Бесплатный фрагмент - Отцовская книга

РД РС
ОТЦОВСКАЯ КНИГА

От автора.

Здравствуй, человек. Я тебя не знаю, поэтому буду к тебе на «вы». Вы читаете книгу, которую я написал своим детям, чтобы как-то помочь им разобраться в ситуациях, с которыми будет знакомить их жизнь. На ее страницах я надеюсь передать им свое миропонимание, образ мыслей и отношение к жизни. Жанр сего произведения — философская фантастика, думаю, это поможет заинтересовать ту возрастную категорию, ради которой эта книга и написана. Возможно, она станет полезной и вам. Книга является творческим вымыслом, а рассуждения героев — субъективной точкой зрения вымышленных персонажей, в какой-то мере отражающей мое мировоззрение, и не является руководством к действию. Книгу распространяю совершенно бесплатно. Если после ее прочтения, она покажется вам достойной, то позвольте своему благородству возобладать над меркантильной составляющей и утолить душу свою, поддержав творческую развивающую мысль Нашей Великой Страны и моей семьи, в частности, этим Вы возвыситесь в собственных глазах и соприкоснетесь с добродетелью ваших достойных Предков. Постараюсь, чтобы ваша помощь моих потомков не слишком развратила. Ее можно отправить на карту Почта Банка, она привязана к номеру телефона 8 912 756 02 13 или же на сам этот номер. Если же Вам нечем отдарить, не страшно, тайком срывайте плоды из садов мудрости моей :), просто наслаждаясь чтением и пусть эта книга послужит вам во благо. Благодарю.

Смеркалось. Последние лучи заходящего солнца еще скользили по верхушкам деревьев, окрашивая их в золотисто-багряный цвет. И если взглянуть снизу-вверх на кроны этих многовековых исполинов, то создавалось ощущение, что весь лес и тебя вместе с ним как неотъемлемую его часть, накрывает огромное небесное покрывало. Это необыкновенное завораживающее действо всегда будило в Рагнире жажду жизни, невероятную энергию, заставляющую отбросить все наносное, поверхностное и чувствовать только главную струну мира, звучать в униссон с ней, находя здесь себя самого и все окружающее единым целым. Закат был его временем, временем его Силы.

***

Рагнир выглядел высоким худощавым атлетически сложенным юношей. Длинные волосы его, обычно свисающие неровными прядями, сейчас были убраны назад и открывали высокий лоб, четко очерченные скулы и прямой нос. Но больше всего запоминались глаза, темно-серые глубоко посаженные глаза, которые, казалось, пронизывали насквозь. Он был одет в светлую полотняную рубаху, холщевые штаны коричневого цвета, старые мокасины и потертый серый плащ с капюшоном. На широком поясе виднелся небольшой слегка изогнутый клинок в темных без всяких украшений ножнах. Через плечо перекинута простая дорожная сумка. Своих родителей Рагнир не знал, а вырос у местного лекаря по имени Габринус, учась ремеслу и помогая тому в работе. Это был умудренный жизнью седовласый старец со смеющимися и очень добрыми глазами, облаченный в слишком просторный балахон цвета мореного дуба, с которым никогда не расставался, считая, что он очень удобен и невероятно ему идет. Их небольшой, добротно сработанный дом находился вдалеке от ближайших поселений и проезжих трактов, но на количестве гостей это, как не странно, никоим образом не отражалось. Габринус был очень образованным и располагающим к себе человеком. Кроме того он знал великое множество историй, и они, вкупе с неистощимым обаянием рассказчика, привлекали столько желающих их послушать, обсудить последние новости да и просто поговорить, что места порой не хватало, и люди, если беседа затягивалась, оставались ночевать прямо под открытым небом. Вся эта окружающая обстановка сформировала в молодом помощнике лекаря независимый образ мышления, дала пытливый и любознательный ум, выгодно отличающий его от сверстников, собрав целостную и гармоничную личность.

Сегодня для Рагнира был особенный день. Ему был дан знак, что должно произойти нечто важное. Он безоговорочно доверял своему внутреннему чутью, можно сказать, он жил им, поэтому сразу уловил еле заметное возмущение воздуха рядом с собой, за которым, должен был последовать разрыв… Через этот разрыв к Рагниру приходили видения других загадочных миров, совершенно отличных от того, к которому он привык с самого детства. С его глаз как будто падала пелена, открывая взору невероятные просторы Вселенной, показывая самые отдаленные уголки и раскрывая Величайшие ее тайны. Это началось примерно три года тому назад, когда Рагнир гулял по лесу в поисках растений, нужных его учителю для приготовления целебных смесей, составление которых являлось их основным заработком. Тогда он впервые испытал это чувство, сходное с головокружением и создающее ощущение постепенного провала куда-то внутрь себя самого. Затем следовали внезапный удар и ощущение, близкое к состоянию полета, в котором он мог Видеть. Так было в первый и последущие разы, но не сегодня. Сегодня вместо видений далеких миров Рагнир смотрел на странную геометрическую фигуру, похожую на проекцию двух пирамид, соединенных между собой в основании. Она вращалась вокруг своей оси и светилась странным голубоватым светом. Через некоторое время изображение пропало. Он очнулся как всегда на земле, присел и начал анализировать увиденное, стараясь припомнить его в малейших деталях. Рагнир попытался вспомнить, мог ли он когда-либо видеть что-то подобное или то, что могло привести к формированию такого образа, но как обычно эти логические умозаключения ни к чему не привели. Все его видения на протяжении трех лет не были никак связанны с повседневной жизнью. Он не мог ни о чем подобном читать, слышать или видеть. Сначала размышления сводились к тому, что все это является следствием какой-то болезни, тем более процессы, предшествующие видениям, прекрасно объяснялись цепочкой событий, когда теряешь сознание, и, падая, бьешься головой о землю, вызывая тем самым бредовые галлюцинации, а возмущение воздуха — лишь попытка организма предупредить о надвигающемся приступе. Второй вариант, к которому приводили его мысли, был в том, что эти видения приходят сами по себе, и включается защитная реакция мозга, не дающая человеку обезуметь при смешивании двух реальностей. Вот и сейчас Рагнир оставил эти бесполезные попытки анализа и пошел домой, чтобы рассказать обо всем учителю. Габринус, слушая его рассказы о далеких мирах, никогда не посмеивался над ними как другие люди, считавшие их разыгравшейся фантазией молодого впечатлительного юноши, а наоборот — с интересом выслушивал, иногда что-то переспрашивал и в конце неизменно добавлял с загадочным видом, очевидно требующим от внимающего ему собеседника глубокого осмысления, что в окружающем нас мире столько всего неизвестного и недоступного нашему пониманию и столько Великих Тайн, ждущих открытия, что и вообразить сложно. Но на этот раз, выслушав Рагнира, учитель попросил его нарисовать виденный им знак, а когда тот закончил, Габринус прикрыл глаза и казалось надолго задумался. Юноша уже было подумал, что он заснул, но учитель неожиданно произнес:

— Это знак клана Агнар — Высших Существ, находившихся на Земле в период зарождения человечества. Цель их — преобразить людей, сделать равными себе. Для достижения этого они должны передать нам свою божественную искру, содержащую в себе все знание и силу Жизни. Но ни один человек не сможет выдержать всю ее мощь целиком. Поэтому божественная искра должна передаваться в несколько циклов. Это так же как с ядом, если принять большое количество, то это смертельно, если же принимать маленькими частями, то организм станет невосприимчивым и без вреда для здоровья сможет перевести его в неопасную форму. Так и здесь. В конце каждого из таких циклов отбираются лучшие представители нашего рода — избранные, которые дадут начало новому циклу. Ведь конец одного всегда означает начало другого. Каждый последующий представитель цикла несет в себе часть божественной искры предыдущего, правда, в неактивной дремлющей форме. Поэтому человеку без помощи извне практически невозможно воспользоваться силой и знаниями, заключенными в частях искры, переданных нам от наших Предков. И лишь тогда, когда вся божественная искра соберется воедино, человечество откроет в себе невообразимые возможности и постигнет всю глубину вселенской гармонии. Иногда люди сходят с пути просветвления и самосовершенствования, предаваясь пути разрушения, тогда Высшие уничтожают их. Божественная искра от избранных предыдущего цикла зажигается снова и род человеческий возрождается. Первое время Высшие Существа живут среди людей, налаживая с ними связь, передавая им знания и помогая их применять. Они снова дают человеку огонь, учат обрабатывать землю и выращивать хлеб, строить жилища, врачевать и читать звезды. Но после того как все жизненнонеобходимые навыки даны, наши Учителя покидают человечество, оставляя за собой лишь право наблюдения.

— Подожди, — прервал Рагнир. Под Высшими Существами мне надо понимать наших Богов?

— Можешь называть их и так.

— Но почему ты не рассказывал этого раньше, видя как я мучаюсь, не зная, были ли мои видения лишь плодом больного воображения, или же в них, действительно, есть смысл.

— Мальчик мой, послушай старика, ты бы все равно мне не поверил, такова уж твоя сущность, да и к тому же только сегодня получен знак твоей готовности учиться.

— Чему учиться?

— Познанию самого себя, своего предназначения и места в мире.

Габринус подошел к огню и начал заваривать свой любимый крепкий черный чай, в который помимо большого количества сахара клал много свежей мяты и орехов. Закончив эту процедуру, он разлил горячий напиток по небольшим стаканчикам и, отхлебнув немного, уселся в глубокое плетеное кресло, продолжая:

— Как я уже сказал, в каждом из нас скрыт огромный потенциал — та божественная искра, доставшаяся нам от наших Предков. Но осознанно воспользоваться заключенной в ней Знаниями и Силой человек может лишь с помощью определенных техник, доступных небольшому числу людей с гармоничной настройкой сознания — избранным. Остальные же используют искру неосознанно, и проявляется это в интуиции, так называемом «шестом чувстве», вещих снах и так далее. Встать на путь самопознания и самосовершенствования такие люди могут только посредством молитвы, тонкой духовной настройки сознания, позволяющей подключиться к Вселенскому Знанию. Не каждому человеку нужно знать всю правду о Великом Эксперименте Высших, для многих необходима только ее часть о том, что Боги есть, они рядом, и требуется лишь вера, непреклонная всепоглощающая вера в них. А излишние сомнения, которые непременно появятся после получения откровения, могут повергнуть людей в бездну разочарования, навсегда отвернув их от самих себя. Один раз вступив на путь Учения, они больше не смогут вернуться обратно в блаженное неведение, где для открытия потенциала человека требуется лишь слепая вера, не требующая никаких доказательств. Но эта часть никогда не сможет достичь полного осознанного просветления. Слепая вера — это огромная сила, но для избранных существует только один путь — узнать правду и принять ее, к таким теперь относишься и ты, Рагнир. И лишь такие как ты могут вести за собой народы, лишь они могут дать верующим в богов их проявления, а верующим в себя приоткрыть путь самопознания, направить их к гармонии с самим собой и с окружающим миром.

— Мне, конечно, льстит твоя позиция в отношении моей избранности, вести народы и так далее. Любому человеку приятно слушать о том, что он особенный, что где-то внутри дремлет его нераскрытый и очень огромный потенциал, готовый чуть-что, при определенном стечении обстоятельств, вырваться на свободу, сметая всех и вся на своем пути. Но, Габринус, будь со мной откровенен. Это ведь всего лишь выдумка, одна из твоих замечательных историй, которыми так любят заслушиваться наши гости под добрую кружку эля. И придумал ты эту историю для объяснения моих видений, зная как мне хочется верить в сверхъестественное. Наверное, подумал, пусть хоть мысли о болезни отбросит, никому же еще не помогало плохое настроение от осознания проблем со здоровьем, да и фантазия развивается. Так что двойная польза выходит.

Ни слова ни говоря, Габринус с нарочитым кряхтением вылез из своего кресла, сделал большой глоток чая, не забыв при этом похрустеть орешками миндаля, плавающими в стакане, прикрыл глаза и замер. Дальше последовали плавные пассы руками, напоминающие протирание полотенцем большого яблока, непонятные слова «абра-кадабра», наверное, что-то из древнего, и… между его ладонями появился светящийся с едва заметными колебаниями на поверхности плазмоподобный шар. Габринус потихоньку раздвигал руки, а сфера в это время, словно почуяв свободу, поднялась и, пролетев мимо остолбеневшего юноши, устремилась в открытое окно. Когда первое впечатление от увиденного прошло, Рагнир оторопело произнес:

— Что ты говоришь положил в чай? Мяту… и…

— Только листья мяты и миндаль… Да, еще сахар, — с серьезным видом добавил Габринус. А что такое?

— Наверное, все-таки сахар…, — задумчиво произнес молодой человек, — показалось, что ты только что сотворил светящийся шар, который вылетел в окно…

— Твоя версия?

— Галлюцинация… Видимо из-за переизбытка сахара, — сказал Рагнир с усмешкой.

— Ты так считаешь?

— Другого объяснения у меня пока нет.

— Повторить?

— Что повторить?

— Шар.

— …Значит все-таки не показалось… получается магия существует?!

— Это не магия. Это лишь способ манипулирования энергией. Как я уже говорил, божественная искра должна передаваться человечеству в несколько циклов, точнее в пять Мы — представители четвертого. Первые две части искры позволяют задействовать Силу и Энергию в нематериальном мире, где наши пять органов чувств бесполезны, вторые две — в материальном. Пятый — это заключительный этап передачи, он соединяет все части воедино. Люди предыдущих циклов знали и могли многое, что недоступно нашему пониманию. Об их реальных возможностях мы можем лишь догадываться, основываясь на древних преданиях и легендах, дошедших до нас из глубины веков. Ну и, конечно, помогают созданные нашими Предками предметы, которые сохранились и не были уничтожены временем. Ведь любое вещество хранит в себе информацию о происходящим с ним событиях, в особенности, если оно подвергалось искусственному воздействию. Такие предметы называют предметами силы или артефактами. И, сумев правильно считать информацию с предмета силы, человек может получить возможность воспользоваться знаниями и силой, заключенными в нем.

