Бесплатный фрагмент - Отрицательная субстанция

4:00

Что-то неладное происходит вокруг. Мир меняется. Одолевает чернота. Уходят белые оттенки. Погружение вниз. Нет взлёта. Пытаешься найти свои руки. Но рук не видишь. Их чувствуешь под собой. Хочется увидеть руки. Почему-то мелькают мысли об осознанном сновидении. Неужели получилось. И толк от такого знания? Вокруг чернота. Ничего не видно. Может, лежу в постели с закрытыми глазами? Откуда же тогда ощущение провала в пустоту?

Невозможно лежать и проваливаться вниз одновременно. Где же руки. Почему они не поднимаются. Почему не могу пошевелить головой. Откуда наваливается чувство безысходности. Что может значит такой сон. И почему в голове мысль о сне. Невозможно спать и думать о сне. Это неправильно. Если чувствуешь себя во сне, то должен совершать активные действия. Но не получается. Проснуться не получается. А может, это не сон? Летаргический спросонок или что такое, как бы понять. Открыть глаза не получается. Руки, где же руки. И где ноги. Вижу пустоту. Вокруг всё чёрное. Ощущение провала. Падаю. Ветер не обдувает тело. Нет никакого чувства, кроме падения. Кровь скопилась в затылке. Голова куда-то едет. Голова не проваливается. Чувство онемения разливается от правого виска к левому и обратно. Будто кровь живая. Она ищет выход из тела. Я ведь не могу быть парализованным. Мне всего двадцать девять лет. Я бы слышал, я хотя бы понимал. Но нет и этого. Значит, я сплю.

Говорят, сон снится в быструю фазу и длится всего пять минут — остальное растягивается за счёт нашего подсознания. Как бы не так. Наверное, минут десять я пребываю в таком состоянии и не вижу просвета. Всё-таки невозможно спать и ощущать. Я не владею такими техниками. Пробовал — не получалось. Да мне и сны ведь не снятся никогда. Им просто некогда сниться. Ведь сон человек видит перед пробуждением, а я встаю по будильнику. Организм не расслабляется до конца, он не может получить возможность для анализа прожитого дня. Мозг выкидывает лишнюю информацию по одному ему известному принципу. Что бы сказал Фрейд, вот это мне больше интересно, я уже забыл про свои руки, я вижу черноту. Фрейд в таком случае потреплет меня по голове и скажет: «Сия проблема мною не изучена, решать, сынок, её тебе предстоит самому, я старый швейцарский психиатр, не в то время ты видишь этот сон, надо было видеть его сто пятьдесят лет назад, тогда бы и обсудили». Что за чепуха в голову лезет. Хотя бы лезет. Пребывание в таком подвешенном состоянии угнетает. Проклятье.

Это был сон. Всего лишь сон. Вот зазвонил будильник. Пора вставать. Моя рука резко дотягивается до будильника и отключает его. Жена спит, и её пока будить не надо. Глаза смыкаются. Вставать нет желания. На часах четыре часа утра. Очень тяжело в это время вставать. Никогда не могу себя приучить. Тут трудно обосновать причину. Она понятна и без этого. Нет, дело не в совах-жаворонках-голубях. Человеческий организм требует сон. Ему надо отдыхать. Мозг должен восстанавливаться. Жаль, что человек — не дельфин. Пока работает половина мозга, другая функционирует. Люди при таком режиме либо с ума сошли бы, либо умерли от работы, либо от скуки, либо творили без конца. Если организм не требует сна, значит, общество имеет другой порядок. Мир мог выглядеть иначе. Давай вставай. Развёл тут философию. Надо собираться на работу, а не глобальные вопросы поднимать. Мне, кажется, что-то снилось. Не помню. В детстве мечтал свои сны записывать и писать на их основе фантастические книги. Прекрасная была задумка, только сны мне снились редко и всё не те, в них сюжета не было, а если и был, то забывался при пробуждении.

За дверью активизировался кот. Знает, рыжая морда. Услышал шевеление. Будет теперь требовать утреннюю порцию корма. Вот, начал ломиться. Скребётся. Жена спит. Видимо, уже просыпалась ночью, сон у неё чуткий. Я собираюсь тихо, греметь начну лишь перед выходом, но к тому моменту она уже проснётся и даже помоется. Стягиваю со стула футболку и трико. С вечера висит так, чтобы было удобно надевать и не думать, где перед, а где зад. Трико только дырявые в области левого колена. Ступня каждый раз проворно делает дырку всё больше. Зашивал не раз, лучше не стало. Ступня привычно проделывала отверстие. Вот и на этот раз приходится тянуть ногу обратно и аккуратно натягивать штанину руками. Где-то на полу валяются носки. Вот они. С носками проблем обычно не возникает. Это жена свои кидает перед сном и потом их найти не может, а я всегда свои держу рядом. Мужские носки — вещь святая. Не даю им теряться в пасти стиральной машины, потеряться за ночь тем более не дам. Потягиваюсь. Опять зазвенел будильник. Я его с первого раза не отключил. Отключаю. Нахожу на столе наушники и иду на кухню. Предстоит сперва утихомирить кота.

Рыжий кот путается в ногах. Случайно наступаю на хвост чёрного кота — он любит лежать там, где ходят люди, создавая помехи для движения. Уже не раз на него наступали, но чёрный кот по-прежнему падает посередине коридора. Даже не мурчит — молча принимает свершившееся как факт. Рыжий кот бежит впереди и утыкается носом на кухне в шкаф, где хранится его любимый сухой корм. Включаю свет и тянусь к дверце шкафа, доставая корм. Пусть ест. Сразу отстанет и не будет поднимать спящих своими заунывными песнями.

Пожарить мясо, сварить макароны, перемешать. Помыть голову, почистить зубы. Время летит. Автобус ждать не будет. Пора запрыгивать в униформу, одеться потеплее, прикрыть шарфом нос. И бежать. Осталось ещё двадцать минут.

Есть своя прелесть в работе далеко от дома, тем более если ты работаешь с людьми. Можешь всегда столкнуться со знакомыми на работе. Это неприятно. Одно дело оказывать помощь незнакомым, другое дело — помогать своим. Вне работы ещё ладно, но на работе — возникает дискомфорт. Ведь тогда с человеком общаешься не как со знакомым, а как медик с пациентом. Стыдно пройти к нему не разуваясь. Потоптаться на коврах. Поэтому я работаю далеко от дома, хоть всё равно и там есть знакомые. Автобусы туда ходят не очень регулярно, особенно в шесть утра. Есть один, придерживающийся расписания. На нём и езжу. Рядом с домом пробегает не самый надёжный, по соседней улице маршрутка раньше семи часов не пройдёт, а вот нужный автобус в пятнадцати минутах ходьбы.

Мороз щиплет лоб. Щёки и нос защищены шарфом. Предпочитаю быть в тепле, иногда становлюсь объектом насмешек. Остаётся отвечать, что сибиряк это тот, кто тепло одевается. Зимой верят, а летом нет. Тогда приходится отвечать, что люблю тепло. Всегда находятся люди, которые поддержат. Возникает спор между мерзляками и хладными, завершающийся улыбками. До следующей смены. Потом всё повторяется снова.

Дойдя до перекрёстка, замечаю ненадёжный автобус. Надо сказать, вредные водители его водят. Никогда не остановятся в неположенном месте. Машешь ему, а он только руками разводит. Остаётся ему пожелать благополучно доехать до пункта назначения, всё-таки его конечная — деревенское кладбище. Уехал на погост и не взял того, кто от погоста может уберечь. Суровые реалии утра наводят на разные мысли. На улице мало людей, и каждый куда-то спешит, каждый чего-то ждёт. Вон люди ждут трамвай, а вот пустая остановка, откуда тридцать секунд назад отъехал обидевший меня автобус.

Снег падает крупными хлопьями. Удивительная погода — ведь не должно быть мороза. В такие периоды всегда более-менее тепло, а тут щиплет и не думает успокаиваться. Улицы пустые, не проедет машина. Крепче сжимаю пакет со снедью и двигаюсь дальше.

У злачного места толпится пьяный весёлый народ. Всегда тут многолюдно по утрам. Люди веселились всю ночь, их ещё не отпустило. Не понимаю, как можно так долго бодрствовать, я уже в десять вечера валюсь с ног, что на работе, что дома. Нужен отдых. Полежать да вытянуть ноги — вот оно счастье, если хондроз не внесёт свои коррективы и коленки не будут ныть сильнее обычного. Проскальзываю сквозь толпу, как рыба, не желающая стать объектом внимания рыбаков. Что на уме у пьяного, то у собаки в пасти. Пусть они будут привязаны шаткостью к бару, сидят на цепи веселья. Меня радует музыка в ушах, создающая лирическое настроение и позитивный настрой на работу. Японская попса заряжает, китайская классика вдохновляет, корейская же музыка мало чем отличается от западной. Нотки композиций с граульными завываниями разбавляют общий фон радости, вбивая в мозг заряд индастриала. Шагается веселее и бодрее. Злачное место пройдено.

Развевается флаг над администрацией. Крепко сжимают руки скульптурные мужчина и женщина на постаменте у театра. Фонтан застыл до лета. Композиции из фотографий людей, которыми гордится город. Лестница и много-много ступенек. Я уже вижу ту улицу, на которой располагается нужная мне остановка. Обхожу памятник старого забытого лидера. Он указывает мне, что работа — важный элемент для трудящегося человека. Труд сделал из обезьяны человека, а человек сделал из труда обезьяну — вот так и знайте, забытый товарищ. Мелькнула шальная мысль. А вот и автобус. Надо бежать.

Добрый автобус, дождался меня. Водитель, кондуктор и я… 6:15 — рано он сегодня. Продвигаюсь на задний ряд сидений, что подобны тронной скамье. Одну руку кладёшь на перекладину, в другой держишь пакет, как державу. Голова поставлена высоко. Смотришь по сторонам, пока автобус двигается по маршруту. Только сейчас вспоминаешь о раннем часе, потянуло спать.

Временами сознание меркнет, временами проясняется. Кажется, будто не спишь. Картинка за окном меняется в противоречие домыслам. Вот организм почувствовал рельсы под колёсами автобуса, проснулся, заснул. Автобус стал брать штурмом гору, ревя мотором под тобой, ведь я сзади и мотор сзади, проснулся, заснул.

На этом отрезке пути могут подсесть сотрудники. Первая остановка, вторая, третья. Нет, никто не подсел. В автобусе по-прежнему нет никого, кроме меня, кондуктора и водителя.

На часах уже 6:40 — вот он, родной Юго-Западный посёлок с крупным лицом всё того же лидера на въезде, своеобразный крупный бюст, установленный кем-то давным-давно. Снова он мне напомнил про обезьян. Первая остановка, вторая, третья — пора выходить.

Не знаю почему, но в посёлке всегда холоднее, нежели в городе. Автомобили за ночь покрываются коркой льда. Кутаюсь в шарф посильнее и дышать начинаю чаще. Нос всё-таки подмерзает, и ничего его не спасает.

Поселковая больница пролегает по правую сторону пути, где, как говорят наши пациенты, скорее умрёшь, нежели выйдешь здоровым, где поликлинические терапевты давно разбежались, где невролог все болячки объясняет старостью, а женщин пугает климаксом, где когда-то было роскошное детское инфекционное отделение, а теперь в тех развалинах растут деревья и греются друг о друга бомжи, где под слоем льда ждёт лета глубокая яма на въезде, сломавшая не одну неосторожную ногу и помявшая не один автомобильный кузов, покарав всех смелых, решившихся без разведки наехать на лужу; куда возит скорая помощь пациентов, что не могут перейти через дорогу, где скорую помощь не ждут с радушием, где ругают пациентов прямо в приёмном покое за неуважение к своему здоровью; в той больнице кипит своя жизнь, которая мне неведома и о которой я не знаю ничего, кроме наличия приёмного покоя.

По левую сторону пути дорога, а за ней жилой массив. Старые пятиэтажки, возведённые давным-давно, в них живут старые люди, когда-то поселившиеся тут для доблестного труда ради процветания страны и ради уважения самих себя. В той стране нельзя было быть ленивым, нужно было быть трудягой. Поэтому по воле случая возник посёлок на этом месте, когда кто-то в верхних кругах политической жизни задумал в сосновом бору разбить секретный завод по производству различных вибрирующий и жужжащих орудий. Страна та пала, завод переключился на удовлетворение нужд людей и выживает по своим способностям. Обитатели посёлка постарели. Они не переменили место жительства. Благодаря им тут появился град. Один из самых зелёных уголков города. Но только летом. После глобальной обрезки деревьев по всей стране посёлок ныне напоминает скорее фрагмент из страшной детской книжки. Особенно ощущение усиливается зимой. Мёртвые с косами стоят да грозно вслед тебе глядят.

