Бесплатный фрагмент - Оливер

29 августа, 2042 г.

Предисловие

В комнате, пахнущей лилиями и свежими апельсинами, сидел папа и смотрел игру в футбол. Наша команда проигрывала, и на лице его была написана скука, смешанная с усталостью и разбавленная желанием переключить канал. Папа был целой палитрой с эмоциями. Я подошла и потрогала его за руку. Его голова соскользнула набок, будто бы он только что проснулся. Он сонно посмотрел на меня и улыбнулся:

— Эми, — пробормотал он. — Ты чего не спишь?

— Завтра Неизвестный День, — ответила я, глядя в его серебристые глаза.

— Это как? — спросил он, будто был удивлён моим ответом. На самом же деле он не хуже меня знал, что я имею в виду.

— Это день, когда я пойду в школу.

— Боишься?

— Немного.

Свет в комнате был приглушённый, но папины глаза сияли бы даже сквозь беспросветную тьму. Из них исходил какой-то фантастический манящий свет, который мне очень нравился. Такого света я больше нигде не видела.

Он погладил меня по голове:

— Это нормально. Я тоже боялся.

Я села в кресло напротив, придвинув его поближе к пылающему камину, протянула к огню озябшие ноги и пошевелила закоченевшими пальцами.

— Расскажи мне, — попросила я, чувствуя, как мой голос начинает предательски дрожать. — Расскажи мне какую-нибудь историю, связанную со школой..

— Только не сегодня, Эми. — покачал головой папа.

— Почему?

— Я устал, да и тебе уже пора спать, — он оглянулся в поисках чего-то или кого-то. — Где Томми?

Я вынула из кармана халата зайчика и посадила его на стол:

— Он со мной. Он тоже хочет послушать.

— Мама нас наругает. Нас всех.

Я с удовольствием заметила, что папа сказал это уже более расположенным к беседе тоном.

— Ну пожалуйста, пап! — взмолилась я, подаваясь вперёд, так сильно я этого хотела. — Мама у нас хорошая.

— Не спорю. Помнится, я когда-то уже рассказывал тебе эту историю. — усмехнулся папа. Последняя попытка отговориться слетела с его губ и тонкой наждачкой полетела вниз, на ковёр.

— Я плохо её помню. Расскажи ещё раз.

Его глаза смеялись. Я посмотрела вниз, туда, где ещё несколько секунд назад была отговорка. Она растворилась, не оставив ни запаха, ни даже лёгкого привкуса. Я умела уговаривать. Папа наконец нашёл в себе силы и выключил неудачный матч, назойливо жужжащий на заднем плане.

Экран погас, и загорелся папин голос.

— Ну что ж, — начал папа и потянулся рукой к комоду. Он выдвинул верхний ярус и достал стеклянный ящик. Поставив его на стол, он спросил: — Итак, Эми, знаешь ли ты, что это такое?

— Там тетрадка. — ответила я, уверенная в своём ответе на сто процентов.

— А вот и нет, — в голосе его сквозило лёгкое удовольствие от того, что ответ был дан неправильный.

— Что же это тогда? — спросила я с оттенком обиды. Я любила, когда папа говорил загадками, но не любила попадаться на них.

— Это дневник, Эми.

— Точно, — я наконец вспомнила. — Дневник того…

— Тихо, тихо! — весело перебил меня папа. — Хочешь, чтобы я рассказывал? Тогда всё по порядку. Глава за главой.

— Хорошо.

Он открыл хрустальный «гробик», как я это называла, достал дневник и положил его передо мной на стол. Он был старый, края страниц настолько истрепались, что, казалось, они состоят из маленьких волосков, сплетённых друг с другом какой-то неведомой магией. Мне нравилось разглядывать их: настоящие страницы…

Иногда папа давал мне читать свои старые бумажные книги. Недавно я освоила «Человека-невидимку». Книга эта была старая и пахла гарью и дымом. Копоть поселилась на каждой её странице, как будто книга была человеком, пострадавшем в пожаре. Папа гордился тем, что я уже умею читать, и что в школу я пойду, зная гораздо больше, чем остальные дети. Он часто преподавал мне азы географии, учил считать и писать. Но самое первое, чему научил меня папа, когда мне было ещё только пять — он научил меня читать, и я чувствовала, что, читая книги, я читаю мир.

Я завидовала папе, который мог читать сотни бумажных книг, когда был маленьким. По-моему, это намного удобнее, приятнее и увлекательнее, чем читать на плоских полупрозрачных экранах, которые стопками сейчас лежат у меня в сумке и содержат в себе учебники для первого класса, ожидающие своего завтрашнего выхода в свет.

Иногда, ночью, мне снилась библиотека. Что я хожу по ней, вожу пальцем по хрупким позвоночникам книг. Они шершавые снаружи, совсем как папина ладонь, и мягкие внутри, словно там не страницы, а младенческая кожа. Обычно, когда я брала какую-нибудь книгу и пыталась прочитать её название, я просыпалась. Мне очень обидно, что так происходит, но я надеюсь, что однажды мне всё-таки удастся разглядеть хоть одну букву.

— Эмили, — голос папы просочился в мои размышления. Но он делал это очень осторожно, никогда не входил, прежде не постучавшись, поэтому я никогда не пугалась. — Кто был первым создателем твоего любимого аттракциона?

— Машины времени? — я даже удивилась. Вопрос был легче лёгкого. — Энтони Уолтер.

— А вот и нет.

Я раскрыла рот от изумления и уставилась на папу. Уже второе «а вот и нет» за день. Сегодня, похоже, был не просто канун Неизвестного Дня, а какой-то день открытий, точнее, их опровержения. Тень лёгкого самодовольства вновь пробежала по папиному лицу, и я клянусь, что разозлилась бы, если б не искрящаяся доброта в его глазах и тихий бархатистый вкрадчивый голос, обволакивающий и заставляющий слушать.

— Кто тогда? — почти выкрикнула я. Мне не терпелось узнать ответ. Папа между тем приложил палец к губам:

— Не кричи, а то мама придёт. А потом сама знаешь, что будет.

Он подмигнул мне, и я кивнула. Я уже готова была поверить, что это он изобрёл Машину Времени, но он сказал следующее:

— Хочешь узнать правду, пообещав, что никогда и никому её не расскажешь?

— А как же мама? Ей тоже нельзя?

Папа ответил не сразу:

— Эми, мама давно знает эту историю.

— Значит, у вас от меня секреты? — обидевшись, спросила я.

— У всех есть секреты, — мягко ответил папа. Его голос прогнал мою злость. — И прямо сейчас я расскажу тебе свой, если, конечно, ты пообещаешь, что никому и никогда не расскажешь его.

— Не расскажу, — ответила я, делая вид, что ещё размышляю над этим. На самом деле мне хотелось выкрикнуть это так громко, чтобы мой ответ услышали наши соседи с обеих сторон.

— Хорошая девочка, — сказал он, бережно открывая дневник у себя на коленях. За окном затих даже ветер. Он приготовился слушать. — Тогда я почитаю тебе дневник этого человека и расскажу тебе всё.

Я покажу тебе.

3 сентября, 2014 г.

Имя: Оливер

Фамилия: Стивенс

Отчество: Томас

Полное имя: Оливер Томас Стивенс

Место рождения: Лондон, UK

Дата рождения: 25 июля, 2002 г.

Роль: неудачник

Эмоции: грусть, подавленность, удивление

Высокий

Сегодня мой день начался с того, что по голове меня ударили сковородкой. Я не сразу понял, что это была сковородка, так как в момент удара ещё спал. Рука намётанна, вывод: сие нежное утреннее приветствие было адресовано мне миссис Мэйсон, нашей кухаркой. Наша классная дама, профессор Нортон, болела, поэтому всю неделю следить за тем, чтобы такие сони как я появились на завтраке, когда там ещё что-то оставалось, и желательно дошли ещё после этого на уроки, приходилось миссис Мэйсон.

— Здрасте… — пробормотал я, потирая ушибленное место.

— А ну-ка марш мыться! И чтобы через пять минут ты и твоя заспанная физиономия стояли в очереди за кашей! — взревела она прямо мне в ухо, орошая меня капельками слюны. Наличие последних на моём лице подстёгивало к совершению утренних процедур гораздо сильнее, чем всё красноречие, вложенное миссис Мэйсон в её обличительную тираду, поэтому я встал как был, с зажмуренными глазами, и молча поплёлся наощупь к умывальнику. По дороге я что-то перевернул, кажется, это была табуретка. Сзади послышалось раздражённое шипение и звук с гневом возвращаемой на место мебели. Мне не хотелось видеть лицо миссис Мэйсон, потому что теперь я точно знал, что сейчас оно цвета перебродившего борща.

Я одевался перед окном, спиной к наблюдавшей за моими действиями миссис Мэйсон и чувствовал, как она буравила взглядом мою озябшую спину. Из окна виднелось поле, на котором у нас проходят уроки физкультуры. Над травой, окоченевшей от утренней свежести, слоем дымки плавал туман, лениво пробиравшийся к лесу. В комнате кроме меня больше никого не было, все остальные уже ушли завтракать. Три незастеленные кровати пустовали в креативном хаосе. Я почувствовал, как от обиды и негодования вспотели ладони. Я был очень зол на Ларри и Сэма за то, что они меня не разбудили. Но особенно я злился на Билли. Вчера мы с ним подрались всего три раза, и мне уже начало казаться, что мы стали друзьями, когда вместо того, чтобы как обычно разбить мне нос, он ударил меня в живот и убежал. Уж он-то мог бы и позаботиться обо мне!

Когда идёшь по коридору и куда-то торопишься, кажется, что он никогда не кончится. Два старшеклассника стояли в нише и курили. Увидев меня, увлекаемого в сторону столовой миссис Мэйсон, которая крепко держала меня за воротник пиджака, они расхохотались так, что дым из их ртов повалил в два раза быстрее, как из поезда, ускорившего ход. Они начали давиться, хлопая друг друга по спинам и провожая меня мрачным взглядом, как будто это я был виноват в том, что у них неожиданно начался приступ кашля.

— Шевелись, Стивенс, — мокрая красная лапа с остатками кораллового

лака на ногтях впилась теперь в моё плечо и довольно уверенно там утвердилась.

Лично мне лысые люди никогда не казались смешными, но мои одноклассники считают иначе. Им нравится часами пялиться на меня и рассказывать друг другу нелепые истории из моей жизни, свидетелями которых они случайно стали.

«Я помню, Оливер однажды захотел проверить, есть ли в шкафу у учительницы биологии скелет…»;

«А помните, как он свалился в колодец, а когда его достали, он был похож на жабу, потому что вся его кожа покрылась бородавками?»;

«Интересно, как ему удалось, свалившись с сарая, сломать себе только одно ребро?».

Может, конечно, моя лысина здесь не при чём. Может быть, я просто сам по себе смешной.

Я не помню как стал лысым. Это было в 2007, когда мне было пять. Весь тот год я провёл в месте, где стены были белыми, и потолок тоже белый, и пол когда-то был белым, но со временем от грязи он потемнел и выцвел до серого. Мне делали кучу операций, я даже не помню, как они назывались и зачем были нужны. Я помню только, как у меня над головой родители и врач о чём-то тревожно разговаривали, постоянно упоминая каких-то раков. Я тогда нечасто был в сознании и скорей всего не так расслышал, потому что по прошествии некоторого времени прочёл довольно внушительную энциклопедию о семействе ракообразных, но так и не понял, что же в этих гигантских усатых креветках вызвало у них такой восторг.

В целом, в больнице мне понравилось. Не надо было ходить в садик, да и мама всегда была рядом, хоть её и интересовали раки больше, чем я. На лице у меня постоянно была полупрозрачная кислородная маска с трубкой, подсоединённой к аппарату с подпрыгивающими линиями. Однажды я заметил, что движения линий напрямую зависят от моего дыхания. Тогда я начал играть с линиями, то резко выдыхая воздух, то задерживая его, втягивая так, что лёгкие, казалось, трещали внутри меня по всем швам (если, конечно, у лёгких вообще есть швы). Врач, разумеется, не разделил моего веселья. Взглянув на свой прибор, он стремительно подпрыгнул ко мне и стал меня прослушивать, прижав к моей груди холодный металлический кружочек.

«Всё нормально, я же просто развлекался!» — засмеялся я, слыша, как мой смех под маской превращается в какой-то чужой диковатый хохот. Больше я ничего не помню, потому что после того случая отключился, а пришёл в себя уже дома, в своей обычной повседневной жизни. Каждый раз, вспоминая всё это, я чувствую себя довольно подавленно.

Мы вошли в столовую, где миссис Мэйсон, придав мне ускорения с помощью своей неизменной сковородки, наконец решила меня покинуть, устремившись на кухню и посчитав, что дальше я справлюсь сам.

