Бесплатный фрагмент - Отмщение

Посвящается памяти всех жертв массовых школьных убийств….

А также моим ученическим годам и некой Н. Миг.

Пролог

И тут я, завернув за угол, неожиданно увидел два черных пятна, две сущности, что снятся теперь мне в кошмарах. Они шли со стороны актового зала. Опешив, я как-то нелепо попятился назад, после попытался развернуться, дабы убежать, но, поскользнувшись, упал. Теперь они возвышались надо мной, два темных силуэта, оголяя свое превосходство, как бы показывая всю силу…

***

Вновь сегодня какой-то школьник расстрелял одноклассников… Пробрался с оружием средь белого дня, хладнокровно пристрелил охранника, напал на учителей… на ровесников, с которыми был знаком долгие годы. А после сам застрелился. Семь раненных. Пять погибших. Подобные новости обычно сразу захватывают всю ленту в социальных сетях. Везде страшные заголовки, фотографии с мест происшествия, извечные обсуждения в комментариях… Когда вижу такое, то мое сердце тут же сжимается до состояния финика, тело от внезапного холода и страха начинает потряхивать и меня словно отбрасывает обратно в детство, в далекий 2021 год… год, когда я сам чуть не стал жертвой массового убийства.

Эти ощущения нельзя ни с чем перепутать. Ты будто опять становишься тем жалким ребенком, загнанным в одно здание с двумя такими же детьми, но вдоволь вооруженными; и эти сопливые не терпят твоего существования. Ты бежишь и видишь, как окровавленные трупы змеей простираются по школьным коридорам. Ты всех их знал, даже общался. Ты осознаешь происходящее — и жизнь, что по молодости представляется вечной, перестает казаться таковой.

Столько лет, казалось бы, утекло. Мне уже не семнадцать, а сорок два года, пора отбросить… но подобное воспоминание крепко впивается где-то глубоко; оно становится частью тебя, не отпускает и регулярно всплывает. Странно выходит. Я вроде бы уже прожил большую часть времени на этом свете: детство, школа, юношество, студенческие годы, молодость — все это осталось позади, а я, как бы… привязан к тому дню, я живу бок-о-бок с ним! День этот не отпустит меня. Не отпустит!

И при всех страхах и негативных ассоциациях, мне все равно ночами, бывает, снятся вновь и вновь эти еще старые парты с советских времен с прилепленной жвачкой под столом, эти мозаичные полы, об которые можно легко расшибиться, радостные вопли маленьких школьников, и в носу, как и двадцать с копейками лет назад, стоит запах мела и пыли. Все ощущается… уютным. Сердце начинает иначе биться. Порой хочется вернуться в эту учебную атмосферу, но затем, сразу после подобной мысли, перед глазами встает кровавый образ двух подростков с обрезами. Нет, это теперь травма на всю жизнь!.. Загноившаяся рана. Разве мог я в те времена, в классе восьмом, подумать, что мой одноклассник и его товарищ, которого я также знал, совершат через несколько лет такое, о чем с ужасом будет говорить вся Россия и ближайшее зарубежье? Эти подонки хотели войти в историю. Что ж, у них получилось.

У меня бывает особое настроение… Я запираюсь в собственном рабочем кабинете, наливаю кружку горячего ароматного кофе, после лезу в письменный стол и целиком снимаю выдвижной ящик, что находится на дне. Там, среди прочего хранятся некоторые предметы со времен моей юности. Да, я зачем-то их храню. «Зачем-то»… Как зачем-то, это память! Это приятно иногда достать что-то столь ценное, повертеть в руках, проникнуться и снова отложить пылиться до следующего раза. Итак, достав ящик, я сажусь с ним на пол, подобно ребенку, что готовится играть с фигурками. В энтузиазме я достаю два школьных альбома, они всегда лежат сверху. Один за девятый класс, другой за одиннадцатый. И в этот момент мой энтузиазм всегда смешивается с тоской. Я сдуваю с обложки альбома за девятый класс слой пыли, открываю, и вижу молодые лица своих одноклассников. Им на фотографиях по пятнадцать-шестнадцать лет. Счастливые. Самодовольные. Улыбаются. Верят в скорое светлое будущее. А наяву — уже давно покойнички. И с их уходом жизнь ведь не остановилась. Их всех словно просто скинули с несущегося несокрушимого поезда бытия. Все так же продолжает идти своим чередом. А эти люди с фотографий будто никогда и не рождались. А ведь у каждого из них были свои мечты, стремления; они хотели жить, они точно хотели жить! Я с досадой закрываю альбом и открываю следующий — за одиннадцатый. Меня встречают снимки группки оставшихся в живых подростков… и самого меня в том числе. Больно смотреть. Вроде улыбаемся, а глаза все выдают. Повзрослевший взгляд! Не такой, как в альбоме за девятый класс. Я сейчас вдруг задумался: а я ведь и не знаю, как у большей части моих одноклассников сложились судьбы… У нас нет никакой связи. Я искал как-то их аккаунты в социальных сетях, но одних я не нашел, а у иных закрытые профили. Я мог бы, конечно, написать тем, кого нашел, но каждый раз все не могу решиться. Я — призрак прошлого. Напоминание о трагедии. Зачем я нужен? Вот так вот… в век цифровых технологий мы умудрились оборвать всякую связь, потеряться.

После того, как я докончу с альбомами, я всегда аккуратно откладываю их в сторону и достаю из ящика многочисленные записки — переписки с некоторыми одноклассниками на уроках. С Никитой, с Саввой, с другими, я помню их почерки. У нас частенько не было возможности общаться в телефонах и, потому, мы использовали старую добрую клетчатую бумагу. Я читаю наши каракули, улыбаюсь, убираю обратно, и после на глаза мне обычно попадается заколка. Гребешковая такая. Со стразами в виде цветочков. Что-то всегда щелкает в этот момент в моей голове. Это похоже на вспышку от молнии. Я, немного посидев и поразмышляв о своем, после аккуратно беру эту заколку, кручу, внимательно рассматриваю. С ней связано так много воспоминаний… Очень много… Эта маленькая вещица даже постарела вместе со мной… Потемнела… Но в конце концов я кладу ее на место. Так же аккуратно. Как реликвию. В ящике тем временем остается несколько безделушек, вроде игрушек из киндера, моих тетрадок и старенький убитый «iPhone XR» — раритет. А на дне открытка, на которой огромными цифрами выведено «2021». Ее мне подарил Савва. Эх. А ведь 2021 год после 2020-го мог стать вполне отличным для меня. По сути яркое время. Народ, просидевший взаперти в режиме самоизоляции, ощутивший голод по улице и привычной жизни, ломанулся разом на свободу. Жизнь стремительно менялась. Каждый по ощущениям старался выразить себя миру, выпячить свое «я». Это же время «не таких как все», что были такими как все. А я был тогда долговязым мальчишкой с карими глазами, что любил носить рубашки с подтяжками; мальчишкой, всегда активным, успевающим участвовать одновременно в нескольких диалогах…

Глава 1

Порванные кроссовки и та, что изменила мою жизнь

Итак, тогда я был долговязым мальчишкой с карими глазами, что любил носить рубашки с подтяжками (не знаю, почему я любил подтяжки, но что-то в них меня приманивало); мальчишкой, всегда активным, успевающим участвовать одновременно в нескольких диалогах. Я учился в десятом классе и, думаю, если бы не моя тогдашняя ловкость и умение выкручиваться, меня бы уже с пинком выгнали после девятого.

Не верьте тем, кто говорит (а такие люди есть!), что десятый класс — это лучшее и самое беззаботное школьное время. Можете разочароваться. Возможно, для кого-то это было и так, но не для меня. Многие мои приятели ушли после девятого; заместо них пришли ребята с параллели. Наш класс претерпел метаморфозу, сразу стал другим. Все было уже не то. Былая атмосфера испарилась. Я и сам мог, признаюсь, уйти после девятого, я бы и ушел. Ведь велся вопрос, впускать ли меня вообще в десятый. Зачем я в принципе поперся в этот десятый класс? Точно! Я думал уехать из маленького городка, в котором жил. Мне хотелось кататься на метро, смотреть на ночные красные огонечки у высоких зданий, наблюдать за интересными людьми, коих так много в больших городах; я желал существовать там, где чувствовался ход жизни. Мое же место обитания не могло удовлетворить мои подростковые потребности. Какое-то время я до невозможности любил баскетбол. Потому пошел в школьную секцию. Я играл, совершенствовался, нас порой отправляли на региональные сборы, мы даже побеждали… Но в один момент, когда я ощутил, что дальше движения нет, что мы так и продолжим играть против одних и тех же команд таких же маленьких сибирских городков, что никто нами не заинтересован, я разочаровался. Мы с ребятами стремились к самому высокому, мечтали хоть раз сыграть в Москве и показать, что мы на что-то да способны, но нас безжалостно законсервировали. Может быть, кого-то и устраивала возможность всю молодость закольцовано бегать за мячиком, сражаясь против уже знакомых команд, порой проигрывать им, порой побеждать, затем привозить в школу никому ненужную грамоту на дешевом картоне, но я ушел с баскетбола в середине девятого класса. Зачем вам эта информация? Чтобы вы увидели законсервированность маленького городка, в котором я жил. И эта законсервированность присутствовала везде и так или иначе сказывалась на каждого моего сверстника. А это важно для дальнейшего повествования.

Я помню первую половину учебного года десятого класса. Она была такой вялой… Тянущиеся дни, постоянная зубрежка… все было абсолютно одинаковым. Нас пугали будущими экзаменами, нам говорили, что мы бездари. Учителя сами были запуганы системой. Многие из них оказывались уже откровенно стары для нее. Они просто не представляли, как правильно и эффективно готовить нас; оттого через гнев пытались передать свой страх. Скука поглощала меня. Мне хотелось, чтобы хоть что-нибудь уже случилось!

