Бесплатный фрагмент - Отражённая реальность

Долгие осенние дни.

Всё началось почти год назад, когда тёмной осенней ночью, из висевшего на стене старинного зеркала, ко мне в комнату вошёл мой первый двойник. Та ночь изменила мою жизнь навсегда, отпечатавшись в моей памяти неизгладимым багровым шрамом. И вроде бы тот, когда-то привычный для меня мир, по-прежнему продолжает существовать, но всё в нём теперь кажется, мне совершенно иным, нежели было раньше.

Вспоминая и записывая сейчас всё то, что со мной произошло, я погружаюсь в раздумья о том, стоит ли мне вообще рассказывать об этом кошмаре наяву. Я не знаю, верите ли вы в мистику, параллельные миры и прочую околонаучную фантастику, но всё, что я вам сейчас поведаю, так или иначе тесно связано именно с этим.

В те ничем непримечательные дни, моя жизнь медленно, но довольно уверенно скатывалась в вялотекущий творческий кризис. Всё это происходило от того, что в отдалённых уголках моего сознания вновь началось воспаление неугомонных мыслей, которые острой пульсирующей болью напоминали мне о своём существовании. Уже казалось забытое мной внутреннее состояние безысходности и отчаянья, снова и снова накатывало на меня своими студёными волнами безрадостной меланхолии.

Те внутренние процессы, что бурлили в моей голове, были связаны с очередным поиском смысла жизни, с безрезультатными исканиями своего предназначения в ней и просто отчаянной попыткой уйти, скрыться от пустоты внешнего мира. И всё бы ничего, но моё состояние с каждой секундой, проведённой в нём, низвергало меня в чернеющую бездну, из которой казалось не было выхода.

Всё сгущающееся чувство эфемерной тоски накатывало на меня день за днём. Это, то самое, незыблемое состояние спокойствия, которое неуловимо граничит с чувством глубокого одиночества. И вроде бы краски жизни переливались всеми возможными цветами, но когда я смотрел на всё это через призму своего уставшего восприятия, они тут, же меркли, превращаясь в блёклую серую пастель.

К тому времени, когда со мной произошли эти, более чем странные события, мир и общество в котором мне посчастливилось жить, были настолько идеальны, что люди перестали желать перемен. Общество прекратило развиваться, как бы заморозив себя и свою жизнь в том времени, где неизбежно наступал столь вожделенный всеми рай на Земле.

Мир, в котором я тогда жил, будто законсервировал сам себя в состоянии всеобщего счастья и благополучия. Мы оказались во власти собственноручно созданной ловушки, выход из которой лежал за гранью нашего понимания. Наша цивилизация превратилась в подобие останков от отработавших свой срок космических спутников, которые теперь произвольно летают по орбите Земли не в силах ни покинуть её пределов, ни сгореть в плотных слоях атмосферы.

Окружающий меня мир жил своей собственной жизнью, даже не задумываясь о том, что жизнь эта хоть вполне беззаботна, но и особой радости людям совсем не приносит. Создавалось такое впечатление, что время просто застыло в одной точке и по каким-то неведомым мне причинам, вдруг прекратило свой некогда быстротечный ход. Нет, конечно, всё двигалось и развивалось, но в какую-то иную, в какую-то не совсем правильную сторону. А самое печальное заключалось в том, что тогда я и сам толком не понимал той скрытой сути вещей, которая в итоге и привела всех нас в это безмерно беззаботное состояние.

Но теперь, мой читатель, уже нет никакого смысла вспоминать о тех давно минувших днях, поскольку пройдёт совсем немного времени, как всё изменится самым кардинальным образом.

Знойное лето практически передало права дождливой осени, а она в свою очередь нетерпеливо принялась учинять свои новые порядки. Устав от неторопливой меланхолии большого города, от полусонных, никуда не спешащих людей, я принял решение уехать за город на неопределённое время. Там у меня был довольно старый, но уютный домик, который давным-давно перешёл мне по наследству. Тогда я надеялся, что перемена обстановки и тёплая шероховатость родных стен, разбудят в сознании давно потускневшие кадры, некогда запечатлённые на фотоплёнку моей памяти. Я полагал, что накатившие на меня воспоминания о прежней жизни, помогут мне разобраться в самом себе, но в итоге вышло так, что я запутался ещё больше.

Вот уже, которую неделю стояла ясная безоблачная погода, из-за которой по ночам случались небольшие заморозки. Но как только с первыми лучами восходящего солнца наступал рассвет, кружева инея превращались в чистейшую росу, а потом и вовсе испарялись, исчезая бесследно. Как прекрасна северная природа в своём осеннем одеянии. В медленном увядание её пышного летнего наряда, есть что-то, от философского восприятия жизни и нет, не смерти, а скорей перерождении одной формы жизни в другую. Природа проделывает это с нами на протяжении миллиардов лет и что самое интересное все мы, словно опавшая осенняя листва тоже участвуем в её бесконечном преобразовании. Молодые побеги рождаются по весне, растут всё лето, вбирая в себя столь необходимые им жизненные силы и лишь к осени становясь полноценными листьями. Когда же постепенно наступает зима, они, сломившись, кружа, падают в низ, подхваченные резкими порывами холодного ветра. Пожалуй, всю историю человечества можно образно описать на примере жизни одного дерева. Как похожи и одновременно различны наши жизненные пути и устремления, которые впрочем, на закате жизни заканчиваются одним и тем же.

Тропинка то поднималась в гору, то спускалась в овраг, а я шёл по ней привычным неторопливым шагом, осматривая изменившийся до неузнаваемости лес. Он был одет в яркие оранжевые, жёлтые и красные краски, всем своим видом указывая на то, что в нём сейчас царствует осень. Впрочем, она только, только вступила в свои права, а высоко висящее солнце, ещё не успело окончательно утратить силу своего тепла.

На мне были одеты широкие плотные штаны пустынного цвета, ботинки из светлого нубука с толстой ребристой подошвой и старая двухслойная куртка армейского образца. Все эти вещи давным-давно вышли из обихода, оставшись у меня на память в качестве воспоминаний о службе в армии, которой не существовало уже много лет, с того самого момента, как во всём мире была объявлена полная демилитаризация.

Во время последнего военного конфликта, в котором успели поучаствовать, пожалуй, все страны, на Земле начали стремительно расходоваться оставшиеся ресурсы. Это происходило с такой скоростью, что уже не вражеские пули и снаряды, а голод и холод забирал миллионы людских жизней каждый день. И тогда спохватившись, нерадивые отцы народов и наций решили прекратить бессмысленное насилие, в отчаянной попытке сохранить то немногое, что осталось от человеческой расы.

После прекращения военного конфликта, странами были заключены мирные пакты и соглашения о полной демилитаризации остатков противоборствующих армий. После создания специальной международной комиссии, начался процесс в результате, которого на планете больше не осталось ни единого образца оружия, при помощи которого можно было бы смертельно ранить живое существо. Дело дошло даже до старинных архивных чертежей и некоторых музейных экспонатов, которые были изъяты и переработаны в безвредное промышленное сырьё.

Обстановка в мире потихоньку налаживалась, жизнь входила в мирное русло, а военное ремесло окончательно превратилось в отживший своё анахронизм. Большинству из участников той последней войны, вполне безболезненно удалось вписаться в мирную жизнь, но некоторые так, же как в прочем и я, стали жить бок о бок с никуда не желающими уходить воспоминаниями. Да и как можно забыть то, что стало частью твоей жизни. Жизни, которая насквозь была пропитана пылью, гарью и металлическим привкусом крови, тех павших в боях за чью-то свободу людей.

Погибшие друзья всё ещё приходили ко мне во снах. В них мы, как и прежде все дружно шутили и смеялись, а потом так же вместе шли в очередную бессмысленную атаку. Раскаты орудий, нескончаемый треск автоматического оружия, вздыбленная от взрывов горячая земля и крики, бесконечные крики раненых товарищей. Земля смешивалась с ещё тёплой кровью в густую липкую жижу, а по лицу тонкими струйками лился грязный солёный пот.

Просыпаясь в ворохе скомканного пастельного белья, влажного от испарины, я скатывался с кровати и проводил оставшуюся часть ночи на прохладном полу. Долгая полевая жизнь без удобств, приучила тело довольствоваться малым. Да и старинный ворсистый ковёр, лежавший на деревянных досках пола, был не так уж и твёрд по сравнению с железобетонным дном фортификационных дотов.

После неторопливого завтрака я отправлялся гулять по лесу. Дыша свежим с заметной прохладой воздухом, я тихонько наблюдал за тем, как природа нехотя готовится к предстоящей зиме. Некогда буйный курчавые лиственные деревья, теперь стояли понурые, с неподдельной грустью провожая каждый пожелтевший листок, упавший с их осиротевших ветвей. Вода в многочисленных неглубоких речушках заметно обмелела, то и дело, замедляя свой быстротечный ход, огибая мшистые бока прибрежных валунов. Редкий щебет немногочисленных птиц, всё больше походил на отчаянную перекличку, последних оставшихся в живых на поле сражения бойцов.

Приходя домой под ужин, я как обычно растапливал уже чуть тёплый камин, сложенный из шамотного кирпича, что-то готовил на скорую руку, после чего усаживался в кресло перед потрескивающими еловыми дровами с бокалом горячего глинтвейна. Мне давно нравился этот напиток за его приятный пряный аромат и мягкое согревающее душу тепло цвета искрящегося рубина. Наверное, совсем неспроста, во многих, теперь уже, насовсем, исчезнувших религиях мира, красное вино считалось символом крови и жертвенности во имя спасения. В таинстве причастия, вино как бы превращалось в кровь божества, тем самым приобщая инициируемого к его духовной и божественной силе.

Как же давно всё это было. Теперь от прежних религий, так неистово будораживших сердца и души людей, а также различных радикальных религиозных фанатиков не осталось и следа. Вновь сформированное, после окончания войны, надмировое правительство, разумно посчитало, что все народы должны объединиться под единым началом. А для того, чтобы это осуществить было принято решение, искоренить все факторы, которые тем или иным способом зарождают в людях противоречия. Вполне закономерно, что в этот и не без того длинный список, также попала вся мировая религиозная составляющая.

После подавления небольших очагов сопротивления, наш мир довольно быстро превратился в стерильную субстанцию, где между всеми оставшимися в живых людьми, были полностью стёрты все расовые, этнические и культурные различия. Вместе с тем исчезли все известные мировые религии и секты, после чего в распоряжении людей осталась лишь одна не замутнённая чистая вера. И всё было бы хорошо, но со временем произошло то, что, никто и никак не мог ожидать.

Благодаря чётко выверенной управленческой политике нового правительства, наш мир год от года становился настолько идеальным, что человек в нём постепенно стал превращаться в пассивного наблюдателя. Мы все, сами не заметив этого, потеряли смысл своего существования. Мы превратились в некие придатки практически совершенного мира, где уже не люди, а автоматические компьютерные системы правят грандиозный бал, под названием технократическая цивилизация.

