18+
Первый шедевр

Бесплатный фрагмент - Первый шедевр

Объем: 396 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Первый шедевр

От автора

Здравствуй, дорогой друг! Ты читаешь мою первую книгу, за что я очень тебе благодарен. Надеюсь, что следующие несколько вечеров в компании с ней пройдут интересно и захватывающе, иначе зачем вообще читать художественную литературу?

История, родившаяся из сна моей любимой женщины, посвящена поиску себя в мире высокого искусства, путь к которому витиеват и тернист. Для меня, как и для главного персонажа «Шедевра» эта книга — трансформация от ремесленника к творцу. Первая и самая крутая ступень к новому этапу моей жизни. Поэтому я прошу оставить отзыв на платформе, где ты, дорогой читатель, ее купил. Твое мнение позволит мне писать другие книги лучше.

И я не мог бы оставить без благодарности моего самого преданного читателя, критика и жену. Алина, спасибо тебе за любовь, теплоту и неиссякаемую поддержку. Без тебя «Шедевр» никогда бы не родился.

Небольшой дисклеймер. Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.

Глава 1: Чистый холст

Безмятежный дорожный пейзаж на пути к графству Суррей давно наскучил. Грегори прислонил голову к стеклу, давая вибрации проникнуть в свою больную с похмелья голову. Оливия вела машину уверенно и быстро, впрочем, как и всегда, — она все еще сердилась за вчерашнюю пьяную выходку Грегори. Когда они ссорились, он неизменно прикладывался к бутылке… успокоить свою чувствительную натуру, по крайней мере, так говорил сам Грег. На деле — всего лишь замена одного наркотика на другой. Лекарство для уязвленного самолюбия.

— Лив, сыграем в нашу игру? — решил прервать затянувшееся молчание Грегори. — Я загадал персонаж…

Плечи девушки слегка дрогнули от неожиданности, она скосила на Грега свои большие голубые глаза, прикрытые желтыми стеклами солнцезащитных очков. И ничего не ответила.

— Лаадненько. А долго нам еще ехать? Может, что-нибудь уже скажешь?

— Грегори, — спокойный и твердый голос, отдающий холодом, — я очень устала, правда. Мне не хочется играть, мне не хочется слушать музыку и меньше всего мне хочется разговаривать.

Не задевай семью, Грегори, никогда не говори плохо о ее отце, сколько бы ты ни выпил и каким конченым мудаком он ни был. Этот урок давно пора усвоить, но да — его просто необходимо периодически повторять, не так ли? Грегори не хотел ехать в Суррей, тем более жить в резиденции Стоунов все лето, где даже настольная лампа будет кричать: «Ты, нищеброд, недостоин моей дочери!» — тем самым голосом сэра Стоуна. Старина Николас не любит ни одно живое существо в этом мире, кроме своей дражайшей дочки, а три года назад рядом с ней замаячил нищий иллюстратор-наркоман, затаскавший ее по самым темным наркопритонам северного Лондона. Конечно, никаких наркопритонов не было, но наркотики — да, они были причиной знакомства. В конце концов, Оливия настояла на курсе реабилитации. Для них обоих. Эта хрупкая точеная брюнетка со стрижкой под мальчика обладала характером Стальной Леди. Всегда спокойная, она переняла от отца одно из его хищнических качеств: с ней было бесполезно и даже страшно спорить. В любой ситуации она неизменно оказывалась права.

Дорожный пейзаж преобразился: «Гранд Чероки» шел вдоль озера, густо покрытого растительностью, съехал на Сандхилс-лэйн, маленькой улочке с красивыми ухоженными домами. Стриженые лужайки, вековые вязы, детишки, гуляющие с породистыми собаками, конечно же, не своими — идиллия в вакууме и самыми высокими ценами на недвижимость. Сэр Николас Стоун прикупил себе небольшое поместье за два-три миллиона на Веллингтон Авеню около десяти лет назад, еще когда был женат на матери Лив. Миссис Стоун не оценила широкий жест Николаса: по словам Лив, их брак давно трещал по швам. Оно и неудивительно, зная страсть сэра Николаса к молоденьким блондинкам, на одной из которых он решил жениться спустя полгода после развода. Поместье, задумывавшееся как семейное, оказалось никому не нужным: экс-супруга сэра Николаса по суду забрала жирную недвижимость в Лондоне и 12 миллионов, сам же Николас приезжал сюда от силы пару раз в год.

Вирджиния Уотер пропитана безмятежным снобизмом прячущихся от журналистов и звезд кино и шоу-бизнеса, бывших политиков и скучных миллионеров, обожающих играть в гольф и теннис. Где-то здесь во дворе, закрытом высоким забором на лужайке нежится на солнышке Аугусто Пиночет. Думая об этом факте, Грегори представил, как Стоун играет в гольф с чилийским диктатором на пенсии.

Лимбо для богатых.

Оливия остановила машину у двухметрового забора из красного кирпича, она потянулась к бардачку, короткие волосы защекотали недельную щетину Грегори, он вдохнул ее запах, дорогих сигарет и недорогих духов. Лив вытащила небольшой пульт и ненадолго задержалась у его лица, она сняла очки и внимательно заглянула в его карие глаза:

— Грег, наше лето начинается сейчас. Давай проведем его хорошо, — она умела требовать мягко.

«Давай проведем хорошо» означало: «Не делай никакого дерьма, Грегори».

Вместо ответа Грег поцеловал ее между глаз, а она прижалась лбом к его лицу. Последний раз они были так близки вчера днем, пока собирали чемоданы. До того как началась эта нелепая ссора.

— Сделаю все, что в моих силах, — ответил Грег.

Она отстегнула ремень и нажала кнопку на пульте, автоматические ворота неторопливо разъехались, Лив повела машину по уложенной брусчаткой дорожке к двухэтажному дому из беленого кирпича с террасой и примыкавшим к нему домику для персонала и гаражом.

— Берти и Роза уехали пару дней назад. Папа отпустил их на все лето, а значит, мы тут сами по себе. Сами готовим, сами убираем, сами стрижем лужайку, сами ходим за покупками…

— …сами подтираем себе зад, — передразнил Грегори. — Лив, я думаю, мы справимся: в Лондоне как-то справлялись без прислуги.

— Грег, в Лондоне мы сами по себе. Ты же знаешь, папа редко сюда приезжает, за домом нужен присмотр и уход.

Оливия остановила машину возле гаража и вышла, Грегори открыл багажник и первым делом вытащил огромный холст на подрамнике, лежавший на чемоданах, и вручил его девушке. Следом на площадку он начал выставлять очередной багаж: всего четыре чемодана и три сумки.

— Берти и Роза здесь живут сколько? Шесть лет?

— Восемь, — ответила Оливия.

— Восемь. Он платит им зарплату, платит за содержание дома, налог на недвижимость, но от силы приезжает всего на пару недель в год. Чтобы что? Погулять по окрестностям и поиграть в гольф со старперами…

— Грегори, — Оливия посмотрела на него отсекающим возражения взглядом. — Это его дом, он сам решает, когда и на сколько сюда приезжать и кому сколько платить. В конце концов, он позволил нам сюда приехать на все лето…

— Он позволил тебе сюда приехать на все лето. Ты говорила, что я с тобой?

Оливия вздохнула. Она вытащила связку ключей, подбирая нужный к парадной двери, прислонив холст к стене.

— Лив? Он знает?

— Ну, конечно, знает. Зачем бы я стала приезжать одна в Вирджинию на все лето? — Оливия нашла нужный ключ и загнала в замочную скважину, отворив дверь.

Грегори перехватил у нее холст и с чемоданом занес в холл. В доме было прохладно и слишком тихо, звук шагов эхом разносился от мраморного пола. Снаружи дом не выглядел большим, но внутри казался невероятно огромным: массивные двери из темного дерева вели в многочисленные игровые, обеденные и спальные комнаты, на первом этаже был кинотеатр и большая светлая терраса — отличное место, чтобы написать первую картину.

— Даже не знаю, — сказал Грегори. — Может он решил, что ты захочешь оставить своего бестолкового нарколыгу в Лондоне и провести лето, как полагается дочери члена совета «ГлаксоСмитКляйн»?

— Дочери члена совета «ГлаксоСмитКляйн» проводят лето на Карибах или в Альпах, — парировала Оливия. — И он знает, что ты в завязке. И я тоже. Я сказала, что нам нужно отдохнуть от города и…

— И что твоему обожаемому и талантливому парню Грегори нужно устроить отпуск, чтобы стать художником?

Оливия вздохнула:

— Милый, ты и есть художник, — она взяла его за запястье и наконец-то поцеловала в губы.

Обезоруженный, Грегори отправился с девушкой за остальными сумками. Два из четырех чемодана принадлежали ему: в одном была одежда, в другом — инструменты для творчества и краска с растворителями. И парочка холстов поменьше — для рутинных заказов.

— Я не художник, — буркнул Грег.

— Ох, милый, — девушка смахнула прядь волос, прилипших от пота. — Иллюстратор, художник, карикатурист, да какая по большому счету разница? Ты рисуешь потрясающие…

— Постеры, Лив, я рисую постеры. К дешевым фильмам ужасов категории B.

— Во-первых, ты делаешь это лучше всех, потому к тебе и обращаются с Голливуда. И из других стран…

— Голливуд — не страна.

— Ты меня прекрасно понял. Во-вторых, мы сюда и приехали для того, чтобы ты написал свой первый шедевр. Вдали от городской суеты…

— И моих друзей-алкоголиков, — закончил Грег.

Оливия снова вздохнула.

— Грегори, давай не будем…

Грег поднял руки в примиряющем жесте и улыбнулся. Да «давай проведем хорошо» означало «не делай никакого дерьма, Грегори» — не начинай раздувать угли вчерашней ссоры, не швыряй рамки с фотографиями в стену и не выбрасывай в окно чертову вазу из китайского фарфора, которую ее любимый папочка купил на аукционе Сотбис за 160 тысяч фунтов, чтобы показать своей дочурке, как сильно он ее любит и ценит.

«Давай проведем хорошо» — значит, не начинай заводить старую песню о главном про то, что ты бездарность, ведь в ответ ты хочешь услышать, какой ты охеренно талантливый парень. Она говорила это миллион раз, но ты продолжаешь упорно выпрашивать комплименты, которых, Грегори, ты не заслуживаешь.

«Давай проведем хорошо» означает, что ты будешь делать то, что она посчитает правильным делать. Жрать зеленый салат, бегать два километра в день, удовлетворять ее в постели и в оставшееся время писать свою картину на излишне огромном холсте, который ты вряд ли заполнишь чем-то, что хотя бы напоминало искусство.

«Давай проведем хорошо» значило, что ты перестанешь страдать той херней, которой страдал в Лондоне. Что перестанешь слоняться по пабам, пока она строит свою карьеру адвоката по ценным бумагам, чтобы хоть как-то вас содержать, пока ты строишь иллюзии, что способен написать какой-то там шедевр и получить мировое признание.

— Я сделаю все, что в моих силах, — сказал Грегори и обнял ее, закопавшись в ее короткие волосы, вдыхая аромат сладких духов и сигарет.

— По крайней мере постарайся, Грег, — ответила Оливия, обняв его за бедра.


***

Идиллия Вирджинии Уотер казалась Грегори излишне переоцененной. За неделю они пешком исходили все местные окрестности и достопримечательности. Проводили время, как пенсионеры, хотя им было по 28 лет. Ладно, Оливии было 29, но это не играло никакой роли.

В Лондоне же было излишне много соблазнов. Все эти друзья из прошлой жизни, которые в последние полгода недоумевали, почему красавчик Грег отказывается раздуть по косячку гавайских шишек, хотя до этого регулярно баловался белым. Все те друзья, от которых Оливия не могла говорить без вздувавшейся на лбу вены, люди, «тянущие тебя на дно». Они не были настоящими друзьями, утверждала Лив, но других у Грегори не осталось. Амир Малик был единственным настоящим другом, с которым Грегори прошел детство и юность. Взбалмошный, смешной, умный, он отправился в Сербию в самом начале войны, когда начались этнические чистки, хотя даже стрелять не умел. Пропал без вести. Его семья до сих пор ждет, но всем давно было понятно, что он погиб в первой же перестрелке, если вообще добрался до места.

Вечера пара проводила в домашнем кинотеатре, отдыхая от прогулок. Грегори разослал своим постоянным заказчикам временный адрес, куда стоило отправлять кассеты с фильмами и рабочую корреспонденцию. По работе нужно было смотреть эти кассеты, но Лив терпеть не могла ужастики: считала их слишком тупыми. В этом была львиная доля правды. Единственное исключение она сделала для «Сияния» Кубрика.

Холст, оставленный на террасе, уже две недели был девственно чист. Грегори предпочитал возиться с постером к ремейку «Деревни проклятых», он уже сделал десяток набросков с кукушатами Мидвича, но понятия не имел, с чего начать свой шедевр. Работать с чужими идеями было в разы проще, чем родить свою. Иногда он стоял напротив холста минут двадцать, но каждый раз уходил, даже не взяв в руки кисточку.

Оливия достала из мягкой пачки George Karelias and Sons сигарету и чиркнула спичкой. Она курила регулярно, но не больше трех сигарет в день: утром за чашечкой кофе, после обеда и перед сном. Никаких исключений. Иначе вредная привычка завладеет ей, как это ранее было с кокаином и LSD. Она выпустила носом дым, держа сигарету между указательным и средним пальцами, с интересом наблюдая, как Грегори вновь таращился на пустой холст. Темнело.

— Что ты видишь?

Грег вздрогнул, голос Лив вывел его из оцепенения.

— Давно ты тут стоишь?

— Минуты три. Так что ты видишь?

— Пустой холст, — вздохнул Грег.

Оливия приблизилась к холсту и провела пальцем по поверхности. Палец был серым от пыли.

— Боязнь белого листа, да? Ему уже недолго осталось быть белым — считай, у тебя появился конкурент, — Оливия показала ему пыльный палец и улыбнулась. Она всегда улыбалась, чтобы обозначить, что она просто шутит. — Скажи, что у тебя в голове, давай представим, что картина готова.

Оливия сжала сигарету пухлыми губками и положила ладони на глаза художника. Руки были холодные: она всегда мерзла вечерами. Грег снова вздохнул, давая сигаретному дыму пощекотать ноздри. Он никогда особо не курил, но ему нравился запах сигарет Лив, тонкое послевкусие, которое только подчеркивало ее женственность и мягкую силу твердого характера.

Минута. Две. Три. Четыре. Пауза затянулась, но Оливия не опускала руки, лишь положив подбородок на плечо Грега. Не говоря ни слова, она ждала, даже не выпустив изо рта истлевшую до фильтра сигарету, пепел которой осыпался на футболку Грегори.

— Я вижу, — прервал молчание Грег. — Вижу женщину в темной комнате, укутанную черным бархатом. Ее черные волосы струятся по обнаженным плечам, закрывая оголенную грудь. Она держит бокал с остатками красного вина, в глазах ожидание. Она ждет мужа. Нет, любовника. Ее глаза — в них страсть, печаль, страх быть отвергнутой. Его уже долго нет. Она боится, что он больше не вернется…

— А ее бедра?

— Ее бедра полные и упругие…

— В какой позе она стоит?

— Чуть повернувшись к зрителю…

— Что еще в комнате?

Грегори вздохнул. Лив чувствовала, как ресницы его закрытых глаз щекочут ладони. Грег постепенно выстраивал картину, но уже сложнее, чем образ женщины.

— Кто она, Грег?

— Она… женщина, не понимающая, что на самом деле она — богиня…

— Близко. Но кто она на самом деле?

Дыхание Лив скользнуло по затылку Грега, маленькие волоски приподнялись, кажется, он спиной почувствовал, как встали ее соски под тонкой атласной сорочкой.

— Она — это ты, Лив, — Грегори улыбнулся, она почувствовала это своими ладонями. И засмеялась, опустив наконец руки.

— А я уже думала, что у меня есть конкурентка, — Оливия, вытащила длинными пальцами сигарету из губ и щелкнула ей в угол террасы, после чего впилась в тонкие губы Грега.

— Это было бы слишком пошло, — Грегори обхватил ее ноги и положил себе на бедра.

— Давай на столе, — промурлыкала Лив.

Ему оставалось лишь подчиниться. С ней было бесполезно спорить. Поверхность стола была холодной, но Оливия уже не мерзла — она согревалась телом Грега будто одеялом. Лив всегда возбуждала через голову: без всяких пошлостей и кокетства, через образы, рождаемые в голове мужчины.

«Придумай самое красивое и вожделенное создание и пойми, что это я». Длинные пальцы с тонкими ногтями зарылись в его шевелюру, царапая кожу, второй рукой она впилась в его левую лопатку, скрестив ноги на пояснице, сжимая бедрами, придавая ритм такой, какой ей был нужен. Капельки пота на кончиках волос Грега играли в темноте, готовые в любой момент сорваться вниз.

Она отпустила его голову, давая выпрямиться и посмотреть на себя. Посмотреть в глаза. Ее фетиш. Легкая дрожь пробежала по ее телу, через секунду она вся сжалась, сдавив его бедрами, словно в железных тисках. Грег не переставал двигаться, не отрывая взгляда от ее распахнутых глаз, пока они не закатились. Дрожь превратилась в судорогу. Она вскрикнула и застонала. Сначала она, потом он — неизменный принцип Грега. Его конёк, его благодарность, его обожание. Только для нее.


***

— Сделай ее девственницей, — сказала Лив и отпила свежезаваренный «Эрл-Грей».

— Что?

— Девственницей. Мне кажется, что такая красивая женщина, как ты описал, не может бояться быть отвергнутой, для нее это иррациональный страх. Как можно отвергнуть богиню? А вот если ты сделаешь ее девственницей… Оголи ей бедро, пусти тонкую струйку крови, посади на кушетку…

— А если зритель подумает, что это месячные?

Оливия улыбнулась и сделала еще глоток чая. Они грелись у камина в гостиной, расположившись на двух креслах, она накинула шелковый белый халат. Грегори оделся и карандашом делал набросок на альбомном листе блокнота А4.

— Назови картину «Женщина». Она молодая, красивая, по ее ноге струится кровь, значит, она стала женщиной буквально несколько минут назад. Он ушел в душ, а она прислушивается к своему телу, заново изучает его, пытается понять, что с ней произошло. Допивает вино, чтобы успокоить боль. Ей страшно не оттого, что она не знает, вернется он или нет. Ей больно, потому и страшно.

— Потому что она сейчас не понимает свое тело?

— Именно. А бокал с вином — аллегория на вкушение запретного плода.

— Библейский мотив? Изгнание из райского сада. Рождение Евы

— По факту Ева была создана богом из ребра Адама, — заметила Оливия.

— Я знаю. Метафорическое рождение, — Грег оторвал лист с прежним эскизом и принялся за новый набросок.

Оливия поджала ноги под себя. Завороженная языками пламени, она вспоминала, как первый раз лишилась невинности. Ей было всего 16 лет, а ему — 32. Это был деловой партнер отца, красивый, богатый и женатый. Отец решил провести отпуск с пользой в семейному кругу, отправившись на горнолыжный курорт в Давосе. Родители в очередной раз пытались перезапустить отношения, но скатились в их бессмысленное выяснение, а Лив опять оказалась сама по себе. Пока они лаялись в снятом домике, друг отца учил ее кататься на лыжах, он отдавал больше свободного времени ей, нежели собственной жене. Оливия первая призналась ему в своих чувствах, как ей казалось, в первой любви. А он снял для них другой домик …. за наличку …. на несколько часов.

…он ушел в душ, буднично, будто проделывал это по несколько раз в неделю, а она с ужасом смотрела на капельки крови на белоснежной простыне. Пыталась переварить новые ощущения, смесь боли и наслаждения. Последний раз она видела его в аэропорту и хотела только одного — поцелуя. Он подмигнул и улыбнулся. И больше никогда не появлялся в ее жизни. Оливия никогда не рассказывала об этом кому-то и даже Грегу: он был слишком ревнив и вспыльчив. Но периодически возвращалась в тот момент. Одновременно стыдный, сакральный, момент невозвратно потерянного детства. С того времени она никогда не раскрывала свои чувства, ждала, пока ей первой признаются в любви.

— Кстати, какой вариант постера выбрали для «Кукушат»?

— Они выбрали детей, — улыбнулся Грег.

— Боже, какая банальность.

— Не то слово. А тебе какой понравился?

— В стиле первого фильма их 60-х. В нем есть душа. И стиль.

— Да, она моя любимая. Но заказчику виднее.

— Я приму ванну и спать. Не засиживайся, — Оливия потрепала Грега по шевелюре и отправилась наверх.

