Бесплатный фрагмент - Паулина

Введение

В третьей книге «Морских рассказов» автор коснулся необычной темы для читателя.

Эта тема для сухопутного человека чужда. Потому что не каждому человеку приходится проводить дни и месяцы, а иногда и годы, в открытом море, подвергаясь воздействиям стихии, с которой человек ещё не может справиться до сих пор. Ему только надо подстраиваться под неё.

Для большинства читателей море — это место отдыха и развлечений.

А для некоторой категории людей — это суровый труд. От результатов этого труда многое зависит.

Для хозяина судна — целостность судна. Для фрахтователя — бесперебойная доставка грузов. А для самих моряков — возвращение домой после трудных рейсов.

Это общий труд моряков, который объединяет их всех. Но гарантию этого труда во многом обеспечивают судовые механики.

Их труд не заметен. Судно вовремя пришло в порт — заслуга механика. Его за это никто не похвалит и не ободрит. Это его обычная работа. Для этого и существует на судах должность судового механика, чтобы всё было безопасно и исправно.

Судно задержалось в рейсе или, если не дай Бог, потерпело аварию — виноват механик. И тогда его взгреют по полной программе. Но капитаны тут будут стоять в первой шеренге.

На море нет национальностей, которые порой разделяют многие государства. На море есть только одна национальность — это моряки. Они в любой ситуации протянут руку помощи друг другу и поделятся последней рубашкой.

В некоторых рассказах этой серии книг автор описывает события от первого лица.

Да, отчасти это так и происходило. Но многое из того, что читатель прочтёт в «Морских рассказах» — это обычная морская жизнь, эпизоды которой произошли не только с самим автором а и многими его друзьями и знакомыми, хотя и переданы они от первого лица.

Автор очень рад, что Вы прочли эти строки. Значит, Вам не всё так безразлично в этом мире.

Все события в этих рассказах являются плодом авторского вымысла. Все совпадения имён, дат, названий и сюжета являются случайными. Местоимение «Я» в данном тексте обозначает не Автора, а вымышленного персонажа.

С уважением ко всем морякам и их семьям.

Алексей Макаров

«Паулина». Начало контракта

Жизнь судового механика

Глава первая

Самолёт пошёл на посадку в Сан-Пауло. Стюардессы бегали и наводили порядок в салонах, заставляли пристёгиваться, выравнивать кресла, убирать столики.

А у меня до сих пор стояло в глазах Инночкино лицо в аэропорту Владивостока. Даже через пепельные окна кафе я видел, как она машет мне рукой, а в телефоне звучал её голос:

— Счастливого пути, спокойного рейса. Я тебя люблю. Возвращайся быстрее.

Пересадка в Москве, пересадка во Франкфурте-на-Майне и десять часов перелёта до Бразилии, где так много диких обезьян. И вот сейчас самолёт сядет.

Он и сел. По многочисленным переходам я добираюсь до выдачи багажа и выхожу на имигрэйшн. Там по плакатикам в руках встречающих, нахожу своего встречающего.

Это женщина. Наверное, помесь местных индейцев с португальцами, а может и ещё с кем. Но вид чисто южноамериканский. Она чем-то озабочена.

— Ты не один. Вас двое. Стой здесь, не уходи никуда. Твой друг где-то потерялся, — тараторит она по-английски с испанским акцентом.

Мне что. Курить я бросил. Значит, выходить на улицу не надо. Стою спокойно. Сказали ждать, значит — ждать. Глазею по сторонам. Где это тут столько много диких обезьян?

И вдруг появляется агетша с очень непростым импозантным человеком, которому она тараторит:

— Я тебе сказал быть здесь, никуда не ходить. Почему ты ходить другая сторона?

А тот, еле выдавливая английские слова, представительным басом возражает, показывая вокруг руками:

— Я не могу уходить далеко. Я здесь всегда рядом. Я большой и меня всегда видно.

Что он большой, то это я сразу заметил. Роста чуть больше ста восьмидесяти, в распахнутом кожаном плаще с изящным кожаным, чёрным портфелем в руке. Из-под плаща проглядывался хорошего качества пиджак, рубашка и, изящно повязанный галстук. Его нисколько не смутило, что его кто-то искал, ждал и волновался о нём. Тени смущения и неловкости на его лице не отображалось. Напротив, он сам выказывал недовольство респектабельным басистым голосом.

— Я тут стоять. Пять метров другая сторона. Почему ты меня не видать? — на тарабарском английском высказывал он своё недовольство.

Агентша махнула рукой. Мол, слава богу, все собраны, все нашлись.

— Пошли другой терминал. Там я сделать вам билет в Порто-Алегри. Багаж сдавать надо на местный терминал, — и она повела нас на терминал местных авиалиний, для оформления билетов и сдачи багажа.

Мой спутник почему-то шёл без вещей. Он шёл рядом со мной с независимым и гордым видом только с портфелем в руке. Подстроившись к его широким шагам, я поинтересовался:

— Позвольте узнать, а куда Вы направляетесь? — и снизу-вверх посмотрел на него.

— На «Паулину», — с некоторой задержкой и гордостью многозначительно ответил он.

— И в какой же должности Вы направлены туда, позвольте поинтересоваться? — с не меньшим интересом начал я выспрашивать у столь импозантного мужчины.

— Моториста, — с такой же, как и прежде, значимостью ответил он.

— А что же Вы без багажа? — не отставал я от своего спутника.

— Во Франкфурте у нас была стоянка меньше часа, наверное, они не успели перегрузить багаж, — невозмутимо и с такой же долей значимости, ответил он.

— Так откуда же Вы летели? — мне захотелось как можно больше узнать об этом представительном мужчине.

— Из Мариуполя, — прозвучал не менее гордый ответ.

У меня создавалось впечатление, что сейчас мой собеседник взойдёт на трибуну партийного съезда. Откашляется, отопьет глоток воды из стакана, заботливо предложенного секретарём, и начнёт очередной доклад. Он, не спеша, без тени стеснения, разложит перед собой листки с текстом, окинет зал тяжёлым взглядом, возложит на трибуну вытянутые руки и его слова, содержащие только непререкаемую истину, сейчас польются на головы благодатных слушателей.

— Так пора бы и познакомится, — предложил я дружелюбно.

— Серёга, — веско и смачно вылетело из его, полураскрытого рта.

— Александр Владимирович. Ваш будущий стармех.

Серёга смерил меня оценивающим взглядом сверху вниз, и с такой же значимостью с его губ сорвалось:

— Надеюсь, что мы сработаемся, — от его слов я чуть не поскользнулся на мраморном отполированном полу и не брякнулся на него всеми своими мягкими местами.

Агентша быстро организовала сдачу багажа и оформление билетов на местные авиалинии до Порто-Алегри.

Я обратил её внимание, что у Серёги нет багажа и она обещала получить его завтра и доставить на судно, которое будет стоять в Рио-Гранде ещё несколько дней. Чувствовалось, что у неё ещё много дел и она не собирается больше водить нас за ручку, поэтому она только торопливо спросила:

— Вам ещё нужна моя помощь? Ведь до рейса ещё три часа? — на что я как можно вежливее заверил её, что мы ей премного благодарны и с дальнейшими трудностями постараемся справиться сами.

На что агентша, усмехнувшись посоветовала:

— Смотри внимательно за свой друг. Пусть он больше не потерялся, — от чего я рассмеялся. Мы пожали друг другу руки, и она упорхнула.

— Что она там наговорила? — нехотя, цедя каждое слово, поинтересовался Серёга.

— Она пожелала нам счастливо добраться, а тебе самого наилучшего, — не моргнув глазом, объяснил я ему перевод.

— А что она сказала про мой багаж? Когда же он, в конце концов, будет доставлен? — по суровому тону Серёги чувствовалось, что он очень недоволен.

— Сегодня прилетит твой багаж, — успокоил я генерального секретаря.

Его поведение меня уже начало раздражать. Ну, хоть бы спасибо сказал, или что-нибудь в этом роде. Нет. Этому человеку, так мне показалось, все всегда что-нибудь должны.

Отойдя в сторону от билетных касс, мы нашли свободные кресла и устроились на них. Требовалось ещё скоротать около двух часов. После такого продолжительного перелёта я чувствовал себя выбитым из колеи.

Договорились с Серёгой, что он сидит у наших портфелей и караулит кресла, а я пойду и осмотрюсь, поем и попью, а потом и Серёга сделает такой же вояж. Тот благосклонно согласился с таким предложением.

Найдя обменный пункт, я поменял пятьдесят долларов на местные деньги.

По мне — все они песо, но это оказалось не песо. А как правильно выговорить их название? Я так и не запомнил. А так как по-английски никто здесь ничего не понимал, то мне хватало того, что я говорил всем продавцам белиберду смеси русского — английского языка, а в ответ мне предлагали калькулятор. Потом с продавцом мы очень старательно всё перемножали, торговались, приходили к общему знаменателю и довольные расходились.

Таким образом я купил сувенир. На мой взгляд очень даже красивый. Ведь я первый раз в Бразилии, а я имел привычку, что в странах, в которых бывал первый раз, всегда покупал сувениры.

Рядом с сувенирными киосками находилось кафе. Там я заказал себе кое-что из местной кухни. Это оказались вкусные блинчики с копчёностями и овощами. Пиво продавалось только в банках, и я взял две баночки местного пивка, но у меня всё равно ещё оставалось больше тридцати местных тугриков. После очень эмоционального общения с продавцом в кафе, я усвоил, что эти тугрики имеют название. Это же знаменитые реалы!

Закончив ознакомительный тур по аэропорту, я вернулся к Серёге. Тот сидел на прежнем месте, но, несмотря на свой гордый и независимый вид, клевал носом.

— Не спать, а то замёрзнешь, — скомандовал я, на что тот мотнул головой и взгляд его стал более осмысленным:

— Что, можно и мне размяться? — и он вопросительно посмотрел меня.

Что это с ним случилось? Куда делась прежняя надменность? Но, помня наставления агентши, я указал Серёге на часы:

— На прогулку и пропитание тебе даётся не более получаса. В двенадцать начало посадки и ждать нас там никто не будет, — предупредил я его. — А нам ещё надо дойти до посадочных ворот.

— Владимирыч, не беспокойся. Везде мы успеем, — с видом бывалого путешественника заверил меня Серёга и с достойным видом удалился.

Я с подозрением смотрел ему вслед, потому что меня терзали смутные сомнения. А прав ли я, что отпустил одного в незнакомом аэропорту представителя свободолюбивого украинского народа?

Оказалось, что не прав.

Было двенадцать двадцать, когда фигура нашего представителя одной из ведущих политических партий мира появилась на краю сцены.

— Твою маму дорогую и т. д. и т. п. Ты где б…ь такая шаталась. Ты на часы глядел или они у тебя к ж…е примотаны? — я бы орал, визжал и плевался от злости, если бы я не находился в аэропорту.

Но вид моего оппонента излучал, как и прежде, невозмутимое и беспредельное спокойствие.

— А что? Мы куда-то опаздываем? Ведь до взлёта ещё сорок минут, — от его тупизма я чуть не онемел.

Мне показалось, что такую броню не пробьёт даже фашистский фаустпатрон, потому что Серёга удивлённо смотрел на меня взглядом первозданной невинности.

Что оставалось делать? И я, взглянув в эти невозмутимые очи, махнул рукой и, подхватив свой портфель с документами уже на ходу прокричал:

— Бежим.

Я на самом деле бежал и не оборачивался на нашего генерального секретаря. И тут, как назло, наши ворота оказались последними в длинном коридоре аэропорта.

Подбежав к ним, я сунул в руки проверяльщиков посадочный талон и под их возмущёнными и испепеляющими взглядами промчался в салон самолёта, где нашёл своё кресло и плюхнулся в него. Через минуту тело генсека приземлилось рядом.

От произошедшего я лишился дара человеческой речи. У меня оставались только маты. Они клокотали в груди, но я, как мог, сдерживал себя, чтобы не разораться. В дополнение ко всем удовольствиям, что сегодня свалились на мою голову, меня убил последний Серёгин вопрос:

— А что это мы не взлетаем? Ведь мы уже на местах. Мы же успели, — спокойным голосом, сохранившим всё те же нотки достоинства и превосходства, поинтересовался он.

Мама дорогая! Ну зачем ты меня родила в понедельник? И теперь я с горечью начинал понимать почему. Наверное, для того, чтобы испытать удовольствие при общении с такими Серёгами.

А генсеку хоть бы хны! Он старательно пристегнулся и, уже через несколько минут, мирно похрапывал.

Самолет взлетел. Я сидел у окна и смотрел на удивительную Бразилию, про которую столько много слышал и читал.

Под окном проплывали холмы, реки, поля, какие-то деревни и поселки. Это в моём понимании. А может быть по-бразильски, они имели совсем другие названия. Я даже не заметил, как проглотил предложенный бутерброд. Так всё выглядело интересным за бортом.

Много лет летаю. Но чтобы так интересно, то это происходило в первый раз. Да, это случилось впервые, чтобы я так беспрестанно смотрел за борт. Обычно я, как и Серёга сейчас, всегда спал.

Вскоре загорелось табло, чтобы все пристегнули ремни.

Самолёт приземлился, а наш Серёга от соприкосновения колёс с посадочной полосой очнулся от сна.

— Мы что, уже в Бразилии? — важно изрёк он, ожидая моментального разъяснения.

