Бесплатный фрагмент - Опустошение

<Разговор с другом>

Я брел по темным незнакомым улицам, и никак не мог отыскать дорогу домой. Причем, вокруг было полно фонарных столбов, но ни в одном из них почему-то не горел свет. Я пытался вспомнить, как здесь оказался, но у меня будто отшибло память.

Потом я услышал какой-то гул. Побежал в ту сторону. Оказалось, это тарахтит возле дороги старенький трактор. При виде меня он заморгал фарами и начал вертеть прицепом, будто собака, виляющая хвостом.

Я проснулся. Над моим ухом на тумбочке вибрировал и, двигаясь зигзагами, пытался сползти на пол мобильник. На экране горело 23:15. Из последних сил смахиваю зеленый значок куда-то в направление того трактора. Несмотря на то, что пальцы меня не слушались, как ни странно, трубка снялась с первого раза.

— Ну, привет, друг, — будто из громкоговорителя, послышался знакомый голос. Это был мой лучший друг, из «прошлой» жизни. Мой единственный друг.

— Шалом, — ответил я и, чтобы не умереть от взрыва барабанных перепонок, указательным пальцем убавил на пару единиц звук в динамике. В полупустой комнате мотеля его голос звучал особенно звонко.

— Как дела у отшельника? Давно не общались.

Мне пришлось приподняться в постели и устроиться поудобнее. Друг был не из тех, с кем можно перекинуться парой слов и на этом закончить разговор. Даже если я не возьму трубку — меня это не спасет. Он в любом случае найдет способ передать мне свое послание. Смской, письмом на почту, с голубями — да как угодно. Я уверен, что если ни один из этих способов не поможет, он позвонит мне через утюг.

Включаю ночник, стоявший на тумбочке, чтобы ненароком не уснуть во время беседы. Этого он мне точно не простит.

— Алло! Ты меня слышишь? Я говорю: как дела? — повторяет он, не дождавшись ответа, пока я принимаю удобную позу для длительного разговора.

— Да все нормально. Как обычно. Ем, гуляю. Сплю. Сейчас вот, например, я спал, — сонно бормочу в телефон, делая акцент на последнее слово. Трактор из сна медленно таял в сознании, как облако.

— Уже спал, до утра? — спросил друг каким-то странным тоном. Наверно, мне это показалось. Мозг после сна слегка подтормаживал…

Подавив зевок, я сказал:

— Ну, если честно, планы были приблизительно такие.

— Понятно, — оборвал он. Мне показалось, что он надулся. Вообще, это выглядело странно: позвонить человеку в одиннадцать ночи, что-то спрашивать, а потом взять и обидеться не пойми на что. А это еще он меня странным называет!

— Я тебе звонил несколько раз вчера, — после паузы проговорил он.

— Да, да, точно… я видел, но был занят… А потом забыл, прости, — честно признался я. Я реально забыл!

Он лишь хмыкнул в ответ. Его молчание так и пахло осуждением.

— Ты просто так звонил или что-то случилось? — уточняю я.

— А разве для того, чтобы позвонить старому другу обязательно нужен повод?

— Не нужен. На то мы и друзья…

— Ну вот.

Даю голову на отсечение, что он позвонил не просто так. Эти паузы в речи, эти нотки обиды. Уж слишком хорошо я его знаю.

— Сам-то как? — говорю. — Все путем?

— Да, конечно, — оживился друг. — Работаю потихоньку, все там же. Представляешь, уже девять лет на одном месте! В следующем году — юбилей.

Почему, когда людей спрашивают «как дела?» они в первую очередь говорят про работу? Дурацкая привычка, если вдуматься. Как будто это самое важное в их жизни.

— Еще вот гараж достраиваю, — продолжал друг. — В выходные буду полки делать. Двигаюсь, в общем! Раз уж солнцу бежать не лень… да?

— Ага. Только не «бежать», а «вставать», — говорю. У него была такая дурацкая привычка, у моего друга — путать слова.

— Да, точно. Перепутал… Слушай, ты к отцу-то ездил? — резко сменил он тему.

— Нет, — отвечаю. — Но я ему звонил вчера.

— И как он?

— Да все так же, — говорить об этом мне не хотелось. И вспоминать — тоже…

Немного помолчали. Так странно: чем реже общаешься с человеком, тем меньше становится тем для разговора… А ведь, на первый взгляд, должно было быть наоборот.

Вдруг в окно дважды ударилась какая-то птичка — и улетела. Во дела, думаю. Это она на свет от ночника что ли так среагировала? Странно… А, впрочем, может это и не птичка была вовсе. Я толком не разглядел. Может, летучая мышь или какой-нибудь жук громадный.

Другу говорить об этом не стал. Он и так считал, что у меня больное воображение и посмеивался над моими фантазиями.

— Что у тебя там? — спросил он, видимо, услышав какой-то шум.

— Все нормально, — говорю. — Сумку уронил.

Смотрю в окно — все чисто. Ни каких трупов птиц-самоубийц на откосе не наблюдалось.

— Слушай, а ты где-нибудь работаешь сейчас? — продолжил друг свой допрос, отвлекая меня от странного видения.

Я почесал в затылке. Эта тема для меня тоже была сложной. Касаться ее — табу. Пришлось выкручиваться.

— Да, была тут одна работенка… Заработал штукарь. Нужно было перевезти какой-то замшелый конверт с одного дурацкого места на другое.

— Я не о том спрашиваю, — прервал он меня. — Нормальная работа у тебя есть?

— Да, да, конечно, — отвечаю я максимально дружелюбно, чтобы как-то съехать с темы. — Представляешь, мне дали пять тысяч за доставку всего нескольких коробок.

— Ну, хватит уже, перестань! — устало ответил он. — Я так понимаю, на этом все?

— Как все? — возразил я. — Вот как-то раз предложили мне пятнадцать штук — нужно было перегнать посылку…

— Предупреждаю тебя, брось ты эти свои делишки! — взорвался он. — Добром это не кончится! Что это еще за посылки, коробки — что там внутри, ты уточнял?

— Зачем? Нет.

— Уф, — вздохнул он, — вот ты всегда так! А что если там — наркотики? Или бомба? Ты представляешь, какие у тебя могу быть проблемы, если тебя поймают с наркотиками?!

— Понимаю, — я реально понимал. — По правде говоря, я уже больше не в теме…

— Тебе нужно срочно найти постоянную работу, — отеческим тоном сказал друг. Не зря он был старше меня на четыре года. Его умению кратко и четко сформулировать мысль можно было позавидовать. — На что ты вообще живешь? Тебе нужны деньги? Может, еды привезти?

— Да нет, спасибо. У меня все есть, реально! — заторопился я, испугавшись, что он сейчас же кинется покупать еду и искать мое местоположение. Меня аж в дрожь бросило. — Я в другом городе. И вообще, я тут почти голый лежу. Тряпье постирал все…

— Ладно, ладно, успокойся, — ответил он, смутившись. — Но те дела ты бросай, понял? Пятнадцать тысяч за посылку — там точно внутри было что-то ненормальное.

— Согласен. Урыл.

— Как ты сам не догадался?

— Ума не приложу…

— Уф-ф-ф!..

— Да не переживай ты так. У меня было много всяких подработок. Я и грузчиком работал, и тесты всякие писал. Деньги у меня есть!

— Но это же все несерьезно! — воскликнул друг. — Тебе нужно найти что-то нормальное и стабильное.

— Найду, обязательно найду, — заверяю его. — Я уже, можно сказать, почти нашел. Просто сглазить не хочу. Так что давай не будем пока об этом, ладно?

«Если он дальше продолжит расспрашивать про работу, придется начать заливать», — нехотя подумал я.

Но он замолчал. Вроде как задумался. Воспользовавшись паузой, провожу срочную операцию по вызволению своей ноги из непонятно откуда взявшейся дырки в одеяле.

— Вообще-то, у меня сегодня день рождения, — вдруг огорошил меня друг спустя минуту. — Я ждал, что ты хотя бы позвонишь… До последнего ждал…

Вот черт! Черт! Черт! Черт! Как я мог забыть? Опять!..

— Слушай, бро, прости! — сказал я, стуча себя кулаком по лбу — буквально! — Я что-то закрутился в последнее время… реально, забыл…

«Чтоб провалиться всем этим дням рождения!» — в сердцах бросил я.

— Где ты витаешь? Что с тобой происходит? Почему ты перестал к нам приезжать? — в его голосе звучала неподдельная тревога.