***

Прогулки стали короче и реже. Второй месяц лета обернулся рутиной, в первую очередь, для Оливии. Грегори все больше времени посвящал своей картине, поэтому уход за домом лег на плечи девушки. Не полностью: он все еще подстригал лужайку, периодически мыл пол и посуду. Девушка тихо злилась, но позволяла ему творить свой первый шедевр. Поначалу она позировала для картины, но Грегу нужна была лишь поза и изгибы пледа, которым она укрывалась. Остальное он додумывал сам.

Оливия запиралась в кабинете отца и изучала книги по юриспруденции, но все чаще вместо чтения пила вино с сыром. Три месяца — слишком много. Грегори почти все время проводил с картиной. С только что откупоренной девственницей. Оставлял для нее только тихие вечера, весь измазанный краской, пахнущий растворителем, он уставал, потому что целый день проводил на ногах. Поэтому все, что оставалось — это пялиться в очередной старый фильм. Девственница действительно стала ее конкуренткой.

Сегодня она снова весь день была одна, запертая в золотой клетке отцовского дома, в котором совершенно не осталось интересных ей развлечений. Грегори все так же был на террасе, завороженный собственной картиной.

— Как поживает твой шедевр? — спросила Оливия.

Она видела, что картина близилась к завершению, но визуально она никак не изменилась за последние четыре дня.

— Небольшая проблема со светом, у меня не получается его достоверно изобразить. Его источник остался за рамой, поэтому я вынужден фантазировать…

— Грег, — прервала его Оливия. — Давай уедем.

— Куда?

— В Лондон, на недельку. Или еще куда-нибудь.

— Лив, я с радостью, как только закончу. Надо будет подождать, пока она высохнет, мы как раз успеем съездить в Лондон.

— И сколько еще ждать? День? Два? Неделю? Месяц, — в голосе Оливии прозвучали плаксивые нотки, она уже выпила бокал вина и успела накрутить себя.

— Нужно подождать еще немного, Лив, — Грегори повернулся к картине, у него в руках была палитра, с которой он взял мастихином немного краски и теперь решал, куда ее нанести.

— Грегори, посмотри на меня. Смотри на меня, когда я с тобой говорю, — ее голос вернулся к прежним металлическим ноткам.

— Милая…

— Я целыми днями убираю в этом огромном доме, готовлю нам еду, а в свободное время — сижу одна. И даже, когда мы вместе, я вижу, что ты думаешь об этой картине. Я понимаю, что сама предложила тебе сюда приехать, и у тебя, видит Бог, отлично получается…

— Лив, пожалуйста, не заводись. Мне просто нужно немного времени…

— Мне тоже нужно немного времени, Грегори, твоего времени. Когда ты не пишешь, не пялишься в экран, не витаешь в облаках…

Грегори положил мастихин с маслом на мольберт и направился в гостиную, к графину с виски. Последний раз он пил в их последнюю ссору, но не рассчитал и напился до пьяного буйства.

— Не смей пить, Грегори, — Оливия пошла за ним. Он проигнорировал ее и налил виски в стакан на два пальца, повернулся к ней и внимательно посмотрел в глаза.

— Лив, этот разговор ни о чем. Он ни к чему нас не приведет, давай отложим его до завтра…

— Нет, Грегори, мы решим это сегодня. Я устала быть на втором, третьем, даже четвертом плане!

Грег сделал глоток, горячая волна скользнула к желудку. Старина Николас знал толк в хорошем виски.

— Лив, я понимаю, что ты устала. Я тоже устал, но пойми, что я работаю. Мне действительно нравится то, что я делаю…

— Ты делаешь то, что я тебе сказала, — в ее голосе появилась откровенная злость, а на глазах выступили слезы. Она осеклась, но это было правдой. Оливия понимала, что зашла на запретную территорию, но отступать уже было поздно. — Будем откровенны: ты бы и дальше пялился на пустой холст, пока я не вмешалась…

— И я тебе за это очень благодарен, Лив, — Грегори старался сохранять спокойствие, но последняя фраза кольнула куда-то в область печени. Челюсть напряглась, но он все еще был спокоен.

— Тебе за многое стоило бы быть благодарным, Грегори, но ты почему-то воспринимаешь это все, как должное. Тебе буквально нужно вложить в голову идею, чтобы ты хоть что-то начал делать. И для тебя это что-то — само собой разумеющееся! И, конечно же, ты ненавидишь моего отца, но это не мешает тебе жить в его доме и платить по счетам его деньгами. Да, Грегори! Если ты думаешь, что на две тысячи фунтов в месяц можно комфортно жить в центре Лондона — у меня для тебя плохие новости!

Грегори отвернулся от нее и осушил хрустальный стакан. Стоило ли налить еще или станет только хуже? Он понимал, что Оливия была права, но пытался сопротивляться этому, как яду в собственной крови. Грег плеснул еще виски. Желчь уже подходила к горлу, но он ничего не говорил. Оливию молчание злило еще сильнее, она не могла принять игнорирование своей персоны.

— Тебе есть что сказать, Грегори, — потребовала Оливия.

Ссора действительно никуда не вела, ей не хотелось уже слышать никаких ответов, нужно лишь, чтобы он обнял и сказал, что все будет хорошо. Но он этого не делал. И тогда она выпалила свою историю — как взрослый мужчина лишил ее невинности. Чтобы Грегори понял, что своими руками он писал картину ее прошлого.

Грегори швырнул хрустальный стакан с недопитым виски в стену.

Глава 2: Первый штрих

Тимоти Кук глушил пиво в одиночестве, в самом темном углу паба «Берлога». Он тяжело вздохнул, когда увидел огромную фигуру, вошедшую через главную дверь и теперь неторопливо подплывавшую к нему.

— А вот и мой любимый работник года, малыш Куки! Поднимай свою тощую жопу, у меня есть для тебя хорошие новости, — Фуллер бесцеремонно запустил руку в тарелку с чипсами, которые только что принесли Тимоти.

— Ну здорова, Джимми. Я тебе, кажется, говорил, что отгрызу твою жирную руку, если ты еще раз залезешь своими грязными культями в мою еду, — устало процедил Тимоти.

— Какой ты нежный мальчик, Тимми, — рассмеялся Фуллер, пережевывая картошку и брызгая крошками на стол. — Сидишь тут один мрачнее тучи, краше только в гроб кладут. Опять Келли?

— Тебя это не касается, это наши терки, — отрезал Тим.

— А я в твою семью не лезу, малыш Тимми, я только интересуюсь, почему мой лучший ломщик давится дешевым пивом, будто ссанину хлебает, — Фуллер попытался смягчить свой интерес доверительным тоном.

— Я пью эту дешевую ссанину, Джим, потому что на что-то получше у меня просто не хватает денег, — процедил Тим.

— Так я, собственно, поэтому и нашел тебя, дурик! Эй, Марта! Принеси нам два портера и что-нибудь пожевать, — распорядился Фуллер командным баритоном.

Тимоти снова вздохнул, допивая свое пиво.

— Задолбал вздыхать, Куки! Я тебе принес, можно сказать, абонемент на год безбедного существования, а ты вздыхаешь, будто простату собрался в больничке светить! Цена вопроса — сотка фунтов…

— Фуллер, ты башкой ударился? Какая сотка? Я едва концы с концами свожу! Я, конечно, благодарен тебе и твоему кузену за работу на складах, но я и близко не зарабатываю таких бабок, — запротестовал Тимоти.

— Эй-эй! Расслабься, Куки, — на стол подали пива и еще чипсов с рыбой, Фуллер одним глотком осушил полпинты и продолжил, — Мне упала наводка, которая обошлась мне в 200 фунтов…

— Боже, Фуллер, ты опять за свое! Тебе напомнить, как Филу погрызла жопу та мордатая псина, а меня бросили в тюрячку на два года?

— Потому что не надо работать с идиотами, Куки! — вспыхнул Фуллер, подскочив на своей толстой заднице. — Гэвин Пилл мало того, что шотландец, так еще и конченый защекан!

— Фуллер, успокойся, мать твою, — Тимоти схватил его за рукав кожаной куртки, пытаясь усадить на стул, немногочисленные посетители «Берлоги» украдкой посматривали на подозрительную парочку за столиком в темном углу.

— Нет, малыш Тимми! Ты попал в тюрячку не из-за меня, зато я был первый, кто протянул тебе руку помощи. Это Гэвин нанял тебе адвоката? Нет — я! Это Гэвин дал тебе легальную работу? Упс — тоже я! И вот я прихожу к тебе и говорю: есть дело минимум на три сотни тысяч фунтов, а ты кривишь улыбальник и вспоминаешь про мудозвона Гэвина!

— Я о нем даже не говорил, Фуллер. Усади свою жопу на стул ради всего святого, — зашипел Тимоти.

Фуллер выдохнул и все же уселся, выпив еще пива. Тимоти осторожно поинтересовался:

— О каком деле ты говоришь?

— Вот это другой разговор, — Фуллер развел свои толстые черные губы в широкой улыбке, — Мы вынесем дом богатенького мудака в Суррей!

— В Суррей? Откуда родом этот новичок… как его?

— Скотт Джеймс Тейлор– да, оттуда. Короче, дом находится в Вирджинии Уотер, коротышка Пит прознал, что он принадлежит воротиле из крупной фармацевтической компании…

— Фуллер, одно дело обнести склад с видиками, другое — грабить богачей, — заметил Тимоти. — Эти сволочи обносят свои дома навороченными лазерами, как в музеях, и держат домик для личной охраны с пушками…

— Куки, я не заплатил бы за наводку двести фунтов, если бы мы не могли туда залезть. Нет там никакой охраны, сигналка без наворотов — ты такую хлопнешь за три минуты. Но самое вкусное: этот крендель отпустил своих лакеев на все лето. Пит узнал, что в доме сейчас только его любовница или что-то около того. Ни собак, ни охраны — только одна соска…

— Фуллер, я не подписываюсь на мокруху…

— Да о том и речь! Мы ночью перелезем через забор, ты вскроешь заднюю дверь, свяжем сучку и потихоньку, за пару часов, вынесем все ценное в фургон. И вернемся к утру на Собачий остров. Как два пальца обоссать. Это свежий кусочек торта на блюдечке, а я по твоей морде вижу, что ты давно соскучился по сладенькому, — Фуллер облизнул жирные губы и допил третьим глотком оставшееся пиво.

Тимоти замолчал, пытаясь быстро обмозговать предложение. Фуллер уловил изменения в его лице и снова надавил, на этот раз на больное:

— Куки, это реальные бабки. Купишь цацок Келли, свозишь ее отдохнуть, поживете, как белые люди…

— Она хочет сделать аборт, — внезапно для себя прошептал Тимоти.

— Что? Она беременна?

— Пока да, — Тимоти наконец приложился губами к портеру.

— Братишка… я даже не знаю, что сказать… Почему так?

— Потому что я зарабатываю 12 фунтов в час, мы живем в крохотной квартирке на Собачьем острове, где еще чувствуется смрад от разложившегося тела жившего там четыре года назад наркомана. И отец ее ребенка — бывший зек и болела «Миллуолла»…

— Можешь дальше не продолжать, мужик. С первым и вторым мы легко разберемся, а третье и четвертое — уже не исправить. Она полюбила тебя таким, какой ты есть, ждала из тюрячки, — Фуллер понизил голос практически до шепота и приблизился к Тимоти. — Докажи ей, что все это не просто так.

Тим замер, прислонив подбородок к бокалу с пивом. Фуллер, не моргая, смотрел ему прямо в глаза. Тимоти решил прервать паузу:

— А если этот богатенький хер вернется, чтобы пошпекать свою бабенку?

— Не должен, — Фуллер вновь растянулся в улыбке и откинулся на спинку стула. — коротышка говорит, что он туда вообще редко приезжает. И сейчас его даже нет в Англии.

— А чего он сам тогда не ломанет это милое гнездышко?

— Малыш Тимми, — сказал Фуллер по-отечески, — Питти работает с профессионалами, то есть со мной. Не с долбаным Гэвином Пиллом, который залупу от пальца не отличит — со мной. Потому что я знаю людей, которые знают людей, которые купят то, что мы найдем в закромах этого богатенького сукина сына. Это не техника и даже не брюлики, Куки. Этот мудила интересуется искусством и ценными бумагами. Эту шляпу не сбагришь в ломбард: здесь нужны мозги и связи. А мне нужен надежный ломщик, который меня ни разу не подводил.

Тимоти вновь погрузился в мысли. Все же с Джимми Фуллером они провернули больше дюжины краж в Сити. За свои 42 года этот черномазый сукин сын ни разу не попадался копам, сплел паутину стукачей, перекупщиков и наблюдателей в окрестностях Лондона, при этом на дело отправлялся сам, не доверяя работу левым людям, которых он не знает. Он никогда не поднимался слишком высоко, чтобы не привлекать внимание крупных рыб и полицейских. При этом он регулярно участвовал в фанатских драках, успевая свалить до того, как ему переломают ребра.

— А хер с тобой, я в деле. Но сотку отдам только после дела, — заявил Тим.

— Вот это другое дело, Куки! Через пару месяцев ты переедешь в квартирку попросторней и станешь папашей — помяни мое слово! Обложишься сосками и памперсами по самое горло!

— Достаточно, Фуллер, — поспешил прервать его Тимоти, сдерживая улыбку.

— Да-да, ты прав, не будем торопить события. Через три часа пригоняй в бывший порт: с нами поедет Гарри…

— Дрочила Гарри? Зачем ты подписал этого идиота?

— Ему хватит мозгов, чтобы вести фургон и грузить в него барахло, да и бабок ему много не надо. Расслабься, короче. Оденься во все черное, захвати маску и свои прибамбасы…

— Не учи копченого, Фуллер. Что мне сказать Келли?

— Я уже все придумал. Мой кузен позвонит, скажет, что надо ночью разгрузить фуры из Штатов. Мы как раз успеем вернуться к утру.

Удовлетворенный планом, Тимоти прильнул к бокалу, пока Фуллер достал из лопатника двадцатку, рассчитавшись за пиво с едой.

— Долго не рассиживайся, нам предстоит работать всю ночь, — здоровяк встал из-за стола, похлопал Тима по плечу и поплыл в сторону выхода.


***

Оливия собирала вещи в чемодан, Грегори не спешил ее останавливать: такое уже бывало и не раз. Он уже порядком захмелел и устал, ссора вытянула последние силы. Грег дал себе слово позвонить утром в их квартиру и попросить прощения, но сегодня он был уязвлён и сильно зол.

— Надеюсь, ты отлично проведешь лето со своей картиной, — Оливия уже стояла в дверях с чемоданом, явно ожидая, что Грег ее остановит, но он этого не делал. Девушка, едва сдерживая слезы, вышла.

«Давай проведем это лето хорошо» означало не дать ей даже расстроиться из-за остывшего чая. И теперь он смотрел в окно, как она садится в свой «Гранд Чероки», открывает ворота и выезжает на дорогу. В чем-то она действительно была права, но почему она не согласилась подождать еще несколько дней? Она решила вернуться Лондон. Куда же еще? В эту огромную студию с видом на Ридженс парк — будет смолить свои дорогие сигареты, глядя в окно и пить долбаный чай, возможно, читать бестолковые книжки и продолжать зубрить осточертевшую юридическую муть, которая — откровенно говоря — ей нахрен не сдалась. Зачем, если папочка ее всем обеспечивает.

Автоматические ворота закрылись, за ними взвизгнули шины. Теперь он остался один. Грегори пожирала ненависть к самому себе. Он пытался ее заглушить 30-летним односолодовым шотландским виски сэра Николаса, на который у него никогда не хватило бы денег. И смотрел на картину, которую он с нежностью и любовью писал последние недели.

Силуэт женщины, у которой даже еще не было лица, теперь казался ему жирным уродливым пятном. Чужой идеей, переваренной его мозгом. Все, как обычно. Он никакой не художник — просто человеческий принтер с красками и кисточкой, не способный на собственное творчество.

— Это не моя картина, — сказал женщине без лица Грегори.

Сегодня вечером, прямо сейчас, ему было необходимо уничтожить ее. Стереть с холста, загрунтовать, будто ее никогда не было, начать сначала. С чистого холста.

Он взял маленький мастихин с маслом, вытер его о палитру и машинально засунул в задний карман. Среди инструментов Грег отыскал тонкий шпатель и уже было занес над картиной, но остановился. Будет нехорошо окончательно загадить деревянный пол террасы маслом, да и остальные полы в доме: новых проблем со Стоуном ему определенно не хотелось. Подвал? Да, в самый раз — бетонный пол, темнота, тишина. Идеальный склеп для утилизации чужих мыслей в собственной картине. Нужно убить старое, чтобы создать новое. Собственный неповторимый стиль.

Уже порядком надравшийся, Грегори отправился в подвал. Он уже заходил сюда, когда они с Оливией только приехали, чтобы включить бойлер. Подвал был довольно большой, но очень темный, заставленный стеллажами с остатками стройматериалов и инструментов. Работала всего одна лампа — перед бойлером, сюда Грегори и перенес мольберт, укрыв пол рулонным полиэтиленом, найденным на одном из стеллажей. Тяжело вздохнув, он провел шпателем сверху вниз, сдирая еще свежее масло. Силуэт женщины, окружение, фон — все превращалось в грязное смазанное пятно. Впереди вся ночь.


***

Серый фургон поздним дождливым вечером съехал на Сандхилс-лэйн. Тимоти дремал на пассажирском сидении, прижатый огромной задницей Фуллера, за рулем сидел Гарри, который час назад вынюхал пару дорожек «скорости» и всю дорогу не затыкался ни на минуту.

— … получается, что никаких американцев на Луне не было. Там нет атмосферы, а вот на их кинопленках развевался флаг. Это киношники сняли в пустыне у зоны 51, где просто подул ветерок и развеял их придурочный флаг…

Бубнеж Гарри прервал Фуллер, подскочивший, когда навстречу пронесся внедорожник. Он начал обыскивать все карманы своей огромной куртки, чем разбудил Тимоти:

— Что за суета, жирный, мы приехали?

— Да! Подождите, черт! Сейчас, сейчас, — он выудил сложенный вчетверо альбомный лист, покрытый каракулями. — Гарри, Гарри! Сейчас направо! Гарри, ты видел номер «Чероки»?

— Этот внедорожник, да? Так, он начинался вроде с LB или LG, — челюсть Гарри ходила ходуном, пока он пытался вспомнить номер.

— А цифры?

— Фулли, я не всматривался в номер. Но за рулем была коротко стриженная бабенка. Ненавижу такие прически, ты же женщина — ходи с длинными волосами. Кому охота трахать бабу, подстриженную под пацана…

— Это же был «Джип Гранд Чероки», — прервал его Фуллер.

— Д-да, определенно это был «Гранд Чероки»…

— Похоже нам фартит, господа! Это тачка той самой бабенки!

Тимоти поспешил прервать восторг подельника:

— Это херово, Фуллер, мы не знаем, куда она едет. Она сейчас покатается и вернется через час, застанет обнюханного идиота в фургоне на лужайке и стукнет копам! И нас примут со спущенными штанами!

— Не ссы, Куки! Ты посмотри: на улице дождь и темень, как в очке твоего папаши. Ей осточертело сидеть в этом богатеньком доме, вот она и решила съездить потусить… Гарри, поверни здесь!

— Да сто по сто, — поддержал Гарри, — поехала подрыгаться в клубешнике и снять молодого жеребца, — парень противно заржал.

— Заткнись, идиот! Фуллер, а если она отправилась в Хитроу? Встретит своего богатенького мудака и привезет его домой.

— Боже, Тимми! Ну ты ссыкло! Удача светит смелым! Ты же фанат «Миллуолла»! Мы фанаты Миллуола! Нас боится вся Англия! Что ты сейчас скулишь, как трусливая сучка?

— Потому что я не хочу опять за решетку, — Тимоти пытался вразумить своих партнеров, но Фуллер слишком хотел отбить свои 200 фунтов за наводку.

— Короче, парнишки, сделаем так: мы с Куки откроем ворота, ты, Гарри, подгонишь к главному дому фургон, возьмешь рацию и сдриснешь на въездную дорогу…

— Братан, я не подписывался ночью мерзнуть под дождем, — запротестовал Гарри и резко затормозил.

— Не ной, Гарри! Найди автобусную остановку или телефонную будку. Увидишь «Чероки» — сообщи по рации, выиграй нам немного времени, заговори ей зубы, чтоб мы смогли свинтить оттуда.

— Хотя бы подвези меня туда, — начал ныть Гарри.

