18+
Отпечатки

Объем: 348 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее
О книгеотзывыОглавлениеУ этой книги нет оглавленияЧитать фрагмент

                                     * * *

— Хотите знать, каким он был?.. Мне проще рассказать, каким он не был!

— Это почему же?

— Видите этот камень в аквариуме?.. Он не круглый, не квадратный, не треугольный, он своеобразный. Вероятнее всего, что он имеет уникальную форму. Есть ли вероятность того, что в мире можно разыскать второй точно такой же камень? Вряд ли. Квадратных, круглых, треугольных вещей много, более чем, и все их сделали люди. А вот уникальные формы создает лишь природа. С людьми то же самое. Их лепят другие люди относительно своей культуры, религии, традиций, мировоззрения. Придают некую удобную форму. А он… Вот он — камень уникальной формы. Трудно было понять, какой он. Но… Даже никаких «но» нет. Он просто был, был со своей уникальной формой.

— А его характер? Каким он был? Ну хотя бы что-то.

— Характер?.. Характер — это лишь клубок ниток, намотанных на мягкую поддающуюся основу.

— Вы рассуждаете так же, как и он…

— Да, я проводил в его обществе достаточно много времени, чтобы успеть заразиться. Он говорил, что человеческие взгляды, культура, быт, привычки — все, что мы порождаем — это лишь инфекция. Стоит тебе примкнуть к какому-либо обществу, и ты подцепишь эту заразу. Вот, видимо, и я подцепил, — прервав свои рассуждения Сергей оставил в покое вид из окна. Он больше не скользил взглядом по бликующим высоткам, он переключился на молодую девушку, немного неряшливую, хрупкую и слегка сутулую, в очках и с каре. Она прижимала к груди папку с бумагами, весьма неэстетично углы бумаг торчали из папки, и казалось, вот-вот пара из них вывалится. — Так и будете стоять в проходе? Проходите, присаживайтесь.

— Нет, спасибо!

— Ну как знаете! Так как, говорите, вас зовут?

— Оксана.

— И вы, Оксана, если я ничего не напутал, журналист.

— Не совсем, пока что студентка. Я пишу статью о…

— Да я понял. И как вы собираетесь все записывать без помощи стола? Думаю, вам лучше присесть.

— А у меня диктофон, вот, — достав диктофон, Оксана все же рассыпала бумаги по полу. Сергей усмехнулся и сел на край стола.

— Вы не против? — чиркнув зажигалкой, Сергей прикурил сигарету и выпустил клуб дыма.

— Нет, что вы. Курите на здоровье.

— Эта шутка уже давно не в моде, — Сергей наблюдал, как Оксана пыталась уложить свои записи обратно в папку, но по непонятным для себя причинам помощь так и не предложил. Возможно, потому что Оксана пришла не к Сергею, Сергей бы обязательно помог, а к тому, кто прятался под его костюмом. Под его строгим дорогим костюмом прятался неряшливый дворовой мальчишка. Щуплый и гордый. Тот, что влезал в любую драку, лишь бы доказать свою правоту. Черты того мальчишки все еще виднелись в солидном мужчине. Галстук он не носил, верхние пуговицы рубашки не застегивал, и стрижка была самая простая, словно он прихватил ее с собой из детства, из того самого переулка. Но лицо он все же умыл. — Многие журналисты хотели бы сейчас стоять на вашем месте и кидаться вопросами, тыкая мне в лицо свой микрофон.

— Меня предупреждали, что встреча с вами практически невозможна. Вы вроде бы никогда не давали интервью.

— Вы правы, ни разу. И это не интервью, — окурок замялся о дно пепельницы и выпустил последний редкий дым. — Послушайте, Оксана, я согласился на встречу с вами лишь потому, что вы хотели поговорить об Иване Александровиче. И я бы не хотел, чтобы наша беседа походила на интервью. Присаживайтесь, выпьем, ну, я имел в виду кофе либо чай. Поговорим, мне есть что вам рассказать, немного, конечно, но… Да его никто практически не знал. Вряд ли кто-то знал его лучше, чем я. Или мы могли бы пойти в торговый центр через дорогу. Там есть фуд-корт. Бургеры, кола. Или что вы там пьете: смузи, может, морс. Знаете, Иван Александрович любил молочные коктейли, ну там клубничный, ванильный. Шоколадный не очень, но все же иногда заказывал.

— А я слышала, что он любил китайский чай.

— Да! Пуэр! Зеленый и обязательно прессованный. Он хорошо бодрит. Я тоже любил, но потом Ивана Александровича не стало, и я как-то забросил.

— Почему? — Оксана уже сидела за столом, высвободив папку из рук, а рядом с папкой на столе лежал диктофон.

— Да как-то… там главное — атмосфера. Знаете, с ним всегда было о чем поговорить, и чай… он как будто дополнял беседу. Одному не интересно. Да и чай всегда он приносил.

— Он часто приходил?

— Ко мне? Ну как сказать. Со мной он проводил времени больше, чем с кем-либо, — переместившись с края стола в кресло, Сергей оказался напротив Оксаны и еще раз изучил черты ее лица. Она казалась ему достаточно милой, воспитанной и скромной. Она не была похожа на ту молодежь, с которой Сергею приходилось пересекаться на улицах центра города.

— Ну как часто?

— Вопрос некорректен. Часто относительно чего? Раз в месяц это часто?

— Скорее редко. Очень редко.

— Вот! Вы считаете, что редко, но те друзья, с которыми он не виделся по году, сказали бы, что со мной он бывает довольно часто.

— А у его были друзья?! — удивленно спросила Оксана.

— Знакомые! Я хотел сказать знакомые. Не так выразился. Он считал, что дружбы не существует.

— А как считаете вы?

— Не знаю… наверное, он был мне другом. Но он говорил, что это взаимовыгодные отношения.

— И в чем заключалась эта выгода?

— Наверное, стоит начать с самого начала, иначе вы не сможете понять, каким он был человеком. Это был осенний вечер, прохладный, начало либо середина сентября. Осень в тот год выдалась дождливой и мерзкой. Я ходил в школу в седьмой или даже в шестой класс, я помню, что на линейку на первое сентября я пошел в ветровке. Или это был не тот год. Неважно, но тот вечер выдался прохладным. Я лазил по помойке в одном из дворов… собирал банки.

— Банки?

— Да, алюминий, пивные и из-под других напитков. Их раньше можно было сдать в пунктах. Я рос с мамой, отца не было, и я пытался хоть как-то заработать. Маме было трудно, долги, кредиты, съемное жилье. Она впахивала на двух работах. А я собирал банки, металл, макулатуру, иногда находил аккумуляторы. В общем, все, что можно было сдать, я сдавал. Учился я плохо, стоял на учете за кражу в супермаркете. В общем… ничего путного из меня не вышло бы, если бы не Иван Александрович, который в тот вечер возвращался из магазина. Мимо меня проходило много людей. Был вечер, а помойка находилась в… как там называют, спальный район вроде. Так вот, кто-то торопился с работы, кто-то с учебы, кто-то наоборот вышел на прогулку. Многие смотрели на меня и шли дальше по своим делам. Раньше таких, как я, было полно, много неблагополучных семей и беспризорных детей. Так что… никого мое занятие не удивляло. Он тоже прошел мимо, затем остановился и закурил. Я немного растерялся, когда он подозвал меня к себе. Не знаю, то ли мне было стыдно, то ли страшно. Но я хорошо помню тот вечер, очень хорошо. Таких, как я, не любили, все любили избалованных детей в голубых и розовых костюмчиках. А мы были как мусор. Нас можно было унизить, обидеть, оскорбить, да все что угодно. Нас выгоняли из торговых центров и из кафешек. Мы никому не нужные дети. А он проявил заботу. «Не холодно?» — первое, о чем он спросил меня. Я был в старой майке и в шортах, либо бриджи, не знаю, как правильно называются. Такие, знаете, джинсовые, чуть ниже колена. Было действительно прохладно. Знаете, такой зябкий противный холод. Когда еще на сыром асфальте лежат желтые листья. В такие вечера еще как-то грустно, что ли. Вы знаете такие вечера, я уверен. Скорее всего, вы укрываетесь пледом, берете с собой кружку чая, ну, либо глинтвейна и читаете книгу.

— Я не пью.

— Значит, я прав.

— В чем?

— Вы сказали, что не пьете, но тому, что вы знакомы с такими вечерами, вы не возразили. Значит, предпочитаете плед и чай.

— Да, пожалуй, чай, — Оксана улыбнулась, немного смущаясь. — А что предпочитаете вы.

— Я? Я предпочитаю сидеть в кафе с ароматным кофе, зная, что теперь меня не выгонят на улицу. Теперь у меня тоже есть костюмчик… так вот, вечер был прохладный, а я был в майке и в шортах. И он напротив… в куртке поверх балахона. Настолько было холодно. Куртка и балахон, а из-под капюшона торчал козырек. И белый квадрат на лбу. Черная кепка с белым квадратом… таким я его и запомнил… и на его вопрос я ответил достаточно легко. «Нет, не холодно». Конечно, мне было холодно, а тут еще и он со своим мороженым. Он шел из магазина с лимонадом и мороженым. Естественно, он отдал их мне, только немного позже. А потом он спросил меня, почему я ковыряюсь в помойке. Я не стал ничего придумывать и рассказал все как есть. Знаете, что удивительно? Он меня не презирал. Он просто сказал, что я молодец, потому что помогаю маме. «Лучше так, чем воровать, в помойке ты испачкаешь руки, а воровством репутацию, это куда страшнее», — сказал он и протянул мне мороженое и лимонад. Естественно, я сразу же стал есть. Мне было холодно, но ужасно вкусно и приятно. Потом он расстегнул барсетку и достал из нее триста рублей. Он протянул их мне и сказал, чтобы не тратил на сигареты. Он о многом меня спрашивал и многое рассказал. Он спрашивал о друзьях и о том, чем еще я занимаюсь помимо того, что собираю банки. А я ничем не занимался, и друзей у меня не было. Как выяснилось из разговора, у него тоже не было друзей. А еще он был сиротой и тоже выкручивался, как мог. Меня недолюбливали в школе, и он сказал, что это нормально. Его тоже недолюбливали. Мы были чем-то похожи. «Главное, не пей, — сказал он мне, — можно страдать по-разному: одни страдают с бутылкой, другие предпочитают искать утешение в труде. Ты трудишься, ты молодец, продолжай страдать в труде, и твои страдания окупятся». Это был самый ценный урок в моей жизни. И мои страдания окупились. Я видел в нем поддержку. Этого было достаточно дворовому мальчишке. Я как будто понял, что я не один такой. Знаете, в нем было то, что заставило меня поверить, почувствовать себя нужным кому-то, кроме мамы. И в школу я пришел на следующий день совсем другим. Мне больше не было стыдно за то, что я лазил по помойкам. Прошло около недели, прежде чем я встретил его вновь… недалеко от того двора. Он сразу меня узнал и даже пожал руку. Это была грубая мужская рука, знаете, как важно для мальчишек мужское присутствие. Тот, на кого можно равняться.

— Нет. Наверное, не знаю.

— Это очень важно. Поверьте. Я понял, что даже не знаю, как его зовут, и, естественно, спросил.

— Иван, — ответил он.

— А меня Сережа, — тут же представился я.

— Ты любишь шаурму? — спросил он меня. — Я иду за шаурмой.

А я любил все, что можно съесть, поверьте, когда ты засыпаешь с пустым желудком, ты не особо разбираешься в еде. Есть возможность — ты ешь. Вот такие принципы, а не ваши суши в стеклянных ресторанах. Видели тех детей, которые заглядывают через панорамные окна? Вот я был таким же ребенком. Знаете, о чем они думают в эти моменты, нет? А я знаю. Хотите расскажу? Они ненавидят всех этих людей, они не думают о том, как схватить кусок хлеба у них со стола. Нет… Они их ненавидят за то, что у них есть право выбора, за то, что они могут не доедать последний кусок. За то, что они могут себе позволить сидеть в тепле, а не ломать черствый батон замерзшими руками. Вот за это мы их ненавидим, и я думал, что однажды я буду оставлять еду на своей тарелке, не задумываясь о том, что придется засыпать с пустым желудком. Нет! Не оставляю. И никогда я себе этого не позволю. Не потому, что я жадный, а потому, что я знаю, сколько надо выстрадать ради того, чтобы сидеть по другую сторону окна. Вы знаете? Нет! Знаете почему? Потому что вас папа туда привел в розовом костюмчике, а я свое право искал на дне помойки.

— Мне жаль.

— Это ни к чему. К жалости он тоже относился с презрением. Так что… не стоит. Так вот. Мы стояли возле ларька и ели шаурму. Я и он. Он был молод для отца и слишком взрослым для друга. Мне было около четырнадцати, а ему, наверное, двадцать восемь или тридцать. Лет пятнадцать разница. Плюс минус. Впервые кто-то стоял рядом со мной и не испытывал… что обычно люди испытывают, когда стоят рядом с такими, как я? Я не про этого мужчину, которого вы видите перед собой, я говорю про себя из детства. Про того мальчишку в драной одежде и с грязными руками. Стыд? Презрение? А может, и жалость. Но в любом случае таких, как я, обходили стороной. А он ел шаурму и пытался вести беседу, а я… я лишь кивал головой, мне было некогда, я ел. Он не испытывал жалости ко мне. Жалость — всего лишь слово. Так он говорил. Можешь помочь — помоги. Не можешь — проходи мимо. И ведь он был прав. Сколько тех, кому было меня жаль. Хоть один помог? Нет! Вы не подумайте, я их не обвиняю и не жалуюсь. Но ведь он был прав. Как вы думаете, Оксана, тем, кто сидит в стеклянных ресторанах, жаль тех мальчишек под окнами?

— Думаю, что да.

— Но они сидят и рассуждают о жалости в теплом ресторане. А он нет. Хотя, поверьте, денег у него было достаточно, и ужин в ресторане он мог себе позволить.

— Он был для вас примером. Я правильно понимаю, ведь вы похожи? Вы так же, как и он, не посещаете дорогие заведения.

— Вы ошибаетесь. Я бываю в ресторанах, бываю на закрытых мероприятиях, посещаю деловые ужины, но я не стану отрицать того, что он был для меня примером.

— Он заменял вам отца?

