Бесплатный фрагмент - П.П.

2013 год. Те южноуральцы, которые видели своими глазами метеорит, которые чувствовали своей кожей его энергию, что падала с небес на землю подобно расплавленному свинцу, не забудут ТОТ день никогда. Южноуральцы будут активно рассказывать друг другу байки, как рассказывали десятки лет назад истории о перевале Дятлова.

Андрей Макаров вместе с другом идёт в поход на север Свердловской области в преддверие ТОГО дня. Они желали лишь отдохнуть, «залечь на дно», скрыться от глаз полиции. Но дальнейшие события не позволят туристам отдохнуть, они заставят людей показать начинку своих душ и жить по закону джунглей.

Круговорот судьбы поведает Андрею истинную историю Дятловцев. И не просто поведает, а заставит его стать частью этой истории…

Последнее поколение

Тьма ради Света

Часть первая

Глава первая

Бес

«Время не лечит.

Оно лишь притупляет острую кромку горя.

И горе уже не режет, а рвёт»

Стивен Кинг.

Что такое смерть? Что означает это слово? Какой смысл оно несёт в себе? Каждый человек это понимает по-разному. Для кого-то смерть — всего лишь переход из одного мира в другой, из мира муки, в мир наслаждений, конечно, ты можешь попасть в лучший мир, если не был грешником в мире людей. Что же тогда является грехом? Нарушение основных канонов и правил, или что-то более значительное, например грабёж или убийство? Или же грех — это не почитание старших, презрение к младшим и унижение слабых? Трудно ответить на эти вопросы. Ведь каждый народ, каждая религия рассматривает добро и зло по-своему. И именно религия оказывает наибольшее влияние на людей в этих вопросах. Именно Бог, наш отец и учитель, который ведёт всех по дороге жизни, решает, какой человек в загробной жизни будет жить на небесах, слушать божественные мелодии арф, созерцать прекрасных ангелов, живущих вокруг, и наслаждаться тишиной и спокойствием, которых там хватает с излишком. Если же религия посчитает кого-либо грешником, то этот человек, по их убеждениям, будет заключён в объятия жаркой и суровой страны,

которую часто называют адом. В этой удушливой, страшной низине за каждым багровым углом человека будут подстерегать фантастические и известные нам кошмарные существа, которые только и норовят поймать жертву и опустить её в чашу с кипятком, откуда после будут доноситься кровавые возгласы и хрипы…

Чтобы избежать этого, религия просит нас, нет, она даёт нам наказ: совершать добро, возвышать в себе человечность и топить всепроникающую агрессию и зло. Ведь именно они пагубно отражаются на нашем отношении к людям, к природе, да и что скрывать, к нам самим. А могут ли быть люди добрыми и злыми одновременно? Да, конечно могут. Не секрет, что подавляющее население планеты совмещают в себе эти чувства. Они как будто стараются удержать маленький резиновый шар в равновесии на деревянной доске, где доска — это их жизнь, на разных краях которой находятся добро и зло, а шарик — это их настрой и отношение к окружающему миру. Вот шарик скатился на один полюс доски, и человек зол на всех и на всё, он грубо разговаривает с другими людьми и может им нахамить и их обидеть. Шагая по улице, этот человек может со злостью пнуть какой-нибудь ящик, наступить бездомной кошке на хвост, отчего та жалостно закричит и убежит в какую-то подворотню, извергая свой навалившийся гнев на каких-нибудь беспомощных котят. Что же будет, если человек развернёт деревяшку жизни и шарик укатится на противоположный конец? На смену горю придёт радость, добрые чувства тараном откроют дверь и ворвутся в цитадель души, наполняя пространство всепроникающим позитивом. Улыбка озарит лицо человека, и он захочет подарить её окружающим. Шагать по улице он будет с весёлыми, размашистыми шагами, осторожно обойдёт коробки, стоящие на перекрёстке, и, увидев бедную бездомную кошку, которая сидит поджав хвост на обочине, не пожалеет для неё маленького кусочка какой-нибудь еды. Человек пойдёт дальше, и его судьба будет сверкать всё тем же позитивом. Ему захочется позвонить отцу, матери и сказать пару добрых слов, которые точно не будут лишними. Или же набрать в телефоне сообщение со словами: «Я тебя люблю» и отправить его по почте любимому человеку…

Интересные существа — люди. Ведь они тратят всю свою жизнь на балансировку шарика судьбы, вместо того, чтобы просто скатить его на одну сторону, полную радости и света, и расслабиться, получая от окружающей обстановки удовольствие. Забыть про нервное напряжение в руках, забыть про боязнь в один миг оказаться чересчур злым или чересчур добрым. Забыть про все тяжести, про все обременения и воспринимать жизнь так, как ты считаешь нужным…

К сожалению, не каждый может решиться на такие действия. Боязнь изменений, боязнь не справиться с грядущим душат людей. Лучше уж они будут ворошить прошлое, нервно глядеть на настоящие и следовать будущему. Именно следовать, а не создавать его самим.

Можно бесконечно размышлять на эти темы, и каждый человек будет делать это по-своему, но… Парень, эй парень…

Я разлепил наполненные сном веки и недоуменно уставился вперёд. Передо мной важно стоял человек в очках. Он стряхнул киношным жестом с куртки крупинки снега и уверенно взглянул на молодого человека, которого разбудил.

— Что надо? — зло ото сна спросил я.

— Мне — ничего. Это вам надо. Вы ведь туристы?

Я огляделся и увидел спящих в самых разных позах людей.

— Ну… видимо мы. Я здесь с другом. Остальных не знаю. Наверное, всё-таки собрали желающих отправиться в поход. Нас вдвоём привезли ночью. Спальных мест не выделили, твари, сказали спать здесь, — мой язык не останавливался и извергал выражения раньше, чем их успеет обдумать мозг. — Я с другом по объявлению из газеты, — продолжал я, — желаем пойти в поход на север Урала. А ты–то кто?

— Ваш провожающий.

Я осмотрел мужчину оценивающим взглядом. Он был ни высок, ни низок. Тонкая шея неуклюже выглядывала из обширной куртки. Взирая на неё, можно предположить, что телосложение он имел неспортивное. Однако кисти его рук были широкими, а пальцы цепкими и длинными, как у музыканта. Стоял человек ровно, ни на что не облокачиваясь и не кривя спину ни вперёд, ни назад. Голос имел ровный и уверенный. Лицо ничем особенным не отличалось. Если увидишь такого человека в толпе, не запомнишь. Даже очки, выделяющийся атрибут одежды, не оставляли след в памяти. Их линзы имели обычную и правильную прямоугольную форму. Судя по заметному искажению лица через стекло, обладатель очков имел немалую близорукость…

— Опять уснул? — вопросил объект осмотра.

— Ага, с тобой уснёшь, — огрызнулся я. — Лучше скажи, почему «провожающий»? Ведь «проводник» звучит красивее.

— Мне как-то побоку до красоты слов. Тем более, что я вас только передам в руки местному старожилу. Он–то и поведёт вас.

— Понятно, — зевнул я. — А когда выходим?

— Через шесть часов. Наполняйте рюкзаки, готовьтесь. Всё к вашим услугам. Конечно, за отдельную плату.

— Всё в нашей стране за отдельную плату и через…

— А ты что дерзишь? Не я придумал, не я реализовал. Так что зубки закрой, губки прикрой и занимайся чем хочешь, ограничение по времени я тебе сказал. Всё, свободен.

Я покрутил затёкшей шеей и начал искать глазами Макса, но его нигде не было видно.

— Просыпаемся, молодые люди! Нам сегодня выходить, — расталкивал туристов провожающий. — Девушка, хватит кемарить, подъём!

— Эй, Сусанин, — выкрикнул я. — Не видел здесь парня, белобрысого?

— Там, за домом, — он указал пальцем. — Твой хорёк ножи кидает.

— О, как, — удивился я, — у вас ещё и развлечения есть?

— Я же сказал, есть всё, только за отдельную плату.

Я встал, слегка пошатываясь, направился по тёмному коридору. Стрелки на жёлтых стенах привели меня к выходу. Сбоку, за гарнитуром, восседала грузная женщина и нервно покусывала карандаш. «Одна тысяча двадцать судоку!» — вот что заставило её мозг слегка покипеть.

— Здравствуйте.

Она посмотрела на меня тяжёлым взглядом и слегка кивнула.

— А туалет где?

— Выйдешь, двадцать метров прямо и пару налево, — тихо пробурчала она.

— Спасибо, — я глянул на журнал, — Вам помочь?

— Себе лучше помоги, — зло сказала она.

— Какие вы тут все добрые! Я аж дивой давлюсь.

— Уж, какие есть.

— А не боитесь, что я скажу вашему начальству, и оно живо выгонит вас с тёплого места?

— Нет.

Мда, таких глаз, как у неё, я ещё не видел. В них не читалось ничего, совершенно ничего. Ни страха, ни гнева, ни добра. Одна лишь пустота. Я невольно остолбенел от такого слова. Правильно говорят, что самое страшное моральное насилие — это молчание. Пускай молчание не языка, а глаз. Ведь глаза — зеркало души. А что у тебя в душе, если в глазах нет ничего?

Я быстро вышел из нагоняющегося транса, и, открыв дверь, поспешил покинуть помещение. Свежий, зимний воздух освежил мой рассудок. Подобно ледяной воде в пустыне, дыхание холода взбудоражило моё сознание. Я поправил куртку и осмотрел турбазу. Даже не знаю, что сказать. Какое-то половинчатое ощущение. Глаз не радуется и не гневается. С одной стороны, размеры базы меня удивили. Вчера, в потёмках, я и не разглядел её масштабов. Чуть меньше десятка двухэтажных домов стояли в форме сетки, и некоторые из них даже соединялись небольшими надземными коридорами. Аккуратные двухметровые в ширину тропинки были вырыты в сугробах снега. Таблички с надписями, насаженные на колышки, оповещали приезжих, где находится кафе, где здание администрации, где общежитие, а где библиотека. Вот эти параметры меня и удивили. С другой же стороны, почему такая огромная база имеет санузел на улице? Или это только для приезжих туристов, профукавших свои, наверно, уютные места в менее же уютном общежитии?

После мысли о туалете, организм сразу захотел избавиться от лишней жидкости. Я двинулся с места и пошёл примерно туда, куда указала вахтёрша…

Хм, а догадки мои были не верны. Пятеро мужиков стояли друг за другом в честной очереди перед небольшой, в высоту менее двух метров, крытой шифером деревянной коробкой. Они все были в однотипных синих куртках, и на их спинах было ясно пропечатано слово «Восход». Видимо, рабочий персонал.

— Здорово, ребята, — поздоровался я.

Они молча посмотрели на меня. Только пара человек проронило «привет». Ну да ладно. Закончив утренние дела, я отправился на поиски Макса. По словам провожающего, он должен быть где-то недалеко. Поспрашивав встречный персонал, я быстро отыскал друга…

Погода стояла морозная, но ясная. Северный ветер слегка царапал своими колючими языками задворки турбазы. Крупные снежинки в виртуозном танце кружили над нашими головами, оседая и покрывая собой видавшую многое землю. Белое небо куполом воздвигалось над нами, захватывая широкие поля и небольшие сёла, молчаливые реки и спящие леса. Природа имела таинственный и одновременно манящий оттенок. Своими молочными пейзажами она призывала людей к себе, хотела, чтобы те обуздали её дикие просторы, насладились красотами лесной жизни… Природа хотела, чтобы люди её поняли, она хотела быть наравне с нами. Но мы своими действиями её только губим… Одумайтесь!

…Первый нож звучно вошёл в деревянный брус, второй же прилетел в дерево гардой и отскочил. Метатель тихонько выругался, затем пошёл и поднял холодное оружие.

Я стоял и молча смотрел на Макса. Голову терзали странные мысли, да и просто не хотелось говорить. Сердце подрагивает, я предчувствую какую-то беду. Может, сам себя нагоняю, и это просто эмоции последних дней? Даже не знаю.

Макс отошёл на небольшое расстояние от щита и посмотрел на меня.

— Объявление выставил? — спросил он меня.

Я офигевшими глазами посмотрел на него.

— Ты дурак? Нет, просто ответь, ты дурак?!

— Не ори хоть… — он огляделся и продолжил. — А что ты предлагаешь, умный?

Повисла минутная пауза.

— Не знаю, — покусывая ноготь, сказал я. — Можно её где-нибудь спрятать, пока всё не уляжется. К тому же твой «надёжный» информатор мог слегка и наврать.

— Спрятать? Где? И как тут проверишь верность его слов…

— Мда, а может, её просто уничтожить?

— А может, получше спрятать?

— Если так, то где? Мы скоро отчаливаем в поход. Власти могут проверить все близлежащие пункты. Где за пять часов спрячешь?

— Твою же мать!

Макс со злостью швырнул нож в деревянный щит, а тот отскочил, повернув градусов на двадцать, и полетел в мою сторону. Резко пригнувшись, я закрыл голову руками. Нож полетел по дуге, и попал остриём мне точно в кисть.

— Метатель фигов!

— Извини…

— Из-ви-ни, — передразнил я его. — Хоть не убил.

Я прижал кисть, из которой текла кровь, к губам.

— Ладно, давай так. Насчёт проверки я загнул. Иди, поспрашивай у персонала насчёт какого-нибудь неприметного гаража.

— Так бы сразу. Ходим вокруг да около, а не видим, что решение у нас под носом. Глупо… А насчёт «уничтожить», это ты серьёзно говорил?

— Нет, конечно, нет.

— Слава богу, а я уж думал! Каким человеком ты бы был, если бы своими руками сжёг или утопил Dodge Challenger?

— Наверное, плохим. Ладно, иди. Встретимся через час-другой в столовой.

— Договорились. Я пошёл.

— Давай.

Макс сунул мне в руку два метательных ножа.

— Отдашь очкастому.

— Ха. Я вижу, вы тоже подружились.

— Вообще гад. Это не бери, туда не ходи, ножи всунул паршивые, да двести рублей за них взял.

— Ужасное обслуживание. Надо будет попросить книгу жалоб, — с серьезным выражением лица сказал я.

— И не говори. Эх, ладно, я пойду.

— Иди уже.

Макс развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал прочь.

А что касается ножей, так они действительно паршивые. Мягкий металл, скользкая ручка, неправильный центр тяжести, неприлично длинный и загнутый ограничитель. Такое ощущение, что раньше эти ножи были траншейными. Вернее, не полностью, а только их рукоятки. Метнуть такой нож безоборотно очень сложно. Хотя если руки прямые, то можно. Было бы желание. Я решил отдать ножи и готовиться к походу, тем самым отвлечься от плохих мыслей.

Когда я заходил в зал ожидания, вахтёрши не было на своём месте, и я почему-то невольно этому порадовался.

Тёмная, душная комната приняла меня в свои объятия. Уже никто не спал, все сидели и «пинали балду». На высокой громкости звучала какая-то попса, глубоко чтимая в богатых кругах.

— Здорово, — громко сказал я. — Не видели провожающего?

— Кого? — вопросил тот, из кармана которого играла музыка.

— Ты громкость приубавь, а затем говори, — посоветовал ему я.

— Зачем? Так не интересно.

Я посмотрел этому нахалу в глаза.

— Ушлёпок.

— Что, я не слышу? — продолжал издеваться он.

— Провожающий ушёл на склад договариваться о чём-то — громко сказала мне девушка симпатичной наружности.

— Спасибо.

Я вышел из комнаты, «нечаянно» пнув рюкзак любителя музыки.

— Себя пни! — услышал я в ответ…

Спустя десять минут поисков я, наконец, нашёл того, кого искал.

Он беседовал с мужиком за прилавком на какую-то тему.

— О, чего тебе? — вопросил он, увидев меня за своей спиной.

— Ножи хотел отдать, — ответил я.

— Вот, Михаил Сидорович, — провожающий обратился к грузному мужчине напротив, — смотри, честный человек! Я уже было и забыл о них. Другой на вашем месте

забрал бы их себе. Ну да ладно. Давай.

Он принял безделушки и посмотрел на меня.

— Что–то ещё?

— Да, у нас с собой нет нужных вещей, можно здесь купить?

— Не можно, а нужно! Чего у вас нет?

— Ну,… в принципе, всего. Имеются только пара консервов, фонарь и нож.

— Ха, турист! Запасайся здесь по полной. Вот, знакомься, Михаил, наш завсклада. Спрашивай, если что, у него. Всё, я пошёл.

— Ага, иди, — пробурчал Михаил.

Мы смотрели, молча, секунд двадцать друг на друга.

— Ну и что? — вопросил он.

— Не знаю, что… А у вас есть снаряжения сразу наборами?

— Конечно, есть. Вот, смотри.

Он положил на стол обширный рюкзак.

— Комплект «Дары Восхода». Пять банок тушёнки, саморазогревающийся сухпай, фосфорные спички в непромокаемой оболочке, швейцарский ножик, сапёрная лопатка, фляга воды, кружка. Возьмешь ещё немного еды, хватит дня на три. Можешь дополнительно взять спальный мешок.

— А разве он не выдаётся турфирмой?

— За счёт турфирмы только общая палатка, лыжи, карта, компас. Всё остальное приобретается отдельно. В объявлениях и брошюрах, кстати, об этом всё сказано.

— Интересно. А что насчёт тёплой одежды?

— Ну, ты даёшь! Зимой и без тёплой одежды? Конечно, кое-что тут приобрести можешь. Комплект плюс спальный мешок стоят четыре тысячи. Скидка за счёт самой путёвки.

— Ага, давай два комплекта, два мешка. Качество, я думаю, не очень. Да?

— Какое есть.

— Ну, хоть честно ответил. Ладно, держи деньги. А еду где можно купить?

— В столовой, там есть небольшое кафе.

— Бывай. — сказал я.

— Ага, прощай.

Повесив рюкзаки на плечи, я вышел со склада и направился к столовой. Вывески опять помогли мне, и я быстро её отыскал. Когда я зашёл внутрь, то удивился чистоте и порядку вокруг. Аккуратные столики, табуреты, матовые потолки и красивый линолеум. В углу потрескивал камин, придавая окружающей атмосфере тепло и уют.

Людей в комнате было немного: двое из техперсонала, видимо, решивших перекусить и одинокий человек в тёмно-серой куртке с мехом, склонившийся над столом и медленно мешающий свой чай. Лица его не было видно из-за меха, да и склонил голову он порядочно.

Я положил рюкзаки на стол и пошёл к кассе заказывать еду. Желудок требует пищи, ведь я ещё ничего не ел. Из прилавка на меня взглянула женщина лет сорока, красивой и доброй внешности.

— Здравствуйте, чего вам?

— Здравствуйте, а что у вас есть на второе? — спросил я, внимательно разглядывая прилавок.

— Картошка с котлетами, гречка с сосисками.

— Давайте первое. И из напитков… Есть морс?

— Да, конечно.

Минуты две она копошилась, а затем выдала мне заказанную еду.

— Спасибо. Ещё можно банок шесть тушёнки и две полторашки воды.

— Да, конечно, сейчас я соберу. Вот, держите. Приятного аппетита.

Я расплатился, взял продукты и пошел за стол.

Все-таки какие разные и странные существа — люди. Одни относятся к своей работе, как к муке, а другие, как к повседневной части интересной жизни. Одни её любят, а другие ненавидят. Это, кстати, и про жизнь и про работу. Людей можно сравнить с бочкой мёда и ложкой дёгтя. Одни принося счастье, а другие гнев. Эх, смешать бы это всё в однородную массу, чтобы хорошие качества затопили плохие. Но, к сожалению, маленькая ложка дёгтя испортит мёд, и его уже нельзя будет употреблять… Вот такие мысли лезли ко мне в голову во время еды. Не могу кушать, отключив мозг. Всегда нужно думать о чём-то.

Удобно расположившись на стуле, я слушал тёплое шипение камина и попивал морс. Пара мужиков, закончив трапезу, встали и не спеша покинули помещение. Я посмотрел на часы, что были на моём запястье. 8:53. Мда, быстро летит время.

Сделав последний глоток смородинового морса, я встал и захотел выкинуть пластиковый стаканчик. Чёрт… А куда делся тот безликий мужчина? Он сидел на крайнем столике у стенки в стороне прилавка. Я подошёл к тому месту, где он сидел, желая унять свою параноидную натуру. Дважды Чёрт! Обои приклеены к монолитной стене, второго выхода нет. Хотя возможно, он вышел через кассу. Фуух! Проблемы с машиной и с матерью сделали своё дело, и я теперь параноик. С машиной и с матерью… Так, не думать, не думать об этом! Прошлого уже не вернёшь, так зачем калечить будущее? Я, стараясь держаться уверенно, подошёл к прилавку, в надежде полностью успокоиться.

— Извините.

Улыбающееся лицо выглянуло из-за прилавка.

— Конечно, чего вам?

— А тот мужчина, который сидел в конце комнаты, он вышел? Просто я не заметил, а дело есть к нему срочное.

Она посмотрела мне внимательно в глаза

— Какой мужчина? Здесь были только вы, пара из техперсонала и я. Никого более. Наверное, вам показалось.

— Наверное…

Я, тихонько шатаясь, отошёл и сел за свой стол. Никакие мысли не приходили на этот счёт… Показалось?! Я видел его собственными глазами, он ещё попивал чай, я слышал звуки ложки, касающееся кружки. Не может быть глюк настолько явным!

— А может, вы его просто не заметили?

Она выглянула из-за прилавка и лицо её начало приобретать серьёзное выражение.

— Не заметила? Нет, этого не может быть. На этой неделе я записываю всех посетителей, чтобы знать, сколько их примерно будет в месяц. Мы недавно открылись, нам нужна точная информация посещаемости,… а вы говорите!

Я поник окончательно. Да уж, нервы нужно беречь, не доводить себя до такого. Раскис я полностью.

— Водка есть?

В этот момент в кафе ворвался верзила, ростом под два метра. По ходу он снёс ногою питьевой кулер, и тот громко упал, бутыль отделилась от основания, и начала течь вода, покрывая собой линолеум. Парень не растерялся и одной рукой поставил кулер на место, а другой поднял бутыль, с лёгкостью, будто та обыкновенная фляга. Да, в силе ему не откажешь. Он соединил конструкцию и зашёл вглубь кафе.

— Извините, — низким басом прогудел он.

— Да, ничего, — тихонько ответила женщина со стеклянным лицом.

Далее он обратился ко мне.

— Ты Андрей Макаров?

— Да, — без эмоций сказал я. — Что нужно?

— Экспедиция начнётся через час, пойдём,

— Как через час? — удивился я. — Ведь провожающий сам сказал, что всё начнётся в обед.

— Это да, но из-за опасности возникновения шторма мы выйдем раньше.

Я поник головой. Мой взгляд невольно устремился туда, где сидел мужчина.

— Ладно, идём.

Парень кивнул головой и направился к выходу.

— Спасибо, — чётко и внятно, но тихо сказал я.

Продавец ничего не ответила, а быть может, просто не услышала. Развернувшись, я пошёл быстрым шагом прочь из кафе… прочь от моих страхов.

— Меня, кстати, Семён зовут, — тихо сказал верзила.

Мы направлялись умеренным темпом к месту сбора.

