Бесплатный фрагмент - Первые повести

Девочка с бездомными глазами

ГЛА­ВА ПЕР­ВАЯ

— Уро­ды, уш­лёпки…, уро­ды, уш­лёпки, — она слег­ка по­мор­щи­лась, пы­та­ясь по­доб­рать ещё од­но сло­во на «у».

Про­доль­ные мно­гок­ратно пе­рек­ра­шен­ные дос­ки боль­но вре­зались в го­лые за­горе­лые но­ги де­вуш­ки, ча­са пол­то­ра про­сидев­шей на од­ной из па­рал­лель­но рас­по­ложен­ных ска­ме­ек. Она, то под­кла­дыва­ла ру­ки под при­липав­шие но­ги, то по­дод­ви­галась так, что­бы край ска­мей­ки сов­па­дал с кра­ем шорт.

— Убий­цы…. Не, не убий­цы. Так, уро­ды. И уш­лёпки, — она мыс­ленно ус­мехну­лась двум пар­ням, встре­чен­ным на­кану­не, осо­бен­но то­му, ли­цо ко­торо­го ус­пе­ла раз­гля­деть, и ко­торый охот­но на­бивал­ся в ма­мины зятья.

Не­понят­но, бы­ло ли ей душ­но или прос­то скуч­но, но вре­мя от вре­мени, она об­ли­зыва­ла язы­ком пе­ресох­шие не­боль­шие гу­бы и, от­тя­нув ука­затель­ным паль­цем гор­ло­вину, или силь­но све­дя пле­чи впе­рёд, от че­го фут­болка про­виса­ла, ду­ла на грудь.

Без­жа­лос­тно по­шар­кав по зем­ле ба­лет­кой с чуть рас­кле­ен­ным мы­сом, де­вуш­ка поп­ра­вила, ря­дом ле­жащий, пот­рё­пан­ный по­ли­эти­лено­вый па­кет с чем-то мяг­ким и лёг­ким, ве­ро­ят­но, одеж­дой.

В пят­надцать лет она выг­ля­дела весь­ма за­ман­чи­во, во мно­гом бла­года­ря уме­рен­ной «пыш­ности», сби­тос­ти те­ла, ско­рее жен­ской, не­жели де­вичь­ей. Свет­ло-ру­сая, ры­жева­тая, ко­са пов­то­ряла путь выг­ну­того поз­во­ноч­ни­ка, пе­ри­оди­чес­ки вып­рямля­юще­гося и сно­ва воз­вра­ща­юще­гося к по­ложе­нию ду­ги, а не чис­то зе­лёные, слег­ка мут­ные, гла­за, рав­но­душ­но сле­дили за вхо­дящи­ми в зда­ние сот­рудни­ками по­лиции.

Сос­чи­тав ко­личес­тво окон в каж­дом ря­ду (три­над­цать), и пе­рем­но­жив на ко­личес­тво эта­жей (че­тыре), де­вуш­ка ста­ла счи­тать ок­на, в ко­торых со вче­раш­не­го дня зак­ры­ты жа­люзи, за­тем те, в ко­торых уже от­кры­ты. Пе­рек­лю­чилась на шиш­ки, ви­сящие на вер­хних вет­ках ста­рой ели, по­сажен­ной здесь за­дол­го до пос­трой­ки это­го бе­ло-кир­пично­го зда­ния.

Она вздрог­ну­ла и рез­ко под­ня­ла го­лову.

— Чё при­пёр­лась? — свер­ху на неё да­вила взгля­дом де­вуш­ка, по­хожая на па­цана не толь­ко одеж­дой и ко­рот­кой стриж­кой, но и го­лосом. Сняв с пле­ча че­хол с ги­тарой, и по­тянув во­рот­ник де­шёвой клет­ча­той ру­баш­ки, она пос­та­вила инс­тру­мент на ска­мей­ку.

— Мат­вея Алек­сан­дро­вича жду, — от­ве­тила де­вуш­ка в шор­тах и не­ус­тупчи­во ус­та­вилась на со­бесед­ни­цу.

— Не хрен его ждать. Ва­ли от­сю­да, — ги­тарис­тка дос­та­ла из от­то­пырен­ных кар­ма­нов джин­сов си­гаре­ты и за­жигал­ку, за­кури­ла, и се­ла на дру­гой ко­нец ска­мей­ки.

Де­вуш­ка в шор­тах ус­мехну­лась и опус­ти­ла го­лову.

Ги­тарис­тку зва­ли Аней. Внеш­не обыч­ная, уг­ло­ватая, чуть нес­клад­ная. В детс­тве о ней с уми­лени­ем го­вори­ли: «Ка­кая бе­лень­кая!», по­том Бе­лоб­ры­сень­кая, и на­конец, Бе­лоб­ры­сая, Бе­лоб­ры­са, и да­же, Кры­са-бе­лоб­ры­са. И пре­датель­ски-бе­лыми бы­ли не толь­ко во­лосы, но и бро­ви и рес­ни­цы.

— Ты чё глу­хая? Проб­ле­мы са­ма ре­шай, — ги­тарис­тка поп­ра­вила мно­гочис­ленные брас­ле­ты на ру­ках, за­кусив си­гаре­ту зу­бами.

Де­вуш­ка в шор­тах пе­ресе­ла на ска­мей­ку нап­ро­тив, при­няв ту же по­зу. Ус­мехну­лась ги­тарис­тка.

Строй­ная блон­динка с кри­вова­тыми но­гами, но, ви­димо, не ком­плек­со­вав­шая по это­му по­воду, в туф­лях на вы­соких каб­лу­ках и по­гона­ми май­ора по­лиции на ак­ку­рат­ных пле­чиках, про­дефи­лиро­вала по ши­рокой бе­тон­ной до­рож­ке меж­ду ска­мей­ка­ми.

— Ку­ропат­ка! — по­летел вдо­гон­ку кру­той Ань­кин го­лос.

Блон­динка ос­та­нови­лась. Не­веро­ят­ным уси­ли­ем сдер­жа­ла же­лание по­вер­нуть­ся, и, не нак­ло­ня­ясь, поп­ра­вила туф­лю. Пос­ле че­го, быс­тро «пе­реб­рав» сту­пени не­высо­кого крыль­ца, ока­залась под ко­зырь­ком с над­писью «ГО­РОД­СКОЙ ОТ­ДЕЛ ПО­ЛИЦИИ», и вош­ла в зда­ние.

На­дя, де­вуш­ка в шор­тах, ус­мехну­лась.

— Чё на­дума­ла?

В от­вет На­дя втя­нула го­лову в пле­чи и, ду­нув на грудь, от­верну­лась в про­тиво­полож­ную от зда­ния сто­рону.

Обе де­вуш­ки ни­ког­да не сос­то­яли на учё­те в Дет­ской ком­на­те ми­лиции, но обе приш­ли по «её ду­шу», вер­нее по ду­шу её на­чаль­ни­ка. И че­рез па­ру ми­нут на до­рож­ке по­каза­лись две фу­раж­ки, од­на из ко­торых при­над­ле­жала дол­гождан­но­му Мат­вею Алек­сан­дро­вичу.

На­дя бы­ла го­това вско­чить, как кло­ун на пру­жине, вып­ры­гива­ющий из ко­роб­ки, но она да­же ру­ки не мог­ла вы­тащить. Муж­чи­ны приб­ли­жались, и На­дя неп­ро­из­воль­но улыб­ну­лась.

— Рот прик­рой! — ус­пе­ла крик­нуть ги­тарис­тка, и от­верну­лась, слов­но жда­ла то­го, кто дол­жен вый­ти из от­де­ла.

Вы­сокий под­полков­ник, ху­дова­тый для сво­его рос­та, смуг­лый, с лёг­кой се­диной и тём­но-ка­рими гла­зами, за­ин­те­ресо­вано слу­шал «пер­вую фу­раж­ку», вы­соко­го смаз­ли­вого май­ора, ки­вал, и слег­ка рас­тя­гивал тон­кие гу­бы в улыб­ку, пред­вку­шая умо­ритель­ную раз­вязку. И как толь­ко рас­сказ­чик за­мол­чал, он ис­крен­не рас­сме­ял­ся хрип­ло­ватым сме­хом, и, по­чувс­тво­вав под­ка­тыва­ющее пер­ше­ние, сла­бо каш­ля­нул в ку­лак, упёр­тый в чуть ши­роко­ватый нос и тут же ос­мотрел­ся.

Они по­рав­ня­лись со ска­мей­ка­ми. Под­полков­ник, поч­ти без­звуч­но ше­веля гу­бами, поз­до­ровал­ся с Ань­кой, на что она от­ве­тила тем же, а тот, кто раз­ве­селил под­полков­ни­ка, с ин­те­ресом пос­мотрел на На­дю, ко­торая, нап­ро­тив, вы­лупи­лась на под­полков­ни­ка. Он же мель­ком гля­нул в её сто­рону и рез­ко ос­та­новил­ся.

— Бе­ло­усо­ва?

— Я…, — поч­ти про­шеп­та­ла На­дя и вып­ря­милась как по стой­ке смир­но. Май­ор то­же как буд­то под­рос, и ма­шиналь­но поп­ра­вил и без то­го иде­аль­ный гал­стук.

— Что слу­чилось? — под­полков­ник неп­ро­из­воль­но и быс­тро ос­мотрел её с ног до го­ловы, от­ме­тив про се­бя, что де­воч­ка под­росла.

На­дя за­мялась и умо­ля­юще пос­мотре­ла на не­го.

— Или как в прош­лый раз? — под­полков­ник ус­та­ло и не­довер­чи­во вздох­нул. — Ми­нут че­рез со­рок за­ходи, по­везёт, по­гово­рим.

На­дя кив­ну­ла и рас­плы­лась в ши­рочай­шей улыб­ке.

— Са­ныч, ты уве­рен, что она не­совер­шенно­лет­няя? — по­ин­те­ресо­вал­ся май­ор, и, свер­кнув шкод­ны­ми гла­зами, обер­нулся. Под­полков­ник вмес­то от­ве­та на хо­ду ру­копо­жати­ем поз­до­ровал­ся с кем-то в штат­ском.

Ког­да обе фу­раж­ки скры­лись за се­рой же­лез­ной дверью, Ань­ка по­дош­ла к На­де, и ока­залась ни­же поч­ти на го­лову.

— Ва­ли от­сю­да! — про­цеди­ла она сквозь зу­бы.

— Са­ма ва­ли! — от­ве­тила ос­ме­лев­шая На­дя и се­ла, от­ки­нув­шись на спин­ку ска­мей­ки и за­кинув но­гу на но­гу.

— Убью…! — пос­лы­шалась ти­хая уг­ро­за, пос­ле ко­торой Ань­ка на­кину­ла че­холь­ную лям­ку на пле­чо и быс­тро уш­ла.

ГЛА­ВА ВТО­РАЯ

Ма­рини­ну всег­да хва­тало вни­мания. Од­ноклас­сни­цы, од­но­кур­сни­цы, кол­ле­ги, под­чи­нён­ные, и, на­конец, под­надзор­ные де­воч­ки — ма­лень­кие во­ров­ки и прос­ти­тут­ки, про­мыш­лявшие этим, что­бы вы­жить, а не раз­жить­ся день­га­ми — ес­ли не по­голов­но, то че­рез од­ну, бы­ли влюб­ле­ны в Мат­вея Алек­сан­дро­вича.

Без пре­уве­личе­ния, он пол­жизни про­рабо­тал в Дет­ской ком­на­те ми­лиции, поз­днее пе­ре­име­нован­ной в От­де­ление по ра­боте с не­совер­шенно­лет­ни­ми. За это вре­мя он ви­дел ты­сячи маль­чи­ков и де­вочек, за­пуган­ных, не­мытых, го­лод­ных, оби­жен­ных, вши­вых и с бо­ляч­ка­ми де­ликат­но­го ха­рак­те­ра, во­ру­ющих, об­ма­ныва­ющих, жес­то­ких, но всег­да ди­ко нес­час­тных. Пер­вые лет пять же­лание по­мочь за­час­тую вы­ходи­ло за рам­ки его пол­но­мочий, по­том сми­рил­ся, осоз­нав, что не мо­жет сде­лать счас­тли­выми всех и сра­зу. Хо­тя бы по­тому, что не­кото­рым для счастья был не­об­хо­дим сам Ма­ринин.

Влюб­лённые де­воч­ки пи­сали из ко­лоний, ка­ра­ули­ли у ра­боты, про­бива­лись на при­ём. Он, в ка­ком-то смыс­ле, при­вык к этой де­вичь­ей люб­ви, но всё рав­но нем­но­го чувс­тво­вал се­бя ви­нова­тым по­тому, что уже пос­тра­дав­шие от дей­ствий или без­дей­ствия взрос­лых, они сно­ва бы­ли не по­няты и от­вер­гну­ты.

Де­воч­ки вы­рас­та­ли, влюб­ля­лись, вы­ходи­ли за­муж (или нет), и, слу­чай­но повс­тре­чав жен­щи­ну с деть­ми, ко­торая ра­дос­тно его ок­ли­кала:

«Мат­вей Алек­сан­дро­вич, здрась­те!», он сна­чала смот­рел, да­же всмат­ри­вал­ся, а по­том спра­шивал: «Ива­нова?» И она ра­дос­тно от­ве­чала, что уже не Ива­нова, а ска­жем, Пет­ро­ва.

С па­цана­ми бы­ло про­ще. По­мог — спа­сибо, не по­мог — су­ка.

Так и слу­чилось с Ань­ки­ным бра­том.

Из сво­их де­вят­надца­ти лет, пос­ледние шесть Аня бы­ла круг­лой си­ротой. Её отец, при­рев­но­вав же­ну к сво­ему дво­юрод­но­му бра­ту, пыр­нул (край­не не­удач­но) его но­жом. Из тюрь­мы он не вы­шел, мать ста­ла силь­нее пить, и в свой день рож­де­ния, в са­мый раз­гар ве­селья, от­кры­ла ку­хон­ное ок­но и шаг­ну­ла вниз.

Аню и Илью, млад­ше­го бра­та, взя­ла под опе­ку ба­буш­ка, но её опе­ка не ус­тро­ила ор­га­ны опе­ки, и их быс­тро оп­ре­дели­ли в дет­ский дом. Че­рез па­ру ме­сяцев Илья по­пал­ся на кра­же де­нег у вос­пи­тате­ля, но шум под­ни­мать не ста­ли — сде­лали вну­шение и по­сади­ли в кар­цер. Но Илья, как не про­сила его сес­тра «не ту­пить», сно­ва по­пал­ся, но уже на го­род­ском рын­ке. Его при­вез­ли к Ма­рини­ну, ко­торый всё ула­дил, взяв чес­тное па­цан­ское, что тот боль­ше не бу­дет во­ровать. Но Илья рас­су­дил по-сво­ему и, что на­зыва­ет­ся, доп­ры­гал­ся, по­лучил пер­вую су­димость. И пош­ло-по­еха­ло.

Так, бе­лоб­ры­сая ги­тарис­тка поз­на­коми­лась с Мат­ве­ем Алек­сан­дро­вичем, ко­торо­го лю­била силь­но и, ра­зуме­ет­ся, бе­зот­ветно.

Аня жи­ла в об­ще­житии Кра­ево­го кол­леджа куль­ту­ры, в ко­тором обу­чалась на от­де­лении «Инс­тру­мен­таль­но­го ис­полни­тель­ства». Она ре­гуляр­но пи­сала бра­ту ко­рот­кие пись­ма, по­тому что Илья её чувств к Мат­вею Алек­сан­дро­вичу не по­нимал, а его са­мого поп­росту не­нави­дел, и два-три ра­за в не­делю при­бега­ла к от­де­лу по­лиции, уви­деть­ся с Ма­рини­ным.