— Добежишь сам! Так к чему я… мы открываем ворота, заводим тачку, Куки вскрывает дверь, кусаем электричество, наполняем сумки добром и загружаемся, на обратном пути заберем Гарри и вернемся до утра. Всех все устраивает?

— Все равно план говно, Фуллер, — подал голос Тимоти.

— Это ты ссыкливое говно, Куки, а план просто великолепен! Гарри, какого хера ты остановился?

— Такого, что мы приехали.

— Так и чего ты сидишь — побежал на въездную дорогу! И рацию не забудь. Увидишь какую движуху — маякни нам. Ты все понял? А у меня, — он достал из куртки еще одну рацию, — наша выручалочка, мусорская рация. Если поднимется шухер, успеем по-бырому свинтить, так что держите ушки там, где надо. Слушаем меня, делаем то, что я говорю, и через недельку будем отвисать в снегах, ребятишки!

Гарри вылез с водительского кресла и спрыгнул на землю. Послышался звук тяжелого металлического предмета об асфальт. Вышедший Тимоти успел усмотреть ворованный револьвер, выпавший из штанины Гарри.

— Ты какого черта удумал, Гилберт?! — прошипел Тим, перехватив пушку, которую Гарри пытался быстро спрятать.

— Эй-эй, отдай — это осталось от бати…

— Какого черта ты взял эту пукалку на дело? Ты в кого, мать твою, собрался палить?

— Да ни в кого, Тимми! Просто припугнуть, — попытался оправдываться Гарри.

— Ты до усрачки пугаешь меня своей тупостью. Ты понимаешь, что это другая статья?

— Верни револьвер, Куки…

— Он прав, — вмешался Фуллер. — А лысый мужик, дежурящий ночью под дождем со стволом, определенно вызовет подозрения.

— Да кто узнает…

— Гарри, пушка останется у Куки. Получишь на обратном пути.

— Мне это говно на хер не упало… — запротестовал Тимоти.

— Лучше оно будет у тебя, чем у этого идиота…

— Задолбали, я не идиот! — повысил голос Гарри.

— Если продолжишь орать, это уже будут выяснять копы. Здесь богатый район, они быстро приедут. Так что звездуй уже до въезда. Их участок находится в Эгаме, они поедут по главной дороге.

— Ненавижу вас, уроды, — обиделся Гарри и побежал трусцой по мокрому тротуару.

Куки убрал револьвер под ремень. Фуллер с Тимом осмотрели соседние дома: свет уже не горел в них, после они отправились к воротам. За двухметровым забором можно было увидеть лишь крышу дома. У ворот — коробка с кнопкой звонка и камерой.

— Ты уверен, что там нет охранной сигнализации? — Тимоти с недоверием покосился на Фуллера.

— Коротышка Пит говорил, что за всем там присматривала парочка придворных псин, — спокойно ответил Фуллер и сложил руки кувшинкой, готовясь подсадить Тимоти. Тот тяжело вздохнул, перекинул сумку через плечо и поставил ногу на ладони.

Через секунду Тимоти приземлился на насыпь. Он оглядел дом, свет был выключен. Вроде внутри действительно никого не было. Пульт управления воротами должен быть у входной двери, если есть сигналка — она будет там же. Тимоти подкрался к парадной двери, чтобы осмотреть дом через стекло и машинально надавил на ручку двери. К его удивлению, она оказалась не заперта.

— Жирный, дверь не заперта, — сказал Кук в рацию.

— Наверное, бабенка забыла запереть. Гарри, ты далеко?

— Я иду, Фулли, — через одышку отозвался в рацию Гарри.

— Так беги, мудила, — прошипел Фуллер.

— Сигнализации нет, — констатировал Тимоти.

— Открой уже чертовы ворота, я тут как говно на ладони, — потребовал Фуллер.

Ворота начали отодвигаться, Фуллер вернулся в фургон и загнал автомобиль во двор. Услышав шелест шин по гравию, Тимоти вновь нажал кнопку и закрыл ворота. Фуллер вышел из машины, натягивая балаклаву. Он переступил порог и довольно присвистнул:

— А удачно мы выбрались, Куки! Пит говорил, что этот богатенький олух скупает произведения искусства, типа картины, вазы, яйца с бриллиантами и прочую фигню. Не размениваемся на мелочи: забей на телики и видики, столовое серебро тоже нахер. Чем меньше вещь, тем она дороже, увидишь какую-нибудь витиеватую херовину — кидай в сумку. Быстрее вынесем — быстрее поедем. Я на второй этаж — у пузатых кошельков всегда есть сейфы.

Тимоти расстегнул куртку, обнажив майку «Миллуолла», достав из внутреннего кармана балаклаву, включил фонарик и принялся осматривать роскошные интерьеры, Фуллер поднялся на второй этаж. Тим прошелся по гостиной, слушая, как под подошвами скрипит паркет. Он открывал шкафчики и тумбочки в поисках чего-нибудь ценного, но решительно ничего не находил. Над камином висела картина с гончими на охоте, он отодвинул ее, но и там ничего не было. На всякий случай он снял ее и отнес к выходу. Из рации раздался голос Фуллера:

— Гарри, ты на месте?

— Да, все тихо, — ответил тот.

— Фуллер, у меня голяк, только картина и… и еще одна, — Тимоти смотрел на постер к «Деревне Проклятых».

— Что за картины?

— Первая постная херня, а вторая пугает меня до усрачки — на ней какие-то стремные дети…

— Дети такие, ага. Там есть подпись художника?

— Вроде нет, — ответил Тим, вглядываясь в картины. — У тебя есть что-нибудь интересное?

— Если нет клейма — не трать время на них время. Я нашел кабинет, но пока не вижу сейф.

На безрыбье Тимоти скинул в сумку какие-то винтажные настольные часы. Ему казалось, что он попал в роскошный гостиничный номер, но никак не в дом миллионера. Бюро и шкафчики из редкого красного дерева, диваны и кресла, стилизованные под конец 19 века, огромный телевизор, но все какое-то необжитое. Ни в одной вещи, которую он тут видел, не было жизни, даже никаких фотографий. Как будто постояльцы съехали из номера час назад, оставив легкий беспорядок. Его не оставляло чувство, что они забрели сюда совершенно зря.

Он побрел по длинному коридору, недалеко от гостиной он приметил осколки стеклянного бокала, чуть дальше заметил едва уловимый свет под неприметной дверью. Тимоти нажал кнопку на рации:

— Жирный, тут свет горит — похоже в подвале.

— Принял. Может сейф там, в кабинете голяк…

— Здесь вообще везде голяк, Фуллер, эта наводка не стоит и десятки.

— Я поищу ценные бумаги или акции, если найдешь сейф — маякни, — закончил Фуллер.

— Херакни, — передразнил Тим, открывая дверь.


***

Грегори едва стоял на ногах: сказывалась усталость всего дня, пять или шесть стаканов виски и общее эмоциональное состояние. «Ты ничтожество, ты ничего не можешь придумать», — с этими мыслями он почти загрунтовал холст. На месте, где была придуманная Оливией девственница, теперь не было ничего, хоть сквозь белую краску все еще и проглядывали темные полосы.

До уха Грега донеслись странные звуки сверху. Кажется, какие-то радиопомехи. И голоса. И тихий звук шагов. Дверь медленно открылась. Оливия вернулась? Или сэр Николас решил неожиданное нагрянуть?

— Херакни, — послышался сверху грубый мужской голос.

Это точно не сэр Николас!

Волна паники захлестнула Грегори, смывшая опьянение и усталость, из дрогнувших пальцев выпала кисточка, приземлившаяся на обмасленный краской полиэтилен. Бей и беги. Бей или беги. Мышцы напряглись, но мозг отказывался подсказывать какое-либо решение. Грегори часто дрался в детстве и юности, но очень редко выигрывал. Откровенно говоря, он никогда не выигрывал в драках. Взломщик начал спускаться по лестнице. Что делать?! Неожиданно выскочить и стащить за ноги по лестнице? А если он вооружен? Если он просто здоровый мускулистый мужик, который вырубит его с одного удара?

Прятаться! В подвале полно места. Заберись за стеллажи и не дыши! Не оставляй следов! Здесь все в краске! Двумя прыжками Грегори сиганул в темноту, скрывшись за стройматериалами. И задел стеллаж! Баллончики с краской опасно зашатались. Не падайте! Ради всего святого, не падайте!

Баллончики устояли. Грегори опустился на колени, вглядываясь в единственное пятно света, на которое вышел долговязый худой парень в черной трикотажной куртке, с балаклавой, скрывающей лицо. Через плечо у него перекинута огромная сумка, по виду почти пустая. Гость стянул с лица маску и глубоко вздохнул.

— Жирный, похоже: в доме кто-то есть, — сказал мужчина. Грегори заметил у него в нагрудном кармане черную рацию.

— Здесь должна быть только эта бабенка, Куки. Прием, — ответила низким грубым голосом рация.

— Внизу огромная картина и все к херам залито чертовой краской. Прием, — незнакомец с большими глазами на выкате и лошадиным лицом говорил на кокни.

— Может, эта сучка малюет картины. Ничего не получилось, она расстроилась и уехала. Прием.

— Не знаю, — незнакомец провел пальцем в перчатке по холсту. — Краска совсем свежая, а еще здесь воняет перегаром.

Грегори пытался не дышать. Сердце готово было разорвать грудину, к горлу подкатил ком. Его вот-вот вывернет! Держись, Грегори! Не вздумай блевать! Это вопрос жизни и смерти. В спину его кольнуло что-то металлическое. Мастихин! Маленький мастихин, весь в темной краске, который он засунул в задний карман. Дрожащей рукой он достал инструмент и, вцепившись в лакированную деревянную ручку, выставил перед собой.

Кого ты пытаешься рассмешить, Грегори?

— Ты видишь кого-нибудь в подвале, Тим, — спросила рация.

— Не называй меня по имени, идиот, — ответил Тим. — Здесь огромный подвал, заваленный всякой херней.

Мужчина перешагнул огромное масляное пятно на полиэтилене и сделал еще шаг в сторону стеллажей, всматриваясь в темноту. Грег едва мог совладать с паникой, ему казалось, что этот Тим смотрел прямо на него. Художник пытался себя успокоить, что тот не видел в кромешной темноте, но тут тощий парень включил фонарик. И направил в его сторону.

Грегори вскочил на ноги, выставив мастихин перед лицом, а левую руку он согнул в локте и поднял — как фехтовальщик. Он случайно толкнул плечом стеллаж, с которого — таки упали баллончики с краской, покатившиеся к грабителю.

От неожиданности вор подпрыгнул и округлил глаза. Это надо использовать! Грегори, как будто в руках у него как минимум шпага, сделал выпад, долговязый попятился назад и почему-то потянулся к штанам. Пушка! Он достал револьвер! Вот и всё, Грегори…

Грабитель взвел курок, но тут же уронил фонарик.

— Так! Бросай эту херовину, пацанчик, — голос Тима немного дрогнул, он все еще пятился задом к холсту. — Вышел на свет! И брось эту бабуйню, пока глаз себе не выколол.

Грегори смотрел в дуло и, как зачарованный, шел вперед, вцепившись мертвой хваткой в ручку мастихина, руку свело — он не мог его бросить. Фактор неожиданности ушел в небытие: грабитель увидел его остекленевшие от ужаса и красные от алкоголя глаза и теперь понимал, что владеет ситуацией. Он нажал кнопку на рации:

— Слышь, тут в подвале какой-то малорик. Откуда он, мать твою, взялся, не расскажешь?

— Я не знаю, Куки! Коротышка говорил только про бабенку. Спроси у него про сейф! — голос из рации слегка приободрился. — Я сейчас спущусь.

Длинный парень с круглыми глазами и лошадиным лицом. Придурок забыл натянуть маску и, кажется, понял это.

— Так, пацанчик, сейчас расслабься и просто скажи, чем тут можно поживиться. И мы тебя не тронем. Отвечаю, — взломщик медленно шагнул в сторону Грегори. — Просто, ну знаешь, отдай мне свой малюсенький ножичек и не рыпайся, мелкий…

Грабитель не заметил под ногой баллончик. Время замедлилось. Мужик поехал ногой назад и нажал на спусковой крючок. Вспышка разодрала густую тьму подвала и оглушила Грегори. Звон заменил все звуки. Попытка сохранить равновесие бросила его на Грегори, он навалился всем телом. Грег едва удержался на ногах. Долговязый парень сам отступил от него, пятясь задом в пятно света и выставив перед собой револьвер.

Грегори понял, что в правой руке у него больше ничего нет. Грабитель дошел до холста, упершись задницей в мольберт, его выпученные глаза стали еще больше. Из горла торчала деревянная лакированная ручка. Он пытался что-то сказать, но больше походил на рыбу, выброшенную на берег. Грегори выпал из оцепенения и сделал шаг к грабителю.

— П-п-прости… — Грегори от страха начал заикаться, хоть и не слышал собственного голоса. — Расслабься, я тебе помогу.

Грегори от ужаса был сам не свой, парень выглядел не лучше — его серые глаза вращались, будто он был под кайфом, он вцепился в измазанную краской футболку Грега.

— Я сейчас вытащу и остановлю кровь, — Грегори по-прежнему не слышал своего голоса, но действительно был намерен помочь. — На счет три. Хорошо? Раз…

Глаза грабителя от ужаса готовы были выпрыгнуть из орбит, он вцепился в руку Грегори, не выпуская револьвер из своей правой. Грег дернул на счет «раз».

Фонтан крови ударил в его лицо. Под кровавой пеленой Грегори на секунду ослеп. Вор попятился назад и упал на задницу, зажимая горло уже обеими руками. Револьвер шлепнулся на полиэтилен, оставшись лежать в луже краски и крови. Ошеломленный Грегори проморгался и на секунду посмотрел на холст. Полоса ярко-красной крови прошла от одного края до другого, извилистая форма на белом фоне заворожила Грега. Что-то было в ней гипнотизирующее, приковывающее взгляд.

Из оцепенения его вывела огромная фигура, материализовавшаяся у лестницы. Толстый мужчина в маске. В ее прорези Грег увидел обалдевшие от общей картины в подвале глаза.

В ушах все еще звенело. Грег бросил взгляд на тощего — он был бледный как смерть, его веки уже постепенно опускались. Нога Грега наступила на твердый предмет — револьвер! Он выхватил оружие из лужи, револьвер был весь скользкий и липкий от краски и крови. Дрожащей рукой Грег навел ствол на второго грабителя, тот поднял руки и что-то говорил. Пришлось сконцентрироваться и напрячь слух, чтобы понять, что именно.

— … черт тебя раздери, — единственное, что удалось услышать Грегори.

— Ч-что?

— Я сказал дай мне его забрать, — толстый парень указал на раненого подельника. — И ты о нас больше не услышишь, клянусь! Просто опусти пистолет, парень…

Рация у него за пазухой зашипела. Грегори услышал женский голос и название улицы, на которой располагался дом сэра Стоуна. Похоже, соседи вызвали полицию. Значит совсем скоро к дому стянутся констебли — это знал и толстый грабитель. Он активно жестикулировал, но Грегори понимал — теперь он хозяин положения. Толстый мужчина сделал шаг к нему, Грегори взвел курок. Из нагрудной рации грабителя зазвучал другой голос:

— Фулли, тут проблемка. Две патрульки проехали, с мигалками и все такое…

— Черт! Сука! Вот херня! — грабитель нервно задергался, притопывая короткими ножками.

В конце концов он побежал вверх по лестнице. Грегори все еще держал револьвер, целясь в стену, где стоял толстяк. Он не мог поверить, что остался жив этим вечером. Пуля, выпущенная тощим грабителем, едва не пробила его череп, а теперь он перехватил чертову инициативу. В ушах еще звенело.

Грег повернулся к тощему:

— Сейчас приедет полиция и вызовет врачей, — попытался приободрить грабителя Грегори.

Только парень уже не подавал признаков жизни. Его остекленевшие глаза замерли и смотрели в потолок. Кровь все еще вытекала через расслабленные пальцы парня, которые так и остались на шее. Револьвер выскользнул из онемевшей руки и шлепнулся в лужу.


«Ты убил человека. Он пытался тебя остановить, когда ты вытаскивал мастихин из его сонной артерии. А ты его убил», — мысль локомотивом пронеслась через сознание Грега.


Но ведь это был несчастный случай! Он сам напоролся на мастихин!

Но ты держал его в руке, Грегори. Ты выдернул его из шеи и не оказал этому парню первую помощь.

Грег в панике от своих мыслей расстегнул куртку тощего грабителя, чтобы сделать массаж сердца, хоть он и не умел. Как его звали? Тим? Куки? Под курткой была футболка «Миллуолла». Твою мать! Он один из тех футбольных фанатов! Им ничего не стоит пробить голову скрученной и свернутой в «кирпич» газетой! Второй грабитель — он видел Грега! Он знает, где его найти!

— Боже, что я натворил! — в панике крикнул Грегори.

Руки дрожали, ноги стали ватными. Он попытался встать и едва не сломал ногу, поскользнувшись на луже крови. Сюда едет полиция. Что им сказать?

Что двое грабителей вломились в дом, Грегори, и одного из них ты случайно убил. Но какого черта ты делаешь в этом доме? Оливия определенно точно не сказала Николасу Стоуну, что ты будешь здесь жить. Для полиции ты никто! Ты сам вломился в дом и убил мужика, который вломился следом.

Грегори взбежал вверх по лестнице. Он уже слышал сирены. Входная дверь была распахнута, во дворе ничего не было, ворота остались открыты. Похоже, грабитель уже сбежал: на гравийке Грегори рассмотрел следы от шин, видимо, мужик резко дал по газам. Грегори нажал кнопку на щитке у входной двери, ворота начали медленно сдвигаться. Слишком медленно! Он увидел зарево спецсигналов на соседней улице, еще несколько секунд, и они здесь!

Ворота задвинулись. Грегори захлопнул дверь. Полицейские же не могут зайти на частную территорию в отсутствие владельца? В голове, будто пчелы, роился миллион панических мыслей, ни на одной из которых он не мог сосредоточиться. Он сел на коврик и оперся спиной на входную дверь, сжав руками голову.

Руки. Они были все в крови.

В подвале лежит тело убитого тобой сраного фаната «Миллуолла». У ворот дома, где ты его убил, осматриваются полицейские. И его подельник видел твою окровавленную морду! И, самое забавное, Грегори, ты дал ему уйти!

Панические мысли в голове Грегори звучали каким-то непривычным, но знакомым ему голосом.

Трррррррр!

— Бог ты мой! — Грегори подскочил от резкого звука прямо над его головой. Кто-то звонил в интерком у ворот. Хотя почему «кто-то» — это констебли! — Без паники, Грегори, без паники. Дома никого нет, отползи от двери. Не отвечай, не отсвечивай. Дом пустой. Пусть они так думают.

Грегори по-пластунски двинулся в глубь дома. Это самая стремная ночь в твоей жизни, Грегори.

Нужно было просто уехать с Оливией. Нахер эту картину, нахер этот дом, нахер этих грабителей! Ничего бы вообще этого не было! А сейчас в подвале сраный труп!

Грег дополз до ванны в гостевой спальне и, не включая свет, на ощупь полез под душ прямо в одежде. Все тело колотило. От волнения он тут же выблевал дорогущий виски сэра Николаса. Он стоял под холодной водой, весь в крови и блевотине, в полной темноте. Безнадежно пытаясь отмыться от убийства.

Через плеск воды в гостиной он услышал телефонный звон.

Это копы! Не бери трубку! Тебя вычислят! Они вломятся в дом, найдут труп и арестуют тебя! А в тюрячке твою жопу порвут на британский флаг длинными черными херами фанаты «Миллуолла», которых там всегда хватает, Грегори! Так что. НЕ БЕРИ чертову ТРУБКУ!

Глава 3: Абстрактное искусство

Сколько времени прошло? Грегори сидел в душе, в абсолютной темноте. Сил не было. Кажется, он успел отключиться. В ушах все еще звенело. Парень стянул с себя мокрую одежду и белье, выполз из ванной. Ноги не слушались и скользили по паркету. Он все еще боялся зажечь свет и шел буквально наощупь.

Света от полицейских мигалок уже не было видно. Копы убрались? Абсолютную тишину вновь пронзил телефонный звонок, отразившийся от стенок черепа вспышкой боли.

Что если ты всего лишь напился и отключился в ванной? Может, ничего не было, Грегори? Все это всего лишь пьяный сон?

Телефон продолжал звонить.

Если это был всего лишь сон, тогда откуда в подвале, где ты провел весь вечер, появился труп?