— Ага, очень приятно, а меня — Андрей, хотя ты уже знаешь.

Дальше шли молча. Мне не хотелось говорить из-за испорченного настроения, смятения в душе. И Семён не такой уж разговорчивый парень. Который раз я говорил себе, что все мои волнения — это прилив моих собственных отрицательных эмоциями. Возможно, дальше всё шло бы хорошо, если не один попрошайка…

До точки сбора оставалось пройти пару домов, внешний вид которых уже меня достал. Мы с Семёном свернули за угол и пошли вдоль стены. Я заметил, что они крашеные, синего цвета. Как говорил один психолог, синий цвет успокаивает наше сознание, он, как вода, тушит временный пожар наших разъярённых мыслей. Он символизирует небо, то место, куда тянулся человек, где он хотел жить после жизни. Мой взгляд скользил по этой стене, подобно коньку, который скользит по льду. Я как будто плавно ехал, отталкиваясь ногами. Ехал не торопясь, и вдруг наткнулся взглядом на посторонний объект, который был прямо на моём пути… На жизненном ли?

— Извыныте, не будет лы у вас пару лышных денег? Кушать очень хочется.

Мы остановились и посмотрели на человека, сидящего у стены дома. Его одежда оставляла желать лучшего в такую погоду: рваные штаны и кофта, которая отличалась большими размерами. Человек был не славянин. По чертам лица можно было бы предположить, что относился к какому-нибудь народу, исконно живущему на Урале.

— Денег лишних не бывает, — флегматично ответил Семён.

Я посмотрел на спутника с удивлением. Мне почему-то стало жалко этого нищего.

— Ты пожалеешь сто рублей для нуждающегося?

— Да. Потому что нужно работать самому, а не требовать денег с каждых встречных. Возможно, он ещё и наркоман.

— Даже так? А может жизненная ситуация заставила его спросить денег.

— Конечно, заставила. В нашем мире, Андрей, всё не так просто. Все хотят сорвать больший куш. Причём, многие хотят, чтобы этот куш им сорвали другие и принесли на тарелочке.

Пока Семён это говорил, его взгляд твердел, и он смотрел в одну точку. Да, недооценивал я этого верзилу в умственных способностях. После таких слов я и не знал, что сказать.

— Твоя правда, — тихо сказал попрошайка.

Я всё-таки вытащил из кармана двести рублей и протянул их нищему.

— Вот, держи.

Его глаза посмотрели на меня, тяжёлый взгляд очей накрыл моё сознание с головой. Вдруг, из глаз его полилась пара одиноких слёз. Он вытер лицо рукавом и спрятал глаза.

— Не надо. Я же наркоман.

Я застыл на месте, не зная, что делать.

— Надоело, надоело просыть, — с горечью в голосе продолжил он. — Что вы знаете о моей жызны, что? — Бедняга посмотрел мокрым взглядом в глаза Семёна. Тот, будто случайно, отвернулся в сторону. — Тебе, поды, всё далы родытелы. Теперь ты ы говорышь так ярко, — далее он посмотрел на меня. — Спасыбо, но не надо, уберы.

Я начал сопротивляться.

— Нет уж, возьми.

— Не буду!

— Тогда давай, ты что-нибудь сделаешь для меня, а я оплачу.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Что я могу сделать?

— Ну не знаю, расскажи что-нибудь.

— А что рассказать?

— Хоть что-нибудь.

Нищий посмотрел вдаль и задумался, а затем сказал.

— Берегысь бысов, получышь от ных беды.

Я удивлённо посмотрел на него.

— Кого?

— Бысов. Ты поймёшь.

Несколько секунд я стоял молча.

— Ну, хорошо… держи деньги.

— Нет.

— Но мы же договаривались.

Вытерев последние слёзы, он посмотрел мне добро в глаза и улыбнулся, не обнажая зубов.

— Ты мне уже заплатыл тем, что выслушал. Спасыбо.

— Но за информацию не заплатил.

— Ты так сыльно хочешь отдать мне деньгы?

— Да.

— Давай.

Он протянул худую руку, и я положил в неё деньги. Нищий их взял, помусолил, посчитал, а затем… порвал.

— Ты что делаешь?

— Я лышнего не беру. Ступай с богом.

Не зная, что сказать, я удивлялся этим человеком. Именно Человеком.

Я посмотрел через плечо на Семёна. Тот стоял, опустив голову.

— Пошли, — сухо сказал я, а затем обратился к собеседнику. — Береги себя.

Он тихо качнул головой и, всхлипнув, спрятал лицо в рукаве. Чересчур много добрых слов для него сегодня.

Я повернулся и зашагал к месту сбора. Семён тихо поплёлся за мной.

— Давайте всё проверим последний раз.

Провожающий застегнул куртку, натянул сильнее шапку и воткнул лыжи в снег, а затем снял со спины большой рюкзак, раскрыл его и начал осматривать снаряжение.

— Спальный мешок? Отвечаем хором.

— Есть, — проговорили участники похода.

— Еда на два — три дня?

— Имеется.

— А что значит на два — три дня? — выкрикнул молодой человек в очках. — Вы не знаете, сколько мы там будем?

— Не знаю, — ответил мужчина и посмотрел парню в глаза. — Если погода будет хорошая, останетесь, может, на большее время. Посмотрим по ситуации. Еды всегда надо брать больше чем нужно, говорю раз пятый.

— А разве геометеоцентр не может определить точную погоду? — продолжал бурчать умник. — Это же поход, а не прогулка.

— Трудно определить точную погоду в наших местах. Вокруг низменности, возвышенности, леса, поля, вообще: полный набор изменений микроклимата. Тем более… рядом перевал Дятлова.

— Рядом? — удивился молодой человек. — Я думал он далеко на северо-востоке. А мы посетим его?

— Нет, конечно. Не хватает мне ещё проблем. Эта тема давно закрыта.

— А что там такого страшного?

Провожающий нахмурился и недовольно взглянул на парня.

— Что страшного? Ничего. Просто некоторые из вас могут сами запустить себе фантазию в голову, а на крутых склонах этого делать не следует. Ещё вопросы?

— Да, последний…

— Да заткнись же ты, наконец, ботан, — выкрикнул Семён. — Давайте продолжим пересчёт припасов.

— Да, хорошая мысль. Тёплая одежда?

— Есть, — хором выкрикнули все, включая надутого умника.

— Лыжи, палки?

— Есть.

— Фонарь, батарейки?

— Есть.

— Личные вещи, документы?

— Есть.

— Нет! — выкрикнул один из нас. — Я сейчас!

— Ага, давай, — буркнул провожающий. — Ну, вроде всё. Запомните, вы — взрослые люди, и должны сами следить за собой и своим снаряжением. В этом плане вам никто не поможет. Всё, ждём всех и идём.

Я надел рюкзак, поправил лямки, чтобы ничего не сползало. Затем надел лыжи и стал застёгивать плотно куртку. Максим подошёл ко мне и начал одеваться рядом.

— Что с машиной? — тихо спросил я его.

— Всё хорошо. За отдельную плату нашёл гараж, закрыл её. Ключи у меня.

— Понятно, — лаконично сказал я.

— Чего-то ты угрюмый. Вон, посмотри, какие девушки красивые с нами идут в поход, — он показал рукой на пару спутниц. — Интересно, они подруги? Если так, то было бы хорошо.

— Нет, они не подруги.

— С чего ты решил? А, видимо, уже познакомился!

— Нет, не познакомился. Они просто стоят на разных концах группы и друг на друга даже не взглянут. Настоящие подруги не отходили бы друг от друга в незнакомой компании, кудахтали бы вместе.

Макс посмотрел оценивающе на них

— Ну да, ты прав. Ладно, разберёмся с ними по ходу. Как твоё здоровье?

После этого вопроса я сразу же вспомнил одинокого мужика в кафе и попрошайку. Настроение, будто ртуть в градуснике, скоро сожмётся окончательно.

— Пока ты не спросил, всё было немного лучше.

— Ну, извини…

— Да ладно, пройдёт.

Я достал из кармана солнцезащитные очки, надел их, посмотрел на Макса и улыбнулся.

— Что было, то было. Не будем ворошить прошлое.

— Да, согласен. Пошли к выходу, все уже идут. Ты лыжи зачем сейчас-то надел?

— Задумался, — сказал я и принялся отцеплять ботинки.

Мы взяли в руки все вещи и пошли на выход. Облачный снег мягко шуршал, провожая нас в путь, и желая всего лучшего. Возможно, он сказал что-то другое, но именно так я его понял, или же хотел понять. В нашей жизни мы ждём только лучшего, а если приходит что-то плохое, мы надеваем на него маску хорошего и с этим живём. Мы не хотим разоблачить свои истинные эмоции, а живём только поверхностными, не свойственными нам, нашей душе на самом деле. Все тянутся к сильным людям, не осознавая, что сильные — они сами. Слабый человек может надеть маску сильного, и никто НЕ ПОСМЕЕТ стянуть эту маску с его лица. К сожалению, так сейчас устроены люди. К сожалению, так сейчас устроены некоторые государства…

***

На часах было 10:30, когда природа погрузила нас в свои объятия. Мы ехали на лыжах по застеленному белым одеялом полю. Солнечный луч, словно свет от сварочного аппарата, так и норовил попасть в глаза. Яркая окружность светила над нами так же, как надежда и вера светят над человеком, теряющим смысл жизни.

Редкие кучки елей и сосен окружили нас. Деревья, будто люди, живые люди, наблюдали за нами. Они следили за каждым нашим шагом, за каждым движением, молча шевеля хвоей на ветру и записывая информацию, словно на компьютерный диск, на новые кольца жизни, которые находятся внутри древесного ствола. Срубив дерево, по этим кольцам мы можем прочесть возраст дерева. А сможем ли мы с них считать полную информацию того, что было вокруг дерева, и кто существовал рядом с ним? Нет, определённо нет. Для того, чтобы больше узнать части нашей природы, нужно и относиться к ней, как к брату, а не вонзать нож в спину. Ведь в какой-то момент этот нож алчности может оказаться в нашей спине. Не стоит думать, что природа — это лишь мёртвый наполнитель того, что нас окружает. Природа — это каждая травинка, каждое насекомое. Безусловно, многие живые существа не обладают интеллектом, который присущ людям. Но у них есть то, чего нет у нас. То, благодаря чему они могут сплотиться и возвыситься над нами. Не все люди поймут, что это. А те, кто поймут, предпочтут молчать, так как другие могут объявить их глупцами…

— Быстрее темп.

От непривычки, моя дыхательная система сбилась и теперь бунтовала. Провожающий шёл впереди колонны, делая широкий шаг и невысокий взмах палкой. Он шёл аккуратно и уверенно, что выдавало в нём человека, который часто встаёт на лыжи, чего нельзя сказать об участниках группы. Да, два-три человека бежали на лыжах неплохо, даже хорошо. Остальные же, как пингвины, едущие на роликах по небу. Абсурд? Да, полный, но иначе про них не скажешь. Городская жизнь или что-то другое потопили в них выносливость. Да что в них, во мне.

Наша группа состояла из девяти человек без ведущего. Две девушки и семь парней. Странно, что я раньше не подумал познакомиться или хотя бы просто посмотреть на них.

— Группа, быстрее. Время поджимает. Вас уже ждёт проводник.

Эх, ладно. Рассмотрю их позже. Сейчас нужно уделить большее внимание бегу.

— Лыжню! — прокричали сзади меня.

Я, запыхавшись, глянул назад. Макс шёл уверенным и бодрым темпом. Да, такой человек выдохнется не скоро.

— Ага, щас! — недовольно проговорил я, отчего моё дыхание начало сбиваться окончательно.

— Андрей, ускорь темп. Я хочу хоть чуть-чуть пробежаться! — отрывочно проговорил Макс.

«Вот гад! А до этого он полз, что ли?»

— Как я ускорюсь? Все так едут.

— Эй, сзади! — донёсся голос «рулевого». — Вы хотите уже на втором километре выда… выдахну… чёрт! Заткнулись, в общем!

— Видишь, Андрей, — обронил спустя десять секунд Макс. — Твоя болтовня уже разозлила ведущего.

Я зло обернулся и посмотрел на улыбающегося друга.

— Доиграешься, суслик!

— Всё, молчу, молчу.

Впереди меня ловко бежала девушка. Вдруг у неё отстегнулась правая лыжа, а сама девушка не удержала равновесия и упала вперёд. Она во время полёта развернулась и упала на спину. Я наехал на эту лыжу, резко остановился и улетел прямо на лежащую. Та крикнула от навалившейся массы.

— Съезжайте вбок! — повернулся назад и коротко бросил Макс.

Те, кто ехали позади, молодцы, съехали. А вот эта белобрысая сова наехала и упала прямо на меня. Браво! Сам отдал приказ и сам же вляпался. Девушка прокричала сильнее и вошла в снег чуть глубже, ибо масса, что была сверху, удвоилась, или даже утроилась.

Около минуты мы лежали неподвижно. Я созерцал её черты лица, а она мои. Далее наши глаза встретились, и я чувствовал, что тонул в них…

— Всё, вы закончили? — утомительно вопросил Макс. — Я могу вставать?

Раздался групповой смех, и я почувствовал неловкость ситуации. Девушка же смущённо спрятала глаза.

— Вставай, умник.

— Уверен?

Тут раздались широкие шаги, которые приближались к нам.

— Вы что за цирк устроили, засранцы? — недовольно прокричал ведущий. — Встали быстро, надели лыжи и все вместе пошуршали дальше. Время не ждёт.

— Старший сказал «надо», значит «надо», — проронил Макс.

Наш тройной узел начал потихоньку распутываться, и мы вскоре приняли вертикальное положение.

— Извини, — так же смущённо проговорила дама.

— Да ладно, — показывая зубы, бросил Макс и потрепал меня по плечу. — Ему понравилось!

Группа так же яро заржала, а девушка даже покраснела.

— Ну всё, ты меня достал! — тихо сказал я.

Через секунду после слов я присел, быстро слепил из слегка мокрого снега снежок и кинул его в главного клоуна.

Снежок ударился о лицо Макса, и тот от неожиданности упал.

Все опять засмеялись.

— Ладно, — тихо проблеял он, убирая снег с лица. — Ладно, заслужил.

— Конечно, заслужил. Чёрт, что за день?

— Вторник, брат, — улыбаясь, сказал Макс.

Второй снежок полетел следом. Опять смех.

— Вы не понимаете, что я говорю? — возмутился провожающий. — А-а, фиг с вами! Делайте что хотите. Группа, продолжаем путь, — далее он посмотрел на меня. —

Захотите, нагоните.

Лыжники принялись вставать в колонну и потихоньку покидать нас. Мы остались втроём.

— Давайте, наверное, двинемся за ними, — сказала девушка, поправляя свои волосы. — она улыбнулась и взглянула на мне в глаза. — Кстати, меня Женей зовут.

— Андрей, — коротко сказал я и улыбнулся встречно.

— А меня зовут Максим.

Я посмотрел на него.

— Максим… собирайся и иди вперёд. Тебе же нужна была лыжня.

Он кивнул головой и начал поправлять снаряжение. Около минуты мы надевали лыжи, а затем начали нагонять отряд, который ушёл, как мне показалось, уже далеко.

Я, Макс и Женя. Женя… Интересное имя. Или мне это просто кажется?

Нет, остальные туристы не сильно от нас оторвались. Благодаря чёткой лыжне и активному ведущему, который нам задавал бодрый ритм, догнали братьев по лыжам мы быстро. Пейзаж вокруг не менялся, как, впрочем, и настроение. Утренний мороз холодил дух, я вымотался уже прилично.

— Клоуны нагнали? — вопросительно прокричал основной ведущий.

— Да, — донеслось ему в ответ.

— Быстро. О, смотрите, вон проводник.

Все начали по сторонам вертеть головами и увидели одинокую фигуру, стоящую левее, у большой сосны. Лыжня начала поворачивать в сторону проводника. Видимо, данным маршрутом прошёл уже не один турист. Этот факт радует. Через несколько минут наша группа, словно паровоз, шумно остановилась около мужика, мощно экипированного. Широкие охотничьи лыжи, длинная дублёнка, шапка-ушанка и внушительная борода выдавали в нём любителя долгого отдыха на дикой природе.

— Группа, привал!

Все вздохнули с облегчением, ведь отдыха ждал каждый. Пара человек даже упала, а затем села на снег.

— Что вы делаете? — вопросил провожающий. — Лыжи хоть постелите, в самом деле, как дети малые.

Он тихо заехал под сосну к проводнику и поздоровался с ним. Я же воспользовался его советом и сел на лыжи.

— Ладно, слушайте, — начал говорить провожающий нас парень, и все повернулись на его голос. — Мой путь здесь кончается, далее вы поедите с ним, — он указал рукой на бородатого мужика. — Знакомьтесь, Иван Григорьевич Громов, ваш проводник и старший товарищ. Работает лесником, так что не заблудитесь. Всё, я поеду. Доброго пути.

Он взял палки в руки, вышел на лыжню и направился обратно. Все смотрели ему вслед.

— Десять минут отдыха и в путь, — проговорил Громов.

Да, немногословный он человек, хотя по первым впечатлениям судить не нужно. Как говорится, в тихом омуте бесы водятся. Или не бесы? И здесь я вспомнил слова нищего. «Берегись бесов». Чтобы это могло значить? Тем более, он сказал не «бесов», а «бысов». Возможно, просто проблемы с дикцией. Или он это сказал намеренно? Может, он просто сумасшедший? Всё может быть. И этот вариант, скорее всего, верен. Будь он предсказателем, заработал бы немалые деньги. Ладно, не стоит зацикливаться на пустых словах. Поживём, увидим.

Группа во время отдыха разбилась на части. Одни о чём-то тихо говорили, другие перебирали припасы, а мы с Максом сели под сосну и тихонько попивали чай из его термоса. Позже к нам присоединился Семён. Проводник воткнул палки в снег и облокотился о дерево.

— Можно вопрос? — отпив немного чая, обратился Макс.

Иван Григорьевич взглянул на него сверху вниз и поправил шапку.

— Ну, давай, — баритоном проговорил тот.

— А можно топить снег и впоследствии эту воду пить?

— Да.

— А почему учёные в интернете говорят: нет?

— Учёные в интернете… — хмыкнул проводник. — Всё дело в том, как ты её будешь пить. Конечно, после длительного отсутствия воды, хлебать топлёный снег не стоит, можешь умереть. Нужно всё делать размеренно и по небольшим дозам.

— Понятно, — звучно протянул Макс и отхлебнул ещё чаю. — А вы часто ходите в походы?

— С туристами не часто. Ещё вопросы?

— Никак нет.

— Это хорошо, — сказал Иван Григорьевич и посмотрел на небо. — Ладно, пойдёмте. Тучи густеют, а это как раз нехорошо.

Все без лишних слов, но со стонами начали покидать тёплые места. Мы собрались и выстроились колонной, как прежде: позади Макс, а впереди Женя.

— Сильно уж не гони, — не торопясь, проговорил я.

Женя обернулась и мягко улыбнулась.

— Ну, хорошо.

Итак, мы снова двинулись в путь. Мышцы неохотно поддавались, но работали без сбоев. Толчок одной палкой, второй, одной, второй. Я начал находить нужный ритм и вливаться в него. Так я проехал около двух километров. Во время длительной поездки на лыжах у новичка, а может, и некоторого профессионала отключается прямая связь с окружающим миром. Человек зацикливается только на беге, и всё, что вокруг, кажется ему не действительным, чем-то другим, чуждым. Человек впадает в транс. Многие люди боятся этого слова, так как, по их мнению, оно относится к чему-то мистическому, экстрасенсорному. Людям легче закрыть для себя новые знания, слова, мысли, чем понять их природу. Что же такое транс? Это всего лишь сосредоточение на чём-то одном, главном. Это состояние, когда отключаются мысли, и открывается дорога к подсознанию. С этим состоянием мы сталкиваемся повседневно, но всё равно его боимся. Буддисты — мудрецы используют транс, самогипноз, медитацию (в некотором понимании это одно и то же), чтобы достичь пика саморазвития. Эти люди хотят стать лучше, и что же в этом плохого?

Некоторые ищут путь саморазвития через спорт. Этот путь достаточно хороший, но с помощью него ты не откроешь для себя Жизнь. Спорт не способен открывать новое, он способен закалять и улучшать старое, а это тоже очень важный момент в нашей жизни. Нужно уметь совмещать и думать. Нужно делать то, что только Ты считаешь нужным.

Например, собираешь ты из деревянного конструктора военный корабль. Делаешь всё правильно, следуешь инструкции. Ты строишь его так, как нужно. Но что выйдет в итоге? Красивая модель, которая важно стоит на подставке. Любое неловкое и враждебное действие могут уронить этот результат долгого труда. Корабль упадёт и разобьётся опять на составные детали. Ты выстроил свою мечту, но ты её не закрепил. Если же смотреть вперёд, нужно было смазать каждый уголок каждой детали клеем. Не каждый человек решится строить всё заново, с учётом прежних ошибок. Проще выкинуть эту «ужасную» модель, созданную «ужасными» руками. Проще сказать о чужой вине, затмив свою же вину перед собой гневом. Повторюсь, не все смогут начать возводить свой путь к цели сначала. И если ты решишься на это, то удовольствие тебя будет подстерегать неописуемое. Ты снова начнёшь собирать корабль своей мечты, вопреки упрёкам и насмешкам окружающих. Каждую минуту своей жизни ты будешь посвящать мыслям об этом корабле. Каждую деталь этого корабля ты будешь аккуратно промазывать клеем. Делать всё это ты будешь внимательно и не торопясь. И через некоторое время ты увидишь результат своей работы. Военный корабль грозно стоит на подставке и смотрит устрашающими пушками на тебя. Он стал для тебя намного значимее и лучше, но ведь корабль с виду не изменился. Присмотревшись, ты можешь заметить вмятины и царапины от удара о пол. Несмотря ни на что, этот корабль — лучший. Каждая мелочь в нём напоминает о трудной работе. Твои недруги попытаются сломать этот корабль. Они будут его кидать, топить, пытаться разбирать, но на деле только сами пострадают от этой затеи. Пострадают от тебя, ведь эта вещь для тебя значит много. Но больше они пострадают от самого корабля, который хранит в себе часть твоей души. Не нужно волноваться далее о нём. Корабль широко распустит парус и поплывёт по буйным морям, отталкивая от себя всех неприятелей. Возможно, спустя месяцы или годы ты потеряешь из виду этот корабль. Не стоит расстраиваться, ведь этот корабль не сможет так просто погибнуть. Он — твоя память, а память погибает вместе с человеком…

Я встряхнул головой и отвлёкся от философских мыслей. Руки и ноги работали сами собой, я их не контролировал. Моё сознание начинало пробуждаться от сна навалившихся мыслей. Я не знал, сколько мы уже проехали, морозный воздух действовал на меня, усыпляя и бодря одновременно. Я поднял голову и посмотрел на солнце. Уже слегка начинало клонить к закату. Ах, как летит время!