— Ну, ты же знаешь… я то тут, то там… мне нужна свобода…

— Свобода, свобода. Это просто слово. Нет никакой свободы. Мы всегда находимся в каких-то рамках.

«Ну, слава богу, перешли на философию», — с облегчением подумал я. Значит, тему с днем рождения можно замять…

— И что ты делаешь — с этой своей свободой? — не унимался он. В полдвеннадцатого ночи философствовать как-то не очень хотелось, но я вынужден был ответить:

— Просто живу. Как нравится мне, а не кому-то другому. Огромных планов я не составлял.

— А как же будущее? Не боишься однажды остаться на улице, один?

— Уж лучше так, чем собачья жизнь от звонка до звонка, — не удержался я. Но он, кажется, не понял.

— И тебе не важно, что останется после тебя?

— В смысле — что я оставлю потомкам? В идеале — мне бы хотелось, чтобы мир вообще не заметил моего существования. Чтобы я прожил сто лет, а мир этого даже не понял.

Друг вздохнул. Тяжело так вздохнул. Конечно, ему-то остаться незамеченным не получится — он уже «наследил» как минимум тремя как капля воды похожими на себя детенышами…

И тут вдруг в окно опять стала биться эта птица. Бам, бам, бам! Теперь я успел ее разглядеть. Серенькая такая, маленькая. Ну, точно воробей! В два прыжка я оказался у окна, но там уже никого не было. За окном валил снег. Первый снег в этом году.

— Что там у тебя? — спросил друг.

— Кажется, воробей…

— В смысле?

— Снег валит. И воробей в окно бьется, — отвечаю ему нехотя.

— Ну, вот опять твои выдумки, — устало произносит он. — Что еще за воробей? Ты точно его видел?

Еще секунду назад мне казалось, что да, видел. А когда друг спросил своим привычным скептическим голосом, стал сомневаться…

— Не знаю. Может, и не воробей. Тут темно… Ладно, забей, в общем.

Друг, выжидая, молчал. Но я ничего больше не стал говорить. Зачем в чем-то убеждать человека, тратить силы, если он все равно тебе не поверит?

Я еще раз посмотрел в окно. Потом сновал лег на кровать и укрылся одеялом.

— Знаешь, что бы я пожелал себе на день рождения? — вдруг отозвался он.

— Было бы неплохо узнать, — ответил я, все еще чувствуя за собой вину. Я заерзал на кровати как червяк насаженный на крючок.

Друг помолчал.

— Найти гармонию… не с миром, а с самим собой. Если прийти к гармонии с собой — с миром примириться будет легче.

— Неплохо сказано, — говорю ему. Мне реально понравилось. Уверен, что он где-то это вычитал.

— А еще… встретить больше хороших людей. В хороших людях — спасение от одиночества.

— Тоже интересное пожелание, — согласился я. Но в то же время подумал — к чему он клонит?

И тут сквозь телефон я услышал, что в комнате друга часы пробили двенадцать. «У него до сих пор есть настенные часы» — подумалось мне. И вдруг я живо представил его дом: и старинные деревянные ворота, и флюгер-петушка на крыше, и его пухленького кота по кличке Засранец… (Впрочем, так его называл только я.)

А еще вспомнил, что давеча проститутка сперла со стола мои наручные часы. Видимо, к типу «хороших людей», по классификации моего друга, она не относилась.

Я сказал другу:

— Слушай, мне пора… Завтра хотел с утра кое-куда выехать. Надо выспаться.

На меня вдруг накатила такая гора тоски, что аж мозги сжало. Я закрыл глаза. Откуда-то издалека Засранец улыбался мне физиономией Чеширского кота…

— И опять пропадешь на целый год? — донеслось из трубки.

— Ну, нет конечно! Через недельку сам позвоню, зуб даю! — пообещал я, открыв глаза. Я реально так думал. В эту секунду. — Извини, еще раз, что забыл про твой день рождения…

Он молчал. Скинуть трубку мне что-то мешало. Я тайком поглядывал на окно.

Друг сказал:

— Знаешь, мне недавно приснилось, что ты умер. Утонул. Мне было так плохо. Я проснулся, понял, что это сон — и все равно не мог прийти в себя.

Я не знал, что ответить. Просто прилип к трубке и внимал. Слушать, как тебя хоронят, всегда интересно.

— Представляешь, мы тебя всю ночь искали в какой-то грязной реке, а потом обнаружили в камышах… Дальше была чепуха какая-то. Помню лишь, что мы никак не могли впихнуть твое тело в гроб, потому что оно разбухло до невероятных размеров…

— Ну и намучился же ты со мной, — говорю.

— Я даже стих написал. Про твою смерть. Представляешь? Бред, конечно, но мне нужно было выдавить это из себя. Как это называется — сублимация? В общем, я за тебя очень переживаю. Не могу объяснить словами…

— Понимаю. — Наверно, я должен был попросить его зачитать свой опус. Тем более, там было про меня. Но мне не хотелось. Блин, первый час ночи! Потом ведь нужно еще что-то сказать в ответ, типа анализ стихотворения… У меня от одной этой мысли зачесались обе пятки. Вот такая я свинья.

— А помнишь старую деревянную лодку, в детстве? — вдруг ни с того ни с сего вспомнил друг. Все-таки хочет меня раскачать, паршивец.

— Помню.

— Мы нашли ее возле камышей, когда ловили рыбу. Мы ведь рыбу ловили, да?

— Угу.

— Думали, нормальная лодка. Залезли по колено в грязь, взяли весло и вытолкали ее к воде…

— Вот опять ты привираешь! — встреваю в его рассказ, не удержавшись. У него была еще одна дурацкая привычка — путать некоторые детали в древних детских историях. — Весла там не было, мы нашли большую палку — и отталкивались ею по очереди.

— Точно, точно… Мы почти доплыли до середины реки, пока не поняли, что лодка дырявая. А ты толком не умел плавать…

— Ну, немного умел, конечно…

— Мы сняли футболки и начали вычерпывать ими воду в лодке, что, естественно, вообще не помогло.

— Лодка потонула, ты вытянул меня до того места, где я уже мог стоять на ногах, — продолжил я.

— Да. Мы вышли на берег. Решили разжечь костер, чтобы высушить одежду, потому что боялись, что родители нас отругают.

— Я нашел спички. Мы собрали сучья и разожгли костер. Одежду развесили на палках.

— А помнишь, мы еще там песню пели?

И мы вдруг, как два сумасшедших, одновременно заорали в трубку:

Ла-ла-ла, ла-ла-ла,

Ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла!

Перед моими глазами встала эта картина: мы сидим возле костра напротив друг друга, дрожим как в припадке, вокруг сушится одежда и периодически падает с палок чуть ли не на костер. Мы снова все поднимаем, развешиваем и греемся дальше. Губы у нас синющие. И пальцы такие холодные-холодные…

— Да, весело было… Может, как-нибудь сможем увидеться? Посидим, выпьем пива? Вспомним детские годы? — предложил друг, возвращая меня в реальность.

— Прикольная идея. Нет, честно. — Я реально загорелся попить пива с другом. А потом вдруг подумал — вот зачем я ему сдался? Такой… проблемный. Как собаке пятая нога. Любой другой на его месте давно послал бы такого друга…

— Тогда — до встречи? Позвонишь?

— Позвоню, — пообещал я. — Ты не переживай. Все со мной будет норм. Себя береги. И детей! Как они, кстати? Ты их кормишь?

— Они же не рыбки… то есть, конечно, кормлю, — ответил он, смеясь. — Все у них хорошо. Ну ладно, спокойной ночи, дружище! Обязательно позвони!

— Пока! — попрощался я. И нажал на кнопку сброса.

Я подошел к окну. Вместо снега теперь шел дождь. Окно было залеплено снежными комьями, которые таяли на глазах. Выключил светильник. Побрел к кровати. И тут вдруг в окно ударился снежный ком. Я чуть от разрыва сердца не умер. Смотрю — какие-то мальчишки бегают под окном, играются. Открыл форточку и прокричал им:

— Я сейчас выйду на улицу и уши вам поотрываю, мелюзга!

Мальчишки убежали за угол, сверкая пятками.

Значит, это был не воробей? Мне показалось? Странно.

Я долго не мог заснуть. Ворочался, ворочался. Все прокручивал в голове разговор с другом.

Я лежал в чужой постели, вглядывался в темноте в очертания деталей чужой комнаты и думал — это ли свобода? Или это только цена, которую я должен за нее заплатить?..

<Встреча>

Ехал я по трассе уже шестой час подряд, но даже не думал останавливаться — хотелось добраться до места, пока не стемнеет. Глупая остановка днем стоила мне нескольких часов, которые я должен был отработать.

