Бесплатный фрагмент - Одноразовые близкие

Пролог

У папы большой черный рюкзак, у меня — маленький зеленый, куда я запихиваю синего пластикового мишку. Мы торопимся — боимся опоздать на электричку в деревню. Я семеню ножками и еле успеваю за широкими папиными шагами.

В метро он достает «Советский спорт», встряхивает листы и погружается в чтение.

Поезд подходит к «Первомайской»: «Осторожно, двери закрываются». В последнюю секунду в вагон запрыгивает парень и придерживает дверь, чтобы успела вбежать девушка.

Они садятся напротив. Переводят дыхание. Такие свежие! Их лучистые глаза устремлены друг на друга, мгновение, они целуются. Двое впиваются и отрываются, повинуясь внутреннему ритму, постоянно стремятся соединиться, словно воздух только в губах возлюбленного.

Мне кажется, они сбежали от злой колдуньи. Девушка с длинными волнистыми светлыми волосами, кукольными глазами и сочными губами, которые ежесекундно тянутся к безликому парню. Я жду, когда она достанет из сумочки маленькую корону и водрузит на голову.

Поезд покидает туннель и везет нас по Измайловскому парку. Красное солнце протягивает лучи в окна, пахнет костром и грозой.

Бабки шикают: «Бесстыжие. Совсем срам потеряли». Но пара не обращает на них внимания. Все никак не могу налюбоваться девушкой-принцессой. В детской головке проносится: «Наверное, это и есть счастье. Я хочу быть такой же, когда вырасту. Счастливой».

Двери открываются, влюбленные выпархивают в чистый лес.

1. «Лишь утратив все до конца, мы обретаем свободу»

«Максюти, иди сюда. — Кот прыгает на колени, бодает головой руку и сворачивается в клубок. — Да, мой мальчик, — целую холодный влажный нос. — Вот мы и остались с тобой вдвоем». Я была уверена, что это невозможно. С кем угодно, только не со мной. Стояла и смотрела на невероятную историю. Беспомощная, растерянная, жалкая. Я думала, будет по-другому, как в фильмах: бурный скандал с разбитыми тарелками и выкинутыми с балкона вещами. Но кто-то просто произнес: «Нам надо пожить отдельно». Давно принятое решение обрело силу родиться и вылилось шепотом: «Я больше не хочу быть вместе».

Не могу представить себя ни с кем другим — и с ним больше не могу. Каждый наш разговор заканчивается ссорой. Почему? Почему не сберегли? Почему докатились до обвинений? Почему не можем расстаться друзьями?

Потому что сейчас я тебя ненавижу! Прошу, уйди и больше никогда не попадайся мне на глаза! Исчезни — любой взгляд, слово, воспоминание отзываются новым ударом. Проваливай и забери прошлое! Настоящее напитано болью. Когда тебя нет, она стихает. Когда ты рядом — разгорается, оставляя свежие ожоги.

Все кончено. Остается признать это, оплакать и отпустить. Наворачиваются слезы, держусь из последних сил.

Он собирает вещи: Need for speed, Warcraft, GTA; вентиляторы, Кавасаки Ниндзя, гитару, на которой так и не научился играть. Я вас больше никогда не увижу.

---

«Я буду звонить», — говорит он и гладит кота. Обнимаемся на прощание — все-таки не чужие люди.

Последний год был адом. Он состоял из ссор, обид, недоверия и безысходности. Ад — подходящее слово.

Любовь нельзя убить сразу, в одну секунду, но можно планомерно отравлять. Неубранные носки — ссора, отказ в сексе — ссора, задержка на работе — ссора. Когда интоксикация уже несовместима с жизнью, наступает точка невозврата.

Уже неэффективны струйные вливания из семейной терапии, абсорбирующие препараты из отдыха порознь, антидоты «ролевые игры». Слишком долго мы делали вид, что ничего не происходит. Все в порядке. Просто черная полоса, временно. Последний козырь — завести детей, но мы ограничились котом. Предсмертные конвульсии не стихли.

Не знаю, в какой именно момент наша мембрана прорвалась и побежала трещина, которая превратилась в Марианскую впадину; когда наш мир завопил и раскололся на две части; «мы» перестало существовать и развалилось на два независимых «я». Могу лишь назвать время смерти.

Наша любовь умерла. Пора уже похоронить ее, поставить памятник, сделать в ее честь татуировку, чтобы никогда не забывать. И приходить к ее останкам. Гулять среди могил любви своей жизни, возносить цветы и жить дальше.

Помните клип Бейонсе Irreplaceable? Она там такая красивая, независимая, мол, в общем-то, не хотелось прожить с тобой душа в душу до конца дней. Смотрю его и думаю: что же это были за отношения, если она так спокойно, даже хладнокровно смотрит, как он собирает вещи?

Может, пытается сохранить лицо и скрыть, что раздавлена. Или это действительно гимн свободе?

Как только расстаешься с парнем, начинает ломаться то, чем он тебя обеспечивал. Моментально отключаешься от всех благ, которые он тебе давал, забрал свою системную поддержку. Ноут ноет, что батарея не заряжается. Интернет пропадает. «Ваш ключ занесен в черный список», — кричит каждые пять минут Касперский. Мой ключ занесен в черный список у счастья. Смешно.

Я верила в принца на белом коне, в любовь до гроба и смерть в один день на одной подушке. Мне повезло его встретить. Он казался тем, кого в голливудских фильмах называют the One. Я радовалась, что больше не свободна. Любила его, чувствовала взаимность и была убеждена — мы неуязвимы.

Помню фильм «Реаниматор», который смотрела в детстве. Там с помощью светящейся салатовой жидкости можно было оживлять части тела. И большое туловище полфильма расхаживало, держа под мышкой говорящую голову. Я тоже себя расчленю, но отрежу сердце, положу его в карман — и буду жить дальше.

Запираю себя внутри, выкидываю ключ и больше не чувствую боли, атрофия покрывает меня войлоком. Клянусь, что никогда больше не полюблю, не прикоснусь ни к кому с набором XY-хромосом, не проснусь ни с кем в одной постели, уберегу себя от этой боли, больше никогда, никогда, никогда…

                                         * * *

Как точно подмечено в песне «Сектора газа»: «Изначальная точка нашей жизни — это роддом, а конечная точка нашей жизни — это морг». Художественная констатация факта, что без медучреждений не обойтись.

— Отдел организации медицинской помощи, Яна, доброе утро, — я повторяю заученную тысячами повторений фразу. Пришла пора стать интеллектуальным придатком телефона.

— Девушка, здравствуйте. А вы делаете аборты? — женский голос.

— Да, мы делаем медикаментозный и инструментальный аборт. Какой вас интересует?

— А беременность вы ведете?

Мой мозг дает сбой:

— Простите, что именно вас интересует?

— И то и другое, вы же знаете, как это бывает. Мужчина еще не в курсе…

Недели через две они пришли. Она — молода, красива и хитра. Он — старше, богаче и менее счастлив итогом романа.

А через три — она сделала аборт. Опухшая, с красным носом, она сидела на стуле рядом с моим столом и рассматривала пол, а я спокойно рассчитывала сумму возврата.