Вдруг, я услышал звуки прессующегося снега в нескольких метрах позади, справа. Интересно, кого это сбило с лыжни. Я хотел было повернуть голову и посмотреть назад, но шея отказывалась от такого поступка. Судя по звукам, объект двигался быстро и скоро должен был бы нагнать меня. Отлично, сам подъедет. Звуки лыж всё приближались. Вот они уже были в метрах пяти от меня, если смотреть по диагонали. В четырёх. Потихоньку мысленный квадрат между мной и приближающимся человеком стал превращаться в прямоугольник. Интересно, кто это? Один из группы, что ехал позади? Боковым зрением я уловил движение справа и с усилием повернул голову. Моё сердечко ёкнуло.

— Стой, — только и успел проговорить тихо я.

Макс и те, что ехали сзади остановились.

— Что такое, Андрей? — тяжело дыша, проговорил Макс.

— Да не тебе говорю, ему! — я ткнул пальцем в спину человека, который, как ни в чём не бывало, просто шёл дальше.

Что же меня привлекло в нём, что заставило позвать? Ответ прост. Это был тот самый человек в серой куртке, который тихо сидел в углу кафе, а затем исчез.

Из-за него, я чуть не присвоил себе звание психа…

— Кому ты говоришь, Андрей?

Да, словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести, как сказал Вадим Шефнер. В моём случае — убить. От слов Максима у меня начало пошаливать сердце. Я схватился за грудь, тяжело дыша, устремил взгляд в пол.

— Андрей, господи, тебе плохо? — испугался Максим и схватил меня за руки.

Я тяжело посмотрел ему в глаза. Сердце никак не отпускало.

— Ты видишь его? — Я ткнул пальцем в человека, который прошёл уже мимо и спокойно направлялся по свои дела. — Ты его видишь?

— Кого??? — с большим испугом протянул Макс и посмотрел туда, куда я показывал. — Там никого нет.

Вся группа обернулась и смотрела на меня.

— Пусти! — проревел я и вышел на лыжах из колонны. Сердце защемило сильнее.

Я бросил одну палку, схватился рукой за грудь, чтобы сердце не выскочило, и отталкиваясь второй рукой тихо поехал к одинокому путнику. В сердце ударило сильнее, и я крикнул.

— Твою мать, Андрей, — не зная, что делать, проговорил Макс. — Держите его.

Некоторые лыжники поменяли направление и поехали за мной.

— Что такое? — страшно испугавшись, спросила Женя у Макса. — Что с ним?

— Хрен знает. За сердце схватился, и его потащило куда-то. Поехали быстрее.

Я должен дойти… Я должен доказать, что не сошёл с ума… Фигура в серой куртке шла не быстро, и я её почти догнал. Осталось три метра.

— Стой, дурак. Ты куда? — донеслись возгласы товарищей. Они ехали за мной.

Нет уж. Я догоню его. Я ускорил темп, отчего моё сердце адски кольнуло. Я выкрикнул. До фигуры оставалось два метра. Оглянувшись, я увидел, что меня почти нагнали. Последний рывок. Я должен узнать, кто ты, даже если ты — галлюцинация. Но какая-то ты явная галлюцинация! Я вижу, как втыкаются твои палки. Я вижу, как ритмично едут твои лыжи. Я вижу, как от тебя отскакивает снег… остался метр.

Слева от меня появился проводник.

— Остановись.

— Нет.

Он сделал выпад ко мне. Я рванулся вперёд, протянул руку, чтобы дотронуться до фигуры. Нет, не достаю! Иван Григорьевич начал заваливать меня на снег. Я сопротивлялся, вернее пытался.

— Андрей! — услышал я голос девушки.

Сознание начало покидать меня. Оно уходило от меня спокойно и плавно, как фигура в серой куртке. Я ничего не мог поделать. Я лежал на снегу и смотрел Ему вслед. Глаза плавно закрывались.

— Что с ним? — услышал я голос Макса над собой.

— А я почём знаю! Вы же были с ним, а не я!

— Чёрт! Вы проводник или кто! Сделайте что-нибудь!

— Я за такие фразы сейчас тебе в лицо ударю! Он наркоман?

— Пошёл ты! Андрюха ни разу ничего такого не брал!

— Я просто предлагаю варианты. Надо знать, от чего он так.

— За сердце схватился, пока шли…

— Ага, значит сердечник. Возможно инфаркт или ещё что, я не медик…

— Боже, рация есть? Вызови центр!

— В рюкзаке посмотри…

***

Да, интересная штука — жизнь, а так же очень разная. У каждого она течёт по-своему. У кого-то на манер водопада, события в жизни бурлят, извиваются, а затем резко падают. У другого человека наоборот: спокойная река тихо и бесшумно течёт по полю. Ни тебе скандалов, ни ссор. Но в основном, у многих жизнь — это череда рек и водопадов, имеющих разные длины и высоты. Прямо как у меня. Ты плывёшь спокойно на плоту по тихой реке и ни о чём не думаешь, живёшь лишь в облачных грёзах. Все тревоги, все опасности кажутся тебе сторонними, параллельными твоему пути. Ты их видишь, ощущаешь их близость, их жаркое дыхание, но ты и подумать не можешь, что эти жизненные вещи могут попасться на твоей дороге. И вот — первый знак. Валун, лежащий посреди твоей реки, быстро приближается к тебе. Ты был уверен, что это просто маленький камушек. Ты не был подготовлен к встрече с ним. У тебя есть запасной вариант: можешь причалить к берегу и спокойно обойти препятствие, таща за собой плот. Но воспользуется ли человек такой возможностью? Да, воспользуется, но это сделает лишь тот, который уже разбивался о камни и выжил. Если у человека нет опыта, он поплывёт на таран и разобьётся о свои же мечтания и доводы. Разобьётся и с ранением поплывёт дальше сам, без судна. Конечно, человек может схватиться за бревно, бывшую часть плота, и поплыть на нём. Но откуда он может знать, что за следующим поворотом не будет водопада? Ведь он не смотрел на свой будущий путь, пока падал в воду. Человек не смотрел ни назад, ни вперёд, он только лишь смотрел на приближающуюся проблему, которую можно было избежать…

Я открыл глаза. Около меня сидел Громов и тихонько ел тушёнку из банки, сам же я лежал, прислонившись к дереву. В поле зрения попадали и другие участники тургруппы, которые сидели по разные стороны. Макс стоял в стороне и смотрел куда-то вдаль. Я тихо пошевелил головой и слегка промычал. Иван Григорьевич на миг замер, видимо переваривая услышанное, а затем посмотрел на меня.

— Очнулся, — тихо проговорил он. — Лежи, не дёргайся, всё хорошо. Макс, — позвал проводник парня. — Подойди сюда.

Макс обернулся и со стеклянным лицом начал идти в нашу сторону. Когда он увидел, что я открыл глаза, в его сознании развели огонь надежды.

— Слава богу! — он подошёл быстро ко мне. — Как ты, можешь говорить?

Я поводил ещё раз головой по кругу, а затем вдохнул полной грудью и прислушался к собственным ощущениям. Боли в сердце не было. Затем я открыл рот и начал произносить разные звуки, пробуждая голосовые связки.

— Могу, — тихо сказал я. — Вроде всё нормально.

Я поднял обе руки, чтобы полностью убедиться в том, что сказал. Мышцы работали, как обычно.

— Что со мной было?

— Кома, — лаконично сказал проводник и облизал ложку.

— Кома? — удивлённо переспросил я. — И долго я в ней был?

— Часа два.

— Повезло тебе, — сказал Макс. — Мог бы пролежать намного больше, а то и вообще не встать.

Тут он плюнул три раза через левое плечо и постучал по дереву. Затем наступила минутная пауза. Со всех сторон начали подходить туристы и смотреть на меня.

Кто-то смотрел с испугом, кто-то с удивлением. В толпе окруживших меня людей я увидел Женю. Она смотрела с радостью.

— О, смотрите: псих из мавзолея встал, — сказал один из группы.

Я посмотрел в сторону пророненных слов. Их сказал тот, у которого на базе играла музыка из колонки. Имени его я ещё не знал.

— Что будем делать? — коротко спросил я, игнорируя полученные слова.

Проводник посмотрел на меня усталым взглядом, а затем убрал пустую банку в рюкзак.

— А что предлагаешь ты?

— Я даже не знаю… Пойдём дальше?

Громов кивнул.

— С твоим здоровьем только дальше и идти.

— Ну, тогда возвращаемся.

— Хорошее предложение. Только связи с центром нет. Возможно, началась буря.

— Тогда точно я не знаю, решайте сами.

— Вот! — воскликнул проводник. — Я должен был всё решать, потому что, это моя обязанность. Я должен был знать, с кем иду, во избежание таких ситуаций. Драные бюрократы, бизнесмены! Ненавижу их! Ведь просил, чтобы у каждого туриста была справка от врача. Нет, что вы, я ведь несу полную чушь! Что вы, ведь меньше людей из-за этого положат деньги в их широкие карманы, меньше прибыли будет. Лучше сделаем так: кто хочет, идёт путешествовать, а в случае смерти из-за здоровья, запишем всё на проводника. Действительно, он же не уследил, — продолжал причитать и брызгать слюной Громов и с яростью взглянул на меня. — Ну, а ты-то что?! Если плевать тебе на своё здоровье, так зачем же других гробить? Эх, тупое поколение!

Я и не знал, что сказать. С одной стороны, проводник прав, да что там с одной стороны, он прав во всём. Не нужно было идти сюда, зная о проблемах со здоровьем. Сам виноват, сам и получил.

— Знаешь что… — начал, было, Макс.

— Нет, не надо, он прав. Мы сами во всём виноваты.

— Мы?

— Нет, прости. Я.

— Да ладно. Ты ведь не знал. В этом всё-таки есть и моя вина.

Я взглянул на Ивана Григорьевича.

— Простите за то, что подставил бы вас под удар.

Проводник явно не ждал услышать такое от меня.

— Всё, проехали. Так собирайтесь, тушите костёр. Мы идём на базу.

Многие начали протестовать.

— Мы заплатили, а теперь всё пропадёт!

— Что пропадёт? Экспедиция не состоялась, трясите деньги с начальства. Я замолвлю слово.

— А может, лучше оставим Андрея на базе и заново двинемся в путь? — предложил Семён.

— Хрен вам! Идите с другим проводником. Я беру отпуск.

Тут в центр круга вбежал парень в очках и протянул рацию Громову.

— Вот, связь появилась.

Проводник взял аппарат в руки и включил громкую связь.

— Слушаю, приём.

— Иван, приём. Уходите на север, разбивайте лагерь. Часа через два, где-то в пять, около вас пройдёт мощный буран. Пойдёт он с юго-востока, будьте аккуратны. Как слышно?

— Слышно хорошо… Чёрт! — Иван взглянул на часы. — Как в пять? Уже без десяти минут? Приём!

— Иван, вы меня слышите? Иван?

— Да, слышу, слышу. Я спрашиваю…

— Иван, да ответьте же.

— Вы глухие? Я вас прекрасно слышу!

— Чёрт, Миша. Группа Ивана не выходит на связь.

— Да здесь я! — прокричал проводник.

— Может, укрылись где, — послышался другой голос из рации. — Там, на перевалах ловит плохо.

— Желательно бы так и было, — сказал прежний голос.

— Приём, — опять крикнул Иван.

Шипение из микрофона. Группа переглядывалась, не зная, что и сказать друг другу.

— Кто-нибудь объяснит мне, что это за хрень?! — риторически вопросил проводник, вытирая шапкой пот с лица.

Никто, конечно, не ответил на вопрос.

— Ладно, думать будем позже. Пока нужно уходить. Радуйтесь, поход продолжается. Сам сможешь идти? — спросил Иван Григорьевич меня.

— Смогу.

— Отлично, выдвигаемся.

Макс помог мне встать с лежака и надеть лыжи.

— Давай, брат, ты сможешь, — приговаривал он.

Мы построились в привычную для меня колонну, и двинулись в путь. Медлить было нельзя. Так мне подсказывало больное сердце.

С каждой минутой снег всё усиливался. Поначалу крупные и мягкие хлопья неба покрывали горизонт вокруг. Они ложились тихо и не спеша, подминая под себя очередной миллиметр молчаливой земли. Затем в считанные минуты всё начало меняться. Будто эмигранты из России во время 90-х годов, снежинки норовили покинуть родное место, в нашем случае небо. Смешно. Что же их там не устраивало? Политический режим? Локальный беспредел и неравенство? Или же просто им, снежинкам, надоела жизнь в государстве, которое на манер чугуна было твёрдым, но хрупким. А иностранная железная кувалда наносила удар за ударом. Понятное дело, что через некоторое время чугун рассыпался на части. Он раздробился на кусочки разной величины. Ну и что? Чугун всегда останется чугуном, и каждый его кусочек по отдельности также очень твёрд. Мало ли, придёт время, и чугун сплавится в однородную массу опять, а западная железная кувалда будет с каждым годом ржаветь из-за отсутствия надлежащего ухода.

Буран становился всё сильнее. Мощные и отрывистые порывы ветра чуть не сбивали нашу группу с ног. Небо начало затягиваться тучами, и вскоре они затмили всё высотное пространство. Берёзы, сосны, ели всё чаще начали встречаться на нашем пути. Они шумно покачивались из стороны в сторону. Уже значительно начало темнеть. Мгла пробуждалась и начала принимать нас в свои ледяные объятия.

— Включаю фонарь, — послышался усталый голос Громова.

— Давно надо было, — выкрикнул кто-то.

— Электричество не резиновое.

Хм, странно. Время почти шесть часов, а стемнело только час назад. Обычно всё начинается часа в три — четыре, или, может, мне просто кажется.

— Что-то поздно стемнело, — выкрикнул кто-то. — Почему?

Ага, значит, мне не одному так кажется.

— Бес его знает, почему, — прорычал Иван Григорьевич. — Идите молча.

Бес? Это слово меня скоро доконает. Нет, не слово, а здоровье. Моё психическое здоровье…

Глава вторая

Мы не спим на перевалах

«Вы думаете, всё так просто?

Да, всё просто.

Но совсем не так»

Альберт Эйнштейн.

Что за погода?! — выкрикнул проводник, и мощный ветер сбил его, а также ещё нескольких человек с ног.

Женя покачнулась и начала заваливаться в бок. Я выбросил руку и успел её схватить за рукав. Она была в состоянии, похожем на сон. Я еле подтянул её к себе и посмотрел ей в лицо. Прежний румянец сошёл с её щёк, оставив только серые разводы. Голубые её глаза смотрели в одну точку. Веки еле моргали, а ресницы уже облепил белый снег. Русые волосы слегка выглядывали из-под шапки, выпрямившись, будто сосульки.

— Я устала, хочу спать, — тихо пролепетала она.

— Нет. Нельзя. Ты замёрзла?

— Чуть-чуть, — мягко ответила Женя.

— Собрались с силами и едем за мной, — донеслись слова Громова. — Главное — проехать лес. Потом разобьём лагерь.

— Я не хочу уже никуда ехать, — всхлипывая, бормотала Женя. — Я устала.

Новая порция снега ударила больно нам в лицо. Я отряхнул перчаткой снег со щёк, которые уже почти не чувствовал, а потом посмотрел на Женю. Она стояла, не шевелясь, а снег уже заковывал её лицо.

— Очнись, — испугался я и стал тихонько бить её по щекам. — Нам нужно ехать. Спирт, водку дайте, — губя голосовые связки, выкрикнул я.

— Держи, — Макс ткнул мне в спину чем-то твёрдым.

Я повернулся и взял «горючее». Лицо друга слегка покрылось усталостью и льдинками, но состояние его было более-менее хорошим.

— На, выпей, — протянул я небольшую флягу Жене.

Та не спрашивая не о чём, взяла и сделала приличный глоток.

— Ну, зачем столько…

Дикий кашель продрал её горло. Она пыталась вдохнуть побольше воздуха, но втягивала его по миллилитру.

— Мне дурно, — только и успела проговорить она, после чего её вырвало.

— Вот чёрт, — тихо сказал я, после чего помог ей встать полноценно на ноги.

— Послушай, — я взял её слегка за подбородок и направил взгляд на себя. — По-слу-шай. Соберись с силами, нужно продолжать движение, иначе замёрзнем. Это сделать надо.

Она опустила взгляд и тихонько покивала головой.

— Хватит переводить силы, — хрипловато гаркнул проводник. — Все в порядке?

Никто не отвечал. Ветер завывал всё сильнее.

— Ну, хотя бы все на месте?

Группа переглянулась и посчитала друг друга.

— Да, — крикнул Максим.

— Хорошо. А теперь продолжаем путь. Осталось совсем немного.

Скрипя костями, мы стали переходить на медленный шаг. Женя шла впереди, слегка покачиваясь от ветра. Я воткнул палку в снег и оттолкнулся. Нужно, нужно ехать.

— Увеличим скорость, — предупредил Громов.

Вместе с нашей сбившейся с пути группой скорость увеличил ещё и ветер. Он будто соревновался с нами в быстроте, в выносливости. Легко соревноваться с теми, которые проиграют хоть как в этом забеге.

И вот мы едем по лесу. Планка настроения и самочувствия упала ниже некуда. Ветер всё завывает, играя на кронах деревьев, как на струнах гитары. Что-то сильно заскрипело, и все начали крутить головами, но увидеть в этой ледяной тюрьме нельзя было ничего.

— Что это? — крикнул Макс.

— Стволы деревьев лопаются, — хрипло, но слышно ответил проводник. — Посматривайте по сторонам.

От этих слов по моей спине пробежали мурашки. Никогда не желал умереть под упавшей сосной.

Скрип, между тем, то слегка нарастал, то затихал вовсе. Были видны деревья в радиусе метров трёх, и потому мы не могли полностью увидеть опасность. Только услышать.

— Зачем я вообще пошёл сюда?! — тихо хныкал парень в очках, следующий позади Макса.

— Стоять, — выкрикнул Громов.

Мы начали тормозить, как поезд, метр за метром. Мои мышцы скрипели, будто тормоза, но все же работали.

— Идём тихо, здесь густо стоят деревья. Не наткнитесь на сучья.

Наша группа последовала указанием проводника. В такие нелёгкие минуты ты будешь слушать любого, кто возглавит слабую группу, возьмёт под свою ответственность. В такие минуты каждому человеку нужна какая-то опора. Для нас опора — проводник. Для него — мы. В такие моменты жизни все соединяются в одну большую и прочную массу, как, к примеру, чугун…

Мощный взрыв или грохот, точно не знаю. Как будто сам чёрт вылез из ада и нашёптывает тяжёлый рок тебе в оба уха. Просто словами не передать эти ощущения.

Ощущение от взрыва, настигшей ударной и звуковой волны. Те, кто прочувствовал на своей коже, в своём разуме этот эффект, не забудут его никогда. Именно те, кто выжил. Хотя, конечно, мёртвые тоже помнят эти моменты. Например, это помнят те, кто жил в Хиросиме, Нагасаки и в Помпеях, а также это помнят те, кого разбудил треск разрывавшихся бомб в четыре часа утра. Многие знают об этих местах, но только понаслышке. А ты попробуй, увидь… Нет, лучше не пробуй. Не нужно тебе калечить тело и душу железными осколками, каменными, кирпичными. Не дай бог кому-то испытать на себе действие всепроникающего фосфора или же радиации.

Кто-то это испытал и помнит, лежа в братской могиле или просто глубоко в земле, а кто-то разделён на части и лежит в двух местах. Думаете, они погибли от огненного взрыва? Нет. Они умерли от того, что увидели, от того, что услышали, от того, что почувствовали. Те, кто прочувствовал на своей коже, в своём разуме этот ужас, не забудут его никогда… Земля задрожала. Шквал поломанных веток полетел прямо на нас. Я только и делал, что закрывал лицо руками, бросив при этом палки. Затем мощный толчок воздуха, и я уже лежу на снегу.

— Головы прикройте!

Я полностью закрыл свой череп и мозг руками, свернувшись в позу эмбриона. Земля вибрировала, как старый мобильный телефон NOKIA. На самом же деле, мне было не до шуток.

Скрип возвратился, да ещё с удвоенной силой. Будто вертолет, он сделал крюк и пошёл на новый вираж. Мне было страшно. Близкое присутствие смерти туманило мою голову. Я плотнее прижался сам к себе, сильно захлопнув глаза. Этим бы я себя не спас от локальной катастрофы, но некую зону безопасности я все же сделал.

Скрип утроился. Повелитель бездны как будто выбрался из своего логова и стал играть на арфе заточенными когтями…

Рядом что-то сильно упало, от чего я даже слегка подпрыгнул, лежа на утрамбованном снегу. Осмелившись, я высунул голову и посмотрел в сторону. Глаза мои слезились, картинка была не чёткая, но все же я увидел. В метре от меня лежала поваленная сосна. Широкие ветви её расходились по разные стороны. Я проскользил взглядом по одной из них. Извиваясь, как змея, она остановилась в сантиметрах двадцати от моего глаза. Повезло?

— Берегись!

Далее грохот повторился, и на землю упало ещё одно дерево. Звук был отчётливее и сочнее. Второе дерево приземлилось перпендикулярно на первое. Между ними двумя я увидел небольшое укрытие и пополз туда. Лыжи и рюкзак отнимали у меня скорость, но остановиться, чтобы их снять, я боялся. Рыхлый снег я раздвигал рукой, как воду. Он только и норовил попасть в перчатки, холодя при этом кожу запястья. Но это большая мелочь. Я полз, смотря на эту ложбинку, как на СвятойГрааль. Послышался знакомый до боли скрип.

— Ещё!

Я уже летел к месту спасения, отчаянно гребя и молотя снег. Да, есть. Я забрался под сосну и прижался к белому снегу. Послышался ещё один глухой удар о снег, и распространилась вибрация. Начал нарастать какой-то гул.

— Ещё раз рванёт, — громко хрипел проводник.

«Как ещё раз? Двойной взрыв? Ведь такого не бывает! Хотя чушь. Может, просто не все знаю»: подумал я.

Я снял рюкзак и отложил его в сторону. Руками начал быстро выгребать снег из-под сосны, чтобы глубже укрыться. Чёрт, не успеваю! Гул переходил на более высокие ноты, и вскоре вовсе сошёл на нет для человеческого понимания и осознания. Дурной знак. Я залез под дерево и положил на себя рюкзак.

Взрыв. Вспышка света, а затем толчок, настолько сильный, что я ударился головой о дерево сверху и вылетел из укрытия метра на два, головой погрузившись в снег. Твою мать, что это?! Как ударная волна может быть такой сильной, если звуковая, по данным меркам, очень низкая?

Началась яркая головная боль, которая эхом переходила в сердечную. Это очень нехорошо. Я поднял голову, отряхнул её и пополз к родному убежищу. Опять взрыв и толчок. Не успел я отползти и метр, как меня отбросило назад. Толчок уже был слабее, и я отлетел обратно на метр. Вернее отскользил назад, въезжая в снег, как нож в масло. Жестокое давление. Кровь брызнула из носа. Я залез в снег почти по пояс. Попытался сделать рывок, но снег держал крепко.

Знакомый скрип. Я лежал параллельно первой упавшей сосне, сильнее вжавшись в снег. Новое дерево упало, отломившись и закрыв под собой меня. Придавила порядочная масса. Хорошо, что хоть не покалечила. Ну как не покалечила… Тупая, ноющая боль в спине, в данной ситуации это — царапина, по сравнению с тем, что могло быть. А быть-то могло многое…

Ветер начал потихоньку снижать обороты, а шум, гул и скрип полностью прекратились.

