Бесплатный фрагмент - Переплетенье судеб Петербуржских

ЦИКЛ
«ГЕРОИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»

Облеченные Божьим доверием

Блистательная семья художников Траугот

Фамилия Траугот переводится так: «Доверяющие богу». Но, зная историю этой замечательной творческой семьи, в которой каждый, от мала до велика, был, есть и навсегда останется человеком неповторимого, ни с чем и ни с кем не сравнимого ярчайшего дарования, невольно задумываешься о том, что сам Бог доверил этим людям нести сквозь десятилетия неугасимый огонь прекрасного. Практически уже целый век мы с вами имеем счастливую возможность наслаждаться работами этих замечательных художников, оставивших свой след и в книжной графике, и в фарфоровых изделиях, и в живописи, и даже в советской рекламе, а также (да-да) в игрушечном и упаковочном производстве! Многие вещи, даже не книги, а просто коробки, игрушки, окружавшие нас в советские времена, принадлежали изобретательному перу кого-либо из семьи Траугот.

Наиболее известными широкой публике, конечно, являются: отец — Георгий Николаевич Траугот и оба его сына — Александр и Валерий Георгиевичи, чьи имена и составляют знаменитую аббревиатуру Г. А. В., ставшую уже петербуржским книжным брендом. Но и жена Георгия Николаевича — Янова Вера Павловна, и оба ее брата — Константин и Николай Яновы тоже были художниками, правда, по ряду причин, куда менее известными. Воспитанник же Веры Павловны и Георгия Николаевича — потерявший родителей в войну друг и сверстник их сына Александра — Михаил Войцеховский — в советские времена был одним из самых успешных из первых рекламных художников. Но! Давайте все же по порядку, пока вы совсем не запутались.

Георгий Николаевич Траугот, отец звездного семейства, родился 16 февраля 1903 года. Учился он с 1921г по 1926г во ВХУТЕМАСе (ныне — Академии Художеств). Курс был очень сильный, в рисовальных классах сидели вместе: Кустодиев-сын, Юрий Васнецов, Валентин Курдов, Василий Купцов. И преподавательский состав был блестящим: профессора — Беляев и Вахрамеев, Рылов, Матюшин. В этой творческой обстановке Георгий познакомился с весьма юным и чрезвычайно одаренным художником — Яновым Константином Павловичем. Вундеркинду было всего-то 14 лет, но ему прочили самое большое будущее. Молодые живописцы подружились, и вскоре Костя познакомил Георгия с любимой своей сестрой Верочкой, которая впоследствии, в 1930-м году станет его женой и матерью «звездных мальчиков» — художников Александра и Валерия Трауготов.

Уже после окончания института Георгий Николаевич стал активным участником творческого объединения «Круг художников» (1926 — 1932 гг), или как его еще называли Общество художников «Круг». Его члены ставили своей целью повышение профессионального мастерства на основе изучения традиций мирового искусства и стремились к отражению явлений современной действительности в формах станковой живописи и скульптуры. Данное сообщество начисто отвергало идею картины как агитсредства. В состав «Круга» из известных имен входили: А. Пахомов, А. Порет, А. Почтенный, А. Самохвалов, А. Ведерников, А. Русаков, Г. Неменова, Т. Купервассер, Н. Емельянов. С некоторыми из них семья Траугот общалась и сотрудничала и впоследствии. В этом же объединении состояла и молодая художница Вера Павловна Янова, не имевшая фундаментального образования, но умеющая мастерски видеть и отобразить красоту и экспрессию момента.

Вера Павловна Янова родилась 21 сентября 1907 года в городе Влоцлавске Варшавской губернии. Училась на архитектурных курсах ЛИСИ. Став замужней дамой, эта потрясающего обаяния, красоты и изысканности женщина, образовала у себя дома, а точнее — в мастерской — творческий салон. Разговоры об искусстве, проходившие в ее кругу и имеющие немалое значение для развития ленинградской культуры, описаны философом Я. Друскиным, по замечанию которого, портретам, созданным Яновой, присущи «психологизм и эмоционализм, вообще западная современная философия и миросозерцание». Друскин пишет о Вере Павловне: «художник видит наготу человеческую, видит чувства». С этим нельзя не согласиться любому, кто видел работы Веры Павловны.