«Хорошо, что на себя договор оформила», — она впервые за встречу подняла глаза.

Телефон снова звонит. И почему call-центр знает только мой внутренний номер? Надо позвонить поругаться.

— Отдел организации медицинской помощи, Яна, добрый день…

— Здрасьте, скажите, а вы делаете мазки на инфекции под обезболиванием? — интересуется мужской голос.

— На какие инфекции?

— Ну на эти, как их, половые.

— Сами анализы — да, но под анестезией — не думаю. А зачем?..

                                          * * *

Впервые за год мы с Ленкой выползли в аллейку. Подруга открывает бутылку «Шейка», я — банку «Старопрамена»… Теплый июньский вечер. Мы сидим на скамейке на детской площадке и смотрим на заработавшихся людей, которые текут тонкой струйкой по дорожкам. Шуршащие очертания в вечерней дымке.

— Прикинь, этот придурок натрахался, а потом ему проверяться больно.

— Ну и мужики пошли, — подхватывает Ленка. — За удовольствие надо платить. Кстати о придурках — Саша не звонил?

Трудоголики уступили место собачникам.

Город готовится ко сну. Начинают атаковать комары.

— Сволочь, — бью по голени. — Нет. И не надо.

— А как же «мы останемся друзьями, я буду тебе каждую неделю звонить»?

— Я тебя умоляю… О, — поднимаю указательный палец. — Держи! — я достаю связку ключей с брелоком-мишкой Me to you. — Теперь ты мой мужчина, отныне и на веки веков.

Ленка любуется игрушкой и убирает ключи в сумку:

— А ты помнишь…

Вон на той лавочке, которая скрыта в кустах, я пыталась объяснить подруге, какой валентности должна быть сера, чтобы образовалась молекула серной кислоты. Орала: «Да как ты в училище химию сдала?» — и расписывалась в педагогическом бессилии. На скамейке слева мы учили латынь, словно вызывали дьявола: esse — sum-es-est; sumus-estis-sunt; cancer, mixture, extractum, musculus, fractura, costa…

А на этой, где сидим сейчас, года четыре назад Ленка заявила: «Однажды, когда мы будем старыми, лет по шестьдесят, я приду к тебе в гости. Мы сядем в большой гостиной, а на стенах будут висеть портреты твоих бывших мужей». — «Нет, — отвечала я ей. — У меня будет только один муж, с которым я умру в один день». — «Вот посмотрим».

— А ведь накаркала!

— У тебя просто не может быть одного мужа! Вчера мне звонила твоя мама. Спрашивала, сильно ли ты переживаешь.

— Мне она тоже звонила. Только пела другое: «Я говорила, надо сразу жениться, а вы все тянули. Теперь будешь бобылем до конца дней сидеть. Кто тебя возьмет с твоим характером», — передразниваю мамины интонации. — А потом еще и порывалась переехать ко мне. Еле отбилась. Сказала, что хочу побыть одна, что у меня есть ты. А если станет слишком тоскливо, то начну выть.

Ленка уставилась на небо в поисках луны и затянула: «У-у-у-у-у-у…»

— Тихо, — я ударила ее по плечу. — Люди спят, собаки сейчас подхватят. Самое ужасное не расставание, самое ужасное, что я ошиблась…

Больше в темноте никто не спешит. Гаснут окна. Мы одни. Сидим, окруженные теплой темнотой и гулом шоссе. И это все, что у меня есть.

2. Существует ли женская дружба?

Моя мама считает, что нет. Ее доказательство оформлено очередной историей «подруга отбила парня». «Пусть забирает — мужики для слабаков! — парирую я. — А предательство существует в любой форме человеческих отношений: и с работы тебя могут выпереть, и муж уйдет далеко не к подруге», — поправляю средним пальцем несуществующие очки на носу. Что ж, пусть кто-то обедняет свою жизнь мужчинами, семьей и работой, я же не собираюсь.

У меня всегда были подруги — кто-то ближе, кто-то дальше. Перетекали друг в друга по мере взросления, смены интересов и компаний, но лишь одна держится уже семь лет и не собирается сдавать позиции.

Люди, которые недолго со мной знакомы, спрашивают: «Кто такая Лена?» — «Ленка — моя лучшая подруга». Сама Ленка не любит свой титул, начинает размышлять на тему «бывает ли худшая подруга». Я же говорю, что есть лучшая подруга, а есть просто подруги без определений и сравнительных степеней. И еще Ленка мой поверенный, ведь она знает обо всех парнях, которые мне когда-либо нравились.

Если же у Ленки интересуются, кто такая Яна, она не раздумывая объявляет: «Моя вторая половинка», — и улыбается. Мне это льстит, и стимулирует к конкурентной борьбе ее молодых людей. Место занято, брысь.

Ее папа, когда спрашивает Ленку обо мне, говорит: «Ну что, сеструха придет сегодня или ты к ней?»

Мы — те противоположности, которые притягиваются. Она блондинка с голубыми глазами, я кареглазая шатенка, которая завидовала ее груди и просила отрезать кусочек, а она отдала бы все за мою попу. Где-то вычитала, что взаимная зависть повышает самооценку — ядовитые мысли преобразовываются в комплименты любимой подруге. Одни плюсы.

Я спешу на наши встречи, как на свидания. Мне интересно, мне комфортно, мне хорошо с ней. И это взаимно.

                                         * * *

Вдохновившись фильмом «Имитатор» с Сигурни Уивер в главной роли, я захотела стать психиатром. Ленка же — по даже ей не понятной причине видела себя в будущем исключительно проктологом.

После 9-го класса мы обе решили стать медсестрами. Надо же с чего-то начинать. Каждая из нас ходила на курсы биологии и химии при медицинском училище №321, однако Ленка посещала их по понедельникам и средам, а я — по вторникам и четвергам. Каждая тряслась перед вступительными экзаменами и прятала шпаргалки по карманам, только я это делала в конце июня, а она — в начале июля. И каждая радовалась, когда увидела свою фамилию с необходимым числом баллов в списке студентов.

Недели три я к ней присматривалась.

Первое занятие по практике. Препод велел разбиться на пары, причем выбор был роковым: Валерий Леонидович сразу же записывал союзы в журнал, и в ближайший учебный год вы не имели права расставаться. Девчонки быстро составили партии; парни были один неказистей другого. Взгляд упал на одиноко сидящую рядом с муляжом носоглотки Ленку, которая посмотрела на меня, мол, давай попробуем, я кивнула. Нюансы партнерства мы обсуждали в курилке. Необходимость, отсутствие альтернативы и вредные привычки связали нас вместе.

                                          * * *

Саша не любил «Секс в большом городе». Он почему-то ассоциировал себя с Эйденом и постоянно ревновал, ожидая такой же подарок, как тому приготовила Кэрри. Утверждал, что героини — потаскухи и, вообще, незачем тратить время на просмотр глупых сериалов. Да, дорогой, компьютерные игры намного полезнее.

Зато для миллионов женщин этот фильм — путеводитель по отношениям, сундучок мудрости и любви к себе, мужчинам и подругам. То, что он говорил, уже не важно, а «Секс в большом городе» я смотрю уже четвертый раз и делаю это с человеком, который также не считает время потерянным.

