Офицеры

Друзьям и товарищам

посвящается…

Пролог

— Офицеры! — всколыхнула сонную тишину протяжная команда. — Ко мне!

Кряжистый, широкоплечий, твердо стоящий на утоптанной и укатанной земле своими коротковатыми ногами командир батальона отдавал приказ на совершение марша. Жилистая длань подполковника железным ухватом растопыренной пятерни тянулась к горной гряде. Его широкоскулое, в мелких оспинках лицо было сурово и сосредоточено. Простуженный и натруженный, с заметной хрипотцой металлического отлива голос щетинистым ершиком въедался в души стоящих перед ним людей.

— Особое внимание сосредоточить на прохождение участка дороги вдоль ущелья Шайтана рядом с высотой 1147…

На доли секунды майор, стоявший в общем строю, прикрыл глаза, словно оживляя в своей памяти поблекшую со временем картину.

Высота 1147. Плоская вершина горы. Удобное место для засады…

Мелко сыпался щебень, выбитый многими тысячами копыт, обтесанный подошвами множества людей. Каменистая тропка причудливо извивалась. Утомившись, она пряталась в тенистых низинах. Набравшись сил, резво взбегала на открытые пригорки. Проторенный веками путь брал свое начало в долине, у подножья гор, и терялся на одной из заснеженных вершин…

— Связь держать постоянно в режиме «Прием». Управление на марше — флажками…

На третьей в колонне боевой машине меняли треснувший трак. Гвалт, шум. Кувалдой бойцы выбили металлический стержень, растянули гусеницу.

— Во время движения в колонне соблюдать дистанцию на марше…

Подъехал бортовой ЗИЛ-131. С него стали сгружать деревянные ящики с патронами и растаскивать вдоль всей колонны. Все бегом, все на нервах.

— Перед крутыми подъемами дистанцию увеличить до сорока метров…

Чумазые механики-водители в последний раз опускали металлический щуп, проверяли уровень масла, доливали…

— Назначить в каждой машине наблюдателя…

Командиры машин выстраивали расчеты, проверяли экипировку солдат.

— Мой заместитель — майор…

Выдержав паузу, подполковник махнул рукой:

— По местам! Заводи!..

Взревели двигатели, окутав боевые машины сизым дымом. Командир батальона, выждав минуту, флажком подал сигнал о начале движения:

— Вперед!

Одна за другой БМП трогались, вытягивались вдоль дороги.

Крадущиеся шаги по-кошачьи мягко, бесшумно ступали на каменистую почву, редко ощетинившуюся сочно-зелеными молодыми побегами травы-муравы. Высоко в небе парил хищный беркут, зорким взглядом выискивая себе добычу.

— Слева чисто! — коротко пискнула портативная рация.

— Справа чисто…

Напряженно всматривающийся перед собой человек в камуфлированном комбинезоне, нажал на кнопку:

— Сходимся…

Командир группы окинул внимательным взглядом своих бойцов. Задачу, поставленную перед ними, они выполнили. Проверили, на высоте 1147 следов присутствия боевиков не обнаружили. Можно было отходить. Таков был приказ его группе. Проверить и уходить. Вместе с ним были два солдата из пехоты. Их приказано было оставить до прохода механизированной колонны.

— Песков и Федотов остаются, — распорядился он. — Группа, за мной…

Оставшись одни, бойцы расслабились, скинули каски. Для удобства ведения наблюдения за местностью, они залегли за небольшими валунами. Припекало солнце. Глаза начали слипаться. Дремота вытеснила на второй план собственную безопасность…

Удобно устроившись на броне, майор задумчивым взглядом скользил по склонам нависающих гор. Небольшие участки дубового леса с высотой сменялись буковыми рощами с примесью клена остролистного. А во влажных поймах рек пряталась облепиха в окружении ивы и серой ольхи.

Пересекавшие поперечные хребты долины рек представляли собой узкие и глубокие ущелья и щели со стремительными потоками, порогами и водопадами. В балках и оврагах брали начало многочисленные родники…

Вдоль балки с западной стороны горы к высоте 1147 продвигались люди в защитной форме. Их было много. Среди них были наемники. Говорили они на разных языках. Слышна была и арабская речь…

Тревожно защелкал клест, предупреждая о надвигающейся опасности. Рядовой Песков очнулся, машинально потянулся рукой к автомату. Оружия на месте не было. Он дернулся, пытался вскочить, но его со страшной силой вдавило в землю. Скосив в сторону глаз, он увидел товарища. Голова Федотова была неестественно задрана. Ужас сковал Пескова, когда он понял, что шея его друга перерезана, и из нее толчками вылетала густая алая жидкость. Кровь стекала на землю, заливала жухлую прошлогоднюю листву…

— Кончай его! — по-арабски скомандовал темнокожий наемник.

Армейский штык-нож иностранного производства легко скользнул по шее рядового Пескова, оставляя глубокий надрез. Стальное лезвие жалости не знало. Оно просто выполнило свою работу.

Разноязычные наемники рассыпались по всей высоте, занимая позиции…

Узкая дорога петляла, серпантином поднимаясь все выше и выше.

— Смотри, волк! — комбат толкнул майора в бок.

Серый хищник стоял меж двух камней, почти сливаясь с ними, смотрел на двигающуюся колонну немигающими зелеными глазами. Еще недавно волки бродили в горах стаями и в одиночку.