Чёрт, как же я устал! Лучше закрою глаза и усну. Не смотря ни на что, усну. Усну на столько, на сколько получится. Главное — проснуться.

***

Кто-нибудь из вас слышал биение своего сердца? Именно слышал, а не чувствовал? Ощущать ритмичные удары — одно, а вот слышать — совсем другое. Некоторые говорят: «Мы замолчали и слышали, как колотятся наши сердца». Чушь. Чтобы услышать биение своего сердца, должен замолчать не только человек, но и всё, что вокруг. Иными словами, должна замолчать природа.

Вы когда-нибудь видели, как молчит природа? Думаю, нет. Возможно, вы выходили в широкое поле, где не слышали почти ничего, за исключением своих движений. И главное: почти ничего. В любой тихой окружающей среде всегда найдётся то, что издаст звук и донесётся до нашего слуха. В поле этом может оказаться трава или мышь, в лесу одинокий дятел, который звучно слетел с ветки, в пустыне змея или скорпион, которые потихоньку вылезли из песка. Думаете, в кромешной тишине вы не услышите этих действий? Вы будете слышать глухой удар каждой песчинки, которая упадёт с хитина скорпиона, вы будете слышать вибрацию ветки, на которой секундой ранее сидел дятел, наконец, вы будете слышать, как трава в степи колышется и трётся друг об друга.

Смеете ли вы называть это тишиной? То-то же. Конечно, я не говорю, что в таких безлюдных местах вы не сможете расслабиться и отдохнуть от людской суеты. Сможете, точно сможете. Речь идёт о полной тишине, которую слышали не все люди. Для кого-то тишина оставляла давящие, гнетущие ощущения, а для кого-то чувство безопасности и умиротворения. Если вы были, находились в тишине, замечали, будто посторонние шумы не исчезли, а наоборот, наросли? В тишине просыпаются не слышанные ранее звуки, которые для каждого побывавшего ТАМ человека сугубо индивидуальные. Кто-то начинает слышать звуки морской волны, которая облизывает своим синим языком бок камня или гальки. Кто-то слышит в тишине то же степное поле, в котором жёлтые колоски извиваются и трутся между собой. Кто-то слышит живой лес, а так же дятла слетевшего с ветки… Какой-то круговорот и течение событий, не правда ли? В лесу ты не можешь услышать тишину, но в тишине ты можешь услышать лес. Правильно говорят, что музыка жизни — это тишина. Бред? Нет, точно нет. Так скажет только человек, не бывавший в настоящей тишине и не умеющий в нужные моменты включать фантазию, философский навык, а порой, настоящего себя…

Капля крови одиноко упала на мою перчатку. Снег покрывал мою руку полностью, кровь окрасила и растопила маленький участок белого и рыхлого небесного молока. Я открыл второе веко и проморгался. Головная боль ударом кнутом по мозгу дала о себе знать. От неё сморщился и прикрыл глаза. Что-то тёплое потекло по моему замёрзшему лицу прямо к глазу. Хотел было пошевелить кистью, чтобы смахнуть каплю, но мышцы руки отозвались сильной болью. Особенно болело место рядом с локтём, в районе предплечья. Я повернул шею и посмотрел. Острый сук воткнулся в куртку, но не порвал её. Чёрт, неприятно. Пошевелил левой рукой, и это далось мне без заметных последствий. Уже лучше, вот только она лежала параллельно моему телу, вытянувшись в сторону ног. Хотел вдохнуть полной грудью, но диафрагма не желала подниматься до конца. Меня прижимало к снегу дерево, которое спикировало последним в этом смертельном урагане. Потихоньку, не торопясь, потянул левую руку к лицу, поворачивая при этом локтевой и другие суставы. Через некоторое время рука уже находилась непосредственно передо мной. Теперь надо попробовать освободиться от древесных объятий. Я поставил руку перпендикулярно снегу в надежде упереться и сделал ею движение вниз. Рука вошла в снег и не коснулась дна. Это уже не очень хорошо. Хотя можно попробовать иначе. Запустил руку под себя и начал выгребать с помощью неё снег в стороны. Я медленно опускался всё глубже. Устав и погрузившись на достаточное расстояние, решил передохнуть и продолжить. Пошевелил челюстями, которые замёрзли, размял пальцы ног, которые почти не чувствовал, и просто опустился неподвижно на пару минут. Вокруг была мгла, и я не слышал никого и ничего, за исключением своего дыхания и биения сердца. Слышал, как оно профессионально и ритмично выполняло свою работу, как оно уменьшалось и расширялось, не давая организму умереть.

И тут я вспомнил про других людей. Про Ивана, про Макса, про Женю, про всех. Вспомнил, как здесь оказался и почему. Вспомнил, что могу крикнуть, позвать их на помощь. Но этого не делал. Я боялся, что мне никто не ответит. Боялся одиночества, голодной смерти в незнакомом лесу и того ужасного взрыва с последствиями, повторения которых никто не отменял. Боялся дальше жить.

Я всхлипнул. Горькая слеза капнула из глаза и упала в снег. Не мог сдерживать в себе всего того, что произошло со мной. Уткнулся лицом в рукав и заплакал. Что это происходит со мной? А может не со мной, а со всеми моими спутниками? Не знаю. Бес, серая куртка, кома всплыли в памяти. Только сейчас осознал тот ужас, который был со мной, ведь мог легко умереть. Всхлипнув сильнее, надрывно зарыдал. Почему это всё происходит со мной, почему? Почему вся жизнь моя тянется таким чёрным градом? Почему меня не любил собственный отец? Почему всё это со мной?

Я повернул голову и положил мокрое лицо на бок. Ласковые снежинки падали на мои веки, охлаждая мою печаль. А вдруг все живы и здоровы, только ждут или ищут меня? Если так, то нужно непременно крикнуть. А вдруг они все погибли? Лежат в двух метрах от меня и покрываются бездушным снегом. А вдруг я один. От таких повторных мыслей в душе защемило сильнее. Нужно всё-таки собраться с силами и крикнуть. Нужно перебороть свой страх.

— Эй, кто-нибудь! — в меру сил проголосил я.

Никто не ответил.

— Кто-нибудь! — ожидая чудо, повторил я.

Нет ответа. Лишь маленькая шишка или просто щепка сорвалась с верхушки сосны и упала мне на лицо, причиняя слабую физическую и сильную моральную боль.

— Твари! — заплакав снова, крикнул я. — Ответьте живо!

Ответа нет опять.

— Пожалуйста, — всхлипнув, прошептал я и спрятал лицо в рукав.

Никому, слышите, никому не дай Бог ощутить на себе такое! Ощутить на себе мощнейший психический удар от потери близких, знакомых и даже незнакомых людей, оставшись одним. Уважайте и любите друг друга до, а не после потери…

От страха подступил рвотный рефлекс. Нервы начали играть на кишках и на желудке, от чего тот сокращался впустую, потому что переварил пищу уже давно. Я дергался, будто в припадке. Наконец я чуть-чуть успокоился, и желудок тоже.

Надо брать себя в руки, вдруг кому-то нужна моя помощь. Я вытер слёзы, растер лицо и похлопал себя по щекам, затем шумно выдохнул и вдохнул, заглушая всхлипы. Левой свободной и невредимой рукой отталкивал себя от прежнего укрытия, заходя с головой в снег. А тот залезал за шиворот и неприятно щипал. Да, получилось. Я освободился от деревянных объятий, но попал в снежные. Левой рукой грёб снег и будто по волнам шёл вперёд. Постепенно, но я преодолевал расстояние. вертел головой, но ничего толком не видел. Мгла поела всю округу. Наконец я полностью освободился от плена. Шумно напрягая связки, мышцы и сухожилия, принял вертикально положение, и сразу по колено вошёл в снег. Сильно шатаясь, я вытащил ноги из зыбучих снегов и медленно перебрался на дерево. Когда закрепился на нём, огляделся. Было видно плохо, но некоторые детали я все, же увидел. Что же увидел.

Рядом со мной находились два тела. Одно сидело в метрах четырёх от меня, опершись спиной о дерево, печально свесив голову на грудь. Второе лежало дальше, в метрах шести. Оба тела не подавали признаки жизни. Нет, возможно, они и живы, но только не шевелились. Я не знал, кто это был. Нужно проверить.

Я сполз, сильно шумя, в снег и побрёл через сугробы к той фигуре, которая сидела у дерева. Приближаясь, чётче видел человека и стал его узнавать. Макс. Синяя куртка с широким капюшоном без меха, чёрные плотные штаны, лыжные ботинки, а рядом рюкзак, который купил на базе. Вот я уже почти около него.

— Макс, родной!

Капюшон закрывал его лицо. Я поднял рукой его голову и посмотрел на лицо…

Кожи не было. Не знаю, какая сила нужна, чтобы снять кожу с лица человека. Мышечная ткань и сухожилия покрывали череп моего друга. Слегка опустил голову и посмотрел на шею. Аорта сжималась и разжималась, перенося через себя кровь. Макс жив, но как? Это же адская боль! Голова друга дёрнулась и поднялась, я резко убрал руку и слегка попятился. Он смотрел на меня. Уверен, это был именно Макс. Глаза наполненные болью и страданием посмотрели мне в душу.

— Это я, Андрей. — тихо пробормотал я.

Макс наклонил голову и внимательно молча смотрел на меня.

— Тебе больно?

Он слегка покачал вертикально головой. Затем его взгляд осмыслялся и твердел. Макс смотрел куда-то сквозь меня.

— Что такое?

Он поднял руку и указал целой кистью куда-то мне за спину. Я чуть-чуть поглядел на бедного друга, а затем повернулся. Глаза мои резанул пучок яркого света. Я инстинктивно прикрыл их рукой. Сквозь лучи я видел силуэты трёх людей, стоящих передо мной. Они были настолько тёмными, что мгла вокруг прорезала их очертания.

— Кто вы? — дрожащим голосом вопросил я.

Фигуры не шевелились.

— Что вам надо?

Молчание, а затем послышался звук, и дуло пистолета посмотрело мне в лицо…

— Раз, два, три. Взяли.

Я дёрнулся, крикнул, уходя с траектории выстрела. Глухой удар головой.

— Лежи спокойно.

Голову прорезала боль. Я сфокусировал зрение и посмотрел перед собой. Слева сосна, подо мною снег, да и надо мною он шёл тоже. Мгла была всё та же. Спустя секунды раздумий, я понял, что лежу в укрытии под сосной. Так это что получается, всё сон? И три силуэта, и ободранное лицо Макса, и взрыв? Нет, скорее всего, взрыв был, а остальное приснилось, пока я спал.

Словно тиски, сосна и снег разжались, освобождая меня из плена. Пошевелил правой рукой, и ту словно ножом прорезала боль. Интересно, во сне всё было так же. Меня ухватили за куртку и подняли. Голова кружилась в бешеном вальсе. От этой мысли меня затошнило.

— Андрюха, ты как? — спросил знакомый голос, и меня начали бить по щекам. Тошнота усилилась.

— Перестань! — крикнул я и остановил бьющую руку.

Вальс в глазах и не только, потихоньку утихал. Передо мной стоял Макс, широко улыбаясь. Голова была перебинтована, а от глаза до уголка рта расходился синяк.

Один глаз был чуть прикрыт из-за гематомы. Черт, как я рад этому живому уроду!

— Я пойду ко всем, — донёсся голос Семёна.

— Ага, давай, — говорил Макс. — Жив, с тобой всё в порядке?

— Да, — протянул я. — Более-менее. А ты похож на деревенского алкаша!

— Пошёл ты! — улыбаясь, сказал он. — Блин, такое чувство, будто кожу с лица содрали.

— Ага, кожу с лица… А как все?

— Один ногу сломал. Главное — найдены все, и все живы. Что за чертовщина творится?

— Не знаю. А та, которая упала на лыжах, как её, — говорил я, показательно забыв имя.

— Женя?

— Да, Женя! Она в порядке?

— Ой, лучше всех. По крайней мере, выглядит лучше меня.

— Лучше тебя выглядят даже фекалии собаки.

— Хватит издеваться. Всё-таки больно.

— Ладно, не буду.

Мимо нас проходил парень в очках, жуя на ходу банан. Есть мне хотелось сильно.

— Андрей, рад, что жив.

— Да, я тоже рад. Ну, то есть тебе. А как тебя кстати зовут?

— Антон Зайцев, — он посмотрел на Макса, — Сильно болит?

— Нормально.

— На, — Антон доел банан и отдал кожуру Максиму. — Приложи к синяку. Если повезёт, синяк пройдёт, но боль нет. Желательно это делать сразу после травмы.

Макс недоверчиво посмотрел на него.

— Я серьёзно.

Кривя лицо, он взял из рук Антона банан, подумал и приложил его к глазу. Я не сдержал смех.

— Андрей, хватит. Пошли лучше ко всем.

Поддерживая друг друга, мы поплелись через сугробы снега. Ветра почти не было, но снег все же шёл. Темно было также. Пройдя метров десять, мы пришли к собравшимся в круг людям. По дороге к группе были видны поваленные деревья, многочисленные следы, отпечатки от тел. Да, тяжёлый выдался вечерок. Проводник сидел на невысоком пне, оперев голову о руку. Те из участников похода, кого сковал холод, выполняли несложные упражнения в виде приседаний и бега на месте. Остальные молча, стояли, опустив головы и потирая былые травмы. Кто-то из них курил, кто-то бормотал что-то на манер молитвы, а кто-то тихо всхлипывал.

Когда мы подошли к группе, все молча взглянули на нас. Страх овладевал людьми всё сильнее.

— Что мы имеем? — отпрянул от молчания Громов и начал говорить. — Сломанную ногу — раз, пара сотрясений — два, многочисленные травмы и ушибы — три. Но это пустяки по сравнению с другим. Связи нет — раз, прошедший взрыв — два, прошедший буран — три, возможность повторения того, что говорил — четыре. За исключением связи, её не было, нет, и не будет.

Повисла тревожная и грустная пауза.

— Вы знаете, где мы сейчас? — вопросил Антон.

— Да, знаю, — ответил проводник. — Мы в жопе.

Туристы хмыкнули, а кто-то слегка заржал. Правильно, нужно смягчить обстановку.

— А серьёзно?

— Серьёзно… Мы где-то на севере от базы, на каком километре, не скажу точно.

— Знаете округу?

— Более-менее, — сказал Иван Григорьевич, а затем встал. — Значит так, думать, решать и обсуждать будем позже. Сейчас нам нужно разбить лагерь.

— В лесу?

— Ага, сто раз. Повторись буран, какое-нибудь старое дерево упадёт и всё. Нет, пойдём на… — он достал из глубокого кармана компас и зафиксировал его в руке.

— На северо-запад. Если мне не изменяет память, выйдем в поле, по правую руку, метрах в пятистах будет перевал.

— Что за перевал?

— Откуда я знаю? Обычный перевал, таких в округе пруд пруди. Лучше не будем терять времени. Все могут самостоятельно идти?

Рыжий паренёк, со сломанной ногой поднял руку.

— Да, забыл. Как твоё имя?

— Виталий.

Я прошёлся взглядом по его ноге. С двух сторон та была прижата ровными ветками и обтянута верёвкой.

— Хорошо Виталий, соорудим сани. Так, что касается лагеря. Будем разводить костёр, а для этого нам понадобятся дрова. Кто не сильно больной берём ножи, топоры, если есть, и идём за топливом. Далеко идти не надо. Упавшие сосны старые, поэтому более сухие. Скалывайте сучки, ветки. Также нам понадобятся еловые ветки, рубите не жалея. Разводить костёр будем берестой, следовательно, нужны берёзы. Здесь они редки, если увидите по дороге, стягивайте. Сразу говорю, это всё непросто. Так, если хотите жить, организуйтесь в группы и вперед. Чем быстрее сделаем, тем быстрее отдохнёте.

— А нельзя на месте поискать дрова? — спросил Семён.

— Самый умный? Конечно, мы там тоже посмотрим, но готовиться нужно заранее. Ветром сюда занесло порядком сухих веток, так что дерзайте, желательно без вопросов.

— Так, — Громов посмотрел на нас с Максом. — Любитель бананов и звезданутый идут сооружать сани. Да, насчёт лыж…

— А вежливее можно?

— Ситуация не позволяет. Насчёт лыж и палок, ищите их все и тащите сюда. А вы двое, держите верёвку и делайте сани. — Проводник подошёл к своему рюкзаку, достал её и кинул нам под ноги. — Всю не тратьте. Что стоим? За работу! Все.

Группа сама собой разбилась на части и разошлась в разные стороны. В тяжёлой ситуации люди умеют всё-таки не халтурить, а работать, ведь промедление может стоить им жизни.

— Восемь уходят, столько же чтоб вернулись!

«Да, ведущий, непременно! Сегодня никто не желает пропасть» — мелькнуло в мыслях.

Мы с Максом, взяв от Ивана Григорьевича по ножу и фонарю, пошли вглубь леса, ноги сами собой погружались сугробы.

— Как делать будем? — спросил Макс, выкидывая кожуру банана.

— Не знаю. Свяжем лыжи, ветки. Срезай, наверное, ветки ёлок.

Орудуя ножами, мы пилили части деревьев. Получалось не так ловко, но все же получалось.

— Столько хватит? — спросил друг спустя десять минут работы.

— Давай ещё чуть-чуть, чтобы наверняка.

Отрезав ещё несколько веток, мы пошли к месту сбора. Виталий грустно и одиноко сидел на пне, а Громов был недалеко, кроша и рубя на дрова ветки.

— Свои вещи нашли? — крикнул проводник, а затем глянул на нас.

— Да, я нашел, — сказал Макс, шумно положив на снег гибкие ветки.

«Чёрт, вещи! Как я про них забыл?» — с досадой подумал я и ответил Громову.

— Я сейчас. Скоро приду.

Побродив немного по небольшому участку леса, я нашёл своё укрытие. К счастью, лыжи, рюкзак и палки были целы. Взял всё это и положил в общую кучу.

Желудок напомнил о себе, и я решил быстро перекусить, достав нож и банку тушёнки. Жадно откупорив крышку, я подцепил ножом кусок жирной свинины, сунул его в рот и смачно зажевал.

— Ты будешь? — спросил я Макса, когда тот подошёл ко мне.

— Буду.

— Доставай свой нож.

Я вынул из рюкзака ещё одну банку и передал её Максу. За пять минут мы управились с едой.

— Где твои лыжи? — спросил я парня со сломанной ногой, вытирая губы, убрав нож и бросив в сторону пустую банку.

— Вон, в стороне. А что?

— Тебе они пока не нужны.

Я взял и положил эти лыжи параллельно на снег. Рядом встал Макс, притащив обширную кучу из веток.

— Приступим? — спросил он.

— Да.

Прошло двадцать минут, и вот сани готовы. Где-то немного криво, где-то немного косо, но мы сделали, как могли. Навыков в таких делах у нас ещё не было.

— Иван, сани готовы, — крикнул проводнику Макс.

— Да здесь я, чего орёшь?

Проводник, шурша валенками, появился за нашими спинами с охапкой дров. Он положил груз на снег, а затем придирчиво осмотрел сани.

— Мда, кто же так делает? Верёвкой обвязали перпендикулярно лыжи. Это же отяжелит их перевозку. Ветки жидко положены. В общем, плохо!

— Нормально мы делали, всё сойдёт, — обиженно проговорил Макс.

Громов поправил шапку, погладил усы и посмотрел ему в глаза.

— Ну, коль вы говорите: нормально, значит: нормально. Повезёте вещи и раненого товарища всё равно вы. Пусть только развалится конструкция, на руках понесете все наши пожитки и Виталю. Не дай бог не успеете за всеми! Кожу сдеру с лица топором.

Тут я опять вспомнил тот страшный сон про Макса, троих незнакомцев и одиночество. Я помотал головой, отгоняя наваждение.

— Что «нет»? Не сдеру? — Громов оценил моё движение как отрицание. Его было можно понять, он очень за сегодня устал. — Ты думаешь, я не смогу этого сделать?

— Да я не про то…

— Все вы так говорите. Воображаете себя зрелыми, опытными людьми, а сами для себя же не можете что-то сделать нормально. Эх, да ну вас. Я предупредил.

Мы с Максом молча, переглянулись, а проводник потерял к нам интерес и ушёл. Минут через пять к нам начали подтягиваться остальные. Кто нёс заготовленное топливо для костра, кто еловые ветки, а кто-то вовсе шёл с пустыми руками. Лица у всех были тяжёлые, глаза тусклые и угрюмые. Такое иногда за десять лет жизни не увидишь, а тут всё в один день. Бедолаги всё подходили и подходили к месту сбора. Вот пришёл Семён, таща на своей могучей спине порядочное количество сосновых веток. За ним тихо плёлся Антон, волоча по снегу пышные хвойные ветки. Ещё через минуту пришла Женя, неся с собой очередной запас древесины. Я подошёл к ней и помог, взяв часть груза, на что она только кивнула и холодно улыбнулась. Вскоре к нам подошёл Громов.

— Набрали много, молодцы, — он осмотрел участников похода. — Пришли тоже все, молодцы.

— Один парень тяжело вздохнул, сунул руку в карман и достал пачку сигарет. Достав одну, он её помусолил, а затем сунул в рот. Проводник, увидев это, подошёл к нему и вырвал из зубов сигарету, а затем размахнулся и выбросил.

— Вы чего?

— Ничего. Ты сегодня курил.

Парень удивлённо посмотрел на Громова.

— Это было давно.

— Ничего. Факт в том, что ты сегодня курил. Будешь стрелять одну, максимум две в день, а лучше вообще брось.

Паренёк обозлился. Я узнал его. Это тот любитель громкой музыки. Надо бы узнать его имя, а то как-то неудобно его звать так.

— Ты мне кто? Мать или отец? — начал ненужно заводиться курильщик. — Ты мне никто! Решать, что делать мне, буду я сам. Ещё одна такая выходка, пожалеешь, что стал лесником. С моими связями тебя навсегда изолируют от белочек, грибочков и прочей… фигни. Ты понял?

Глухой удар кулаком по лицу. Послышались вздохи окружающих. Парень поднял голову, прижимая рукой горящую огнём скулу.

— Ты охренел, тварь?! Аркадий Белозубов. Это имя тебе о чём-нибудь говорит? Я тебя похороню Обломов за такие выходки.

Проводник потёр кулак и ухмыльнулся.

— Обломов? Нет, меня зовут Громов. Иван Громов. Вот и познакомились. Советую тебе, Аркаша, мясорубку прикрыть и помолчать, а то прилетит ещё раз.

— Да пошёл ты на…

Парень не договорил. Он отвернулся, а затем резко развернулся, занося руку для удара. Громов поставил блок, а затем левой рукой ударил Аркадия ещё раз, теперь в солнечное сплетение. Тот всхлипнул, согнулся и закашлялся.

