. Расстрел — не отменить, человека — не воскресить.

Трудно сейчас судить, чем руководствовался молодой Машеров, вынося смертные приговоры. Возможно, беспокоился о судьбе товарищей, которые в силу обстоятельств становились заложниками безответственных партизан. А может, исходил из принципа, что война все спишет. Или просто насаждал свой авторитет: бей своих, чтобы чужие боялись. Этого уже не узнать, свидетелей не осталось.

В аналогичных ситуациях тот же Александр Романов, человек, который серьезнейшим образом повлиял на дальнейшую карьеру Машерова, подобных методов не придерживался. Полковник И. Судленков в связи с этим пишет: «В памяти Романова остался эпизод, когда он разбирался с партизанами, которые нашли за деревней самогонный аппарат и двенадцать бутылок первача. Не удержавшись, пригубили и под хмельком вернулись в расположение, где развернулся штаб бригады. Отделались строгим внушением: уж больно хорошие хлопцы были». Несмотря на грубейшее нарушение воинской дисциплины, в этом случае никаких дисциплинарных взысканий, тем более расстрела, не последовало. Все ограничилось, попросту говоря, нагоняем. Весьма показательный пример, не правда ли? Но вот что настораживает, даже в этой ситуации: критерием для оценки поступка партизан выступает характеристика «хороший». «Уж больно хорошие хлопцы были», — замечает биограф А. Романова. Согласитесь, это слишком оценочная категория, чтобы, принимая решение о жизни и смерти человека, руководствоваться исключительно ею.

Но вернемся к вопросу о человечности. А. Романов в воспоминаниях рассказывал о многочисленных фактах переманивания бойцов из одних партизанских отрядов в другие. Иногда оно носило массовый характер. Порой инициировались подобные переходы командирами отрядов, а поощрялись на уровне секретаря Россонского райкома партии. С военной точки зрения такие поступки квалифицировались не иначе как дезертирство. А наказание за дезертирство во все времена было одно — расстрел. Однако в большинстве случаев никто из бойцов не пострадал.

Так все же чем можно оправдать расстрел за ведро картошки? Тем, что страна находилась в состоянии войны? Но война не отменяет любви, дружбы, товарищества, взаимопонимания. Иначе она превращается в самоцель, убийство совершается ради убийства. А так быть не должно.

С той поры к Машерову накрепко приклеился ярлык авторитарного, жесткого руководителя. Впрочем, это не удивительно для тоталитарной страны. Вряд ли хоть один из ее руководителей смог бы с гордостью повторить предсмертные слова Перикла: «Никто по моей вине не носил траур».

Действия молодого Машерова были в духе того времени. Будучи командиром партизанского отряда численностью семьдесят бойцов, он действительно стал для них и царем, и богом, и воинским начальником в одном лице: назначал задания, карал и миловал, посягал на самое святое — на жизнь.

Глава 9. Коммунист

Говорят, и спорить с этим трудно, власть — сильнейший наркотик. Если попал в зависимость, излечиться практически невозможно. Верно и то, что власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. Она лишает человека чувства меры, ответственности, позволяет доминировать над всеми, демонстрировать свое превосходство, держать все под контролем. Чем дольше человек у власти, тем он «самистее». Единственный авторитет для него — он сам. Главное оправдание — собственная прихоть. Лучший инструмент для достижения своих целей — произвол: превышение полномочий, злоупотребление положением, совершение должностных преступлений. При этом никаких последствий — полная безнаказанность. И остановиться уже невозможно. А лишиться всего этого — самый большой страх. Порой отобрать у человека власть все равно что живьем содрать с него кожу. Потому всеми правдами и неправдами властолюбцы стараются закрепиться в своем статусе навсегда, до конца жизни.

Этим грешили многие. Взять хотя бы Наполеона — выбранный первый консул, ставший пожизненным императором. Так и Машеров, однажды причастившись власти, испил эту чашу до дна. А одним из первых глотков стало членство в партии большевиков.

Сразу отмечу, мой требовательный читатель, что документы, анализируемые в этой главе, есть в свободном доступе. 21 июля 1942 года в жизни Петра Машерова произошло весьма важное событие. В этот день он подал заявление в парторганизацию партизанского отряда имени Щорса. В заявлении было всего два предложения. Но какие! «Ведя борьбу с немецкими фашистами — уничтожая и изгоняя этих псов-зверей с нашей свободной родины большевиков — я желаю делать все это будучи большевиком, коммунистом. А посему прошу принять меня в кандидаты нашей коммунистической партии большевиков».

Две короткие, но достаточно емкие фразы. Они дают четкое представление о политических взглядах двадцатичетырехлетнего Петра Машерова. Если описать коротко, абсолютная приверженность режиму: безоговорочное почитание вождя, полное принятие насаждаемой идеологии, отождествление себя с государством. Еще раз повторюсь, другой дороги для себя Машеров не видел.

