Бесплатный фрагмент - Она превращается в женщину

КАК ПОЯВЛЯЮТСЯ ДЕТИ

Когда ребёнок распахнёт глаза…

Когда ребёнок распахнёт глаза

на то, что мы назвать хотели миром,

и первым делом будет не слеза

(обида, стыд, боль, рана; — спи, малыш, не выдам),

но слово, что захочет он сказать:

«дом», «пашня», «дождь», «листок»…

Скажи мне: «книга»,

«ученье», «свет». А «тьма» не говори. «Отец» и «мать»,

«сестра» и «брат». Не говори «болит», не шмыгай.

Нет боли. Есть любовь. Нет зла. Не говори:

«глаза у страха…» Откровенно,

малыш, мы просто люди (полудикари).

Нам свойственно, как людям, заблужденье.

Мы падаем, мы катимся — о да, мы знаем смерть:

за жизнь мы умираем раз по десять.

Мы рады бы, мой мальчик, не взрослеть,

но чересчур вдруг начинаем весить.

Малыш, когда ты распахнёшь глаза —

и ощутишь до синевы небесной жажду,

потом вдохнёшь… За оба края взять —

двумя руками. Верю — не промажешь.

И не забудь о нас, кто небылицы лепит.

На свете существует только мир.

Стыда, обмана, боли, смерти нету.

Ну, распахни глаза и посмотри —

как в небеса укутаны все дети,

как нежно произносят по складам:

«поэзия», «любовь», «музыка», «мама»…

Как весело им всем. Как горько нам

за азбучной, за пресловутой рамой.

Малыш, открой глаза!

12 мая 2010

***

Девочка с упрямой чёлкой,

норовящей скрыть от неё весь свет, —

за спиной тяжеленный ранец,

сменка в левой руке, в тряпичной сумке,

идёт из школы домой.

«А знаешь, как появляются дети?» —

спрашивает попутчица — ни с того ни с сего —

и искрит всезнающим женским оком.

Знаю.

Знает, конечно, —

аист здесь ни при чём,

тем паче капуста.

«Не от поцелуя» —

говорит одноклассница.

Знаю.

И правда глупо:

возникнуть из прикосновенья

случайных губ к случайным губам

(она целовала Мишку: он подарил ей розу,

сломанную северным ветром).

И даже к неслучайным — к нарочным.

Когда я родилась, цвели розы,

звонили колокола.

Мама долго мучилась, но верила —

и молилась, молилась.

Когда солнце вошло в зенит,

я не вынесла маминых пустых молитв —

и осуществилась.

«Ну да, ну да! рассказывай сказки!»

А потом: «Я тебе покажу» —

и тащит девочку в дом,

чтобы открыть страшную тайну вчуже.

«Ну да, ну да… —

дразнит девочку. —

Розы, колокола… А прежде?»

А прежде было ничто, то есть:

Ничего не было, —

говорит девочка.

Но вот её тычут в книгу —

источник знаний.

Книга большого формата,

с картинками и «пузырями».

На обложке — море капусты, над ним —

ошалевшая птица со странным грузом.

«Читай-читай» —

и девочка читает.

«Читай-читай» — интригует,

но внезапно меняет призыв на: «Смотри-смотри» —

и листает до нужного места.

Какие мерзкие лица… —

думает девочка и закрывает книгу.

«Ну что, понятно?» — экзаменует товарка.

Понятно. Девочка вскидывает на спину ранец,

берёт в левую руку тряпичную сумку со сменкой

(на сумке вышиты розы) и не прощаясь уходит.

Уже дома, разглядывая

светлое и тревожное лицо матери,

близкий и далёкий отцовский лик,

девочка решает: вылепили из глины.

(Вот почему мама так часто вскрикивает:

«Осторожно!» — и подхватывает, словно над пропастью.

Отец в такую минуту скорее суров, чем нежен.)

Январь 2012

Картины детства

1

Когда наконец поняла, что я — это «я»,

решила: буду «не-я», тогда не найдут

(и без пряток под ванной).

Мама экзаменует: «Кто моя дочка?»

Отвечаю: «Не я».

2

Однажды папа повёл в ЦПКиО.

Не спрашивал, хочу ли мороженого —

купил. Я ела ванильный пломбир.

А хотела другое. Но молчала.

Качелей не помню. Только иллюзион.

До сих пор не прошла

тошнота.

3

Проехала две тысячи километров.

Обнимаю бабушку. Она с порога:

«А мне пора мыть в мотовилах».

У бабушки есть заклинание,

которое ускоряет её работу.

Плутовато подмигивает, я начинаю:

«Шахер-махер…» Продолженье в рифму

бабушка всегда досказывает сама,

иначе ничего не выйдет.

4

Мой дядя похож на д'Артаньяна

и, разумеется, на Боярского,

в которого я, шестилетняя, влюблена.

У него такие же волосы, усы, шляпа,

тёмные очки и конь, правда красного цвета.

Мы скачем по бескрайним полям:

он сажает меня впереди, ветер в лицо,

и во всю мощь боярского голоса надо мной:

«Городские цветы, городские цветы,

навсегда завладели вы сердцем моим.

Оооооооооооо».

Другим летом красный конь

покоится, истлевший до косточек,

за поленницей. Я делаю шаг

к его покорёженной морде —

а мне навстречу гадюка

или уж (я плохо их различаю).