Счастлив тот, кто работает рядом с домом. Воистину. Мне никогда не везло. В детский сад меня возили очень далеко. В школу я ближе, чем из соседнего квартала, никогда не ходил. Колледж тоже на окраине города был. Далёкое расположение работы стало закономерным явлением. Мне так больше нравится. Только дальняя дорога утомляет. Живущие в посёлке на работу ходят пешком и экономят не только время, но и деньги. Пускай небольшие. Ведь на работу ходишь в среднем шесть раз в месяц.

Не такая мука приехать, как попытка уехать. Хочется спать. Все автобусы набиты битком. В посёлке работы практически нет, все едут в город. А мне бы сесть, но свободны только стоячие места. Можно за поручни не держаться — тебя удержит толпа, она не даст упасть, ты стиснут.

Разные мысли посещают по пути на собственную работу. Вот вижу большой магазин, построенный специально для меня. Он строился, когда я устраивался на работу. Был построен, как устроился. Но я его не посещаю. Слишком много людей стоит там в очередях. Мой путь лежит мимо него. Идти в обход длинного забора.

Когда-то пустырь, где росла трава, иногда выше человеческого роста. Летом там двигался, как в джунглях, не хватало лиан. Если бы не протоптанная дорога, то можно было легко заблудиться. Никто и не сунулся бы туда, не вооружившись как минимум мачете. Сейчас весь пустырь обнесён забором. Путь удлиняется на пять минут. Не самое приятное, ведь можно поскользнуться и вообще не дойти до работы.

Тот, кто обнёс пустырь забором, сам не знал, зачем это сделал. Долго воевал с соседними домами, даже со скорой помощью, перегородив ей все выездные пути, создав из продуваемой всеми ветрами площадки затык. Идёшь на работу по лабиринту, окружённому стенами. На том месте планировались жилые дома, но их так и нет. В этом квартале вообще нельзя было многоэтажные дома строить, но кому это интересно. Весь застроили девятиэтажками. Теперь подвалы весной полны воды, плесень растёт по стенам вверх, при входе в нос бьёт запах канализации. Всё для людей.

Вот оно здание скорой помощи — обширное, одноэтажное, где мне предстоит «жить» следующие двадцать четыре часа. На въезде стоит «собака». Название пошло откуда-то издалека. Постоянно забываю суть истории. Этот автомобиль должен привозить и увозить сотрудников с подстанции до гаража, если кому надо. Однако обслуживает, скорее, сотрудников гаража, потому как по семёрке работает лишь одна бригада, другие по восьмёрке. Почему я на ней на работу не приезжаю — можно опоздать. Подъезжает тютелька в тютельку, а смену надо принимать за пятнадцать минут. Хоть я сегодня приехал позже, не всегда получается добраться вовремя. Здороваюсь с сотрудниками, что мёрзнут у входа.

6:55

Разбираться с приёмом медикаментов, осмотром машины — всем этим можно заниматься только на работе. Описывать процесс не стоит, можно задеть чью-то тонкую душу. Стоит сконцентрировать своё внимание на действительности. Отдать себя в аренду работе. Теперь я не буду принадлежать себе. Моё естество поглощается. Был человек — нет человека. Есть сотрудник скорой помощи — бесправное создание, прав не имеющее. Хотите почувствовать себя нужным обществу изгоем? Пожалуйста — попробуйте стать медиком. Вы будете поднимать других, другие будут вас ронять. Вы будете недоумевать от наплевательского отношения людей к собственному здоровью, другие будут вас оскорблять за безразличие к чужому здоровью. Вы постараетесь спрятаться за маской цинизма — вам укажут ваше место. Вам скажут, как вести себя, вам скажут диагноз, вам скажут, как лечить, — вам скажут всё. Вас выжмут и выставят за дверь. Кто ты, в конце концов? Арендованный человек. Ты вынужден заботиться о других, пока другим наплевать на самих себя. Кто плоть от плоти? Зачем чужая кровь на рукаве халата… Целых двадцать четыре часа, не меньше, возможно, больше. Оперативная бесплатная аптека, бесплатная консультация на дому, бесплатная диагностика, бесплатное такси, бесплатный аттракцион, бесплатный театр, плевать на чужую жизнь. Здесь правит балом пациент. И пока правит один, другой умирает — ему не позволяет совесть побеспокоить людей. Таких носишь на руках с удовольствием. Ради таких работаешь. Таких ждёшь с раболепием. Тёплое слово согреет даже ночью, после трудной светлой части дня. Нет жалости за отрыв от приёма пищи, лёгкий взлёт на пятый этаж. Всегда вам рады.

Другая трудность — люди. Не пациенты. Другие работники скорой помощи. Твои коллеги. Им тоже свойственно болеть. Они стойко переносят всё на ногах, пока окончательно не слягут в постель. Иной раз хочется сесть рядом с бабушкой да попросить померить не её, а твоё давление. Пусть удивляется, что к ней приехал человек, которому в данный момент хуже. У которого давление выше. Хочется сесть рядом с молодой мамой, попросить у неё градусник — пусть удивится, что к её чаду приехал медик, чья температура выше температуры её крошки на несколько десятых градуса. Хочется присесть рядом с молодым парнем, мучающимся животом и жидким стулом. Он не знает, куда деться от съеденных запасов, а мы попросим нас накормить, ведь живот сводит голодной судорогой, а стула вообще быть не может, ему неоткуда взяться. Хочется схватиться за спину, так же, как мужчина средних лет, что мучим хондрозом первый раз в жизни, хочется откровенно ему позавидовать и сослаться на свою больную спину, больные колени, уничтоженные и искрошенные жёсткой подвеской машины об дырявый и кривой асфальт. Нам говорят — лечите так, как хотите, чтобы лечили вас. Но почему же люди не лечатся сами так, как хотели бы, чтобы их лечили. По той же причине нам делают дороги так, как хотели бы на них ездить. Делают машины так, как делают дороги. Пресловутое «бы» в абсолюте. А бы да кабы.

Коллеги, скрипя зубами, работают. С цинизмом смотрят на страдания других. Понимая, как легко на самом деле сделать жизнь проще. Несут свет. Говорят, как улучшить самочувствие. Объясняют в первый раз, во второй, в третий. Хорошо, когда разным людям, плохо, когда одному и тому же. Бывают люди, которые не могут понять прописных истин, но которые знают свои права. Они пожалуются при любом удобном случае, даже на человека, что поставит их на ноги. Найдут, к чему придраться. И ты рад уже за слово «спасибо», а не за очередное: «Тоже мне скорая, ничем помочь не может». Мы-то себе можем, просто понимаем бесполезность помощи в одностороннем порядке. Тут необходима взаимность. Без желания помочь самому себе никто не сможет помочь. Эффект плацебо творит чудеса — главное, верить. Тогда всё поможет.

Мы не вечные. Скорая помощь — коллектив избранных людей. Тут действительно работают душевные люди, работают до последней капли терпения. Кто-то доживает до пенсии, кто-то находит вторую работу, кто-то уходит, не в силах терпеть многое. Не только неблагодарность, ведь от доброго слова и кошка млеет. Тяжёлые условия труда усугубляют положение. Ничего не поможет. Головная боль приходит к обеду и не покидает тебя до утра. Чувство усталости приходит вечером. Желание спать одолевает ночью.

Скорой помощи не нужны узкие специалисты. Доктора скорой помощи выжимаются не только низким уровнем зарплаты, но и дополнительными требованиями. Любовь к скорой помощи можно было привить только одним способом — работать на ней. Есть своя романтика в таких условиях труда. Ведь все профессии хороши — выбирай на свой вкус. Не знаю, как в ваше время, сейчас на скорой помощи нет студентов-санитаров. Они уже не видят прелести работы в таких условиях. Они смотрят на предлагаемую зарплату, на отсутствие перспектив в карьерном росте и уходят в другие специальности. скорая помощь уплывает в руки фельдшеров. Да и те когда-нибудь перейдут в разряд западных парамедиков, чьей обязанностью является довезти пациента до больницы, а там уже пусть разбираются. Когда-нибудь так и будет. Но тогда людям придётся за это платить. Покупать специальные страховки. Объяви сейчас цену за вызов скорой помощи в пятьдесят рублей… и скорая помощь останется без работы. При отсутствии финансирования извне это будет сродни краху. Всё завязано на страховых компаниях — небожителях положения.

Кадровая проблема будет всегда. Нам не привыкать работать в одиночку. Радует наличие водителя. Без него всё было бы куда хуже. Вот я — парамедик. Вот кадровая проблема. Вот я вынужден ехать один. Никуда это не годится.

Эта смена не предвещает радости. В графике стою один до вечера, помощник не выйдет из-за болезни. Придётся работать сутки одному. Днём ладно, а ночью страшно.

7:10

Каждый раз, когда приходишь на работу, мечтаешь о спокойной смене. Такие мысли не покидают даже ночью. Вот вытянешь ноги на кушетке, провалишься в сон и под громкий крик диспетчера через селектор проснёшься, но не на вызов, а чтобы заносить оборудование и готовиться к пересмене. Такое бывает редко, но все-таки случается. У нас нет права на сон, но никто не запрещает отдыхать. Ведь не будешь вставлять спички в глаза. Попробуй провести двадцать четыре часа только рабочего времени, не смыкая глаз. Человек не может функционировать без кратковременного отдыха. Мозг требует отключения. Под припекающим солнышком в машине, под навевающей тоску луной, при виде разнеженного пациента, так уютно лежащего в постели перед тобой.

Другое желание — сесть и спокойно позавтракать. Не все люди едят с утра. Я по утрам ем. И очень неспокойно на душе, если остаюсь голодным. Бывает разогреешь еду, садишься довольный. Вызов! Вот примерно как сейчас. Машина и ящик с медикаментами проверены, везде подписи проставлены, папка с документами приготовлена. Самое главное — желудок не набит. Из-за дальней дороги дома поесть не успеваешь. Кому так неймётся в семь утра? Спать в такое время надо. Закидываю еду обратно в холодильник. Надо отзвониться и спешить на вызов, вдруг там действительно что-то серьёзное. В карман кладу мешок с заранее нарезанным яблоком. Будет чем перекусить. Его на четыре часа мне хватит.

Здороваюсь с сотрудниками, которых не видел. Кто-то пришёл, кто-то уходит. Скорая помощь работает круглосуточно в напряжённом режиме. Кони бы давно сдохли. А наши машины держатся — наматывать в среднем по двести пятьдесят километров каждые сутки задача не из простых. Люди меняются каждый день, но машины работают по пять-семь лет и не жалуются. Новые машины быстро приходят в негодность. При таком режиме ресурс вырабатывается через три-пять лет, потом машину нужно менять. Иначе возникает дискомфорт у медиков, да и пациенты начинают жаловаться на щели с палец, пробирающий холод и слабую печку.

Компьютеризация никого не обошла стороной. Компьютеры стоят в школах и, наверное, в детских садах тоже. Вся медицинская статистика обрабатывается отныне не вручную, а с помощью специальных программ. Достаточно нажать пару кнопок, и вся информация перед тобой. Вот и наш диспетчер восседает перед монитором, отбивая чек и приклеивая к карте вызова. Стало ли ему проще? Наверное, нет — работы только прибавилось. Когда-нибудь диспетчера уберут. Тогда вся тяжесть ляжет на плечи выездных бригад. При такой нагрузке иначе быть не может. Если заезжаешь на подстанцию только на обед и на ужин, да и то с большими проблемами, то рассчитывать на сохранение должности диспетчера тем более не приходится.

Не вечно медикам писать на бумаге. Станет ли от этого легче, пусть судят будущие поколения. Сперва импровизированный минибук, потом планшет, затем интегрированная в мозг плата, впоследствии имплантируемая каждому человеку, записывающая все процессы работы, дающая всю нужную информацию доктору дистанционно, позже заменяющая доктора и предоставляющая рекомендации самостоятельно. Всё сведется к созданию неких микроустройств для самостоятельной диагностики и лечения без привлечения посторонних лиц. Если медицина не будет стоять на месте, а патентное право наконец-то будет модернизировано, то ждать этого не так долго. Если же фармацевтические компании и инженерные концерны все так же будут накладывать запрет на бесплатное использование своих технологий, пока срок патента не закончится, в таком случае прогресса ждать не стоит. Мизерный шаг в пятьдесят лет будет тормозить развитие любой науки. И не будет ничего.

С силой захлопываю дверь автомобиля. Ехать недалеко. Вызвала бабушка за восемьдесят лет, ей плохо. В чём выражается плохо, знаю заранее. Эта бабушка вызывает каждый день.

Людей можно делить на бесконечное количество психотипов. Самое удивительное, что люди во всём своём неисчислимом многообразии способны повторяться. На улице легко обознаться, приняв незнакомого человека за знакомого. Услышав знакомый голос у незнакомца. Манера речи. Привычки. Жесты. Будто родные люди. Они друг с другом редко встречаются, природа хранит саму себя от саморазрушения. Да такие люди и не поймут, что перед ними их точная копия с некоторым количеством отличий.

