Бесплатный фрагмент - Один долгий день от рассвета и до сумерек

Глава 1

Тишину квартиры внезапно нарушил громкий звонок во входную дверь, неизвестный посетитель, находящийся на лестничной площадке, с силой нажал на кнопку звонка и так и давил на нее до упора некоторое время, но, уже через пару — тройку секунд, громогласные и пронзительные звуки оборвались так же внезапно, как и возникли, как будто звонивший вдруг, по какой-то непонятной причине, резко отдернул руку от кнопки.

В квартире воцарилась прежняя тишина, как будто и не было вовсе пронзительного, но оборвавшегося на короткой ноте, звонка в дверь.

Петр, хозяин квартиры, находившийся в этот момент на кухне, услышав резкий, но непродолжительный звук, похожий на звонок в дверь, чуть вздрогнул и замер в легком недоумении на мгновение на одном месте. Ему, стоящему в наступившей тишине, показалось даже, что он ослышался и не было никакого звонка в дверь.

«Но, нет. Звонок был. Не мог же я ошибиться»: подумал он.

Петр отстраненно подумал о том, что манера, с которой позвонили во входную дверь, ему точно не знакома, и, к тому же, по каким-то, не вполне понятным ему до конца, признакам, еще и весьма необычна и своеобразна.

«Кто это? Что это было? Кто-то пришел или кто-то уже ушел? Не сам же звонок, в конце концов, зазвонил. Не мог же он, ни с того, ни с сего, сломаться и сам с дуру зазвонить, в самом деле.»

Петр никого не ожидал в гости в это позднее субботнее утро и звонок прозвучал весьма неожиданно для него.

В субботу в семье Петра, как правило, было принято отдыхать от забот рабочей недели и поэтому обычно этот день был свободен от посетителей и члены семьи неспешно занимались своими личными делами, которыми некогда было заняться в рабочие дни, заполненными делами, нетерпящими отлагательств, и ежеминутной суетой.

Все домашние находились в квартире, каждый на своем обычном месте, приближался к концу одиннадцатый час утра, и насколько Петр был осведомлен, никто из его родных не приглашал к себе сегодня гостей, а тем более в этот, ранний для прихода посетителей, час.

Петр вскоре оправился от легкого недоумения, которое охватило его в первые мгновения после неожиданного звонка неизвестного посетителя, сбросил с себя мимолетное оцепенение и направился ускоренным шагом в коридор.

Направляясь к входной двери, Петр подумал по пути:

«Так сильно надавили кнопку звонка, без всяких церемоний начали трезвонить; можно сказать, грубо требовали открыть дверь и вдруг резко — тишина.

Замолкли быстро и внезапно, как будто кто-то их прервал посредине. Странно.

Что там за тип непонятный еще? … Что ему нужно?

Может опять типы какие-нибудь подозрительные, какие-нибудь темные личности по подъездам шастают; пытаются навязать товар свой ерундовый и заодно исподтишка высматривают в домах все, на что у них взгляд упадет.

…Или, еще того хуже, попрошайки какие-нибудь грязные и оборванные притащились и начнут сейчас выпрашивать что-нибудь, а потом и клянчить станут все подряд, без разбору. Не отвяжешься от них.»

Петр непроизвольно брезгливо поморщился.

«Ходят тут по квартирам, звонят в первую попавшуюся дверь.

Я им сейчас скажу так, что мало не покажется, чтобы больше не звонили, куда не следует».

Подойдя к квартирной двери, он открыл ее. За дверью находился просторный тамбур, размером с комнату площадью около тридцати метров.

Шел по тамбуру Петр уже не торопясь.

Когда он, неслышно ступая, подошел вплотную к двери, закрывающей вход на лестничную площадку, то тогда ему в голову пришла такая мысль:

«А, может быть, кто-то просто ошибся и позвонил не в ту квартиру? И быстро ушел, осознав свою ошибку, и сейчас за дверью уже никого нет.

Хотя кнопку звонка с силой нажимали, но звонили-то какие-то секунды».

Потом Петр подумал:

«А кто его знает? … Может кто-то и ждет сейчас на площадке, когда откроют дверь».

Он так и не пришел ни к какому определенному выводу.

Прекратив всякое движение, он прислушался, пытаясь уловить хоть какие-нибудь звуки, которые могли бы долететь до него с лестничной площадки, чтобы, хотя бы приблизительно, понять кто же это к ним пожаловал.

Но напрасно, стояла полнейшая тишина, и дома было тихо — в комнатах никто из родных не среагировал на звонок, да и за тонкой перегородкой двери не было слышно ни звука. Петр пожалел, что в двери отсутствует дверной глазок и он не может посмотреть кто к ним пришел.

Там за дверью, совсем рядом с ним, находился еще кто-то, неизвестный ему.

Но время идет, а он уже и так долго канителится, раздумывая о всякой ерунде:

«Что, да как, да почему, да кто там?»

И Петр, отбросив сомнения, без колебаний сказал самому себе:

«Должен же, в конце концов, кто-нибудь там за дверью находиться.

Звонил же кто–то! Устал ждать уже, наверное, когда ему откроют».

В этот момент ему пришла в голову мысль, в которую он сразу же безоговорочно поверил:

«Сейчас тут как затарабанят изо всей силы в дверь, так что в ушах гром будет стоять!»

Все мельчайшие шорохи, с которыми он свыкся и на которые он мало обращал внимание, но которые, тем не менее, постоянно сопровождали его, вдруг разом куда-то исчезли и осталась вокруг него только одна звенящая тишина, когда непонятно, то ли ты слышишь что-нибудь, то ли нет.

Но, как ни удивительно это оказалось для Петра, никто не стал требовательно и громко ломиться в дверь.

Петр еще раз внимательно прислушался, затаив дыхание, но за дверью было тихо, ни шороха, ни звука. Он выдохнул из груди воздух и подумал:

«Вот тебе фокус, так фокус! Что же они сбежали что ли?

Я тут, понимаешь, уже почти что пришел им открыть дверь, не прошло и полгода, а они, значит, позорно покинули место дислокации? Сдрейфили, говоря по-русски?

Ладно, посмотрим, что там у нас за дверью. Но, все-таки, непонятно и странно как-то все это».

Глава 2

Стоящий на просторной лестничной площадке мужчина, ожидая когда откроют дверь, немного пошевелился, расправил посвободнее плечи, выпрямил спину поровнее и оглянулся на, стоящего сбоку от него, маленького мальчика.

Мужчина подступил поближе к ребенку и приобнял его одной рукой за плечи так аккуратно, что мальчик даже не заметил всех этих телодвижений взрослого.

Мужчина легонько прижал ребенка к себе и продолжил дальше стоять не шевелясь, сохраняя прямую осанку и смотря прямо перед собой.

Глаза мужчины блестели, в них мелькали яркие огоньки, что говорило о том, что мужчина испытывает прилив энергии и от этого взгляд его был оживленным и даже веселым, но, в то же время в нем, время от времени, проскальзывало некоторое напряжение и беспокойство.

Мальчик, еще совсем небольшого роста — «метр с кепкой», смотрел отсутствующим взглядом куда-то вперед в пространство, не замечая ничего вокруг, занятый какими-то своими мыслями и фантазиями, пробегающими в его воображении чередой друг за другом.

Ребенок не ждал, как стоящий рядом с ним взрослый, когда же наконец откроется дверь тамбура — все это не имело к нему ни малейшего отношения, и, уж тем более, он совсем не думал о том, что за всем этим дальше последует, так как в своих мыслях он находился где-то далеко от текущих событий и витал где-то в облаках.