Тема серии — срок, который требуется для реабилитации после отношений. Три дня назад я праздновала годовщину расставания. Уже должна бы выйти на тропу любви, а мне никто не нравится.

— Это даже удивляет, — говорю Ленке. — В течение дня я встречаю минимум пять симпатичных парней.

С пятнадцати лет мы ездим на дачу — тогда на летние каникулы, теперь в отпуск. Наше кредо: даешь овощную жизнь! Поэтому мы спим до посинения; когда погода хорошая, до покраснения загораем — это называется погреть бочки, а когда плохая — целый день валяемся и смотрим фильмы, короче, культурно отдыхаем.

Мы сидим на крыльце, завернувшись в плед, пьем «Исповедь грешницы», курим и смотрим на дождь. Ленка берет клубнику, кидает ее в рот и щедро полирует обезжиренными сливками прямо из носика баллона.

— Ты смотри, опять пошли! — говорит она с набитым ртом. Мы провожаем взглядом парочку местных алкашей, которые в плащ-палатках второй раз за день идут в магазин. — Хорошо, что у нас запас… Давай, — она поднимает стакан и произносит: — Желаю тебе встретить твоего мужчину!

— Выпьем, няня, где же кружка, и сердцу станет веселей, — мы чокаемся и делаем по глотку. — Его не существует, или он еще в детском саду, или в доме престарелых, иначе мы бы уже встретились.

— Еще не пришло ваше время. Может, он сейчас живет с другой женщиной и мучается. Или вообще живет не в этой стране… — немного подумав, добавляет Ленка.

— Я-то здесь. Оптимизм из тебя так и прет, завались лучше, опять накаркаешь. Кстати о женихах… Мне тут мама присмотрела одного. Сосед. Вон его дом, — киваю в сторону леса. — В конце. Тридцать пять, кандидат физико-математических наук, ездит в командировки в Китай, трехкомнатная квартира на «Войковской».

— Последнее, наверное, самый веский аргумент. И еще он, скорее всего, девственник.

— Лен, он с усами! Когда я его впервые увидела, не смогла сдержать смех и рухнула под стол.

— А что, по-моему, замечательный кандидат.

— Я попрошу, чтобы он для тебя друга подыскал. Вместе свадьбы сыграем.

— Давай, мне чур с прыщами. Хочешь яблоко? — она протягивает «голден» и широко улыбается — ее прет, когда кто-то ест яблоки.

— С пестицидами? Давай! — протираю его о Ленкину футболку, откусываю здоровый кусок, сок течет по подбородку. — М-м-м, вкуснятина!

3. Если ты женщина…

…То в определенном возрасте обязана иметь постоянную работу, мужа и детей. Я все ближе и ближе к аттестационному периоду. Сейчас есть только работа.

— Эх, Яна, какая девка пропадает! — крякнул начальник. — Замуж тебе надо, за-муж.

— Замуж, говорите? — я разворачиваюсь, видимо, темы не избежать. — За кого?

— Да, с мужиками сейчас туго, — соглашается он. — Вот моя Светка, врач высшей категории, не пьет, не курит, а все туда же: «За кого, папа?» Мучаюсь с ней, душа болит. Вы стали слишком гордые, слишком высокомерные — мы этого не любим, женщина должна знать свое место.

— А где место женщины?

— Ты спрашиваешь, где место женщины?! — он переспросил так, будто я не знаю прописных истин. — Как где? Позади мужчины!

— Неужели?!

— Да! — он уставился в газету «Метро», демонстрируя, что разговор закончен.

                                          * * *

Для того чтобы твой роман стал достоянием общественности, необязательно быть звездой, достаточно завести отношения на работе. О тебе будут шептаться, замолкать каждый раз, когда ты появляешься на горизонте, и провожать взглядом. Но тебе будет плевать — спокойно целуешься около подъезда родной организации, вызывая недовольство старших коллег и зависть молодых. Сложно станет, когда вы расстанетесь.

Вместо того чтобы зализывать раны и никогда о нем не слышать, каждый раз, когда появляюсь в курилке, меня спрашивают: «А как он поживает? Как у него дела?»

Первые два месяца отвечаю: «Все хорошо, спасибо». Через три месяца уже готова произносить: «Мы больше не вместе», — отбиваться от объяснения причин и терпеть округлившиеся глаза доброжелателей. «Жаль, такой хороший парень был», «Где ты такого еще найдешь», «Может, еще сойдетесь», «Я думал, вы поженитесь». Да откуда вы знаете, какой он на самом деле!

Некоторые люди пытаются внушить, что ты живешь неправильно. Они рано вышли замуж, рано родили и живут кто как со своими мужьями уже много лет. В их системе ценностей нет понятий «гражданский брак» и «секс без штампа». Они твердят: «Муж, семья, дети». Утверждают, что я должна была всеми правдами и неправдами сохранить отношения, забеременеть, наконец.

Почему для общества так важно, замужем я или нет? Почему так важно поскорее передать меня в другие руки? Такое ощущение, что альтернативы нет. Все там будем — «замужем», это как смерть, вопрос сводится к «когда» и «как», от этого не спрятаться, не спастись.

Вы хотите внушить мне, что одинокая женщина — это неприлично?! Если ты не замужем, то прокаженная. Но я вам не верю. Отмахиваюсь от вас, а вы жужжите и жужжите, талдычите и талдычите. Ты ущербная, если у тебя даже нет парня, срочно иди и ищи себе любого. Лишь бы был.

Кроме них и мамы у меня есть еще один советчик. Глянец — учебник по выживанию в современном обществе: сто рецептов, как удовлетворить своего мужчину, какой цвет волос, макияж и гардероб отразит мою индивидуальность в сезоне осень-зима, 1001 эталон жизни, о которой я должна мечтать, а также миллион мантр, которые я обязана повторять: 90-60-90, ужин до шести вечера, секс три раза в неделю, полтора года свиданий до замужества, три года жизни любви… Лишь при условии дотошного выполнения предписаний я могу состояться.

Есть женщины, которые всем нравятся. Они миловидны, женственны, доброжелательны и всегда улыбаются. Звонко стучат шпильками и легко летят по жизни. Ты смотришь на них и даже в чем-то завидуешь. Приходишь к осознанию, что женщина должна быть только такой — или уйти умирать в лес.

                                          * * *

Через пару лет после окончания училища я ехала из института. Семинар по экономике заставлял мозг пылать, состояние к общению не располагало. И тут на «Киевской» заходит Катя, наша одногруппница, которая почему-то сильно обрадовалась встрече.

У меня рыже-черные волосы и мартинсы, а она в каком-то старом пальто и фиолетовом капоре. Нам пришлось доехать до «Щелковской». Катя рассказывает о своем муже, о двух детях, о собаках. Я слушаю, а у самой волосы шевелятся.

— Я видела твою подругу, — этим же вечером делюсь с Ленкой.

— Какую? У меня, по твоим словам, подруг много.

— Катьку Морозову.

— Рассказывай. — Ленка не прерывала меня пятнадцать минут. — Лен, ей всего двадцать с небольшим, а она взрослая тетка! Неужели и мы такими будем через пару лет?

— Ты не будешь, — отрезала Ленка. — Ты и в сорок будешь такой же дурой.