Тут в окошко постучались, и на пороге возник старый приятель Габринуса — Верега, с озадаченным и слегка побледневшим лицом, что было ему несвойственно, так как от природы, а скорее всего, от потребляемого им количества эля, он имел постоянный красноватый оттенок кожи, прекрасно дополнявший вкупе с округлыми телесами и залихватски закрученной растительностью под носом образ довольного жизнью человека. К слову сказать, его эль, действительно, был превосходным, слегка горьковатым на вкус с очень плотной пенкой, на поверхности которой легко могла держаться большая медная монета. Сам Верега любовно называл его молоком матери. Вот и сейчас при нем был небольшой округлый боченок, нежно прижатый к волосатой груди, видневшейся из под растянутой туники.

— Видимо, давненько я не употреблял внутрь моего живительного. Совсем организм обезводил, раз мерещатся всякие там светящиеся клубки… Ну, да ладно об этом. Сейчас все поправим. Габринус, кружки! Рагнир, вяленой оленинки, помнится, водилась у вас такая! Да, кстати, очень рад вас видеть!

Когда все приготовления были завершены, Верега одним глотком осушил половину посудины, в которую наливалось пиво, и с довольным покрякиванием уселся за стол.

— Э-эх, вроде полегчало! Так зачем я к вам зашел, мои достопочтимые многоуважаемые друзья?! Видимо соскучился я по вам, видимо невмоготу мне стало без ваших унылых физиономий, мои дорогие! Ну, а если честно, принес я тебе, Габринус, одну занятную вещицу. Помнится, ты охоч до таких.

И Верега без дальнейших церемоний выложил на стол небольшой, размером с ладонь, обработанный плоский камень правильной прямоугольной формы, одна сторона которого была гладкой как зеркало, а другая покрыта необычными затейливыми письменами. Присмотревшись к ним, Рагнир понял, что знаки на каменной табличке не подходят ни одному из известных ему языков, а способ обработки поверхности вызывал невольное восхищение к мастеру, ее изготовившему. Габринус же, взяв принесенную вещь в руки, осторожно накрыл ее ладонью и прикрыл глаза. В голове у него сразу стали проноситься картины великолепного города с множеством построек из полированного белого камня, тысячи его жителей в светлых одеяниях и огромные пирамиды, возносящие свои вершины к небесам. Зрелище настолько завораживало, что Габринус так и простоял, затаив дыхание, около минуты, пока не опомнился и не стряхнул с себя пришедшее ему видение. Глотнув эля, он изрек:

— Да… вещица, действительно, занятная. И что-же наш добрый друг хочет получить за эту безделицу? Неужто корзину печенья и банку варенья?

— Нет, на этот раз ты так просто от меня не отделаешься… две корзины печенья и две банки варенья! Ну, а если серьезно, душа истосковалась по приключениям. Невмоготу уже. Скоро совсем лень одолеет, и тело мое, будучи сейчас одной стремительной мышцей, одряхлеет, усохнет, остуденится, и канет в лету герой по имени Верега. Так что иду с вами. Я все сказал, и возражения не принимаются.

— Куда идешь? Мы вроде никуда не собирались.

— Ты мне, старый плут, не юли. Все в твоих глазах прочел, когда вещицу разглядывал. Поэтому давайте еще по кружечке за успех нашего будущего предприятия и спать. Осушив свою емкость и закусив оленинкой, Верега довольно причмокнул и направился в гостевую комнату, откуда уже через минуту раздались раскатистые переливы драконоподобного рыка, называемого в обиходе храпом.

— Ну, мой дорогой Рагнир, убирай со стола и бегом спать. Завтра мы, действительно, отправляемся в путь. Верега прав, нас ждет увлекательное и потрясающее в своей непредсказуемости приключение, которое одновременно станет началом твоего обучения. И с довольной хитроватой ухмылкой Габринус побрел вслед за своим старым другом на боковую, оставив юношу в глубоком раздумье.

***

Первые чуть робкие лучи занимающейся зари забрезжили на пороге дома, как будто просясь внутрь, они вспорхнули вверх по занавескам и отразились в пузатом глиняном кувшине с измельченными травами, куда Габринус каждый вечер наливал настаиваться утомленную в жаре огромной каменной печи воду. Рагнир был уже на ногах. Молодой человек знал, что в такой особенный как сегодня день, учитель предпочитал добавлять в свой утренний чай определенный ингридиент, ради которого он и встал так рано. Выйдя за порог, юноша отправился в ближайшую рощу, где в тени огромных деревьев намеревался собрать в небольшой стеклянный флакончик, висевший у него на шее, жидкость, заключающую в себе, по словам Габринуса, великую силу обновления природы — росу. В воде, постепенно нагревающейся в печи, стиралась вся информационная окраска, травы давали чаю нужный настрой, а капли росы, сконденсированные на листьях растений, готовящихся к активному росту и развитию, привносили туда огромный энергетический потенциал, завершая таинство приготовления этого особого напитка. Рагнир не раз ставил под сомнение необходимость использования в чае такого составляющего как утренняя роса не только вследствии трудоемкости процесса сбора, но и из-за недоказанности положительного эффекта от ее применения. Но на это учитель всегда отвечал с едва заметной улыбкой, что даже если упустить действительную пользу самой росы как вещества, то одно ее наличие увеличивает ценность любого напитка с ней неимоверно. Ведь мы сами придаем ценность той или иной вещи, и с чем большими трудностями мы столкнулись в процессе достижения обладания ею, тем более ценна она для нас, соответственно, при использовании росы в приготовлении чая, к данному напитку, мы будем относиться с большим уважением, а положительный эмоциональный фон от его употребления будет способствовать улучшению адаптивных механизмов и общего самочувствия организма в целом.

Что ценно для одного, для другого может не иметь совершенно никакого значения. Но бывает и такое, что окружающие нас люди пытаются навязать нам свою оценку вещей или, может быть, событий для получения большей выгоды, других материальных и нематериальных благ, с целью манипулирования нами, получения власти и т. д. Такое происходило и происходит постоянно. Но мы не должны поддаваться этому, а должны думать своей головой. Все исходит от нас. Мы первичны. Мы сами способны и должны определять важность того или иного действия, что для нас ценно, а что нет, сами способны принимать решения, как нам поступать, что правильно, а что нет, что добро, а что зло. Это наша жизнь и наша прерогатива, и никому и никогда мы ее отдавать не обязаны, ведь ответственность за свою жизнь, свои решения и свои поступки тоже несем исключительно мы сами, и это абсолютно правильно.

Придя в рощу, Рагнир уселся на траву, влажную от скопившегося за ночь множества крохотных капелек влаги, любуясь их переливами и отражающимися бликами восходяшего солнца. Он запустил в траву обе руки и отер утренней свежестью свое лицо, улыбаясь про себя от мысли, что бодрит это не меньше чем чай самого Габринуса. Проведя столь приятные манипуляции и собрав росу, молодой человек встал, отряхнулся и направился в обратный путь, смакуя свое приподнятое настроение от предвкушения предстоящего путешествия.