Я отыскал глазами столик, за которым обычно сидел наш класс. Длинный дубовый стол и такие же длинные скамьи тянулись от двери до дальнего окна метров на тридцать. На скамьях ёрзали будущие великие умы нашей страны и кидались объедками завтрака. Мне нравилась наша столовая, потому что в «Гарри Поттере» были такие же столы, только ещё длиннее, но в целом было очень даже похоже. Только в том месте, где в Хогвартсе располагалась кафедра, у нас была кухня, а вместо Дамблдора миссис Мэйсон.

Я взял поднос и подошёл к окошку выдачи, откуда мне на тарелку шмякнули лениво растекающееся пюре. Дежурным в тот день был Патрик, мой знакомый и единственный человек из всех обитателей колледжа, который относился ко мне более или менее снисходительно. Иногда он даже улыбался мне, но я точно не знаю, делал ли он это оттого, что был рад меня видеть, или моя лысина смешила его так же, как и других. Но сегодня даже Патрик был рассеян и молчалив. Наваливая мне пюре, он промахнулся, и часть изысканного комковатого блюда полетела мне на брюки, забрызгав их сбоку чуть ниже колена.

— Ой, извини, приятель… — пробормотал он, чуть высунувшись из окошка. — Случайно вышло.

— Да ладно, — махнул я свободной рукой, тут же ловя ею опасно покосившийся в сторону поднос. — Бывает.

Я вдоволь навытирался салфетками и направился к столику, стараясь сохранять спокойный и невозмутимый вид. Свободных мест не было, но я заметил кое-кого, кто занял моё. Это был высокий, сутулый мальчик, которого я здесь раньше никогда не видел. Я подошёл и тронул его за плечо. Он тут же испуганно обернулся и вскочил на ноги, пропуская меня к столу.

— Прости! Я не знал… Я думал, тут… не занято, — испуганно пробормотал он и тут же унёсся со своим подносом в другой конец столовой.

Пока я провожал его ошарашенным взглядом, место уже успели занять. Я со вздохом поплёлся вдоль бесконечного ряда спин, выискивая хотя бы крохотный пробел, в который можно было бы попытаться втиснуться.

Я плохо рассмотрел его. Только успел заметить смоляные волосы, прилипшие ко лбу, и огромные, светло-серые, почти голубые глаза, испуганно таращившиеся на меня из-под бровей полминуты назад. Они поразили меня, эти глаза. Мне всегда казалось, что цвет глаз чаще всего соответствует цвету волос, но у моего нового знакомого всё было наоборот. Тёмные как зимняя ночь волосы и светлые как рассвет глаза. Я удивился тому, что он будто бы знал, что я приду сюда, но продолжал сидеть, словно ожидая встречи со мной.

Протиснувшись сквозь плечи Дерека и Тома, я поставил поднос на стол, места за которым всегда были свободны, однако популярностью не пользовались. Это и неудивительно, учитывая какого рода компания здесь обычно заседала. Надеяться, что следы пюре на моей штанине никто не заметит было бы просто глупо. Ларри, один из трёх недоумков, с которыми я делю спальню, недоумок номер один, тут же начал сочинять и во всех подробностях описывать своим дружкам историю, как меня будто бы вывернуло на брюки вчерашним ужином в коридоре, и все дружно засмеялись.

Все, кроме меня.

10 сентября, 2014 г.

Роль: изгой
Эмоции: интерес, наблюдение, задумчивость, раздражение
Одиночка + одиночка

Кабинет физики находился на третьем этаже.

Ненавижу лестницы.

Зачем вообще строить высокие здания? Не лучше ли строить их в длину, а не в высоту, тогда люди никогда не уставали от долгого восхождения и не опаздывали бы. Строителям, конечно, виднее, но ведь прежде, чем строить такое высокое здание, нужно было спросить и нашего мнения. Ведь учителям-то, по сути дела, всё равно: они целыми днями сидят в своих кабинетах, изредка прогуливаясь до столовой, а мы, ученики, бегаем из класса в класс каждые сорок минут.

Ну ладно. Что-то я совсем разнылся. Ради физики я ещё могу потерпеть. Это мой самый любимый предмет и, как я считаю, самый нормальный. Ещё мне нравятся химия и немного биология, но больше всё-таки физика.

Мистер Харрисон очень классный учитель. Он всегда отвечает на мои вопросы и никогда не смотрит на меня, как на придурка, что зачастую делают другие учителя. Они знают, что я болел раком, и про операцию тоже знают, но почему-то думают, что вместе с волосами у меня выпали ещё и мозги.

Ещё мистер Харрисон носит твидовый пиджак от «Харрис». Мне всегда казалось забавным, что мистер Харрисон носит пиджак от «Харрис». Я часто просил у него дополнительные домашние задания и проекты, и он с удовольствием давал мне их, пока к нему не заявился наш директор и не запретил ему делать это, потому что я, видите ли, не делаю никакие другие уроки, кроме физики.

Когда я зашёл в класс несколько ребят уже сидели на своих местах, тихо о чём-то переговариваясь. При моём появлении их взгляды обратились на меня, превратившись из, и без того противных, в ещё более наглые, а губы расплылись в ухмылке.

— Доброе утро, мистер Харрисон.

— Доброе утро, Оливер, — ответил тот, чертя схемы зависимости времени от скорости на пыльной школьной доске болотного цвета. Она была настолько пыльной, что мистер Харрисон мог бы не тратить попусту мел, а просто чертить в пыли пальцем. Но он, конечно, так делать не стал бы, он ведь настоящий джентельмен. В нашей школе решили не устанавливать всякую современную технику, посчитав что это, во-первых, очень дорого, а во-вторых, что нам это не нужно. — Ты сделал домашнее задание?

— Конечно, — сказал я, роясь в портфеле и протягивая ему тетрадку. Это был очень странный вопрос, потому что я был практически единственным учеником в нашем классе, кто всегда знал, что задано и всегда делал домашние задания.

Он надел очки и принялся изучать моё решение.

— Да… Да, да, — бормотал он, листая страницы. — Очень хорошо.

Он отдал мне тетрадь, снял очки и посмотрел на меня.

— Скажи мне, Оливер, о чём ты мечтаешь?

Я задумался. Вопрос был не из лёгких. Я много о чём мечтал: о собаке, о друзьях, о волосах… Но выпалил я совершенно другое:

— Я хочу совершить научное открытие.

— Правда? — удивился мистер Харрисон. — И какое же?

— Ну… Пока не знаю, — признался я. — как-то не думал об этом.

Солнце светило на улице и пронизывало насквозь его каштановые волосы. Его глаза были, почти такого же, орехового цвета. И костюм у него был коричневый. Меня вообще всегда удивляло, как в мистере Харрисоне всё сочетается: его внешность с его характером, походка со взглядом на жизнь, те же глаза и волосы.

— Что ж, — сказал он после затянувшейся паузы. — В любом случае, я в тебя верю.

Я стоял, как громом поражённый. У каждого ученика имеется любимый учитель. Его идол. Его идеал. Его совершенство. И именно этот человек, символизирующий для меня всё, связанное с миром физики, всё, во что я верил и к чему стремился, только что сказал, что верит в меня. Я и сам-то в себя не очень верю, а мистер Харрисон… Он тогда дал мне надежду на то, что в далёком будущем, что-то, я сам пока не знаю что, из бесконечного списка моих желаний исполнится. Он был умный, добрый и внимательный, но самое главное — он меня знал. Знал, как никто другой. Не мог такой человек, как мистер Харрисон ошибаться. Не мог!

И он не ошибся.

С таким приподнятым настроением я и отошёл от его стола, явно пребывая в состоянии шока. Я не сразу вспомнил, что на последнюю его фразу так ничего и не ответил, а лишь с ошеломлённым видом пялился на него минут пять.

Вскоре прозвенел звонок и все расселись по своим местам. Но дверь вдруг тихонько скрипнула, и на пороге появилась уже знакомая мне сутулая фигура. Я надеялся, что мистер Харрисон сейчас его отругает, а заодно и назовёт по имени, потому что мне страшно хотелось узнать, как его зовут. Но мистер Харрисон не стал ругаться, а лишь предложил ему зайти в класс, но и имени его, однако, не назвал.

Он уселся за парту которая была впереди меня и слева по диагонали. «Идеальное место для наблюдений!» — подумал я. У него не было пенала. Единственные ручку и карандаш он носил в кармане джинс, которые явно были ему велики. Волосы он, по видимому, не расчёсывал никогда, потому что со вчерашнего дня на его голове ничего не изменилось: там был всё тот же хаос из чёрных волос, изменился лишь рельеф.

Он украдкой глянул в мою сторону и спросил, нет ли у меня ластика. Конечно, у меня был ластик. Я протянул ему резинку и взглянул на его руки. Обгрызенные ногти, грязные пальцы, в чём-то чёрном, и везде царапины. Когда он вернул мне резинку, я понюхал её и ощутил запах графита. Очевидно, он недавно рисовал. Я предположил сам для себя (просто в голову пришло), что, быть может, он художник, и, к моему великому изумлению, в следующую минуту тому последовало подтверждение, когда я, заглянув через его плечо, увидел ЧТО он стирает. На обложке его тетради по физике красовалось что-то в виде кругов и шестерёнок. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы определить, что это подробный рисунок внутренней части карманных часов.

— Не стирай! — шепнул я ему.

Он остановился и смахнул на пол скатанные в маленькие трубочки остатки резинки. Затем я заметил и другие рисунки, которые мелькали, пока он судорожно листал страницы, пытаясь найти ту, на который мы закончили конспект на прошлом уроке. Вся его тетрадь была буквально испещрена большими и маленькими зарисовками каких-либо механизмов. Они были восхитительно красивы и удивительно точны. Я задумался над тем, для чего он всё это рисует.

Вскоре он нашёл нужную страницу, и слайд-шоу закончилось.

После урока я столкнулся с ним в дверях, и он пропустил меня вперёд.

— Эй, — окликнул я его в коридоре. — Я Оливер. А как тебя зовут?

— Я точно не знаю, — замешкался он. — Но все зовут меня Эмпайер.

— Как Эмпайер Стейт Билдинг? — переспросил я. — Клёво.

— Вообще-то, не очень, — признался тот.

— Почему?

— Потому что мне так не нравится. Слишком длинно.

— Ну, тогда давай я буду звать тебя Эр.

— В смысле Эр? — не понял он.

— Просто Эр. Первая и последняя буква, понимаешь?

— Давай.

— Кстати, а какое твоё настоящее имя? — спросил я, когда мы дошли до лестницы. — Может, оно короче и больше тебе подходит.

— Я не могу сказать тебе его. Извини.

— Почему?

— Я его не помню.

После этого он повернул направо, а я налево, и больше я его в тот день не видел. Я не знал, где он живёт, но даже если знал бы, вряд ли осмелился врываться в его комнату. Ведь его могло там и не быть, тогда я навлёк бы на себя кучу неприятностей с его сожителями, а мне их и с моими хватало по горло.

Теперь я хотя бы знал его имя. Эр. Точнее я его не знал, а придумал, мы вместе придумали. В течение недели я видел его на разных дополнительных занятиях и на кружках по физике, которые периодически посещал, когда становилось совсем скучно.

В свободное от учёбы время я обычно старался побыстрее отделаться от уроков и со всех ног мчался в библиотеку. Она была большая, даже, можно сказать, огромная, и находилась в самой глубине школы. В неё редко кто-либо заглядывал. В основном, там бродили старшеклассники в поисках книг и материалов для поготовки к экзаменам. Создавалось впечатление, что я один из немногих, кто вообще знает о её существовании. Но на самом же деле о библиотеке знали почти все, просто их туда не влекло так, как влекло меня. Я же старался быть тише воды, ниже травы и особо не обнародовать своё присутствие.

Я ходил между рядами классики и вдыхал запах этих книг, и казалось, что вместе с запахом я вдыхал и истории, которые они хранили.

«Как это, должно быть, тяжело — написать книгу, — размышлял я, водя пальцем по пыльным корешкам книг. — Ведь нужно, чтобы её хотелось читать, а после прочтения перечитывать, чтобы её приятно было держать в руках и хотелось хранить долго-долго. Как же люди это делают? Как они пишут книги, которые остаются в сердцах людей надолго, возможно, даже навсегда?».

Я часто вспоминал книги, которые читал и их героев, которые живут в моём сердце, характеры которых иногда неожиданно всплывают в повседневной жизни. В такие моменты мне кажется, что мой вымышленный мир и мир, в котором я живу, соприкасаются.

Мне нравятся старые книги, но и насчёт новых я ничего не имею против. Шелест страниц, потрескивание переплётов и желание угадать, что же будет дальше лишь по одному названию главы — всё это мне очень хорошо знакомо.