Но откуда-то в эти благословенные места пришла безжалостная, жестокая и бессмысленная война. Зверь ушел в те края, где не стреляли. Его охотничьи угодья заняло зверье в человеческом обличье…

— Не боится, — подполковник покачал головой, — не уходит…

Моргнув, майор отвел глаза от склона горы, опустил взгляд на сидящего рядом с ним комбата. Внутри у него было тревожно и неспокойно. Такое с ним случалось. Он заранее начинал чувствовать, что что-то должно случиться. На днях они смотрели кинофильм «Щит и меч». И раньше нравившаяся ему мелодия, перекликаясь с настроением, с новой силой зазвучала в ушах:

С чего начинается Родина?

С картинки в твоём букваре,

С хороших и верных товарищей…

Неопытный механик-водитель не успел вовремя перейти на пониженную передачу, движок захлебнулся, БМП встала. Майор качнул головой. Бывает.

С хороших и верных товарищей…

Ему повезло. С хорошими и верными товарищами. За долгие годы учебы и службы он познакомился со многими людьми. Они прошли через многое. И дружба их начиналась…

С того, что в любых испытаниях

У нас никому не отнять…

Защипало в левом глазу, майор ожесточенно потер щеку. Как давно все это началось. Как будто в другой жизни…

Глава первая

Алые погоны

Удача — это миг судьбы,

А судьба — это вечная борьба

И, прежде всего, с самим собой.

1

Отзвучали серебряные фанфары и, резко обрываясь, стихли, растворяясь в бесконечном пространстве, где-то там, в дрожащем знойном мареве. Все замерло в волнительном ожидании.

— Училище, сми-и-р-но! — команда, вызывающая внутреннюю дрожь, вылетела из расположенных по углам плаца динамиков, в один, неуловимый глазу, миг подровняв курсантские «коробки». Строй замер, как единый монолит. Стало так тихо, что с соседней улицы, нарастая, донесся приближающийся шум дребезжащего старенького троллейбуса…

— Получить дипломы приглашаются выпускники, окончившие училище с отличием и золотой медалью:

— Лейтенант Баталов!

— Лейтенант Валишев!

— — — —

— Лейтенант Серебряников!

— Лейтенант Смирнов!

— На середину плаца ша-гом марш!

Началось…

Четкий, заранее многократно отработанный выход под бой барабанов. Как они все проклинали изматывающие душу бесконечные тренировки!

Волнующие всех присутствующих мгновения. Получить диплом лично из рук выпускника училища маршала, Героя Советского Союза Москаленко приятно и очень почетно. Не каждому выпадает такое счастье…

Доброжелательное рукопожатие и проникающие в душу, напутственные слова ветерана. Скоротечный и одновременно столь долгий миг прощания с Боевым Знаменем училища.

Непрошеные слезы появляются на глазах. Нет-нет, эти мужчины не плачут. Они радуются!

— Училище, смирно! К торжественному маршу! По-батарейно…

Последнее прохождение торжественным маршем. Все…

Обучение закончилось. Завтра у них начинается самостоятельная жизнь. И никто не знает, что их ждет впереди.

Застыв на полушаге в задумчивой нерешительности, лейтенант Валишев смущенно улыбался, восторженно глядя на стремительно приближающуюся, летящую к нему стройную женскую фигурку той, которую он любил больше всего на свете, без которой не мыслил своей жизни.

Если бы кто-то спросил его сейчас: счастлив ли он? Что он на это ответил бы? Только честно, не кривя душой и не красуясь…

Да, конечно же, он счастлив. Безмерно счастлив. Иного, более точного и полного, определения для владеющего им состояния и не подобрать.

Сегодняшний день — это итог шести лет напряженной учебы сначала в суворовском, а потом и в высшем военном училищах. Казалось, что до сих пор не мог поверить в реальность происходящего. Как будто все это происходило не с ним, а с кем-то другим. Кто мог бы предсказать, каким именно будет этот день шесть лет назад, когда он, закончив восемь классов провинциальной школы, объявил о своем решении ехать поступать в суворовское училище…

2

Наверное, еще лет с десяти Рэм мечтал стать суворовцем. Книжку «Алые погоны» восторженно и с упоением перечитывал раз за разом. Он влюбился в ее героев. Пацан мечтал и грезил такой жизнью. И заранее стал готовиться к осуществлению своей заветной мечты. Регулярные занятия спортом должны были помочь ему в этом. Особенно любил мальчик бегать на лыжах, хотя до восьми лет, пока вместе с родителями жил в Казахстане, и снега-то настоящего не видел. Учеба в школе давалась легко, и Рэм самостоятельно, забегая далеко вперед, осваивал программу по математике и физике, порой опережая своих сверстников на полгода, а то и того больше. Когда подошло время, он, не говоря ни слова никому из своих домашних, написал заявление и отнес его в военкомат. Все, конечно, об этом потом узнали. Но только тогда, когда пришел вызов из училища. Мать, оглушенная свалившейся новостью, просто не знала, как к этому отнестись, а отец сказал, усмехнувшись: «Пускай парень едет, все равно вернется. Что, мать, заранее-то переживать? Было бы из-за чего…».