Подвал. Чертов подвал. Чертов грабитель. Надо позвонить копам и все рассказать. Но для начала нужно позвонить Оливии, а до этого — надеть сухую чистую одежду. Впрочем, необязательно чистую. В доме было очень холодно. Грегори пошел на второй этаж, в спальню, где они остановились с Лив. Первое, что попалось под руку в шкафу, был мягкий спортивный костюм для вечерних пробежек. Пойдет.

Телефон замолк. И через секунду снова позвонил. Не бери трубку, Грегори. Тебя здесь нет. Нужно спуститься в подвал. Туда, где ты его оставил. При мысли об этом к горлу вновь подкатил комок.

Свет в подвале все еще горел. Уже у входа Грегори заметил следы крови на полу и отпечатки на стенах. Он все заляпал, когда играл в красного партизана! Рука машинально провела по мокрым волосам и нащупала в них остатки запекшейся крови.

Грег чувствовал себя в самом жутком бэдтрипе, который только мог с ним случиться. Переставлять ноги получалось с огромным трудом, глаза резало буквально от любого, даже самого слабого света. Когда он начал спускаться по лестнице, сердце забилось так, что отдавало в висках.

Телефон замолк и снова зазвонил.

Дойдя до конца лестницы, он повернул голову. Тело грабителя лежало на измазанном краской и кровью плотном полиэтилене, как кукла-марионетка с обрезанными веревочками. Шея вывернулась под неестественным углом, остекленевшие глаза по-прежнему пялились в потолок, челюсть отвисла, на нижней губе запеклась вспенившаяся слюна с кровью. Грегори не мог себя заставить подойти ближе, ноги вросли в бетон, да и остальное тело словно одеревенело.


Знакомое чувство, не так ли? С тобой это уже случалось, Грегори. Только ты зарыл это в глубины своего разума…


О, боже!


В тот день отменили последний урок. Миссис Лоррис заболела корью. Ей

было столько лет, а заболеть она решилась только тогда. И ты пошел домой, вместе с Амиром. Он предложил пойти в кино — на «Рассвет мертвецов» Ромеро, — но у тебя просто не было денег. Амир предложил «угостить», но ты все равно отказался. Ведь главный фильм ужасов ждал тебя дома.


Чертов телефон смолк. И снова начал звонить! Черт, просто не думай об этом! Сделай хоть что-нибудь!

Грегори смог оторвать ноги от пола. Нужно свернуть этот чертов полиэтилен. Просто укутай труп вместе с его чертовой кровью! Грегори был босиком, пол был чертовски холодный, но ему меньше всего хотелось сейчас наступать на угаженное полотно. Он начал сворачивать его с конца, который был ближе к нему, пытаясь дать стечь жидкости к центру. Тут же еще стоял мольберт с картиной. Грег поднял голову, отвлекшись от процесса.

Она была великолепна. Подгоняемая сердцем грабителя кровь из артерии мягко легла на свежезагрунтованный холст. Ярко-алый штрих на белом полотне завораживал своим молниеносным движением — никаких мазков кисточками или мастихином, нет! Тысячи маленьких брызг, красных точек, выстроились в своеобразный Млечный Путь. Каждый рубин крови — своя планета, кишащая жизнью, кристаллизующаяся смертью. Волоски на шее Грегори встали, кожа покрылась мурашками. Это не просто картина. Это короткий миг между жизнью и смертью этого парня, который безвольной куклой валяется на полу в углу темного холодного подвала.


Кажется, это то, что ты искал…


— Мой первый шедевр? — Грегори впервые подал голос, который показался ему совсем незнакомым. Язык будто прилип к небу, горло опухло и резалось болью.

Ответа, конечно же, не последовало. Но то, что случилось с холстом этой ночью, хоть и в моменте было омерзительным и ужасным, сейчас…


Вызывает трепет.


Все еще завороженный кровавой картиной, Грегори осторожно приподнял мольберт с холстом и отнес поближе к лестнице, убрав с полиэтилена. Он отошел на шаг, еще на один. Определенно, картина не теряла своего гипнотизирующего шарма даже при отвратительном подвальном освещении. Краткий выплеск жизни из сосуда человеческого тела, попавший на холст случайно…


Случайно ли? Грег, это сделал ты. Неосознанно, в панике, ослепленный страхом, но это сделал ты. Эта картина твоих рук дело.


Телефон умолк. Боже, наконец, тишина. Надо прибраться — вернуться в реальный мир, где в подвале лежит труп убитого тобой человека!

Грегори продолжил сворачивать пленку, на которой лежало тело. Он обернул ею туловище. Голова все еще пялилась в потолок, разинув рот. Так не пойдет. Грег обошел тело и приподнял мертвого вора за плечи, облокотив на стену. Теперь труп смотрел на картину.


Кажется, у тебя появился первый поклонник, Грегори.


Художник невольно хихикнул возникшей мысли. Он снова подошел к холсту. Сложно было поверить, что череда роковых событий породит этот совершенный изгиб. И, как бы то ни было, это вышло неслучайно. Это его творение. Это то, что произошло с ним и благодаря ему.

— Это моя картина, — сказал холсту Грегори.


Не картина, тупица, — это улика в деле о непреднамеренном убийстве. Ее изымут и отправят в хранилище вещдоков, а потом — на экспертизу. Ее будут скаблить, чтобы взять образец крови, а потом уничтожат. А тебя отправят гнить за решетку, где сможешь рисовать только говном по стенам.


Этот голос в голове. Стал более осязаемым, грубым. Кажется, он обрел источник. Он звучит за твоей спиной, Грегори.

Он медленно обернулся. Труп сидел на тощей заднице и пялился на него, в тупой усмешке разину рот. Бледный. Мертвый. Труп. Такие не разговаривают. Но его открытый рот шевельнулся, из него раздался тот самый голос:


— Че ты пялишься, урод?


***

Грегори обуял животный ужас. БЕГИ! Он взлетел вверх по лестнице, споткнулся о ступеньку и приложился о твердую грань лбом. В глазах потемнело, но тело инстинктивно на четырех конечностях продолжило карабкаться наверх. Он выполз из подвала и захлопнул дверь. Попытался встать, но ноги подкосились — лицо упало на пол. Грегори потерял сознание.

Темнота. Тишина. Я умер?


Нет, Грегори. Тебе всего 11 лет и ты возвращаешься домой из школы. Звонишь, но никто не открывает. И ты садишься на крыльцо и ждешь. Сколько ты ждал? Минут пять? Семь? Соседка миссис Нуарс открывает дверь. Она собралась в аптеку, за инсулином, ты здороваешься и желаешь хорошего дня. Как воспитанный хороший мальчик. Поднимаешься наверх, на третий этаж, в вашу маленькую квартирку. И видишь, что дверь слегка приоткрыта… Мама должна быть дома в это время. Может, она вышла в магазин? Ты легонько толкаешь дверь и входишь… Трииинь-Трииинь-Трииинь…


Чертов телефон опять зазвонил, разрывая своим звуком сознание Грегори. Он все так же лежал на полу, который уже нагрелся от тепла его тела. Правый глаз слипся и саднил. Похоже, что он рассек об ступеньку лоб над правой бровью, и теперь лежал в небольшой лужице уже собственной крови. Он уперся ладонями в паркет и встал на четвереньки, но голова будто прилипла к полу. Надо доползти до гостиной. Вызвать скорую.

Подгоняемый требовательной трелью, он кое-как дополз до телефона и схватил холодный пластик трубки. Из динамика послышался голос Лив:


— Алло! Грегори! Это ты? Ответь, пожалуйста, — ее голос звучал взволнованно и даже тревожно.

— Оливия… боже… сколько времени, — едва выговорил Грег.

— Я звоню уже два часа! Грегори! Я думала, с тобой что-то случилось!

— Лив, я…

— Звонили полицейские. Они говорят, что соседи слышали выстрел в папином доме! Они звонили отцу, но он в Цюрихе, потом позвонили Британи, а потом мне. Боже, Грегори! Я себе места не нахожу! Ты в порядке?

— Я… — Грегори едва мог говорить, да и не находил нужных слов. — Лив, я…

— Грегори, ты ранен? Я вызову скорую! И приеду, — голос Оливии был нестерпимо громкий.

— Лив, я в порядке, — выдавил Грег.

— По твоему голосу так и не скажешь…

— Я… кажется, я перебрал виски. И отключился в душевой…

— Твою мать! Грегори! Я сейчас приеду!

— Лив, постой, — прямо сейчас он был уверен, что ей не стоит приезжать.


Расскажи ей, что укокошил фаната «Миллуолла» в подвале дома ее долбанутого папаши. Давай! Это как оторвать скотч! Скажи: «Твой парень — теперь убийца». Прими это как факт. Один хер она тебя не будет ждать из тюрячки. Кому сдался отшпиленный в жопу нищий карикатурист без гроша в кармане? Лучшее доказательство того, что старина сэр, драть его в рот, Николас был как никогда прав! Так что давай — руби правду-матку!


— Грег? Ты тут, — голос Оливии задрожал, кажется, она вот-вот расплачется.

— Лив, родная, я в порядке. Просто я сильно пьян… и тут кое-какой… беспорядок, — язык в сухом рту едва ворочался, а находить сколь-нибудь убедительные слова было еще сложнее.

— Боже. Грег, — слезливые интонации мигом испарились, — ты разгромил папин дом?!

— Нет, Лив! Черт… нет, не в этом дело. Просто я опрокинул краску… и теперь весь пол… в краске…

— Твою ж мать! Грегори! Там паркет из ясеня…

— Я знаю, Лив, я все уберу, у меня есть растворители…

— Никаких растворителей, Грегори! Боже мой! Тебя и на день нельзя оставить одного!

— Оливия, — Грег прочистил горло, чтобы голос звучал убедительнее, — это моя ошибка, я ее исправлю.

— Не вздумай ничего трогать, пока я не приеду!


Ты облажался, урод. Утром она приедет и застанет тебя в обнимку с трупом. И с твоей мазней, которую ты в бреду принял за шедевр. Ха-ха-ха! Ты такой мудак! ТЕБЕ лучше бы было сдохнуть в этом вонючем подвале!


— Я все исправлю, Лив! — Грегори оборвал голос в своей голове и, кажется, повысил голос.

— Грегори, почему ты кричишь на меня, — кажется, она удивилась неожиданному отпору.

— Потому что я со всем справлюсь один, Оливия. Моя ошибка — это моя ответственность. Хватит за мной подтирать, как за несмышленой псиной! Ты мне не мамочка! — яростно выпалил Грег.

Голос в трубке затих. На том конце провода явно не ожидали такого поворота.

— Лив, прости, я хотел сказать…

— Ты уже все сказал, Грегори. Ты прав: пора прекратить подтирать за тобой. Мне нужно было понять это гораздо раньше.

— Лив, я…

— Прибери в доме, Грегори. Как сможешь. Собери свои вещи, положи ключи под камень возле крыльца и убирайся. Я приеду через неделю и, как ты понимаешь, хочу застать дом в том виде, в котором мне его оставил мой папа.

— Оливия, прошу, дай мне…

— И раз ты решил, наконец-то, делать все сам — позвони утром в полицию и объясни, что за звуки слышали соседи. И что за машина отъезжала от папиного дома.

Короткие гудки. Грегори положил трубку на базу и сжал голову.


Потрясающе, ковбой! За одну ночь ты продырявил до смерти человека, нарисовал картинку своей мечты и разнес в говно отношения со своей бабенкой. Пора за лотерейным билетом!


— Заткнись! — выпалил Грег в пустоту комнаты.


***

— Трупы не разговаривают, — заверил себя Грегори, плетясь на кухню. В огромном трехкамерном холодильнике он отыскал бутылочку Perier, сорвал крышку и жадно начал пить. — Это все стресс, травма и обезвоживание. Соберись, Грег.

Небо начало светлеть, значит совсем скоро наступит рассвет. Из гостиной донесся звук старых напольных часов: они отбили пять часов. Боже, сколько всего произошло за каких-то пять часов! Голова готова была лопнуть. Оливия сказала, что соседи видели машину…


Нет, она сказала, что соседи слышали выстрелы.


Господи, заткнись! Отвратительный гоповский говор! Так, Грегори, думай! Что сказать копам? Надо поговорить с соседями, прежде чем идти в полицию.

«Привет, я — Грегори, временно живу в доме сэра Стоуна. А что вы видели и слышали этой ночью?» — потрясающий план!

Грег включил кофемашину, засыпал в бак зерновой кофе и нажал кнопку. БЖЖЖЖЖРРРРРРР! Звук встроенной кофемолки ударил молотом по вискам. Надо выпить чашечку кофе, станет немного лучше. Принять горячий душ. И прибраться в доме. В который вломились воры. Грегори понял, что он толком не осмотрел дом после вторжения. Что если воры что-то успели вынести? Что-то ценное. В краже обвинят Грегори, нищего парня, зарабатывающего на хлеб иллюстрациями и постерами, обиженного на девушку, которая его бросила по телефону.

«Давай проведем это лето хорошо», — промелькнуло в памяти предложение Оливии. «Я сделаю все, что в моих силах», — ответил тогда Грегори. Что же, по крайней мере, ты постарался.

Грег налил большую кружку крепкого кофе и отправился осматривать дом. Кофе был обжигающим и горьким — как раз то, что нужно. Он шел по длинному коридору, в сумраке раннего утра на светлом паркете из ясеня он рассмотрел следы крови и краски. Следы его перемазанного тела, когда он полз до ванной. Стены беспорядочно заляпаны кровавыми отпечатками. Разбитый хрустальный стакан. Следы грязи с ботинок, оставленные ворами. Дверь в подвал. Все еще закрыта. На полу небольшая лужица крови — именно здесь Грег потерял сознание. Он потрогал рассечение на лбу — кровь немного подсохла, а правая половина лица еще липкая. У подвала больше всего грязи и отпечатков. Придется хорошенько потереть.

Двигаемся дальше. В холле было множество следов. Левое крыло: здесь кинотеатр, игровая комната с биллиардом и баром, сауна с мини-бассейном. Сюда они, похоже, не заглядывали. Нужно идти на второй этаж, снова. Очевидно, толстый вор не стал искать ценности в спальнях, а вот кабинет был буквально перевернут: пол устилали выброшенные из шкафов книги, картины сорваны со стены, в некоторых расколоты рамы. Похоже, толстый вор безнадежно пытался отыскать сейф. Если бы они побольше знали о Николасе Стоуне, то никогда бы не сунулись в эту бездушную пустую коробку, в которой никогда никто толком не жил. Весь этот дом, как красивая коробка в пестрой бумаге с бантиком, выброшенная под искусственную елку на витрину. Сраная декорация благополучной богатой жизни.

Все это было поправимо. Все, кроме трупа в подвале. Нужно было возвращаться на первый этаж. По пути Грег зашел в большую спальню, где были его вещи и, наконец-то, надел носки и кеды. Возвращаться в подвал совсем не хотелось, но иного пути не было.

Труп сидел у стены и пялился на картину, в том положении, в котором его и оставил Грегори. Молча.

— Потому что трупы не разговаривают, — повторил себе Грег. Ему очень не хотелось, чтобы этот мерзкий голос кокни снова заговорил в его голове.

Ему потребовалось минут десять, чтобы заставить себя подойти к телу. Грег присел на корточки напротив тела. Мертвец безучастно смотрел, радужка серых глаз слегка затуманилась, белки пронзили сотни красных жилок. Похоже, он захлебнулся собственной кровью.

— И что с тобой делать, — спросил Грегори, сильно надеясь, что труп не станет отвечать.

Грег и сам не мог ответить: у него не было машины, чтобы куда-то вывезти тело, у него не было ни навыков, ни решимости, чтобы расчленить труп. В голове всплывали статьи об американце Джеффри Дамере, которые насиловал, убивал, расчленял и хранил в холодильнике фрагмент тел своих жертв. Нет, Грегори определенное не был убийцей, и тем более — насильником. «Портрет Дориана Грея» — главный герой избавляется от тела с помощью друга-химика, они растворяют труп в кислоте. Такого друга, запасов кислоты и места, где можно было растворить тело взрослого мужчины тоже не было. Спрятать в доме? В саду? Слишком ненадежно…

— Все еще думаешь, что ты не убийца? — труп смотрел на него, но звук шел не из его разинутого рта.

Грегори отпрянул, по-тараканьи попятился, не сводя глаз с тела взломщика.

— Нет-нет-нет-нет! Ты мертв! Ты МЕРТВ! — разболевшееся горло едва выдерживало его крик.

— Я не просто мертв, мудила, это ты меня кокнул! Воткнул в горло эту херовину и «помог», — труп хрипло рассмеялся. — Видел бы ты свой улыбальник!

— Я сошел с ума, — Грегори зажмурился и зарылся руками в волосы. — Я не спал, пережил стресс и…

— И моей кровью намалевал свою картину, — закончил за него труп.

Грег открыл глаза — мертвец участливо смотрел на него, готовый в любой момент продолжить беседу. Нет. Достаточно. Хватит! Надо идти в полицию и все рассказать. Его не посадят в тюрьму — это была просто самооборона!

— А как же твоя замечательная картинка? — изумился мертвец.

— Да пошел ты! — заорал Грегори. Он резко встал на ноги так, что в глазах опять потемнело.

Надо привести себя в порядок. И спрятать картину — о ней можно совсем ничего не говорить. Сказать копам и не бояться, что со дня на день сюда вломятся фанаты «Миллуолла». Он здесь жертва, а не этот мудак, завернутый в полиэтилен! И трупы не разговаривают!


***

Почему бы просто было не позвонить копам?


Грег старался не обращать внимания на голос трупа в своей голове и усердно крутил педали спортивного велосипеда, найденного в гараже сэра Николаса. Вирджиния Уотер сияла во всем великолепии в лучах утреннего солнца. Грегори заклеил рану на лбу пластырем — временное решение, чтобы не пугать прохожих, по-хорошему ее стоило бы зашить.

Картину он завернул в темный брезент и спрятал в гараже. Даже если его арестуют, копы не найдут ее: нет смысла искать что-то в гараже, если преступление произошло в подвале дома, так ведь?


Богатенький папуля твоей бывшей девахи случайно найдет ее, когда будет парковать свой новенький «Роллс-Ройс». И выкинет это недоразумение на помойку. Потому что гениальной она кажется только тебе. Это сраный реквизит к рекламе прокладок и затычек для пилоток, а не картина.


— Заткнись. — крикнул Грег, невольно обратив на себя внимание почтальона. — Это не вам, мистер. Доброе утро! — спешно поправился Грег.

До полицейского участка больше пяти миль. Ехать около получаса — как раз есть время проветрить мозги и все обдумать. Это была просто самооборона: у вломившегося в дом вора был револьвер, он выстрелил, и тогда Грегори воткнул ему мастихин в горло. Нет! Не специально, это произошло совершенно случайно.


Из-за тебя он истек кровью.


— Если бы не второй грабитель, я бы остановил кровь, я бы вызвал копов и врачей, — отвечал Грегори своим мыслям.


Необязательно быть хирургом, чтобы знать — нельзя вынимать из артерий лезвие!


— Я просто запаниковал…

В горле пересохло, Грег остановился у мини-маркета, чтобы купить воды. Черт. В желудке противно бурлило. Он не ел с полудня вчерашнего дня, да еще и выпил полбутылки виски. В бакалее он захватил сэндвич с тунцом, который тут же прикончил возле магазина. Чтобы добраться до участка, нужно переехать Темзу, не доезжая до Хитроу.


Почему ты просто не позвонил копам, жертва аборта?


Грегори вновь оседлал велосипед. Почему в богатеньком районе нет своего участка? Да потому что богатых не грабят! Откуда вообще взялись эти недоумки?! Явно неместные.

Когда Грег приехал к полицейскому участку, его футболка под спортивной кофтой уже была насквозь мокрая, ко всему прочему — от него уже осязаемо воняло перегаром: сорокаминутная велопрогулка только усугубила состояние. Внутри он не застал ни одной живой души, за стеклом не было даже дежурного офицера. Ничего не оставалось, кроме как сесть на холодное металлическое сидение в холле. Грег не заметил, как провалился в сон. В пустоту.

Он шел по коридору первого этажа дома Стоуна, который все никак не заканчивался. Стены были покрыты кровавыми отпечатками его ладоней, в глубине слышался телефонный звонок. Ноги несли его только к одной единственной двери, той, которая вела в подвал. Он хотел остановиться, но ноги были неумолимы, а звонок не смолкал. Дверь распахнулась, как только Грег к ней приблизился, ноги спускались по бетонным ступенькам, ведущим куда-то в темную пустоту. Свет ушел, он был в полной темноте, лестница закончилась, и он уже просто шел на звук телефонного звонка. Но тот внезапно прервался.