Я что-то искал, но забыл, что именно. Да и как можно искать что-то конкретное в таком разнообразии книг? Когда вы приходите в библиотеку или просто в книжный магазин с определённой целью, вы тут же забываете о ней и вспоминаете уже в самый последний миг, когда на кассе уже лежит выбранная вами стопка книг из десяти, не меньше. И наоборот: когда вы приходите и не знаете, что взять, осматривая блуждающим взглядом одну полку за другой, вы всегда находите что-нибудь необычное и то, что, как вам кажется, вы уже давно искали. Ведь мир книг огромен, нужно просто уметь искать.

Ах да, вспомнил. Я искал труды Ньютона, а заодно и Паскаля. Я придвинул лестницу и дотянулся с её помощью до седьмой полки, что, кстати, было моим рекордом, потому что подняться выше мне помогла бы только пожарная лестница.

Положив один том на другой я на цыпочках вышел из библиотеки и устремился к себе в комнату. Там сидели Сэм и Билли. Ларри куда-то пропал, и мне очень хотелось, чтобы эти двое тоже куда-нибудь пропали и побыстрее. Я уселся на свою кровать и открыл первый том, в котором содержались труды Ньютона. Долго читать мне не дали: Билли тут же затянул какую-то слезливую песню, стараясь петь её как можно громче. Я пожалел, что рядом нет ничего тяжелее полотенца, чем бы можно было в него кинуть. Сэм начал аккомпанировать ему, стуча ложкой по табуретке. Издавая эти звуки они постоянно поглядывали на меня, с довольным видом замечая, как они меня раздражают.

— Вы что, издеваетесь?! — вскричал я, не выдержав такой наглости.

Они зашумели ещё громче, обезумев от веселья, сопровождая свои непонятные песни диким смехом. Но я сам виноват. Не надо было на них реагировать, и вообще на надо было сюда приходить. Я схватил книги и под громкое улюлюканье выскочил за дверь.

Мимо меня проносились люди, учителя, кабинеты, лица. Казалось, все они бежали, только в противоположную от меня сторону. Так было всегда. От меня бежали все.

Я не помню как оказался на первом этаже. Это, по сути, и не было первым этажом, а скорее нулевым. С первого этажа сюда вела лестница, под которой часто прятались Сэм и Билли, когда прогуливали уроки. Но они были менее сообразительны, потому что про место, куда направлялся я, не знал никто. После лестницы шёл коридор, маленький кусочек которого уходил направо, а остальная часть поворачивала налево, и затем снова налево. В этой части коридора располагались раздевалки: сначала девочек, потом мальчиков.

Я взглянул на часы: 12:30. Мне нужно было торопиться, потому что через пять минут начнётся урок, и весь коридор заполнится «9 в». Я пошёл направо, в короткую часть коридора, где была подсобка. В ней хранили разный спортивный инвентарь. Там была целая свалка турникетов, теннисных ракеток, скакалок, был даже набор брусков для игры в «Городоки», но в неё мы играли только весной и только на улице, потому что директор, как и остальные люди, которые, за неимением своих кабинетов просиживали все дни напролёт в учительской, точную должность которых я никогда не понимал, считал, что деревянные бруски сильно царапают поверхность пола. В действительности же пол был настолько старым и трухлявым, испещрённым трещинами и другими неровностями, что заботиться о его внешнем виде было уже поздно. На мой взгляд, заботиться надо было о постройке нового зала с новым полом, потому что в этом, как я недавно узнал, с 1990-ого никто ни к чему не прикасался. Как будто перед обслуживающим преоналом была поставлена задача: поддерживать жизнь школы всеми доступными способами, но спортзал должен остаться неприкосновенным.

В этой подсобке также хранили что-то наподобие батута. Я сам до конца не понимаю, для чего он нужен, потому что в моё время его точно никто не использовал. Но мне было всё равно, для чего он предназначен, потому что он-то и являлся главной составляющей моей Тайной Комнаты — за ним открывался небольшой проход в помещение, размером два метра на четыре, где я и проводил все скучные уроки.

Вообще, год назад я пытался найти настоящую Тайную комнату — в то время я перечитывал книги о Гарри Поттере, которые люблю до сих пор. Я даже зашёл в женский туалет на втором этаже и передёргал все краны, залез под все раковины и даже мусорные бочки проверил на наличие входа, но моё исследование закончилось неудачно — кто-то из девочек зашёл в туалет и увидел меня. Громко закричав, она выбежала за дверь, и в тот день все узнали, что Оливер Стивенс побывал в женском туалете. Кто-то называл меня юным сантехником, кто-то издевательски кричал мне вслед «Потомок Слизарена», ну а самые неизобретательные, в число которых входили Билли и Сэм, как обычно, говорили «дебил». Тайную комнату я так и не нашёл, и спустя некоторое время я понял, что это было очень глупой идеей: искать следовало в Хогвартсе, а не в моей треклятой школе с дурацкими лестницами и старым полом.

Я достал из сумки учебник по русскому — мой самый нелюбимый урок — и уселся на него. Раскрыв «Ньютона» на первой странице я принялся читать и вникать, пытаясь запомнить наизусть все эти замысловатые графики и освоить самостоятельно некоторые из законов и формул, до которых мы еще не дошли на уроке.

Через некоторое время послышались шаги, которые затем переросли в настоящий топот, а через пять минут раздавались уже в каждом уголке нулевого этажа. Я ждал, когда они затихнут, потому что читать в таком шуме было просто невозможно. Наконец, воцарилась долгожданная тишина. Я постоянно посматривал на часы, ведь за пять минут до конца урока мне нужно было не только вылезти отсюда, но и тихо собраться и уйти никем не замеченным, закрыв при этом за собой батутом так называемый проход в «мою тайную комнату».

Неожиданно я услышал мальчишеский голос прямо у себя над ухом, точнее, мне так показалось, потому что акустика здесь была сумасшедшей. Том Бэнкс стоял в каких-нибудь двух-трёх метрах от меня и курил. Он был всего на год старше, а вёл себя, как пятнадцатилетний. Мне всегда был противен этот тип, и ещё больше меня раздражало, что он любил курить в местах, где был я и нередко выдыхал дым прямо мне в лицо, хотя знал, что у меня астма, и что от этого дыма я начинаю задыхаться.

Вот и сейчас, когда я сидел, скрючившись в три погибели, чтобы только он меня не заметил, дым от его сигареты проникал через дырки в батуте и тянулся к моему лицу своей туманной рукой. Я боялся, что вот-вот раскашляюсь. Сам я никогда не хотел курить, и даже пробовать мне не хотелось. Я представил, как Бэнкс обрадовался бы, если бы узнал, что прямо в этот момент он в очередной раз вредит мне.

И что он вообще здесь забыл? Насколько я помню, у него должна быть сейчас история или география.

15 октября, 2014 г.

Роль: друг

Эмоции: интерес, страх, оживлённость, переживания

Включите свет

Это был ничем не отличающийся от других урок биологии. Я сидел на краю парты, потому что меня посадили с Марком Мэллоу, который из всей парты оставил в моё распоряжение ровно одну треть от неё. Он был толстый, тугодум, ему нравилось над всем размышлять столько, сколько ему захотелось бы. В столовой он обычно ел рыбные палочки со взбитыми сливками — его любимая еда, которую он просто не мог есть порознь. Марк был отличным парнем, хотя вам лучше спросить мнение кого-нибудь ещё, потому что для меня все, кто не бил меня и не обзывал «лысиком» были отличными парнями.

Марк мечтал стать кинокритиком, поэтому всё своё свободное время он посвящал фильмам. Дерек и другие сначала относились к нему снисходительно (насколько вообще могут снисходительно относится к толстому Марку мои одноклассники-задиры), но когда они узнали, что его любимые фильмы не «Форсаж», «Трансформеры» и «Пила», а «Титаник», «Форест Гамп», «Трасса 60», перестали уважать его, и теперь он в классе вроде меня.

Марк принялся мне что-то рассказывать, но я никак не мог сосредоточиться на том, что он говорит. Его речь строилась по ответвлениям: после каждой фразы он распространялся на две противоположные темы, спорил сам с собой и приводил сам себе аргументы «за» и «против», и так продолжалось бы, наверное, до бесконечности, если бы миссис Киднейс не попросила его описать ей малый и большой круги кровообращения. Мэллоу, запинаясь, начал отвечать, а я в это время, свободный от его болтовни, понял, что меня смущало и чего в обстановке класса мне не хватало.

Не было Эра.

Его парта была, как я уже говорил, налево и по диагонали от моей, и сейчас она пустовала. Я обернулся и оглядел весь класс, предположив, что на прошлом уроке он заметил, как я его рассматриваю и решил пересесть, но и на задних рядах его не оказалось. Там виднелись только хихикающие и кривляющиеся лица девочек — так сразу и не разберёшь, кто из них глупее всех смотрится.

Где же он? В Олдридже он был новеньким, его пребывание здесь было под вопросом, так как никто не знал его родителей и никогда их не видел. Он просто пришёл сюда и подал документы. У него были некоторые средства, которых хватало на оплату обучения, и его приняли. Какая директору разница, откуда он родом. Деньги есть? Отлично! Много денег? Замечательно! Значит, парень у нас долго продержится, да и ведь откуда ему знать, сколько на самом деле стоит обучение? Можно и процент начислить… Небольшой, конечно.

Из всего этого я сделал вывод, что он вряд ли просто прогуливает, или прогуливает, но на то есть причина. Но какая? Может, с ним что-то случилось?

Я сам не знал, почему беспокоился. Может, потому, что он был новичком, и у него ещё не сложилось обо мне определённого мнения. У меня был шанс завести друга, ведь в конце-концов он даже разговаривал со мной один раз, когда мы придумали ему имя. Теперь он подписывает им тетради и контрольные работы, а это хороший знак. Значит, ему нравится имя, которое я ему выбрал. Фамилией, которую он взял, была Вашингтон. Эр Вашингтон — вот так его звали. Я знал о нём много и одновременно ничего, но единственное, что меня волнует сейчас, так это то, где он, чёрт возьми, пропадает?!

***

— Папа, это же…

— Именно. Но давай представим на время, что ты ни о чём не догадалась.

Внезапно всё вокруг погрузилось во тьму, и девочки заорали. Они всей компанией недавно посмотрели какой-то новый ужастик, одолженный у Марка, и теперь до смерти боятся темноты. Хотя они всегда были довольно пугливы. Помню, мы как-то ходили в поход весм классом, так вот каждая из них ежесекундно трясла меня за руку и, озираясь по сторонам, спрашивала, не вижу ли я где-нибудь привидение. Я не понимаю, они заигрывают так что-ли? Конечно, тогда я им был нужен, а как вернулись обратно в колледж — всё, Оливер сразу мелкий и противный, снова неудачник и снова посмешище.

— Кто это сделал? — вопили они. — Включите свет!

Миссис Киднейс встала и потрогала выключатели. Естественно, от этого ничего не изменилось, тогда мы вскочили со своих мест и высыпали в коридор. Кто-то включил фонарик, и его свет, пробежав по стенам в поисках каких-либо необычайных явлений, обнаружил стоящую около двери в кабинет биологии стремянку, а на ней — замершего от испуга… Эра. Он прижался к стене всем телом, пытаясь стать незаметным, но девочки уже побежали докладывать обо всём миссис Киднейс, которая продолжала в одиночку ходить по кабинету вслепую, не имея под рукой фонарика, чтобы найти дверь, и детей, чтобы наорать на них. Когда её за руку вывели в коридор, я очнулся и крикнул Эру:

— Беги! — но он будто бы не слышал меня. Он впал в какое-то забытие и продолжал таращиться на всех с высоты стремянки.

Я взглянул на него и только сейчас увидел в одной его руке отвёртку, а в другой линейку. Школьный звонок, в который Эр вцепился обеими руками, был разобран, а вторая (внешняя) его часть половинкой болталась на проводе, обнажая внутренности самого звонка. Он будто бы вскрыл его, как устрицу. До меня, наконец, дошло, что он разбирал школьный звонок, видимо, желая понять, как он устроен и потом нарисовать, но нечаянно зацепил провода, которые проходили прямо рядом с ним и вели к лампочкам. Я был уверен, что никто, кроме меня, этого не понял, потому что миссис Киднейс тут же закричала на весь коридор:

— Взломщик! Вандал! Тоже мне бесстыдник нашёлся! А платить за это кто будет?! Кто будет за это…

На крик прибежала миссис Викарс, заведующая по воспитательной работе. Она была строгой, довольно суетливой и в то же время заботливой женщиной. Волосы светлые, глаза большие и добрые. Стоило девочке не завязать хвост или мальчику не одеть галстук, оправдание «я забыл дома» ситуацию не спасало и возможности уйти без галстука или хвоста не предоставляло, потому что у человека, только раз побывавшего в её кабинете создавалось ощущение, что кабинет этот — настоящий склад нужных и ненужных вещей, и что бы вы не забыли, она обязательно найдёт вам эту вещь, и не в одном экземпляре, хотите вы того или нет. Известны случаи, когда для мальчиков, одетых не по форме, находились брюки, или рубашка, или даже весь костюм сразу. Её сокровищница находилась на том же этаже, на котором были мы, но я уверен, что крик миссис Киднейс с первого этажа было отлично слышно и на четвёртом.