                                          * * *

Когда бросаешь курить, постоянно снится, как куришь. Спрашиваешь себя: ну зачем? Говорят, это хороший знак — подсознание избавляется от вредной привычки. Так и называется — сны зависимого.

Мне часто снится, что мы снова вместе. «Как? Мы же расстались. Почему я опять с ним? И кто эти люди, которые так любят друг друга? Неужели это мы когда-то?»

Первый месяц я ворочалась в кровати, сбивая постельное белье, но забытье не приходило. Сон напоминал обморок, будто кто-то вырубил меня одним ударом, словно под рауш-наркозом. Реальность тоже казалась обмороком, время от времени я выныривала из тягучего состояния, но лишь для того, чтобы проверить установку — пока рано. Рецепторы отключены искусственным путем, словно мне провели трепанацию и вырезали часть мозга, она лежит замороженной в каком-нибудь холодильнике и ждет воскрешения. Но пока рано, пока рано…

Жизнь измеряется днями до событий, которые еще не наступили. Действительность ускользает, она где-то там, за стеклом, вертится вокруг, а я наблюдаю. Я не страдаю от изоляции, хотя немного устала. Будто нахожусь на реабилитации, которую обязательно должна пройти полностью, иначе погибну на воле. Или это больше напоминает карантин? У меня есть молоток, как в автобусах, чтобы разбить стекло во время аварии, верчу его в руках. Еще рано.

                                          * * *

Почему нас не учат адаптироваться? Почему в школе нет такого предмета, который бы учил переживать? Смерть близкого человека, расставание, предательство. Разве цель учебы не подготовка к взрослой жизни?

Когда мое будущее ушло, я растерялась. Что дальше? Вот и первый урок — нельзя делать мужчину центром своей вселенной. Нельзя позволять ему заполнить вселенную.

Сейчас у меня слишком много свободного времени и пространства. Мне больше не нужно быть идеальной женой — меня уволили. Могу запустить все. Дать хаосу победить.

Список дел сократился: больше не надо стирать и гладить гору одежды, разбирать носки по парам, пришивать постоянно отрывающиеся пуговицы. Готовить для здорового молодого мужчины. Никого любить и доказывать любовь бесконечной заботой.

Я свободна. И не знаю, чем наполнить свою стерильную новую жизнь.

Обет безбрачия обрел себя в чтении. Мои спутники — оранжевые книжечки с черным названием и обязательной репродукцией на обложке. В них нет любви, а если и есть, то убогая, искалеченная. Так я больше не смогу обмануться.

Мое лицо теперь не напоминает плачущую гримасу, оно походит на надпись крупными буквами: «Отвали». Жизнь обрела законченность, стала кругом. Его отрезки: метро — чтение №2 в день, ванна — чтение, сон, иногда магазин, иногда уборка, Ленка — принимать каждый день, курс 2 года.

И вроде все хорошо: и работа нормальная, и здоровье в порядке, и у родителей все славно, и лучший друг рядом, и весна за окном, а внутри ежедневно разрастается маленькое, но прожорливое ощущение недостаточности. Безгранично-тесный мирок перестал удовлетворять.

Не хватает хорошего парня рядом, свиданий, поцелуев, секса, объятий и долгих ночных разговоров. Ого, да тут уже пропасть образовалась. Убедили все-таки.

4. Полузащитник

Я живу, зачеркивая даты в календаре — остались последние полгода в школе. Еще чуть-чуть — и настанет абсолютно, принципиально новая жизнь!

26 декабря. Событие четверти — школьная дискотека. Мы с девчонками никогда не приходим к началу. Сидим на кухне, пьем «Балтику-9», едим воблу и смотрим «Любовь и тайны Сансет Бич». И только к семи вечера выдвигаемся: Олька, Юлька и я, шатаясь и смеясь, бредем по улице.

У школы толпа непонятных личностей, которых не пускают.

«Хорошо, мы откроем окно в женском туалете на первом этаже. Да, ждите». Физрук с трудовиком на входе. «Здрасьте». — «Савельева, почему на физре не была?» — «У меня временное освобождение!» — «У тебя вторую неделю ВО».

Главный пункт обороны — завуч, проходя мимо, мы стараемся не дышать, чтобы не распространять пары «Балтики-9» и красных «Мальборо», заеденных «Орбитом морозная свежесть».

Юлька пошла в туалет. Я стою на шухере в главной рекреации. Через пять минут она возвращается уже с Коляном и Васькой.

Актовый зал, Roxette «Listen to Your Heart», танцпол заполнен на четверть. Одноклассники, спрятавшись за девчонками, пьют водку и пропихивают пластиковые стаканчики и бутылку под стулья.

«Ну чё так долго!» — кричит Кабан.

«Мы уже почти все допили, есть чё?» — интересуется Черт.

Олька крутит у виска пальцем: «Там Валентиныч на входе сумки проверял».

Крики встречают Мишку, школьного диджея, он врубает «Руки вверх», и танцпол сразу заполняется скачущими.

— Савельева, — Славка теребит меня за плечо, я оборачиваюсь, — это мой друг Антон.

Я удивлена — мы почти не общаемся, с чего Славке знакомить меня с друзьями. Смотрю на парня: немного выше меня, лысый, с оттопыренными ушами — жуть, короче.

— Привет, — киваю я и отворачиваюсь.

«Гости из будущего» «Беги от меня», Юлька тащит танцевать, Олька уже отпрыгивает что-то замысловатое. Потом обязательная Gala «Free from desire», потом еще кто-то.

Вступает «Truly Madly Deeply» от Savage garden, новый знакомый приглашает танцевать. Я иду, чтобы вызвать ревность того, кто курит план за сценой.

Сижу с Антоном в пустой рекреации и говорю: «Ты мне очень понравился, обязательно позвони. Хочу еще раз встретиться». Делаю это по двум причинам: во-первых, чтобы тот, кто курил план, увидел меня с другим; во-вторых, чтобы окончательно не разувериться в своей женской привлекательности, которая пообтрепалась за дискотеку. Выстрелы достигают цели.

Пока он провожает меня до дома, рассказывает, что учится в спортивной школе, где самозабвенно тренируется, даже куда-то за границу ездит играть. Со Славкой с детства гоняет во дворе в футбол.

Надо отдать ему должное — он звонил и захаживал. Мы стояли около подъезда или на пожарной лестнице пару месяцев. Юлька с Ольгой до конца учебного года подкалывали, когда же состоится наша свадьба. С открытием подготовительного сезона на курсах в медучилище свидания сошли на нет.

                                          * * *

Наше общение тихо текло, прерываясь и возобновляясь. Круглов (все-таки знакомых по школе мы называем по фамилии) неизменно поздравлял с днем рожденья, то натыкались друг на друга в районе, то он звонил, и мы ходили гулять.

В одну из случайных встреч на узких улицах Гольяново происходит историческое знакомство Круглова и Ленки. Она надеется, что там что-то приличное. А он просит пять рублей на разливное пиво. Эта фраза подписывает ему приговор, а я получаю титул «магнит для уродов».

Через год мы с Ленкой оканчиваем училище. Она пытается поступить в мед, где заваливает злополучную химию, и идет работать в сомнологию.