Думается, именно с желанием Петра стать коммунистом связано появление докладной записки (о ней шла речь в предыдущей главе) помощника Машерова Сергея Петровского. Она посвящена итогам боевой деятельности партизанского отряда имени Щорса за три месяца с момента создания. Точнее, за период с 19 апреля по 21 июля 1942 года. Причем Петровский очень торопился и ошибочно указал месяц: вместо июля — июнь. Совпадение этих дат не может быть случайным. Донесение С. Петровского было направлено в Совет народных комиссаров БССР, то есть в правительство. Видимо, принимая в свои ряды, партия требовала подтверждения, что кандидат достоин, что за ним стоят реальные дела. И, судя по всему, подтверждение давать должны были третьи лица. Иначе чем объяснить, что авторство записки принадлежит не лидеру отряда, а его помощнику? Вся записка уместилась в полторы страницы печатного текста. Никаких ошеломляющих сведений она не содержала, потому как громкие боевые подвиги отсутствовали. Хотя сказать, что отряд под руководством Машерова бездействовал, тоже нельзя. Помимо мертвого немецкого гауптмана (уверен, мой читатель, что вы не успели о нем забыть), Машеров мог еще предъявить и порешенного немецкого генерала. Конечно, не уровня Гудериана или Паулюса. Да и убил его не лично Петр, а Володя Хомченовский. Но все же генерал есть генерал. И его смерть — заслуга отряда, причем более весомая, нежели сожженные деревянные мосты на сельских дорогах.

Скорее всего, записка была дополнительным аргументом Машерова в попытке заполучить партийный билет. Эта красная книжечка дает очень много прав. Так почему бы за нее не побороться?

В этот же день, 21 июля 1942 года, состоялось партийное собрание партизанского отряда. В партячейке было четыре коммуниста. Двое из них — братья Гигилевы: Петр, начальник штаба, Николай, комиссар отряда — старший политрук Красной армии. Председательствовал капитан М. Ф. Хардин, секретарем был Токленок. Полное имя секретаря, к сожалению, установить не удалось. Но к трагической судьбе этого человека мы еще обязательно вернемся.

С точки зрения правомочности собрание было законным, поскольку согласно уставу партии первичные партийные организации допускалось создавать при численности членов ВКП (б) не менее трех. Одновременно с кандидатурой Машерова были выдвинуты еще две. Их имена неизвестны. Возможно, одним из них был Сергей Петровский, про это говорится в повести «Взрыв на рассвете». Хотя участие С. Петровского в этой процедуре под большим сомнением. Как бывший заведующий партийным кабинетом вероятнее всего он состоял в партии. Другой реальный кандидат на эту роль — Владимир Хомченовский. Третий кандидат — некая девушка-партизанка.

Заявление Машерова рассматривали последним. Об этом говорит тот факт, что две другие фамилии уже были указаны в протоколе о принятии Машерова в качестве кандидатов в члены ВКП (б). А в записке Петровского кандидатами в члены ВКП (б) значится уже три человека. Позволю себе предположить, что это был намеренный ход и такая очередность имела определенное значение. Новоиспеченные кандидаты, вероятнее всего, были личными друзьями Машерова и при необходимости могли замолвить слово за товарища. Конечно, их голос не был решающим, а только совещательным. Но в той ситуации и при имевшихся обстоятельствах даже это было немаловажно.

Устав ВКП (б) 1937 года делил всех желающих стать коммунистами на четыре категории. Первая — промышленные рабочие с производственным стажем не менее пяти лет. Вторая — промышленные рабочие с производственным стажем менее пяти лет, сельскохозяйственные рабочие, красноармейцы из рабочих и колхозников и инженерно-технические работники, занятые непосредственно в цеху или на участке. Третья — колхозники, члены кустарно-промысловых артелей и учителя начальной школы. И четвертая — остальные служащие.

Если относить Машерова к категории красноармейцев, он должен был представить пять рекомендаций членов партии. Рекомендации могли давать только коммунисты не менее чем с пятилетним партийным стажем. При этом кандидатский стаж в партийный не засчитывался.

Однако считать Машерова красноармейцем не приходится. Во всех документах той поры (например, в докладной записке С. Петровского, характеристике, данной руководством отряда имени Сталина) он фигурировал как учитель. И значит, относился к третьей категории. А перед оными задача стояла более сложная. Для приема в партию они должны были к пяти рекомендациям членов партии дополнительно приложить рекомендацию представителя политотдела машинно-тракторной станции или райкома.

Рекомендации строго проверялись первичной партийной ячейкой. Рекомендующие несли ответственность за своих протеже. Неосновательность в этом вопросе грозила партийными взысканиями. Высшей степенью наказания было исключение из партии, что для коммуниста того времени приравнивалось к политической смерти — при Сталине изгнанник и помышлять не мог о возвращении в структуры власти.

Не остается никаких сомнений, что Машерову рассчитывать на пять рекомендаций не приходилось, ибо в отряде было всего четыре коммуниста. Но стать коммунистом ему очень хотелось. А потому никакие требования его не остановили.

Рекомендации Машерову дали Михаил Филлипович Хардин, член ВКП (б) с 1939 года, и Петр Егорович Гигилев, член ВКП (б) с 1940 года, а также Россонский райком комсомола, которым руководил Давид Лейбович Задов.