Таким образом, все продолжало идти однообразно до первых недель середины весны. Апрель на фоне предыдущих месяцев сделался сказочным, ведь в ту пору случилось событие, переполошившее меня внутренне и даже изменившее ход моей жизни. Я до сих пор думаю, при нападении на школу я выжил только благодаря тому знакомству… Занятно, я в деталях помню тот день… Спустя столько лет…

День казался абсолютно неудачным, пока, конечно же, не случился пятый урок. Возможно, неудачи были платой. Мне нужно было пережить череду плохого, дабы получить то, что позволило заслонить все гадкое и превратить гнилой день в один из самых запоминающихся за мою юную жизнь. Но все по порядку…

Утром по дороге в школу я случайно порвал свои новые кроссовки, на которые откладывал деньги целых восемь месяцев!«AdidasForumexhibitlow» они назывались. Как же мне тогда было горестно. Новенькие, такие удобные… Как же стильно и великолепно они смотрелись на ноге. Каждый раз, высматривая их в магазине, у меня слюни начинали течь. Так я хотел их! Трепетно копил, откладывал родительские деньги, врученные мне на обеды, на мелкие траты. Пока мои одноклассники после школы покупали себе в иной раз банку колы и шаурму, я отказывал себе во всем. Слюни текли, хотелось, но отказывал!.. Я так мечтал об этих кроссовках. И стоило мне купить их, как в первый же день они случайно порвались. Если бы я в нынешнее время разбил свой автомобиль, то мне бы и то было не так обидно, как тогда. А все случилось еще так нелепо… Помню: иду среди Хрущевских панельных домов. Зимняя весна. Улица облита темно-синей краской. Деревья еще голые. Холодно. Предвкушаю, как продемонстрирую кроссовки Савве. Мы с ним любили обсуждать подобное. Иду в своих мыслях погруженный, — и нога резко проваливается в мокрый снег и будто за что-то цепляется. По инерции со страху резко достаю: подошва оторвана… Угораздило же меня обуть «Форумы» в еще снежное время! До сих пор тошно. А столько лет прошло! Пришлось идти домой, сдерживая слезы в семнадцать лет, переобуваться.

По итогу я пришел ко второму уроку. В кабинете меня сразу же ждало пренеприятнейшее известие от двух моих друзей:

— Что ж, следующим уроком годовая контрольная по физике. — сказал Никита, смугловатый, низкий и тонкий парень с умнейшими темными глазами, смотрящими почти всегда исподлобья. Сколько помню его, он всегда мало говорил, много думал и нередко философствовал. Забавна была деталь: на его треугольном лице росли жиденькие усы, которые обычно никому не идут, но Никиту они, на удивление, приукрашивали.

— Уже?! — возмутился я. Помню: физика была моим нелюбимым уроком. И учительница в этой нелюбви приняла главное участие.

— Ага! Резко ща забежала на уроке, предупредила и ушла. — подтвердил Савва. На самом деле звали его Ваней, но из-за фамилии Савельев все кличали его «Саввой» или «Саввкой». А когда его нужно было поддеть, то можно было назвать и «Шавкой». Сам тоже был ниже меня, но выше Никиты. Он любил говорить, говорить, говорить, а потом в один момент выдать какую-нибудь нелепицу, вроде шутки, но несмешной. Савва старался следить за трендами, сменял полностью свой гардероб раз в три месяца. В тогдашнем году в моду вновь вошла химическая завивка. Не сложно догадаться, Савва чуть ли не первым в городе среди парней сделал себе кудряшки; он полагал, что так он будет больше нравиться девушкам.

— Еще же только начало четверти! — возразил я.

— А ее это когда-нибудь останавливало? — спросил Никита. Уголки губ на его спокойном лице с насмешкой приподнялись.

— Даня, короче, параллельный класс уже написал эту контрольную. — сказал Савва, чуть ли не оттолкнув Никиту и почти вцепившись мне в руки, — Они сфотографировали тест и отправили девкам нашим. А девки все уже списали с интернета, а нам показывать не хотят! Ты поговоришь с ними? Мы же завалим эту гребанную физику! — протараторил Савва, чуть ли не вцепившись в мои руки.

— Там задачи, а не тест. — поправил Никита.

— Да какая разница! Душнила.

У меня сразу же в голове возник популярный вопрос, который человек задает себе ежедневно: «Что делать?». Савва был взволнован и цеплялся за меня, как за спасательный круг; а Никита прожигал своими умными глазенками. «Давай, друг, вся надежда на тебя» — читалось в них. Я решил действовать.

— У кого есть ответы, как ты думаешь? — сказал я и, прищурив глаза, окинул наш класс.

Нетрудно догадаться, у кого были ответы. Конечно же как всегда у Вики и Даши с первых парт среднего ряда. Недаром все девочки кружились вокруг них. Никита был для них душным задротом, а Савва — смешным слащавым мальчиком, которого, конечно же, любили, считали в какой-то степени символом класса, главным мемом, но всерьез не воспринимали. Только со мной они, бывало, нормально разговаривали (поэтому парни и считали меня своей надеждой). Но в тот момент я пришел к такой мысли: «Если мне придется просить ответы, то целесообразней всего будет подойти к Алине, сидящей на последней парте третьего ряда. Ей ответы всегда скидывают. А она сидит в одиночестве. Не будет лишних вопросов и приколов. Она может съязвить, но не больше, не будет в ней надменности, как у Вики и Даши. А остальные девочки? А что они… жертвы тех двух. Могут не скинуть только потому, что Вика и Даша так им сказали». Как-то так звучала эта мысль.

— У Вики, у Даши, у Инны, у Кати, у Алины… может еще у кого. — перечислил на пальцах Савва.

— Ага. Значит, действуем. — вздохнул я и пошел в сторону Алины.

Алина, щекастенькая девочка с томными большими глазами, торопясь, что-то переписывала с телефона на крохотный клетчатый листок бумаги. Она, даже не посмотрев на меня, сразу поняла, кто к ней идет и с какой целью. Я подошел и оперся руками о парту:

— Привет, — энергично сказал я, — Сегодня контрольная, да?.. по физике? — пытался я казаться наивным.

— Да тебе же Савва с Никитой все уже рассказали. — она исподлобья взглянула на меня. Очки ее скатились вниз, и она поправила их указательным пальцем. — Привет.

— Верно, но я хотел узнать подтверждение у тебя. — попытался выкрутиться я, улыбаясь, обязательно улыбаясь.

— Ну да, будет контрольная. — Алина вновь исподлобья посмотрела на меня и странно сомкнула губы, поражаясь, видимо, моей нелепости. — Тебя чего на первом не было? — она постаралась перевести тему, чтобы оттянуть заветную просьбу.

— Да так, инцидент случился. — я карикатурно поджал губы. — Кроссовки порвал. Пришлось домой возвращаться, переобуваться. Дома еще чай попил… Сама понимаешь, домой вернешься — выходить не захочешь. Это меня просто выперли на учебу. — тараторя, я улыбнулся, но за улыбкой скрывалась скорбь по новеньким «Форумам».

— Ах-ха-ха. Ну да… Хорошие ты говнотопы на смену обул. — взглядом она прожигала мои старенькие коричневые ботинки.

— Да, да… Так это, — я скрестил пальцы рук меж собой, — Я, смотрю, у тебя ответы есть. Не поделишься? — после этих слов я постарался посмотреть на нее блестящими ангельскими глазами.

— А чего сразу прямо не спросил?

Я опять поджал губы и поднял плечи, как бы сказав: «Не знаю». Грустно вздохнув, Алина заговорила:

— Данил, тебе бы я ответы с радостью дала. Ты это и сам знаешь. Но ты же добываешь ответы не только для себя, а еще ради них. — она ручкой указала на остолбеневших Савву и Никиту, которые стояли, как истуканы и украдкой наблюдали за нами. Как только на них показали ручкой, они тут же отвернулись, как будто ничего не было. — Я дам тебе ответы. Ты дашь им. Савва обязательном поделится с Родей. Родя с другими. Пройдет цепочка и ответы окажутся у всех. А если ответы окажутся у всех, то все напишут сногсшибательно и училка заподозрит что-то неладное, а после заставит нас всех переписывать. Это понятно?

— А если я присмотрю за Саввой и Никитой? Никто ответы больше не получит.

— Ты так в прошлый раз на контрольной по истории говорил. И что в итоге вышло? Помнишь?

— Ну, пожалуйста. — я наклонил голову влево.

— Прости, нет.

— Мы не выживем без ответов.

— Нет. — Алина стояла на своем. А когда Алина стояла на своем, то ее нельзя было переубедить.

Я поморщился и сказал: «Ладно, спасибо, я пошел утопать в двойках!..», а затем молча вернулся к друзьям. Савва и Никита грустно встретили меня; они даже не стали расспрашивать, как все прошло. Видимо, ответ был написан на моем лице.

— Все потеряно! — Савва схватился за голову.

Никита тем временем стал ходить вдоль ряда взад и вперед, заложив руки за спину и бубня что-то себе под нос. Для пущего эффекта ему не хватало курительной трубки. Вылитый Шерлок Холмс.

— Может попытаться попросить у Вики и Даши? Или еще у кого? — немного погодя спросил он.

— Можно, но вряд ли получится. — признался я.

— Если уж Дане не получилось убедить, то мы, походу, правда провалились. — запаниковал Савва, — А ты, Некит, разве ты ничего не знаешь?

— Мало чего. — твердо ответил тот.