Чаша моего терпения переполнилась, и я съязвил:

— Конечно! И тут много диких обезьян.

— Интересно, — в баритоне Серёги прозвучали нотки любопытства. — И где же они тут живут? — и он со своего места посмотрел в иллюминатор.

Слава богу! Самолёт уже остановился на взлётной полосе и пришлось выходить, поэтому мне не стал отвечать на столь сакраментальный вопрос.

Пройдя в здание аэровокзала на ленте выдачи багажа я нашёл свой чемодан. Он имел плачевный вид. Обе ручки оторваны. И как его тащить? Озадачился я новой проблемой. Хорошо ещё, что осталась выдвижная ручка и колёса. Да… Китайское качество и тут подвело. Не выдержал страдалец перелёта из Владивостока до Порто-Алегри.

На выходе я осмотрелся и увидел мужчину полу индейской наружности с плакатиком в руках. Он ждал именно нас. Подойдя к нему и, стараясь правильно и медленно выговаривать английские слова, попытался объяснить, что мы это те, кого он ждёт, что мы уже здесь и хотели бы знать, а что же последует дальше.

Обычные стандартные фразы, которые я всегда говорил встречающим агентам.

Но в ответ получил фразу по-португальски из которой ничего не понял. Тогда я, хулиганя, по-русски с матами сообщил ему, что мы здесь.

— О! Руссо, украине, добро пожаловать, — и яркий представитель местного населения, подхватив мой чемодан за оставшуюся ручку, быстро пошёл к выходу, где находилась его машина.

Его «Фольцваген» стоял мерах в двадцати от входа.

Каким-то образом мне удалось выяснить, что он отвезёт нас в Рио-Гранде, до которого триста километров, но для этого пришлось приложить массу артистизма, мимики и жестов.

На улице в ноябре в Порто-Алегри тепло.

В Москве в duty free я купил футболку за тридцать долларов. Дешевле почему-то не нашёл. Там же зашёл в туалет, скинул с себя тёплую рубашку и переоделся в неё, поэтому в местном бразильском климате чувствовал себя нормально. Это после Владивостока, где минус десять. И после зимней Москвы, но там я не выходил из аэропорта и с наружной температурой контакта мне пришлось избежать.

А в Порто-Алегри не меньше, чем плюс двадцать пять градусов. Серёга даже распахнул своё длиннополое кожаное пальто. Пот с него лился градом, но он не сдавался и не снимал его. Мне его даже стало жалко.

— Да сними ты свой плащ, — не выдержал я, видя его страдания.

На удивление он без слов снял пальто и уложил его в багажник вместе с моим чемоданом.

Машина, пока стояла на солнце, прогрелась под осенним солнышком, и я попросил агента включить кондиционер. Тот меня почему-то сразу понял и сразу включил его.

Убедившись, что мы готовы к поездке, водитель резко тронулся со стоянки.

Городские развязки меня не очень удивили. Всё обычно, как в нормальном европейском городе. Но когда машина выехала за город, то я поразился.

У меня невольно возникло ощущение, что я как будто попал в Ханкайскую долину. Такая же двухполосная дорога, такая же равнина. Даже деревья вдоль неё, по-моему, те же самые. Холмы — точно такие же. Я смотрел на всё это и получал удовольствие, вспоминая, как в прошлом году я точно так же ехал, по такой же дороге. В машине сидели жена, внуки и я наслаждался щебетаньем их голосов.

Но в нашей машине этих голосов сейчас не звучало. Водитель сосредоточился на дороге, а я смотрел по сторонам. Серёге надоело молча сидеть на заднем сидении, и он начал донимать меня вопросами. Но скорее это походило на допрос.

— Владимирыч, а сколько во Владике стоит рыба?

Какая рыба, что за рыба? Его, по-видимому, это не интересовало. Он хотел знать только цену. На мои подробные ответы о сорте рыбы, о её цене в рублях, он только качал головой и значительно выдавал междометия. Потом доставал из глубин своих штанов калькулятор, и начинал переводить всё в гривны, а потом в доллары. Совершив манипуляции с подсчётами, он многозначащим выдавал:

— Да, это у нас дешевле, — или наоборот, — нет, это у нас дороже, — или что-то вроде этого.

После непродолжительного молчания и, наверное, переваривания полученной информации, он задавал следующий вопрос:

— Владимирыч, а сколько стоят во Владике машины? — мне опять приходилось обстоятельно отвечать.

Машины — это моя любимая тема, и я развивал свою мысль на полную катушку. И о старых марках, и о новых моделях, об их преимуществах и недостатках. И всегда за этим следовал риторический вопрос:

— А как же вы на них ездите? Ведь руль то справа, — на что я пошутил: — Так это же так легко обматерить умника за рулём леворульной машины. Поэтому и ездится очень легко. Всегда видишь дурака за рулём рядом с собой.

Потом разговор надолго затихал. Водителю тоже стало скучно. Он периодически включал то одну, то другую местные радиостанции с музыкой. Иногда пытался что-то спросить на ломаном английском. Долго соображал от полученных ответов, переспрашивал и делал вид, что что-то понял.

После пары часов интенсивной гонки я почувствовал, что он именно — бразильеро. У него самая лучшая машина в мире, и он самый лучший водитель на дорогах Бразилии. Он не позволит себя кому-либо обогнать и всегда, и везде будет первым.

Я даже сам себя вспомнил, когда мы с Инночкой ехали в Горноводное. Тогда, никто меня на моей «Карине ED» не смог обогнать. Даже на перевалах к Дальнегорску, я не позволил «Крауну» обогнать себя.

Остановились у небольшого магазинчика. Попили кофе и съели по паре бутербродов. Серёга всё ходил и присматривался к ценам. Он не выпускал из рук калькулятор и всё время, что-то перемножал и делил. Своими впечатлениями он делился со мной.

— Да я бы тут жил с такими ценами, — то и дело вырывалась у него.

Когда он увидел, что бразильское вино в упаковке по четыре литра стоит меньше четырёх долларов, то не выдержал и купил его.

Пока наш водитель пил кофе, я обошёл всё вокруг и остановился у входа в магазин. Рядом стоял рейсовый автобус. Пассажиры вышли погулять и к нам подошёл молодой парень. На хорошем английском он обратился к нам. Он ехал домой после окончания курса обучения в мореходке. Его отец работает лоцманом в Рио-Гранде, и этот парень очень соскучился по своим родителям, а после отпуска он поедет по распределение на работу и очень хочет отдать все силы своей новой работе.

Когда он увидел, что Серёга покупает вино, то разочарованно сказал:

— Бразильское вино — это не то, что я хотел бы подарить своему отцу. Я ему везу в подарок Чилийское вино. Это будет ему лучшим подарком.

Я с этим общительным парнем мило распрощался, и наш водитель вновь резко нажал на газ.

Он резво обходил одну машину за другой. В мастерстве вождения я ему даже позавидовал. Бразильский темперамент сказывался и в этом.

Опять понеслись долины, холмы, берёзы, сосны, ивы, небольшие строения.

В сосновой роще водитель попросил разрешения остановиться.

Въехав в неё, машина наполнилась густым хвойным ароматом, а чистота воздуха меня сразила наповал. Этот воздух наполнил лёгкие и им хотелось дышать и дышать.

Водитель остановился у небольшого строение с вывеской. Пару слов я понял — ВИНО и ПИВО. Остальное — для меня только буквы.

Войдя в строение, я вновь поразился. Там стоял дух нашей копчёной колбасы. Водитель уже что-то покупал, а я в нерешительности подошёл к прилавку и осматривал вывешенные многочисленные снизки колбас. От них шёл такой непередаваемый аромат копчёностей, что у меня чуть ли не закружилась голова.

Хозяин что-то приветливо начал рассказать, показывая на колбасы. Но я его абсолютно не понимал, тогда водитель попытался объяснить мне содержание речи продавца.

Из его перевода я понял, что это хозяин лавки. Они тут сами делают говяжью колбасу, и он с удовольствием даст нам её попробовать. У него их несколько сортов. Если иностранцы согласятся попробовать его колбас, то он приглашает их за столик.

Колбасами находились везде. Они на специальных подвесках свисали с потолка, висели на стенах и лежали на прилавках.

Дух копчёностей сводил с ума. Слюной я почти захлебнулся. Как можно отказаться от предложения попробовать эти деликатесы! Хотя, я знал, что это предложение приведёт к последующей раскрутке. И водитель нас сюда не просто так завёз. Он, наверное, тоже имеет здесь свою прибыль.

Мы сели за столик напротив прилавка. Полумрак, прохлада, запах елей, растущих рядом с магазинчиком и запах копчёностей, сделали своё дело.

Сил сопротивляться не оставалось. Перед каждым из нас появился высокий стакан с вином из зелёного стекла. Вино в нём казалось чёрным. На вкус это оказался очень хороший портвейн. Наверное, в своей жизни я пробовал всего лишь несколько раз вина такого сорта.

Вино оказалось тягучим, в меру сладким и его терпкость откладывалась на языке. Тут же перед нами, как по волшебству, появилось целое блюдо с нарезанной, пахучей и заманчивой колбасой.

О! Как это всё оказалось вкусно! Я не устоял и, оставшиеся реалы, потратил именно на эту колбасу. Серёга, как мне показалось в тот момент, оказался умнее меня. Он купил колбасу, и ещё, вдобавок огромную бутылку, этого наивкуснейшего портвейна.

Простые мужики, простые работяги. Бразильцы. Я впервые видел тех людей, кто именно делает для нас то, что нужно нам, горожанам. А они просто так живут. Это их жизнь. Это их страна, в которую они замечательно вписываются и колорит этой страны создаётся именно этими простыми работягами.

Мило распрощавшись с хозяевами гостеприимной лавки, мы покинули её с увесистыми пакетами, а водитель опять нажал на газ и автомобиль умчался от уютной лавки, оставив за собой запах сосен и копчёных колбас.

Опять понеслись навстречу холмы, луга, поля. Да-а. У нас стояла зима с морозами, а тут в разгаре бразильское лето с редкими тракторами и людьми на полях. Простор, проносящийся за бортом — завораживал.

По указателям до Рио-Гранде оставалось меньше тридцати километров. Те же дома, рощи, луга и деревеньки с небольшими домишками. Пейзаж не менялся, но чем ближе мы продвигались к намеченной точке, тем нищета и развалюхи встречались всё чаще и чаще.

Вот мы и въехали в долгожданный Рио-Гранде, а мне показалось, что мы неожиданно оказались в Кандле в Индии. Только что на дороге отсутствовали коровы с худющими свиньями. Та же нищета и разбитые дороги. Хотя в центре города и дороги оказались в норме и вывески ресторанов и кафе напоминали европейские.

Но всё равно что-то выглядело не так. И только, когда я вышел из машины у офиса, понял. Лица. Да! Все они отличались от европейских. В них просматривалась какая-то странная помесь местных индейцев с остальными нациями мира. Хотя натуральных индейцев я никогда не видел в жизни, исключая телевизор. Но даже подсевшая в автомобиль любовница водителя, выглядела характерной креолкой.

Водитель привёз нас в офис и сдал агенту. Тут уже стало легче. Все говорили по-английски.

Даже Серёга как-то облегчённо вздохнул и опять начал задавать айдиётские вопросы. Но у меня не осталось ни сил, ни времени, чтобы отвечать на них и я их игнорировал.

Время пошло уже в судовом режиме.

Агент посадил нас в свою машину и повёз в эмигрэйшн. Там нам поставили в паспорта печати. Вновь гонка по неровной брусчатке городка до проходной в порт.

И вот я уже вижу судно. Ещё во Владивостоке я видел его фотографии, которые мне прислали по e-mail. Но когда видишь всё своими глазами, то впечатления становятся совсем другими.

Оно выглядело непривычно. Узенькая жилая надстройка на самом баке и выхлопные трубы в самой корме. С левого борта два, внушительных грузовых крана.

На причал спущен трап, около которого стоял вахтенный помощник.

Агент попытался взойти на трап, но помощник преградил ему путь и потребовал предъявить документ. Агент такому требованию удивился, но документ показал.

К нам подошёл старик. Седая борода, громадные, тёмные мешки под глазами. Одет был в потрепанные шорты, из которых выглядывали тоненькие ножки.

Помощник по-английски обратился к подошедшему старику и по их разговору я понял, что это капитан. Как мне говорили по телефону, что он болгарин.

Поздоровавшись с агентом, капитан пошёл вверх по трапу, а нас, как будто, даже не заметил.

Серёга двинулся вверх, а я растеряно стоял перед своим полуразваленным чемоданом и соображал, как же его тащить.

Помощник, видя мою заминку, подошёл ко мне:

— Помочь, что ли? — уже по-русски поинтересовался он.

— Да…, эту развалюху, я один не осилю, — посетовал я и с выжиданием посмотрел на помощника.

— Вы не обращайте на мастера внимание. Вообще-то он нормальный мужик. Очень хорошо говорит по-русски. Так что, насчёт этого будьте осторожны, — проинформировал меня помощник.

Взяв с обеих сторон поломанный чемодан, мы с ним дотащили чемодан до надстройки. Оставив чемодан перед дверью в надстройку, помощник пошёл вперед по узким, крутым трапам, а я, взвалив развалюху на плечо, последовал вслед за ним.