— Он был тем человеком, на которого стоит равняться каждому. Когда рядом с вами есть такой человек, вы непобедимы, вы способны абсолютно на все. Но если ты переступаешь грань дозволенного, он тебя уничтожает. И ему будет абсолютно все равно, насколько вы близки. Он говорил, что для того чтобы общаться с такими, как он, придется соответствовать. Он был разборчив в людях, и его круг общения был минимален. Несколько человек. И поверьте, ради каждого из них, в том числе и ради меня, он готов был выжить. Да-да, именно выжить, а не умереть. Это тоже его слова. И каждый отвечал ему тем же. И как только один из нас переступал грань, он начинал нас медленно уничтожать.

— То есть он требовал от вас определенного поведения. Я правильно понимаю?

— Что? Нет. Он ничего не требовал, он просто подбирал тех людей, в ком был уверен. Кто соответствовал. Он вообще ничего не требовал и ничего не ждал. Знаете, как он говорил, «я сплю не на улице и ем два, а иногда даже три раза в день. Этого достаточно для жизни».

— Что должно такого произойти с человеком, чтобы он был так скромен в ожиданиях?

— Не знаю, об этом он никогда не рассказывал.

— Простите, вы сказали, что он вас уничтожал, если вы переступали грань, что это значит?

— Что именно: грань или вам интересно, как он уничтожал людей?

— Мне было бы интересно и то и то.

— Там все просто, он презирал каждого, кто считал себя лучше других. Любое осуждение он пресекал. Любые насмешки пресекал. Все, что касалось пренебрежительного либо унизительного отношения к людям, он пресекал. А уничтожал он достаточно легко. Обрывал связь, но он был как наркотик: его не хватает, без него ломает. Красок, эмоций — ничего не хватает. Однажды я позволил себе плохо высказаться про одного парня, я уже вел свои дела, не так масштабно, конечно, как сегодня, но я был успешен. Тот парень продал родительский дом и пустил все деньги по ветру. Естественно, я высказался по этому поводу. Он ни слова не сказал. Он встал и ушел. Так просто, даже не попрощался. Сигарету в пепельнице затушил и ушел. А я ничего не понял. Мы пересекались с ним, он даже не здоровался. Я протягивал руку, а он проходил мимо. Вот так он уничтожал, заставлял почувствовать себя никем. Ты больше никто. Потому что считаешь себя умнее других. Я ездил к его подъезду. Выскакивал из машины, а он не обращал на меня внимания. Месяц, наверное, прошел, и он сам пришел ко мне в офис. Знаете, что он спросил меня: «Вспомнил, каково это — чувствовать себя никем?» Только потом он мне рассказал причину того, почему он так поступил. Потому что я посмел осуждать того, кто нуждался в помощи. Он сказал, что того парня просто никто не научил обращаться с деньгами, и никто не помог, и не подсказал. А если у меня есть свое мнение или предложение, то я должен отправиться к тому самому парню, а не сидеть и размышлять о его поступке. Вот так он уничтожал. Тихо и безэмоционально. Он тебя обесценивал и все. Сначала он давал тебе надежду, а потом обесценивал.

— Наверное, это трудно.

— Это поучительно. Он не позволил мне забыть мое детство.

— Мне кажется, это был тот самый случай…

— Какой?

— Ну с тем парнем, вы могли бы помочь либо пройти мимо.

— Верно, но я его осуждал и насмехался. Поэтому Иван Александрович меня проучил.

— Мы очень сильно забежали вперед. Давайте вернемся к ларьку и шаурме.

— Да, тот день для меня многое значил. Но в том дне не было ничего особенного для обычного ребенка. Шаурма и банка колы… таких людей было много на оживленных улицах. Там было несколько ларьков и высокие столики возле каждого. И все на нас смотрели. А ему было все равно. «Не обращай на них внимания», — сказал он. А я и не обращал. Потом мы гуляли просто вдоль дороги как-то бесцельно и бессмысленно. А потом присели на лавочку. И он спросил: «Куришь?» Естественно, я сказал, что нет. Но я курил еще с начальной школы, наверное класса с третьего. Мы все курили. И если вам кажется это ужасным, я даже не стану спорить. Это ужасно, когда дети курят, особенно в таком раннем возрасте. Но… — Сергей глубоко вздохнул и подошел к окну, вновь любуясь высотками, он положил в губы сигарету и застыл. Зажигалку он держал в руке. Оксане стало неуютно. Она остановила запись, нажав кнопку на диктофоне. Переживания Сергея были очень глубокими, он настолько отстранился, что даже не обратил внимания на то, как Оксана подошла и встала рядом с ним. Она так же, как и он, смотрела на высотки, пытаясь понять, о чем думает ее собеседник. С верхнего этажа через панорамное окно открывался прекрасный вид. Весь город лежал у ног. Внизу было людно. Прохожие, словно муравьи, исчезали в дверях и расползались по зданиям-муравейникам. Здесь, в центре города, было много подобных офисов, и в каждом из них таилась своя история. А напротив время от времени у таких же панорамных окон появлялись силуэты, бросая взгляды на оживленные тротуары.

— Мы можем перенести нашу встречу на другую дату. Я пойму, если вы решите прервать нашу беседу, — в голосе Оксаны Сергей услышал вину. Это так и было, Оксана чувствовала себя крайне неловко за то, что ее вопросы заставили Сергея переживать. Но Сергей не видел ее вины в происходящем.

— Мы продолжим, — сказал он и прикурил сигарету, — присаживайтесь.

— Мы можем пропустить этот день и перейти к следующему вопросу, если…

— Вы вправду думаете, что, если мы пропустим данный вопрос, мысли перестанут меня мучить? Нет, это так не работает.

— Хорошо, мы можем продолжать?

— Можем! … Мы присели на лавочку, и он закурил, — Сергей вновь замолчал. Его сигарета застыла у края пепельницы, и он вновь отстранился, только в этот раз не поднимаясь из кресла. — Вы курите? — спросил он Оксану и подался вперед.

— Я? Нет. Я даже не пробовала.

— А из какой вы семьи?

— Из благополучной, — коротко и без объяснений ответила Оксана.

— Я тоже из благополучной, — ответил Сергей, — но власти и общество решили называть такие семьи, в которой рос я, неблагополучными. Я рос без отца и в бедности. Но в семье. Меня любила мама. Пожалуй, все. Этого достаточно — любовь и забота. Что значит благополучие? Чем его измерить? В богатых семьях дети по непонятным причинам шагают с края крыши, но в такие семьи не приходят органы опеки. Почему? Чем измерить благополучие? У меня есть знакомый — бывший партнер, тоже крупный бизнесмен, однажды я был у него на ужине. Он выгнал свою дочь из-за стола, за то что та положила локти на стол. Представляете? Этикет, видите ли, не позволяет. Я больше не веду с ним дела. А зачем? Я же тоже локти могу на стол положить. И это без стеснения при мне, при постороннем человеке. Сложно представить, что он может сделать при отсутствии посторонних глаз. Но она сыта и одета. Такие семьи называют благополучными. Я не хочу знать, какой вашу семью считает общество, я всего лишь хотел услышать, чем занимаются ваши родители.

— Папа — декан, мама — журналист, международный.

— Вот… в таких семьях на завтрак варят овсянку и пьют чай с конфетами. Я прав?

— Да, вы правы.

— А моя мама на завтрак курила и пила кофе. Но это неважно. Как я сказал, он закурил и предложил мне сигарету. Я отказался. А он бросил пачку на лавочку и лишь сказал: «Кури, если хочешь». Наверное, он относился ко мне как к равному. А потом, когда я все же осмелел и взял сигарету, он сказал, чтобы я не искал виноватых в том, что я не могу избавиться от этой заразы. Он докурил сигарету и от окурка прикурил следующую, а потом достал телефон. Знаете эту подростковую советскую романтику? Когда отец берет сына в гараж и они вместе весь день там чем-то занимаются. Когда отец дает сыну порулить. Когда на рыбалку берет. Когда у них появляются общие дела. Когда сын идет с руками, измазанными мазутом, и думает о том, что теперь он похож на отца. Вот! Это был тот самый момент: я курил и думал, что теперь я похож на него. И как я сказал, тот день для меня многое значил… а еще в тот день я узнал, что он писатель. «Хочу поработать над книгой», — сказал он, копаясь в телефоне. Я удивился и ничего не понял. Естественно, я спросил:

— Вы читаете книги?

— Нет! — усмехнулся он. — Я пишу. Я писатель. Люди читают, а я дарю им уютные истории. Возможно, когда-нибудь я и про тебя напишу.

— Написал? — спросила Оксана.

— Не знаю! Возможно. Я не прочитал ни одной его книги.

— Почему?

— Я имел намного больше. Он делился со мной всеми своими мыслями. Я читал его. Каждый раз, когда он начинал рассуждать, я погружался в размышления. Думаю, что в его книгах я не найду для себя ничего нового. Он любил свое дело. Знаете, когда я вырос и мы вместе прогуливались вечерами, ну, либо днем, когда у меня была возможность выбраться из офиса, он мог остановиться, сесть на ближайшую лавочку и погрузиться в свое дело. Он закуривал и писал книгу, а я стоял и ждал, когда он вернется ко мне. В эти моменты его вообще ничего не интересовало. Главное, чтобы сигарета в зубах дымила. Но на писателя он не был похож. По крайней мере, мне так казалось. Иногда мне приходилось убежать из-за появившихся дел. Он лишь говорил: «Хорошо, иди! Созвонимся», — даже глаза не поднимал. Вот настолько он любил свое дело. Поверьте, если бы вы брали у него интервью, скорее всего, у вас ничего бы не вышло. Вы бы подкинули ему тему каким-нибудь своим вопросом. Он достал бы телефон и приступил бы к своим делам, а вам попросту пришлось бы уйти.

— А он писал книги в телефоне? Я правильно поняла?

— Да. Он говорил, что так удобнее, телефон всегда под рукой. А ноутбук слишком громоздкий.

— Мы опять забегаем вперед. Вы сидели на лавочке и курили.

— Да, а он писал свою книгу. Может, полчаса, может, час. Мне некуда было торопиться. Какие у меня могли быть дела? Да и рядом с ним я чувствовал себя как-то уверенно. Поэтому я просто сидел и наблюдал за прохожими, за машинами, за голубями. По привычке заглянул в мусорку в поисках пивных банок. Я привык к тишине. Когда ты слоняешься по улицам в поиске банок, ты всегда один, ты молчишь, думаешь, мечтаешь и пытаешься отыскать окурок, в котором осталась еще пара затяжек.

— Что?

— Окурок! Не все докуривают до фильтра. Это вам не овсянка на завтрак. Как вы думаете, что курили такие, как я? Нашел окурок — и день задался. Ну либо у мамы подтянул втихаря, пока она не видит.

— Это же…

— Противно, мерзко, может, негигиенично. Вы мне еще скажите, что руки мыть надо перед едой. А если воду отрубили за неуплату? Это вам тоже незнакомо. И в тазике вы не мылись.

— Мы можем вернуться к тому дню и к той лавочке?!

— Конечно можем. «Ну что, Серега, — спросил он меня, когда убрал телефон. — Кем хочешь стать, когда вырастешь?» И я задумался. Всем было плевать, чего я хочу, разве что мама интересовалась, и то так, между делом, когда у нее появлялась свободная минута. И больше никто. Никто ничему не учил, никто не давал наставлений, никто не объяснял, что хорошо, что плохо. Да и поделиться не с кем. А с кем? Мама вечно на работе, а общался я с такой же шпаной, как я.

— Не знаю, — ответил я.

— Ну ты же не будешь всю жизнь лазить по помойкам, — сказал он.

Мне стало страшно, я никогда не думал, понимаете, а в тот день задумался. Дети в моем возрасте не думали о будущем, у них все только начиналось, а у меня уже было все потеряно. Я будто прожил целую жизнь и скатился на самое дно. И знаете, что еще страшнее, то что я в таком возрасте понимал все это. А еще я понимал его мысли, которые… те которые он пытался донести до меня.

— Настойчивость и терпение — так покоряются вершины, — сказал он. — Многие топчутся у подножия. У кого-то есть преимущество: у тех, что рождаются на выступе посреди вершины. А кто-то рождается сразу на вершине. Только вот жизнь всех уравняет. На вершине мало места. А здесь внизу его полно. Поверь, ты еще увидишь, как все они катятся вниз. Жизнь всех уравняет. Мы родились внизу, у самого подножия, у нас не было преимущества при рождении, и это наше преимущество.

— Я хочу стать писателем, как вы, — ответил я на его вопрос.

— Думаю, жизнь потрепала тебя ничуть не меньше меня. Ты сможешь касаться души. Это нравится читателям. Но я тебе вот что скажу. Эта идея уже давно разобрана на кусочки. В мире полно идей, которые так никто и не реализовал, подумай об этом. Ты смышленый парень и работящий. Думаю, тебе не стоит забираться на вершину, попробуй возвести свою собственную. Такую вершину никто не сможет покорить. Она будет стоять на всех твоих страданиях. А кто еще осмелится лезть туда, где придется страдать? Никто, — он закурил и встал с лавочки. А потом накинул на меня свою куртку. — Идем. Надо еще кое-куда зайти.

— Куда? — удивился я.

— Идем. Ты же не торопишься?

— Мы шли в сторону набережной. Там стоял современный торговый центр и красивые аллеи с зелеными газонами. А после выходных там было полно банок. Я любил это место. В понедельник я шел туда вместо школы. Но я думал о другом. В торговом центре был фуд-корт, и я надеялся, что мы опять будем есть. Но он свернул в один из павильонов. В цветочный магазин. Знаете, что определяет мужчину?

— Все знают, — Оксана улыбалась, ее щеки окрасились в румянец, а глаза наполнились теплом, — женщина.

— Ну конечно. Красивая ухоженная женщина, дорогая тачка и толстый кошелек. Ничего другого я не надеялся услышать. Простите, сколько вам лет?

— Двадцать один.

