Бесплатный фрагмент - От собственного корреспондента

Чернобаев еще не выключил двигатель и лопасти вертолета гнали навстречу нам тучи песка и пыли, как дверца уже открылась и, поддерживаемый чьей-то рукой, Кириллов высадился на «нашу» землю. Я опасался, что уж на этот раз его ворчанию не будет предела. Но старик выглядел весьма довольным.

— Нишего. Бывает, — сказал он. Ему, видимо, льстило, что ради него прислали такую важную машину и что о нем проявили столько заботы и беспокойства. Он выглядел совсем не больным и усталым, а скорее бодрым и веселым.

— Анатолий Иосифович! — позвал меня Потапов. Я передал каюра с рук на руки Спиркину и Александре Михайловне и снова вернулся к вертолету. Рядом с начальником экспедиции стояла молодая женщина. Она была одета как туристка — в зауженные коричневые брюки, отглаженные и заправленные в чешские ботинки на рифленой подошве. Клетчатая рубашка-ковбойка оставляла открытыми ее руки и шею, что немедленно использовали комары и мошка. Она отмахивалась от них рукой и при этом ее светлые вьющиеся волосы, разделенные на две пряди, вздрагивали смешно, словно куцые косички. Женщина выжидательно смотрела на меня. Но еще прежде, чем я разглядел ее, я увидел, что из вертолета выгружают вещи: спальный мешок и рюкзак, объемистый, новый, поблескивающий желтыми поскрипывающими ремнями.

— «К нам», — подумал я и не ошибся.

— Познакомьтесь, — сказал Потапов. — Представитель местной прессы. Если не возражаете, она пройдет с вами до Леприндо, а там мы ее у вас заберем…

Женщина протянула мне руку и, стараясь вложить в свое рукопожатие твердость мужчины, представилась:

— Светланова Наташа.

— Музис, — коротко ответил я.

В тот момент я думал не столько о корреспонденте, сколько о ее вещах. Они составляли по крайней мере вьюк, а оленей у нас не хватало, не даром же я в предыдущий прилет Чернобаева отправил с ним все не очень нужное имущество. Да и с продуктами у нас было не очень…

— Вы не рады моему приезду? — спросила она серьезно и с какой-то грустью.

— Нет, отчего, — ответил я. — Вот только ваши вещи. Уж из-за них-то у меня будет разговор с Илларионом Петровичем.

Она улыбнулась.

— Это ваш каюр?

— Да.

— Ничего, — сказал Потапов. — Здесь недалеко… Скажите ему, что о нем будет заметка от собственного корреспондента.

И стал прощаться.

И снова стена песка и пыли отгородила нас от реки и неба. Вертолет боком, боком, словно хотел свалиться в воду, снялся с отмели, взмыл кверху и через несколько минут затерялся за вершинами деревьев. А мы остались, окруженные со всех сторон тайгой и горами. Лишь доказательством того, что вертолет действительно только что был здесь, на нашем берегу стояли Илларион Петрович и Наташа Светланова.

— Ну, что ж, — сказал я и поднял ее тяжелый рюкзак. Новенькие ремни при этом заскрипели как зубная боль.

В этот вечер я, против обыкновения, не задержался у костра. После необходимых мер по благоустройству Наташи, я уклонился от ее расспросов и ушел к себе в палатку. Первоначально я действительно хотел подробно и добросовестно рассказать Наташе обо всем, что ее интересовало, но потом, вдруг, почувствовал, что смертельно устал. Это было поистине удивительное ощущение. Казалось бы с прибытием на этот берег Иллариона Петровича тяжесть, давившая меня последние четыре дня, должна исчезнуть. Но получилось наоборот: усталость навалилась на меня как могильная плита. Я был не в силах справиться с ней и поэтому извинился и, сказав, что завтра с утра маршрут, пошел спать.

Но и заснуть я не мог. Я лежал с закрытыми глазами и видел перед собой Наташу. Вот она осторожно, чтобы не запачкать модные брюки, садится на бревно, вот поправляет перевязанные бечевкой косички, вот что-то записывает, низко нагнув блокнот, чтобы на него падал свет от костра. «Кто она?» — думал я. — Зачем приехала сюда? Что знает о нашей работе, что напишет о ней? Ведь каждая статья — это не только изложение увиденного, но и мировоззрение автора, его опыт, совет, которому должны следовать тысячи людей. Есть ли у нее такой опыт или она поделится с читателями только личными впечатлениями? А кому интересны личные впечатления Наташи Светлановой?».

Но к утру мне даже было неловко перед Наташей за мою быть может невольную грубость.

— Извините меня, — сказал я ей за завтраком, — вчера мне было немного не по себе. Но сегодня я готов ответить на все Ваши вопросы.

Она сразу заулыбалась и полезла в полевую сумку за карандашом и блокнотом. Но достала не карандаш, а «вечную» ручку и я начал наш разговор с небольшого наставления.

— Не пишите чернилами, — сказал я. — У нас, геологов, все записи ведутся карандашом, простым карандашом. Представьте себе, что вы упали в воду, или промокли, или книжка просто отсырела. Что будет с вашими заметками?

— Хорошо, — послушно согласилась она и достала карандаш.

— Так что же Вы хотели узнать от меня?

— Прежде всего, как получилось, что ваш каюр остался на той стороне?

Для нее это было забавным приключением, занимательным сюжетом, а для меня событием еще полным страха, волнений, тревог и такого напряжения, что я и сейчас еще не мог освободиться от него, хотя все происшествие перешло из области злоключений в область приключений. Вопрос ее испортил мне настроение. Я ответил нехотя:

— Очень просто. Мой просчет в организации переброски.