— Ну что хлопцы? Кто-нибудь ещё желает поспорить со мной? Нет? Ну и славно. Поймите одну вещь. Здесь я говорю, здесь я несу за вас ответственность. Если скажу: «лечь», значит, вы упадёте на снег, не высовывая своих задниц. Если скажу: «прыгать», значит, вы должны прыгать, как бешеный тушканчик, — Громов посмотрел на Аркадия. — Если я скажу: «брось курить», значит, вы все расстаётесь с этой дымной пакостью. Первый раз поясню: неизвестно, сколько нам ещё торчать на дикой природе, неизвестно на какое расстояние мы будем бегать марш-броски, поэтому нам нужны сильные лёгкие. Сигареты, во всяком случае, будут вредить. Понял меня, Аркаша?

Но парень никак не мог угомониться.

— Нет, не понял. Свою собаку, прыщ старый, будешь звать Аркаша, а меня зови Аркадий Герасимович.

— Зря… Не такой уж я и старый.

Иван Григорьевич сделал шаг к бойкому мальцу, чтобы ударить.

— Только попробуй! Мой отец работает в администрации города, на высокой должности стоит. Только ударь ещё раз, подкупим суд и посадим тебя лет на пять, лучше на десять. Сядешь за причинение тяжких телесных, а ещё за изнасилование… Так ведь, девчонки? — стал угрожать Аркадий.

Тут наша группа затихла, и все смотрели на Громова и Белозубова. У Ивана Григорьевича в глазах запылал огонь. Чёрт, чувствую, просто так не потушишь.

— Ну и дурак же ты, — тихо сказала Женя.

Громов сжал кулаки и подошёл к Белозубову.

— За тяжкие телесные? — говорил проводник, входя в гипноз берсеркера. — Ну, так получай! — послышался двойной удар по лицу и всхлип. — Держи больше, чтоб на дольше засудил, — удар по печени. — Возьми ещё за изнасилование. На, мне не жалко! — удар в пах и громкий всхлип. — Ну что, лет пятнадцать есть? Давай до двадцати!

Все стояли в жутком оцепенении.

— Разнимите их, он же его убьёт, — выкрикнула вторая девушка, имени которой я ещё не знал.

Никто из парней не осмеливался подходить к Громову.

— Что вы стоите?! — опять воскликнула она, но не решалась сама подойти.

Семён сделал пару шагов в сторону драки. Он схватил Ивана Григорьевича за рукав, когда тот занёс руку для удара.

— Уйди! — заревел проводник и оттолкнул верзилу.

— Помогите! — захрипел Белозубов.

— Пошли, — сказал Макс, и мы пошли помогать Семёну.

— Я помогу тоже! — выкрикнул Антон Зайцев и рванулся за нами.

Все вместе мы навалились на Громова, будто на Геракла. Тот брызгал слюной и пытался вырваться, но попытки были тщётными. Мы крепко схватили его руки и ноги, не давая ему бить Белозубова. Да, а побили его сильно.

Аркадий мешком лежал на спине, прикрывая сломанный нос рукой. Оба глаза его были в порядочных синяках. Правой рукой он держал свой бок, слегка скрючиваясь каждую секунду. Вокруг его головы снег окрасился в красный, даже бордовый цвет.

— Успокойся! — кричали проводнику с разных сторон.

— Спокоен я, спокоен! Пустите!

Никто, не знал верить ли проводнику или нет.

— Не трону я его, пустите. — остывая, сказал Громов.

Парни слегка отпустили его. Он дёрнул руками и вырвался от них. Далее он молча смотрел в глаза того, кого бил. Аркадий выражал своим взглядом полную ненависть к Громову.

— Всё, перерыв окончен, — сказал проводник. — Собираемся, выходим через десять минут.

Он сплюнул вязкую слюну в кровавый снег, развернулся и пошёл к своему рюкзаку.

— Он мне нос сломал, — промычал Аркадий, стараясь удержать руками потоки льющийся крови.

— Псих, — посмотрев в спину проводнику, тихо сказала девушка — блондинка и подошла к пострадавшему. — Потерпи, Аркаш, я помогу.

Она достала из сумки бинты, фонарь, флакончики с жидкостями и иные приспособления.

— Да, действительно перелом, — сказала девушка, осмотрев парня. — Потерпи пару минут.

От манипуляции её рук парень закричал.

— Больно!

— Терпи.

— А, чёрт!

Я взглянул на Женю, которая молча, стояла в стороне.

— Вы знакомы? — спросил я её и указал пальцем на «хирурга и пациента».

— Толком нет, вернее, совсем нет. Знаю только, что они студенты–медики.

— А ты?

— Что я?

— Ты тоже медик?

— А, нет. Учусь на журналиста.

— Понятно.

— А ты? — спустя минуту молчания спросила она меня.

Я убрал взгляд, будто не слыша вопроса. Мда, не скажешь же ей, что не состоишь ни в каком институте из-за того, что работал чуть не круглосуточно, дабы прокормить себя и мать, а так же продолжать снимать квартиру. Хорошо, что потом на моём пути подвернулся Макс. Конечно, я рад этому факту не только из-за его собственной квартиры, куда мы переехали с матерью по его же просьбе. Ещё я рад от того, что на моём пути появился второй человек, которому я мог бы доверять.

Нет, конечно, у меня до этого были друзья… Ну как «друзья». Называясь моими корешами, они чуть лбом не бились о заклад дружбы. Звали пить пиво, естественно на мои деньги. Их было пятеро. С каждым по отдельности я общался вроде бы неплохо, а вот когда собиралась целая компания, я чувствовал себя в ней лишним.

Какие это друзья? Постоянные насмешки и упрёки лились в мой адрес, если я что-то говорил неподвластное их теме общения. Говорят о машинах, я поддерживаю разговор, называя машины частью искусства. Мягкотелый дурак, тряпка, которому не свойственны простые мужские мысли. Из-за таких разногласий у нас частенько случались драки, причём дрались не пять на одного. Кто-то переходил на мою сторону, чтобы поддержать, а на деле просто весело подраться, ведь в жизни так мало веселий. Далее мы прозрачно мирились, опять называясь корешами и опять отдавая дань «дружбе». На следующий вечер разговор заходил о девушках.

Естественно они говорили, вернее, базарили, на правильном языке, только о женских формах и объёмах. Слегка я был согласен с ними, телосложение не такой уж и маленький фактор красоты девушек, но меньший по своим значениям, чем душевная красота. Например, захочешь ты связать свои узы с симпатичной и манящей к себе девушкой, но она оказывается, в простонародье, дурой. Думаю, не нужно объяснять, кто является таковым человеком. Важно не это, а другое: захочешь ли ты прожить всю жизнь с такой? Думаю, нет. Возможно, эти мои «друзья», и ищут себе таких, красивых внешностью, но плоских разумом. Не понимаю, если честно. В первую очередь нужно глядеть в душу, а потом на всё остальное. Ведь если женщина по-настоящему любит, она согласится стать твоим идеалом внешне, а внутренне поменять человека уже будет сложнее. Намного сложнее. Главное, самому стать её идеалом. Немного поменял ракурс монолога, вернусь. После таких высказываний о «чёткой тёлке», от моих корешей, я никак не мог не вставить своё слово о внутренней красоте. Опять насмешки, оскорбления, драка, опять вечные друзья. Некоторые скажут: чёткие, реальные друзья, вот бы мне таких «братух». А некоторые спросят: почему я терпел все время это непонимание моего собственного мнения, почему не послал этих дружков подальше и не ушёл? Всё очень просто: я боялся стать одиноким. Я боялся вновь ощутить ту глобальную ненависть со стороны и остаться одному. К счастью, я встретил этого весёлого сироту, которого жизнь ломала, ломала, да не сломала. У нас было что-то общее, возможно, то самое одиночество…

— Андрей?

Я дёрнулся, провожая наваждение.

— А. что?

— Ты где учишься?

— Я… учусь на архитектора, — выдавил из себя я, соображая на ходу.

— Серьёзно? Я тоже хотела идти туда, но отец настоял на журналистике. А Максим где учится?

Я повернул голову и посмотрел на него. Тот стоял, нервно покусывая палец и поглядывая вдаль.

— А он тоже учится на архитектора.

— Да? — тихо спросил тот.

— Да, — твёрдо сказал я.

Женя недоверчиво взглянула на нас.

— Ах, да. С этими планами зданий, топографией местности, я совсем забыл, где учусь. Ну, ты же меня понимаешь?

— Конечно, понимаю, — пропела та, с наигранными нотками. — Слушай, чем отличается барокко от классицизма? А то я подзабыла. Ты как мастер, может, освежишь мне память?

Мда, пропала легенда!

— Без проблем. Барокко зародился в Ватикане, существовал в искусстве до второй половины семнадцатого века. Затем ему на смену пришёл классицизм. Для барокко присущи чёткие геометрические фигуры. Для классицизма — грация и красота форм. Ну, это вроде основы.

Я офигел от услышанного. Откуда этот чудак знает об архитектуре? Да ещё так сказал!

— Да, всё верно, — сказала Женя. — Извини, я сначала не поверила, а теперь вижу, ты — знаток искусства.

— Ясен чёрт! Я и Андрюха — лучшие ученики на потоке. Надеемся на красный диплом.

Ох, тут главное — не переборщить.

— Ладно, хватит разговоров. Нужно собираться и идти. Вы не замёрзли? Лично я да.

— Я тоже, — сказал как обычно лаконично Семён и пошёл собирать вещи.

Хирург, уже без кавычек, закончила чинить своего друга, встала, вытерла инструменты и отряхнулась.

— О-ла-ла, какой красавец! — выкрикнул Макс, закрывая от наигранного удивления лицо. — Прям как новый!

Белозубов тихонько потрогал нос, скулу, усмехнулся, шипя, поднялся и посмотрел на нас.

— Пошёл в пень.

— Фу, как скучно, — Макс махнул рукой, а затем обратился к доктору. — Медсестричка, а можешь меня также подлатать? Плюс, у меня что-то бок пошаливает. Может, посмотришь?

Она усмехнулась, достала скальп и поиграла им в лучах фонаря.

— Боюсь, тебе лечение уже не поможет. Давай лучше тихонько отойдём за тёмное далёкое дерево, чтобы нас не видели. Там я и это лезвие сделаем тебе кровопускание. Раньше так лечили многие болезни.

— Садистка? — Макс улыбнулся. — Как тебя зовут?

— Настя, м её красивые голубые глаза приветливо блеснули под преломлённым светом.

— А меня Макс.

— Ой, да знаю уже.

Тут к нам подошёл угрюмый Семён.

— Все быстро к проводнику. Пора идти.

Антон поправил очки, развернулся и пошёл прочь от побоища. Настя и Женя пошли вслед за ним.

Я подтянул Макса к себе.

— Ты откуда знаешь об архитектуре?

Он моргнул не подбитым глазом и уставился на меня.

— Чувак, ты не веришь в меня? Обидно. Вроде вместе через Такое прошли, и Такое пережили, а теперь ты не веришь в меня. Аж душу терзает…

— Перестань паясничать.

— В журнале прочитал, что лежал в бардачке.

— Вот жук, — улыбнулся я. — Ты хоть всё правильно сказал?

— Пффф, память у меня хорошая. Что там было написано, я всё запомнил.

— Ну и ладушки.

— Все здесь? — вопросил проводник и осмотрелся вокруг. — Вроде все. Значит так, вы клоуны, — он указал пальцем на нас с Максом. — Тащите сани. На санях Виталий, на Витали все наши вещи. Думаю, поняли ход ваших обязанностей. Идём дальше. Вы, блаженные, — Громов указал на Антона и Семёна. — Вы тащите сосновые ветки и немного еловых. С помощью верёвки, думаю, сообразите, как упростить себе задачу. Вы барышни, — палец устремился к Жене и Насти. — Берёте в руки оставшиеся ёлки. Ну и наконец, мой любимый мажор, — Громов направил две руки к избитому парню. — Ты возьмёшь оставшиеся вещи, которые не уместятся на сани, и понесёшь их позади колонны. Позади волчьей группировки, как последний отброс.

— Позади колонны волков идёт лидер… — вставил своё слово Аркадий.

— Отбросам слово не давали. Не порть окончательно со мной отношения. Ситуация складывается так. Впереди иду я, позади клоуны с санями, позади них чешут блаженные, за ними летят барышни, а там дальше плетётся Аркадий Белозубов! По пути будешь подбирать упавшие ветки, если будут таковые. Ну, вроде бы всё. Времени уже много, все устали.

— Кто-то неудачно упали, — бросил Макс и указал на побитого. Тот в ответ показал ему средний палец.

— А кто-то полную ненужную чушь сказали! — рявкнул Громов. — Всё, хватит говорить.

Наша группа разошлась и принялась собираться. Тянуть время дальше было нельзя, я только сейчас начал замерзать. Мороз невидимыми нитями покрывал слой за слоем моё тело, вселяя в мою голову истинный страх перед этим явлением. Мы с Максом подошли к саням и взяли в руки, сделанные нами же вожжи. Парень Виталий молча сидел на санях. На него свалили все сумки и вещи. Он усердно цеплялся за них руками, тихо постанывал от боли, но не сопротивлялся от навалившейся массы, чтобы тоже хоть как-то помочь команде и не чувствовать себя обузой. Всё, что не уместилось на сани, сунули в руки бурчавшему Аркадию. Семён и Антон обвязывали круговыми движениями палки, приготовленные на растопку, а затем закинули эти охапки за спины. Семён спокойно держал на себе этот груз, что нельзя было сказать об Антоне. У парня напрягалась каждая мышца на шее, но тот даже не подавал виду, что ему тяжело.

— Встаем в колонну, — крикнул проводник, взял палки в руки и полностью приготовился к продолжению движения.

Мы с Максом уже хотели было пристроиться за Громовым. Тот оглянулся и посмотрел на нас.

— Вставайте справа и слева от лыжни. Так будете спотыкаться.

Мы послушали его и встали по бокам от саней. Макс потянул вожжи, и я решил попробовать сдвинуть их с места тоже. Мда, прав был проводник, бараньи наши головы! Не нужно было обвязывать верёвкой скользящую поверхность лыж. Получается, что мы будем тащить, тараня снег, связку веток и лыж, а не тянуть их на манер настоящих саней. Безусловно, по снегу такая повозка пойдёт не так тяжело, как по земле или асфальту, но задачу мы всё-таки могли себе облегчить. Иван Григорьевич глянул на то, как ехали сани, а затем посмотрел на нас.

— Ну, что, хорошо едут?

— Да, замечательно, — ответил сразу Макс.

— Ага, вижу по вам.

Мы с товарищем переглянулись.

— То есть пойдём без них по сугробам?

— Я б советовал. Говорил ведь до этого: переберите сани. Эх, тупое поколение!

— Тупое да тупое. Тьфу! Как будто ваше поколение было лучше, — фыркнул Макс и глянул на проводника.

— Да, было, — твёрдо сказал тот. — Нет времени больше фразами кидаться, едем. Торчим в этой глуши. Эй, сзади! — крикнул Громов. — Трогаем.

Он оттолкнулся палками, а лыжами проскользил по снегу. Мы же с Максом сняли лыжи, положили их в руки Виталию и погрузились в снег по колени, а затем начали тянуть сани. Шло туго, но мы через силу справлялись. Я заправил штаны в носки и пошёл с верёвкой в руке, вслед за проводником…

Сосны с нами прощались, ели с нами прощались, весь побитый взрывом лес с нами прощался. По пути из леса мы встретили штук пять упавших деревьев, лежащих в поле нашего зрения. Да, мы, наконец, покидаем этот ужасный лес. Деревья стояли, угрюмо наклонившись, всё реже на нашем пути. Чёрт, пережив сегодняшний день, буду вспоминать его до старости. Всё-таки интересно, какая неведомая сила могла так посмеяться над лесной природой? Подумаем об этом позже, на досуге.

Хотя тот факт, что наша группа так легко отделалась от такого танца стихий, меня слегка настораживает. Ну ладно, эти мысли лишние. Наша группа всё идёт вперёд, не подавая признаки слабости и страха перед жизненными трудностями. А может, всё от того, что мы ещё не поняли, что же с нами произошло? Или это защитная временная реакция организма на введенный шок? Это сравнимо с наркозом. Тебе ставят болеутоляющий укол, например, в десну, дабы провести какую-нибудь сложную операцию на зубах. Боль во время операции заметно притупляется, а после этой процедуры лечения ты идёшь домой без всякого намёка на боль. Тебя только предупредили, что часа через два наркоз пройдёт и будет больно. Но тебя это не волнует. Ты бредёшь домой, в слегка туманном состоянии от анестезии, и не переживаешь. Но вот часики тикают, время приходит. Наркоз, будто спаситель, покидает тебя, оставив организм на волю боли. Да, возможно, всё так и есть. Знать бы только, когда сойдёт наркоз с нашего разума.

Снега было всё больше и больше, мы почти вышли из леса. Ноги поднимать уже было почти невозможно. Вся одежда на спине была мокрая, как от ведра воды, вылитого изнутри.

Проводник заметил увеличение снежного покрова и посмотрел на нас.

— Нет, так дальше не сможете грести. Надевайте лыжи.

Тяжело дыша, я взял у Виталия свои палки и лыжи, а затем надел их. Макс проделал то же. Я поднялся, балансируя телом.. В одну руку взял палку, в другую верёвку. Вторую бросил обратно в сани. Я посмотрел на уставшего Максима и кивнул ему. Он сделал также. Я оттолкнулся лыжами, скрипя зубами, и сделал движение вперёд. Лыжи скользили на месте.

— Опирайтесь на палки. Лыжи, видимо, совсем мазью антискользящей не покрывают.

Мы так и делали. Работали только руками. Одной тянули, другой отталкивались от снега. Метров через тридцать мы полностью покинули лес. Вышли в широкое поле. Вдалеке, на горизонте, виднелись края других лесов. Яркая и полная луна протянула от себя лучи отражающегося солнца к нашим векам. Белый пейзаж успокаивал сознание, морозный воздух всё пробирался и пробирался в усталые лёгкие. Усталость тяжким бременем упала на меня, да и на других. Спать хотелось всё сильнее.

— Молодцы, ребята, — проводник, отдышавшись и остановившись, оглядел наши поникшие лица. — Давайте минуту передохнём и идём. Время терять не стоит.

Так и поступили. Через минуту, толком не отдохнув, мы двинулись вперёд. Начали появляться стоны о мечтательном полном сне. Мы брели и брели дальше по широкому полю. Руки мои уже не могли больше напрягаться, но разум их заставлял. Так мы и прошли метров тридцать вперёд.

— Стоять, — запыхавшись, сказал Громов.

Все вняли его словам и со стонами остановились. Проводник крутил головой, видимо ища тот самый, нужный нам перевал.

— Идём направо.

После этих слов он маленькими шажками передвигал лыжи вправо, а затем и поехал в том направлении. Поменяв направление движения, мы проехали в другую сторону света ещё метров сорок.

— Всё, не могу больше! — выговорил я, бросил верёвку, палку и упал на снег. На мягкий, понимающий снег. Громов обернулся и взглянул на меня, останавливая полностью движение. Макс тоже дышал как слон с заложенным носом. Он повторил мои действия и упал на снег. Остальные участники группы восприняли это действие за отдых. Они тоже сели или легли на снег.

Ветер начал завывать мелодии. Они были не тяжёлыми и страшными, нет. Скорее всего, они звучали, как колыбельные. Это были нежные и приятные колыбельные, которые погружали тебя в сладкий сон.

— Так, быстро подняли свои задницы и двинули! От такого отдыха у вас не останется сил, чтобы копать снег под палатку, вообще на всё остальное… Чего я распинаюсь? Живо, сволочи! Не хватало ещё из-за вашей слабости сдохнуть тут, посреди поля.

Все что-то промычали, но так и остались лежать на месте.

— Вот значит как. Ну ладно.

Проводник бросил палки и тяжело подошёл ко мне. Суровый его взгляд уперся мне в лицо.

— Я же предупреждал вас, уроды. Знаешь, что делали в афгане с теми, кто спал на постах?

Мой взгляд устало молчал.

— Их пристреливали, как последних собак.

После слов он размахнулся и ударил меня ногою без лыжи в бок. Боль пронзила моё сознание, но усталость была сильнее её, она вводила меня в сон.

— А знаешь почему? — спросил проводник, взяв мою безвольную руку и выгнув запястье.

Я выкрикнул от неприятного ощущения. Сон, подойдя, начинал отступать. Снег начал слегка покрывать наши лежащие тела. Удар ребром ладони по моему лицу. Не такой уж сильный, просто неприятный. Или мне так кажется оттого, что лицо моё замёрзло.

Запястье отпустили и напоследок пнули в другой бок. Я полностью отошёл ото сна и закричал.

— Ты чего?

— Ничего. Так вот, насчёт расстрела.

Громов направился к лежащему Максу. Тот всё видел, но не стал сжиматься, делать блоки или бить в ответ. Он понимал, что тоже заслужил.

— Их убивали, чтобы закалить сознание и осознание других бойцов.

Пара ударов по телу моего друга руками и пара ногами. Сильный вздох.

Я видел, что Громов направился к другим, но дальше я не видел, только слушал.

— А меня за что? — выкрикнул испуганно Антон. — Я же лёг за всеми.

— Лёг, поддержал, сдался. — Громов был неприступен.

Опять удары, опять стоны. Теперь сильнее.

— Только попробуй сопротивляться, тугой, — видимо, говорили Семёну. — Сразу прикончу на месте.

Пара-тройка ударов, но без всхлипов.

— Так вот, убивали их и с другой целью. Дамы, не беспокойтесь, вас бить не буду.

— Я не лежу, не лежу! Готов идти.

— Молодец, иногда соображаешь, мажорик. Продолжу. Расстреливали их на глазах у всех или же в тенёчке, не важно, чтобы остальные солдаты поняли, что значит команда. Чтобы они поняли: жизнь каждого в роте или отряде зависит от всех остальных, а жизнь всех зависит от одного. Поймите, ущербные, вы должны быть командой в такой сложный период, вы должны не подводить друг друга. Неизвестно, что взорвалось на самом деле. Это может быть какая-нибудь бомба, метеорит упавший, или же авария на какой-нибудь станции. Никто ничего не обещает. Как, например ваше дальнейшее выживание. Вы меня поняли? — все невнятно и не вместе протянули: да.

— Не понял?

— Да, — более слаженно гаркнули избитые парни и целые девушки.

— Вас Господь Бог не наделил голосом что ли? Повторите, слабаки.

— Да!

— Ещё раз!

— Да, да! — хором и громко крикнули мы.

— Отлично! А теперь встаём и идём дальше. До перевала метров двести, если не ошибаюсь. А я не ошибаюсь. Всё, разговор окончен.

Тяжело напрягаясь, мы встали и отряхнулись. Белозубов стоял в конце, опершись всем телом о палки. Не знаю, что поднимало меня в тот момент. Сам вставать не хотел, несмотря ни на какие побои. Наверное, какое-то новое, неизвестное доселе чувство, которое вселил в меня Иван Григорьевич Громов. Этот железный человек не глядел на нас, а просто шёл вперёд. Он был уверен, что мы последуем за ним, и он не ошибся. Стиснув зубы, я шёл ещё быстрее, продолжая тянуть за собою Макса.

Тот, заметив ускорение, тоже вошёл в ритм ко мне. Далее ускорились и остальные.

— Не отставайте, хлопцы!