Пожалуй, в тот момент никто толком и не верил в саму возможность поступления. Из четверых друзей, вместе с Рэмом начавших похождения по военкомату и медицинским комиссиям, осталось только двое. Одного подвело здоровье, другой благоразумно решил не испытывать судьбу.

— Знаете, ребята, — потуплено опустив растерянный взгляд, объяснил он, — не мое это, не по мне. Дисциплина… вся жизнь по команде…

Зачем, спрашивается, сознательно обрекать самого себя на эти излишние тяготы и лишения, когда можно запросто прожить и без всего этого…

— Вы уж… это… того… Без меня.

Озадаченно моргая, неразлучные на протяжении последних лет друзья, почувствовав повеявший холодок отчуждения, переглянулись между собой, неопределенно пожали плечами.

А в мальчишеских глазах не осуждение, а только одно сожаление, так и не высказанное вслух:

— Каждый волен сам выбирать себе дорогу, по которой ему идти…

Сдавать вступительные экзамены Рэм поехал вместе с другом Валеркой. Открыв дверь в нерабочем тамбуре, сидели на опущенной подножке вагона. Мимо пролетали телеграфные столбы, деревья, перед переездами оставались вереницы застывших в ожидании машин. Стучали мерно колеса, словно уже начинали отсчитывать мгновения новой, неизведанной жизни.

Что там ждет их в полной неожиданностей неизвестности? Не совершили ли они опрометчиво самую главную в их пока еще короткой жизни, непростительную ошибку, без оглядки кинувшись в темный омут…

Но не ошибается только тот, кто ничего не делает. Дорогу же осилит лишь идущий. Знать бы в начале своего пути, куда он приведет и каким будет его конец! Ответа не знает никто…

Огромный и шумный город — столица одной республики на Волге — с самого первого взгляда поразил поселковых пацанов своими размерами, немыслимым количеством машин и интенсивностью движения. Валерка был в восторге. К слову, Рэм, вообще-то, бывал здесь три года назад, когда по путевке отдыхал в республиканском пионерском лагере. Успел он к этому времени повидать Астрахань, Куйбышев и даже Москву. Но это было давно. И, приехав из маленького поселка в огромный город, многие первое время чувствуют себя, как не в своей тарелке…

Настороженные взгляды абитуриентов, которые в томительном ожидании и некоторой растерянности, кучками собирались возле училища. Их группами вывозили в летние лагеря. Лишь там, увидев все своими глазами, друзья смогли оценить масштабы происходящего. Сполна они осознали то, на что в своей наивной самонадеянности решились.

На триста с чем-то мест приехало две с половиной тысячи желающих. Конкурс — один к восьми. Даже питание в столовой пришлось организовать в шесть смен — так много было рискнувших испытать свою судьбу. Попробуй-ка, окажись в числе избранных свыше счастливчиков…

— Вот это мы встряли, — дрожа от волнения, кривились мальчишеские губы в жалкой улыбке.

— Назад пути нет… — вполголоса произнес Рэм.

Нет, он не отступит, назад не вернется, не пройдя через все испытание. На память тут же пришли строки из Пастернака, из его «Гамлета» Юрия Живаго:

Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку,

Я ловлю в далеком отголоске

Что случится на моем веку…

Может, кому-то и покажется, что громко сказано. Но это его Рубикон. Эта грань есть у каждого. Только не каждый ее переступит…

Но продуман распорядок действий,

И неотвратим конец пути.

Я один, все тонет в фарисействе.

Жизнь прожить — не поле перейти.

Всех приехавших разделили по группам. Рэм попал в так называемую группу отличников, то есть тех абитуриентов, кто закончил восемь классов с одними пятерками. Эти ребята имели право в случае успешной сдачи первого экзамена — контрольной по математике — остальные испытания больше не проходить. Валерка туда не попал. Они были вынуждены на время разлучиться — группы жили далеко друг от друга.

— Жалко… — грустное разочарование заплескалось в расстроенных глазах друга Валерки.

А он так надеялся на помощь Рэма. Видно, не судьба…

Кто-то усиленно зубрил, ни на секунду не расставаясь с неподъемной кипой книжек и учебников.

— Братцы, братцы, — совершенно метались потерянные в глубине наук глаза, — подскажите, как это можно решить…

Кто-то маялся, бесцельно слоняясь из угла в угол, что-то глухо бубня себе под нос с отсутствующим взглядом, видно, призывая себе на помощь потусторонние силы.

— Уйди, уйди, не трогай меня! — отмахивались они от нудящих зубрил.

А кое-кто просто проводил все время на спортивной площадке, всецело доверившись своей планиде: повезет, так повезет. А нет, так чего почем зря мучиться и истязать себя.

— Ребята, моя очередь подавать…

Перед смертью, как говорится, не надышишься. Раньше надо было зубрить…

И вот наступил день первого экзамена. Все его с нетерпением ждали. Одни — с надеждой, другие — с обреченностью. И «судный» день настал.

Чего греха таить, конечно, Рэм сильно волновался. Что, в общем-то, нисколько неудивительно для пацана, вырванного из привычного круга обитания. Но он был уверен в своих силах.

Не зря же парень столько занимался, побеждал на школьных и занимал призовые места на районных олимпиадах. Так-то оно так…

Но кто же не переживает в свои пятнадцать лет. Один и без всякой поддержки в ожидании столь серьезного испытания. Давила сама атмосфера. Внезапно испортилась погода. Набежали тучки. Заморосил, нагоняя тоску, дождик. Противный, затяжной. Испортил всем окончательно настроение.