Рекомендация РК ЛКСМБ приравнивалась согласно партийному уставу к двум рекомендациям членов партии. А значит, если учесть, что рекомендации Хардина и Гигилева не имели юридической силы, поскольку у них не было пятилетнего партийного стажа, из пяти требуемых рекомендаций у Машерова были только две (по факту одна — Россонского райкома комсомола, которая считалась за две). Стоит отметить, что родной брат Петра Гигилева, комиссар отряда имени Щорса Николай Гигилев, выступать рекомендующим не стал. Он имел звание старшего политрука и очень хорошо знал партийный устав.

Тем не менее собрание первичной партийной организации проголосовало за. В протоколе указывается: «Вполне заслуживает быть кандидатом». А 10 августа 1942 года Россонский подпольный райком ВКП (б) утвердил решение первичной партийной организации отряда имени Щорса о принятии Машерова кандидатом в члены партии. Именно такой порядок — через утверждение — предусматривал партийный устав.

Среди сохранившихся документов того времени есть еще и характеристика на Петра Машерова. В качестве лиц, ее подписавших, значатся командир отряда имени Сталина старший лейтенант Р. А. Охотин, комиссар отряда, первый секретарь подпольного Россонского райкома партии В. Я. Лапенко и начальник штаба этого отряда П. Е. Рубис. В ней, в частности, сказано: «Партизан Машеров Петр Миронович по образованию учитель, по национальности белорус, по происхождению из крестьян, политически подготовленный, морально устойчивый, преданный товарищ делу партии и правительства». Однако такую характеристику нельзя назвать рекомендацией в чистом виде. Кроме того, в ней отсутствует оригинал подписи командира бригады старшего лейтенанта Охотина, члена ВКП (б), зато стоит подпись начальника штаба Рубиса, который сам был только кандидатом. То есть с юридической точки зрения этот документ ценности не имел, если рассматривать его как коллективную рекомендацию. Ну что ж чего Петр Машеров хотел — того добился. Правда, с грубейшим нарушением устава Коммунистической партии СССР.

Кстати, в Россонском музее боевого содружества хранится целый цикл занятных карандашных рисунков, посвященных Петру Машерову. Они были созданы художником Сергеем Романовым в 1981 году, уже после смерти Петра Машерова. На одном из них, судя по всему, изображено партийное собрание 21 июля 1942 года.

Если верить рисунку, заседание первичной партийной организации отряда имени Щорса проходило в белорусской хате, так как (на заднем плане изображена каменная печь). Присутствовало там семь человек. Шесть человек одновременно подняли руку вверх — голосуют. Машеров же застыл в ожидании. За столом сидит девушка — секретарь. Она держит перьевую ручку — на столе стоит чернильница. (На самом деле выписка из протокола этого собрания, которая хранится в Национальном архиве Республики Беларусь, написана карандашом.) Кроме Машерова на рисунке можно распознать братьев Гигилевых. Они были военнослужащими, поэтому изображены в военной форме с пилотками на голове. Судя по рисунку, за Машерова голосовало сразу шесть человек: четыре коммуниста и два вновь принятых кандидата. Однако голоса кандидатов нельзя приравнивать к голосам коммунистов, они были совещательными, а не решающими. Получается, художник сильно нафантазировал.

Иными словами, даже с большой натяжкой нельзя считать, что принятие Петра Машерова кандидатом в члены партии было правомочным. Стать полноценным коммунистом Машеров сможет только во второй половине июля 1944-го. А эти два года (таков кандидатский стаж), как и всякий порядочный кандидат, он согласно уставу партии должен, образно говоря, стоять в очереди за партбилетом. Однако и это правило устава будет нарушено, что вызовет резкое неприятие со стороны партийных функционеров.

В последующем партийные органы ЦШПД, БШПД и Витебский обком КПБ (б) будут оспаривать правомочность принятия Машерова в партию.

Итак, подведем итог. Машеров был утвержден кандидатом в члены ВКП (б) Россонским подпольным РК КПБ (б) 10 августа 1942 года. В члены ВКП (б) — досрочно подпольным Мядельским РК КПБ (б) 25 декабря 1943 года. Это решение было подтверждено Вилейским горкомом КПБ (б) постановлением от 11 ноября 1944 года. Именно с последней даты Петра Машерова можно считать коммунистом. Вилейским горкомом хотя бы для проформы был соблюден двухлетний кандидатский стаж Машерова. В сущность и количество рекомендаций при избрании Машерова кандидатом, данных Машерову в 1942 году, судя по всему, велено было не вникать. Распорядиться на этот счет в то время мог только один человек — первый секретарь Вилейского обкома КПБ (б) Иван Климов. Политическая же карьера Машерова начнет бурно развиваться гораздо раньше.

Глава 10. Главный бой

Полисемия (наверняка, мой эрудированный читатель, вы знаете о таком языковом явлении) — это способность слова иметь несколько значений, исторически обусловленных или взаимосвязанных по смыслу и происхождению. Возьмем хотя бы слово «дерзкий». В современном языке оно чаще носит негативный оттенок — непочтительный, грубый, наглый, вызывающий. К примеру, дерзкий взгляд или дерзкий тон. Однако это второе значение, и употребляется оно сравнительно недолго, всего лишь несколько веков. Первоначально же дерзкий — полный жизни, отважный, решительный, пренебрегающий опасностью, сопротивлением, противодействием, то есть смело выступающий навстречу врагу.