Остановившись на одной из площадок, помощник указал на одну из кают:

— Пока Вы здесь поживёте. Это у нас запасная каюта. Каюта деда выше палубой. Если возникнет желание, можете к нему подняться, — посоветовал он и ушёл.

Теснота страшенная. Это меня ещё поразило на трапе, потом на палубе, когда второй помощник помогал перетаскивать чемодан через лазы во флорах в фундаментах кранов и по палубным трапам, а теперь и в этой запасной каюте.

Хотя она и состояла из небольшой приёмной со столом, телевизором и холодильником, спальни и узенького санблока, но она ни в какое сравнение не шла с каютой на моём предыдущем балкере, где только в приёмной можно играть в футбол.

Оставив чемодан в приёмной на диване, я застелил в спальне постель приготовленным бельём и поднялся палубой выше. В каюту стармеха.

После моего продолжительного стука, дверь открыл полуголый человек с растрёпанным длинным волосами. По его виду я понял, что он только что после душа. Бёдра обёрнуты полотенцем, а волосы мокрые. Причёской и выражением лица он чем-то напомнил мне батьку Махно. Как потом и оказалось, Олег родом из Мариуполя.

Увидев меня, мужчина поздоровался и извинился за свой вид:

— Только помылся. Сутки из робы не вылезал. Извини, устал, как собака. Давай завтра с утра обо всём поговорим. Время у нас ещё есть. Целые сутки. На, возьми бутылку воды, сок и кружку. Наверное, и сам устал? — спросил он участливо.

Что уж тут скрывать. Во Владивостоке уже полдень завтрашнего дня и ноги у меня подкашивались. Получалось, что я не спал уже больше суток.

Спустившись в каюту, я принял душ и завалился спать. Заснул сразу, как будто провалился в яму.

Глава вторая

Проснулся я без будильника. Он показывал четыре утра. Рассвет только занимался и в каюте стоял утренний полумрак, хотя мои биологические часы показывали шесть часов вечера. Поняв, что заснуть больше не удастся, я умылся, оделся и вышел на палубу.

Рассвет прекрасный. На небе ни облачка. Не жарко. В шортах самое время прогуляться по причалу или по недалеко расположенному пляжу.

Но, надо знакомиться с судном. Для того меня сюда и послали, чтобы не прохлаждался, а занимался делом.

Ознакомление с судном я начал с пеленгаторной палубы.

Чем дальше вниз, тем ясней становилась картина, что это за судно, для чего оно предназначено и каково его состояние.

Ржавчина старательно замазана краской. Значит, старались придать надлежащий вид судну без особых затрат. Тросы на шлюпках менялись давно, а маркировка стояла свежая. За прошлый месяц. Палуба не полностью ободрана, но закрашена.

Получалось, как в сказке, чем дальше в лес, тем страшнее.

Зашёл в надстройку. Вроде бы всё и чисто, но что-то здесь мне не понравилось.

На нижней палубе у рефрижераторных камер почему-то воняло фекалиями. Завернув за угол, я увидел там установку обработки сточных вод. Вентилятор для жизни бактерий работал, но воздух оттуда шёл с гнильцой, хотя маркировка о проверке поставлена свежая. Гайки на фильтре засыпки бактерий оказались такими заржавевшими, что говорило о том, что они не отдавались минимум с полгода. Хотя содержимое фильтра должно обновляться ежемесячно.

И так всё дальше и дальше. С собой я захватил блокнот, ручку и фонарик. Времени до завтрака достаточно и поэтому, я продолжил обследование.

Мне, при моём опыте, достаточно только взглянуть, прослушать механизм, и становилось ясно, в каком состоянии он находится.

Добрался я и до входа в машинное отделение.

Несведущему, это бы показалось странным, что он начинался входом в тоннель длинной метров восемьдесят. Идти пришлось по решёткам, под которыми проглядывалась не очень чистая палуба. Под решётками то тут, то там виднелись разбросанные различные крепления для груза.

Проскользнула мысль:

«А если будет резкая качка и всё это хозяйство начнёт летать с борта на борт? Пробьют они борта или нет?»

Лазы в трюма оказались открытыми. Клинкетные двери не зафиксированы на защёлки, которые оказались заржавевшими и даже рукой я их не смог сдвинуть с места.

Наконец-то я добрался до машины.

Грязь меня поразила. Но, кто-то что-то старался предпринять для наведения порядка. Палуба около ЦПУ оказалась свежевыкрашенной, хотя борта и бортовые переборки на этом фоне только явственнее выделялись своей чернотой. Наверное, к ним с постройки не прикасалась не то, что кисточка, а и тряпка с порошком.

Вид переборок и подволока оказался хуже, чем на какой-то занюханной барже. Машинное отделение оказалось очень маленьким со множеством механизмов, а грязь и неухоженность как-то давила и создавало впечатление, что ты попал в пещеру к неандертальцам.

Меня поразило одно. Неужели это судно принадлежит немецкой компании? Ведь у них должен быть во всём порядок и чистота! А тут наоборот. Только замасленная грязь на переборках, палубах и механизмах.

В ЦПУ везде разбросаны документы и инструкции. Полные урны ветоши, бумаг и все пепельницы полны окурков.

В компьютере полная неразбериха. Все документы выведены только на экран. Никакой систематизации. На полках стоят папки без названий с какими-то документами. И только по степени замасленности этикеток, можно определить, какие брались и использовались чаще всего.

Впечатление удручающее. Куда я попал?

В кладовой, непосредственно сообщающейся с ЦПУ, полнейший беспорядок. На полках — кавардак. Где, какие и для чего запасные части лежат — непонятно. Что-то на этих полках лежало, но перемотанное в тряпки и без всяких этикеток. Для чего? Непонятно. Может быть, со временем я и разберусь в этом беспорядке, но сейчас, только один взгляд на эти полки приводил меня в ужас. А что? А если что-либо случится с каким-нибудь механизмом? Что я буду делать? Где искать запасную часть? Как я буду восстанавливать механизм? Блокнот переполнялся вопросами.

Но время приближалось к завтраку, а по моим биологическим часам мне бы и поужинать пора.

Прервав осмотр машинного отделения, я поднялся на главную палубу к камбузу.

Там орудовал высокий, черноватый парень лет тридцати. Он что-то ловко переставлял, жарил, парил, резал.

— Доброе утро, — приветствовал я его по-русски.

— Доброе утро, — машинально ответил он, но, подняв глаза, удивился:

— О, да Вы, наверное, наш новый дедушка!

— Точно так. Я им и буду у вас на ближайшие четыре месяца. Давайте знакомиться. Меня зовут Александр Владимирович, — на что кок так же машинально ответил:

— Валёк, — я с удивлением поднял глаза на него, и он поправился, — Валентин.

— Ну, всё понятно, очень приятно познакомиться. А где же можно налить себе чай, Валентин? — поинтересовался я, оглядываясь в незнакомой обстановке.

— У нас все пьют кофе, кроме меня. Приятно будет иметь собеседника за чашкой чая. Вот здесь, в буфете я месяц назад положил пачку чая, но она, по-моему, ещё не закончилась.

Он подвёл меня к буфету. Показал, где хранится чай, чайник, ложки, вилки, и моё место за столом.

Налив чай в чистую кружку, я попробовал его и в очередной раз удивился. Да…, это не тот «Липтон», что на последнем судне заказывал нам капитан. Тот имел только цвет и без сахара казался обычной водой. А здесь ощущался вкус настоящего чая и от него шёл приятный аромат.

Тем временем Валёк поднёс мне полную тарелку с яичницей и беконом, поставил рядом несколько сортов сыра и колбасы. Я удивился. Среди сортов сыра присутствовал даже сыр с плесенью. Рокфор! А в специальной хлебнице я обнаружил даже чёрный хлеб!

«Вот это кормят тут», — пронеслась мысль.

Валёк сел рядом, и видя новые уши, начал накачивать их информацией.

Нет, он никого не закладывал, он рассказывал о судовой жизни. Наверное, ему не мог ни с кем долгое время поделиться, вот он и выкладывал мне то, что у него накипело.

Его контракт заканчивается через три недели. Он сел на судно в Европе и судно пошло в Африку. Сейчас пересекли Атлантику, чтобы выгрузить остатки груза. Следующий порт намечается в Аргентине, где произойдёт погрузка цементом. А потом через Магелланов пролив судно пойдёт в Чили. Вот там ему и придёт замена. Он всё это выкладывал, как по нотам.

Но тут стали подходить на завтрак матросы. Валёк извинился и пошёл готовить завтрак для них.

В кают-компании я остался один, но ненадолго. Забежал, как будто с пожара, человек в комбинезоне. Автоматически хватая, чашки, ложки, он также, автоматически проговорил:

— Доброе утро. Старпом, Игорь, — и торопливо протянул мне руку.

— Доброе утро, — ответил я, пожимая его узкую, но крепкую ладонь, — Александр Владимирович.

— Очень приятно, надеюсь, у нас не будет проблем, — так же автоматически протарахтел он.

— Поработаем, посмотрим. Но все проблемы решаемы. Я думаю, у нас с Вами они не должны возникнуть, — и доброжелательно посмотрел на него.

Старпом с удовлетворением хмыкнул, прихватил чашку с кофе и убежал к матросам и откуда вскоре послышался его голос. Он что-то выговаривал боцману. В ответ раздавалось несколько унылых голосов, в унисон возражавшие ему. Нормальное судовое утро в порту. Я начинал чувствовать себя в своей тарелке.

Прихрамывая, зашёл абсолютно седой человек. На вид даже постарше меня. С одесским акцентом и странной горловой буквой «РР». Он представился:

— Владимирррр Львович. Вторррой механик. — И протянул мне руку для рукопожатия.

Я ощутил руку настоящего механика. Увесистую, шершавую, с расплюснутыми ногтевыми фалангами и с мазутной грязью под ногтями. Указательный палец травмирован и сросся в форме когтя, от чего его рука казалась клешнёй.

— Александр Владимирович, — представился я, — надеюсь, Вы уже знаете, кто я?

— А чего не знать. Олег уже вторую неделю ждёт замены, — от чего я в недоумении поднял брови.

— Это стармех, которррого ты будешь менять, — пояснил второй механик.

Как-то само собой улетучилось чувство официальности. Львович сел за стол, сыпанул себе в кружку несколько ложек кофе, и мы продолжили разговор. А что нам делить? Нам предстояло работать. Нас в машине только четверо и её, нашу машиночку, родимую, надо заставить бесперебойно работать так, чтобы нам хватило её до конца нашего контракта и ещё осталось нашим сменщикам.

Я с первых слов понял Львовича, что именно это его работа, и он будет тянуть свою лямку до конца.

Опять по длинному туннелю мы прошли в машину. Там уже находился Серёга и молодой черноволосый симпатичный парень. Его обаятельная улыбка обезоруживала. Он представился:

— Электромеханик. Миша.

Тут в ЦПУ влетел Олег с молодым высоким парнем, оказавшийся его мотористом. Моторист тоже списывался.

И началась суета. Моторист подхватил Серёгу и повёл его показывать механизмы и рассказывать обязанности. Механики дружно закурили и налили себе по кружке кофе. Начался рабочий день.

Олег, ещё на правах стармеха, отдал распоряжения и повёл меня по машине. Хорошо, что я уже утром здесь побывал и поэтому для меня она уже не представляла из себя белый лист.

После обхода, взяв блокнот, я записал новые замечания по механизмам и начал задавать Олегу вопросы. Он, в свою очередь, уселся за компьютером и принялся рассказывать о порядках в компании, о документации и неисправностях. Видно было, что к сдаче дел он подготовился основательно.

К обеду мы подготовили отчет по расходу топлива за сутки и его остатки на сегодняшнее число.

— Ну вот, в основном, и всё, — как-то облегчённо вырвалось у Олега. — С Мишей пройдёте после обеда по остальным механизмам. Он расскажет о нюансах по электричеству. А теперь пошли, пообедаем. В семнадцать подпишем акт, а потом агент заберёт меня в аэропорт.

Да, давненько мне не попадалось такое судёнышко со столькими неисправностями. По списку Олега их числилось двадцать три. Хотя много работ уже выполнено, о чём в компьютере, для подтверждения, Олег занёс много фотографий.

Но элементарные вещи поражали. Даже судовой телефон не работал после последнего обесточивания. Что-то сгорело в электронике. Так что я даже не представлял, как сообщить что-нибудь в надстройку. Например — капитану или старпому. Хотя парный телефон с мостиком, рулевой и аварийным дизелем работал.

На главный двигатель полностью отсутствовали запасные форсунки и топливные насосы. Второй механик выбирал что-то из ранее использованных деталей и пытался хоть как-то восстановить отсутствующие необходимые запчасти.

Следы его деятельности оставались зажатыми в тиски и раскиданными по верстакам. В шкафах и столах ящики раскрыты. По углам валялись груды ветоши. С первого взгляда мне стало понятно, что второй механик не хозяин в машине и наведению порядка уделяет минимальное внимание. Да, это не второй механик с моего последнего судна. У того во всём был военно-морской порядок. И даже за пыль каждый мог получить нагоняй. Сказывалась наука, оставшаяся о ВМФ.

Мне становилось понятным, почему Олег с таким облегчением сваливает отсюда. А мне это всё предстояло приводить в рабочее состояние. Выгрести кучи мусора и провести должную инвентаризацию.