Я уже съел все орехи, сжевал всю жвачку и перегрыз все сосательные конфеты, а конца края этой дороге видно не было. Навигатор безжалостно отсчитывал: до первого съезда еще полтора часа и 120 километров. Мне захотелось по-маленькому. Но я терпел.

Я включал музыку, иногда подпевал, если встречалась знакомая песня, потом выключал приемник, устав от шума, потом снова включал, боясь уснуть в тишине…

На большой дороге я чувствовал себе неуверенно. Мой старый внедорожник Бегемот терялся среди юрких легковушек, снующих из одной полосы в другую. Все время норовил куда-нибудь свернуть, лишь бы уйти подальше от этих безумных магистралей и трасс. То ли дело — бездорожье… Вот тут Бегемот проявлял себя во всей красе, купаясь в пыли и грязи, с легкостью выбираясь из самых глубоких ям и каналов. Он фыркал от удовольствия, забираясь в очередную колдобину и покачивался как на волнах от переполнявшей его радости…

В общем, тяжко нам было. Но мы терпели. Бегемот старался изо всех сил держаться своей полосы, а я внимательно смотрел на дорогу. Поэтому маленькую фигуру, стоящую возле остановки, я приметил издалека.

Подсаживать людей по инструкции было запрещено, но я почему-то замедлил ход. До сих пор не понимаю — почему я так поступил. Если бы узнал Большой — у меня могли быть большие проблемы.

Остановка представляла собой железобетонную конструкцию неопределенной формы. Состояние ее было, как после землетрясения. Штукатурка почти вся осыпалась, с левой стороны стены торчала арматура, нижняя плита покосилась, правым боком провалившись в грунт. Казалось, что остановка вот-вот перевернется или развалится надвое.

Я вывернул и остановился на обочине. Это была невысокого роста молодая девушка.

— Куда едешь? — спросил я, опуская пассажирское стекло. Она как-то странно посмотрела на меня, будто и не на меня вовсе. Кивнула неопределенно вдаль.

— Немая, что ли? — говорю. Я реально почему-то подумал, что она немая.

— Нет, — отвечает. И голос какой-то потусторонний. В руках она держала небольшую дорожную сумку со светящимися полосками, и больше у нее с собой ничего не было.

— Ну, садись, — говорю. — Поедешь?

— Поеду, — ответила она. «Не хорошо это все, не по инструкции», — подумалось мне тогда. Но с соблюдением правил у меня вечно были проблемы.

Она открыла дверь, села рядом со мной и положила сумку себе на колени. Вытянула ноги. Благодарности, конечно, от нее я не дождался.

— Пристегнуться бы надо, — буркнул я. И на всякий случай ткнул пальцем на ремень безопасности.

Она так выразительно посмотрела на меня своими большими черными глазами, будто я сказал что-то неприличное. Но все-таки пристегнулась.

Я закрыл окно и нажал на педаль газа. Бегемот, возмущенно пыхтя, двинулся вперед.

Никогда до этого на трассе не сажал попутчиков. Ведь я путешествовал инкогнито. И лишнее внимание мне было ни к чему. Ну ладно, от одной девчушки ничего страшного не случится, успокаивал я себя, пытаясь заглушить внутренний голос, который бубнил, что эта встреча еще аукнется мне неприятностями.

Ехали мы в тишине. Вообще, я люблю тишину. Но тут она стала меня как-то напрягать. Молчать и не напрягаться можно только с близкими людьми — вдруг сделал я для себя неожиданное открытие. А с незнакомыми, как оказалось, молчание хуже пустой болтовни. Наверное, поэтому таксисты все такие разговорчивые…

Вокруг так же молчаливо тянулась унылая лесополоса с проплешинами из заброшенных полей. Отбойники, встречающиеся все реже и реже, будто обессилев защищать природу от железных монстров, потихоньку отступали…

Эта гробовая тишина мне надоела.

— Я пока еду прямо, потом буду сворачивать направо, — объясняю ей, и называю ближайший населенный пункт. Молчит.

— Тебе-то куда? — говорю я чуть громче, чем хотелось.

— Туда, — кивает вперед.

— Но я-то поверну направо, — повторяю для не особо понятливых.

— Я выйду. На повороте.

«Ну, и отлично, — думаю. — Вот и договорились!»

— Слушай, может тебе помочь чем-нибудь? — непонятно как вырвалось у меня. Она повернулась, посмотрела так, будто только что приметила меня в салоне машины, и медленно произнесла:

— А чем ты можешь мне помочь?

Нет, ну это вообще ни в какие ворота не лезет! Прозвучало как: «Посмотри на себя? Кому ты вообще чем-нибудь можешь помочь?». Мне стало обидно.

— Ну, не знаю, могу телефон дать — позвонить. Если хочешь. Я ведь тебя высажу не в центре города возле метро…

— Телефон не нужен, — ответила она, и отвернулась.

«Ну и ладно, — думаю, — мне же проще. Мало ли сумасшедших на дороге? Если она куда-то собралась, значит, знает, куда идет».

Машину тряхнуло, шум из-под колес усилился. Дальше пошел асфальт похуже.

Исчезла разделительная полоса. Вместе с ней и вся дорожная разметка. Вскоре дорога сузилась так, что в каждом направлении могла проехать только одна машина.

На небе появились бурые тучи. Стало быстро темнеть. «Только дождя мне сейчас не хватало», — с досадой подумал я.

Девушка продолжала смотреть в окно и молчала.

Мне вспомнился эпизод из детства. Как-то отец взял меня с собой повидать своего дядю. Странный это был тип. Он постоянно разговаривал сам с собой и пускал ртом шарики из слюны. Дядя попросил отца съездить в поликлинику. Я хотел сесть вперед, но отец молча кивнул мне на заднее сиденье. Я обиделся, и во всю дорогу не проронил ни слова. Дядя постоянно трогал разные детали в автомобиле (что конкретно бесило отца) и безостановочно бормотал о каком-то всемирном заговоре масонов…

Потом, уже вечером, когда мы возвращались домой, отец сказал:

— Не хотел его сажать назад, понимаешь?

— Почему? — удивился я.

— Боялся, что он набросится сзади и начнет меня душить. Или глаза закроет руками. Мало ли, что на уме у этих психов…

«Хорошо, что незнакомка села спереди», — подумал я, но тут же устыдился собственной мысли.

Мельком бросил на нее взгляд. Светлые волосы. Белая водолазка с высоким воротом, голубые джинсы, кроссовки. И сумка, на которой я только сейчас приметил маленькую брошь с изображением светлячка.

Насколько я знал, ближайшие деревни здесь находятся в нескольких километрах от дороги. Как она дошла до трассы без транспорта? И куда направляется одна? А главное — зачем?

Я начал вспоминать, что говорил о здешней местности Историк. Вроде как в этих краях было несколько заброшенных деревень. Но мне нужно было попасть только в одну. Остальные, видимо, были совсем безнадежные…

Девушка молчала, а меня почему-то так и тянуло с ней поговорить. Хотел было что-нибудь сказать про погоду, но в последний момент передумал. На тему погоды она бы точно не среагировала.

Как-то в одном селе я услышал суеверие: если у тебя по телу ни с того ни с сего пробегают мурашки, значит в эту минуту кто-то прошелся по месту твоей будущей могилы. Так вот, у меня вдруг такие мурашки пошли по рукам и ногам, что либо на том месте, где мне суждено было лечь и дожидаться судного дня, поставили сцену и затанцевали канкан, либо на меня так действовала эта девушка…

И вот, занятый этими мыслями, я на секунду потерял бдительность.

Вдруг, появившись будто из-под земли, на встречку вылетела желтая легковушка. Решила нас обогнать. А впереди — бешено мчащийся дальнобой. Большегруз заморгал огромными фарами и неистово засигналил. Я вздрогнул. Дал по тормозам, легковушка в последний момент успела завершить маневр и вернуться на свою полосу. Грузовик, как ураган, пронесся мимо. Боковым зрением я успел увидеть, что за рулем желтой машины сидел какой-то лысый мужик в очках. Даже не поблагодарил меня.

Я продолжительно выругался, смахивая пот со лба. Бегемот затрясся, негодуя. А девушке прямо-таки по барабану. Только брови приподняла и все.

«Вот это выдержка, — думаю. — Либо она летящая, либо с ней что-то приключилось нехорошее…»

— Бывают же придурки, да? — бросил я в сердцах. Поглядел на нее со значением. Молчит, зараза.