Именно этой самой дерзости, считали в ЦШПД, недостает партизанам. И обозначили направление, в котором они должны были дерзко сконцентрировать свои усилия, — выведение из строя коммуникаций.

В военное время важную роль играли железные дороги. Их общая протяженность на белорусской территории составляла более пяти тысяч семисот километров. А это и значительное число станций, и больше пятисот железнодорожных мостов. Именно мосты были той мишенью, которую ставило на поражение партийное и военное руководство.

Кстати, в одной из книг со ссылкой на боевых соратников Петра Машерова высказывалось мнение, что высокое звание Героя Советского Союза Машеров получил за дерзкую и важную в стратегическом отношении операцию по взрыву железнодорожного моста в городе Дриссе (Верхнедвинск). Вот дословная цитата: «Тогда Петр Машеров с партизанами выбил немцев, охранявших мост, и взорвал его. Между прочим, взрывчатку пришлось доставлять на плоту по реке». Читается, будто бы Машеров непосредственно руководил этой операцией, лично доставлял взрывчатку и подрывал мост. Но это совсем не так. Что нисколько не умаляет значимости операции. А потому о ней стоит рассказать подробнее. Безусловно, Петр Машеров знал, что в Москве, в ЦШПД, которым руководил лидер КПБ (б) Пантелеймон Пономаренко, ценят дерзость и масштабность операций. Четыре деревянных мостика на сельских дорогах, сожженные партизанами Машерова за два месяца существования отряда, не тот результат, который от него ждут. Однако опыта проведения крупных операций у Машерова не было и быть не могло. Нападение на машину гауптмана никто всерьез не принимал. Да, тогда они одержали победу, но не уменьем, а числом. Против троих (по некоторым сведениям — четверых) немцев в легковушке целых четырнадцать нападавших. Численное соотношение сил — четыре с половиной к одному. При этом на стороне нападавших — пулеметы и фактор внезапности. И даже в таких комфортных условиях Петр умудрился получить серьезное ранение.

Конечно, Машеров и его товарищи задумывались о серьезных боевых операциях. Но уверенности в собственных силах не хватало. Да и возможные потери пугали. Это следовало из упоминаемой ранее записки в СНК БССР заместителя Машерова Сергея Петровского. Он указывал: «На границе Россонского района с Полоцким протекает р. Дрисса. Через нее на шоссе Полоцк — Клястицы зимой построен мост в 150 метров длиной. Его нужно уничтожить, чего мы своими силами без больших жертв с нашей стороны сделать не можем». А ведь речь в ней шла всего лишь о ликвидации моста на автомобильной дороге, которая была гораздо менее загружена. Тем не менее партизанам удалось провести операцию по взрыву железнодорожного моста через реку Дриссу. Она была задумана и организована как классическая. В своей монографии П. Пономаренко приводит ее в качестве образцовой. Описывалась эта операция многократно. Впервые она упоминается в докладной записке командира партизанской бригады «За Советскую Белоруссию» капитана Андрея Петракова Западному штабу партизанского движения. Эта записка также подписана комиссаром бригады старшим политруком Александром Романовым. На основании дневника Александра Романова подробнейшие сведения об этой операции приводит министр госбезопасности БССР генерал-лейтенант Лаврентий Цанава. Еще более детально рассказывает о ней сам Александр Романов. Достаточно подробно также описал эту диверсию непосредственный участник Геннадий Ланевский. Отдельные факты приводят в своих воспоминаниях В. Шуцкий и А. Петраков. Со слов Петра Машерова пересказал эту историю С. Аслезов. Опираясь на различные источники информации, постараюсь максимально полно восстановить картину.

Решение взорвать мост созрело у руководства партизанской бригады «За Советскую Белоруссию», куда входил отряд Петра Машерова, в конце июля 1942 года. Железная дорога Полоцк — Двинск (Даугавпилс) имела два пути. Движение по ней было двунаправленным: на фронт и с фронта. Дорога эта была одной из основных стратегически важных железнодорожных магистралей. А в последнее время активность на ней особенно усилилась — проходило до трех поездов в час. Или максимум семьдесят два железнодорожных состава. По данным партизан, мост у деревни Бениславской был металлический, двухпутный, четырехпролетный длиной сто двадцать метров (по другим сведениям, сто десять), на высоких массивных железобетонных опорах. Его охраняла рота солдат в количестве семьдесят человек. Они находились в казарме и караульном помещении. Эти сооружения размещались на левом берегу реки метрах в ста от моста. Постоянное дежурство несли четверо часовых. Непосредственно на мосту было установлено четыре пулемета. В случае опасности блиндажи и огневые точки солдаты занимали по тревоге. Подходы к мосту были обнесены проволочными заграждениями в два ряда и частично заминированы. Близлежащие немецкие гарнизоны располагались: в сторону Полоцка, станция Борковичи — в семи километрах от моста (сто двадцать человек), в сторону Двинска, станция Свольно — в одиннадцати километрах (порядка шестидесяти человек). Кроме того, противник мог получить подкрепление со станций Боровуха-1 — до пятисот человек и Дрисса — до двухсот. Эти станции находились на расстоянии от моста двадцать — двадцать пять километров.