На­дя то­же лю­била Мат­вея Алек­сан­дро­вича и счи­тала се­бя од­но­люб­кой. Ведь, кто бы и как силь­но ей не нра­вил­ся, а ей нра­вились мно­гие, и мно­гих она лю­била, она всег­да пом­ни­ла о Мат­вее Алек­сан­дро­виче. И ра­зоча­ровав­шись в оче­ред­ной раз, она по­нима­ла, что луч­ше его ни­кого нет. Они и поз­на­коми­лась бла­года­ря люб­ви — На­дя под­ра­лась в шко­ле из-за маль­чи­ка, но по фак­ту, её из­би­ли. От­ле­жав­шись до­ма нес­коль­ко дней, пла­ча от бо­ли и оби­ды, она ре­шила рас­кви­тать­ся со сво­ими обид­чи­цами по­оди­ноч­ке, и пер­вой вых­ва­тила ту, с кем не по­дели­ла уха­жёра. Ос­таль­ным по­вез­ло — мсти­тель­ни­цу опе­ратив­но обез­вре­дили по за­яв­ле­нию пос­тра­дав­шей сто­роны.

Ро­дите­ли, ра­зук­ра­шен­ной На­дей, со­пер­ни­цы пот­ре­бова­ли спра­вед­ли­вого на­каза­ния для ма­лолет­ней изу­вер­ки, но На­дя за­вер­ну­ла та­кой яд­ре­ный обо­рот, что мать пос­тра­дав­шей ки­нулась на неё с ку­лака­ми. Ма­ринин от­та­щил взбе­сив­шу­юся жен­щи­ну и пот­ре­бовал, что бы все, кро­ме На­ди, выш­ли из ка­бине­та.

Ос­тавшись на­еди­не, Мат­вей Алек­сан­дро­вич поп­ро­сил рас­ска­зать, как всё про­изош­ло и из-за че­го. На­дя, да­вясь сле­зами, рас­ска­зала, при этом, зад­рав фут­болку, по­каза­ла раз­бро­сан­ные по те­лу по­жел­тевшие си­няки. На воп­рос, по­чему она не по­дала за­яв­ле­ние, со­вер­шенно ис­крен­не от­ве­чала, что бы­ло страш­но и стыд­но, осо­бен­но, «ес­ли бы в шко­ле уз­на­ли, а ма­ма во­об­ще ска­зала, что са­ма ви­нова­та».

Ула­див де­ло ми­ром, Мат­вей Алек­сан­дро­вич ска­зал На­де, что ес­ли у неё бу­дут неп­ри­ят­ности, что­бы она сме­ло об­ра­щалась к не­му. На­дя это за­пом­ни­ла, и ког­да приш­ла к не­му в тот са­мый прош­лый раз, о ко­тором он ей на­пом­нил, хо­тела за­явить на но­вого со­жите­ля ма­тери, ко­торый на­пишись, по­пытал­ся за­лезть к ней в тру­сы. Но уви­дев Мат­вея Алек­сан­дро­вича, зас­ты­дилась, и по­лучи­лось, что приш­ла от ску­ки ра­ди.

Мать На­ди — ти­хая ал­ко­голич­ка с обос­тре­ни­ями, ко­торые ста­биль­но слу­чались раз в ме­сяц пос­ле зар­пла­ты, а с го­дами лю­бое зас­толье мог­ло пос­лу­жить по­водом для за­поя. Пе­ри­оди­чес­ки у неё по­яв­ля­лись но­вые «мужья», ко­торые пы­тались до­могать­ся На­ди. По­ка она бы­ла ма­лень­кой, мать, толь­ко за­подоз­рив не­лад­ное, сра­зу вы­гоня­ла «лю­бимо­го», но ког­да На­дя под­росла, ста­ла рев­но­вать и об­ви­нять в том, что та са­ма про­воци­ру­ет, по­тому что за­виду­ет ей, и не­нави­дит. На­дя ры­дала, до­казы­вая, что это не так, и убе­гала из до­ма, прок­ли­ная мать и всех её лю­бов­ни­ков.

Пос­ле то­го как кто-то из со­седей со­об­щил в ор­га­ны опе­ки, что в семье Бе­ло­усо­вых не всё в по­ряд­ке, На­дю заб­ра­ли в со­ци­аль­но-ре­аби­лита­ци­он­ный центр, приг­ро­зив не­соз­на­тель­ной, и ды­шащей пе­рега­ром, ма­маше ли­шени­ем ро­дитель­ских прав. Мать бро­сила пить, и, про­дер­жавшись пол­го­да, сор­ва­лась. На­дя ста­ла убе­гать из до­ма не на час или два, как рань­ше, а на нес­коль­ко дней. По­нача­лу бы­ло страш­но, но по­том да­же пон­ра­вилось, и с нас­тупле­ни­ем ле­та На­дя, прих­ва­тив не­кото­рые ве­щи и ос­татки зар­пла­ты, у­еха­ла в не­из­вес­тном нап­равле­нии.

Ка­нику­лы, ко­торые она са­ма се­бе ус­тро­ила, ока­зались не­дол­ги­ми и не­без­мя­теж­ны­ми. День­ги быс­тро за­кон­чи­лись, и она ус­тро­илась на ры­нок, где её об­во­рова­ли — ук­ра­ли те­лефон и часть ве­щей. Она ре­шила вер­нуть­ся до­мой, но бо­ялась ма­тери. По­это­му и приш­ла к Мат­вею Алек­сан­дро­вичу.

ГЛА­ВА ТРЕТЬЯ

Ма­ринин был му­жем и от­цом. Не­об­разцо­вым. Дочь — сту­ден­тка вто­рого кур­са ка­кого-то эко­номи­чес­ко­го ин­сти­тута счи­тала се­бя па­пиной доч­кой, но с ма­миным ха­рак­те­ром и вос­пи­тани­ем. Что ка­са­ет­ся же­ны, то нель­зя ска­зать, что он лю­бил её по-преж­не­му, но по-преж­не­му счи­тал са­мой кра­сивой и, ско­рее, не муж­ское же­лание, а не­жела­ние де­лить свою же­ну с кем бы, то, ни бы­ло, вы­нуж­да­ло дер­жать её в по­ле зре­ния и уде­лять вни­мание. Но это не ме­шало ему мно­го лет иметь лю­бов­ни­цу — май­ор­шу с кри­выми но­гами, за­нимав­шую дол­жность его за­мес­ти­теля. Они не­од­нократ­но рас­ста­вались и схо­дились, и всег­да по ини­ци­ати­ве Ри­ты. И ес­ли с же­ной он не хо­тел раз­во­дить­ся, раз­ве что, в мо­мен­ты ссор и скан­да­лов, ког­да она вы­води­ла его из се­бя, и хо­телось вос­поль­зо­вать­ся та­бель­ным Ма­каро­вым, то о рас­ста­вании с Ри­той, ду­мал всё ча­ще. Осо­бен­но, пос­ле то­го, как стал по­доз­ре­вать, что она иг­ра­ет на два фрон­та. С од­ной сто­роны, он её не осуж­дал, по­нимая, что жен­щи­на хо­чет му­жа и де­тей, но с дру­гой сто­роны, пос­ле то­го как он это по­чувс­тво­вал, хоть и не прек­ра­тил от­но­шений, на­чалось ох­лажде­ние и от­чужде­ние.

Как и Ма­ринин, Ри­та не хо­тела проб­лем на ра­боте, ко­торые не мог­ли не воз­никнуть в слу­чае их раз­ры­ва, и те­ша се­бя дох­лень­ким про­цен­том об­манчи­вой на­деж­ды, что он уй­дёт из семьи, всё ещё жда­ла.

Ри­та сто­яла у ок­на, отод­ви­нув ру­кой тка­невые жа­люзи, и уви­дев пус­тую Ань­ки­ну ска­мей­ку, с об­легче­ни­ем от­пусти­ла жёс­ткие го­лубые по­лосы, и они за­кача­лись, как ма­ят­ник, пос­те­пен­но за­тихая.

Май­ор­ша по­дош­ла к сту­лу и се­ла нап­ро­тив Ма­рини­на, мир­но раз­би­ра­юще­го до­кумен­ты. Её боль­шие ко­шачьи гла­за, нем­но­го вы­тяну­тые к вис­кам, и ши­рокая, да­же слиш­ком, улыб­ка, бы­ли по­раже­ны злой оби­дой.

— По­гово­ри с ней. Те­бя она пос­лу­ша­ет.

Ма­ринин бес­по­мощ­но раз­вёл ру­ками.

— Я дол­жен ей что-то объ­яс­нять? Рит, как ты се­бе это пред­став­ля­ешь?

Она по­мол­ча­ла, слов­но хо­тела приз­нать­ся, но не ре­шалась.

— Зна­ешь, как она ме­ня на­зыва­ет?

Ма­ринин мол­чал. Ри­та воп­ро­ситель­но кив­ну­ла.

Ма­ринин под­нял стоп­ку бу­маг вер­ти­каль­но, пос­ту­чав по сто­лу, и прик­рывшись этим бу­маж­ным щи­том, за­кусил улыб­ку.

— Не зна­ешь….

— Знаю, — с ка­ким-то да­же тор­жес­твом про­из­нёс Ма­ринин и, по­ложив бу­маги, всё та­ки не ре­шил­ся пос­мотреть на Ри­ту.

Она рез­ко вста­ла, отош­ла, что­бы он смог ви­деть её во весь рост, и «сев» на пра­вое бед­ро, упёр­ла ру­ки в бо­ки.

— Ты счи­та­ешь, у ме­ня кри­вые но­ги? Ну?

Ма­ринин ос­мотрел Ри­ту, как она то­го и хо­тела, с ног до го­ловы, и вся­чес­ки по­дав­ляя в се­бе же­лание рас­сме­ять­ся, но не над ней и её не­дос­татком, ко­торый его со­вер­шенно не сму­щал, а над смеш­ным проз­ви­щем, ко­торым Ань­ка наг­ра­дила его тай­ную заз­но­бу.

— Нет. Они с из­ги­бом.

Ри­та, прек­расно зна­ющая всё о сво­их но­гах, та­ким от­ве­том ос­та­лась, поч­ти, до­воль­на.

— Ты се­год­ня при­дёшь? Ты обе­щал, — по-лисьи про­лепе­тала она, пог­ла­живая его спи­ну, и пе­реки­нув ру­ку, све­сила её ни­же пле­ча.

— Обе­щал, при­ду, — Ма­ринин по­дёр­нул пле­чом и гля­нул на вход­ную дверь.

Мед­ленно и не­хотя Ри­та уб­ра­ла ру­ку, слов­но тя­нула за хвост змею, и, нак­ло­нив­шись к его уху, при­от­кры­ла рот, как вдруг раз­дался стук в дверь, и тут же она от­кры­лась и в ка­бинет заг­ля­нула На­дя.

— Мат­вей Алек­сан­дро­вич, мож­но?

— Да, На­дя, за­ходи! — охот­но приг­ла­сил Ма­ринин.

Взяв пап­ку, с ко­торой, ви­димо, и приш­ла, Ри­та оки­нула взгля­дом На­дю и, ви­ляя бёд­ра­ми, плав­но пе­рехо­дящи­ми в из­гиб, выш­ла.

На­дя се­ла на стул, на ко­тором си­дела Ри­та, по­ложи­ла па­кет на но­ги и ос­мотре­ла ка­бинет.

— Ре­монт сде­лали. Клас­сно!

— Мне то­же нра­вит­ся.

— У нас мно­го об­ще­го! — ра­дос­тно зак­лю­чила На­дя, по­ложив го­лову на лок­ти, сло­жен­ные крест-нак­рест.

— Рас­ска­зывай, — чуть рас­тя­нул гу­бы Мат­вей Алек­сан­дро­вич и под­пёр го­лову ру­кой, по-преж­не­му изу­чая до­кумен­ты.

— М-м-м,… да, так….

— На-дя, — нас­той­чи­во и на­рас­пев про­тянул Ма­ринин.

При­мер­но пол ми­нуты она как ры­ба, ше­вели­ла гу­бами, и на­конец, поч­ти про­шеп­та­ла, не гля­дя на не­го.

— Мне жить нег­де.

— В смыс­ле? — он под­нял гла­за.

— Да, там, по­нима­ете…. Ко­роче, нель­зя мне до­мой.

— По­чему? Что слу­чилось?

— А чё там де­лать? Каж­дый ме­сяц но­вый па­па. За­дол­ба­ли!

— По­нят­но, — Ма­ринин от­ки­нул­ся в крес­ле. — Сей­час ты где жи­вёшь?

— Я толь­ко ут­ром при­еха­ла. До­ма ещё не бы­ла, и во­об­ще не пой­ду.

— Ты под­робно рас­ска­зывай. Да­вай.

— Да, это не важ­но, Мат­вей Алек­сан­дро­вич. Прос­то…. Ну, не хо­чу.

— Так не бы­ва­ет. На ули­це со­бира­ешь­ся жить?

— Луч­ше на ули­це, чем до­ма.

— Да­вай, в центр?

На­дя от­ри­цатель­но по­мота­ла го­ловой.

— По­чему?

— Чё я там за­была?

— По край­ней ме­ре….

— … я бу­ду оде­та, обу­та, на­кор­мле­на и прис­мотре­на, так?

Она с ви­дом всез­най­ки по­кива­ла, и, по­мол­чав нем­но­го, до­бави­ла, что-то ри­суя паль­цем на сто­ле.

— Ма­му тог­да прав ли­шат.

— Надь, но я-то чем мо­гу те­бе по­мочь?

На­дя по­жала пле­чами.

— Да­вай, так. Се­год­ня, пря­мо сей­час, офор­мля­ем те­бя в центр, на ночь, а зав­тра ре­шим, что де­лать. По­тому как я сей­час не мо­гу — у ме­ня КДН.

На­дя по­нима­юще за­кива­ла, гля­дя на Мат­вея Алек­сан­дро­вича грус­тны­ми и жа­ле­ющи­ми его гла­зами. Ма­ринин пос­мотрел на ча­сы, ви­сев­шие над дверью, и, убе­див­шись, что ус­пе­ва­ет, стал зво­нить.

— Ири­на Ни­кола­ев­на, ут­ро доб­рое! Ма­ринин. Хо­чу Вам ра­боты под­ки­нуть, а то скуч­но, на­вер­ное, — за­метив, что На­дя нап­ра­вилась к вы­ходу, его ти­хий доб­ро­жела­тель­ный тон быс­тро сме­нил­ся гром­ким и воп­ро­ситель­ным, — ты ку­да? Это я не Вам.

— В ту­алет.

ГЛА­ВА ЧЕТ­ВЁРТАЯ

Сле­ду­ющим ут­ром На­дя си­дела на ска­мей­ке воз­ле от­де­ла, бол­тая но­гами, так же, под­ло­жив ру­ки под се­бя. Ань­ка не приш­ла, и это крас­ной стро­кой впи­салось в На­дино нас­тро­ение. Ко­неч­но, она её не бо­ялась, но ви­деть­ся не хо­телось.

Ког­да из-за уг­ла по­казал­ся Мат­вей Алек­сан­дро­вич, жад­но до­кури­ва­ющий на хо­ду си­гаре­ту, На­дя вста­ла и выш­ла впе­рёд, так, что­бы он точ­но её за­метил. Он за­метил, удив­лённо и не­доволь­но пос­мотрел, и, не здо­рова­ясь, ус­ко­рил шаг.

— Мат­вей Алек­сан­дро­вич! — бро­силась за ним На­дя. — Мат­вей Алек­сан­дро­вич…!

— Что? — он ос­та­новил­ся и впил­ся в неё сер­ди­тым взгля­дом.

— Я сог­ласна.

— Мо­лодец, — и он дви­нул­ся впе­рёд, но На­дя опе­реди­ла его. Ма­ринин ус­та­ло вздох­нул.

— Что ты хо­чешь?

— Ну, в центр.

— Зна­чит, те­бе не ко мне….

— А ку­да? — не­нату­раль­но изоб­ра­зила На­дя ис­крен­нее удив­ле­ние.

— А ты не зна­ешь? — мяг­ко ус­мехнул­ся Мат­вей Алек­сан­дро­вич.

На­дя, сдав­ли­вая улыб­ку, по­мота­ла го­ловой.

— По­чему вче­ра сбе­жала?

На­дя, ви­нясь, так низ­ко опус­ти­ла го­лову, что Ма­ринин уви­дел ка­кой-то мел­кий му­сор в нес­ве­жем про­боре во­лос, и по­думал, хо­рошо, что хоть не бе­га­ет и не ку­са­ет.

— Пой­дём, — и он, да­же не взяв её за пле­чо, а как-то кос­нувшись поч­ти ку­лаком, раз­вернул впе­ред, и они вмес­те вош­ли в зда­ние.

