Бесплатный фрагмент - Пьесы с котами и кошками #Двадцать копеек, или Вечный литр

Двадцать копеек или вечный литр

«С. П. Камышев. 20 копеек. Пьеса для сестрёнки Галки

Часть 1: День подсолнухов

[Столик и стульчик на солнышке под срубом баньки у грядок с кабачками и стеной подсолнухов. Радостный дедулька, новоиспечённый пенсионер, в белой потрёпанной шляпе, в синих джинсах на подтяжках, в тёмно-синей в узкую вертикальную полоску рубашке и в очёчках. Усы и бородка под Чехова. Он весело и не спеша суетится с пикником у подсолнухов под их кивающее одобрение. В своём белом пиджачишке кажется весёлой порхающей бабочкой. Наредкость очень тёплая золотая осень. На столе уже дразнится медовая немировская хрустальная башня — к первому празднику подсолнухов на пенсии. По такому случаю к сигаретам добавка из парочки сигар. Ну, и закусочка — типа «Я вас умоляю!». Белый хлебушек и копеечками копчёная колбаска. Огурчики-помидорчики, всякие, свои. Лучок, сольца и сальцо. Парит в мундирах картошечка, с ней заодно скулинарины пяток яиц всмятку. Что забыли? Да, квашеную капустку в миске и баночку опят. Но — и лимонад-ретро в стекле, и шоколадные конфеты на всякий случай: вдруг каких соседских ангелочков прибьёт к дедульке — чтобы не огорчить их невидимые крылышки.

Домашние в отъезде, дедулька один дома. Но небо синее, высокое, лёгкое, с борзыми облачками — как раз расслабиться и вдохнуть осень природы и своей дедулькиной жизни, пока не в белых, а в домашних тапочках. Чуть подале тянется отмытый дождями добела заборчик с приставленными граблями. На нём сушатся яркие и разноцветные, как птички, тапочки, модная, в зелёно-белые квадраты дорожка, и одинокий, свалившийся с луны альпинистский триконь. А в кабачках возвышается пугало с напяленным чугунком, в старой рубашке, обвешанное пивными банками и видеодисками — этот страж тоже теперь на пенсии: клубника давно сошла. Но отдохнуть ему не дают — от пугала до баньки привязали верёвку и на ней белыми птицами веселятся забытые в отъездных хлопотах наволочка и пара маек. Осталось повесить на баньку фонарь и на него мочалку. И окрестим нашего дедульку, не мудрствуя лукаво, Сергеем Петровичем. И разрешим ему покидать такое чудное место только на короткое время — сбегать на минутку в дом, за кулисы, за чем-либо забытым или понадобившимся для его золотого и очень важного для него пикничка. Всё: время 13 часов 31 минута, это местный полдень, и Сергей Петрович добавляет последний штрих к пейзажу — выносит хрустальные гранёные 100-граммовые стаканчики. Они — даже пустые! — уже сами светятся и заражают своим светом всё бытиё этого, можно сказать, магического момента дедулькиной жизни.]

С е р г е й      П е т р о в и ч.

(Подходит к столу, напевая, и машет стаканчиками в такт мотивчика.)

«Главное, чтобы костюмчик сидел!

Главное, чтобы костюмчик сидел!»

А что? Я в зеркало глядел:

Прикидик выбрал я к столу —

Такой я не отдам врагу!

(Ставит на стол с весёлым треньканьем пять стаканчиков.)

Костюмчик выбрал к «заседаньицу»

(Тут выразительный штамп-щелчок по шее.)

Торжественный и с назиданьецем!

Вона на мне какие «стразы»!

Во!

(Распахивает пиджачок и кривляется, будто на подиуме.)

Но какая же зараза

На зеркале сушила тряпку?

Давно не получали тяпкой?

Какая-то ж раззява позабыла?

И во всём доме — эта же картина!

А что им делать, если делать нечего?

И так везде — один «квадрат Малевича»!

И потому — назло всем в белом!

Шучу. И тапочки мои пока не цвета мела!

Но что я вижу! Что стоит?!

Пора промыть конъюнктивит!

(Берёт литр с этикеткой «Nemiroff», придвигает стаканчик.)

А что по-стариковски побрюзжать —

Так это как стаканчик наливать!

Как я мечтал о старости своей!

Бывает же — душа кричит: «Ещё! Налей!»

И никого на свете мне в претензии!

А почему? А потому что я — на пенсии!!!