Грег остался в полной темноте. Лишь откуда-то сверху доносился едва уловимый скрипящий звук. Словно по щелчку, зажегся свет. Будто прожектор, выхвативший из бескрайней темноты маленького человечка, востребованного иллюстратора хоррор-сюжетов, мечтающего стать полноценным художником. Грег видел только серый бетонный пол, застеленный прозрачным полиэтиленом, но здесь было что-то еще. Что-то не освещенное светом невидимого прожектора. Оно было подвешено и теперь медленно раскачивалось буквально в считанных дюймах от Грега.

Он сделал один шаг к звуку, вытянув руку ладонью вперед. Еще шаг. Ладонь наткнулась на что-то мягкое и теплое. По инерции предмет качнулся, в пятно света попали обнаженные женские ступни.


Это то, чего ты так боишься?


Круг света плавно расширяется, захватывая в свои объятие подвешенное на кожаном ремне тело. Женское тело, в одной лишь светлой ночнушке, мерно раскачивающееся взад-вперед. Бледные тонкие руки безвольно висели вдоль туловища. Свет расширяется, подбираясь все ближе к лицу повешенной, выхватывает из тьмы спутанные русые волосы, прижатые широким ремнем к горлу, подбородок с маленьким шрамом, тонкие синеющие губы, почти кукольный носик, закрытые глаза и тонкие брови.

— Кто это?

Знакомый голос, кокни, шелест полиэтилена. Грегори не в силах повернуться, тогда убитый грабитель его обходит. Он завернулся в окровавленный и запачканный краской полиэтилен, как в уютный плед, его лицо и горло в крови, лицо бледное, но глаза живые. Мертвец с интересом рассматривал висящее женское тело.

— О! Погодь! Так это мамка твоя, — труп рассмеялся собственной догадке. — А я смотрю: прям одно лицо. Дай-ка угадаю: она не выдержала, что ее сынок бездарность, и вздернулась, пока ты протирал штаны за партой?

Вдруг тело матери Грегори забилось в судорогах, глаза открылись, а руки вцепились в ремень, едва не достающие до бетонного пола ноги задергались в безумной пляске. Она не сводила своих карих глаз с Грега, ее рот открылся, но из него раздался противный непрерывный телефонный звонок.

Свет моментально погас, а тьма уволокла его в холодную вязкую глубину.

Глава 4: Богатый внутренний мир

Грегори чувствовал, будто он тонет в темной холодной воде, и крепкая рука тащит его наверх. Он начал задыхаться, тело забилось в конвульсиях, как рыба, выброшенная волной на песчаный пляж. Дребезжащий звук телефонного звонка резко прекратился, давая шанс на перезагрузку. Он наглотался этой мутной черной болотистой воды. Слишком много…

Тело изогнулось, и он изверг из себя болотистую муть, но та не была холодной, напротив, — горячая и вонючая. И он лежит лицом в ней. Черт, как паршиво. Его подняли и усадили к стене. Темноту рассек холодный яркий луч, от которого мозг поразило болью, будто от удара током. Свет позвал его. Нет, он о чем-то спрашивает.

Свет погас, глаза остались открытыми, но не могли ни на чем сфокусироваться. Огромное пятно темного цвета нависло над ним и что-то говорило. К губам поднесли что-то холодное, жидкое, зубами он зацепился за твердый пластик. Вода! Рука сама схватила стаканчик, отправив целительную влагу вглубь безвольного тела. Картинка перед глазами начала проясняться. Темное большое говорящее пятно перед ним, чуть подальше, у стенки, — высокая худая фигура, в каком-то балахоне.

— Мистер! Вы меня слышите? — говорило большое темное пятно. Звук все еще был приглушенный, будто говорящего накрыли пуховой подушкой.

Грегори отчаянно заморгал глазами, пытаясь прогнать туман. Большое темное пятно превратилось в нависшего над ним тучного полицейского, а фигура в балахоне все еще оставалась в расфокусе.

— Мистер, что с вами? Назовите свое имя, — голос полицейского вдарил по ушным перепонкам.

— Бойл, — смог выговорить Грегори. Попытка выдавить из себя собственную фамилию едва не вывернула его вновь наизнанку. Откуда-то со стороны послышался высокий женский голос:

— Я едва на минуту отлучилась, а он уже здесь дергается…

— Джули, — оборвал ее тучный коп, — Не покидай свой пост! Никогда! А если он тут помрет?!

Фигура в балахоне отлепилась от стены, подошла к Грегу и села на корточки. Он смотрел своим остекленевшим немигающим взглядом и давил эту мерзкую ухмылочку. Этот мерзкий ублюдок смотрел сверху вниз и упивался беспомощностью Грега.

 Ну что, маменькин сынок, ты готов склеить ласты в мусарне, — издевательски прохрипел Тим.

— Пожалуйста… пожалуйста… — Грег задыхался от ужаса и беспомощности. Он действительно думал, что вот-вот его сердце остановится.

Резкий мерзкий запах ударил ему в нос. Грег инстинктивно дернулся, но огромная рука копа перехватила его голову, сжав пальцами, второй рукой ее обладатель тыкал ему мерзкую тряпку под нос.

— Прошу, не надо… — пытался протестовать Грегори.

— Мистер! На вас напали? — голос копа пытался быть вежливым, но сквозь фальшивые интонации сквозило отвращение.

Фигура в полиэтилене встала и снова отошла к стене. Тим оперся на нее плечом и скрестил ноги, с интересом осматривая крохотный холл полицейского участка.

— Мистер Бойл! Вы можете рассказать, что с вами произошло, — потребовал тучный коп.

Мерзкий запах прояснял сознание. А вместе с ним вернулись воспоминания всей прошедшей ночи. Грегори застонал и снова изверг из себя остатки полупереваренного сэндвича с чертовым тунцом.

— Дэвид, он нам весь участок заблюет! Выведи его на улицу! Это же алкаш, — потребовал визгливый женский голос.

Мужчина поднял его за шиворот, облокотив на стену.

— Мистер Бойл, я выведу вас на свежий воздух, — бескомпромиссно заявил коп.

— Нет, я пришел к вам… — Грегори пытался объясниться, но его уже вели вон из участка.

Полицейский облокотил его на холодную кирпичную стену. Яркое утреннее солнце слепило Грега так, что он не мог рассмотреть лицо копа. По крайней мере, рядом не было окровавленного Тима.

— Мистер Бойл, вам нужна медицинская помощь? — поинтересовался тучный коп.

— Нет… я, — в руках Грега оказался пластиковый стаканчик воды, который он тут же осушил. — Я с Веллингтон Авеню, — Грег пытался подбирать слова, но из-за одышки у него это получалось с большим трудом.

— На вас напали? — коп зациклился на одной мысли, кажется, он не особо слушал его.

— Этой ночью я поссорился со своей девушкой… в доме ее отца…

— Она ударила вас, мистер Бойл, — поторапливал полицейский.

— Нет… она уехала, — Грег перехватил очередной рвотный позыв.

За спиной копа снова послышался визгливый женский голос:

— Вот, я принесла еще нашатыря. Ему вызвать скорую?

— Нет, — взмолился Грегори.

— Мистер Бойл, откуда у вас эта рана на лбу? — спросил коп.

— Я… я ударился о лестницу… — все мысли Грегори спутались в тугой клубок, из которого едва можно было собрать цельную картину.

— Потому что меньше надо пить, — съязвил визгливый голос за плечами полицейского.

— Боже мой! Да послушайте меня, — Грегори начал закипать.

— Джули, звони медикам. Пускай они с ним разбираются, — распорядился коп. — Мистер Бойл, я постою с вами до приезда врачей. Мне очень жаль, что вы поссорились со своей подругой, но полиция Суррей такими вещами не занимается. Я могу дать вам номер кризисного центра…

Грегори поднял ладонь, останавливая его речь. Они явно пытались от него избавиться. Парень представил себя со стороны: облеванный, прижатый копом к стене полицейского участка, не способный связать трех слов, дрожащий и слюнявый. С кровоточащей раной на лбу: пластыри, размякшие от рвоты, оторвались и болтались на лбу, как лоскуты кожи.

— Мистер Бойл, как вы сюда добрались, — поинтересовался полицейский.

Грег огляделся в поисках велосипеда Стоуна, на котором он прикатил. И не нашел его. Его разбил истерический смех. Коп отпустил его, отступив на шаг, как от умалишенного. Грегори опустился на землю, вытянув ноги, от смеха у него потекли слезы. Хоть Грег и не видел лица копа, он кожей чувствовал исходящее от него презрение.

Сквозь слезы он заметил обрывок полиэтилена — Тим стоял рядом с ним, опираясь спиной на стену. Он тоже ржал как конь. С противным хрипом. Грег даже заметил капельки крови, летящие у него изо рта. Сквозь смех Грег показал пальцем на Тима:

— Этот… этот вломился ко мне… наставил пушку…

— Дэвид, у него белая горячка, — сказала визгливая женщина.

Тучный коп не ответил. Он просто нависал огромной тучей над Грегом, пытаясь понять, что же с ним делать. Грегори с трудом поднялся на ноги, пытаясь перестать смеяться. От смеха болело все его нутро, смех отзывался болью в желудке, в почках, в голове, в горле. Но он не мог перестать хохотать, потому что рядом с ним заливался смехом Тим. Грег оттолкнулся спиной от стены и шаткой походкой пошел прочь от копов.

— Мистер Бойл! Дождитесь врачей, вы можете навредить себе, — попытался вразумить его коп. — Вас может сбить машина!

Грегори повернулся и продемонстрировал копу неприличный жест, продолжив свой путь и задыхаясь от смеха.


***

Люди шарахались при виде Грегори. Своей нетвердой походкой он уже преодолел мост через Темзу, наконец, перестал ржать. Ветер трепал оторвавшиеся ото лба пластыри, обветривая рассечение. Этот же ветер шуршал полиэтиленовым балахоном Тима, который бодро шагал вслед за Грегом.

— Так почему ты просто не позвонил копам? Это же как пиццу заказать, — рассуждал ходячий труп.

— Потому что иди нахер, вот почему, — огрызнулся Грег, напугав пенсионерку, выгуливавшую пекинеса.

Женщина с ужасом в глазах отпрянула от него. Тим залился хриплым смехом.

— Почему ты шляешься за мной? Ты призрак или как?

— Я похож на гребанного Патрика Суэйзи? Я — труп, разлагающийся в подвале, где ты меня кокнул, дебил!

— Но почему ты здесь, а не в подвале?

— Потому что иди нахер, вот почему, — вернул ответ Тим.

Грегори был уверен, что он окончательно двинулся головой. Его внешний вид как нельзя лучше подтверждал это. Он не мог понять, что произошло в полицейском участке: его будто бы выключили, подменили реальность на какой-то бред с галлюцинациями, в котором он не владел ни телом, ни словами. Он не мог говорить, а его не хотели слушать. В тот момент, когда ему больше всего нужна помощь — его выкинули, как обоссанного бомжа.

— Ты хуже обоссанного бомжа, — заметил Тим.

— Кто бы говорил! Ты вор! Ты мертвый вор! Подожди… ты читаешь мои мысли?

— Ты эту херню называешь мыслями? — Тим противно захихикал.

— Боже мой, заткнись уже, — тяжело вздохнул Грегори. — Если не нравится — выметайся нахрен из моей головы!

Грег шел вдоль огромного поля, вдалеке он заметил стоявший пикап и человека, что-то делавшего посреди дороги. Мужчина был одет в рабочую форму и желтый дорожный жилет, подойдя поближе, Грег увидел размазанную по асфальту собаку. Кишки выкинуло через задний проход, неподалеку лежали осколки красного пластика: похоже, водитель проехался по тушке колесами. От вида внутренностей Грег снова готов был проблеваться, но уже было нечем. Рабочий заметил его реакцию:

— Здорово, приятель! Тяжелая ночка выдалась? — незнакомец был явно озадачен его видом.

— Ч-что? — переспросил Грег.

— Я говорю видок у тебя чуть лучше, чем у этой псины, — буднично заметил дорожник. — Тебя избили?

— Нет… я… это я сам, — Грег виновато улыбнулся. — Дружище, у тебя не найдется воды? Я иду от самого Эгама и уже порядком задолбался.

— Воды нет, но есть горячий чай в термосе, — рабочий мягко улыбнулся.

Он достал из салона авто небольшой термос, открутил крышку-стаканчик и наполнил горячей жидкостью. Грег осторожно отпил зеленый чай с имбирем и мятой. Со стороны за ним с недовольным лицом наблюдал Тим, поджидавший удобного момента, чтобы бросить очередную колкость.

— Чертовски хороший чай, — похвалил Грег.

— Не то слово! Меня, кстати, зовут Иезекииль, можно просто Изи, — мужчина снял перчатку и протянул руку. Изумленному Грегу только и оставалось, что пожать ладонь.

— Грегори. Грег. Интересное у тебя имя. Религиозные родители?

Изи взорвался заразительным смехом, вызвав улыбку у Грега. Не переставая смеяться, Изи обошел пикап и достал из кузова широкую лопату, вроде той, которой обычно убирают снег.

— Сейчас Иезекииль приравняет тебя с размазанной псиной, — внезапно оживился Тим.

Улыбка пропала с лица Грега. Изи, заметив это, пояснил:

— Я займусь своей работой, а ты пока пей чай, — он подмигнул Грегу. — А родители назвали меня Джейкобом.

Изи подцепил лопатой небольшую тушку собаки, голова которой безвольно свесилась с полотна. Он попросил Грега открыть одну из двух пластиковых бочек в кузове, куда он и скинул тушу животного.

— Бедные создания. Богатенькие ублюдки из города отвозят ненужных питомцев в Суррей и отпускают гулять на луга, а сами уезжают. Они думают, что местные приютят их, но их бывшие питомцы слоняются по округе, пытаясь их найти, пока не угодят под колеса невнимательного водителя, — Изи посыпал окровавленный асфальт белым порошком из большой солонки.

— А что ты с ними делаешь, Изи?, — спросил Грег, отпивая из кружки живительного чая.

— Я работаю подрядчиком у муниципальных служб графства Суррей. Собственно, мою работу ты только что увидел, — Изи снова улыбнулся и закинул в кузов лопату.

— Ты убираешь с дорог сбитых животных?

— Убираю и утилизирую, — он снял перчатки и прикурил сигарету, опершись на пикап. — И не только сбитых, и не только с дорог. Любые мертвые животные — это биологические отходы. Их нельзя просто вывезти на свалку или закопать в яме — больное разлагающееся животное может отравить почву и грунтовые воды. Поэтому вызывают меня, — он ткнул себя большим пальцем в грудь, выпустив из носа дым.

Грегори допил чай, который заметно его взбодрил: тошнота ушла, а силы начали восстанавливаться, сознание перестало мутить. Он отдал Изи крышку-чашку, благодарно кивнув головой.

— А что ты с ними тогда делаешь? — спросил Грег.

— Ну, по правилам их нужно сжечь в крематории, — Иезекииль хитро прищурился, — но, по правде говоря, это дороговато. Поэтому я собираю тушки, сбрасываю в огромный чан из нержавейки и засыпаю щелоком.

— Чем? — не понял Грег.

— Щелоком. Он же едкий натр. Он же каустическая сода. Раньше его использовали прачки, но он буквально разъедал руки. А потом его начали использовать для производства мыла. Вообще его много, где используют, даже фермеры, но я его использую, чтобы избавляться от тушек несчастных животных, — Изи докурил, забычковал окурок о подошву ботинка и кинул его в кузов.

Грегори сглотнул.

— Слушай, — продолжил Изи, — так что с тобой случилось?

— Это долгая история. Если вкратце — ко мне вломились грабители, я случайно убил одного из них, и сейчас его тело разлагается в подвале. А его дух преследует меня, — Грегори улыбнулся, краткая история сегодняшней ночи очень просто сошла с его уст, как и давящий груз вины с его плеч.

— Давай, мудила, хвастайся каждому встречному уборщику, что укокошил фана «Миллуолла»! — Тим всплеснул руками под полиэтиленовым покрывалом. — Ты не смог рассказать сраным копам, но вот чувак, отскребающий кишки от асфальта, явно заслуживает твоего доверия!

Иезекииль нахмурился, но тут же у его глаз сошлись задорные морщинки, и он снова разразился хохотом.

— Ты веселый парень, Грег, — воскликнул он, вытирая слезы. — Я же тебе почти поверил! Умеешь выдержать серьезную мину.

Изи хлопнул его по плечу огромной ручищей. Этот коренастый немолодой мужчина излучал добро всеми своими действиями.

— Куда путь держишь? Может, тебя подкинуть, — спросил Изи.

— Я иду в Вирджинию…

— Вирджинию Уотер, — присвистнул Изи — ты не похож на тамошних снобов.

— Я остановился в доме отца моей девушки. Ну… наверное, уже бывшей девушки…

— Заблудшая душа, — Иезекииль по-отечески покачал головой. — Я тебя докину, только свою кофту оставь в кузове. Я не брезгливый, но сам знаешь…

Грегори понимал. От него несло хуже, чем от мертвой псины. Тим с негодованием смотрел на весь этот разговор, кажется, он злился на то, что ему придется ехать в кузове. Рядом с облеваной кофтой и бочкой с трупами.


***

— Значит ты — заблудшая душа? — Иезекииль начинал разговор, будто бы говорил с самим собой.

— О чем ты?

— Не волнуйся, я тебя не осуждаю. Я сам был заблудшим. «Двенадцать шагов», знаешь?

— Ты об этом, — Грег не любил ворошить прошлое, но чувствовал, что Изи можно довериться. — В молодости увлекался всяким, пока не познакомился с Лив. Я и ее подсадил на эту дрянь, но в отличие от меня она гораздо сильнее. Она баловалась только кокаином, а я успел подсесть на героин.

— И сейчас успокаиваешься спиртным?

— Только, когда все плохо, — ответил Грегори.

— Это хуже всего, Грег. Я и сам курю, единственный порок из прошлой жизни. Но курю, потому что мне нравится. А вот алкоголь является прибежищем лишь заблудших овец…

— Ты поэтому назвался Иезекиилем? — Грег неловко поменял тему.

— Потому что типа наставляю заблудшие души на путь истинный, — Изи хихикнул. — Нет, Грег. Я не выбирал это имя, оно само пришло ко мне. В Афганистане…

— Хочешь сказать, что ты воевал в Афганистане? — воскликнул Грег.

— Я служил в снабжении. Никогда не стрелял в людей. Не приемлю убийства. Но насмотрелся всякого, там и подсел сначала на маковое молочко, чтобы успокаивать разум, а потом на героин.

Повисла недолгая тишина, которую поспешил прервать Грегори:

— Что ты вообще делал в Афганистане?

— Мы поддерживали афганских повстанцев, — коротко ответил Иезекииль, он размышлял с минуту, а потом продолжил, — как-то Советы решили вести бомбардировку кишлака, в котором мы остановились ночевать. Представляешь: всюду взрывы, сослуживец лежит с кишками наружу, другому осколком сбрило полголовы, а я лежу в этой глиняной избе, и мне все абсолютно по боку. Сержант Финниган вытащил меня, думал, что я контужен. А я был в полное говно, Грег. В полное. Он нес меня на плече, а я заблевал ему всю форму.

— Как ты видел своих убитых сослуживцев, если лежал в доме?

— Я покинул свою физическую оболочку. Летал над кишлаком и смотрел на все, думал, что уже мертв. Видел сверху, как сержант тащил мою тушу, а она блевала на него. И тогда на меня снизошло благословение Господа.

Иезекииль говорил спокойно, будто рассказывал не об ужасах войны, а читал молитву. Тем не менее каждое его слово наполнено силой, мягкой, обволакивающей, успокаивающей.

— Бог сказал отринуть мою греховную жизнь и нести людям свет божий. Показать им праведный путь…

— И как это пересекается с тем, что ты растворяешь в кислоте трупы животных, — перебил его Грегори.

— В щелоке, Грег, — поправил Иезекииль. Я забочусь о них, провожаю в последний путь, защищаю от их смрада еще живых существ.

— Разве Иезекииль по легендам не оживлял мертвых?

— Я не святой, Грег. Я не властен повелевать жизнью, — терпеливо и снисходительно объяснял Изи. — Но я пытаюсь направить заблудшие души к свету.

Пикап Изи вывернул на Сандхилс-лэйн. Короткая поездка близилась к завершению.

— Ты так и будешь обсуждать с ним этот религиозный бред или спросишь то, что нас действительно интересует, — в зеркале заднего вида показался Тим, рассерженный и суетной. — Просто спроси его, не надо строить из себя псевдо-философа, тупица!