В довоенные годы Янова поддерживала дружеские отношения с графиком Владимиром Лебедевым, поэтом Даниилом Хармсом, а в послевоенное семья Траугот занимала немаловажное место кругу творческой интеллигенции, сохранявшей связи с искусством 1920-х годов. В этом дружеском сообществе находились, среди прочих, астрофизик Н. Козырев, поэт В. Кошелев, художники Н. Суетин, Т. Глебова, А. Лепорская, В. Стерлигов, П. Басманов, П. Кондратьев, А. Щекатихина-Потоцкая, Р. О`Коннель-Михайловская, Г. Епифанов.

Красавица Вера Павловна зачастую выступала и как законодательница мод — изобретала струящиеся кимоно, не сшитые нитками вовсе, а державшиеся на одних булавках, носила мужские шляпы и брюки… Рождение детей ничуть не помешало ей вести светский образ жизни, напротив, мальчики, появившиеся на свет с небольшим временным разрывом (Александр — вскоре после свадьбы, в 1931 году и Валерий в 1936 году), гармонично вошли в салонную жизнь, украсив и разнообразив ее. Обоих своих сыновей Георгий Николаевич с малого детства приучал к рисованию, и способности к этому виду творчества обнаружились у братьев очень скоро. Когда Георгия Николаевича спрашивали: «Как дети?» — он отвечал: «Работают». Его собственное трудолюбие поражало современников: он считал, что работать по 18 часов в сутки нормально для художника, «иначе он просто лентяй». И до сих пор у старшего сына, Александра Георгиевича Траугота осталась эта привычка — он даже телефонную трубку не берет до 22-х часов — работает!

В войну семья была разлучена — Георгий Николаевич был отправлен на фронт военным художником; младший сын Валерий был вывезен сначала в Ярославскую, затем в Тюменскую область — в эвакуацию. А несчастной Вере Павловне со старшим сыном Александром, которому на тот момент было всего десять лет, довелось хлебнуть горя в блокадном Ленинграде. Александр Траугот рисовал всю блокаду. Его рисунки, совсем не детские — бесценное свидетельство жизни осажденного города. Отец, Георгий Николаевич, как только появилась возможность, вместе с письмами стал присылать сыну бумагу для рисования в больших конвертах.

После войны, счастливо выжившая семья воссоединилась, и младшие ее члены уже стали полноправными участниками художественных проектов — пройдя суровую военную школу, мальчики рано состоялись и как личности, и творчески. Казалось, все ужасы и невзгоды позади, впереди только радость и успехи — раз — и перед звездной семьей сейчас раскроются все двери… Но случилось непредвиденное: 1946-м вышло постановление ЦК ВКП (б) с унизительным разгромом творчества Ахматовой и Зощенко. Это был удар по всей творческой интеллигенции. Георгий Николаевич один из всех присутствующих на собрании ленинградского отделения Союза художников воздержался от голосования за резолюцию ЦК партии. Тогда ему припомнили разговоры о несостоятельности идей соцреализма в искусстве. Телефон замолчал, все боялись общения с опальными художниками, не бросили только самые близкие и верные друзья и родственники. В 1948 году Александра Траугота и Михаила Войцеховского (который уже был взят Трауготами на воспитание) исключили из Художественной школы за «дурное влияние на учащихся», то есть за независимость взглядов. А все потому, что неразлучные сверстники имели смелость высказывать вслух свое мнение по любым вопросам, а по вечерам катались на велосипеде с одним колесом — моноцикле — вокруг Александрийского столпа. Кстати, Александр Георгиевич Траугот в свои восемьдесят лет и до сих пор легко проделывает этот цирковой трюк!

Круг любящей и творческой семьи, несмотря ни на что, держал на плаву, помогал пережить невзгоды. Александр и Михаил занялись скульптурой, и впоследствии, по настоянию влиятельных московских художников, познакомившихся с работами смутьянов, их восстановили в художественной школе и выдали дипломы об окончании. Но в Академию художеств ни того, ни другого так и не приняли — кто-то из преподавателей сказал: «Они мне весь курс перепортят».

Первая масштабная совместная работа триумвирата Г. А. В. Траугот — большой иллюстрированный альбом «686 забавных превращений» вышла в 1956 году. Всего художники участвовали в иллюстрировании более 200 книг: сказки Ганса Христиана Андерсена (переиздавались 17 раз, а общий их тираж превысил три миллиона), «Сказки матушки Гусыни», «Волшебные сказки», «Синяя Борода» Шарля Перро, «Кубинские сказки», «Сказки Камбоджи», «Илиада» и «Одиссея» Гомера, «Наука любить» Овидия, «Золотой осел» Апулея, «Лунный свет», «Мастер и Маргарита» Булгакова, «Сказки Гауфа» и многие, многие другие потрясающей красоты книги для детей и взрослых.