— При­сажи­вай­ся — пред­ло­жил он, от­кры­вая нас­тежь ка­бинет­ное ок­но. — Так, что, На­дя, мы име­ем? Твои ро­дите­ли…, твоя ма­ма, прав ро­дитель­ских не ли­шена, хо­тя на учё­те, как неб­ла­гопо­луч­ная семья, вы всё всё-та­ки сос­то­ите.

На­дя, за­кусив ниж­нюю гу­бу, усер­дно кив­ну­ла го­ловой, от че­го нем­но­го нак­ло­нилась впе­рёд.

— Шко­лу не по­сеща­ешь….

— По­сещаю! Сей­час ка­нику­лы, а так же я хо­жу!

— До­гады­ва­юсь, как ты хо­дишь, и как учишь­ся.

— Как умею…, — шлёп­ну­ли на­дутые гу­бы.

— Лад­но, шко­лу ос­та­вим до сен­тября, а по­ка, да­вай, ду­мать, что с то­бой де­лать. До­мой ты не хо­чешь, в центр, по­доз­ре­ваю, то­же не хо­чешь, — и он иг­ри­во при­щурил гла­за.

На­дя сда­вила сме­шок.

— Хо­тя, есть лю­ди, ко­торые, ни­кого не спра­шивая, мо­гут оп­ре­делить те­бя в центр и за­быть на дол­гие го­ды….

— Я всё рав­но сбе­гу!

Ма­ринин ус­мехнул­ся и пос­мотрел на На­дю, ко­торая сде­лала вид, что у неё силь­но че­шет­ся но­га, и, вы­тянув шею впе­рёд и нак­ло­нив го­лову, кос­ну­лась сто­ла под­бо­род­ком.

— Так, что? В центр?

На­дя рас­пря­милась, по­ложи­ла ру­ки на стол, и, об­ве­дя гла­зами сте­ну с го­сударс­твен­ной сим­во­ликой, мак­си­маль­но ми­ло и поч­ти сме­ясь, пред­ло­жила, взять её к се­бе. Мат­вей Алек­сан­дро­вич не уди­вил­ся, а лишь пос­ту­чал ша­рико­вой руч­кой по сто­лу.

— Я хо­рошая. И мо­гу жить на бал­ко­не.

— Тро­нут тво­им до­вери­ем и с удо­воль­стви­ем бы взял, но бал­ко­на у ме­ня нет — пер­вый этаж.

— Тог­да в под­ва­ле!

— На ули­це! Вот, где хо­чешь, хо­чешь в пар­ке, хо­чешь под мос­том, на ав­то­раз­борке — вы­бирай, не хо­чу! — рез­ко от­ре­зал Ма­ринин, прек­расно по­нимая, что она прос­то тя­нет вре­мя.

— Да, — он снял труб­ку те­лефо­на.

На­дя не вслу­шива­лась в раз­го­вор, она прос­то смот­ре­ла на Мат­вея Алек­сан­дро­вича — как он по­тёр пра­вый глаз, кач­нулся в крес­ле и слу­шая не­види­мого со­бесед­ни­ка, нес­коль­ко раз под­ряд угук­нул. Осо­бен­но ей нра­вилась его стриж­ка — прос­тая, под ма­шин­ку, че­рес­чур ко­рот­ко. Ему очень шло.

— Ну, так что? — Мат­вей Алек­сан­дро­вич по­ложил труб­ку и сно­ва ус­тре­мил взгляд на На­дю.

— А ка­кие ещё есть ва­ри­ан­ты?

— Что-то Вас, граж­данка Бе­ло­усо­ва, по­нес­ло. Да­вай, так. Офор­мля­ем те­бя в центр, и мы с то­бой друзья.

— Нет.

— На-дя, — сно­ва рас­пел он и, вздох­нув, пос­мотрел на по­толок, сно­ва на На­дю, и, не зная, что ска­зать, за­мол­чал.

— Ну, га­раж-то у Вас есть?

— Надь, не рви мне мозг, — он ус­та­ло на­давил паль­ца­ми на зак­ры­тые гла­за, и, не от­кры­вая их, спро­сил — пас­порт с со­бой?

— По­теря­ла…, спёр­ли….

— Так, сей­час на­пишешь за­яв­ле­ние, вот по об­разцу, — он пе­реб­рал нес­коль­ко па­пок, и по­дал од­ну рас­кры­тую, — бу­мага есть, руч­ка. Пи­ши, что по­теря­ла. И без оши­бок, а то зас­тавлю пе­репи­сывать.

На­дя быс­тро на­писа­ла за­яв­ле­ние и про­тяну­ла ему.

— Кра­сивый по­черк, и не ска­жешь, что ты дво­еч­ни­ца, — удив­лённо от­ме­тил Мат­вей Алек­сан­дро­вич.

— Я не дво­еч­ни­ца.

— Так, зна­чит, друзья? — по­ложил за­яв­ле­ние пе­ред со­бой.

Пос­ле не­кото­рой па­узы, На­дя сла­бо кив­ну­ла и, по­дёр­нув круг­лень­ким но­сиком, ко­торый счи­тала ду­рац­ким, от­верну­лась к две­ри.

ГЛА­ВА ПЯ­ТАЯ

В пят­ни­цу, что­бы от­везти на вок­зал же­ну и дочь, Ма­ринин ушёл с ра­боты рань­ше.

— Ешь­те, пей­те, ни в чём се­бе не от­ка­зывай­те, — шу­тил он.

— А Вы, Мат­вей Алек­сан­дро­вич, на­обо­рот, пол­ное воз­держа­ние, — вто­рила ему же­на, си­дев­шая ря­дом на пас­са­жир­ском си­дении.

— Да, я зав­сегда!

— Да-да, — не­довер­чи­во ска­зала Ка­тя. — Ты сра­зу до­мой или ещё на ра­боту по­едешь?

— Нет, я уже всё. В де­рев­ню смо­та­юсь.

Про­цен­тов во­семь­де­сят сво­его тру­дово­го ста­жа Ма­рини­на Ека­тери­на Дмит­ри­ев­на за­рабо­тала в ад­ми­нис­тра­ции го­рода, в от­де­ле по уп­равле­нию му­ници­паль­ной собс­твен­ностью. Ес­тес­твен­но, чи­нов­ничья служ­ба на­ложи­ла от­пе­чаток на ма­неру по­веде­ния, стиль одеж­ды, при­чёс­ку. Семь лет на­зад её по­выси­ли до за­мес­ти­теля на­чаль­ни­ка, и в этом, они бы­ли схо­жи с Ри­той. Но в от­ли­чие от лю­бов­ни­цы му­жа, она бы­ла смуг­лой брю­нет­кой, и со сто­роны мог­ло по­казать­ся, что они с Ма­рини­ным брат и сес­тра.

Ка­тя бы­ла стар­ше Ри­ты, как и Ма­ринин, поч­ти на де­сять лет, но очень не­дур­но выг­ля­дела. Ко­неч­но, се­точ­ка мор­щин под гла­зами и чуть опу­щен­ные гу­бы на­мека­ли о воз­расте, но об­щей кар­ти­ны не пор­ти­ли. У неё бы­ли ка­рие гла­за с пря­мыми, как лез­вия нож­ниц, рес­ни­цами, ров­ный нос и сред­ние, с чёт­ки­ми очер­та­ни­ями, гу­бы, ко­торые в мо­мен­ты не­доволь­ства, она «сми­нала» в ко­мок.

— По­чему тог­да не пе­ре­одел­ся? Сей­час из­ма­жешь­ся весь.

— С че­го бы я из­ма­зал­ся? При­еду и пе­ре­оде­нусь.

— На­до бы­ло до­ма пе­ре­одеть­ся, — не уни­малась Ка­тя.

— Ес­ли ты не в кур­се, то я не ус­пел! — Ма­ринин на­чинал зве­реть.

— Мы бы по­дож­да­ли, ни­чего страш­но­го, — она ска­зала это мак­си­маль­но мяг­ко, но да­вая по­нять, что всё рав­но пра­ва, и по­мол­чав с пол­ми­нуты, про­дол­жи­ла при­тор­ным го­лосом. — Мат­вей, его на­до про­давать. Дом — это жи­вой ор­га­низм. Он прос­то раз­ва­лит­ся, по­тому что, в нём ник­то не жи­вёт.

— Я в нём бу­ду жить. Вот, вый­ду на пен­сию, мне не­дол­го ос­та­лось, и до от­пуска, кста­ти, то­же, и боль­ше вы ме­ня здесь не уви­дите. Ещё ко мне поп­ро­ситесь! — Ма­ринин пе­рег­ля­нул­ся с до­черью, в зер­ка­ло зад­не­го ви­да.

— На ме­ня не смот­ри. Я ещё по­ка в трез­вом уме и свет­лой па­мяти, — от­шу­тилась де­вуш­ка, та­кая же ка­рег­ла­зая и смуг­лая, как мать, и ут­кну­лась в план­шет.

— Но кар­тошку ко­пать по­едешь.

— А ты её по­лол? — по­ин­те­ресо­валась же­на.

— Нет, ты по­лола!

— Я прос­то спра­шиваю, что ты кри­чишь? — Ка­тя дос­та­ла из су­моч­ки те­лефон, буд­то он ей сроч­но по­надо­бил­ся, и пог­ру­зилась в не­го.

— Ай! Всё вре­мени у вас нет. У ме­ня по­чему-то есть, а у вас не-е-т, — про­тянул пос­леднее сло­во Ма­ринин, по­дал­ся впе­рёд, при­жима­ясь к ру­лю и по-гу­сино­му вы­тяги­вая шею, ти­хо, сам се­бе, со­об­щил, — сбе­жала, всё-та­ки.

На обо­чине, чуть впе­реди, сто­яла де­вуш­ка в фут­болке, шор­тах и бей­сбол­ке, ря­дом ча­дила ди­зелем, по­видав­шая и «уби­тая» ино­мароч­ка. Де­вуш­ка раз­го­вари­вала с кем-то из ав­то, де­лови­то сло­жив ру­ки на гру­ди, при этом по­качи­ва­ясь и пру­жиня на ле­вой но­ге, прог­ну­той в ко­лене.

Ма­ринин про­ехал впе­ред, за­тор­мо­зил и быс­тро вы­шел, гром­ко хлоп­нув двер­цей.

В ди­зель­ном чу­дови­ще бы­ло двое пар­ней, ко­торые уви­дев приб­ли­жа­юще­гося мен­та, к то­му же зна­комо­го, вмиг свин­ти­ли, чуть не за­цепив при­ят­ный во всех от­но­шени­ях се­дан, при­пар­ко­ван­ный впе­реди.

Де­вуш­ка, не сра­зу со­об­ра­зив­шая, что про­ис­хо­дит (она ре­шила, что «этот» то­же хо­чет её под­везти), а уви­дев Мат­вея Алек­сан­дро­вича, еле слыш­но ах­ну­ла и по­пяти­лась, по­том раз­верну­лась и по­бежа­ла.

— На­дя, стой! Стой, ска­зал! — тре­бова­тель­но прок­ри­чал он, и вро­де бы хо­тел по­бежать, но не по­бежал, а не­доволь­но сде­лал ру­ки в бо­ки, ещё раз крик­нул, и, обер­нувшись на ма­шину, сно­ва пос­мотрел на уда­ля­ющу­юся На­дю.

— Ну, ко­за! — ог­ля­дыва­ясь, по­шёл об­ратно.

— Ма­ринин! — по­дала го­лос Ка­тя, сту­пив од­ной но­гой на обо­чину. — У нас по­езд, во­об­ще-то! — и как ту­рис­ти­чес­кий стуль­чик сло­жилась об­ратно в ма­шину.

— На пен­сию он соб­рался, не на­бегал­ся ещё! — вор­ча­ла она, сле­дя в бо­ковое зер­ка­ло за иду­щим му­жем.

Ма­ринин ещё раз пос­мотрел на дви­жущу­юся точ­ку, ко­торой бы­ла На­дя, и сел в ма­шину. Он ды­шал че­рез нос, гром­ко и глу­боко, зло, сжав гу­бы, бо­ясь, ска­зать не­нуж­ное, гру­бое и рез­кое (че­го сов­сем не хо­телось), прис­тегнул­ся, и ма­шина рыв­ком рва­нула с мес­та.

Дож­давшись, ког­да по­езд стал ус­ко­рять­ся, Ма­ринин сен­ти­мен­таль­но мах­нул «ды­мящей­ся» ру­кой, и ок­ры­лён­ный пред­сто­ящей двух­днев­ной сво­бодой, пом­чался в свою лю­бимую де­рев­ню.

Он силь­но уди­вил­ся, сно­ва уви­дев На­дю. И уди­вил­ся не толь­ко её глу­пой нас­той­чи­вос­ти, но и то­му, как быс­тро про неё за­был.

Сно­ва съ­ехал на обо­чину и быс­тро пе­ребе­жал до­рогу. На­дя сно­ва его не за­мети­ла, по­тому что ве­ла неп­ри­нуж­дённую при­дорож­ную бе­седу с кем-то в при­тор­мо­зив­шей ма­шине.

Ма­ринин, поч­ти ух­мыль­нув­шись бри­того­лово­му во­дите­лю, пред­ста­вил­ся. Лы­сый му­жик, оши­боч­но при­няв­ший его за га­иш­ни­ка, по­лез в наг­рудный кар­ман за до­кумен­та­ми, но ког­да Ма­ринин пред­ста­вил На­дю, с ука­зани­ем воз­раста, и на­роч­но уве­личив ве­ро­ят­ный срок на­каза­ния за сек­су­аль­ные дей­ствия в от­но­шении ли­ца, не дос­тигше­го со­вер­шенно­лет­не­го воз­раста, зыр­ка­нул на не­рав­но­мер­но пок­раснев­шее ли­чико, и под­няв стек­ло, у­ехал.

Взяв под ру­ку, Мат­вей Алек­сан­дро­вич пе­ревёл На­дю че­рез до­рогу.

— Са­дись, — он от­крыл двер­цу ма­шины.

— Я не по­еду.

— Са­дись.

— Я не по­еду! — упорс­тво­вала На­дя, ду­мая, что Мат­вей Алек­сан­дро­вич от­ве­зёт её в ре­аби­лита­ци­он­ный центр.

— Как хо­чешь, — и, хлоп­нув двер­цей, он от­крыл свою.

— Лад­но, — не­доволь­но сог­ла­силась На­дя и быс­тро се­ла в ма­шину.

ГЛА­ВА ШЕС­ТАЯ

Еха­ли мол­ча.

Мат­вей Алек­сан­дро­вич вклю­чил, по оп­ре­деле­нию На­ди, ка­кую-то стран­ную му­зыку, и смот­рел толь­ко на до­рогу, слов­но ехал один, а На­де бы­ло всё рав­но, ку­да и за­чем они нап­равля­ют­ся, глав­ное, вмес­те. Она кру­тила го­ловой от од­но­го ок­на к дру­гому, и всколь­зь, как-то слу­чай­но, пог­ля­дыва­ла на са­мого обо­жа­емо­го из обо­жа­емых. Она сня­ла бей­сбол­ку, и не­замет­но по­ложив на ко­лени его фу­раж­ку, сов­сем не­дав­но бро­шен­ную Ка­тей на зад­нее си­дение, с лю­бовью её рас­смат­ри­вала, кру­тила, пог­ла­жива­ла, и очень хо­тела при­мерить, но бо­ялась, что Мат­вей Алек­сан­дро­вич бу­дет ру­гать­ся.

На раз­вилке ма­шина не по­еха­ла пря­мо, в сто­рону кра­евой сто­лицы и со­ци­аль­но-ре­аби­лита­ци­он­но­го цен­тра, а свер­ну­ла впра­во. На­дя неп­ро­из­воль­но обер­ну­лась и пос­мотре­ла на ос­тавший­ся по­зади заб­ро­шен­ный пункт ДПС, а че­рез ми­нуту про­мель­кнул до­рож­ный знак «Бе­лое по­речье».

— А ку­да мы едем?

Ма­ринин мол­чал и не то что бы улы­бал­ся, но за­мет­но ра­довал­ся, слег­ка со­щурив гла­за.

— Оч­ки что ли на­деть? — по­думал он.

— А по­чему бе­лое?

— А ты как ду­ма­ешь? — оч­нувшись, спро­сил Мат­вей Алек­сан­дро­вич, и опус­тил «ко­зырёк».