— Ну да, логично, ты ведь только биологию с химией знаешь! Взглянуть бы снова на твой аттестат! Везде тройки и только по химии и биологии пятерки. — Савва скривил глупую рожицу и карикатурно воскликнул: «Взгляните на меня, я химик! Ы! И биолог!».

Несложно было отгадать природу кривляний Саввы. Он волновался. Как и я в тот день. Как и Никита. Годовая контрольная все же. Это страшно звучало в те годы… Я уже подумывал попытаться поспрашивать ответы у других одноклассников, но прозвенел звонок, и я сел за скрипучую парту. В том году я, по-моему, сидел с Машей Савичевой. Да, да, верно, с нею. Нам, во имя дисциплины, запрещали свободно садиться; поэтому весь десятый класс я уживался с Машей. Она не была плохой, даже напротив… но она была такой необщительной! Мне кажется, я ее бесил.

Весь урок я старался получить хоть от кого-нибудь ответы, но все было тщетно. Вот такой у нас класс был; он делился на небольшие группы, что напоминали по своей сути змеиные клубки. Самой главной ошибкой было — наступить, то есть сказать что-то против мышления группки. Тогда вся компашка разом нападала и делала из тебя посмешище. В нашем десятом классе все друг друга обсуждали и все друг друга, думаю, ненавидели. Правда, понарошку. Мы с Саввой и Никитой тоже ангелами не были. Ох сколько едких колкостей и шуток было произнесено в сторону Даши и Вики! Вы и не представляете! Но тут есть мотивация. Вика и Даша были, так скажем, лидерами класса, которых никто не выбирал. Они влияли на все вопросы в школьной жизни с помощью манипуляций, — и это нас бесило!

Очевидно, на следующем уроке мы облажались. Физичка, старенькая хитрая злюка, под стать старухе-процентщице, ходила всю контрольную меж рядов и заглядывала, не списываем ли мы. Меня эти ее хождения бесили. Аж хотелось размозжить собственную голову о парту. Я украдкой поглядывал на Алину. Стоило физичке пройти мимо нее — Алина сразу же раскрывала двумя пальцами пенал и списывала решения с лежавшего внутри листочка. Ох, как же я ей завидовал! Так вышло, что по итогу я весь урок наблюдал за одноклассниками. Савва, видимо, рисовал, а Никита старался решать, но мало что из решенного, думаю, было правильным. Три балбеса.

Свой пустой листочек мне сдавать не хотелось, но пришлось. На всякий случай, в общей суете, пока физичка не видела, я сфотографировал задания обоих вариантов. У меня в тот момент в голове начала формироваться коварная затея. На перемене она получила свое развитие. С Никитой и Саввой мы собрались подле туалета в младшем блоке. В эту преисподнюю, кишащую первоклассниками, учителя старались не соваться. Следовательно, в этом громком аду было безопасно. Там я решил поведать парням свой гениальный план:

— У меня есть фотографии вариантов. Найдем ответы и перепишем их на новые листки. После останется самое трудное: подменить работы. Физичка всегда кладет стопку работ в лаборантскую, а из кабинета она выходит чуть ли не каждую перемену, не запирая его на ключ. В теории это не так сложно…

— Это ж невыполнимо! А кто подложит листки? Ты? — спросил Савва.

— Я, получается. А ты, Никита, — я заговорил серьезным тоном, — Ты отвлечешь физичку, ну, сделаешь так, чтобы она не зашла в случае чего обратно в кабинет.

— И как же? — недоуменно спросил тот.

— Да хоть как! Главное — отвлечь!

— Если она нас заметит, в своей-то конуре, то отведет к директору! Это… это точно!

— А если мы оставим все как есть, то нам потом придется отмывать двойки и подлизываться, принижаясь!

— Данил прав! — вступился Савва. — Стоит попробовать.

— Давай, Никита, — я хлопнул его по плечу, — Нет времени спорить. Нам нужно это сделать. Доставай двойные листочки. — Никита удрученно вздохнул, понимая, что выбора у него нет, и полез в рюкзак.

Мы все быстро списали с интернета и со спокойной душой отправились на четвертый урок. К слову, наши дубликаты были сделаны правдоподобно. В них присутствовали ошибки, исправления и приправлено это все было щепоткой общей грязноты. Я сидел, грыз карандаш и ждал перемену; но ждал со страхом. И в страхе этом было что-то такое, что поджигало мое тело. Когда зазвенел долгожданный звонок, то мы с Никитой и Саввой молнией рванули к кабинету физики.

Тут стоит уточнить некоторые детали. Наша старенькая школа была спроектирована в виде буквы «Н» и имела при себе три этажа. Левая «I» являлась преимущественно младшим блоком, «-» — переходом, а правая «I» — старшим блоком. Кабинет физики находился на третьем этаже в правой верхней части. Недалеко от него располагался туалет и лестничный пролет.

Мы с Саввой стояли около пропитанного аммиаком входа в туалет и наблюдали за Никитой, который ждал, пока тяжеловесная дверь распахнется и из кабинета физики толпой вылетят школьники. Помню: Савва держал два рюкзака, собственный и мой. Я же в руках сжимал дубликаты контрольной. Мы с ним переглядывались и нервно улыбались друг другу.

Через примерно четыре минуты дверь отворилась и в коридор хлынул поток недовольных школьников; возможно, они тоже писали контрольную в тот день. Возможно, еще что… но вряд ли они негодовали тому, что их задержали на перемене. Это была обычная практика в нашей школе. Мы стояли наготове, словно на желтом цвете светофора. Физичка должна была выйти в любой момент. Но прошло три минуты. Потом еще две. До конца перемены оставалось шесть минут. Никита аккуратно заглянул в ее класс, а после подошел к нам. По его сообщению, физичка сидела за своим столом и что-то заполняла. Ее кабинет к тому моменту уже начал наполняться другими школьниками, примерно восьмиклассниками. Нужно было срочно действовать.

Я схватил Никиту и потащил за собой. Мы протиснулись внутрь, смешавшись в толпе. «Отвлеки или поговори. Делай что угодно, главное, не позволяй войти в подсобку» — наказал я своему усатому другу и ловко проскользнул в лаборантскую. Мне повезло, что она располагалась сразу же после входа в кабинет физики. Нужно было только завернуть налево.

Лаборантскую я помню продолговатой, узкой и пыльной комнатушкой. Она была усеяна громоздкими шкафами, химической посудой и разными физическими приборами, будь то барометры, амперметры, динамометры… и иные метры… Пол был покрыт старейшим линолеумом в «квадратик». Здесь царствовал приглушенный свет. В глубине лаборантской стоял рабочий стол с облупившейся краской; такой же голубой, как и все здесь. На нем и лежали стопки двойных листочков.

Я быстро подбежал к столу, понимая, что времени у меня не так уж и много. Мои глаза беспокойно стали искать пометку «10 А». Нашли. Я постоянно оглядывался назад, боясь застать физичку в дверном проеме. Мои пальцы тем временем уже судорожно перебирали листки, ища наши с парнями работы. Листочек Саввы нашелся первым. Я скомкал его и сунул в карман брюк. Затем в очередной раз оглянулся и локтем случайно сбил всю стопку контрольных. Сердце мое совершило кульбит. Я, обругав себя, начал все собирать. Пальцы от стресса не могли захватить листок; они словно скользили по бумаге. Это приводило меня в еще большую панику. К счастью, вскоре я нашел свою работу, которая лежала аж на краю стола. А после по кривому почерку я быстро вычислил и работу Никиты. В последний раз оглянувшись, я был рад, что никто не стоял за моей спиной. Тогда я вытащил заготовленные дубликаты, вложил их в общую стопку и все перетасовал. Мой навык игры в карты пригодился. А учителя утверждали обратное!

Я вернулся к проему и потихоньку выглянул из лаборантской: Никита все еще что-то затирал физичке. Я вышел, встал у порога и как ни в чем не бывало окликнул Никиту, сложив руки рупором:

— Эй, ты там скоро? Нам на урок уже надо.

Никита рассеяно посмотрел на меня. На мгновения его глаза перестали быть умнейшими и стали больше походить на глазенки кокер-спаниеля. Мой низкий друг замешкался, что-то сказал физичке и вскоре мы вместе с ним вышли из кабинета. И только мы его покинули, я сразу же стал чувствовать себя намного лучше. Тяжелый груз свалился с плеч. Я гордился собой. Я просто шел элегантной походкой, сложив руки по карманам и как-то хитро улыбаясь. С Саввой и Никитой мы дошли до лестничного проема. Там Савва вручил мне мой же рюкзак и взволнованно спросил:

— И как? Получилось?!

Уголки моего рта начали шире приподниматься. Савва заметил это и уже через секунду мы стояли с разинутыми до предела улыбчивыми ртами. Глаза наши искрились похлеще гирлянды. Я приобнял ребят, притянул к себе, а затем вскрикнул:

— Всё получилось! Ха-ха-ха! — и это эхом разразилось по лестничному пролету.

Втроем мы радовались, хохотали и ощущали себя победителями этой жизни. Мы спускались по лестнице, словно пьяные, качаясь из стороны в сторону. И да, пьяными мы точно были! От радости! На нас все глядели как на идиотов, но нас это не волновало. Так в обнимку мы и пошагали на пятый урок. Да, тот весенний день был все-таки не настолько ужасным!

Пятый урок. Математика. Точнее алгебра. Вот-вот случится событие, о котором я в ту минуту даже и не смел подозревать. Я сидел, положив голову на руку и одним ухом слушал новую тему. Помню: говорилось что-то про логарифмы. Некоторые аспекты я понимал. Некоторые не понимал. Так можно было в целом охарактеризовать мои способности в математике.