— Какой просчет! — вдруг вступился за меня Илларион Петрович. — Олени шума испугались, тут никакой человек не виноват.

Наташа повернулась к нему.

— Вам, наверное, трудно было там, одному?

— Зачем трудно, — с достоинством ответил Илларион Петрович. — Я отдыхал там…

Но, пораздумав хорошенько, добавил:

— Только плохо отдыхал. Есть совсем не могу, все назад идет. Табак прислали — хорошо. Чай — совсем хорошо. Чай попил — в глазах сразу светло стало.

— А ночевали Вы в избушке?

— На берегу ночевал. Шалаш сделал. Костер зажег. В избушке все кто-то ходит, стучит, скрипит. На берегу лучше…

Я поднялся намереваясь заняться подготовкой к маршруту.

Она повернулась ко мне.

— Вы уходите?

— Видите ли… — начал я и запнулся, не зная, как к ней обратиться. — Простите, как ваше отчество?

— Зовите меня просто Наташей, — сказала она и вдруг не выдержала. — И не смотрите на меня так. У вас очень тяжелый взгляд.

— Хорошо, — сказал. — Постараюсь. Но сейчас я хотел только вам сказать, что через полчаса мы должны выйти в маршрут, так что если у вас есть вопросы…

— Да, да. Конечно, — поспешила согласиться она. — Если можете, расскажите, что вы здесь ищете?

Каждый раз, когда я сталкивался с необходимостью объяснить, что мы «ищем», я чувствовал, что попадаю в затруднительное положение. Ведь если рассматривать работу геологов в целом, то безусловно коротко ее можно определить как поиски полезных руд. Но, вместе с тем под этим общим определением скрывалась масса всяких специализаций. Одни искали руды непосредственно, другие выясняли общие закономерности, условия, с которыми связаны месторождения, третьи составляли геологические прогнозы, служили теоретической основой для поисков, хотя сами и не принимали в них непосредственного участия. Вот такой работой и занимался наш отряд. Мы ничего не искали в том смысле, который вкладывала в это слово Наташа. Мы изучали общие закономерности в распределении песков и морен, то есть рыхлых пород, оставленных здесь водными потоками и ледниками в далекие доисторические времена. Это нужно было и для Наминги, но не непосредственно, а косвенно, для решения многих геологических задач, связанных со строительством, т.к. еще Кропоткин писал, что «когда разведочные экспедиции познакомят общество с большей частью Сибири, тогда исследование отдельных областей могут принять более систематический характер, и ученые общества будут знать, куда следует направлять свои силы и средства…».

Пока я все это рассказывал, Наташа что-то записывала, а потом вдруг улыбнулась и сказала:

— Вы, когда рассказываете о деле, совсем другой человек и глаза у вас совсем другие.

И я тоже улыбнулся.

— Ладно, надеюсь, у нас еще будет время познакомиться поближе. А сейчас пора в маршрут…

Обрывы, к которым нам надо было подойти, располагались совсем рядом, но прошло не менее двух часов, пока мы добрались до них. Берег Сюльбана был в диких зарослях. Звенело над головой сумасшедшее солнце. От реки, от травы, от деревьев поднимались дурманящие испарения. А, может быть, мне это только казалось? Может быть, просто после долгого нервного напряжения, я не мог сразу включиться в темп маршрута? Мне было тяжело идти, тяжело взбираться по крутому, заросшему кустарником склону, хотя Наташе и Леше не составляло ни какого труда держаться рядом со мной.

Но вот и обрыв, высокий и крутой, перекрытый у подножья широким шлейфом осыпей. Этот шлейф резко выделялся крупной желтой полосой на фоне зеленых склонов долины. С высоты обрыва мы снова увидели Сюльбан. Галечные и песчаные острова, крутые скалистые берега, зеленая тайга, синее небо. Но пришли мы сюда не затем, чтобы любоваться красотами природы. Пролетая над Сюльбаном с самолета я видел типичный холмисто-грядовый моренный рельеф с многочисленными озерами километрах в 15 выше Балбухты.

Я достал карту и обратился к Наташе:

— Взгляните, вот здесь, видите, долина расширяется и в ней озера?..

— Вижу, — сказала Наташа.

— На этом участке когда-то была область таяния ледника, — продолжал я. — Мне казалось, что здесь кончается морена и начинается область Муйских песков. Сейчас мы проверим, так ли это?

Но, еще не начиная копать, мы видели, что пески не похожи на Муйские. В них было много мелких валунов. Раскопки подтвердили: да, это были не пески, а валунные супеси, или, иначе говоря — морена, грубообломочный материал, вынесенный с гор ледником.

Признаться, для меня это было неожиданностью.

— Ну, вот, — сказал я Наташе, — наш первый маршрут — яркое свидетельство того, что не все и не сразу может увидеть геолог. Посмотрим, может быть дальше будет что-нибудь получше…

Мы пошли по бровке обрыва, иногда углубляясь в чащу, иногда выходя на склон, но вскоре мы вышли к месту, где валунные супеси кончались. Они были прислонены к скалам и дальше — внизу, в русле реки можно было видеть только галечные острова да каменистые осыпи.

— Все, — сказал я. — Ответа здесь мы не получили. Придется искать другие участки

— Жаль, — сказала Наташа.

— Я уловил в ее голосе незнакомые мне нотки разочарования и переспросил:

— Что жаль?

— Жаль, что я ничего не смогу написать об этом маршруте. Ведь нельзя же писать, что геолог искал и ничего не нашел.

На этот раз пришла очередь спрашивать мне:

— Почему?

— Читателю будет неинтересно.

— Но ведь даже самый неискушенный в геологии читатель не может требовать, чтобы геолог находил все, что ему нужно, с первого удара молотка.