— Мо­жет, сне­га мно­го….

Мат­вей Алек­сан­дро­вич кач­нул го­ловой и по­иг­рал бро­вями.

— По­думай.

На­дя про­си­яла улыб­кой, по­тому что Мат­вей Алек­сан­дро­вич её «прос­тил». За­дума­лась, об­во­дя гла­зами са­лон ма­шины.

— Мо­жет, бе­лых мно­го…? — не­уве­рен­но пред­по­ложи­ла она и по­тёр­ла паль­цы, силь­но их сжи­мая.

— Это, ка­ких же это бе­лых? — за­ин­те­ресо­вано, хо­тя не без иро­нии, по­ин­те­ресо­вал­ся Мат­вей Алек­сан­дро­вич.

— Ко­торые с крас­ны­ми во­ева­ли.

В зер­ка­ле зад­не­го ви­да от­ра­зились удив­лённые ка­рие гла­за.

— Кра­сивая вер­сия! А «по­речье» по­чему?

— Не знаю. Сло­во ка­кое-то стран­ное. Ста­рое, на­вер­но.

— Сда­ёшь­ся, ко­ман­да зна­токов?

На­дя кив­ну­ла.

— Ту­ман. Прос­то ту­ман. Над ре­кой ут­ром гус­той ту­ман, поч­ти всег­да.

На­дя вни­матель­но слу­шала Мат­вея Алек­сан­дро­вича, та­кого ум­но­го, кра­сиво­го и во­об­ще са­мого луч­ше­го, со­вер­шенно не ис­пы­тывая сты­да за свою не­лепую до­гад­ку. Она упёр­лась под­бо­род­ком в бо­кови­ну его си­дения, и го­лова рас­ка­чива­лась от быс­трой ез­ды и нем­но­го кру­жилась от со­вер­шенно не­обык­но­вен­но­го оде­коло­на.

— А за­чем?

— За­чем, что? Ту­ман?

— Едем за­чем?

— За ту­маном, за ту­маном и за за­пахом тай­ги! — до­воль­но про­пел Мат­вей Алек­сан­дро­вич.

— А я знаю эту пес­ню! Ты­щу раз слы­шала. Нуд­ная.

— Ты пря­мо-та­ки, как я пог­ля­жу, во­об­ще, всё зна­ешь.

— А Вы ду­ма­ете, что я де­бил­ка?

— Да, нет, ко­неч­но, — не­лов­ко оп­равды­вал­ся Ма­ринин. — На­обо­рот, я хо­тел те­бя пох­ва­лить, что ты — мо­лодец, мно­го зна­ешь.

На­дя по­нима­юще и чуть оби­жен­но шмыг­ну­ла но­сом и от­ки­нулась на­зад. С удо­воль­стви­ем па­ру раз выг­ну­ла спи­ну, сво­дя ло­пат­ки вмес­те, и рас­сла­бив их, зак­ры­ла гла­за. Че­рез ми­нуту она пос­мотре­ла в ло­бовое стек­ло, по­чувс­тво­вав, что ма­шина поч­ти пол­зёт, а не едет.

По до­роге, с од­но­го бро­шен­но­го по­ля на дру­гое, не спе­ша ко­пыти­ло не­боль­шое ста­до. Ко­ровы на хо­ду вдум­чи­во пе­режё­выва­ли тра­ву, энер­гично дви­гая ниж­ни­ми че­люс­тя­ми, и об­ма­хива­ли се­бя гряз­ны­ми хвос­та­ми, гус­то уве­шан­ны­ми мел­ки­ми зе­лёны­ми ко­люч­ка­ми, всем сво­им ви­дом по­казы­вая, что спе­шить им не­куда.

— Ко­ровы, — за­воро­жено про­гово­рила На­дя, слов­но уви­дела мод­ный бойз-бэнд в пол­ном сос­та­ве.

— Ко­ровы…. Приг­нись, на вся­кий па­кос­тный.

На­дя бес­пре­кос­ловно лег­ка на си­дение и за­тих­ла. Она слы­шала, как сра­ботал руч­ник и щёл­кнул ре­мень бе­зопас­ности.

— Я сей­час.

На­дя ос­то­рож­но под­ня­ла го­лову и в про­межу­ток меж­ду си­дени­ем и под­го­лов­ни­ком уви­дела Мат­вея Алек­сан­дро­вича и ка­кого-то ста­рика. По­том лег­ла на жи­вот и на­дела фу­раж­ку.

Ста­рик, с ко­торым раз­го­вари­вал Мат­вей Алек­сан­дро­вич, был в кеп­ке, тём­ных за­тас­канных шта­нах, рас­стёг­ну­той ру­баш­ке и рас­тя­нутой по­лоса­той фут­болке, на но­гах бол­та­лись ре­зино­вые са­поги до ко­лена. Выб­рит. В ле­вой, жи­лис­той и ше­рохо­ватой да­же на вид, ру­ке, бы­ла плас­ти­ковая бу­тыл­ка с во­дой на до­ныш­ке, в дру­гой — длин­ный прут.

Они по­жали ру­ки, и ста­рик, за­жав прут под­мышкой, сме­ясь, на удив­ле­ние креп­ко-зу­бой улыб­кой, за­курил.

— Я так-то ж прис­матри­ваю, вро­де ти­хо. Сам зна­ешь, у нас, сла­ва Бо­гу, смра­ду нет.

— Спа­сибо. А это кто? — Ма­ринин за­тянул­ся и кив­нул в сто­рону вы­соко­го и тол­сто­вато­го, ко­рот­ко стри­жен­но­го мо­лодо­го че­лове­ка, ко­торый стран­но и неп­ри­ят­но пос­мотрел на не­го, и по­шёл за ко­рова­ми.

— Пле­мян­ник мой, вну­чатый. Ар­тёмка. Он нем­но­го не то­го, ну, сам ви­дишь. Вот, на ле­то его к нам сбаг­ри­ли. Вро­де, по­мощ­ник мой.

— Я пом­ню его. Дядь Ан­дрей, по­ра уже Вам сме­ну го­товить, сколь­ко мож­но са­мому-то?

— При­ходит­ся, ёл­ки зе­лёные, — ста­рик пус­тил гус­той клуб ды­ма и за­каш­лялся, чуть нак­ло­нив­шись. — Пас­тух пас­ку­да! — он горь­ко вздох­нул и час­то за­мор­гал гла­зами, — ко­рову мне за­губил.

— Как?! — ис­крен­не ужас­нулся Ма­ринин.

— Да, хрен его зна­ет! И ведь за­рекал­ся боль­ше не брать этих ох­ла­монов! Ай! — дед мах­нул ру­кой. — Она стель­ная бы­ла, по­думай…. За­пута­лась в ве­рёв­ке и уду­шилась.

— Кто та­кой?

— Не наш, приш­лый, дел нат­во­рил и стри­канул, су­чонок. Не­делю все­го по­был, а столь­ко на­воро­тил! И кнут ста­щил, и кур­тку. Ай, ну, его! Ко­рову жал­ко, та­кая кра­сави­ца бы­ла!

Ма­ринин со­чувс­твен­но по­качал го­ловой, ос­мотрел­ся вок­руг. Пос­ледняя ко­рова бы­ла уже в мет­рах пят­надца­ти от до­роги.

— А я жду, ста­да всё нет, ёл­ки зе­лёные, что та­кое? По­шёл, а его и нет, ко­ровы — са­ми по се­бе, а Вер­ба на­ша ле­жит…. Шмаль­дец, твою меть….

— Да, жаль, ко­неч­но. Жаль. Мо­жет, поп­ро­бовать по­ис­кать?

Дед мах­нул ру­кой.

— Вам вид­ней. Ну, я по­еду. Не бо­лей­те! — и, за­пулив оку­рок в тра­ву, Ма­ринин по­шёл к ма­шине.

— Да­вай! Ты по­чаще за­ез­жай! — ста­рик пот­ряс ку­лаком и по­шёл, как вдруг обер­нулся, — эй, Мат­вей­ка, а мя­со-то те­бе не на­до?

Ма­ринин за­мял­ся и мед­ленно по­пятил­ся.

— Да, мож­но, на­вер­ное. Я зай­ду!

— Доб­ро!

До­воль­ный ста­рик не то­ропясь по­шёл за сво­ими бу­рён­ка­ми, ещё из­да­лека им что-то прок­ри­чав.

ГЛА­ВА СЕДЬ­МАЯ

Уз­кая до­рога, от­вет­вля­юща­яся от ос­новной, та­кой же су­хой и пыль­ной, вы­вела се­дан, вир­ту­оз­но, поч­ти про­фес­си­ональ­но, пре­одо­лева­ющий нег­лу­бокие ям­ки, к вы­соко­му проф­настиль­но­му за­бору, из-за ко­торо­го вид­не­лась «ма­куш­ка» кры­ши. В цен­тре об­ра­зовав­шей­ся до­рож­ной раз­вилки рос­ли пре­иму­щес­твен­но бе­рёзы, уз­ким и длин­ным лес­ком от­де­ля­ющие этот учас­ток от ос­таль­ных, на­ходя­щих­ся да­леко­вато и чуть ску­чено. Этот же дом сто­ял в на­чале де­рев­ни и, од­новре­мен­но, особ­ня­ком.

От­крыв клю­чом ка­лит­ку, Ма­ринин во­шёл во двор, рас­пахнул во­рота, заг­нал ма­шину, и толь­ко зак­рыв во­рота, по­нял, что сде­лал это ав­то­мати­чес­ки, а не из мер пре­дос­то­рож­ности, ко­торые, при­нимая во вни­мание На­дю, бы­ли не­лиш­ни­ми. И мес­тные, и дач­ни­ки, осо­бен­но, дач­ни­ки, не об­ра­щая вни­мания на по­гоны, час­тень­ко при­нима­ли его за учас­тко­вого, и спе­шили по­делить­ся сво­ими, на са­мом де­ле, толь­ко для них цен­ны­ми, наб­лю­дени­ями. И, как пра­вило, та­кие не­рав­но­душ­ные и бди­тель­ные лю­ди, мог­ли наб­деть что-ни­будь лиш­нее.

Он пос­то­ял с ми­нуту, не­доволь­но упе­рев ру­ки в бо­ки, раз­мышляя, пра­виль­но ли сде­лал, и, в кон­це кон­цов, раз­ре­шил На­де вый­ти из ма­шины.

— Вы здесь жи­вёте? — по­ин­те­ресо­валась поч­ти вра­ща­юща­яся го­лова с ле­та­ющей ко­сой.

— Жил.

От во­рот до до­ма вёл длин­ный по­мост, вы­ложен­ный в два ря­да по­лумет­ро­выми по­тем­невши­ми от вре­мени дос­ка­ми. По обе сто­роны от не­го сре­ди тра­вы, не­дав­но ско­шен­ной, и пус­тившей­ся до­гонять преж­нюю вы­соту, кус­ти­лась смо­роди­на, усы­пан­ная чер­не­ющи­ми яго­дами, аб­ри­кос и мо­лодая, но очень вы­сокая, гру­ша. Спра­ва у за­бора пе­ред га­ражом ос­ты­вала ма­шина Ма­рини­на, сле­ва — дав­но пус­то­вав­шая со­бачья буд­ка.

Поч­ти у крыль­ца в шах­матном по­ряд­ке рос­ло пять бе­рёз. Меж­ду дву­мя бы­ла ско­лоче­на го­лубая ска­мей­ка.

Со сто­роны мог­ло по­казать­ся, что На­дя по­пала в Дис­ней-ленд, а не де­ревен­ский двор, нас­толь­ко ув­ле­чён­но она всё рас­смат­ри­вала. Но­ги шли впе­рёд, го­лова бы­ла по­вёр­ну­та в од­ну сто­рону, гла­за пы­тались гля­деть в про­тиво­полож­ную. И не за­метив ка­кую-то не­ров­ность, На­дя под­верну­ла но­гу и ут­кну­лась в спи­ну Мат­вея Алек­сан­дро­вича.

— Ос­то­рож­ней, — обер­нувшись, за­бот­ли­во ска­зал он.

— Ага….

Это был боль­шой, поч­ти квад­ратный, де­ревян­ный дом с боль­ши­ми ок­на­ми в бе­лых ра­мах и с го­лубы­ми на­лич­ни­ками. В уг­лу меж­ду ве­ран­дой, плав­но пе­рехо­дящей в боль­шую прис­трой­ку, сто­яла боч­ка до се­реди­ны на­пол­ненная мут­ной во­дой и дет­ская эма­лиро­ван­ная ван­ночка, то­же с во­дой, в ко­торой пла­вали ба­боч­ки, жу­ки и бе­рёзо­вые листья. В по­мос­те «про­рос­ла» ко­лон­ка с длин­ной руч­кой. Ря­дом сто­ял зак­ры­тый алю­мини­евый, нем­но­го мя­тый, мо­лоч­ный би­дон, ве­ро­ят­но, ро­вес­ник хо­зя­ина.

От­ку­да-то из-за прис­трой­ки вы­шел пят­нистый се­ро-ко­рич­не­вый кот, нес­пешно по­тянул­ся и сла­бо мя­ук­нул.

— Ой, ко­тик! — На­дя нак­ло­нилась и пог­ла­дила его по го­лове. Кот бла­годар­но те­ранул­ся о но­ги.

— Иди, мы­шей ло­ви, ба­годул! — на­рочи­то су­рово про­гово­рил Мат­вей Алек­сан­дро­вич.

Кот ус­тре­мил на не­го сон­ные олив­ко­вые гла­за.

Ма­ринин звяк­нул связ­кой клю­чей и от­крыл ши­рокую зе­лёную дверь, слег­ка под­дев ей сни­зу.

— А как его зо­вут?

— Сов­сем пе­реко­силась, — слов­но из­ви­ня­ясь, од­новре­мен­но и пе­ред до­мом и На­дей, за за­пущен­ность и хо­зяй­ский не­дос­мотр, кон­ста­тиро­вал Мат­вей Алек­сан­дро­вич. — Лас­тик.

— Лас­тик?! Как ре­зин­ку? — ус­лы­шал он за спи­ной, ког­да уже был на ве­ран­де.

— На­вер­ное. Дочь наз­ва­ла. Сна­чала то­же, ко­тик-ко­тик, а по­том ба­буш­ке сос­ла­ла.

— Ба­буш­ке…? А где… она?

— Умер­ла. Здесь жи­ла моя ма­ма, ну, и я, ког­да-то, — ти­хо и спо­кой­но от­ве­тил он.

На­дя ос­та­нови­лась, ед­ва пе­рес­ту­пив по­рог, слов­но кач­ну­лась на­зад. Ей ста­ло, бе­зум­но жаль Мат­вея Алек­сан­дро­вича. Ко­неч­но, он взрос­лый че­ловек, но ведь без ма­мы всег­да тя­жело. И она по­дума­ла о сво­ей ма­тери, о том, что и она ум­рёт, и как са­ма На­дя иног­да же­лала это­го. Но ес­ли ма­му, пь­яную и злую, из­верга­ющую жут­кий гряз­ный мат, на­чинал бить со­житель, она от­ча­ян­но бро­салась на за­щиту. Боль­но по­луча­ла, от­ле­тала, уда­рялась, и сно­ва бро­салась, не бо­ясь и не раз­ду­мывая.

— Толь­ко бы я рань­ше, чем Мат­вей Алек­сан­дро­вич! А луч­ше вмес­те. Сра­зу! — ре­шила она, и во­об­ра­жение мгно­вен­но на­рисо­вало кар­ти­ну сов­мес­тных по­хорон.

— Про­ходи, ко­ли приш­ла!

На­дя, взяв ко­та на ру­ки, пош­ла на го­лос.

Прос­торная бе­леная ком­на­та с ку­хон­ным гар­ни­туром вдоль сте­ны. У ок­на, в ко­торое бы­ли вид­ны бе­рёзы и ска­мей­ка, сто­ял не­боль­шой стол, два со­вет­ских сту­ла, а на печ­ке в уг­лу — цин­ко­вое вед­ро с во­дой. Мат­вей Алек­сан­дро­вич вклю­чил в ро­зет­ку ста­рень­кий маг­ни­тофон, сто­ящий на хо­лодиль­ни­ке, и че­рез мгно­вение в до­ме «по­яви­лось» ра­дио. От­крыл хо­лодиль­ник, и, щёл­кнув паль­ца­ми, зак­рыл.