Я же, признавшись себе в том, что, чтобы лечить людей, надо их любить, а я этим не страдаю, поступаю на менеджера.

У Ленки роман с интерном из гнойной хирургии, с которым она познакомилась на практике, мне ничего не остается, как занять время кем-то другим. И, как всегда, на мой день рожденья подворачивается Круглов. Его завораживающая готовность распластать себя ради того, чтобы увидеться, вызывала восхищение, граничащее с отвращением. Эрик Берн называл этот манипуляционный механизм «собака снизу» — Круглов каждый раз вымаливал свидание.

Он приходит в девять и включает «Спорт». Отрастил волосы. Учится на учителя физкультуры в Малаховском педагогическом, канючит, чтобы я скачала ему реферат по спортивной медицине. Все еще грезит, чтобы его взяли в «Спартак», но голубой мечтой остается «Арсенал», куда его обязательно купят после пары гениальных сезонов в Российской лиге. Я знаю только одного футболиста — Фигу. Да и то только потому, что одногруппник пришел на Первое сентября в футболке с этим неблагозвучным для русского уха именем.

Круглов смотрит матчи без звука, а я слушаю Ultra и знакомлю его с Linkin park. Мы пьем пиво и разговариваем. Мы не пара, мы приятели. Он не скрывает, что я ему нравлюсь, но это не взаимно. Хотя иногда я позволяю ему себя целовать и даже трогать.

Каждый его визит заканчивается одинаково — он никак не хочет уходить. Минимум полчаса мне приходится кричать, угрожать, что это наша последняя встреча, стоять с открытой дверью и выкидывать его кроссовки. «Яночка, я на коврике посплю. Ну пожалуйста». — «Выметайся, блин, ты меня достал».

                                          * * *

Через несколько лет после этих вечеров мы с Ленкой наслаждались прогулкой под теплый июньский ветерок, малиновый рассвет и пустые улицы.

На небольшом заборчике, очерчивающем газон, примостился Круглов, который обнимал неизменного Славку, перед ними стояли четыре бутылки пива.

— Шухер, Круглов, — шепчу я.

— Где? — Ленка вертит головой.

— Яночка, — поет Антоша.

— Привет и пока, — беру подругу под руку и проскальзываю мимо.

Они изрядно пьяны, так что догнать нас не способны. Заливаясь смехом, мы вбегаем домой, где уже звонит телефон.

— Это Круглов, — догадывается Ленка.

Секунду смотрю на нее, подруга кивает, включаю громкую связь:

— Да.

— Ян, ну ты же видишь, я не в состоянии за тобой бегать, — он наизусть помнит мой домашний номер телефона (я, кстати, его тоже).

— А кто тебя просит?

— Давай я сейчас подойду, мы выпьем по бутылочке. — Я молчу. — Ян, я уже несколько номеров перебрал, людей разбудил, пока твой вспомнил… Что, все зря?!

                                          * * *

— Чего это Славка сбежал? — начинаю разговор.

— Его девушка обзвонилась, спать пошел.

— И откуда вы такие трезвые в шесть утра? — вступает Ленка.

— В клуб ходили…

Семь утра. Круглов стоит, держась за лавочку, чтобы не шататься:

— Ян, как ты могла меня подвести, я только ради тебя на Linkin park ходил. Все крутил головой — хотел тебя увидеть. Я не верю, что тебя не было.

— Я знала, что они приезжают, но как-то даже ничего не шевельнулось. Сколько за билет отдал?

— А мы по-другому делаем… Уговорил Славку, и мы поехали на концерт. Дали по штуке охранникам, те пропустили нас в фан-зону. Хочешь, когда они в следующий раз приедут, мы с тобой пойдем?

— Давай доживем. Тем более что приедут они не раньше чем лет через пять: пока альбом запишут, пока Европу объездят… А сам концерт как?

— Когда старые песни играли — клево, весь зал подпевал. Больше всех гитарист понравился, так жег! Хотя мне показалось, что они просто отыграли свой час… Даже на бис не вышли, их минут пятнадцать вызывали.

Тема была исчерпана. Круглов прикурил…

Серое небо, идет дождь. Я чувствую, как мелкие капли падают на разгоряченный лоб. Ленка и Круглов сидят на лавке, я смотрю на них из-под козырька подъезда и слушаю разговор. Меня всегда поражало, как легко он выносит подколки, то ли не понимает, то ли не ведется. Он силен тем, что никогда не обижается.

— Все, пошли по домам, уже девять, — говорю я.

— Яночка, день только начался! — возражает Круглов.

— Хватит пить, давай домой, тебе, небось, как всегда, на футбол.

— Как приятно, что ты меня знаешь, он в пять. Дай мне свой мобильник.

— У меня нет телефона, — вру я.

Ленка уже открыла дверь в подъезд.

— Ян, одну минуточку — молит Круглов.

— Я сейчас, — кидаю Ленке.

Он начинает наклоняться — пытается поцеловать.

— Отвянь, — делаю шаг к подъезду.

— Я же полузащитник, — Круглов перекрывает путь торсом.

Ухожу влево.

— У тебя неплохо получается, хочешь я тебя потренирую? Завтра. После футбола, — он опять преграждает дорогу и лезет целоваться. — У меня еще твоя книга осталась. Давай занесу. И еще одну. Хочу, чтобы ты почитала.

— Посмотрим, — и что я ломаюсь?

5. «Если я усну — мне крышка, ты не дашь мне спать всю ночь»

Вторая половина июня не задалась: холодно, постоянно моросит дождь, отключили горячую воду. В нудные вечера не пойдешь гулять и не отмокнешь в ванне с книжкой, их приходится коротать на кухне.

Грея ноги в тазу, открываю предложенную Кругловым книгу. Григорий Климов «Князь мира сего. Имя мое Легион». М-м-м, психологические исследования, Ленин и его непонятный комплекс, ключи познания… Автор предлагает проверить потенциальных родственников, и если текст вызовет острое неприятие, то претендент на руку и сердце «порченный» и связывать с ним судьбу не следует. Секундочку, к чему это Круглов готовится?

Холодные дни тянулись. Я коротала их с Григорием Петровичем, который посвящал меня в тонкости высшей социологии. Но заинтриговывала не столько его теория, сколько то, что ее так активно впихивал Круглов. Пока я образовывалась, он меня не беспокоил. Вручил труд, который надо обсуждать, и испарился.

В эту субботу Ленка записывает графики сна, вспышки патологических явлений, дает седативные препараты и, наверное, даже читает сказки пациентам. За героический трудовой подвиг ей полагается премия, которую мы потратим на берегу Черного моря.

Переделав все домашние дела, перевернув последнюю страницу «Князя», я ходила по квартире и придумывала, чем бы еще заняться. Время приближалось к десяти. Уже почти смирилась с потерянным вечером, как зазвонил городской телефон. «Круглов», — пронеслось в голове, только он звонит так поздно.

— Смольный слушает, — ответила я.

— Ян, хватит прикалываться, — уже по первым ноткам ясно, что Круглов пьян.

— У-у-у, где это вы, батенька, успели так нарезаться!

— Мы со Славкой стояли у подъезда, у него любовь, надо было обсудить.