5

Когда папа умер, мама сказала:

«Теперь ты будешь за маму, а я за папу».

Мне было уже четырнадцать, а сестре четыре,

поэтому за маму была я; а Юля — за ребёнка.

9 июня 2016

***

Твоя кожа всегда пахла морем —

я утыкала в неё свой нос.

Я знала — когда мы поедем скоро

на юг, там будет стоять утёс,

а ещё там будет пахнуть тобою:

белизной твоих мягких рук —

от запястий до плеч — вечерним прибоем.

Я тебе говорила вслух:

«Мама, ты пахнешь морем и пеной».

Но это уже когда ты спасла

меня, увлечённую волной и верой

в морские подводные чудеса.

С тех пор, из бассейна всплывая смерти,

я словно опять на твоих руках,

пахнущих морем. И мрачные сети

снова рвутся впотьмах.

24 ноября 2016

***

В мире вымысла не доискаться смысла.

Песни мёртвых пронизали мглу.

Девочке кораблик часто снится —

он бежит, бросается в волну.

Девочка спешит за ним по ветру,

красной нитью дёргает слегка.

Спрашивает — и не ждёт ответа,

что кораблик ищет в облаках:

он их ловит парусами вдоволь,

девочку он тоже зачерпнул.

«Не люблю ни моря, ни улова», —

девочке он на ухо шепнул.

Нить оборвана, и он на дно уходит.

Девочка раскинулась звездой.

Спи, кораблик! Пусть русалки водят,

когда дремлет память-рулевой.

14 декабря 2016

Бумажное

Что это было? — спросила Люся,

когда отошла от наркоза.

Соседки не ждали её вопроса,

но сказали: «Уже не волнуйся.

Что это было, никто не знает. И хорошо — не надо».

Нет, говорит, я спрошу у знакомого Васи,

анестезиолога. Пусть мои дни он скрасит.

Вы представьте — я была шуршащей бумагой!

Я плыла по бумажному морю на пароходе

бумажном. Я летела в бумажном небе,

держала в клюве бумажный стебель

и видела, как бумажные воды сходят.

Потом я стала бумажной собою.

Мои щёки и груди шуршали, как шуршат журналы.

Моя рана тлела, превращалась в пыль и улетала,

когда я посыпала её бумажной солью.

И вот я осталась куколкой — для вырезанья,

помните, в детстве, в «Весёлых картинках», что ли.

Если надрежешь лишнего — ничего, никакой ведь боли.

Интересно, а едят бумажные куклы, к примеру, лазанью?

Мне сейчас захотелось лазаньи с мясом или с грибами

и очень крепкого кофе, желательно с пряной корицей.

Дорогие, мне кажется, нет, я уверена — наша больница

превращается в Большой драматический театр оригами.

Маша ответила коротко: «Не пи..и».

Гуля: «Я будто камнем с горы летела».

Надя: «У меня ничего; ни души, ни тела…»

Люся чиркает спичкой: бумага, гори!

апрель — май 2016

***

От стены к стене, от окна к окну.

Так усталая кукушка тоскует.

Так глухим, двусложным своим ку-ку

навлекает беду лихую.

От травы к траве, от куста к кусту.

Не поёт (и дитя нет баюкать) —

словно боль зубная: ку-ку, ку-ку.

И крыло превращается в руку.

А второе крыло равноценно листу —

опадает, хрустит, ржавеет.

И не речь совсем, но её искус

над усталой птицей алеет.

11 мая 2016

***

И снова падаешь — море, море;

и снова взмываешь из-под бесцветных вод.

Оскому набившее memento mori

подкатывает к горлу — откатывает от.

И руки-руки, и лица-лица,

и весь этот мир — от тебя без ума.

И та же больница — за окошком птица,

деревья без шелеста. Мёртвая тишина.

И обнимаешь живот свой, как парус,

и ловишь малейший, мельчайший толчок.

Подхвачена водами, воздухом, жаром,

себе подпеваешь: придёт серый волчок.

Палата — опять с полинявшей постелью,

и нянечка грязной тряпкою пол

драит и лечит бессмысленной речью.

Бессмысленно ноги расставил стол.

Но утром, назавтра, сама как птица —

под щебет и лёгкую дрожь за окном —

вылетишь прочь, чтобы в жизнь не влиться,

но тихо пристроиться левым бочком.

19 июня 2017

Плачет дитя…

Плачет дитя, надрывает горлышко.

Солнце палит — безразлично солнышку.

Солнышко, в общем, и светит не дитятку —

просто оно обучено припекать.

Просто сейчас отступило облако,

просто вдруг небо синее — кроткое.

Плачет дитя; я смотрю и радуюсь:

всходит над мокрым личиком радуга.

Радуга-дуга над мла-ден-чи-ком.

На живот упал и развед-чи-ком

по-пластунски ползёт,

                  путь прокла-ды-ва-ет.

Матерь рядом стоит

                         и обкла-ды-ва-ет

нецензурно.

август 2017

Из цикла «Разговор с отцом»

Брат и сестра? муж и жена? дочь и отец? всё это и больше?

О. Седакова

Среди бела дня посреди комнаты —

не в сердцевине ночи, её сонных затей,

морока — жду твоего знака, гляжу в окно.

Отец, я думала много о том,