Чем больше возраст, тем меньше остаётся мужчин. Неудивительно количество бабушек. И бабушки не зря так долго живут. Любят они беседовать с докторами в поликлинике. Подумайте, в коридоре столько людей, общайся от души, что уж говорить про лечащего доктора. Труднее становится с возрастом — в поликлинику ходить нет сил. Доктор из поликлиники приходит только на пять минут и тут же убегает, полностью уверенный в бесполезности разговора. Устаешь из раза в раз объяснять прописные истины.

Потому и не живут деды долго. Они привыкли справляться со всем самостоятельно. Ребёнок вырастает, чтобы потом снова стать ребёнком. Ребёнок мужского пола с малых лет усваивает модель поведения «Я сам!» и руководствуется ею всю жизнь. На склоне лет она приводит к трагическим последствиям. Незначительная боль в сердце выражается отмашкой. Дед не скажет об этом родне. Он справится самостоятельно.

Впрочем, до деда надо ещё дожить. Мужчины, нагруженные множеством проблем, в цивилизованном обществе погибают молодыми. Кого-то подтачивает стресс, иных изнашивает сама жизнь, третьи не переживают достижения пенсионного возраста и перехода от изматывающего труда к состоянию мирного покоя.

Всё может быть обманчивым. Ведь дед крепок и держится до последнего. Он не пойдёт в поликлинику и не станет вызывать скорую помощь.

Бабушки — женщины в возрасте. Не смейтесь. Не каждая бабушка согласится быть названой бабушкой. Иная обидится и на женщину. Некоторым нравится, только если называешь их девушками. Деды уходят и бабушки остаются одни. Дети и внуки давно разбежались. Просишь их приехать, а они скорее доктора из поликлиники вызовут, дабы проведал бабушку как специалист. Женщины требуют больше к себе внимания, теперь его крайне мало. Остаётся общаться с медиками. Если здоровье позволяет, то поликлиника. Если нет, то скорая помощь и стационар.

К таким бабушкам медик приходит, как к себе домой, занимает любимое место, заново ведёт тот же самый разговор, что и бесчисленное количество раз до этого. Кто-то ругает, кто-то улыбается. Всё зависит от человека. Многие принимают старость как фактическое объяснение такого поведения бабушек. Иной выразится грубее, кинув в качестве диагноза энцефалопатией. Конечно, бабушка редко вызывает по действительной надобности. Она и сама знает, как лечиться, правда, отчего-то не следует предписаниям. Для нее это лишний повод вызвать медиков и пообщаться.

Не все, но некоторые, предпочитают добиваться стационара. С такими же стариками пообщаются, да и пенсия целее будет. Опять же, может, родственники наконец-то изъявят желание посетить их. Если скорая помощь сразу не увозит, могут вызывать бесконечное количество раз. Им трудно отказать в вызове, никто этого никогда не сделает. Все боятся последствий.

Попробовав раз, вызывают постоянно. Пообщавшись со знакомыми и напугав их жалобами, получают совет вызвать скорую помощь. И, на удивление, получают разъяснение в виде фразы: «Я сама так делаю постоянно!» Трудно различить надписи на таблетках, вдруг давление понизится, море других поводов. Рука тянется к телефону, ожидание в течение десяти минут. И вот к вам стучатся в дверь. Открывайте им поскорее — может, кому-то скорая помощь действительно нужна. Сейчас всё сделают как надо и убегут быстрее ветра, пообещав пригласить участкового терапевта. Хорошо, ещё кто-то придёт попроведать.

Таких бабушек много. Обо всех не расскажешь. Вызывают каждый день за редким исключением: может быть, есть дела поважнее или уже увезли в стационар. Все вдыхают побольше воздуха. Легче от этого отнюдь не станет.

Мы подъехали. Разумеется, идти на пятый этаж. Такое лично я называю болезнью пятого этажа. В своём большинстве вызывают люди с верхних этажей — это в очередной раз подтверждает, что чем выше живёшь, тем больше болеешь. Хоть и полезно подниматься по лестнице, но с возрастом это правило перестает работать. Чем ближе к земле, тем лучше. Не в буквальном смысле, впрочем, только ничего от этого не меняется. Такие походы и молодого способны довести до безумия, особенно после сытного обеда, когда в себя в быстром темпе запихнул побольше еды да залил побольше чая, чтобы дольше есть не хотелось. Еда бьётся о стенки желудка, вода булькает, а ты с ящиком в руке прыгаешь через ступеньку. Так быстрее преодолеешь подъём и тем меньше потом будут болеть колени.

В нос бьёт острый запах чего-то противного из канализации. Остаётся только сказать себе спасибо, что ещё не успел поесть. Ступеньки располагаются неравномерно. Лестницы к площадкам присоединялись, как душе было угодно. При невнимательности можно запнуться. Ширина маленькая, если использовать носилки, больше измучаешься. А вот кто-то поставил скамейку на третьем этаже, рядом висит зеркало. Чуть не доходя до пятого этажа, видишь сломанный унитаз у стены да пепельницу с окурками на подоконнике, отмечаешь про себя всю важность совершаемых тут процедур. Немного сбилось дыхание, нажимаю на звонок.

Дверь открывается практически сразу. Бабушка бойкая для своих лет. Наш постоянный клиент. Она жмётся к стене и пропускает тебя в квартиру. Не надо спрашивать куда идти. Планировка квартиры известна давно. Слева ванная, где можно руки помыть. Справа зал, где будем бабушку смотреть. В дальнем углу зала стоит стол, где располагаются все лекарства. Чего только бабушка не пьёт. Всё у неё в наличии.

— Рассказывайте, — бросаю я дежурную фразу.

Бабушка садится на диван и разводит руками. Её лицо всегда выражает крайнюю степень недовольства. Хмурый взгляд практически исподлобья. Руки отчаянно жестикулируют, чаще обращаясь к потолку. Взгляд направлен в мою сторону. Он исполнен чувства собственной правоты и отсутствия надежды на реальную возможность оказать ей полноценную медицинскую помощь.

— Голова болит, — изрекает бабушка. — Да мочусь часто.

И что же не так на этот раз, возникает мысль. Ничего нового. Всё по-старому. Аккуратно, печатными буквами, переписываю паспортные данные. История болезни известна как своя собственная, можно не заглядывать в карточку. Бабушка отличается крепким здоровьем. Только давление её беспокоит, да в последнее время откуда-то цистит появился. Цистит теперь изводит не только бабушку, но и скорую помощь.

— Какое давление сегодня намерили? — с тайной надеждой спрашиваю я, хотя ответ знаю заранее, ведь давление бабушке измеряет только скорая помощь. Бабушка не отвечает, пожимая плечами и делая взгляд ещё более грозным.

— А какие таблетки приняли? — с той же надеждой задаю я следующий вопрос, и опять же знаю ответ — бабушка принимает таблетки по большим праздникам, редко отступая от традиций, выработанных десятилетиями.

— Температуры нет?

Зачем я всё это спрашиваю? Только для приличия. Бабушка ведь опять пожмёт плечами.

— Поноса не было?

— Нет.

Вот он — верный ответ.

— В туалет когда ходили?

— Постоянно бегаю, сынок.

Этот «сынок» режет слух. Для всех бабушек ты сынок, а по пути в больницу ещё и санитар-студент. Не мирятся бабушки с мыслью, что если парню под тридцать лет, то он может быть полноценной единицей в рядах сотрудников скорой помощи. Что уж говорить про фельдшеров. Фельдшер приравнивается к санитару. Никого не интересуют четыре года обучения, что коренным образом отличает его от санитара. Практически помощник доктора, а на деле — полноценная замена.

Постоянно бегает. Такую фразу слышишь от неё теперь каждый раз. Раньше было проще. Приезжаешь, меряешь давление, даёшь ей её же собственные таблетки и уезжаешь. Теперь иначе. Чем-то облегчить её цистит в экстренном порядке невозможно. Нет такого лекарства у нас в ящике, чтобы помочь хоть от одного заболевания. Окажем симптоматическую помощь — остальное в руках пациента.

Давление оказалось нормальным, её рабочим. Всем бы сто двадцать на восемьдесят. Мне бы такое тоже не помешало. Любая профессия чревата будущими профессиональными заболеваниями. Организм не может работать на износ. С годами поднимается давление, начинает болеть спина, а кого-то донимает геморрой. Про различные запахи молчу. В городе какой только химии нет, да и в машине нет-нет, а невольно бензина можешь нанюхаться. Возникает резкая головная боль, и сознание куда-то уплывает независимо от твоего мнения. Головная боль — спутник работы. Она возникает к обеду и не отпускает до утра.

Ах, вот оно что. Можно обрадовать бабушку. Прекрасно понятно её желание поехать в стационар. Просто с циститом не увезёшь. Нужно иметь как максимум кровотечение, как минимум температуру 37,2 градуса.

— Собирайтесь, бабушка. Поедем в больницу. У вас температура повышенная.

— Да я уже собралась.

Разумеется.

Обрабатываю градусник, руки, тонометр. Складываю в ящик с медикаментами всё, кроме рук. Их я вынимаю обратно. Всё-таки они мои. Пока бабушка будет собираться, можно спокойно писать карточку. При всей собранности она не будет готова раньше, чем через десять минут.

— Подождите, пожалуйста, я ещё трусы переодену.

Разумеется. Для больницы всегда надевают самое лучшее, а перед скорой помощью предстают во всей красе, не прихорашиваясь, дабы вид был более болезненным.

Бабушка будет собирать тарелки, кружки, ложки, вилки, снедь да лекарства, ­всё упакует в большущий баул, который, сами подумайте, кто вниз потащит. Это точно будет не бабушка. Папку в зубы. И вперёд. Впрочем, есть ещё три минуты. Бабушка выбирает шарф покрасивее.

Дверь закрыта. Пять минут на спуск. Остаётся попытаться забраться в машину. Высокий дорожный просвет, призванный помочь автомобилю быть мобильным и вездеходным, тут вступает в противоречие со способностями людей поднимать ноги. С возрастом это становится проблемой.

Бабушка стоит перед открытой дверью машины и тщательно всё обдумывает. Ведь не раз забиралась бабушка в такой автомобиль. И всегда с посторонней помощью. Положив пакеты внутрь, перемещаюсь за бабушку. Протягивая руку под её правую ногу, с усилием переношу эту ногу на подножку. Прошу бабушку покрепче ухватиться за поручни и сделать всё от неё зависящее, чтобы получилось оторваться от земли. Не с первого раза, но раза с третьего, руки бабушки всё-таки обретают прежнюю силу. Бабушка подтягивает тело внутрь. Основная тяжесть ложится на моё плечо, которое всё это время ловко толкало бабушку под попу, дабы придать ей большую отталкивающую силу. С горем пополам бабушка оказывается внутри автомобиля. Захлопываю дверь. Едем.

7:50

Суровая зима ныне напоминает ту самую зиму, о которой так любит вспоминать старшее поколение. Сугробы по шею да трескучий мороз. Пока одни умные люди спорят о глобальном потеплении, другие умные люди склоняются к теории наступления очередного ледникового периода. Занять чью-то позицию трудно. Одно можно сказать точно — летом приходит потепление, зимой — похолодание. Температура скачет от плюс сорока до минус сорока градусов по Цельсию. Славится наша страна экстремальными температурами. Пускай Канары хвалятся разнообразием климатических зон на небольшом пространстве. Мы же привыкли наблюдать причуды природы на одном месте, хоть и с определённым временным промежутком. Сегодня валит снег, при этом стоит мороз. При продолжении буйства стихии это всё выльется в довольно неприятную ситуацию. Уже с неделю забита и не прочищается одна из центральных улиц посёлка. Туда рискуют проезжать только внедорожники, ну и наши машины. Правда, не все, а имеющие четыре ведущих колеса. Только тому автомобилю, что способен ехать по полю без дорог, эта погода не будет доставлять неудобств.

Бабушка сидит спокойно, ничего её не тревожит, осталось спокойно доехать. Предлагаю водителю начать движение в сторону больницы. Какой выбирать маршрут — это уже его задача. Он сам с ней справится. На мне наблюдение за пациентом во время транспортировки и оценка окружающей обстановки.

Рука тянется к рации. Отзваниваюсь. Мы двигаемся в урологию. Диспетчер будет в курсе.

Заурчал желудок. Вспоминаю о яблоке в тесном кармане халата. Достаю четвертинку и ем. Кислое. Очень кислое. Зелёное яблоко должно быть кислым. Такой сорт. Водителю не предлагаю. Стыдно предлагать яблоко, покрывшееся коричневым налётом. Вот было бы оно целое, с белой мякотью — тогда не стыдно предложить. С другой стороны, яблоко полезнее, когда уже разрезано, да немного полежавшее. В первую очередь съедаю семечки, дарующие мне долголетие. Проглатываю хвостик и выедаю середину. Остальную сочную мякоть растягиваю на десять минут.

Наш автомобиль тем временем встал в хвост ряда машин. Медленное движение. Включать сирену да объезжать нет смысла. Дорога скользкая, люди во встречных автомобилях злые, наш пациент не требует срочной доставки в больницу. Торопиться не следует. Наш автомобиль нам ещё пригодится. От быстрой езды он точно развалится раньше срока, разойдётся сомкнутый металл, ржавчина кое-где уже вступила в свои права. Кое-как работает печка, что должно радовать всех.