В этой притягательно мерцающей тысячами ночных огней утопии у меня был свой жилой отсек, располагавшийся в одном из грандиозных городских небоскрёбов. Подобную жилую ячейку, получил каждый гражданин в качестве компенсации от правительства за утраченное ранее жильё, пострадавшее в результате массированных бомбардировок теперь уже окончательно исчезнувших городов. Но стерильно чистое и от того абсолютно бездушное помещение, не доставляло мне никаких позитивных эмоций и воспринималось мной лишь, как место для сна и отдыха. Весь город был идеально вычищен и от того внешне выглядел очень опрятным, от чего у меня появлялось ещё большее желание поскорей убраться отсюда, дабы погрузиться в непредсказуемый хаос живой природы. А поскольку нормой последних лет жизни стали крупные моногорода, отделённые друг от друга огромными лесными массивами, которые больше походили на бескрайние зелёные моря, то недостатка в живой природе ни у кого не возникало.

Возможно, кому-то хватало ухоженных городских парков и скверов, но я приехал сюда полторы недели назад, в надежде передохнуть от звенящей тишины города, погружённого в какие-то свои, только ему ведомые заботы. Приехал ещё и для того чтобы после долгого перерыва снова начать писать. Не то чтобы мне были нужны некие особые условия для снисхождения вожделенной музы, просто хотелось побыть одному и собраться с мыслями. В какой-то момент так совпало, что все мои друзья оказались, заняты своими неотложными делами, и я решил, что вот и настало то время, когда мне хотя бы месяц удастся пожить одному на лоне природы.

Мой старенький загородный дом, одиноко стоявший неподалёку от почти истлевших останков своих собратьев, заросших высоким бурьяном и ещё совсем молодыми деревцами. Их бывшие хозяева давным-давно покинули свое некогда уютные дома, оставив их обветшавшие остовы на растерзание природных стихий. Чуть ниже по склону холма, где-то за высокими деревьями скрывалось небольшое, словно растёкшаяся клякса озеро. Если подняться на второй этаж, который одновременно являлся крышей дома, то из окна небольшой комнаты можно было увидеть чуть поблескивающую от лучей заходящего солнца гладь остывающей воды. На ней каждый вечер сумрак наступающей темноты небрежно вырисовывал очертания нескольких островов, ребристые очертания которых напоминали спины доисторических животных. Но и они с наступлением ночи бесследно исчезали, постепенно сливаясь с тёмной рваной линией противоположного берега.

Заставленные книгами полки, выцветшие фотографии в рамках на обшитых деревом стенах, несколько старинных механических часов, множество вещей и просто безделушек хранивших в своей памяти отпечаток былых времён. Вся обстановка в двух небольших комнатах моего дома, напоминала о той не выплаченной дани, которую ещё не успела прибрать себе ушедшая в века прежняя эпоха. Кроме книг, на многочисленных стеллажах повсюду стояло много предметов тех же времён, купленных мной по случаю в ставших теперь уже редкостью распродажах не нужного людям антикварного хлама. В угоду времени, городские жители избавлялись от потускневших картин, замутнённых зеркал и добротной мебели, по их мнению, совсем вышедшей из моды. Механические пишущие машинки, старые ламповые радиолы, с возможностью прослушивания грампластинок, струнные музыкальные инструменты, оптические и измерительные приборы всё это вместе с остальными предметами интерьера, составляло ту особую атмосферу, которая была близка и понятна моему сердцу.

Но как это часто бывает, такая расслабляющая и умиротворяющая окружающая обстановка мне нисколько не помогла. В голове одна за другой проносились мысли, делая вид, что они живут своей собственной жизнью, нисколько не завися от меня. А я каждый вечер погружался в некое медитативное состояние, смотря в темноте комнаты на завораживающий сознание танец огня. В те дни, я отдыхал не от людей, а, пожалуй, сам от себя. Я был умиротворён и даже немного счастлив, наслаждаясь тишиной и общей атмосферой умиротворённости. Решив, что вдохновение придёт само собой я не утруждал себя тревожными мыслями и размышлениями о своей писательской несостоятельности.

Пустой лист.

Мне нравится писать по ночам. В эти часы в голову приходит много светлых мыслей, и текст ложится непринуждённо строчка за строчкой. Вот только лист бумаги, вставленный в жернова пишущей машинки, оставался чист, как и неделю назад, лишь его верхние края теперь были чуть замяты. За всё время, проведённое мною здесь после приезда, мои пальцы так и не прикоснулись к пыльным буквам её круглых холодных клавиш. Будто боясь потревожить старинный механизм пишущей машинки, я каждый раз откладывал набор текста. В те дни, у меня не было ни вдохновения, ни желания заново ворошить все те мысли, что беспорядочно кружились в моей голове, словно вихрь, ни как не желавший отпускать их на волю.

Я работал только в удобные для себя часы, подстраивая своё время индивидуально под себя. Лучшее время для творчества для меня был поздний вечер, когда весь город постепенно замолкает, погружаясь в своё привычное дремотное состояние. Для творчества мне было необходимо погружаться в особую атмосферу и не, то что свободы, а некой всеобъемлющей независимости. Всё это служило для того, чтобы я в любой момент времени мог побыть в одиночестве. Вполне возможно именно из-за этого мне было довольно трудно наладить свою личную жизнь. Но в состоянии одиночества приходит умиротворённость и тогда мысли в голове начинают двигаться в особом, только им ведомом порядке. Те мои бесконечно долгие часы и дни, проведённые в уединении, были идеальным временем для того, чтобы творить действительно значимые вещи.

Плюс ко всему у меня была природная потребность к разбору и анализу всех тех событий, которые я успел впитать в себя за всю свою прожитую жизнь. И хотя мой урбанистический мир невиданными доселе темпами приближался к своему утопическому идеалу, небольшие казусы и неприятности случались и в нём. Как всякое приблизившееся к идеальному строю общество, оно было не лишено своих пусть и маленьких, но недостатков. Они то и были для меня основной пищей для творчества, переосмыслив которую я пытался написать произведение способное оживить наше общество. Сдвинув тем самым огромную ледяную глыбу отчуждения, вставшую между людьми.

Говорят, что умение переживать неудачи, является обычным явлением для любого творческого человека, но когда они идут одна за другой это выбивает из колеи. Вполне возможно, что мне надо давно было оставить свою писательскую деятельность, но жажда раскрыть людям глаза не давала мне сойти с выбранного мной пути. Мир, в котором я жил в то время был латентным и полумёртвым. В нём было всё настолько хорошо, что никто никуда уже не стремился. У людей пропал всякий стимул развиваться и двигаться вперёд к покорению новых высот. Когда исчезли социальные трудности, пропало, и само стремление к их преодолению. В итоге получилось, так что у общества больше не осталось смысла для жизни, и оно стало постепенно чахнуть и увядать. Мы перестали быть любопытными, мы перестали исследовать мир и задавать себе жизненно важные вопросы. Мы изменились настолько, что позабыли самих себя.

Раньше художники смотрели на несовершенство мира и находили в этом своё вдохновение, а теперь мир стал настолько безупречен, что уже все описания о нём выглядят не идеальными. Теперь в нашем беззаботном и радужном мире всё было постным. Мы перестали смеяться, перестали радоваться тем приятным мелочам, которые происходят в повседневной жизни. У нас всё было и в то же время не было ничего. Всё исчезло. Теперь уже ни у кого не было стимула заниматься, чем-либо полезным для социума, так как общество стало самодостаточным и не нуждалось более в заботе. Вся тяжёлая промышленность была практически полностью автоматизирована. Вмешательство человека требовалось только в тех отраслях, в которых предписывался пассивный человеческий контроль, да и то в целях безопасности продублированный искусственным интеллектом. Остались только незначительные частные производства, на которых ещё сохранилась потребность в человеческом труде, да и то для окончательной сборки и подгонки сложных деталей, произведённых машинами.

Многие победоносные свершения и колоссальные успехи человечества вышли из самых настоящих проблем и противоречий. Жизненные трудности, встречавшиеся ранее на пути каждого человека, помогали ему в становлении самого себя. Конечно, многих эти трудности делали слабее и уязвимей, но подавляющее большинство, преодолев их, становилось только сильней. Ведь преодолевая жизненные трудности, мы развиваемся, мы растем, как личности. Трудности это, то уникальное топливо для разума человека, которые помогают нам двигаться вперёд. Терпя неудачи, но продолжая пробовать, и стремиться к недостижимому идеалу, мы тем самым и сами шаг за шагом приближаемся к своему совершенству.

И вот теперь нам некуда больше стремиться нам некуда больше идти. Мы дети великих предков сумели воплотить в жизнь все их планы и мечты об идеальном мире, но не смогли придумать для себя дальнейшего смысла жизни. Мы — сумевшие достигнуть социального рая, тем самым обрекли себя на медленное вымирание. И самое страшное в этом было то, что у нас не осталось ни одного человека, который бы мог увидеть приближение этой катастрофы. Мы стали чем-то вроде бездушных созданий, у которых есть всё для беззаботной и счастливой жизни. Но в погоне за утопическим раем мы забыли о самом главном. О том, что может помочь человеку вырасти не только в нравственном и моральном плане, но и духовном развитии. О том, что было способно возродить наш мир снова. Мы совсем позабыли о тех наиважнейших составляющих развития человеческой цивилизации, которые всегда помогали нам приобретать ценный опыт в отношениях с другими людьми и самое главное, мы напрочь позабыли о наших душах.

Схватка.

Блуждая в праздных раздумьях за бокалом ароматного вина, я и сам не заметил, как погрузился в томящую дрёму, сменившуюся прерывистым полусном. Обычно я просыпался посреди ночи от того, что сильно затекала спина. Не открывая глаза и практически на ощупь, я брёл до кровати, по пути снимая с себя верхнюю одежду, после чего засыпал, падая на мягкое покрывало.

Ночью я проснулся от того, что услышал звук разбивающегося стекла. Первая мысль, которая промелькнула у меня в голове, была о том, что поворачиваясь в кресле, я случайно задел бокал с недопитым глинтвейном, который был, по-видимому, оставлен мной на самом краю письменного столика. Но после того как я вполне явственно понял, что нахожусь не по обыкновению в мягком кожаном кресле, а лежу на кровати, то тут же в моей голове, словно яркими полосами трассеров, мигом промелькнули сразу несколько скверных мыслей.

Не успел я ещё приоткрыть заспанные глаза, как в следующее мгновенье передо мной возник тёмный силуэт, чётко очерченный на фоне зашторенного окна. Очевидно, поняв, что я увидел его, он в долю секунды преодолел разделяющее нас расстояние и одним сокрушительным ударом, сшиб меня на пол. Обе его руки вцепились мне в шею, после чего он начал с силой сдавливать их, очевидно пытаясь придушить меня.

Всё произошло настолько стремительно, что я даже не успел опомниться, прежде чем жизненные силы начали медленно покидать меня. Наверное, я так бы и сдался под жесточайшим натиском моего противника, если бы, случайно, не разглядел лицо нападавшего. Даже сквозь маску неистового безумия, сквозь разящее сосредоточие озлобленного взгляда, которое бывает у животных во время охоты, я всё же смог разглядеть в нём себя. Это был мой двойник! Это была моя точная копия! Это был я сам, но только выглядел он все, же немного иначе.