(Снимает и кладёт шляпу на стол, но вниз верхом. Явно торопится увидеть уже в руке первый вожделенный стаканчик.)

Но полагается прекрасное сморозить,

Торжественное что-то. Подготовить

И, так сказать, настроить зал,

Чтоб, глядя на графин, не сразу засыпал.

Признаться если — это скука!

И пока думаю, вон муха

Вперёд меня смочила хоботок!

Эй-эй, родная, — это мой глоток!

(Махом вливает, прямо с мухой, и ставит стаканчик почему-то в шляпу. Крякает, и жадно занюхивает кусочком хлеба. А мы будем считать выпитые стаканчики. Просто из научного интереса и как метки по действию пьесы. Итак, все свидетели, был выпит стаканчик №1. Нюхая хлебушку, говорит с подсолнухами и небом.)

«За День подсолнухов! Как за моих детей!

За украшение земли и жизни!

За радость вечную души моей

Я первым делом должен выпить!» —

Я это не успел сказать,

Но это была искра духа!

И сразу выпил, прямо с мухой!

В такой момент нельзя зевать!

О, Господи, поклон тройной Тебе,

Что наливаю ещё сам себе,

Что дал дожить до дня такого

И мне не нужна в этом помощь!

(Вот теперь, перекрестившись, аккуратно жуёт хлебушек. А перед стаканчиком №1 Сергей Петрович забыл перекреститься. И крестясь, он сбивался — сразу видна материалистическая закалка, что новичок в этом.)

Не, я случайно одинок.

Так получилось — все в отъезде.

Я б только рад, каб кто помог

Не одному валяться в бездне:

Ведь под столом — как жизнь на Марсе!

Без друга под столом — как в карцере!

Но День подсолнухов — святое!

Его нельзя перенести.

Вот, скажем, день рожденье у малова,

Ему-то как то объяснить,

Что день, который ждал он год,

Он — не его? А всё наоборот —

Он подчинён другим богам:

Работе папы, там, деньгам,

Или приезду к маме тёти Моти.

День — не его, а день — кого-то

И он для них перенесён.

И ангел думает: кто ж он?

И в слёзках крылышки, и ручки опустились.

Вы б это ангелочку объяснили?

Так и подсолнухи, они ведь — мои дети.

И лишь для них — их! — вечный праздник этот!

Стоп-стоп! Пардон, я сам устал от лекций.

Где мой стаканчик для инъекций?!!

(Ищет на столе и под столом и, удивлённый, находит в шляпе.)

Да что ж ты, маленький, забрался в шляпу?

Иди, иди, малыш мой, к папе!

(Не глядя, бросает шляпу на стульчик, наливает стаканчик №2.)

Но, как положено, тут «огласим весь список»,

Чтоб сразу снять нам вето с наших мисок!

Глас наш торжественный, конечно, мы оставим,

И децибелов поддадим к октавам —

Пусть лучше эхо поплутает в стенах,

Чем — мы, и бренные, и в бренных темах!

(Стучит вилкой по стаканчику и утверждает его в небо, откашливается.)

Хм!.. Хм!..

За этот мир, что создал Ты и для меня,

Где есть и я, и пенсия моя!

Что дал Ты мне до пенсии дожить

И даже разрешил чуть-чуть грешить.

Что дал мне осень золотую

И за любовь ко мне не злую.

Что солнце вижу, и во сне

Твой отблеск раз был и на мне!

Там не было даже намёка страха.

Я был индейцем и на плаху

Спокойно шёл, как на работу,

За род, за племя — это было «что-то»!

Мой дух не знал и слова «смерть».

Просто работа — умереть,

Всё сделав, что я мог, для братьев.

Ни сожалений, ни проклятий.

Как за родителя Тебя!

Таков обычай у славян —

Как за родителя моих цветов под солнцем!

Славяне помнят, кто и кем рождён тут!

(Пошёл стаканчик №2, хлебушка, колбаска и яйцо, как символ.)

Теперича мне можно и присесть.

(Усаживается на шляпу на стульчике и сразу вскакивает.)

Тьфу! Как ты оказалась здесь?

Моя родная, ты на что обиделась?

Что в список не попала? Чуть с ума не выжила!

Сейчас, сейчас, тебя да не уважить?

Конечно, ты персона важная!

Вот,

(Надевает её на фонарь.)

на почётное, нет выше тута места,

Тебя я поднимаю до небес аж!

Да кто б и Чехова узнал,

когда б он оказался вдруг без шляпы?