Темнота царила на всём этаже, и из классов тут же начал высыпать народ. Некоторые сразу побежали прятаться по туалетам, или воровать булочки с ветчиной и сыром из столовой, или в курилку, но большинство осталось посмотреть на разыгравшееся зрелище.

Миссис Викарс тут же позвонила миссис Кауфмен, женщине, которая, по нашему мнению, была в учительской «третьей лишней», так как не умела ни кричать на нас, ни даже как следует наказывать, а миссис Кауфмен позвонила мистеру Локвуду.

Это был высокий мужчина, который тоже был из учительской и его работой, как мне всегда казалось, было в основном сообщать нам о разных школьных мероприятиях. Ещё он часто приходил и объявлял, что такой-то урок у нас сегодня отменяется или заменяется более лёгким. Мы отлично знали, что решал это не он — решали в учительской, но всё равно эти «добрые вести» приносил нам именно мистер Локвуд, и поэтому мы всегда очень радовались, когда он заходил в кабинет.

У него были длинные седые волосы, но сам он был совсем не старый. Каждый день он носил новые галстуки — это было его страстью, а нашей страстью в свою очередь было определить, насколько нынешний галстук был изысканнее предыдущего. Свои сокровища он хранил очень бережно, для каждого галстука у него чуть ли был не отдельный ящик (если полагаться на сведения, полученные нами после очередного подслушивания разговоров в учительской). Мы никогда не были у него дома, но с первого взгляда было понятно, что галстуки мистера Локвуда живут лучше самого мистера Локвуда. Лично мне он всегда напоминал Люциуса Малфоя, и хотя трости у него не было, зато был выдающийся темперамент. Он также обладал тяжёлой походкой, поэтому если мы, сидя в классе, слышали за дверью гулкие шаги в коридоре, ни у кого не возникало сомнений, что мимо проходил он.

Мистер Локвуд подошёл к нашей сгрудившейся в кучу толпе, где уже успели встретиться и перемешаться между собой учителя и ученики, и оглядел всё это сборище скептическим взглядом.

— А что, собственно говоря, произошло? — задал он вопрос в своей обычной официальной манере.

— Ну наконец-то, мистер Локвуд. Света нет! — вопила из дальнего угла миссис Киднейс, которую буквально заперли толпившиеся там десятиклассники.

— Это я и без вас вижу, — раздражённо выдохнул мистер Локвуд, поправив галстук. — А ну-ка разойдитесь и дайте проход миссис Киднейс! Марш в класс, и чтоб не звука там мне!

Он был одним из тех людей, кому никогда не требовалось повторять свои просьбы дважды. Мы тут же отхлынули в разные стороны от учительницы биологии, с которой, если бы не вовремя подоспевший мистер Локвуд, вот-вот случился бы астматический приступ.

— Кто это натворил?! — рявкнул он.

Его крик летел по толпе, а взгляд по лицам, внимательно следя за нашей реакцией. Не получив, однако, ответа на свой вопрос, он заговорил о чём-то с миссис Кауфмен. Наблюдая за всем этим я совсем позабыл об Эре — куда он делся? Стремянка была пуста. Раствориться в таком количестве шатающихся туда-сюда людей было проще простого.

Я пошёл по коридору прочь от этого шума. Интересно, где сейчас Эр? У меня сильно заболела голова, но несмотря на это, придя в комнату я начал читать, потому что не знал, в каком расположении духа сегодня будут Билли и Сэм, а от этого зависело, удастся ли мне почитать или нет. Так как счастье на мою долю выпадает довольно редко, прочитывать за день мне удаётся всего страниц сто, но иногда и больше.

Уже склонившись над открытой книгой я вдруг услышал, как кто-то быстро пронёсся по коридору мимо моей двери. Я тут же вскочил и выбежал в коридор, но там, конечно, уже никого не было. Я вернулся, спрятал понадёжней книгу и побежал налево. Забегая за угол я услышал, как совсем близко впереди меня хлопнула дверь. Тяжело дыша и едва не врезавшись во что-то я добежал до конца коридора и остановился. Передо мной были четыре дубовые двери. Постояв немного и поняв, что выхода у меня нет, я пошёл обратно.

Но внезапно я остановился. Что-то привлекло моё внимание. Я медленно повернулся и тут же понял, что именно. Угол, за которым был поворот к четырём дверям был испачкан чем-то то тёмным и противно-растёкшемся. Я достал из кармана фонарик, который подобрал в толпе около кабинета биологии и посветил им туда, где было пятно. Это было не просто пятно. Это была рана, но кровоточила не стена, а чья то нога. Я почти уверен, что то была именно нога, потому что рана, если приставить ногу к стене, находилась где-то сантиметрах в тридцати от пола, то есть примерно на уровне колена. Мне вдруг стало ужасно жаль человека, так сильно раскроившего ногу об угол, но было в этом и некоторое преимущество: теперь я знал, как искать.

Я вернулся обратно, в сторону дверей, и прошёл немного вперёд чтобы посмотреть, не оставил ли таинственный бегун ещё следов. Я заглядывал поочерёдно в каждую дверь, обыскал глазами все вокруг, и стены, и ковёр, но нигде больше не было ни единого следа или хотя бы намёка на то, что здесь пробегал раненный. Будто повернув за угол он растворился или перешагнул в какую-то другую параллельную вселенную. Размышляя над тем, как классно было бы уметь перешагивать из одной вселенной в другую я побрёл по коридору обратно в комнату, почти довольный своими расследованиями.

Обед. Все толпятся вокруг бедного Патрика, которого снова назначили дежурным. Он худой, большая футболка свисает на нём, как растянувшееся пальто на вешалке, заканчиваясь складками почти на уровне колен. Патрик на самом деле и есть вешалка. На него вешают еду в столовой, мытьё коридоров, чьи-то домашние задания, прогулки с младшей школой, ночное дежурство и походы в лес. Но Патрик не жалуется. Он уже столько вместил на свои худые плечики, что стал целым гардеробом. В этом гардеробе все берут то, что им нужно и вешают ненужное и даже неприятное, запихивают подальше и отводят взгляд, только бы больше никогда этого не видеть. Но они не правы. Я знаю, что в Патрике есть много хорошего, просто в мальчике, который выполняет все прихоти и просьбы своих одноклассников (да и как их не выполнять, когда в противном случае тебя побьют или покалечат?) никто не замечает… Поэта.

Еда была невкусной. Я понял это, едва посмотрел на неё, и поэтому отдал свою порцию Марку. Мэллоу был счастлив, а я завидовал ему, человеку, который так радуется еде. Он был похож на блокадного мальчика, которого вдруг перенесли в наше время — с такой жадностью он поглощал обе порции.

Я пошёл в туалет умыть руки. К несчастью, я забыл, что на этой перемене он принадлежит Билли и Ларри. Они там курили, я даже не знал что, но точно какую-то дрянь, потому что запах стоял адский. Том Бэнкс был вместе с ними и тут же заметил меня. Я даже удивился такому комплекту. Здесь только Сэма не хватало, тогда все мои враги собрались бы в одной общей курилке. «Зло ходит стаей,» — как-то сказал Патрик, и я знаю, что он был прав.

Меня тут же схватили за ворот рубашки (кажется это был Ларри) и сильно оттолкнули назад. Я больно ударился головой, но это был ещё не конец, так что я приготовился к худшему. Меня повалили на пол и смахнули на меня пепел. Затем кто-то сильно и резко ударил меня ногой в живот, втаптывая при этом в меня сигарету, да так сильно, что у меня от боли и неожиданности на минуту потемнело в глазах, а Билли выжал на меня грязную тряпку для мытья полов. Вонь и ароматные частицы пола с каждого квадратного сантиметра в туалете теперь были у меня за шиворотом, в волосах, в глазах, даже во рту.

Спасло меня от всего этого очень громкое и неожиданное в тот момент обстоятельство. Прозвенел звонок. Я его ненавидел, всю жизнь, лютой и беспросветной ненавистью, иногда даже больше, чем всю эту отвратительную компанию, но сейчас он провозгласил мою свободу. С меня тут же слезли и куда-то подевались Билли и Ларри. Как самый старший и самый упрямый, Бэнкс напоследок поднял меня, выдохнул мне в лицо дым и швырнул на раковину. Затем и он, вальяжно шатаясь, удалился.

Я не сразу смог составить полный список всего, что мне пришлось претерпеть. Голова у меня сильно болела, в животе все перевёрнутые органы пытались занять свои прежние места, а в ушах звенела и булькала вода с тряпки. Я тут же умыл лицо и посмотрел на себя в зеркало. Лучше бы я этого не делал, потому что зрелище это было далеко не из лучших. Вторым, что я увидел, были четыре строчки, написанные перманентным маркером на голубой плитке, покрывавшей здесь без разбора всё — и стены, и пол:

«Мимо людей, мимо крохотных лиц

Летит одинокая стая птиц,

Одинокая стая, в который ты

Невидим. Невидим, но зато не

один…»

Трик

Для большинства людей он был «неизвестным поэтом». Для меня сначала тоже. Но он не всегда подписывался как «Трик». Иногда это было «П.А.», иногда «А.П.», иногда полностью «Трик А. П.». Я знал, что это был Патрик, и не только инициалы помогли мне.

Когда-то давно я нашёл в столовой после обеда чью-то тетрадь со стихами и написал на двери своей комнаты объявление: «Нашлась тетрадь со стихами. Стихи хорошие, мне понравились. Сегодня в полночь я оставлю их в разрезе старого дуба на лужайке, что с тыльной стороны колледжа. Пусть автор заберёт оттуда своё творение». В ту ночь я положил вместо себя под наволочку скрученное одеяло Ларри, который тогда был в отъезде, и его подушку. Я был уверен, что вскоре мой нехитрый план раскроют, и моё отсутствие обнаружится, но это сработало, и никто ничего не заметил.

Я устроил засаду в кустах и стал дожидаться полуночи. Вдруг я услышал тихие осторожные шаги, крадущиеся в мою сторону. Я зажмурил глаза, так как боялся, что это мистер Перкиссон, наш охранник, осматривает территорию. Но это был не он. Это был мальчик, явно старше меня, и стоял он на расстоянии десяти сантиметров от места, где я прятался. Я мог спокойно потрогать его за ногу. Но мне нужно было остаться незамеченным, поэтому я сидел тихо. Парень был закутан в простыню, как будто в паранджу, но лица его я видел. Тёмные брови, приоткрытые губы, серьёзное лицо. Вдобавок он был очень худым.

Осмотрев беглым взглядом местность вокруг себя он понёсся к дереву, где я назначил встречу ему и его тетрадке. Оглядевшись, он вынул своё сокровище и сунул его за пазуху. Я уже хотел вылезти, но мальчик медлил, и я остался сидеть. Он достал из кармана джинс, что прятались под паранджой, ножик, и что-то нацарапал на коре дерева, и только после этого скрылся.

Я подождал ещё пять минут в случае, если он вернётся, но он не вернулся. Я слышал его удаляющиеся шаги, шмякающие в вечерней росе. Когда они совсем затихли, я вылез из укрытия и сразу же побежал к дубу. Видно было плохо, луна в ту ночь, как назло, скрывалась за тучей, бросая оттуда лишь лёгкие, переменчивые блики. Нацарапано было всего лишь одно слово, да так мелко, что я не уверен, что смог бы прочитать его и при дневном свете. Наконец мне всё же удалось разобрать в месиве непонятных букв «БЛАГОДАРЮ».

«Он благодарит меня», и от этой мысли на душе стало светлее. Я провёл рукой по этим буквам, выгравированным мальчишеской рукой на древесных морщинах, впитывая эмоции написавшего их.

— Не за что, — тихо ответил я. — Пиши дальше.

После этого я вернулся в комнату, и ночью мне снились деревья.

16 октября, 2014 г.

Роль: наблюдатель

Эмоции: интерес, подозрение, удивление

Незнакомец

Я карабкаюсь по дереву. Перебираю руками, изо всех сил цепляясь и вгрызаясь ногтями в суровую кору дуба. Мне страшно. Я даже не знаю, почему я ползу, но меня не покидает странное, неприятно-щекочущее ощущение, что я от кого-то бегу. Но кто меня преследует? Я боюсь обернуться и поэтому продолжаю карабкаться. Когда уже закончится это дерево и я достигну вершины? И достигну ли я её, если за мной по пятам ползёт что-то, что, я всем телом ощущаю, уже совсем рядом.