Запасные части для многих механизмов отсутствовали от слова совсем, хотя их заказывали, и это бы ещё ничего. Оказалось, что судно выставлено на продажу уже с августа и поэтому хозяева не хотят тратиться на продаваемое судно. А мне об этом при подписании контракта никто ничего не сказал. Экипаж ещё в августе хотели заменить в Европе, но что-то не срослось у покупателей и продавцов. Судно загрузили, и оно до сих пор работает у старого хозяина.

Настроение ниже ватерлинии. Но не уезжать же домой из-за этого. Придётся работать и добиваться того, чтобы и запасные части доставили и механизмы работали, и судно из-за этого не имело простоев.

После обеда меня вызвал на мостик капитан. Ему потребовались для отхода мои документы.

Мостик — это шестая палуба. Но я как-то привык называть их этажами. И, поэтому моряки иногда на меня странно косились, когда я палубу называл этажом.

Когда заберёшься по крутым трапам на мостик, то язык у тебя окажется на плече. А если так до десятка раз в день, когда телефон не работает? К концу дня не то, что язык, ноги протянешь. Как потом и оказалось. Побегать мне пришлось предостаточно. Но, слава богу, ноги я не протянул.

Капитан сидел у компьютера. Он только скосил взгляд в мою сторону. Я подошёл к нему и по-английски представился. Дальше разговор шёл только по-английски.

Капитан забрал у меня документы. С некоторых сделал копии, а остальные вернул. Он, как бы между делом, спросил меня, когда мы закончим передачу дел и дал понять, что больше меня не задерживает.

За мной стоял великий англичанин Серёга, так же вызванный капитаном на мостик.

Он попытался что-то сказать капитану по-английски, но тот на вполне нормальном русском, почти без акцента, отвечал ему.

Это я уже услышал, когда закрывал за собой дверь на мостике. Услышанное меня покоробило. Но что делать? Он капитан — ему виднее, как общаться с подчинёнными. На судне единоначалие и поэтому молчи и сопи в две дырки. Капитан потом сам выберет манеру общения с тобой.

Как-то на одном из судов я попытался качать права, но в ответ сам оказался в дерьме. Поэтому, пока пусть всё будет так, как оно есть. Потом разрулим.

Вернувшись в машину, я продолжил самостоятельно изучать записи, сделанные со слов Олега, просматривал компьютер, осматривал механизмы и делал всё, чтобы быстрее освоится на абсолютно новом и незнакомом для меня судне.

А ведь в семнадцать часов я становлюсь хозяином всей механической части судна. Вечером Олег уедет и уже не у кого будет спросить, если что-то случится, а спрос пойдёт только с меня.

Хотя оставались Львович и Миша. Это облегчало мою задачу. Они уже отработали более двух месяцев и, как говорится, въехали в курс событий.

В пять часов Олег последний раз спустился в машину. Мы подписали акты, журналы и пошли к капитану на доклад.

Тот встретил нас с непроницаемым лицом, но теперь уже разговаривал с нами по-русски. Наверное, потому что Олег говорил с ним тоже по-русски.

Капитан забрал акты, вложил их в файлы и поинтересовался у Олега готов ли тот к отъезду и ушёл на мостик, а Олег вернулся к себе в каюту переодеться.

Его каюта находилась в паре метрах от двери капитана на этой же палубе, а я спустился палубой ниже в каюту, где лежали мои вещи. Переоделся и пошёл на ужин, а поужинав, вернулся в машину.

Теперь я находился тут один. Никто не отвлекал меня и я спокойно продолжил ознакомление.

Я то и дело, сверяясь с записями Олега, проверял свои знания по механизмам и системам. Такими проверками практические навыки закреплялись намного быстрее. И, если понадобиться в аварийной ситуации, не дай бог, конечно, я смогу это сделать и в абсолютной темноте, и при качке, и без посторонней помощи.

Машинное отделение маленькое. Всего в полтора этажа. Оно напоминало чем-то подводную лодку.

Не то, что на балкерах, где мне пришлось проработать несколько лет. Там только до крышек главного двигателя приходилось карабкаться три с половиной этажа, да ещё до выхода на главную палубу из машины два, а если через трубу, так все четыре.

На контейнеровозах из-за коротких стоянок дела приходилось принимать и за несколько часов, а тут мне повезло, что знакомиться с судном предстояло целых полтора суток. Красота! Времени достаточно. Да ещё и механики старые остаются.

Но, что там, что тут требовалось всё знать и уметь. Завтра отход, а Олег уезжает сегодня поздно вечером. Если что непонятно или я забыл, то есть ещё время спросить у него.

В машине работал высокооборотный вспомогательный дизель. Грохот стоял неимоверный, но я надел наушники и чувствовал себя комфортно.

Шума я не замечал, а вентиляторы давали достаточно воздуха. Температура в машинном отделении не больше двадцати пяти градусов. Ничего мне не мешало. Я вновь находился в привычной мне среде.

Сами механизмы, их щиты управления, трубопроводы с клапанами — всё как-то само собой откладывалось в памяти, запоминалось, становилось близким, родным. Подходя то к одной системе, то к другой, я проверял себя. Что я запомнил, что упустил, а на что надо обратить особое внимание для того, чтобы надёжно и уверенно манипулировать в любой ситуации приборами и механизмами.

Да, это на первый взгляд всё казалось таким сложным и запутанным. Но это уже не первое и не двадцатое судно в моей жизни, где мне приходится делать одно и то же.

Сконструировано, конечно, по-другому. Но принцип везде один и тот же.

В сущности, нет ничего сложного. Только каждая фирма всё делает по-своему, но везде по шаблону, отработанному многолетней практикой судостроения.

Выполз я из машины ближе к полуночи. Уставший, но уже уверенный в своих силах и знаниях. Вопросов к Олегу не осталось. Да даже если бы и возникли, то задавать их всё равно некому. Олега уже давно покинул борт судна.

Я чувствовал, что готов к завтрашнему отходу. А нюансы? На то фирма и оставила мне в помощь электромеханика и второго механика.

С удовольствием помывшись в душе, я завалился спать. Надо свои внутренние часы приучать к судовому времени. Во Владивостоке было уже четырнадцать часов следующего дня.

2 апреля 2012 г.

Владивосток

«Паулина». В рейсе

Жизнь судового механика

Рио-Гранде — т/х «Паулина» — Комодоро-Ривадавиа — Магелланов пролив — Вальпараисо — Буэнавентура — Эсмеральдас — Панамский канал — Галвестон — Флоридский пролив — Чарльстон — Панамский канал — Панама — Мадрид — Москва — Владивосток

Глава первая

Моё первое самостоятельное рабочее утро на «Паулине» началось, как всегда буднично. По звонку будильника я поднялся, умылся и спустился на три палубы в кают-компанию.

Там, на камбузе, уже полностью хозяйничал Валёк, озабоченный приготовлением завтрака. Увидев меня, он обрадовался. Ведь появились свежие уши. И начал выкладывать то, что накипело у него на душе, а мне оставалось только сидеть, пить чай и слушать, что же он рассказывает.

Как я понял, то Валёк своими речам уже утомил всех окружающих, а новому объекту в виде меня, старался излить душу. Но его откровенности продолжались не так уж и долго, как бы ему хотелось.

Постепенно стали подтягиваться матросы. Подошёл второй механик и заскочил Миша. Быстро налив себе кофе, он схватил горячий бутерброд, приготовленный Вальком, перекинулся парой слов со Львовичем и побежал дальше, а я, спокойно закончив завтракать, поднялся в каюту, чтобы переодеться в рабочую одежду.

Переодевшись, я спустился ко входу в туннель, ведущему в машинное отделение.

Больше всего меня удивляло то, что идти в машинное отделение приходилось не вниз, как на всех моих предыдущих судах, а вдоль всего правого борта, по длинному полутёмному тоннелю, в котором половина лампочек перегорела, а в иных местах вообще в кромешной темени.

На счёт перегоревших лампочек я вчера уже сделал Мише замечание, и он пообещал, что заменит их в ближайшее время. Конечно, время их замены он не указал, а я по своей наивности понадеялся, что мы после такого кровного заверения не сломаем себе ноги и не разобьём головы при очередной учебной тревоге, когда будем бежать в машину. Но пока в тоннеле царил прежний полумрак, поэтому Миша так и торопился на завтраке, чтобы начать утро с замены лампочек.

Боцману я тоже высказал своё недоумение по поводу открытых дверей из трюмов в тоннель. Тот согласился и пообещал:

— Сейчас мы пойдем на работу и по мере выгрузки трюмов, будем задраивать все двери, чтобы приготовиться к отходу, — а отход планировался вечером.

Пока я дошёл до ЦПУ, вернее пробирался по полутёмному тоннелю до входа в машинное отделение, опасаясь обо что-нибудь не стукнуться, в голове созрел план о том, что необходимо сделать сегодня.

В ЦПУ что-то бурно обсуждали Львович и Серёга. Что они обсуждали, я не расслышал, из-за плохой звукоизоляции с машинным отделением. Наверное, при постройке кто-то что-то не рассчитал. Сейчас в машине работал только один вспомогательный дизель, но шум от его работы делал невозможным слышать говорящих с расстояния трех — четырех метров. Чтобы тебя услышали и поняли, приходилось приблизиться к собеседнику и, слегка напрягая голос начать говорить. Я представил себе, что же делается здесь на ходу, когда работает главный двигатель. Наверное, и в ЦПУ придётся носить наушники.

Неожиданно в ЦПУ вбежал Миша. Он уже переоделся в робу, но чувствовалось, что работать сейчас не собирается. Осмотревшись, он, чуть ли не с мольбой в голосе, кинулся ко мне:

— Владимирович! Последний шанс побывать на берегу! — но, увидев мой недоумённый взгляд, тут же начал заверять меня: — Лампочки я потом заменю. Слово даю. А сейчас — вот как надо, — и ребром ладони резанул себя по горлу.

Его обращение меня удивило — что такое, почему он мне ничего не сказал о том, что куда-то собирается, когда забежал в кают-компанию?

Как будто поняв мой недоумевающий взгляд, Миша опередил меня:

— Тут два матроса собрались в город, и я хочу с ними сходить. У меня ещё остались реалы. Мы знаем, где тут склад шипчандлера, — и за подтверждением посмотрел на Львовича, на что тот согласно кивнул. — Так мы хотим к нему сходить, чтобы затовариться до Панамского канала хоть чем-то, — и неоднозначно потёр себя по горлу тыльной стороной ладони.

Тут и без такого жеста мне сразу стало понятно, зачем Мише так срочно понадобилось сойти на берег.

По стечению обстоятельств, так как ключ от каюты помощник мне не оставил, я не захотел оставлять в ней кошелёк с деньгами, поэтому положил его в нагрудный карман рабочего комбинезона. Разгадав секретные Мишины желания, связанные с посещением шипчандлера, я вынул из кошелька двадцать долларов и сделал Мише предложение, от которого тот не смог отказаться:

— А купи-ка и мне что-нибудь…

— Что именно? — Миша от неожиданности, что такая животрепещущая проблема так легко разрешилась, с нетерпением смотрел на меня.

— Купи бразильского красного вина, чипсов и орехов. Но так, чтобы уложиться в эту двадцатку. Вон Серёга по дороге на судно, купил бутылочку, — я бросил взгляд в сторону Серёги, — а я что-то не догадался. А так бы хотелось попробовать, что же это за такое — бразильское вино.

— Понял, — с готовностью и счастьем в голосе, подтвердил Миша и, выхватив у меня двадцатку, моментально исчез.

А Львович с одесским юмором только успел крикнуть вдогонку вихрю, оставленному Мишей:

— Не забудь купить зубную щетку, мыло, пасту, порошок, крем для обуви, и принеси сдачу пять центов, — от его шутки мы рассмеялись, но Мишин след уже давно простыл.

После ухода Миши, в ЦПУ нас осталось трое, то есть вся машинная команда. Решили сделать ознакомительную экскурсию по машине. Пошли туда под руководством Львовича. Одели наушники, и вышли из ЦПУ.

Львович начал рассказывать и показывать, как запускаются дизеля и остальные механизмы. Особенно он обратил моё внимание на один вспомогательный дизель-генератор.

В машине два вспомогательных дизель генератора, один из них работал, а второй Олег мне почему-то не предъявил в работе. Когда же я предложил Львовичу запустить его, то тот скривил мину на лице:

— Я тебе не рекомендую его запускать, потому что у него забортная система связана с пресной системой охлаждения. Мы сейчас закрыли все клапана на нём, чтобы пресная вода не уходила за борт, поэтому я тебе не рекомендую его запускать. Он весь гнилой внутри. Запчасти заказали. Но когда они будут доставлены — никто не знает.

И я с горечью понял, что выявилась ещё одна гнилушка, которую надо ликвидировать. Начинались не очень весёлые времена.

Потом мы полезли наверх, в помещение аварийного дизеля.

Необычным оказалось то, что дверь из ЦПУ вела сразу в мастерскую. Там находились — сварочный верстак, сварочный агрегат, слесарный верстак и стеллажи для запасных частей горами, наваленными на них.

Как работал Львович — непонятно.

Глядя на эти горы барахла, Львович похвастался, что он уже притёр несколько форсунок, распылители к которым нашёл в этих гòрах хлама и сделал несколько пригодных к работе форсунок, которые уже стоят на главном дизеле.