Вдруг, в какой-то момент времени, мальчик услышал откуда-то издалека какие-то звуки, похожие на звонкие щелчки, это открывался дверной замок. Но звуки не потревожили его внутреннее состояние, без следа пролетев мимо сознания, и когда щелчки прекратились, то он сразу же забыл про них, как будто их и не было вовсе.

Взрослый же, услышав звуки отодвигающегося засова, приосанился и взбодрился, приготавливаясь к встрече, и придал сразу же своей физиономии доброжелательный и беззаботный вид, совсем не такой, какой у него был тогда, когда он стоял при закрытой двери, зная, что за ним никто не наблюдает. А сейчас он даже изобразил, не сильно впрочем стараясь, некую полуулыбку на лице, скривив при этом немного губы несколько неестественным образом.

Хорошо, при всем этом, еще и то, что он не мог видеть выражение своей скривившейся немного карикатурно физиономии, изображающей улыбку, а то бы он очень удивился такому ненатуральному выражению своего лица и с ходу обозвал бы себя мысленно дураком, а, может быть, высказался бы о себе еще и похлеще, но сейчас он был не в том состоянии, чтобы хорошо и хладнокровно контролировать свои чувства и эмоции, да и не особо старался это делать в данный момент.

Но, и при всем желании мужчины находиться в доброжелательном и расслабленном состоянии, взгляд его оставался чуть встревоженным, хотя он и попытался изобразить на лице довольно простодушную улыбку, да и сам стоял приосанившись, показывая всем своим внешним обликом молодецкую стать и бодрый вид. Однако, не смотря на все свои ухищрения, для того, чтобы сегодня находиться в приподнятом и хорошем настроении, мужчина чувствовал в своем нынешнем состоянии некоторую фальшь и какая-то внутренняя дисгармония его невольно раздражала.

Но он старался отбросить напрочь все размышления по этому поводу и подчистую искоренить, возникающие у него, всевозможные сомнения, чтобы, не дай Бог, случайно не испортилось его настроение, которое он всячески пытался холить и лелеять и любыми способами поддерживать.

Однако, не смотря на все его старания в этом направлении, все равно, плавный и спокойный ход его мыслей постепенно превращался в нестройное хромающее шествие, похожее на ход, бредущих на водопой, не в лад и невпопад, уток и гусей, гогочущих и переругивающихся между собой.

И уже всевозможные мысли: разношерстные и разнонаправленные, позитивные и негативные, хаотичной толпой лезли без всякого спроса ему в голову и поэтому он в определенный момент времени просто решил блокировать любые мысли, которые возникали у него в сознании, и, всего лишь, внешне изображать из себя при встрече доброжелательного и позитивного человека и более ничего. Он понадеялся на то, что, может быть, такой внутренний настрой поможет ему преодлеть свои сомнения и противоречия.

Мужчина, в конце концов, пришел к следующему выводу:

«Ладно! Дальше видно будет, будем исходить из обстоятельств»

Глава 3

Когда Петр, теряясь в догадках оттого кто это мог бы явиться к ним в столь неурочное время, открывал дверь тамбура, в голове у него весь рой разнообразных и противоречивых предположений сошел на «нет» и у него осталась только одна основная и простая мысль:

«Кому я открываю? Кто там может быть?»

А когда раздались в тишине звонкие щелчки отодвигающегося засова замка, Петру в голову пришла такая мысль:

«Может сначала нужно было бы спросить, кто пришел, а потом уже открывать дверь?».

Но он не предпринял попытки остановиться в своих действиях и не открывать замок, зная наперед, что ничего другого он не сделает, кроме как то, что сейчас в любом случае откроет дверь навстречу звонившему.

Он мысленно сказал сам себе:

«Да ладно! Напридумывал себе всякую ерунду! Это просто нервы расшатались из-за моей работы. Сейчас все выяснится. Пустяк, как всегда, какой-нибудь; наверняка»

Замок был уже открыт и Петр энергично толкнул дверь от себя, наружу.

Он выбросил, наконец, из головы все свои предположения о неожиданном визитере, о том, кто пришел, зачем пришел; Петр понял, что толку в этих догадках все равно нет, все равно сколько не гадай, а не отгадаешь кто находится там за дверью и сейчас он хотел только побыстрее прояснить непонятную ситуацию.

По мере того, как распахивалась дверь, взору Петра постепенно, фрагментами, как в замедленной съемке, открывалось для обозрения все большее и большее пространство лестничной площадки, но пока он, к своему сожалению и нетерпению, никого не видел.

Когда дверь уже была почти наполовину раскрыта, то через дверной проём взгляд Петра захватил край одежды какого-то человека и стало понятно, что на площадке все же кто-то есть, но лицо посетителя пока все еще было скрыто открывающейся дверью от глаз хозяина.

Когда дверь, наконец, распахнулась настежь, Петр, с некоторым недоумением и удивлением, увидел в полумраке лестничной клетки две темные человеческие фигуры, одну большую и одну маленькую, одетых по сезону, с ног до головы, в зимние одежды.

После того, как открылась дверь навстречу непрошенным гостям, то они, как стояли, не раскрывая рта и не шевелясь, поодаль от входа в тамбур, то так и продолжили дальше стоять, безмолвно и отчужденно, как два неподвижных изваяния, как будто говоря своим внешним видом:

«Мы — это не мы и эта хата не наша, а ваша; нас здесь почти нет, мы присутствуем лишь номинально; мы, мол, здесь так, чисто случайно; проходили мимо, заблудились и просим вашей помощи, но, в скобках отметим, что мы и сами не лыком шиты и еще посмотрим на ваше поведение, на то, как вы встречаете гостей и если что, то еще и укажем вам на неподобающее поведение, не постесняемся всю правду выложить вам прямо в лицо».

От мужчины, стоявшего безмолвно и статично, как скала, исходило чувство какого-то напряжения, не смотря на подобие улыбки на его лице, и эту наэлектризованную, как перед грозой, атмосферу, привнесенную незнакомцем, невольно почувствовал Петр.

Петр вдруг подумал о том, что черты лица мужчины, стянутые статичной маской, сейчас дрогнут, дрожь мелкой рябью пройдет по щекам и губам и он не выдержит внутреннего напряжения и взорвется от эмоций, как переполненный воздухом шарик. Потом он грубо захохочет и выпалит ему в лицо какую-нибудь нелепую и абсурдную фразу, похожую на нечто подобное:

«Не на тех напали!».

Почему Петр подумал, что незнакомец, ни с того, ни с сего, вдруг произнесет такую фразу, как «Не на тех напали!» было ему самому совершенно непонятно.

«Не из строительной же люльки он вывалился и грохнулся башкой об асфальт, в конце-то концов! Зачем бы ему, потирая ушибленную голову, вдруг такое заявлять?

Что за ерунда мне только в голову не приходит иногда»: подумал он.

Глава 4

После произнесения такой нелепой фразы мужчина по сценарию, спрогнозированному Петром в своей голове, должен бы беспардонно захохотать, но вскоре вероятно захлебнуться в смехе, перейти на продолжительный кашель и нечленораздельные всхлипывания и, в итоге, осознав, что совершил бестактную глупость, он должен бы извиняющееся захихикать.

И, в конце концов, все должно закончиться обезоруживающей улыбкой, типа:

«А мы чё? А мы ничё! Мы ничего такого не имели в виду! Нас просто неправильно поняли!

И вообще, мы хорошие, хотим с вами дружить, в салки вместе играть, а вы тут сами бузу непотребную, понимаешь, устроили. Это все Вы! Вы! ….