— Когда-нибудь у вас будут дети. Пока что вы мечтаете, чтобы вас любил мужчина, красивый, возможно спортсмен, состоятельный, воспитанный, что еще? Да неважно, вы уже нарисовали себе идеал. А потом у вас появятся дети. У меня есть дети и жена, есть и мама. В том магазине он купил букет и сказал, чтобы я подарил его маме. Мужчину определяет счастливая мама. Это основа воспитания. Мой сын видит, как я отношусь к своей маме. И точно так же относится к своей. К моей жене. И моя жена счастлива. Но это не все, если мужчина любит свою маму, он точно так же любит и жену. Я не знаю, как это работает, но это работает. Мой сын вырастет и будет любить свою жену и свою маму. И так из поколения в поколение. Что касается моей дочери, внутри семьи она видит отношение мужчины к женщине. Как вы думаете, у нее будет любящий муж? Это риторический вопрос. Она не подпустит к себе мужчину, который будет относиться к ней хуже, чем я к своей жене.

— Но Иван Александрович был сиротой!

— Разве сироты не умеют любить?

— Но любовь к маме, ее надо прожить.

— Или просто прочувствовать.

— Разве это возможно?

— Да. Это трудно объяснить. Вся его жизнь — это громадный накопленный опыт. Тысячи прочитанных страниц. Я мог бы его сравнить с ученым, который наблюдает за опытом со стороны. Он видел множество семей, множество людей и сделал вывод, что самые достойные и любящие мужчины те, которые умеют любить свою маму. Если ты любишь маму, ты не позволишь себе плохого отношения к другим женщинам. Как он там говорил, ударить женщину может только другая женщина. Не в прямом смысле. Просто если ты ударил женщину, делай выводы, кем ты теперь стал. Ты теперь тоже женщина. Пойди надень колготки.

— Можно я задам вопрос, который касается вас, а не Ивана Александровича?

— Можно, мне нечего скрывать.

— Вы знали своего отца?

— Конечно знал. Он жил в соседнем подъезде.

— Какие у него были отношения со своей мамой, с вашей бабушкой?

— Никакие, вечно орали друг на друга по любому поводу. Он любить не умел, поэтому и свою семью не смог создать. Или создал, но в любом случае развалил. И если бы меня воспитывал он… вряд ли у меня была бы семья. Как я уже говорил, стоит тебе примкнуть к какому-либо обществу, и ты подцепишь эту заразу. Иван Александрович помог мне вырваться из этого замкнутого круга и избавиться от заразы. Это был первый букет, который я ей подарил. И знаете… Она отставила рюмку в сторону, обняла меня и заплакала.

— Простите, а ваша мама выпивала?

— В таких семьях все пьют, пытаются хоть как-то избавиться от… даже не знаю от чего. Проблемы, одиночество, усталость — там все валится на плечи, а ты сидишь и думаешь, как со всем этим справиться. А потом идешь за бутылкой, и жить как-то легче, но совсем недолго. Протрезвел и все по-новому. И так каждый день. Работа, рюмка и горы проблем. Современная молодежь еще и усугубляет ситуацию. Знаете этих избалованных детей, которые плевать хотели на родителей и живут так, как хотят, они, видите ли, личности и имеют право на свою собственную жизнь и на свое мнение.

— Но ведь каждый имеет право на свою жизнь и на свое мнение. Разве это не так?

— Слышал бы это сейчас Иван Александрович. Он бы вас вмиг растоптал парочкой фраз. Он говорил, что каждый имеет право на собственное мнение, но стоит держать его при себе. А чтобы высказывать свое мнение, нужно быть достаточно образованным, культурным и воспитанным. Необходимо правильно выражать свое мнение, чтобы оно не было оскорбительным.

— Это как?

— Если я скажу вам свое мнение, оно вас обидит или даже унизит. Так что… давайте опустим эту тему.

— Нет, я бы хотела услышать.

— Хорошо! Хотите знать мое мнение? Пожалуйста. Такие очки, как ваши, носят только бабушки, они вам не идут. Прическа тоже давно не в моде. Так стриглись в нулевых. Да и ваша юбка… видимо, она вам досталась от мамы. Знаете, если бы вы перенеслись лет на двадцать в прошлое, вы были бы очень привлекательной девушкой. Но сейчас… Да и ваша фигура… вряд ли на вас обращают внимание мужчины. Спина сутулая, ноги худые. Юбка слишком короткая, выдает ваши ноги. А сумка слишком громоздкая, стоит сменить на аккуратную и более светлую, я бы посоветовал что-то вроде кремового. Вот мое мнение. Но если бы я был достаточно образованным, я бы выразился иначе, я сказал бы вам, что у меня есть знакомый стилист и если вы не против, он мог бы подобрать вам прекрасный образ, который подчеркнет все ваши достоинства. Еще я сказал бы, что буквально вчера видел очки из последней коллекции — утонченные и стильные, мне кажется, они вам понравятся. Мнение должно быть упаковано без оскорблений. Но современный мир полон невежества. Вы согласны?

— Вы правда считаете, что я непривлекательна?

— Я вас предупреждал, что мое мнение вас оскорбит.

— Но если бы вы выразили лишь вторую часть мнения, вы бы меня заинтересовали, и я бы не обиделась. Мой молодой человек тоже говорит, что я одеваюсь как бабка.

— Вас это оскорбляет?

— Ну если честно, то да.

— Он хоть раз предлагал сходить вам к стилисту, ну либо просто на шоппинг?

— Нет, ни разу.

— Он мог хотя бы очки подарить, ну либо предложить вам попробовать носить линзы.

— Этого он тоже не сделал.

— Недостаточно образованные люди не умеют выражать свое мнение. Хотите, мы прямо сейчас отправимся к моему стилисту?

— Нет-нет, что вы, не стоит!

— Стоит, еще как стоит. Уверенность в себе начинается с неравнодушных взглядов. Ваша спина сама расправится, как только прохожие начнут вас замечать и невольно оборачиваться вам вслед, вот увидите.

— И все же я откажусь!

— Давайте поступим так. Мы прямо сейчас прервем нашу беседу и продолжим только после того, как вы сходите к стилисту. Если вас заботит финансовый вопрос, можете быть абсолютно спокойны, все расходы я возьму на себя, разговор окончен.

— Так нечестно, вы не можете, это манипуляция.

— Давайте так, чего вы хотите?

— Написать статью.

— А я хочу, чтобы вы сходили к стилисту. По-моему честно, каждый получает то, чего желает.

— Но вы вторгаетесь в мою жизнь, в мое личное пространство. А я…

— Копаетесь в моем прошлом, и более, вы выставите статью на широкую публику. Но меня это не тревожит. Они все равно будут смотреть мне в спину. Уверенность не прогибается под сплетни и слухи. Разговор окончен. Это мой личный номер, — Сергей протянул визитку, — позвоните, когда будете готовы.

Только сейчас, поднявшись из кресла и уже собираясь уходить, Оксана впервые обратила внимание на всю простоту офиса, в котором она находилась все это время. Минималистичный дизайн, стеклянный стол, два кресла, причем кресло для посетителей ничем не отличалось от кресла хозяина офиса, и небольшой полочный шкаф с самыми простыми белыми папками для бумаг. На столе был разложен ноутбук, стояли пепельница и пустая кружка. В углу, там, где окно обрывалось стеной, еще один стеклянный стол, поменьше, и на нем аквариум с рыбками. Больше в офисе не было ничего, но прекрасный вид из окна, которое занимало всю внешнюю стену, наполнял офис жизнью и разнообразием. Оказавшись на тротуаре среди скопившихся высоток, Оксана достала из сумки потрепанный блокнот с пожелтевшими листами. Среди множества записей она отыскала список адресов и вызвала такси.

— Куда едем? — водитель смотрел в зеркало, разглядывая свою пассажирку.

— Белокаменный…

— Большой или Малый?

— Большой, семнадцатый дом.

— Все пробки соберем, — недовольно проворчал таксист и тронул от тротуара.

— Нет, давайте на Тургеневскую.

— А там куда?

— Со стороны парка заедем, а там я покажу.

— Со стороны парка… — так же недовольно проворчал таксист, надвинув брови, — там вечно все перекопано. Только дорогу положили новую, теперь копают каждую неделю. Что у нас за страна такая. Вечно все через одно место. Ничего не меняется.

Оксана не слушала водителя, она разложила папку на коленях и делала какие-то записи, вспоминая состоявшуюся беседу. Новостройки остались позади. На повороте Оксана обернулась и окинула взглядом множество окон, она будто пыталась попрощаться с Сергеем. И не отыскав его силуэт среди окон, разочаровавшись, вернулась к своему занятию. Карандаш оставлял на белой бумаге серые записи. Оксана задумалась и посмотрела в окно. Они проезжали мимо безлюдной остановки. От остановки, нагло вливаясь в поток, тронулся автобус. Водитель высказал пару оскорбительных фраз в адрес водителя автобуса и красочно, без стеснений, описал его мастерство вождения. Оксана по-прежнему смотрела в окно. Здания оставались позади. На тротуаре мерцали силуэты, дорожные знаки один за другим проносились мимо, дорога ускользала под мост и вновь вырывалась к свету. Впереди простиралось чистое небо, а в боковом окне, периодически прячась за высотками, надоедливо мелькало солнце. Автомобиль преодолел очередной поворот и поехал медленнее через жилой массив, свернул во двор, минуя пробку, и вновь набрал скорость, обгоняя другие машины. Возле парка водитель вновь сбавил скорость, толкаясь на узкой дороге вдоль котлована. Оксана бросила карандаш в сумку и захлопнула папку. «Но ты все же решил всю жизнь копаться в мусорках», — подумала Оксана, разглядывая зеленые баки на обочине для раздельного сбора мусора, которых в городе было огромное множество.

— Куда? — спросил таксист.

— На светофоре направо и там остановите. Сразу за поворотом.

                                     * * *

— Дима, я дома! — крикнула Оксана, сбросив кеды в прихожей.

— Привет, замухрышка, уже вернулась? — донеслось из комнаты.

— Не называй меня так!

— Я думал, тебе нравится, — в прихожую вышел Дима. Высокий, стройный, загорелый брюнет с рельефным телом и подчеркнутыми скулами. Аккуратная стрижка с пробором и челка, уложенная на бок, обрывались на гладко выбритых висках. Лицо было по-женски ухоженное, но строгое. Он выглядел как типичный современный подросток, которого совсем не кусала жизнь. Он проводил свободное время в спортзале и в барбершопе, в спа-салоне и в солярии, пропадал с друзьями на всевозможных вечеринках и никогда не работал. Брал от жизни все, а то немногое, чего ему не хватало, жилье и уют, он нагло компенсировал за счет Оксаны, как, впрочем, и все свои расходы.

— Нет, и никогда не нравилось! — Оксана прошла в комнату и опустилась на диван. Она тут же включила диктофон и открыла ноутбук.

— Что-то случилось? — Дима был в недоумении, когда он присел рядом на диван и попытался обнять Оксану, она тут же выразила свое недовольство, ерзая плечами под его навалившейся рукой.

— Ничего, мне надо отредактировать собранный материал.

— Может, отредактируешь немного позже, — рука Димы скользила вверх по ноге, пытаясь закрасться под юбку. Оксана рассмотрела его наглую лицемерную улыбку и захлопнула ноутбук. Диктофон продолжал проигрывать запись.

— Почему ты никогда не даришь мне цветы? — Оксана прижала ноутбук к ногам, преградив путь рукам Димы.

— Так, — тяжело выдохнул, Дима изображая недовольство, — значит, случилось!

Оксана молча дожидалась ответа, пока диктофон продолжал проигрывать запись.

— Послушай, замухрышка, у нас общий кредит на машину, романтика осталась в прошлом, или ты хочешь, чтобы я, как и раньше, дарил тебе букеты, водил по кафешкам и провожал до подъезда? — пытался оправдаться Дима.

— Ты никогда не дарил мне цветы. И в кафе мы тоже никогда не ходили. Ты ходил! С друзьями! Со мной — нет, ни разу.

— Да брось, ты просто забыла.

— Тогда сам попытайся вспомнить хотя бы один наш совместный вечер.

— Ну мы же отлично проводили время дома.

— Дома?! Ты серьезно думаешь, что я не нуждаюсь ни в чем, кроме монитора и постели? Ах да, я же замухрышка.

— Хочешь, мы прямо сейчас пойдем? Куда ты хочешь — кино, парк, кафе? Может, вы предпочитаете ресторан? — ерничал Дима.

— А знаешь что, пойдем, прямо сейчас, — Оксана отложила ноутбук в сторону и щелкнула по кнопке диктофона. Она вышла в прихожую, обулась и готова была уже выйти на лестничную площадку.

— Ты пойдешь в этом? — красавчик Дима стоял в дверном проеме в шортах и в белой футболке. — Может, наденешь что-то попривлекательнее?..

— В этом все дело?! — вспылила Оксана. — Я же замухрышка, поэтому ты со мной нигде не бываешь! Ты просто меня стыдишься! Что ты чувствуешь, когда стоишь рядом с такой, как я? Стыд? Презрение?

— Да что с тобой происходит?

— Ничего, Дима! Абсолютно ничего. Ни со мной, ни с нами. Больше между нами ничего не происходит. Уходи…

Дима попытался обнять Оксану, но ничего не вышло, она отвергла его, махнув рукой, и выскользнула из его объятий. Оксана вернулась в комнату, а Дима, ничего не понимая, продолжал стоять в прихожей. Он не понимал, как ему поступить: то ли пойти к Оксане и сделать вид, что ему ужасно стыдно, и попытаться сохранить выгодные для него отношения, то ли собрать вещи и позвонить родителям.

— Да, конечно, приезжай, — услышал Дима в ответ на свою просьбу голос мамы из телефона. После этого Дима собрал вещи, кинул спортивную сумку через плечо и захлопнул дверь, оставив Оксану в компании ноутбука и диктофона.

— А я давно говорила, что она тебе не пара! Что ты в ней нашел?! — принялась Елена Федоровна, мать Димы, судить Оксану, суетясь на кухне и накрывая на стол.

— И я рад тебя видеть!

— Рад он… конечно, рад, посмотри, она тощая, как не пойми кто, и тебя, видать, голодом морит. Ты посмотри на себя, как исхудал, — Елена Федоровна, справившись с обедом, оперлась на стол, посмотрела в глаза Димы и тяжело вздохнула, — как исхудал. Олег, выйди хоть с сыном поздоровайся! — крикнула Елена Федоровна в сторону комнаты с распахнутой дверью. Из комнаты доносился звук телевизора.

— Мне хотя бы пять минут можно отдохнуть? — недовольный Олег вышел на кухню и тут же сел за стол напротив Димы. — Чай сделай! — командным голосом обратился он к жене.