Когда он зашел в дом, Верега и Габринус уже встали и готовили завтрак. В печи стояла огромная черная шкворчащая сковорода, в которой обжаривалась на топленом сале с кольцами золотистого репчатого лука картошка, испускающая от себя такой аромат, что Рагнир невольно сглотнул, почувствовав неумолимо накатывающее чувство голода. Верега с масляной улыбкой довольного собой и окружающей политической обстановкой человека, хлопотал у нее, одновременно рассуждая об острой необходимости хорошего перекуса перед любым мало-мальски важным начинанием, чему Габринус в знак полного и безоговорочного согласия кивал своей седовласой головой, попутно выбивая крышку из небольшого дубового боченка с солеными огурцами и выкладывая их в глубокое глиняное блюдо вместе с пучками свежесорванной зелени. Отхлебнув из боченка терпкого рассола и похвалив себя за тонкое чувство вкуса, Габринус уселся за стол, куда уже присаживались и его сотоварищи. В центре пылала жаром сковорода с жареной картошкой, рядом стояло блюдо с холодными солеными огурцами в освежающем рассоле, и лежали подогретые в печи горбушки черного ржаного хлеба. Верега окинул придирчивым взглядом импровизированную скатерть-самобранку и задумчиво изрек: «Как будто чего-то все-таки не хватает», — и, неожиданно для всех, хлопнув себя по лбу, массивное и слегка негабаритное тело куда-то очень быстро унеслось, но тотчас вернулось, осторожно неся в руках большой круговой деревянный кубок в виде ладьи, на носу которой красовалась вырезанная голова лебедя.

— Семейная реликвия… Еще мой прадедушка вырезал эту великолепную чашу…, — сказал он, обводя друзей многозначительным взглядом из-под полуприкрытых век, который должен был вызывать, по всей видимости, благоговейный трепет у внимающих ему слушателей. Никогда не иссякала чаша сия у славных представителей нашего Рода. И вот… со вчерашнего дня, столь нелегкая обязанность по ее наполнению во избежание рассыхания этой древней древесины, видевшей на своем веку столько благословенных напитков, что и вообразить сложно, ложится на мои мужественные широкие плечи. Уверен, что буду достоин этой чести, — продолжал он, наполняя сосуд оставшимся со вчерашнего дня подогретым элем, — ведь главное назначение круговой чаши — это разделить ее с верными друзьями. Я счастлив, други мои, первый раз осушить ее вместе с вами, и, сделав жест, видимо означавший смахивание ненароком оброненной слезы, одним глотком осушил половину содержимого фамильного кубка. После обязательного в таких случаях покряхтывания Верега с показным трепетом передал чашу Габринусу.

— С великим почтением и уважением принимаю я честь испить с вами, друзьями моими, чашу сию, — в тон ему проговорил старый лекарь со смеющимися глазами, понемногу пригубляя горячее пиво, — да не иссохнут источники, льющие радость великую в сердца наши посредством таких восхитительных напитков, и да не оскуднеют у нас закрома наши обильные, откуда достаем мы столь замечательную закуску к праздневствам нашим, что не дает проложить путь густым и непролазным туманам в наших с вами ясных головушках, и да не оставят нас Предки наши, чья мудрость сводит в одном месте таких достойнейших людей как мы.

— Аминь, — закончил Рагнир, осушив до конца деревянную чашу. Будем здравы, — и, сбрызнув на пол последние капли, нарочито осторожно передал Вереге драгоценную реликвию его рода.

Я так понимаю, учитель, что для капель росы в ваш утренний чай, заботливо собранных мною сегодня, места нет…?

— Увы… и… Ах… Есть время для чая, и есть время для круговой чаши…!

Друзья дружно посмеялись и принялись за еду, одновременно обсуждая планы на будущее.

— Ну что… Пойдем налегке, возьмем только самое необходимое, — сказал Габринус. Путешествие предстоит длительное и нелегкое, трудностей будет с избытком, так что чем быстрее мы втянемся в условия походной жизни, тем скорее расслабимся и начнем получать удовольствие от нашего с вами приключения, а обрубив сразу большинство веревок комфорта в виде привычных и знакомых нам вещей, мы придадим этому важному процессу адаптации нужное ускорение.

— Согласен. Нравится мне, приятель, твой настрой. Счастье сопутствует дерзким!

Достав из кладовки небольшие кожаные дорожные ранцы и сложив общими усилиями туда все необходимое, Рагнир вышел во двор, чтобы вырезать походные жерди. Они представляли собой длинные, выше человеческого роста деревянные шесты, к которым сантиметров за сорок от вершины с помощью ремней привязывались небольшие крепкие палки, для образования крестовины, затем к ним приторачивались ранцы с провизией и другими необходимыми в дороге вещами, шерстяные одеяла, инструменты и сменная одежда. Носились они на плечах, а в случае усталости шест просто упирался нижним концом в землю, давая возможность путнику немного отдохнуть. Закончив все приготовления, вся троица как по команде уселась на широкую посеревшую от времени и осадков, но все еще крепкую и добротную скамейку, стоявшую перед домом. У каждого в голове проносились свои мысли и воспоминания: они покидали этот дом, не зная когда вернутся… и вернутся ли вообще, но желание всего нового, неизведанного решительно толкало их вперед. Затем они встали, заколотили дом, взвалили на плечи свои вещи и, не оглядываясь, двинулись навстречу своей судьбе и приключениям, ощущая внутри себя распирающую невообразимую радость от престоящих событий и полной неизвестности.

Через час-полтора пути от присутствовавшей вначале бодрости не осталось и следа. Время близилось к обеду, солнце припекало, плечи от непривычной нагрузки сильно болели, и друзья решили остановиться на привал, чтобы переждать полуденный зной. Сбросив свою поклажу в тени огромного дуба, Габринус и Верега распластались на земле, а Рагнир достал флягу с водой. Напившись, Верега кряхтя промолвил с задумчивым видом:

— Честно говоря, я ожидал от себя большего…

— В своих мыслях мы практически всегда витязи младые, — сказал Габринус с усмешкой. С годами мы не молодеем, тем более с годами ленивой размеренной жизни, лишенной всяческих ограничений и преодолений. Теряется былая хватка и острота ума. Мы размякаем, становимся тяжелыми на подъем. Слава Предкам Нашим, что нашли мы с тобой силы, старый друг, сбросить с себя все это и отправиться в путь. Одному Рагниру, кажется, этот поход не доставляет никаких трудностей — молодость. Смотри, уже и костер развел, и воду для чая поставил, — красота!

Под котелком весело потрескивали сухие ветки. Приятная тень прикрывала от палящего солнца, а прохладный ветерок незаметно выдувал накопившуюся усталость. Настроение у наших путешественников поднималось.

— А куда мы собственно идем, — после нескольких минут раздумий произнес Верега.

— То есть, позволь уточнить, мы идем уже почти два часа, а ты только сейчас задался этим вопросом? — рассмеялся Габринус. Мы идем на север. Все ответы находятся там.

— То, что мы идем на север, я и так понял, а куда конкретно?

— Мы идем по местам Силы наших Предков. Но более важен сам путь, а не конечный пункт назначения. И чем тяжелее будет этот путь, тем лучше.

— Никогда бы не подумал, что ты приверженец самоистязаний.

— О чем ты? Только тот, кто научил себя преодолевать трудности смеется над любой трагедией, с которой знакомит его жизнь.

— Надеюсь, такого смеха у нас будет не очень много, — усмехнулся Верега.