За короткое время, с 25 по 29 июля 1942 года, диверсионные группы бригады спустили с этой дороги три поездных состава с продуктами и военными грузами, в одном составе повредили паровоз. Однако железная дорога по-прежнему функционировала.

После тщательной подготовки командование бригады приняло решение уничтожить мост и вывести из строя прилегающие участки железной дороги протяженностью от двенадцати до двадцати километров. Осмотреть объект руководство отправилось лично. Заодно проверили готовность отрядов.

К 3 августа 1942 года штаб бригады завершил подготовку операции по разгрому гарнизона «Платформа Бениславская» и уничтожению железнодорожного моста через реку Дриссу. К ее проведению привлекалась артиллерийская батарея, а также Освейская и Дриссенская группировки партизанских отрядов бригады «За Советскую Белоруссию». Всего к участию в операции предназначалось триста двадцать партизан и соответствующее вооружение, включая противотанковые пушки. Всего в операции принимали силы из шести партизанских отрядов. Отряду имени Щорса было приказано в количестве шестьдесят человек (а это две третьих личного состава), взяв пропитание на три дня и не менее ста килограммов тола, в назначенное время выйти в район боевой задачи.

Командир бригады Андрей Петраков составил план операции, определил места огневым средствам, исходные рубежи отрядов, разработал план их взаимодействия в бою. При этом учитывались и плотность движения составов — свыше шестидесяти пар поездов в сутки, и наличие охраны — не только в районе моста, но и на бронепоезде, и присутствие гарнизонов на близлежащих станциях Свольно и Борковичи.

Группы прикрытия на расстоянии двадцать километров должны были перерезать железнодорожное полотно, уничтожить связь и по сигналу подорвать рельсы. Это исключило бы оперативную помощь по железной дороге.

Со стороны Свольно засаду устраивал отряд имени Фрунзе.

В районе Борковичей левый фланг прикрывал отряд имени Калинина. В центре боевого порядка находились три отряда: имени Щорса, Захарова и Сергея. Перед ними стояла задача нанести удар по платформе Бениславская и ликвидировать охрану моста.

С началом боя по реке должен был спуститься плот со взрывчаткой и саперами под руководством Петра Мандрыкина. Подобравшись к мосту, они должны были заминировать его и подорвать. Самое важное задание было поручено лучшему подрывнику бригады. В резерве оставался отряд «Бесстрашный». Общее руководство действиями ударной группы, состоящей из бойцов трех отрядов, было возложено на Петра Машерова.

Все отряды 3 августа к 12.00 подтянулись к месту сбора, назначенному в деревне Рудне. Деревня находилась в восемнадцати километрах от моста, в лесистой местности, и целиком контролировалась партизанами. Здесь каждому командиру поставили конкретную задачу, объявили маршруты движения к месту боевых действий и обратно, передали пароли и условные сигналы.

Через шесть с половиной часов, в 18.30, все отряды выстроились в колонны и двинулись в заданном направлении. Люди шли пешком, пушки везли в конной упряжке, станковые пулеметы и боеприпасы — на телегах. Через восемь километров, в деревне Зябки (в десяти километрах от линии железной дороги), устроили большой привал — ждали наступления темноты. Дальше основная и вспомогательные (сковывающие) группы разделились. У каждой был свой маршрут. Выступили в 22.00. Безопасность передвижения отрядов обеспечивали группы разведки. Они предварительно оцепили все деревни и вынудили хозяев частных подворий загнать всех собак по домам, чтобы те лаем не насторожили немцев. По проселочным дорогам передвигались маскируясь.

На исходные позиции, находившиеся примерно в шестистах метрах от моста, основная группа вышла к 2 часам ночи. Время до начала операции ушло на подготовку: рекогносцировку, объяснение задач, размещение огневых средств и отрядов на позициях по плану операции. Наступление должно было начаться в 4.15 утра. Однако все пошло не совсем так, как планировалось.

Стало светать. Командир бригады Петраков и комиссар Романов лежали на опушке леска. Туман постепенно рассеивался, сквозь дымку уже просматривался мост и вышагивающий по нему часовой. В это время раздались два взрыва слева и справа от моста: группы прикрытия рвали полотно. Почему так рано — неизвестно. Надо полагать, на то были серьезные причины.

Петраков не пожалел крепкого словца в адрес поспешивших подрывников. «Ну ведь ясно было сказано: с первыми артиллерийскими выстрелами! И плот где-то застрял! Связные! Передать артиллеристам: открыть огонь!»

Зато артиллеристы порадовали командование. В артподготовке к нападению на мост были задействованы две пушки. Они влепили первые снаряды в караульное помещение и казарму — прямое попадание. В казарме началась паника. Артподготовка длилась десять минут. Однако желанного результата она не дала. Немецкие доты были непробиваемы. С боеприпасами у немцев проблем тоже не было. Они поливали наступавших партизан свинцовым огнем.