В конце концов, все перипетии с властью утряслись, работы было много — и скульптура, и живопись, и книжная графика, и мелкая пластика, кроме того пришла настоящая известность. Казалось, судьба во всем пошла им навстречу. Но 28 сентября 1961 года Георгий Николаевич выехал из дома на велосипеде полюбоваться вечерним закатом и не вернулся. Его сбил грузовик, нелепо и непоправимо. В память о своем отце, учителе и коллеге по цеху, братья Траугот все последующие иллюстрации посвящали ему, и продолжали подписывать работы аббревиатурой Г. А. В.

Так делает до сих пор единственный оставшийся в живых Александр Георгиевич Траугот. Младший брат его, Валерий Георгиевич Траугот, ушел из жизни 5 октября 2009 года — невосполнимая потеря для художественного мира, учитывая еще и тот факт, что Валерий Георгиевич более сорока лет возглавлял секцию графики Союза художников Санкт-Петербурга, плотно работал с «Детгтзом», состоял в попечительских советах многих художественных ассоциаций нашей страны, помогал молодым художникам.

На всероссийских конкурсах Александр и Валерий Трауготы получили более 30 дипломов, 14 из них — первой степени. Выставки художников проходят: в России — ежегодно, а также в Германии, Италии, Чехии, Словакии, Польше, Японии, Франции. Работы братьев Траугот находятся в музеях Москвы, Санкт-Петербурга, Твери, Архангельска, Петрозаводска, Вологды, Иркутска, Красноярска, Рязани, Калининграда, а также за рубежом: в музее Андерсена в Оденсе, в Японии, Германии, Чехии и др., во многих частных коллекциях в Европе, США, Израиле.

Александр Георгиевич Траугот вместе с Михаилом Владимировичем Войцеховским в прошлом году справили восьмидесятилетние юбилеи. Работают они в сказочно-красивой мастерской на Петроградской стороне. Жена Александра Георгиевича — французская художница по тканям Элизабет, приезжает к нему по два-три раза в год. Периодически в Париж летает и сам Александр. Но оставаться там насовсем не хочет — так много еще незаконченного на любимом поприще — не обойтись художнику без Ленинградского Фарфорового Завода, где создает он волшебные сервизы, расписанные фигурами сказочных персонажей, и без издательства «Вита-Нова», забрасывающего Александра новыми идеями, требующими воплощения. Недавно, кстати, вышла у них совместная уникальная книга — стихи Василия Львовича Пушкина, проиллюстрированные Александром Георгиевичем — более семидесяти авторских работ! Не обойтись ему без любимого города, без родной с детства Петроградской стороны, без музыки дворцов и мостов…

И нам не обойтись без вас, дорогой Александр Георгиевич! Какое счастье, что наследие вашей семьи живет в книгах, картинах, скульптуре, и еще многие поколения смогут восхищаться уникальностью ваших работ!

Лето, 2012 год

Ревнитель трепетный культуры

Михаил Шемякин

«Я — американский гражданин и французский житель, но при всем том я — российский художник и служу, в первую очередь, российскому искусству».

Екатерина Асмус: Как-то раз, в самом начале девяностых моя мама, художница — женщина больших знаний и тонкого вкуса, пригласила меня на выставку в Манеже. Тогда меня поразили яркие, броские, сильные работы неизвестного мне доселе художника. И очаровала целая коллекция небольших скульптур: носатые уродцы, принарядившиеся в изысканные камзолы. Это было мое первое знакомство с творчеством Михаила Шемякина — удивительного и тонкого Мастера, изгнанного из родной страны в 1971 году, запрещенного в России, но вернувшегося обратно в перестройку, уже знаменитым.

И вот прошло более десяти лет с момента моего знакомства с творчеством Михаила.

2011 год. Мы сидим и беседуем о проблемах образования и культуры в России.

«Россия не страна, а экспериментальная лаборатория господа Бога».