Построение провели в казарме, проверили по спискам, вывели на улицу, бегом погнали до соседнего здания. В специально подготовленном помещении оказалось более ста человек — вся их группа. Рассадили всех строго по двое.

Металлический голос, напрочь лишенный доброжелательности, напротив, настолько угрожающе предупредительный, что мурашки побежали по коже, громогласно объявил:

— Руки положить на стол, смотреть прямо перед собой, к соседу в листок не заглядывать. Шпаргалка — задание сдать и на выход…

В замкнутом пространстве стояла зловещая тишина. Ее, звенящую в ушах, не сразу нарушил голос, более настроенный на рабочий лад, чем на запугивание:

— Внимательно вчитайтесь в задание…

— Твой… мама! — громким свистящим шепотом вырвалось разочарованное изумление изо рта крепко сбитого паренька с неестественно скрученными и прижатыми к тыквообразной голове ушами. — Такой! Кто может решить, а?

В последний раз за партой в аульской школе он сидел полгода назад. А всю программу обучения проходил на сборах. И, правда, кому были нужны их уроки. Для тренера команды главное, чтобы они зачетные очки приносили. А в свидетельство об окончании восьми классов его стараниями и так вписали то, что надо, одни «пятерки»…

— Встать! — зловеще сдвинул брови офицер с капитанскими звездочками на погонах. — Группа! Имя, фамилия!

Перепуганный верзила вскочил. С грохотом отлетел назад стул, чуть не опрокинув сзади находящийся стол.

— Сто третий группа! Магомедов Алан! Чемпион республики по борьбе…

Что касается Рэма, то он не особо понял, причем тут чемпионство, если они сидят на экзамене по математике. Но у кое-кого на этот счет, кажется, было иное мнение.

Понимающая улыбка быстро скользнула и спряталась в щегольских усиках капитана. Пробежав взглядом по списку, он укоряюще качнул головой:

— Первое и последнее китайское предупреждение! Следующего не будет! Намотай себе на ус, чемпион!

Напротив фамилии Магомедова Алана стоял крестик, означающий, что данного абитуриента валить не следует. Наоборот, ему необходимо оказывать всяческое содействие. Их училищу такие чемпионы нужны, а поэтому с примерным незамедлительным удалением провинившегося абитуриента на этот раз придется повременить. Правила для всех одинаковы. Только подход к каждому свой, индивидуальный…

Просмотрев все задания, Рэм с облегчением вздохнул. Напрасно некоторые запаниковали. Решить примеры и задачи такого уровня сложности большого труда для него не составит. Главное, чтобы где-нибудь не допустить досадную ошибку.

— Будьте внимательны при оформлении своей работы. Помарки будут квалифицироваться в пользу проверяющего…

Да, тут они, конечно, с принимающими экзамен, вне всяких сомнений, по разные стороны баррикад. Тем только дай повод, чтобы срезали, не поставили «отлично». В этом они, видно, задачу свою основную и зрят…

Аккуратно перепроверив, парень все переписал на чистовик. Сосед слева пыхтел — что-то явно не ладилось. Рэм краем глаза посмотрел на его листок и начал быстро писать у себя в черновике. Закончив, подтолкнул соседа локтем — переговариваться им было строжайше запрещено вплоть до немедленного удаления — ручкой показал, что надо делать, и, как ни в чем не бывало, стал сосредоточенно смотреть вперед, словно еще что-то обдумывая. С такой-то, насколько можно облегченной задачей сосед справился успешно, перекатав, не привлекая излишнего внимания, нужное решение.

— Спасибо! — беззвучно прошептали благодарные губы.

— Нема за что… — пожали в ответ польщенные плечи.

Никто со стороны их немого разговора не заметил.

Отсев был беспощаден — из всей группы пятерочников через сито прошло чуть больше двадцати. Остальные были вынуждены продолжать сдачу экзаменов со всеми остальными.

Глядя на их понурые спины, Рэм задумался о том, что, если такую, в принципе, среднюю по сложности контрольную не смогло решить столько человек, то чего, спрашивается, стоят их пятибалльные аттестаты. Это или показатель слабого уровня подготовки в сельских школах, или многие из них — просто «дутые» отличники.

Получив «двойки» на самом первом же экзамене, уехала третья, оказавшаяся самой неудачливой часть кандидатов. Среди убывающих оказался и друг Валерка. Камнем преткновения для него стало сочинение.

— Рэм, ты понимаешь, я же все написал, написал. Как же так… как?

Тяжело, очень тяжело было Рэму смотреть в его тоскливые глаза, как будто в этом была его вина, в том, что друг уезжает, а он остается. Внутри все защемило тоскливо-тревожащим чувством. Вот он и остается тут совсем один. А вокруг все чужое, недружелюбное.

— Что я могу сказать тебе, Валера…

Если уж честно сказать, парень и сам не был до конца уверен в том, что будь у него на первом экзамене сочинение, он тоже справился бы успешно. В математике, там все четко и ясно — пример решен: правильно или же нет. А здесь все субъективно и зависит от проверяющего. Понравятся ему чужие мысли — хорошо. А если нет? Согласен ли он с тем, что в этом месте должна быть запятая, или нет? Существуют ситуации, которые можно трактовать и так, и эдак. Правила же гласят, что правописание в таких случаях может зависеть исключительно от замысла самого автора.