— То, за что не заплачено собственной кровью быстро выветривается из человеческой сущности. По настоящему важные вещи определяются только по надрыву и сверхнадрыву душевных и физических сил. Важно только то, что преодолел именно ты. Твой путь преодолений определяет тебя. У каждого он свой. В процессе преодоления трудностей формируется система ценностей, свойственная именно тебе, твое осознание добра и зла. Чем больше труда ты приложил для достижения поставленной цели, тем ценнее становится все это для тебя. А то, для чего были приложены максимальные усилия и то, что позволяет тебе невозмутимо и снисходительно смотреть на других людей, ощущая собственное превосходство над ними, свою внутреннюю мощь и силу, является определяющим в твоей личности.

Мерило ценностей у каждого свое. Этим мы и отличаемся друг от друга. И если хочешь понять другого человека, мотивы его поведения, то узнай путь преодолений его, и ты поймешь его глубинную суть, его желания и его стремления.

Когда вода закипела, Рагнир бросил в котелок по горсти черного чая и сахара, дал подняться пенке и быстро снял его с огня, не допуская перехода напитка в открытое бурление. Так он повторил несколько раз, затем окончательно снял чай с огня, добавил листья мяты, орехи и накрыл крышкой, давая настояться.

Габринус с Верегой смотрели на этот процесс с нескрываемым умилением, ведь ничто так не радует глаз как вид хлопочущего по твою душу человека.

Достав из ранца верегову чашу, предварительно испросив у ее обладателя разрешения, молодой человек налил туда ароматный с клубящимся паром чай и передал фамильную реликвию ее хозяину. Осторожно попивая и передавая друг другу терпкий, бодрящий напиток, друзья наслаждались призрачной красотой этого момента и предвкушали все последующие. И веселье наполняло их сердца, утоляя жаждущие приключений души.

Отдохнув, наши путешественники собрались с силами и неспеша двинулись дальше. Рагнир шагал рядом с Габринусом, а Верега чуть позади, что-то весело насвистывая.

— Учитель, а почему за все время, что мы знакомы, я никогда не видел, чтобы ты использовал свои способности, и есть ли другие как ты?

— Как мы, мой мальчик, как мы, теперь ты один из нас. И да, есть и другие. А способности свои мы стараемся использовать только при острой необходимости, люди в основной своей массе не особо, мягко сказать, расположены к тем, кто обладает чем-то недоступным для них или просто думает иначе чем они. Исключение, такие как Верега, — Габринус широко улыбнулся, — я знаю его очень много лет. Иногда мне кажется, что он знает о счастье гораздо больше чем большинство людей. Наблюдая за ним, как плывет по жизни, взрезая волны, его простая и крепкая, но гордая лодка, не взирая на все шторма и трудности плавания, постоянно с развевающимся стягом белозубой улыбки, мне хочется петь песни и хохотать прямо до слез. Люблю его, что поделать!

Я хочу, чтобы ты понял, люди очень завистливы, их зависть мелкими червоточинами разъедает и самые благородные души… и не один гордый утес пал жертвой крохотных дождевых капель. Мы являемся укором их собственной мелкой жизни, с их ничтожными проблемами и такими же ничтожными добродетелями. Они хотели бы думать, что вся их жизнь чего-то стоит, но одно твое присутствие доказывает им обратное. Они как домовые декоративные собачки всегда чувствуют присутствие дикого необузданного зверя, не способного на поклонение, вжимаются в свое место, пытаются тявкать с безопасного расстояния, а если ты отвернулся, то, улучив момент, стараются укусить побольнее. А когда такие собачки собираются сворой, то превращаются вообще в отвратительное чудовище, источающее зловонный смрад гниющих остатков из своей оскаленной пасти. И называется эта свора — толпа. Чувство стадности среди людей очень сильно. Жмутся такие вот жалкие, ничего из себя не представляющие собачонки друг к другу, чувствуют рядом таких же как они, злоба и зависть одной передаются другим, и вот уже эта свора, движимая самыми низменными инстинктами души, готова разорвать любого, кто хоть чем-то отличается от них, представляет опасность или просто волей случая оказывается на их пути.

— Думаешь, это зависть делает людей такими озлобленными?

— Понимаешь, многие даже не могут признать, что испытывают зависть, им не достает величия честно принять себя, свою сущность, чтобы перебороть это и двигаться дальше по пути познания и саморазвития. Они живут себе в своем тихом болоте, где все установлено, все знакомо, и нет никаких потрясений. Им удобно так жить. Они думают, что нашли счастье. Ядовитые испарения затхлости, разложения и медленного умирания, что витают вокруг, их не волнуют. Они окружены такими же как они, где все равны и имеют одинаковые понятные желания. Но вот появляются такие как ты, с горящими глазами, гордым и несокрушимым взглядом, не признающие никаких авторитетов и все подвергающие сомнению. Они пытаются сманить тебя на свою сторону, хвастаясь установленным порядком, обмануть тебя своими мелкими добродетелями, чтобы ты преклонил голову перед их ценностями, и в твоих глазах обрести собственную значимость. Но вот, выслушав все это, приблизившись к их самому сокровенному, ты проходишь мимо, а такое они никогда и никому не прощают. Месть и зависть заполняют их и без того неглубокие души, целиком заполняют и, переливаясь через край, вытесняют все остальное.

— Да ты, брат мой, не любишь людей, — остановил рассуждения Габринуса Верега.

— Что ты, я всей душой люблю людей, я вижу какими они могут быть, и ради этих будущих людей я готов говорить самую горькую и неприкрытую правду, в надежде достучаться до их заплывших жиром и ложными ценностями мозгов. Увести из их стада хотя бы тех, кто еще в состоянии очнуться от наркотического фимиама иллюзии жизни, вот моя главная цель и первостепеннейшая задача.

— С такими речами тебя, непременно безумцем назовут власть имущие и спрячут куда подальше, чтобы людей не баламутил. Опасен ты для толпы.

— Зришь в корень, старый друг, поэтому и иду я своей стезей величия, осторожно и с умом иду, — рассмеялся Габринус. Научить людей думать самостоятельно, видеть первооснову вещей, а не навязанную извне искаженную картину мира нелегко, особенно когда с детских лет вдалбливается удобная для управления ими модель поведения, непрерывно разжевывается и вкладывается в еще неокрепшее сознание ребенка нужные для текущей власти понятия добра и зла, делается все, чтобы любознательный и познающий детский мозг думал только в «правильном» направлении, а, желательно, вообще не думал, а четко следовал инструкциям. Хорошо еще, если вкладываемая информация исходит от здоровых людей, а если они больны… Человек всегда должен развиваться, добиваться знаний, созидать. А для этого должно сформироваться критическое мышление, все должно подвергаться сомнению, все испытываться на прочность, врага своего должен искать человек во всем, с чем сталкивает его жизнь, только в противостоянии рождается истина, только в преодолении формируется стоящий человек, человек с большой буквы. Габринус задумчиво посмотрел на Рагнира… Даже ближайший друг твой должен стать врагом твоим, чтобы в противоборстве с ним творились новые созидающие ценности ваши.