— Я сей­час.

На­дя от­пусти­ла ко­та, ко­торый гус­тым тес­том стёк на пол, и под­бе­жала к ок­ну. Мат­вей Алек­сан­дро­вич по де­ревян­ной до­рож­ке шёл к ма­шине. Че­рез па­ру ми­нут он воз­вра­тил­ся с пу­затым па­кетом, на бо­ку ко­торо­го кра­совал­ся сплю­щен­ный ло­готип су­пер­марке­та.

Ко­фе, чай, са­хар, ка­кие-то кон­фе­ты, бул­ка хле­ба, две пач­ки ко­шачь­его кор­ма, две бу­тыл­ки пи­ва, кол­ба­са, ку­сок сы­ра, се­лёд­ка, сай­ра, ту­шён­ка и две пач­ки пель­ме­ней — всё это ока­залось на сто­ле.

— Есть, хо­чешь?

— Хо­чу, — приз­на­лась На­дя.

— Сей­час по­едим.

Мат­вей Алек­сан­дро­вич бро­сил смя­тый па­кет в ко­роб­ку меж­ду ок­ном и хо­лодиль­ни­ком, в ко­торой бы­ло де­сят­ка два та­ких же по­ли­эти­лено­вых ком­ков.

На­дя ис­пы­тыва­ла уди­витель­ное чувс­тво — чувс­тво не­ожи­дан­но­го и все­пог­ло­ща­юще­го счастья. Ещё час на­зад, она ло­вила ма­шину на трас­се, со­бира­ясь до­ехать до вок­за­ла, а от­ту­да как-ни­будь ку­да-ни­будь, а те­перь она си­дела на кух­не у Мат­вея Алек­сан­дро­вича, и он был близ­ко, так близ­ко, что она да­же слу­чай­но кос­ну­лась его ру­ки, ког­да по­тяну­лась за хле­бом. Учи­тывая, что она «вле­тела» в не­го на ули­це, ког­да спот­кну­лась, это бы­ло прос­то су­пер!

— Ба­тареи?! У Вас ба­тареи? — На­дя удив­лённо кос­ну­лась од­ной из двух бе­лых труб, иду­щих вдоль сте­ны ни­же по­докон­ни­ка.

— Ба­тареи.

— А по­чему? У Вас же печ­ка?

— По­чему…. По­чему же, по­чему…. Бе­лых мно­го, — не удер­жался Ма­ринин.

— Зе­лёных! — не зло ог­рызну­лась На­дя, и ещё раз ос­мотре­ла кух­ню.

Мат­вей Алек­сан­дро­вич за­дум­чи­во кру­тил паль­ца­ми зу­бочис­тку за­жав её зу­бами. На­дя нес­коль­ко раз пос­мотре­ла на не­го и не­реши­тель­но про­мур­лы­кала.

— А мож­но я по­хожу…? Дом пос­мотреть….

— Да, ко­неч­но, — оч­нувший­ся хо­зя­ин с ра­душ­ной го­тов­ностью встал.

Из длин­но­го бе­лено­го, че­рес­чур за­синен­ной из­вес­ткой, ко­ридо­ра с при­мыка­ющей ве­ран­дой, мож­но бы­ло по­пасть в че­тыре ком­на­ты и кух­ню.

Они заг­ля­нули в пер­вую, та­кую же по раз­ме­рам как кух­ня, ком­на­ту, с двус­паль­ной кро­ватью, зап­равлен­ной оде­ялом с боль­шим крас­ным цвет­ком и бе­жевым тю­лем на ок­не. У две­ри сто­яло крес­ло, над ко­торым ви­сел, уже как три го­да не ак­ту­аль­ный пра­вос­лавный ка­лен­дарь. В уг­лу у ок­на креп­ко уко­ренил­ся гро­моз­дкий те­леви­зор.

В зал они не вхо­дили — всё бы­ло хо­рошо вид­но че­рез стек­лянные встав­ки на две­рях. Вдоль сте­ны сто­ял ста­рый сер­вант на­битый сер­ви­зами и на­бора­ми рю­мок и фу­жеров. На по­лоч­ке пы­лились ка­кие-то фи­гур­ки, чёр­но-бе­лые и цвет­ные фо­тог­ра­фии в де­шёвых рам­ках. Всё обыч­но: па­лас, што­ры, те­леви­зор, ди­ван и два крес­ла.

— Ещё од­на ком­на­та, про­ход­ная, там ещё од­на, ни­чего ин­те­рес­но­го, и эта, — Мат­вей Алек­сан­дро­вич «по­доз­ри­тель­но» улыб­нулся угол­ка­ми губ, и ос­та­новил­ся, слов­но за­цепив­шись пле­чом за двер­ной ко­сяк.

Гло­баль­ная ра­дость про­си­яла на На­дином ли­це, и она, до­гадав­ша­яся, что это ком­на­та не­ког­да при­над­ле­жала ему, не спра­шивая раз­ре­шения, прос­коль­зну­ла внутрь, на­роч­но, его кос­нувшись.

— Кру­тяк!

На­дя с ин­те­ресом и вос­хи­щени­ем ос­мотре­ла поч­ти та­кую же ком­на­ту, как и пре­дыду­щие, и за­вали­лась спи­ной на кро­вать с пан­цирной сет­кой и лег­ко от­пру­жинив, зас­ме­ялась.

— На та­кой кро­вати пры­гать клас­сно, а спать пло­хо, она про­вали­ва­ет­ся, — На­дя про­вела ру­кой про­тив син­те­тичес­ко­го вор­са си­не-би­рюзо­вого оде­яла с па­рой рез­вя­щих­ся дель­фи­нов.

Быв­ший вла­делец ком­на­ты по­жал пле­чами.

— Пой­дём, ещё что-то по­кажу, — Мат­вей Алек­сан­дро­вич кив­нул в сто­рону вы­хода. На­дя рез­во под­прыг­ну­ла и по­бежа­ла сле­дом.

Они выш­ли во двор, за­вер­ну­ли за угол до­ма и ока­зались нап­ро­тив окон об­щей ком­на­ты.

— Ого! — неп­ро­из­воль­но вы­пали­ла На­дя, уви­дев ог­ромный сад с де­сят­ка­ми кус­тов и де­ревь­ев.

— Пят­надцать со­ток, — без­ра­дос­тно, и да­же как-то за­муче­но, ска­зал Мат­вей Алек­сан­дро­вич. — План­та­ция. На­бат­ра­чились мы тут, дай Бо­же.

Он сор­вал нес­коль­ко круп­ных ви­шен, и быс­тро объ­ев с них мя­коть, от­вернув­шись, вып­лю­нул кос­точки. На­дя жад­но рва­ла и уп­ле­тала яго­ды с по­ража­ющей ско­ростью, воз­можно, да­же, с кос­точка­ми.

— Хо­чешь, по­соби­рай. Возь­ми в до­ме что-ни­будь, там все­го пол­но. Я сей­час отой­ду, ми­нут на двад­цать, а по­том по­едем.

То, что по­чувс­тво­вала в тот мо­мент На­дя, бы­ло срод­ни пре­датель­ству, как всег­да под­ло­му и ар­хи не­ожи­дан­но­му. Она так и зас­ты­ла с горстью виш­ни у по­лу­от­кры­того рта.

— Об­ратно…? — про­валив­шимся го­лосом вы­дави­ла она.

— Ко­неч­но. До­мой или в центр?

На­дя мол­ча­ла, слов­но без её ре­ша­юще­го сло­ва, они бы ни­куда не по­еха­ли.

— Ду­май, по­ка. И не взду­май уд­рать, — ска­зал Мат­вей Алек­сан­дро­вич и по­шёл к ка­лит­ке.

На­дя обер­ну­лась. Из-за де­ревь­ев его не бы­ло вид­но, но она слы­шала, как заз­во­нил те­лефон, и нем­но­го по­годя звяк­ну­ла ка­лит­ка. Шмыг­нув но­сом, она слег­ка от­верну­лась от де­рев­ца, сно­ва шмыг­ну­ла, и, по­чувс­тво­вав ко­лющее ще­кота­ние в но­су, чуть смор­щи­ла ли­цо и по­тёр­ла гла­за, опе­режая толь­ко под­сту­па­ющие и от­ча­ян­но сдер­жи­ва­емые слё­зы. На­дя рва­ла виш­ню и пы­талась есть, но она уже бы­ла без­вкус­ной, да­же про­тив­ной, и, бро­сив яго­ды на зем­лю, зак­ры­ла чуть лип­ки­ми ла­доня­ми ли­цо, и гром­ко за­рыда­ла.

ГЛА­ВА ВОСЬ­МАЯ

Дом дядь Ан­дрея ма­ло ас­со­ци­иро­вал­ся с че­лове­ком, всю жизнь раз­во­див­шим ко­ров и сви­ней. Ма­ринин пом­нил, как в детс­тве ро­дите­ли го­вори­ли, что ес­ли Ан­дрю­ха Мас­лов, опять дом кра­сит, зна­чит, Па­на его «опять из до­му го­нит». Стра­дал он не за так, а за чрез­мерную тя­гу к про­тиво­полож­но­му по­лу. И пос­ле оче­ред­но­го ак­та суп­ру­жес­кой не­вер­ности, о ко­тором тут же ста­нови­лось из­вес­тно же­не, про­винив­ший­ся и бе­сом по­путан­ный бла­говер­ный, при­нимал­ся ре­мон­ти­ровать и кра­сить дом, уве­ряя суп­ру­гу, что это уж точ­но в пос­ледний раз. В ито­ге, по­наго­родил пол­ный двор не­лепых прис­тро­ек и да­же пе­реде­лал чер­дак в ман­сарду, но вход, что­бы не «ды­рявить» по­толок, сде­лал с ули­цы, ко­торым поль­зо­вались толь­ко ле­том — с теп­лом на ман­сарде бы­ло ту­го.

Пос­ледние лет де­сять Ма­ринин час­тень­ко под­ка­лывал дядь Ан­дрея воп­ро­сом, по­чему тот дом дав­но не кра­сил? Ста­рик чес­тно приз­на­вал­ся, что уже не тот.

Мас­лов­ский дом был пок­ра­шен весь­ма ори­гиналь­но. Си­не-бе­лый фа­сад со­седс­тво­вал с не­ког­да яр­ко-жёл­тым, цып­лячь­им, крыль­цом и лес­тни­цей на эту чёр­то­ву и сот­ни раз прок­ля­тую (тёть Па­ной) ман­сарду.

Ма­ринин и дядь Ан­дрей сто­яли, что на­зыва­ет­ся, под ка­лит­кой, ко­торая как и тя­жёлые де­ревян­ные во­рота, нем­но­го про­сев­шие в се­реди­не, со вре­менем ста­ла «ста­рого» жёл­то­го цве­та.

— Смот­рю, до­рогу прог­рей­де­рова­ли. При­ят­но прой­тись! — до­воль­но ог­ля­дел­ся Ма­ринин и при­топ­нул туф­лёй по от­но­ситель­но ров­ной гли­нис­той до­роге.

— Это вон тот ку­лик, — дядь Ан­дрей ука­зал ру­кой на вы­сокий, как баш­ня, но­вый дом на не­боль­шом бу­гор­ке в мет­рах ста от них. — Им свои ма­шины бить жал­ко, вот и ста­ра­ют­ся.

— Это ж хо­рошо!

— Хо­рошо, но вот ко­ровы, го­ворит, мои, всё пор­тят. За­дол­бался, го­ворит, дерь­мо их с ко­лёс от­мы­вать. Пусть тут, зна­чит, не хо­дят. А я ему го­ворю, так ес­ли ж они ле­тать бу­дут, ху­же бу­дет! — и взяв за ру­ку, сме­юще­гося и уже по­няв­ше­го фи­нал шут­ки Ма­рини­на, слов­но хо­тел при­тор­мо­зить его смех, — при­дёт­ся, ведь и с кры­ши от­мы­вать, по­нима­ешь?

И они вмес­те рас­сме­ялись.

— Ну, про­ходи, мы как раз толь­ко се­ли, — дядь Ан­дрей зак­рыл вы­сокую ка­лит­ку и Ма­ринин ока­зал­ся во дво­ре.

Две мор­да­тые со­баки при­вет­ли­во ме­ли хвос­та­ми по зем­ле.

— Здо­рово, дру­жище! — Ма­ринин пот­ре­бушил за уши и при­жал ру­кой к но­ге взрос­ло­го пыль­но-бе­лого ко­беля, ко­торый ра­дос­тно взвиз­ги­вал, уз­нав быв­ше­го хо­зя­ина. — Сто­рожи хо­рошо, ме­ня не по­зорь.

— Сто­рожит. На днях опять по­лоза за­давил. И та­кой, ты зна­ешь, взрос­лый, — дядь Ан­дрей сло­жил паль­цы и по­казал при­мер­ный ди­аметр змеи.

— Ну, ты зме­елов! — Ма­ринин гор­до пох­ло­пал со­баку по спи­не и бо­кам. — К нам они по­чему-то так и не на­веды­ва­ют­ся. Уди­витель­но, но…, — и он ус­мехнул­ся, вспом­нив, как па­цаном рыс­кал по ого­роду, в по­ис­ках змеи, по­тому что кто-то из дру­зей сно­ва «ще­голял» гад­ким тро­фе­ем, пой­ман­ным во дво­ре.

— Мы его не оби­жа­ем. Да, Граф? — ста­рик под­мигнул со­баке, и сно­ва приг­ла­сил гос­тя, — ну, да­вай, к сто­лу.

— Спа­сибо, я…, — Ма­ринин по­пытал­ся сде­лать шаг, но Граф об­хва­тил его но­гу ла­пами, и он, рас­сме­яв­шись, сно­ва пог­ла­дил по го­лове.

— Пом­нит, шель­мец! — доб­ро­душ­но за­метил дядь Ан­дрей, и вздёр­нул под­бо­род­ком. — Да­вай, в ха­ту.

— Нет, спа­сибо, я толь­ко за мя­сом. Мне ещё об­ратно ехать.

— Ну, ты, брат, да­ёшь! А как же ры­бал­ка, ёл­ки зе­лёные?

— Не тра­вите мне ду­шу! — сме­ясь, взмо­лил­ся Ма­ринин, от­ря­хивая брю­ки пос­ле со­бачь­их объ­ятий. — Сам хо­тел, но… ра­бота.

— Бро­сай ты свою бо­гадель­ню! Глянь, се­дой уже!

Ма­ринин по­вин­но по­тёр лоб и приг­ла­дил во­лосы.

— Я, вот, в твои го­ды…, те­бе сколь­ко?

— Ма­ло ещё.

— А се­дины мно­го! Вот, по­мяни моё сло­во, мо­тор, — он пос­ту­чал ука­затель­ным паль­цем Ма­рини­ну в об­ласть сер­дца, — не вы­дер­жит, так и сва­лишь­ся со сво­им ху­лигань­ём!

Ма­ринин не стал спо­рить и сми­рен­но раз­вёл ру­ками.

— Лад­но, шут с то­бой. Все там бу­дем…. Пой­дём.

И они заш­ли в не­боль­шой тём­но-жёл­тый до­мик, ко­торый, как пом­нил Ма­ринин, яв­лялся лет­ней кух­ней.

ГЛА­ВА ДЕ­ВЯТАЯ

Об­ратная до­рога бы­ла для На­ди быс­трой и тя­жёлой. Она так­же си­дела по­зади Мат­вея Алек­сан­дро­вича, но сло­жив ру­ки на гру­ди, и «сдер­жи­вая» их паль­ца­ми за лок­ти, как буд­то они мог­ли вне­зап­но раз­вя­зать­ся и пой­ти в раз­нос. Из-под ко­зырь­ка бей­сбол­ки она сос­ре­дото­чен­но смот­ре­ла на стре­митель­но сме­ня­ющие друг дру­га де­ревья, по­воро­ты, ав­то­бус­ные ос­та­нов­ки, ко­торые ещё нес­коль­ко ча­сов на­зад, ка­зались ей весь­ма сим­па­тич­ны­ми, и, как буд­то ре­шалась.

Ма­ринин по­нимал, что де­воч­ка что-то се­бе при­дума­ла, по­том расс­тро­илась, и что это про­ходит.