Когда в большой деревне Гольюново мы со Славкой случайно встречались, он как-то ехидно, будто знал страшную тайну, нараспев произносил «прииивеееет» и мне тут же вспоминался Круглов. Славка, скорее всего, был кругловским душеприказчиком, и, как выясняется, у них это обоюдная повинность.

— Рассказывай.

— Я друзей не сдаю. Хотя, — он помолчал. — Я могу в гости прийти, — в трубке раздался громкий глоток. — И развлечь тебя чем-нибудь другим. Может, по бутылочке?

— Давай по телефону поговорим, тем более что ты и так пьешь.

— А я так надеялся, что мы посидим у тебя на кухне, как в старые добрые времена.

Отказываю я Круглову из-за своей грязной головы. Затевать мытье в тазах на ночь глядя не хотелось, а позволить себе показаться в таком виде не давала гордость.

— Ты лучше расскажи, как докатился до жизни такой.

— Нам предстоит долгий разговор. Погоди, я пойду вылью из себя пиво и возьму еще.

Свободное время Круглов проводил в «гусарских кутежах». Любил хорошо одеваться, каждые выходные ходил в клубы, каждые две недели стригся. Жизнь проходила в поездках на распродажи, работе и вечном футболе. Обитал с мамой и разведенной сестрой, у которой была маленькая дочка. В общем, среднестатистический молодой человек двадцати пяти лет, не обремененный семьей и обязанностями.

Каждую среду и субботу играл то на детской площадке, то где-то на выездах; у них была своя дворовая команда, которая участвовала в районных чемпионатах. Часто выпивал, после матчей особенно: то праздновали победу, то обсасывали поражение. Славка пристроил его к своему дяде в клининговую компанию.

Дядя Валера (как по-свойски называл его Круглов), осмотрев «рабочий подарок» племянника, определил Антошу в отдел продаж, где уже трудилась двоюродная сестра их вратаря. Круглов имел почти свободный график, да еще и выезжал к клиентам на презентации, таким образом ему удавалось каждый день появляться на работе к 11—12 часам, не вызывая подозрений в тунеядстве. Денег платили немного, но на заграничные наряды хватало. Да и на пиво тоже. Карьерный рост в фирме в пятьдесят работников, сорок два из которых уборщики, Антоше не грозил.

В трубке послышался детский голосок: «Дядя, дай попить». — «Алена, ты что не спишь? — строго сказал Круглов. — На тебе сок, и иди ложись». — «Я хочу на горшок». — «Иди». — «Посади».

— Ян, подожди, — Круглов испарился на пять минут. — Я здесь.

— Это было мило. Сколько ей лет?

— Три.

— Представляю тебя и маленькую девочку в белых гольфиках в песочнице. — Круглов молчал. — Ты ведь все еще носишь гольфики?

— Конечно. — Чувствую, что он улыбается.

— Ладно, уже двенадцать, пойду почитаю Григория Петровича — и баиньки.

— Может, я тебе сам почитаю?

— Иди спать.

— Ян, ты когда Климова дочитаешь?

— Тебе книга нужна?

— Не-е, не буду тебя отвлекать и хочу знать, когда состоится наше свидание.

— Вы так любезны, что х*й вам откажешь. Где-то через неделю.

— Позвоню в пятницу.

Круглов не пьян, что странно для вечера пятницы. Он сияет и благоухает. Он доволен.

— Что такой радостный?

— Мои мечты сбываются — мы вдвоем, а впереди выходные.

Я беспардонно его рассматриваю. Он все тот же Антоша, что и десять лет назад. Только тогда он был лысый, в болотном бомбере, черных гриндерсах, завернутых нежно-голубых джинсах и легче килограммов на десять-пятнадцать. Сегодня у него мегамодная стрижка с выбритыми зигзагами висками и удлиненными прядями на затылке. Его попытка сделать ирокез не удалась, но гелевый хребет он водрузил. Он в вытертых джинсах, с цепью вместо ремня, в поло цвета фуксии и белых кроссовках Adidas. Неизменны только глаза, они такого же цвета, как у младенцев — темно-синие. И ямочки на щеках, когда он улыбается. Но, несмотря на сходство с младенцем, Круглов мне все так же не нравится. Иногда я начинаю размышлять на тему «а что будет, если мы начнем встречаться» — и каждый раз меня передергивает.

На Круглове висит ярлычок «безопасно». И это единственный лейбл, который меня интересует…

— Ты еще тренируешься?

— Какой там. С девятнадцати лет уже. К нам приходил тренер из «Спартака». Мне показалось, я хорошо отыграл. Не забил, правда, но несколько передач сделал. А меня не взяли. Это был шок, я был уверен на сто процентов. Подходил к тренеру, спрашивал, он говорил, надо было проявить себя, забыть, что футбол командная игра. Я так и не понял почему, — Круглов погрустнел. — Я, конечно, тогда не пил, не курил. Каждое утро бегал на стадионе. Мир будто рухнул. Я подумал: зачем это все? Вдруг я что-то важное упускаю. Была весна, тепло. Люди повыползали на улицу, тусили. Как-то мимо площадки проходил, а там играли в футбол. Я с ними стал играть, забивал на тренировки. Еще год помыкался, а там и вовсе перестал ходить. Уже курил… Теперь играем с дворовыми командами.

— И ты, конечно, там звезда.

— Самый результативный игрок по итогам чемпионата прошлого года!

— С первого дня нашего знакомства я жду, когда же ваша милость соизволит пригласить меня на игру… Так когда же? В эту среду?

— Нет, не смей! Я играть не смогу, буду стесняться.

— Ладно, не переживай, в эту среду не приду, я работаю, — я почесала затылок. — Приду в следующую.

Круглов показал мне кулак.

— Я так испугалась, что мне срочно надо покурить.

Круглов сел на скамейку, протянул мне половину сигареты и вздохнул:

— Ты первый человек, кому я рассказал про «Спартак». Мне почему-то хочется рассказать тебе все.

— Рассказывай-рассказывай. Болтун — находка для шпиона.

                                          * * *

На следующей неделе мы опять сидим на детской площадке. Вторник. В доме напротив праздник. Сначала они слушают шансон, а через полчаса запевают: «Казак удало-о-ой…»

Круглов открывает бутылку зажигалкой:

— Блин, я заманался уже там работать! Три года одно и то же. Я спьяну, полусонный про их порошки и пылесосы расскажу. Надоело. Хочу бросить все…

— Отпустить бороду и пойти босиком по Руси? Пойдем вместе. Я тоже устала от пациентов, даже не смотрю на них, я смотрю в их карты. Все думают, что работа в медицине развивает сострадание, учит больше ценить жизнь. Наоборот, она делает человека черствым, циничным, грубым, выбивает сострадание. Мы все работаем ради денег, как ни прискорбно это звучит.

— Это как в «Бойцовском клубе». «Мы работаем в дерьме, чтобы купить дерьмо, нам не нужное». Тайлер прав: нам промыли мозги, мы делаем то, что нам не нужно. Я и сам говорю себе, что это всего лишь шмотки или это всего лишь деньги, но не могу отказаться…

— Только не говори, что мечтаешь стать членом клуба замызганных подвалов! — Круглов качает головой.