— Но учитель, я же, если объективно разобраться, тоже в какой-то мере завидую вам с Верегой, но не становлюсь от этого исчадием ада… Надеюсь…

— Человек обычно видит в людях то, чего, по его мнению, ему не достает. Возникает зависть. Дальше у него есть два пути. Первый, чтобы не завидовать он делает этого человека своим другом, подменяя зависть любовью и почитанием; второй, делает человека своим врагом, если ему не хватает смелости просить о дружбе, — улыбнулся Габринус. Я понимаю, путь самопознания труден и опасен, много искушений и препятствий встретится тебе на пути, много ложных целей попытаются увести тебя в сторону, но должен ты твердо следовать своей дороге, своим умом жить, на своей войне воевать, непрерывно ища противников и врагов себе, и пусть победа будет тебе наградой, самосовершенствование будет знаменем твоим, а земля будущего Человека станет твоим достоянием.

Так незаметно, за разговорами, друзья подошли к окраине обжитой территории, которая обозначалась большим пограничным камнем, скрытым в тени большого раскидистого дуба. Поравнявшись с камнем, Габринус положил свою ладонь на его гладкую, лишенную всяких выбоин поверхность, прикрыл глаза и замер. Вдруг, на камне стали проявляться непонятные символы, они становились все четче и четче, пока не вспыхнули странным зеленоватым светом. Старый лекарь убрал ладонь и символы, проявив напоследок свою силу, осторожно погасли, стерев под изумленными взглядами его спутников какие бы то ни было следы своего присутствия.

— И что это было? — с едва заметной робостью произнес Рагнир.

— Бечата, по нашему, печать… моя печать. Я снял ее с пограничного камня в знак того, что покинул эту территорию.

— И для чьих глаз такая бечата ставится?

— Для тех, кто умеет видеть, — улыбнулся Габринус, — ты еще научишься, все впереди!

— А я вот нисколько не удивлен, с долей нарочитого пренебрежения сказал Верега. Только слегка выпученные глаза да появившаяся хрипотца в голосе после увиденного ставили под сомнение это его жизнеутверждающее утверждение.

— А я вот как-то сразу так и подумал, — серьезно заявил Габринус и от души рассмеялся.

— Ну что, куда теперь? — справившись со своим волнением спросил Рагнир.

— Если не знаешь куда идти, это значит, что для тебя открыты абсолютно все пути… но нам конкретно надо на север, — задумчиво произнес негласный предводитель отважной тройки, — правда через пару часов будет закат, так что остановимся на ночлег здесь, место располагает, обзор хороший, недалеко река, что еще надо, чтобы встретить вечер в приятной сердцу компании.

На том и порешили. Скинув с себя всю поклажу, друзья начали разбивать лагерь. Собрав хворост, развели костер, принесли воды, поставили котелок для похлебки на огонь, положили туда прихваченные из дома свежие овощи и куски нежного вяленого мяса ягненка, приправив все это ароматным шалфеем из запасников Габринуса. И так, понемногу, за этими нехитрыми монотонными занятиями, усталость, накопившаяся за день, стала постепенно улетучиваться. В предвкушении ужина глаза их начали светиться довольными искорками, до бушующего, звенящего счастья, конечно, было ещё далеко, но предпосылки к этому уже виднелись на горизонте. Путешествие раскрывалось для голодных искателей приключений новыми живыми красками, наполняя души их, дерзновенные и жаждущие, округлой полнотой чувств и ощущений. Запахи дурманили и манили, но вкус походного супа после первого тяжкого дня испытаний полностью обескураживал своим великолепием, придавая выражению «радость жизни» новое яркое и запоминающееся значение.

— Да уж, не хлебом единым жив человек, — вымолвил Верега, жадно поглощая похлебку.

— А чем же еще? — с усмешкой проговорил Рагнир.

— Как чем?… горячим супом, нежнейшим мясом и добрым элем.

— Ну с элем, может выйти промашка.

— Ничего, чай тоже подойдет, кстати, что там с ним?

Чай же, со спокойной рассудительностью Матери Земли, мирно попыхивал себе на остывающих угольках костра, насыщаясь легким дымком, запахами окружающего пространства, вбирая в себя пригоризонтную энергию пламенеющего заката, его багряных бликов и загадочных отблесков, обещая умиротворение изголодавшимся за день душам путешественников.

— Почти готов, — отозвался Рагнир.

— Тогда не соблаговолите ли вы, молодой человек, налить этому могучему сгустку первозданной и несомненно дикой энергии чашу приготовленной вами амброзии для сугрева и более полного отдохновения его неистового духа.

— Какому еще сгустку, — вопросительно изогнул бровь Габринус.

— Он перед вами, — Верега взял многозначительную паузу, повернулся в профиль и, втянув насколько позволяла стройность свой живот, замер на месте, давая зрителям проникнуться и насладиться величием момента, способного, по его глубокому убеждению, перетряхнуть глубинные основы душ и твердыни разума у наблюдавших сей потрясающий воображение образ зрителей. Средоточие добродетелей и божественной ярости во плоти. Разве ты, скопище вселенской мудрости и кладезь сокровенных знаний, не видишь этого.

— Ну если на то пошло, то кладезь сокровенных знаний определенно видит могучий сгусток первозданной и несомненно дикой энергии, — расхохотался Габринус.

Так, за шутками и дружеским подтруниванием друзья встретили окончание первого дня своего увлекательного похода.

***

Проснувшись с рассветом, Рагнир развел огонь. После промозглой ночи поближе к теплу потянулись и его сотоварищи.

— Да, путешествие перестает быть томным, у меня заиндевело все тело под палящими лучами этого ночного светила под названием месяц. Дайте же скорее какого-нибудь горячего напитка, согреть мои замерзающие чресла, — пробурчал проснувшийся Верега.

— Вчерашнюю похлебку будешь, уже горячая, — предложил Рагнир.

— Давай, а то обморожение первой степени может ненароком перейти во вторую.

Габринус с заспанными глазами тем временем колдовал над каким-то отваром. Он побросал в горячую воду смесь черного и иван-чая, добавил кусочки сушеных яблок и груш, опустил веточки ароматной душицы, дал раствору настояться и налил его в верегову чашу. Затем осторожно влил росу, собранную Рагниром вчерашним утром, отхлебнул немного, причмокнул и передал чашу дальше. Друзья, внимательно наблюдавшие за всем этим священнодейством, молчали. Приняв напиток, Верега язвительно заметил:

— Ну, и как, стоило так долго корпеть над обычным чаем?

— А ты попробуй, — предложил Габринус.

Верега сделал глоток, потом еще один, и вместе с разливающимся по телу приятным теплом его утреннее ехидство стало мало-помалу исчезать, и он, просияв под участливыми взглядами сотоварищей, растекся в довольной улыбке.

— Жить, как говорится, хорошо, други мои верные! — и огромное тело рассмеялось в голос.

— Божество актеров потеряло в тебе сподвижника своего, уж больно переменчивы настроения твои этим утром.

— Извини, Габринус, извини, друг мой, злое настроение какое-то сегодня с утра, перемерз, наверное. Благодарю за чай. А чем тебе актеры не угодили?