Он схватил меня ещё крепче и швырнул с силой не присущей обычному человеку. Я снова повалился на пол, но на этот раз, сокрушив по пути, кукую-то мебель, стеллажи и стоявшие на них предметы. После чего он снова подошёл ко мне и принялся за меня с удвоенной силой. По-видимому, всё шло немного не так, как он планировал, поскольку не на шутку разбушевавшаяся злоба, буквально вырывалась из него при каждом выдохе белыми пенными брызгами. В те минуты, он больше всего походил на мощного разъярённого быка, почувствовавшего запах горячей крови, самой вожделенной мыслью которого было раз и навсегда покончить с неугомонным тореро.

После того, как я увидел напавшего на меня, где-то в глубине моего естества появились скрытые ранее силы и теперь я вовсе не собирался сдаваться, твёрдо решив узнать своего гостя получше. С этого момента у меня появился весомый стимул, а главное сильное желание бороться за свою угасающую с каждой секундой жизнь. Окончательно проснувшись после внушительной встряски, я кое-как преодолел боль от обрушившихся на меня один за другим ударов, после чего между нами началась долгая и утомительная схватка.

Теперь уже всё решала не только сила, но и моё природное упорство и выносливость. Благо этих качеств, порядком закалённых в последней бесславной войне, у меня было хоть отбавляй. Но, не смотря на это, я всё, же проигрывал и это понимал не только я, но и он — мой невесть откуда взявшийся двойник. Однако теперь между нами было одно разительное отличие. Он, как и прежде хотел меня просто убить, а я больше всего на свете желал знать, кто это такой и почему он выглядит практически точно также как я.

Мне неизвестно, сколько всё это ещё могло продолжаться, пока я не упёрся спиной в ребристый край старинного будильника, по всей видимости, упавшего со сломанной полки. Недолго думая, я резко повернулся всем своим телом, так чтобы высвободить хотя бы одну свою руку. Ну а потом мне оставалось только покрепче ухватить массивный хрустальный корпус часов, поблёскивающий в предрассветном полумраке, и что есть силы ударить моего двойника по голове. Что скажешь — хороши часы, как ни посмотри! И на вид они были красивые, и время точно показывали, и ход был отличный. Добротные старинные часы — точно бьют.

Удар пришёлся ему в правый висок, но поскольку я наносил его левой рукой, то он был не настолько сильным, чтобы убить его. Несмотря на это, тело двойника почти сразу обмякло, и я почувствовал, как моя одежда пропитывается его тёплой кровью. Не вставая с пола, я сорвал с карниза плотную штору, служившую у меня вместо двери в комнату, после чего помня о его недюжинной силе, накрепко связал оторванными от неё широкими лоскутами руки и ноги моего двойника.

Немного отдышавшись, я проверил пульс — живой. Ещё бы, силищи в нём было столько, что хватило бы и на пятерых. Хорошо же он меня отделал — знатно. Долго ещё всё тело будет ныть, переливаясь разноцветными синяками, от такого воистину безудержного натиска.

Очнувшись связанным и лёжа на полу, в луже собственной крови, он первым делом громко рассмеялся, глядя мне прямо в глаза. Как же неприятно звучит собственный нервный смех, услышанный со стороны.

— Тебе всё равно не жить. Скоро заметят моё отсутствие, после чего они придут за тобой. Обязательно придут! Они отыщут тебя, где бы ты ни был. Они отомстят за меня!

У меня не было причин не верить ему, поскольку итак было ясно, что жить ему оставалось совсем не долго. По своему опыту я знал, что когда человек находится при смерти и понимает, что вот, вот умрёт, то у него обычно не остаётся поводов чтобы лгать. А поскольку ни ему, ни тем более мне терять уже было нечего, то я разумно посчитал, что самое время приступить к горячей фазе допроса.

Среди бардака я всё же сумел найти свой складной, всегда остро отточенный нож, после чего подошёл и наклонился к другому себе, лежащему сейчас на и без того обильно залитом кровью полу. Без лишних слов и разговоров, я стал методично разрезать его перекосившееся от неожиданности лицо на тончайшие лоскуты, каждый раз делая длинные и довольно глубокие надрезы. Эта процедура не убивает человека, но вытаскивает наружу то, что мне сейчас было необходимо, поскольку неизвестно, сколько ещё протянет эта полуживая копия меня.

Методу горячего допроса я научился на войне, когда мы захватывали военнопленных для того, чтобы выведать интересующую нас информацию. Они были настолько фанатичны и преданы своей религии, что ни в какую не хотели выдавать нужные нам данные, поэтому нам волей-неволей приходилось действовать быстро и решительно, пока противник не успел освоиться в новой для него обстановке. Впрочем, говорить большинство пленных начинали ещё задолго до того, как их лицо превращалось в кровавое месиво. И дело тут было даже не в чрезмерной жестокости — она процветала по обе стороны траншей, а в том, что закон той бесславной войны, был предельно прост и суров — либо ты, либо тебя.

Страх — вот, что мне было нужно достать из его подсознания. Я ещё с детства прекрасно усвоил, что различного рода ублюдки и подонки, по-своему очень сильны и опасны, но только внешне. А как только начинаешь работать с их гнилым нутром наедине, так вся их животная мерзость лезет наружу, словно перебродившее тесто из кадки.

Главная сила страха в том, что его не существует в обыденной реальности. Это как тропинка в лесу, когда идёшь по ней в полной темноте. Она практически не ощущается, и лишь только чувствуется на острой, как лезвие бритвы грани сумеречного восприятия. Стоит сбиться с этого зыбкого пути, и реальность, что казалась, столь незыблемой, тут же пошатнётся, растворившись в туманной мгле.

Конечно, как такового страха не существует, но стоит пробудить то, что его вызывает, и он прямо изнутри выжжет всё сознание дотла, до самого его основания. После чего, вместе с первобытным естеством, что таится в каждом из нас, наружу вылезает и страх. Страх — вот то первородное животное чувство, овладев которым можно сделать с человеком абсолютно всё.

И хотя мой двойник был уже при смерти, систематическое разрезание его лица на тонкие лоскуты привело его в паническое состояние, после которого многократно мною заданный вопрос, находил искомый ответ. Он рассказал мне всё. Его страх возвысился над разумом и в оцепенении ужаса, сам того не ведая, выдавал мне подробность за подробностью.

Мир бесконтрольной власти.

Их называли охотниками — охотниками за душами. Все они состояли в разных, но как один могущественных орденах, которые исповедовали идеологию власти и силы. Каждый из братьев или сестёр входящих в орден занимал своё особое место и статус в касте возвышенных. И чем больше на счету охотника было поверженных им собственных двойников, тем выше было его положение на ступенях превосходства над другими членами ордена.

В мире, откуда пришёл мой двойник, обряд инициации в охотники происходил по достижению кандидатом половозрелого возраста. В их мире каждый должен был хоть раз пройти через лабиринты зеркал и попробовать взять душу у своего двойника из любой доступной параллельной реальности. Если же претендент, не был способен совершить первый в его жизни ритуал зеркализации, то он не имел ни какого права вступать ни в один из существующих орденов и тем самым, автоматически опускался на самые низшие ступени их общества.

Инакомыслящим в таком обществе не было места. Их считали никем и как минимум предпочитали игнорировать и не замечать. Но пропагандистская идеология мира, откуда пришёл мой двойник, была настолько сильна и развита, что таких людей были считанные единицы. Их открыто презирали и называли отбросами общества, неспособными существовать в социуме, где правит бескомпромиссная сила, жёсткая иерархия и неутолимая жажда власти. И с тех пор, как в их мире началась эта прославленная эпоха, ознаменованная погоней за величием и могуществом, никто не считает нужным, считаться стой ценой, которую теперь вынуждены выплачивать остальные миры. В их мире, был провозглашён единственный принцип гласивший, что цель оправдывает любые средства по её достижению. И у тех, кто не желает находиться на низших ступенях общества, был только один путь наверх. Путь, проложенный через смерть ни в чём неповинных людей.

В отличие от изгоев, тех, кто с самого детства, в неудержимом порыве стремился достигнуть вершин, провозглашали фаворитами и открывали перед ними все возможные пути, дабы ускорить их восхождение по иерархической лестнице могущества. Таким образом, за тысячелетнюю историю его мира, сложились целые династии и кланы верховных правителей. Эти самые иерархи и являлись теми самыми могущественными основателями закрытых орденов, единственной целью которых было превосходство над всеми остальными жителями мира. Мой двойник, лежавший сейчас распластанным на липком от запёкшейся крови дощатом полу, как раз и относился к одному из таких орденов. И если верить его словам, то он занимал в нём довольно высокое положение, а также имел серьёзный уровень посвящения во внутренние дела своего ордена. Возможно именно поэтому он был так уверен в том, что его не оставят в беде и обязательно выяснят причину его внезапной пропажи.

На мой вопрос: — По какому признаку выбирается очередная жертва? Он ответил, что никто из охотников не знает, куда он попадет, и кто из его двойников окажется перед ним в очередной раз. Бывает так, что человек умён, но слаб и немощен, бывает, попадаются те, кто развит лишь физически. Но есть та особая категория людей, которая обладает невероятной силой и стойкостью духа. Такие люди обладают большим потенциалом и жизненной энергией. Это становится явным в те сложные жизненные моменты, когда силы уже на исходе, но человек всё ещё в состоянии сделать пару шагов к поставленной перед ним цели. Такое природное устремление силы воли и желания во что бы то ни стало выполнить сложную задачу — даётся не многим. Собственно это и есть сила духа, дающая человеку с сильной волей дополнительную энергию. Именно такие люди являются для охотников самым желанным и ценным трофеем.

Тогда я спросил его: — Кто был среди тех двойников, кого ты убивал? Он отвечал мне, что были молчаливые — не задающие вопросов, встречались болтуны — не нуждавшиеся в ответах, а также были легковерные и наивные. Но почти все из них догадывались, что их ждёт смерть и после того, как их сопротивление было сломлено, они с молчаливым смирением принимали уготованную им участь. Некоторые, как и я, яростно сопротивлялись, но потом всё равно сдавались. Большинство из них были ничтожествами. Они были слабы духом и поэтому всегда проигрывали схватку.

Каждый раз, когда охотник поглощает жизненную энергию убитого им двойника, он насыщается всей содержавшейся в ней силой. По его словам, жизненная сила человека приумножается и развивается в живых существах с самого их рождения и чем опытней и сильнее двойник, тем больше энергии похищает охотник. Получая энергию от своих двойников из других реальностей, они проживали свою и чужую жизнь, как одну, тем самым каждый раз продлевая своё существование в два раза дольше. Выходило так, что сила, с которой мой двойник швырял меня по комнате пытаясь убить, была получена им от наших с ним двойников из других миров.

