I
— Тебе не кажется, что в мире есть какой-то баг? — сказала Саша, доставая кофе с верхней полки. Кофе был запрятан так высоко, что ей пришлось в качестве опоры использовать нагроможденные друг на друга табуретки и вставать на носочки, чтобы дотянуться до заветной банки.
— Что ты хочешь этим сказать? — натужно вытянув шею, произнёс Дима. Он никак не мог привыкнуть к тому, что его сестра, не удосуживаясь перетащить стремянку, выполняет такие эквилибристические трюки.
— Не знаю. Просто мне кажется, что жизнь могла бы быть лучше для всех.
— Идеальный мир как у куклы Барби?
— Я считаю, что её счастье было бы неполноценным, если бы она не ощущала зависти в свой адрес. А зависть может быть разрушительна.
— Но ты сейчас мыслишь привычными человеческими категориями. Категориями этого, уже существующего, неполноценного мира. — Дима подбежал к сестре, предусмотрительно подставив руки, но его помощь не пригодилась.
Саша, увидев брата, только ухмыльнулась и протянула ему кофе.
— Я всё понимаю, — сказала она, спускаясь со своего пьедестала, — Но каким ты себе можешь представить идеальный мир? Если абстрагироваться от всего, что есть. Представь, что мы создаём новый мир.
— Но ты ведь понимаешь, что нам захочется создать его по образу и подобию.
— Я думаю, в этом и была главная ошибка создателя, кто бы он ни был, если он был, конечно же. А вообще, идея создать мир не могла прийти просто от балды. Наверняка, у него была какая-то пустота внутри, которую хотелось заполнить. И из-за своего «образа и подобия» он всё испоганил — создал опустошенных, несчастных людей. И всё-таки ты не ответил на мой вопрос.
— Ты забываешь о Демиурге, который был переполнен благом и именно поэтому он решил создать мир. А ты сейчас мыслишь, подобно Нагарджуне. Только он отрицал наличие создателя, а ты просто приписываешь ему какие-то настроенческие мотивы.
— Ты же знаешь, что мне эти буддисты никогда не нравились. Со всеми их дзэнами, нирванами, сатори, восьмеричными путями. Всё это так несексуально. Хочется остроты. Ради минуты неподдельного счастья, я готова пройти жизнь, полную страданий, — сказала Саша, поглаживая свежую татуировку в виде паука на запястье.
— Ты считаешь, что привязываться к удовольствию — это хорошая идея? — Дима не был удивлён обрастанию сестры свежими татуировками. Он знал, что самым главным клиентом её тату-искусства была и остаётся она сама. По крайней мере, на тех участках, до которых она имеет возможность добраться самостоятельно.
— А чем она плоха? Вот ты живешь ровной жизнью — не привязан ни к чему, думаешь, что готов к смерти, но приходит смерть, и ты понимаешь, что так ни разу не прочувствовал жизнь до конца.
— Да с чего ты взяла, что ты не прочувствуешь жизнь до конца? Наоборот, твои чувства обострятся. Ты осознаешь каждую секунду своей жизни. Здесь и сейчас — понимаешь?
— Вот именно «здесь и сейчас». А мне здесь и сейчас нужен аттракцион, нужна буря, нужна борьба! Нужно знать, что всё не зря. Хотя всё равно жизнь потеряет смысл к концу. Мне даже иногда кажется, что нужно прожить как можно более несчастную жизнь, чтобы смерть была единственной радостью. Потому что смерть неизбежна — значит, эта радость гарантирована.
— Ты думаешь, это легко реализовать? Те, кто не видел ни дня счастья, живут смирением. Для них смирение дороже смерти. Те же, кто когда-то был счастлив, живут надеждой. Так какой должна быть жизнь, чтобы смерть была в радость?
— Наверно, ты прав. Не так-то просто быть несчастным. Единственные, кто, на мой взгляд, нашли счастье в смерти, это Ромео и Джульетта. Вот уж действительно история со счастливым концом.
— Да-да. Нет повести счастливее на свете… Советую тебе перечитать. Я думаю, им хотелось немного другого.
— Кстати, Ромео, тебе же ночью выезжать к Джульетте. Ты всё подготовил?
— В моём возрасте я уже не Ромео, а вполне себе Улисс.
— Желаю попасть стрелою в кольцо!
— Звучит двусмысленно!