— Слишком переменчивы они, сегодня они думают так, завтра — по другому, послезавтра — опять по новому. Верят они только в то, что производит больше всего шума, к этому они и стремятся, истинная суть вещей их мало интересует. Мерилом успеха у них считается лишь слава и гром фанфар, и чем громче, тем лучше, слишком тщеславны они. Предмет гордости их то, что могут заставить они уверовать других, мало заботясь о том, во что конкретно. Они гордятся собой и своим искусством, но слишком неуверенны в себе, жадно ловят они восхищенные взгляды толпы, алчно лакают похвалу из рук ее, хотят, чтобы научили их верить в самих себя. Зрители нужны им, и неважно какие, только в их присутствии проявляется в них показное мужество, коленопреклоненная добродетель и лицемерное сострадание. Заставить поверить хотят они, что внутри они так же хороши как и снаружи. Не по нраву мне нутро их, слишком дурно оно пахнет.

— И что же, ничего хорошего о них не скажешь?

— Смех мой вызывают они, разве это не хорошо!

— Учитель, и что… все актеры — это тщеславные, самовлюбленные и неуверенные в себе глупцы?

— Конечно нет, забыл добавить лицемерные сластолюбцы, слизывающие плевки обожания разлагающейся толпы и лелейно вскармливающие ими свое собственное чудовище — больное себялюбие. Но и среди людей, не сделавших лицедейство своей профессией, часто встретишь таких вот обманщиков. Правда, надо отдать должное, в куче навоза все же можно найти и жемчужину, глубокие здоровые души, чистые родники, ищущие и созидающие, но так их мало…

Завершив завтрак, друзья стали собираться в путь, сегодня им предстояло двигаться вдоль реки, течение которой, как заметил Габринус, имело то же направление, которого придерживались и они, поэтому было решено строить плот. Вооружившись топорами и пилой, друзья отправились вдоль берега реки на поиски подходящих для строительства деревьев. Верега как самый опытный шел впереди, по дороге рассуждая о достоинствах путешествия на плотах и важности правильной его постройки.

— В бытность мою, мальчишкой… Да, да, сразу прерву ваш скепсис, этот могучий колосс, которого вы лицезреете перед собой, когда-то был мальчишкой. Так вот, будучи мальчишкой, я страстно желал переплыть реку, протекавшую вблизи дома моей матушки, но плавал я отвратительно, кстати сказать, сейчас умение мое в этом вопросе возросло не очень значительно. Сколько раз пытался построить я какое-нибудь достойное плавсредство, но каждый раз, восходя на результат усилий моих с великими ожиданиями, низвергался я вместе с этими ожиданиями в пучину речную, хорошо еще, что происходили сии события возле берега, слава Предкам моим, и я благополучно добирался до берега. И вот после очередного кораблекрушения решил я пойти в ученики к местному плотнику. Эксплуатировал, конечно, он меня нещадно, заставлял работать по черному, чувствовал, наверное, что нужно было мне от него только одно — научится строить то, что будет плавать. И вот, наблюдая за ним, как он работает, какие деревья выбирает для строительства, я постепенно осознавал свои ошибки и по ночам строил свой плот. Когда я его опробовал, счастью моему мальчишескому не было предела, гордо и возвышенно стоял я на своем «Линкоре», таково было его название, грудь моя молчаливо и величаво вздымалась в осознании высоты, свершенного мною, ветер обдувал растрепанную шевелюру, глаза метали молнии, и пусть, скорость моего «Линкора» была сравнима со скоростью старушки, ковыляющей с клюкой во время неспешного променада, для меня он казался верхом совершенства, печать гения моего лежала на этом творении. Помню, сошел я тогда со своего плота на берег уже раскачивающейся походкой с глубоким внутренним ощущением бывалого морского волка в душе, на чье лицо, обветренное в порывах моего безудержного воображения северными холодными ветрами, падала тень легкого пренебрежения и снисхождения при взгляде на всех сухопутных двуногих, не знаящих шелеста глади морской, поистине, я даже чувствовал соленый привкус ветра во рту на нашем небольшом пресноводном водоеме, чьи берега заросли тиной и лягушки изливали в песне смех свой над каждым, дерзнувшим переплыть его.

— И что было потом? — спросил Рагнир.

— Что… от плотника я ушел, знания, которые были мне нужны, я взял, а дальше у каждого свой путь.

— И это правильно, — сказал Габринус. Знание как и любую истину надо именно брать, брать правом сильного, а не спрашивать чьего-либо дозволения. Только сильный имеет на него право, слишком много немощных получают знания, а потом не знают, что с ним делать, как только рассуждать о нем, а многие беззубые рты не имеют право даже произносить некоторые истины, опошляя не только саму суть их, но и слова, которыми они о них говорят. Не достойны произносить такие слова как честь и мужество те, кто как побитая уличная дворняга при виде опасности каждый раз поджимает хвост, а потом переворачивается на спину, заискивающе показывая живот свой направо и налево. Слишком много людей прячут бессилие, немощь и трусость свою за словами добрый и праведный. Нужно всегда брать то, чего жаждет воля твоя, к чему стремится сущность твоя, ты должен чувствовать право свое и силу взять это, знать для чего ты это берешь, что ты будешь с этим делать, и что это правильно. И взять ты должен, потому что ты можешь. Это дано тебе, кто, если не ты? Это как люди, соль земли нашей, которые появляются в годины испытаний и делают то, что должны, потому что могут, потому что чувствуют в себе право и силу сделать это, и в этом всё.

— А что значит делать правильно? Даже зло причинить!

— «Правильно», это ни добро и не зло, это «правильно». Добро и зло суть символы. И глупец тот, кто ищет в них знания. Их суть меняется, все преходяще, что сейчас считается добром, завтра может оказаться злейшим врагом его. Но вот что важно, внутри каждого человека, кто смеет называть себя человеком, есть нравственный ориентир — совесть, и вот этот внутренний компас не обманешь никакими ухищрениями, можно обмануть других, чужих, своих, но себя ты никогда не обманешь, он всегда показывает тебе, что правильно, а что нет. И если тебе предстоит нелегкий выбор, и ты не знаешь как поступить, всегда поступай правильно, не смотря ни на что, ни на какие трудности и ни на какие выгоды, сулящие тебе. Если ты решил что-то сделать и считаешь, что это правильно — делай, даже если кто-то считает тебя неправым. Ты достаточно силен для этого и сможешь справиться с тем, что должен будешь стать и судьей своим, и обвинителем, и жертвой своего поступка.

— А что если сущность моя таки жаждет богатства, денег, злата…, всем существом своим жаждет…, и силу, и ловкость я имею, чтобы взять его, только не мне оно принадлежит, значит, по твоим словам, почтенный старец, украсть я могу его, и должен таки это сделать, — с хитрым прищуром перебил Габринуса невесть откуда взявшийся мужичок.

— Во-первых, богатство это не деньги и золото..,

— А что, — сразу перебил мужичок?

— Богатство — это твое созидаюшее начало, а деньги и золото — всего лишь пыль, которые помимо сугубо практического значения, бумажные деньги — нечистоты подтирать после туалета, а золото — наукопотреляемое вещество, являются лишь символами, символами власти, рычагами ее, если угодно, которые выдумали себе люди, и сами поставили себя от них в зависимость. Во-вторых, я про великое здесь толкую, знание, истина, поступки, а вы, незнакомый мне молодой человек, про ничтожные пыль, грязь и копоть.