Минут десять я никак не мог прийти в себя. Вот за это мы с Бегемотом и не любим трассу. Попадется так какой-нибудь идиот — и пиши пропало…

Начало накрапывать. Дворники лениво заработали, будто только проснулись ото сна. Неожиданно для себя заметил, что девушка смотрит на мой телефон, в котором был включен навигатор. Благо, он не показывал конечный пункт, так что я тут же успокоился. Она опять отвернулась, словно почувствовав мое напряжение.

Я хотел включить приемник, но потом передумал. «Вот доберусь до места, выпью пива, отдохну», — успокаивал я себя.

И тут начал бить руль. Я сбавил немного скорость, пытаясь понять, что происходит. «Может, колесо спустило?» — подумал я, продолжая движение.

Дальше все произошло в считанные секунды.

Неприятный скрип, машину повело, удар, искры. Левое переднее колесо вырвалось из оси и вылетело на дорогу. Я еле сдержал руль и вывернул на обочину. Больно ударился головой о кузов. Огромный МАЗ, двигавшийся по встречке, вильнув, на крутом вираже объехал справа летевшее на него колесо. Все было как в кино. Но только происходило в реальности. Со мной.

Колесо еще немного попрыгало по дороге и скатилось в кювет.

— Ну все, приехали, — говорю. Один миг — и все планы летят к чертям.

— Уже? — удивленно проговорила девушка. Ее невероятное спокойствие выводило меня из себя. Как будто она каждый день попадала в такие ситуации!

Я вылез из машины, с треском захлопнув дверь. Бегемот, склонившись набок, грустно светил фарами в асфальт. Вид голого диска с отсутствующим колесом нагонял тоску. «Неужели подшипник? Черт бы его побрал!» — подумал я, прикидывая варианты.

— Мы дальше не поедем? — спросила незнакомка, выйдя из машины. Волосы ее растрепались от удара, она казалась еще более потусторонней.

— А ты как думаешь? — рявкнул я со злости. Она промолчала. Я реально был зол. Такое ощущение, будто она тихонечко ехала в трамвае, он отчего-то сломался и теперь она подошла к водителю и спрашивает: «А скоро ли наладится движение? Сколько придется ждать?» Никакого сочувствия! Ни грамма сопричастности!

Я подождал пока проедут машины, перебежал дорогу и начал искать колесо. Казалось бы, колесо — не маленькая вещь. Не пуговица и не камешек. Я был уверен, что найду его в первой же яме. Но его там не оказалось. Как и во второй, и в третьей. Ну, думаю, чепуха какая-то. Расчищаю ногами пырей и лебеду, иду дальше. Не могло же оно укатиться за километр? Удивленно осматриваюсь. Разросшиеся на воле сорняки будто играются со мной. Пять раз обошел предполагаемое место приземления, но ничего так и не нашел.

Пришлось прочертить в воздухе пальцем траекторию движения колеса от машины до того места, где я его видел в последний раз. Вожу пальцем туда, сюда — и вдруг нахожу! Лежит себе, как ни в чем не бывало, почти у края дороги, только в шагах двадцати от того места, где я вел свои поиски.

Прикатил колесо обратно. Нашел болты — все были сорваны…

Когда я немного успокоился и огляделся, девушки нигде не было. Как сквозь землю провалилась. Дождь усиливался. С лица стекало что-то горячее, но это были не дождевые капли.

Спустился в кювет и помочился. Дышать стало легче. Вытащил из кармана платок и приложил к виску.

Сел в машину, выпил немного воды, и принялся соображать, что делать дальше…

<Девушка по вызову>

— Вы когда-нибудь могли бы покупать любовь?

— Только в отчаянии…

В девять пришла девушка по вызову. Она прошла к кровати и стала быстро раздеваться, будто вот-вот вернутся родители и нам нужно успеть все сделать до их прихода. Я даже немного растерялся и, вместо того, чтобы сказать обычное «привет», пробубнил:

— Ложитесь, пожалуйста.

Она бросила куртку на пол, поверх туфель. Снимая розовую кофточку, на мгновение застыла, холодно так поглядела на меня, и сказала:

— Ерничать будешь или делом займемся?

Я был в джинсах и в футболке. Снять футболку не составляло труда, а вот под штанами у меня было черт знает что. То есть там были трусы, конечно. Только чувствовал я всей нижней частью своего тела, что лучше бы их там не было вообще. Бельевая резинка ослабла, я ее даже не чувствовал, а материал трусов был так тонок, что они прилипли к джинсам. Я судорожно вспоминал рисунок… Мне стало жаль самого себя.

Телефон мне подкинул болтливый администратор мотеля — сунул в руку вместе с ключами визитку, где от руки был вписан номер, а снизу написано «услуги». «На всякий случай», — сказал он, подмигнув. Я хотел ее тут же выкинуть, но потом передумал и взял с собой.

В номере было сыро и прохладно. Ничего особенного: стол, два стула, узкая кровать из ДСП и тумбочка с ночником. Зато был отдельный туалет и ванная комната. Я бросил визитку на стол и лег на кровать. Нужно было позвонить отцу, но я не смог себя заставить, и уснул мертвым сном.

И вот снова вечер, я стою в одних джинсах, а девушка уже разделась и прыгнула под одеяло. Смотрит на меня вопросительно. И немного осуждающе. Как учительница на провинившегося ученика.

— Я щас, — говорю. — Забыл кое-что.

Бочком пробрался в ванную комнату и включил душ. Все шло не по плану. Да и какой здесь может быть план, черт возьми? Просто я эту сцену раньше представлял себе немножко по-другому. Во всем виноваты голливудские фильмы с их нереальными сюжетами! Так ведь и психологическую травму можно словить в два счета.

«Вот было бы здорово, если она меня не дождется и свалит», — малодушно подумал я. Снял злополучные трусы и швырнул их под ванную. Наскоро помылся под прохладной водой.

А ведь я забыл, что позвонил ей. Отвлекся, задумался. И забыл. После разговора с отцом я обычно долго прихожу в себя. Так бы, может, и не забыл…

Иногда я принимаю какие-то спонтанные решения, а потом жалею об этом. Вот и друг меня всегда за это корил. Если б он узнал, чем я тут занимаюсь, его три раза кондратий хватил бы, реально!

Если честно, мне она просто не понравилась. Дерзкая, грубая, да и вообще. Но что поделать? Не могу же я выйти и сказать ей: «извини, тут такое дело… ты не в моем вкусе».

Прятаться в ванной дольше было бы уже не этично. Я напялил штаны. «А вдруг все-таки ушла?»

Но когда вернулся, под одеялом что-то недовольно шевелилось. «Сейчас она потребует дневник и влепит двойку», — издевается надо мной внутренний голос.

— Мне сколько ждать-то еще? — доносится из кровати. Быстро снимаю штаны и заползаю под одеяло.

Секса с проституткой у меня еще ни разу не было. Очень странные это ощущения, конечно.

Кровать была узкая. Деваться мне было некуда. Как только я забираюсь на нее, мы больно ударяемся коленными чашечками друг об друга. Девушка вскрикивает, матерится. Я поспешно извиняюсь и краснею. Думаю, ну все, сейчас точно даст мне под зад. Доигрался.

Но надо отдать ей должное. Она быстро успокаивается, обнимает меня за плечи, щекочет спину. Я стараюсь не смотреть ей в глаза. У нее маленькая грудь и плоский живот. А пупок — вообще загляденье. Я таких красивых пупков никогда в жизни не видел, реально.

Начинаю гладить ее грудь, играюсь с сосками. Но ей явно не нужны прелюдии. Она профессионально берет дело в свои руки и запускает процесс. Прикрывает глаза. И мне сразу становится легче и проще…

Все прошло быстро и гладко. Я бы сказал — без особых достижений. Со странным чувством внутреннего опустошения и тоски, я снова побежал в душевую, а когда вернулся, она уже спала.

«Разве так бывает?» — подумал я. Но раз это случилось, значит, бывает и такое. И что — разве она не человек? Не может устать?

Как бедный родственник присел на край кровати рядом с ней. Смотрю. Лицо какое-то каменное, как у куклы, хоть и симпатичное. Только макияжа многовато. Она спала как мумия, не шевелясь. Хотелось ущипнуть ее, чтобы понять — живая, нет? Но я сдержался.

И вот я сидел в чужой комнате, в чужой постели, с чужой девушкой, и не знал, куда себя деть. Не мог же я тоже лечь спать вместе с ней! Хотел новых ощущений? Ну вот, получай.