— Ну, рассказывай, что случилось, — Олег обращался к сыну, обнимая ладонью чашку чая. Взгляд Олега был холодным и безразличным. Усталость на его лице была не от тяжелой работы, которая присуща работягам. Усталость на его лицо нависла после множества лет жизни, которая не приносила радости. Олег был из тех людей, которые вечно жалуются на жизнь и не применяют каких-либо попыток что-либо исправить. В его проблемах были виноваты все: жена, сын, сосед, коллеги и даже правительство. Олег считал себя жертвой обстоятельств и сыну, который был одной из проблем, Олег, как всегда, был не особо рад. Олег давал множество советов, учил других, как правильно жить и как правильно поступать. Но свою жизнь он менять не торопился.


— Да что рассказывать, поругались и все тут. Я поживу у вас какое-то время?

— Отшила, значит?! Дожили! Бабы мужиков за порог выставляют.

— Ну, это ее квартира.

— И что, — нервно высказывался Олег, — что с того, ее квартира. Создали семью — живите, терпите, или так и будешь всю жизнь: чуть что — сразу к мамке. Баба должна знать свое место. Ты мужик или не мужик, в конце-то концов?

— Ну ладно тебе, Олеж… — вмешалась мама. — Хорош наседать. Ему и так крови попили. Ты лучше, сынок, расскажи, как у тебя дела на работе.

— Все хорошо, — врал Дима, который никогда не работал и жил за счет Оксаны, — мы, собственно, из-за этого и поругались. Я, видите ли, мало зарабатываю, а ей рестораны подавай и шмотки новые.

— А их сейчас ничего больше и не интересует, — так же нервно продолжал высказываться отец, — шмотки, телефоны и тачки, а еще на море надо свозить и желательно почаще, чтобы загар не успевал сходить. Вон, посмотри на Елену Федоровну, у меня ничего не было, когда мы познакомились, и живем как-то уже почти тридцать лет. И по заграницам никогда не были, зато сыты и здоровы. Ну и что, что не разбогатели, а нам оно и не надо.

Ты знаешь, Димка, найди себе девушку попроще, без всех этих требований и ожиданий. Баба должна на кухне и по дому хлопотать, а не по ресторанам таскаться.

— Я пойду в комнату, — Дима попытался уйти от неприятного разговора с отцом.

— Вот и сейчас ты бежишь, что за поколение. Уткнутся в свои телефоны, а до людей дела нет.

— Так же, как и ты в свой телевизор, — вставила Елена Федоровна. — Пусть отдохнет.

— Опять ты его жалеешь, — бухтел недовольный Олег.

Дима уже не обращал внимания на нарастающий скандал родителей, он ушел в некогда свою комнату, которая по-прежнему оставалась неприступной крепостью, которая ждала своего обитателя и оставляла свой мир нетронутым.

— Даже сумку с прохода не убрал, вырастила! — напоследок Олег упрекнул жену и ушел к телевизору.

                                     * * *

— Нет и точка, — уверенно отвечал Сергей на предложение одного из директоров. — Мы не можем себе этого позволить. Я даже не буду выносить эту тему на обсуждение. Моя компания нуждается в компетентных сотрудниках, особенно на руководящих должностях. И директор производства, пусть даже это всего лишь одна из линий, в первую очередь должен думать об увеличении рабочих мест и о расширении штата за счет увеличения оборота.

— Но мы сможем увеличить оборот за счет автоматизации сортировочных линий.

— Тем самым сократив рабочие места?

— Да! Автоматизированная линия выгоднее! Техническое обслуживание требуется раз в квартал, да, оборудование довольно дорогое, но оно полностью окупится за полгода.

— Скольких людей вы планируете выгнать на улицу? Скольких людей вы планируете сделать безработными? Я думаю, что первым человеком, который оставит свое рабочее место, станете вы. Нет персонала, а значит, и руководитель не потребуется. Я думаю, что будет более выгодно заменить вас на достойного инженера. Иметь специализированного инженера в штате на окладе более выгодно, чем директора линии, который будет лишь посредником между мной и наемным инженером.

— Боюсь, вы меня неправильно поняли.

— Нет, это вы неправильно поняли, в какой компании работаете. На протяжении многих лет целью моей компании являлось сокращение безработицы. Если вы хотите автоматизированную линию, то прийти вы должны были с другим предложением. Мы могли бы развернуть еще одну сортировочную линию, совершенно новую, а не переоборудовать старую. Нанять инженеров и водителей, которые будут снабжать линию вторсырьем, укомплектовать отдел логистики и нанять обслуживающий персонал. Ну и к тому же бригада строителей, которая возведет линию на пустыре. Вот вам и рабочие места за счет увеличения производства. Выгонять мой персонал на улицу я не позволю никому. В ноябре вы должны запустить линию с полностью укомплектованным штатом, а также с выстроенной логистической цепочкой. Если вам это не под силу, то попрошу прямо сейчас оставить занимаемую должность.

— Но я никогда не руководил проектом…

— Я тоже никогда не руководил компанией, я в детстве банки собирал, — Сергей открыл бутылку воды, сделал несколько глотков, не наливая воду в стакан, и вернул бутылку на место, оставив пробку лежать на стеклянном столе. — Директорам направлений я лично доведу задачи и цели в течение двух дней по развертыванию новой линии. Собрание окончено.

Сергей не торопился покидать зал собрания, после того как все ушли, он еще долго сидел в одиночестве, склонившись над записной книжкой, делая записи и подсчеты, касающиеся нового проекта. Когда он поднял голову и посмотрел в окно, он обнаружил, что на город уже опускался ночной сумрак. Подумав о времени, Сергей посмотрел на наручные часы. «Одиннадцатый час», — немного разочаровавшись, прошептал Сергей и, захлопнув записную книжку, направился к выходу.

— Марина, опять я вас задержал, вам не стоило меня ждать, — обратился Сергей к преданной помощнице, которую он обнаружил в своей приемной.

Марина была предана своему делу, своей работе, для Сергея она была надежной опорой и всегда была в курсе всех дел и событий, которые разворачивались внутри и вокруг компании. Она с легкостью могла подменить Сергея на важных собраниях и переговорах. А Сергей с легкостью и с полной уверенностью доверял ей новые контракты и ведение проектов. Она даже имела право подписи от его имени, которым сам Сергей ее и наделил, заявив об этом вначале на внутреннем собрании, а затем и публично. И Марина в свою очередь пользовалась этим правом исключительно в интересах компании, ни разу не пойдя на поводу своих эмоций и амбиций. — Справедливости ради возьмите завтра выходной. Проведите время с детьми и с мужем. Думаю, они будут рады. Как у них, кстати, дела? Все хорошо?

— Да, все хорошо, растем, балуемся, — вспомнив детей, улыбнулась Марина, излучая присущее ей тепло.

— Дай бог, дай бог, — еле слышно сказал Сергей и направился к лифту.

Этаж пустовал в приглушенном свете ламп, тех, что ползли по потолку коридоров меж офисов. Офисы за стеклянными перекрытиями пустовали, так же, как и коридоры. В некоторых офисах виднелся свет мониторов и красных и зеленых лампочек всевозможного электрооборудования. Сунув руку в карман и не обнаружив там телефона, Сергей направился обратно в офис. Марина спешила к лифту.

— Вас подождать? — обратилась она к Сергею.

— Нет, езжайте домой.

Телефон дожидался на рабочем столе, где Сергей его практически всегда и оставлял. Сергей, подняв и разблокировав телефон, надеялся увидеть пропущенный звонок, но такого не оказалось. Он немного жалел о том, что не взял номер у Оксаны и не мог ей теперь позвонить. Ему хотелось продолжить их беседу прямо сейчас и больше никогда ее не переносить и не откладывать. «И секретарь уже ушел домой», — подумал Сергей, зная, что у секретаря мог остаться номер Оксаны. Сергей вновь посмотрел на часы и вновь пошел к лифту.

— Алло, Виталик, — спускаясь вниз, Сергей звонил своему водителю, — ты где? В машине? Надеюсь, не уснул? Да, немного задержался. Я уже спускаюсь. Да, отвезешь меня и поедешь домой.

— Ну теперь точно никого нет, — обратился охранник офисного центра к своему напарнику, заметив, как Сергей покинул здание, — ставь этажи на сигнализацию.

— Успеваешь на футбол, — обратился Сергей к водителю, вылезая из машины возле своего подъезда.

— Да, еще полчаса до трансляции.

— Ну и хорошо, извини, что задержал.

— Ничего страшного, работа есть работа, куда деваться.

— Ладно, езжай домой. Завтра в восемь! Хорошо?

— Как скажете! В восемь — значит в восемь.

— Добрых снов, Виталик.

— Добрых снов.

Проводив машину взглядом, Сергей сел на лавочку у детской площадки и закурил сигарету. Сергей не торопился домой, хотя на самом деле ужасно сильно хотел увидеть жену и детей, по которым он успел соскучиться за день. Взгляд самовольно скользил по окнам и пытался рассмотреть тени сквозь плотные шторы. Свет в квартире все еще горел, впрочем, это Сергея не удивляло. На его памяти не было ни одного вечера, когда его не дождались бы после работы. «И сегодня дождутся», — как-то неожиданно в голову Сергея закралась мысль. Во дворе среди домов стояла тишина, которую разбавили шаги молодежи под старой облупленной аркой, той, что давно нуждалась в косметическом ремонте. Где-то за домом пронеслась машина и резко затормозила, пытаясь не пропустить поворот. Кто-то, так же, как и Сергей, возвращался к своей семье после продолжительного рабочего дня. Машина появилась из арки и свернула на стоянку. Бросив взгляд на силуэт, вывалившийся из водительской двери, Сергей затушил окурок, положил его на землю у ножки лавочки и тут же закурил следующую.

— Алло, Марина, не разбудил? — Сергей, глядя на окна своей квартиры, торопился как можно быстрее завершить неотложное дело и наконец-то увидеть свою семью. — Простите, что звоню так поздно. Просто не хотел, вернее, не мог ждать до завтра. Я по поводу пустыря… да, на съезде… помните… да, именно… на юге… он самый. Что там сейчас? Пустует? А с бумагами все в порядке? И разрешение на стройку есть? Нету плана? Нет, котлован не понадобится, каркасное здание. Завтра сможете пройти все инстанции? Выходной? Да, точно! Я же обещал… отправьте все, что есть, мне на почту. Попробую сам разобраться… нет-нет, не надо, я обещал выходной — значит, выходной. И еще, Марина, не могли бы вы узнать, какая управляющая компания обслуживает наш район… Да так… урны возле лавочки нету. Узнайте, пожалуйста… добрых снов, Марина. Увижу завтра в офисе — уволю.

Сунув телефон в карман, Сергей затушил второй окурок и потянулся за первым, за тем, что лежал на земле. Сергей выбросил окурки в урну, в ту, что стояла у входа в подъезд, и исчез за металлической дверью.

                                     * * *

— Да, — услышала Оксана женский голос из домофона двери подъезда.

— Здравствуйте, это Оксана, я вам звонила.

— Седьмой этаж, девяносто восьмая квартира, направо от лифта, — раздалось в ответ, и двери подъезда были разблокированы.

В небольшой уютной квартире Оксану встречала женщина в возрасте, лет пятидесяти. Стройная и ухоженная, которая явно пыталась выглядеть моложе, но морщинистые руки и седина у отросших корней в выкрашенных в русый цвет волосах ее выдавали.

— Проходите, — женщина указала на кухню.

Невзначай бросив взгляд в комнату, Оксана обратила внимание на порядок и на пустоту полок, на которых, как показалось Оксане, явно должно было стоять хотя бы что-то. Хотя бы цветок либо книга, ну либо фоторамка, пусть даже и пустая. На кухне тоже было убрано, даже сахарницы на столе не было. Столешница тоже была пуста. Все было убрано в шкафы. «Здесь явно не ждут гостей, — подумала Оксана. — Эти стены предназначены всего лишь для одного человека».

— Чай? — спросила женщина. — Присаживайтесь, не стойте.

— Нет, спасибо! Я ненадолго.

— Ну, больше мне нечего вам предложить.

— Ничего не надо, правда. Я хотела бы сразу приступить к так сказать интервью. Простите, как я могу к вам обращаться?

— Просто Вероника.

— Хорошо, а я Оксана, — Оксана включила диктофон и поставила его на стол.

— Прежде чем мы начнем, позвольте я тоже задам вам вопрос?

— Да, конечно.

— Зачем вам это?

— Простите?..

— Ваня давно умер, все про него забыли. В мире полно людей, у которых можно взять интервью и написать достойную интересную статью. Зачем вам это? Хотите быстро получить признание общественности — работайте в той сфере, которая более популярна, чем покойный писатель. Например взятки, коррупция, бизнес. А его даже при жизни никто не замечал, — и Вероника задумалась, — нет, неправильно, замечали, но не хотели. А после смерти даже те немногие, кто знал, забыли.

— А вы! Вы смогли забыть?

— … У вас, как я понимаю, есть заготовленные вопросы, давайте приступим.

— Хорошо. Я хотела бы начать с основного. Могли бы вы коротко рассказать, каким он был. Так сказать, описать его основные черты, характер, привычки, интересы.

— Он заботливый! Это и привычка, и характер, и интерес, — Вероника замолчала и улыбнулась. Она посмотрела в окно, ее взгляд был где-то далеко, не здесь, даже не в этом дне. Ее улыбка приятно согревала, а глаза блестели, словно в том самом окне она увидела нечто родное, с таким взглядом встречают любимых после длительного расставания. С такой улыбкой рассматривают старые фотографии, от которых веет уютом. Веронике явно было что вспомнить, хотя ее взгляд твердил об обратном, о том, что она вовсе не вспоминает, она живет этими теплыми чувствами, но не тоскливо, как это обычно бывает. Она хранит те дни как самые яркие моменты своей жизни. Оксане это нравилось, ей нравилось то, что человек напротив не заблудился в прошлом, ей нравилось то, что для Вероники все ее воспоминания были опорой и причиной просыпаться. По крайней мере, Оксане так казалось.

— Может, все же чай? — неожиданно выдала Вероника, прервав свое молчание.

— Нет, спасибо.