Михаил Шемякин: Сегодня масса интеллигентных людей пишет о том, что система образования в России на грани катастрофы. Сокращается количество часов для изучения русского языка. Некоторые даже сравнивают эти перемены с программой нацистов для России — там говорилось, что русским детям на оккупированных территориях достаточно несколько часов языка в неделю. Хотя я уже давно здесь ничему не удивляюсь. В свое время великий мыслитель Николай Бердяев, высланный из России господином Ульяновым на корабле философов (прим. 1) и до конца жизни проживший во Франции, написал замечательную книгу исследований о России и некоторых моментах российской психологии. Я очень люблю вспоминать фразу: «Россия не страна, а экспериментальная лаборатория господа Бога». К сожалению, эксперименты эти не всегда удачные. Причем, именно неудачные эксперименты у нас приживаются лучше всего. А вот хорошие начинания почему-то не привлекают должного внимания. Я с ужасом наблюдаю, как масштабно разворачивается в стране педофилия, при этом удивляет больше всего, что Дума не проводит законов, с помощью которых можно было бы пресечь чудовищные преступления против детей. Трагедия России в том, что закон исполняется не для всех. Малолетний беспризорник, укравший булочку или велосипед, получает наказание по полной программе.

Екатерина Асмус: Вам не кажется, что это очень похоже на времена крепостничества — украл некто сайку и его забрили в солдаты на 25 лет.

Михаил Шемякин: Да! Поражает абсурд. Человек, укравший 6 миллиардов долларов (о миллионах теперь уже и говорить неинтересно) получил шесть лет условно.

Екатерина Асмус: Хорошо, что не получил за это повышение по службе.

Михаил Шемякин: Да, (смеется) а мог бы. Или медаль. Самое ужасное, что и это уже никого не удивляет. Генофонд России разрушается с семнадцатого года. Культура отодвинута на задворки. О культуре речь в принципе вообще не идет — а только о физкультуре, освоении бюджета и его распиливании. Наши проекты помощи молодым художникам, программы образования, даже проект установки памятника жертвам Беслана практически никогда не финансируются из бюджета. Все программы базируются на спонсорских деньгах.

«России нужна стальная рука закона».

Екатерина Асмус: Бюджетные деньги — «священная корова»?

Михаил Шемякин: Да, даже если они и выделяются, то непременно рассасываются по дороге, несмотря на бесконечные разговоры о борьбе с коррупцией. Фактически получается, что мы все время боремся сами с собой. Этакий Дон Кихот, который бесконечно бьется с ветряной мельницей.

Екатерина Асмус: И мельница все время побеждает.

Михаил Шемякин: Да! И Дон Кихот лежит несчастный в пыли, с тазиком на голове. С золотым тазиком. И рассказывает о новых методах новой борьбы с мельницей. Многие люди сейчас, так же как и Солженицын постоянно задаются вопросом: «Как спасти Россию? Как выйти из морального и материального кризиса?». Который, кстати, в основном, распространяется только на бедных людей. И расхожее мнение таково: «России нужна сильная железная рука». Говорят об этом, поглядывая в сторону Кремля. Я согласен с тем, что для спасения России нужна железная рука, даже не железная, а стальная. Но рука не одного человека, не одного диктатора или даже некой группировки, а стальная рука закона, который будет исполняться одинаково для всех. Когда в этой стране люди будут знать, что невозможно купить судью, милиционера, прокурора, когда любой человек, совершивший преступление перед государством, перед своим народом будет сидеть в тюрьме столько, сколько ему положено. С коррупцией бороться очень просто! Берите людей, тех, которые воруют, делайте показательные суды и сажайте в тюрьмы!

Но для нас это мечта! Утопия!

«Неужели мы родились для того, чтобы показать всему миру, как не нужно жить?»

Екатерина Асмус: Михаил, как вы считаете, есть ли у Росси свой путь?