Большинство охотников и иерархов, которые полностью поглощены борьбой за всевластие, подвержены различным психопатическим припадкам. Всё это происходит с ними потому, что в их личности проявляются отголоски тех двойников, которые когда-либо были убиты ими. И чем больше на счету у охотника загубленных им душ, тем сильнее выражается его психопатическое расстройство. Получалось так, что их миром постепенно стали править вполне себе успешные психопаты, а общество со временем стало свято верить в их «нормальность» и более того, изо всех сил старалось уподобиться их идеалам и саморазрушительному образу жизни.

Мой, вконец обессиливший двойник, вероятно в качестве устрашения также успел упомянуть о каких-то религиозных празднествах, которые проходили в ритуальных залах церквей принадлежащих его ордену. В ходе этих обрядов, отдельными орденами совершались целые зеркальные походы в иные миры, для уничтожения сотен и тысяч своих двойников. Этот погружённый во зло, невежество и мракобесие мир, с каждым его словом вызывал во мне стойкую и неотвратимую ненависть. Я даже представить себе не мог, сколько же миров из параллельных реальностей, они успели превратить за это время в свои поля для кровавой жатвы.

Судя по его не вполне разборчивым словам, я понял, что многие иерархи орденов напрямую или косвенно были причастны к кровопролитным войнам, которые с завидным постоянством происходили в наших мирах. В те дни, на полях сражений они совершали свою праздничную смертоубийственную жатву, собирая обильный урожай насильно отнятых человеческих душ. В результате этих массовых зеркализаций, высшие иерархи, управляющие церквями, поднимали и продвигали свои религиозные ордена на лидирующие позиции. Власть и беспрекословное подчинение власти — вот главный принцип развития их общественного устройства.

Внутренний мир охотника предстал передо мной скудным, серым и лишённым всяческих красок. Всё в нём было насквозь пронизано колючими ветвями безграничной власти, а также густой порослью сплетённой из жажды наживы и могущества, да при этом обильно орошённой людской кровью. В их жизни не было ничего, чем бы они могли дорожить, кроме полученной за чужой счёт славы, власти и величия, а также тех высочайших привилегий, что они дают своим обладателям. Поэтому все их разрушительные действия направлены вовне, в тот мир, который стал для них враждебен из-за ожесточённой конкурентной борьбы за эфемерную власть. Всё это затмило их разум от других, более светлых чувств и эмоций, от чего теперь в их душах багровеющими терновыми побегами прорастают ростки тщеславия, гордыни, алчности, зависти и гнева.

Двойник.

Поверить во всё сказанное им было сложно и даже невозможно. Я могу тысячу раз представить, как ко мне в дом пробирается незадачливый воришка. Но, то чтобы преступник выходил из зеркала, да ещё просто феноменально похожий на меня, это просто не укладывалось в моей голове. Позже я проверил дом. Все окна и двери, как это им и было положено, оказались плотно закрыты изнутри и находились в совершенно не повреждённом состоянии. Но с другой стороны, я вполне отчётливо понимал и то, что все, что со мной приключилось, было вполне реалистично. Хотя бы потому, что зайдя обратно в комнату, которая стала невольной свидетельницей столь странной полуночной сцены, я по-прежнему явственно наблюдал, словно отлитую из воска, точную копию себя, но только уже бездыханно лежащую на полу.

За то время, пока я обследовал свой дом на предмет незаконного проникновения, моего незваного гостя покинули последние жизненные силы. Сейчас он так и лежал связанный на полу, в нелепо скорченной позе, а его потухшие глаза, ещё долго бесцельно смотрели сквозь густоту зловещей ночной темноты. Движимый неподдельным интересом и даже в какой-то мере любопытством, я решил более тщательно рассмотреть своего двойника.

Он был среднего роста и телосложения. Волосы у него были чуть темнее, длиннее и гуще, чем у меня. Навечно застывшая мимика его лица, до сих пор источала какую-то архаичную злобу и леденящую душу ненависть. Мелкие родинки и характерные дефекты строения тела у нас оказались схожи, но были немного смещены или даже смазаны, словно преломленные в нечётком зеркальном отражении. Несколько незначительных шрамов, что напоминали мне о моём прошлом, у него напрочь отсутствовали, но зато на его коже имелись какие-то странные симметричные метки, похожие на искусственное шрамирование. Вполне возможно, что таким образом он отмечал свою очередную победу над поверженным двойником. Так когда-то и в моём мире люди отмечали свои победы на войнах, украшая борта самолётов, боевых машин или просто делая зарубки на личном оружии.

В целом мой двойник был очень похож на меня, но все, же били в нём какие-то мелкие детали и особенности, по которым, пожалуй, только я один смог бы определить, кто из нас двух является мной, а кто моей копией. Наверно когда меня хватятся и наведаются сначала в мою городскую квартиру, а потом и в загородный дом, то с большей долей вероятности заключат, что лежащий на полу субъект и есть я. Основные черты моего, то есть его лица, остались, не тронуты, посему заключение суд. мед. экспертов будет вполне предсказуемым. Единственной загадкой для них останется то обстоятельство, кого считать виновником преступления, но это уже входит в ту сферу вопросов, которые меня сейчас интересовали меньше всего.

Облачён он был в довольно странный на вид костюм, больше похожий на какой-то универсальный комбинезон, нежели на обычную повседневную одежду, принятую в моём мире. Его костюм был устроен достаточно просто, но вполне технологично. Внимательно присмотревшись, я обнаружил множество непонятных для меня структурных особенностей неизвестного предназначения. Внешняя поверхность костюма, по всей видимости, была полностью водоотталкивающей, поскольку ни единой капли крови, ни даже её пятен или малейших следов, на одежде видно не было. К тому же этот костюм, очевидно, защищал своего владельца от внешнего физического воздействия, являясь одновременно и одеждой и защитным панцирем, равномерно распределявшим силу точечного удара по всей его поверхности. Единственным уязвимым местом оставалась незащищённая голова охотника, куда и пришёлся основной удар, ослабивший его недюжую силу.

Долго не думая, я оценил все преимущества его защитного костюма, и решил присвоить этот трофей себе, разумно посчитав, что охотнику он больше не понадобиться. Да и зачем усложнять жизнь экспертам, ведь найдя меня, то есть его в таком виде, им будет гораздо сложнее принять его за меня. Впрочем, отбросив остатки брезгливости и неуместные сейчас размышления в сослагательном наклонении, я приступил к процессу перевоплощения.

Костюм на моём двойнике сидел настолько плотно, что просто снять его у меня не получилось. После недолгого изучения его структурных особенностей я нашёл подобие клапанов, с силой надавив на которые я обнаружил, что костюм обмяк и потерял свои прежние очертания, после чего он без всякого сопротивления слез со своего бывшего обладателя. Одев на себя абсолютно чистый, но совершенно бесформенный костюм я снова нажал на регулировочные клапана и он, словно ожив, заметно подтянулся, настроившись в точности по размерам моего тела. После недолгого привыкания к незнакомой одежде, которая отдалённо напоминала симбиоз водолазного и противоперегрузочного костюма для лётчиков, я заключил, что находиться в нём гораздо комфортней, чем в обычной одежде не лишённой множества недостатков.

В процессе снимания и надевания костюма я обратил внимание на одну бросившуюся в глаза особенность. На его левой руке было заметно утолщение, которое всем своим видом отдалённо напоминало некий портативный прибор, владельцем которого, по всей видимости, был мой двойник. Прибор этот был не совсем обычный, так как представлял собой биоструктуру, внедрённую в организм своего хозяина. Нащупав некие утолщения, которые вполне могли бы служить застёжками, я нажал на них посильнее, после чего устройство с лёгкостью отсоединилось от уже начавшего остывать тела.

Ради эксперимента я решил аккуратно приложить прибор к себе на левую руку, примерно на то же место где он прикреплялся, будучи на руке моего двойника. Но как только я прислонил его к своему телу, этот странный прибор-организм довольно ловко и цепко обволок мою руку своими щупальцами. В то же мгновение я почувствовал еле ощутимый укол, будто кто-то проколол мою кожу иголкой. Потом я ощутил небольшое головокружение, как будто от моей головы произошёл отток крови. Это было отдалённо похоже на то, чуть сумрачное состояние прострации, когда резко встаёшь из лежачего или сидячего положения.

Через несколько секунд, желеобразный дисплей показал первые признаки жизни, а само устройство как бы ожило на руке, приобретя температуру и окрас моего тела. Когда на мониторе высветились многочисленные параметры, я понял, что именно встроилось мне в руку. Это был некий гибрид компьютера и живого существа питание, которого осуществлялось за счёт хозяина, на котором оно прижилось. Тот еле ощутимый укол, что я почувствовал ранее, был не чем иным, как моментом подключения биокомпьютера к жизнеобеспечению моего тела.

На дисплее высветилось несколько вполне логичных и понятных мне диаграмм, указывающих содержащиеся в крови вещества, ритмы сердца и дыхания, давление и температуру тела, а также иные ещё неизвестные мне параметры. Кроме того, там размещалась моя голографическая проекция в полный рост и какие-то личностные данные, в которых я мало что смог разобрать. Вероятней всего это устройство заменяло все необходимые идентификационные средства, служа тем самым универсальным инструментом в том мире, откуда прибыл мой двойник.

Не сказать, что я был очень рад тому, что на моём теле поселился неведомый мне прибор, но думаю на тот момент, вариантов развития событий было не так уж и много. Вот так, можно сказать с непринуждённой лёгкостью, неизвестные мне технологии встроились в структуру моего организма. И теперь, после всех своих преобразований, мне предстояло проникнуть в неведомый мир, находящийся по ту сторону зазеркалья.

Чужие лица.

В связи с последними событиями, произошедшими со мной, мне вдруг вспомнился некий психологический эксперимент, о котором вскользь упоминалось в докладном рапорте. Тогда я как-то не обратил внимания на подробности скрупулезных медицинских отчётов, но сейчас они приобретали для меня иное значение. Дело касалось некого досье, добытого нашей разведкой в одном весьма специфичном медицинском учреждении закрытого типа.

В этом документе говорилось о том, что на группе добровольцев был проведён довольно простой, но от этого не менее странный эксперимент. Основная суть, его заключалось в том, что все задействованные в опыте реципиенты должны были практически в полной темноте, беспрерывно смотреть в глубину поставленных перед ними зеркал. Через какой-то промежуток времени, человек, пристально смотревший в зеркало, на своё отражение начинал видеть в нём лишь нечто отдалённо похожее на себя. Некоторые из испытуемых утверждали, что видели своих давно умерших родственников, либо же смотрящее на них с нескрываемой злобой чужое лицо. Конечно, описания сильно разнились друг от друга, да и верить им можно было едва ли, но иногда реципиенты наблюдали неких отвратительных существ, выходящих к ним из глубины зеркал. Вот они то и заинтересовали меня больше всего. Теперь, после того, что произошло со мной той ночью, мне стало более чем ясно, кто наблюдает за нами по ту сторону зеркал.