Да, все это, конечно, так. Только оценивает-то эти мысли совсем другой человек. Откуда ему знать то, о чем думал при написании своего опуса автор? Возьмет и посчитает кое-какие знаки препинания за лишние. Хуже того, не понравился проверяющему автор или его фамилия своим неблагородным звучанием — может «помочь» поставить пару лишних запятых. Тогда вообще никому и ничего не доказать. Сочинение — это лотерея.

— Тебе хорошо говорить, ты уже поступил…

В мальчишеском голосе дрожь. А в глазах за влажной пленкой собирается горькое разочарование, скрывая досадливую зависть вперемешку с накапливающейся жгучей обидой. На кого и на что? Трудно сразу понять…

Счастливчиков в спешном порядке провели через свою медкомиссию при училище — для соблюдения приличия, так уже, на всякий случай, без всяких особых придирок. Наверное, медики уже посчитали их, как за своих, ну почти поступивших. Кроме того, их с нетерпением ожидали отцы-командиры в лице бравых старшин рот. Группу выстроили, разделили на три части и объявили о том, кто из них попал в четвертую, кто в пятую, а кто и в шестую роты.

Суматоха, беготня. Кто-то похожий на знакомого, вроде, где-то уже виделись, подошел к Рэму.

— Меня зовут Юра Кусков, — сказал невысокого роста паренек. — Спасибо тебе за помощь на экзамене, — и в знак дружбы протянул руку.

— Рэм Валишев. Не стоит, — от смущения ему стало немного не по себе. — Для меня это было вовсе не трудно.

Оказалось, что они попали в одну роту — четвертую. Старшина поджидал их с заметным нетерпением во взгляде показавшихся очень проницательными глаз, много повидавших и немного усталых.

— Старший прапорщик Яппаров, — представился он ребятам. — Прошу любить и жаловать, — старшина говорил негромко, с хорошо отличимыми доброжелательными интонациями в голосе.

Если бы не погоны с тремя звездочками без просветов, то запросто сошел бы он за школьного завхоза.

— Первым делом вам следует оборудовать палатку, в которой с этого момента вы будете жить. Значится, вас семеро…

Словно что-то прикидывая в уме, помолчал, затягивая паузу, возможно, и делал это не без некоего умысла, чтобы дать время своим новым подопечным проникнуться всей важностью момента, только потом старшина продолжил:

— Надо будет вам получить в каптерке семь матрацев, семь подушек, постельное белье на каждого, и можете взять себе по два-три одеяла, чтобы не мерзнуть по ночам. Пока, кроме вашего отделения, в наших палатках никто жить не будет, одеял хватит на всех, а там поглядим.

Затаив дыхание, будущие воспитанники слушали, боясь пропустить хотя бы одно слово.

— С этого момента, — старшинские глаза сузились, подчеркивая, что все сказанное необходимо всем усвоить, как «Отче наш», — ваша группа будет называться рабочей командой четвертой роты. Все остальное потом. Сбор в восемнадцать ноль-ноль. Дерзайте, ребятки…

Обвел старший прапорщик всю команду изучающим взглядом с затаенной усмешкой, хмыкнул и развернулся, пошел в сторону каптерок по одной из боковых линиек, мимо стройных рядов палаток.

С радостно горящими глазами мальчишки живо взялись за порученное им дело. Они с большим желанием и интересом обустраивали свое новое жилье. Всем казалось, что именно с этого начнется их новая жизнь, жизнь нелегкая, воинская…

Стандартная солдатская палатка, рассчитана на десять человек. Это, конечно же, если ее правильно установить на специально подготовленное гнездо размерами четыре на четыре метра по всем правилам военного искусства. Тогда при необходимости туда можно и печку-буржуйку поставить.

На заранее подготовленные деревянные нары мальчишки положили изрядно отощавшие ватные матрацы, застелили застиранными серыми простынями. Как смогли, прикрыли все светло-голубыми с тремя полосками одеялами. Видно, получилось у них не очень…

— Ладно, еще научимся, — хмыкнул старшина, заглянув внутрь. — Строиться! — затвердел его голос.

Строгая команда быстро заставила всех выскочить наружу и изобразить что-то наподобие строя, но не больше.

— Задача перед вами стоит следующая, — старший прапорщик пока не стал обращать внимание на это выпирающее издевательство над строевым уставом. — Так как вы считаетесь, в принципе, уже поступившими, то на вас возлагаются некоторые обязанности по обеспечению жизнедеятельности лагеря. Поочередно от каждой роты на сутки будет выделяться наряд для работы в столовой. Начинает наша — четвертая.

Народ весело загалдел. Перспектива попасть поближе к кухне, видимо, всем сразу понравилась. Заканчивалась первая неделя пребывания в полевых условиях. Съестные запасы, привезенные из дома, давно уже закончились. А кормили в столовой не слишком сытно, порции были скудными.

Те, кого не подкармливали расположившиеся отдельным табором-лагерем родители, начинали потихоньку ощущать уже ни на минуту не покидающее их чувство легкого голода.

Бывалый старшина, видимо, почувствовал обстановку и поучительно изрек:

— Вот вам, ребятки, и самая первая солдатская заповедь: «Подальше от начальства — поближе к кухне»…

Особо увлекающиеся армейской мудростью могут записать.