— Не стоит стесняться, вы должны попробовать, — сохраняя теплую улыбку, Вероника направилась к плите и подожгла конфорку. — Ваня не любит электрические чайники, — подчеркнула Вероника, поставив на плиту металлический блестящий чайник. — Пластик, — тут же уточнила Вероника, — он портит вкус чая. У Вани прекрасный вкус, запах пластика ему не нравится. Хотя, если честно, я не разбираюсь и ничего не чувствую, но Ване верю, поэтому никакого пластика. Это пуэр, — опять уточнила Вероника, достав из гарнитура сверток, и отломила кусок от спрессованной массы. — Ваня любит. Это его любимый чай и обязательно с орешками, — Вероника тут же достала из гарнитура небольшую миску с горстью орехов и две белых пиалы, вслед за пиалами на стол отправился небольшой чайник для заварки из обожженной глины. Кусок чая, предварительно размяв, Вероника бросила в заварник. К этому моменту на плите уже свистел чайник. Оксана с большим интересом наблюдала за тем, как Вероника заваривала чай. Вероника играючи управлялась с кипятком и с пиалами. Это было похоже на некую церемонию, но без необходимых предметов, скромная, далеко не восточная, но искренне гостеприимная чайная церемония.

— Попробуйте, — Вероника двинула по столу пиалу чая ближе к Оксане.

— Спасибо, — скромно поблагодарила Оксана и сделала глоток.

— Чувствуете этот карамельный привкус с оттенком чернослива? — радостно спросила Вероника, поднимая свою пиалу. Она уже сидела напротив Оксаны, оставив в покое посуду на краю стола.

— Да, что-то есть, — неуверенно ответила Оксана, не понимая вкус чая. Но вкус был действительно приятный, и Оксане чай понравился. — Вероника! Мы можем продолжить?

— Да, конечно, вы можете спросить все что угодно, хотя вряд ли я смогу рассказать достаточно, — Вероника по-прежнему улыбалась.

— Вы сказали, что он был заботливым, в чем это проявлялось?

— Ну знаете, это трудно. Нет, не так. После всего пережитого стало трудно. А с Ваней легко. Рядом с Ваней я маленькая девочка. Вредная, капризная и беззаботная. Ваня может решить любую проблему. Он такой… даже не знаю… сильный, уверенный, настойчивый, даже сопротивляться не хочется. Ты смотришь на него и думаешь лишь об одном: делай все, что хочешь, только будь рядом. Его не надо просить, он сам берет и делает.

— Он вас любил?

— Что вы, нет, или да, не знаю. Ах! Я поняла, вы, наверное, подумали, что я рассказываю про себя. Нет, я про всех. Он ко всем так относится. К каждому, кто ему дорог. Он заботится о каждом. Как мама, которая следит, чтобы все покушали. Странное сравнение, да?

— Нет, нисколько.

— Пейте чай, не стесняйтесь, я заварю еще, — прервала свой рассказ Вероника, — а вот я его люблю, — улыбка Вероники сменилась грустью и тоской, больше в окно она не смотрела, ее взгляд смотрел сквозь пиалу, сквозь стол и сквозь пол, сквозь все, что встречалось ее взгляду на пути. Она смотрела в бездонную пустоту, с которой ей теперь приходилось мириться и бороться. Теперь Оксана видела другую Веронику и понимала, что ее улыбка была борьбой и попыткой отрицать свою боль, свою утрату. Хватило ее ненадолго.

— Все хорошо? — Оксана попыталась поддержать Веронику добрым жестом, подалась вперед над столом, протянув раскрытую ладонь.

— Зачем вы пришли? Напомнить мне, каково это? Я и так помню. Я прекрасно помню каждый миг, абсолютно каждый, но я пытаюсь, я правда пытаюсь жить дальше. Но как-то не получается, все вокруг какие-то чужие и я чужая, я нигде не могу прижиться, я как дерево без корней, — Вероника замолчала и посмотрела на Оксану, внимательно, настойчиво, то ли нагло, то ли в поиске понимания и прощения. — Я не успела сказать ему о самом важном. А он ждал, я знаю, он был таким одиноким, но сильным, настойчивым, ему было трудно, но он не прогибался. Ему было важно, чтобы его хотя бы кто-то полюбил, кто-то помог, поддержал. Я знаю, я уверена. Он всем помогал и любил всех, потому что знал, как это важно. Можно было прийти, уткнуться ему в плечо, и сразу так спокойно, а у него такого плеча не было. Он много курил и много думал, когда я просыпалась ночью от того, что его нет рядом, поначалу это было как-то тоскливо, что ли, но потом я привыкла, он сидел на кухне, даже свет не включал, и курил одну за одной. Но он ничем не делился, все держал в себе. «Все хорошо, иди спать», — говорил он и продолжал сидеть. А я уходила, все хорошо — ну и ладно. Я не знаю, что его убило, но он умер задолго до того, как перестал дышать. Зато он был настоящим, у него была одна характерная черта: он умел радоваться, вам покажется, что это не так, но поверьте, он радовался по-настоящему. Тихо, скромно и без посторонних, ничего не выставляя напоказ. Когда он добивался чего-либо, в основном в своем творчестве, это было для него очень важно, он подходил ко мне со спины, обнимал за плечи и делал вдох какой-то удовлетворенный, насыщенный и тихо-тихо, чуть слышно шептал мне на ухо: «Я смог». Без фальши, без обмана, без выдавленной улыбки, он не кричал на всю округу, он просто радовался. Я так не умею, и вы вряд ли. У вас были вопросы, — переключилась Вероника и вновь улыбнулась, будто порыва грусти вовсе не было.

— Да, — Оксане стало некомфортно, чтобы настроить себя и собраться, Оксана сделала глоток чая.

— Вам заварить еще? — мило улыбаясь, спросила Вероника. — Ваня обожает этот чай, это его любимый.

Оксана поставила пиалу и насторожилось, ей стало немного страшно и неуютно. Только сейчас она обратила внимание на то, что Вероника рассказывает про Ивана то в настоящем, словно он еще жив, то, поддавшись боли воспоминаний, ведет свой разговор как и положено, упоминая покойного в прошедшем времени. — У меня больше нет вопросов, — щелкнув по кнопке диктофона, Оксана поднялась со стула. — У меня назначено еще две встречи на сегодня, так что мне пора бежать.

— Жаль, — разочарованно произнесла Вероника. — Пойдемте я вас провожу.

— Да, спасибо…

— Вы забегайте еще, — стоя в дверях, улыбалась Вероника, — посидим поболтаем, выпьем чая. У меня есть и другие сорта.

— Хорошо, обязательно загляну.

— Тогда до встречи?!

— Да! До встречи.

Дверь квартиры захлопнулась, но Оксана по-прежнему пребывала в небольшом замешательстве и в сожалении о том, что встреча не принесла ожидаемого результата. Ведь кто, кроме любовников, может хорошо знать друг друга. Но здесь был другой случай. И вновь Оксана возвращалась домой на такси, делая карандашом пометки на листе бумаги.

                                     * * *

— Ты последние дни какой-то сам не свой! — Надя, жена Сергея, уложив детей, присела на диван рядом с мужем. — Давай рассказывай, я же вижу, что что-то случилось.

Сергей действительно последние дни был не в духе, на его жизни и на его семье это никак не отражалось, он продолжал дарить им любовь, заботу и внимание. По-прежнему торопился к ужину, но как и прежде не всегда приходил в положенное время. Он задерживался на работе и на лавочке у дома, выкуривая пару-тройку сигарет. Но его глаза, его взгляд словно о чем-то просили, и Надю это тревожило, она нуждалась не только в любви к себе, она нуждалась в спокойствии и в благополучии мужа, и устоявшийся в последние дни взгляд под строгими бровями мужа беспокоил ее не меньше, чем мысли Сергея, с которыми он возвращался к ужину.

Надя, подняв пульт с дивана, выключила телевизор.

— Все хорошо, просто немного устал.

— Как ты думаешь, меня такой ответ устраивает?

— А разве нет? — Сергей улыбнулся, обняв Надю за обнаженное плечо. Серая шелковая пижама на узких бретельках приятно прикасалась к телу, но рука Сергея была настолько нежна, что никакой шелк не мог сравниться с его прикосновениями. Таким Сергей был лишь только для одной женщины, для своей жены, все остальные считали его необразованным грубияном, и даже близкие друзья Нади не понимали, что она нашла в этом дворовом мальчишке. Впрочем, ни Сергея, ни саму Надю это не беспокоило. Они просто были счастливы, и наверное это тот самый случай, когда двое счастливы всем назло.

— Нет! — Надя улыбалась, навалившись на Сергея спиной, она рассматривала черный экран и стену, на которой висел телевизор, а Сергей навалился спиной на спинку дивана и смотрел на ту же стену, только с его лица улыбка вновь пропала, Надя не видела его лица в этот момент, но чувствовала, что Сергей вновь загрустил, по крайней мере, Наде казалось, что это грусть, чем именно это было, Надя не знала. — Либо ты мне все расскажешь, либо ты мне все расскажешь.

— По-моему, это один и тот же вариант…

— Правда? Ну, значит, вариант всего один, ты мне все расскажешь! Ну правда, Сережа, что случилось? — голова Нади склонилась на руку Сергея, а ладонь поползла вверх по предплечью.

— Несколько дней назад в моем офисе была молодая журналистка.

— О-о-о, ты наконец-то дал интервью, поздравляю. Но теперь все же давай обсудим то, что тебя беспокоит. Вряд ли поводом стало интервью.

— Это было не совсем интервью, она пишет статью про Ивана Александровича…

Надя, уже будучи в полулежачем состоянии, запрокинула голову и посмотрела на мужа, крепко прижав его руку к себе. — Ты скучаешь?!

— Безумно! Иногда нужен его совет, иногда поддержка, иногда просто присутствие. Да, я скучаю… Я закурю?

— Нет, только не здесь, если хочешь погрустить, я могу налить тебе выпить, но вонять в доме сигаретами не позволю.

— Не надо, спасибо… Пару дней назад один из директоров линии предложил автоматизировать процесс и уволить весь персонал. Я окружил себя не теми людьми. Естественно, я никого не уволил и не уволю, но знаешь, каждый присутствующий на собрании думал с позиции выгоды и никто не думал про людей. Я понимаю, что я один и бороться стало как-то трудно. Хотелось бы мне позвонить Ивану Александровичу, пригласить его на ужин, он сказал бы пару слов и стало бы как-то легче, но позвонить больше некому. И это страшно, как-то… я словно мозаика, твой пазл на месте, дети, мама — все на месте, а одного пазла не хватает. И вроде понимаешь, какой должна быть картина, но вот эта дыра покоя не дает. Хочется заполнить. Он многое для меня значил, и все, что у меня есть, все это благодаря ему. Вся моя компания — это памятник в его честь, каждый сотрудник получил работу благодаря ему. Кем бы я стал, если бы в тот вечер мы с ним не встретились? Наркоманом? Либо алкоголиком? Я даже не знаю, где он похоронен.

— Но ты устроил его похороны, ты оплатил все расходы, ты позаботился о том, чтобы его похоронили достойно.

— Я даже не попрощался. Мне не хватило сил, я не смог бы стоять у его гроба.

— Это нормально, потеря близкого — это большой удар, и все реагируют по-разному.

— Он вел меня за руку всю дорогу, каждый день, каждую минуту, на протяжении многих лет, и он мог, ему было трудно, но он находил силы, а я не нашел… Где мой телефон?

— Как обычно, валяется где-нибудь.

— Позвони…

Сергей шел на звук телефона, он лежал на столе на кухне, сбросив звонок от жены, Сергей вернулся на диван.

— Алло, Марина, — заговорил Сергей после продолжительных гудков, — не разбудил? У меня к вам есть просьба личного характера… это вообще не связано с работой… Помните Ивана Александровича? Отлично. Не могли бы вы найти место, где он похоронен… ну не знаю, обратитесь в ритуальные услуги, в похоронные агентства, в ЗАГС, в администрацию кладбищ. Где-то же должна быть информация. К знакомым наконец. Спасибо, Марина. Спасибо. Добрых снов.

— Может, позвонить Веронике?

— У меня нет номера, и адреса нет, где работает — тоже не знаю.

— Ну а Павлу Борисовичу?

— То же самое, ни адреса, ни номера.

— Понятно! Пойдем спать?

— Да, пожалуй, пора.

Когда Надя проснулась, Сергея уже не было дома. Сергей находился на объекте на другом краю города. Туда он отправился самым ранним утром, вытащив из постели телефонным звонком Виталика, своего водителя. Это была незапланированная поездка. Сергей проснулся рано, еще до восхода солнца, и не мог найти себе места. Он прекрасно знал, что необходимо отвлечься, что его настроение последних дней приносит дискомфорт и неудобства в родные стены, в семью и в особенности в глубину его любимой души, в мир, о котором он заботился прежде всего, Сергей боялся взвалить свои проблемы на Надю, и о том, что ей пришлось все выслушивать накануне вечером, Сергей искренне сожалел. Любимое дело всегда возвращало Сергея в привычный ритм. Понимание того, что он трудится на благо миллионов, понимание того, что его компания дает возможность тысячам людей по всей стране жить более достойно и благополучно, чем приходилось жить ему самому, всегда придавало Сергею сил и уверенности. В самые трудные времена, когда дела стремительно неслись вниз, к самому основанию, когда Сергею казалось, что все потеряно и ему никогда не удастся возвести свою собственную вершину, Сергей думал не о себе и не о том, как трудно ему сейчас приходится. Сергей думал о людях, о тех, чью жизнь он сможет изменить. Засыпая по вечерам с приходом тишины и просыпаясь утром в кресле от скрежета механизмов, в офисе, который находился на втором этаже на тот момент единственной сортировочной линии, Сергей пытался находить новые способы удержать свою компанию на плаву. Это было трудное время и для него, и для его любимой души, но Надя, как понимающая жена, лишь поддерживала Сергея и всячески пыталась ему помочь. Сергей практически не появлялся дома, в его офисе появилась раскладушка и постельное белье, которыми он в принципе даже не пользовался, он был в постоянных разъездах и в поиске инвесторов. А потом, когда после очередной встречи он возвращался в офис и подходил к окну, когда он с безнадежной мимикой смотрел вниз на простых работяг, Сергей вновь наполнялся силами лишь от одной мысли о том, что каждый сотрудник его компании может позволить себе плотный ужин. Эти мысли двигали Сергея вперед, он хотел, чтобы таких людей становилось как можно больше. И сейчас, прибыв рано утром на объект, Сергей думал лишь о том, скольких людей он сможет обеспечить работой, пусть даже десяток водителей, но Сергей знал, что важен каждый, он знал, что эта линия не для него и не для заработка, эта линия для того, чтобы как можно больше людей смогли позволить себе плотный ужин. На объекте уже появились бытовки для рабочих, некоторые из них уже были заселены и обжиты. Небольшой рабочий городок зарождался неподалеку от мегаполиса. Со своими законами и правилами, со своей грубой архитектурой, которая отражалась в ровных углах бытовок. Со своими небоскребами в целых два этажа все из тех же бытовок и со своими достопримечательностями, одной из которых был план строительства на огромном стенде, в углу которого была обозначена дата сдачи проекта. Сергей обратил внимание на цифры, которые гласили о том, что окончание строительства приходится на первое ноября. Сергея радовало то, что его слова были поняты правильно. Культурный центр здесь тоже был: курилка у крайней бытовки, конечно же, не совсем культурный, но люди там собирались. Был и спальный район, и даже фитнес-центр, кто-то из работяг успел смастерить турник между двух бытовок. А на отшибе в стороне от строительного городка стояло летнее кафе, местная столовая, которая пока что еще не была готова принимать гостей, но все говорило о том, что со дня на день местный шеф-повар приготовит свой фирменный ужин. Ну и, конечно же, как и в каждом городе, здесь была местная администрация, в которую входили начальник объекта, прорабы, мастера и бригадиры, чьи белые каски лежали на лавочке у одной из бытовок. В эту бытовку Сергей и направился, велев Виталику подождать снаружи.