— Дружище, ты рассказал, почему убираешь трупы животных, но не рассказал как ты их утилизируешь?

— Разве, Грег? — Изи остановил машину и вновь заглянул в глаза Грегори. Тот стушевался, но решил продолжить:

— В смысле, ты рассказал, что засыпаешь трупы щелоком, но не рассказал что с ними происходит после…

— Ты правда хочешь знать, Грегори?

— Следуй за белым кроликом, мудила. Ты нашел кроличью норку, теперь осталось выяснить, насколько она глубока.

И Грегори ответил:

— Да.

***

Грегори обуял голод, который он ранее никогда не испытывал. Кроме сраного бутерброда с тунцом, он больше суток ничего не ел. Он вытащил из трехкамерного холодильника сэра Стоуна все оставшиеся продукты. На огромной сковороде шкворчали яйца, бекон, помидоры, сыр, стручковая фасоль, бобы — все, что попало под руку.

Парень сидел за кухонным островком и буквально шпиговал себя едой, жадно давясь, откашливался, отрыгивал и тут же глотал. Остывшим кофе пропихивал еду глубже в нутро.

— Прям завтрак чемпиона! — напротив стоял Тим, который все так же давил свою мерзкую ухмылку.

С подбородка капали яичный желток и остатки жира, горло болело, нос был заложен, Грег задыхался, но продолжал есть. Капилляры в глазах полопались от напряжения, но еда успокаивала желудок и разум. Подгоревшим тостом Грег начисто обтер глубокую сковороду и отправил хлеб в рот, под аккомпанемент бессвязных шуточек мертвого грабителя. Нажравшись до отвала, он едва дошел до дивана гостиной, упав на который заснул глубоким, тяжелым, как ватное одеяло, сном.

Он вновь оказался в подвале, но не внизу. Парил под самым потолком, был прожектором, освещающим маленький кружок бетона под собой. Невидимый, неосязаемый. Наблюдатель. На свет вышла маленькая точка. Он опустился ниже, чтобы ее рассмотреть, и пятно света расширилось. Он увидел себя, маленького, напуганного, растерянного. Это был Грегори, но только 11-летний, заблудший в темный подвал Стоуна.

В полнейшей тишине он услышал звук. Очень знакомый звук мерно раскачивающегося тела. Он опустился ниже, чтобы рассмотреть лучше. И пятно света расширилось, выхватив из темноты ноги повешенной женщины.

— Ты знаешь, чем закончится этот сон, — раздался голос Тима.

— Нет, — ответил Наблюдатель. — Сейчас все по-другому.

— От смены точки зрения, общая картина не изменится, — заверил Тим.

— Ты уже стал экспертом в моих снах? Просто заткнись.

Тим молчал. Мальчик снизу выставил руку и толкнул тело. Наблюдатель приблизился, рассматривая тело мамы Грегори. Она не выглядела мертвой, скорее, заснула в очень странном положении. Тело раскачивалось взад-вперед, а мальчик мог только стоять, не говоря ни слова.

Тело мамы начало биться в судорогах. Ее руки рванулись к горлу, пытаясь отвязать ремень, но ничего не получалось. Маленький Грегори лишь стоял и смотрел, невластный над собой, неспособный пошевелиться. Наблюдатель не вмешивается, он лишь смотрит. И ничем не может помочь маленькому Грегори.

— Ты можешь прекратить это в любой момент.

— Но как, — спросил Наблюдатель.

— Ты никогда не оказывался сверху, не так ли, Грег? — голос Тима изменился. В нем появились успокаивающие интонации.

— Что мне сделать? Просто скажи!

— Перестань быть светом.

— Я не понимаю…

— Перестань быть светом! — спокойствие ушло из Голоса, он стал властным и требовательным.

Тело женщины извивалось в безумных конвульсиях. Она выгибалась, пытаясь нащупать пол под ногами, она до крови прокусила губы, и теперь ее ночнушка покрывалась маленькими красными капельками. Она безумно мотала головой, волосы спутались, больше походя на какую-то мокрую мочалку. Чем дольше он медлил, тем сильнее окрашивалась в красный ее светлая ночнушка. Брызги летели на маленького Грега, покрывая его лицо. Мальчик хотел закричать, он хотел сделать хоть что-то, но это было не в его силах.

— Сколько ты готов смотреть на это? Прояви милосердие, черт тебя побери! Прекрати его страдания! Перестань быть светом!

Конвульсии женщины перестали походить на человеческие. Так умирают раненые рептилии. Не люди!

— Так умирает детство, Грегори. Перестань быть светом! — в нетерпении требовал Голос.

И он перестал. Темнота. Вязкая, осязаемая, теплая. Звуки не прекратились, где-то там внизу все еще слышны попытки вдохнуть хотя бы немного воздуха, там внизу безумием скрипит кожаный ремень, на котором висело тело матери маленького Грегори. Но, по крайней мере, этого теперь не было видно.

— У тебя прекрасно получилось, Грегори. Добро пожаловать в Пустоту.


***

Утреннее солнце, заполнившее гостиную, назойливо пыталось просочиться сквозь веки. Тело было тяжелым и теплым, мышцы полностью расслаблены — Грег впервые хорошо выспался за последние несколько дней, его сознание освободилось от хаотичных мыслей. Грегори перевернулся, разлепив, наконец-то, глаза.

— Проснись и пой, вонючка! — Тим сидел на корточках возле дивана, как непоседливый ребенок в ожидании пробуждения своих родителей. — Думаешь, раз ты охеренно выспался, я покину твою бесполезную жизнь?

Вместе с образом мертвого вора в голову вернулись все воспоминания последних суток. Грег отодрал тело от дивана и направился в душ. Пальцы втирали шампунь в кожу головы, ногтями отдирали неотмытые ранее кусочки запекшейся крови Тима. Грег растирал мочалкой кожу, пока та не начала саднить, в слив вместе с серой пеной уходили его страхи и терзания. Кажется, впервые за столь долгое время он более-менее представлял, что ему надо делать. Тим стоял за стеклом, скрестив руки на груди и нервно отбивая ногой по кафелю.

Грег старался не обращать на него внимание. Этот… призрак — он здесь временно. Нужно только избавиться от тела, скрученного в полиэтилене в подвале дома сэра Стоуна. Вывезти его вон из дома, засыпать щелоком и залить водой. Дальше простой химический процесс сделает всю грязную работу за него.

— Где ты найдешь столько щелока? Думаешь, в Вирджинии есть магазинчик «Все для избавления от трупов»?

Грегори не ответил Тиму. Он вытерся полотенцем, накинул халат и пошел вновь осматривать первый этаж. Кровь на светлых стенах уже свернулась — придется повозиться со шпателем или растворителем. То же самое с полом, но он хотя бы лакированный — можно пройтись тряпкой с отбеливателем. С этими мыслями Грег отправился готовить завтрак и заваривать кофе. Из-за вчерашнего нервного обеда завтрак оказался скудным — надо закупиться на пару дней вперед.

В полдень он переоделся в максимально простую одежду и отправился в небольшой сад, где в маленьком сарайчике раздобыл садовую тележку, с которой Грегори отправился в небольшой строительный магазинчик «Морли».

Он не был уверен, что у продавца вообще найдется хоть немного щелока, но очень на это надеялся. В голове крутился рассказ Иезекииля, который как-то буднично и разочарованно объяснил, как растворяет тушки мертвых животных. Будто в тот момент он осознал, что шутка Грегори о трупе в подвале оказалась совсем не шуткой.

Грег рассчитал, что для уничтожения трупа ему потребуется 100 фунтов едкого натра. Но в магазинчике нашелся только один пакет на 50 фунтов, но и ему Грег был несказанно рад. Также он захватил несколько бутылок отбеливателя, пару бутылок средства для прочистки труб, полдюжины бутыльков уксуса, пачку огромных мешков для уборки сада, жидкость для розжига.

Платить только наличными. Никаких разговоров с продавцом. Не называть имени. Прикинуться обычным работягой, которому надо навести порядок в доме богатенького ублюдка. Тем более, что это практически правда. За прилавком был приветливый пожилой джентльмен с бейджем на груди — Джонатан Уорд. Грегори поприветствовал его, выкладывая свои покупки на небольшой стол с кассой.

— Отличный сегодня день, мистер. Давно не было такого теплого лета, — продавец приветливо улыбнулся, пытаясь завязать диалог.

Грегори ответил натянутой улыбкой, а мужчина продолжил:

— Варите мыло?

— Ч-что? — мерзкое чувство кольнуло куда-то в печенку Грега.

— Мыло. Моя жена увлеклась мыловарением, когда вышла на пенсию. В Вирджинии сейчас это какое-то повальное увлечение…

— Нет, я не варю мыло, — отрезал Грег.

— Давай, скажи для чего тебе нужен весь твой набор химика-любителя, — оживился Тим.

Грегори попытался сгладить углы, немного поменяв тембр голоса:

— В хозяйском подвале потравили крыс, сейчас там целый шерстяной ковер. Надо навести уборку.

— Кого ты назвал крысой, мразь, — стоявший за продавцом Тим скорчил гримасу негодования.

— Трудовые будни, — пожилой джентльмен понимающе улыбнулся. — О каком доме идет речь?

— Боюсь, я не могу разглашать эту информацию, — быстро сориентировался Грег. — Дом скоро выставят на продажу.

Продавец кивнул и снова подарил ему свою улыбку:

— С вас 76 фунтов и 25 пенсов.

Грег выложил на прилавок восемь десяток и терпеливо дожидался, пока пожилой продавец искал монетки в кассе. Сдачу оставляют только те, кто сильно торопится.

В Вирджинии Уотер никто никогда не торопится.


***

Грег вывалил в огромную сковороду, на которой уже жарились свиные колбаски, содержимое трех банок красной консервированной фасоли. С тех пор, как он вернулся в дом Стоунов, его одолевал голод. Кажется, организм решил восполнить все свои потери, требуя все больше и больше жирной калорийной пищи, богатой белком. Он с остервенением ел все приготовленное прямо из сковороды, запивая слишком сладким апельсиновым соком. Увлеченный запихиванием в себя еды, Грегори даже не смотрел на Тима, приклеившего к нему свой немигающий взор.

— Понимаешь, насколько ты омерзителен? — попытался все-таки обратить на себя внимание мертвец.

— Ты лежишь в подвале и разлагаешься уже второй день, — изо рта Грега полетели брызги красного соуса и хлебные крошки. — Спорим на двадцатку, что ты сейчас лежишь в собственном дерьме.

— Слышь, сука, я стою здесь и говорю с тобой! И львы «Миллуолла» никогда не срутся в штаны!

— Ты — труп, а трупы обсираются. Не удивлюсь, если по подвалу уже расползлись твои глисты…

— Пошел ты нахер, мамкотрах! Ставлю двадцатку, что твоя мамка обосралась, когда висела на ремне в вашей крохотной вонючей квартирке!

Грег бросил полный презрения взгляд на Кука:

— У тебя нет двадцатки, ты — сраный труп! Понял меня, педик? Ты кусок тухлого мяса!

— Мамке это своей скажи! Наверняка у нее по ляжкам текло дерьмо, пока она барахталась перед тобой, как…

— Заткнись, сука! Заткнись! Хватит копаться в моей черепушке, сраный гондон! — Грег вскочил со стула и бросил в Тима пустую банку из-под фасоли. Красный соус брызгами лег на бежевую стену позади мертвеца. Тот лишь усмехнулся:

— Я буду копаться, где захочу и сколько захочу. Буду рассматривать в деталях каждый твой мокрый сон, буду смотреть на тебя, пока ты дрочишь, срешь и чем ты там еще занимаешься…

— Тогда наслаждайся, — Грег развернулся на пятках, распахнул выдвижной ящик кухонного гарнитура и выхватил молоток для мяса.

Он яростно затопал к двери подвала.

— Эй! Эй! Куда ты, мать твою, пошел?! Я тут с тобой разговариваю! — Тим, шурша полиэтиленовым балахоном, потрусил за ним.

Грегори за секунду преодолел длинную бетонную лестницу. Труп Тима лежал в том же положении, с затуманенной мертвенной белизной глазами в окоченевшей позе. Воняло дерьмом. И разложением. Грег ударом ноги с размаха перевернул его на бок.

— Какого хера ты творишь?! Прояви хоть каплю уважения к усопшему, — заорал Тим.

Он с размаха влепил молотком трупу в челюсть. И еще раз. Еще раз! Грег бил с диким остервенением снова и снова. Изо рта мертвеца окровавленным жемчугом отлетали зубы. Щека деформировалась и порвалась, обнажив осколки лицевых костей.

— Ты сраный маньяк! Прекрати уродовать мое лицо, мудила! — я.

Он бил изо всех сил, пока из треснувшей глазницы не вывалился и повис на нерве левый глаз. Только тогда Грегори изогнулся и блеванул на кровавое месиво, которое он сам устроил.

— Твою мать! Какого хера! Мое лицо! Мое прекрасное лицо! Нахера ты наблевал на меня, — Тим вцепился в волосы, будто пытался их вырвать.

Грегори, пошатываясь, поднялся на ноги, вытер рукавом подбородок. По вискам стекал пот, лицо было искрещено маленькими капельками мертвой крови. Он повернулся к Тиму:

— Это еще цветочки, ублюдок. Ягодки нас ждут впереди.

Из разжатых пальцев с коротким звоном упал молоток. Грег тяжело дышал, он молча прошел мимо онемевшего Тима в глубь подвала, вернувшись с щеткой на длинной ручке. И подмел в маленькую кучку выбитые зубы и осколки костей. Оставив щетку возле тела, он спокойно поднялся наверх.

Чтобы немного себя успокоить, он решил заняться уборкой: начал с кабинета сэра Стоуна. Тим встал ногами на стол из красного дерева, наблюдая сверху, как Грег возвращает книги в шкаф, прибирает бумаги, вешает на стены безвкусные картины.

— Какого хера произошло в подвале? — потребовал Тим. — Не делай вид, что ни хера не было! Я, сука, смотрел, как ты раскраиваешь мою черепушку кухонным молотком! Ты в край звезданулся?!

— Ты правда думаешь, что я буду перед тобой объясняться? — Грегори не думал отрываться от уборки. Он нанес на тряпку моющее средство и протирал все поверхности, которые мог затронуть второй грабитель.

— Просто я не могу понять, как за сутки дрожащий коротышка, защищающийся малюсеньким ножичком…

— Это был мастихин, — поправил его Грегори.

— Да хоть вилка для очка! Как ты за пару дней превратился в шизанутого психопата, раскрошившего черепушку «случайно» убитого им человека? — Тим изобразил пальцами кавычки.

— Разве не ты говорил мне во сне «перестать быть светом»? — Грег передразнил его жест.

— Что ты несешь, идиот? — попытался изобразить удивление Куки.

— Я говорю, что щелок не растворяет зубы. По ним можно опознать твою дерьмовую личность, кусок биомусора.

— А нельзя было это сделать как-то, я не знаю, более гуманно? — Тим снова начал себя накручивать, его явно бесило спокойствие Грегори.

— Наслаждайся нашим последним днем вместе, совсем скоро ты превратишься в сраные биологических отходы. А будешь выделываться — я тебе еще яйца откромсаю.

Тим подавился своим возмущением, но решил не продолжать дискуссию. На всякий случай.


***

Вирджиния Уотер погружалась в сумерки. Моросил мелкий дождь. Грегори к вечернему часу успел оттереть от стен и пола следы крови, соскоблив их остатки бритвенным лезвием, частично повредил краску. В глаза это особо не бросалось, но Грег решил, что все равно подкрасит поврежденные участки. Закончив с уборкой, он вновь отправился в подвал, прихватив с собой нож и хозяйственные перчатки.

Он развернул кокон с мертвым грабителем, тот уже окоченел и не гнулся, чтобы срезать одежду, пришлось сильно попотеть. Тело было покрыто корявыми смазанными татуировками, во всю тощую грудь мертвеца скалился грозный лев. Наблюдавший до этого молча за происходящим, Тим решил подать голос, когда Грег начал срезать брюки с нижним бельем:

— Эй-эй-эй! Не трогай яйца, пидрила!

— Успокойся, мне не нужны твои яйца, щелок не растворяет одежду, — спокойно объяснил Грег.

— Слышь, дай мне хотя бы умереть достойно!

— Ты уже умер, забыл? Твои портки все в дерьме, — в подтверждении своих слов Грег сдернул с трупа трусы и продемонстрировал Тиму.

— Вот же пидор! Можешь отсосать мой хер, сраный извращенец, — Куки схватил себя за яйца.

Грег не стал ему отвечать. Из измазанного краской и кровью балахона он вытащил револьвер, весь в масле и крови, и пока отложил в сторону: раньше он никогда не брал в руки оружия до роковой ночи. От оружия тоже нужно было избавиться. Затем Грегори оторвал от свертка огромный плотный пакет для уборки срезанных веток и начал его натягивать на труп, как носок на ногу, головой вперед. Мертвец залезать в мешок не хотел, возможно, из-за того, что окоченел под углом, голые худые ноги торчали из пакета. Запыхавшийся и потный Грег перевернул тело навзничь, задницей кверху.

— Что, трахнуть меня решил, урод? — ядовито заметил Тим.

Грех отдышался, придерживая труп, и навалился на него всем весом. Мышцы и кожа противно заскрипели, труп перевернулся на бок, но, кажется, не выпрямился ни на дюйм. Он начал ставить труп в исходную позицию, но Тим внезапно родил простое решение:

— Просто надень на ноги еще пакет, мудила.

— Спасибо, профессор, — съязвил Грег, но все же последовал его совету. — И с чего ты вдруг решил мне помогать?

— Надоело смотреть, как ты херней страдаешь. Да и вообще, — Тим неуклюже шаркнул ногой по бетонному полу.

— Что?

— Ну как — это наши последние часы, ну знаешь…

— Какой ты сентиментальный мальчик, Тимми Куки…

— Слышь, пошел на хер! И почему ты меня так называешь? Какой к херам Куки?

— Ну, твой жирный приятель тебя вроде так называл. Уверен, за твоей кличкой скрывается захватывающая история. Не поделишься?

— Мне-то откуда знать? Я ж не призрак какой-то.

— То есть ты не знаешь, кто ты, откуда, есть ли у тебя семья?

— Откуда мне знать, мудила? Ты же меня придумал, — Тим усмехнулся, подняв бровь.

— Что ты хочешь сказать?

— Я все уже сказал. Давай уже заворачивай мое тело, мне не терпится посмотреть, что ты будешь делать дальше.


***

Грегори с трудом вытащил 155 фунтовое окоченевшее тело на улицу и потратил еще минут 15, чтобы погрузить его в садовую тачку. Он срезал несколько веток с деревьев в саду, чтобы у случайных свидетелей сложилось впечатление, что он везет обычный садовый мусор. Сюда тут же отправился мешок с щелоком, пустые банки из-под фасоли, лопату, бутыль уксуса и галлон водопроводной воды, прикрыв все черным мусорным пакетом. Зубы ссыпал в баночку от аспирина и засунул в задний карман. Окровавленные лохмотья Тима и огромный запачканный кусок полиэтилена он засунул в огромный мангал сэра Стоуна, залил жидкостью для розжига и бросил горящую спичку.

Спичка из коробка, оставленного Оливией. Странно, но с последнего звонка Грег о ней совсем не думал.

— У тебя других забот хватает: здесь мое мертвое тело, от которого надо избавиться. Тем более, что ты ей в подметки не годишься. С какого хера ты вообще решил, что ты пара наследнице многомиллионного состояния? Она может, как в супермаркете, выбирать себе трахалей любых форм и размеров. Какого черта она вообще выбрала задохлика вроде тебя?

— На себя бы посмотрел, сраный жмур! Заткнись и не мешай мне работать!

— Охеренная у тебя работа! Сколько платят? Отпуск, больничные?

— Просто завали пасть, Куки!

— И объясни, куда ты собрался везти мое тело. У тебя в доме четыре ванных-комнат, огромный участок, где можно порубить или закопать меня одним куском — к чему эта вся конспирация?

— К тому, что это не мой дом и не мой участок. Я не могу позволить, чтобы ванна сраного Стоуна провоняла мертвечиной и химикатами, я не могу взрыть оксфордский газон и надеяться, что он или Берт с Розой ничего не заметят и не найдут.

— Да ты прям профессор Мориарти!