…Вдруг я вспомнил темноглазую Лампочку, лучик света из прошлой жизни. Ее улыбку. Смех. Ее губы. Ночные прогулки по темным улицам. Смешные и грустные детские разговоры о смысле жизни. Наивные признания в любви.

Когда она с семьей переехала в другой город, свет погас. Я остался один, в темноте. За эти несколько лет я ей даже ни разу не написал и не позвонил. Я не знал, что писать, и что говорить — тоже…

Интересно, могло ли у нас с ней что-нибудь получиться, если бы я ее отыскал? Представляю, как в незнакомом городе нахожу ее улицу, дом, квартиру. Поднимаюсь на нужный этаж. Нажимаю на звонок. Она открывает дверь. Все такая же: добрая, веселая, загадочная. И я такой с порога: «привет, Лампочка, мы с тобой не виделись целых три года, и даже не созванивались ни разу, эгегей! Вот он я!» Пытаюсь придумать продолжение этой дурацкой истории, но фантазия на этом иссякает. У всего есть свой предел. Даже у фантазии.

Вот бы можно было все исправить, изменить, переиграть… Но разве это возможно?

Мне стало ужасно тоскливо от этих мыслей. Хотелось срочно сделать что-нибудь эдакое, чтобы отвлечься. Я нагнулся и чмокнул девчонку в лоб. Тихонечко так, почти не коснувшись. Она тут же проснулась. Изумрудными глазами сверкнула в мою сторону.

— Ты че — маньяк? — сгребла на себя все одеяло, испугалась. Вот же я кретин!

— Нет, нет, прости! — стал я оправдываться, сам до дрожи испугавшись ее реакции. Отступил назад. Прикрывшись одеялом, она поспешно одевалась. Сперва надела лифчик, застегнула его, потом натянула кофточку, встала и тут же запрыгнула в узенькую юбку. Я проклинал свою минутную слабость… Стал быстро соображать, что делать. Взял из куртки кошелек, дрожащими руками отсчитал пару бумажек. Положил на стол. Добавил еще одну.

Она успела застегнуть все пуговицы и замки, разглаживала волосы. Вроде успокоилась, но смотрела на меня подозрительно. Подошла к столу. Взяла деньги, двинулась вперед. Я хотел ее пропустить, попятился назад, споткнулся о лежащие на полу кроссовки, и упал. И так сильно ударился головой о тумбочку, что аж искры из глаз полетели.

И вот тут случилась эта фигня.

Меня мгновенно окутал густой мрак, как будто я оказался в каком-то подземелье. Тьма была абсолютная, беспросветная. Мне послышались чьи-то жалобные голоса, молящие о помощи. Я моргал, вертел головой, но ничего видно не было. Голоса то отдалялись, то приближались. И вдруг меня охватила такая тоска, что я стал задыхаться. Казалось, сейчас умру. Все стало бессмысленным, пустым. Страх пожирал меня изнутри. В придачу ко всему, за спиной послышалось чье-то мерзкое дыхание…

Я разрыдался. Слезы полились из меня, как вода из сломанного крана. И перекрыть этот чертов кран все не удавалось.

Спустя пару минут я успокоился. Пришел в себя. Тьма отступила. Я опять находился в номере мотеля.

Голова разрывалась на части. Хотелось просто оторвать ее и выбросить куда подальше…

Я закрыл лицо руками и какое-то время просидел в полной неподвижности. Возле кровати. Было стыдно, конечно, так облажаться. Но что поделаешь?

Когда я убрал руки, то обнаружил, что девушка никуда не ушла, а сидит на полу рядом со мной. С курткой в руках.

— Ты как? — спрашивает.

— Уже отпустило, спасибо.

Дурацкая вырисовывалась ситуация. Тру пальцами затылок, будто показываю ей — вот тут болит.

Она тем временем накручивала на палец свои волосы и жевала жвачку. Смотрела на меня с интересом. Как смотрят на смешную обезьянку в зоопарке.

— Это чего с тобой?

— Не бери в голову, — отвечаю. — Просто день был тяжелый. А тут еще ударился не к месту.

Она понимающе кивает. Без особого сочувствия, впрочем. Говорит:

— Ты когда свалил — я, похоже, уснула. Со мной такое в первый раз, прикинь. А потом ты напугал меня — и я проснулась…

Я опустил глаза. Вдаваться в подробности этого эпизода мне не хотелось.

— Еще раз — извини. Сам не знаю, что на меня нашло.

— Да ничего, хрен с тобой.

Немного помолчали. Продолжаю на автомате тереть голову. На месте ушиба пальпацией обнаруживаю шишку размером с грецкий орех.

— Ты куришь? — спросила она, доставая из кармана пачку сигарет.

— Крайне редко, — говорю. Я реально почти не курил. Только в самых критических ситуациях.

Мы закурили. У меня с непривычки закружилась голова.

— Знаешь, какая любимая книга была у меня в детстве? — затянувшись сигаретой и выпустив клубок дыма, спросила она.

Поднимаю на нее глаза. Смотрю вопросительно. Разговор принимал неожиданный оборот.

— И какая?

— «Алиса в стране чудес». Мне казалось, что окружающий нас мир — это тоже нечто волшебное, загадочное, веселое. Я думала, что со мной однажды обязательно приключится что-то необыкновенное…

Она задумчиво смотрит в потолок. Наверно, вспоминает какой-то эпизод из прошлого.

— Где-то ты упала не в ту нору, Алиса, — сказал я, не сдержавшись. Но она не обиделась. Поперхнулась дымом, засмеялась. Пришлось постучать ее по спине.

— А ты дурачок, — говорит. И улыбается.

— Есть такое.

Она достала из второго кармана зеркальце, тщательно оглядела себя. Смахнула с лица какую-то пылинку, видную только ей одной, и, вполне удовлетворившись этим, убрала зеркальце обратно в карман. Мне показалось, что все это наиграно. Заученные до автоматизма движения…

— У меня парень был. Такой же смешной, как и ты. Хотела детей ему нарожать. А он уехал по контракту в какую-то тьмутаракань, стрелять любил.

Она как-то странно перескакивала с темы на тему. Я не успевал за ходом ее мыслей.

— И что с ним стало? — спрашиваю.

— Вернулся через год в гробу. Настрелялся, сука.

Хм. Нужно было что-то ответить. И я сказал:

— Иногда люди думают, что это все шутки. Не всерьез. Отбросил коньки, исчез, заспавнился — и дальше пошел.

— Чего? — не поняла она. — Что значит — «заспавнился»?

— Это в играх так, — объясняю. — Когда тебя убивают, ты потом опять появляешься, как ни в чем не бывало, в каком-нибудь другом месте.

— А, понятно… А ты любишь стрелять?

— Только сигареты, — говорю, и улыбаюсь как идиот. Она хмыкнула и достала еще по одной. Закурили. Странно было вот так, на полу, сидеть и болтать с незнакомой девушкой черт знает о чем. Но со мной в последнее время случались и более странные вещи.

— Ты-то сам — в какую яму свалился? — спрашивает она. Ее вопрос застает меня врасплох. Не знаю, что ответить. Думаю.

— Мне кажется, что я как раз не в яме, а в норе, — наконец, отвечаю ей.

Она задумывается над моими словами. Или просто делает вид.

— А в чем разница?

— В яме ничего нет. Она пустая. А в норе всегда кто-то обитает. И там можно идти, идти…

Она подавляет зевок. Ну, да. Ну, да. Понимаю. Дальше углубляться в тему ям и нор я не стал.

— У тебя выпить есть?

— Нет. Только вода, — говорю. На самом деле, и воды-то не было. Я все выпил. Не знаю, зачем я соврал. Она в ответ скорчила гримасу.

Чувствую, что ноги начинают затекать. Да и жопа на полу мерзнет. Но она даже не думает уходить. Есть такой жест — посмотреть на часы. Но они где-то там, на столе. Не могу же я поглядеть на пустую руку. Это будет вообще как-то неуважительно…

— И чем ты занимаешься? Ну, по жизни, — спрашивает она.

— Могилы копаю, — отвечаю. Хотелось немножко ее припугнуть, так, для смеха. Но она как будто даже обрадовалась.

— Нифигасе! Вот это класс! И че, прям на кладбище роешь?

— В основном да.

Она чуть ли не в ладоши захлопала. Что за странный народ мне все время встречается?

— Всегда хотела дотронуться пальцем до трупака, — мечтательно произносит она. — Говорят, они такие жесткие. Просто жуть!

«Видимо, парень ее приехал в гробу, и его даже не вскрывали, — думаю про себя. — Иначе она на всю жизнь бы это запомнила. А может, и парня-то никакого не было…»

— А закапываешь мертвяков тоже ты?