Какой-то шум за переборкой.

— Всё в порядке? — спрашиваю бабушку.

Бабушка ничего не отвечает. Она вжалась в кресло, сидит с покрасневшим лицом. Суровый взгляд не утратил своей прямоты. Он буквально пробивает стекло, а лицо обдувает встречным потоком ветра.

Транспортировка пациента в больницу — задача не из простых. Медикам и водителю всё едино, а вот больной человек может проявлять беспокойство. Если его везут в больницу, значит его что-то беспокоит. И беспокоить это его будет на протяжении всего пути. Если болит живот или почки, то от метаний по салону его следует удерживать. Если рвота, нужно вовремя подставить ведро. Если просит закурить, категорически отказать. Просит пить — развести руками. За время транспортировки у человека может возникнуть много разных желаний. Если кровь можно остановить, боль унять, а температуру снизить, то бывают случаи, когда помощь не представляется возможной.

Бабушка хотела в туалет. Желание усиливалось с каждой секундой, с каждой неровностью асфальта и с любым шевелением её мыслей. В плотном автомобильном потоке не остановишься. Тем более пробку мы проехали. Просишь потерпеть. Выйти из машины до ближайших кустов тоже не получится. Пока бабушка будет вываливаться из салона, может случиться конфуз. Просишь терпеть.

Люди предсказуемы в своей непредсказуемости. Стоило оглянуться на бабушку, как челюсть отвисла. Бабушка присела в проходе между носилками и дверью. Если бы скорая помощь привезла вас на пять минут позже, то мы ничем не смогли бы помочь — любимая фраза в стационарах. Если не сработает внутреннее предчувствие, то потеряешь пациента — это уже мысли сотрудников скорой помощи. Непоправимого развития ситуации следовало избежать как можно скорее. Молишь бабушку не совершать задуманного. Убеждаешь, что сейчас всё исправишь. Пусть терпит ещё минуту, пока, в лихорадочной попытке, я выдёргиваю ведро для рвотных масс из-за пассажирского кресла, практически переместившись из кабины в салон автомобиля. Водитель аккуратно притормаживает у обочины.

Бабушка взгромоздилась на ведро. Зажурчало.

В голове забегали нехорошие мысли. Первый вызов является определяющим в рабочих сутках. Если перевозка женщины, как сейчас, то возить придётся практически всех пациентов. Если эта женщина помочилась в машине во время транспортировки, то к чему будет данная примета? Смена покажет. Но мысли заранее нехорошие. Будут брызгать кровью, изливать рвотные массы, окропят носилки околоплодными водами, потекут мозги либо будет много грязи в салоне? Грязи точно быть не должно. Зима — не сезон для этого. Если и поднимать алкашей, то они будут лежать в сугробах, только при оттаивании могут измазать салон чем угодно, вплоть до каловых масс.

Выплеснул содержимое ведра под ближайшее дерево, благо путь лежит через лес. Отдал ведро бабушке для дальнейшего использования, чтобы дело делала в него и не думала о иных местах приседания. В таких случаях следует думать перед транспортировкой. Но кто мог предположить? Поставить перед транспортировкой катетер, да пусть бежит сия жидкость по трубке в какой-нибудь сосуд. Оптимально, согласен. Однако как его там закрепить, ведь он может в любой момент выпасть. Иных катетеров, которые можно внутри закрепить, у нас в ящике не предусмотрено. Они нам и не нужны. Всякие ситуации случаются, даже такие. Единичные случаи ни к чему не обязывают.

Суровый взгляд бабушки стал ещё более суровым. Не хватало ей позора в таком возрасте. Лицо приняло спокойное выражение, больше в дороге оно не краснело. Водитель правильно оценил её критическое состояние и решил поскорее доставить бабушку в больницу. Пол ведь мы будем мыть с ним вместе. Отказаться у него не получится.

Запах мочи не чувствовался. Лично у меня в носу стоит фильтр. Могу не заметить запах алкоголя изо рта, специфический запах старых людей. Иные запахи быстро становятся составной частью воздуха. Как бы ни были противны запахи биомасс, к ним привыкаешь. Спустя пять минут будто их и не было. Профессиональная способность адаптироваться очень помогает. Гораздо лучше людям, полностью лишённым обоняния. Им можно только завидовать. Иногда способность анализировать запах всё-таки нужна в работе, но чаще всего она причиняет больше дискомфорта, нежели действительно помогает. Противогаз в машине не предусмотрен. И зря! Я бы с радостью его носил.

Представляете, к вам заходит скорая помощь, вас беспокоит температура. А медики будто в очаг особо опасной инфекции прибыли, где малейшее вдыхание воздуха приведёт к заражению, только при обычной форме на их головы натянуты противогазы. Когда-нибудь так и будет. Только вместо противогаза будет использоваться анализатор окружающей среды, предоставляющий полную информацию о ситуации и самостоятельно принимающий решение о необходимых мерах. Вплоть до мгновенной изоляции пациента.

Мы подъехали к больнице. Сразу на повороте «лежачий полицейский». Их ставят везде, даже там, где их быть не должно. За ним дорога, которая сама по себе является сплошным лежачим, стоячим и сидячим служителем службы по устранению автомобилей с дорожного полотна при полном отсутствии оного. Следом начинается крутой спуск, и он в данный момент занят — по нему пытается взобраться грузовик с маленькими колёсами и большой будкой, собравший за собой вереницу подобных себе. В моменты отката его юрко объезжают легковые машины и вездеходы скорой помощи, беря наклонную поверхность штурмом, чаще по ещё непримятому снегу. Надо полагать, мочевой пузырь бабушки задумался об очередной попытке выйти из-под контроля. Благо наш автомобиль заехал на пандус приёмного покоя.

Урологические стационары всегда производили на меня благоприятное впечатление. Увидеть уролога лично — практически праздник. Чаще общение заканчивается со средним медицинским персоналом. Всегда дело обходится приветствиями и передачей пациента из рук в руки. Приёмному покою важен лишь сопроводительный документ, с остальным они разберутся сами. Впрочем, пациентов здесь принимают, даже если их нет рядом. Вот и бабушки след простыл, видимо, ушла на поиски ближайшего туалета. Прощаться с приёмным покоем не принято — это тоже плохая примета. Сказать слова прощания практически идентично бросанию монетки в водоём, когда желаешь вернуться в это место ещё раз. Твоему возвращению никто не будет рад, даже ты сам. Это подсознательное чувство желания себе здоровых пациентов.

Сперва был тот загадочный сон, теперь бабушка с простой человеческой потребностью. Захлопываю дверь машины. Начинаем движение в сторону подстанции. Вовремя спохватился и вернулся обратно за ведром. Бабушка его тщательно вымыла и попросила забыть о её маленькой оказии. Обработал ведро по всем правилам. Захлопнул дверь.

8:20

Удалённость подстанции от города имеет свои ощутимые плюсы для медика и относительные плюсы для водителя. Медик получает отдых в двадцать-тридцать минут во время дороги, в течение которых он может полностью сконцентрироваться на себе, полностью отвлечься от работы, взирать на обстановку вокруг, наблюдать за потоком машин, за людьми на остановках, замечать то, что в иной ситуации не успеваешь увидеть. Где-то изменился ландшафт, где-то началась стройка, смешной рекламный баннер, лихачество водителей на дорогах, один подрезает другого, третий наплевательски относится к знаку «Стоп» перед светофором.

Зимой дороги сужаются. Там, где раньше было три полосы, теперь две полосы. Эта зима характерна не только сильными снегопадами, но и неповоротливостью коммунальных служб. Когда на магистрали на полосах движения глубокие колеи, то это непорядок. Если эта проблема не решается вовремя, это приводит к странной ситуации, когда на дороге вместо двух полос движения появляется второй и третий ряд трамвайных путей. Не хватает равномерного стучания колёс о сочленения рельс да рогов, питающих автомобиль. Впрочем, раньше конки тоже возили по рельсам, и было свое удобство в таком виде транспорта, когда лошади тянули за собой карету по рельсам. Позже необходимость в лошадях отпала, карета смогла самостоятельно двигаться. В будущем машины так же будут привязаны к земле. Будут двигаться строгими рядами. Свобода передвижения по мостовым встала на рельсы. Свободный автомобильный поток обязан будет встать на рельсы. Только рельсы будут другими, а при движении человек не сможет прикасаться к панели приборов.

Сегодня такое невозможно. Будет ли возможно в будущем — тоже вопрос. Летать в такую погоду сродни самоубийству. Передвижение по земле настолько же затруднительное. Каждый поворот во двор занят. Вот застрял легковой автомобиль, а вот буксует грузовой, вокруг каждого бегают люди, кто-то помогает, толкая, кто-то усиленно прорывает лопатой путь к дороге. Техника не справляется. Коммунальщики откладывали чистку дороги до того момента, когда снег закончится. При ясном небе они уж точно наведут порядок в городе, и не надо будет повторно заходить на места былой расчистки. Дорожная ситуация оказалась непредсказуемой, небо не желало останавливать снежный поток. Спокойно себя чувствуют только водители внедорожников да счастливые обладатели машин, чьи четыре колеса могут быть ведущими. Пока не посадишь машину на брюхо, всегда есть возможность проехать.

Высокая посадка гарантирует машинам скорой помощи большую маневренность. Только пациенты это не всегда ценят, особенно если они не могут самостоятельно забраться в салон. Можно положить пациента на носилки и загрузить его таким способом, но не каждый пациент на такое соглашается. К тому же сегодня, при таком снегопаде, это слишком трудозатратно. Из-за снега колеса носилок ведёт в сторону, перепад высот создает дополнительные сложности. Всегда возникают проблемы — они решаемы. Лучше иметь высокую посадку и большую проходимость, нежели идти пешком несколько километров.

Заговорила рация. Записал вызов. Едем на женское кровотечение. Довольно банальный повод. Пациента в таких случаях везём в гинекологию, либо на сохранение беременности, или не на сохранение — там уж как решат доктора. Бывают, конечно, иные причины, например травма. Ничего смешного. Видел один раз… девушка в гололёд села на шпагат. Случай интересный, но всё ведь бывает. Хорошо, что девушка оказалась гибкой, иначе травма была бы более неприятной и болезненной.

Проехали мимо места, где бабушка устроила нам представление. Посмеялись с водителем над комичностью ситуации. Задумались о продолжении смены. У водителя урчит живот. Он, бедняга, ничего с собой не прихватил, придётся ему в магазин зайти или ждать возвращения на подстанцию.

Проехала по встречной полосе одна из наших машин. Обменялись любезностями. Ещё друг друга не видели. Подскочили на «лежачем полицейском». Что-то они совсем неразличимы под снегом. Хотя, казалось бы, снег должен сглаживать неровности дороги, служить мягкой прослойкой. Одно но! «Лежачие полицейские» редко кто кладёт по технологии, особенно в сёлах. Там они не в виде ровной площадки с пологими скатами, а скорее напоминают кочку, растянувшуюся поперёк дороги, перед которой надо полностью остановиться и неспешно через неё переехать, иначе легко подпрыгнуть и удариться головой о потолок кабины. Ещё один «полицейский». Заныла спина. Рано ей ныть.

Вызов в одно из ближайших сёл, примыкающих к нашему посёлку. Свернули до начала плохой дороги, где нечищеный снег превратился в невообразимую череду кочек, сравнимых с «лежачими полицейскими», разбросанными всюду в хаотичном порядке. Мы свернули раньше. В проулке снег слоем в двадцать пять сантиметров, следов машин нет. Постепенно пробиваемся к нужному дому.

Особенностью частных домов является отсутствие прямой связи с вызвавшим человеком. Либо включаешь сирену, либо злишь собаку — звонка ведь нет, вот собака и является своеобразной формой звонка со звуковым сигналом в виде лая. Сейчас не представляется проблемой позвонить по указанному при вызове контактному номеру, чаще всего прибегаем к этому способу. Но ведь случаи разные бывают.

Сами пациенты вызывают скорую помощь редко, за них это делают другие люди. Видят плохое самочувствие и вызывают. Иной раз смотришь на пациента, а он недоуменно смотрит в ответ, чувствует себя очень прилично и в услугах медицины не нуждается. Он откажется — мы разворачиваемся и уходим. Согласен на осмотр, значит, смотрим. Порой вызывают скорую помощь дистанционно от нужного человека, то есть находятся где-то за десять километров в своей тёплой квартире. Хорошо, если больной знает, что к нему должны приехать, а если не знает? А во дворе клацает зубами большая собака. Часто такое практикуют терапевты, иногда без уведомления пациента, вызывая нас для перевозки. Человек в больницу при этом не собирался. Сплошные проблемы.

Собака во дворе — опасность для любого. Как бы ни убеждали хозяева в добром нраве питомца, до конца не уверен в собственной безопасности. Если держит крепко цепь, тоже нет уверенности. Если собака гавкает из вольера, уверенность призрачная. Ходить по дворам опасно в любом случае. Без хозяина тем более.