На кухне в раковине он замочил револьвер, закрыв крышку и залив его отбеливателем. Художник думал взять его с собой, но решил сначала разобрать и выбросить детали по частям в разных местах в Вирджинии Уотер. Перевалило за полночь, когда Грег открыл автоматические ворота. Оливия забрала с собой брелок, так что придется оставить их открытыми, пока его не будет. Грегори сильно надеялся, что соседи не позвонят в очередной раз копам. Он был одет в мешковатую одежду, бейсболку, натянутую почти до носа. Тяжело вздохнув, он покатил тачку в сторону озера, в надежде найти укромное место, без туристов, случайных парочек и, конечно же, полицейских.

Тим вышагивал рядом, уже без своего импровизированного посмертного балахона, и насвистывал мелодию из диснеевского мультика. Похоже, его уже не беспокоило, что его труп скоро начнут растворять.

— Почему ты решил передумать? — вдруг спросил Тим. — Ты так долго ехал в мусарню, чтоб признаться и по итогу дал заднюю.

— Они все равно меня не слушали, — буркнул Грег, опустив голову. Ему не хотелось, чтобы кто-то вдруг увидел, что странный парень с подозрительным грузом в садовой тачке говорит с собой.

— Ты как-то не особо пытался объяснить, знаешь ли. Я стоял рядом и слушал твоя испуганное блеяние, пока тот жирный коп держал тебя у стенки.

— А ты как считаешь?

— Я? — Тим удивился, Грег впервые заинтересовался его мнением. — Я думаю, что ты двинулся, окончательно и бесповоротно. После сна с твоей мертвой мамкой… матерью, — поспешил исправить последнее слово Тим.

Грегори молча катил тачку. Они уже подходили к озеру и большому парку, прилегавшему к нему. На улицах было безлюдно, за исключением пары ночных бегунов, которые кивнули ему в знак приветствия.

— Ты решил не отвечать, потому что я прав, — вновь подал голос Тим. — Уверился в своей исключительности и решил, что уж лучше будешь растворять трупешник, чем плакаться мусорам.

— Скажем так: я взял вынужденную паузу, во время которой мне пришло решение нашей проблемы.

— Ты про этого поехавшего уборщика мертвых зверушек? Тебе не показалось странным, я бы даже сказал чудесным его появление на той дороге? Будто он… — Тим задумался, пытаясь подобрать слово.

— Не из этого мира?

— Не, будто его кто-то придумал, подсунув тебе под нос.

— Что значит «придумал»? Это живой человек из плоти и крови, живее тебя, между прочим.

— О том и говорю, шизик. Я-то неживой, но это не мешает тебе видеть меня и вполне со мной разговаривать. Вообще, знаешь, что я подумал: вдруг мы все придуманы каким-то типом с извращенной фантазией, который ни хера не понимает, как мир устроен.

— Типа Бога?

— Нет никакого Бога, иначе бы ты не захерачил меня своим… как его… мазохином, не разбил мое лицо молотком для мяса и не наблевал сверху! Просто какой-то тип, который придумал вот это вот все. Типа как фильм какой-то или книжку дурацкую.

— Не знаю, кто больше из нас шизик — ты или я. Хотя… я бы хотел, чтобы это все оказалось не по-настоящему. Чтобы я открыл глаза и проснулся в кровати с Лив.

— Ни хера ты меня не понял. Да и похер, — расстроенно сказал Тим.

В парке светили фонари, но, к счастью, не было ни одной живой души. Неужели все получится? Главное — не накосячить, найти укромное место в полной темноте, куда не суются люди. Иезекииль говорил, что тушка крупной собаки растворяется чуть больше часа. Значит, на растворение Тима Куки потребуется часа два-три. Утром он вернется домой, разберется с револьвером и почистит мангал. И уберется нахер из дома Стоунов. Как только он об этом подумал, сверкнула молния и грянул гром, по листьям зашлепали крупные капли дождя в тот момент, когда Грег свернул с дорожки в лес.

— Ха-ха-ха! Да тебе везет как покойнику! Не додумался взять фонарик, идиот?!

— Свет может привлечь внимание, поэтому заткнись и помоги мне лучше найти укромное место.

Дождь стремительно превращался в ливень, превративший почву в хлюпающее месиво, в котором увязало колесо тяжело груженной тачки. Грегори двигался очень медленно и почти на ощупь, за исключением моментов, когда сверкала молния, мокрая одежда прилипла к телу, в кроссовках шлепала вода. По ощущениям, он больше часа толкал тачку, пока колесо не угодило в какую-то узкую канаву.

— Да чтоб тебя! — Грег с досады пнул «заглохшую» тачку, поскользнулся и улетел в ту же канаву, которая оказалась ручьем с очень узким руслом.

— Похоже, приехали, — подытожил Тим.

Грег старался сдержаться, чтобы не закричать от злости. Холодная вода заливалась ему за шиворот, но еще больше его захлестывало отчаяние. Бессилие, готовое вот-вот трансформироваться в апатию.

— С хера ты разлегся?! Это то самое место, которое ты искал, мудила. Вставай и растворяй мой труп, — молния осветила Тим, который встал над ним, широко расставив ноги по краям канавы.

Мотивация мертвеца подняла Грегори, он встал из канавы, схватил лопату и начал расширять русло, ровно до той ширины, чтобы туда поместился мешок с телом, мокрая грязь летела в лицо, в глаза, в рот, черенок так и норовил выскользнуть из замерзших рук. Он копал, пока Тим не скомандовал: «хватит». Грег схватился за мешок с телом и стащил его в ручей, ногами к верху.

— Так, надо стащить с ног пакет так, чтобы в пакет не налилась вода…

— Ну дык снимай, хули ты встал, мудень?

— Это последние твои слова, ты в курсе? — Грег вытер мокрым рукавом грязь с лица. — Хочешь что-то добавить?

— Ой, точно! — Тим обхватил пальцами окровавленный подбородок, делая размышляющий вид. — Ах да! Отсоси, мудила!

Вздохнув, Грег вытащил из тачки мешок с едким натром и стащил с ног трупа пакет, которым накрыл себя с щелоком. Он задержал дыхание и высыпал содержимое к мертвецу, легкая взвесь поднялась вверх и тут же прилипла к его мокрому лицу.

— Твою мать! Сука! — Грег завопил от боли, лицо будто охватило огнем.

Ему захотелось содрать с себя кожу, он уронил пакет с телом, который тут же начал наполняться дождевой водой. Реакция последовала незамедлительно — содержимое мешка забурлило и попыталось вырваться наружу. Ошпаренный и ошарашенный Грег выскочил из канавы, держась за лицо. Уксус! Он судорожно начал в залитой дождем тачке искать заветный бутылек. Обожженными руками он схватился за бутылочку, но не смог открыть мокрыми ладонями, тогда он вцепился в пробку зубами. Под ливнем Грег начал лить на лицо уксус, растирать руками, задыхаясь от его мерзкого запаха. Реакция закончилась, но боль никуда не ушла. Кажется, теперь у него химический ожог лица. Опомнившись, он схватил алюминиевые банки и закинул в мешок с трупом, еле как натянул на ноги второй пакет.

Грегори оглянулся в поисках Тима, но его нигде не было. Он даже не ожидал, что тот так быстро исчезнет.

— Наверняка, бы отпустил шуточку про старину Фреди Крюгера, — Грег сам тихонько засмеялся, но было, мягко говоря, не до смеха. Лицо горело адским пламенем.

Грегу даже думать не хотелось, что сейчас чувствовал бы живой человек в мешке с щелоком и водой: одновременно сгорать и вариться заживо. Он представлял, как щелок разъедает кожу, как мышцы и мясо отделяются от костей, варятся, как говяжий бульон. Грегори хотелось вернуться в дом сэра Стоуна, напиться виски и просто отключиться на полу в кухне. Забыться, заснуть и не видеть никаких чертовых снов. А пока нужно ждать два или три часа под адским ливнем, чтобы стереть в порошок то, что останется от трупа Тима, убрать пакет и засыпать канаву мокрой землей.

Внутри пакета все кипело, даже дождь не заглушал этот ужасный звук, проникающий в самую подкорку его мозга. О, да — теперь этот звук плавящейся плоти останется с тобой навсегда, Грегори.

Он сел на краю ручья, обняв колени, лицо и ладони горели, а вот все остальное замерзло до костей. Грег дрожал, как когда-то давно, когда у него была первая ломка, когда он только слез с метадона. Это было его волевое решение больше никогда не возвращаться к наркоте, но, Боже, как это было паршиво. Когда все конечности, каждую кость в теле выкручивало, будто его выжимали. Как все чувства, кроме боли, казалось, навсегда покинули его оболочку.

Так вот. Сейчас было то же самое. И непроглядная темнота. В которой Грегори был абсолютно один.

— Черт, Тим, ты ушел слишком быстро, — прошептал Грег.


***

Грег пытался открыть глаза, но темнота не уходила. Он не сразу понял, что его глаза на самом деле широко распахнуты. Просто он был внутри огромного полиэтиленового пакета.

— Нет! Вытащите меня отсюда! Вытащите меня ОТСЮДА! — заорал Грег, и не узнал собственного голоса.

Грегори забился в истерике, он начал бить руками, но пакет лишь сдавливал его, будто он оказался мышкой в чреве огромной полиэтиленовой змеи.

Нечем дышать! Малейшая попытка вырваться наружу еще сильнее сдавливала силки. Все было ужасно, пока нутро змеи не начало наполняться водой. И тогда стало еще хуже. Он начал перевариваться. В нос ударил запах щелока и гниющего мяса, с которого отслаивалась кожа. Его кожа.

Он варился целую вечность, не в силах ни двинуться ни вдохнуть, пока полиэтиленовая змея не вздохнула и не выблевала его в мокрую грязь. Обожжёнными роговицами глаз он оглянулся: все пространство вокруг него: мокрая хлюпающая холодная глина, бурлящая от щелока. Сплошная ядовитая грязь до самого горизонта.

Грег попытался встать, но получалось только ползти. Он вытянул перед собой руку, но увидел лишь ее жалкое подобие: костяшки, обтянутые пузырящимися остатками мышцы, ногтевые пластины сползали по пальцам. Ползи и ты! Не останавливайся! Ползи, пока не сдохнешь, ибо что тебе еще остается?

И Грегори полз, но увязал все глубже, с каждым движением с его тела стекало все больше того, что делало его человеком. И ползти становилось еще труднее, но ничего другого ему не осталось. Пока щелочная грязь не растворила все его мышцы и сухожилия, оставив лишь сознание в переваренном скелете. Грег мог лишь смотреть в бесконечный горизонт мрачного, затянутого черными тучами неба. Он ждал, пока щелок разъест глаза, но Долина Смерти решила оставить ему хотя бы эту функцию. Чтобы он страдал?

Нет. Она хотела, чтобы он досмотрел этот чертов сон. Долина Смерти хотела, чтобы на горизонте он заметил маленькую фигуру, крепкой поступью идущую к нему. Он смотрел. Дни сменялись месяцами, а те — годами, и все, что он мог себе позволить, — это смотреть. Как точка на горизонте постепенно приближается к нему, как ее очертания все больше становятся похожи на крепкого приземистого человека. Черные дыры уничтожили тысячи вселенных, прежде чем Грег узнал путника.

— Бедные создания. Богатенькие ублюдки выбрасывают их на луга, надеясь, что кто-то их подберет. Но никому не нужны заблудшие души. Они бегают туда-сюда, мечутся в поисках любимых. И погибают под колесами невнимательных водителей, — Иезекииль огромной лопатой подцепляет то, что когда-то было Грегом.

Его голова безвольно свешивается с лопаты. Гравитация отбирает остатки плоти с его костей — они падают мокрыми каплями в грязь и тут же растворяются с легким шипением. Хлюп — пшшш. Хлюп — пшшш. Грег пытается возразить, попросить помощи, угрожать в конце концов, но его язык давно переварен. Иезекииль говорит:

— Ты действительно хочешь знать, насколько глубока кроличья нора?

И не дождавшись ответа, сваливает то, что когда-то было Грегори Бойлом в бочку. И закрывает крышку.

Глава 5: Потерянный диптих

Ощущение затянувшегося падения прервало чувство удара о землю — Грегори вздрогнул, сильно мотнув головой. Замерзшие мышцы отозвались тупой болью, лицо и руки все еще горели. Он застал себя, прислонившегося к мокрому камню, расцарапавшему ему спину. Дождь, кажется, давно закончился, а темная ночь должна вот-вот смениться ранним утром — солнце еще не взошло, но в лесу уже слышалось пение птиц. Грегори попытался подняться, но ноги его совсем не слушались, к земле тянула и мокрая холодная одежда.


Надо пошевеливаться, пока сюда не набежали туристы и охрана.


Грег на четвереньках подполз к краю канавы. Опершись на руки, он смотрел на мешок с останками Тима. Реакция уже не была такой бурной, как ночью: в чреве еще слышалось тихое шипение, поток воды в русле тоже угомонился, но грязная вода почти полностью скрывала пакет.


Не лезь в воду. Там все еще может быть щелок, который разъест твои руки.


Грег взял лопату и, встав на колени, отодвинул острием мешок от узкого горлышка канавы, давая воде уйти. Мешок нехотя поддался — он был почти полностью заполнен тяжелой жидкостью. Грегори перевалил ноги в канаву и осторожно, опираясь на мокрую землю, спустился, достал из кармана небольшой швейцарский нож, острием которого проткнул дно пакета, где была верхняя часть трупа.


Момент истины — время увидеть результаты первого криминального эксперимента.


Грег с трудом потянул нож вверх, разрезав плотный черный полиэтилен, отпрянув от отверстия. Из мешка извергнулся темно-красный кисель, медленно просачивающийся дальше по руслу ручья, воняющий мясным бульоном, который забыли на несколько дней на жаре. Грегори отпрянул, усевшись на край канавы, он наблюдал, как кисель шипит, отравляя почву и воду все дальше и дальше. Плоть и грязь, смешанные в единую жидкую массу. Он приподнял мешок с другого конца, когда кисель стал выходить туже. Содержимое мешка его пугало, но в то же время интриговало: что же осталось от переваренного трупа Тима?

Солнце заиграло на листьях деревьев — ночь осталась позади, теперь шансы на его обнаружение случайными свидетелями и, не дай Бог, полицией возрастают многократно. Надо действовать быстро.

Онемевшими конечностями он попытался вытащить мешок из канавы, но ничего не получилось. Тогда Грегори осторожно начал дальше резать мешок, зажимая края, чтобы пары щелока не ударили в нос и не нанесли химический ожог дыхательных путей. Когда лезвие преодолело долгий и сложный путь, Грегори задержал дыхание и отпустил края.

На полотне в «собственном соку» лежал розовый скелет Тима, пористый, как пемза для чистки пяток. Грег осторожно кончиком пальца потрогал поверхность черепа — горячий. Тогда он занес лопату и вонзил ее в тазовую кость, та с глухим звуком раскрошилась на мелкие части, на месте удара остался розовый порошок.


Не теряй времени — кроши, ломай, закапывай!


И Грег, превозмогая боль в ледяных мышцах, начал раскалывать кости Тима, которые крошились, как овсяное печенье. Он крошил до тех пор, пока ему самому не стало жарко, пока содержимое мешка не превратилось в розовое влажное крошево, напоминающее мокрые опилки. Запыхавшись от таких трудов, Грегори осторожно взял пальцами полотно, с которого в ручей стекли останки Тима. Так же осторожно он свернул полиэтилен, стараясь не касаться внутренней части, и кинул сверток в тачку. Лопатой стал забрасывать землю обратно в канаву, чтобы прикрыть костную массу на ее дне.

Когда дело было сделано, Грег оглядел место преступления: можно было легко заподозрить, что здесь что-то копали, но издали место не привлекало внимания. Единственное, что его смущало — это следы тачки в грязи, но за парочку дождливых дней они должны были исчезнуть. Он вытащил тачку из канавы и направился в дом Стоунов.

Грязный, мокрый, замерзший Грег катил тачку по узеньким тропинкам, скрывая лицо под козырьком бейсболки. Приблизившись к озеру, он достал из кармана пузырек с зубами Тима, пересыпал в руку и, осмотревшись по сторонам, запульнул как можно дальше от берега. Людей все еще не было, что успокаивало Грега. Утреннее солнце совсем не грело, малейший ветерок закрадывался в саму душу, заставляя тело все больше дрожать. Уходя из парка, он скинул разрезанный мешок из-под трупа в мусорный контейнер для переработки пластика, теперь для другого мусора там не оставалось места.

Грег и сам не помнил, как преодолел путь до Веллингтон Авеню: в голове крутились фрагменты его ночного кошмара. Вид бесконечного поля ядовитой грязи, с которого его сковырнули, как труп сгнившей собаки. С этими мыслями он прошел через ворота в поместье Стоунов. Просто чудо, что к грязному подозрительному мужчине с тележкой никто из сердобольных, а правильнее сказать, любопытных жителей Вирджинии Уотер не решился подойти и поинтересоваться, что же случилось. Хотя…. они скорее бы вызвали копов…

Он завез тачку обратно в садовый сарайчик, кинув лопату туда же. Грег хотел поскорее принять горячий душ, но для начала — согреться виски. Он снял грязную обувь на пороге дома и мокрыми ногами отправился в гостиную, к заветному хрустальному графину, не забыв нажать кнопку для закрытия ворот. Он залпом осушил полстакана и налил еще. Грег стоял у панорамных окон террасы, смотрел на залитую солнцем лужайку и снова, и снова проворачивал в голове свой кошмар. Наконец, он прервал свои мысли:

— Надо позвонить Оливии, — сказал Грег и глотнул согревающий горький напиток из холодного бокала.

Как только очередной глоток виски согрел нутро горячей волной, механические ворота начали отодвигаться. Сердце Грегори упало. Оливия решила вернуться пораньше? Да еще в такую рань? Но реальность оказалась куда хуже: из-за ворот показалась решетка премиального «Крайслера».

— Твою же мать! — прошептал Грег.

Черная, до блеска натертая машина Николаса Стоуна медленно кралась по брусчатке все ближе к дому. Лучше бы сюда вломился спецназ и скрутил Грега в калач — это было бы гораздо приятней общения со стариной Николасом. Боже правый! Оливия. наверняка, ему ничего не говорила про пребывание Грегори в его славном домике, иначе сэр Стоун сжег бы его вместе с прислугой и посыпал пепелище солью.


Револьвер в раковине! Ты от него так и не избавился!


Пальцы противно задрожали, все нутро сжалось. В панике Грег кинулся на кухню, не выпуская стакан с виски из правой руки. Оружие продолжало покоиться в раковине — с него сошла вся кровь и краска, загадив мрамор. Грегори схватил револьвер полотенцем и завернул, оглядываясь, куда бы его убрать. «Крайслер» уже стоял у дома, хлопнула дверца, потом вторая. Наверняка, этот богатый ублюдок сейчас вместе со своим личным водителем рассматривает грязные кроссовки на пороге своего дома.


Морозильник! Спрячь его в морозильнике!


Грегори повиновался внутреннему голосу, распахнул трехкамерный холодильник и бросил сверток с пушкой в самую глубь морозилки, среди стейков и контейнеров с неизвестным содержимым.


Дверь открылась. Шаги стремительно приближались к его позиции — идущий шел по следам его мокрых босых ног.


Ну что же, Грегори, пора принять последствия всех твоих действий. Сейчас. Лицом к лицу.

***

Утреннее солнце пробивалось сквозь щель в плотных пыльных шторах, которые Фуллер не раздвигал уже три дня. Кроме чертовых штор и надувного матраса с одеялом, купленных в ближайшем супермаркете в этой душной, провонявшей сигаретным дымом и блевотиной квартирке в Ист-Энде больше ничего не было. И телефона, который прорезал мертвую, душную тишину. От резкого звонка Фуллер подскочил на матрасе, перекатился на пол и схватил трубку:

— Да, алло!

— Джим, это я. Она опять здесь. И готова стукануть копам, — послышался в трубке голос кузена Сэма.

Фуллер молчал. Пожалуй, впервые в жизни он не знал, что делать. Уже три дня он прятался в отжатой у наркоманов квартире и надеялся, что копы не выйдут на его след. Три дня назад он, обосравшись по полной программе, рвал в сером фургоне из богатенького дома в Вирджинии Уотер, позабыв об идиоте Гарри и молясь, чтобы никто его не видел. Простой план обернулся катастрофой, грозящей всему его бизнесу, всей его маленькой, но надежной империи полным разгромом. Его главный взломщик и давний приятель Тимоти Кук, скорее всего, мертв. И теперь его беременная девушка роет носом землю, пытаясь разузнать, куда пропал Кук после незапланированной ночной смены в порту.