И вот учительница закончила разъяснения… Настала пора призывать к доске. Вполне вероятно, я бы мог стать жертвой, но мою душу и души моих одноклассников спасли две девушки, вошедшие в кабинет. Они учились в одиннадцатом классе, а математичка была их классной руководительницей.

— Мы сделаем объявление? — осторожно спросила одна из девушек. — Мы… договаривались, что заскочим на этом уроке, помните?

— Да, да, объявляйте. — отозвалась математичка, махнув рукой, — Как репетиция?

— Пока тухловато. Ничего не отрепетировали. Мальчики ленятся.

— Одно и то же из года в год… Проблема всех выпусков.

Одиннадцатиклассницы прошли мимо моего ряда и встали подле доски. Для меня и, наверное, для остальных парней девушки из иных классов (да еще если и из старших) являлись экзотикой. Они поневоле привлекали к себе внимание, ведь были в каком-то роде глотком свежего воздуха.

— Так, короче… — начала миловидная русоволосая девушка.

Она, слегка натянуто улыбаясь и активно жестикулируя, пыталась подобрать нужные слова, чтобы расположить к себе толпу. Весь класс глядел на нее, а некоторые парни даже смущались, норовились выкрикнуть что-нибудь дурное; выкрикнуть хоть что-то, любую чепуху, чтобы на них посмотрели. В принципе, понятно почему. Эта одиннадцатиклассница имела выразительные серо-голубые большие глаза и недурные черты лица. Да и за фигурой она явно следила. Вообще, есть такой феномен среди девушек от восьмого до одиннадцатого класса (впрочем, среди парней тоже) … частенько их возраст предугадать невозможно. Одни в четырнадцать выглядят на двадцать семь, другие — в семнадцать на тринадцать. Так вот, одиннадцатиклассница, которая пыталась нам что-то донести, выглядела несколько старше своих сверстниц. Она была, я бы сказал, уже до конца сформировавшейся по телу дамой. В общем, понять парней из моего класса можно было.

Но мое внимание было приковано к иной девушке, к той, что стояла рядом. Мне так приятно о ней думать… По лицу этой одиннадцатиклассницы, помню, проглядывалась степень заинтересованности в происходящем. Мне она тогда показалась какой-то отчужденной. Ее взгляд был направлен куда-то в пол. Нет, даже не так. Не на пол, а на что-то, что скрывалось за ним. Я глядел на эту девушку и восхищался. Просто восхищался, что подобная существует на этом белом свете! И что я вижу ее! Она точь сошла с картины! Такими вдохновлялись великие творцы: поэты, художники, музыканты… Я уверен в этом. Я был заворожен, а щеки мои заимели цвет томата.

Ее глаза, точь два черных яблока, политые карамелью располагались на изысканном белом аккуратном личике с аккуратными бровями, аккуратными губами, аккуратным носом и, впрочем, всем остальным аккуратным; все в ней было аккуратно! На голове красовалось каштановое каре со светлыми прядями — идеальная для нее прическа. В волосах поблескивали стразы с гребешковой заколки. Мне тогда сложно было разглядеть кисти рук этой девушки, они слабо выглядывали из-за спины; но я верил и в их утонченность! Она была будто той самой изысканной француженкой с рекламного баннера какого-нибудь кофе, но только в разы лучше. Я смотрел на нее и в голове у меня всплывали строчки из «Флейты-позвоночника» Маяковского:

«Какому небесному Гофману

Выдумалась ты, проклятая?!»

— У нас скоро «Последний звонок». Мы будем танцевать вальс… и нам не хватает одного мальчика. Мы пришли к решению взять одного пацана из десятого. — сказала русоволосая и заискивающе оглядела наш класс, все так же натянуто улыбаясь.

В кабинете поднялся шум и начались волнения. Наши некоторые одноклассницы надули щеки, очевидно ревнуя, а одноклассники переглядывались друг с другом. Мне казалось, что раз им понравилась эта русоволосая одиннадцатиклассница, то сейчас каждый будет бороться за место танцора, но нет. «Не, не, не. Точно не я!», «Я не хочу!» — отвечали многие парни.

— Возьмите Савву! — вдруг выкрикнула будто бы назло Даша и кабинет разнесло хохотом.

— Кто Савва? — серьезно спросила русоволосая и рассеяно принялась искать его глазами среди мальчиков.

— Она про Савельева Ваню, — включилась в разговор математичка. — Вон он сидит! За третьей партой первого ряда.– она, опершись на руку, наблюдала за нами, как бы с интересом, но слабым, безэмоциональным.

Обескураженный кудрявый Саввка вопросительно пальцем указал на себя и напуганным голосом произнес:

— Я?!

Сидящая рядом одноклассница сочувственно похлопала ему по плечу. А я засмеялся вместе с остальными.

— А ты не хочешь? — спросила у него русоволосая одиннадцатиклассница.

— Д-да не… — Савва всегда начинал заикаться при волнении.

— А чего так? — она улыбнулась, — Ты не пожалеешь. Тебе все равно танцевать через год. Да и тебя с уроков будут постоянно отпрашивать. Разве не круто?

Тут бегающие глаза Саввы пронеслись мимо меня (я как раз сидел правее него). Он заметил мой смех и, видимо, дабы отомстить, небрежно указал на меня пальцем и громко завопил:

— Он! В-в-возьмите его! Я низкий, а он худой и-и-и стройный! Ой… Выс-с-сокий, высокий! Он идеал для в-вас! Просто п-п-посмотрите на него!

Так и застыла моя гримаса с открытым улыбчивым ртом. Я отрицательно покачал головой в сторону Саввы, как бы говоря: «Ну и сукин сын же ты!». Не всерьез, конечно. Весь мой класс внимательно наблюдал за ситуацией и то и дело посмеивался.

— Да, и вправду! Пошли к нам! — русоволосая умоляюще начала просверливать меня своими серо-голубыми глазами.

Это ввело меня в неловкое положение. Я дурашливо набрал за щеки воздуха, а после выпустил его и сказал:

— Я не умею танцевать. — я поджал губы и в ответ досадно посмотрел в глаза русоволосой.

И в этот момент та девушка, которая до этого стояла с отчужденным видом, мимолетно посмотрела на меня. И наши взгляды на секунду впервые пересеклись. Я потерял дар речи.

— Ха-ха, никто из наших пацанов не умеет! Научим! — возразила русоволосая.

Мои щеки тем временем уже горели пламенем.

— Я, ну… — Я сделался рассеянным и мог мыслить только о напарнице русоволосой одиннадцатиклассницы.

— Можешь взять любую девчонку, какую только захочешь. Хоть меня. Хоть кого. — она явно торговалась.

— Я и вправду хуже слона танцую. — машинально ответил я, даже не посмотрев на собеседницу.

— Исправим. Ну давай… Пожалуйста.

— Да, хорошо… — вдруг птицей вылетела фраза из моего рта.

Я и не собирался тогда ни на что соглашаться. Кажется, мой рот на мгновения приобрел собственную волю, ибо как человек, который всегда воздерживался от танцев, а тем более вальса, решил вдруг танцевать? Нельзя засматриваться на красивых девушек.

Глава 2

Вальс с нею

Я следовал за русоволосой одиннадцатиклассницей. Она забрала меня с шестого урока и повела в актовый зал спешной походкой. В ходе коридорного разговора выяснилось, что звали ее Маргаритой. Но обычно ее все называли Марго. Также выяснилось, что она когда-то где-то там танцевала и, поэтому, взяла на себя всю ответственность за вальс. Могу предположить, что таким образом их класс хотел сэкономить на хореографе. Скорее всего так и было. В тот день, если я не ошибаюсь, они впервые репетировали. Ох, рот Марго не закрывался! Я думал, что болтун — я, а оказалось…

— Другие пацаны из твоего класса должны тебе завидовать. С уроков тебя забирают… Девушку можешь любую выбрать… Халявно полапаешь. — она засмеялась и взглянула на меня через плечо. Для приличия я поднял голову, улыбнулся и ответил:

— Это хорошо, что с уроков забирают.

В те минуты мне не особо хотелось разговаривать. Я был занят раздумьями. Понимал, что сейчас что-то будет, что-то случится, я окунусь в новый коллектив; понимал, что мне нужно будет осмелиться сказать о желании пригласить для отработки вальса ту самую отчужденную премилую одиннадцатиклассницу. И с этой мыслью у меня в голове поднималась тревога. «А если она занята?» — спрашивал я сам себя. «Ну тебе же сказали, что выбрать можешь любую, балбес». — присоединялась к мыслям логика. Я волновался. Но вместе с этим в глубине души хвалил себя за то, что согласился вальсировать. Видно, чувствовал, что привлек к своей жизни новые краски.

Вскоре мы с Марго дошли до актового зала. Располагался он на первом этаже, совсем неподалеку от центрального школьного выхода. Это, примерно, шагов сорок. Помню: этот актовый зал был самым обыкновенным. Ремонт еще с советских времен. Он был таким же, как и во многих других учебных заведениях. Деревянный темный пол, который выдерживал танцы многих поколений, секционные стулья, стоящие рядами и сцена с алым театральным занавесом. Все стены были украшены вывесками, баннерами и плакатами на тему «Последнего звонка».

Марго распахнула дверь и впустила меня в зал с выкриком: «А вот и наш гость!». Толпа одиннадцатиклассников, что сидели почти все вместе на сцене, окинули меня безразличными глазами, а после продолжили разговаривать о своем. Ну как толпа… человек двенадцать. Большая часть из них сидели на сцене, как я уже и написал. И только некоторые в парах стояли в сторонке или и вовсе томились где-нибудь в одиночестве. Вдруг ко мне подошла длинная фигура, еще длиннее меня…

— Какие люди… — произнес гнусавый голос, который я тут же узнал.