— Смысл только один. И не забудь своего птицеедуса-обыкновеннуса! Он у меня в комнате, хотела сделать шаблоном для нового рисунка на коже. Правда, потом я решила наколоть самку, пришлось покопаться в Инете.
— Аня сказала, что ей нужен самец. Самка у неё уже есть.
— Ты уверен, что она сказала про самца относительно паука?
— Я решил подстраховаться! Мы с ним поедем вдвоем. А уж она разберется, кто ей нужен.
II
Дима всегда ожидал от попутчиков в поезде что-нибудь волшебное. Есть в этой герметичной обстановке, в этой жизни длиною в поездку что-то своеобразное, ирреальное. Ощущение сна, только при полном сознании, с возможностью осязать и чётко разделять цвета и звуки. Ты можешь на время приостановить воздействие прошлого на сущность и вести новую игру, можешь начать жизнь с чистого листа, не задумываясь над тем, что при выходе из поезда, к тебе вернётся уже потрёпанная исписанная воспоминаниями, раскаяниями, планами старая подлинная жизнь.
— Пьющий? — с ходу вместо приветствия услышал он в свой адрес, заходя в купе.
— Бывает иногда.
— В новый год все пьют! Садись, налью.
Мужчина достал банку с какой-то мутной жидкостью. Заметив подозрительный взгляд Димы, он приободряюще заявил:
— Старый добрый самогон! Жена у меня — хозяюшка!
— О нет! Такое я не пью! — резко отмахнулся Дима.
— А ты повторяй за мной, и ничего с тобой не случится! По части питья я бооольшой специалист!
— У нас же комплекция разная!
— Ну это-то да! Я вдвое больше тебя буду! — засмеялся мужик. Из-за округлости лица, глаза его казались по-монгольски маленькими. — Звать-то тебя как?
— Дима.
— Меня Яков… Пей, не стесняйся!
Было очень странное ощущение неизбежности, какое-то гипнотическое воздействие оказывал попутчик на Диму. Он был уверен, что не станет пить крепкие напитки с незнакомым человеком в поезде, но, тем не менее, он был не в силах себя контролировать. От первого глотка у Димы закружилась голова, и перехватило дыхание. Яков с добродушным смехом протянул Диме куриную ножку и сказал:
— Закусывать надо! А ты что багаж не убираешь? Дай-ка его сюда! — и, вытерев жирные руки об рубашку, Яков всем телом навалился в сторону Димы.
— Я сам, спасибо! — приходя в себя, сказал Дима.
— Дай, говорю. Ты ешь давай!
— Да нет, я сам… Только в норму приду.
Яков зычно захохотал.
— Да уж, комплекция у тебя хиленькая. Ничего! После 2-й рюмки так хорошо станет, что ты суперменом себя возомнишь! Давай ещё!
И вправду, после второй рюмки Диме и вправду стало весело и легко на душе. После третьей все проблемы отошли на задний план, а в голове заиграла то ли «Ода к радости» Бетховена, то ли доселе ненаписанная симфония, потупляющая сознание и пробуждающая инстинктивное приятие мира.
— Ну ты, турист! — никак не мог успокоиться Яков — Сумку-то дай! А то я гляжу, тебя унесло в неведомые края!
Не дожидаясь ответа, мужчина забрал рюкзак у Димы и небрежно забросил его в багажное отделение. Дима начал засыпать.
— Приятель, у тебя там что-то бздынькуло, — пытался обратить на себя внимание Яков. Но увидев, что попутчик погрузился в дремоту, махнул на него рукой.
III
Димин поезд нёсся сквозь ночь, заглушая своим свистом метель. Из-за темноты пространство вокруг выглядело бесконечным, а сияющий бессонный новогодний поезд был похож на рождественскую оленью упряжку. Некоторое время Яков пил в молчаливом одиночестве под звон посуды и тарахтенье вагона. «Джингл Белс — джингл белс» — запел он американскую песню, уловив мелодию в воздухе. Затем начал оживлённую дискуссию, адресованную спящему попутчику. Говорил он долго, увлечённо, громко смеялся, бил по столу. Дима спал крепко, но постепенно откуда-то издалека до его ушей начали доходить обрывки фраз. В этом азартном нарастающе напряженном монологе проскальзывали совершенно несвойственные такому типу людей, как Яков, речевые обороты.