Я рискнул. Быстро опустил голову, вывернув её при этом на сорок пять градусов, но не увидел ничего. Кроме пустоты. Это было смешно и одновременно жутко — за мной гналась… пустота. Ветви, которых я касался отчаянными руками, тут же исчезали. Обратного пути не было. Я остановился на минуту перевести дыхание и вдруг увидел вершину. Она сияла ореолом прямо у меня над головой. Такая светлая и прекрасная, далёкая и одновременно близкая. Кажется, протянешь руку и вот она, лежит у меня на ладони, побеждённая, но сияющая. Я почти уже ощущал, как самая близкая к солнцу ветвь, и потому тёплая, колола мою ладонь и будто сама тянулась ко мне.

Ключевым словом было «почти», потому что в этот самый момент всё начало сотрясаться, и последняя ветвь исчезла, растворилась в моей руке, как утренний туман, бесследно исчезая во всё той же, неумолимо настигающей меня пустоте. Теперь я падаю. Но куда я лечу и что подо мной? Внезапно я услышал голос. Он звал меня сквозь всю эту странную атмосферу назад, в реальность.

А реальность была такова: Билли тормошил меня уже полчаса за плечо, отсюда и была тряска, которую я ощутил, когда был на дереве. Я открыл глаза. Солнце слепило так, что я не сразу понял, где нахожусь. Чёрный силуэт маячил передо мной. К нему подошёл другой. Они начали разговаривать на английском, хотя по началу я плохо его воспринимал. Тенями были Билли и Сэм. Кто-то из них (я не помню, какой именно силуэт) сказал, что я нанюхался.

Знает же, что я не курю. Вот придурок.

Причём не важно, который из них. Оба придурки.

Я встал и пошёл мыться. Одно из самых странных пробуждений в моей жизни.

Я не нашёл Эра. До сих пор. В учительской его ещё не хватились, но я думаю, что до этого недалеко. Сейчас было важно не то, что его отругают за отсутствие на уроках (потому что, безусловно, расценят это как прогул), а то, что я беспокоился за него. Если сегодня он не появится, то ближе к вечеру я пойду его искать. Да, так и сделаю. Я возьму фонарик, перочинный ножик, рогатку и Nesquik, и найду Эра. Я не знаю, пошёл бы он искать меня или нет, пропади я куда-нибудь, но мне кажется что всё-таки да. Весь этот план я держал в голове и составлял по пути на улицу.

Сегодня занятие по физкультуре проходило на воздухе. Я вышел — нет, выпрыгнул из здания и побежал вперёд, туда, где уже строились ребята из моего класса. Первыми, как всегда, построились девочки. Волосы развеваются по ветру, глаза у всех фруктового цвета, ресницы длинные, намного длиннее, чем у меня, а щеки порозовели от свежего воздуха. Они мне совсем не нравились (что ещё за глупости?), и я прошёл мимо, с намеренно опущенной головой, шаркая ногами и шелестя листьями. Вдруг я услышал своё имя.

— Оливер! — это была Кэти. Она снова позвала меня, но я демонстративно отвернулся в другую сторону, как будто рассматривал лес. На самом же деле там не было ничего интересного.

Зов повторился вновь:

— О-ли-вер!

— Что, Кэти?

— Ты учителем физики будешь?

— Нет, — задумчиво ответил я. — Я буду учёным.

— А ты изобретёшь для меня что-нибудь?

— Может быть.

Кэти мне нравилась. Единственная настоящая из всех девочек, самая младшая в классе, обладательница коротких, чуть вьющихся на концах каштановых волос и маленького, любопытно вздёрнутого носика с вкраплениями веснушек, она не входила ни в какое сравнение с другими девочками, которые будто куклы были похожи как две капли воды, копируя поведение и манеры друг друга. С ней они не слишком много общались, считаля её мелкой, но на самом деле она такой не была. Клянусь, будь я девчонкой, я дружил бы с Кэти, а не с этими барби.

Началась разминка. Наклон вниз, наклон назад, наклон вниз, наклон… Кто это? Я выпрямился в полный рост и застыл, рассматривая человека, прислонившегося к старому дубу, в котором я целую вечность назад оставлял тетрадку для Патрика. Незнакомец был в коричневой кожаной куртке и защитной расцветки джинсах. Его волосы, короткие и буро-тёмные шевелил ветер, перекидывая в разные стороны. Внезапно меня пронзила мысль, что он тоже смотрит на меня. В то же время не покидало ощущение, что он пытался что-то сказать мне, но, то ли он боялся, что я не расслышу его слов, то ли сильные порывы ветра каждую секунду пресекали его желание сделать это.

— Стивенс! — услышал я крик физрука, мистера Стара, у себя за спиной. — Шевелись давай, ну же, вверх-вниз!

Вверх-вниз, вверх-вниз… Так тихо, что единственное, что я мог слышать, это своё тяжелое дыхание, продиравшееся через моё астматическое удушье. Когда после третьего «верх-вниз» я поднял голову, незнакомца уже не было, и дерево вновь лишилось опоры. Я удивлённо окинул взглядом окрестности, видимые моему взору. Куда он мог исчезнуть? Идти-то тут особо некуда.

— Господи, да что с тобой такое? — мистер Стар озабоченно оглядывал меня с ног до головы. Наверное, он делал это уже минут пять, но я не замечал, пока его голос не проделал дыру в моих размышлениях.

— Ничего такого, мистер Стар. Всё в порядке.

Он странно покосился на меня и пошёл к остальным. Остальные играли в футбол мечом для гольфа, который мистер Стар пошёл отбирать у них. Воспользовавшись этим случаем я удрал в кусты, которые цепляли меня своими, умоляющими не идти дальше, шипами и оставляли мелкие порезы на коже. Когда я наконец выбрался на волю, было похоже, что на меня вывернули мешок дерущихся кошек.

Я сбегал в душ, одел чистые футболку и джинсы и проверил время. Половина пятого. Эра нет уже двадцать девять часов. Я собрал кое-какие вещи, которые уже перечислял, необходимые для похода в лес, и покидал их в рюкзак. Перекинув его через плечо на одной лямке я пробрался к железной решётке, обрамлявший по периметру всю территорию нашего колледжа, и принялся разъединять проволочные прутики, которые ещё в прошлом году перерезали старшеклассники, чтобы ходить за территорию колледжа за сигаретами и выпивкой. Чтобы брешь не заметили, было условие каждый раз заматывать после себя проволоку в прежнюю позицию и маскировать любые следы проникновения на ту сторону.

Но в этот раз кто-то забыл это сделать…

В заборе, словно чья-то широко разинутая пасть, зияла дыра.

Щипчиками я быстро поддел решётку и перелез на другую сторону, тут же замуровав себя снаружи. Как назло, сегодня ночью шёл дождь и все возможные следы Эра и других посетителей он смыл, даже не позаботившись о том, что они кому-то могут понадобиться. Хотя те, другие следы, остались. Наверное, человек прошёл здесь недавно… Странно, ведь все наши обычно ходят в магазин ночью. А в общем, это не моё дело.

Я огляделся. Редкие птицы порхали, словно бабочки, с дерева на дерево. Возможно, они собирали какой-нибудь недоступный взору человека нектар, применяя его в своих птичьих целях.

Осторожно крадясь и будучи постоянно на чеку, я начал пробираться в лес, наступая и ломая под собой с тихим треском ветку за веткой. Была осень, но лишь самое её начало, когда ещё до конца не понятно, что перед тобой: осенний лес или летний. В птичьих песнях, в листве, небе и ветре виднелись признаки и того, и другого.

Я знал, что дойду до реки, но не думал, что так скоро. Она уже неслась мимо, отражая лучи платинового солнца и на каждом пороге пытаясь захлестнуть их с головой под своими быстрыми волнами. Я пошёл вниз по Песчанке (такое название мы дали реке) и вскоре увидел впереди что-то похожее на шалаш. На секунду я испугался, что это жилище того странного незнакомца, который меньше часа назад разглядывал меня из-за дуба. Я обогнул шалаш, отыскивая выход, но он сам меня нашёл. Точнее, не совсем он. Я крался по листьям, слушая их шёпот, и вдруг нога моя ощутила под собой пустоту. Уже второй раз за день.

«Прямо как во сне», — подумал я, оглядываясь по сторонам. Я лежал на ворохе листьев, веток и нескольких шишек (их явно принесли сюда специально, потому что вокруг не было ни одной сосны или ели), которые больно кололи мне бок. Я поспешно вытащил их из-под себя и откинул подальше. Вскинув голову наверх я увидел лишь огромный голубой глаз, казавшийся прозрачным и жутко близким. На меня смотрело небо, а деревья тянули к нему свои ветви, словно капилляры пронизывая его.

Несколько минут я просто смотрел на всё это, но затем вспомнил, что надо поскорее действовать. Я встал и принялся прыгать, карабкаясь по свисавшим со «стен» корням деревьев, но они беспомощно и с треском обрывались, не выдерживая моего натиска. У меня тонкие нити, а нужен был канат. Я начал выискивать самые толстые и прочные, но и они долго не выдерживали.

После, по меньшей мере, сотни попыток вылезти я отчаялся и закричал изо всех сил, пытаясь выпустить всю злость наружу. Я услышал, как мой крик улетел высоко в небо и, быть может, достиг какого-нибудь спутника, так же одиноко скитавшегося по космосу, как я по земле.

Сил карабкаться больше не было, поэтому я просто смирился и лёг обратно на мокрые листья, холодно обнимавшие меня своей шершавой поверхностью. Может, это всё-таки тот незнакомец? Я вдруг задумался, зачем понадобилось человеку устраивать такую западню, а главное, для кого. Не думаю, что поймать он хотел именно меня, потому что если он каннибал, ему нужен кто-то пожирнее меня, вроде Марка, например. Но я отмахнулся от этой мысли и потрогал маленькие лужицы, собравшиеся в опавшей листве деревьев. Я лежал среди них, и казалось, что я тоже опал с какого-то дерева, которое сбросило меня, как ненужную вещь.

Внезапно небо, в которое я смотрел не отрываясь около часа, будто загипнотизированный, изменилось. Идеальная гладь подёрнулась, и появилась тёмная фигура, нависшая надо мной в двух метрах. Лицо и плечи скрывал плащ, впрочем, как и всё остальное. В руках фигура держала палку. С минуту понаблюдав за мной, она исчезла, а когда вернулась, на лицо и живот мне упало что-то шершавое, длинное и толстое. Я поначалу вздрогнул, но потом понял, что это. Тот самый канат, который был мне так нужен. Но я не спешил принимать предложение вылезти, потому что, хоть здесь, внизу, я и валялся в безвыходном положении пленника, я не считал, что ситуация улучшится, если я поднимусь наверх, не зная, кто и что ждёт там меня.

— Скинь капюшон, и тогда я залезу! — крикнул я.

Мгновение тень колебалась. Затем худые руки потянулись к капюшону, костяшки были белые, вены пронизывали бледные руки насквозь, так, что они казались синими. Стояла гробовая тишина, казалось, во всём лесу только и есть, что моё дыхание и звук бешено стучащего сердца.

Где-то в вышине завывал ветер.

Сгущались сумерки.

«Ну всё, — подумал я. — Смерть пришла за мной. Тут уже и могила готова…».

В следующий миг Смерть гордо скинула капюшон и оказалась не Смертью, а темноволосым мальчиком со светло-серыми глазами.

— Эр! — радостно воскликнул я, хватаясь за канат.

Он тоже улыбнулся и схватился за другой конец, помогая мне выбраться. Это была первая улыбка, которую я видел на его лице с самого нашего знакомства. Она скромно сидела, будто чего-то боялась. Казалось, достаточно слегка подуть, и она тут же упорхнёт прочь. Не важно, сколько раз она ещё появится и сколько раз исчезнет, сейчас она сияла, отдавая мягким, каким-то домашним и будто бы давно знакомым мне, светом. Эр схватил меня за рукав и окончательно вытянул наверх. Мы уселись на траву и с минуту молчали.

— Это твой шалаш? — спросил я.

Он кивнул.

— А яма зачем?

— Я хотел поймать какого-нибудь зверя.

— Чтобы съесть?

— Нет, — покачал головой Эр, растягивая слова. — чтобы нарисовать.

— А в Смерть зачем нарядился? — не прекращал я допрос.

Из его рта посыпались раскаты улыбающихся звуков, ежесекундно сменяющих друг друга и летящих водопадом вниз. Люди называют это смехом. Да, именно так. Он смеялся, и мне казалось, что я вижу, как звук за звуком падают и ложатся на затихшие без ветра листья.

***

Маленькая справка
наблюдателя за Эром

• первая улыбка: лес, 18:52, встреча со мной

• первый смех: тот же лес, 18:58, мой вопрос

— Чтобы меня не узнали, если кому-нибудь вздумалось бы бродить по лесу. — наконец ответил Эр и улыбнулся, добавляя следующую фразу: — Ну, и как я успел заметить по тебе, плащ хорошо отпугивает.

— А что ты здесь делаешь?

— Прячусь, — ответил тот. — Я жду, пока уляжется то происшествие со звонком.

— Так ведь о нём все давно забыли!