Работы в столовой оказалось много. Чего только стоило одной картошки начистить вручную на такую ораву. А потом накормить всех в обеденном зале. Армейские столы рассчитаны каждый на десять человек, поэтому в столовую запускали десятками, заранее отсчитанными прямо у входных дверей. Когда усаживались за последний стол, зашедшие первыми уже выходили на улицу.

За ними надо было быстро убрать, помыть столы и поставить чистую посуду. И так четыре смены. Настоящий конвейер. Потом, когда после каждого экзамена народу становилось все меньше и меньше, работы поубавилось.

Но главное, что возле кухни можно было наесться досыта. Сердобольные женщины-повара лучшие кусочки специально отдавали работающим рядом с ними пацанам.

— Ешьте, сынки, ешьте. Отощали-то как на свежем воздухе, да вдали от мамкиного глаза…

Ребят потчуют, на лицах жалость и сострадание, но руки про свои сумки необъятные и неподъемные при этом не забывают, трамбуют тушенкой, маслом, сахаром, консервированным соком — дома тоже детишки, и их чем-то кормить надо. И невдомек сердобольным, что урывают с общего котла, кому-то меньше достанется, чем положено по норме. Жалко только тех, кого видно, а что касается остальных… чего про прочих думать, переживать.

Однажды Рэм съел столько таких лакомых кусочков, что потом ему дня два не то, что есть совсем не хотелось, смотреть на пищу сил не было. Пацан, одним словом, что еще с него взять…

После поездки в город за продуктами мальчишки оживленно делились друг с другом своими новыми впечатлениями. Еще бы! Они же одними из первых попали на территорию училища и имели возможность совершить по нему экскурсию, посмотреть вблизи на свою мечту. Отойдя чуть в сторону от продовольственного склада текущего довольствия, Рэм подошел к стройной березке, прижался к ее шершавому прохладному стволу. Широко раскрытые глаза уперлись в высокое небо, чистое-чистое, голубое-голубое.

— У меня получится, — беззвучно зашептал парень. — Должно получиться…

Кто-то подошел и положил ему руку на плечо.

— Рэм, пока время есть, пойдем, пройдемся…

— Да, Юрок, конечно… — он с видимой неохотой оторвался от пахнущего родным домом березового ствола, запрятал свои думы подальше.

Ребята набрались всяких слухов о якобы существующей и процветающей в этих стенах «дедовщине», о издевательствах десятиклассников — «кадетов» над «шмотами» — девятиклассниками.

Ну, само-то название «кадеты» было понятно — это от дореволюционных кадетских корпусов. А вот «шмоты» откуда взялись — этого уже, наверное, никто толком и не помнит. Может, что-то связанное со шмотками, в которые были наряжены абитуриенты…

Случайно оказавшаяся в это время года на территории училища парочка новоиспеченных «кадетов», скорее всего, двоечников, задержавшихся из-за своей неуспеваемости с убытием в каникулярный отпуск, рассказывала раскрывшим рты пацанам о том, как им, молодым, предстоит зубными щетками драить кафель в умывальниках и туалетах, одежными щетками скоблить асфальт на плацу, длину и ширину которого необходимо будет предварительно измерить спичечными коробками.

— Ша, «шмоты»! — картинно рисовались десятиклассники, залихватски заламывая фуражки. — Вот, вернемся мы все из отпуска, настанут для вас «черные» деньки! Мы вам покажем, где раки зимуют!

Выставив вперед одну ногу, хвастунишки — вчерашние девятиклассники, по сути, еще так и не перешедшие на старший курс по причине банальной неуспеваемости, бравировали своей «опытностью». Расклешенные по моде брюки. Большие пальцы обеих рук оттягивают к низу расслабленный сверх всякой разумной меры черный кожаный ремень. Начищенная до блеска бляха согнута. Форменная куртка отбелена и приталена. На гордо выпяченной груди два ряда значков. «Воин-спортсмен», «Отличник Советской армии», золотой значок «ГТО», первые разряды то ли по боксу, то ли борьбе, еще что-то, сразу и не разобрать — так и рябит в глазах.

— Мы вас научим, как Родину любить! Еще наплачетесь! Вспомните о своей мамке, да поздно будет! Лучше прямо сейчас валите до родной хаты…

Становилось ясно, что в училище существует определенная субординация во взаимоотношениях между старшими и младшими воспитанниками.

Было, о чем задуматься на досуге…

После третьего экзамена основательно поредевшую массу абитуриентов переселили в палатки. Многие приняли это, как верный признак того, что они уже поступили. Кто-то вслух подсчитывал свои баллы и не без основания полагал, что, даже получив дохлую троечку на последнем экзамене, все равно должен пройти. Были те, которые рассчитывали на чудо, а кто-то надеялся на что-то другое и, наверное, не зря.

Если все из поступивших прошли через жесткое сито вступительных экзаменов, то откуда появились потом воспитанники, явно не справляющиеся с программой обучения в училище, несмотря на самую высокую методическую подготовку преподавателей и специально созданную систему дополнительных занятий. Значит, кроме пресловутого проходного балла для простых смертных, существовали еще какие-то критерии отбора. Со временем все это, конечно, стало известным. Однако, всему свое время…

Последний экзамен!