Ну, да ладно, мы вас прощаем, милостиво разрешаем вам руки нам подать и ввести в сей благословенный дом, заботливо поддерживая нас под ручки, а мы уж с важным видом себя понесем; будем торжественно шествовать, как корабль на морском параде; глазом не моргнем, морду тяпкой сделаем, даже если муха усядется на нос и дело свое непотребное и неблаговидное там сделает; видно у вас эти подлые мухи часто тут летают.

А вы, все равно, можете в нас не сомневаться, мы свою миссию выполним на отлично, комар носу не подточит, муха не прожужжит супротив нас, а только всего что и сможет сделать, так это на носу свое маленькое подленькое дело втихушку обстряпать. Но такие мелочи не достойны нашего внимания. Мы не дрогнем. Сами мы то, ОГО-ГО! Богатыри! Не вы!».

Пришли ли отчетливо такие соображения в голову Петра было не вполне ясно, как ему самому, так и Господу Богу, но что-то подобное он смутно чувствовал, пристально рассматривая двух незнакомцев.

Петр уставился взглядом в упор на пришедших без всяких церемоний, несколько высокомерно и надменно, на правах хозяина, и смотрел он на них с определенной долей скепсиса и недоверия.

Высокий мужчина в темной одежде стоял неподвижно рядом с маленьким мальчиком, одетым в модную разноцветную одежду, приобнимая его одной рукой, а в другой руке он держал мужскую кожаную сумку.

Мужчина, улыбаясь какой-то кривой улыбкой, которая не понятно какие чувства выражала, то ли нерешительность, то ли, наоборот, скрываемую самоуверенность и сарказм, смотрел на Петра и молчал, оттягивая время и выжидая ответную реакцию хозяина на свое появление, явно убежденный, что первое слово должно быть за хозяином, а кто он такой и так без всяких комментариев должно быть ясно.

Отчужденное и, в то же время, индифферентное поведение невольно демонстрировал одним только своим видом, при этом не произнося ни одного слова, именно взрослый, а не ребенок; ребенок следует в фарватере взрослого, но, в данном случае, мальчик просто витал где-то в облаках, не цепляясь мыслью за что-либо земное.

И ему ни до чего не было дела, кроме своих, пролетающих в беспорядке пред его мысленным взором, фантазий в виде эфемерных воздушных облаков и построенных на них каких-то сказочных каменных замках, но которые не падали камнем ему на голову, а так и возвышались там, где-то наверху, и до которых дотянуться мог один только он, причем не прикладывая при этом никаких усилий, и на то, что происходило у него сейчас под ногами и у него под носом он не обращал внимание, до поры, до времени.

Петру, в первые секунды осмотра нежданных гостей, высокий мужчина, а к нему, в основном, было приковано его внимание, показался каким-то забредшим неизвестно откуда чужаком, да еще и вместе с каким-то мальцом.

«Странная парочка»: промелькнула у него мысль.

«Мужику явно что-то нужно. По морде видно.

Что он тут потерял?

Еще и маленького пацаненка за собой таскает зачем–то»: с недоверием подумал он.

«Что он мне начнет сейчас в уши „заливать“?»

К тому же, еще Петра сбивало с толку то, что зимняя одежда, в которую был одет мужчина, ему была незнакома, насколько он помнил, никто из его знакомых так, как этот новоявленный гость, не одевался.

Мужчина был одет в одежду, в которой преобладали темно-серые, черные, темно-синие и другие подобные неброские цвета, но его внешний облик не производил впечатление серого и безликого, так как проглядывающий через распахнутый ворот светло-коричневый элегантный шарф в клеточку оживлял и скрашивал его гардероб, осветляя и кардинально меняя весь образ мужчины, который уже не показался Петру таким уж мрачным, как при самом первом впечатлении.

Ребенок, мальчик лет шести–семи, был тепло одет в толстую зимнюю одежду; шерстяная шапка, в виде шлема, скрывала его лоб и частично подбородок, были видны лишь блестящие глаза, застывшие губы и покрасневший от холода маленький нос.

Петр только мельком взглянул на спокойно стоящего и витающего где-то в облаках ребенка, но и этого беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы Петр сразу же в душе своей смягчился и, определенным образом, пришел в себя, став самим собой.

Мальчик показался Петру каким-то маленьким безобидным увальнем, чем-то похожим на симпатичного медвежонка, потому, что небольшая фигура его имела округлую форму из-за толстой зимней одежды, сидящей на нем несколько бесформенно, как и на всех маленьких детях.

Петр, уже внутренне умиротворенный, перевел свой взгляд на взрослого посетителя с большим доверием к нему, чем ранее.

Глава 5

«Не узнал что ли?»: вдруг хрипло выдавил из себя фразу мужчина, смотря при этом на него с небольшим прищуром и чуть насмешливо.

Голос отдаленно напомнил Петру некие знакомые нотки.

В голове Петра пронесся вихрь лихорадочных мыслей:

«Что такое?! Что происходит?! Неужели все-таки кто-то знакомый? Неужели я ошибся? Ничего не могу разобрать!»

и он судорожно впился взглядом в лицо гостя и тогда у него в сознании внезапно сложился знакомый ему образ, так же, как из мелькающих в хаосе частей мозаики в определенный момент складывается неподвижная, цельная, вполне конкретная картина.

И Петра, как будто ударило в голову, и он, тотчас же, встрепенулся в глубине души:

«Бог мой, да это же Григорий! А это его сынишка, наверное.

Не узнал его сразу …. Изменился он что ли? Сам на себя стал непохож»

Петр резко оживился в этой новой обстановке, которая по факту, уже, в этот самый миг, произошла и предстоящий день изменился для него кардинальным образом.

Волна энергии и активности поднялась внутри Петра, захлестнула всего его, глаза заблестели ярче, голова заработала с удвоенной силой.

Он узнал посетителей и непонятная ситуация с визитом гостей разъяснилась; по крайней мере, все стало понятно — с тем кто пришел, а отчего пришел — было пока еще не ясно, да и остальные вопросы, которые неизбежно возникнут в связи с этим приходом, остались.

Но некогда было обдумывать — что, да как, да почему, нужно было принимать гостей. Все сопутствующие мысли, размышления, из головы Петра, сами собой улетучились. Нужно было заниматься более приземленными делами.

Одна только мысль, завершающая, напоследок мелькнула в голове Петра:

«Но по какому случаю, все-таки, пришел так неожиданно?» Это еще было ему неясно.

«Может, не дай Бог, что-нибудь с тетей Ниной или с дядей Колей случилось?»: пришла в голову Петра мысль о престарелых родителях Григория.

«….. Да, нет, не должно быть, тогда сразу бы всем сообщили.»

«…Ладно, все остальное потом узнаю»: подумал он напоследок.

Петр, бросив быстрый пронизывающий взгляд на Григория, сделал над собой усилие, чтобы убрать с лица маску удивленного и обескураженного нежданной встречей человека, которая, как он предполагал, вполне могла отобразиться на его физиономии и тем самым такое выражение его лица могло обидеть гостя.

Мужчины стояли и завороженно смотрели во все глаза друг на друга через открытый дверной проём.

Григорий с дежурной улыбкой на устах смотрел несколько настороженно, стараясь внешне выглядеть отрешенно и безучастно, но, в то же время, он смотрел таким взглядом, который был готов в любую секунду убрать свою колючесть и тут же превратиться в уверенный, спокойный, если поймет, что ему искренне обрадовался хозяин, а уж, кто-кто, а он то был уверен в том, что он сможет точно определить, по-настоящему или нет, рад ему Петр.