После артиллеристов в бой вступила основная — ударная — группа. Партизаны Петра Машерова, около сорока человек, рванули вперед, залегли и сосредоточили огонь по немцам, выбегающим из помещений. Взвод Овсянникова, тридцать человек («сергеевцы»), поддержал их атаку, но тоже залег, остановленный плотным огнем врага. Немецкие пулеметы из дотов не давали поднять головы. Появились первые раненые и убитый. Среди раненых был и… да-да, мой читатель, Машеров. Он, как всегда, находился в первых рядах, а первые чаще всего и попадают под раздачу. Но других вариантов у Петра не было. 21 июля он подал заявление о приеме в ряды ВКП (б). Заявление пока не утвердили. Тут хочешь — не хочешь нужно активничать.

А бой продолжался. К комбригу подбежал посыльный партизан Щуплецов, снайпер, на его счету в этом бою уже было шесть убитых немцев. В его задачу входило прикрывать подрывников на плоту с толом. «Товарищ капитан, — задыхаясь, обратился он, — плот плывет, но немцы ведут по нему прицельный огонь». Это был один из самых напряженных моментов боя. В один миг все приготовления могли пойти коту под хвост.

Комиссар бригады Романов поднял бинокль. Оптика приблизила плот, плывущий к мосту. Петру Мандрыкину и двум саперам ничего другого не оставалось, как прятаться от вражеских пуль за ящиками… с толом. Тут же сориентировавшись, Романов скомандовал: «Уничтожить немцев за железнодорожным полотном. Весь огонь снайперов — на них». Бой затягивался. Это не входило в планы командования. Окончательно рассвело. Вот-вот к немцам могла подоспеть помощь. Они не сдавались. Наступал решающий момент. К этому времени Петракову только и оставалось, что ввести в бой резерв — отряд «Бесстрашный» в количестве двадцать пять человек под командованием С. Бубина. Все ребята там были оборотистые, с фронтовым опытом. Они смело ринулись в атаку. Их порыв поддержали остальные партизаны. Вот они уже у моста. Закипела рукопашная схватка. К 5.30 сопротивление немцев было сломлено. Плот потихоньку подплыл к центральной опоре. Именно она была выбрана по совету комиссара бригады в качестве объекта для взрыва. Он же предложил способ доставки тола — на плоту. Саперы торопливо навешивали взрывчатку, протягивали огнепроводный шнур. На это у них ушло почти полчаса. Вскоре они пустили вверх красную ракету, что означало — мост заминирован, и устремились прочь. Полдела было сделано. Ждать осталось считанные минуты. В 6.00 прогремел взрыв. Средняя опора моста и оба пролета, каждый длиной пятьдесят метров, рухнули в реку. Это была победа.

Командир бригады Петраков крикнул: «Связные, две красные ракеты! Передать всем: отход!»

Результаты боя впечатляли. Он длился два часа. Был уничтожен мост длиной сто двадцать метров. Немецкий гарнизон, охранявший мост, погиб. Одновременно с атакой на мост из пушки и пулеметов была обстреляна станция Борковичи и находящиеся там поезда, взорваны железнодорожные пути в четырех местах, порвана телеграфно-телефонная связь в трех местах. Всего было истреблено более восьмидесяти немцев. Взяты трофеи. Партизаны обошлись малой кровью: убитых — один, Евграф Огурцов, легкораненых — два, Машеров и Шуцкий. Здесь Романов лукавил. Последний был ранен дважды. Второе ранение было тяжелым. Что примечательно, все трое были из отряда имени Щорса, то есть отряда под командованием Петра Машерова. Это говорит об определенной активности именно этого отряда.

Движение по железной дороге было полностью остановлено. На восстановление моста немцы потратили свыше двух недель. Только через шестнадцать суток, 20 августа, противник открыл однопутное движение по шпальной клети. Но пропускная способность снизилась с шестидесяти до восьми эшелонов в сутки. Взрыв моста имел важное оперативное значение для Калининского и Западного фронтов, и вышестоящее командование решило представить отличившихся к наградам.

Нашлись из высшего партийного руководства ЦК КПБ (б) и такие, кто пожелал приобщиться к значимой военной операции, записав ее себе в актив. О личном вкладе в эту операцию по докладу секретаря Россонского райкома КПБ (б) В. Лапенко рапортовал секретарь Витебского подпольного обкома КПБ (б) И. Стулов. Начальник БШПД Петр Захарович Калинин утверждал, что решение на уничтожение моста принималось специальным постановлением ЦК КПБ (б). Якобы четыреста килограммов тола собирали всем миром, а доставили партизанам на самолете.