Вот и сейчас нас не выходят встречать. Диспетчер зло ругается в рацию, осыпая ехидными упрёками в трусости. У меня нет желания быть укушенным. Чувствовать себя куском мяса для агрессивного пса никто не согласится. Заходить на чужую территорию без согласия хозяина в любом случае нельзя. Бывает, на свой страх и риск проникаешь в чужие дома, откуда тебя выгоняют, ведь там не вызывали. С одной стороны, человеку плохо, с другой, он мог назвать неправильный адрес, с третьей, зубоскалит собака. Испытывать судьбу? Определённо нет — собственная безопасность важнее здоровья другого человека.

Включаем сирену, смотрим на лающую собаку, думаем о кровотечении у пациента. Может, сознание потерял. Как быть, куда деваться, пойти на корм — из роя мыслей вырисовывается печальная перспектива диверсионного прорыва через забор, полосу препятствий, бой с противной собакой, разбитым вдребезги ящиком медикаментов, пострадавшим от соприкосновения с мордой животного, взламывание двери и проникновение в помещение для оказания срочной медицинской помощи. Даже будь так, а как потом выходить? Пустые мысли, конечно. Нас уже вышли встречать.

Согбенная бабушка улыбается. Приглашает проходить. Там нас давно ждут. Волнуются, что так долго ехали. На просьбу убрать собаку, поворачивается в её сторону и обдумывает действия. Лично я сильно засомневался в способностях бабушки удержать бойкого пса. Тем не менее бабушка загнала его в конуру и подперла лопатой. Заверила меня в стопроцентной гарантии эффективности приёма. Первый шаг за калитку отозвался потяжелевшим затылком, ослабевшими руками и немотой в коленях. Конура рядом со мной, впереди коридор в десять метров, ограниченный с двух сторон глухими стенами, прятаться будет негде, бежать придётся вперёд или принимать бой.

Уверенным шагом. Уверенным быстрым шагом. Практически за четыре метра до входной двери раздался лай, крик бабушки, лязг цепи. Душа похолодела. Не оборачиваюсь, шаг переходит в бег. Мысли трансформируются в немой мат. Сердце разбилось на две части, ошпарив горячим пятки. Перед глазами только дверь, сознание уже за ней, тело почти закрыло дверь. Электрические мухи перед глазами наводят порядок. Тревога отчасти оказалась ложной. За пять метров до двери цепь у собаки закончилась. Пёс в отчаянном порыве смотрел на меня и продолжал скалиться, пытаясь оборвать цепь и добраться до двери. Натягивая изо всех сил, опираясь на задние лапы. Надо иметь толстую шею, чтобы не оторвало голову при такой скорости и такой массе, заставляющей разогнавшегося зверя останавливаться за одно мгновение. Дрожащими руками закрываю за собой дверь.

9:00

Квартиры бывают разные: от красивых широких до захламлённых узких. Передо мной был средний вариант. Дом не старый, значит, не надо пригибаться до пола, чтобы пройти остерегаясь люстр, свисающих до уровня плеч. В этом доме порядок: коврики поверх покрашенных досок, задорно щёлкают дрова в печке, много света.

Встречает девушка крупной комплекции. По таким всегда трудно что-то понять. Не скажешь ни о возможных заболеваниях, не сможешь угадать даже возраст. Нет, она не выше меня. Такой же рост. Плечи опущены, взгляд слегка угрюмый. Внешне не замечаешь каких-либо изменений в её самочувствии.

Стояние в коридоре затягивалось. Услышав мою просьбу пройти в более удобное помещение, девушка мечется из стороны в сторону. Предлагает в одну комнату пройти, потом в другую. Наконец-то она определяется, выбирая самую маленькую, где трудно повернуться. Я сажусь на стул, она продолжает стоять. Прошу присесть на кровать. Девушка в лёгкой панике. С трудом усаживаю. Прошу документы, начиная расспрашивать о жалобах.

— Как вам сказать… — короткая фраза, один из самых частых ответов на первый вопрос о причинах вызова.

«Как вам сказать» принимает разнообразные формы. Это может вылиться в историю жизни, когда медик будет пытаться отсеять лишнее, прося пациента рассказать о том, что беспокоит его именно сейчас. Но и в этом случае пациент может толком ничего не рассказать, пожимая плечами. Складывается впечатление, что человек решил вызвать просто так, по чьему-то совету, не испытывая нужды в медицинской помощи, не имея конкретных жалоб и принимая своё нынешнее состояние как извечное, постоянное и практически ничем не мешающее благополучному существованию.

Медик — это следователь. Как бы сказали в Испании — инквизитор. Именно медик должен приехать на место заболевания, задать нужные вопросы пациенту, опросить родственников, провести следственные эксперименты, вызвать подкрепление в случае необходимости, либо самостоятельно отконвоировать пациента в место дальнейшего лечения, либо оставить пациента дома под подписку о соблюдении правил ожидания участкового терапевта для дальнейших разбирательств, или оставить под честное слово. В обязанности медика также входит оценка обстановки в квартире, чтобы иметь чёткое представление о возможном привлечении к делу других служб или если службы сами проявят интерес к медику после проведения своих собственных мероприятий.

Девушка кажется адекватной, но слишком нервной: глаза не бегают, однако движения резкие. С большим трудом, отталкиваясь от повода вызова, удаётся выяснить, что у девушки кровотечение всё-таки есть, оно сохраняется с трёх часов прошлого дня, возникло до посещения гинеколога, сама девушка связывает кровотечение с некими маточными полипами. Она так твёрдо и настойчиво о них начинает говорить, что невольно представляешь перед собой энциклопедию, словно читаешь её сам, а не слушаешь в этот момент, как кто-то тебе её читает.

Неожиданно девушка начинает уверять, что ещё вчера гинеколог предлагал сразу вызвать скорую помощь для перевозки её в гинекологический стационар. Я не стал уточнять, что за гинеколог, куда она ходила на приём, какие обследования ей делали. Впрочем, никакой медицинской документации девушка мне предоставить не смогла.

— Когда у вас были в последний раз месячные и вы уверены, что сейчас у вас не месячные? — вполне резонный вопрос в таких ситуациях, когда надо исходить из самого простого и разумного.

— А как же, — по лицу девушки проскользнула глупая улыбка, — вчера должны были начаться. У меня, знаете ли, они всегда в этот день начинаются. Месяц назад, два месяца назад — они у меня всегда в этот день начинаются. Меня насторожило, что они стали более обильными, кровь выходит сгустками, такого никогда раньше не было.

Порыв откровенности — без уточняющих вопросов — это хорошо. Иногда девушка теряется, пытаясь подобрать слова, но в другой раз выдает большой поток слов по делу. Когда спрашивал о месте работы в начале осмотра, тогда она тоже выпалила информацию, словно пулемёт. На просьбу повторить — повторяла с такой же скоростью.

На вопрос о болях в животе, на наличие беременности девушка отвечала категоричным «Нет». Давление и температуру она позволила себе измерить, но смотреть живот запретила, заливаясь громким смехом и отталкивая руки, якобы боясь щекотки. Сомнения в её адекватности всё-таки возникли. Но если пациент против чего-то, то никто не станет его заставлять силой. Не хочет смотреть живот — значит, не будем. Сделаем отметку в карте вызова. Всё равно надо исключать подозрительное для девушки кровотечение, пусть гинекологи устанавливают истинную причину. Визуальный осмотр живота не говорил ни о чём, кроме ожирения. Живот свисал, не выпирал, пупок чётко вырисовывался глубинным колодцем.

— Собирайтесь в больницу. Дойти до машины сами сможете?

— Я не хочу в больницу.

Немой вопрос «Зачем вызывала тогда?» повис в воздухе. Мне же пришлось её уговаривать, угрожая необратимыми последствиями вплоть до летального исхода. Женское кровотечение — весьма коварное явление, в связи с которым девушки склонны испытывать стеснительность. Они могут бесконечно консультироваться, но на приём идут в самый последний момент, когда бледный вид пугает окружающих, а по телу разливается ощущение слабости. Может, и сейчас девушка ждала ободряющих слов, полного уверения в наличии именно обычного менструального цикла, но никак не грозного кровотечения из-за маточных полипов.

Байка о гинекологах на скорой помощи имеет место быть. Якобы до тебя приезжали опытные ребята, всё «там» посмотрели и ощупали да дали толковую информацию о дальнейших действиях. К сожалению, гинекологические услуги на дому скорая помощь не оказывает, только в очень редких случаях медики проводят осмотр, дабы провести исключительную диагностику с другими заболеваниями или при иных угрожающих жизни состояниях. При простом кровотечении, даже из-за полипов, медик попросит показать промокшую салфетку, но чаще поверит на слово. Эта девушка мне салфетку показала, от неё исходил запах свежей крови.

Ехать надо. Я уговорил.

Вновь возникла проблема собаки за дверью. Девушка мимо пройдёт спокойно, ей собака ничего не сделает. На меня же милый пёс явно затаил обиду. Собака — животное непредсказуемое. Снова и снова могу это повторять.

Собака около конуры принимает пищу. Бабушка стоит рядом и держит за цепь. Чемодан вперёд, вера на счастливый исход мне поможет. Не раз наблюдал, как пёс рвёт цепь, когда ты идёшь в дом, но псу плевать, когда ты из дома выходишь. Видимо, это тот случай. Собака отработала функцию звонка, предупредив хозяев о возможной угрозе, теперь спокойно ест плату за свою работу. Ни ухом, ни хвостом, ни каким иным способом собака не отреагировала на меня.

Поскорее заскочил в машину и закрыл дверь, чтобы уж точно собака до меня не добралась. Спустя пять минут к машине вышла наша девушка. Едем в гинекологию.

9:25

В салоне слегка прохладно. Как прохладно… дубак там. Дубак — такое яркое, звучное слово, точно характеризующее температурные особенности. Печка не справляется. Отчасти тепло только рядом с ней, когда машина стоит. Если машина в движении, тепло с места не сдвигается. Какую бы теорию относительности вы ни пытались применить, говоря об отношении одного тела к другому в пространстве, о скорости движения человека со скоростью автомобиля, находясь внутри, — всё это к теплу не относится. Оно остаётся там, где секунду назад стоял автомобиль. А ещё спустя секунду можно смело сомневаться в существовании тепла. Кажется, его никогда не существовало. Есть только холод. Не думайте, что в кабине теплее, — там ситуация немногим лучше при наличии других отягощающих обстоятельств. Я немного приукрасил действительность. Печка справлялась бы, будь на улице потеплее, но сейчас слишком холодно. Сил у печки не хватает, щели в кузове пропускают холод.

Для таких случаев у нас есть одеяло. Бережно укутываю в него девушку. Она не такая стойкая, как предыдущая бабушка с циститом. Возможно, тогда тепло ещё присутствовало. Теперь же даже я стал ощущать подбирающийся к ногам холод. Возможно, на улице стал усиливаться мороз, снег уже не идёт, появилось солнце, темнота отступила.

Чудотехники, что конструировали автомобиль, не задумывались над особенностями отечественной промышленности, когда однажды созданная модель будет эксплуатироваться без изменений не одно десятилетие, а буквально половину века, без модификаций и любых улучшений. Не считая разве только электронной начинки, от которой едет голова у наших водителей. Ежели раньше всё казалось простым и ремонт не вызывал затруднений, то теперь машиной управляет компьютер, как бы дико это ни звучало, на нашем-то автопроме. Танки и самолёты делать умеем, а автомобили нет. Впрочем, усложнённый конструктор теперь приносит больше мороки, да ещё при быстро ржавеющем кузове.

Электропривод стёкол — это не про нас. Тут рычагов-то нет, давно сломались, стёкла открываются и закрываются посредством самодельного устройства, управляемого натягиванием и ослаблением с фиксацией узлом на дверной ручке. Треугольное окошко закрывается наглухо или будет постоянно нараспашку. Водителя радует гидроусилитель руля, ему не надо прилагать дюжей силы, чтобы поворачивать, хотя есть в арсенале скорой помощи машины без усилителей. Печка имеет только три режима: дует слабо, дует сильно, не дует. Никаких других градаций не предусмотрено. Нет толкового распределения воздуха по салону, как направишь самодельными приспособлениями, так там и будешь себя обогревать.

Мотор под боком, от него в основном и начинает болеть голова ближе к обеду. Если же начинает глючить электроника, то двигатель исходит диким криком, а там уже хоть сам вой. Как бороться и как исправлять — никто не знает. Недаром про наш автопром говорят, что разбери и собери заново самостоятельно, всё равно всё будет сыпаться, хоть качественными деталями заменяй, хоть воссоздай под старым кузовом новую иномарку — и это не поможет. Хорошо быть патриотом, но плохо поощрять раздолбайство.

Хоть пациентка в дороге не жалуется, сидит спокойно, ей тепло. Нам пока тоже тепло, только ноги предательски подмерзают. Плохо мне, плохо водителю.

Заурчал желудок, достал четвертинку яблока. Кислая!