Человек, долго смотрящий в зеркало, вместо собственного отражения начинает видеть совершенно не знакомое ему лицо. Конечно, впоследствии изучения этого феномена исследователями утверждалось, что это просто оптическая иллюзия, но достоверных доказательств они так и не смогли привести. Исследователи ошибочно полагали, что эффект присутствия чужого образа может быть вызван сочетанием обычных зрительных искажений. Они предположили, что зрительная система угнетённая долгим всматриванием в собственное отражение снова и снова распознаёт одни и те же образы, начиная интерпретировать их со всевозможными искажениями вплоть до галлюцинаций. Но все эти горе экспериментаторы и предположить не могли тех последствий, что произошли после их незатейливых опытов.

Как оказалось, у этих давно забытых и очень странных экспериментов было своеобразное продолжение. Иногда те люди, что участвовали в опытах, просыпались поздно ночью из-за того, что слышали стук по стеклу. Сначала они думали, что кто-то стучится в их окна, но после того, как в пустоте запертой комнаты мертвенный шёпот произносил их имя, они понимали, что этот скрежет раздаётся из висевших на стенах зеркал. Ещё толком не успев подойти к зеркалу люди, ранее участвовавшие в эксперименте, отчётливо видели своё отражение, которое будто ожившая голограмма чуть выступала из стеклянной толщи зеркала. Оно не говоря ни слова, очень внимательно изучало и разглядывало их из непроглядной темноты по ту сторону зеркала.

Возможно, во всём этом замешаны те самые отвратительные существа, внушающие при встрече с ними не только тревогу, но и пульсирующий в один ритм с сердцем всепоглощающий ужас. Этот враждебный взгляд того — другого, что так пристально рассматривает тебя. Он пугает, заставляя первородный страх, что с давних времён живёт где-то в глубинах нашего подсознания высвободиться наружу. И в то же самое время, проницаемость этого взгляда завораживает до глубины души, притягивая к себе, как колдовской омут. Деструктивная деформация лиц, их мерзкие ухмылки. Всё это вызывало в людях чувство опустошённости, беспомощности и невозможности повлиять на сложившуюся ситуацию.

Многие из нас сами того не подозревая вечерами по долгу смотрели на своё отражение в зеркале при приглушённом свете, тем самым как бы призывая — притягивая к себе своих двойников. Через довольно непродолжительное время пристального всматривания в своё отражение, по ту сторону зеркальной глади начинает проявляться чужое, доселе не знакомое нам лицо. Это отражение абсолютно чуждой нам сущности, всегда предстаёт перед людьми в искажённом виде, лишь только отдалённо напоминает человеческий образ. Иногда, вместо наших двойников, из глубины зеркал появляются уродливые очертания карликов-проводников, по ошибки подходящих к границам восприятия нашей реальности.

Все те реципиенты, кто хоть раз встречался взглядом со своим двойником, испытывали крайне не комфортные ощущения постороннего присутствия. Ночь за ночью зов из глубины зеркал только усиливался, сводя людей находящихся под наблюдением с ума. То, что происходило дальше за закрытыми дверями больничных палат, может показаться бредом сумасшедшего, но отчёты медицинского персонала, скрупулёзно фиксировали происходящее. Сейчас я уже толком не помню всего того, что содержалось в изъятых документах, но и того о чём мне стало известно хватило для понимания сути происходивших событий.

Эти игры оказались очень опасны и последствия таких опытов приводили к непредсказуемым, а порой плачевным результатам. Уже много позже я нашёл сведения о том, что многие из участников таких экспериментов впоследствии оказались, заперты в особо охраняемые сектора лечебницы, где даже для обычного персонала доступ к ним был закрыт. Сильное эмоциональное потрясение, вызванное встречей со своим двойником, изменяло психическое состояние многих реципиентов до неузнаваемости.

В одном из таких закрытых секторов, где содержались несколько человек, ранее подвергнутых опытам сходных с зеркализаций, произошло не объяснимое явление. Этих людей содержали в запертой камере, чтобы следить за их изменяющимся с каждым днём состоянием. Камера была оснащена видеокамерами и микрофонами повышенной чувствительности, но даже это обстоятельство не уберегло людей от беды. Главным принципом эксперимента было невмешательство и поэтому всё, что происходило внутри камеры, не подвергалось никакому воздействию извне.

В абсолютно чёрной камере изолированной от любых звуков, не было ничего кроме нескольких металлических кроватей без постельных принадлежностей и туалетом с вмонтированным над ним краном с водопроводной водой. На двух противоположных стенах камеры располагались огромные зеркала, тем самым создавая эффект гигантского туннеля. Еда доставлялась раз в день, через специальный шлюзовой модуль, исключающий любой контакт с внешним миром.

По окончанию первой недели эксперимента все шло без особых изменений. Испытуемые ели, спали и общались без всяких на то ограничений. Плюс ко всему им пообещали свободу и неплохую оплату по окончанию срока эксперимента, но при условии, если они будут строго выполнять все указания персонала в течение одного месяца. Здесь надо отметить тот факт, что изначально эти испытуемые были заключенными, приговорёнными за совершённые ими преступления к смертной казни. Но подписывая согласие на эксперимент, они даже и предположить, не могли, каким ужасом обернётся для них это адское испытание.

Все их переговоры, передвижения и действия фиксировались аппаратурой, а получаемая информация анализировалась и заносилась в базу данных. К началу второй недели эксперимента исследователи заметили первые изменения в поведении испытуемых. Они выражались во всё возрастающей замкнутости и странных разговорах с преобладанием мрачных тем, связанные с потусторонним миром, смертью и обрядами погребения.

Спустя ещё пол недели несколько человек начали жаловаться на галлюцинации и голоса, которые всё громче и громче звучали в их разуме. Вдобавок ко всему к их текущему состоянию начали добавляться приступы необоснованной паранойи. Пациенты утверждали, что они не одни, что время от времени вместе с ними в камере находится кто-то ещё. Ещё через несколько дней они и вовсе перестали общаться друг с другом, перейдя на странный язык жестов не поддающийся никакому анализу. На следующее утро на стенах с зеркалами кем-то из испытуемых были словно кровью начертаны странные письмена на неизвестном языке. Символы располагались в хаотичном порядке но, тем не менее, были выведены очень аккуратно — почти каллиграфично.

Первое время исследователи думали, что эти символы не имеют никакого значения и появились в результате изменённого состояния сознания, но после им пришлось полностью пересмотреть своё мнение.

В очередную ночь, один из подопытных со страшной гримасой на лице, содрал с себя всю одежду и, бегая в таком виде по камере, время от времени выкрикивал нечленораздельные слова. Их общий смысл сводился к тому, что необходимо срочно приостановить эксперимент. Интересно и то обстоятельство, что остальные подопытные на это безумство никак не реагировали. Они продолжали бездвижно сидеть на полу, уставившись в бесконечную даль зеркального лабиринта, при этом по очереди шепча, словно мантры какие-то заклинания.

Всё это продолжалось до тех пор, пока ещё один из них не последовал примеру первого. Но вполне естественно их никто не услышал. Ещё в течение двух суток они предпринимали попытки, достучатся до экспериментаторов, пробовали соскоблить ногтями загадочные письмена и даже хотели разбить прочные зеркала. Но все их попытки были тщетны. А потом всё стихло — абсолютно всё.

О том, что происходило дальше можно только догадываться, поскольку в один из последних дней, видеокамеры, располагавшиеся под самым потолком, были кем-то безвозвратно повреждены. Ни единого звука не доносилось из запертой комнаты, и только фоновое шипение подсвечивало замершую звуковую дорожку на контрольных мониторах.

В ночь с 23 на 24 сутки исследователи, опасаясь за риск бесконтрольного продолжения эксперимента, решились на беспрецедентный шаг. Поскольку уже несколько дней к ряду, подопытные не подавали никаких признаков жизни, то экспериментаторы решили разгерметизировать камеру.

Когда с гермодверей были удалены все контрольные пломбы, а камера была вскрыта, то первыми в неё зашли сотрудники безопасности компании, которая и финансировала данный проект. Но после того как они воочию увидели всё то буйство кровавого безумства, что происходило внутри, несколько из них тут же выбежали наружу и уже ни какие уговоры не смогли заставить их снова войти внутрь.

Оказалось, что весь пол камеры был затоплен водой. Словно огромное чёрное зеркало оно было подёрнуто рябью редких расходящихся от двери волн, отражённых в тусклом свете коридорных ламп. В камере витал стойкий металлический запах крови. Все стены, а в особенности потолок были измазаны густой кровавой жижей и не просто измазаны, а выведены в виде всё тех же загадочных символов.

Оба зеркала всё же были кем-то разбиты, поскольку по их поверхностям расходилось тонкие лучики глубоких трещин. По всей видимости, лишившись зеркал, они чем-то заткнули сливное отверстие в полу и наполнили камеру водой до получения ровной зеркальной глади. А те загадочные символы, что столь обильно были нанесены кровью на потолке и стенах, отражались в воде, как будто были начертаны прямо на её поверхности.

Четверо из семерых подопытных по-прежнему находились в камере. Их изуродованные тела были подвешены вверх ногами на кронштейны от поломанных видеокамер. Куски кровавой плоти, вперемешку с остатками оранжевой тюремной одежды, рваными лохмотьями свисали с их обглоданных до костей тел. Из них трое были безнадёжно мертвы, а ещё один хоть и подавал какие-то признаки жизни, но судя по его виду, ему тоже оставалось недолго. Из его многочисленных рваных ран всё ещё сочилась густая кровь, то и дело, выплёскиваясь наружу сгустками бурой слизи.

Когда зашедшие в камеру специалисты начали обследовать помещение, то оставшийся в живых и всё ещё висевший на кронштейне заключённый, завопил нечеловеческим голосом, при этом до смерти перепугав всех сотрудников. Но будучи уже на последнем издыхании, он только и смог что еле слышно произнести своим шипящим голосом: — Теперь мне ведомы пределы абсолютного зла.

Проведённое позже расследование показало, что трое пациентов исчезли бесследно. Вместе с тем, на разбитых зеркалах было обнаружено множество отпечатков человеческих рук, но как оказалось, следы эти были оставлены с обратной стороны закреплённых на стенах зеркал. Фотоэкспертиза подтвердила, что отпечатки, оставленные на зеркалах, принадлежали тем самым, троим исчезнувшим заключённым, что впоследствии так и небыли найдены.

Один из последних полученных мной документов, содержал то ли обрывок допроса, то ли объяснительную записку одного из сотрудников клиники:

…Испытуемые бесследно исчезают из своих комнат. Наши дежурства длятся целые сутки, но я никогда не видел, чтобы за ними или их телами приходили люди из похоронной службы.

В те дни, а вернее ночи, когда происходили исчезновения реципиентов участвовавших в эксперименте, по трубам центрального отопления разносились странные звуки, больше похожие на крик. При вечернем обходе многие пациенты чувствовали себя особенно подавленно. Но бывали случаи, когда несколько подопытных, напротив, вели себя чересчур возбуждённо и даже агрессивно.

Каждый раз после обхода, дверь цокольного спец. корпуса автоматически запиралась до самого утра. После очередной ночи заполненной этими странными завывающими звуками, я мучимый сомнениями пошёл на утренний обход.