Михаил Шемякин: Когда-то Чаадаев в отчаянии воскликнул: «Неужели мы родились для того, чтобы показать всему миру, как не нужно жить?» Если это считать путем Росси, то мы на правильном пути. И эта вечная попытка разжечь квасной патриотизм рассказами о том, что жидомасоны, дядя Сэм и прогнившая Европа пытается уничтожить русский дух и русского мужика! Подобный бред вовсю несется с экранов телевизоров в безвкусных и пошлых программах, и это пугает. Но российский-то народ не глупый! Он же должен понять, что больше всего проблем он приносит себе сам. Вот мы все время бьем себя в грудь, с упорством дебила повторяя: «Мы самые лучшие, мы самые добрые!» А по улицам ползут старухи-блокадницы и роются в помойках. Дети бездомные… Кстати, какой бы не был там Феликс Дзержинский, но он бы не допустил сегодня, чтобы десятки тысяч беспризорных ребят болтались бы по улице и жили в подвалах. Россия полностью теряет понятие милосердия и сострадания. Все мыслят по системе: «У соседа корова померла. Вроде и не мое дело, а все-таки приятно». Вспоминается страшная притча о человеке, которому бог предложил исполнить любое его желание, с условием, что у соседа будет того же в два раза больше. Мужик долго мучился, а потом его осенило: «Боже! Вынь у меня один глаз!» И это — черта нашего национального характера! И пока мы не начнем от нее избавляться, ничего хорошего не получится. За рубежом, поэтому, русские диаспоры — самые бедные. А еврейские, кстати, самые богатые. Мудрый еврей знает, что если у его соседа будет все хорошо, тот ему поможет. А у нас — только-только фермер начинает становиться на ноги — его могут и поджечь, разорить и уничтожить, только потому, что кто-то решил, что он «живет лучше меня». Как Шариков говорил: «Все поделить!» А поровну ведь все равно не получилось! Приезжаю в Россию и читаю в газете: «Роман Абрамович приобрел очередную виллу за 145 миллионов долларов». Это что наше самое радостное событие дня? Нужно по этому поводу петь и плясать? А я прилетел помочь московскому фестивалю военных оркестров. Вот так мы калечим сознание нации. Что мы наделали с нашей страной? С одной стороны, революция семнадцатого года была наболевшей необходимостью. Но с другой — трагедия революции была в том, что террористическая группировка, возглавляемая господином Ульяновым, все подчинила себе. И уничтожила великую Россию — целые её сословия! Хорошо крестьянин работает — значит — он «кулак» и его нужно застрелить, предварительно ограбив! Фабриканты, которые создавали промышленность, аристократы, бывшие оплотом культуры и образования… Все нужно было выжечь и развеять по ветру. А для чего были эти жертвы? Для того чтобы кучка обнаглевшего ворья, не стесняясь, могли наживать миллиарды долларов. Вот в этом мы впереди планеты всей! Раньше, в Советском Союзе расстреливали за хищение в размере 50 тысяч долларов. А советские чинуши представляются теперь просто монахами по сравнению кремлевскими бонзами. Зато все они теперь выстаивают православные службы в храме. А коснись чего — вытащат снова свои партбилеты и сделают вид, что никогда от них не отказывались. Удивительное дело: вчера мы еще были самым атеистическим государством и расстреливали попов, несчастных мучеников от церкви, а сегодня — братва вся, как один, стала богомольная!

Если правительство и власть имущие не поймут, что нужно положить конец нравственному беспределу и беззаконию, то мы потеряем и новые поколения!

«Нужно иметь мировую известность, чтоб не проглотить тухлую котлету!»

Екатерина Асмус: Михаил, как вы считаете, что вообще ждет наши новые поколения?

Михаил Шемякин: Детей нужно спасать. Общество разделилось как никогда. У нас есть супербогатое ворье и очень-очень бедное население. Особенно в глубинке, где народ просто спивается, поглощая любую горючую жидкость без разбору. Например, политуру. Смотреть на них просто жутко! Такое ощущение, что эту нацию кто-то задался целью доистребить, потому что истребляется-то она давно, с семнадцатого года. Недавно я работал над новым балетом в Вильнюсе. Крошечный небогатый город. И когда я спрашиваю там официантов, свежая ли еда, то они даже не понимают, откуда может возникнуть такой вопрос. А в Петербурге я, интересуясь у официанта о том же, зачастую получаю в ответ: «Вот это блюдо мы вам очень не советуем». И говорят они это только потому, что узнали меня, пожалели Шемякина! Нужно иметь мировую известность, чтоб не проглотить тухлую котлету!

«Меня очень заботит судьба моей малой родины — Северного Кавказа!»

Екатерина Асмус: Какую помощь детям оказывает Фонд Шемякина?