Дорожной техники по-прежнему не видно. Машины едут тихо, придерживаясь колеи. Всё равно не вырваться. Правило «не трамвай — объедет» ныне не работает, из колеи вырваться можно лишь с большим трудом. Либо ехать над колеёй, либо по ней. Едут по-разному.

Вот и первая жертва дорожных условий. Маршрутка врезалась в столб — видимо, выбросило из колеи. О причинах можно гадать вечно. Может ведь и просто выкинуть, если водитель решил газу прибавить, а может, маршрутка манёвр совершала да не удержалась на дороге. Хмурые пассажиры с огорчением выходят на холод, кто-то из них стал ждать у дороги, кто-то двинулся в сторону ближайшей остановки. С виду все целые, никто на помощь не зовёт.

В приёмнике гинекологии, как всегда, закрыта дверь. Медсёстры пьют чай за перегородкой. Нужно их каждый раз персонально звать. Работа тут протекает неспешно, пациентам редко грозит смертельная опасность, всё может быть вовремя исправлено, а помощь заблаговременно оказана. Вот и сейчас медсёстры задорно смеются, бренчат стаканами, хлопнул холодильник, несколько раз пикнула микроволновая печь, уведомляя о завершении программы разогрева продуктов. Стучусь в дверь и объявляю о своём прибытии.

Медсестра, а может, санитарка — никогда не определишь, крупной комплекции женщина, практически такой же, что привезённая мной пациентка, только ростом пониже. Вытирая руки о край халата, она открыла дверь, выключила бактерицидную лампу и пригласила заходить. Диагнозу на сопроводительном листе удивления не высказала. Это обычное явление для гинекологии, в котором разбираться предстоит только им. При наличии такого кровотечения именно им искать причину и никому другому. Расписалась в карточке за доктора. Я попрощался с пациенткой и вышел.

Заполнение медицинской документации — дело крайне ответственное. Писать карту вызова надо сразу, пока помнишь, ведь память предательски может подвести уже на следующем вызове. Медиков иногда стесняются, что легко объяснимо. Только вот медик ваше стеснительное место забудет, если не сразу, то через час, не вспомнит никаких подробностей. А вы будете об этом случае помнить долго. Таким образом работает избирательная память, позволяя запоминать редкую информацию. Ежели работа сводится к постоянному повторению одних и тех же действий, то каждый цикл не запоминается. Медик к вечеру не только вас не вспомнит — он забудет вообще про то, что вы вызывали, он не сможет назвать количество обслуженных вызовов.

Через пять минут из дверей приёмного покоя выскочила девушка в белом халате. Подбежала к машине, попросила вернуться — доктор хочет со мной поговорить. Сказав, сразу побежала обратно. Значит, дело срочное, если выскочила в чём была, не надев куртку и тёплую обувь.

В комнате приёмного покоя пятеро в халатах. У всех круглые глаза. Все с каким-то подозрением смотрят на меня. Хрупкая женщина в возрасте, стоявшая спиной ко мне у стола, стала поворачиваться. Пациентка за ширмой на смотровом кресле. Женщина, видимо, доктор, повернулась ко мне полностью и поинтересовалась, зачем я им беременную привёз, да ещё на сороковой неделе беременности и, мало того… в родах.

Как в такое поверить? Разыгрывать не могут. Провели осмотр. Поставили диагноз. Теперь сами в шоке. У них нет желания принимать роды, им надо как можно быстрее проводить девушку в роддом, где ей и предстоит рожать, но просто так туда теперь не переправишь. У пациентки нет никаких обследований. К нам в город она приехала недавно из другой страны, где, как оказалось, она наблюдалась с беременностью, но там документацию предоставляют только в электронном варианте. Почему-то только через неделю и не раньше. Вся нужная информация для родов отсутствует. А ведь мне пациентка твёрдо, глядя в глаза, ответила про отсутствие беременности, да ещё собиралась дома остаться.

У меня пропал дар речи — я молча разводил руками на любой упрёк гинекологов, пытаясь осознать происходящее и думая о дальнейших проблемах. Кому скажи, теперь на смех поднимут. Пропустить сороковую неделю беременности. Как такое вообще возможно? Да, беременность отрицалась, но живот при таком сроке должен говорить сам за себя. У девушки же за беременность ничего не говорило. Разве мог тот комок жира, свисающий ниже пояса, содержать в себе плод. Ничего не понимаю.

Роддом для необследованных находится далеко, по дороге может родить. Остаётся ехать в тот, что рядом. А я не могу ждать. Звоню для консультации старшему врачу смены и предельно ясно объясняю ему всю ситуацию. Старший врач весьма недоволен моей безалаберностью и даёт распоряжение оставить беременную на попечение гинеколога, а самому ехать на следующий вызов. Если гинекологи договорятся с роддомом, то вызовут другую бригаду для перевозки.

Новая информация оказалась малоприятной для медиков приёмного покоя, теперь уже у них подкосились ноги. Быстрое развитие ситуации раскалило ситуацию до предела. Доктор начал заикаться, заговариваться, потерял уверенность в своих действиях. Он твёрдо понимает, что нужно как можно скорее переводить рожающую в роддом, но там не входят в положение дел, прося сперва сделать все обследования. Доктор белеет, обхватывает правой рукой лоб, пытается убедить кого-то по телефону войти в его положение, понять всю парадоксальность ситуации и, наконец, быть человеком. Как об стену. Без обследований не примут.

Всё это время пациентка сидела на смотровом кресле. Только сейчас она его покинула и стала одеваться. Другие медики вставляли свои реплики, пытаясь помочь доктору, поддержать его, выражая молчаливые мысли как мои, так и пациентки. Понять происходящее можно — трудно сказать разумное. Про меня уже договорились, что я подожду. Старший врач всё-таки согласился. Пациентку отправили на ультразвуковое исследование.

Идти нужно в соседний корпус. Предложил довезти, чтобы всё сделать быстрее, но пациентка отказывается. Она не выпускает пакет из рук. Остаётся её ждать.

Вернулась она довольно быстро. Шла обратно всё так же не выпуская пакет из рук, будто в нём находилось что-то жизненно важное. Вела её под руку медсестра. Прошли мимо меня, унося все бумаги гинекологу.

Внутри не утихают страсти. Эта история ещё долго будет пересказываться в их разговорах. Гинеколог пишет направление в роддом, задавая от волнения совсем уж несуразный вопрос: «„Врачом“ — через „о“ или через „ё“?», — в руках присутствует дрожь. Всё улажено, можно увозить.

Пациентка, теперь уже в статусе роженицы, постепенно становится всё более агрессивной. Она выражает недовольство сервисом, грубым к ней отношением, нежеланием понять её состояние, постоянными указаниями на то, что ей следует делать. Мне не хочется смотреть в её сторону. Отношение от благожелательного давно поменялось в сторону отрицательного. Зная о своей беременности, разыграла цирковое представление. Выставила дураком, в первую очередь меня. Не люблю, когда люди начинают во мне сомневаться.

Беременная сильно хлопает дверью автомобиля. Я прошу водителя как можно быстрее доехать до роддома. Он же не торопится. Ему не до конца ясна ситуация. Он притормаживает на светофоре, давая дорогу пешеходам, планируя ждать зелёный сигнал, чтобы пропустить помеху справа и продолжить движение. У меня начали сдавать нервы. Я всегда спокоен, но, как оказывается, не всегда.

— А работают ли они? — задал мне озадачивающий вопрос водитель, в ответ на повторение строгой просьбы продолжить движение, включив сирену и маячки.

— Они могут не работать???

Водитель меня уже не слушал, он извернулся со своего места, опираясь одной рукой на открытую дверь, а другой удерживая руль, выгнув шею в сторону крыши. Необычное представление, на которое с интересом смотрели прохожие.

— Вроде работают, — обрадовал водитель, включив сирену, и тронулся с места, разгоняя переходящих дорогу пешеходов.

Резкий звук сирены, раздающийся рядом с тобой, всегда вызывает смешанную бурю эмоций. Тем более если это происходит неожиданно. Кто-то из пешеходов погрозил кулаком, кто-то припустил быстрее, большинство же осталось вне дороги. Наша машина быстро покинула перекрёсток.

Роддом располагается в пяти минутах езды, включая два всегда загруженных перекрёстка. Сирена и маячки творят чудеса. С ними не проедешь только в плотном потоке, но и там иногда происходят удивительные вещи, когда машины увиливают куда угодно, лишь бы пропустить. Автомобиль с сиреной может вылететь на тротуар, разгоняя людей, либо поехать прямо по трамвайным путям. Если ситуация требует спешки, надо двигаться крайне быстро, но с соблюдением мер безопасности.

Наша беременная сидит тихо, переваривая свои переживания внутри себя. Она позволяла себе гневные высказывания, но до угроз не доходила. Её поведение мне кажется странным. Окончательную картину я пойму позже, после разговора со старшим врачом, а пока пребываю в неведении.

Около роддома три машины скорой помощи — они уже выезжают с территории, предоставляя нам право быть следующими. Напряжённая обстановка ожидается внутри. Опускающийся шлагбаум едва не стукнул по крыше наш автомобиль, что иногда случается. Шлагбаум — вещь хрупкая. Он имеет свойство ломаться от соприкосновения. Кто будет виноват в этой ситуации, не столь важно, нам надо спешить.

Подхватываю беременную под руку, выводя из салона. Она не желает торопиться, пребывая в своих думах. Может, действительно беременность явилась для неё сюрпризом, и всё её поведение стало проявлением защитной реакции, доводящей до безумия окружающих и её саму. Трудно переварить информацию, когда тебе говорят о том, что тебе предстоит рожать. Рой переживаний, миллион сомнений. Что потом с ребёнком делать, как сказать родственникам. Присутствует боязнь процесса родов. Мне остаётся только предполагать. Сейчас поведение беременной изменилось — она уверяет, что знала о своём положении. Её история тоже крайне правдива.

В приёмном покое роддома ажиотаж. Им только вот привезли трёх женщин, ещё подвезли мы. Да подвезли не простую, а полную загадок беременную. Обследований нет, на руках только свежее УЗИ. Словам моей пациентки никто не верит.

Акушерка ругается. Она в бешенстве. Но не из-за нас. Куда-то подевалась санитарка, некому протереть смотровое кресло. Меня самого начинает бить мандраж. Все доктора принимают роды, смотреть некому, санитарки разбежались.

Быстро прибегает другая акушерка с ведром и тряпкой, начинает вытирать кресло. Спустя ещё минуту прибегает санитарка, объясняя своё отсутствие большим количеством работы. Раздаются крики рожающих. Роддом — это непередаваемая атмосфера: стоны, крики. А ты, белый и пушистый, сидишь в углу да ждёшь своей очереди. Мне милее шум мотора, запах бензина, тряска дороги, но эмоции рожающих женщин — выше моих сил. Кажется, легче целый день переносить пациентов на носилках, нежели от восхода до восхода слушать чьи-то стоны.

Пришёл доктор. Надел перчатки. Усадил беременную на смотровое кресло. Сделал вывод, что действительно наблюдается начало родов. Только сейчас замечаю, что доктор — молодая девушка, блондинка, волосы сплетены в тугой хвост, белый халат, голые ноги ниже колен и непрезентабельные сланцы, пот струится со лба, на лице читается усталость и некая злоба. Никто не любит аврал на работе — не любят его и медики. Если у иных работников завал бумаг может подождать, то ропот толпы пациентов за дверью, а тем более очередь из рожающих женщин, вот где надо быть крайне скоординированным. Злость простительна, главное, чтобы она оставалась только на лице и не переходила в слова и на дело.

Блиц-опрос беременной оставлял большинство вопросов в воздухе, но на какие-то она давала чёткий ответ. Так мы узнали, что она собиралась жить в другой стране, причём в стране, где уровень медицины на высоком уровне, что она наблюдалась у гинеколога и знала о своей беременности, вновь она повторила историю с результатами обследования в электронном виде, ожидаемыми ею на следующей неделе. Но беременная не смогла объяснить, почему за две недели до родов она решила вернуться обратно. Ничего не объяснила о своём муже, отчего все пришли к заключению, что его нет. Опять рассказала историю о маточных полипах, что не думала об опасности кровотечения, что собиралась спокойно переждать дома, так как ничего особенного не заметила, и вообще это должны были быть месячные, они всегда у неё начинаются с этого числа. Месячные были упомянуты ею зря — никто не смог сдержать приступ громкого хохота. В данной ситуации ответ беременной казался комичным.

Доктор распорядился взять кровь на всевозможные анализы. Мне вопросов никто не задавал. Это редкий момент, когда сотрудник скорой помощи отпускается без претензий и без укора в свой адрес, выступая лишь в роли службы социального такси. Действительно мы порой возим таких пациентов, которые могут самостоятельно добраться до больницы без лишних затруднений. Но зачем? Ведь есть бесплатная услуга перевозки, да ещё иногда удаётся оказаться первым в очереди на приём среди собравшихся плановых больных.