Некоторое время мы прошли налегке. Мышцы болели, голова трещала, но мы шли налегке. Энергия, которую нам даровал Иван Григорьевич, оказалась намного сильнее нашей собственной, запасы которой были заложены с детства.

Вот уже виднелась верхушка горы, небольшое повышение, и на том месте перевал.

— Давайте, почти дошли. Выспитесь, не переживайте.

Я бы надеялся на это.

Мы проехали ещё метров сто…

— Да, можете же, когда нужно. Пять минут перерыва, не сметь садиться.

Запыхавшись, как лошадь, пахавшая землю, и дыша, как осёл после марафонского забега, я остановился и облокотился на палку, затем взглянул вперёд себя. Передо мной была гора. Не знаю законы, по которым горы отличают от возвышенностей, но мне легче говорить, что это гора. Не такая уж она большая, но и не слишком малая. Гордо возвышаясь над нами, она показывала в очередной раз, какие бывают творения природы, и как они велики по сравнению с человеком.

Бархатистый снег шубой покрывал эту гору, будто снежную королеву этих бумажных степей, необъятных лесов и других гор, ничтожно малых перед ней. А шуба меж тем всё увеличивалась. Маленькие снежинки головокружительно падали, выполняя разные трюки высшего и среднего пилотажа. «Бочка», «мёртвая петля» и многое другое сливались, будто по кадрам в один короткометражный фильм, под названием: «жизнь снежинки». Гора не была против новых частей своей шубы, которая имела цвет, как бумага в новом офисном принтере, если взглянуть на неё днём, сейчас же было темно и воображение подливало белые краски.

Странная, очень странная энергия доносилась до моей души от этой горы. Может, это потому, что я никогда не видел других гор? Нет, нет, видел даже выше, намного выше этой. Но все они были какие-то другие, мёртвые, что ли. А возможно, всё наоборот, Уральские горы стары, и теперь они медленно умирают. Умирают, напоследок рассказывая путникам о своей интересной и скучной в то же время жизни.

Уверен, горы, как и деревья, за свою жизнь наблюдали многое. Вот только, они не говорят на нашем, человеческом языке, а сказать, передать нам, им хочется всё. Поэтому они и передают информацию о своём горе и радости в виде энергии. А что, если они говорят не о своём, а о людском горе?

— Перерыв окончен, пойдёмте.

Громов выдохнул и начал забираться на гору. Остальные последовали за ним. Проводник шёл точно к вершине, а затем свернул, влево и пошёл видимо к другому склону.

— Григорьич, я думал, мы полезем к вершине, — сказал Макс, сняв лыжи, как впоследствии и я, и начал опираясь о склон тянуть сани.

— Ветер может подняться, я так не хочу рисковать, — он остановился, не дойдя до наивысшей точки, и посмотрел вниз.

— Нормально, вон там переночуем, на перевале.

Я посмотрел по сторонам и увидел продолжение этой возвышенности, которая тянется и вливается в лес.

— Может, перейдём правее, к деревьям?

Громов посмотрел на то место, которое я имел в виду.

— Нет, здесь будем.

Мы с другими переглянулись.

— Там, так там. Тебе виднее, — сказал общее мнение Семён.

— Это точно. Багаж сбросьте, возьмите лопаты у кого есть, и идите сюда. Человека три-четыре достаточно.

Семён наклонился к саням, пододвинул Виталика, и достал из своего рюкзака пару сапёрных лопаток. Он внимательно посмотрел на меня, Макса и Антона, видимо решая, кому доверить свою вещь.

— Давай сюда, — я протянул руку, уставшие мышцы не могли её долго удерживать в таком положении, и она медленно опускалась вниз, напротив моей воле.

Верзила всунул короткую лопату в мою ослабевшую кисть и пошёл вверх, к Ивану Григорьевичу. Я побрёл за ним.

— Я сказал три-четыре человека.

— Ладно, копатели, я к вам, — услышал я голос Макса. — Меняться будем.

— Костёр будем разводить на склоне? — задал я вопрос Громову, когда мы поравнялись с ним.

— Что тебя не устраивает? Давайте я буду руководить. А вы заткнётесь.

Он отошёл метра на три в сторону и поманил пальцем за собой.

Далее мы прошли ёще метров двадцать, обходя вершину горы. Из-за корочки плотного воздуха показалась ещё одна возвышенная гора. Эти две горы, подобно двум рекам слились в горячем стихийном поцелуе. Эти тяжёлые, природные уста уже не разъединишь, друг от друга, как бы этого не хотелось. Так вот, это понижение, относительно ровное и широкое, видимо и называлось перевалом.

— Ройте ровный квадрат до земли. Метра четыре, не меньше сторона, — проговорил Громов, сняв лыжи и спустившись на земной перешеек.

Громов ладонью по снегу прочертил границы предполагаемого лагеря.

— Всё, приступаем. И нет тут никакого склона.

Семён сразу воткнул лопату в снег, встал в середину обозначенного квадрата, и стал чётче размечать границы. Я зашёл к нему за линию и принялся помогать.

Посмотрел на часы. Чёрт, стекло их треснуло, а я этого и не заметил. Несмотря на это секундная стрелка их шла, и доносила до моего слуха тиканье. 10:15. Желудок жалобно заурчал, вспоминая, когда последний раз принимал пищу. От лёгкого голода заболела голова. Интересно устроен наш организм, пока не вспомнишь сам о чём-то, никакая часть тела или же орган, не будет давать знать о какой-нибудь проблеме. Конечно, если это проблема не громадных масштабов. Тот же голод. Полдня не поешь, будешь чувствовать, будто не питался неделю. Метр за метром кубическим расчищалась площадка. Мне было и жарко и мокро от пота и холодно от мороза. Как бы не заболеть, с моей-то иммункой.

— Давай покопаю.

Макс сошёл на копаемую часть и взял у меня лопату. Я вышел за пределы квадрата, положил лыжи и присел на них. Из белой пелены снега, который был на горе, на поле, да и на небе, вышли семеро человек, неся с собой подмокший хворост, рюкзаки, еловые ветки и Виталия.

Громов и Антон, по фамилии вроде бы Зайцев, обхватили руками Виталия свои шеи и так передвигались по сугробам. Подойдя к нам, они положили вещи и парня на снег, после чего посмотрели на Ивана Григорьевича, ожидая дальнейших указаний.

— Выройте место для костра внутри этого периметра, — Громов указал на остатки снега и на нас троих, копающих. — Пока они не выгребут всё остальное, костёр должен уже быть сложен, и подожжен, еловые ветки приготовлены, мы их под низ положим. Приступайте.

Проводник вынул из рюкзака флягу, отхлебнул жидкого, шумно выдохнул затем также оттуда достал спички и свёрток каких-то газет, видимо для растопки. Всё это он отдал Антону.

— Сделайте по маленькому глотку, работать будет веселей. Плесни ещё на ветки, чтобы лучше горели.

Антон кивнул, отвинтил у фляги крышку, и хотел было глотнуть.

— Это ж, спирт! — учуяв носом пробивающие градусы, он закрыл рот и опустил фляжку.

— Ну не минералка же. В такую погоду. Не хочешь, дай другим, студент, — Иван Григорьевич со вкусом протянул последнее слово.

Из рук очкарика, уже вырвал флягу Макс и пригубил. Затем он передал её Семёну, Семён мне, я Виталику. Тот сделал пару глотков.

— Ох, хорошо! — глаза его наполнились жгучими слезами.

Далее он протянул «резервуар жизни» Насти. Та не отказалась и глотнула совсем чуть-чуть. Фляга потянулась к Жене.

— Нет, нет. Я не хочу.

— Дай сюда.

Аркадий взял флягу и пошёл на новый круг.

— Э, ребят, оставьте для топки, — промямлил Антон.

— Не ссы, я дыхну на костёр! — говорил заметно повеселевший Белозубов.

— Нет, лучше просто оставь…

— Заткнись, и разводи, молча костёр! Ты у нас умный, вон лоб, как у гуманоида. Что–нибудь придумаешь.

Антон оборачивался по сторонам, ища в чьих-нибудь глазах поддержку. Но все были заняты делом.

— Иван Григорьевич…

Проводник обернулся на голос. Антон тихо показал пальцем в сторону пьющего.

— Бутылку отдал, — грозно тявкнул Громов.

— Эх, везде стукачки найдутся. Упал ты в моих глазах, ох, упал.

Белозубов швырнул фляжку к ногам Зайцева. Тот на излёте успел схватить её руками и глянул вслед обидчику.

Мы с Максом поменялись, и теперь опять копал я. Рыхлый снег никак не хотел выровняться в прямую стенку. Он рассыпался и падал, подминая под себя очищенное пространство. В голове от спирта стоял приятный слабый гул, а с души будто свалился камень. Руки работали легче, но промахивались всё чаще. Мышцам будто прибавили бонусной силы. Покопав, я отдал лопату Максу и решил отдохнуть. Площадка уже скоро будет чистой. Рядом со мной возился с огнём Антоха. Выстроив простейший костёр «шалаш» из мокреньких веток, он подлил немного спирта на тоненькие дрова и чиркнул спичкой. Пламя. Подминая всё в созданном «шалаше», оно потянулось ко мне яркими язычками. Сначала кисточки зелёного, а потом обычного красного огня начали кружиться и летать в мазурке. По правде говоря, было больше дыма, чем огня и тепла. Но, несмотря на всё это, душа моя начала оттаивать. Треск веток, запах тёплого дыма и непосредственно само тепло. Всё это, в совокупности со спиртом, подарили моему уставшему сознанию кусочек счастья.

Потихоньку, бросив свои дела, все начали подтягиваться к огню. Кто-то хотел немного погреться, кто-то посмотреть на будущее убежище, а кто-то просто не работать. К счастью, работа была почти выполнена. Площадку в форме квадрата мы закончили рыть, хотя правильным квадратом её и не назовёшь. Где-то было меньше снега, где-то больше, где-то снег сыпался, а где-то нет. Но проводник, взглянув на наши усталые лица, сказал, что сойдёт. На этом мы отошли в сторону, и другие начали сооружать ночное убежище. По периметру убежища, буду называть это так, воткнули палки от лыж. Громов достал из своего нескончаемого рюкзака палатку, отчего тот заметно сузился. Сначала плотно связали и постелили еловые ветки на снежный пол убежища, затем в виде шахматной доски соорудили забор из сосновых голых, да не совсем веток, а между ними также плотно, как на пол, вплели еловые. Примерно рассчитав рост лежащего человека, Иван Григорьевич воткнул импровизированный забор в снег, засыпая одну его сторону, если смотреть от костра, снегом. Соорудив вторую такую же деревянную решетку, он прикрепил её к той стене, у которой мы будем спать головами. На вопрос: зачем, проводник отвечал, что всегда делал так. Видимо, не столько это было крайне необходимо, сколько являлось обычной традицией. Да, у всех свои в голове тараканы. Уверен, у меня их ничуть не меньше. Сверху Громов с нашей помощью натянул ту тёмно-зелёную ткань, которую я принял за палатку. Вспомнив о том, как будем забираться туда, откупорили крышку убежища, вырыли небольшой лаз у наших ног, и опять затянули крышу. Затем мы залезли по одному туда. Большинство дров оставили на улице, затащив внутрь приготовленные на ночь. Пока всё шло хорошо, но мы не поспали на том перевале. Мы не погрузились в сон, не отдохнули вообще. Может, от того, что нас занесла случайность на этот перевал. Нет, нет! Это не случайность. Из череды случайностей складывается судьба, подобно мозаике. Ничто в жизни не случайно, как и тот факт, что судьба переменчивая занесла нас не куда-нибудь, а на страшный перевал. На перевал, где поломались судьбы девятерых комсомольцев. На перевал, вокруг которого расползаются слухи и сказки. Но ведь иногда сказки — не вымысел…

***

Звонкий и отчётливый удар по дереву, как будто молот бога Тора упал на землю и ударился о сталь. Этот звук, будто луч ослепительного света, распространился по помещению, действуя на всех присутствующих людей по-разному. Душа прокурора открыла свои веки и подставила лицо под этот палящий свет. Этот человек понял, что выиграл своё дело, и от этого теперь ему будет золотая награда. Может, съездит в Египет, может, сделает ремонт в ванне, а может, лучше всего, попросит больше денег, ссылаясь на тяжёлый судебный процесс, в котором ему пришлось напрягать свои седые по возрасту извилины и своё немолодое лицо, обвиняя и критикуя при этом подсудимого. Если пройдёт этот фокус, он купил бы себе старенький Мерседес, под стать новому владельцу. От этой мысли на лице прокурора натянулась едва заметная улыбка. Шире её делать нельзя, присяжные и свидетели могут понять не правильно, ведь он — гроза преступников, и служитель закону… А всё — таки чёрный Мерседес смотрелся бы лучше белого. Оставим этого человека и полетим со светом дальше. Извиваясь и виражируя в воздухе, лучи справедливости нащупали душу адвоката. Тот явно ожидал этих лучей, но не как наслаждения, а как должного, очевидного. Его сангвиническая душа знала, что это дело проиграет, и особо не тревожилась. Ведь он — государственный адвокат, а не частный. Если бы был какой-нибудь финансовый интерес поддержать подсудимого, адвокат бы настойчиво бился с прокурором, вплетая нити логики и дедукции в это сложное дело. Но его никто не нанимал за доплату, и поэтому ему только и оставалось, как тихонько мямлить в сторонке, мол, он не виновен, пощадите его, и зевать на речь судьи, поглаживая при этом свою хрустальную голову, расчёсывая редкие волосинки.

Посетив ещё одну душу, свет Фемиды полетел дальше. А, кто это теперь? Потерпевший. К сожалению, сам участник аварии не смог прийти на суд, у него были важные дела в клубе. В каком, спросите вы. В клубе КПРФ? Нет. В клубе ЛДПР? Нет. В клубе Единой или Справедливой России. Пф, нет, нет. Наш пострадавший был в клубе «Ночная бабочка», что недалеко от Бильярдного клуба и клуба любителей экстремального вождения. Просто, у молодого человека важная встреча, должны же понять, и поэтому в суд явился, глубоко и уважаемо шагая, Павел Кириллович, отец своего отпрыска. Он был Человек, с большой буквы, голубой крови, и с важным сидячем местом в администрации города. Именно в сидячем, по его мнению, потому что стоят на работе только холопы. Придерживаясь такого жизненного правила, Павел Кириллович, чистокровный славянин, улыбаясь снежными зубами, гордо шёл по дороге судьбы. Многие восемнадцатилетние и тридцатипятилетние, незамужние девушки были по уши влюблены в этого Человека, и в занятого сына Человека. Почему же они так любили Павла, почему жить не могли без него? Может, это всё от его денежных средств, небольшого числа Газпромовских акций или от белоснежной яхты, стоявшей и ожидавшей молодожёнов в порте Сочи? Нет, какие вы алчные люди, если подумали так! Все любили Павла Кирилловича за чистоту его души, за то, что он перед

тысячами телезрителями говорит, что отдаёт свои деньги благотворительно в клуб бильярда и экстремального вождения. Коротко рассказав о Идеале, продолжим. Вот свет правосудия дошёл до души Павла, который гордо восседал на удобном стуле, поменявшись своей табуреткой с судьёй. Этот свет честности и правдивости был так ему хорошо известен, что он даже не сомневался в другом исходе судебного процесса, ведь пострадал его любимый сын, его кровиночка. Отразившись от широкой души, свет, порхая крыльями, направился дальше. Он облетел всех простых людей сидящих в зале: свидетелей, понятых. Только этот свет не застал главного друга и свидетеля подсудимого. У того были важные доказательства в пользу невиновности товарища, но к сожалению, свидетель сильно заболел и лежит сейчас в больнице, в отделении травматологии.

Пройдя всех, кто был в зале, свет направился к самому главному объекту Закона, к самому судье. Что почувствовал тот? Наверное, только искреннюю гордость воина весов и меча, за то, что ему удалось осудить преступника. Плохо, что не посадил негодяя, зато вручил условный срок. На этом путь Света закончен, и теперь тот эхом пойдёт по второму кругу.

— Приговор окончательный и обжалованию…

— Протестую, товарищ судья! — выкрикнул слегка бородатый подсудимый и посмотрел на своего адвоката. Тот опять зевнул и показал пальцем, мол, не стоит. Но человек был несгибаем, — Я протестую…

— Как ты смеешь, такое говорить, ничтожество! — крикнул прокурор, — Твоя семья в больнице, и ты ещё смеешь говорить такое?!

— Что??? — не в силах слушать это опять, подсудимый закрыл уши, крикнул, будто зверь и спрятал лицо.

— Было последнее устное предупреждение, подсудимый. Вы оштрафованы на… пять тысяч.

Человек за решеткой не мог больше ничего слышать, его сознание отуманилось.

— Я ни в кого не въезжал!!! Где это дерьмо, что врезалось в меня, ехав на БМВ, где? Я был трезв.

— Первое устное предупреждение, — судья устало проговорил эту фразу. Ему нравилось так играть с подсудимым на деньги.

— Ты что себе позволяешь, щенок? — забрызгал слюной прокурор. — Сам набухался, посадил в машину рядом с собой дочку, жену и поехал, врезался с большой скоростью на стоящего, на парковке Льва Павловича, в результате чего, пострадала твоя жена и твой ребёнок. Ты сам их изувечил. Товарищ судья, у него просто такой момент отрицания…

— Заткни свой рот, ничтожество продажное! Люди, — подсудимый обратился к слушающим. — Смотрите, как вершится суд!

Он ударил ногой о решетку, отчего та, слегка прогнулась. Конвой очнулся от звука, перезарядил АКСУ, поднял упавший патрон и нацелился на подсудимого.

— Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, — испуганно проговорил судья. — Конвой, увести подсудимого.

Глава третья

Чёрный

«Россия — это даже не страна,

это секрет, завёрнутый в загадку

и укрытый в непроницаемый слой тайны»

Уинстон Черчилль.

Яркий огонёк освещал наше уютное укрытие, которое станет на эту ночь нашим вторым домом. Его лучи отражались от белого снега, открывая нашу душу и согревая её. Мы сидели ввосьмером бок о бок под тканью, скрывавшей нас от всего остального мира. Дымок от костра мягко и легко, будто на эскалаторе, поднимался через запланированное сетчатое отверстие в крыши на второй, на третий этаж ветряной свободы и анархии. Свои рюкзаки мы сложили под ноги. Готовясь ко сну, да и не только из-за этого, мы натянули на себя спальные мешки. Кто поумнее, взял с собой в этот особый поход плед. Таких умных было два: Белозубов и Женя. Женя поделилась с Максом и со мной небольшим, но приятным кусочком покрывала. Макс расположился у стенки, за ним Женя и я, далее угрюмо полулежал, скрестив на груди руки, Семён, а за ним другие. Кто-то из нас восьмерых просто лежал, глядя в извивающийся потолок, слушая при этом не отчётливую, но успокаивающую музыку ветра. Кто-то сидел, оперев голову о деревянную решётку, а кто-то свернулся в позу эмбриона и пытался заснуть у стенки. Этим единственным человеком был Антон. Белозубов, скинув своё одеяло, потянулся вперёд и взял одну сосновую ветку, затем лёг на своё место. Покрутив и поиграв ею над собой и нервами лежащего рядом Семёна, он потянул ею в правый угол, где дремал Антон. Палка потормошила снег у стены над его головой, отчего отделился белый кусочек и упал прямо на лицо. Антон испугался, вскрикнул и поднялся. Увидев ржущего Аркадия, он убрал снег с лица.

— Дурак.

Лежавший около меня Семён хмыкнул. Аркаша, взглянув на него и получив моральную поддержку, ткнул палкой в улёгшегося Антона.

— Тоха, брат, ты спишь?

— Пытаюсь, — чувствуя, что над ним издеваются, проговорил парень.

— Ну, спи, не будем отвлекать.

Пролежали минуту в тишине.

— Тоха, То-о-ох.

Парень обернулся.

— Чего тебе?!

— Я разбужу тебя, когда надо будет вставать, спи.

Антон сжал губы, отвернулся, полностью натянув на себя спальник.

— Тох, последний вопрос, — палка немилосердно втыкалась в спину.

— Ай, больно! Ты мне надоел, отстань!

— Как грубо. Ладно, раз лев злится, так не будем его тревожить. Побьёт, не дай Бог.

Раздались немногочисленные смешки.

— Антон Зайцев, Антон Зайцев, срочно.

— Чего? — Антон повернулся, еле сдерживая обиду.

— Ты на кого учишься?

— На экономиста.

— Это хорошо, брат. Ну ладно, спи, хватит отвлекаться.

— Ты меня отвлекаешь.

— Да иди ты.

Антон отвернулся последний раз, больше не поворачиваясь.

Раздался звук трамбующегося снега, и Громов залез к нам, под снег. Он шумно бросил свой рюкзак, снял верхнюю одежду, достал спальник и подбросил дров.

— Подвиньтесь.

Семён начал пододвигать свою тушу ко мне, а я начал теснить собой Женю. Было ощущение, что она вжалась и сидела на месте, не пододвигаясь к Максу. Хм, меня не стесняет такая теснота.

Громов прижал руки к груди, и просто упал на Белозубова.

— Ты что творишь?

— Промахнулся.

Потирая придавленный бок, Аркадий взглянул на Антона. Тот высунул своё лицо и ехидно улыбался, но когда заметил взгляд Аркадия, отвернулся.

— Ну как там, со связью? — Спросил проводника Макс.

— Нет её, родимой.

Повисла пауза. Громов достал из рюкзака хлеб, банку шпрот, кусок колбасы и ложку. Далее, он оглядел нас.

— Вы ели?

— Сразу, как легли.

— Оперативно.

— Как вы думаете, что взорвалось?

Иван Григорьевич облизал ложку и посмотрел на меня.

— Не знаю, сам был в афгане, но никаких похожих взрывов не слышал и не видывал.

— Пф, а говорил, не старый, — вставил Аркадий.

— Понятие старости, вещь относительная. Но тебе, засранец, этого не понять. Это сейчас не важно.

— А это могла быть, какая-нибудь бомба, ядерная, например?

— Знаешь, даже не знаю. С такими масштабными взрывчатыми веществами, я не сталкивался. Всё может быть.

Все, вылупив глаза, взглянули на Громова.

— То есть, как, ядерная бомба? — спросила Настя. — От неё же должна расходиться убийственное количество радиации, как например, в Чернобыле.

— В Чернобыле, — передразнил проводник. — А ты знаешь, что граждане Припяти несколько дней жили в отравленном излучением городе. Никто и представить не мог, что с ними будет в дальнейшем. В нашем случае был взрыв. Ударная волна, конечно, была очень странная, но ведь никто не отрицает, что мы находимся в месте, смертельно отравленном радиацией.

— Мы можем погибнуть? — не веря своим ушам, вставил Антон.

— Только сейчас допёрло? Не знаю, почему раньше не додумались до этого. Вам все шуточки.

Все замолкли.

— Но я не хочу умирать… — проговорила Настя. Её глаза увлажнились.

— Так, мать, успокойся! — чувствуя, что пробудил в ребятах страх перед смертью, быстро сказал Громов. — Никто не собирается умирать. Это я сказал так, для серьёзности ситуации. Нельзя себя хоронить раньше времени. Могли просто упасть два самолёта и всё.