— Сергей! Доброе утро, — гостеприимно восклицал седовласый бригадир с залысинами, торопившимися к макушке, оставляя возможность редкому волосу красоваться над морщинистым лбом, который в свою очередь не обошли стороной широкие возрастные складки. — В такую рань! Только вы немного рано, мы пока что обживаемся.

— А когда приступите?

— Так план строительства утвердят, и сразу приступим.

— А еще не утвердили? Вроде уже висит на стенде.

— Так он везде один и тот же. Мы можем начать лить сваи, но если проверка, вы же знаете, какие там штрафы. Поэтому ждем. Неохота подставляться.

Сергей полез в карманы брюк, обнаружив пустоту, он сунул руку во внутренний карман пиджака, но и там было пусто. Телефон опять где-то бесхозно валялся. — Номер Марины есть? — обратился он к бригадиру.

— А как же!

— Набери… — Сергей услышал несколько гудков, после которых последовал голос Марины и короткое «алло».

— Алло, Марина, это Сергей… да, доброе!.. А что у нас с планом на стройку… ну, на пустыре, мы обсуждали… Я? На почте? Точно, у вас же был выходной… нет, я ничего не сделал… да, я опять забыл. Когда сможете? А сегодня? Куда едете? На кладбище? Точно! Я опять все взвалил на ваши хрупкие плечи. Вот что! Давайте сегодня план, а все остальное перенесем на завтра. Тогда встретимся в офисе… постараюсь не забыть.

— Так что с планом? — бросив телефон на постель, бригадир закурил, Сергей поддержал идею и тоже прикурил сигарету.

— Завтра будет…

— Давно это с вами? — неожиданно для Сергея спросил бригадир.

— Что?

— Ну вот это вот, уныние!

— Заметно, да?

— Так вы же вон, всей своей физиономией кричите: «Что мне делать?!»

— Да я что-то Ивана Александровича вспомнил. Пройдет.

— Да-а-а, хороший был мужик.

— Ладно, Сань, пойду я, завтра план будет. Завтра тогда заеду, надеюсь увидеть сваи.

                                    * * *

— Оксаночка, это мне? Так неожиданно… — Галина, мама Оксаны, удивилась букету, который протянула ей дочь по приезду в гости. — А что за повод?

— Да так, без повода, просто подумала, что тебе будет приятно.

— А мне цветы не полагаются? — шутил Семен, отец Оксаны, дожидаясь своей очереди обнять дочь.

— Нет, не полагаются, тебя я, как всегда, обниму и поцелую.

Семен достал вазу, пока Галина отправляла на стол чашки для чая.

— Кушать будешь? — спросила она дочь, щелкнув кнопку на чайнике.

— Нет, только чай, — отвечала Оксана, наслаждаясь уютом родительского дома.

На круглом столе, покрытом разноцветной скатертью, стояла ваза с конфетами и печеньем и большая ваза фруктов. Кухня была светлой и просторной, гостеприимной и заботливой. Такой же гостеприимной и заботливой, как и родители Оксаны. Отец Оксаны никогда не изменял своему стилю, даже дома он ходил в брюках и в рубашке. Всегда был гладко выбрит и причесан на бок с пробором. Стройный, подтянутый, даже немного спортивный, хотя к спорту пристрастия никогда не имел. Каждый раз, когда Оксана при встрече обнимала отца, она чувствовала аромат одного и того же одеколона. Этот аромат Оксана знала с детства. Этот одеколон отец брызгал ей на разбитые коленки и на ссадины. Мама Оксаны выглядела не менее стильно, но в ее стиле была какая-то домашняя простота. Велюровая коралловая туника доставала до колен, а ноги прятались в плюшевых закрытых тапочках с заячьими ушками. Она была хрупкой и стройной, ниже Семена, и на его фоне она выглядела беззащитной. Но рядом с таким мужчиной сила и не требовалась. Галине перевалило за сорок, и она была моложе своего мужа почти на десять лет, но разница в возрасте не помешала им построить крепкую и счастливую семью. Познакомились они в те времена, когда Галина поступила в институт. Семен тогда только начал преподавать и сразу же обратил внимание на скромную студентку с манерами, которые не присущи молодежи, вырвавшейся из-под контроля родителей. Но ни скромность, ни воспитание не смогли устоять перед настойчивым мужчиной, который знал, куда он идет и чего желает добиться в жизни. И Галина как раз оказалась той самой девушкой, расположения которой желал добиться Семен. Вскоре и Галина оказалась во власти чувств. Она даже не пыталась сопротивляться, ей было приятно находиться в обществе образованного молодого человека, который умеет принимать решения и брать на себя ответственность. Галина всегда восхищалась Семеном, и сейчас, спустя годы, когда все должно было раствориться под слоем бытовых забот, Галина продолжала смотреть на своего мужа все тем же влюбленным взглядом скромной студентки.

— А ты почему одна, почему без Димы? — продолжала Галина.

— Мы расстались, — в голосе Оксаны не было грусти и сожаления, ее голос говорил о том, что это был правильный поступок и именно поэтому сообщить об этом было очень легко, довольно просто, без каких-либо сомнений. В голосе Оксаны можно было уловить немного гордости за то, что это наконец-то свершилось.

— Прямо расстались? Или, как это сейчас модно, взяли паузу? — уточнила мама.

— Расстались.

— А что случилось? Вроде парень такой видный, аккуратный, воспитанный. Может, еще помиритесь?!

— Ну так получилось.

— Галь, чайник закипел, мне кофе, пожалуйста, — перебил разговор отец. — Захочет — сама все расскажет. Не хочет — не надо, ее дело. Не лезь в ее личную жизнь. А то хорошей тещи из тебя не выйдет. Да, дочь? — отец подмигнул Оксане.

— Да! — Оксана улыбалась отцу, понимая, что он всего лишь шутит и ни в коем случае не хочет обидеть маму.

— Вот видишь! Оксанка на моей стороне. Галь, ты вспомни свою маму, она же была против наших отношений, но ты ее не слушала и поступала так, как считала нужным. Ты счастлива?

— Конечно.

— Вот и Оксанка тебя слушать не станет, а будет строить свою жизнь, для себя, чтобы ей нравилось! Помирятся — помирятся, нет — ну, значит, нет. Главное, чтобы счастлива была. И будет счастлива, вот увидишь. Масло подай, пожалуйста, печенье намазать. Ты лучше расскажи, как дела продвигаются, — обратился отец к Оксане, — статья пишется?

— Пишется, только медленно, мало информации.

— А у Сергея была? У мусорного этого олигарха, он хорошо общался с Иваном Александровичем.

— Была, но… пап, он какой-то странный. Не в смысле псих, наверное наоборот. Слишком уверенный, слишком настойчивый, слишком открытый, вот какой-то во всем такой слишком искренний. Без притворства. Знает, чего хочет. В общем, он сказал, что для начала мне надо сменить имидж, а потом он даст мне интервью.

— Это нагло, — подметил отец.

— А может, честно, — возразила Оксана, — человек говорит о том, о чем думает, и не пытается все это как-то скрыть под пеленой всевозможных намеков, это честно, когда человек не пытается искать отмазки и оправдания. Он мог бы просто отказать, потому что ему не нравится, как я выгляжу, но он сказал честно: поменяйте имидж и мы продолжим. И тем более это надо не ему, а мне. Давно пора сменить гардероб, а то выгляжу как бабка.

— Брось, дочь, ты у меня красавица, одежда ведь не так важна.

— Да, пап, потому что я твоя дочь и для тебя я всегда самая-самая. Парни, глядя на меня, вряд ли думают так же, как и ты. Вот посмотри на маму, ты же хочешь, чтобы она всегда оставалась красивой? Как мужчине тебе это важно. И все парни так же, как и ты, хотят видеть рядом с собой ухоженную девушку, а не замухрышку какую-нибудь вроде меня.

— У тебя кто-то появился и ты пытаешься ему понравиться?! — радостно вставила мама, опустив чашку чая на блюдце.

— Нет, мам, я не пытаюсь кому-то понравиться, я уже сказала, что Сергей выдвинул, так сказать, ультиматум. Я встречаюсь с его стилистом, он подбирает мне образ, и только после этого он даст мне интервью.

— То есть Сергей за тобой ухаживает!

— Мама!

— Галя, еще раз говорю, не лезь в ее жизнь, — повторил Семен уже более настоятельно, но по-прежнему без упреков. — Ну а ты, дочь, что думаешь?

— Пока что думаю.

— Ну ладно, а у Вероники была?

— Была!

— И?

— Да ничего особенного, просто посидели, поговорили, и я ушла. Она какая-то немного того.

— В смысле того?

— Не знаю, как объяснить, по делу ничего не рассказала. Больше плакалась на жизнь или не на жизнь. Не знаю, просто, наверное, ей трудно общаться на такие темы. В общем, я ушла.

— Павел Борисович?

— Пока что не встречались, назначили, перенесли и снова перенесли, а потом отменили. Вроде снова договорились, но не знаю, возможно, ему опять будет некогда.

— Зачем тебе эта статья, что ты в нем нашла в этом писателе? — разворачивая конфету, спросила мама.

— Ну не знаю, — на лице Оксаны появился характерный румянец, который сопровождался любознательной ухмылкой, во взгляде Оксаны читался бескрайний интерес, словно она отправляется в дальнее путешествие, бороздить моря и открывать новые земли. — Он интересный, загадочный, даже, наверное, неразгаданный, покрытый тайнами. Он даже сейчас, когда его не стало, продолжает притягивать внимание. Вот и мое притянул. Он как достопримечательность, весь город его знает, но кем он был, так никто и не разгадал. Что-то шепчутся, гадают, выдумывают, скоро легенды появятся. Мама! Он всем интересен, не только мне, даже тебе, я уверена.

— Знаешь что, дочь, — отец допил кофе и аккуратно складывал блестящую обертку от конфеты в шелестящую гармошку, — я его не знал, но наслышан такого, что можно не один триллер снять. Что я думаю о твоей статье, мне было бы ужасно интересно ее прочесть, и не потому, что это твоя первая статья, и не потому, что ты моя дочь, а потому, что она про Ивана Александровича. Так что… я жду, когда статья выйдет в свет. И ты так и не сказала, ты к нам с ночевкой или только на чай?

— Наверное с ночевкой.

— Вот и правильно, что ты там одна будешь сидеть в своей квартире. Пойдем кино какое-нибудь хорошее поищем. Галь, фрукты с собой прихвати, нам всю вазу! Да, дочь?!

— Да.

— Знал бы, что сеанс намечается, купил бы попкорна.

Это была та самая дружная сплоченная семья, та семья, которая и в горести, и в радости. Та семья, в которой все проблемы общие и праздники для всех. Та семья, которая проводила вечера за просмотром хороших фильмов, равноправно валяясь на диване, и домашние хлопоты были для всех. В этой семье любили, уважали и прислушивались. И сегодня мама не осталась на кухне намывать чашки после посиделок, если отдыхают все, то отдыхает и мама. А утром, когда мама вернется к посуде, все в равной мере приступят к домашним хлопотам, и даже декан, закатав рукава своей белой рубашки, возьмет в руки пылесос.

После того как Оксана переехала, таких вечеров стало меньше, но они не ушли в прошлое, они случались, не тогда, когда у Оксаны появлялось свободное время, а тогда, когда Оксана освобождала себя от дел, чтобы провести время в родных стенах в компании согревающих взглядов.

                                     * * *

— Доброе утро, Зинаида Захаровна, — по прибытию в офис в холле Сергей наткнулся на уборщицу, которая намывала и без того блестящие полы. Щетка поломоечной машины шлифовала плитку. Зинаида Захаровна, словно капитан за штурвалом корабля, умело вела поломоечную машину по мраморной глади.

— Сережа, вы так рано, еще никого нет!

— Да мне только договоры забрать, как ваша спина?

— Ой, Сережа, такой замечательный доктор, два массажа — и я как молодая забегала.

— Дай бог, дай бог.

— Даже не знаю, как вас отблагодарить, это же, наверное, дорого.

— Вы поддерживаете чистоту в моем офисе, это я вас должен благодарить. И не только я, а каждый, кто работает в этом здании.

— Это моя работа.

— И, к сожалению, она не ценится другими. Ладно, я пойду, а то Виталик ждет. Доброго дня, Зинаида Захаровна!

— И вам хорошего дня, — поломоечная машина после непродолжительной передышки вновь заскользила по мрамору. Зинаида Захаровна сделала круг, затем следующий, обогнула шахту лифта и несколько служебных помещений по сквозному коридору и наткнулась на убегающий сквозь турникеты силуэт Сергея.