Не бойся, белая моя,

во всём счас разберётся папа.

Вот, Антон Палыч,

(Садится на стульчик, но уже проверяет место посадки.)

к слову, о прекрасном,

Что в человеке где-то должно быть.

И, если Вы позволите, сейчас бы

Не против я сигарку раскурить.

(Раскуривает сигару, блаженно откидывается на спинку стульчика, разглаживает джинсы, будто бы укрыт пледом.)

Да, плед сейчас бы — к аромату дыма!

Прекрасное — полезное с родным нам!

Вы правы, Антон Палыч, — ещё б мысли ясные

И душу б не искать на своём месте каждый раз.

И про одежду. Вот! Вот это к месту.

Как верно служит нам! И всем предмет известный.

(Снимает пиджачок и аккуратно вешает его на спинку стульчика.)

Вот тот, что сзади, —

(Не оборачиваясь, сидя, похлопывает свой пиджак за спиной.)

этот пиджачишко

Мне подарили — был ещё мальчишкой:

Родная тёща мне на тридцать лет

Купила вечный сей предмет.

И через тридцать лет я в нём,

Пардон, всё выгляжу цветком!

Пусть лютик я уже давно поникший,

А выпить за любовь — всегда привыкший!

Клянусь, все бабочки на свете

Сидели на предмете этом!

Люблю его я так, как сам себя.

Любимые,

(К подсолнухам, окутывая их ароматом кубинских цветов.)

а что? Я вам — родня!

И в этой синей рубашонке —

Как матерьяльчик дышит тонкий! —

Во время прадедов на свадьбах был бы свой!

И тот фасончик же, и тот покрой!

И колер, и полосочки. К моим бы «незабудкам»

Все бы вокруг прилипли юбки!

Ну, а про джинсы — так совсем молчу.

Без них теперь — только к врачу.

Без джинсов — к психотерапевту!

И, Антон Палыч, — ой, не шутки это!

Прошу Вас здесь мне на слово поверить:

О! Не хотел бы на себе примерить

Этот «оскал звериный бытия»!

Без них «палата №6» — моя!..

(Возбуждённо тушит сигару.)

Тьфу-тьфу! Не дай Бог, и спаси!

«И эту чашу мимо пронеси!»

Но ты смотри, а, как подкралась незаметно

Эта зараза, Серж, да с чёрной меткой?

А мы печаль сюда не приглашали!

Чуть — и пропал б! Давно не «добавляли»!

(Заливается стаканчик №3. К шляпе, чокаясь с ней, висящей на фонаре.)

За «ноусмокинг» — за пиджак!

Он грел мне душу, как коньяк!

За прадеда мою в полосочку рубаху!

За шляпу — за тебя, вот, махом!

За эти — это сын мне дал — подтяжки!

Ну, и за «синие» на ляжках —

Мои портки и обереги!

И пусть ты не белее снега,

Но моя шляпа — это чайка!

За Антон Палыча! А майка?!..

(К подсолнухам.)

Но я её потом вам покажу, подсолнухи,

А то увидите и с зависти засохнете!

За А. П. Ч.! Вы — гость у нас давнишний:

У нас когда-то тоже росла вишня.

За Ольгу Николавну! Это чайка — аж!..

Чтоб не заплакать — враз! — на абордаж!

(Опрокинут стаканчик №3. Опять — хлебушек, тут же — корнишончик, лучок — зелёненький! Колбаска — аж три любимых квадратных копеечки, ну и грибочек попался-зазевался. Закуривает свой «Сент Джордж». Снова к своим подсолнухам.)

Детишки, как я обещал,

Миг вашей зависти настал!

(Расстёгивает рубашку и красуется своей майкой.)

Видали это?!! Это чьи портреты?!

Три кузьки — это мои дети!

И сами вы себя — узнали?

Не плохо вас нарисовали?

Я моих кузек прям на пузе грею,

У сердца, на груди ращу их и лилею!

И чтоб от зависти не лопнули с моей одёжки,

Айда, подсолнушки, к другой копёшке!

Но чтобы мысль пришла — надо налить!

Чтоб не распалась мыслей нить!

Чтоб не распалась связь времён!

А папа говорил: «Учи аккордеон!

Без музыки нет в мыслях толку!»

Но я осилил только «Перепёлку»…

(Накатывает в стаканчик №4.)

Каб мог вот счас бы — как сыграл б!

Как Юрка Съедин на баяне!