— Но разве все, что верно для великого, не должно подходить и к малому, я все-таки хочу узнать, с вашей точки зрения, могу ли я и должен ли украсть символы и рычаги власти, если таки очень хочется?

— Если вы чувствуете в себе силу великую и право на обладание ими, знаете для чего они вам, как вы с ними поступите, и этот поступок вашей чистой здоровой натуре кажется правильным, знаете и понимаете вы, во имя какой цели вы это делаете, если вы готовы к последствиям своего поступка, к укорам совести своей, то украдите, правда, в этом случае, свой поступок вы вряд ли будете характеризовать этим словом, а будете рассматривать его как то, что сделать было необходимо и должно.

— Но если все-таки эта пыль в данный конкретный момент принадлежит другому, как я могу чувствовать право на обладание ею?

— То есть, все остальные пункты вас, молодой человек, не смущают? Если вы чувствуете в себе силу великую…

— Хватит, хватит! — снова перебил мужичок. Давайте не будем делать друг другу нервы.

— Хорошо, если больше вас ничего не смущает, то при соблюдении всех пунктов, право свое вы будете чувствовать автоматически.

Выслушав последний ответ, мужичок, так и не представившись, развернулся и быстро пошел в противоположную друзьям сторону.

— Надеюсь, будущие деяния ваши, пойдут вам на пользу, — громко рассмеялся ему вслед Габринус и вся троица двинулась дальше.

— Ну и кто это был? — спросил Верега. Не каждому рылу положено слышать то, что говорил ты. Разве не чувствуешь ты опасность, от него исходящую. Слишком холодные змеиные глаза у этого, прикидываюшегося простачком лицемера, слишком жестокие. Да и ходит он словно крадется, будто вор в ночи. Ох, не люблю я мужиков, что так осторожно шагают без особой на то надобности. Шаги настоящего мужчины честно предупреждают о своем появлении.

— Ты абсолютно прав, мой друг. Так и есть, интуиция не подводит тебя. Злобная, завистливая и мстительная химера, вожделеющая власти, скрывается под видом его. Больное себялюбие разъедает его душу, а полное отсутствие совести и любви к людям делает сию погань самым опасным врагом нашим. Только таких как он сам признает это чудовище в человеческом обличье, лютой ненавистью ненавидящее весь род людской, признает только собственное господство и желает видеть всех отличных от него рабами и послушными исполнителями воли его. Добравшись до власти, взращивает оно все самое мелкое и ничтожное в людях, прикрываясь громкими словами, поощряет все, что искореняет чистый и здоровый дух, жажду познания у человека, коленопреклоненными, жалким и согбенными, ничего не желающими хочет видеть эта тварь всех потомков наших. Подменяя понятия, свободную волю истребить желает оно, лишить гордости и мужества души людские, отравить клеветой помыслы и стремления, втоптать в грязь высшие надежды наши.

Только такие как мы стоим у него на пути, у кого еще горит в душах ярким негасимым светом первозданное животворящее пламя, чья любовь к человеку еще служит пронзающим мглу маяком всем заблудшим и опорой всем увязшим в трясине сотен навязанных нам мелких желаний. Пусть немного нас…, но и одинокий маяк является ориентиром для утомившихся в борьбе и потерявших путь свой. Пока есть такие как мы, не умрет в людях огонь надежды, не погаснет созидающее пламя познания, пылающими углями упадем мы в их тлеющие души, клыками вепря взбороздим мы вязкое их уныние, свежим суровым ветром пронесемся мы над их спокойными долинами, грозовой бурей промчимся над их ошеломленными головами, яростным криком орла повергнем в бегство их затхлые сонные лощины и разлагающиеся души, сметем все преграды, разобьем все ложные ценности, разбудим их изнывающее от смертельной усталости сознание, и взовьется знамя победы нашей над их повергнутыми идеалами, и лучший мир положим мы к ногам потомков своих или погибнем в борьбе, и даже если потерпим поражение мы в этой битве, пусть верность убеждениям нашим торжествует победу, и, возродясь снова в детях, продолжим мы свое победоносное шествие, непреклонные, сильные и свободные.

— Силен, брат! Но я так и не понял, если ты знал, что за человек этот мужик, зачем ты говорил при нем столь провокационные вещи, которые можно представить в совершенно ином свете. Зачем дразнил ты злобного пса?

— Я рад врагу своему, рад уму его, изощренному и хитрому, рад силе его и отваге, ибо по его достоинствам могу я судить о своих, я рад, что могу ненавидеть его от всего сердца, ибо только ненависти должен быть достоин настоящий враг, а не презрения, рад тому, что могу метнуть в него копье силы и мудрости своей, духом своим дерзновенным пронестись разрушительным градом над полями его, скрестить мечи добродетелей наших, ибо у каждого они свои. Я счастлив узреть врага своего, счастлив от всего сердца. Только сражаясь с врагом своим, видно чего стоишь ты сам, только в битве, находясь на волосок от смерти, постигаешь ты искусство жить, только поединок закаляет волю твою, разрушительницу оков, хвала всему, что закаляет, хвала врагам нашим. Всегда ищите врагов своих, без устали, во всем, во всех, даже в самом близком друге вашем и в самом себе, ибо только в противостоянии с ними поднимитесь вы на высоту свою, и пусть враги ваши будут достойны вас как и цели ваши. Вот еще, что хочется сказать, многие считают, что благая цель освещает всякую войну, и ради этой цели готовы они даже кровь проливать и свою, и чужую, жизнь свою положить на алтарь бога своего вместе с жизнями своих врагов, на костер взойти, жертвенным агнцем стать, пребывая в безумном заблуждении, что любая истина доказывается кровью, что пожертвовать собой или залить все кровью противников — это высшее доказательство истины, что это донесет смысл их деяний до других, но это далеко не так, не жертва нужна истине, а борьба, схватка, превозмогание и надрыв сил. Слишком мелки эти люди, слишком поверхностны их суждения, достойная истина выявляется только во время самой войны, во время противоборства, что вскрывает души, будоража их глубинные основы, обнажая скрытые до этого мужество и храбрость, так что любая война яростным пламенем своим вытаскивает из тени достойную цель — становление лучшего человека, а кровью ничего не доказывается, это все лишь жалкое безумие фанатиков, которое отравляет собой самые чистые помыслы и ожесточает ненавистью сердца людские. Но важно то, чтобы истина этих людей, ради которой они готовы затеять войну, стала ступенью к будущему духовному величию, чтобы война сотворила лучшего достойного человека.

— Я же говорил тебе, что мазохизмом попахивают такие вот твои рассуждения, — покачал головой Верега. Но было видно как радостный оскал дикого зверя, брата по дерзновенному духу, почуявшего близость смертельной схватки, прорывается сквозь дружеские умозаключения, именно смертельной схватки, ибо ни один настоящий воин не желает пощады от самого достойного врага своего, как не желает он пощады и от тех, кого любит до глубины души.

— И еще, мой воинственный друг, ты забыл упомянуть, что война обнажает не только лучшие человеческие качества как мужество и храбрость, но и худшие такие как подлость, трусость, лицемерие и предательство.