Мною было обнаружено, что дверь, ведущая в подвальное помещение, была выгнута так, как, будто кто-то пытался выломать её изнутри. И это притом, что все двери палат, а соответственно и пациенты в них были заперты.

С трудом отперев порядком искорёженную железную дверь, я оказался в длинном коридоре, тускло освещённом светом аварийных ламп. По обеим сторонам коридора, точно также как и на верхних этажах клиники, шли удаляющиеся вдаль тёмные проёмы настежь раскрытых камер. Повсюду царила разруха и пустота.

Дойдя до противоположной стороны коридора, я заметил закрытые створки огромной газовой печи, используемой нами для утилизации отработанного биологического материала. Открыв ещё тёплые створки печи, я понял, куда делись все пациенты клиники.

И теперь, после всего, что произошло со мной, я начал смотреть на всё это иным взглядом. Только теперь мне всё стало ясно. Только теперь я начал осознавать, кто и кем являлся на самом деле. Выходит, что чужие лица, что так часто являлись людям в ходе эксперимента, были лицами их двойников, которые вполне свободно и беспрепятственно проникали в их дома.

Привычное уже нам зеркало не столь просто как может показаться, на первый взгляд и то, что оно вошло в повседневный обиход не означает, что к нему стоит относиться небрежно. Зеркало это инструмент, которым нужно пользоваться с осторожностью, так как не все его свойства нам известны. Одни из первых известных на Земле зеркал были во множестве найденные в захоронениях вблизи всемирно известного плато Наска в Перу. Они были изготовлены из тщательно отполированных металлических пластин диаметром до полуметра. Их предназначение до подлинно не известно, но одна из догадок гласит, что они использовались для неких магических целей. Вполне возможно, что с помощью этих зеркал жрецы получали не только тайные знания, но и использовали их для путешествия между мирами.

Каждый день в моём мире умирало несколько десятков тысяч людей. Они умирали ночью, ничего не подозревая, лёжа в своих постелях. От пронизывающего насквозь удушающего холода, некоторые из жертв охотников пробуждались прямо ночью в момент их прихода. Но проснувшись, первое, что они видели это свою точную копию, склонившуюся лицом к лицу над своей жертвой. В тот же момент, многими овладевал такой животный страх, что они либо теряли любую волю к сопротивлению, либо с ними случался сердечный приступ. Охотники раз за разом приходили за ними из зеркал и похищали души у мирно спящих людей, которые даже не ведали о том, что умрут спустя несколько мгновений. Население Земли выращивают как стадо, которому уготовано быть принесённым в жертву более могущественному, более хитрому, более алчному виду живых существ. Сколько же миллионов людей можно было спасти, если бы мы знали о грязных делах совершаемых той кровожадной расой охотников, которая веками и даже тысячелетиями так и продолжает уничтожать всех нас.

Всё это прокручивалось в моей голове, мешая сосредоточиться на главном. А именно на том, как в корне изменить сложившуюся ситуацию при столь прискорбном положении дел. Ведь после всего, что со мной приключилось за ту злосчастную ночь, мне надлежит принять единственно правильное решение, мысля как можно объективней и логичней.

В первую очередь мне предстояло окончательно решить: оставаться ли в своём привычном мире или, воспользовавшись переходом, проникнуть в неведомый мне ранее мир. Из того мира за мной пришёл лишь один охотник, с которым я еле, еле управился, да и то по-видимому совершенно случайно. А там, куда я намеревался отправиться, их было огромное количество. Посему, мне предстояло не только выжить среди них, но и найти единственно верное решение для сложившейся ситуации.

Подумав ещё какое-то время, я решил, что мне необходимо хотя бы попробовать проникнуть в их мир, поскольку, только увидев всё своими глазами, я смогу понять тот уровень опасности, который мог угрожать мне. В то же время я отчётливо понимал, что прятаться или сидеть в ожидании тех, кто придёт за мной, смысла не было никакого. Поэтому вывод, сделанный мной, был лишь один: чтобы за мной не пришли из зеркал, мне самому необходимо уйти туда.

Проводники.

Поскольку первые рассветные лучи уже вот, вот должны били забрезжить над макушками осеннего леса, то я начал торопливое приготовление к ритуалу обратной зеркализации. Делая всё в точности, как мне рассказал мой двойник, я приступил к обработке зеркала, готовя его к переходу.

К моему немалому удивлению переход этот осуществлялся не самими охотниками и не по средствам каких-то особых технологий, а при участии неких посредников, которых они именовали проводниками. Ритуал был довольно прост и заключался в последовательном нанесении нескольких замысловатых знаков на поверхность зеркала. Причём знаки эти надо было наносить ни чем иным, как собственной кровью, которая, по всей видимости, наравне с символами служила неким ключом, открывающим проход в потусторонний мир. Если всё делать правильно, то с нанесением каждого последующего знака, кровь начнёт впитываться в зеркало, и в тот момент, когда будет нанесён последний символ и будет осуществлён переход из одного мира в другой.

Когда к проведению ритуала всё было готово, я встал напротив того же самого зеркала, из которого сегодняшней ночью появился мой нежданный гость. Взяв нож, я сделал неглубокий надрез на внутренней стороне своей ладони. Как только в её углублении накопилось достаточное количество крови, я в лучших традициях каллиграфии, начал последовательно вырисовывать крупные размашистые знаки. Надо признать, что получалось у меня это весьма не точно, поскольку в местах, где скапливались избытки крови, образовывались кровавые подтёки, которые тонкими алыми струйками стекали вниз на резную деревянную раму зеркала. Но об этом я нисколько не беспокоился, поскольку пришедший за мной охотник поведал мне, что чем больше крови будет потрачено на ритуал, тем лучше и безболезненней произойдёт переход.

Поначалу совсем ничего не происходило. Я даже было начал подумывать о том, что двойник всё же сумел обмануть меня, либо же показал мне не те или не все нужные знаки. Но спустя некоторое время я заметил, что кровь действительно стала исчезать или если точнее сказать впитываться по ту сторону зеркальной поверхности. После чего вся атмосфера в доме будто наэлектризовалась, в комнате отчётливо запахло озоном, а прямо под потолком начали вспыхивать и угасать многочисленные проблески ярких искр. Все предметы стали слегка подрагивать и мерцать в ставшем раскалённом воздухе комнаты. Казалось, тишина стала еще более глубокой и пронзительно звенящей. Мне всё ещё не верилось, что все это происходит со мной прямо сейчас. Когда я вновь посмотрел в сторону зеркала, то заметил, как вокруг него стали несмело проскакивать витиеватые змейки редких фиолетовых молний. Моё бывшее ещё минуту назад довольно чёткое отражение, начало мелко подрагивать, после чего затянулось белёсой поволокой.

Холод всё сковывающий холод полностью завладел моим телом. Бесконечно острые иглы льда с жадностью пронзали всё тело, казалось, нащупав самые сокровенные уголки моей души. Грани прежней реальности в то же мгновение потускнели и прекратили всякое своё существование. В какой-то неопределённый момент, для меня прекратил всяческое существование не только тот прежний мой мир, но и я сам для себя перестал существовать, где бы, то, ни было. До того как столпы реальности окончательно сокрушились в тонкую материю межпространственного хаоса, я всеми своими клетками чувствовал, как окружающая меня действительность всё ещё продолжала тонко вибрировать. Я на себе ощутил, насколько зыбким может быть наш привычный мир, по сравнению с непостижимостью той ирреальности, что всё это время находилась за гранью нашего человеческого понимания.

В эти восхитительные мгновения перехода между мирами, ни пространства, ни времени, по-видимому, попросту не существовало. По крайней мере, если верить своим внутренним впечатлениям всё то, что было прежде — замерло, застыло на месте, и столь привычная для меня физическая реальность больше не проявляла никаких признаков своего присутствия. Всё что представлял собой прежний мир, в одно мгновение погрузилось в неисчерпаемую пустоту бессознательного восприятия вечности. То, что раньше имело какую-то цену, утратило для меня всякий смысл и значение. Прежний мир на секунду померк и в то же мгновение расцвёл в своём новом обличии. Мой разум, моё сознание — всё моё естество было поглощено созерцанием этого неземного великолепия. Что может ещё сравниться с этим чувством полной свободы. Именно здесь, между мирами, я впервые ощутил себя частичкой абсолюта растворённой в расплаве ледяной вечности. Передо мной распахнулись врата небесного рая, но каково, же было моё удивление, когда они привели меня в кромешные подземелья архаичного ада.

Наконец то, в полупрозрачной туманной пелене, я начал различать их гротескные сумрачные тени. Когда мой двойник сбивчиво объяснял мне последовательность ритуала зеркализации я и предположить не мог, что воочию увижу этих омерзительных бездушных тварей, неспешно выходящих из глубины зеркала. Именно они выступали в роли тех самых проводников, которые сопровождали охотников сквозь пространство и время. И теперь, видя их омерзительные — неестественно перекошенные лица, у меня уже не осталось никаких сомнений в том, что я нахожусь между мирами.

Забирая часть жизненной энергии в качестве оплаты за свои ростовщические услуги, эти жалкие тщедушные твари всегда оставались при выгоде. Исполняя роль скромных посредников, они косвенно способствовали кровопролитным жатвам, которые испокон веков велись в нашем мире. Они тысячелетиями паразитировали на алчных амбициях охотников и на горе тех людей, которые стали их безвинными жертвам.

Как я мог понимать, со слов двойника, этих невзрачных уродливых тварей призирали даже сами охотники. Но за неимением другого способа проникнуть в иные миры, даже могущественным иерархам приходилось идти к ним на поклон. Вот так, ловко заняв место скромных посредников, этот маленький никчёмный народец, стал обладать той властью, которая была способна преклонить перед ними целые империи.

Никому доподлинно неизвестно, кем именно были эти странные отвратительные существа, но, по всей видимости, они в какой-то момент своей истории стали изгоями между всеми известными обитаемыми мирами. Вполне возможно, что из-за их лицемерной натуры, кто-то давным-давно в отместку разрушил и превратил в пепелище их родной мир, после чего у этих жалких существ не осталось ни дома, ни родины. Да к тому же.

Из-за своей природной алчности и жажды наживы, их репутация стала настолько скверной, что ни один народ не хотел принимать их у себя. Вдобавок их природное уродство и специфическая внешность не позволяла затеряться среди чуждых им народов. Так со временем, они расселились в пространстве между мирами, взяв на себя скромную роль посредников, но при этом, ничуть не стесняясь взимать за свои услуги весьма ощутимый процент.

Вспоминая всё это, я понемногу преодолел свой страх перед неизвестностью и постепенно начал погружаться в дурманящую пелену иного мира. Сначала моё тело стало полностью невесомым, в глазах всё потемнело, а перед глазами появились радужные кольца. Ещё через мгновенье прямо перед собой я увидел закручивающийся сам в себя туннель, состоящий, из тускло светящихся и мерцающих колец. Пытаясь присмотреться к ним, я ощутил, что кольца эти одно за другим начали наплывать на меня, при этом стремительно унося моё тело в чарующую взгляд даль, как мне тогда казалось бесконечного туннеля.