— Джим, клянусь своими детьми, если ты не расхлебаешь это дерьмо, я сдам ей твой адрес. Мне не нужны проблемы с полицией, у меня законный бизнес…

— Сэм, не мороси. Что она говорит? Дословно.

— Я тебе стенографист или как? Она говорит, что пойдет к копам! Что тебе еще надо? Я позвонил Тиму три дня назад и попросил поработать в порту ночью, я, по легенде, последний, кто его видел. Но я не думаю, что она настолько тупа, что поверила в басни про фуру из США. Ее не было ни по каким документам! Я… я… — собеседник начал задыхаться.

— Спокойно, братишка. Спокойно. Она еще у тебя?

— Она сейчас в моем кабинете. Сказал, что мне надо срочно на разгрузку. У меня есть еще минут десять, а потом мне нужно вернуться и что-то ей сказать. Что-то, что убедит ее не звонить копам, Фуллер! Помоги мне подобрать слова, будь так любезен!

— Сэмми, ничего не говори. Я, так и быть, разрулю твою проблему…

— Ты моя проблема, Джим, — разразился Сэм. — Я прикрываю твою жопу, только потому что ты мой кузен!

— И за три тысячи в месяц на расходы, Сэмми, не забывай, — учтиво добавил Фуллер. — Я поймаю тачку и приеду к тебе, потяни немного время.

— Раньше ты говорил даже не заикаться о тебе, сейчас ты едешь к ней собственной персоной…

— Я просто разгребу это говно, Сэмми, перестань паниковать, — Фуллер бросил трубку.

Факт в том, что он понятия не имел, что сказать Келли. Они виделись всего пару раз, один из которых перед зданием суда, где Тима отправили за решетку. Фуллер натянул джинсы, футболку и накинул свою неизменную кожаную куртку, из которой не вылазил уже лет десять. Он был рад наконец-то выбраться на улицу и вдохнуть свежий воздух, хоть и не по такому радостному поводу. Пару дней назад он по телефону в сопли разнес коротышку Пита за самую дерьмовую наводку, да так, что Питти пообещал вернуть деньги. Но толку с этих денег, если он погряз в дерьме по самое горло.

Такси в Ист-Энде было сложно поймать, особенно утром, но сегодня удача была на его стороне: Фуллер пронзительным свистом остановил кэб, водитель которого высадил пассажира через дорогу.

На заднем сидении он еще раз прокрутил позорное бегство той ночью: он уехал другой дорогой, пришлось сделать огромный крюк, чтобы добраться до Лондона, поэтому идиот Гарри поехал в Сити только утром на автобусе. Конечно, он ныл, сопротивлялся, просил и снова ныл, узнав, что Фуллер отдал фургон на разборку. Да, они поменяли номера перед тем, как ехать в Суррей, но мало ли кто видел фургон с жирным черным мужиком за рулем. Просто еще одна мера предосторожности. Он осел в вонючей дыре, которую все почему-то называют квартирой, и попросил парочку информаторов следить за ситуацией в Вирджинии. Никто из них так до сих пор и не рассказал чего-то путного: ни сообщений в полицию, ни поступлений в морг, вообще ничего. От этого чертового информационного вакуума Фуллеру делалось еще тревожней: он привык все держать под контролем, а сейчас все скатилось в задницу и непонятно, достигло ли дна.

Сейчас многое зависит от Келли. Как убедить ее не обращаться к копам? Первым делом они сунутся в порт и начнут задавать ненужные вопросы Сэму, который здесь вообще с боку припеку. Он, конечно, славный малый, но стоит немножко надавить, то сразу обоссыт портки. Надо как-то сбить ее со следа, убедить, что Тим просто загулял. А что дальше? Он выиграет еще день или два, но что дальше?!

Машина мягко остановилась у входа на территорию склада. Фуллер расплатился с таксистом и своей слегка неуклюжей, но тихой семенящей поступью направился в сторону административного здания.

Офис Сэма был на третьем этаже, поэтому Фуллер основательно запыхался и вспотел. Глубоко вздохнув, он без стука вошел в кабинет. Сидевшая перед столом Сэма девушка резко повернулась и теперь с какой-то отчаянной надежной прожигала его взглядом, явно ожидая какой-либо информации.

— Здравствуйте, — неловко начал Фуллер. — Я к Сэму, он далеко?

— Час назад он отлучился на «15 минут» и где-то прячется от меня, — голос девушки был усталый, немного с хрипотцой, она явно привыкла говорить громко и даже кричать, но сейчас она была сильно подавлена.

— Это на него похоже, — Фуллер растянул свою фирменную улыбку, но быстро сообразил, что здесь она ни к месту. — А вы мисс…

Фуллер надеялся, что Келли ему представится. Хотел понять — помнит ли она его или нет, но она его будто бы не слышала. Келли слегка полновата, ее спутанные русые волосы с сильно отросшей челкой падали на небольшие крупно посаженные карии глаза, в которых прямо сейчас читался гнев и раздражение. Она продолжала буравить его взглядом, поэтому Фуллер не нашел ничего лучше, чем сказать:

— Тогда я его поищу…

Фуллер вышел из кабинета и тут же увидел поднимающегося Сэма, тот уже готов был разразиться в его сторону очередной тирадой, но толстяк приложил палец к губам и велел остановиться. Он спустился к нему и прошептал:

— У меня есть план, подыграй мне, — сказал Фуллер и пригласил подняться в кабинет.

Он, конечно же, блефовал — никакого плана у него не было и в помине. Фуллер, как обычно, понадеялся на свои высокие навыки импровизации.

— Хей, мисс! Смотрите, кого я вам привел на расстрел, — пробасил Фуллер, подводя Сэма к его месту за столом, тот изрядно нервничал.

Келли вперилась своим прожигающим взглядом в Сэма, Фуллер встал напротив нее, облокотившись спиной об стену, чтобы видеть их двоих. Сэм никак не решался заговорить, явно ожидая помощи от Фуллера, и она последовала:

— Мисс Келли. Верно? — начал Фуллер своим фирменным учтивым тоном.

— Фултон. Келли Фултон, — девушка перевела на него свой уставший горящий взгляд. — И клянусь богом, если вы оба продолжите мне вешать лапшу на уши, я прямо отсюда пойду в участок…

Кажется, она не вспомнила — можно попробовать выкрутиться:

— Мисс Фултон, это Ваше неотъемлемое гражданское право, — поспешил ее перебить Фуллер, — и я даже слегка удивлен, что вы не обратились в полицию сразу, но…

— Кто ты вообще нахрен такой, — прервала его Келли и тут же повернулась к Сэму: — Что это за жирный черт, Сэм? Позвал своего дружка, чтоб он меня теперь обрабатывал?

Глазки у Сэма забегали, он не мог выдержать взгляда Келли и смотрел то на Фуллера, то на свои сложенные на столе руки.

— Мисс Фултон, вы правы абсолютно по всем пунктам, в том числе и о моей неспортивной фигуре. Понимаете, у меня сидячая работа, и, собственно, да — Сэм меня специально позвал. Да, Сэм?

Сэм нервно задергал головой в знак согласия и Фуллер продолжил:

— Видите ли, мисс Фултон, я начальник службы безопасности порта…

— Так какого хера ты не пришел раньше? Почему ты не пришел вчера? Или позавчера?

— Мисс Фултон, дело в том, что я был в отпуске… по уходу за матерью, — Фуллер быстро перевел взгляд на Сэма и обратно на Келли.

— Д-да, — подал голос Сэм, — у него больная мама. У нее… у нее…

— Рак желудка на четвертой стадии, можно сказать, терминальной, — подхватил Фуллер. — Поэтому последние четыре недели я, ну знаете, ухаживаю за ней. Провожу последние деньки…

— Мне жаль вашу маму, но зачем вы это рассказываете? — Келли старалась сдержать гнев, но он сквозил в каждом ее слове. — Где Тим? Если вы пришли хвастаться своим весом или плакаться о своей умирающей матери, то…

— Нет, мисс Фултон, мы здесь собрались как раз из-за Тима. Ради Тима. Сэм позвонил мне, сказал, что Тимоти пропал после ночной смены. Вот мы и переполошились. Я обзвонил всех парней со складов, заглянули во все места, куда он ходит… — Фуллер говорил медленно, растягивая слова, надеясь, что мысль сама придет к нему в голову.

Келли молчала, Сэм тоже не спешил помогать, и тогда Фуллер продолжил:

— В общем, Тим он… занял у парней крупную сумму денег. Если быть точным — две с половиной тысячи…

— Что ты несешь? Какие деньги? Зачем? — оборвала его Келли.

— Боюсь показаться нетактичным, мисс Фултон, — Фуллер зыркнул на Сэма. — Возможно, вы захотите обсудить это наедине?

— Говори, — потребовала девушка.

— Он говорил про… вашего будущего ребенка. Что-то про то, что он не допустит ошибки и… что будет хорошим любящим отцом, — Фуллер нащупал то самое уязвимое место.

— Господи, — горящие от гнева глаза Келли наполнились слезами.

— В общем, Тим, он… ему нужна была крупная сумма денег для дела… в Лутоне…

— В Лутоне?

— Вроде так. Мне передали так. Мисс Фултон, мы так же, как и вы, дорожим Куки, Тимом, — поспешил поправиться Фуллер. — Мы, к сожалению, не располагаем нужными ресурсами для поиска, но я уверен, что с Тимом все в порядке.

— Почему вы уверены? — недоверчиво спросила Келли.

— Вы правы, — поспешил поправиться Фуллер. — Вы абсолютно правы. Сейчас такое время, когда ни в чем нельзя быть уверенным. Полагаю, вы можете обратиться в полицию, но… сами знаете…

— Что? — робкая надежда в голосе Келли вновь сменилась раздражением.

— Тимоти сидел в тюрьме, а таких… граждан полиция, как правило, ищет очень неохотно.

Фуллер понял по лицу девушки, что снова попал в точку.

— Знаете, мисс Фултон, я полагаю, что наша организация может вам помочь. Правда, Сэм?

— П-правда? — вновь подал голос Сэм.

— Конечно, правда — воскликнул Фуллер. — Раз полиция так неохотно ищет так называемых неблагонадежных граждан, этим может заняться частный детектив!

Келли недоверчиво потупила взгляд на Фуллера. Но тот уже знал, что рыбка на крючке. Надо нанять какого-нибудь растяпу и пустить по ложному следу. Чем больше он провозится, тем лучше. Это даст ему время собраться с мыслями.

— Вы же понимаете, что у меня нет денег на частного детектива, — вопроса в реплике Келли не было, лишь констатация факта.

— Это не проблема, мисс Фултон. Мы наймем его сами. Тим — наш ценный сотрудник, фактически он стал частью нашей большой семьи, правда Сэм?

Сэм не ответил и даже не шелохнулся. Он вообще старался слиться с окружением своего убогонького кабинета.

— Вот видите! Сэм со мной согласен, — Фуллер потер ладони.

— Если вы не возражаете, мистер… — сказала Келли и теперь ждала, пока Фуллер ей представится.

— Джимми — зовите меня просто Джимми. Или Джим, как вам будет угодно.

— Джим, мне будет угодно самой нанять частного детектива, если вы не против.

— Что вы! Нам так даже будет удобнее. Просто у меня, как у начальника службы безопасности, много контактов, которые станут вам полезны. Найти в наше время хорошего спеца довольно-таки сложно: все эти авансы, почасовая оплата — там сам черт ногу сломит!

— Джим, я буду благодарна вам обоим за помощь, но я сама хочу нанять частного детектива, — твердо сказала Келли.

— Раз так, полагаю, вам нужны средства, мисс Фултон? Сэм, может, тысячу фунтов для частного детектива будет адекватной ценой?

Глаза Сэма округлились. По раскрасневшемуся лицу Фуллер понял, что тот готов разразиться в его сторону проклятиями. Он доверительно моргнул глазами, как бы сказав: «Так надо, Сэмми». И ему оставалось лишь подчиниться:

— В сейфе вряд ли наберется столько денег, — начал Сэм, однако, заметив испепеляющий взгляд Келли, тут же поправился, — но я схожу в банк и сниму нужную сумму. Джимми, не сопроводишь меня? Ты же начальник службы безопасности как-никак.

— Я пойду с вами, — вмешалась Келли.

— В этом нет необходимости, мисс Фултон…

— Я и так провела в этой дыре больше часа, мне нужно на улицу. Я не буду ждать еще час!

— Понимаю-понимаю. В вашем положении…

— Не переходи черту, Джим, — отрезала Келли, вставая со стула. — Пошлите, мы и так потратили слишком много времени.


***

Грегори пытался придать себе непринужденный вид, опершись рукой на кухонный островок, скрестив ноги и вцепившись пальцами в хрустальный стакан с виски. Но походил он больше на нашкодившего ребенка: весь грязный, с красным от химического ожога лицом и в мокрой одежде, с которой до сих пор капала грязная вода. Краткое удивление в глазах сэра Николаса молниеносно сменилось на азарт хищника, который загнал в угол свою жертву и готов с ней немножко поиграть. За спиной старика (хотя ему было всего чуть за 60, и выглядел он вполне неплохо) безмолвной глыбой возвышался водитель-охранник в строгом костюме, лицо которого вообще не выражало никаких эмоций: Цербер ждал команду «фас», прелюдии ему были вовсе не интересны.

— Николас! Какое прекрасное утро, какой невероятный сюрприз, — бодрый тон, который пытался изобразить Грег, трансформировался в надрывный хрип.

— Сэр Николас, — поправил его Стоун. — Сюрприз действительно невероятный, мистер Бойл, но для меня. Видите ли, я спокойно отдыхал в Цюрихе, и тут мне звонит супруга и сообщает, что в нашем поместье происходит что-то странное. Что же это? Что странного может произойти в доме, где живет моя дочь? Оливия меня заверила, что беспокоиться не о чем, но, мистер Бойл, я слышу в голосе своей дочери, что причина для беспокойства есть. И тут мне звонят уже наши соседи и говорят, что ворота к моему дому открыты нараспашку всю ночь. Понимаете, мистер Бойл?

— Сэр, позвольте мне…

— Я не закончил, мистер Бойл. Представьте, что я, между прочим, человек в возрасте, ночью еду в аэропорт, два часа лечу в самолете, чтобы застать в собственном доме какого-то немытого грязного бомжа. Который говорит мне: «Николас, какое прекрасное утро, какой невероятный сюрприз!». Который потягивает мой коллекционный 30-летний шотландский виски и улыбается мне в лицо. Уделавший все полы в моем доме, который, очевидно, по ошибке принял за свой собственный.

Стоун взял паузу, чтобы перевести дух. Этим решил воспользоваться Грегори, предварительно поставив стакан с 30-летним шотландским виски на кухонный островок:

— Сэр Николас, я понимаю, как все это выглядит, дело в том, что Оливия…

— Дело в том, что Оливия приютила шкодного уличного пса, которого некому было кастрировать, привела в дом и кормит с хозяйского стола. Хорошо, что ее сейчас здесь нет и мы можем поговорить без свидетелей, по-мужски, мистер Бойл, — Стоун сделал шаг в сторону, давай своему Церберу команду «взять».

Огромный шкаф в два шага сократил дистанцию и схватил Грегори за грудки, оторвав его от пола, — ноги безвольно болтались в воздухе. У того не было сил сопротивляться.

— Николас, прошу вас… — прохрипел Грег, Цербер тряхнул его и уложил спиной на островок, опрокинув стакан с виски, который разбился вдребезги.

— Мистер Бойл, — вкрадчиво продолжил Стоун, обходя Грега, — из какой вонючей дыры вы приползли в мой дом? Смотрите: Майкл запачкал о вас руки. Вы такой неуклюжий неряха, мистер Бойл. Обожрались наркотиков и пошли плясать под дождем, не так ли? И по утру вернулись, чтобы пить мой виски, есть мою еду, спать в моей кровати. Если моя дочь не подобрала бы вас, вы бы давно сгнили в подворотне среди себе подобных. Вы, мистер Бойл, паразит на теле нашего общества. Вы пьете нашу кровь, едите нашу плоть и все, что вы можете дать взамен — это яд. Вы отравляете нашу семью, мистер Бойл, своими зловонными полипами, прорастая глубоко в нервную систему.

Под дорогой туфлей сэра Стоуна хрустнул осколок хрусталя. Старик отвлекся от едва живого от ужаса Грега и посмотрел вниз: он стоял в лужице коллекционного односолодового шотландского виски 30-летней выдержки. Его губы мгновенно растянулись в хищном оскале.

— Мистер Бойл, вы оказались в весьма щекотливом положении. Видите ли, ваши отношения с моей дочерью, к огромному счастью, официально не оформлены. Вы здесь никто. Бродяжка в грязной одежде, вторгшийся в богатый дом, пока хозяева отсутствовали. Я даже не удивлюсь, если не досчитаюсь имущества после вашего визита, — Стоун выдержал паузу, давая словам просочиться в мозг Грега.

Но тот мечтал лишь об одном: чтобы огромная толпа фанатов «Миллуолла» прямо сейчас вломилась в дом Стоунов. И забила бы всех троих до смерти. Главное, чтоб он видел, как этот богатый властный садист получает по заслугам. Как он харкает кровью и ссыт в штаны, пока мордовороты в тяжелых ботинках выбивают из него все дерьмо. Как трещит основание его черепа, как взрывается сама черепная коробка. О, да! Он готов был расстаться с жизнью, чтобы увидеть это напоследок.

— Майк, отпусти его, — внезапно скомандовал Стоун, и Грегори полетел на пол, оказавшись на четвереньках перед его ногами, стоявшими в луже спиртного.

— Сэр Николас, позвольте мне уйти… — прохрипел Грег.

— Мистер Бойл, разве вас кто-то держит? Нет-нет-нет. Вы свободный человек, и вольны проживать свою жизнь, как вам заблагорассудится. Но! У меня одно значимое условие. Даже два, но уверяю вас, оба они вполне выполнимы. Во-первых, вы покинете жизнь Оливии так же, как и этот дом — безмолвно и безвозвратно. Во-вторых, — Стоун шагнул назад, выйдя из лужи виски, — Вы допьете коллекционный шотландский виски, который так неуклюже уронили. Это благородный дорогой напиток, и ни одна его капля не должна пропасть даром.

В комнате повисла гнетущая тишина. Старина Николас явно наслаждался моментом, смаковал слабость и беспомощность Грегори: наверняка, у него впервые за десять лет деревянный стояк без виагры.

— Майкл, — произнес сэр Стоун, и Цербер тут же схватил Грега за голову, намереваясь окунуть в лужу с осколками. — Нет! Нет, остолоп! Разве я просил хвататься за него?

— Виноват, сэр Николас, — пробубнил Цербер.

— Я хотел попросить тебя сделать мне чай, пока мистер Бойл обдумывает мое предложение. Руки для начала помой! — распорядился Стоун и снова обратился к Грегу, — Мистер Бойл, чтобы вам лучше думалось, я упомяну еще один фактор, раз вы до него сами не додумались. У вас есть минута, чтобы начисто выпить все, что здесь разлито. Если вы будете думать слишком долго, я позвоню в полицию и сообщу, что в моем доме мерзкий грязный воришка и, не сомневайтесь, я выдвину против вас обвинения. Ваша минута началась прямо сейчас. Не упустите ни одной капли этого божественного напитка.


Этот богатенький старпер упивается своей властью и твоей ничтожностью. Ты и правда столь ничтожен? А, Грегори? Ты в одиночку отстоял его дом от двух вооруженных грабителей, укокошил одного из них и, в конце концов, создал шедевр! И вот она благодарность?! Этот нацист делает это лишь потому, что ты ему позволяешь так с тобой обращаться, Грегори! Покажи зубы! Докажи, что у тебя есть достоинство! Вон крупный осколок от дна стакана — схвати его и воткни в паховую артерию! Он истечет кровью раньше, чем этот огромный мудак-охранник успеет вызвать скорую. Твое достоинство выше всяких последствий. Просто сделай это! Сделай это!


— Оливия вас возненавидит, — подал голос Грегори.

Охранник молча возился на кухне, хлопая ящиками в поисках чая. Вода в чайнике начинала закипать. Грегори молча смотрел в месиво из виски и осколков, но перед глазами была костная розовая масса посреди черного полиэтилена. Тело не повиновалось внутреннему голосу. Откровенно говоря, он никогда не чувствовал себя настолько беспомощным и опустошенным. Сэр Стоун держал паузу, кажется, он действительно смотрел на часы, завороженный ходом секундной стрелки. Чайник пронзительно засвистел, Цербер залил кипяток в заварник с чаем и приготовил фарфоровую кружку для сэра Стоуна.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.