Сно­ва про­сиг­на­лил те­лефон. Ма­ринин пос­мотрел на ча­сы, и ког­да нес­час­тный мо­биль­ный уже поч­ти от­ча­ял­ся доз­во­нить­ся, всё-та­ки при­нял вы­зов.

— Я ведь го­ворил, что по­еду в де­рев­ню. В вос­кре­сенье за­еду. По­ка.

Он не­доволь­но бро­сил те­лефон на пас­са­жир­ское си­дение и рез­ко дал га­зу.

— А Вы…, — го­лос «зап­нулся» от дол­го­го мол­ча­ния, — …Вы ко­го лю­бите — же­ну или лю­бов­ни­цу?

— Что? — пос­ле не­кото­рой па­узы, спро­сил Ма­ринин, сер­ди­то смор­щив лоб.

— Вы ни­кого не лю­бите, — зак­лю­чила На­дя, по-преж­не­му гля­дя в ок­но.

— Те­бе вид­ней, — ус­мехнул­ся Ма­ринин и для уси­ления эф­фекта без­различ­ности при­бавил гром­кость.

— Ос­та­нови­те, я в ту­алет хо­чу! — поч­ти зак­ри­чала На­дя.

— По­тер­пи.

Он от­ве­тил спо­кой­но, не оза­дачи­ва­ясь, ус­лы­шала она или нет. На­дя же смот­ре­ла и ды­шала, как мо­лодой сви­репый бы­чок, ре­шив­ший до­казать свою кру­тость.

Вне­зап­но Ма­ринин по­чувс­тво­вал хо­лодок, по­ве­яв­ший от­ку­да-то со спи­ны. Он ре­шил, что На­дя опус­ти­ла стек­ло, и, по­вер­нув го­лову, уви­дел от­кры­тую двер­цу.

Дал по тор­мо­зам. Ма­шину и его по инер­ции кач­ну­ло впе­рёд. От­стег­нув ре­мень, он бук­валь­но выр­вался на обо­чину.

На­дя, быс­тро встав на ка­рач­ки, вып­ря­милась, нас­коль­ко смог­ла, и ло­ману­лась вниз с бу­гор­ка. Под­вижный грунт за­шумел ка­меш­ка­ми и по­сыпал­ся сле­дом.

Ма­ринин то­же «по­ехал» и чуть бы­ло не упал.

— На­дя! На­дя! Стой!

По­гоня бы­ла не­дол­гой — он схва­тил бег­лянку за ру­ку, ког­да та толь­ко вбе­жала в лес, от­де­лен­ный от до­роги не­боль­шой по­ляной, и с си­лой дёр­нул на се­бя. На­дя вскрик­ну­ла (при па­дении она при­зем­ли­лась как раз на пра­вую ру­ку), но Ма­ринин, ду­мая, что пе­ре­усердство­вал, сра­зу от­пустил, и тут, же бы­ла пред­при­нята по­пыт­ка к бегс­тву. Ма­ринин об­хва­тил её обе­ими ру­ками, как ре­бёнок, ох­ва­чен­ный при­ливом неж­ности и уми­ления, об­ни­ма­ет трёх­ме­сяч­но­го щен­ка, а он всё выс­каль­зы­ва­ет и крях­тит.

— Я не хо­чу! Не хо­чу! Пус­ти­те! Не име­ете пра­ва! Я не хо­чу! — би­лась и вы­рыва­лась На­дя.

— На­дя, ус­по­кой­ся! Да…. На­дя!

Ока­залось, что де­воч­ка очень силь­ная, и Ма­ринин да­же по­дус­тал, по­ка по­дав­лял это «вос­ста­ние». Че­рез ми­нуту-пол­то­ры На­дя вы­дох­лась, мо­мен­таль­но об­мякла и по­вис­ла на его ру­ках.

— Не хо­чу, не хо­чу, — по­лужи­вым го­лосом бор­мо­тала она, и ру­ки дёр­га­лись са­ми, от пе­ренап­ря­жения, а не от же­лания соп­ро­тив­лять­ся.

— Я к Вам хо­чу….

ГЛА­ВА ДЕ­СЯТАЯ

Ма­ринин мед­ленно хо­дит вок­руг ма­шины и ку­рил. Пнул но­гой ко­лесо, убе­дил­ся, что всё в по­ряд­ке, про­верил ос­таль­ные. Прис­ло­нил­ся спи­ной к двер­це, пос­мотрел нап­ра­во, на­лево, вверх. По­каза­лось, что быс­тро стем­не­ло.

Сно­ва обо­шёл ма­шину, въ­ед­ли­во ко­па­ясь в мыс­лях. Пос­мотрел на зад­нее стек­ло — ни­чего не вид­но. И слов­но прос­нувшись, сде­лал две быс­трые ко­рот­кие за­тяж­ки, и, бро­сив оку­рок в тра­ву, ре­шил ехать.

Щёл­кнув вык­лю­чате­лем в не­ког­да сво­ей ком­на­те, он за­шёл в спаль­ню нап­ро­тив, зак­рыв дверь.

По час­то сме­ня­ющим друг дру­га об­рывкам фраз, На­дя по­няла, что Мат­вей Алек­сан­дро­вич вклю­чил те­леви­зор. Она вош­ла в «свою» ком­на­ту, и, не раз­де­ва­ясь, про­вали­лась и в кро­вать, и в сон.

С удо­воль­стви­ем пе­ре­одев­шись в джин­сы и фут­болку, Ма­ринин при­нял­ся от­ча­ян­но ку­рить. Не спа­лось. К ут­ру, он при­кон­чил вто­рую по­лови­ну пач­ки, и, на­конец, зад­ре­мал, но пе­рево­рачи­ва­ясь на бок, оп­ро­кинул пе­пель­ни­цу, сто­яв­шую на гру­ди. Уда­рив­шись о пол, хрус­таль­ная ра­куш­ка брез­гли­во вып­лю­нула на па­лас пе­пел и ог­рызки си­гарет. Ре­шив, что со­берёт всё зав­тра, сно­ва поп­ро­бовал зас­нуть, но за­каш­лялся, как это час­то бы­вало, и по при­выч­ке, заг­лу­шая ка­шель, что­бы не раз­бу­дить же­ну, ут­кнул­ся ли­цом в по­душ­ку. Боль в гор­ле и гру­ди быс­тро прош­ла, но вдруг «го­лос по­дал» тол­ком не ужи­нав­ший же­лудок.

Вы­шел в ко­ридор, заг­ля­нул к На­де. Она спа­ла, ук­рывшись и свер­нувшись так, что ка­залось, буд­то это кар­лик.

— Ру­ку силь­но дёр­нул! — мыс­ленно уп­рекнул се­бя Ма­ринин, ус­лы­шав ти­хие пос­та­ныва­ния.

Убе­див­шись, что На­дя жи­ва, хоть, и не сов­сем здо­рова, осо­бен­но на го­лову, на­кинув вет­ровку, вы­шел на ули­цу, по­тянул­ся, пос­мотрел на свет­ле­ющее не­бо, и ви­сящий на уг­лу до­ма боль­шой, но не яр­кий про­жек­тор, воз­ле ко­торо­го су­ети­лась мош­ка­ра. Зев­нул и сел на ска­мей­ку, съ­ежив­шись от ут­ренней прох­ла­ды. Сно­ва пе­реб­рал со­бытия ве­чера, ко­торые ка­пус­тны­ми листь­ями нас­ла­ива­лись друг на дру­га, об­ра­зуя трух­ля­вый ко­чан, на ко­торый, по ощу­щени­ям, бы­ла по­хожа его го­лова.

— Чёрт дёр­нул ме­ня с то­бой свя­зать­ся! Мог­ла убить­ся, на хрен!

Он пос­мотрел на еле ви­димый си­лу­эт ма­шины, мир­но спя­щей пе­ред га­ражом, ко­торая как буд­то то­же бы­ла ви­нова­та в слу­чив­шемся. Рез­ко встал и нап­ра­вил­ся к че­тырёх­ко­лёс­ной ли­хач­ке, от­крыл ба­гаж­ник и дос­тал па­кет, раз­вернул, по­нюхал со­дер­жи­мое.

— Пой­дёт.

Пос­та­вил трёх­литро­вую бан­ку мо­лока на стол, та­зик с мя­сом — в хо­лодиль­ник, па­кет бро­сил в му­сор­ное вед­ро. Вклю­чил чай­ник, и, дож­давшись ки­пят­ка, сде­лал ко­фе и что-то по­жевать. Хлоп­нув по кар­ма­нам, вспом­нил, что си­гарет нет. Усер­дно по­шарив по шка­фам со скри­пучи­ми и не плот­но зак­ры­ва­ющи­мися двер­ца­ми, на­шёл-та­ки на ок­не пач­ку с дву­мя си­гаре­тами.

ГЛА­ВА ОДИН­НАДЦА­ТАЯ

Прос­нувшись, толь­ко при­от­крыв гла­за, На­дя по­няла, где на­ходит­ся. Слиш­ком цен­но и вол­ни­тель­но бы­ло про­изо­шед­шее вче­ра, что­бы за­быть. И она пер­вым де­лом нап­ра­вилась к Мат­вею Алек­сан­дро­вичу. Его не бы­ло.

Во дво­ре сто­ял ту­ман. Приш­лось, иди к га­ражу, что­бы убе­дить­ся на мес­те ли ма­шина. Убе­див­шись, об­легчён­но вздох­ну­ла, и от­пра­вилась на по­ис­ки лю­бимо­го.

Обош­ла сад, дваж­ды вля­палась в па­ути­ну, об­смот­ре­ла, как смог­ла, за­рос­ший ого­род, заг­ля­нула во все хоз­пос­трой­ки, нес­коль­ко раз, ти­хо и роб­ко, поз­ва­ла Мат­вея Алек­сан­дро­вича…. Се­ла на крыль­цо, по­ложи­ла ру­ки на ко­лени, на них го­лову, и ста­ла ждать.

Он по­явил­ся ми­нут че­рез двад­цать. На­дя вздрог­ну­ла. Во-пер­вых, Мат­вей Алек­сан­дро­вич вы­шел из-за до­ма, а, во-вто­рых, был одет не по фор­ме — На­дя ни­ког­да не ви­дела его в джин­сах, фут­болке и шлё­пан­цах, да ещё с мок­рой го­ловой.

Она улыб­ну­лась, но встре­тив су­ровый взгляд, мгно­вен­но сник­ла.

Лас­тик, ви­димо, по­чу­яв­ший при­ход хо­зя­ина, вы­шел из ту­мана и по­тёр­ся о его но­ги, до­воль­ный, что не го­нят, мя­ук­нул.

— Вы ку­пались? — с грус­тной за­вистью спро­сила На­дя.

Ма­ринин пе­ревёл взгляд с ко­та на неё и па­риро­вал не­мым уп­рё­ком.

— Де­воч­ка моя, ра­дуй­ся, что ты во­об­ще жи­ва!

— Оку­нул­ся па­ру раз, — ску­по от­ве­тив, во­шёл в дом. Опять вклю­чил чай­ник, сде­лал ко­фе и бу­тер­бро­дов. Выг­ля­нул в ок­но — На­дя си­дела на ска­мей­ке в той же по­зе, что и у от­де­ла, раз­ве что, выг­ля­дела ещё нес­час­тнее.

— Ви­димо, ру­ка уже не бо­лит, — ре­шил он, и пос­ту­чал по стек­лу, и ког­да На­дя обер­ну­лась на звук, мах­нул.

На­дя по­бежа­ла в дом.

ГЛА­ВА ДВЕ­НАД­ЦА­ТАЯ

Пос­ле зав­тра­ка Мат­вей Алек­сан­дро­вич ушёл в ма­газин. На­дя хо­тела пой­ти с ним, но зна­ла, что он её не возь­мёт, и спро­сила, как прой­ти к ре­ке.

— При­ду, схо­дим.

Они прош­ли че­рез ог­ромный за­рос­ший ого­род, пог­ло­ща­емый бе­лым по­лот­ном ту­мана.

— Здесь кто-то не­дав­но хо­дил, — обес­по­ко­ено за­мети­ла На­дя, ука­зывая на не­дав­но при­мятую тра­ву, и ло­вя под­та­яв­шее мо­роже­ное че­рез ды­рявое до­ныш­ко ва­фель­но­го ста­кан­чи­ка.

Мат­вей Алек­сан­дро­вич, слег­ка обер­нувшись, мяг­ко улыб­нулся.

— Я.

На­дя вы­тара­щила на не­го гла­за, и, со­об­ра­зив, слег­ка пок­расне­ла.

— Так, мы идём на реч­ку?

— Ну, а ку­да ещё?

— Че­рез ого­род?

Ма­ринин вздох­нул и не от­ве­тил.

— На­до се­год­ня ско­сить эти джун­гли, — ре­шитель­но за­явил он, и, проб­равшись поч­ти к уг­лу за­бора, пос­ле ко­рот­ко­го ме­тал­ли­чес­ко­го скре­жета, ис­чез в ту­мане.

— Мат­вей Алек­сан­дро­вич, — опять ти­хо поз­ва­ла На­дя, всмат­ри­ва­ясь в бе­лую неп­рогляд­ную пе­лену, как вдруг её схва­тила ру­ка, вы­сунув­ша­яся из ту­мана.

На­дя вскрик­ну­ла.

— Страш­но?

— Ко­неч­но! Мат­вей Алек­сан­дро­вич, ну, Вы, да­ёте, во­об­ще….

— А из ма­шины вып­ры­гивать, как де­сан­тник, не страш­но?

В от­вет ви­нова­тое мол­ча­ние.

— Боль­ше ни­ког­да так не де­лай. Ни­ког­да. Один раз про­нес­ло, во вто­рой мо­жет не по­вез­ти, — и он «во­шёл» в ту­ман, На­дя — сле­дом.

— Я так сто раз де­лала, и ни­чего по­ка…, — она не до­гово­рила, вне­зап­но вре­зав­шись в Мат­вея Алек­сан­дро­вича.

— На­дя, ты ме­ня пу­га­ешь.

— Прос­то, по­нима­ете, пой­ма­ешь тач­ку, поп­ро­сишь под­везти. Едем, всё нор­маль­но, раз­го­вари­ва­ем, а по­том он сво­рачи­ва­ет ку­да-ни­будь, и всё — на­до ва­лить! Ну, вот…, — спе­шила оп­равдать­ся На­дя.

— А ты не ду­ма­ешь, что мо­жешь се­бе шею свер­нуть, или ру­ку сло­мать, но­гу, да хоть что?!

— Я всё рав­но дол­го не про­живу.

— Ес­ли не за­вяжешь с экс­три­мом.

— Да, нет, смот­ри­те, а…, по­том по­кажу! У ме­ня в во­лосах прядь тём­ная, тут, на ма­куш­ке. Это при­мета та­кая. У ко­го та­кая прядь, тот уми­ра­ет мо­лодым.

— У ко­го моз­гов под прядью нет, тот уми­ра­ет мо­лодым! — от­ре­зал Ма­ринин. На­дя се­мени­ла сле­дом, бо­ясь его по­терять. Че­рез ми­нут пять-семь, она по­чувс­тво­вала сы­рой и прес­ный за­пах во­ды.

— Приш­ли.

— А вы бу­дете?

— Нет, мне хва­тит.

— Од­ной скуч­но….

— Я те­бе пе­сен­ку спою.

На­дя пос­то­яла, по­дож­да­ла, вдруг пе­реду­ма­ет, но по­чу­яв та­бач­ный дым, по­няла, что нет, отош­ла, рас­тво­рив­шись в ту­мане.

— По­вери­ла ка­кому-то ум­ни­ку, ко­торый эту му­ру про прядь ляп­нул, по­вери­ла, и жи­вёт, как пос­ледний день! Ну, На­дя! Ме­ня не слу­ша­ет, ни на грамм, буд­то я ей зла же­лаю, хо­тя прек­расно зна­ет, что это не так. Ведь, пред­ла­гаю ей жить в нор­маль­ных, не луч­ших, но нор­маль­ных ус­ло­ви­ях, вы­учить­ся, поп­ро­бовать ус­тро­ить свою жизнь. Но нет! — раз­мышлял Ма­ринин.

— Мат­вей Алек­сан­дро­вич, Вы ме­ня ви­дите?

Ма­ринин ско­сил гла­за.

— Нет.

— А я го­лая!