Михаил Шемякин: Фонд делает выставки детей-аутистов, детей с психическими отклонениями, изучает их творчество, в этом году устраивали для них настоящее старинное рождество. Но в основном, у нас программы рассчитаны на студентов и молодую профессуру, в том числе моя программа «Воображаемый музей Михаила Шемякина». Кроме того, фонд проводит тематические выставки, например: «Крик в искусстве», «Рука в искусстве». Научные материалы, репродукции, гравюры по нужной тематике привозятся мною из Франции и располагаются на втором этаже, а на первом — работы художников, отбирающиеся на конкурсной основе. Потом выставка перекочевывает в Майкоп, меня очень заботит судьба моей малой родины — Северного Кавказа, где обстановка сейчас очень тревожная. Я стараюсь приглашать к себе во Францию молодых профессоров и художников на стажировку. И в Америке мы делаем ежегодную экспозицию с помощью фонда доктора Либовица. Иногда молодые профессора, особенно приехавшие из российской глубинки, пугают меня абсолютным незнанием многих элементарных вещей, просто какие-то «белые листы бумаги». Они, зачастую, и не слыхали, кто такие Рабле, Верлен, Бодлер. У них нет никакого базового образования! Для того чтобы учить рисовать, человек должен быть всесторонне образованным. В свое время у нас были иные трудности. В библиотеке Академии художеств были определенные книги, которые выдавались только членам компартии, то есть «морально устойчивым» личностям. Они были помечены красным и были запрещены к выдаче обычным студентам, чтобы те не подверглись «тлетворному влиянию запада». Приходилось заводить знакомства с барышнями-библиотекаршами, чтобы иметь возможность пользоваться определенной литературой. Но классическая школа того времени была славна величайшим профессионализмом. Профессора наши были замечательными рисовальщиками, учили правильно держать карандаш, тушевать. И тогда мы действительно были впереди планеты всей. Такой школы нигде на западе не было. А сегодня вымирает старая профессура! А новой не появляется. Да и мало кто хочет идти работать на копеечную зарплату.

«Мне вчера дали свободу —

Что я с ней делать буду?!»

Екатерина Асмус: Может быть, это началось тогда, когда на смену мастерству пришел эпатаж?

Михаил Шемякин: И это тоже. Как, например, отнестись к хулиганской группе «Война», изобразившей член на Литейном мосту. На западе им дали бы небольшой срок за хулиганство. А у нас дают премию за инновации! Глянцевые журналы публикуют изображение этого действа на обложках. Люди ведут дискуссии. Министр культуры подписывает приказ о награждении… И что получается — молодой парень, мальчишка, наблюдает все это и ему захочется прославиться именно таким образом, а никаким другим! И он будет ждать награды за это!

Постсоветскому человеку очень трудно оставаться самим собой. Нувориши, нахапавшие денег, пытаются стать, чуть ли не английскими лордами. Напяливают соответствующие шмотки, но выглядят все равно комично! Наша привычка копировать чужое, вместо того чтобы хранить свое, смешна. Ужимки новой гламурной тусовки, которая пытается подражать западу — гротескны. Серьезных журналов нет. Идет борьба за выставки в гламурных галереях, потому что это модно и, престижно. А у молодых художников сознание искривляется. Получается так: «Почему я должен проводить множество часов, рисуя немытую пятку натурщика, когда ребята из тусовки уже выставляют свои „шедевры“ в галерее, открытой подругой Абрамовича?».

Или вот такой пример: Олег Кулик разделся, бегал голышом, гадил на углы (прим. 2) и вот — он уже гуру от искусства! Его приглашают в Мариинский театр! Несмотря, на то, что он два раза с треском провалился в Париже, в театре Шатле. Правда он уже не писает на углы, а надел скуфью на свою лысеющую голову и говорит только о духовном, но для людей, которые знают его путь — велико искушение повторить такой же путь к популярности. Как пелось у Высоцкого: «Мне вчера дали свободу, что я с ней делать буду?»

Постсоветский человек — он на самом деле очень несчастен, потому что на него обрушилось колоссальное количество зачастую ненужной информации. А что такое настоящая свобода и демократия они даже не представляют. Здесь все искажено, как в кривом зеркале! Вместо того чтобы понимать, что такое наш народ, наша земля, наша культура, мы почему-то пытаемся все черпать с запада, причем выбираем самое плохое. Наверное, потому, что это легче воспринять. Думать не нужно!

«Не нужно пытаться обгонять Америку и Европу, демонстрируя всем свой голый зад!»

Екатерина Асмус: Глянец действительно душит все виды искусства. Но главное, что есть люди, которые борются! А их немного. Что же делать с тем, что их становится все меньше?