— Вот и хорошо. Значит, сегодня я тоже вернусь в колледж, — он ёрзал босыми ногами по мелким камушкам, валявшимся возле реки, от чего создавалось ощущение, что он точит ноги о землю. — Кто-нибудь заметил, что меня нет?

— Неа.

— Отлично.

Мы посидели ещё немного.

— Когда мы пойдём? — спросил я.

— Когда совсем стемнеет. Мистер Перкиссон, кажется, ложится в половине первого?

— Да, — подтвердил я.

— Значит, мы подождём полночи и прокрадёмся через дыру в решётке обратно в колледж никем не замеченные.

План мне нравился. Мы сидели, зарывшись в листья, служившие нам и матрасом, и одеялом, и смотрели в небо, которое успело значительно измениться с тех пор, как Эр в обличье Смерти выволок меня из ямы. В палитру добавили тёмных красок. Чёрного и глубокого синего. Теперь эти тёмные разводы плыли по небосводу, побеждая и отодвигая в сторону светлые. Ночь медленно отбирала небо, а за нею большими шагами надвигалась темнота.

— Пора, — сказал Эр, вставая.

Я тоже встал. Ноги занемели от долгого сидения на холодной почве и теперь пахли свежестью с привкусом плесени. Мы пошли обратным путём, тем же, каким я днём пробирался в его жилище. Интересно, как он спал сегодня ночью, когда лил дождь? Ведь жилищем это, по сути, сложно было назвать: врытые в землю палки и ветки скрещивались наверху и образовывали собою объёмный треугольник. Дырки в «стенах» были наспех залеплены глиной и листьями. А вообще, выглядело классно.

Пока мы шли к решётке вверх по реке, которая теперь текла по левую руку и казалась тёмным непонятным месивом, отражая огрызки луны, я решил рассказать Эру о кровавых следах, которые нашёл на стене и человеке, за которым гнался, но не догнал.

— Кровь моя, — отозвался тот, вставая на камень и задирая штанину. Лунный свет выхватил из темноты мальчишескую ногу, которую по диагонали от колена до пятки пересекал огромный чёрный разрез с кровоподтёками по бокам.

Я ахнул и отшатнулся в сторону:

— Как ты так?

— Упал, потом ещё раз, — ответил он, не заостряя внимания на своей ране. Похоже, ему она казалась сущим пустяком. Для меня же она стала одним из самых ужасающих зрелищ из всех когда-либо виденных мною.

— Так значит, за тобой я гнался?

Эр покачал головой:

— Нет, — ответил он. — Я наоборот шёл медленно, рана открывалась при каждом шаге, и я ели дошёл до выхода.

Действительно. И как мне сразу не пришло это в голову? Человек, столь сильно пострадавший, не мог нестись по коридору сломя голову да ещё и убежать от меня, скрывшись в неизвестном направлении.

— Значит, ты не знаешь, кто это был? — голос Эра вернул меня из размышлений в реальность.

— Нет, — рассеяно ответил я.

Больше мы не разговаривали. Добравшись до решётки мы посидели минут пять, вслушиваясь в тишину и убеждаясь, что она действительно есть. Затем один за другим быстрым шагом прокрались через луг к ступенькам колледжа. Наши шаги наступали на выдохи, опережая их на долю секунды. Это были единственные звуки, нарушавшие идеальный покой ночи. Запах свежескошенной травы щекотал ноздри и почти ощущался на языке. Мы подошли к большим дубовым дверям, и тут нас ждало разочарование. Я забыл сказать Эру (да и у самого у меня это из головы вылетело), что слышал, как мистер Локвуд попросил Перкиссона запирать двери снаружи после полуночи, перед осмотром территории.

— Чёрт, — выругался Эр. — И что теперь делать?

Я не ответил. Я прошёл дальше, к корпусам с первого по пятый. Эр угрюмо плёлся сзади. Того, что я сделал дальше, подойдя к одному из балконов первого этажа, я и сам от себя не ожидал: я перелез через перила, сказав Эру, что сейчас вернусь, отставив его с ошарашенным видом озираться на улице.

На самом же деле в моём поступке не было столько глупости и безумия, как может показаться на первый взгляд. Просто в этой комнате жил Марк. Тот самый Марк Мэллоу, будущий кинокритик и, по совместительству, повар. Он жил в своей комнате один, потому что двух мальчиков, которые жили с ним ранее, выкурили из колледжа «за поведение, не соответствующее уставу нашего учебного заведения». Ещё один мальчик болел ветрянкой и уже неделю находился в медотделении, занимавшем место в отдельном корпусе неподалёку.

Таким образом Марк Мэллоу был один, чему я очень завидовал, потому что мне жизнь с моими соседями-придурками уже была невыносима. А попросись я переселиться к нему, меня бы затравили до смерти.

Я заглянул в окно, посмотреть, спит ли он. Марк, блаженно развалившись на кровати и свесив одну ногу почти до самого пола, спал и тихонько сопел в тишине. Удостоверившись, что звук четырёх босых ног не разбудит Мэллоу, я вернулся на балкон и дал знак Эру лезть ко мне. Тот только удивлённо развёл руками и одним прыжком очутился возле меня.

— Ты что, воруешь? — тихо спросил он.

— Да нет же, идём, — сказал я и потащил его вперёд.

— А вдруг он проснётся? — спросил Эр.

— Не думаю.

— А если проснётся?

— Никому про нас не скажет.

— Ясно.

Мы тихо прокрались мимо сопящего как пятилетний малыш Марка и очутились в коридоре, осторожно прикрыв за собой дверь.

На главной лестнице у каждого начинался свой путь: мне нужно было левее и на три этажа вверх, Эру лишь повернуть направо и дойти до конца коридора.

— Неплохая получилась вылазка, а? — прошептал он мне.

— Да, — также тихо ответил я.

— Ловко ты придумал с тем парнем.

— С Марком? Нам просто повезло.

— Всё равно круто.

И мы разошлись по коридорам.

***

29 августа, 2042 г. Комната с лилиями

— Папа, что это за незнакомец? Я совсем ничего не помню.

— Вот и хорошо. Скоро ты всё узнаешь.

— Когда?

— Слушай.

18 декабря, 2014 г.

Роль: Тайный Санта

Эмоции: приподнятость, ожидание, предвкушение

Подготовка к Рождеств

Однажды я услышал об очень классной рождественской традиции под названием «Тайный Санта». Вам нужно купить подарки друзьям и доставить их им тайно. Затем все собираются, отгадывают, кто и что кому подарил и обмениваются впечатлениями. По-моему, это действительно здорово. Есть только одна проблема: мне нужно собрать компанию. Сначала я рассказал о своей задумке Эру, который был в восторге и сразу же захотел участвовать.

— Кого ещё позовём? — спросил он меня за завтраком.

— Я подумал о Кэти.

— Берём Кэти.

— А ты как думаешь, кто ещё?

— Может, тот мальчик, — Эр понизил голос. — Через комнату которого мы пробирались в колледж той ночью после вылазки?

— Ты про Марка? Да, можно. Ещё Патрик.

— И миссис Кауфмен!

— И мистер Харрисон!

Нам было весело представлять, какие подарки и кому сможем мы подарить, наперебой выкрикивая названия и имена. После завтрака Эр пошёл оглашать идею Кэти и Марку, а я Патрику. Миссис Кауфмен и мистеру Харрисону мы просто подарим что-нибудь, решил я. Ведь вряд ли они захотят участвовать в наших задумках.

За покупками было условлено идти в пятницу, когда было всего шесть уроков. Мы взяли каждый по огромному матерчатому пакету, перевесили через плечо и побежали через лужайку к дыре в решётке. Мне кажется, что в тот момент мы все были чем-то очень похожи на маленьких помощников Санты, спешивших ему на помощь.

Я размотал проволоку, а Эр приподнял её. Первой полезла Кэти, за ней Патрик и Марк, с трудом протиснувшийся через узкую щель. Затем Эр и я. Мы закрыли за собой брешь и устремились через лес к цивилизации. Магазины начинались через семь километров, но мы и не торопились обратно.

Мы шли и болтали. Лес изменился после последнего моего пребывания в нём. Снег лежал на деревьях, спокойно и размеренно падая вниз, если ветку задевала какая-нибудь птица. Лёд разбитым стеклом покрывал землю, хороня под собой затхлые листья и траву, надёжно оберегая их сон. Было тихо. Песчанка застыла в движении, будто зима застигла её неожиданно, в один миг. Казалось, моргнёшь, и она оттает и понесётся дальше, размывая, как и прежде, берега. Мы моргнули много раз, но Песчанка не двигалась. Летом в ней можно купаться, и если бы у нас были коньки, мы могли бы кататься, но коньков не было. Зато были ноги. Гладкая подошва сапог хорошо скользила по застывшей воде, особенно, если учесть, что катились мы вниз по реке, поэтому нам даже не приходилось отталкиваться.

— У меня не скользят, — грустно сказала Кэти, опустив ногу и взглянув на свою рифлёную подошву.

Я подхватил её и поставил её ноги на свои, придерживая за руки. Она была совсем лёгкой и почти не тормозила движения.

Патрик упал и катился вниз на попе, хвастаясь за пробивающиеся сквозь снег редкие травинки и пытаясь остановиться. Но они отрывались, и Патрик катился дальше, оставляя за собой тоненькую дорожку из сломанных прутиков. Марк наткнулся на него, и дальше они полетели кубарем. Я с Кэти осторожно объехал их и затормозил, чтобы дождаться всех. Таким образом, через час с чем-то мы были в городе.

Я подозвал всех к фонарному столбу и сказал:

— У нас есть ровно час, в восемь встречаемся здесь. Постарайтесь не разбредаться. Кэти, не потеряйся. На старт, внимание… Марш!

Все побежали в разные стороны, я только успел заметить, что Кэти побежала в кондитерскую, где витрина была сплошь заставлена разными цветными леденцами с разнообразными рисунками, которые издали привлекали и гипнотизировали детей. Все разбежались кто куда, чтобы не было возможности угадать, кто и что кому подарит. Я увидел магазин «Лавка художника» и направился туда.

Спустя час я уже стоял возле фонарного столба и ждал остальных. Первым прибежал Патрик. Он запыхался, видимо, очень боясь опоздать. Пакет у него был объёмный, в разные стороны его распирали углы неизвестных мне предметов. Остальные подошли в следующие десять минут. Последним пришёл Марк, который тащил за собой пакет волоком. По лбу его стекал пот. Присев на сугроб возле фонаря, Мэллоу попросил нас подождать минуту, пока он смазывает лицо снегом. В сугробе остался объёмный отпечаток большой руки, жадно хватающей белоснежный пух. Теперь пот и снег, превратившийся при соприкосновении с расгорячённым лицом Марка в воду, перемешались и стекали вместе, образовывая впереди него маленькие лужицы. Все шли молча, предвкушая радость от будущих подарков. Пакет Кэти был забит до отказа. Видно было, что он тяжёлый и впивается ей в спину острыми горбиками. Эр взял у неё пакет и перекинул через плечо.

— Только не заглядывай, — предупредила Кэти.

— Не буду.

Через ход в решётке удачно прошли все, кроме Марка. Он зацепился за кончик проволоки, непослушно выдававшийся вперёд больше остальных, и раскроил карман куртки. Сетуя на жизнь, он всё же кое-как перебрался на ту сторону, а за ним и Эр, замуровавший дыру. Видимость была плохой, и Эр, возвращая на место извилины проволоки, порезал палец. Кровь потекла по железу и раскрасила иней. Марк достал носовой платок и неуклюже протянул ему.

— Спасибо, — сказал тот, беря платок из рук Марка и прикладывая к пальцу. — Резаться на холоде просто ужасно.

— Вытри проволоку, — посоветовал Патрик.

Эр так и сделал, вдобавок стерев кровь и со льда, и подал платок обратно Марку.

— Извини, сильно испачкал…

— Ничего, — махнул рукой тот. — я постираю.

Кэти и Патрик были уже далеко впереди, и мы поднажали, чтобы сильно не отставать от них. Лишившись платка и заметив, что кровь вновь течёт струйкой по руке, Эр засунул палец в рот.

— Вкусная кровь? — спросил я.

— Солёная. — кивнул он.

Когда мы прибыли, до полуночи ещё оставалась пара часов, поэтому двери в колледж не были заперты. Я оглянулся на сторожку Перкиссона. В маленькой комнате горел свет и кипел чайник. Охранник дремал, забравшись с ногами на свою невысокую кровать, служившую одновременно диваном. Телевизор разговаривал сам с собой, то же делал и Перкиссон, медленно шевеля губами. Заметив, что я отстал, Патрик окликнул меня, и я поспешил к ним. Эр, заходя внутрь, снял с плеча пакет и вернул его Кэти.

— Держи, — сказал он. — В полной неприкосновенности.

— Спасибо, — ответила она и улыбнулась белыми зубками.

