Бесплатный фрагмент - Одиночества круг

* * *

одиночества круг

не разомкнуть

одному

покатилась по блюду моя голова

соломея

танцуй

это бал выпускной

ты его так ждала

закружилась листвой

охмелевшей

шальной

маргарита

испей эту чашу до дна

пусть в пустой голове

лишь браслеты звенят

этот бал-маскарад

скоро кончится

да

поспеши

золушка

сожми стрелки рукой

тебе больно

я знаю

русалочка

знаю

эта боль

эта боль нестерпима

но ты потерпи уж родная

так вышло

так надо

звон браслетов

цвет граната

потерпи

и даже когда

отвернутся вокруг

все

и ты брут

и ты брат

каин

иу-

да да да

поцелуй в уста

посчитай кругляшки бесполезных мо-

нет нет нет

одному

не разомкнуть

одиночества круг

* * *

За окном — все та же мерзость.

Затянулась ночь петлею.

Одиночество разверзлось

между небом и землею.

За разлукою — разлука, —

за потерею — потеря —

вдруг врываются без стука,

раскрывая настежь двери.

За изгнанием — проклятье.

За проклятием — забвенье.

Если к вечеру не спятил,

то к утру уж — без сомненья.

За кошмаром — новый ужас,

а за ужасом — кошмары…

Бесполезен и не нужен.

Одинокий. Слабый. Старый.

Новогоднее

снова новый год идет

снова

кружит карусель свою

вьюжит

и смертельно хочется

чтобы

был ты хоть кому-нибудь

нужен

чтоб на елке шарики

дружно

отражали близость

улыбок

если хоть кому-то ты

нужен

сердце словно тысячи

скрипок

и поет и плачет и

рвется

тронь его смычком

отзовется

и прорвется солнце сквозь

стужу

если хоть кому-то ты

нужен

новый год всегда будет

новым

помоги же Господи

сдюжить

сохранив надежду до

гроба

что еще кому-то ты

нужен

* * *

Сознание стало вдруг выпукло —

всеми своими шипами наружу,

пытаясь себя сохранить, защитить,

отстоять от напора безумного мира.

А снег вперемежку с бумажками,

мелко исписанными, все кружит и кружит,

как будто чума, что блуждает

на тонких дрожащих ногах

среди бесконечного пира.

И хочется спрятаться, скрыться,

зарыться и затаиться

под теплым стальным одеялом

и там, в теремочке, сидеть себе тихо-претихо,

к себе никого не пуская.

Но жало мое, чужое мое неземное змеиное жало

меня вновь и вновь выдает, предает, продает,

как раба своего, с потрохами.

* * *

И снова — осень. Теперь уж в январе.

Ни снега, ни травы, ни солнца, ни мороза.

Сплошная осень — круглый год. И нет

других теперь сезонов. Снова я на прозу

сбиваюсь, путаясь в сырых словах,

как в рваных рукавах смирительной рубахи.

Смешалось все, как в чьих-то пьяных снах.

И голова моя лежит на мокрой плахе:

видать, пришел и мой черед,

а чья-то кровь вокруг еще дымится…

И, как всегда, безмолвствует народ,

вниз опустив хмельные полулица

да полумаски… Это ведь игра,

финал классического действа.

И жизнь опять — на кончике пера

иль — в кадре фильма, что когда-то в детстве

смотрел, сжимая кулаки,

и растирал от счастья слезы,

когда летела вдоль реки

«за наших мстить» — алее розы —

бесстрашной конницы лавина…

Но все ушло. Все — вполовину

вдруг сократилось и смешалось вдруг.

Замкнулся на мишени круг.

Ни солнца, ни тебе мороза,

ни журавля, ни чертовой синицы…

Крещенье. Ноль по Цельсию.

И мне опять не спится.

* * *

И вдруг — зима среди зимы…

А мы ее уже не ждали,

по слякоти маршировали,

не веря ни в морозы, ни

в пришествие тепла и света.

Подброшенная вверх монета

упала снова на ребро.

Но вдруг прорвался сна покров —

проснулась средь зимы — зима

и, как медведь-шатун, поперла

на нас, стремясь вцепиться в горло

морозом, вьюгой заломать

и гололедом уложить,

прикрыв надгробьями сугробов.

Жизнь, умирая, просит, чтобы

смерть приказала долго жить.

* * *

Зимою умирается легко

и незаметно.

Душа моя — замерзшее стекло,

дыханье ветра.

Она запуталась в своих следах

кромешной ночью.

Судьба расслаивается, как слюда, —

все врозь да в клочья.

А кто-то в белом венчике из роз

садится в сани.

Быть может, это пьяный Дед Мороз