— Разве в драке есть что-то романтичное? Я видела и стенка на стенку, и один на один, и как дерутся девчонки. Шурик, это не наш метод. Грязь, разбитые носы в крови и соплях, кровавые слюни, опухшие лица, как у алкашей… На сайте Паланика есть ссылка на Death Clock. Вводишь свои параметры: сколько тебе лет, сколько сигарет выкуриваешь, сколько весишь, в какой стране живешь, какого пола. И они рассчитывают дату твоей смерти. Когда видишь, что тебе остается жить 16127 дней, 48 минут и 21 секунду. А секунды уменьшаются. Очень бодрит. Кстати, при равных условиях мужчины умирают быстрее женщин.

— Значит, если мы поженимся, я умру первым.

— Круглов, если мы поженимся, ты точно умрешь первым, причем не своей смертью…

                                          * * *

Два часа ночи, по аллейке уже давно никто не ходит. Даже гром решил не мешать и уплыл греметь в сторону Лосиного острова. Нам не захотелось расходиться после коронной «по бутылочке». Я сижу, Антоша стоит напротив, а между нами пустая дымящаяся бутылка из-под пива, куда мы бросаем бычки.

— Как дела у Славки? Как его девушка?

— Они расстались.

— Она дегенератка?

— И как ты все знаешь?

— А что же ты сейчас не оказываешь психологическую помощь своему другу?

— Ему рано на работу, на пятницу договорились.

— Значит, в пятницу я могу на тебя не рассчитывать…

— Да, — вздыхает Круглов. Он забавный, улыбается, щурится и отворачивается. — Эх, Яна, Яна, как мы будем жить дальше…

— Садись, — я хлопаю по лавочке рядом с собой. — Замечательно будем жить. Расскажи мне, откуда ты знаешь, что я не дегенератка?

— Знаю, — он садится, я протягиваю ему недокуренную сигарету. Он делает затяжку, выпускает дым колечками, кидает сигарету в бутылку и говорит: — У них грудь большая. Хотя… все-таки стоит проверить тебя самым верным способом — Климов утверждает, что вырожденцы предпочитают оральный секс…

— Желаю удачи в теоретических изысканиях.

                                          * * *

Половина пятого. Матовый рассвет. Начинают петь птицы. Прохладно, чисто, ясно. Дворник метет дорожки.

— Ты время видел?

— Я не пойду сегодня на работу, скажу, что ногу потянул, — Круглов копается в пакете, достает очередную бутылку, открывает зажигалкой. Крышка шипит и отлетает в траву.

— Круглов!

— Упала, не поднимать же. Ну, за победу! — он делает глоток, забирает у меня сигарету и говорит: — Ты не похожа на других, ты особенная.

— Все мы уникальны, как снежинки, забыл?

— Подари мне свою фотографию.

— Возьми у Славки, у него за девять школьных лет полно наших фотографий. Или в соцсетях, или сфоткай на телефон. — Он достает мобильник. — Только не сейчас! И вообще, зачем тебе моя фотография? — я помолчала. — У меня только пошлые догадки. А! Ты распечатаешь, положишь ее в бумажник, как кладут фотографии своих детей, и каждый раз, расплачиваясь, будешь обо мне вспоминать. — Он как-то хитро молчит. — Догадалась — ты хочешь меня приворожить?

— Ничего от тебя не скроешь, — Антоша наклоняет голову и говорит: — Ян, отрасти волосы, как раньше. Пожалуйста.

                                          * * *

Шесть утра. Солнце просвечивает улицы, лучи ныряют между веток, огибают дома и летят дальше. Уже все птицы проснулись и бодро поют гимн новому дню. Лишь мы — из прошлого, из вчера, застывшая статуя. Сидим на лавочке возле моего дома. Теперь я стою, а Круглов сидит. Он обнял меня обеими руками и уткнулся лбом мне в грудь, а я положила ладони ему на затылок.

— Пойдем спать. — Антоша поднимается и идет к подъезду. — Нет, ты идешь домой, — беру его за руку и тяну в сторону его дома.

Когда он оказывается совсем маленьким, останавливается и машет. Я поднимаю руку в ответ, смотрю, как он исчезает за поворотом, кутаюсь в джинсовку и вспоминаю, какой же он теплый. Эх, если бы он мне нравился…

6. «Если вы первый раз в бойцовском клубе, вы обязаны принять бой»

В пятницу Москва вымирает. От центра до окраин с трех часов дня скапливаются пробки. Все хотят на дачу: долгожданной прохлады, шашлыка и рыбалки. Вот и Ленка отправилась в паломничество — полоть с бабушкой сорняки, а я даже не была в этом году на даче…

В будни в одиннадцать вечера аллейка полна людей. Сегодня же за полчаса, что мы сидим на детской площадке, ни один человек не прошел мимо.

Свежо, пахнет липой и озоном. «Советский спорт» и пакет из «Пятерочки» на мокрой лавке. Мы курим одну сигарету на двоих, а бычок бросаем в пустую пивную бутылку.

— Блин, я целый день чешу нос. Просто не могу уже, — размазываю выступающую часть лица ладонью: ногтями чесать уже больно. — Это невыносимо.

— К выпивке, — хмыкает Круглов, открывая крышку зажигалкой.

— Мой брат говорит: «Хороший нос кулак за неделю чувствует».

Круглов протягивает кулак и говорит: «Пускай это будет мой». Я принимаю подношение и, упираясь в него костяшкой носа, начинаю крутить головой из стороны в сторону.

— Благодарю. Так как горячей воды последние три недели не было, я только сегодня дочитала «Легион», но книжку не принесла, по дороге домой заберешь.

— А при чем здесь горячая вода?

— Я в ванне читаю. Знаешь, меня у Климова одна, нет, две вещи смутили. Это якобы послесловие какого-то профессора Сахарова. Кажется, что Климов сам его написал — уж очень стиль похож. И вообще, почему ты так активно мне его впихивал?

— Ты давала мне почитать Паланика, и мне хотелось дать тебе почитать что-нибудь в этом роде. А второе?

— Второе про любовь… Вот мы читаем с тобой Климова, Паланика. Восхищаемся их концепциями, верим теориям. Но посмотри, ведь ни у кого из них нет счастья, нет любви. Их герои искалечены. Возятся со своими проблемами и видят только грязь. Стоит ли этим восторгаться?

— И что же делать? Как жить дальше?

— Жить надо весело, любить и быть счастливыми.

— Любить, говоришь? А что случилось с высоким белобрысым парнем, я вас как-то видел на Щелчке? Он мне не понравился.

— Было бы странно, если наоборот. Давай так: я рассказываю тебе свою историю, а потом ты поведаешь мне про свою большую любовь, которую я не имела чести видеть.

— Ты видишь ее каждый день в зеркале.

— Давай без этого, мы не в школе. Все как у всех — мы собирались пожениться, но в итоге расстались. Кажется, он мне изменял, хотя у меня нет доказательств. Последний год нашей совместной жизни он меня патологически ревновал, из-за этого мы постоянно ругались. Твоя очередь.

— Ну, мы жили два года, мне надоело, я ушел.