Остывший и высохший по дороге Марк отряхивал ботинки от снега. Мы все последовали его примеру и хорошенько вытерли их об коврик, чтобы не наоставлять следов. Снимать обувь было бесполезно, потому что ноги у всех вспотели от беготни и промокли насквозь.

— Спасибо, что позвали, — сказал Патрик мне и Эру. Другие тоже откликнулись.

— Это было очень круто, — сказала Кэти. — Я теперь не засну всю ночь.

— И я!

Так мы шли и разговаривали, пока не остался один я, которому идти надо было дальше всех. Я тихо открыл дверь. Никаких признаков Билли и Ларри. Сэм развалился на раскладушке, закинув руку на подоконник. Свою кровать он продырявил, когда они с Билли прыгали на ней позавчера. Теперь у обоих вокруг ног от лодыжки до колена живописно намотны бинты, словно пуанты, потому что врачам пришлось вынимать из их подошв выскочившие из кровати пружины. Сэм, кстати, был самым безобидным из этой банды, насколько вообще можно быть безобидным в обществе таких шалопаев, как Билли.

Прежде чем ложиться я проверил тайник, где обычно прятал всякие важные вещи, включая книги. Ничто не украдено, никто ничего не заметил. На самом деле, тайника у меня было два. Один в матрасе, другой в полу. Половицы расшатались, одна даже треснула и легко снималась с места. Туда прекрасно можно было запихнуть «Ньютона» или вещи, вроде фонарика и рогатки.

Я опустился на колени и прислушался к тишине и дыханию Сэма. Воздух, шаркая по его лёгким, бороздами проходил через рот. Сказывалось долгое курение. Шаркающий воздух и больше ничего.

Я вынул две доски и положил в открывшееся отверстие пакет с подарками. Затем подогнал их обратно и нажал ногой, чтобы они получше встали на место. Комнатный покой нарушил скрип, раздавшийся из-под моей ноги. Я замер. Сэм пошевелился и перевернулся на другой бок. Рука грохнулась с подоконника на одеяло, и он прижал её своим телом.

«Затечёт», — подумал я, радуясь, что Сэм не проснулся, и осторожно ложась в постель. Я накрылся с головой одеялом, вытащил из матраса «Ньютона» и фонарик и стал читать. Я обожаю так делать. Уже собираясь засыпать, я услышал, как под окном захрустели шаги.

***

29 августа, 2042 г.

Комната с лилиями.

— Пап, это и есть тот человек?

— Я не помню.

— Неправда, всё ты помнишь. Это ведь он?

— Без понятия, — улыбнулся папа. — Давай читать дальше.

Ночь с 18 на 19 декабря, 2014 г.

Роль: шпион

Эмоции: интерес, страх, сомнения, догадка

Хозяин хрустящих шагов

Я вынырнул из-под одеяла и оглянулся. Билли и Ларри уже были на месте. Их храпы соревновались друг с другом в красоте звучание и изысканности исполнения. Сэм, сменивший своё положение за ночь раз двадцать, спал тише всех, зато всех беспокойней. Он поминутно вздрагивал и тянул руку, то ли пытаясь схватить кого-то, то ли от кого-то отмахиваясь. Кого он ловил там, каждую ночь, во тьме? Одному ему это было известно.

Я навис над его кроватью и выглянул в окно. Осторожность заставила меня резко пригнуться: в кустах стоял тот самый незнакомец. На нём красовались неизменные коричневая куртка (сомневаюсь, что она спасала его от зимней стужи) и джинсы защитной расцветки. В целом этот человек выглядел вполне обычно, не был ничем примечателен и выглядел вполне пристойно. Но что он забыл здесь, на территории колледжа? Ещё один вопрос мучил меня, вгрызаясь всё сильнее: как он всё это время оставался незамеченным? Почему его не поймал мистер Перкиссон, почему мистер Локвуд не заметил его из окна своего кабинета, почему в тот день, на уроке физкультуры, он пропал, как только ко мне подошёл мистер Стар? Все эти необычные обстоятельства появления этого странного человека накладывались друг на друга и образовывали толстую слоёную булку. Это сравнение пришло мне в голову случайно, простите. Просто после нашей вылазки в город никто так толком и не успел поесть. Да и когда, собственно? Главной задачей было остаться незамеченными, и это нам с лихвой удалось. О таком простом предмете, как естественный голод, никто не подумал. Кроме, быть может, Марка, у которого всегда найдётся еда. Сейчас он, наверняка, выковыривает из-под матраса утреннюю булочку с завтрака и довольно её уплетает.

Незнакомец расхаживал под нашими окнами взад и вперёд. Казалось, он чего-то ждал. Я в ту минуту подумал: как хорошо, что мы живём не на первом этаже, а на третьем. А что, если он маньяк? Не знаю, чего он выжидал, а вот то, о чём подумал я, не замедлило случиться: он замечтался, совсем не заботясь о своей безопасности, и мистер Перкиссон, выводивший свою овчарку Рика прогуляться на ночь вокруг сторожки, заметил его. Реакцией охранника были крики во всё горло и беспрестанная ругань, которую я не буду здесь описывать. Реакцией незнакомца было молчание. Молчание и бездействие. Он просто стоял и смотрел, как бесится и носится в разные стороны маленький толстый человечек. Я взглянул на Перкиссона, который, обезумев от испуга, побежал к сараю, примыкавшему к сторожке, и начал искать там ружьё.

— Убегай! — выкрикнуло моё горло после того, как незнакомец бесследно исчез.

Пропал.

Развеился.

Словно растворился в воздухе.

Эта сцена была похожа на ту, которая предстала передо мной, когда я бежал за ним (а теперь я не сомневаюсь, что это был именно он) по коридору. Лишь миг я не смотрел на него, в следующую секунду я взглянул обратно, на место, где он должен был стоять, и где его не оказалось. Всего лишь миг. Ему и этого было достаточно. Я вспомнил, что мистер Перкиссон, который всё ещё на улице, разыскивает улетучившуюся добычу, вполне мог слышать, как я кричал, поэтому я нагнулся, дополз по полу до постели и завалился в неё, накрывшись с головой одеялом, из которого я строил себе воздушные домики, каждую ночь разные.

«Что же это за человек и что он здесь делает? — размышлял я, уже засыпая окончательно. — Кто этот человек?»

***

— Ну что, — сказал папа. — Может…

— Нет, я хочу ещё почитать!

— …попьём чаю?

— Ну да. Конечно, — добавила я уже более спокойно. — Я об этом же. Давай попьём.

Папа нажал кнопку в кресле, и на столике появился чай, в чашках и на блюдечках идеальной белизны, которые мама купила вчера и заправила в автомат.

— Прекрасный фарфор, — одобрил папа.

— И прекрасный чай, — поддержала я. Мне нравилось делать перерывы в чтении. Чай я пила без сахара в отличии от других детей. Так мне больше нравилось. Крепкий горячий чай и книга, иногда плед, и я была счастлива.

— Продолжим? — папа поставил на блюдце чашку и взялся пальцами за следующую страницу.

— Да, — ответила я, согревая руки об кружку.

25 декабря, 2014 г.

Роль: получатель и отправитель подарков

Эмоции: предвкушение, радость, интерес, волнение

Тайный Санта

Утром я проснулся, полный сил дарить подарки и полный предвкушения перед их принятием. За окном всё было празднично-белым, деревья одели свои лучшие наряды, не поскупившись украсить их льдинками, которые, словно слюда, покрывали ветви деревьев и их стволы и играли на солнце самыми яркими цветами. Небо выглядело так, словно на нём кто-то учился рисовать. Несмелые, плавные линии алого, голубого и пурпурного цвета плыли далеко за горизонт, задевая белила облаков и цепляясь за верхушки деревьев. На снегу под нашими окнами не было ни единой морщинки: он был девственно-ровный и искристый, будто бы это был самый первый снег на Земле за всю историю её существования. Он покрывал вокруг всё, и если бы вы попросили меня описать в красках, как выглядит понятие «начать с чистого листа», я бы просто описал вам вид из моего окна, таким, каким я вижу его сейчас. Это было бы наилучшей иллюстрацией, какую только можно было бы придумать.

Рождество — это не только святой и великий праздник, он ещё и один из самых весёлых. Даже ненавистные мне Билли, Ларри и Сэм были сегодня в прекрасном расположении духа и почти не цеплялись ко мне. Некоторых забрали домой, но многие захотели остаться. Как я и надеялся, ни Марка, ни Патрика, ни Кэти не забрали. Эра забирать было некому.

Мы все встретились на завтраке и условились собраться в половине девятого вечером в комнате Марка, так как он жил один, а мы не хотели, чтобы нам мешали. Отбоя, как нам объявил мистер Локвуд, сегодня не будет.

На завтрак были поданы рыбные палочки: праздник для Марка и тошнота для меня. Вскоре у него в тарелки лежало две порции, политых взбитыми сливками, а через пять минут добавилась ещё одна. Это событие пришлось как раз на то время, когда Патрик Фейн понял для себя, что не любит рыбные палочки, поэтому именно его порция и оказалась третьей в, и без того перегруженной, тарелке Мэллоу. Кухарка, проходившая мимо и собиравшая со столов подносы и тарелки, (что, кстати, происходило только по праздникам, потому что в остальные дни у нас было самообслуживание) странно посмотрела на мальчика, который был буквально завален рыбными палочками.

— Тебе что, своей порции мало? — скрипучим голосом сказала она, так медленно шевеля губами, что звуки опережали её и вылетали наружу первыми. От неё пахло вчерашним пюре и сегодняшним компотом.

Марк оскорблённо посмотрел сначала на палочки у себя в тарелки, потом на кухарку и гордо ответил:

— Это не я. Мне отдали.

Но она его уже не слушала, а лишь вздохнула и ушла своей утиной походкой, продолжая дальше сгребать со столов ненужную посуду. Мы проводили её взглядом и сами убрали с стола тарелки, которые она по рассеянности или, отвлечённая горой рыбных палочек Марка Мэллоу, забыла убрать.

Большая часть дня прошла без особых изменений. Разве что атмосфера на уроках (которых сегодня было всего три) царила более раскрепощённая. Несмотря на выгодную раздачу «лёгких пятёрок», никто не был особо активным, и даже выскочка Нейтон сидел за своей партой, притихший и выковыривающий грязь из-под ногтей. Этот парень вечно выкрикивал всё с места и вечно его ответы были неправильные, в чём он жарко каждый раз пытался всех разубедить. Но даже будь он прав, шансов у него не было никаких, потому что учитель в нашем колледже всегда стоит на своём, ему чаще всего всё равно, что вы там пытаетесь доказать. Ему достаточно связать в предложение несколько умных и, возможно, незнакомых вам слов, разбавить «бабулиными» фразеологизмами и эффектно закончить фразу, а всё, что вы попытаетесь сказать в своё оправдание после окончания этой тирады будет расценено как «препирательство с учителем».

Так я размышлял, сидя за своей партой и вглядываясь в кислое лицо миссис Киднейс.

«И как ей не скучно целый урок рассказывать нам про мочевыводительную систему у червей?» — удивлялся я, пытаясь представить себе то, о чём она говорит, и чувствуя, как к горло медленно, но верно подступает тошнота. Я невольно поморщился и отвернулся от учительницы к окну, чтобы освободить хотя бы одно ухо от её жутких повествований. За окном с неба пушистыми хлопьями летела зима, скрывая под собой последние озябшие листья.

Меня разбудил звонок, и я с радостью отметил, что биология закончилась. Я собрал Марка, Патрика, Кэти и Эра на скамейке напротив кабинета и предложил пойти и поиграть в снежки. Все согласились.

Наспех одевшись и криво намотав на шею шарфы мы вышли на улицу и окунулись в зиму, совсем непохожую на другие. Так много снега не было уже давно, и нам нравилось идти, проваливаясь в него по пояс и разрушая его идеальный настил. Солнце светило и отражало на наших лицах блики кристалликов льда. Многие думают, что зима — это спокойное, снежное и холодное время года, но я думаю совсем иначе. Зима — это снежные города, противостоящие солнечному свету, как бы тепло он не грел. От этого кажется, что снег волшебный и непобедимый и поддаётся лишь весне.

Образовав из себя что-то похожее на круг мы начали снежковые войны. В основном, я целился в Патрика, а Патрик целился в Эра. Затем мы соорудили крепости и, попеременно высовываясь оттуда, атаковали друг друга. В очередной раз выпрыгивая из своего укрытия, я случайно бросил взгляд на дальний конец двора, туда, где был лес, и увидел между припорошенными снегом стволами деревьев тёмный силуэт. Рука с занесённым над головой снежком так и застыла в воздухе. Я услышал смех и звук снежков, летящих прямо на меня. Я упал назад и больно ушибся головой, а все остальные тут же подбежали ко мне, спрашивая, что случилось.

— Почему ты застыл? — спросила Кэти.

— Да он, наверно, видом залюбовался!

— Эй, всё нормально?