Глядя на всё это, я в недоумении поинтересовался:

— Львович, а как же ты в такой грязи умудряешься это делать? На эти форсунки даже пыль не должна попадать, а ты тут вон, что устроил…

— Ничего, они работают, нам хватит дойти до Панамского канала, — махнул рукой Львович, — а там и ЗИП подойдёт, — на что я с сомнением покачал головой:

— Дай бог, чтобы хватило их, но путь-то наш будет ещё дальше…

— А вот там нам уже и запчасти подвезут, потому что сюда, в Бразилию, хозяева вряд ли что доставят. Стоянки здесь очень короткие, да и агентов надёжных нет.

Я и сам это понимал, что фирма не рискнет связываться с пересылкой запасных частей.

Тем более что, как стало известно, фирма, владеющая «Паулиной», решила продать её. И уже в течение года ищет покупателя. И вот-вот этот покупатель должен найтись. Кто он такой? Скорее всего, это будут немцы, но не очень богатая компания, которая тоже будет экономить на поставке запчастей.

«Вот это я попал!» — вновь пробила меня тревожная мысль.

С такими мыслями, вернувшись в ЦПУ, я сел за компьютер и продолжил более подробно знакомиться с документами, которые мне вчера показывал Олег.

Приближалось время обеда, требовалось составить первый рапорт о расходе топлива за прошедшие сутки.

Для подсчёта топлива я составил себе специальную программу. Она меня спасала на многих моих предыдущих судах в подсчёте топлива, но требовалось приспособить её к этому судну.

Сев за компьютер, я быстро переделал программу и написал первый суточный отчёт по расходу топлива.

Телефонная связь с мостиком могла осуществляться только с помощью аварийного телефона, имевший несколько номеров — мостик, помещение аварийного дизеля, капитан, румпельная и ЦПУ.

Обычный телефон, как и громкоговорящая связь не работали. При последнем обесточивании они сгорели. Когда их восстановят? Об этом тоже никто не знал, потому что запасные части для её ремонта также отсутствовали, тем более никто не знал, что именно сгорело. Миша на мой вопрос только недоумённо пожал плечами и сказал, что фирме об этом передали и она рекомендовала вызвать для ремонта какого-то крутого специалиста.

Позвонив на мостик, я передал сведения об остатках топлива и пошёл обедать.

После обеда, когда я уже собирался выходить на работу, в каюту постучался капитан. Он обратился ко мне на русском языке и пригласил зайти к себе в каюту, где мы обсудили, что необходимо ещё сделать, чтобы подготовить судно к выходу в рейс.

Я поинтересовался о правилах компании, существующих на судне, для того чтобы правильно оформить все документы перед отходом и при подходе в порт и какие документы и информацию мне надо предоставить лично капитану, чтобы не нарушить правила страны захода и судна.

Решив с капитаном все вопросы, я вернулся в машинное отделение, а капитан поднялся на мостик.

По мере приближения к машинному отделению я всё больше и больше задумывался, с чего бы начать, чтобы разгрести всю эту грязь, весь этот бедлам, заполонивший ЦПУ, токарку и машинное отделении? Сейчас в моём распоряжении находились только Серёга и Львович, заняты приготовлением форсунок в запас.

Да! Их рук, чтобы навести порядок с запасными частями, недостаточно. Надо самому впрягаться по полной программе в работу. Придётся вспомнить то время, когда я работал на костере.

Тогда в машинном отделении я работал один. У меня в помощь не было не то, что механика, а и моториста. Поэтому все работы за семь месяцев контракта пришлось выполнять только самому.

В ЦПУ мирно беседовали Серёга с Львовичем, попивающие послеобеденный кофе. Подсев к ним, я налил себе чай и, прислушавшись к их разговору, прервал его:

— Давай-ка, Львович, продолжай тереть форсунки. А ты, Серёга, иди в машину, продолжай знакомиться со всем оборудованием, а заодно и с веником и тряпкой. Хоть что-то протри. Собери ветошь, которая там валяется. Одним словом — наводи порядок. К отходу, чтобы нигде ничего не валялось, — на что великие машинные специалисты с великим недовольством отставили чашки с недопитым кофе.

Позавчера, как мне поведал Олег, судно проверял порт-контроль, но после произведенного ремонта, Львович оставил вокруг топливного насоса и сепараторов кучу грязи. Вся площадка у сепараторов перепачкана топливом и везде разбросана ветошь.

Я себе никогда такого не позволял. У меня за долге годы на флоте выработалась привычка, что как бы я ни устал, сколько бы времени ни было на часах — порядок после работы и ремонта должен наводиться обязательно.

Серёге, естественно, моё приказание очень не понравилось. Он что-то бухтел себе под нос. Типа — не успел приехать, а уже гайки закручивает на шее у единственного моториста. С такими темпами у него не хватит никаких сил дожить до конца контракта. Но всё же, поднявшись и скорчив недовольную мину, генеральный секретарь ушёл в машину.

Львович, искоса глянув на меня, переместился в токарку, а я, сев за компьютер принялся восстанавливать в памяти, сверяясь с записной книжкой, куда занёс все замечания по приёмке, что же надо ещё сделать.

Рядом с основным компьютером на столе лежал ноутбук. В нём находилась информация о том, как надо извещать компанию о заказе запасных частей. Я ещё толком не знал, как именно составлять эту заявку, но тут же лежала папка с инструкциями и я начал знакомится, как именно это делается.

Около трех часов дня с радостной физиономией прибежал Миша.

Когда Миша уходил, я ему сказал, что каюту я оставил открытой и, если он что-то купит, то пусть занесёт и положит в спальне на кровать.

Миша, уже переоделся в робу и доложил, что купил бутылочку бразильского вина и несколько пакетов с чипсами и орехами.

Миша сам из Мурманска, ему всего-навсего двадцать семь лет. Что за специалист Миша — я ещё не знал, но уезжая, Олег сказал, что он очень башковитый парень, полностью знает электрооборудование судна и способен разобраться во всём, что может сломаться, хоть и закончил всего лишь три года назад электромеханический факультет Мурманской Вышки.

Тогда мне невольно вспомнился Мурманск и первые два года, которые я проучился в этой же Вышке.

Увидев Мишу, я попросил его сделать мне экскурс в электрическую часть машинного отделения и, если останется время, то и всего судна. Мы надели наушники и спустились в машинное отделение.

До пяти часов мы с ним облазили всё машинное отделение, аварийный дизель, кладовки в трубе и трюме, слазили в помещение рулевой машины, в которое вообще страшно пробраться.

Это надо было зайти в трюм из тоннеля, который вёл в машину. В трюме пройти вдоль борта, открыть одну из дверей и спуститься вниз на пару палуб по узенькому скоб-трапу. Потом согнуться и проползти, чуть ли на четвереньках, к рулевой машине.

Помещение рулевой небольшое. Так что Серёге, при ежедневном обслуживании рулевой здесь придётся нагибать голову, а то точно не доживёт до конца контракта.

Помещение для рулевой машины находилось в таком неудобном месте, что я представления не имел, что за проектировщики его сотворили. Как они сюда засунули рулевую машину и всё оборудование для неё? И, вообще, как надо эксплуатировать и ремонтировать её?

Я осмотрел рулевую машину с помещением. Вроде бы сама рулевая смазана и все маслёнки полны тавотом. Подергал за рычаги. Они показались мне расхлябанными. Глянул на один и выставил его на упор. Зазор между штоком и втулкой оказался около двух миллиметров. Невольно подумалось:

«Ничего себе, как же она ещё работает? Как же штурмана руль перекладывают?»

Тут же с Мишей достали тавот, набили тавотницы, протавотили всю рулевую машину и вернулись в машинное отделение, где за столом важно восседал Серёга.

Несмотря на весь его вид глубоко уставшего человека, я соизволил ему заметить:

— Серёга, я понимаю, что ты устал, — от такой вводной у Серёги чуть ли не вывалилась из рук кружка с горячим кофе, — но одной из важнейших твоих задач с утра у тебя будет делать замеры всех топливных и всех малых танков по машине. Затем слазить в рулевую, смазать её и доложить мне, что эта работа тобою проделана. Понятно?

От такого приказа у Серёги округлились глаза, перехватило дыхание и полностью пропало дальнейшее желание пить кофе. Неспешным жестом он отодвинул кружку с ароматным кофе и, стараясь не выдать волнения от полученной информации, сделал необходимую паузу, а затем весомо произнёс:

— Ладно, я постараюсь. Но есть ли необходимость в том, чтобы делать это каждое утро? Я могу это делать и через день.

Я уже примерно представлял, какую линию мне придётся гнуть с нашим генсеком и поэтому, как можно мягче и доходчивее пояснил:

— Серёжа, я тебе сказал, что это надо делать каждый день для нашей же безопасности. Я не знаю, как поведет себя рулевая машина, потому что зазоры у неё во втулках уж очень большие. Мы их хотя бы тавотом немножко забьём, и она будет хоть как-то смазываться. А пока попробуем на этих полках в токарке, — я ткнул в открытую дверь ЦПУ, ведущую в токарку, — найти хоть что-нибудь для неё.

Серёга на моё пояснение что-то невнятно пробухтел. Типа того, что теперь человеку уже и с утра никакой жизни не намечается, только одна работа ему светит на ближайшие полгода. Как же ему несчастному, одинокому мотористу одолеть всё это? Где же ему найти силы на столь непосильную работу?

Всё это он бубнил таким несчастным голосом, что несведущий человек сразу бы поверил ему.

Но, посмотрев в мои непреклонные глаза, он благосклонно согласился, важно кивнув головой. А так как рабочий день уже закончился, то мы пошли в кают-компанию на ужин. Переодеваться не хотелось. Для этого пришлось бы подняться в каюту, помыться, переодеться, поэтому мы сели за столы, не переодеваясь, подстелив под себя газетки, чтобы не испачкать кожаные кресла.

Не успели взять вилки с ложками, как забегает старпом, плюхается в своё кресло и скороговоркой сообщает:

— Так! Всё, ребята, готовимся к отходу. Вам часовая готовность. Сейчас к восемнадцати закончится оформление документов, а после девятнадцати лоцман будет на борту. Так что будем отходить. Буксиры заказаны. Особо не расслабляйтесь!

Ну что же. Отходить, так отходить. Сделаем мой первый отход. Недаром я весь день потратил на изучение судна. Теперь это закрепится практикой и надолго заляжет в мой мозг.

Закончив ужинать, мы вернулись в ЦПУ. Требовалось что-то делать, если поступил приказ о подготовке двигателя к отходу.

Сделав соответствующие записи в журналах, мы начали готовиться. Как это делается на этом судне, я ещё не знал. Зато Львович оказался на коне.

Он запустил машинный компьютер, прокрутил валоповороткой главный двигатель и запустил все насосы. Я ходил вместе с Львовичем и выполнял всё то, что необходимо для запуска.

С важным видом Львович провернул главный двигатель на воздухе, а потом и запустил его на топливе. Дизель легко разогнался и равномерно заработал. В ЦПУ сразу почувствовалась его работа, что я даже пошутил:

— Может нам наушники тут одевать?

— Да нет, не стоит, громче не будет, — со знанием старожила, ответил на мою реплику Львович.

Во всяком случае, так оно и оказалось, когда двигатель развил полные обороты. Шум от его работы оставался прежний.

Прогрев главный двигатель, я позвонил на мостик и передал вахтенному помощнику данные об остатках топлива на отход. Топливо опять пришлось всё перемерять и пересчитывать. Помощник всё тщательно записал, а я передал управление двигателем на мостик.

Двигатель так и продолжал работать на оборотах холостого хода, потому что он работал на винт регулируемого шага и этот шаг сейчас регулировался только с мостика.

Обороты двигателя оставались неизменными — семьсот пятьдесят оборотов в минуту. Это показывало, что электронный регулятор поддерживал этот режим должным образом и все форсунки на цилиндрах нормально работали. Об этом свидетельствовала и температура выхлопных газов, постоянно контролируемая нами по показаниям бортового компьютера.

По аварийному телефону позвонил капитан и сообщил, что лоцман на борту и судно начинает движение.

Двигатель натужно загудел, что свидетельствовало о том, что капитан увеличил разворот лопастей винта. Температуры по цилиндрам поползли вверх. Всё находилось в пределах нормы. Промелькнула мысль:

«Ну, слава Богу. Хоть тут всё работает нормально», — но я всё равно чутко прислушивался ко всему происходящему, сплюнул через левое плечо, постучал по деревяшке и пошёл делать обход работающих механизмов, ощупывая и прослушивая каждый из них.

Через минут сорок вновь позвонил капитан:

— Ну, все! Лоцмана сдали! — Радостно сообщил он. — Давайте начинать вводить главный двигатель в режим полного хода.

Перед этим Олег мне рассказывал, что тут работал один румынский капитан, который ногой управлял главным двигателем и из-за этого форсунки от резкой нагрузки, то есть от резкой подачи топлива, не выдерживали и лопались.

Двигатель имел специальную систему отвода протечного топлива сигнализирующую, что если какая-то из двенадцати форсунок лопнула, то об этом выходил специальный сигнал. Какая именно это форсунка, легко определялось по компьютеру.

Для того чтобы поменять повреждённую форсунку, требовалось остановить главный двигатель. Конструкторы двигателя так неудобно смонтировали форсунки на нём, что замена повреждённой форсунки могла занять час или полтора.