В, стоящем на лестничной площадке, мужчине, Петр, с неожиданностью для себя, узнал своего двоюродного брата Григория, с которым они давно не виделись, и который пришел к нему со своим шестилетним сыном Алешей.

Глава 6

Много лет назад, когда Петр с Григорием были еще детьми, разница в возрасте которых была незначительна, кто-то из их матерей, которые были родными сестрами, назвал их однажды, полушутя-полусерьёзно, «двойняшками», когда обратил пристальное внимание на то, что, так как-то, само собой вышло, что братья постоянно тусуются вместе, о чём-то постоянно толкуют втихаря друг с другом, не вовлекая при этом в свои обсуждения посторонних, и что у них всегда находятся какие-то общие дела и они срочно бегут куда-то решать их, часто забывая поставить в известность об этом своих близких.

И это тесное общение мальчишек уже стало невозможно не заметить не только их близким, но и всем остальным окружающим и прозвище «двойняшки» постепенно закрепилась за ними у всех родных.

К тому же, у двоюродных братьев помимо того, что они всегда были вместе, еще наблюдалась некоторая схожесть характеров, которую однако трудно было уловить с первого взгляда, и какая-то, непонятная до конца, особенно посторонним, внутренняя близость, что не так часто, как принято считать, встречается даже у родных братьев, а тем более у двоюродных.

Конечно, в некоторых своих отдаленных закоулках души, куда человек редко кого из близких впускает, они, как и любые другие люди, могли иметь между собой и существенные отличия, которые могли варьироваться от бесконечно малой величины до бесконечно большой, но в детстве видимой их общей чертой, все-таки, была определенная близость черт характера, поведения и тому подобного, а отличия между ними не так резко бросались в глаза и не доминировали над сходством братьев.

Но, тем не менее, Григорий был более закрытый и задумчивый, а Петр более контактный, шустрый и бесшабашный, но этим отличия, конечно, не заканчивались.

Существовала, как уже говорилось, между ними и, неуловимая в своих нюансах, внутренняя схожесть в чем-то, а в чем эта близость заключалось — до конца не мог понять никто из родственников, даже если бы попытался задуматься над этим вопросом, и все потому, что внутренний мир человека — это не математика, где дважды два — четыре, а человеческая натура, которая изменчива и часто непредсказуема.

Родные сестры, мамы Гриши и Петра, первыми бессознательно почувствовали, что в их детях есть что-то схожее и близкое и интуиция матерей была самым верным способом понять сущность своих детей, а логика в данном случае бессильна.

Родные мамы видели, что чем-то братья схожи между собой, но в чем именно эта близость заключалась особо не задумывались, а то что один раз подметили, то потом и провозглашали всю жизнь среди своих родных и по инерции думали, что эта их схожесть и близость по прошествии многих лет такой и осталась, как была в детстве, хотя жизненные пути и внутренний мир их детей давним-давно уже изменились и удалились от своего первоначального состояния, которое было у них в их детские годы, но некая природная изначальная сущность, данная им при рождении, никуда не делась, так как она всегда неизменна и постоянна.

Когда Григорий и Петр вступили во взрослую жизнь после окончания школы, а потом и поженились, их пути-дорожки постепенно разошлись, общение почти сошло на нет в силу различных жизненных обстоятельств, к тому же теперь им сложно стало часто видеться еще и из-за того, что их семьи стали проживать уже не рядом, как было раньше, а в отдаленных друг от друга районах и встречи их стали редкими и случайными и в последний раз они встречались лет шесть назад, вскоре после рождения Алеши.

И вот сейчас, нежданно-негаданно, Григорий пришел к Петру вместе со своим сыном, которого Петр видел всего один раз в жизни, когда тот, четырех месяцев от роду, еще только лепетал, воркуя что-то невнятное, в своей кроватке и хлопал синими глазами и когда перед ним возникал, цыкающий языком от умиления, взрослый, то он смотрел на него и на окружающий мир одинаковым, немигающим и безразличным взглядом, не отличая человека от тумбочки, хотя, может быть, это так только казалось взрослым, а на самом деле ребенок четко мог отличить, что перед ним находится живой человек и только притворялся, что для него, что человек, что мебель — это все одно и тоже.

Глава 7

И вот с тех пор, когда Леше было всего около четырех месяцев от роду, прошло более шести с половиной лет и двоюродный брат Петра вместе со своим подросшим сыном неожиданно, без приглашения, пришел к нему в дом.

Хотя Петр и не ждал этой встречи и был к ней не готов, а гости явились так же внезапно, как снег сваливается на голову, где-то в глубине души он был рад видеть Григория, к которому с давних пор испытывал добрые чувства и с которым были связаны приятные, светлые воспоминания детских и, отчасти, юношеских лет.

У Петра, наконец-то разобравшегося с непредвиденной ситуацией и узнавшего брата, в душе мгновенно поменялся настрой от скепсиса и неприятия до дружелюбия и терпимости. На губах его появилась улыбка и он громко, с воодушевлением воскликнул:

«Григорий! Вот это да! Кто к нам пришел! Сколько лет, сколько зим. Я что-то сразу не узнал тебя. Думаю ты это или не ты.

Заходите, заходите»

С Григория сразу же спала его нарочитая невозмутимость, когда он по радушному приветствию и по обрадованному выражению лица Петра определил, что, несмотря ни на что, друг детства ему обрадовался, и он тогда перестал изображать из себя каменного истукана, зашевелился сразу же, выражение лица его мгновенно смягчилось, улыбка сама собой появилась на губах, взгляд потеплел и оттаял, стал более открытым и естественным.

Петр, глядя на преобразившегося Григория, машинально подумал:

«Теперь узнаю Гришу! Сейчас похож сам на себя. Почему сразу-то не узнал?»

Григорий обрел потерянную уверенность в себе и в ответ на приглашение промолвил с вновь приобретенным достоинством, немного растягивая слова:

«Спасибо, спасибо. Можно к вам? А то мы без приглашения»

«Конечно можно! Какой разговор»

«А мы в ваш район приехали по делам и недалеко от вашего дома оказались случайно, ну и решили к вам с Алешой заглянуть на минутку, узнать как тут у вас дела»: произнес Григорий на одном дыхании, как заученную речь.

Петр выслушал слова Григория рассеянно, в пол уха, и уяснил из речи только то, что каким-то образом Григорий вместе с сыном оказались здесь случайно и по пути решили их навестить.

Петр произнес, как бы ставя точку на дальнейших разъяснениях Григория:

«Ну и хорошо что зашли. Проходите»

Откуда — то из глубины квартиры послышался женский голос:

«Петя, кто там?»

Петр повернул голову в направлении прозвучавшего голоса и громко ответил:

«Григорий с сыном к нам пришли. Иди сюда»

«Кто пришел?»

«Да Гриша с сыном пришел»

Из одной из комнат послышался озадаченный и немного изменившийся, ставший более звонким, голос хозяйки:

«Кто? Гриша?»

«Да, да, Гриша. Ты что не слышишь? Иди сюда»

«Да иду я уже, иду»

После переговоров между супругами где-то в глубине квартиры, то ли в одной из комнат, то ли на кухне, послышался какой — то небольшой шум, звуки на несколько секунд усилились, а потом стихли, это, по всей видимости, хозяйка срочно отставляла в сторону свои домашние дела, чтобы привести себя в порядок и выйти встречать гостей.

Глава 8

В то время, когда Петр отвлекся на переговоры со своей женой, Григорий наклонился к сыну и негромко на ухо ему сказал:

«Проходи, Алеша, в дом».