Сложнейшее и тяжелейшее испытание пройдено. Нашлись и дерзкие смельчаки, тут же, не откладывая это дело в долгий ящик, отметившие столь знаменательное событие. Бурным было веселье, а вот пробуждение и похмелье — тяжелым. Наутро их с вещами уже ожидала машина.

Малость этим напуганный народ притих в ожидании мандатной комиссии. Число желающих поступить все еще превышало количество набираемых. И как итог — полное разочарование, недоумение тех, кто не попал в итоговые списки. Сходить с дистанции на самом последнем круге — труднее и обиднее всего. И, наоборот, неописуемая радость мальчишек, чьи фамилии оказались на вывешенных листках.

Одни угрюмо упаковывают вещи, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы ненароком не выдать свою тоску или показать предательскую влагу на подрагивающих ресницах. Другие — с победным выражением на горделивых лицах обсуждают свою дальнейшую судьбу. Многие уже видят себя в роли больших военачальников.

Еще Суворов говорил, что «плох тот солдат, что не мечтает стать генералом». А тут открывается прямая дорога к осуществлению всех своих сокровенных мечтаний.

Наконец-то формирование новых учебных подразделений закончилось. Появились в палаточном городке штатные командиры. С каждым будущим воспитанником побеседовал его командир взвода.

Вот и Рэм стоял перед сидящим за столом майором и отвечал на вопросы: откуда родом и откуда приехал, кто родители, как учился в школе и чем увлекался? Офицеру, должно быть, понравился серьезный вид не очень высокого, но крепкого паренька. Прекрасная характеристика из школы. Выполнял обязанности секретаря комитета ВЛКСМ.

— Попробуем назначить тебя командиром отделения, — майор поднял на парня изучающие глаза. — Справишься?

Такого поворота событий Рэм не ожидал. Застыли напряженно его черные глаза, выразив всю глубину растерянности.

— Ты же хочешь стать офицером? — взводный усмехнулся. — Ведь так? А это реальная возможность подготовить себя к осуществлению твоей мечты. Получишь определенные командирские навыки.

Рэм, конечно, знал, как надо правильно ответить: «Ваше высокое доверие оправдаю», но получилось несколько иное:

— Я буду стараться, товарищ майор.

Видно, сказал что-то не то, что хотели бы от него услышать. Офицер прищурился, чуть дернулась его правая щека. Но уже через пару секунд его губы раздвинулись в ободряющей улыбке.

— Правильно. Главное тут — это твое желание. А умение командовать со временем придет. Для этого вы и приехали сюда учиться. А мы со своей стороны будем оказывать вам всяческую помощь. Разумеется, это будет возлагать на вас определенные обязанности. С вас и спрос будет побольше, чем с других. Но есть и некоторые, так сказать, привилегии…

Какие? Пройдет всего немного, и это прояснится…

С самого утра следующего же дня началась деятельная подготовка палаточного лагеря к сворачиванию. Рота построилась и притихла в тревожно-томительном ожидании дальнейших указаний. Один из двух помощников офицеров-воспитателей прапорщик Валеев с хорошо слышимыми в густом и протяжном голосе вкрадчивыми интонациями объявил:

— Требуется создать специальную команду. Десять человек. Нужны люди со специальными знаниями. Кто из вас хорошо умеет извлекать квадратные корни? Выйти из строя на два шага вперед!

Тихий гул прокатился по строю, раскачивая и ломая его.

— Ну, кто смелый? — кривясь в непонятной улыбке, подначил их Валеев.

Думая, что предстоит работа интеллектуальная и творческая, которая, как известно, всегда легче, чем труд физический, самые хитрые и пронырливые тут же поспешили сделать два шага вперед. Но оказалось, что на этот раз они перехитрили сами себя.

— Хорошо, достаточно-достаточно, — прапорщик, усмехаясь, остановил поток желающих. — Разобрать лопаты, кирки и ломы. Ваша задача на сегодня — выкорчевать вот эти самые три пня, оставшиеся от спиленных вчера деревьев. Настоящая работа для сильных математиков, — с едким сарказмом, пышущим из пышных усов, подытожил он.

Да, вот ведь, как бывает-то, поспешить — людей насмешить. Будущие великие полководцы и большие начальники на практике начинали овладевать азами простейшей солдатской науки, ее элементарной философией. Немало еще хитрых премудростей предстоит им усвоить. Но всему свое время.

Оставшихся, тех, у кого с квадратными корнями было несколько похуже, разбили еще на две-три команды. Рэм со своим отделением носил имущество к каптеркам. Андрюшка Дятлов таскал в паре с Игорем Петровым. Витя Панков вызвался работать вместе со Славой Сидоровым. Ринат Галиахметов, Сашка Гордеев и Эдик Панченко сортировали и раскладывали все по кучам. Рядом с ними копошились ребята из других взводов: Вася Чаплаев, Мишка Козырь, Саша Ситулин…

— Послушай Рэм, — со смехом обратился к нему Витька Безруков — еще один из семерых отличников, попавший по распределению в первый взвод. — А этот наш Валеев, похоже, мужик с юмором… И за словом особо в карман не лезет.