Намного позже, когда мы уже приобрели опыт по замене форсунок, то укладывались и в час, но первую форсунку мы с Серёгой меняли часа два.

После распоряжения капитана о вводе двигателя в режим полного хода он сам с мостика понемногу начал увеличивать нагрузку до полного хода. Тем временем я постепенно снимал ручное ограничение нагрузки. Когда нагрузка достигла девяноста процентов, капитан вновь позвонил в ЦПУ и поинтересовался о состоянии главного двигателя и режиме его работы. Когда я ему подтвердил, что всё в порядке, то он разрешил покинуть машинное отделение.

Я отпустил Мишу и Львовича из ЦПУ, а сам ещё раз спустился в машину, обошёл её и прослушал все механизмы. Вновь поднялся в ЦПУ, переключил аварийную сигнализацию себе на каюту и тоже пошёл на выход.

Пройдя уже полностью освещённый длинный коридор с задраенными дверями и лазами, я вышел на палубу.

Глубоко вдохнул тёплый и чуть влажный морской воздух. На горизонте с правого борта ещё виднелась земля. Судно шло на юг — в Аргентину.

«Паулина» шла в балласте, подгоняемая лёгким ветерком. Атлантический океан баловал. На календаре — зима, а здесь, в Южном полушарии — лето, тепло и светит неяркое закатное солнышко.

Нормальная, приемлемая, европейская температура. Дышалось легко и свободно.

В машинном отделении тоже не жарко, но вдувные вентиляторы мы оставили в работе. Машинное отделение располагалось в корме судна, поэтому их вой едва доносился до надстройки.

На всех предыдущих судах, чтобы уйти от постоянного шума работающих механизмов, я вечерами ходил на бак, где часа по два гулял.

После рабочего дня в машине всегда хотелось тишины. С моей профессией судового механика — её всегда не хватало. Если на корме в районе машинного отделения всегда ощущалась вибрация корпуса судна от работающих механизмов и шум от их работы, то здесь и не требовалось никуда ходить, ведь сама надстройка находилась на баке. Для меня это было непривычно. Но, ничего! Человек привыкает ко всему.

***

Впервые дефицит тишины я ощутил на ледоколе «Адмирал Макаров», где работал третьим механиком. Тогда мне исполнилось двадцать шесть лет. Мне по многу часов приходилось находиться в машинном отделении среди работающих главных дизелей.

По специфике своей работы ледоколы в полярке почти не имели стоянок. Они постоянно куда-то шли, проводя суда с грузами с востока на запад и возвращались обратно уже с судами, опустошившие свои трюмы в полярных портах.

Ледокол имел девять только главных дизелей, да вспомогательных ещё восемь штук. Общая мощность главных дизелей составляла сорок тысяч лошадиных сил. Мне тогда приходилось постоянно заниматься перекачками топлива и балласта, поэтому я крутился днями, а то и ночами в машинных отделениях ледокола пополняя танки топливом, откачивая льяла трюмов и перекачивая балласт.

Тогда о наушниках никто и понятия не имел. А если они и были, то их носили неохотно. Не одевали их из-за бравады. Мол, мешает слушать ритм работы машин. Из-за этого многие механики были глуховаты, да и у меня в ушах постоянно стоял какой-то шум.

И вот, как-то раз после очередной бункеровки в Певеке, нас вывезли на природу.

Автобус остановился на полпути между Певеком и Валькумеем. Нас со всем нашим скарбом, закусками и выпивкой выгрузили и оставили якобы подышать свежим воздухом.

Воздух, и в самом деле, оказался великолепен. На небе — ни единого облачка. В тундре — ни ветерка. Июльское солнце жарило не на шутку. Если бы не берёзки по пояс, то представлялось, что ты находишься не за Полярным кругом, а где-то у нас в Приморье.

Народ сразу кинулся собирать грибы, а я по распадку между сопок пошёл подальше от галдящей толпы возбуждённых моряков. Через пару десятков шагов я уже не слышал этого гвалта.

Тут я подметил одну интересную особенность. Вокруг стояла абсолютная тишина несмотря на то, что рядом находились люди. Их я видел. Они что-то, наверное, кричали, жестикулировали руками, но я их не слышал, а когда кто-то из парней полез на сопку, то до меня донеслись все слова их разговоров. Я разбирал каждое их слово. Даже шуршанье выскакивающих из-под ног камней, мне явственно слышалось.

А вокруг царила только тишина.

Я растянулся на тёплом мхе и слушал эту тишину. Стало различимо журчанье ручейка. Слышалось шуршание листвы знаменитых карликовых берёзок. Даже появившегося невдалеке евражку я услышал ещё перед тем, как он встала домиком, чтобы поподробнее рассмотреть меня. Но я по-прежнему лежал без движений, впитывая в себя окружающую тишину всеми клеточками своего тела.

Наверное, я уснул под воздействием такой целительной тишины и очнулся лишь от того, что меня пнул в пятку мой котельный машинист Сашка Оборин. Он забеспокоился, что я куда-то пропал и пошёл меня разыскивать.

Найдя меня спящим на мху среди камней и берёзок, он, как всегда, с серьёзным видом толкал меня, стараясь разбудить.

— Ты чего это тут разлёгся? Водка уже заканчивается, а ты тут валяешься. Смотри! Не достанется тебе ничего, — беспокоился он обо мне.

Так мне так не хотелось покидать этот мир тишины и покоя! Но делать нечего. Я поднялся и вместе с Сашкой пошёл в прежний мир шума и суеты.

***

На палубе стояли Миша с Львовичем. Они любовались на вечерний закат и напивались свежим воздухом и тишиной.

Увидев меня, Львович подошёл ко мне:

— Ты сигнализацию переключил? — поинтересовался он, раскатисто произнося своё «р».

— Да. На свою каюту, — утвердительно кивнул я головой.

— Это ты зря сделал, — Львович посмотрел на меня. — Тебе пока первые дни не надо этого делать. Всё равно меня будешь звать на помощь. Я пойду и переключу её на себя, чтобы ты хоть первые дни ночью не подскакивал. Я обычно хожу в машину ближе к полуночи, проверяю всё, а после этого до утра иду спать. Бывает, что и ночью срабатывает сигнализация, особенно если работает сепаратор тяжёлого топлива. Он на ходу у нас постоянно работает. Бывает, что он не справляется с работой. Автоматика его уже на ладан дышит. Поменять бы, а Миша всё не может найти какие-то катушки на реле.

Миша сразу же отреагировал на замечание Львовича:

— А что я? Я знаю, откуда их взять. Только надо мне конкретно сказать, когда это вам надо.

— Ну, и откуда же их взять? — с ехидцей посмотрел Львович на Мишу.

— А вот с сепаратора дизельного топлива, можно их взять, и поставить на тяжёлое топливо. Но тогда надо у сепаратора дизельного топлива находиться постоянно. Он без этих реле на автомате работать не будет. Если у него пойдет перелив топлива, то без автоматического контроля, всё топливо уйдёт в сливную цистерну. А так как мы им почти не пользуемся, то с него и снять будет их можно. А поставим мы их назад, когда придут запасные.

Я посмотрел на воодушевлённого идеей Мишу и поинтересовался:

— А когда они придут? — на что Миша недоумённо пожал плечами. — Ну, так вот и давай, попробуем завтра это сделать. И тогда мы не будем подскакивать ночью, и будем спать спокойно до утра, — Миша задумался, а я даже усмехнулся, от того, что мне показалось, что в Мишиной голове зашуршали шарики-ролики. Но, кивнув головой, тут же выдал своё согласие:

— Ладно, завтра с утра будем делать.

Мы ещё постояли на палубе, любуясь прекрасным вечерним закатом, который можно наблюдать только в море и разошлись по каютам.

Я поднялся на мостик. В кресле у радара сидел капитан, а штурман с циркулем что-то отмечал на карте.

Капитан молча поприветствовал меня взмахом руки и по-прежнему продолжал наблюдать за горизонтом. Я глянул в радар. По нашему курсу никого не наблюдалось. Что он там так усердно наблюдал? Только где-то слева сзади милях в десяти отблёскивала небольшая группка судов. По всей видимости там рыбаки вели ночной лов рыбы.

Капитан, увидев, что я интересуюсь радаром, пояснил:

— Это рыбаки. Там есть банка. Рыбку они там ловят, — и поинтересовался: — Как там в машине?

— Всё нормально. Второй сегодня на ночной вахте, — коротко пояснил я.

— Угу, — капитан кивнул головой и продолжил смотреть куда-то вперёд.

Я зашёл в штурманскую, где третий помощник что-то рисовал на карте. Мы ещё с ним не познакомились. Конечно, я видел его в кают-компании и по телефону передавал ему сведения об остатках топлива, но в разговоры с ним ещё не вступал. Сейчас как раз появилась та возможность, когда можно спросить у него о письмах.

На предыдущих судах разрешалось по спутниковому телефону звонить домой и отправлять электронные письма, но для этого требовалось покупать карточку у капитана. А как происходит эта процедура здесь — я не знал. Этими делами как раз занимался третий помощник. Вот с этими вопросами я и обратился к нему.

Третий оказался высоким, сухощавым, доброжелательным молодым человеком. На вид — примерно лет за тридцать. Мы разговорились. Он из Мариуполя. На судне уже три месяца. Списываться пока не собирается. Хочет подкопить деньжат и построить дом, поэтому будет продлевать контракт. Так что мне с ним предстоит работать всё время моего контракта.

Отвлёкшись от карты, он объяснил мне процедуру связи с домом. Мы тут же отправили письмо в компанию о присвоении мне номера, по которому я смогу в дальнейшем сам связываться с домом и в котором указывались реквизиты тех, с кем бы я хотел поддерживать связь.

Закончив дела на мостике и пожелав всем спокойной вахты, вернулся к себе в каюту. Разделся и долго стоял под душем, смывая дневную усталость. Потом спустился в кают-компанию. Сделал «сиротский» бутерброд, поднялся в каюту, заварил чай, сел у телевизора и включил очередной сериал. Всё! Морская жизнь началась.

Глава вторая

Переход до Аргентины занял почти трое суток. Погода стояла хорошая. Почти не качало. Только с юга шла почти не ощущаемая небольшая зыбь. Вечером я выходил на палубу и до самого заката солнца дышал чистым морским воздухом.

Шум работы главного двигателя не доносился до надстройки и поэтому в ней царила относительно тишина. Только когда «Паулина» уж очень сильно зарывалась носом в волну встречной зыби, слышались стуки якорей о борт. Хоть боцман и принайтовал их должным образом, но, иной раз, когда «Паулина» особенно зарывалась носом во встречную зыбь, всё равно слышались их удары.

На третьи сутки судно подошло к порту назначения с красивым названием Comodoro Rivadavia и там его уже ждали.

Лоцман с ходу завёл судно в порт и поставил его к причалу.

После остановки главного двигателя и приведения машины в стояночный режим я вышел на палубу.

С интересом осмотревшись, обнаружил, что «Паулина» в гордом одиночестве стоит у небольшого причала, рассчитанного на два судна. Поражала чистота причала и отсутствие какой-либо техники на нём.

То есть погрузка предполагалась своими кранами. Для этого требовалось ввести в работу ещё один дизель-генератор, а так как второй дизель-генератор находился в нерабочем состоянии, то придётся использовать ещё и аварийный дизель. Но этого никто до нас ещё не делал. Хотя на одном из контейнеровозов мне приходилось так поступать, когда там вышел из строя один дизель-генератор.

Схема работы дизелей позволяла сделать это и на «Паулине».

Вернувшись в машину, я позвал Мишу, и мы с ним этот вариант опробовали. У нас это хорошо получилось. Запустили аварийный дизель-генератор (АДГ) и погоняли его некоторое время. Он наработал всего-то сто пятьдесят часов с постройки, а судну уже исполнилось четырнадцать лет.

Один дизель-генератор фирмы «Катарпиллер» мощностью пятьсот пятьдесят киловатт вполне мог обеспечить работу двух кранов, а если они не будут работать на полную мощность, то и аварийный дизель не потребуется. Поэтому мы с Мишей пришли к выводу, что пусть пока АДГ стоит в резерве. Он сам запустится автоматически, если пойдёт перегруз мощности по кранам.

Закончив с испытанием дизель-генераторов, мне захотелось пройтись по земле.

Миша не отказался составить мне компанию. Мы спустились с ним на причал и бродили почти до самой темноты, ведя различные разговоры. Ведь Миша из Мурманска. Было что вспомнить, а Мишины рассказы о новом Мурманске я слушал с большим интересом.

Ночью выгрузка не велась. Она начнётся только с восьми утра и продолжится до пяти вечера. Такие правила порта.

Я никак не мог представить, как грузчики погрузят десять тысяч тонн цемента за двое суток, как сообщили нам портовые власти.

Всё решилось очень просто. С утра начали подъезжать грузовики с платформами, шестью мешками цемента каждый весом по пять тонн. А так как каждый кран имел грузоподъемность по триста пятьдесят тонн, то поднять шесть мешков с цементом за раз они могли легко.

Краны работали очень медленно, на них сидели наши матросы, специально обученные для этого. Береговых крановщиков для безопасной работы кранов, компания не привлекла. Судно сконструировано для перевозки крупногабаритных и тяжеловесных грузов, поэтому матросы обучались работать именно на таких кранах. А грузчикам оставалось только стропить груз на автомобилях и расставлять его в трюмах.