Храм тысячи зеркал.

Явственно ощутив себя стоящим на гладком чёрном полу в центре огромного зала, я понял что стою, запрокинув голову, глядя вверх на потолок. Вот только он был столь высок, что рассмотреть его пределы было почти невозможно. То место, в котором я очутился, больше всего походило на огромный по своим размерам храм или крытую арену на подобии древнего Колизея, с возвышающимися друг над другом ярусами открытых этажей. Все свободные участки стен были покрыты зеркалами, таким хитрым образом, что большая часть внутреннего пространства храма отражалась сама в себе. Зрительно увеличенное и многократно преломленное в зеркалах, это воистину монументальное архитектурное творение, создавало иллюзию гигантского фрактала. Всё внутреннее убранство храма, включая стены многочисленных ярусов, закольцованных ажурными аркадами, были забраны огромными монолитными зеркалами. Они, стоя плотно друг к другу, будто запертые двери, с нетерпением ждали своих новых посетителей.

Моё внимание снова обратилось к огромному чёрному куполу, равномерно разделённому длинными изогнутыми нервюрами того же цвета. Я так и представил, как во время массовых зеркализаций, здесь — посреди храма, концентрировались безграничная сила и власть, которая надёжно и крепко держалась в руках могущественных иерархов. На равном удалении друг от друга, по всему периметру зала возвышались огромные статуи, по всей видимости, самых могущественных иерархов ордена. С грозным и властным выражением на лицах, они бездвижно стояли на постаментах в своих длинных чёрных мантиях, словно безмолвные истуканы с острова Пасхи.

Ряды уносящихся ввысь чёрных, как смоль колонн, многочисленные блики света от зеркал, не давали мне возможности сориентироваться, понять логику конструкции, осознать её воистину гигантские масштабы. Создатели храма очень умело скрыли все следы замкнутости конечной формы, растворив её в бесконечном фрактальном отражении. Вероятно во время совершения чёрных месс, многочисленным адептам ордена, должно было казаться, что всё окружающее их пространство, буквально исчезает из-под их ног. Какая-то поистине сатанинская симфония мрачного, почти серого света, чёрного камня и сплошь зеркальных стен, зарождали во мне глубокое мистическое впечатление.

Исключительной особенностью этого места, были практически доведённые до совершенства архитектурные формы, которые всем своим видом выявляли наивысшую мистическую экспрессию здания, отображённую в тысячах и тысячах безупречно отполированных зеркалах. Каким образом освещалось внутреннее убранство храма, я так и не понял, но за огромными стрельчатыми арками окон витала лишь тёмная туманная поволока, исключающая любое наличие источника дневного света. Но при всём этом, все вертикальные поверхности храма, казалось, будто исчезают в потоках льющегося из них серого света.

Кроме гигантских статуй иерархов расположенных по периметру зала, все его не занятые зеркалами поверхности были обрамлены рельефными ажурными орнаментами, выполненными всё из того же чёрного камня. Ещё одной из примечательных особенностей этого зловещего храма, было неуловимое слияние архитектурных и скульптурных форм. Возможно, именно это сочетание создавало ту притягательную и в то же время завораживающую взгляд таинственность и непостижимость запечатленных образов.

Ближе к своду купола со стен словно сползали вниз тысячи зооморфных изваяний неведомых мне адских существ, которые больше всего походили на изображения разъярённых горгулий. Все эти многочисленные изображения демонов наполняли атмосферу храма глубоким аллегорическим символизмом. Можно только представить, какой ужас наводили на новообращённых адептов полуожившие статуи бесов во время массовых месс. Всё это вдруг напомнило мне древние легенды, часто встречавшихся в старинных готических рассказах, в которых говорилось о восставших из тьмы демонах ада.

Не успел я толком прийти в себя от увиденного, как на меня, будто железный хомут, набросилось леденящее душу оцепенение. После чего я услышал громкий и властный голос, который произнёс: — Что с тобой охотник? Ты выглядишь растерянным и подавленным.

И тут я понял, что мне нужно срочно что-то придумать пока меня не раскусили. Опустив лицо чуть вниз, я посмотрел на него исподлобья и, состроив более агрессивную гримасу, произнёс что-то вроде: — Да нет, ничего особого не случилось — хранитель. Просто зеркализация прошла не очень удачно. Пришлось повозиться с двойником более основательно.

Для пущей убедительности я сделал вид, что улыбнулся, хотя моя улыбка больше походила на звериный оскал. Но думаю, я всё же сделал что-то не правильно, поскольку задержавшийся на мне взгляд хранителя, ещё более пристально изучил меня, после чего он встал со своего места и произнёс: — Ты лжёшь мне — охотник!

После этих слов мне ничего не оставалось делать, как можно быстрее обезвредить прозорливого и не в меру назойливого хранителя. В несколько мгновений преодолев расстояние между нами я, было, замахнулся левой рукой, создавая видимость нанесения удара, но нарочито оступившись по инерции, провернулся вокруг своей оси и таким образом оказался за его правым плечом. Хранитель, явно не ожидая таких решительных действий, пропустил совершённый мною манёвр и поплатился за это сокрушительным ударом локтя уже моей правой руки в позвоночник. Энергии от вращательного движения телом было достаточно, чтобы нанести неплохой удар, но, по-видимому, мало для того, чтобы окончательно сбить его с ног. Оставаясь всё также за его спиной, следом за первым ударом я незамедлительно нанёс ещё один, но уже наружной частью своей ступни по внутреннему коленному сгибу его левой ноги. Хранитель пошатнулся и, потеряв равновесие, рухнул на колени, при этом протяжно охнув. По всей видимости, позвонки, в месте, куда пришёлся удар локтя, у него всё же сместились и при изгибе тела только усилили болевой эффект.

Каким-то неведомым образом, во мне постепенно начала проявляться энергия моего двойника. Она будто просачивалась в меня капля за каплей, даря мне не только дополнительные силы, но и непреклонную решительность в выбранных действиях. Раньше, при физических нагрузках мне приходилось прикладывать значительные усилия, а сейчас я исполнял все движения и удары с виртуозной грацией самого изощрённого хищника. С этого момента у меня появилась необходимость более тщательно следить за собой, отслеживая все изменения в своём поведении.

Обездвиженный мною противник, прижатый коленом к холодному каменному полу, беззвучно лежал лицом вниз. Его редкое прерывистое дыхание отображалось испариной в тщательно отполированной поверхности пола, тут же исчезая в ожидании следующего неровного выдоха. Очевидно, ему хватило собственной мудрости, накопленной за долгие годы своей неправедной жизни, чтобы понять то обстоятельство, что живым я его уже не отпущу. За эти считанные моменты нашей недружелюбной встречи, он успел оценить мои намерения и теперь терпеливо ждал уготованной для него участи.

Я цепко — будто зажав в тески, обхватил его голову, плотно зажав её между своим плечом и корпусом тела, после чего обрушил на неё весь свой вес, поджав ноги в коленях. Его голова резко запрокинулась назад, а шея, надломившись, издала глухой хруст. После чего безжизненное тело хранителя обмякло, бездвижно развалившись на холодном полу центрального зала.

Закончив все подобающие такому случаю формальности, я решил оттащить останки хранителя подальше от места нашей встречи. Взявшись за широкий капюшон мантии, я протащил его прямо по отполированной до зеркальной черноты поверхности каменного пола к одним из многочисленных массивных дверей центрального зала. Двери эти были сделаны из непонятного мне материала, который отражал, или если сказать точней преломлял в себе весь попадающий на него свет. За дверьми скрывалась целая разветвлённая сеть длинных туннелей, которые, по всей видимости, расходились к наружным стенам. Все эти ходы расположенные под зданием и ведущие каждый к своему уровню были спроектированы таким образом, чтобы буквально в мгновение ока наполнить обитель ордена его верными адептами. После же окончания ритуала зеркализации, эти туннели должны были также быстро выпустить посетителей храма, при этом, не создавая ни столпотворений, ни заторов.

Припрятав любопытного хранителя в одном из тёмных ответвлений, я вышел из храма на улицу, пройдя внутри одного из арочных туннелей, проделанных прямо в нижнем основании контрфорса.

Первые секунды я стоял неподвижно, поскольку меня со всех сторон окружила и обволокла неимоверно спёртая атмосфера планеты. Жадно глотая ртом невидимый воздух, я чувствовал себя словно задыхающаяся рыба, только что вынутая из воды на поверхность. В ночном удушливом смоге, невидимой взвесью парил неприятный запах, очевидно, имеющий какое-то органическое происхождение.

Немного придя в себя, я начал оглядываться по сторонам, дабы хоть как-то сориентироваться на местности. Обернувшись за спину, я обомлел ещё больше чем в тот момент, когда оказался внутри самого храма. То величие безмерной вызывающей роскоши, что предстало передо мной внутри храма, дополнилось внешними иррациональными архитектурными формами, воплотившими в себе весь безумный гений антиматериализма и окончательно поразившими моё воображение.

Весь тот невообразимый внутренний простор храма, что поселился под чернотой купола в отражении тысяч зеркал, снаружи выглядел совершенно иначе. Со стороны казалось, что этот собор словно вырос из земли. Вздёрнутые высоко в небо острые иглы шпилей, сокрушались, в тщетной попытке дотянутся до затянутых серой поволокой небес. Стены, выложенные из огромных глыб чёрного гранита, были увенчаны грозными гербами ордена. Они опирались на невообразимую по своей величине систему наружных опорных столбов — контрфорсов, неразрывно связанных наклонными арками аркбутанов, которые равномерно распределяли давящую на них тяжесть высоких стен. Словно бесконечные кружевные ярусы каменных лопастей, со всех сторон и на равномерном расстоянии друг от друга, окружали они полукруглые бока высокой наружной стены. Всё это создавало ажурную и необычайно прочную конструкцию, издали напоминающую фантастический каменный лес с бесчисленным количеством заострённых шпилей. Мне показалось, что вокруг этого храма даже цвет неба становился иным, приобретая какой-то лилово багряный оттенок.

Нескрываемая агрессия архитектуры этого величественного собора, всем своим видом выражала неудержимое стремление его хозяев к власти и могуществу. Дерзкое стремление властвовать над миром, каким-то неведомым образом было осуществлено в дематериализованной форме и структуре камня. Тяжелый и твердый гранит, после того, как он подвергся тщательной обработке, превращался в тончайшую кружевную резьбу. Камень за камнем, всё выше и выше смело поднимались ввысь тяжёлые гранитные блоки и шпили, создавая воистину чудовищную по своим размерам цитадель ордена.

Бесчисленные архитектурные детали и формы, симметрично повторявшиеся по всему периметру здания, будто в зеркале отражались одна в другой, переходя в разряд иррационального восприятия действительности. В какой-то момент у меня исчезли все привычные ориентиры восприятия пространства, и я начал медленно погружаться в ирреальное состояние. Необычайно величественный и даже в какой-то степени демонический образ храма, словно засел в моём сознании, держа его в своих цепких лапах.