Но Леша по каким-то собственным соображениям не шевельнулся даже и продолжил стоять с отсутствующим видом на лестничной площадке, ничуть не изменив свое выражение лица и думая отрешенно о чем-то своем, как заправский философ, погруженный в себя и незамечающий ничего вокруг.

Отец посмотрел на сына внимательно и понял по застывшему лицу ребенка и по взгляду, упрямо смотрящему мимо него, что Алеша, все-таки, услышал его слова и осознает все, что происходит вокруг, а не только витает где-то в облаках, но отчего-то не слушается его.

Григорий, пришедший в недоумении оттого, что его слова по какой-то непонятной причине не подействовали на сына, легонько надавил ладонью на спину Алеши, чтобы побудить его начать движение. Алеша качнулся немного вперед, но идти вперед, как законопослушный сын, не желал. Вместо того, чтобы проходить в квартиру мальчонка поднатужился, напрягся, набычился и твердо стоял на одном месте, игнорируя желания отца.

Короче говоря, верноподданнических настроений со стороны сына Григорий не усмотрел даже в самом минималистическом виде.

Как итог — Леша упрямо застыл на месте, как вкопанный, и, глядя на такое состояние сына, отец невольно оказался в таком же заторможенном состоянии, как бы ему не хотелось иного положения дел.

«Вот тебе здрасьте. Это что еще он удумал?!»: забеспокоился Григорий.

Он еще раз, посильнее, надавил на спину сына; Алеша, сдвинутый с места, вынужденно переступил на полшага вперед и снова встал на месте, да еще, к тому же, этот сорванец умудрился быстренько пошире расставить ноги, чтобы лучше сопротивляться внешнему давлению и устойчивее стоять. По всей видимости, готовился основательно отстаивать свои намерения.

Что там происходило у сына в голове, Григорию было непонятно.

«Стоит, упирается, как бычок. Этого еще мне не хватало!»

Григорий, мельком глянув на Петра, наклонился к сыну и тихо, но в то же время стараясь говорить внушительно, прошептал ему на ухо:

«Алеша, ты что встал?? Давай двигайся …Проходи вперед! Ну!»

Но сын, как будто, не услышал его слов и как стоял, не шелохнувшись, так и продолжил стоять.

Григорий, не ожидавший такого поворота дел, немного растерялся, бросил мимолетный взгляд на Петра и подумал:

«Что это с ним? Стоит, не слушается, вообще не реагирует на меня, как будто меня здесь нет. Такого еще не бывало. И как раз сейчас! Вовремя Алеша перед Петром свои причуды начал показывать, нечего сказать!»

И у Григория непроизвольно включились характерные для него рассуждения с самим собой, ни к месту и ни ко времени, но в данной ситуации он ничего не мог с собой поделать:

«Может я слишком тихо ему говорю, как-то чересчур неестественно, не так, как всегда, и сам этого не замечаю? Чувствует, может быть, что я какой — то не такой, как обычно, вот и не слушается.

Или по какой-то другой причине так себя ведет?

…Нет, дело, наверняка, во мне и он это чувствует. Это я во всем виноват. Хотел как лучше, а получилось как всегда.

А мне казалось, что я вроде бы в полном порядке явился сюда и ….перестарался!

Гордый такой, важный явился, дальше некуда. Надулся с дуру, как индюк. Такой вдруг стал уверенный — уверенный в себе — «Круче нас только перцы»; аж противно, плеваться хочется.

Короче, не нужно было себя накручивать перед приходом; был бы самим собой, лучше бы было и тогда такой ерунды, которая сейчас случилась, точно не произошло бы!

А Лешка все это чувствует и на нем все отражается из-за меня.

Ладно, фигня; нужно только прийти в себя, встряхнуться, выкинуть всю дурь из головы и будет все в полном упоряде!

Наверное, в упоряде каком-нибудь и будет; а будет ли со мной все в порядке, хрен его знает».

Григорий перевел взгляд на Петра и решительно выбросил из головы все неприятные, да еще и глупые, ненужные в данный момент мысли, которые, как он посчитал, только мешают ему и не соответствуют обстановке и реальности, в которой он сейчас находится.

«Ладно, все! Забыл о всякой ерунде, что в голову лезет! Все

О, кей; О, кей; окей! …Какой там, нахрен, О, КЕЙ еще?! … Ладно, пусть будет со мной, что будет! …. Что с Лешкой происходит? … Дурак я просто, вот и все!»: подумал он.

Григорий, в глубине души знал, что, то что внутри его — это все его и от него и зависит, а то, что снаружи, в реальной жизни — это несколько иное дело, от него независящее, хотя он знал по опыту, что его мысли и последующее, соответствующее этим мыслям, поведение могут невольно сильно исказить естественный ход вещей и изменить нормальную атмосферу среди окружающих. Все пойдет не как у всех людей, а перекрутится самым неестественным образом, все будет кувырком и в итоге ни к чему хорошему не приведет.

Этого он и боялся больше всего; другие люди отряхнутся, забудут про досадный момент, произошедший в жизни, и пойдут дальше, но это — не его история.

Глава 9

Но сейчас он пришел сюда не для того, чтобы мусолить свое, вроде бы хорошее, прошлое и, вроде бы, не очень хорошее настоящее, это и так ему уже опротивело до одурения, хотя, не смотря на все его усилия, ничего не меняется ни в ту, ни в другую сторону и в последнее время такая жизнь нагло преследует его по пятам, не отстает и все время хватает за пятки.

А он увертывается от нее, петляет как заяц, и кричит ей с натугой грозно и отчаянно, пытаясь ее напугать: «Отстань, злыдня!» и пока она изумленно вытаращивает глаза, находясь в ступоре от такой дерзости, он, ну, дальше драпать от нее, такой нахальной.

А жизнь все равно догоняет его, хватает за пятку, переворачивает вверх тормашками и, подняв повыше, на уровень второго — третьего этажа, внимательно вглядывается в его лицо и глаза и ласково так спрашивает:

«Ну что, как дела, дорогой?»

«Вы это ко мне?»

«Да, к тебе, представь себе.

Тебе еще недостаточно все это надоело?»

«Что надоело, дорогая?»

«И ты еще спрашиваешь «Что??». Я тебе отвечу: «Что?! …Ну, это все! Все!! То, что вокруг и, главное, то, что внутри тебя!!»

«Я вас не понимаю, мадам. Вы о чем? …Нет вроде бы, все окончательно еще не надоело. Так, только немного, совсем чуть-чуть»

«Так ты еще шутки шутишь?»

«Да, нет, что вы, я, как на духу, правду говорю, честное пионерское!»

«Тогда может еще поддать тебе жарку немножечко, всего лишь крошечку? За нами не заржавеет, не беспокойся, серебряный ты наш, и даже золотой, отдельными потертыми местами! Мы такие, мы могём!»

«Да, нет, что вы, не беспокойтесь, не надо, что вы так затрудняетесь, не мучьте себя. Аж переполошились, с лица спали, побледнели! Лучше отдохните, спать что ли ложитесь. Вы вообще когда-нибудь спите? Пристройтесь где-нибудь на облучке, подальше от меня, похрапите в свое удовольствие в полный голос, не стесняйтесь.

А я в это время как-нибудь уж сам по себе, своими делами займусь потихонечку где-нибудь в сторонке. Не трогайте меня, вам говорят! Дел что ли у вас других нет, как ко мне цепляться.

Сгинь, сгинь, несчастная… Тьфу, тьфу, тьфу…»

«Ах, ты Гришка зараза, прямо в глаз саданул своей ядовитой слюной…. Еще глаз высохнет и, не дай Бог, выпадет! Ищи его тогда, свищи! Ах, ты, негодник такой!!! … Я сейчас тебе поддам!! Люлей-то живо накидаю, хороших! Не отвертишься в этот раз!»