— Все так уныло? Или она бежала за тобой босиком по снегу и кричала: «Антоша, не уходи!»

— Я вдруг раз и понял, что это не мое, что не готов к семье, что я ее не люблю. Как с тренировками. Мне показалось, что я что-то упускаю, что я еще не пожил как следует. Она хорошая девушка, только нам разное нужно. Боюсь что-нибудь упустить. Вот мне звонят, приглашают туда, сюда. Везде хочется успеть. Ты уже сама заметила: мы договорились не встречаться, а я все равно звоню — а вдруг.

— Ты же знаешь, я всегда рада тебя видеть, слышать и так далее. Я сегодня смотрела футбол. До конца.

— «Спартак» — «Зенит»? — Я киваю. — Да, я где-то читал, что женщины начинают интересоваться увлечениями своего мужчины…

— Вы, думаю, тоже должны дать что-то взамен, ты так не считаешь?

Круглов сел рядом:

— Почему у нас не как у всех? Давай я просто подойду и спрошу: «Девушка, а можно с вами познакомиться?» Нам надо переспать, тогда понятно будет… Хотя с первого раза все равно не понятно, надо раза три-четыре…

Я проглотила дым и закашлялась, во рту привкус, будто съела бычок.

— А что тебе не понятно?

— Расслабься, — он потрепал меня по плечу. Ладонь мокрая. — Сегодня после футбола мы, как водится, выпили за победу, и ребята спрашивают: «У вас что-нибудь было?» Я отвечаю: «Нет». Они: «Да ладно! А что вы до шести утра делали?» — «Разговаривали». — «Михалыч, ты что, ненормальный?» Нам надо переспать, тогда все будет нормально.

— Круглов, я не собираюсь ничего делать, чтобы наши отношения стали понятны твоим друзьям. Угомонись. Все ОК, если это устраивает нас обоих.

— Я не говорил, что меня устраивает.

— Да ты об этом даже не думал, пока тебя не спросили!

— Ты же знаешь поговорку: «Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и жалеть об этом всю оставшуюся жизнь»?

— Не убедил.

— У меня была знакомая. Она приходила на площадку. Мы с ней мутили немного, но я тогда не один был. Потом вспомнил о ней и позвонил. А ее мама говорит: «Она умерла, завтра похороны, приходите». Мама даже имя мое знала. Мы со Славкой ходили. Причем я не видел ее недели две всего.

— А от чего она умерла?

— Под машину попала. Черепно-мозговая травма. Вот тогда я и решил, что нельзя ничего упускать в этой жизни. Надо везде быть.

— Разорваться не боишься?

— Пока вроде цел…

— Круглов, это печально. Давай так — чтобы тебя не волновали всякие глупые вопросы, я даю тебе полную свободу. Я не претендую на твое тело. Ты можешь спать с кем хочешь, только не лишай меня своего общества. Мы не пара, мы собеседники. — Первая капля упала мне на нос, вторая на лоб. — Либо на меня кто-то писает, что маловероятно, либо начинается дождь. Пойдем ко мне, заодно Климова заберешь.

Мы побрели по мокрой дорожке, осыпаемой мелкими каплями. Город умывался перед сном. Шли и постоянно сталкивались. Болтались, гремели, бились друг о друга, как бутылки в сумке, когда едешь по сельской дороге. Как ионы, которые никак не могут образовать молекулу, будто чья-то валентность мешает объединению. Наконец Антоша протянул свою руку, я взяла ее, и мы больше не бились, а плавно скользили рядом.

                                          * * *

Сидя на сухой кухне, мы слышали, как раздраженные капли стучали по карнизу, смотрели «Бойцовский клуб», пили пиво, разговаривали ни о чем…

— Тебе чай с сахаром? — интересуюсь я после того, как мы вылили остатки пива в раковину.

Молчание. Тридцать секунд. Минута. Молчание.

— Да, одну ложку.

— Про лимон я даже спрашивать не буду. Ты так долго думал, будто я предложила пожениться.

— Я за! Хоть завтра. Прости, просто я залипаю.

— Тогда ложись спать.

— Я не пойду домой, я буду спать здесь.

— Спи где хочешь.

Через полчаса мы улеглись. Круглов положил на меня тяжелую руку и заснул.

                                          * * *

«Я уже не помню, когда был в клубе и пил коктейльчики. Видишь, как ты на меня влияешь? Спасибо за замечательные выходные. Я отлично провел время. Мне ни с кем не было так хорошо. Даже без секса».

Я выхожу из метро и улыбаюсь, читая кругловскую СМС; я теперь всегда улыбаюсь, вспоминая о нем, слушая новый альбом Linkin park, переписываясь с ним. Люди смотрят на меня с опаской. Вспомнился значок, который был у моего брата: «Улыбайся, шеф любит идиотов». Если я опоздаю больше чем на пятнадцать минут, любовь от шефа мне обеспечена.

Отвечаю: «Все взаимно».

Круглов выбил меня из маленького мирка в хаос.

Последние две недели были самыми увлекательными за несколько лет. Мы болтаем по телефону, гуляем, я пишу ему письма и боюсь принять, что он мне очень-очень нравится. Только не как парень.

Начинаю замечать, что у меня его интонация, словечки, да у меня его зажигалка с рваными от крышек краями! Я иногда даже пахну им. И что я так отбрыкиваюсь? Но секс автоматически сделает нас больше чем приятелями-собеседниками. Мы станем любовниками, даже если только попробуем. Неужели он не понимает?

                                          * * *

Сегодня он в красных трусах Calvin Klein. Нет, он пока еще в джинсах, но я вижу лейбл резинки, выглядывающей из-под пояса. Он думает, кого-то возбудят разные имена на трусах, как будто кто-то будет их читать, когда он разденется. Или кому-то более интересен его Chanel, чем запах пота, особенно если причиной потоотделения станет секс. Я выжидаю, начнет ли он складывать трусики после того, как их снимет.

Мне не нравится, как целуется Круглов, но я знаю, что это ненадолго. Скоро мы притремся друг к другу.

Он раздевается сам. Раздевает меня. Входит. Замирает. Выходит. Ложится рядом, прикрывает глаза ладонью и произносит: «Я не могу».

7. «Хочешь ее дотрахать?»

— У него физиологические проблемы, патология НПО? — Такое ощущение, что я не видела Ленку вечность.

Мы сидим в кафе «Ассорти». Я только закончила свое повествование о трех неделях без нее. Лежу на бежевом дерматиновом диване и курю, рассматривая венецианские маски и оленьи рога. Ленка пьет шампанское и ест клубничное мороженое. Она хочет, чтобы я разделила с ней запретный десерт. Я ковыряю клубнику ложечкой и отпиваю кофе.

— В пределах нормы, без эректильной дисфункции, — заканчиваю осмотр.

— Ну, я просто не знаю, что предположить. Остается… ты у него первая, — Ленка явно довольна своей догадкой.

Кофе пошел по носовому проходу вверх.

— Ты упала? Ему двадцать пять!

— Только ты, такая дура, ему дала. Ян, он облажался.

— Ты жестока.

— Еще скажи, что я не права.

— Я буду считать это досадным недоразумением и попробую еще раз.

— И охота тебе возиться?..

                                          * * *