— Но тогда, куда они упали? — сказал Семён.

— Я тебе, что, гендиректор РенТВ, знать обо всех мистических ситуациях и катастрофах?! Я был с вами, и понятия не имею, что было Там.

Все молчали, не желая ничего говорить. Я подумал и решил смягчить ситуацию. Вот только, смягчил ли в последствии?

— Вы знаете что-нибудь о перевале Дятлова?

Проводник устроился удобнее на своём месте.

— Тебе интересно услышать что-нибудь интересное о нём, или ты хочешь похвастаться? — уточнил он.

— Хочу услышать. Как я понимаю, он ведь недалеко от нас.

Некоторые переглянулись, в их глазах прослеживался всё отчётливее зародыш древнего, часто появляющегося в жизни чувства. Страха.

Громов осуждающе просверлил меня взглядом, а потом задумался… В тот момент он подумал о многом.

— Давай, все страшилки перенесём на завтра. Утро вечера мудренее. А теперь, спать.

Спать…

Виталий, потихоньку встал, и поковылял к выходу.

— Ты куда, малой больной? — осведомился проводник.

— В туалет.

— Тебе помочь?

— Нет, спасибо, я сам.

Рыжий паренёк подошёл к выходу и открыл импровизированный люк. Далее он не пошёл на воздух. Он стоял, не шевелясь и не моргая, смотрел перед собой в открытое пространство…

— Давай, лучше тебе помогут. Парни, подсобите ему.

Я покинул своё тёплое место рядом с Женей, а за мной встал и Макс. Переступив через других, мы остановились около парня. Что-то было не так. Ни одна часть тела его не двигалась, только грудная клетка поднималась и опускалась, в такт быстрому дыханию. Глаза его смотрели куда-то за выход убежища.

— С тобой всё в порядке? — почуяв неладное, встал проводник.

У Виталия открылся рот. Он, наверное, хотел что-то сказать, но не мог. Рука его медленно поднялась и указала пальцем куда-то, в сторону люка. Он сделал шаг назад. Ещё шаг.

Огонь выпрыгнул из костра и обвил своим языком штанину парня. Тому было всё равно, он… не чувствовал?! Раздался женский визг, мы с Максом бросились к парню, вытягивая его из костра и туша штанину. Рыжее молодое лицо Виталия исказилось до неузнаваемости. Карие глаза его будто покрылись прозрачной плёнкой.

Проводник оттолкнул нас в стороны, подошёл к нему, пощупал пульс.

— Пульс, как у здорового. Э-э-эй.

Громов похлопал ладонью по щекам парня. Мышцы шеи напряглись и сжались на полную, голова от ударов даже не двигалась. Согнутая его рука, палец, ранее куда-то показывающий, так и остались в одном положении.

— Чёрт.

Я поднял голову и посмотрел на других. На их лицах было непонимание ситуации и испуг.

— Да, что же с тобой то, брат? — не зная, что делать говорил Громов.

— Он… куда-то показывал, — проговорил я, кивая головою в сторону согнутой руки.

Громов на мгновение задумался, а затем глянул в сторону отверстия, ведущего наружу. Оно было вырыто у правой стены, и мы не могли с места видеть, отчего у Витали случился припадок, или что-то другое.

Сидевшие парни и девушки у стены переглянулись, и от страха прижались друг к другу. Один глыба–Семён встал и тихо подошёл к нам.

— Не шуми. Всем тихо.

Мы все замолчали, и прислушались. Я поднял голову и посмотрел на слегка извивающуюся ткань. Ничего не было слышно, кроме тихого урчания ветра и поскрипывания крыши.

— Пойду, посмотрю, — сказал и встал Семён.

— На место сядь! — грозно прошептал проводник. Тихими шажками он подошёл к своему рюкзаку, покопался в нём и достал небольшую коробку. Оттуда он вынул старый, но блестящий и ухоженный пистолет марки ТТ. все взгляды приковало к себе это оружие.

— Фига се! — прошептал Белозубов. — Мужик, а ты точно лесник?

Громов хмыкнул. Кроме него никто из присутствующих не понял нотки юмора, все смотрели серьёзно на проводника. Вынув магазин, он проверил его на наличие патронов, затем всунул обратно, перезарядил пистолет и снял предохранитель. Все с замиранием сердца прислушивались к обстановке снаружи, и к небесному звучанию металла живого оружия, сделанного руками тульского мастера.

— Сидите на местах, я посмотрю.

Мы опять переглянулись, понимая, что это оружие одновременно внушает безопасность и одновременно дополнительный страх в наши головы. Проводник пригнулся и сделал два шага. Подойдя вплотную к стенке выхода, он выдохнул, а затем резко прорезал своим телом воздух, и направил пистолет на отверстие в снегу.

Сделав шаг вперёд, и ещё один, он выглядывал под максимальным углом, из-за укрытия, пытаясь разглядеть хоть что-то в чёрно-туманном ограниченном горизонте.

— Вроде никого. Сделаем так. Я встану на середину, а вы потихоньку будете приподнимать края крыши, осматривая пространство. Все встали и понемногу начали поднимать ткань. Я отошёл подальше, за костёр, и сделал небольшое отверстие между укрывной тканью и стенкой. Посмотрев в образовавшуюся щель, я ничего не мог видеть, кроме зимнего ночного беззвёздного неба и кромки снега. Я пошел крошечными шагами по периметру ткани, пытаясь разглядеть хоть что-то. Ничего не было видно, оно и понятно, я смотрю чуть ровно не в небо, что я могу увидеть? Минута за минутой, все участники группы смотрели сквозь отверстия, с адреналином, что потихоньку капал на душу. Видно было только небо, а слышен был только ветер.

— Может, пацан просто больно башкой? — тихо спросил Белозубов и указал на парня, всё ещё лежащего в одной позе, но явно дышавшего, и понимающего, что происходит вокруг. Он тихо двигал широко открытыми глазными яблоками и вдруг невнятно промычал, в опровержение сказанных против него слов. Что же это с ним?

Паралич?

Никто не отвечал на вопрос Аркадия. Громов нагнулся и осмотрел Виталия.

— Всё может быть, — тихо проговорил проводник, вставая с корточек. — Лучше всего пересмотреть, чем недосмотреть. Наблюдайте дальше. Мы пошли уже по второму кругу, а ничего приметного не увидели. Только привычное небо, да снег. Я смотрел в щель на наскучивший пейзаж. Вдруг, меня смутил какой-то тёмный объект, слегка виднеющийся сквозь корочку снега, сантиметрах в двадцати у моей головы. На том круге этого объекта не было.

— Иван, Иван, — позвал я проводника охрипшим от страха голосом. Дрогнуло сердце, отозвавшись туго болью в голову.

— Что? — быстро подскочил тот и посмотрел на меня.

Я успокаивал своё больное сознание, вдохами и выдохами.

Сердце, успокаивалось, и входило в нужный темп. Я показал Громову пальцем на местечко ткани, у края.

— Посмотри.

Тот опустил пистолет и всмотрелся в отверстие. Около минуты он глядел туда, а остальные, покусывая ногти, смотрели на проводника.

— Ничего не видно, — он отстранился от щели. — Ничего примечательно. А что ты видел?

Я разинул, было, рот, но тут послышался полный страха голос Антона.

— Что-то мелькнуло!

Громов подскочил к нему и глянул под ткань.

— Чёрт, не вижу ничего. Что заметил?

— Я не знаю, — поправляя очки, возбуждённо бормотал Антон. — только увидел, как что-то тёмное, даже чёрное мелькнуло, будто пробежало, но я не слышал шагов.

— Да, я тоже заметил, чёрный объект круглой формы. — Я подтвердил описания Антона.

Все переглянулись и испугались ещё сильнее.

— Мама, — чуть не плача пробормотал Антон.

— Отставить сопли. Повернитесь и смотрите дальше. Это существо, возможно, кружит вокруг нас, странно, что его не слышно. Если бы оно хотело причинить нам вред, проникло бы под палатку. Выходить отсюда пока опасно, надо приблизительно понять, кто это. Так что смотрим дальше.

Мы приникли к щелям и смотрели дальше.

— Если кто увидит, говорите…

— Есть движение!

— У меня тоже!

— Вижу!

— Твою мать!

— Что это?!

Донеслись наши голоса, которые мы произносили по кругу.

— Действительно, оно кружит, — проговорил Антон.

— Хорошо, какой оно формы? — спросил проводник, встав наизготовку с пистолетом.

— Непонятно.

— Как-то видно отрывисто.

— Да, лишь малая часть показывается.

— Оно над нами!!! — провопил Антон и упал на снег.

Что-то чёрное, будто тень, прокатилось по нашей крыше, но ничто её не касалось. Существо будто парило.

Громов присел, вытянул руки с пистолетом к потолку, и сделал два оглушительных выстрела. Мы упали и закрыли уши руками. В голове продолжался гул от выпущенной пули, будто всё ещё стреляли, но делали это с глушителем звука выстрела.

— А-а-а. Чёрт!

— Попал? — выкрикнул Семён и приблизился к Громову.

— Хрен знает. Стрелял точно по тёмному пятну.

— Иван Григорьевич! — подбежал Антон с распухшими глазами. — Иван Григорьевич, я Видел. Это не описать.

Тот закрыл лицо руками и заплакал, не взирая ни на что.

— Как там тебя? Антон? Вот значит, Антоша, успокойся. Объясни, как оно выглядело, хоть примерно. Это очень важно.

— Как? Не поверите! — он дёрнулся к костру, подобрал оттуда газету, приготовленную для повторной растопки костра. — Вот как, — он оторвал один листок, сжал его руками и превратил в плотную ребристую фигуру. — Вот как! Только чёрное как… как… — он закрыл своё лицо руками, упал на спальники и заревел дальше.

Громов посмотрел удивлённо на свою ладонь, в которой лежал смятый листок.

— Господи Боже, — сказал он и выбросил лист газеты. — Парни, кто не боится, идём за мной, я выйду на улицу.

Семён, сообразив, вынул из своего рюкзака нож, взял его обратным хватом и подошёл к Громову. Тот посмотрел на остальных мужчин, которые стояли или лежали у стенок.

— И это всё?! Трусы…

Перезарядив пистолет, он достал из рюкзака ещё одну обойму, посмотрел на Семёна и покрутил головой, мол: идём. Они тихо подошли к большому отверстию, ведущему наверх…

— Ни… — начал говорить Семён, бросил нож, сделал шаг назад, споткнулся и упал.

Громов стоял в оцепенении, целясь из пистолета куда-то наружу.

— Стреляй! — закричал Семён, подобрав нож и отбежав от входа, чуть не упав на тлеющий костёр, в который забыли подкинуть дров…

Раздались пять выстрелов, шедших друг за другом, будто по конвейеру.

— Идёт, он идёт — тихо сказал проводник и опустил пистолет. — К нам идёт… Срывайте крышу, бежим!

В панике все подбежали к стене, дальней от выхода и начали руками срывать ткань над головой…

Головы наши начал посещать скрежет. Но он шёл не снаружи, он шёл изнутри…

«Вы… пришли сюда»

Мы быстро переглянулись.

— Кто сказал? — оглядел нас проводник, зная, что никто из группы не проронил ни слова. Страх перед неизвестным врагом отуманил голову этому смелому мужчине, прошедшему через финансовую войну. Громов отвернулся и с силой оторвал приличный кусок крыши. Небо, молчаливое небо было над нами. Мы смотрели на него, а оно на нас, сдерживая при этом стоны испугавшийся души, крики разума, атакованного безликим врагом. Такая игра в гляделки с земным одеялом длилась пару секунд, но это время в мозгу искривилось, превратившись в вечность…

«Вы… пришли не случайно»

Кто же это говорил, причем, не произнося звуков, подавая информацию прямо в голову. Снег у входа зашуршал, первый раз именно зашуршал. Что-то, видимо, хотело проникнуть в наше убежище. По стенке, противоположной выходу, проскакала безмолвная тень. Увидев это, я прокричал.

— Громов, Оно пробирается внутрь!

Иван Григорьевич развернулся и выпустил из пистолета две пули, стреляя сквозь снег, они не нашли перед собой ничего, и поэтому летели дальше перемалывая собой метр за метром снега.

«Вы — гости, а я — хозяин…»

Виталий, лежавший на полу в одной позе, начал дрожать. Мы перевели взгляды от входа к нему…

«Негоже гостям так вести себя…»

Его холодные уста двигались, и двигались они в такт словам, которые рождались у нас в головах. Так это он говорит?! Или же он — просто проводник чужой воли, чужой речи?

Антон, не веря своим глазам в который раз, звонко закричал и упал в обморок. Я сделал шаг назад и упёрся спиной, вспомнив, что недавно стоял у стены. Мои мысли путались, и думал я странно.

Громов, недолго думая, вставил в пистолет первый магазин, от которого отчеканил пару патронов, потратив их на стрельбу по нашей тонкой крыше.

— Хватайте свои рюкзаки, — он прицелился и начал одну пулю за другой вгонять в снежное пространство, в направлении, где может появиться враг. Присев, мы с Максом и с Семёном быстро сделали рывок к куче общих вещей, хватая, что попадётся под руку. Виталий, лёжа на спине, задрожал сильнее, будто в него вселился демон.

«Бегите от моего гнева, бегите, вы хотите жить, но я гарантирую, часть из вас сложат головы, ибо вы затронули ту запретную область, где находиться просто для вас нельзя»

Проводник зарычал и выпустил оставшиеся пули куда попало.

— Быстрее!

Что смогли, ухватили, мы втроём резко перебежали дёргающегося парня, подскочив к группе.

Макс отдал Громову свой рюкзак, и принялся в широком завале вещей, что покоились у него на руках, искать свои…

И тут вошёл ОН. Просто, не спеша, пролезая через узкий снежный покров, он предстал перед нами. Громов хотел вогнать в него пару пуль, но они закончились в обойме. Все вещи, которые люди не понимают, принимают на себя табличку мистических, не свойственных этому миру. Такую табличку можно было бы повесить на шею этого… человека. Да, существо, что испугало нас до глубины души, есть человек, по крайней мере, имеет форму, полностью присущую человеку. Не знаю, о каком бумажном шаре хотел сказать взволнованный Антон, скажу просто, то, что мы увидели, удивило нас ещё больше. А кого в такой ситуации ожидали бы увидеть вы?

Огромную сутулую мускулистую тварь, глаза которой красны, как у беса, а клыки, будто арабские сабли? Или же вы ожидали увидеть маленького симпатичного зайчика, из пушистой спины которого будет выглядывать листок бумаги, с подписью: «розыгрыш»? Не знаю, как вы, а я не знал, что представиться моему взору. И когда передо мной возник образ человека, я испугался вдвойне. Ведь люди — самые хитрые и опасные твари, что жили когда-то на планете Земля. Один такой выродок будет опаснее десятка тигров. А знаете из-за чего? Из-за глобальной хитрости и интеллекта. Если тигров и простого человека оставить вместе, что будет? Тигры растерзают беднягу, безусловно. А если этот бедняга был бы не беднягой, а человеком, умеющим творчески мыслить в критических ситуациях? Я уверен, будь он рядом с тиграми, его никто не тронет, потому что он смог бы договориться. Как бы это не звучало абсурдно, человек смог бы договориться с тиграми для достижения какой-нибудь общей цели. Но вот вопрос, смогли бы тигры договориться с человеком? Нет, не смогли бы. Звери не ищут обходного пути, для них есть две дороги: победить или умереть. И что именно они будут делать, это зависит от их врождённых привычек. Тот же самый заяц, попав в клетку с тигром, не будет пытаться уничтожить хищника. Да, он попытается убежать от опасности, не перебороть её. Но если в трудной ситуации окажется человек, и не просто человек, а самоуверенный, опытный не по книгам, а по жизни человек, он найдёт из неё какой-нибудь компромиссный выход. Спросите, как человек выживет в клетке с тиграми? Я не знаю, это был просто пример, характеризующий наше поведение при опасностях. Другое дело, как бы поступили вы? Стали бы молить о пощаде, искать компромиссы или же бороться? Каждый ответит по разному, а количество ответов и будет показывать, как многогранно может мыслить человек…

Чёрное элегантное пальто, штаны, тёмные, цвета моря на километровой глубине. Лица человека, скорее всего мужчины, не было видно. Широкий капюшон покрывал его голову, и по периметру этого капюшона была натянута ткань, угадайте, какого цвета. Всё в этом человеке выражало какую-то веющую грациозность, незримую красоту. То, как он прямо неестественно стоял, расправив плечи, и дышал размеренно, будто маятник, покачивающийся под действием природной силы, оставляло на нас неизгладимое впечатление. Чего-чего, а такого персонажа в конце этого тяжёлого дня, никто не мог вообразить в своих головах, покрытых незримой тканью, под именем: неизвестность. Каждая, каждая мелочь в нём казалась странной и пугающей. Пугало это так сильно, что в итоге наоборот, манило к себе, просило перенаправить взгляд глаз. Явный парадокс, но в жизни бывают ситуации, которые только так и можно объяснить.

Белозубов поднял сосновую палку с пола и с криком швырнул её в этого безликого.

Мужик в чёрном даже не пошевелился. Палка сделала пол оборота именно в том месте, где стоял он. Таким образом, она только проскользила по его одежде, не причинив никакого вреда, воткнулась в снег аккурат у его головы.

— Ты кто? — жалобным голосом вопросил Аркадий. Остальные молча стояли, прижавшись, друг к другу и глядя на явившегося.

— Твой ночной кошмар, — пробурчал, перестав дёргаться, рыжий на полу, и снова приняв скорченную позу.

Белозубов закатил глаза, отвернулся и упал на снежную стену, впившись пальцами в неровные участки.

Громов в это время перезарядил пистолет и направил его на голову чёрного.

— Что тебе надо? Пуля — не палка, в голову попадёт.

Мужик в пальто пожал плечами, склонил капюшон и его содержимое набок.

Я схватился за голову и отвернулся к стене. Тысяча звуков от разных людей посетили мою голову. Я слышал плач ребёнка, сухие мужские стоны, женские едва слышащиеся всхлипы и старческие крики. А-а-а, жуть!

— Пожалуйста, прекрати, па… — на высокой ноте прокричала бедная Женя.

Рядом со мной кто-то упал. Я посмотрел, это был Макс. Зажав плечами уши, он мерно покачивался из стороны в сторону.

— Меня стошнит…

— Спасит…

— Туристы, послушайте меня внимательно, — на фоне звуков из ада, звучал голос Виталия. — Сыграем в игру, назовём её, эээ, Тьма ради Света, интересно, не правда ли. Галить буду я. В любой день, в любое время суток, я буду посылать вам сигнал. Давайте возьмём этот, что вы слышите сейчас. Мелодично, не правда ли. После того, как получите сигнал, отмеряйте минут двадцать, больше не надо. Через это время один из вашей группы погибнет, но убью его не я. В чём заключается ваша задача? Вы должны выжить, все дела. Отказы играть в игру не принимаются. У вас две минуты, чтобы взять свои вещи. Время пошло.

Адские звуки стали всё тише и постепенно прекратились. Я поднял голову и посмотрел на других. Макс лежал на полу, содрогаясь и извергая из себя недавно принятую пищу. Женя раскачивалась из стороны в сторону, глаза её покраснели, а лицо побледнела. Я тихо поднялся, потянул её за рукав и прижал к себе.

Отвернув её усталую голову от Макса, Виталия и этого монстра, я крепко обнял её двумя руками. Надо хоть как-то снять стресс и тяжесть с души.

Иначе беды и обида связываются плотной нитью в нашей личности, и просто так их уже не вытащишь. Нужно всё делать вовремя, оставаясь в любой ситуации человеком. Женя ответила на объятия, повторив мои действия. Лицом она сильно вжалась в мою куртку, в надежде там найти убежище от ужасной ситуации. Так мы простояли около минуты, пока другие собирали вещи. Я то свои собрал, а вот Женины, надеюсь, кто-нибудь догадается сложить и отдать. Ещё я смотрел на чёрного. Смотрел ему примерно в то место, где должны быть глаза. Мужик не шевелился, но я уверен, мой взгляд он прочитал. Все собрали свои вещи, со страхом глядя на молчавшего, которые лежали около подрагивающего рыжего парня. Семён тихо наклонился и прикоснулся к Витале.

— Не трогай, — промычал тот и сильно дёрнулся.

Семён отшатнулся и переместился к основной группе. Жене передали рюкзак, молодец Макс.

— Настало время, — пробурчал Виталий.

— Андрей, — робко прошептала Женя.

— Что?

— Я…

Глядя на девушку, вжавшуюся в меня, я краем глаза заметил, как мужик в пальто поднял ровно, горизонтально руку.

Семеро людей от такого резкого движения слегка пригнулись и остановили взгляд на перчатке, это сделали все кроме Жени, и Витали, или как его теперь называть?

Грациозно расправив ладонь, существо сделало выпад этой рукой, будто толкало тяжёлую тележку, причём делало это оно также, замедляя движение.

— Я… — хотела было что-то сказать Женя.

Тут некая незримая сила отстранила её от меня, не дав договорить. Почти все участники группы глянули на нас. Смотрели они уже не тем мистическим взглядом, а привыкшим за это короткое время ко многим странностям и непонятным явлениям.

— Настало время…

Дальнейшее осознание того, что я делаю, вернулось ко мне. Не знаю, сколько времени я бежал, но я всё-таки бежал. Бежал я за кем-то, не понимая за кем. Опять сугробы, опять тяжёлая нагрузка, опять передвижение. Луна была ясна и светила прямо на мой путь. Она меня понимала, она верила, что мне трудно, потому и помогала своим светом, который разбрызгался, будто сочный апельсин от удара молотка, прямо на мою дорогу. Спасибо тебе, мать мечтателей, младшая сестра Земли! Спасибо за то, что только ты, да Макс, да Женя понимали меня на этом коротком перекрёстке судеб, на этом перевале сердец. А всё-таки никто кроме тебя не мог понять моей истинной печали. Ты одна стоишь тысячи слушателей. Ты, как опытный психолог, выслушиваешь проблемы пациентов, ты освещаешь им путь во тьме, чтобы те не упали, споткнувшись о булыжник обиды. Ты ярче сотни звёзд, потому что те оставляют свой след на сетчатки зрительного органа человека, а ты оставляешь свой мягкий, иногда морской, иногда небесный, а иногда сырный цвет на самой душе. Ты была мне вместо отца. Пройдя путём, что ты диктовала в мои уши, я и стал таким, каким есть. Не считаю себя хорошим, не считаю себя плохим. Ты творила меня на своё усмотрение, тебе было оттуда виднее, что для меня лучше, что хуже. О Луна, бескровная мать приливов и отливов, даю тебе низкий поклон до земли, чтобы хоть как-то показать тебе свою искреннюю благодарность!

— Ребят, ребят!

Я слышал голос Антона. Ага, скорее всего это он бежит впереди меня.

— Антон?

— Да, это я! Кто говорил, ответьте, я не могу остановиться от бега, не могу повернуться.

А ведь, правда, я бежал не по своей воле, что-то вело меня.

— Я, Андрей.

— Как я рад, что не один! Кто бежит впереди меня, отзовись.

Ответа не последовало. Я попробовал отклониться в сторону, получилось сделать шаг, а потом Сила опять меня направила на прежнюю тропу.