— Подождите, он пытается что-то сказать…

— Назад… — бормотал я, стараясь, чтобы звук моего голоса проник через сугроб, накрывший меня с головой. — Оглянитесь назад!

— Что? Что он имеет в виду?

— Он хочет, чтобы мы посмотрели назад.

— Зачем?

— Не смотрите! Он просто хочет отомстить нам парой снежков!

— Да нет же! — кричал я как можно громче. — ОГЛЯНИТЕСЬ!

Я увидел, как одно лицо за другим сменилось затылком, но по их удивлённым возгласам я понял, что момент уже упущен. Я поднялся, отряхивая длопья снега с ресниц и волос, и ещё раз оглядел окрестности: пусто, только мы пятеро, заваленные снегом, и солнце, покинутое облаками и одиноко светящее нам с неба.

— Ты что-то видел там? — удивлённо спросил Патрик, стряхнув горб снега с моей шапки.

— Вернее, кого. — побормотал я.

— Человека, за которым ты гнался по коридору? — Эр, как и всегда, был проницательнее других.

— Да.

— Кого? О чём вы? — это спросил Марк, который вообще обычно долго догоняет, о чём идёт разговор.

— Иногда, где-нибудь на заднем плане, появляется человек в коричневой куртке и джинсах защитной расцветки, и я не знаю кто он такой, и как только я его замечаю, мне становится не по себе, и я нервничаю, и даже переживаю, а одним словом я могу сказать, что мне чертовски страшно!

В слух я этого не сказал, но эти слова взорвались в моей голове и, казалось, звучали так громко и пронзительно, что я удивился, как никто из моих друзей не услышал или хотя бы не догадался, о чём я говорю там, внутри, сам с собой.

— Наверное, мне показалось, — пробормотал я, вставая и пытаясь увлечь их всех новой игрой.

Ребята, сначала неохотно, поплелись за мной. Эр, подыгрывая мне, начал болтать о всякой ерунде, и вскоре все забыли о моём нелепом поведении во время перестрелки снежками.

В четыре часа нас позвали обедать. Мы так набегались, что даже стряпня миссис Мейсон показалась нам вполне съедовбной и даже вкусной. Потом всех собрали в актовом зале, где стояла большая искусственная ёлка, метров десять в высоту, как мне показалось. Хоть она и была сделана из зелёного пластика, выглядела она совсем как настоящая: пушистые ветки, толстый ствол и даже маленькие шишечки.

Вокруг стояли большие коробки с игрушками и несколько стремянок. Кругом царило столько радости и веселья, что, казалось, даже Диккенс и другие писатели улыбались с портретов, висевших по периметру всего зала. Мы все оглянулись в поисках взрослых, и тут на сцену вышла миссис Кауфмен, которой поручили провести Рождество.

— Дорогие ребята! — начала она, глядя на нас с большим воодушевлением. — Сегодня мы собрали вас здесь для важного события. Все вы знаете, какой сегодня праздник и каких он обычно требует приготовлений. Взгляните на наш замечательную. Кто-нибудь видит на ней шары? Игрушки? Гирлянды? Нет. А знаете, почему? Потому что в этом году вам выпал шанс нарядить её самим! Вперёд, друзья! Творите и радуйте нас и самих себя!

Более полутора часов мы карабкались по лестницам, дрались за игрушки и разбивали их, сгребая останки украшений под нижние и самые пушистые ветви ёлки, отлично скрывавшие следы наших преступлений. Одну из таких «стеклянных кучек» вскоре нашла уборщица, которая ходила за нами по пятам и подметала каждую пылинку, которая после нас оставалась. Раздался неимоверной громкости крик, сопровождавшийся душераздирающими воплями:

— Ах вы, бездельники! Маленькие свинюхи! Кто вам дал право так обращаться со школьным инвентарём? Вот, скоро будет родительское собрание, я там всё про вас расскажу! Молокососы богатенькие, совсем денег не ценят!

И так далее, и тому подобное.

Потом нас развели по комнатам и велели дожидаться там Разносчика Подарков.

***

— Как здорово, Тайный Санта! — воскликнула я, ёрзая руками по подлокотникам кресла, пытаясь согреться.

Папа уже, казалось, готов был заснуть и отказаться от своей затеи рассказать мне эту историю.

— Эмилия, давай закончим завтра? — взмолился он, протирая глаза. — Пожалей своего отца.

— Ну пап, ты ведь хочешь прерваться на самом интересном! — заныла я. — Я хочу дослушать про Тайного Санту.

— Ладно, — сдался он, переворачивая страницу, и мы вместе вдыхнули её пыльный запах, смешанный с временем.

Он пришёл ровно в восемь, постучав в дверь четыре раза. Стучал он в так сильно и громко, что я был уверен, что последние жалкие ошмётки штукатурки осыпались ему на голову. Я пошёл открывать, но по пути меня подрезали несущиеся вперёд огромные туши Ларри и Билли, Сэм поспевал за ними, но успел обойти меня, за что я ему был, прямо скажем, очень благодарен. «Разносчиком» был долговязый Джон Каррингтон из 10 «А». Сначала он отдал подарки этой ораве тел, пронёсшихся со своими сокровищами мимо меня обратно и по новой наставивших мне синяков своими острыми плечами, затем через них протиснулся и подошёл я. На голове у Каррингтона штукатурки не оказалось, зато был гномий колпак, который, я был уверен, десятикласснику очень нравилось весь день носить.

— Так, а ты у нас Оливер Стивенс, правильно? — спросил он, роясь в большом полотняном пакете, который в этом году был новый: салатного цвета с красной каймой по бокам. И колпак у него был такой же.

— Да. — кивнул я.

Он вынул из него небольшой свёрток и протянул мне:

— Держи, — сказал он. — От твоих родителей. С Рождеством, Оливер!

— Спасибо… — пробормотал я, с трепетом взяв подарок. — Тебя тоже с Рождеством!

Он подмигнул мне и исчез за дверью.

Я вернулся в комнату, закрыл за ним дверь и уселся на кровать.

— Смотрите, Оливеру подарили коробочку! — засмеялся Билли. Но никто не оценил его шутки, поэтому он быстро умолк, сделав вид, что этого позорного момента не было, и уткнулся носом в свой пакет, разглядывая его содержимое. Остальные сделали то же самое.

Я осторожно начал разворачивать шуршащую бумагу, прислушиваясь к её звуку и стараясь угадать, что под ней. Сначала, где-то после второго оборота бумаги, я наткнулся на открытку от родителей:

«Дорогой Оливер!

Мы дарим тебе эту книгу, чтобы ты узнал ещё одну замечательную историю. Она связана с научными открытиями, поэтому мы надеемся, что тебе она понравится. Этот роман был одним из любимых у твоего отца, когда он был в твоём возрасте. Книга, которую ты сейчас держишь в руках, принадлежала ему, поэтому обращайся с ней осторожно. Весёлого Рождества тебе, сынок! Скоро каникулы, и мы обязательно увидимся…

С любовью

твои мама и папа»

Они дарят мне книгу! Ещё одну историю, которую мне предстоит прожить. Я застыл и смотрел на письмо, а из письма на меня смотрело, словно свет в конце тёмного бесконечного туннеля, слово «книга». Когда долго на что-то смотришь, этот предмет начинает выделяться белым ореолом, и весь остальной мир вокруг меркнет и бледнеет, словно диск луны, становящийся прозрачным под утро.

Теперь я с ещё большим трепетом продолжил разворачивать содержимое свёртка, ценность которого возросла для меня теперь раз в десять. Наконец, последний оборот, и я увидел обложку. Маленький мышонок стоит высоко над городом, на карнизе дома, а впереди него бесконечным потоком уходят в перспективу крыши домов. Он стоит ко мне спиной и в лапках держит полосатый зонтик, белый с красным, а в небе, кажущаяся такой близкой, повисла луна, нарисованная так, будто один сырного цвета край её кто-то надкусил. Мышонок смотрит на неё и, наверное, о чём-то думает.

«Цветы для Элджернона».

Спасибо, мама и папа.

Я открыл книгу, не пропуская даже первого белого листа. Для меня он был символом того, с чего писатель начал, а перевернув его, можно было увидеть, что у него получилось. Я вдохнул запах страниц. Такой домашний, с оттенком чернил и дерева. Страницы перешёптывались между собой и, казалось, умей они говорить, они рассказали бы читателю свою историю, лишь только он к ним прикоснётся. Но они не умели, хотя, я думаю, им бы этого очень хотелось.

Сколько деревьев человек ежегодно вырубает зря? Я не знаю, но из множества этих деревьев, из их останков, если и нельзя было вырастить нового дерева, можно было бы сделать книгу. Дать дереву новую жизнь. Продолжить его оборванную судьбу.

Я спрятал своё сокровище под матрас (если бы я залез в другой свой тайник, отодвинув доски в полу, Билли и компания заметили бы это) и взглянул на часы. Двадцать минут девятого. Я встал и пошёл к Марку, потому что до встречи уже оставалось десять минут.

Идя по коридору я заметил идущего мне на встречу Тома Бэнкса.

И не узнал его.

Сгорбленный, осунувшийся, волосы брызгают ему в лицо лимонно-молочным сгустком при каждом его шаге. Походка неуверенная и убыстренная, совсем не похожая на его обычную манеру появляться в обществе, от которого теперь он бежал. Он поднял голову, и на мгновение наши взгляды встретились. Мой удивлённый и его смущённо-грустный. Никогда не думал что эти слова и имя «Том Бэнкс» будут когда-нибудь стоять на одной строчке. Он прошёл мимо, и, хоть с нижней его губы и свисала сигарета, он не выдохнул мне в лицо дым, как прежде. Я оглянулся и посмотрел ему в след, видя, как с таким же равнодушием он проходит мимо других своих жертв, и те, подобно мне, удивлённо озираются назад. Они радуются спасению, но почему тогда у меня, при виде убитого неизвестным мне горем пониклого лица моего заклятого врага не возникло и намёка на радость?

Подходя к двери Марка Мэллоу вы словно смотрите на киноафишу. Там были расписания всех фильмов, которые Марк смотрел, отмеченные плюсом, или на которые он хотел сходить, отмеченные восклицательным знаком. Раньше, проходя мимо я, бывало, подолгу останавливался и перечитывал надписи на двери моего друга и довольно многие из них мне запомнились, поэтому я полностью уверен даже в правильности времени сеансов, некоторые из которых привожу здесь:

ДВЕРЬ МАРКА МЕЛЛОУ (ШЕСТАЯ СЛЕВА ПО КОРИДОРУ):

Убийства в алфавитном порядке, 18:35, зал «Лайтнинг» +

Одуванчиковое вино, 19:10, зал (?)!

Франкенштейн, 17:15, зал «Мираж»!

Дневная пена, 16:40, зал «Лайтнинг»!!!

Когда Марк с приветсвующей улыбкой отворил мне дверь, я заметил, что он надел клетчатую рубашку и новые ботинки. Смутившись, видимо, от того, что я рассматриваю их, он кашлянул и приглашающим жестом пропустил меня в комнату:

— Заходи! Только тебя и ждём.

Я кивнул и зашёл.

Прошлый раз я был в этой комнате ночью, вместе с Эром, когда мы пробирались в колледж в глубокой темноте. Сейчас же я имел возможность увидеть её в полном свете: обклеенные плакатами стены, полки, стонущие от дисков, маленький видеопроигрыватель (это была единственная электроника, включая радио, которую нам разрешалось держать здесь), зашторенные окна (чтобы лучше было видно экран монитора, когда он смотрел очередной фильм), шкаф, который Марк наказал, поставив его в угол и накидав в него всякой всячины, кривоногий стол и наспех застеленная одеялом кровать. Покрывало лежало на полу, и на нём сидели все собравшиеся.

Я сел в круг на специально оставленное для меня место. Как ни странно, оно было рядом с Кэти. Все они уставились на меня, ведь я был главным организатором Тайного Санты.

Оглядев их лица, я сказал:

— Итак, давайте начнём отгадывать! Первой пусть будет Кэти, а я в конце замкну круг.

Кэти, немного смутившись, что будет первая, начала рассказывать:

— Я получила браслетик из сиреневого камня, заколку в виде бабочки, фею на верёвочке и маленький вкусно пахнущий пакетик. Я думаю, что браслет подарил Патрик.

— А вот и нет!

— Тогда… Может ты, Оливер?

— Верно, — ответил я. — Он из аметиста, в магазине был последним.

— Спасибо большое! — воскликнула она и тут же надела его на руку.

Я видел, как зажглись её глаза, когда она узнала, что вещь, которая ей так нравится, подарил именно я.

— А от кого заколка? — продолжала Кэти. — Неужели от Марка?

— Именно, — откликнулся он. — Подумал, тебе она понравится.

— Мне нравится. — улыбнулась Кэти.

Фея, как мы впоследствии узнали, была от Патрика, а пакетик с травами от Эра.