Ее нездоровый интерес данной темой меня начинает напрягать, реально.

— Нет, этим занимается другой человек, — говорю. Эта игра мне быстро надоедает. — Не мой профиль.

Огонь в ее глазах меркнет. Мой рейтинг в ее сознании тут же падает на несколько пунктов. Уже лучше, думаю.

— Хм, странно. Мне казалось, кто копает, тот и закапывает…

— Это типичное заблуждение.

— Значит, ты и мертвяков не видел? — с сожалением спрашивает она.

— Нет.

— Очень жаль…

Насупилась. Замолчала. Правда, ненадолго.

— Знаешь, меня некоторые клиенты уму разуму учить пытаются. Сами снимают… а сами еще и учат, прикинь?

— Все мы думаем, что умнее других, — процедил я. И откуда у меня появилась эта манера — говорить, как мой друг? Фу, прям. Но обсуждать ее проблемы не особо хочется. Мне бы со своими разобраться.

Вытягиваю ноги, пятки начинают неприятно покалывать. Какой там час, интересно? Она-то успела вздремнуть. А мне завтра ехать за три девять земель…

— Зато я сплю по утрам, — продолжает она болтать. — Люди встают с ранья, куда-то бегут, спешат, по своим делам, на свои работы. А вечером обратно. И так — каждый день! Бесконечно! И лица у них такие хмурые, озабоченные. Смотреть тошно.

Я встал и пересел на кровать. Надоело сидеть на полу.

— А это что? — спрашиваю, показывая на большущий синяк у нее на ноге.

— А это — плата за свободную жизнь, — холодно произносит она, прикрываясь курткой.

«Ничего себе свобода», — думаю про себя. И внезапно я как будто из ученика превращаюсь в директора школы. И скептически просматриваю конспекты молодой учительницы. Вижу, что и ей становится неприятно.

«Дальше будет только хуже», — думаю с тоской. Я умею быстро все испортить. На это у меня талант.

— Мне вот кажется, что и ты куда-то бежишь. Или отчего-то, — вдруг ни с того ни с сего говорит она. То ли хочет меня задеть в ответ, то ли еще что.

— А кто не бежит? Все бегут, — отвечаю ей. — Только не каждый себе в этом признается.

Она закурила третью сигарету, я отказался.

— Вот ты говоришь, что находишься в норе, а сам копаешь ямы на кладбище, — язвительно проговорила она.

Я не ответил. Эта пустая болтовня мне надоела. Хотелось спросить ее: «а во сколько у тебя следующий клиент?» Но, к счастью, я сдержался и промолчал.

Воспользовавшись тем, что она ушла в туалет, я схватил свою куртку и выбежал из номера.

<Опустошители>

Стемнело. Дождь неустанно барабанил по железной спине Бегемота. Я как будто сам промокал под этими повторяющимися звуками. Так они действовали на меня. И на мои нервы. Навигатор, будто очнувшись от дремы, торопливым голосом велел свернуть направо.

Съезд на грунтовую дорогу был крутой, я сбавил скорость, переключился на вторую передачу, и повернул. На душе сразу полегчало. Трасса осталась позади.

Приоткрыл окно, в лицо повеяло свежестью, лесом. Мокрой травой и подгнившей листвой.

Я почувствовал, как город отпустил меня. Со всеми своими заботами и тревогами. Есть что-то таинственное в этом переходе из города в сельскую местность. Когда ты видишь табличку с перечеркнутым названием города. А дальше — необъятные просторы, природа, леса и реки. Здесь все по-другому. Другие правила. Другая жизнь.

Дождь не прекращался. Временами он то усиливался, то переходил на морось. Я включил дальний свет, но видимость от этого не улучшилась.

Слева чернело убранное поле, пропитанное влагой, а справа — беспросветный лес. Дорога петляла между ними.

Еле уловимый запах дыма. И повторяющийся звук, неустанно работающих дворников.

Бегемот был в своей стихии. Подпрыгивал на колдобинах, плескался в лужах, гудел от радости.

Из головы не шла та загадочная девушка, которая попалась мне на пути. Куда она делась? И где теперь ее носит? Казалось, она сейчас вдруг появится из-за деревьев, с распущенными, мокрыми волосами и с сумкой в руках. И скажет, будто мы и не расставались:

— Ну, сколько можно тебя ждать? Поехали уже.

Бегемот, будто прочитав мои мысли, пристально вглядывается в темноту своими круглыми фарами…

Ладно, пора и о работе подумать. Из-за утренней задержки, а затем непредвиденной остановки и ремонта, я потерял уйму времени. Но главное сейчас — спокойно доехать до назначенного места.

Вдалеке показалось какое-то свечение. Пропало на мгновение, и вновь появилось. Это была машина. Сомнений не оставалось. Сердце у меня екнуло. Ведь это могли быть опустошители — бандиты, сжигающие заброшенные деревни. Встречаться с ними мне совсем не хотелось.

Я начал себя успокаивать. Да мало ли кто это может быть? Вокруг десятки деревень. Это могли быть и запоздавшие рыбаки, и охотники, и местные жители.

Переключился на ближний. Посмотрел на телефон — второй час ночи. Поздновато для деревенских, конечно…

Свернуть куда-либо не было возможности. Местности я не знал, а вокруг тьма-тьмущая. Ни луны, ни звезд.

Машина приближалась. Двигалась она нагло, по середине проезжей части, прямо на меня…

Я дал немного вправо, уступая ей дорогу, но так, чтобы хотя бы левыми колесами остаться на грунтовке. Свет от фар на мгновение ослепил меня. Послышалась приглушенная закрытыми окнами громкая музыка. Еле удержался, чтобы не повернуть голову.

Проехала мимо. Включаю дальняк. Потихоньку прибавляю ходу. Смотрю на навигатор — никаких ответвлений ближайшие десять минут нет. Только зигзагообразная линия…

Поднимаю глаза на зеркало заднего вида. Красные огни задних фар проехавшей машины потихоньку пожирает тьма.

Неужели пронесло? На ходу достаю из бардачка зарядку и подключаю к телефону. Если мобильник вырубится, подгруженный маршрут может пропасть. Связь возле лесного массива всегда плохая, тем более, в таком отдалении от города.

И вдруг во всех зеркалах одновременно вспыхивают огни. Они развернулись. ОНИ — я уверен, что там, в машине, было несколько человек. Нутром это чувствовал.

Теперь уже притворяться нет смысла. Давлю тапок в пол. Бегемот возбужденно урчит, чуя погоню.

Вот же я попал! Но ничего, главное сохранять холодную голову и не лезть на рожон.

Они приближаются. Лес стоит как стена. На прокисшее поле лезть не имеет смысла. Перебираю в голове разные варианты. Хватаю телефон и прячу в карман.

Пожалуйста, Бегемот, быстрее…

Страх переполняет сознание. И злость. Как же я мог попасть в западню, если вокруг такие просторы?

Они все ближе. Надо бы сделать какой-нибудь трюк. Как в фильмах. Типа полицейского разворота. Только я не помню, сперва нужно газануть или потянуть ручник… Такие маневры мы с Бегемотом не тренировали.

Определяю для себя самый худший сценарий развития событий и, как ни странно, все происходит именно так.

На одном из ухабов меня подбрасывает вверх, теряю управление. Они догоняют меня и подрезают слева. Скрежет железа. Удар. Бегемот захлебывается, глохнет.

Из машины тут же вылезают три амбала. Не успеваю заблокировать двери. Один из них хватается за ручку и тянет на себя.

— Вылезай, — орет кто-то. И тут же меня хватают две пары мощных рук и выбрасывают на дорогу.

Их трое. Три здоровенных мужика. Стараюсь разглядеть все в деталях, насколько позволяет свет от фар двух машин. Один в красной кепке и в футболке. На футболке — перекошенная от злости человеческая голова, забитая изнутри тараканами. И какая-то надпись вязью сверху. На втором свитер с изображением жирного безголового дракона с шипастым хвостом. Третий был в черной кожаной куртке. Я почему-то сразу все понял. Это и были опустошители. Черт бы их побрал! Несмотря на то, что я их не видел ни разу в жизни, я был практически уверен, что это они.

— Ты зачем нас слепил, урод? — закричал тот, что в кепке. И все трое пялятся на меня во все глаза.

— Ребята, я переключился на ближний, вы же видели…

— Он еще и дерзит мне, слышите? — Кепка подходит ближе. — То есть, ты считаешь, я вру?