— Мне кажется, — Рэм иронически улыбнулся и, соблюдая осторожность, оглянулся по сторонам, — тут каждый второй юморист. Один наш старшина, чего только стоит. Кое-кто слишком мягко стеллит — не жестко ли потом нам всем спать придется…

Почесывая в затылке, Витек насмешливо добавил:

— Ну да, я сначала засомневался: выходить или не выходить? Что-то смутило меня: зачем это нужно столько человек для решения, в принципе, несложной математической задачи?

Сгоняя с лица улыбку, полную иронии, Рэм хмыкнул:

— Тебе повезло. Вон наши математики с кирками в руках в поте лица вкалывают, извлекая корни…

Знакомство с военными хитростями на этом не закончилось. Оказывается, иногда круглое легче носить, а квадратное катать. Открытые бочки с красками и мастиками пришлось носить на руках, а огромный железный бак, емкость для воды, перетащили, перекатывая с боку на бок.

Подошла автоколонна, и ближе к вечеру весь личный состав и имущество благополучно переместились в пункт постоянной дислокации. Выгрузились из машин, и закрутилась карусель неразберихи — вечная спутница, когда многое приходится делать впервые.

— Четвертая рота! В линию взводных колонн становись!

Пересчитали, удостоверились, что никого по пути не потеряли.

— Первый взвод направляющий, левое плечо вперед, в направлении казармы шагом — марш!

Если два переезда равносильные, хоть и не самому стихийному бедствию, а всего лишь пожару, то быстрое вселение в незнакомое место близко к тому, что случается при разорении птичьего поселения на отдаленном острове.

Солнце близилось к закату, когда повели в первую в их жизни настоящую солдатскую баню в полуподвальном помещении в правом крыле. И там же в спешке произошло получение нового комплекта военного обмундирования.

Кому-то повезло сразу — все пришлось впору. А кто-то еще долго бегал, пытаясь поменять короткое на более длинное, узкое на широкое или наоборот.

С немым трепетом в восхищенных глазах Рэм смотрел на выданную ему форму: пару брюк с алыми лампасами, сероватую летнюю куртку, погончики с едва заметной надписью на них в два ряда: «Кз СВУ», что означало: Казанское суворовское военное училище. Вот и сбылась его мечта, он стал суворовцем. В это все еще не верилось. Но это было именно так…

В ротной бытовой комнате выстроилась очередь — все спешили поскорее выгладить выданное им обмундирование, утюжили его через носовые платки.

Не у всех получалось — по брюкам ползли по две-три, а то и больше стрелок. А один из «маменькиных» сынков и вовсе умудрился нагладить стрелки по бокам. И смех, и грех…

Более удачливые пацаны успели пройтись, ознакомиться с расположением училища. Из содержания надписи на мемориальной доске, установленной на фасаде, выяснилось, что в здании, в котором им всем придется жить и учиться целых два года, когда-то бывал и танцевал граф Л. Н. Толстой.

Оказывается, до революции тут размещался институт благородных девиц. И будущий великий русский писатель весьма охотно посещал устраиваемые барышнями балы, халатно относясь к лекциям в университете, за что и был изгнан из его стен. Если бы его преподаватели знали, кем станет впоследствии этот нерадивый студент!

3

15 августа — незабываемый день, который навсегда останется в памяти у всех присутствовавших. Начальник училища со звездой Героя на парадном кителе торжественно зачитал Приказ о зачислении суворовцами стоящих на плацу мальчишек. Вот теперь уже точно все. Свершилось то, о чем так долго мечталось. Вчера еще было сладкой грезою, а сегодня уже стало реальностью. Отныне для них всех 15 августа — священный праздник — День Кадета. Таким он останется для них на всю жизнь.

Как и все в жизни, праздник отошел в прошлое. Начались суровые будни. Две недели напряженных занятий по физической подготовке, огневой, строевой и уставам. Шесть часов до обеда и четыре после. Доводящие до отупения тренировки в выполнении команд «Подъем» и «Отбой».

Не успели — повторить. Неправильно выполнили — повторить. Кто из них мог раньше подумать, что правильно и быстро заправить кровать — это целая наука? И со всех сторон постоянно назидательно звучит: «Не можешь — научим, не хочешь — заставим». Улыбающийся прапорщик Клинцов, получивший кличку «Цапель», с написанным на его лице ехидством, стоял с зажженной спичкой в руке.

Наверное, в эти мгновения он вспоминал о том, как издевались над ним, трусоватым по натуре, тщедушным и маломощным, «деды» в учебке, куда он случайно, больше по недоразумению попал из-за ошибки штабного писаря. Ох, и натерпелся он в те дни горя и унижения.

Ну, а теперь пришло его время за все воздать по заслугам. Что с того, что эти пацаны никакого отношения к тем мучителям и истязателям не имели…

Появились люди, сомневающиеся в том, что они правильно сделали выбор профессии, и написали рапорта. Их место тут же заняли те мальчишки, что, еще надеясь на какое-то чудо, до сих пор стояли за забором, с горящими глазами наблюдая за своими сверстниками в форме и погонах. Тем, у кого балл был повыше, повезло — произошел донабор.

— Привет всем, мужики! — счастливец кидал свои гражданские вещи на отведенную ему, безвременно осиротевшую койку. — Вот и мы…

Трудно было всем. Рэм держался.

Но было и очень интересно — каждый день узнаешь что-то новое и нужное. Хорошо помогала дружба с Витькой и Юркой, который попал в соседний второй взвод.