«Ай, мама, наших бьют!! Караул!! …Все, все, бегите ко мне, срочно спасайте! …Сюда! Сюда! … Куда ж вы, балбесы, в другую сторону бежите? …Ну, вот, идиоты, по-другому не скажешь! Меня тут колошматят почем зря, пыль из меня выколачивают, а они, кретины, вместо того, чтобы спасать меня, побежали совсем не в ту сторону, да еще и оглядываются, переглядываются между собой и потом с еще большей скоростью от меня улепетывают, одни только пятки поблескивают на горизонте!

…Ай, мама родная!!! … За что?? … Невиноватый, я! Невиноватый! … Не хватайте меня за волосы! Скажу Вам по секрету, это уже чересчур! Сильно чересчур! Вы прическу мою модную собьете! Потом что? Из-за Вас мне в парикмахерскую снова тащиться, ноги бить? Бабки свои, кровно заработанные, обслюнявливать? ….»

«Что? Что ты сказал? В себя не могу прийти от изумления! Это у тебя-то прическа модная? Не смеши меня! Курам на смех твоя прическа! Вот чего! … Прическа у него модная! С дуба ты рухнул головой вниз, не иначе! Учить жизни тебя еще, да учить! Придется заняться тобой основательно, а иначе позору, на мою седую голову, с тобой не оберешься! Что потом мне скажут? Учитель плохой был? Да?

Да, ты от жизни отстал уже лет на пять… с половиной! Нет! На десять! Нет! На все — сто!

На!! Получи за все!!

Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Получи люлей, паразит такой! Разозлил ты меня окончательно! Отдышаться не могу!»

«…… ох! ох!…

Все бока болят, да еще и башка что-то туго соображает почему-то! Ничего не соображаю; пусто в голове, как в барабане! ….. Дайте маленько оклематься. Брррр!! … Напасть какая! Что с головой-то? В лобной части головы, как специалист могу вам сказать, вроде всплывают какие-то смутные воспоминания, правда, как в тумане, а в районе мозжечка похоже совсем все отшибло, туда никакие мысли даже не залетают, все мимо со свистом пролетают, аж на затылке волосы шевелятся и только холодок в темечке ломит! И все! Пустота! … Да, это серьезно! Вот беда! … Но, не буду унывать! …. Погодите! Погодите–ка! … Вспомнил, вспомнил, слава Богу! Ой-ля-ля! Волшебник я! Чистый волшебник! Признаюсь Вам, меня не так легко сбить с толку! ….

«Ой, ой, ой! Хвастун несчастный! Какой ты там еще волшебник! Совсем видно мозги то тебе отшибло, не направишь уже! Сейчас я спесь с тебя-то собью, чтоб ты слов таких не произносил понапрасну!»

«Погодите! Погодите! Не спешите! Я только одно хотел Вам сказать»

«Ну что там еще ты мне хотел сказать такое — этакое, чего я не знаю? Говори скорее, болтун ты такой. Не заставляй меня ждать, а то сейчас как тресну больно, сразу жизни научишься, в разумение придешь»

«Ну что Вы? Как можно! Я из самых лучших побуждений! Я сейчас, я быстро все объясню! Не извольте затрудняться.»

«Давай, давай! Быстрее! Не испытывай мое терпение»

«Вы мне тут, помнится, давеча, немного самонадеянно, заявляли, что не можете отдышаться? Так тут маленькая ошибочка вкралась, совсем малюсенькая, с Вашего позволения сказать. Ну вот совсем чуть-чуточки, размером с ноготок с самого маленького пальчика. Но эта маленькая ошибочка может иметь большие последствия, хочу Вам доложить»

«Какая еще ошибочка? Ты чего мелешь? Ничего не могу понять, голова уже от тебя кругом идет. Чуть не повело сейчас меня в сторону, так голова закружилась. Чуть не грохнулась в пыль дорожную! Как бы мне, ненароком, от тебя Гришка не подхватить болезнь какую заразную. Бациллу какую-нибудь большую! Не излечишься потом …. Чур тебя! Чур!»

«Не извольте беспокоиться! Не дойдет-с до Вас. Вы такая сильная, такая мощная! Короче, ничего с Вами не будет, не отвлекайте меня по пустякам, а то и так уже все подзабыл! … Так я продолжу. Я Вам, как на духу, прямо хотел сказать, не взирая на лица и на наши близкие отношения…»

«Молчи, паразит проклятый!»

«Это я отдышаться не могу, а не Вы! Вот что я хотел Вам сказать! Эх, а Вы и не поняли, а я-то о Вас был лучшего мнения»

«Молчи тебе говорят! Сил моих на тебя уже нет! Душу ты мне всю вымотал!»

«Это я еле живой! Я! Вы из меня душу выколачивали! А не наоборот!

И не стыдно Вам поклеп на меня возводить? Ая-яй! Некрасиво! И я больше того скажу…»

«Нет! Стой! Молчи! ….. Я сейчас точно взорвусь! Не беси меня! … А иначе…»

«Что иначе? Что? А? Так я же Вас внимательно слушаю, Вы чё в самом деле, как маленькая себя ведете!»

«А иначе ты познаешь всю силу моего могучего гнева и тебе мало точно не покажется! Во, как! … Убедительно? … Понял, наконец, балбес ты этакий?»

«Ладно! Убедили. На всякий случай немножко помолчу»

«Вот и молчи, а иначе будишь битым»

И после всех таких, отягощенных всевозможными неурядицами, жизненных перипетий сам собой возникает вопрос:

«А можно ли свою жизнь изменить по собственному желанию и усмотрению в лучшую сторону?»

Но это вопрос риторический и нерешаемый, да и иногда даже скучный, поднадоевший.

Кто-то скажет: «Да», кто-то скажет: «Нет».

А кто-то со скучающим и хитроумным видом скажет:

«Возможно, но…». Вот в это «Но…» все и упирается.

Меж тем, все эти эфемерные и мимолетные рассуждения промелькнули в голове Григория, не оставив глубокого следа, и покинули его за ненадобностью, ввиду их полной бесполезности в данной ситуации.

В определенный момент времени, Григорий просто выбросил все абстрактные рассуждения и перешел ближе к реальной проблеме, лежащей в практической плоскости.

Григорий машинально чуть встряхнул головой, вернулся в реальную обстановку, его взгляд сразу же отчетливо и резко охватил всех персонажей здесь присутствующих и все пространство, находящееся перед ним, и мысли Григория сами собой вошли в более спокойное рациональное русло.

Он непроизвольно стал думать о создавшейся ситуации с сыном более взвешенно и отстраненно, как будто он находился где-то далеко от текущих событий в обстановке, где находится только он один и больше нет никого и где ему никто не мешает все спокойно обдумать и быстро принять единственно верное решение.

Насколько ему удалось отстраниться на какие-то мгновения от окружающих и всего мира, никто не знает, но, скорее всего, удалось не очень хорошо и не в полной мере, как ему хотелось бы.

Но, по крайней мере, когда он решил про себя, что пусть дальнейшие события текут сами по себе и пусть произойдет то, что произойдет, то внутренне успокоился и пришел в себя.

Григорий продолжал размышлять как бы со стороны, и мысли его проносились молниеносно и в то же время ему, как ни странно, хватало времени никуда не торопиться и все обдумать.

Время замедлилось и ему хватило нескольких секунд, чтобы осознать последствия происходящего на его глазах и те выводы, к которым он пришел прекрасно отложились в его голове и четко врезались в сознание.