Это был Игорек. Парень, несколько выше меня; он имел прыщавое обтянутое лицо, длинный нос, а на голове у него творился сущий кошмар: прическа его напоминала птичье гнездо. Мы с ним играли в одной баскетбольной команде и неплохо общались, пока я не ушел. Игорь резко обхватил меня, продемонстрировал одноклассникам и крикнул: «Запомните, он черт». Я засмеялся, оттолкнул его и оглянул всех. В это мгновение я уловил взгляд одиннадцатиклассницы, которая мне понравилась. Она как-то хитро поглядела мне в самые глаза. Тут же я переменился. Стал каким-то неловким. У меня даже появился стыд… Я спешно отвернулся.

— Ну-ну, Игорь, не отпугивай! — шутливо заругалась Маргарита. — Вы знакомы?

— А как же!

Оставшихся ребятам в актовом зале я как бы знал уже многие годы, при этом ничего не представляя о них, не зная даже имен. Ежедневно мы проходили мимо друг друга, пялили друг на друга и даже не догадывались, что однажды нас сведет вальс. Я почти сразу обратил внимание на черту ребят этого класса: все эти люди быль столь разными, но при этом как-то уживались друг с другом… Они свободно разговаривали на общие темы. Мне это понравилось.

— Как ты вообще мог согласиться участвовать в этом кринже? — спросил Игорь у меня, — Была бы моя воля, я бы отказался. А так…

— Не порть мне ребенка! — вновь заругалась Марго. — А-ну, уходи, уходи… — она жестами как бы указывала, чтобы Игорь ушел к остальным ребятам.

«Ребенка…» — подумал я тогда, — «Между нами ведь и разницы толком нет!»

Меня отправили посидеть на первый ряд секционных черных стульев — подождать начало репетиции. Я сел и стал с интересом наблюдать за одиннадцатым классом, все стараясь придумать, как втереться к ним в коллектив. Совсем скоро я заметил, как к Маргарите подбежала та самая одиннадцатиклассница, приобняла ту за плечи и заявила:

— Марго, можно я буду танцевать с этим мальчиком? Мне легче будет.

Я случайно услышал это и остолбенел. Значит я раз тринадцать перевыдумывал, как приглашу эту одиннадцатиклассницу танцевать со мной, а она сама захотела вальсировать вместе! Подвох! Злая шутка! «Я ведь не персонаж дешевой романтической комедии…» — подумал я. Кажись, улыбка моя тогда поднялась до ушей. Я не верил!

— А это ты уже к нему обратись. — засмеялась Марго.

— А-а-а, так ты значит! Хорошо-хорошо, я тебя поняла. — театрально задрала голову одиннадцатиклассница с черными красивейшими глазами.

— Да он тебе не откажет!

— Ну а вдруг, допустим, он с тобой танцевать хочет?

— Вот и узнаем.

Давеча отчужденная одиннадцатиклассница направилась в мою сторону. Уверенно. Хитро ухмыляясь. Видно было, что с Марго они затеяли какую-то игру, а какую… я не понимал. Вместо этого я смотрел на эту девушку и, уверен, лицо у меня было как у идиота. Ну, или же как у ребенка, который залип на автомат с сахарной ватой. Только слюна, благо, не вытекала.

Одиннадцатиклассница села на соседний стул, сложив ногу на ногу. От нее приятно пахло… Я, стараясь не моргать и не дышать, точно потерянный, продолжал смотреть прямо. При этом в мыслях я всячески оскорблял себя за внезапно обнаружившуюся боязнь к противоположному полу. Я, честно, пытался заставить свой язык шевелиться, но у одиннадцатиклассницы это получилось быстрее.

— Забавные подтяжки. — заговорила она.

— Спасибо.

— Ты не против вместе танцевать вальс?

Я повернул голову в ее сторону. Господи, каким же ангелом мне она показалась! Я не верил, что эта девушка позвала меня танцевать. Сама! А я ведь и раньше, до того момента, до того дня, встречал ее в школьных коридорах. И всегда провожал глазами. Засматривался, но не решался к ней подходить. Думал, что никуда это не приведет; еще и Никита с Саввой постоянно смеялись надо мной… А в тот день… мне показалось, что я словно сплю… и уже совсем скоро меня разбудит ненавистный будильник. Все до того казалось нереальным!.. невообразимым! Бывают же в жизни такие дни, такие случаи, в реальность которых сложно поверить…

— Я только за. — с опозданием рассеянно произнес я.

— Отлично. Я Неля. — она протянула аккуратненькую белую руку с черно-бирюзовыми ногтями, и я пожал ее.

— Данил… Я Данил.

Уголки губ Нели дружественно поднялись и тут же опустились.

— Ты уверена, что хочешь со мной танцевать? У меня это ужасно получается. — вдруг вырвалось из моего поганого рта

— Тут никто хорошо не танцует. — она скривилась и взмахнула рукой, после чего резко встала и направилась к Маргарите.

— Марго, — на лице Нели выразилась та же хитрая ухмылка, возможно даже легкая насмешка, — Все, меня все устраивает.

— Ага-а-а… — протянула та, — Ясно. А ты Кирилла не боишься расстроить? Он занимал тебя у меня.

— Занимал?! — возмутилась Неля, рот ее раскрылся в улыбке, но отнюдь не от радости, — У нас и такое процветает? Моя воля его не интересует? Да и видишь ли ты этого Кирилла? Я — нет.

— Ха-х… — как-то грустно выдохнула Марго, — Ну да, да.

Что-то в тот момент случилось между девушками, что-то слабо заметное, то, что понимали только они… но точно не я.

Мы ждали оставшихся одиннадцатиклассников, но по прошествии десяти-пятнадцати минут никого так и не прибавилось. Кто-то начинал скучать, кто-то вальяжно шастал по актовому залу. Половина вообще лежали на сцене, постелив под себя кофты, и под музыку из школьной колонки общались о своем. Строчки песни про любовь и агонию заглушали их диалоги, но, прислушавшись, можно было услышать настоящий сценарий для какой-нибудь дурной мелодрамы; эпизодов триста-четыреста могло выйти. Я все еще сидел на стуле и придумывал, как мне подступиться к новому социуму. С чего начать? Марго и Неля обитали неподалеку от меня и, выругиваясь, следили за временем. «Никто больше не придет» — сказала одна другой. И после этих слов Маргарита поднялась и заговорила:

— Пора начинать. Встали все! — она над головой похлопала в ладоши, дабы привлечь внимание.

— Не все же пришли! — рявкнул недовольный голос со сцены.

— Вставайте уже! Прогуляли остальные.

Одиннадцатиклассники лениво поднялись с пола и нехотя собрались подле Маргариты. Сказать по правде, она хоть и казалась несколько наивной, но лидерскими качествами точно обладала. Ее, по крайней мере, слушали. Может и не воспринимали, но слушать, слушали точно!

— Так-с… давайте вспомним, что я сегодня вам уже говорила… Запомните одну мысль: вальс — это квадрат.

— Вальс — это танец! — остроумно выкрикнул какой-то светлый волосатый мальчишка, за что получил втык локтем по животу от близстоящей одноклассницы, а Марго сердито посмотрела на него.

— Короче, подходите к партнерам своим, а то сейчас детский сад мне тут устроите. — пальцами Марго притронулась ко лбу. — Нель, а ты иди сюда.

Я в тот момент затерялся в кучке, которая постепенно начала рассеиваться. Все становились со своими парами, а моя пара была занята. Одиннадцатиклассники таращились на меня. И главное они старались это делать так, чтобы я не увидел. Изучали. По итогу я встал в сторонке, руки завел за спину и наблюдал.

— Я — партнер, Неля — партнерша. Она стоит спиной к зрителям. Я становлюсь ближе к Неле. Наблюдаете? — Марго встала чуть ли не вплотную к Неле. Я понял, что и мне предстоит это делать и температура моя, кажись, резко поднялась.

— На левую здоровую ладонь партнера девушка кладет свою маленькую ручку. — продолжала Марго, — Правую руку партнер кладет ближе к левой лопатке партнерши, ясно? Рука партнерши, левая, лежит на правом плече партнера… — они с Нелей исправно показывали все, что говорили. Ко мне даже закрадывалась ироничная мысль: «А зачем я, собственно, нужен?».

— Теперь главное… Смотрите внимательно. Вы как бы входите в партнершу правой ногой. Всем знакомо? — раздался смешок человек пяти-шести, — Партнерша отходит назад левой ногой. Приставляет другую. Потом… немного разворачиваетесь… И квадратом… В общем, вы ведете друг друга, помогая. Такой принцип. — Марго и Неля свободно танцевали, кружась по актовому залу. Особенно Марго. Глаза мои радовались смотреть на эту двоицу.

Маргарита разъяснила еще кое-какие нюансы скучающим старшакам и вскоре настал уже наш черед танцевать. Освободившаяся Неля подошла ко мне вплотную. Мне в эту же секунду стало казаться, словно из рта моего воняет чем-нибудь таким мусорным, тошнотворным. Я пытался меньше дышать. Тело нагревалось. Одежда принялась душить, особенно воротник рубашки, который и так был расстегнут. Я боялся соприкосновения наших рук. Мне думалось, что они склизкие и потные, хотя, конечно же, они были нормальными. Я не узнавал себя. Страх сделаться мерзким для девушки сковывал меня. Это случалось впервые!

Неля положила ладонь на мою левую руку, а я, как оказалось, на ее талию. Я этого не понял, пока она как-то странно не ухмыльнулась, подняла на меня глаза и с ехидством сказала: «Можно и повыше». В ту же секунду я осознал свою ошибку и исправился.