Неосторожно оступившись, я вдруг опомнился. Я будто сорвал с себя тонкую липкую пелену, которую так ловко и незаметно набросила на меня эта магия архитектурного величия. Скорей всего, собор был построен таким образом, что если долго смотреть на его внешне убранство он начинает овладевать и затягивать в себя всё и вся. Стоя на улице, мне снова захотелось зайти в храм, растворится в его зеркальном пространстве и окунутся во внутренний мир его ритуалов. Это желание становилось настолько сильным, что я с трудом отвернул свой взгляд в противоположную сторону, после чего еле передвигая ноги, побрёл прочь от этого сатанинского места. Впрочем, если говорить откровенно, то это без всяких сомнений было действительно величественное сооружение, достойное всяческих восхищений.

Бескрайний город.

Сказать что место, в которое я попал, очутившись на улице, было мрачным, значит не сказать ничего. По сравнению с моим миром, мир охотника походил на сгнившее изнутри яблоко, которое всем своим видом старалось показать, что оно ещё вполне ничего.

Стоя на возвышении возле здания, я заметил, что все улицы, сколь бы извилисты они небыли всегда выводили либо к собору, либо удалялись от собора. По-видимому, развитие здешней архитектуры, было продиктовано необходимостью или может быть даже целью собрать в одном месте на праздничную мессу буквально всё близлежащее население безмерно разросшегося города. Он словно гигантская чёрная клякса, сверкающая редкими ночными огнями улиц, вольготно распростёрся по всей поверхности их планеты. В том, что это было действительно так, я смог лично убедиться немногим позже.

Каждый собор, принадлежащий одному из орденов, находился на высоком вздыбленном холме, с которого открывался великолепный панорамный вид на остальную часть города. Весь город был словно вылит из единого куска закостеневшей органической ткани, поглотившей под собой некогда буйствующую природу планеты. В нём, конечно, были здания и повыше, нежели соборы братств, но их особая архитектурная структура разительно отличалась от превалировавшего в городе стиля. Храмы орденов, без сомнения являлись средоточием духовной жизни этого воистину гигантского города-организма планетарных размеров. Впрочем, сгустившийся под утро тяжёлый маслянистый туман, продолжал беспечно обволакивать улицы города так, что они постепенно растворились в его молочной дымке.

От этого наваждения на меня ещё больше напало глубокое душевное состояние отчуждённости. В тот момент я ещё не знал где и тем более, когда оказался. Этот мир был чужд и враждебен мне. Он был словно соткан из другой — доселе не известной мне реальности. Всё здесь было непривычно, непонятно и незнакомо по отношению к моему обыденному восприятию. Всё увиденное здесь я мог сравнивать только с том, покинутым мной миром, но найти сколько-нибудь видимое сходство, для меня было невообразимо сложно. Кое-как, собравшись с мыслями, я решил просто идти и идти вперёд, как можно тщательней изучая эту совсем иную для меня реальность.

Туман спустился на город такой непроницаемой пеленой, что мне было видно лишь небольшую его часть, подсвеченную тусклым зеленоватым свечением странных мерцающих ламп. Я осторожно и неторопливо преодолевал одну за другой одинокие, будто давным-давно покинутые улицы тёмного города. Словно вымершие, они тогда казались мне заброшенными декорациями какому-то фантастическому фильму.

Разные по размерам и совершенно ассиметричные окна домов, были черны и безлики. Все внешние стены, углы и крыши домов, мимо которых я проходил, были удивительно гладкими. Сколько бы ни старался, я не смог разглядеть ни соединительных швов, ни отдельных блоков или частей, из которых бы могло быть построено каждое здание. Их внешняя структура более всего напоминала мне смесь лёгкого костяного панциря обтянутого слоем пористой резины. Очевидно, это соотношение прочности и лёгкости конструкций было самым оптимальным для строительства жилых построек.

Несмотря на видимую пустоту улиц, чуть позже, когда туман немного рассеялся, я заметил бесчисленное множество то тут, то там снующих существ. Эти крохотные и невероятно проворные насекомые казалось, были повсюду, куда бы я ни взглянул. К счастью моё присутствие не вызывало у них никакого интереса и поэтому когда я попадался им на пути они каждый раз всячески избегали столкновения со мной. Впрочем, за всё, то недолгое время моего путешествия, живых людей на своём пути я так и не встретил, как собственно, и какого-либо транспорта.

Меня всё время не покидало чувство того, что я попал в совершенно далекий и чуждый мне мир. В мир, где нет ничего, что связывало бы меня с моим родным домом. Я шёл и шёл по пустынным улицам, по странной, будто покрытой каучуком поверхности дороги, пытаясь разглядеть хоть какие-то признаки жизни, но в тусклых стёклах домов, царил всё тот же безмолвный мрак.

Улицы города были не просто чистыми, их стерильная чистота неумолимо приближалась к совершенству. То есть на них не то чтобы не было мусора, но даже видимых отголосков деятельности человека, как например мусорных баков или скажем наружной рекламы. Ни обёрток, ни обрывков газет, ни столь привычных для мегаполисов рекламных плакатов — здесь не было ничего, что могло бы рассказать постороннему наблюдателю о культуре и быте обитателей этого мира. Тогда в моей голове проносились две догоняющие друг друга догадки. Либо этот мир был безнадёжно отсталым, что никак не укладывалось в картину происходящего со мной. Либо, что наиболее вероятней, продвинулся в своём развитии гораздо дальше, нежели я это ранее предполагал.

Серые дома, серые улицы и серая мгла перед моими глазами. Я ощущал себя в эти минуты совершенно одним, в этом, казалось покинутом всеми мире. Ни людей, ни признаков ночной жизни, ни сотрудников внутренней безопасности патрулирующих улицы. Никого! Только я один шаг за шагом продвигался по опустевшим улицам города, пытаясь понять, куда я попал и что мне теперь со всем этим делать. Этот мир был для меня чужим, и я ни при каких обстоятельствах не собирался здесь оставаться. Но в, то же время мне предстояло выяснить какова реальная угроза, грозящая мне и возможно ли избежать дальнейших негативных последствий исходящих из этого злосчастного мира.

По мере моего удаления от храма ордена, воздух постепенно стал влажным и даже прохладным. Случайно попав в какую-то явно промышленную часть города, я нашёл подходящее место для отдыха, среди сложенных в штабеля упаковок с непонятным содержимым. Не без труда пробравшись сквозь этот рукотворный лабиринт, и удачно устроившись между контейнеров, я незаметно для себя задремал, в ожидании наступления следующего дня. Но, по-видимому, из-за чрезмерного беспокойства, меня ещё долго тревожили скомканные, будто в провощённую бумагу мысли, без устали мелькающие одна за другой.

В мой сон стремительно ворвался механический рокот, явно принадлежавший какому-то транспортному средству. Еще не успев раскрыть глаза, я почувствовал довольно сильный толчок в плечо. В полуразмытой после прерванного сна пелене, я смог разглядел лишь нечёткий силуэт, вопросительно склонившийся надо мной. Протерев глаза, я поёжился и постарался вникнуть в происходящее. Но, то ли от моей сонной медлительности, то ли от нетерпения, потревоживший меня рабочий снова проявил активность, ткнув меня в бок. Как я смог сообразить, было довольно раннее утро, поскольку всё ещё царящий полумрак не давал, сколько бы то ни было резко очерченных теней. Спустя ещё мгновенье я услышал громкую неразборчивую речь, и, судя по интонации, она носила в явно недовольный окрас.

За то короткое время, пока рабочий измышлял, что именно предпринять с полусонным мной, я сумел более обстоятельно осмотреть окружающую нас обстановку и рассчитать последовательность своих дальнейших действий. Поскольку на данном этапе моего пребывания здесь свидетели мне явно небыли нужны, то судьба этого незадачливого бедолаги была уже предрешена.

Дождавшись, когда он снова наклонится для того, чтобы в очередной раз, как следует меня встряхнуть, я схватил его за руку и резким движением, всем телом потяну его на себя. От неожиданности он потерял равновесие и начал заваливаться на землю в то самое время, когда я наоборот приподымался над ним. Ещё не успев твёрдо встать на ноги, я в полупрыжке дотянулся рукой до верхних контейнеров, сложенных в штабель и опрокинул несколько из них прямо на него. Проходы между соседними штабелями были довольно узкими, поэтому работягу с головой накрыло тяжёлыми разномастными кубами и усечёнными сферами. Падающие с высоты ящики, подняли с земли взвеси тяжёлой пыли, которая и погребла под собой его последние стоны.

И хотя грохот от тяжёлых прорезиненных контейнеров был не столь уж громок, я решил поскорей убраться из этого места, пока ещё кто-нибудь из рабочих не пошёл на поводу своего чрезмерного любопытства. Думаю, всё получилось более чем удачно и происшествие с рабочим, как это и бывает в таких ситуациях, спишут на заурядный несчастный случай. Полез за чем-то на штабель, не удержался и сорвался в низ, тщетно пытаясь, ухватиться за верхние контейнеры, под которыми и был погребён в назидание за вопиющее нарушение техники безопасности.

Осматриваясь по сторонам, я аккуратно выбрался из лабиринта сложенных друг на друга упаковок и направился прочь от этого места. Да и судя по структуре и расцветке одежды, я явно выделялся среди остальных рабочих, поскольку мой универсальный костюм никак не смахивал на чрезмерно усиленный рабочий комбинезон. Впрочем, кубы с непонятным мне содержимым были довольно тяжелы, и защитный костюм оказался не в силах уберечь своего не в меру любопытного обладателя.

Выбравшись из промышленной части города, я оказался на пустыре, всё свободное пространство которого было заполнено странными и, по всей видимости, окостеневшими останками рёбер гигантских гротескных растений. Залитый рассеянным в тумане, чуть красноватым небесным светом, они выглядели, как волшебный лес, который сошёл со страниц старинных детских сказок. Поблекшие краски стеблей и соцветий указывали на медленный, но необратимый процесс увядания и распада. Будто бурные пенистые волны они бросились на окраины города, после чего в одно мгновение окаменели, превратившись в непролазные лесные заросли. Явственно понимая, что через этот таинственный лес мне никак не пробраться, я развернулся в противоположную сторону и направился по направлению застроенной части города.

Вся городская атмосфера для меня была достаточно необычной. Позже я, конечно, узнал, что в каком-то смысле город сам выращивал себя, используя заранее подготовленную для этого биомассу. Эти биоструктыры развивались до чётко определённого уровня, после чего останавливали свой буйный рост и начинали каменеть или если точнее сказать костенеть, превращаясь в очень прочную и лёгкую основу для последующего обустройства. Строительство их городов, больше всего было похоже на рост живого коралла, часть которого в определённый момент развития отмирала и принимала структуру пригодную для жизни его будущих обитателей. На ранее полученной основе, выращивались менее активные и более структурированные биотехнические культуры, которые создавали окончательный облик города со всеми необходимыми для его жизнедеятельности коммуникациями. Проще говоря, город вырастал сам собой, но в ограниченных биоинженерами пределах с заранее заложенными в его инфраструктуру параметрами.