Если бежать, то сейчас. В лес. Но ноги, как назло, будто приросли к земле. Стали ватными. Не ожидал от них предательства в такой ответственный момент.

— Значит, я вру. Так что ли, по-твоему? — повторяет кепка, делая вид, что выходит из себя. Он, похоже, был среди них главным.

— Нет… может вам так показалось, — говорю, — Темно же вокруг. В любом случае, извините, мужики, ок?

— Показалось? — орет на меня кепка. — А, может, и показалось…

Странный он какой-то. Стоит, чешет репу. А глаза как у быка — красные, бешеные. Сканируют меня с ног до головы.

Тот, что в свитере с безголовым драконом, подходит ближе. Ухмыляется.

— Хочешь, загадаю тебе одну загадку? «Скачет он вдоль деревень, ищет там всякую хрень». Кто бы это мог быть, а?

Это был очень хитрый дракон, как оказалось. Продолжает улыбаться. Но улыбка у него какая-то нехорошая.

Сейчас главное себя не выдать. В голове проносится мысль: «откуда они знают про „скачущего вдоль деревень“? Или я что-то не так понял?» Но думать об этом нет времени.

— Ребята, я не понимаю, о чем вы, — стараюсь изо всех сил выразить удивление. — Вы меня с кем-то путаете. Я рыбак. Еду на ночную рыбалку. Мне проблемы вообще не нужны…

У меня на любой «выезд» была приготовлена легенда. Использую ее на автомате.

Мужик в свитере пристально смотрит на меня. Дождь хлещет по лицу, одежда у всех основательно мокнет. Но им как будто все равно. Стараюсь держать на виду всех троих, но кожанка практически сливается с темнотой.

— Ладно, ладно, рыбак, — соглашается, наконец, кепка, смачно плюнув в сторону. — Обознались, похоже.

Подходит с вытянутой лапищей. Лыбится. И вдруг со всего размаху бьет меня по лицу кулаком. Потом в живот.

Дыхание перехватывает, пячусь назад. Перед тем как все поплыло перед глазами, я успел прочесть надпись на его футболке: «НЕ ТРАВИТЬ!» Перекошенное лицо под словами злорадно щерится.

— А это тебе за грубость, дружище. С пацанами так не разговаривают.

— Но ты сам виноват, — чуть ли не по-дружески произносит второй. — Мы из-за тебя чуть в поле не вылетели. А там — сам видишь какая каша.

Кепка поглаживает свою руку. Видимо, мои кости оказались не такими мягкими, как он предполагал.

Перед второй атакой он отклонился немного назад (наверно, чтобы увеличить амплитуду удара), замахнулся… но тут подул ветер — и сорвал с него кепку. Матерясь, он погнался за ней. Сделал шагов пять, дважды пытался подхватить ее на лету, но промахивался. Кепка, хлюпнув, приземлилась в грязь. Наконец, злодей схватил ее, стал отряхивать. Одевая кепку обратно на голову, зыркнул на меня злобно, с ненавистью. «Мне бы твои проблемы, — думаю про себя, вытирая сочащуюся из носа кровь. — Впрочем, все в этой жизни относительно».

— Осмотри машину, — скомандовал он кому-то из своих. Я сделал еще два шага назад, еле держась на ногах. А в голове мысли такие ясные, даже удивительно. «Вот сейчас они будут меня убивать, — думаю про себя. — Переговорщик из меня, конечно, хреновый. Значит, конец пути?»

Сбоку скользнула тень. Это подкрался мужик в кожанке. Он был пьян в стельку. И покачивался на какой-то своей волне.

— А давайте его пощекочем? — говорит своим, и достает из кармана небольшой ножик.

Пытаюсь выпрямиться. Поднимаю руки, как каратист.

— Ребята, гандикап заканчивается. Не будите зверя. Сейчас я превращусь в Халка, — бормочу я какую-то фигню.

Ко всем прочим моим странностям, у меня есть еще одна особенность — я не могу ударить человека. Ни человека, ни любое другое живое существо. В связи с этим у меня и раньше было множество проблем. Все эти школьные драки, юношеские разборки… Причем, я не был слабаком или ущербным каким, просто я морально не мог перейти эту черту.

Так что все мои слова — были только словами. И они это тут же раскусили.

Кепка быстро подходит ко мне и снова бьет по лицу. Я не удерживаюсь на ногах и падаю. Он с остервенением пинает меня ногами. За что? Кто знает. За головной убор, за дождь, за искателя, за свою поганую жизнь. А может, просто так. Потому что он такой человек. Кожанка тоже пытается пнуть, но промахивается, поскальзывается, и падает лицом вниз.

— Бля, мужики, я нос разбил, — гнусавит он где-то возле меня. Теперь мы с ним стали немного похожими.

— Куда ты полезла, дура?! Уйди с глаз моих, ушлепок, — озверев, кричит кепка приятелю. Тот сидит на земле, утирая нос. Не двигается. Меня перестают бить. Уже хорошо. Слышу сверху тяжелое дыхание. «Сейчас отдышится, и снова начнет».

Успеваю приподняться на колени. К горлу что-то подступает. В глазах потемнело… И тут я как по команде начинаю блевать. Все, что ел по дороге, выходит из меня дружным строем одно за другим. В самом неприглядном виде.

— Фу, какая мерзость, — лепечет кожанка, отшатываясь. Брезгливый, однако. Кепка тоже делает шаг назад. Не могу остановиться. Блюю и блюю. За минуту из меня вылезает все, что было в желудке.

«А вот и они, родимые, утренние бургеры с солеными огурчиками».

Хулиганы соображают, что делать дальше. Моя блевотина будто очерчивает защитный полукруг от этих монстров. И никто не подходит.

Меня как будто вывернуло наизнанку. Сил нет никаких. Сижу на коленях вокруг своих харчей. Грязный, избитый.

— Тут у него ниче особо нет, — закричал из моей машины третий. — Удочки, снасти всякие. И куча дверных ключей в багажнике.

Он загребает руками мои железяки и показывает остальным.

— Рыбак, ты че — еще и ключник? — ржет кожанка. А кепка тем временем осматривает свои кроссовки на предмет порчи от нечистот. Услышав про ключи, он поднимает голову и о чем-то задумывается.

— Откуда ты их взял? — наконец, спрашивает он. Меня пугает его голос. Собираюсь с силами, чтобы ответить.

— Бабушка дала… Она сторожем работает в дачном поселке, — придумываю на ходу. Жить-то хочется! — Нашла их в каком-то ведре. Если надо — забирайте себе! Мне они ни к чему.

— Тогда зачем ты их возишь с собой, дурачина? — спрашивает кепка, все ближе и ближе подступая ко мне.

— Не знаю, она дала — я взял, — говорю. — Не мог же я огорчить родную бабушку.

Кепка делает еще один шаг вперед и теперь стоит уже прямо надо мной. Не знаю, поверил он мне или нет. По его мерзкому лицу хрен что разберешь!

События разворачиваются слишком стремительно. Надо бы посидеть, все обдумать. Но времени катастрофически не хватает.

— Мужики, там в бардачке сигареты… Дайте покурить хотя бы, — прошу их. ЧТО Я ВООБЩЕ НЕСУ??? КАКИЕ СИГАРЕТЫ??? МОЛИТЬСЯ НУЖНО!!!

— Что ему надо? — кричит копавшийся в моей машине мужик. Он, похоже, не расслышал что я сказал.

— Сигареты, говорит, в бардачке у него. Я бы тоже покурил, — мечтательно добавляет кожанка, сидя на земле. Тот, что в кепке, мечется из стороны в сторону, не зная, что предпринять. Держит свой головной убор двумя руками. Потому что раззадорившийся ветер так и норовит с ним снова поиграть в догонялки. И тут, который был в свитере, вдруг кидает мне пачку сигарет. Мою старую дежурную пачку. Вот как раз для таких случаев.

— Держи, ключник!

— Спасибо, — говорю. Изо рта идет кровь, смешивается с дождем, капает на футболку.

Достаю зажигалку из полупустой пачки, быстро закуриваю, пока все не промокло. Остальное кидаю мужику в кожанке. Он поднимает с земли пачку и тоже закуривает.

— Прямо пикничок, блять, — смеется он. А я понимаю: время, отведенное мне на жизнь, измеряется сейчас длиной вот этой самой мокрой сигареты… Стараюсь не спешить. Смакую. Интересная картина открывается моему взору: я, курящий в окружении своей блевотины; мужик с окровавленным носом, старающийся выдувать дым одним ртом; и над нами возвышается бешеная детина в перепачканной кепке, озлобленная и чуточку растерянная.