Михаил Шемякин: Мы должны выращивать этих людей. Нужно воссоздать генофонд. Вот, например, идея Сколкова. А почему бы не заняться реконструкцией уже имеющегося известнейшего Академгородка в Новосибирске? Почему нужно создавать новые базы непременно около Москвы? А не там, где уже выращены несколько поколений ученых? На сегодняшний день во имя рекламы лизоблюды готовы бросаться выполнять любые новые идеи. Притом, что они же знают, сколько на этих всех идеях можно напилить. И это вместо того, чтобы реконструировать имеющееся, чтобы люди жили нормально. По статистике, у нас 40 миллионов человек до сих пор, по-прежнему, ходят справлять свои нужды зимой и летом на двор! А мы занимаемся проблемами глобальных масштабов!

Не нужно пытаться обгонять Америку и Европу, демонстрируя всем свой голый зад!

Осень, 2010 год

Семейный архив Юлия Кима

Русский или корейский?

Екатерина Асмус: Юлий Черсанович, какие самые ранние впечатления детства остались у вас в памяти?

Юлий Ким: Как ни странно, одно из самых первых воспоминаний — военное. Родители мои были репрессированы: отец — Ким Чер Сан — погиб, мать — Нина Валентиновна, осталась жива, была заключена в лагере. После того как их арестовали в 37-38-м, нас с сестрой взяли к себе дед с бабкой. Жили они в городе Наро-Фоминске. Мое первое воспоминание — это немецкие самолеты, которые довольно низко пролетели над двором. И я почему-то их запомнил. Второе воспоминание тоже связано с войной. Осень 1941 года, мрачный ночной вокзал, длинный состав, никаких огней, так — отсвет какой-то вечерний… Вдоль эшелона идут две фигуры — комендант поезда и моя тетка, которая приехала за нами. Она нас забрала из Наро-Фоминска последним эшелоном, а на следующий день туда вошли немцы… И я еще помню, что мы — бабушка, нянька наша и мы с сестрой (деда к тому времени уже не было) — пробирались по вагону, переполненному ранеными, которые ругались на нас со всех сторон, потому что в темноте мы пробирались весьма неловко. Это одни из первых воспоминаний детства.

Екатерина Асмус: Ваши предки по линии матери были русскими?

Юлий Ким: Я прямой потомок фамилий Всесвятских и Успенских. Это фамилии духовного сословия. Успенская Елизавета Осиповна, моя бабушка, была врачом. А вот отец деда (тоже врач), то есть мой прадед, Василий Павлович Всесвятский, был главным священником в храме большого села «Уготский Завод» Калужской губернии. Сейчас Уготский Завод — это город Жуков, потому что рядом, в деревне Стрелковка, родился Георгий Константинович Жуков. И прадед мой, Василий Павлович, его крестил. У прадеда было три сына, один из них мой дед Валентин Васильевич, Павел Васильевич, дочь Анна. Николай Васильевич был врачом. Задолго до революции в тех местах свирепствовал тиф, и доктор Николай Васильевич вылечил будущего маршала Жукова от тифа. Мои предки были настоящие земские интеллигенты. Они основали больницу, занимались школами, лечили, учили, помогали, словом, были в гуще народной. И когда пришла советская власть, они продолжали свою просветительскую деятельность. Моя мать Нина Валентиновна Всесвятская была учительницей, мой дядя землемером, все это передавалось по наследству.

Екатерина Асмус: Какие отношения у вас с родственниками отца, корейцами?

Юлий Ким: Языка корейского я не знаю. Не так давно меня вытащили в Сеул. А я и не упирался, охотно туда поехал. Было замечательное человеческое общение, но сказать, чтобы я как-то проникся этой культурой, что она стала для меня родной и близкой, я не могу.

Пьеса для полуразбитого фортепиано

Екатерина Асмус: Юлий Черсанович, это Ваша семья привила Вам любовь и интерес к музыке?

Юлий Ким: После ссылки моей маме, как и другим репрессированным, было разрешено жить за сотым километром от Москвы. И мы поселились в городе Малоярославце Калужской губернии. Маме разрешили преподавать в школе и жить при школе. Мы жили в большой комнате, которая была одновременно складом учебных пособий, в основном географических и исторических карт. Жили мы там вчетвером: мама, бабушка и мы с сестрой. Несмотря на страшную бедность и полуголодное существование, жилось нам там весело. Там постоянно кипела жизнь какая-то: стенгазеты, вечера, монтажи, выступления, концерты, танцы, хоровые кружки… Стояло полуразбитое фортепьяно, на котором я подбирал на слух какие-то мелодии — это и была вся моя музыкальная школа…

Екатерина Асмус: Стихи тогда же стали сочинять?