Спросив утром у капитана разрешение, я занялся заменой форсунок на главном двигателе. Львович за переход подготовил две форсунки.

На переходе я снял индикаторные диаграммы, чтобы проверить работу главного двигателя и мне они не понравились. Выхлопные газы имели большие значения, да и нагрузка распределялась по цилиндрам неравномерно. Из своего многолетнего опыта я сделал вывод, что что-то случилось с форсунками.

После замены форсунок я их опрессовал. В результате оказалось, что у одной из них корпус имел трещину, а у второй подклинивала игла. Вот почему температура выхлопных газов оказалась выше обычной. Причина неправильной работы двигателя прояснилась.

Новые распылители на форсунки отсутствовали. Даже бэушных распылителей на них оставалось всё меньше и меньше, а когда доставят запасные форсунки — неизвестно, но судну надо работать, а мы должны обеспечивать эту работу.

Как менять форсунки на этом двигателе, ни я, ни у Серёги не знали. Только Львович имел опыт по замене их. Да и то — теоретически. За его двухмесячный контракт он поменял только одну форсунку. Ну, а сейчас нам всем предстояло приобрести этот навык.

Первая форсунка вышла за полтора часа, вторую поменяли уже за час. Навык стал появляться. Теперь, если в море придётся проводить такую работу, то мы сможем произвести её гораздо быстрее.

После замены форсунок, главный двигатель запустили и проверили его работу. Двигатель начал работать ровнее и намного лучше, что показывала температура выхлопных газов.

Серёга с Львовичем смотрели на меня уже по-другому. Ведь они работали вместе со мной, а не я вместе с ними. Я сам устанавливал приспособление для выпрессовки, сам крутил гайки. Они только подавали мне инструмент и помогали вытягивать форсунку с места её посадки. Так что мой авторитет в их глазах не упал. Я в их глазах оказался не хуже предыдущего стармеха.

Но, приближался обед. Перед выходом из ЦПУ я приказал Серёге наводить порядок по машине, а Львовичу продолжать выбирать из бэушных распылителей новые и готовить их к работе.

Пообедав, решил зайти к капитану. Уж очень мне хотелось сходить в город. Капитан находился на мостике и что-то чертил на картах. Когда я подошёл к нему и заглянул в них, то увидел, что он делает прокладку до Магелланова пролива.

Увидев меня, капитан оторвался от работы и исподлобья посмотрел в мою сторону:

— Ты что-то хотел, чиф? — поинтересовался он.

— Да, капитан. А можно мне сходить в город? Хочу посмотреть, что это за Аргентина такая. Я первый раз в Аргентине. Хочу погулять, да сувенир какой-нибудь купить, — капитан, несмотря на мою просьбу, безмолвно смотрел на меня, поэтому я пояснил: — Я всегда покупаю сувенир в таких странах. У меня дома в моём кабинете все стены увешаны ими.

— Иди. Вижу, что с двигателем у тебя на сегодня все дела закончены. Так что я тебя не держу, — безразлично пожал он плечами.

— Одному, да в незнакомом городе не очень-то удобно гулять. Давай, сходим вместе, — с надеждой на сближение, предложил я капитану. Но тот отмахнулся:

— Не могу. Надо прокладку закончить, да и агент придёт через пару часов.

— Но я даже не знаю, куда идти надо, — не отставал я от него, в надежде, что от он всё-таки не откажет в моей просьбе.

— А я тебе на карте покажу, — видя мою настойчивость, предложил капитан. — Смотри, — и начал водить по карте порта карандашом, а потом уже показывать пальцем через окна мостика ориентиры на берегу.

Делать нечего. Придётся идти одному.

Вернувшись в каюту, я переоделся и спустился вниз на главную палубу.

Там стоял второй помощник со старпомом. Они мне пальцами показали направление к выходу из порта и ориентиры, как добраться до гостиницы, где можно поменять деньги и как потом выйти на торговую улицу.

Я вышел на берег около трёх часов дня. Погода стояла прекрасная. Температура воздуха не меньше двадцати градусов тепла. В лёгкой ветровке я чувствовал себя очень комфортно.

Куда идти — я понятия не имел. Знал только путь по карте, который объяснил мне капитан, поэтому пошёл по памяти до ближайшей гостиницы, где можно поменять деньги. А вот когда деньги окажутся в кармане, то тогда можно и искать места, где их можно потратить.

С собой я прихватил фотоаппарат и не спеша шёл по порту, попутно фотографируя всё, что заинтересовывало меня или то, что казалось необычным.

Дойдя до проходной, я на первом светофоре повернул направо и вышел на широкую улицу, предположительно ведущую к гостинице.

Суббота, три часа пополудни, поэтому на улицах стояла тишина обычного провинциального городка. На моём пути не встретилось ни одного пешехода и только иногда проезжали легковые машины.

Я никуда не спешил и шёл, разглядывая и читая вывески на домах. Все они написаны по-португальски. Или по-испански. Для меня что так, что эдак — одинаково. Потому что, ни тот, ни другой язык я не знал. По-английски вывесок я не обнаружил, но вывеску отеля, я прочёл издалека и, прибавив шагу, подошёл к первой цели своего путешествия.

Войдя через стеклянную вертушку в холл гостиницы, огляделся. Справа находилась стойка, за которой стоял одетый в униформу молодой парень.

Подойдя к стойке, я обратился к клерку.

Радостно, как будто он увидел сошедшего с небес Господа, услужливый клерк что-то начал быстро говорить по-испански. На что я сделал непонимающую гримасу и, как можно вежливее, попросил его:

— А не могли бы мы говорить по-английски, — клерк моментально перестроился и с хорошим испанским акцентом повторил свой вопрос:

— Чем я могу быть Вам полезен, сэр?

Ну, сэр, так сэр. Какой я ему сэр? Но я обрадовался, что хоть кто-то поймёт мою просьбу, и сможет объяснить мне дальнейший путь.

Насколько мне позволял опыт пребывания в Южной Америке, я знал, что здесь спрашивать кого-либо о чём-либо на улицах и в магазинах по-английски — бесполезно. Для жителей этого континента главным языком являлся язык их страны, то есть — испанский или португальский. Других языков для них не существовало. Да что говорить про Южную Америку! Если взять нашу Россию. Там тоже никто тебе не ответит ни на английском, а тем более, на испанском. Ну, а если на немецком, то это будет шедевр: нихьт шиссен, хэндэ хох или Гитлер капут. Так что я радовался, что в этом отеле, за этой стойкой нашёлся человек, который сможет хоть что-то мне объяснить.

— Я бы хотел поменять доллары на песо. Возможно, ли это сделать у вас здесь в отеле? — с глубокой надеждой обратился я к клерку.

— Конечно, сэр, — заулыбался клерк. — Наш курс в гостинице вот такой, — и он показал мне табличку с обменным курсом.

— Но я бы хотел поменять только пятьдесят долларов, — и достал сто долларовую купюру.

Клерк полез куда-то вглубь стола и долго копался в нём. Ничего не найдя, он с виноватой улыбкой развёл руками:

— К сожалению мелких долларов, на сдачу у меня нет. Я могу Вам поменять только сто долларов. Но Вы можете пройти в банки на соседнюю улицу и там совершить обмен. Но, сегодня суббота и, наверное, банки уже закрываются. Так что маловероятно, что Вы сможете поменять свои пятьдесят долларов, — выдав такую информацию, он по-прежнему с радостью смотрел на меня.

Что оставалось делать? Надо менять целый стольник.

«Потрачу я не больше пятидесяти, а остальное отдам или второму помощнику, или Вальку. Ведь они тоже собирались пойти в город после ужина», — решил я для себя и протянул клерку банкноту.

Тот моментально вытащил калькулятор, положив его передо мной. Пощёлкав на нём кнопками, он показал результат своих расчётов.

— За ваши сто долларов, сэр, — вежливо продолжил клерк, — я Вам даю …, — и запутавшись в произношении цифр по-английски, он показал мне цифры на табло калькулятора.

— Отлично! — я с такой же радостью, как и агент, согласился с его расчётами.

Получив согласие на обмен, клерк отсчитал песо и передал их мне.

Взяв деньги в руки, я долго разглядывал каждую купюру. Ведь я впервые видел аргентинские деньги, а клерк превратно понял мои манипуляции:

— Не волнуйтесь, сэр, это не фальшивые деньги. У нас в отеле их не может быть. Мы все банкноты проверяем на тестере, — и показал мне на машинку, стоящую на краю стола.

— Нет, нет, — успокоил я клерка, — не переживай. Всё нормально. Просто я никогда в жизни не видел аргентинские деньги, — на такое известие клерк лучезарно улыбнулся, а я продолжил: — А как мне пройти на центральную улицу? — задал я важнейший для себя на данный момент вопрос.

— О! Это очень просто! — с готовностью откликнулся клерк. — Выйдите из отеля, перейдёте улицу, повернёте налево и на следующем перекрёстке вы на неё выйдите. У нас здесь всё рядом. Наш городок не такой уж и большой.

Поблагодарив, сияющего клерка, я вышел на улицу, прошёл указанным маршрутом и точно, оказался на центральной улице. Это мне стало понятно по обилию магазинов и пешеходов.

Я по-прежнему шёл не спеша, разглядывая витрины и вывески, стараясь, хоть что-то, прочесть на них.

Банки были ещё открыты, и я зашёл в один из них.

Обстановка, как и во всех небольших банках. Но, с небольшой разницей. У входа стоял охранник с пистолетом на боку. Он подозрительно посмотрел меня, окинув взглядом с пяток до макушки, пристально заглянул в глаза и, ничего не сказав и не изменив позы, пропустил внутрь. Приветственно махнув ему рукой, я вошёл в банк.

У входа стояли банкоматы, а в глубине зала сидели за стойками клерки.

Подойдя к одному из банкоматов, я обнаружил, что там, где обычно находилась наклейка с перечнем обслуживаемых карт, ни карточки Visa, ни Mastercard нет. Там обозначались карточки только местных банков. Тогда я подошёл к стойкам и обратился к одному из клерков по-английски:

— Скажите, пожалуйста, а Вы можете поменять доллары на песо? — симпатичный молодой человек что-то начал лепетать мне по-испански.

Из его объяснений я окончательно понял, что здесь я ничего не узнаю и ничего не добьюсь и что делать мне здесь нечего.

С облегчением вздохнув, что правильно сделал, что поменял деньги в отеле, я вышел из банка. Хотя в отелях курс всегда не выгодный, но, тем не менее, деньги поменяны, и я могу сейчас сделать любые покупки.

Прогуливаясь по улице, я по-прежнему разглядывал витрины, вывески и людей, попадавшихся мне навстречу. И тут я подметил интересную особенность. Почти все они оказались креолами. Европейских лиц почти не попадалось. В каждом лице или угадывалось, или явно просматривалось что-то индейское, да и одежда отличалась от европейской.

Хотя все встречающиеся мне пешеходы и одеты по-европейски, но то тут то там попадались люди то в интересной шляпе, то в сарапе, то в одежде с какими-то экзотическими узорами.

Я с интересом разглядывал новый для меня город и людей, абсолютно не обращавших на меня внимания и, убедившись, что им до меня нет никакого дела, достал фотоаппарат и принялся фотографировать интересные места городка.

Вскоре на глаза мне попалась сувенирная лавка и я зашёл в неё.

За прилавком стояла европейского вида женщина и о чём-то увлечённо разговаривала с другой женщиной, одетой с местным колоритом. Лицо её отдалённо напоминало что-то индейское.

Пройдя к витринам, заваленными местными поделками, я долго копался в них. Женщины так же увлечённо продолжали вести беседу, как будто в лавке находились одни, поэтому у меня оказалось достаточно времени, чтобы выбрать небольшие сувениры на стену и на холодильник.

— Извините, пожалуйста. Могу я купить у Вас вот эти сувениры, — по-английски обратился я к женщине-продавцу, когда завершил «раскопки» на полках.

Продавец крайне удивилась, увидев меня у прилавка. Как будто только что увидела меня и, с трудом подбирая английские слова, поинтересовалась:

— А откуда Вы?

— Вообще-то я моряк. И пришёл я из порта. Там стоит моё судно. Но родом я из России, — для продавца мои слова воздействовали, как выстрел, когда она узнала, что я из России.

Она даже вспомнила несколько русских слов.

— Вы меня извините. Я тут разговорилась со своей приятельницей и не заметила Вас. Русские так редко бывают в моём магазине, — с извинением заговорила она со мной, но с очень странным акцентом.

Чтобы продолжить беседу, я тоже задал ей вопрос:

— А откуда Вы знаете русские слова? Что, в городе есть русские?

— Нет в городе по-русски никто не говорит. Это меня маленькой девочкой родители привезли из Польши. Поэтому в памяти у меня и осталось несколько русских слов.

Продавец посоветовала купить мне ещё несколько сувениров. В сложившейся ситуации я не смог отказать ей в этом и поддался на уговоры. Индианка стояла всё время рядом и с интересом наблюдала за нами. Видя мой заинтересованный взгляд в её сторону, полячка пояснила:

— Она из Патагонии. Она здесь тоже приезжая. Иногда она мне привозит свои поделки, — и перевела свой ответ ей.

Индианка заулыбалась и что-то сказала в ответ.

— Она говорит, что будет очень рада тому, что где-то в России появятся и её поделки, — перевела мне полячка.