— Это… вроде… Громов, — сказал Антон, выбиваясь из сил.

— Давай замолчим. Нас куда-то ведёт…

Начался снегопад. Снежинки падали, глядя по дороге на нас. Конечно, таких персонажей как мы, они ещё не видели. Или видели? И это у них эффект де-жавю? Чёрт.

Пробежав ещё метров десять, мы упали у дерева. Просто упали, и всё. Мышцы свело так, что я не мог пошевелить. Пролежав на снегу около минуты, я убедился, что у двоих спутников то же самое.

Я пролежал ещё минут пять… пятнадцать… тридцать.

Глаза всё это время были открыты, и снег неприятно облепил их, лишив окончательно видимости. Будто конструктор, он сцепился друг с другом, образовав корочку.

Не лишиться бы зрения от такого мороза. Да ладно зрения, белки глаз не чувствуют холода. Желательно бы не лишиться рассудка. Кома, взрыв, ментальные удары — не полный перечень навалившихся опасностей. И главное, всё в один день! От одной такой проблемы в повседневный день у обычного человека съехала бы крыша. А у нас, видимо, она давно съехала, мы просто не хотим в этом признаться. У кого-то она съехала во время мощного взрыва, у кого-то во время ночного гостя. Лично у меня она съехала после того, как узнал, что был в коме, да и была ли это кома? Кто вообще решил, что это была она? Громов? Не думаю. Возможно, так сказала Настя, а она учится на медика. На Белозубова я бы не рассчитывал в этом плане, да и вообще, в любом. Гнилой он человек. Не пошёл бы я с ним в разведку…

Меня со вздохом приподняли за плечи.

— Ох, ты блин. Мордой к небу лежал. Родной, просыпайся.

Я не видел, но понял, что это был Громов. Послышались глухие удары тяжёлой ладонью по лицу. Моя башка двигалась в такт ударам. Я не мог им противиться, потому что не мог шевелиться. Я слышал эти удары, но не ощущал их.

— Да что же ты.

Громов положил меня на снег, сухим пальцем извлёк из моих глаз снег, подвигал веки, и дал мне возможность видеть. Слёзные железы работали, помогая мне возобновить правильную работу глаза, видеть чёткую картинку. Лицо моего проводника изменилось. Из довольно зрелого, полного сил мужика, он превратился в усталого старика. Темнеющие мешки под глазами, пропавший былой румянец щёк, более глубокие морщины, и тусклый, полный сильной усталости взгляд. Да, удивительно, что с человеком может сделать один единственный день, даже года иногда не делают ничего. Они не старят, не добавляют ни опыта, ни мудрости. Это ещё одна философская загадка — время. Кажется, что современная наука ушла далеко, и это на самом деле так. Проблема в том, что копает она не всегда в том, в нужном направлении. Скорее всего, когда она двигалась к цели, на её пути встал камень. Усталость поиска одурманила, заставила отказаться от усилий. Хотя, зачем я сужу так, многого не зная.

Ура, сознание начало возвращаться. Невидимые руки ослабили блокирующий захват, давая возможность пошевелить шеей. Иван Григорьевич пощёлкал пальцами у меня над головой. Я перевёл взгляд на них. Затем по квадрату мой взгляд нарезал пару кругов, двигаясь за рукой проводника…

До чего же красив, богат и не понятен иным людям Русский Язык! Сколько же интересных слов, фраз, предложений он содержит в себе. Будучи школьником, я не понимал, да и не хотел вникать в его глубины, в вертикали красноречия, до которых ты можешь дотянуться. Чушь, бред, я думал так. Теперь думаю, каждый школьник, естественно с исключениями, принимал свой язык, как должное, как часть быта, от которой никак не отвертеться. Жи-Ши, Ча-Ща, фу, меня аж наизнанку

выворачивало от этих «тупых» правил. А учитель всё что-то бубнил о Языке, о великих поэтах, писателях. Через некоторое время стержень внутри меня переломился, и половинки его поменялись местами. Не знаю, почему, но я стал любить свой язык, я стал понимать его значимость и превосходство над другими. Закончив школу, я даже подумывал о том, чтобы стать филологом. Но обстоятельства судьбы взяли своё, и я не поступил никуда. Не смотря ни на что, моя любовь к языку не утихла, а наоборот, обострилась. Возможно, это была дополнительная причина разрыва дружбы с «братками». Каждый, ну, или почти каждый свой вечер я листал альманахи русских стихов, и находил, что в них всё-таки есть что-то притягивающее, свойственное каждому стиху разное. Красота рифм, блеск метафор буквально сводили меня с ума. Мама даже удивлялась этому, да не только она, удивлялся Макс, удивлялись мои немногочисленные, но близкие подруги. После того, как я открывал им свою, в отношении стихов и произведений душу, у них буквально крышу срывало, и они уже становились моими девушками. Способность выражаться без мата, пристрастие к литературе, пробуждали в их душах любовь. Жаль, что это любовь была не такой долгой, но факт в том, что она была. И не говорите потом, что школьная литература в жизни не пригодиться! Заметив эту фишку, я стал её использовать в дальнейшем. Что же ещё можно сказать о нашем Языке? Говорить можно многое, что не увяжется даже в серии из десяти томов. Важно не просто говорить так пафосно о языке, важно душою быть с этим согласным. Любите Русский язык, не прибегая к использованию мата, и не смотря на западный фильтр, что втягивает в себя не просто наборы букв, а всю нашу неразделимую культуру!

Сознание, уже который раз где-то погуляв, возвратилось ко мне, принося с собой дрожь по всему телу. Я, кажется, понял, что испытал Виталя. Вот только меня молотило от холода, а в нашем укрытии, где он лежал, температура была выше. Да и пролежал он меньше по времени.

Я повертел затёкшей шеей, загребая за шиворот порцию снега.

— Помоги встать.

Громов схватил меня за руку и потянул вверх. Я нагнулся и хотел вытряхнуть снег, но на деле получилось, что я его спрессовал, и тот ушёл ещё дальше, под куртку.

— А-а-й, холодно.

Громов отошёл, извлёк из погружённого на треть в снег рюкзака маленькую лопатку, и протянул её мне.

— Что? — я удивлённо глянул на проводника.

Он махнул лопатой куда-то в сторону. Прищурив глаза, я увидел шевеление возле одной ели.

— Иди, копай.

— Опять? Я же под палатку уже рыл снег.

— Ты не очнулся что ли? — Проводник сказал громче. — Я сказал лопату в руки, и вперёд. Антон объяснит, что делать.

— Но ведь я копал уже снег.

— Ты отморожен? — он сунул мне уверенно лопату. — Али позабыл? Не хочу распинаться, иди просто и работай.

Мой действительно отмороженный разум продолжал сопротивляться.

— А если он опять придёт сюда, что, опять всё бросим и убежим?

Громов разозлился, подошёл ко мне и ударил ладошкой меня по лицу.

— Убежим? Да, убежим! Дорогой, просыпайся, и вспоминай. Лично я не хотел бежать, меня что-то тянуло за собой, подключая мои мышцы. Я нихрена не понимаю, что творится сегодня, не знаю, что это был за клоун. Придёт ещё раз, убежим. Опять будем рыть нору, чтобы поспать. Не знаю, как вы, но я буду бороться до последнего. Соберёмся с силами, и пойдём обратно, к базе. Проблема большая в том, что мы без лыж. Придётся идти обратно. Ну да ладно, утром решим. Сейчас нужно попытаться поспать.

Громов повернулся, разведя руками, взял свой рюкзак и пошёл. На ходу он развернулся и показал на меня пальцем.

— Хочешь, не копай. Оставайся здесь, тебе виднее. Вот только твой рюкзак с едой у нас. Одумаешься, вернёшься, а мы не пустим. У меня к ТТ остались патроны, не суди меня строго. На войне, как на войне.

— На какой войне? — удивился я.

— На локальной, небольшой. Не знаю, кто её придумал, но меня не спрашивали, участвовать в ней, заставили. Бывай, парниш.

Я смотрел вслед уходящему человеку. За один день он не только постарел, он поменял своё течение понятий. Утром, он был человеком, который серьёзно относился к своей профессии, для которого чужая жизнь подчинённых была важнее собственной. Но посмотрите на него теперь. Из гордого льва, он превратился в отчаянного волка, желающего сохранить свою жизнь и выжить в этой воронке. На войне, как на войне. Вот только я не бывал на настоящей войне, не видал её

тяжести и невзгоды, а он видал. Видимо, даже когда они там были одной монолитной командой, в душе каждый всё равно оставался изгоем. Война она такая, сугубо индивидуальная.

Я подкинул в руке лопату и отправился по следам за проводником. Пройдя немного, я увидел, как тот оценивающе смотрит на реализацию своих замыслов, а Антон её потихоньку воплощает.

Когда я подошёл к ним, Антон, глубоко дыша, радостно кивнул мне, а Громов только мельком взглянул на меня, и стал опять заниматься созерцанием нового строящегося ночлега. Чёрт, он был уверен, что я приду! А вдруг, я бы решил самостоятельно скитаться по лесу, выживая, как могу. Нет, конечно, это бред, я бы так глупо не поступил, но всё-таки. Что для него важнее? Индивидуальная безопасность или безопасность всей группы. Мои рассуждения насчёт войны заходили в тупик… А, ну их! Лучше делом займусь.

— Где копать?

Громов бросил на меня взгляд, и сразу ответил.

— Помогай Антону. Нужно убрать из-под этой берёзы снег, чтобы там уместились мы, втроём. Пойду пока наберу веток.

Взяв лопату крепко в руки, я встал около Антона, и принялся очищать спальное место от снега. Знаете, у меня нет желания описывать, как мы копали надоевший снег, скажу просто: через сорок минут мы уже лежали под укрывшей нас елью. Вырыв круг радиусом чуть больше метра, мы застелили пол мягкими ветками ели. Сверху накидали веток побольше и кучнее, но всё равно, через маленькие отверстия, в наш дом попадали крошки снега. Слава богу, спальники были у каждого, и мы укутались ими и другими вещами, что нашли в рюкзаках.

Плохо, а вернее очень плохо было то, что я заболел. Меня колотило, как колотило Виталю на голом полу. Мороз всё пробегал по коже, оставляя ощущение того, что я лежу в ванне с растопленным куском льда. Ох, ребята, как я не люблю болеть, особенно в таких ситуациях. Дышал я будто над пропастью лавы, недалеко от смертельно-красной жидкости. Громов, заметив это, потрогал мой лоб, выдав информацию о том, что у меня высокая температура. Из своего рюкзака он вынул пару таблеток и дал их мне. Одежда у меня была влажная в некоторых местах, и Иван Григорьевич заставил раздеться, отдав при этом мне часть своего согревающего материала. Антон нехотя, повторил его действия. Как же это фигово то так болеть. Ладно, дома на удобном диване, под пледом, и с подобающим лечением. Но тут я лежал под разной одеждой, практически на снегу. Не люблю болеть.

— Иван Григорьевич, — послышался голос Антона сквозь мою лихорадку.

— Что? — устало и неохотно сказал тот.

— А что будем делать, если придёт он?

— Кто, Он? — понимая вопрос парня ответно бросил проводник. Он сам не знал, что будем делать в этом случае.

— Ну, как же. Если придёт это существо.

— Если придёт, будем делать то, что оно захочет.

— Как это так? Мы просто ему сдадимся?

— А что ты предлагаешь?

— Нуу, у вас же есть пистолет. Пристрелите его.

— Он же сказал, что это бесполезно. Видел же, как мимо него пролетела палка.

— Как-то всё это странно.

— Ха, только этого я и не ожидал услышать.

— Как-то всё завязывается с взрывом.

— Ты это про что?

— Как, про что? Неполадки со связью, помните?

— Да, помню.

— Как я подозреваю, не может же быть такого с радиосигналами, чтобы вы слышали, но не могли говорить.

— Отчего же, нет? Может, у меня просто сломался микрофон.

— И всё из-за этого?! А время, время, когда они говорили об урагане?

— К чему ты клонишь? — не понимал проводник.

— Может, ну это конечно просто немыслимо, у нас случилась разница во времени?

— Пффф, я думал, что-нибудь лучше скажешь. А не приходило тебе в голову, что это могли сказать так специально, не знаю зачем, или сигнал просто запоздал.

— Я и говорю про это! Сигнал запоздал, потому что переходил из разных временных поясов.

— Кто его знает. Меня больше интересует этот клоун в чёрном, и та круглая штука, что парила над нами. Не верил до этого в мистику. Господи, спаси!

— А что если это просто цирк? Кто-то специально всё так устроил и…

— Конечно, специально! А как в твою версию укладывается вся эта паранормальная хрень.

— Да кто его знает…

— Вот именно, не знаешь, не говори. Так смело рассуждаешь, хочешь, дам тебе пистолет, появится какая-нибудь тварь, и ты попробуешь её убить? Мне не сложно, компаньон, на. Громов поднялся, достал из рюкзака пистолет, перезарядил и протянул парню, держа за ствол, через меня.

— Да что вы, — тускло пробормотал умник. — Я же просто предположил.

— Ложись и спи, предполагатель! Не нужно больше бормотать.

Проводник поставил пистолет на предохранитель и положил его около себя. Я в это время уже погрузился в состояние, похожее на сон. Я думал, что это был не он, потому что во сне человек должен отдыхать, а не напрягаться. Каждую минуту ко мне приходил какой-нибудь чёрт и просил у меня соли. Или же прилетал воробей, стреляя по мне в упор из ружья. Я бредил. Бредил уже около двух часов, пытаясь просто нормально уснуть. И тут в моей голове раздались стоны. Нарастая и нарастая, постепенно они отражались о стенки моей черепной коробки, несся собой высокие тональности и низкие.

— Вы тоже это слышите?! — испугавшись, пролепетал Антон.

— Да, — сказал угрюмо проводник, и глянул на меня, погружённого в дремоту. — Уверен, и он слышит.

— Помните, что сказал этот безликий? Через двадцать минут после Такого, должен кто-то погибнуть.

— Вот и трепещи эти двадцать минут, мой трусливый дружок. А я устал похлеще страха смерти. Вообще, идите в баню. Я не хочу больше говорить.

Да, это не воображение, другие тоже слышали стоны. Интересно, безликий говорил серьёзно или просто запугал нас, чтобы мы убрались восвояси. Тьма ради Света, что это значит?

У меня уже не оставалось сил на дальнейшие рассуждения, и я отпустил от себя здравый смысл и рассудок, упав в яму своих фантазий и страхов…

***

После того, как вторая порция мерзких стонов прекратилась, Семён и Женя поняли, что за ними погоня. Пробежали они вдвоём расстояние порядочное, и теперь заметили силуэты, что двигались по их пятам. Выдавали себя новоиспечённые охотники за людьми редко. Как художник мелко штрихует картину, оставляя карандашом полоски погрехов потемнее, так и эти существа маскировались среди редких деревьев и лысых кустарников. Если бросить невзначай взор, толком не увидишь, а вот если приглядеться, можешь и увидеть низкие фигуры. Женя бежала, тратя последние силы, еле поспевая по сугробам за Семёном. Хорошо хоть тот посматривал назад, на девушку, что бежала за ним, а то она давно бы отстала от этого богатыря.

— Поспевай, — по-своему коротко проговорил верзила.

— Да, — на выдохе сказала Женя. — Сёма, ты заметил, что за нами гонятся?

— Давно.

— А кто это?

— Волки.

Вот как? Такого ответа Женя никак не ждала. Продолжалась бы эта фантастическая сказка со своими Безликими и летающими полтергейстами. Ну, или как звать их? Зачем эта сказка вмешалась в обычный, живой мир, задействовав его ресурсы? Волки — это жестокость, коварность, ум и хитрость. «Не люблю собак.» — подумала Женя и ещё раз обернулась.

— Не оборачивайся, беги, — будто увидев всё спиной, сказал Сёма.

— У меня не хватит сил.

— У меня тоже. Добежим до дерева, остановимся.

Девушка глянула через спину спутника. Далеко ведь то дерево! Но нужно бежать, бежать от этих убийц. До чего же она не любила псин, вернее всего, боялась. Моральные травмы из детства проходят долго, а чаще всего, вообще не проходят. Да, скоро они вдвоём уже добегут до спасительного дерева, и всё будет хорошо. А чем оно собственно-то спасительно? Дерево оживёт, расправит ветви и спрячет их? Как в сказке: «Гуси-лебеди». Вот только там была яблоня с широкими листьями, да и враги само по себе были менее страшны. Проблема в том, что не верит Женя в сказки, да и в дальнейший счастливый итог. Вся надежда оборвалась. Ох, как долго они бежали. Девушка чувствовала, как её сердце бешено колотится в ритм быстрым шагам. Взгляд то затемнялся, то, вновь осветлялся, придавая своему владельцу дополнительную долю дискомфорта. Вот оно, дитя земли, а теперь преобразившийся и постаревший могучий воин. Берёза развесила свои ветки во все стороны и ждала их, вдвоём. Она молча, звала всех тех сородичей, что покинули её, оставив, будто старушку в доме престарелых. Дерево раскинуло свои жёсткие руки, в надежде этим жестом призвать своих друзей, которых уже не было видно несколько лет. А что же случилось? Массовая вырубка? Тогда почему не срубили её? Эпидемия? Тогда почему не заболела она? Даже беды отвернулись от берёзы, настолько ею все пренебрегали. Очень тяжело было дереву это всё чувствовать на своей коре. Но вот теперь, спустя годы мучительного ожидания увидеть хоть одну живую душу, дерево добилось своего. К ней бежало два молодых человека, с отчётливым намерением пообщаться. «Эй, сюда! Я здесь!» — шептала она и махала неподвижно своей самой большой веткой. Да, ура! Люди бежали к ней всё быстрее и быстрее, сбиваясь с шага и изредка падая. Да, всё о чём мечтало дерево, сбылось и осуществилось. Не зря она всё время нашёптывала просьбу к Богу, часто пуская смоляную слезу, только для того, чтобы не оставаться одинокой. И теперь, час настал…

— Давай уже! — громко говорил Семён, прислонившись спиной к тёплой берёзке и подгоняя Женю, отставшую от него метров на десять.

Женя, опустив голову, бежала на последнем вздохе. Вдруг её ноги подкосились, и она упала на снег. Сёма подбежал к ней, пропустил её руку над головой и дотащил до дерева. Он посадил её на снег, а сам облокотился о сосну и тяжело дышал. На горизонте не было видно никого.

— Ты уверен, что это волки? — отдышавшись, спросила Женя.

— Уверен.

— Давно они за нами гнались?

— Давно, примерно, как мы вышли из леса.

Женя недоумённо посмотрела на Семёна Забралова.

— Из какого леса?

— Из того, ну когда взрыв был, когда Аркашу били.

— Не может быть! Ты хочешь сказать, что…

— Да. Когда мы шли полной группой, за нами следовали волки.

— Ты знал об этом и не сказал Громову?! — взбесилась Женя и вскочила, яростно глядя на Забралова.

— А что толку? — развёл руками тот, — прятались звери лучше, чем сейчас. Зачем было поднимать суматоху? Тем более, думал, они шли не по наши души, а шиш там, по наши!

Женя сразу остыла, после услышанного объяснения. Ну да, с одной стороны разумно.

— Не понимаю одного, — говорила она. — Как никто этого не заметил, кроме тебя. Я думала, Громов — профессиональный лесник.

— Люблю волков и всё, что с ними связанно, — слегка смущённо сказал Семён. — Эти хищники красивы, охотятся стаями. Читал я много про них. А Громов, что Громов? Он же не всевидящий, у него не сто глаз, чтобы глядеть по сторонам, а только два, которыми он смотрел за нами.

Женя покивала головой, соглашаясь со всем.

— Не погибнуть бы нам только от твоей любви.

— Сплюнь, — проговорил тот, сделав это сам, и постучал три раза о дерево.

Женя сделала то же. На все люди готовы в моменты встречи с врагом, даже на неожиданную веру в суеверия.

— Ненавижу волков, — сказала она.

Семён снисходительно посмотрел на неё. Затем он поправил налобный фонарь и посмотрел вдаль.

— Вон они, — громко рявкнул он, одновременно с торжеством и с лёгким испугом.

Женя вообще не хотела слышать этого. Ожидала, но не хотела. Она встала, подошла ближе к Семёну и посмотрела вдаль, прищуриваясь.

— Где? — спросила она, не находя ничего глазами.

— Да вон, — прокричал Семён, и второй раз ткнул пальцем в воздух.

Женя прищурилась сильнее, напрягая свои слегка близорукие глаза.

На фоне тёмного неба, тёмных кустов слегка виднелась низкая медленно движущаяся фигура, в метрах ста, слева. Эта фигура вышла на белый снег и остановилась. Женя не видела ничего, кроме силуэта, но она почувствовала на себе взгляд. Животное не двигалось, замерев на месте. Женя могла поклясться чем угодно, что взгляд убийцы — волка был направлен именно на неё. Не на Семёна, не на дерево, а на неё…

«Шарик, нет!»

Девушка пошатнулась и упала назад, она заработала руками и отползла назад.

— Ты чего? — удивился Семён, переводя взгляд с хищника.

— Чего? Чего?! К нам приближаются дикие звери, что будем делать?

Семён секунду простоял в оцепенении.

— Залазь на дерево, а я останусь здесь.

— Сём, ты чего? Полезли вместе.

— Нет уж, умру, как рыцарь, в пасти кровожадной твари.

Женя обомлела.

— Ты серьёзно?

Парень смотрел на неё величественным взглядом, будто сокол, а затем улыбнулся.

— Шучу. Хочу посмотреть на них ближе, а потом залезу к тебе.

— Ты сдурел? А если они успеют быстрее тебя?

— Я же сказал, только посмотрю. Когда полезу на дерево, ты громко заговоришь, а в последний момент кинешь палку.

Женя обдумывала его слегка наивный план, а затем посмотрела вдаль.

— Смотри!

Семён повернулся. К силуэту того волка прибавилось ещё пять штук. Они вставали не спеша на свои места в группе. Вставали они, видимо, клином, готовясь к атаке.

— Что замерла? Лезь на дерево.

Женя развернулась и подошла к сосне. Она вытянула руки, даже подпрыгнула, но до первой ветви не доставала. Девушка обошла дерево, выискивая другие низкие ветки, но ближайшей оказалась та, первая. Семён заметил это, оторвался от созерцания хищных тварей и подошёл к Жене.

— Они движутся к нам. Я тебя подсажу.

Он встал спиной вплотную к дереву, положил одну ладонь на другую и вытянул руки вперёд. Женя всё поняла, встала ногою на сцепку рук и приготовилась. Семён потянул руки вверх и подбросил её. Та успешно схватилась за ветку и акробатически на неё забралась.

— Крепкая? — спросил парень снизу.

Женя, обхватив ствол и прижавшись лицом к коре, постучала ногой.

— Нет, полезу выше… Сёма, они приближаются!

— Да знаю, погоди, — он снял свой рюкзак и протянул его вверх.

Женя запыхтела от натуги, но приняла груз и поставила его сзади себя, держа одной рукой.

— Там, в нём, верёвка. Поднимись выше, закрепись и завяжи её о прочный сук.