Где-то за спиной под аккомпанемент осенних листьев гудит лес. Дождь дирижирует взмахами тысячи палочек то вправо, то влево. Вокруг меня начинает образовываться небольшая лужа.

— Вылезай давай, — не выдержав, кричит кепка. Машет рукой. — Я в твое дерьмо не полезу. Давай, давай, давай!

Вдруг вдалеке появляется свет. Все, думаю, светает. Убегайте, демоны, сейчас закричит петух…

— Атас, там че-то едет! Валим отсюда, — слышу (очнувшись от видений), как кричит тот, который копался в моей машине, своим дружкам. Кепка что-то раздумывает, но потом быстро идет за ним следом. Мужик в кожанке с раскачки встает и двигается к машине. Бросает сигарету. Оборачивается. Подходит ко мне. Своими пустыми глазами смотрит мне прямо в душу.

— Ты не держи зла. Я только тихонечко, — бормочет. И бьет меня наотмашь ножом в живот. Лезвие скользит по телефону, лежащему в кармане, и уходит куда-то рукояткой вглубь. Сигарета из моего рта отлетает в сторону. Живот пронзает острая боль. Мне кажется, что я обоссался.

Кожанка, скалясь, медленно приподнимается и вразвалочку идет к машине.

Хлопают двери. Машина, заревев, разворачивается и уезжает. Дождь продолжает лить нескончаемым потоком.

В голове у меня проносится мысль: «курение — убивает…»

<Разговор с отцом>

До выезда из мотеля нужно было позвонить отцу. Чтобы никто не мешал, не отвлекал. Вообще-то, я хотел позвонить ему еще вечером, вчера. Но не успел подготовиться. А без подготовки звонить я не решился.

Обычно я делаю так: беру бумажку и заранее составляю план нашего разговора. Своеобразную шпаргалку. Придумываю штук десять тем — и потом по одному вычеркиваю то, о чем мы уже поговорили, чтобы не повторяться. Удобно. Спасает от неуютных пауз, предотвращает обсуждение скользких, незапланированных тем. Главное, вовремя положить трубку.

Правда, однажды, во время разговора с ним, я забыл вычеркнуть какой-то пункт — и случайно на автомате повторил одну и ту же тему второй раз подряд. Отец был удивлен. Мне кажется, в тот раз он что-то заподозрил. Но подобной оплошности я больше не совершал.

Не знаю, как бы отреагировал я, случись мне узнать, что родной сын проделывает такое до разговора со мной… Возможно, поэтому я никогда всерьез и не задумывался о том, чтобы завести детей. Сложно это все. Тут бы с самим собой разобраться. (К тому же, это такой страх — воспроизвести нечто подобное себе, чтобы потом всю свою жизнь чувствовать за него ответственность, переживать. Испытывать чувство вины…) Впрочем, фраза «заводить детей» тоже звучит как-то бредово. В конце концов, дети — это не заводная игрушка.

Итак, нужно было позвонить отцу, а перед этим — составить план. Я достал свой блокнот, взял ручку и начал писать.

Вывел на чистом листке цифру «1». Поставил точку.

На этом месте ручка перестала писать. Я решил ее разобрать и поглядеть, в чем там дело. Знаю, что вариантов не много. Либо паста закончилась, либо шариковый наконечник сломался. Но мне захотелось проверить. Ведь иногда бывает, что часть чернил остается в трубочке, не доходя до наконечника. И тогда достаточно дунуть ртом в стержень, чтобы чернила дошли до конца. В детстве я так часто делал.

Минут пять возился с ручкой, пытаясь ее разобрать. Я прям увлекся. Заглушка не вылезала, как будто была посажена на клей. Когда я попытался отковырнуть ее колпачком, послышался треск — не выдержал сам колпачок, а заглушка так и осталась на своем месте. С противоположной стороны никаких успехов я тоже не добился. Крутил наконечник ручки до тех пор, пока пальцы не покраснели, и лишь потом понял, что ручка одноразовая и не разбирается. Просто зачем-то наконечник был покрашен в другой цвет.

В итоге ручку я все-таки сломал. Достал пасту. Она оказалась пустая. Тогда я взял куртку и вышел на улицу.

«Куплю такую же пасту, а ручку замотаю скотчем», — решил я про себя, потому что к этой ручке уже прикипел, пока вел свой дневник.

Однако в магазине выяснилось, что стержни по отдельности давно уже никто не продает. Я как-то пропустил этот момент, реально. На витрине лежало множество разных ручек: большие и маленькие, девчачьи и мальчишечьи, с перьями и без. Только ручки и никаких тебе паст.

Потом, немного побродив по магазину, в углу я увидел корзину, в которой лежала куча простеньких, дешевых ручек. Вот в ней я и обнаружил такую же, какая была у меня. Тут же схватил ее, подошел к кассе, расплатился. Вернулся в номер. Достал блокнот, расписал ручку. Все в норме.

Осталось дело за малым.

Итак, разговор с отцом, пункт первый. Традиционный. Спросить, как здоровье.

После смерти матери Тараканище (так я при маме иногда его называл) сильно сдал. Наш усач был ко всему прочему еще и кровососом, а таким, как известно, всегда нужна свежая кровь. Как только сосать стало не из кого, он начал дряхлеть. Так что тема здоровья — это самые легкие десять минут общения.

Отец очень много курил. Две пачки в день — не меньше. Он рассказывал, что в пятнадцать лет устроился работать на какую-то ферму. Работа была тяжелая, на выносливость. Там были одни мужики. Чтобы выжить в этом коллективе, нужно было ничем не отличаться от остальных, иначе тебе не жить. Вот там он и начал курить, вместе с этими мужиками.

Потом была армия. А там — если не куришь, значит, меньше отдыхаешь. Он никогда не пытался бросить, свою жизнь без сигарет отец не представлял. Боюсь подумать, что у него там с легкими. В последние годы приступы кашля стали мучить его все чаще и чаще.

Смешно вспоминать, но я в детстве думал, что он оттого такой злой — потому что курит. Мне казалось, что в сигаретах спрятан какой-то яд, который делает человека ненормальным. Мама ведь не курила — и была доброй. Я тайком прятал его пачки под кровать, за стенку, закидывал на кухонный гарнитур. Но он всегда их находил…

Так, ладно. Дальше можно спросить: как соседи, не мешают ли спать? О, иногда эта тема могла здорово выстрелить! Но после этого он обычно возбуждается, начинает нервничать, орать, так что «соседей» я стараюсь доставать только в крайнем случае, когда вообще ничего не могу придумать. Будоражить его мизантропические черты характера впустую ни к чему.

Друзей у него нет. С соседями он не ладит. Были собутыльники, но они все давно спились и умерли. Мы как-то считали: из двенадцати мужиков его возраста в подъезде остался только он один. Был еще непьющий мужик с третьего этажа, но он попал под машину и погиб. «Несчастный случай», — говорили про него соседи. Как будто остальные помирали счастливыми.

Теперь отец пил все реже и реже — здоровье не позволяло. Не то что раньше…

(Тут самое главное — не заиграться с воспоминаниями и не нахвататься флешбеков.)

У меня пересохло в горле. Встал, включил электрический чайник. Как под гипнозом принялся смотреть на бурлящие пузырьки, подсвеченные синей лампочкой. Это было так красиво и так бессмысленно. Я включал чайник снова и снова, чтобы насладиться веселым бегом беспечных пузырьков.

Потом заварил себе кофе. Подождал, пока немного остынет. Посмотрел на блокнот. Что мне там удалось записать?

«1. Узнать о здоровье.

2. Соседи».

«Мда, — подумал я. — маловато получается». Выпил кофе и продолжил думать дальше.

Пункт второй. Футбол.

Отец любит смотреть всякие спортивные матчи, особенно футбол. Ну как — любит… Мне кажется, искренне в этой жизни он не любит ничего. Он смотрит матчи, орет на всю квартиру. Если кто-то не забивает, материт спортсменов почем свет, называет их кривоногими и криворукими. Если команда, за которую он болеет, забивает гол — тоже орет, но еще громче. «Без голов хер выиграешь!» — любит повторять отец.

Я спортивные игры вообще не люблю. Ни футбол, ни хоккей, ни что-то другое. Да и чего там смотреть? Бессмыслица какая-то. Каждый раз одно и то же. Бей, беги, забивай. Бей, беги, забивай.

Чтобы как-то поддержать разговор, мне приходится просматривать спортивные новости, узнавать результаты. Главное назвать хотя бы пару фамилий, упомянуть какой-нибудь матч — большего добиться от меня сложно.