На улице потеплело… или мне стало жарко. Выйдя из приёмного покоя, я выдохнул, окутываясь вырывавшимся паром изо рта. В салоне чисто. Беременная не оставила внутри никаких признаков своего присутствия. Можно смело ехать дальше.

Заурчал живот.

10:30

Кислое настроение заел кислым яблоком. Осталась всего одна четвертинка, позже придётся слушать урчание, ежели не доведётся доехать до подстанции. Ощущение холода вернулось, как и осознание произошедших событий. За всей их скоротечностью совершенно утратил ощущение реальности. Надо собираться с мыслями. После такого вызова, где происходит эмоциональная встряска, организм требует спокойствия хотя бы на час. Моя работа не предполагает какого-либо разгрузочного момента. Ты должен быть стойким, ко всему приспособленным, и желательно, чтобы у тебя отсутствовало чувство самосохранения. Иной раз после реанимации возникает такое же желание побыть в покое. И этого не дают. Чемодан от крови вымыть не успеваешь — кому-то вновь нужна срочная помощь.

Задумываются ли люди, когда доверяют своё здоровье медикам, работающим в уличных условиях, что когда они заходят к вам, то вымыть руки или обработать их антисептиком — это не гарантия чистого подхода. Человек пришёл извне, он может с собой принести не только улыбку до ушей, но и сотни тысяч микробов от других пациентов. Задумываются ли люди, когда садятся в автомобиль таких медиков, что там ведь тоже нет стерильных условий. Где-нибудь на западе принято тщательно обрабатывать салон машины после каждого пациента. У нас такого нет. Не каждая организация предоставляет своим сотрудникам униформу, благо у нас с этим проблем нет, пускай не дают обувь, но лучше придти в своей, нежели надеть обязательную и неудобную. Что же говорить о машинах, да с такой нагрузкой. Не успеваешь до подстанции доехать, поэтому разговор о санитарной обработке салона тем более остается в стороне. Летом ещё можно это сделать в пути, но зимой… зимой это нереально.

Стоило доесть яблоко, как диспетчер по рации дал новый вызов. Ехать в сторону того же села, откуда забрали беременную, только ехать дальше, а значит, предстоит пытка в виде прыжков по мелким частым смёрзшимся кочкам льда и снега. Повод, казалось бы, понятный — обычные жалобы онкобольного. Только вот таким людям мы помочь ничем не можем, разве только оказать моральную поддержку да устранить кое-какие симптомы. Ничего больше.

Во всём мире отношение к онкобольным неоднозначное. Онкология возникает из ниоткуда, поражает людей любого возраста. Причины её предполагаются, но точно вам никто не скажет, с какой именно стороны пришла болезнь: плохая экология, нерациональное питание, наследственность — всё может привести к развитию патологического процесса. Избегнув на ранних стадиях развития, можно считать себя заново рождённым. Дотянув до метастазов, пора прощаться с миром. А мир не понимает вашего состояния.

Адекватное обезболивание выбивается с большим трудом, желание уйти из жизни раньше времени — не рассматривается. Есть только одно условие, когда общество позволит умереть, — это состояние, которое приведёт к вашей скорейшей смерти. Злокачественное онкозаболевание — одно из противопоказаний к реанимации. Вас не будут спасать, если не станут настаивать родственники. Такой подход подразумевает гуманность — чтобы человек больше не страдал. Разобраться с лечением не получается. Мифические слухи о разработке лекарств для борьбы с раком, о препонах государств, о невыгодности — слишком больная тема для людей. Люди, скорее, поверят знахарям. При таком заболевании испытываются самые фантастические способы лечения. Лишь бы помогло. Хуже уже не будет.

Адрес диспетчер продиктовал не совсем понятный. Встретят на трассе и проводят до дома. Мы доехали до кочек да поскакали. Водитель снизил скорость до десяти километров в час, ехать быстрее невозможно. Это невыносимая пытка. Я бы вышел и пошёл пешком, но идти придётся дольше, идти нужно далеко, к тому же не стоит забывать о холоде. Приходится мириться и материться. Невыносимая тряска. Просто ужасная. Чёрт-чёрт-чёрт!!! Хоть бы в эту сторону больше не посылали, ещё и обратно по этой дороге ехать. Где взять силы для борьбы с суровыми условиями зимы. Зачем сюда люди вообще забрались, почему не остались жить в тёплых краях.

Множество мыслей скачет вместе с телом. Я привстал в позу наездника, оторвав попу от кресла. Слишком большая нагрузка с позвоночника была перенесена на колени. Они после этого станут ныть, зато не будет прокалывающих болей в пояснице и грудной клетке, а значит, до утра я смогу доработать. Боль в коленях можно унять, а вот боль в спине так просто не уйдёт. Такая боль заставляет принимать определённые позы, подчиняет тебя, ты становишься её рабом и полностью исполняешь прихоти этого данного природой врага-информатора о неполадках в организме. Научиться бы такую боль отключать.

Медленно и верно доехали до нужного указателя на трассе. Никого нет. Слева коттеджный посёлок, но дорог туда нет — их все замело, там не проедет даже наш автомобиль. Справа чистое поле. Остаётся ждать. Диспетчер по рации пообещал, что встречающий подойдёт через десять минут. Остаётся радоваться краткому покою. Наше родео не выбило нас из седла, помешали двери, а так бы вылетели из кабины. Очень интересно — откуда появится встречающий.

Спустя десять минут он появляется. Нужно проехать немного назад, там есть поворот к коттеджам. Но… через тридцать метров от трассы дорога кончается. Встречающий угрюм, шарф натянут до глаз, видимая часть лица красная, это не вызывает удивления — человек одет по погоде.

— Куда идти? — спрашиваю его с любопытством.

— Прямо, до тех деревьев. — И машет рукой в сторону этих самых деревьев, что располагаются примерно в одном километре от трассы.

Вспоминаются заветы молодым о пользе длительных пеших прогулок по лёгкому морозу. Другого выбора у меня всё равно нет. Шарф я с собой не захватил, зато перчатки взял. Их надел поосновательней. Взял ящик с медикаментами. Буду с ним, сине-оранжевым пятном на фоне белизны, стану маяком для ждущих и провожающих. Застегнул куртку. Оценил размеры сугробов — они выше меня. Дорога не просто по вершине сугроба — я же не по пустынным барханам пойду. Ветер создал такие условия, что тропа будет петлять снизу вверх и обратно. Главное, не провалиться под тяжестью собственного веса. Шаг за шагом дойду до цели — так гласит известная китайская поговорка. Лыж нет, да и не умею я ими пользоваться. Снегохода у вызывающих тоже нет, и никто, кроме них, в этой глуши не живёт. Все на время зимы перебрались в тёплые городские квартиры.

Мы идем, но нужный дом почему-то ближе не становится. Он то виден, то скрывается за очередным сугробом. Руки стало щипать холодом, ящик предательски выбивает из равновесия. Ещё и папка затрудняет продвижение — то выскальзывает из подмышки, пока рука согревается в кармане, то норовит выскользнуть из рук. Чередование всевозможных комбинаций — по согреванию рук в карманах, переноске чемодана и удерживанию папки — постепенно превращается в рутину. Встречающий ушёл от меня на приличное расстояние. Я уподобился перископу, погружаясь в морские пучины и поднимаясь над водной гладью. Снег — одно из состояний воды, поэтому сравнение пришлось как нельзя кстати.

При подъёме на один из сугробов снег стал уходить из-под ног. Разумное ускорение и понимание неизбежного провала уберегло от неприятности, но только до следующего сугроба, где тело непроизвольно было засосано по грудь. Произошло это в один момент, я так и не понял всей цепочки событий. Главное, что не по голову — тогда исход мог оказаться печальным. Пришлось вопить изо всех сил, дабы крик донёсся до встречающего. Самостоятельно выбраться никак не получалось, опереться было не на что. Снег в руках рассыпался, ящик и папка были откинуты в стороны, их ещё предстоит потом найти. Пока же главной задачей становится освобождение от плена. Подбежавший встречающий протянул мне руку, только теперь я смог выбраться. Нашёл ящик с медикаментами, опрокинутый на бок. Нашёл и папку. Сразу отдал ящик встречающему, чтобы сам его нёс. Я же намеревался в дальнейшем быть крайне внимательным и не подвергаться новой такой опасности.

Всю дорогу снег предательски желал принять меня в своё лоно, а провалившиеся следы от ног говорили, куда лучше не наступать. Дальше я шёл за встречающим след в след. Только таким образом удалось удачно достичь дома. Основательно замёрзнув, зашёл погреться.

В доме онкобольных редко наблюдаешь хорошее настроение, особенно если появился повод вызвать скорую помощь. Моим третьим пациентом за эту смену становится сорокалетняя женщина, она лежит в кровати, вид измождённый, синева под глазами, полное отсутствие волос на голове, дышит ровно, но делает вид, что кислорода ей всё-таки не хватает.

При всех симптомах такие люди могут не знать о своём основном заболевании. Это ещё одна загадка человечества. Не выработан единый подход, существуют разные версии. Кто-то считает, что человек угаснет быстрее, если узнает об онкологии, кто-то наоборот придерживается мнения, что лучше узнать раньше и подготовиться к неизбежному, нежели сообщать в самый последний момент, когда человек не сможет осознать и точно угаснет. Всегда сперва стоит выяснить, крайне осторожно, знает ли человек о своём заболевании. Чаще всего родственники сообщают такую информацию за дверьми перед входом в дом. Мне не сообщили. Но женщина знала, об этом были её первые слова.

Ухудшение самочувствия продолжается в течение двух недель, всё это время у неё поднимается температура тела, появился кашель с мокротой, она твёрдо уверила себя, что желает ехать в больницу. Стабильность у онкобольных всегда относительная. У женщины присутствуют хрипы в лёгких, нельзя исключать их воспаление. Таким пациентам всегда предлагаем госпитализацию. Но…

— А вы сможете перенести транспортировку? — задаю разумный вопрос. Уже не раз бывали случаи, когда онкобольные умирали в машине, а тут до машины бы суметь добраться. Целый километр по сугробам в лютый мороз. Дойти сюда было проблемой, обратно идти — тоже проблема.

Женщина отвечает утвердительно. Она хочет ехать, родственники тоже уговаривают не отказываться. Их желание понятно. Они измучились, хотят отдохнуть, пусть за больной ухаживают в стационаре, заодно окажут нужную медицинскую помощь, да продлят дни на этом свете. Однако — до больницы нужно ещё доехать.

У меня с собой нет ничего, кроме ящика с медикаментами. За лечением вопрос не встанет. Оказываю нужную помощь. Женщина отмечает незначительное улучшение самочувствия. При этом её состояние действительно не вызывает опасений. Давление в норме, температура слегка повышена, насыщение крови кислородом почти как у здорового. У женщины не указаны метастазы в медицинской карте, но предполагать их наличие в лёгких не будет заблуждением. Может, и ухудшение началось из-за них.

Ещё одна проблема. Женщина совсем обессилила — она не сможет идти. Значит, придётся её нести. Кроме меня, есть ещё два человека, поэтому это не станет проблемой. Положим на крепкое тёплое одеяло, укутаем как младенца, чтобы не замёрзла в пути до машины, и двинемся покорять снежную пустыню.

Расстелил одеяло на кровати, попросил перебраться на него. С большим усилием женщина это сделала. Она уже одета в шубу, тщательно укутана шарфом, но лицо шарфом закрывать не стали, чтобы не затруднять дыхание. Укутали очень хорошо. Вес женщины увеличился — такое количество верхней одежды само по себе много весит. Я взялся сбоку, встречающий с другого бока, ещё одна женщина поддерживает ноги. Ко всем проблемам добавляются узкие дверные проёмы, через которые не так-то легко пройти. Наличие высоких порогов также затрудняет продвижение. Я уже молчу про крутую лестницу из дома в гараж, по которой надо спуститься, да не потерять равновесие при этом.

Руки предательски устают, расшатанная спина также отдаёт прокалывающей болью, сковывая грудную клетку, пальцы ослабли, а ещё нужно будет каждый раз возвращаться за ящиком. Папку положил под ноги женщины. Начал потеть, главное теперь, не переостыть. Идти целый километр, возможно, потащим волоком. Десятки новых проблем только предстоит разрешать.

Всё время движения спрашиваю женщину о её самочувствии. Она постоянно говорит, что чувствует себя терпимо. В гараже женщина перестала отзываться. В чём причина??? Прошу всех остановиться и положить её на пол. Так и есть! Не выдержала. В душе проклинаю злосчастный день с таким количеством сюрпризов. Женщина могла прожить ещё бесконечно долго, но суждено умереть именно сегодня.

Встречавший оторопело опёрся об стену, помогающая женщина зарыдала. На предложение начать реанимацию, они вместе угрюмо повертели головами из стороны в сторону, выдавливая из себя тихое-тихое «Нет».

Оставлять тело в гараже бессмысленно, поэтому предлагаю перенести обратно в комнату. Они соглашаются. Перенести обратно было легче, никто уже не старался нести аккуратно. Все были слишком подавлены. У меня на душе тоже стало неспокойно. Всегда нелегко смотреть в глаза людям при таком исходе событий. Им сейчас не до меня, у них другие переживания. Теперь предстоит думать о похоронах.