Она аккуратно упаковала мне все купленные товары, и мы мило распрощались.

Я прошёл всю главную улицу до конца, периодически фотографируя понравившиеся мне дома и людей. По времени получилось, что я уже часа два брожу в этом тихом и очень чистом городке, поэтому повернув назад, пошёл к местной достопримечательности — супермаркету.

Зайдя в него, я, к своему удивлению, обнаружил, что, как и во всём мире — они одинаковые. Но он имел одну особенность. Ликероводочный отдел и табачный отдел. Табачный отдел я с трудом нашёл где-то в стороне справа в углу. Не зная этого, можно подумать, что здесь табачными изделиями вообще не торгуют. Ликёро-водочный отдел тоже спрятался далеко в углу слева. Зато в супермаркете продавались многочисленные продукты в большом ассортименте, то есть то, что именно необходимо обычным людям.

Для интереса я побродил вдоль стеллажей, чтобы посмотреть, а чем же это таким особенным питаются аргентинцы. Да ничем особенным. Тем же самым, что и мы. Только на тех же самых этикетках надписи написаны по-испански. Вот и вся разница, да цены указаны в песо.

Я выбрал несколько банок консервов, маринованных огурчиков, помидорчиков, грибов и копчёный окорок на кости, предварительно сопоставляя цены с моим валютным запасом. Потом нашёл хлебобулочный отдел и выбрал булку чёрного хлеба. В винном отделе долго выбирал вино и купил несколько бутылок красного вина.

На кассе мне обозначили цену, и я с удивлением обнаружил, что сумма эта оказалась чуть больше сорока долларов. После оплаты чека попросил, чтобы все покупки сложили в пакет. Но тут опять возникла ситуация непонимания. Никто не смог объяснить мне, почему нельзя всё сложить в пакет. Никто не знал английского, а я не знал испанского. Но когда мне сунули в руки голубую холщовую сумку с ручками, я понял, прочитав на ней надпись по-английски. «Береги природу! Не используй пластик!»

Но эта сумка оказалась не бесплатным приложением к товару. Позднее я нашёл на ней надпись по-английски: «Ты спас меня от смерти. Твоя мать-природа». Пришлось купить сумку. Сумма небольшая — около доллара, но я почувствовал себя настоящим участником борьбы за чистоту окружающей среды. И с такой сумкой совсем не стыдно появиться где-нибудь, даже и в другом городе, а, может быть, и в другой стране.

Сумка оказалась вместительной. Так что в неё вошли все мои покупки. При желании её можно даже нести через плечо.

Прогулкой я остался доволен и, уже никуда не торопясь, вернулся на судно.

У трапа меня ждал Валёк. Он сходу накинулся на меня с вопросами:

— Что, дедушка? Где же ты там был? Что нашёл? Что видел?

Пришлось пересказать ему свой поход:

— Ну, походил я по этому городу. Кое-что и интересное попалось на глаза, — открыв фотоаппарат, я начал показывать ему фотографии, отснятые только что.

А потом и говорю Вальку:

— Тут только проблема у меня. Сегодня суббота и мне поменяли сто долларов. Меньше не меняли, а песо у меня ещё остались. Покупать больше ничего я не хочу. Да и в город я больше не пойду. Если ты пойдешь в город, возьми у меня эти песо, а потом отдашь их мне долларами.

Интерес Валька к моим фотографиям и рассказу о походе в город моментально пропал и, опустив глаза, он промямлил:

— Ладно, я подумаю, — и быстренько ретировался на камбуз.

Тут из трюма вылез второй помощник. Он тоже начал расспрашивать меня, что да как там в городе. Как пройти до гостиницы и магазинов, а так как я уже никуда не торопился, то я и ему всё подробно рассказал, а потом обратился к нему с той же самой просьбой:

— У меня песо остались на сумму около пятидесяти долларов и, если пойдёшь в город, возьми их у меня. Тебе не надо будет менять их в отеле, а потом отдашь мне их долларами.

Результат оказался идентичным. Второй помощник изменился в лице так же, как и повар:

— Хорошо, хорошо, — торопливо произнёс он скороговоркой. — Сейчас сдам вахту и подумаю, идти мне в город или нет. Я попозже зайду к тебе, — и его, как ветром сдуло.

Оставшись в гордом одиночестве у трапа, я понял, что песо навечно останутся у меня. Одним словом — хохлы.

Поднявшись к себе в каюту, я уложил покупки в шкаф и холодильник, а так как в капитанскую каюту дверь оказалась открытой, зашёл в неё и показал капитану сувениры, купленные в городе, а затем и снимки с фотоаппарата.

Разговор как-то сам собой переключился на судовые дела и тут капитана что-то осенило. Он достал папку с файлами и начал объяснять мне правила компании о покупках, заказе запасных частей и всякой ереси, которая мне сейчас абсолютно не лезла в голову. Я сидел и молча кивал головой, якобы соглашаясь со всей этой мутотенью, которая в данный момент была абсолютно мне не нужна. Тем более, что я знал, что компания продаёт судно и эти документы, которые капитан подсовывал мне — скоро станут мусором и его придётся сжечь.

Но капитан, с чувством выполненного долга, вручил мне эту чёртову папку и посоветовал в свободное от работы время поподробнее изучить её и напоследок разъяснил планы дальнейшей работы судна:

— Тут мы простоим ещё два дня. Сегодня и завтра целый день, а с утра послезавтра двинемся в сторону Магелланова пролива.

Ух ты! Меня эта новость очень заинтересовала. Я первый раз в жизни огибал Южную Америку через Магелланов пролив. По традиции мне должны выдать сертификат о том, что я прошёл Магеллановым проливом и после этого я имел право носить в левом ухе золотую серьгу. Я рассказал капитану об этом обычае русских моряков.

— Я уже не помню сколько раз проходил этим проливом, но серьги в ухе до сих пор не имею, — с улыбкой ответил он на мой рассказ. — Да, такая традиция существовала в давние времена. Я знаю об этом, — согласился со мной капитан и пояснил: — Триста лет назад, а может быть и больше. И распространялось оно на парусники, которые огибали мыс Горн, а не шли по Магелланову проливу. Потому что огибать с юга мыс Горн в летнее время, когда там сильные шторма, было именно геройством парусников. Многие из них там погибли, потому что в этом районе и в это время года у мыса Горн очень плохая погода и постоянно штормило. А мы будем проходить пролив зимой, то есть аргентинским летом.

До Магелланова пролива хода около трёх суток. А потом предстояло ещё целую неделю идти без остановки и заходов до ближайшего порта, поэтому я спросил у капитана разрешения, чтобы он и завтра разрешил нам позаниматься ремонтом главного двигателя. Требовалось подготовить его к длительному переходу. Капитан одобрил моё решение, и мы начали прощаться. Я сделал вид, что забыл папку с файлами на диване, но капитан указал мне на неё, поэтому папку пришлось прихватить с собой.

Вернувшись в каюту, благо до неё всего-то несколько шагов, я бросил папку в дальний угол дивана и начал заниматься своими личными делами.

С собой в рейс я обычно брал до тридцати сериалов, уложенных в специальную папку с видеодисками. Этого вполне хватало на контракт в четыре месяца. К тому же я всегда брал с собой видеопроигрыватель. Маленький и компактный. Его я уже на второй день своего пребывания на судне подсоединил к телевизору.

Вот и сейчас я настроил программу показа фильмов и включил себе очередной сериал. Налил стакан винца и, потихонечку потягивая его, начал просмотр очередного соплежуйства.

Меня не интересовало, как называется этот сериал, что в нём происходит, потому что мной овладело полнейшее безразличие к окружающему меня миру. Главным для меня сейчас являлось то, что вокруг царит спокойствие и тишина.

После семнадцати часов погрузка прекратилась, и на судне стояла гробовая тишина. Несмотря на то, что в машине работал дизель. Рокот его работы до надстройки не доносился и в каюте стояла необычная тишина.

Требовалось приучать организм к местному времени, к времени часового пояса, где я находился. Поэтому я честно до полуночи часов боролся со сном, а в двенадцать приказал себе спать. Выключил фильм и завалился в глубокую постель, продавленную многочисленными телами стармехов.

Глава третья

С утра продолжилась вчерашняя суета. Я с Серёгой готовил главный двигатель к дальнему переходу, а Львович решился отремонтировать сепаратор тяжёлого топлива. Видно, надоело ему каждую ночь бегать в машину. Миша тут же заменил релюшки, как и говорили несколько дней назад. Сепаратор запустили и испытали. Подрегулировали термостаты и оставили в работе. Пусть покажет свою работу на стоянке, чтобы на ходу ночами спокойно спать, а не бегать по всему судну.

К вечеру, когда погрузку закончили, капитан скомандовал готовиться к отходу. Это шло вопреки его предварительным обещаниям. Что ж! Бизнесмены считают деньги. И тот не миллионер, кто не считает каждый цент.

Через несколько часов на борт поднялся лоцман и судно вышло в рейс.

Несколько суток, которые предстояло пройти до Магелланова пролива, также прошли спокойно.

Входили в Магелланов пролив днём. Я вышел на палубу посмотреть при свете дня на это знаменитое место.

Берега вдоль правого борта пологие, погода спокойная, чуть ли не штиль. Только с юга дул прохладный слабый ветерок, противно задувающий за обшлага куртки, напоминая, что где-то там, невдалеке, находится Антарктида.

Перед лоцманской стоянкой капитан сбавил ход и к судну подошёл лоцманский катер. На борт взошло несколько лоцманов. Капитан добавил ход до полного и «Паулина» вошла в пролив. Иногда курс пересекали паромы, курсирующие между материком и островом Огненная Земля.

Капитан для инструктажа вызвал меня на мостик, откуда я и наблюдал за посадкой лоцманов. Я удивился, а чего их так много. Но капитан объяснил мне, что они с нами пойдут вдоль всего Магелланова пролива.

Сейчас судно шло с востока на запад. Это займёт примерно часов шесть, а потом пролив пойдёт почти на север. У мыса Негро судно сделает крутой поворот, почти под прямым углом, и так продолжит идти почти три дня, а так как капитан знал этот пролив и неоднократно ходил по нему, то он мне приказал:

— Чтобы обезопасить наше движение нам необходимо установить вахту в машинном отделении, потому что будем идти в опасных для мореплавания районах. Идти будем не на полном ходу, а на маневренном, чтобы быть готовыми к неожиданным маневрам. Судно должно быть готово к любым неожиданностям. Поэтому для обеспечения безопасности, механик должен постоянно находиться в ЦПУ.

Я с ним полностью согласился. Вахту придётся нести круглосуточно. А кому придётся стоять вахту? Мне, да Львовичу. И все! Больше дипломированных механиков, которые согласно международным правилам, имеют право стоять вахту — у нас нет, но по согласованию с капитаном Мишу подключили к этому делу.

А чтобы Миша увереннее чувствовал себя в машине, то мы его зарядили на вахту с восьми утра до обеда и с восьми вечера до полуночи, а мне и Львовичу уже предстояло делить ночные и дневные вахты. Я написал расписание на листке и доложил об этом капитану. Ну, и пошли мы по Магелланову проливу.

Сначала вдоль пологих пустынных берегов, а потом уже, после поворота на север вдоль скалистых и обрывистых.

После поворота на север погода резко изменилась. На небе неожиданно появились тяжёлые, тёмные облака. Откуда-то с вершин гор, покрытых не растаявшим снегом, сорвался холодный ветер.

Лоцмана оставались спокойными. Они объяснили, что для этих мест — это обычное явление. А горы мне напоминали пейзаж, как будто мы находимся где-то на севере Кольского полуострова. Такие же самые фьорды и зализанные скалы. Да и покрывающая их растительность соответствовала нашему Северу.

Невысокие кустарники покрывали пологие берега, похожие на наши сопки, зализанные давным-давно прошедшим ледником, а за ними, как пики вздымались высоченные горы с вершинами, покрытыми снегом.

После поворота на север я вышел на палубу, чтобы сфотографировать эти кусочки дикой природы. Но вскоре пришлось вернуться в каюту, чтобы надеть телогрейку. Погода стояла уж совсем не летняя.

Вернувшись на палубу, я встретил Мишу. Он тоже вышел из надстройки и с интересом разглядывал суровый пейзаж.

— Ну, что, Миша, а тебе это, что напоминает? — указал я ему на проходящие за бортом берега.

Миша не меньше моего удивлялся настолько похожими северными пейзажами.

— Владимирович, я смотрю на всё вот это, и мне кажется, что я вхожу в Кольскую Губу, потому что там примерно, то же самое: такая же жидкая растительность, такие же зализанные скалы, — на что я согласился с ним:

— Да, Миша, а мы-то тут оказывается, в Магеллановом проливе идём, а не в Кольскую губу заходим, — рассмеялся я.

Мы ещё долго стояли с ним, любуясь суровой красотой, окружающих нас берегов. Я фотографировал особо понравившиеся места пролива, а потом вернулся в каюту, чтобы согреться и отдохнуть перед предстоящей вахтой.

Вот так и двигались. Я выходил на вахту после обеда. Ночная вахту я себе установил с четырех утра до восьми. После восьми утра я ещё с Мишей до двенадцати часов находился в ЦПУ, а потом составлял топливный отчёт и ложился спать, пропуская обед. После трех часов просыпался, съедал пропущенный обед и шёл в машину на дневную вахту с шестнадцати до двадцати.