— Попробуйте без музыки. — выкрикнула Марго. Она сидела на стуле и, подобно режиссеру, командовала нами.

— Давай, начинай вести правой ногой. — шепнула мне Неля.

Я неуверенно шагнул. Конструкция наша начала двигаться. Неля подсказывала мне, и, поэтому, благодаря ней, я очень быстро понял принцип. На кого-то ругались, кому-то талдычили одно и тоже, я же впитывал все как губка, ибо, в отличие от остальных, у меня была мотивация впитывать.

— Не слишком деревянно? — спросил я Нелю.

— А? — она переспросила.

— Я не слишком деревянно двигаюсь?

— Да нормально, — она махнула рукой и улыбнулась, — Меня все устраивает.

Когда даже самого отпетого ленивца и чайника умудрились обучить базовым движениям, Марго поставила нам музыку, чтобы мы попробовали повальсировать под нее. Стоило мне услышать первые ноты композиции — мир сразу же преобразился, клянусь. В такт музыки мы с Нелей, не совсем плавно, конечно же (но правильно), стали кружиться. Ветер обдувал наши головы — и я в этот миг почувствовал себя свободным. Я старался над каждым движением и изо всех сил пытался порадовать партнершу, хотел, чтобы мы с ней выделялись среди иных пар, чтобы в нас чувствовалась искра, задор. Я кружился. Старый деревянный пол актового зала рухнул. Раскрошился — и под ним будто образовались объемные облака. Все перестало иметь смысл.

***

Возле школьного выхода меня поджидали Савва и Никита. По их лицам было видно, что они посмеиваются надо мной. И когда, подойдя, я первым делом замахнулся рукой на Савву, то он весь прищурился и скукожился, но вместо удара, я похлопал друга по плечу, сказав: «Спасибо». Ни он, ни Никита, меня, конечно же, не поняли, но мне этого и не надо было.

Глава 3

Марафет

Сон сошел на нет. За окном тоскливо выли бродячие псы, а я валялся навзничь на кровати, окруженный своими мыслями. Одеяло было отброшено и забито ногами в угол постели. Свежий ветерок пролетал вдоль тела и оставлял за собою мурашки, но я и не чувствовал их. Мне было не до этого. В юной голове фильмом проносился только что прожитый день. «И ведь все, я его прожил, больше такого не будет. Это прошлое, а прошлое не вернуть…» — мыслил я в те минуты, отчетливо помню. Я был тогда по-настоящему счастлив; впервые за долгие месяцы. Хотя и до этого много улыбался, смеялся, веселился, но настоящего счастья не испытывал. Это особое чувство. Такое благополучное… и такое редкое… С каждым годом все сложнее ощутить подобное. А так хочется! Немного погодя в меня ударил озноб, в ту же секунду родилась дилемма: я заболел или влюбился? Семнадцатилетний дурень даже не заметил раскрытого окна. Ох уж эта подростковая влюбленность!

На следующее утро, несмотря на то, что провалялся во сне я от силы часа четыре, я был бодрее тех, кто проспал девять, а то и десять часов. Я кружился вокруг одноклассников, находился сразу в трех диалоговых фронтах, шутил. Энергии во мне было столько же, сколько в пятилетнем ребенке. А главное: как я и писал, я был счастлив. Оказывается, нужно просто влюбиться — все вокруг сразу станет таким же добродушным и наивным, как в детстве.

Вторая репетиция проходила через день с момента предыдущей. У меня была цель: выглядеть настолько опрятно, насколько это возможно. И я выработал стратегию на свободный день. Первым делом обратился к моей соседке по парте, к Маше Савичевой. Она была похожа на замученного котенка. Маленькая, съежившаяся, спрятавшаяся в своем мирке… Волосы ее свисали таким образом, что не было видно лица. Она в наушниках смотрела какое-то видео в телефоне. Я пододвинулся, хлопнул аккуратно ее по плечу. Она сняла наушник, напрягла ухо, и я спросил, так, якобы невзначай:

— Извини, что отвлекаю. Это, конечно, странный вопрос, но ответь на него, пожалуйста. От меня воняет? Только честно.

— Чего? — она развернулась и недоумевающе посмотрела в мои глаза.

— Да просто ответь: от меня воняет когда-нибудь? Как от меня пахнет вообще?

— Да нормально от тебя пахнет. Ц…

— Честно? Ты ведь всегда со мной сидишь, ты должна знать. Это честно?

— Да! Смысл мне врать? — несколько раздраженно спросила она.

— Ну, чтоб не задеть, может быть.

— Ой, не воняет от тебя короче. — сказала она, отвернулась и вставила обратно наушник.

Я облегченно вздохнул. У меня раньше проскакивал страх, будь то от меня исходит неприятный запах пота, как от четверти моих парней-одноклассников, и мне просто из вежливости не хотят говорить о зловонии. Благо, это было не так. Мылся я часто, за гигиеной следил.

Вскоре я вспомнил фразу, сказанную Нелей: «Забавные подтяжки». В голове тут же образовалась головоломка. Она правда посчитала мои подтяжки забавными? Ей они понравились? Или это была издевка? Способ начать разговор? Что она думала о моих подтяжках? Клянусь, это и сейчас до конца мне не ясно. Но на следующую репетицию было решено надеть ремень.

Шесть уроков в неделю проводила наша классная руководительница, Инесса Михайловна. Следовательно, проходили они в родном кабинете №313. И стоило Инессе Михайловне выйти из класса на перемене — мы тут же дюжиной залетали в лаборантскую. И в таком случае перемену можно было величать удавшейся. За протекающие с молниеносной скоростью пятнадцать минут, мы, как бы это необычно звучало в нашем случае, успевали сдружиться. В тусклом помещении лаборантской кто-то наливал себе кофе, благодаря небольшому кулеру, стоявшему в углу, кто-то парилHQD, кто-то лепетал истории… Последним «кто-то» был один индивид, которого звали Вадиком; невысокий, глазки крысиные, малюсенькие, уши как у Лепрекона, а зубы у него были так разбросаны по рту, словно являлись перекошенным деревянным забором очень старого дома. Не внушающая симпатии внешность подкреплялась еще развязным языком. Вадик был знатным балаболом. И все это понимали, но все равно раз за разом выслушивали его дивные истории, просто потому что это было весело. Принадлежность к самой обычной семейке не мешала Вадику вечно рассказывать нам о двух Мерседесах в гараже, о нескольких миллионах рублей на сберегательной книжке, о будущей учебе в СПБГУ… Забавно это было слышать от мальчишки, который всегда покупал себе самый дешевый энергетик и донашивал вещи за старшими братьями. Каждый раз Вадик брал стул, ставил посередине лаборантской, садился, закинув ногу на ногу и начинал… В дымке мы вкушали истории балабола, а после между собой смеялись с их наивности и фальшивости… Настоящая романтика…

Под конец перемены к нам всегда заходил Никита и сообщал, что Инесса Михайловна уже подходит к кабинету. Мы быстро развеивали дым, мыли за собою кружки и толпой вылетали из лаборантской. Сам Никита в лаборантской с нами никогда не засиживался, да и Вадика не любил слушать, он говорил: «Вадик по-своему хорош; всегда придет на помощь, если в ней кто нуждается, не жадничает, но черт побери, язык его — это нечто! Отрезать бы… Глядишь, в человека превратится…».

Обычно Инесса Михайловна имела задорный характер. Уроки с ней проходили весело. Но в этот раз все было немного иначе. Мы даже не успели рассесться по местам, как она начала:

— Признайтесь, вы обижаете Сашу? — с небольшой грустью в голосе спросила она. Инесса Михайловна была женщиной немного сентиментальной. Думаю, ей искренне представлялось, что мы — дружный класс; и новость, будь то мы обижаем кого-то, могла серьезно ее ранить.

— А это кто? — выкрикнул один парнишка ради шутки, не понимая всей серьезности ситуации. С дальних парт тут же последовал гогот.

Инесса Михайловна промолчала.

— Почему вы так решили? — спросил кто-то.

— Подозреваю… Три недели ребенок в школу снова не ходит. Когда я его в последний раз видела, он сидел один-одинешенек в сторонке, пока вы разговаривали друг с другом. Он изгой у вас?

— Да никто его не обижает! — вмешалась Даша, — Он сам садится один, че это мы виноваты-то.

— Не всем людям легко социализироваться… Ему и так ведь тяжело по жизни пришлось, а еще и никто с ним не разговаривает. Помогите ему, подружитесь, ладно? Предпоследний год вместе…

Речь шла про Сашу Гамбарова. Тихого мальчика с большими черными глазами и родимым бордовым пятном на всю переносицу. Никто его по моей памяти в старших классах не обижал; скорее, на него нисколько не обращали внимания. Он был сам по себе. Самостоятельно придет на уроки, просидит за задними партами, уйдет. До его отсутствия или присутствия никому и дела не было. Был правда один период раньше… Мне стыдно за те дни, мы еще были совсем детьми, а дети, как известно — создания дикие, жестокие. Саша перевелся к нам в пятом классе. Мы сразу же подметили его необычное родимое пятно. Кто-то боялся Гамбарова, а мы смеялись над ним, некоторые дразнили. С возрастом мы, само собой, делать это перестали, но, видимо, из-за неудачного вхождения в коллектив, Саша так и не смог социализироваться и найти достойных друзей среди нас. Насколько мне известно, жил он с бабушкой. Она, естественно, ни в каком случае не смогла быть дать ему надобного воспитания. Слишком уж большой разрыв поколений. Да и контроля над Сашей, думаю, отнюдь не было. Свободный ребенок.