Вообще надо сказать, что сведения об этой операции весьма разнятся. Например, начальник оперативного отдела БШПД А. Брюханов в своих воспоминаниях пишет предельно кратко: «Из Витебской области поступило донесение о том, что партизаны бригады „За Советскую Белоруссию“ 4 августа 1942 года взорвали 110-метровый мост через реку Дриссу на железной дороге Двинск — Полоцк. При проведении операции по взрыву моста отличился партизанский отряд под командованием П. М. Машерова, успешно решивший ответственные боевые задачи». Довольно странно, что он выделяет только отряд Машерова. Тем более что последний так и не смог решить поставленную перед ним задачу. Брюханов не называет также ни командира бригады, ни комиссара, непосредственно руководивших этой операцией, ни главного подрывника. Но это вполне объяснимо. Книга воспоминаний издавалась в Минске в 1980 году. Так что, скорее всего, такая позиция продиктована желанием угодить хозяину БССР, коим в то время был Петр Машеров.

Достаточно подробно о тех событиях поведал П. Пономаренко. Причем со ссылкой на данные противника. Так, командующий тылом немецкой группы армий «Центр» сообщал, что в ночь с 3 на 4 августа 1942 года партизанский отряд численностью двести человек совершил нападение на железнодорожный мост в районе деревни Бениславская. Охрана моста, состоящая из двух унтер-офицеров и пятнадцати рядовых 824-го охранного батальона, понесла большие потери, но не смогла воспрепятствовать взрыву моста. В результате взрыва движение по железной дороге было прекращено самое малое на три недели. На самом деле, как утверждает тот же П. Пономаренко, всего в операции участвовало триста двадцать человек. Причем они были разделены на три группы, и часть из них решала другие боевые задачи на станции Борковичи и в направлении станции Свольно. А значит, нападавших непосредственно на мосту было значительно меньше. Давайте считать. Ударная группа: сорок человек из взвода Машерова, тридцать «сергеевцев», двадцать пять человек из отряда «Бесстрашный» — всего девяносто пять. На плоту — три подрывника. Два орудия обслуживали человек десять плюс несколько пулеметчиков и снайперов. Руководили операцией двое — Петраков и Романов. Связные — максимум пятеро. Итого сто десять — сто двадцать человек, пусть сто пятьдесят — с разведкой и вспомогательными силами.

Судя по всему, немцы завысили количество нападавших на мосту. Но, скорее всего, и партизаны «поиграли» с цифрами. По немецким данным, мост охраняло семнадцать человек, по сведениям партизан — семьдесят. Разница более чем в четыре (!) раза. При этом в документальной повести, написанной со слов Петра Машерова, указывается, что двум гитлеровцам все же удалось спастись.

На самом деле все эти цифры не имеют большого значения. Желание одних приукрасить победу, а других приуменьшить потери — абсолютно естественно. Главное в этой истории — результат. Его же признают и называют обе стороны: мост взорван и движение на железной дороге прекращено.

Однако если лукавили немцы, то лукавили и партизаны. Общий результат операции в целом тоже был приукрашен. Вот как он описывается непосредственным участником боя Геннадием Ланевским: «Ухнуло так, что земля заходила ходуном, а в уши загнала десятки тоненьких колокольчиков. С трудом поднялся, сел, оглянулся: между центральным быком моста и тем, что поближе к нам, в грязно-бурой дымке зияла дыра. Свалилась в реку и балка, по которой проложена левая колея железнодорожного пути, — между центральным быком и первым, что на отмели». То есть была повреждена только левая колея, правая продолжала функционировать. Если раньше за сутки проходило тридцать вражеских эшелонов, то сейчас, как сообщили связные, через реку гитлеровцы пропускали только шесть — восемь. Собственно, если бы операция была успешной на сто процентов, то зачем тогда командованию бригады понадобились бы попытки ее повторить, чтобы разнести мост вдребезги? Вторая попытка, кстати, провалилась. Одним из первых подробно в печатном издании рассказал об этой операции министр госбезопасности БССР Лаврентий Цанава в 1951 году. Несмотря на то что в более чем тысячестраничном томе ей отведено более восьми страниц, фамилия Машерова в этом рассказе не упоминается совсем. А для нас как раз важно, как показал себя в этом бою именно наш персонаж. Только анализ его действий позволяет сделать вывод, правильно ли мыслили его соратники, когда утверждали, что именно за этот бой он получил звание Героя Советского Союза.

Итак, операцию спланировал штаб партизанской бригады. Непосредственно руководили ею командир Андрей Петраков и комиссар бригады Александр Романов. Количество участников операции в три — три с половиной раза превосходило численность личного состава отряда имени Щорса, который возглавлял Петр Машеров. Взвод отряда Машерова входил в состав ударной группы, но решающий удар нанесли бойцы «Бесстрашного». Именно они в рукопашной схватке победили немцев.

Главный биограф Петра Мироновича С. Антонович отвел этому эпизоду в своей книге всего два коротких абзаца с основной мыслью — Машеров был легко ранен. Более подробно написал об этой подрывной операции В. Якутов. Однако и в его документальной повести существенных сведений о том, как проявил себя Машеров, нет. Возглавил своих партизан в бою, получил ранение в руку, вся гимнастерка была залита кровью — и на этом все. А вот что рассказывает о ранении Машерова в этом бою очевидец Геннадий Ланевский: «Откуда-то с противоположного берега огненная трасса вдруг пропорола реденькую дымку над водой, и я увидел, как пошатнулся и упал Петр Миронович, медленно осел на песок командир отделения Евграф Огурцов». Сложно сказать, когда точно был ранен Петр Машеров. Но, если учесть, что бой длился два часа, он присутствовал непосредственно на передовой в этом сражении порядка полутора часов.