Ма­ринин рез­ко пос­мотрел в её сто­рону, не по­нимая за­чем, что бы убе­дить­ся или, что­бы уви­деть. Из-за ту­мана не по­лучи­лось ни то­го, ни дру­гого. Хо­тел спро­сить, по­чему без ку­паль­ни­ка, и тут же со­об­ра­зил, что его прос­то нет.

— На­до бы­ло ска­зать, Варь­ки­ны где-то ва­ля­ют­ся….

— Я чу­жую одеж­ду не но­шу! — раз­дался рев­ни­во оби­жен­ный го­лос На­ди, и че­рез мгно­венье лёг­кий всплеск во­ды, и её ра­дос­тный, ещё дет­ский, визг. — Хо­лод­ная! Мат­вей Алек­сан­дро­вич! Она хо­лод­ная!

Ма­ринин слег­ка улыб­нулся.

— Мат­вей Алек­сан­дро­вич!

— Вы­лезай, ес­ли хо­лод­ная!

— О-го-го! Ой, я щас ум­ру! — ви­димо На­дя по­тихонь­ку вхо­дила в во­ду.

— Ещё бы, — ти­хо сы­рони­зиро­вал Ма­ринин, и, за­тушив оку­рок, нак­рыл его свер­ху ка­муш­ком.

На са­мом де­ле, он бы с удо­воль­стви­ем оку­нул­ся, но ве­ро­ят­ная бли­зость На­ди, и ес­ли она, дей­стви­тель­но, бы­ла, в чём мать ро­дила, хоть и ще­кота­ла во­об­ра­жение, но боль­ше всё-та­ки сдер­жи­вала.

— Ты там жи­вая?

— Что?

— Жи­вая…. Ни­чего! Ты пла­вать-то уме­ешь?

— Я всё умею!

— Кто бы сом­не­вал­ся…, — и, зев­нув, лёг, как лю­бил, на бок, и зад­ре­мал.

— Гла­за слип­лись, что ли? — по­думал он, и, прис­мотрев­шись, уви­дел чью-то ко­лен­ку, в сан­ти­мет­рах двад­ца­ти от сво­его ли­ца.

— Я всё, Мат­вей Алек­сан­дро­вич, — слов­но бо­ясь раз­бу­дить, про­шеп­та­ла На­дя, си­дя на кор­точках и гля­дя свер­ху вниз.

Ма­ринин сел, быс­тро ос­мотрел её. Об­ра­довал­ся, что оде­тая, и по­шёл к во­де умы­вать­ся.

Ту­ман рас­се­ивал­ся, и лес был уже не та­ким та­инс­твен­ным, но за­то На­дя хо­рошо ви­дела Мат­вея Алек­сан­дро­вича.

— Мат­вей Алек­сан­дро­вич,… — ска­зала она и сде­лала па­узу, что­бы он спро­сил: «Что?»

— Что?

— А мож­но я ос­та­нусь здесь, у Вас…, — и опять вре­залась в не­го.

— В ка­ком смыс­ле?

— Ну, здесь, у Вас до­ма. Всё рав­но тут ник­то не жи­вёт, а я мо­гу….

— Нет! — Ма­ринин при­бавил шаг, на­конец-то осоз­нав, что по­пал­ся.

— Мат­вей Алек­сан­дро­вич, — поч­ти бе­жала за ним На­дя, — Мат­вей Алек­сан­дро­вич, ник­то не уз­на­ет, я ни­кому не ска­жу, чес­тно!

Ма­ринин ос­та­новил­ся и стро­го пос­мотрел На­де в гла­за.

— Ты ещё ре­бёнок, а ре­бёнок дол­жен жить со взрос­лы­ми, под прис­мотром взрос­лых. По­нима­ешь? И то, что ты ока­залась здесь, это чис­тая слу­чай­ность, и сов­сем не оз­на­ча­ет, что ты мо­жешь здесь жить.

— Опять оби­дел­ся, — ре­шила На­дя, ког­да Мат­вей Алек­сан­дро­вич взял бен­зи­новую ко­су и, не ска­зав ни сло­ва, по­шёл на ого­род. Мо­нотон­ный жуж­жа­щий звук, ра­бота­ющей ко­сы, по­ряд­ком под­на­до­ел, по­ка она со­бира­ла виш­ню — ей то­же хо­телось сде­лать что-то по­лез­ное, и что­бы Мат­вей Алек­сан­дро­вич её прос­тил.

ГЛА­ВА ТРИ­НАД­ЦА­ТАЯ

Ма­ринин лёг спать, но по фак­ту, по­курить. Он ре­шил, что с ут­ра от­ве­зёт На­дю в центр, по­том по­едет к Ри­те, а от­ту­да к шес­ти на вок­зал за же­ной и доч­кой.

Прос­нулся от рез­ко­го шу­ма. Под­нял го­лову, прис­лу­шал­ся. Дверь в ком­на­ту бы­ла от­кры­та, ви­димо, сквоз­няк.

— На­дя, ты?

— Я…, — до­нес­лось из ко­ридо­ра.

— По­чему не спишь?

— Я в ту­алет хо­чу.

— По­нят­но, — про­мычал сам се­бе и ут­кнул­ся в по­душ­ку.

— Мож­но?

— Что? — сно­ва под­нял го­лову.

— В ту­алет, мож­но?

— Ну, ко­неч­но….

Ут­ром Ма­ринин об­на­ружил, что На­дя уш­ла.

Он не стал ждать её воз­вра­щения, прек­расно по­нимая, что эта хит­рая ли­са за­та­илась и ждёт его отъ­ез­да. Собс­твен­но, он уже ни­чего не мог из­ме­нить в дан­ной си­ту­ации. На­дя зна­ла, что хо­зя­ин это­го пус­ту­юще­го до­ма, ес­ли и пой­ма­ет её здесь, мак­си­мум, что сде­ла­ет — от­пра­вит в центр ре­аби­лита­ции, из ко­торо­го она пря­мым хо­дом нап­ра­вит­ся сю­да.

На­сыпал ко­ту кор­ма с за­пасом и на­лил мо­лока, ос­тавши­еся пол­банки пос­та­вил на стол в лет­ней кух­не, ко­торая не за­пира­лась, и в ко­торой, ви­димо, на­мере­валась жить-не­тужить На­дя.

— Есть за­хочет, при­бежит, — ре­шил Ма­ринин, и, убе­див са­мого се­бя, что всё про­ис­хо­дящее в до­ме в его от­сутс­твие, его не ка­са­ет­ся, даль­ше дей­ство­вал сог­ласно пла­ну: Ри­та — вок­зал — сон.

ГЛА­ВА ЧЕ­ТЫР­НАДЦА­ТАЯ

По слу­чаю дня рож­де­ния стар­ше­го (во всех смыс­лах) ин­спек­то­ра в од­ном из ка­бине­тов соб­ра­лось всё нем­но­гочис­ленное От­де­ление по ра­боте с не­совер­шенно­лет­ни­ми и сот­рудни­ки бух­галте­рии. Опаз­ды­вал толь­ко Ма­ринин.

Пол­ные но­ги, вы­пира­ющие из ту­фель, ко­рот­кая стриж­ка из ре­де­ющих во­лос, мас­сивные ян­тарные бу­сы, по­мада цве­та гер­би­цид­ной мор­ко­ви, стой­кий за­пах пуд­ры и луч­ший в ми­ре «тор­мо­зок» — ма­лая часть то­го, чем мог­ла пох­вастать­ся ви­нов­ни­ца тор­жес­тва. Она бы­ла в том воз­расте, ког­да, же­лез­но, есть внук или внуч­ка, гор­мо­наль­ный сдвиг и шут­ки на те­му ос­новно­го ин­стинкта дос­тавля­ют не­во­об­ра­зимое удо­воль­ствие, да­же ес­ли шу­тят над то­бой, глав­ное, что­бы шут­ни­ком был муж­чи­на, же­латель­но, мо­лодой. В дан­ном слу­чае, это Ва­дим Вы­сочин, «пер­вая фу­раж­ка», не ра­ботав­ший под ру­ководс­твом Ма­рини­на, но с удо­воль­стви­ем жив­ший с его жен­ской частью (все, кро­ме опаз­ды­ва­юще­го на­чаль­ни­ка), что на­зыва­ет­ся, од­ной жизнью.

Вы­сочин мас­тер­ски от­ку­порил бу­тыл­ку и раз­лил по­лусу­хую пе­ну в гут­та­пер­че­вые плас­ти­ковые ста­кан­чи­ки.

— Поз­драв­ляю Вас, лю­бимая моя, Нас­тасья Се­мён­на!

Что по­желать Вам в этом го­ду?

Счастье, уда­чи, и всю ла­буду?

Нет, я Вам же­лаю, ми­лая, впредь,

Боль­ше «хо­чу!» и не тер­петь!

Не тер­петь про­из­вол от на­чаль­ни­ка-га­да,

Не тер­петь, ес­ли хо­чет­ся шо­кола­да.

Не тер­петь! Вот де­виз: «Не тер­петь!»

А боль­ше хо­теть и боль­ше иметь!

Смех взор­вал ка­бинет и рас­плыл­ся по ко­ридо­ру зда­ния, за­тих­ше­го на вре­мя обе­ден­но­го пе­реры­ва. Ма­ринин улыб­нулся, зная ис­точник по­зити­ва, и от­крыл дверь в ка­бинет, от­ку­да «пах­ну­ло» хмель­ной жен­ской раз­но­голо­сицей, пе­рек­ри­кива­емой уве­рен­ным муж­ским ба­рито­ном.

— О, вы­сокое на­чаль­ство! — сдал Вы­сочин. Все обер­ну­лись.

По­ка Ма­ринин про­тис­ки­вал­ся к име­нин­ни­це, ему в ру­ки су­нули ста­кан­чик с шам­пан­ским. Он по­желал ту са­мую стан­дар­тную ла­буду, от ко­торой от­крес­тился Вы­сочин, ком­пенси­ровав это ис­крен­ней и нем­но­го сму­щён­ной улыб­кой.

— Итак, тост! — не уни­мал­ся Вы­сочин, до­жида­ясь ти­шины. — Од­нажды, пос­ле силь­ней­ше­го сти­хий­но­го бедс­твия, ос­та­лась на Зем­ле од­на единс­твен­ная жен­щи­на. Сов­сем как Вы в мо­ём сер­дце, — об­нял ра­но «поп­лывшую» име­нин­ни­цу, — и она бре­ла по све­ту, бре­ла, и вдруг, уви­дела че­лове­ка.

— Толь­ко бы му­жик! Гос­по­ди, чтоб му­жик! — взмо­лилась жен­щи­на. И она по­дош­ла к не­му, и о чу­до! На ков­ре си­дел, и ус­та­ло со­зер­цал мир муд­рец.

— О, ве­ликий муд­рец, — взмо­лилась жен­щи­на, — я так дол­го шла, я так силь­но ус­та­ла, мо­жет ты…, — не бу­дем при де­тях, и рас­сказ­чик по­косил­ся на име­нин­ни­цу, — ес­ли что, я всё са­ма. Лад­но, — го­ворит муд­рец, я сог­ла­сен, ес­ли толь­ко от­га­да­ешь за­гад­ку, — Вы­сочин сде­лал гло­точек. — Итак, вни­мание!

Нас­ту­пила ве­сёлая «ти­шина», пре­рыва­емая пе­решёп­ты­вани­ем и сме­хом.

Ри­та сто­яла поч­ти у ок­на, за спи­нами, и, по­чувс­тво­вав, что Ма­ринин смот­рит, от­ве­тила грус­тно-об­ви­ня­ющим взгля­дом, и, не дож­давшись фи­наль­ных по­жела­ний, до­пила шам­пан­ское и пос­та­вила ста­кан­чик на по­докон­ник.

Рань­ше у неё слу­чались деп­рессии два ра­за в год — в ка­нун Но­вого го­да и Дня рож­де­ния. В эти дни она под­во­дила лич­ные ито­ги, с каж­дым го­дом убеж­да­ясь, что глав­но­го в жиз­ни жен­щи­ны ещё не дос­тигла. Но за пос­ледние пол­го­да ощу­щение собс­твен­ной не­сос­то­ятель­нос­ти раз­рослось, и все праз­дни­ки Ри­та не­воль­но при­рав­ни­вала к тем двум, и впа­дала в мик­ро­деп­рессии.

Все­об­щий го­гот ог­лу­шил Ма­рини­на, ра­нее слы­шав­ше­го эту ис­то­рию, пе­реро­див­шу­юся в тост.

— Так пусть же те­бе, — пе­рек­ри­кивая всех, про­дол­жил Вы­сочин, — свет очей на­ших и огонь сер­дец на­ших, те­бе ни­ког­да не встре­ча­ют­ся муд­ре­цы и скуч­ные им­по­тен­ты, а толь­ко глу­пые, ак­тивные и ве­сёлые! — и пок­ло­нил­ся кив­ком го­ловы.

Име­нин­ни­ца об­ня­ла тост-мэ­на за пле­чи и при­жала к се­бе бо­ком, по­цело­вала в ще­ку, во вто­рую и в гу­бы.

Под все­об­щее о-о-ока­ние чок­ну­лись и вы­пили.

ГЛА­ВА ПЯТ­НАДЦА­ТАЯ

В то вре­мя, ког­да Ма­ринин же­лал счастья, здо­ровья и ус­пе­хов, на го­род­ском рын­ке Ка­тя с кол­ле­гой тор­го­вались с нес­го­вор­чи­выми про­дав­ца­ми.

Сто­яла са­мая жа­ра. Тор­говцы пря­тались под на­веса­ми и в те­ни де­ревь­ев, бе­реж­ли­во нак­ры­вая вёд­ра и стек­лянные бан­ки га­зета­ми и зон­ти­ками, а по­купа­тель­ни­цы не сни­мая сол­нце­защит­ных оч­ков, при­веред­ли­во рас­смат­ри­вали пред­ла­га­емые им яго­ды. Их ус­тра­ивал и вкус, и объ­ём, не ус­тра­ива­ла толь­ко це­на.

— Ты бу­дешь по­купать?

Ка­тя ус­та­ла от вы­соких каб­лу­ков, от сол­нца, пе­куще­го го­лову, от тя­жёлых па­кетов, ре­жущих ру­ки, и не­оп­ре­делён­ности кол­ле­ги.

— Бу­ду, ко­неч­но. Что зря приш­ли? — и жен­щи­на по­вер­те­ла го­ловой. — Да­вай, ещё раз, и всё!

— Ну, да­вай….

— А ты не бу­дешь?

— Что­бы Ма­ринин ме­ня при­душил?

— А, у вас же да­ча! Так и не про­дали?

— С ним про­дашь! Поч­ти три го­да прош­ло, как свек­ровь умер­ла, и мы всё ту­да ез­дим, про­веря­ем, за­боры но­вые ста­вим. И ведь не ус­пе­ва­ет, а я, чес­тно ска­зать, и не хо­чу с этим свя­зывать­ся.

— А у вас там все­го пол­но, да?

— О! Это ви­деть на­до! У них семья бы­ла боль­шая….

— Да-да, ты го­вори­ла, — пе­реби­ла кол­ле­га.

— Ска­зал, что пос­ле пен­сии там жить бу­дет, пред­став­ля­ешь? — и Ка­тя слег­ка рас­сме­ялась.

— А ког­да у не­го пен­сия? Я ему ком­па­нию сос­тавлю, — иг­ри­во про­щебе­тала кол­ле­га.

— Да, ра­ди Бо­га!

Кол­ле­га то­же рас­сме­ялась и пог­ла­дила Ка­тю по спи­не.

— Я по­шути­ла.

— А там та­кой учас­ток, — вздох­ну­ла Ка­тя, — его на че­тыре, да­же на шесть, мож­но по­делить.

Кол­ле­га сде­лала нек­ра­сиво удив­лённое ли­цо, под­няв бро­ви и от­тя­нув под­бо­родок вниз.

Вдруг Ка­тя ос­та­нови­лась.

— Вед­ро…, — про­бор­мо­тала она, и нап­ра­вилась к при­лав­ку.

— А го­вори­ла, не бу­ду, а са­ма — вед­ро! — сы­рони­зиро­вала кол­ле­га, и по­ин­те­ресо­валась у де­вуш­ки, сто­яв­шей за при­лав­ком, — ма­лина све­жая?