Зинаиду Захаровну Сергей знал с детства. Они часто пересекались на лестничной площадке. Пока Сергей нехотя шел в школу либо копаться в мусорках, Зинаида Захаровна намывала ступени лестничной площадки старой серой тряпкой, намотанной на деревянную швабру. Жила Зинаида на тот момент в подвале одного из домов, практически бомжевала, и семьи у нее никогда не было. Ни той семьи, в которой она выросла, ни той, которую создала она. Она была воспитанницей детского дома и по вступлению в самостоятельную жизнь оказалась полностью неподготовленной. Она поступила в училище, но теперь ее никто не контролировал, и свободная беззаботная жизнь быстро дала о себе знать. Квартиру от государства она тоже получила, но как и многие абсолютно несамостоятельные подростки с легкостью пошла на поводу у мошенников, которые слаженно работали в направлении по оказанию помощи детдомовцам. Несколько подписанных бумаг лишили Зинаиду квартиры. Некоторое время она жила в общежитии при училище с такими же, как и она, воспитанниками детского дома, но за плохое поведение и за низкую посещаемость ее отчислили. Теперь Зинаида была полностью выпущена в свободное плавание. Друзей у Зинаиды не было, зато были компании, в которых она зарабатывала все более и более дурную славу и наращивала свои отношения с вредными привычками. Постоянно менялись половые партнеры и место жительства. И чем дальше, тем хуже. Зинаида катилась вниз по социальной лестнице, и мужчины, которые появлялись в ее жизни, всегда ей соответствовали. От сожительств со студентами Зинаида скатилась до знатных пьяниц с разбитыми квартирами, поросшими плесенью, сыростью и паутиной. Иногда в таких квартирах проживало сразу по несколько подобных парочек, иногда даже с детьми, с худыми и чумазыми детьми антисанитарии. Так Зинаида постепенно докатилась до подвала, в котором у нее был какой-никакой матрац, одеяло и подушка. На копейки, которые платила ей управляющая компания, Зинаида могла хоть как-то существовать. Суровая реальность за пределами детского дома проводила Зинаиду в далеко не дружелюбный мир. Учеба сменилась мытьем подъездов, а квартира — сырым подвалом. Здесь Зинаида заочно познакомилась с маленьким Сережей, который часто попадался ей на глаза. Сережа рос, а Зинаида продолжала исправно исполнять свою работу. По прошествии лет, когда Сережа вырос, когда у него появилась первая сортировочная линия и первая потребность в уборщице, решение пришло само собой. В очередной раз наткнувшись на Зинаиду, уже взрослый Сергей предложил ей работу. Естественно, Зинаида согласилась, зарплата была невысокой, но Сергей предложил ей немного больше. Сергей снял для Зинаиды комнату в общежитии. Так Зинаида попрощалась со своим подвалом. А когда Сергей построил успешную компанию, Зинаида была приглашена мыть офисное здание. И в качестве премии за все годы работы Сергей вручил Зинаиде ключи от маленькой уютной квартиры.

Прежде чем доставить Сергея в производственный цех за пределами города, Виталик собрал все утренние пробки, пробки сменялись широким свободным шоссе, а затем машина вновь упиралась в затор. Развязки еле двигались, с трудом вливаясь в основной поток. Но весь этот неконтролируемый дорожный коллапс вновь и вновь упорядочивался, и Виталик надавливал на педаль, заставляя машину разрезать тишину, точнее иллюзию тишины, которую создавали окна и хорошая звукоизоляция комфортной иномарки. Магнитола молчала на протяжении всего пути, молчал и Сергей, он думал, а Виталик, изредка поглядывая в зеркало заднего вида, не смел отвлекать Сергея от раздумий. В цеху, к которому неслась машина, Виталик никогда не был, но знал, что предприятие принадлежит одному из тех людей, которых Сергей называл розовыми костюмчиками. Цель поездки Виталик тоже не знал, хотя Сергей часто обсуждал, точнее делился с Виталиком новыми идеями и достижениями. Виталик видел, что Сергей прихватил бланки договоров, и понимал, что Сергей, скорее всего, собирается завязать сотрудничество с одним из тех людей, от которых он всегда держался подальше. Видимо, это и погрузило Сергея в раздумья, видимо, именно поэтому Сергей всю дорогу просидел с каменным лицом. На него можно было любоваться, как на картину, и задаваться вопросом — что именно пытается сказать художник, о чем он думал, какие чувства он испытывал в момент написания картины, нанося мазки, рисуя этот взгляд. Любоваться картиной Виталику было некогда, Виталик следил за дорогой.

— Марина! Доброе утро, — обращался Сергей к помощнице, та уже ожидала его у проходной на территорию производства. — Бланки… вы просили! — Сергей протянул договоры.

— Спасибо, все остальные бумаги готовы! Все заверено, остались лишь подписи — ваша и Константина.

— Почему мы не можем просто купить эти конвейеры?

— Нет! Если мы купим оборудование, то при поломке либо износе линия станет нашей проблемой, а так мы ее просто арендуем на определенный срок. Будет гарантия и обслуживание, доверьте мне всю бумажную работу.

— Как всегда?

— Именно!

Так всегда и происходило, Сергей принимал решения и ставил цели, знал откуда и куда необходимо следовать, но совершенно не разбирался в бумажной волоките. Всеми юридическими вопросами заведовала Марина, бегала по инстанциям и по кабинетам в поисках печатей и разрешений. Заключала договоры и изучала документы, прежде чем положить их на стол Сергея. Сергей ясно видел, в каком направлении необходимо вести свою махину. Марина была противоположностью, она не умела ставить цели и не замечала высот, которые следует завоевать, но если ей указать на высоту и заявить, что она должна стать нашей, Марина ее брала, пробежав с папкой документов по всем необходимым кабинетам. И сегодня на встречу с Константином Марина должна была приехать одна, взять с него подпись и поставить свою от имени Сергея. Но в последний момент сегодняшним утром Сергей по непонятным причинам изъявил желание тоже присутствовать на встрече, сообщив Марине об этом по телефону.

Отъевшийся Константин, который едва помещался в пиджак, встречал Сергея и его помощницу в нагло кричащем своей роскошью кабинете. Рубашка на его круглом пузе едва сходилась, и казалось, что пуговицы вот-вот оторвутся от напряжения и разлетятся в стороны. Пиджак и вовсе не был застегнут, он просто не сходился на огромном пузе. Все это огромное тело балансировало на худых ножках. Константин, прежде чем протянуть руку, убрал пот с лица уже и без того влажным платком. Дышал он трудно, и по его тяжелым шагам было понятно, что любое движение стоит для него больших усилий. Он сделал всего лишь три шага навстречу Сергею и тут же вновь вспотел.

— Константин Эдуардович, — представился он и тут же, даже не дождавшись, пока Сергей представится в ответ, вернулся в кресло. — Вы можете присесть, — сказал он и вновь прошелся платком по лицу.

Он уже не нравился Сергею, ни он, ни его кабинет в черно-золотом цвете. На стенах размещались панели, обтянутые черной кожей и разграниченные рамками в золотом цвете. Кабинет освещала квадратная люстра, а вокруг нее, там, где должна быть лепнина, располагалась такая же кожаная панель. На черном карнизе висели занавески в золотом цвете. А стол из черного дерева и громоздкие шкафы все в том же стиле были вдоль и поперек исчерчены золотыми ободками в каждом возможном углублении. Даже дверь, которая была двустворчатой и совсем не офисной, разместила на своей поверхности шарообразные позолоченные ручки. Сергей подумал, что всему этому пафосу не хватает головы льва при входе и чтобы обязательно с кольцом в пасти для стука в дверь. Последней деталью, которая бросилась Сергею в глаза, были кресла, шикарное удобное кресло, в котором разместился Константин Эдуардович, и неудобные твердые стулья вдоль приемного стола, но выдержанные согласно стиля кабинета. Отодвинув один из таких стульев, Сергей пригласил Марину за стол и присел рядом.

— Итак, Константин Эдуардович… — открыв папку, начала Марина. Но Константин, крайне неуважительно, тут же ее перебил, не позволив завершить предложение.

— Вы хотя бы представились, как невоспитанно, я же должен знать, с кем веду дела.

— Мне казалось, что вы знаете, с кем у вас назначена встреча. Меня зовут Сергей, это Марина, мы по поводу аренды оборудования.

— Ах да, тот самый Сергей. Станок. Да, вспомнил.

— Не станок! Автоматизированная линия.

— Какая разница, железяка — и не более, как ни называй. Отчество у вас есть, Сергей?

— Просто Сергей, отчество — это излишки, присущие самовлюбленной интеллигенции, развязывающей вокруг себя много лишнего шума и пафоса. Так говорил мой друг.

— А вы, значит, скромняга. Я заслужил свое имя и отчество и попрошу обращаться ко мне соответствующе. Но если вы Сергей, то, значит, Сергей. Пусть будет так.

— Мы можем приступить к делам и ознакомиться с договором? Возможно, необходимы поправки в обязанностях сторон. И условия гарантии мне тоже… — вновь начала Марина, после того как Константин высказывался, но ее снова перебили.

— Видите, Сергей, даже ваша секретарша нагло вмешивается в разговор, не считаясь с двумя успешными мужчинами. Мои работники себе такого не позволяют, поэтому вы — Сергей, а я Константин Эдуардович, — подчеркивая интонацией свое отчество, высказался Константин.

— Не секретарша, помощница, она ведет дела от моего имени. Она занимается тем, в чем хорошо разбирается. Бумаги — это ее область знания. Поэтому переговоры будет вести она, а я просто поприсутствую.

— Секретарша, помощница, женщина на побегушках и не более, как ни назови.

Сергей взял Марину за предплечье и немного сдавил, чтобы Марина отвлеклась от столь наглого заявления и не сказала лишнего. Пока Марина отвлеклась на Сергея и на его действия, Сергей взял ситуацию в свои руки.

— Как устроена линия?

— Ну-у-у… это автоматизированная сортировочная линия.

— Мне это известно, меня интересует принцип работы, а также я хотел бы услышать более подробно, так сказать в деталях, это дорогостоящий проект, и я не хотел бы купить кота в мешке, мне интересно абсолютно все: программа, механизмы, материалы, микросхемы, плотность полотна, даже прочность металла, из которого сделаны винтики. Абсолютно все, я хочу быть уверенным, что детали качественные, а не аналоговые, и что механизмы не выйдут из строя спустя месяц или, еще что хуже, через неделю.

— Я не знаю всех деталей, — крайне неуверенно ответил Константин, подвергшись давлению Сергея.

— Расскажите то, что знаете!

— Не уверен, что мне это под силу…

— Вы хотя бы что-то знаете?

— Нет, не уверен.

— Тогда посадите рядом с собой человека, который разбирается и сможет ответить на мои вопросы.

Константин был подавлен, недовольство на его лице выразилось еще большим количеством пота. Убрав пот все тем же платком, Константин нажал на кнопку селектора.

— Света, пригласи ко мне главного инженера и программиста.

До тех пор пока в офис не вошли двое молодых людей, в офисе не прозвучало ни слова.

— Присаживайтесь, — Сергей указал на стулья напротив себя. И тут же привстал в знак уважения, представился и протянул руку.

— Николай, — представился инженер, протягивая руку в ответ.

— Иван, — представился программист и тоже пожал руку Сергею.

— Если я правильно понимаю, вы знаете принципы работы линии, которую я планирую купить.

— Конечно знаем, — довольно просто ответил Иван, — мы занимались ее разработкой и программированием. По сути линия — самое обычное сортировочное протяжное полотно, лента, которыми все пользуются на самых разных производствах. Ну а эту линию по просьбе Константина Эдуардовича мы специально модернизировали для мусорного магната.

— Я так полагаю, я и есть тот магнат, — усмехнулся Сергей.

— Простите, — Иван чувствовал себя крайне неловко.

— Ничего страшного. Что именно вы модернизировали?

— Линия имеет несколько параллельных дублеров, на которые мы навешали множество уловителей и датчиков. Но основное — это программа, в которую мы зашили тысячи образцов. Датчики отправляют сигнал на мозги, мозги на основе образцов определяют, к какому типу мусор относится, и посылают обратный сигнал на уловители. Уловители отправляют мусор на соответствующий параллельный дублер, а дальше по конвейеру и в бак. Убираем мозги и программу и получаем самую обычную ленту, у которой будут стоять люди и вручную сортировать отходы.

— А программу разработали вы?

— Да, я.

— И линию?

— Линию спроектировал Коля.

— А что сделали вы? — Сергей переключился на Константина.

— Я?! Я оплатил все затраты!

— А линию, со слов Ивана, вы разработали специально для меня, в целях наживы, я так полагаю.

— Я хочу избавить ваших людей от столь унизительной работы. Они днями стоят у линий и копаются в мусоре, как вы думаете, это достойная работа, вы сами когда-нибудь копались в мусоре?


— Не поверите, довольно часто. Но это не важно. Важно то, что разработка не ваша, но продаете ее вы. Не вижу в ваших действиях благородства, о котором вы высказывались. Итак, — Сергей переключился на инженера, — Николай, вы сможете собрать еще одну либо даже несколько таких линий, если я обеспечу вас всем необходимым.

— Конечно смогу.

— А у вас, Иван, я хотел бы купить программу, вернее, пользоваться ей, но права будут принадлежать вам. Вы полностью будете распоряжаться своей разработкой. Это Марина, она поможет вам сделать патент либо что там надо. В общем, она поможет вам узаконить ваши разработки, и надеюсь, что в дальнейшем мы будем сотрудничать.

— Да как вы смеете! — подался вперед озлобленный потный Константин. — Я спонсировал эту разработку, я нес убытки.

— Назовите сумму, и я покрою все ваши затраты.

— Да я… я…

— Что, Константин, что ты? — Сергей продолжал сохранять спокойствие.

— Не Константин, а Константин Эдуардович! Я попрошу уважать мое имя…

— Мне кажется, причина не в уважении, причина в том, что вы наглый зажравшийся боров, они не видят в вас друга, они не видят в вас лидера, не видят поддержки. И ваше отчество — это не дань вашим заслугам, ваши подопечные лишь пытаются не разрушить иллюзию успешного человека, в которой вы поселились. И эту иллюзию создали тоже вы, а ваши подопечные с вашего благородного подзатыльника всячески отыгрывают в вашем театре. А каждый несогласный лишится роли. Знаете, почему так происходит? Вас в детстве родители в жопку целовали и говорили о том, что вы самый лучший, но теперь вы выросли, и жопка стала большой, поэтому вы привлекаете как можно больше людей для этого спектакля, родители просто не справляются, оно и понятно, как можно расцеловать такую громадную жопку. Не будь у вас вашего положения, отзывались бы вы о себе так громко, Константин Эдуардович?