А он и на гитаре мог, и смог ещё б и на органе.

«Что-то ста-ло хо-ло-дать!

Не по-ра ли нам под-дать?»

Си-ля-ля, си-ля-ля, пе-ре-пё-лоч-ка!

«Не по-ра ли, пид-жа-чок,

Па-пе прыг-нуть на бо-чок?»

Ре-ре-фа-ля-ре-ми-ми,

До-до-ми-ля-до-ре! —

«Где-то на белом свете,

Там, где всегда мороз…» —

И я об этом — о морозе!

Стаканчик мой, прими ты слёзы

Из терема литрового затворницы!

Стоп! Три стакана, сразу, все, должны наполниться!

(И точно, вбухивает и в №5, и в стаканчик №6.)

Накапали — и не упали!

Вид на Неаполь! Не видали?

Тогда смотрите вот сюда, я разрешаю!

Смотрите ж, мои мысли, в эти дали:

Как отражаются в стекле мои подсолнухи!!!

И вижу, как на дне вы жить готовитесь!

Небось, толкаетесь вы там, на дне, мои «сестрички»?

Ну так и хочется подёргать за косички!

Сейчас узнаю сам, про что сейчас я думаю,

С изнаночки, что я ношу под шкурою.

(Тут стаканчики №4, №5 и №6 улеглись — и ничего, рады. Пошёл снова хлебушек, колбаска. Помидорчик тоже, бедный, оставил свою шкурку. Сольца и сальцо облагородили картошечку. Дедулькин ротик косился-косился на капустку — и ей тоже повезло. Закусив, дед замурлыкал.)

«Дым костра создаёт уют.

Искры вспыхнут и гаснут сами».

Сигаретку вот счас возьму —

И «сестричку» я вспомню… Галю!..

Сестрёнка!!! Галка! За тебя не выпил!

(Закуривает нервно, даже патологически.)

Да чтоб!.. Чтоб все на свете в бок мне дышла!

А ты ж — на девять лет — раньше меня

Стала подсолнухам родня!

(Снимает с фонаря шляпу и нахлобучивает, как папаху Чапаев.)

Проспалась, шляпа? Шляпочка-а, подъём!

Подъём всем шляпам! За сестричку пьём!

Ну, ты, шляпуля, оборзела!

Не ожидал такого беспредела:

Сгноила мне мозги — и тихой сапой!

Отдам вот кошке для котят — и мявкай!

Прости, сестричка, шляпу и меня!

И сам я — шляпа! За тебя!

(Судорожно наполняет стаканчик №7.)

Я возвещаю вам, подсолнухи мои,

Что я вам не пример в любви.

(Тушит сигарету и надевает шляпу на бутылку с водкой.)

Всё в человеке… всё прекрасно…

(Тыкает пальцем в бутылку.)

То — в человеке!.. У таких —

(Стучит себе по башке.)

напрасно!

Но — цигель, цигель! Ну, давай, сестра!

Торпедой, мигом! Трах-бабах! Ура!

(Принялся стаканчик №7. Конечно, хлебушек, он всегда вне очереди, и колбасные квадратики. И два яйца — а то! Дедулька с сестричкой — двойняшки. Пошёл клёв — грибочки. И наши квашеные водоросли — капустка. От баньки эхо от дедова закусона. Берёт сигару.)

Конечно же — сигарку за сестричку!

Без Галки я — как без головки спичка!

Вы посмотрите — это ж просто мистика:

Хотя давно я помер по статистике,

Но я не настоящий дед — одно название!

Хоть и бородка, и очки — и «вблизь», и «вдальние».

Но Богу лучше видно, кто я тут такой.

(Снимает с бутылки шляпу и водружает её на себя чёртом, по-молодецки.)

Ну, как, сестричка, папа — молодой?

А Ванечке мову ещё токмо двенадцать!

(Но сигара падает, дедулькина головушка клонится и чуть не слетает шляпа.)

…Ой, не спикировать в салат бы!

Чо-т чуть устал. Эй, где ты, моя шляпа?

Ну-к, мне под ушки залезай! Ну-к, к папе!

(Подсовывает под щёчку шляпу и, засыпая, машет подсолнухам.)

Во саду ли, в огороде выросли цветочки!

На сынка они похожи и на мои дочки!

Нет, нет, не так!.. И на моих…

Ну, подскажи, цветочек!

(Тянется к подсолнуху.)

Вот, правильно теперь ты говоришь!..

И на моих дочек!