Глава 10

Перед мысленным взором Григория предстала такая картина:

«Не будишь же силой заталкивать дитятко в дом!!

Представляю себе картину — он орет во все горло, отбивается от меня, а я его тащу, надрываюсь, аж весь покраснел, как рак; пыхчу от натуги, забыл совсем о том, что удивленные хозяева с недоумением смотрят на меня. Такого чуда они еще не лицезрели и меня в таком состоянии они еще не видели и даже не представляли, что я такой лох могу быть! Сколько им представится возможностей понять, кто я такой есть на самом деле!

А я в это время суечусь, заталкиваю сына в квартиру и на мою возню круглыми глазами взирают хозяева, и перед ними открывается прекрасная картина:

Я запыхавшийся и взъерошенный, выполняющий свою маленькую, но важную миссию и напрочь забывший об их присутствии, и мой упирающийся и не слушающийся меня сын.

«Нет, подожди»: с усилием говорю я, тяжело отдуваясь, ребеночку своему. «Я все равно впихну тебя в эту квартиру, как ты не брыкайся и не ори на всю ивановскую!».

А сам себе, сражаясь героически в это время с карапузом, я говорю со скрытой гордостью и самодовольством:

«Я тебя переборю, переупрямлю, как ты не ерепенься, силы то богатырские пока что еще есть…

А ты еще маленький, можно сказать малюсенький по сравнению со мной, пигалица можно сказать, вот и успокойся и слушайся старших, а не ори благим матом! ….. Ну что ты так разорался-то, в конце концов! А ну, замолкни, тебе говорят! ….. Да, тише ты, тише, ради Бога, что ты так орешь, в конце-то всех концов!

А, вы ребята, Петя и Марина, и иже с ними, тут немножечко подождите, пока я ребёночка брыкающегося в ваш дом затащу! Посидите тут на стульчиках пока, займитесь чем-нибудь другим, скоротайте время!

Что у вас дел нет каких-нибудь других? Вы меня удивляете, ей Богу! Ну чем-нибудь займитесь все-таки, пожалуйста! Я сейчас вам дело какое-нибудь быстренько придумаю! И у меня дело есть и вам дело найдется!

Вот, бац и придумал! Все-таки, правду сказать, что не говори, я не промах! Орехи грецкие, например, пока наколите, что попусту сидеть, унывать! Я грецкие орехи люблю, страсть как! И вам польза и мне будет! Все только не съедайте, пока я дитя затаскиваю в квартиру, делом важным занимаюсь, а то еще сожрете, вас не предупреди!

…Да, пришли, что называется, в гости! Сами напросились туда, где нас не ждали, и сами не желаем заходить. Во как! Финт такой закрутили, что и не передать! Что такое разве не бывает? … Бывает, бывает, скажу я вам… Мы живой пример этому! Ничего что такое с другими не случается, зато у нас такое сплошь и рядом. Загляденье, как посмотришь на нас! Картину маслом с нас можно писать!

«Бурлаки на Волге» и я в качестве бурлака, затаскивающего дитя в дом. Только бурлаки там медленно бредут, еле двигаются, почти уснули на ходу, выполняя свою работу, а я развил бурную, можно сказать лихорадочную деятельность и вот вы можете видеть, посмотрите на меня внимательно — какой я бодрый и энергичный, как живчик, и этим, конечно, значительно отличаюсь от этих, еле двигающихся доходяг и засонь в лучшую сторону.

Жаль, что Репин меня не видит, с меня написал бы в картине свой лучший персонаж! Он точно переписал бы свое произведение и я там бы, наверняка, на переднем плане красовался и занял бы минимум процентов пятьдесят от общего пространства картины среди всех этих худосочных бурлаков!

…Ладно, хватит глупых фантазий, которые еще, не дай Бог, могут превратиться в реальность… Будут еще надо мной смеяться, как я сам над собой смеюсь! Но я-то как-нибудь переживу такое курьезное происшествие, чай не впервой такое со мной…. Но что хозяева подумают о нас?!

Нужно сказать, такие фокусы цирковые вместе с разными трюками, типа сальто мортале, то есть многократных переворотов через голову, только со мной и с Лешей могут произойти; это точно, больше ни с кем!»

Такие мысли галопом пронеслись в голове Григория и их бесконечный поток остановился только тогда, когда в тамбуре показалась хозяйка квартиры, в глазах которой просматривалось оживление, любопытство и, в то же время, небольшое недоумение.

Григорий отставил на время в сторону противоборство с сыном, происходящее, по большей мере, у него в душе и пока еще невидимое посторонним наблюдателям, и переключил все свое внимание на персону хозяйки.

Глава 11

Супруга Петра, разглядев за фигурой мужа стоящих на площадке гостей, заулыбалась и подойдя поближе, с чувством воскликнула:

«Кто к нам пришел!!

Вот так гости к нам пожаловали!»

Григорий, в ответ на искреннее приветствие хозяйки, мгновенно изобразил на своей физиономии «Саму Доброжелательность» и «Саму Учтивость», а также постарался непринужденно улыбнуться, что в общем–то и удалось ему прекрасно сделать.

«Привет, Марина»:

сказал он бодро и энергично.

Только на слове «Марина» Григорий невольно сделал особый акцент и этот акцент был выражен в том, что имя хозяйки было произнесено более приглушенно и с оттенком вежливости.

После того, как Григорий поздоровался, то он, находящийся немножко в прострации и отдаленно напоминающий бессмысленно улыбающегося китайского болванчика, решил машинально еще дополнительно помахать ей рукой в знак особого расположения, помахать ладошкой всего пару раз: туда-сюда, влево-вправо, всего и делов-то пустяк.

Но он вовремя спохватился и смог удержать себя от этой затеи, так как посчитал, что он со своим помахиванием будет выглядеть со стороны достаточно глуповато, так, как будто, он машет ручкой Марине, находясь на другом конце света от нее — они же стояли на достаточном отдалении друг от друга, ближе подойти им не позволял, загородивший путь, Алеша.

Он в этот момент очнулся от своих грез и уставился удивленно на женщину, так как будто не ожидал, что здесь, перед ним, возникнет дополнительно еще один новый персонаж.

Марина сказала:

«Привет, Григорий.

Что же вы на пороге стоите?! Проходите в дом!»

Григорий надавил легонько на спину Алеше и мальчик, не оказывая никакого сопротивления, пошел послушно вперед.

Григорий такому повороту событий даже удивился и, не желая признаваться в этом самому себе, даже немного обрадовался, похлопал по такому случаю мысленно в ладоши с апломбом и бахвальством, как какой-то сноб, совершивший большое и успешное мероприятие. Ну, а затем Григорий и вовсе все ладони себе мысленно избил, хлопая в них, и радуясь, как ребенок, благополучному исходу дела.

Григорий заметил про себя:

«Какой глупый пустяковый эпизод был, не стоило и внимания обращать, все само собой разрешилось, сам себе больше ситуацию раздул, голову свою заморочил, а как сразу сейчас на сердце полегчало!»

Но Алеша, переступив, как в замедленной съемке, порог, озираясь вокруг, сделал пару нерешительных шажочков внутри тамбура и «Оп-па! Сюрприз для папы!» — вдруг снова встал столбом, как зачарованный, только зачарованный неизвестно чем.

После того, как Леша в очередной раз не с того, ни с сего, снова остановился и замер, как вкопанный, Григорий, не имеющий возможности спокойно, без лишних эксцессов, пройти в квартиру, вздохнул с покорностью про себя:

«Ох, что-то я немного приутомился от этих Лешиных выкрутасов!»