— Ут­решняя! — ра­дос­тно от­ве­тила На­дя, по­зеле­нив гла­зами из-под ко­зырь­ка бей­сбол­ки.

— Сколь­ко? — не уни­малась кол­ле­га и взя­ла па­ру ягод.

Ка­тя, изу­чив двад­ца­тилит­ро­вое свет­ло-го­лубое вед­ро с не­ак­ку­рат­ной бе­лой по­лосой пос­ре­дине, на ко­торой кра­сова­лась го­лубая над­пись: «для ягод­ков», и прис­таль­но пос­мотрев на На­дю, пе­реби­ла её, уже го­товую наз­вать це­ну.

— Это Ва­ше вед­ро?

На­дя мгно­вен­но сник­ла.

— Моё, чьё…?

— И ма­лина Ва­ша?

На­дя рас­те­рян­но во­дила гла­зами.

— Кать…? — удив­лённо про­тяну­ла кол­ле­га.

— По­нима­ешь, Ира, — мед­ленно че­кани­ла прав­ду Ка­тя, — это моё вед­ро, и ма­лина, я уве­рена, то­же моя.

По­тен­ци­аль­ный по­купа­тель и не­задач­ли­вый про­давец оди­нако­во удив­лённо смот­ре­ли на Ка­тю, но ес­ли Ира ис­крен­не не­до­уме­вала, то На­дя, хоть и бы­ла в пол­ной рас­те­рян­ности, от­че­го её ниж­няя губ­ка по­дёр­ги­валась, всё по­няла.

— Ведь так, де­вуш­ка? — до­била Ка­тя.

Обез­дви­жен­ная, слов­но за­кол­до­ван­ная и за­моро­жен­ная, На­дя смот­ре­ла на свою тор­жес­тву­ющую об­ли­читель­ни­цу, буд­то они иг­ра­ли в пе­рег­лядки, и вдруг вы­бежав из-за при­лав­ка, тол­ка­ясь о встреч­ных по­купа­телей, скры­лась в тол­пе.

Ка­тя вы­иг­ра­ла.

ГЛА­ВА ШЕС­ТНАД­ЦА­ТАЯ

По­ка та­мада в мун­ди­ре тра­вил оче­ред­ной анек­дот, Ма­ринин не­замет­но ус­коль­знул. Воз­ле сво­его ка­бине­та он уви­дел Ри­ту, си­дев­шую на од­ном из по­сети­тель­ских стуль­ев, как раз под пла­катом, при­зыва­ющем не за­мыкать­ся, а поз­во­нить по те­лефо­ну до­верия.

Нель­зя ска­зать, что об их от­но­шени­ях не до­гады­вались. До­гады­вались, по­доз­ре­вали, сплет­ни­чали и осуж­да­ли, но дав­но, ког­да Ри­та толь­ко ус­тро­илась в от­дел и они на­чали встре­чать­ся. С тех пор, кол­лектив на по­лови­ну об­но­вил­ся, и все ста­ли счи­тать, что так и бы­ло всег­да. Ста­рожи­лы бы­ли уве­рены, что они дав­но рас­ста­лись, а вновь при­быв­шие не зна­ли с чем срав­нить их се­год­няшнее по­веде­ние, взгля­ды, раз­го­воры. По­это­му ник­то до­под­линно не знал «есть у них что-то», но, так или ина­че, те­ма для раз­го­воров се­бя не из­жи­ла.

— Вы ко мне? — по­ин­те­ресо­вал­ся на­чаль­ник, улыб­нувший­ся улыб­кой, имев­шей при­ят­ное праз­днич­ное пос­левку­сие, и, по­вер­нувшись к по­сети­тель­ни­це бо­ком, дваж­ды кру­танул клю­чом в за­моч­ной сква­жине.

— К Вам, Мат­вей Алек­сан­дро­вич, — сми­рен­но от­ве­тила Ри­та, ещё пре­быва­ющая в сос­то­янии са­мо­едс­тва, от­че­го ре­шила, что он ус­ме­ха­ет­ся.

— У ме­ня во­об­ще-то обе­ден­ный пе­рерыв, но ес­ли от­га­да­ешь за­гад­ку…, — и не за­кон­чив шут­ку, ко­торой он рас­счи­тывал ес­ли не раз­ве­селить, то хо­тя бы вы­цыга­нить ус­та­лую и по­дыг­ры­ва­ющую улыб­ку, что на­зыва­ет­ся, за ста­рание, дос­тал из кар­ма­на зво­нящий те­лефон. Ри­та, не раз ви­дев­шая та­кое вы­раже­ние его ли­ца, по­няла, что зво­нит суп­ру­га.

— Да, при­вет.

— Ты на ра­боте? — пос­лы­шал­ся за­пыхав­ший­ся го­лос Ка­ти.

Ри­та вста­ла, всем сво­им ви­дом по­казы­вая, что, мол, ос­та­вай­тесь со сво­ей Ка­тей, раз уж так хо­тите, и, прой­дя нес­коль­ко зак­ры­тых ка­бине­тов, рас­пахну­ла дверь в тот, где по-преж­не­му гос­подс­тво­вали смех и гром­кие раз­го­воры.

— Ну, да, а что? — прос­ле­див за Ри­той гла­зами, и, ис­пы­тывая чувс­тво ви­нова­той до­сады, и не­ко­его от­вра­щения к са­мому се­бе, Ма­ринин во­шёл в ка­бинет.

Че­рез ми­нут де­сять он си­дел за сто­лом, пе­ред ним сто­яла Ка­тя, меж­ду ни­ми воз­вы­шалось то са­мое вед­ро. Прав­да, ма­лины в нём за­мет­но по­уба­вилось.

Ка­тя бы­ла воз­бужде­на, го­вори­ла гром­ко, ак­тивно жес­ти­кули­рова­ла и вы­каты­вала гла­за.

— И вот эта дев­ка смот­рит на ме­ня и го­ворит: «Это на­ша до­маш­няя. Ут­ром на­соби­рала». Пред­став­ля­ешь?!

— Ну, и что, на­соби­рала…?

— Мат­вей, ты вед­ро не уз­на­ёшь?

Ма­ринин приг­нулся, прис­таль­но всмат­ри­ва­ясь в вед­ро.

Ко­неч­но, он уз­нал, слов­но это его за­кадыч­ный то­варищ, но по­няв, как оно ока­залось на рын­ке, ре­шил врать.

— Нет.

— Я не удив­ле­на, — хмык­ну­ла гла­зами же­на. — Это вед­ро Га­лина Фё­доров­на при­нес­ла до­мой, ког­да шко­лу зак­ры­ли, и сто­ловую, ста­ло быть, то­же. На нём ещё над­пись бы­ла, то ли «для от­хо­дов», то ли «для сто­лов», не пом­ню. Она зак­ра­сила эту над­пись, и на­писа­ла го­лубой крас­кой, ко­торой вы всег­да ра­мы кра­сите, «для ягод­ков», по­тому, что Ва­ря так го­вори­ла.

Ма­ринин по­нима­юще за­кивал.

— Те­перь, ты по­нима­ешь?

— По­нимаю. Ма­ма ко­му-то от­да­ла вед­ро….

— Нет, оно бы­ло в до­ме! Его ук­ра­ли и ма­лину то­же!

Ма­ринин рав­но­душ­но хмык­нул.

— На­до ис­кать эту де­вицу!

— Мне?!

— За­чем, те­бе? Ва­дим пусть ищет.

Ма­ринин рас­сме­ял­ся, и, по­тянув­шись, взял нес­коль­ко ма­линок.

— Иди, ос­час­тливь его! — и съ­ел все сра­зу.

— Нет, ну, а что ты сме­ёшь­ся? У те­бя во­ру­ют твоё же иму­щес­тво, а ты сме­ёшь­ся?! Кста­ти, ты про­верь, это мо­жет быть кто-ни­будь из тво­их. Дев­ка-то мо­лодая бы­ла. Я мо­гу опоз­нать, и Ира то­же.

— Ка­кая Ира? — спро­сил Ма­ринин, а сам по­думал, — как хо­рошо, что Ка­тя не уз­на­ла На­дю, на­вер­ное, по­тому что, не раз­гля­дела в прош­лый раз.

— Иг­нать­ева. Мы с ней вмес­те бы­ли.

— Это та, здо­ровая, — про­нес­лось в го­лове вспо­мина­ние. Он знал, что эта Ира к не­му не ров­но ды­шит, и это его бе­сило. Он за­метил, что ког­да нра­вишь­ся то­му, кто те­бе не нра­вит­ся, это как-то раз­дра­жа­ет.

— Она та­кая рос­лая, но ли­цо дет­ское и глу­пое. Вы­литая ак­се­лерат­ка.

— Вы­литая Ира, — ус­мехнул­ся про се­бя Ма­ринин.

— Хо­рошо, ты её опоз­на­ешь и что? Я ду­маю, не за ро­ман­ти­кой она в чу­жой сад за­лез­ла.

— Как ты мне нра­вишь­ся! Зав­тра, они к нам в квар­ти­ру за­лезут, а ты и тог­да бу­дешь их вы­гора­живать!

— Вот за­лезут, тог­да и вид­но бу­дет, но под­ни­мать бу­чу из-за вед­ра ма­лины — из­ви­ните! Тем бо­лее, она уже не пер­вый год осы­па­ет­ся и гни­ёт, а тут те­бе и вед­ро при­нес­ли, да, ещё и с ма­линой, а это я те­бе ска­жу, не кар­тошка, по­ковы­рять­ся с ней на­до.

— Ой, а, то я не знаю! Ведь ни ра­зу не со­бира­ла!

— Тем бо­лее.

— Но проб­ле­ма, то в дру­гом! Мо­жет быть, и дом уже по дос­точкам рас­та­щили? Хо­чешь, не хо­чешь, но его на­до про­давать….

— Ка­тя, дом не про­да­ёт­ся, — Ма­ринин сер­ди­то мах­нул на вед­ро и ут­кнул­ся в бу­маги.

Ка­тя, ском­кав гу­бы, слов­но хо­тела их съ­есть, взя­ла вед­ро и за­топа­ла к две­ри, обер­ну­лась.

— Съ­ез­ди, про­верь дом.

— Я зав­тра со­бирал­ся.

— Мат­вей?!

— Съ­ез­жу. Сей­час не мо­гу.

Как толь­ко Ка­тя уш­ла, Ма­ринин от­ки­нул­ся на спин­ку крес­ла и до­воль­но улыб­нулся. По­тёр гла­за и вос­хи­щён­но по­качал го­ловой.

— Ну, ко­за!

Че­рез ми­нуту вош­ла выз­ванная Мар­га­рита Пав­ловна.

— Ри­тусь, мне на­до сроч­но отъ­ехать, под­ме­нишь? — взяв фу­раж­ку и со­товый, он нап­ра­вил­ся навс­тре­чу.

— На­чаль­ник от­пра­шива­ет­ся у под­чи­нён­но­го. За­бав­но.

— Ты от­пуска­ешь?

— При­чина ува­житель­ная?

— Кто-то в дом за­лез. На­до съ­ез­дить, убе­дить­ся, что всё в по­ряд­ке.

— Я уже и за­была, что он есть. Дав­но не приг­ла­шал.

— Не воп­рос, — как всег­да убе­дитель­но сов­рал он, и поч­ти по ка­сатель­ной по­цело­вал Ри­ту.

Вме­шал­ся ра­бочий те­лефон. Ма­ринин обер­нулся, и, улыб­нувшись Ри­те, ра­дос­тно, как школь­ник, сбе­га­ющий с уро­ков, выс­коль­знул из ка­бине­та. Ри­та то­же улыб­ну­лась, ско­рее, ус­мехну­лась, и на­чаль­ствен­но за­шага­ла на пов­то­ря­ющий­ся звук.

Ма­ринин был рад. Рад, жиз­ненной хват­ке этой де­воч­ки, рад, что она ус­пе­ла уд­рать, рад, что сва­лил с ра­боты, рад, что едет в де­рев­ню, и что ма­лина не про­пала, рад, что Ка­тя не ра­да, и что Ри­та, вро­де, ра­да.

Бро­сил фу­раж­ку на пас­са­жир­ское си­дение, сдал на­зад, и чуть отъ­ехав от от­де­ления, за­метил на тро­ту­аре Ань­ку. Она, раз­гля­дев его в са­лоне, слег­ка кив­ну­ла, не уве­рен­ная, что он ви­дит её. Он то­же кив­нул, и быс­тро у­ехал. Ань­ка прос­ле­дила за ма­шиной гла­зами, и нем­но­го пос­то­яв, пош­ла об­ратно, от­ку­да и приш­ла, и ку­да у­ехал Ма­ринин.

ГЛА­ВА СЕМ­НАДЦА­ТАЯ

Во двор Ма­ринин во­шёл с чувс­твом, ко­торое дав­но не ис­пы­тывал. На­вер­ное, по­тому что, с тех пор, как умер­ла мать, знал, что тут ни­кого нет, его ник­то не ждёт, но те­перь он был уве­рен — На­дя здесь. И ка­залось, что за про­шед­шие три дня, и дом и двор ожи­ли, ощу­щая её при­сутс­твие.

— Всё-та­ки Ка­тя пра­ва, дом — это жи­вой ор­га­низм….

Он ос­мотрел­ся и нап­ра­вил­ся к лет­ней кух­не. К его удив­ле­нию, в ней не бы­ло и сле­да пре­быва­ния На­ди.

Дёр­нул вход­ную дверь в дом. Зак­ры­та.

— Что, бо­гадул? — бро­сил Лас­ти­ку, по­явив­ше­муся как всег­да из не­от­ку­да и скрыл­ся за до­мом. Ос­мотрел все ок­на и под тем, ко­торое на­ходи­лось в даль­ней ком­на­те, бы­ла не то, что при­мятая, поч­ти вы­топ­танная, тра­ва.

— Ну, хоть не вы­била…, — сно­ва улыб­нулся Ма­ринин.

По гну­тым вет­кам ма­лины и опять-та­ки при­мятой тра­ве меж­ду ря­дами бы­ло по­нят­но, и здесь сту­пала На­дина но­га.

Уви­дев из лес­ка тол­пу от­ды­ха­ющих, и по­няв, что На­дю он всё рав­но на реч­ке, за­битой взрос­лой и дет­ской по­луна­готой, не най­дёт, по­шёл об­ратно.

Мыс­ли о том, что На­дя ис­пу­галась и сбе­жала, бы­ли от­ме­тены сра­зу. Ос­та­валось ждать — ждать тем­но­ты и её воз­вра­щения, но не приш­лось. Слег­ка опус­тив го­лову, на ко­торой по-преж­не­му кра­сова­лась бей­сбол­ка, она, мор­щась, че­сала ру­ки и но­ги, прис­ло­нив­шись спи­ной к ка­лит­ке.

— Пой­дём, кол­хозни­ца. По­цара­палась?

— По­ка ма­лину Ва­шу со­бира­ла, обод­ра­лась вся, а тут ещё мош­ка­ра! — зло ку­сану­ла На­дя.

— На­до бы­ло что-ни­будь длин­ное на­деть, что­бы и ру­ки и но­ги прик­рыть.

Она про­мол­ча­ла, а он вспом­нил, что прин­ци­пи­аль­ные де­воч­ки чу­жой одеж­ды не но­сят.

По­дош­ли к крыль­цу.

— Ты как — че­рез дверь или че­рез ок­но? — Ма­ринин дер­жал уве­сис­тую связ­ку клю­чей.

— Ти­па, ум­ный? — от­би­вала ата­ку гор­до за­кину­тая го­лова, и ле­нивый рот, от­ка­зав­ший­ся про­из­нести два ко­ротень­ких сло­ва.

— А что это мы та­кие хам­ки? — от­бил и он, и поч­ти рас­сме­ял­ся, не ожи­дая та­кой ре­ак­ции.

— Ну, и чё Вы мне сде­ла­ете? — На­дя пер­вой прер­ва­ла мол­ча­ние.

— В ко­лонию от­прав­лю.

— В ко­лонию суд от­прав­ля­ет, а не Вы. Это, во-пер­вых, а во-вто­рых, Вы ни­чего не до­кажи­те.

— До­кажу.

На­дя серь­ёз­но поп­ра­вила ру­ки на гру­ди, и «по­меняв» но­ги, при­гото­вилась к важ­но­му раз­го­вору.