Юлий Ким: Глядя на свою матушку, которая занималась стихотворным творчеством напропалую, я тоже начал рифмовать довольно рано. Она все время сочиняла что-нибудь для школьных мероприятий — всякие веселые или сатирические стишки. А песни я стал писать уже в институте. Там Визбор был перед носом — трудно было этим не заняться. Но всерьез песнями я начал заниматься только на Камчатке.

Екатерина Асмус: А песни для кино как родились?

Юлий Ким: Первый опыт в этом плане у меня состоялся в 1963 г. — фильм Теодора Вульфовича по сценарию Эдварда Радзинского «Улица Ньютона, дом 1». Режиссер взял несколько готовых вещей, написанных мною на Камчатке, и свою самую первую песню на заказ «Фантастика-романтика» я сочинил именно для этого фильма. Ее потом долго пели.

Кстати, самыми любимыми для меня остаются песни, созданные в содружестве с композитором Геннадием Гладковым — к кинофильмам «Обыкновенное чудо», «12 стульев», «Дульсинея Тобосская», «Формула любви». С удовольствием исполняю их на концертах.

Два дома — две страны и двоюродный дядюшка.

Екатерина Асмус: Вы живете час временить в России, а часть — в Израиле?

Юлий Ким: Да. Так случилось в моей жизни по некоторым, весьма трагическим, обстоятельствам. Я переехал в Израиль на полтора года, это было связано с болезнью, а затем кончиной моей первой жены, а затем и с моей болезнью. Я там непрерывно провел около двух лет. Естественно, это было возможно только при наличии гражданства. Я получил это гражданство, о чем совершенно не жалею. Меня и раньше интересовали и волновали события, связанные с этой страной. В первую очередь потому, что там проживает довольно много моих друзей и приятелей. Но не только поэтому. Для меня это была крайне интересная страна. Я, правда, всерьез не подумывал о том, чтобы туда переехать на постоянное место жительства, но судьба распорядилась так, что это произошло. И теперь у меня два паспорта.

Россия — это родная страна. Она для меня — мать, а Израиль — это двоюродный, но дядюшка. Тоже родной, тоже по-своему любимый, хотя наши отношения не насчитывают и двух десятков лет.

Екатерина Асмус: Говорят, Вы придумали фееричное празднование Нового Года в Израиле?

Юлий Ким: Да! У нас традиция: Новый год встречаем в иерусалимском доме Губермана уже на протяжении многих лет. Он выступает в роли Деда Мороза, а я — Снегурочки.

Игорь где-то достал для меня рыжие косы, которые я смущенно перебираю руками. Натягивает мне спереди два каких-то полушария вместо груди. Сам цепляет бороду и старается басить, что при его фальцете непросто.

«Для меня главное, чтобы вся моя родня была жива-здорова».

Екатерина Асмус: Все остальные члены вашей семьи живут в Москве?

Юлий Ким: Да, моя дочь Наталья — закончила журфак, она член редколлегии журнала «Психология». Растут две любимые внучки и внук — старшая учится в РГГУ на филологическом и она поет. Сестра Алина — врач-фтизиатр, а ее сын — Марат Ким — график и художественный директор известной фирмы, выпустившей «Доктора Живаго».

— Ваша жена тоже пишет песни?

Екатерина Асмус: Юлий Черсанович, чего Вам в жизни не хватает?

Юлий Ким: Чаще всего времени, чтобы оптимально распределить силы для работы.

«Давате негромко, давате в пол-голоса»…

Екатерина Асмус: Кого вы больше всех любите из бардов?

Юлий Ким: Михаила Щербакова, конечно. На меня всего сильнее действует Щербаков, большая часть репертуара Булата и, конечно, очень сильно — Высоцкий. Чрезвычайно хороша и еще недооценена Новелла Николаевна Матвеева.

Екатерина Асмус: Юлий Черсанович, как Вы считаете, жива ли авторская песня?

Юлий Ким: Она бессмертна. Каждое поколение воспитывается на опыте поколений предыдущих. Классикой же становится все то, что отбирается временем.

ЦИКЛ
«ГЕРОИ ПРОШЛЫХ ЛЕТ»

Певец истинно русской души

Гончаров Иван Александрович