Звоню старшему врачу — тот передаст сведения в полицию, а оттуда должны уже прислать соответствующих сотрудников. Как они всё там будут организовывать, не представляю. Пригонят ли трактор для расчистки территории или так же устроят штурм сугробов — это уже они сами решат. Мне же предстоит идти назад к автомобилю. Меня никто не будет сопровождать, поэтому надо идти крайне аккуратно. Мужчину всё же прошу побыть на крыльце, чтобы в случае чего придти мне на помощь. Мужчина неуверенно кивает, его мысли сейчас далеко отсюда. Пожалуй, я не буду торопиться, пойду очень медленно.

Шёл я по прежним следам, тщательно наступая и опираясь поверхностно при каждом шаге, прежде чем переносить вес с одной ноги на другую. Стараюсь идти широкими шагами. Дошёл до места провала, очень аккуратно его преодолел и двинулся дальше. Машина уже была чётко различима впереди. С трассы к ней подъехал легковой автомобиль. Возникло смутное подозрение, что человек только одной профессии мог так быстро оказаться рядом, но может, это сосед или кто-то по иным делам решил остановиться. Это может быть знакомый водителя. Тот соскучился от безделья, либо замёрз — они ведь любят экономить бензин, останавливая мотор, дабы не работал на холостых оборотах.

Из подъехавшей машины вышел человек и направился мне навстречу. Очень быстро мы сравнялись, правда, человека постигла печальная участь. Прямо передо мной он ушёл в сугроб. С удовольствием посмотрел, как я сам совсем недавно принимал такие же снежные ванны. Конечно, я ему помог. Человек в чёрной одежде, чёрных ботинках и чёрной шапке оказался никем иным, как похоронным агентом. Лишних вопросов я ему не задавал, только пожелал аккуратно идти по моим следам да сильно не торопиться.

Когда подошёл к нашему автомобилю, с трассы свернул ещё один автомобиль. Впрочем, он быстро уехал. Агенты друг друга знают, бессмысленно устраивать торги на дому — коли опоздал, то дай работать другим, ты можешь наведаться позже, но не стоит. Когда у людей горе, они не смотрят на мелочи, стараясь побыстрее решить все важные вопросы. Спектр услуг широкий — всегда найдётся достойное предложение.

Мне, пожалуй, пора отсюда выбираться. В машине меня передёрнуло от лёгкой волны тепла, после воздействия которой всегда ощущаешь ещё больший озноб, нежели тот, что мучил тебя на улице. Но ничего — скоро я согреюсь, может быть. По крайней мере, мне не грозит в ближайшее время такой забег по морозному полю с препятствиями.

12:55

Смешанные чувства — на такой работе нельзя быть в одном режиме. Постоянно переключаешься. Теперь мне грустно. Собрать все мысли в кулак да сконцентрировать внимание на более обыденных вещах. Колесо жизни — устойчивый принцип. С ним нельзя спорить, человечеству неведомо бессмертие. Всё в этом мире умирает, уступая место новому. Стираются в порошок горы, реки меняют русло, вековые деревья высыхают. Человеку даровано шестьдесят-сто лет жизни. Кому-то не суждено прожить и одного дня — есть и такие существа на нашей планете. Всё строго подчинено закону колеса. Веришь ли ты в загробный мир или предпочитаешь не задумываться о ждущей пустоте бесконечности за последним вздохом — жизнь не остановится.

Размышления оборвали кочки. Нехотя, снова принял позу наездника, уберегая позвоночник от грубых потрясений. Яблоко доедать не стал, время близится к обеду, теплится где-то внутри надежда, что позволят доехать до подстанции.

Главное, верить, тогда всё возможно. Только надежда помогает в любых ситуациях. Без надежды будет печальный расклад. Слишком пессимистично настроенные люди сгорят ранее отпущенного им срока. Если нет капли оптимизма, стоит зарядиться частицей цинизма. И смотреть на жизнь с трезвой точки зрения.

Наконец-то отпустили на обед. Загоняем машину в гараж, пусть греется. Да, у нас есть отапливаемый гараж. Это одно из замечательных преимуществ, за которое прощаешь всё. Зима сурова к тем автомобилям, которые помещаются хотя бы на короткое время в тёплый гараж, — их кузов сгнивает гораздо быстрее. Именно из-за этого автомобили за несколько лет превращаются из цельнометаллических в пронизанные дырами агрегаты. Однако нет ничего приятнее, чем садиться в тёплую машину. С содроганием вспоминаю старые времена, когда машина не могла прогреться больше двадцати минут, и всё это время ты сидел не в салоне, а на улице, обо всём моля весь свет, лишь бы согреться побыстрее.

Подстанция встретила ароматами масла и бензина. Пока водитель убежал есть, я пошёл улаживать дела с картами пациентов. Их нужно дописать и сдать диспетчеру для обработки. Впрочем, карты уже написаны. Стоит лишь прояснить ситуацию с беременной пациенткой у старшего врача.

Краткое знакомство с ситуацией весьма позабавило старшего врача. Я же попросил его прослушать запись приёма вызова. Вот как обстояло дело:

— Скорая помощь. Здравствуйте.

Голос диспетчера по приёму вызовов чётко поставлен.

— Привет, разведбат. Привет, разведбат. Мне нужна помощь. Докладываю, мне нужна помощь. Нужна помощь, срочно! Разведбат, алё-о-о-о-о, как меня слышно?

Диспетчера, люди ко всему готовые, их так просто не смутишь. Они привыкли к психически нездоровым вызывающим, к неадекватным просто и неадекватным пьяным; готовы к наездам и мольбам; порой выслушивают концерты самодеятельности с песнями и музыкой. За всей чехардой на том конце трубки диспетчера не всегда могут уловить суть просьбы. Люди могут сознательно обманывать и вводить в заблуждение. Не всегда удаётся выяснить точную причину. От всего этого потом бывают в недоумении выездные бригады, прибывая на горловое кровотечение, оказавшееся банальным жидким стулом.

Вот и сейчас диспетчер не замолчал, а продолжил выяснять мотивы для вызова скорой помощи. Опрос выявил только необычное менструальное кровотечение и боль в животе. Больше ничего. Наличие беременности тоже отрицалось категорически. Впрочем, разговаривать с таким человеком было трудно. Я на личном опыте убедился в том, что никогда нельзя подходить с одинаковой меркой к людям. Все люди совершенно разные и непредсказуемые. Нельзя никому доверять полностью, как бы пациенты ни обижались. Надо устраивать форменный допрос и обязательно перепроверять правдивость слов полным осмотром пациента. Получив подтверждение этой истины в очередной раз, я вспомнил про обед.

По подстанции бродит много запахов. Запаха медикаментов только нет. Самые яркие запахи встречают тебя в мужском туалете, на кухне да в комнате отдыха. Если с туалетом и кухней понятно, то комната отдыха всегда пахнет по-разному. Во многом это зависит от людей, которые работали накануне, то есть в предыдущей смене. Хорошо, если смена была женская. Останется приятный аромат либо ничего не останется. А вот мужская смена накладывает свой отпечаток, связанный с мужской физиологией. Ладно бы туалет — там можно задержать дыхание либо в женский сходить, если совсем нестерпимо. В комнате отдыха можешь пребывать длительное время. Просто так форточку не откроешь — всё промёрзнет, но другого выхода не остаётся. Сегодня в комнате устойчивый запах потных носков.

Откуда растут руки и откуда растут ноги — не оправдание. Руки растут оттуда, где присутствует такой же неприятный запах. Бороться с таким запахом можно аналогично — точно таким же дезодорантом, только наносить его на стопу и между пальцами сразу после мытья. Запах устраняется моментально, он больше не появляется. Такой нехитрый способ помогает избавиться не только от запаха, но и от многих сопутствующих проблем.

Специфический запах не вызывал бы такого отторжения, будь он только в комнате. Запах же вырывается через дверные щели, просачивается в вентиляцию и разносится по всей подстанции, включая кухню, где хочется вкушать с удовольствием, а не принюхиваясь к еде, думая, что она негаданным образом испортилась.

У меня сегодня жареное мясо с макаронами. Очень полезное и питательное блюдо. Наедаться до отвала я не буду, так как предпочитаю есть малыми порциями, но часто. Мой организм любит запасаться продуктами впрок, откладывая лишнее в виде жировых отложений. Давно борюсь с такой его склонностью, приучая организм к тому, что откладывать еду на чёрный день не нужно, так как еда будет поступать каждый час, а значит, никаких недоразумений в виде голодовки не произойдёт. Не сразу, но постепенно организм привык. Теперь он расходует еду по мере поступления, лишь изредка позволяя себе что-то отложить — его никогда не разубедишь в нужности данного действия. Отчасти организм прав.

Выбор продуктов при этом не ограничен. Нужно разбивать всё на многократные приёмы. Если я сейчас поем макароны с мясом, то через час поем сладкого, а ещё через час выпью что-нибудь. Такая система на работе трудно реализуема, поэтому приходится идти на разные уловки — в моих карманах есть фрукты и сладкое, это позволяет всегда чувствовать себя сытым и довольным. Без сладкого трудно сохранять положительный настрой. Отсутствие сладкого — угнетает. Витамин радости должен обязательно поступать в организм, иначе задавит хандра.

На кухне работает телевизор, идёт какая-то передача. Я не обращаю на него внимания, заткнул уши наушниками и слушаю аудиокнигу. На этот раз попалась довольно удачная, помогает скрасить время между вызовами да немного расслабиться, порой уводя в сладкую дрёму. Не зря детям читают перед сном — это самый простой способ заснуть в любом случае, даже тогда, когда спать совершенно не хочется. Кратковременные отключения в течение дня необходимы — они помогают беречь силы и восстанавливаться, давая мозгу отдых. При этом постоянно приходится отматывать аудиокнигу назад. Как бы ни убеждали, что в момент засыпания информация как-то усваивается — это обман, она никогда не усваивается. Попробуйте усваивать информацию от собеседника, повернувшись к нему спиной и зажав уши. У вас ничего не получится.

Люблю заедать острым. Оптимальный вариант — жгучий перец. Однако я всё никак не могу к нему привыкнуть. Наверное, нужны долгие тренировки или пристрастие к нему с детства. Жгучий перец жжёт ротовую полость, щиплет язык, пылающим болидом летит по пищеводу в желудок, вызывая у организма чувство приближающейся беды. «Пожар!» никто не закричит, лишь диафрагма отзовётся икотой, доводя ситуацию до абсурда. На тебя смотрят с любопытством. С чего бы это ты стал так безудержно и смешно икать? Можно запить холодным, если другого под рукой нет. Объём выпитого иногда доходит до литра. Всё-таки жгучий перец — для экстремалов.

Гораздо привычнее из острого и наиболее щадящего — это хрен или горчица. Воистину! Острая пища — зарядка для иммунитета. Сколько бы ни утверждали, что простудные заболевания нужны, — они позволяют быть организму всегда в форме. И болеть придётся, но не так часто, как раньше. Достаточно ввести в рацион привычку регулярно есть острое — можно смело забыть о частых простудах. И не нужен никакой чеснок с луком — зачем подвергать себя лишнему осуждению.

Небольшой перекус. Я уже доволен.

Остаётся малость полежать, вытянув ноги. Такое редкое и приятное удовольствие. Нет ничего лучше, чем лечь на спину да накрыться двумя одеялами — позаимствовал второе с соседней кушетки, всё равно я работаю один. Ближе к ночи можно будет себе царскую кровать сделать, позаимствовав с той же соседней кушетки матрас. Буквально принц на горошине, только мне ничто не помешает. Сон у меня здоровый и крепкий. Если лягу, то ничто уже не удержит. Вне работы, да в мягкой тёплой постели… только вот постель не тёплая и комната тоже не тёплая. Сами батареи еле тёплые. Эта часть подстанции почему-то крайне плохо отапливается. Укрываешься одеялом с головой, пытаясь спасти от охлаждения самую важную и теплолюбивую часть тела — нос.

Почему столько проблем вокруг? Можно бесконечно выискивать минусы и неудобства… мне даже не хочется говорить об униформе. Лежу в полном облачении: в куртке и ватном зимнем комбинезоне. Не всё так просто. Мёрзнуть не хочется. Единственный обогреватель стоит у диспетчера. Ему нужнее — он в ватнике не ходит. Разуваться приходится, в обуви ложиться в постель — натуральное свинство. Одеяла всегда придирчиво осматриваются, ведь можно укрыть нос той частью, что вчера укрывала чьи-то ноги, — тогда стойкий запах будет обеспечен, такого допустить нельзя.

Приятно лежать. Слегка задремал, очнувшись от голоса диспетчера по селектору. Громкая связь прорвалась через потухающее сознание. Остаётся обуться, стряхнуть с себя усталость, достать из пакета апельсин, что теперь заменит мне яблоко, да положить вкусных конфет в карман. Теперь я готов ездить хоть до ужина.