Инесса Михайловна нас отчитала, а после приступила говорить по теме урока. На перемене я невольно услышал разговор нескольких одноклассников:

— Давайте еще пятно как у него нарисуем все на лице. Маркером. Поддержим. — сказал один, и собеседники его посмеялись.

— Еще и мы виноваты… — обиженно добавила Вика.

Попытка Инессы Михайловны сблизить нас с одиноким одноклассником привела к обратному результату. Я не стал дослушивать ребят. Решил прогуляться по школьным коридорам. В одиночестве. У меня в ту пору резко зародилась такая привычка. И сколько бы я не убеждал самого себя в том, что иду слоняться просто так, ради убийства времени, на самом деле, в глубине души, я знал, что истиной целью моей было увидеть Нелю. Только я этого признавать не хотел почему-то.

На третьем этаже, к счастью, детей не обитало. Никто не носился, не сбивал все на своем пути, не кричал… Я шел вдоль холодных зеленых стен, изредка оглядываясь по сторонам. С подоконников на меня посматривали восьмиклассницы и восьмиклассники. Удивительно, но между нами не ощущалось той разницы в возрасте, которая едко проглядывалась, когда я сам был в восьмом классе. В те времена старшаки казались взрослыми. Мы возносили их чуть ли не до статуса Бога. Нам думалось, что они сверхумные, ловкие, что им все дозволено… Во наивные!

Я бродил спокойно по этажам, пока случайно не встретил на лестничном пролете Нелю и Маргариту. Они поднимались на второй этаж, а я стоял на лестнице третьего. Телом я налег на перила, высунулся, дабы хорошо видеть нижний пролет и просвистел. Девушки оглянулись, и я с улыбкой помахал им рукой.

— Привет. — помахали они мне в ответ. Маргарита выдвинулась вперед, как бы показывая готовность говорить со мной.

— Привет, — прокашлялся я, — Репетиция завтра в силе? Вы с какого меня заберете?

— У тебя третьим уроком что стоит? — спросила Марго.

— Обществознание.

Они с Нелей переглянулись.

— Вряд ли мы тебя с общаги отпросим.

— Вместе отпросимся. — уверенно вскрикнул я, — Там несложно будет. У меня хорошие отношения с преподом.

— Ну ладно-ладно. — заулыбалась Марго.

Вскоре я довольный вернулся в кабинет. Сам факт, что я увидел Нелю сделал день мой замечательным.

***

Дома я погладил белую парадную рубашку, пиджак. Приготовил брюки с галстуком-бабочкой, достал из шкафа ремень и до блеска начистил туфли. Я тщательно вымылся, уложил волосы и поставил на тумбочку подле кровати самый дорогой и приятный парфюм из тех, что был у меня. Намарафетился.

Глава 4

Он.

Я был рад вновь почувствовать ее присутствие, ее дыхание, нежные теплые руки, сердцебиение. Мы кружились и, кажется, получалось у нас теперь значительно лучше. Неля свободней разговаривала со мной, а я старался подшучивать над всем, чем только могу, сатирничать. Думаю, уже тогда она начинала осознавать, что нравится мне; но кто его знает.

Сложности начались, когда мы приступили отрабатывать новое движение. Парни синхронно должны были как-то по-особенному подступиться к партнершам. Понятное дело, у всех поначалу получалось вразнобой. Совсем скоро четверо ребят сумели между собой наладить гармонию. Их взяли за эталон, за пример, и мы, остальные, принялись пытаться скоординировать движения под них. По прошествии часа только половина из нас смогла это сделать. Все уже порядком устали, разнервничались, поэтому Марго приняла в тот момент верное решение: объявить двадцатиминутный перерыв. Кто-то тут же пулей вылетел из актового зала, а мы, остальные, оставшиеся, уселись на краю сцены.

Нас было семеро, но принимали участие в разговоре только пятеро (оставшиеся сидели в сторонке в телефонах): я, свесивший ноги со сцены, Марго, лежавшая на постеленной куртке, возле нее Неля, прижавшая колени к груди, Игорек и еще один парень. Он звался Егором. Некогда он тоже играл со мной в одной команде в баскетбол, и был он, к слову, разыгрывающим. Много его хвалили, чаще он сам, впрочем, отмечал себя. На всех общих снимках он становился по центру, стараясь присвоить весь фокус себе. Егор был звездой местного разлива. Вся школа его знала, не побоюсь преувеличить. А портрет его висел на доске спортивного почета. Я бы не сказал, что он играл лучше меня; просто Егор мог грамотно себя представить зевакам, преувеличивая свои умения. Мы с ним, помню, когда я ходил еще на баскетбол, много ругались, спорили и откровенно соревновались за звание лучшего, но после моего ухода из команды мы общались лишь в положительном ключе. Егор был тем самым видом парня из школы, о котором все говорят, которого все обсуждают, но стоит ему только выпуститься, как о нем тут же улетучивается всякого рода память. По внешности Егор представлял из себя типа с блондинисто-крашенными зачесанными набок волосами и смугловатой кожей. Он имел спортивное телосложение. А еще, судя по всему, денег у него было предостаточно. По крайней мере он создавал такое впечатление своим внешним видом: печатка на среднем пальце левой руки, дорогие сигареты, накинутая на белую футболку рубашка «Henderson». Узорчатая вся такая, в цветочках разных. А на ногах у него были «Джорданы». Я думал: оригинал, не оригинал; вывод сделал, что все-таки оригинал. И, помню, у меня даже какая-то небольшая зависть вирусом растеклась по жилам. Чертов подростковый культ тряпок! В тот день Егор впервые очутился на репетиции в качестве партнера Маргариты в вальсе.

— А зря ты все-таки ушел, Данила! — сказал мне в ходе разговора Егор, — Александр Романыч так же считает. Мы с тобой всю команду украшали, всех тянули!..

— Э-э! — недовольно простонал Игорек.

— …Ща я закончу школу, Игорек закончит, что тогда будет с баскетболом? Жаль мне Романыча… Новая группа — сплошные чмыри, таких бить надо!

— Ты сегодня разоделся, словно на выпускной, Данил. — вдруг перевела тему Маргарита, — Да и пахнет от тебя… (она принюхалась) …приятно. Особый день сегодня?

— Да, репетиция. — ответ мой сотворил улыбку на лице у нескольких собеседников.

— Не, а если серьезно? — с искренним интересом поинтересовалась Марго.

— Да я, — я вдруг засмущался, глаза мои проскользнули по Неле и тут же перевелись обратно на Маргариту, — Так получилось. Лучше не спрашивай.

— А лицо красное! Пацана в краску вогнала! Не, ну реально, Данила, не видел я тебя таким нарядным. Ты ради кого так? — прогорланил Егор.

Все резко обернулись, желая запечатлеть мою мину, а я в ответ лишь нервно похихикал. Даже Неля обернулась, сразив в очередной раз большими черными глазами, которые она поспешно отвела куда-то в сторону. Вновь эта девушка стала выглядеть отчужденной. Мы вроде бы все общались, шутили, а она, вот как бы была и с нами, но думала явно о другом, о своем.

— А ты, Данил, куда вообще собираешься? Ну, после школы? — Маргарита внимательно пригляделась ко мне.

— Я мало об этом думал, — признался я, — Это ведь не совсем интересно знать все наперед, куда пойду, что стану делать. Нафантазирую себе, а потом буду фантики в кафешке убирать. Кому оно надо? Я просто делаю то, что мне нравится, от чего получаю наслаждение. Могу лишь сказать, что попытаюсь переехать в город побольше. Вот мой ответ.

И вновь Неля подняла на меня свои глаза и серьезно разглядела с ног до головы. «Чего это она?» — подумал я.

— Авантюрист до мозга костей? — вмешался Игорь.

— Да кто его знает!

— Уважаю. — Егор вставил сигарету в зубы, а сам протянул мне руку. Я ее, естественно, пожал.

Вскоре перерыв окончился. Каждый вернулся по своим местам, и мы продолжили. Первостепенно сложилось такое впечатление, будто бы мы все позабыли. Все наши движения были неслаженными, грубейшими и деревянными. Мы были кучкой несгибаемых олухов. Благо, немного погодя часть из нас приноровилась, и все стало выглядеть не так печально.

С виду мы учили наипростейшее движение, но все простое всегда оказывается самым сложным и противным. Мы повторяли одно и то же минутами… часами… Да, часа полтора прошло по ощущениям, а мы на ватных ногах пытались все добиться слаженности. Лица у нас исказились, стали подобием лиц замученных офисных клерков. Каждый искал малейший повод огрызнуться, выпустить пар на ближнего. И когда мы, почти всем составом парней, научились синхронно подступать к партнершам, то вся накопленная злость стала вымещаться на оставшуюся кучку ребят, что были необучаемы. Маргарита чувствовала витавшую атмосферу разъяренности, поэтому ей пришлось объявить второй перерыв; а после уже либо всех отпустить, либо добивать движения до конца.

Мы с Марго и Нелей все так же сидели на сцене, по-турецки. Мне к тому моменту стало плевать на внешний вид. Пиджак был скинут с плеч, галстук ослаблен, а волосы взъерошены. Мы сидели тихо с наполовину бледноватыми лицами, не разговаривали, пока Неля первая как-то тихонько не сказала:

— Домой хочется…

— Тяжело все это… — вздохнула Маргарита, обняла Нелю и прижала к себе. — Тяжело.