После ранения Машерова командир взвода В. П. Шуцкий тут же взял командование на себя: «Партизаны отхлынули от реки, уводя раненного командира отряда. Мы, теперь увлекаемые Шуцким, снова бросились на высокую насыпь. Огонь, по-прежнему плотный, тут же прижал нас к рельсам. Рядом со мной лежал Владимир Петрович, уже раненный в руку, но он, как и все мы, стрелял по дзоту. На какой-то миг огонь прекратился. Шуцкий снова поднял нас, чтобы подавить это вражеское гнездо. Тут снова длинными очередями застрочил вражеский пулемет, и командир взвода упал на насыпь». Итак, в самый решающий момент боя Петр Машеров на мосту отсутствовал, в рукопашном бою не участвовал, поскольку был легко ранен. В это время силами отряда имени Щорса сначала командовал Владимир Шуцкий, а после второго ранения Шуцкого — Петр Гигилев. Кроме того, примерно через полтора часа после начала боя Петр Машеров тоже отлучался с передовой, на это указывает командир бригады Андрей Петраков. Он пишет: «Прибежал запыхавшийся Машеров, у них на исходе боеприпасы».

И все же сравнение между Машеровым и Шуцким в данном случае не в пользу первого. Шуцкий, тоже будучи раненным в руку, не покинул место сражения, а Машерова увели, и он позволил это сделать.

Но вернемся к главному результату. Какими бы ни были реальные цифры, эту победу можно назвать дерзкой.

Похоже, правилом о том, что ложь должна быть наглой и ошеломляющей, руководствовались обе противоборствующие стороны. Один из организаторов операции по взрыву моста Александр Романов написал в своих воспоминаниях: «После операции на Бениславской гитлеровцам очень не хотелось признать, что их побили партизаны. Они пустили слух, что „Советы сбросили на парашютах две дивизии“ для налета на железную дорогу». Подтверждается эта информация и в документальной повести С. Аслезова, которая была написана со слов Машерова: «Не желая признаваться в своем бессилии, гитлеровцы распустили слух, будто мост взорвали не партизаны, а части Красной армии, сброшенные на парашютах». Несомненно, эта победа была дорога Машерову. Он неоднократно бывал в тех местах. Когда начинали работу над знаменитым фильмом Элема Климова «Иди и смотри», Машеров неожиданно вместе со съемочной группой улетел на Витебщину — показать, где партизанил, какой мост взрывал. Во время его правления там даже установили небольшую стеллу в память о тех событиях. Только вот надпись на ней свидетельствует о нескромности Петра Мироновича. Или об угодничестве людей, ее оформлявших. В списке героев Машеров занял третье место: Петраков А., Романов А., Машеров П., Мандрыкин П. Главный подрывник оказался четвертым в списке, а имена других руководителей партизанских отрядов, принимавших участие в том бою, и вовсе «забыли» указать. В то же время Ланевский отмечает героизм в этом бою командира Сергеевского отряда Ивана Овсянникова, который был позже расстрелян своими же. Ни один из вышеназванных лиц, кроме Машерова, не стал Героем Советского Союза. А значит, предположение о том, что Машеров именно за этот бой был представлен к званию Героя, неверно. Эта история о взрыве моста стала легендарной, она передавалась из уст в уста. И через шестьдесят лет в ней осталось лишь два главных героя: командир Петр Машеров и главный подрывник Степан Голубьев (а не Петр Мандрыкин).

Вот так ее рассказывали в 2008 году: «К разгару ожесточенного боя успел подойти Степан Голубьев с подрывниками. Он без особых сложностей бросил в воду трос с привязанными к его концам камнями, закрепил под мостом плот. Подрывники очень быстро подняли и подвесили на основной пролет моста четыреста килограммов тола. Я поджигаю шнур, прыгайте в воду!» — дал команду командир. А на берегу идет бой. В окна казарм, где спрятались немцы, полетели гранаты. И только тогда стрельба ослабела. Вдруг раздался очень сильный взрыв, который всех успокоил. В воздух, как щепки, полетели сломанные рельсы, шпалы. Концы моста, как крылья раненой птицы, повисли и упали в воду… Командир Дубняк-Машеров был легко ранен в бою, а подрывника Голубьева контузило, когда он плыл по реке. Взрывной волной его выбросило на берег. И все-таки немецкий гарнизон из ста пятидесяти человек был уничтожен, и враг на долгое время замолчал». Как говорится, без комментариев… Или так рождаются мифы.

И напоследок хотелось бы привести несколько красноречивых цифр (см. таблицу).

Итак, если верить данным командующего тылом немецкой группы армий «Центр», в этой операции на железнодорожном мосту сражалось двести партизан против семнадцати человек охраны. На счету партизан были две пушки, пулеметы, снайперы и так далее. Соотношение живой силы, если округлить, — двенадцать партизан против одного немца. Вот уж действительно, «классическая» победа. А не верить данным немецкой стороны у нас нет оснований.