— Вон! — брызгая слюной, выкрикнул Константин.

— Да, пожалуй, нам пора. А вы, молодые люди, — Сергей обратился к Николаю и Ивану, — больше здесь не работаете. Как я и сказал, Марина поможет вам открыть свое производство и узаконить ваши разработки.

— Они работают на меня! — кричал Константин.

— Они вам не принадлежат. Они всего добьются и без ваших денег, а попытаетесь им помешать, я уничтожу вашу компанию и вас. После чего я с радостью возьму вас на работу, но я полагаю, вам трудно будет стоять у линии в силу ваших физических особенностей, поэтому вам придется целовать мою жопку. Но вам повезло, я стройный и подтянутый, и жопка у меня маленькая, поэтому коллег и конкурентов у вас не будет. Вы справитесь в одиночку. Марина, нам пора. Всего доброго, Константин Эдуардович. Вот, возьмите, — Сергей протянул визитку Ивану, — позвоните! Не смейте здесь оставаться.

                                    * * *

Распахнутая дверь лишила покоя и умиротворения ловца ветра. Кафе наполнилось мелодичным звоном, в котором можно было распознать восточные мотивы. Угасающий звон поприветствовал Оксану и тут же впитался в стены кафе. Интерьер располагал к продолжительным беседам, впрочем именно поиски беседы и привели Оксану в стены этого своеобразного тематического кафе. Оксана наконец-то дождалась момента, когда Павел Борисович был готов уделить ей время.

— Красная роза, — подумала Оксана и прошлась взглядом по столам. Под книжной полкой сидел старик, перед ним на столе расположились чашка чая и несколько печенюшек, одна из которых была надкусана. На краю стола лежала та самая красная роза, о которой по телефону сказал Павел Борисович, это был знак, по которому Оксана должна была его узнать. Кафе ютилось в полуподвальном помещении, так что на улицу выходила лишь верхняя часть окон, и для того чтобы попасть в зал, Оксане пришлось спускаться по ступеням.


— Простите, — неуверенно, в своей манере, обратилась Оксана к старику, застыв возле стола, — вы Павел Борисович? Я Оксана.

— Да! — оторвавшись от книги, произнес старик. — Я Павел Борисович, он самый. Позвольте… — старик поднялся со стула и, не испытывая никаких сомнений, освободил руки Оксаны от всего, что она прихватила с собой. Отправив папку и диктофон на стол, старик отодвинул стул: — Присаживайтесь!

Оксана чувствовала себя немного неловко от происходящего, но даже когда она присела, ухаживания Павла Борисовича не прекратились.

— Позвольте, я помогу, — старик потянулся за сумочкой, которую Оксана удерживала на коленях, растерявшись, Оксана не стала сопротивляться, и старик отправил сумочку на свободный стул у стены.

— Официанта здесь нет, поэтому заказ надо делать у стойки и потом дожидаться, но вы сидите, я схожу. Вы, простите, какой чай предпочитаете, черный или зеленый, может, травяной или фруктовый? Здесь большой выбор, впрочем, как и книг.

— Просто черный!

— Может быть, десерт?

— Нет, спасибо, только чай.

Но десерт Павел Борисович все же прихватил.

— Взял вам тирамису, — отправляя на стол поднос, подчеркнул старик.


Помимо чая и десерта на подносе стояли два блюдца. На одном лежало несколько ломтиков лимона, на другом — три кубика сахара, порция меда, похожая на большую таблетку, и баночка с корицей, в которых обычно подают соль и перец.

— Спасибо! — милым тоном сорвалось единственное слово с уст Оксаны.

— Это вам, — старик протянул розу, — все имеют право на маленький повод для улыбки.

И Оксана действительно улыбалась, ей была приятна компания воспитанного старика, который не стеснялся открыто показывать весь свой джентльменский набор. Оксане казалось, что она попала во времена поэтов и романтиков и что Павел Борисович вот-вот начнет читать стихи — те самые, которые Оксана успела рассмотреть на стенах, в тот момент когда Павел Борисович удалялся за чаем и десертом. Также Оксана успела рассмотреть полки с книгами и цветы на подоконниках. Стопку пожелтевших газет при входе и пару совсем свежих журналов. Большого плюшевого гнома, который сидел за одним из столов, и догорающие свечи в старом канделябре. Канделябр Оксане казался финальным штрихом, без которого атмосфера была бы не полной. И стихи, которые на стенах писали посетители, были более живыми в свете огней догорающих свечей.

— Не сочтите за наглость, — заговорил старик, прежде чем Оксана успела озвучить первый вопрос, — я откровенно понимаю, что это не мое дело, но кем вы ему приходитесь? Откуда такой интерес?

— Никем! Как я и говорила, я пишу статью.

— Действительно… что-то я не подумал. У него, насколько я знаю, совсем никого не было, и я осмелился предположить, что, возможно, вы, хотя вы слишком взрослая, чтобы быть ему дочерью. Простите, не хотел вас оскорбить, но это скорее комплимент. Если бы у него были дети, они бы гордо произносили имя своего отца.

— Нет-нет, что вы, вы нисколечко меня не обидели.

— Да вы и не похожи на него. Он был совершенно другим, человек-загадка, толстая-толстая книга, которую мне так и не удалось прочесть до конца. Книга захлопнулась, так и не поведав миру всех своих тайн. Но все же я был удостоен чести оказаться в его окружении.

Оксана посмотрела на диктофон и, сообразив, что запись не идет, вдавила черную кнопку. Павел Борисович тут же прервался и надкусил печенюшку, запив сухомятку глотком чая. Оксана потянулась за сахаром и, отправив два кубика в чашку, принялась размешивать чай.

— Аппетит приходит во время еды, — подчеркнул старик, — не стоит стесняться. Здесь собираются скромные книголюбы, и если вы прислушаетесь, то обнаружите для себя, что за каждым столиком то и дело сёрбают чаем. Но это никак не оскорбляет дух этих стен.

— Дух? — не донеся пирожное до рта, переспросила Оксана.

— Да, дух! Здесь царит дух прочитанных страниц. Это особенное место, вы теперь попаданец в другие миры, — шутил старик.

— Что? — Оксана совсем ничего не понимала и застыла, удерживая пирожное на десертной ложке прямо перед ртом.

— Здесь и сейчас, прямо в этих стенах, рыцари сражаются на дуэлях за руку прекрасной принцессы, состоятся пиршества и шикарные размашистые балы, дети, пройдя сквозь волшебные двери, попадают в сказку, разговаривают с животными и с невиданными существами. Корабли скользят по бескрайним океанам, натыкаясь на пиратов, на индейцев и на аборигенов, уходят в горизонт, пытаясь прикоснуться к солнцу, и открывают новые земли. Астронавты в составе космических экспедиций заселяют все новые и новые планеты, налаживают контакт с инопланетными обитателями и изучают их культуру. Люди будущего наслаждаются всеми благами утопии, а по другую сторону идут восстания против мирового строя. Всюду царит магия и волшебство, эльфы, русалки, гномы, тролли — все что угодно, нескончаемое количество миров переплелось воедино, в этих стенах вмещается все, что можно вообразить. Здесь царит дух прочитанных страниц. Каждый, кто сидит в этом кафе, находится вовсе не здесь, он находится в мире, в который его затащил автор. Но стоит захлопнуть книгу, и ты тут же вернешься в реальный мир.

— Как интересно, но я хотела бы вернуться к разговору, ради которого мы здесь, — тон Оксаны указывал на то, что рассказ старика ее не зацепил, и она наконец попробовала тирамису, которым ее угостил Павел Борисович. — Очень вкусно.

— Ваша статья! Да, конечно! Прошу прощения за отнятое у вас время.

— Каким он был, привычки, характер, интересы — все, что знаете.

— Вначале он показался мне наглым, в момент нашей первой встречи. Мы познакомились совершенно случайно, это произошло здесь, за этим самым столиком. Хулиганистой внешности парень вошел в дверь, я видел его впервые, но судя по тому, что он сразу же направился к стойке и был знаком с местными правилами — вывод очевиден, он бывал ранее в этом кафе. Он прошел мимо и зацепил книгу, которая лежала на краю, я уже собирался уходить и отодвинул книгу, чтобы смахнуть крошки на поднос, книга бухнулась на пол, а он ее подобрал, вернул на место и пошел дальше, даже не извинился. Я хотел сделать ему замечание, но обнаружил для себя, что он был в наушниках. А потом он вернулся и подсел за мой столик, достал из кармана небольшой комочек бумаги, развернул и высыпал содержимое в кипяток, который взял на стойке. Он принес с собой чай, какой-то китайский.

— Видимо, пуэр.

— Да, боюсь ошибиться, но, по-моему, именно так он его называл, он пил его постоянно, всегда в барсетке либо же в кармане была припасена порция. … А потом он взял мою книгу. Представляете! Ну разве это не наглость?! «Айн Рэнд. Атлант расправил плечи», — внятно, немного гордо прочитал он с обложки и открыл книгу. А потом добавил: «Я читал, хорошая книга». И тогда я принялся его рассматривать, теперь он казался мне любопытным, и мне казалось, что именно любопытство привело его за мой столик. Но его хулиганистый вид… он был в просторной майке, в каких-то бесформенных штанах и в бейсболке. Хочу заметить, что в той самой бейсболке он ходил практически всегда. А после он прибег к рассуждениям о героях книги, достаточно красноречиво, грамотно, правильно подавал мысли и не злоупотреблял частицами и вводными, мне было приятно его слушать. Его мысли были поставлены. Слушать таких людей одно удовольствие, больше всего внимания он уделял Дагни Таггерт. Он так ярко, так страстно о ней высказывался, словно знал ее лично, подавал ее исключительно в лучшем свете, как если бы она была ему лучшим другом. И пока он философствовал о героях, я принялся примерять на него надуманные образы. Я примерил на него жилет и бабочку, потом примерил сюртук и шляпу, цилиндр либо даже дерби. Ему бы подошло, именно такой человек сидел напротив меня, но никак не хулиган. Его речь соответствовала джентльмену, образованному и манерному джентльмену. И тогда я предположил, что его место среди интеллигенции, он бы легко вписался в культурное манерное общество. Он мог бы рассуждать о политике с бокалом шампанского в руках, об основах мироздания и о насущных вопросах всего человечества. И я не ошибся с надуманным образом, он полностью соответствовал его пристрастию, позже я узнал, что он писатель. Это случилось в момент нашей следующей встречи. В библиотеке. Я зашел за книгами, и Иван тоже оказался там. Он изучал стеллажи, как если бы нуждался в особенной литературе, как если бы выбор был слишком сложным, он долго не мог определиться. А потом я узнал, что он действительно искал особенную книгу, ту, которую написал он, в итоге, не отыскав среди других нужного корешка, он уточнил у библиотекаря, и уже после этого он заметил меня. Мы разговорились, и он поведал мне, что он писатель и зашел узнать, появилось ли его творение в данной библиотеке, а потом протянул мне книгу его авторства которую принес библиотекарь. «Возможно, вам будет интересно», — сказал он. Тогда он показался мне грустным, каким-то поникшим, такие люди часто депрессуют и держатся подальше от людей. Они ужасно сильные и от этого не прячут свои слабости, свои недостатки, свои мечты, они настоящие, они открыты перед миром. Такие люди чаще всего разочаровываются в мире, в дружбе, в любви, во всем, и от этого остаются одинокими, их мир сужается, они обрастают шипами, для остальных просто не находится места в их хрупком мире. И они становятся еще сильнее, они больше не растрачивают себя, они находят себя целостными, а если видят прорехи в своем коконе, тут же латают дыры. А потом, окончательно окрепнув, находят своих таких же израненных, поникших и разочарованных. Они становятся более избирательными в общении, пара-тройка надежных людей. И моя наблюдательность в очередной раз меня не подвела. Он действительно был одиноким и ужасно сильным. Была Вероника, то ли любовница, то ли невеста, то ли муза, в общем, не столь важно, и мальчишка Сережа. Славный такой парень, целеустремленный и работящий. Судьба, конечно, у него была непростая, зато теперь он тот самый мусорный магнат. А Иван для него был кем-то вроде кумира, или даже героем. Сережа на него равнялся, даже писателем хотел стать, но что-то не сложилось, хотя стихи писал. Ну и я, естественно, попал в его компанию. Очень странный коллектив у нас получился, все разных поколений, у каждого свои истины, но все одинаковые, все израненные. А Иван нас объединил и вывел из чащи. Я мог бы сравнить его с Данко, в его глазах было так много света, что мы верили ему и шли за ним, и он вывел нас из тьмы. Он оставил какой-то отпечаток на каждом из нас, но больше всего он повлиял на Сережу. Мы сейчас как-то не общаемся, да и с Вероникой связь разорвана, Ивана не хватает за нашим столом. Жил он тихо, скромно и ушел так же. Сережа все организовал, больше было некому, но сам на похороны не явился, это была слишком большая потеря для него. Что еще рассказать, да толком и нечего, я его практически не знал, остается лишь рассуждать, а рассуждать можно бесконечно, особенно о таких людях, как он. Наверное, на этом все, и я понимаю, что это немного неучтиво, но мне кажется, что вам пора, а я хотел бы вернуться к своей книге.

— Можно один вопрос, прежде чем я уйду?

— Да, конечно.

— Вы сказали, что он собрал вокруг себя таких же израненных, что ранило вас?

— Скорее разочаровало, дочь, попала не в ту компанию, что-то приняла и… в общем, врачи не смогли ее спасти.

— Простите, мне жаль…

— Мне тоже, — глубоко вздохнул старик.

— Думаю, этого достаточно, — собираясь уходить, Оксана оставила на подносе тысячу рублей.

— Нет-нет, что вы, вы меня оскорбите, мир, конечно, изменился, но в моем окружении женщины не платят за маленькие приятности, — старик взял деньги и протянул Оксане, — я настаиваю, и даже не смейте…

Оксане было неудобно, но все же она забрала купюру и с легким привкусом грусти, осевшей после столь меланхоличного разговора, покинула кафе.

                                      * * *

— Алло, да, любимая. Я перезвоню, — Сергей сбросил входящий звонок и, оставив телефон на сиденье, вышел из машины. — Я быстро, — сказал он Виталику.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.