И в тот момент я за своей спиной вдруг услышал нарастающую ругань, маты. Марго тут же отпустила Нелю и с настороженностью привстала. Обернулся и я, и тут же стал свидетелем ссоры: Егор твердой походкой шел в сторону какого-то паренька с ярко проглядываемыми намерениями ударить (Егор всегда выделялся вспыльчивостью, он любил покричать, поругаться, подраться). Паренек, на которого нападали был несколько щупловат, но высок, выше меня. Лицом он чем-то походил на птенца; такое же немного нелепое. Но взгляд был глубинным, словно парень этот прожил уже несколько веков. Он не боялся. Над болотистыми глазами сердитыми молниями хмурились черные брови. При этом волосы на его голове были светло-русыми; уложены они были в пучок. Он осторожно шагал назад, выставив перед собой руки, очевидно для защиты.

Я в панике окинул взглядом Марго и Нелю, пытаясь найти у них ответ на вопрос: «как действовать?». Девочки, видимо, и сами не понимали, что делать; они сидели неподвижно, с приоткрытыми от удивления и шока ртами. В этот момент жизнь вокруг меня словно резко замедлилась, прямо как в фильмах. Я вдруг почувствовал себя Ртутью, прямиком из той сцены в «Днях минувшего будущего». Мое мышление было холодным, расчетливым, а тело ничего не сковывало. Я посмотрел на одиннадцатиклассников и сразу понял, что никто не собирается останавливать драку или скорее избиение, что вот-вот произойдет. Все ребята стояли столбом; кто с интересом, кто в замешательстве; иные вовсе достали мобильники и приготовились снимать. А Егор тем временем уже подходил к безымянному одиннадцатикласснику. В ту секунду, растянутую секунду я принял для себя: мой нравственный долг — разнять парней. А также у меня была мысль проявить себя перед Нелей, но это, впрочем, второстепенно.

Я вскочил, спрыгнул со сцены и побежал в сторону парней. Егор к тому моменту уже успел замахнуться. Своим телом я закрыл безымянного одиннадцатиклассника, раскинув руки и крикнув: «Стой!».

— Свали, Данил, это чепушило гнилое меня вывело! — рявкнул Егор.

— Успокойся! — воскликнул я, — Ударишь его — и все! Репетиция сорвана! Зачем драться?!

— Данил, не мешай! — он попытался оттолкнуть меня, но я не дался. — Мы не на басике!

— Нельзя! — я ладонями уперся в Егора.

— Тебе тоже что ли уе…

— Успокойся, тебе говорю! — перебил я, — Не место тут драться!

Егор в бешенстве собрался замахнуться теперь и на меня, но вдруг Марго прокричала со сцены: «Егор, успокойся, пожалуйста! Хватит!», и он вдруг остановился, прямо как по команде; наступила словесная тишина. Только стук ботинок был слышен. Маргарита подошла к нам. Егор с каким-то неодобрительным презрением посмотрел на меня, сказал: «Ты не меняешься. Что на баскетболе лез, не умея нормально играть, что сейчас… Вечно лезешь, даже когда тебя не просят. Кем ты себя возомнил?»

Эти слова огорчили меня, испортив настроение.

— Не надо начинать. Данил правильно поступил. — сказала Марго и попыталась взять руку Егора.

— Да понял я, понял! — недовольно буркнул тот.

На этом репетиция и окончилась. Если честно, мне казалось, что Егор с кем-нибудь подкараулит меня за школой, думалось, что все, я попал в передрягу, что последний день живу, но нет… обошлось. Вместо него подле меня очутился тот самый щуплый паренек. Стоило мне выйти со школы и свернуть за угол, он тут же вынырнул из ниоткуда. Я даже вздрогнул.

— Из-за чего ты вступился за меня? Что ты наделал?! — он как-то странно заглянул мне в глаза, — У тебя был налажен контакт с «элиткой», с теми, чье мнение уважают, с кем считаются, кого слушают и любят… Ты ведь под корень все срезал! Ты опустился в их глазах! Из-за меня! Зачем?

— А я должен был допустить драку? Я вступился, ибо так надо. — я, имея неприятный осадок после случившегося, продолжил идти вперед. Собеседник увязался за мной.

— Но ведь мои-то однокласснички, с которыми мы учимся одиннадцать лет, стояли в сторонке, лупоглазили и ожидали шоу! Никто даже не пытался вмешаться! Так почему ты, незнакомый мне человек, спас меня? А не они… А?! — язвительно раздавалось за моей спиной.

— Замешкались. Может, испугались. — протараторил я, зная, что только что соврал.

— Нет! Просто-напросто они животные, которые только и жаждут крови! Люди исторически любят жестокость… Все эти гладиаторские бои, драки на ринге… Человек любит кровь, ой как любит! А ты взял и оборвал им все шоу! Я удивляюсь. Оттого и подошел к тебе. Ты мне интересен. Позволь это спросить: тебя в собственном классе не забили еще? Ты пошел против течения, а люди ведь не любят, когда кто-либо идет против течения.

— Не забили… — я несколько косовато посмотрел в сторону спасенного, — Знаешь, мне казалось, что в вашем классе вы все едины.

— Едины?! Может быть, с виду так и кажется, но черт, нет, нет! Мне кажется, что коллектив априори не может быть един. Только с виду, только до поры до времени. Интриг, сплетен, ссор не избежать. Посуди, двадцать с лишним человек с разным мнением и пережитым опытом запихали в одну банку. Могут они дружны уживаться?

Я вдруг задумался. И вправду. Как толпа абсолютно разных людей могут дружно сосуществовать? Чтобы все были при этом едины, чтобы никто не доминировал и соблюдал равенство? Почему я всегда считал, что это мой класс такой особенный, а везде все дружат, делят кров? Везде свои тараканы! Вот, кажется, истина! Но я подметил в тот день в голове, что многие иные коллективы способны находить некий компромисс, а наш класс все-таки был гораздо конфликтнее. А может это мнение было и ошибочным. Но почему определенные выпускники порой устраивают встречи, чтобы вспомнить школьные годы, а наши никогда так не делали? Из-за трагедии?

— Кто его знает… — сухо ответил я собеседнику. — Попав в ваш класс, я думал, что вы более дружелюбны. Вы почти всем классом вместе общаетесь на переменах, у нас такого никогда не было. Не ожидал, что сегодня такое произойдет… Из-за чего хоть? — мне срочно понадобилось знать ответ на этот вопрос; раздумывая, я предположил, что конфликт мог запросто начаться из-за моего собеседника, а не из-за Егора.

— А из-за пустяка! — проскрипел голосом безымянный, — Нужно было человеку сместить злость от усталости, вот он и нашел слабенького. Он не в первый раз так самоутверждается. Окружил с подсосами меня на перерыве, стал стебать за то, что у меня ничего не получается, а я взял и сказал едкую колкость в ответ, принизив его перед собственной сворой. У него такое лицо было смешное в тот момент, ты и не представляешь!.. Этот снег… знаешь, он так хрустит под ногами… кажется, будто я хожу по телу Егора — и ломаю каждую его косточку. Хруст… Хруст…

Последнее высказывание меня напугало. Оно прозвучало убедительно жутко. Мне резко захотелось отстраниться, как-нибудь попрощаться, но собеседник конкретно привязался ко мне. Мы шли по лужам, по таявшему рыхлому снегу в холодный апрельский день. И одно радовало: до дома моего оставалось несколько минут ходьбы.

— Ты ведь Данил, да? И учишься в одном классе с Сашей Гамбаровым, да? — немного погодя спросил меня собеседник.

— Все верно. — спокойно ответил я.

— Ты самозванец. Не похож на остальных. Ты из той высоконравственной породы людей, коих осталось мало. Хотя, признаюсь, изначально ты мне показался типичным приспособленцем, пристроившимся к сливкам класса… Но я ошибся, ошибся… В тебе заложена справедливость. Ты — образец правильного человека. Я пока это не утверждаю, но, возможно, ты относишься к касте чистых людей, к примерно… пяти процентам. И если это так, то ты должен меня понять сейчас, ибо ты ежедневно видишь остальные девяносто пять процентов. Человечество окончательно загнало себя в тупик. Мы веками просвещались, внедряли мысль, что человек выше любого животного, человек — нечто особенное. А затем наступила политика полной свободы. А так нельзя! Нельзя давать человеку свободу. Человека надобно держать в узде, иначе он превращается в свинью и себялюбивую мразь! Сейчас вся интеллигенция, толкавшая нас, челядь, в будущее, — испарилась. И к чему мы скатились? Незнакомые люди оттопыриваются на вписках, а на следующий день забывают друг друга. Каждый мнет кости другого, вечно судачит. В основе культ безграмотности, легких денег. Никому просвещение не сдалось! Нынешние люди — такие мерзкие, двуличные, склизкие ящерки, готовые ради пачки банкнот (если предложить) лишить всякого уличного бродягу жизни (главное, чтобы это не привлекалось по закону!). И все такие индивидуалисты! Люди — черствые мешки с прогнившими органами и дерьмом. Разве нужно нам, человечеству, существовать в таком виде? Мир летит в пропасть! Не для этого мы развивались! Мы запустили процесс гниения; теперь он привел нас к такому состоянию, какое мы имеем. Что ты думаешь? Может, если мы все исчезнем, то миру сделается только лучше?

— Я думаю, что люди, несмотря на все минусы — удивительны. — признался я; и я до сих пор придерживаюсь этого мнения. — Везде есть как хорошие стороны, так и плохие.

— Ну-ка, обоснуй. — злобная ухмылка, которая обозначала желание поспорить появилась на лице собеседника.

— Обосновал бы, да вот до дома моего мы дошли. Мне надо идти. — из кармана я достал связку ключей.

Мы стояли возле самой обыкновенной Хрущевки; такими район моего детства был усыпан. Она была бетонной, мрачной, убогой, с тесными квартирками, но родной. И ни один иностранец не поймет этой теплоты серого панельного здания…