Григорий поневоле в глубине души напрягся, что внешне на нем мало отразилось, проявившись только разве что в усилившемся блеске глаз.

Марина, как показалось Григорию, удивленно мельком глянула на него и перевела взгляд на затихшего от застенчивости, а может из-за какой другой причины, ребенка, который стоял столбом и упорно смотрел себе куда-то под ноги. Что он так пристально там разглядывал, было непонятно, но, наверное, что-то занимательное, все-таки, углядел.

Марина с искренним умилением в голосе, с которым могут говорить только женщины, общающиеся с детьми, произнесла:

«А это что за маленький мальчик тут стоит? … А?.. Кто это к нам в гости пришел?»…. и так как мальчик промолчал, то добавила, ни к селу, ни к городу, несуразное:

«Ну?»

Ребенок внешне обратил на нее внимание, так же приблизительно как на пустое место, то есть — ноль внимания.

Но женщину не так просто было сбить с толку и она снова ласково обратилась к Алеше:

«Скажи, как тебя зовут?»

Григорий ответил вместо сына:

«А это сын мой, Алеша. Можете познакомиться»

Петр громогласно произнес:

«А мы уже поняли!»

Марина все не унималась и продолжила свой, пока что, монолог:

«Ну, так как тебя зовут?»

Петр, заметив, что Григорий внимательно и со всей серьёзностью наблюдает за Алешей и чуть ли не в рот ему заглядывает и опять собирается что-то говорить вместо сына, сказал ему:

«Не подсказывай, пусть сам отвечает»

Но мальчик не поддавался чарам очаровательной хозяйки, а может и стеснялся немного, и в ответ на обращенный к нему вопрос неизвестной тети, не произнес ни слова, только чуть-чуть сурово насупил брови и нос. То, что по лицу ребенка промелькнула тень досады заметил только его отец.

Марина восприняла как должное то обстоятельство, что ребенок проигнорировал ее вопросы и ничего ей не отвечал, и продолжила, как ни в чем не бывало, расспрашивать его и задавать вопросы.

«Что эта тетя ко мне пристала? Когда она перестанет меня пытать и приставать со своими глупыми расспросами? Нет, так совершенно невозможно!»: возмущался про себя Леша, грозно сопя носом, но вслух не решался ничего произнести.

Только настроится было, чтобы что-нибудь сказать толковое, уже и рот откроет и слова уже готовы сорваться с губ, а тетя раз-бац и перебьет его ценную мысль, которую он хотел высказать, задавая ему уже какой-нибудь очередной глупый вопрос, так и отбивает всякое желание отвечать.

«Да, что же это такое!» воскликнул в сердцах про себя Леша, когда в очередной раз его задвинули в сторону.

Марине, не смотря на все старания, не удалось разговорить мальчика более чем на некоторые короткие междометия; и она, в глазах которой застыло недоумение, на пару секунд призадумалась.

После небольшой паузы она, набрав побольше воздуха в легкие, склонилась немного вперед, чтобы хотя бы на йоту быть поближе к дорогим гостям, и с неутраченным энтузиазмом воскликнула, обращаясь уже не столько к ребенку, а сколько ко всем присутствующим:

«Неужели это Лешенька к нам с папой в гости пожаловал?»

Глава12

Григорий в ответ на эту тираду Марины с душевной горечью и, в то же время, с саркастической иронией, невольно возникшей у него в попытке сохранить свое внутреннее достоинство, пробормотал с мнимой надменностью про себя:

«Ну это почти очевидный факт. Не увидит только слепой.… Да, это мы к вам в гости приперлись. А кто же еще? Кто еще так умеет! Вот вам и ответ — Никто, кроме нас»

Марина, меж тем, продолжила свои попытки завязать общение с ребенком, что-то пыталась втолковать ребенку, Алеша под таким напором уже начинал что-то отвечать, тихо и невнятно говоря что-то себе под нос, а Марина, обрадованная таким поворотом дел, чутко пыталась разобрать слова ребенка и иной раз переспрашивала, на что Леша уже более громко, но все еще достаточно лаконично отвечал.

Григорий, с рассеянной улыбкой на лице, вполуха слушал этот диалог глухого с немым, и в это время у него продолжился внутренний монолог, так как он был не в силах сдержать поток мыслей, наполовину смешных и наполовину грустных.

«Дорогие хозяева, к вам свалились на голову не менее дорогие родственнички.

Торопитесь, встречайте нас быстрее с распростертыми объятиями, а то мы еще развернемся и гордо уйдем, задрав верх голову и недовольно сморщив нос… убежим от вас, будете нас плохо встречать; горькими слезами обольетесь тогда, будете где-нибудь в уголке, как мышка, тихо сидеть, плакать, слезы утирать и шмыгать носом, потихоньку голося:

«Вернитесь, вернитесь, пожалуйста!

Ну что вы такие нехорошие; бяки, можно сказать! Мы же не знали, что вы чуть что, так тут же стремглав убегаете, только вас и видели! Не догонишь вас, только пятки сверкают вдали; извиняюсь, только стертые блестящие подошвы сверкают вдали; а может, издалека и не разберешь, это и пятка какая-нибудь сверкает вдали, если ботинок от быстрого бега с ноги свалился!

Мы все для вас сделаем! Только вернитесь!» и дальше и дальше реветь от огорчения, утирать слезы и шмыгать носом!

…Ну, это я увлекся чересчур! Нужны мы им! Как же! …. Надеюсь все-таки, что нужны.»

И подумал уже серьезно:

«Как бы мне плакать потом не пришлось!

Честно, хватит уже сочинять всякий вздор, сейчас не до глупостей всяких.

…Ладно, все край! Хватит чепуху разную молоть!»

Глава 13

Марина в этот момент говорила Леше:

«Сейчас твой братик Дима тебе свои игрушки покажет. Столько игрушек у него осталось! Сейчас все валяются. Ой-Ё-ЁЙ!»

И Марина, находящаяся то ли под впечатлением от огромного количества игрушек, то ли из-за осуждения того, что они валяются где попало, предосудительно покачала головой.

Потом, по всей видимости, у нее появилась очередная блестящая идея о том, как заинтересовать и расшевелить Алешу и она незамедлительно обратилась к нему с вопросом:

«Ты в машинки любишь играть?»

Григорий решил, что пора бы и ему уже включиться в разговор, быть поактивнее и поживее, а не только улыбаться, как истукану и не молчать, как рыбе:

«А Дима разве дома сегодня?»

Где-то в уголках сознания Григорий по не вполне отчетливой причине посчитал, что сын хозяев находится сейчас то ли в школе, то ли в какой-нибудь секции, то ли с друзьями на улице, в общем где-то там за пределами квартиры, но только не дома.

И когда Григорий направлялся в гости, то перед его мысленным взором в основном представал образ Петра и где-то на заднем плане присутствовала периодически и его жена, а про их отпрыска он почти не вспоминал.

Но, наверное, вопрос, заданный про хозяйского сына, оказался неудачным, так как Марина немного удивленно и безапелляционно на него ответила таким образом:

«Конечно дома! Где же ему быть?»

После такого категоричного ответа Григорий решил за лучшее промолчать. Марина, меж тем, добавила:

«Где-то в своей комнате закрылся, сидит, наверное, с утра за компьютером, не оторвешь его.

Петр сказал:

«Ладно, хватит уже здесь стоять разговаривать. Давайте, проходите в квартиру!»

Марина, услышав слова мужа, присела на корточки около мальчика и, заглядывая ему в лицо, протянула к нему руку, намереваясь взять его и завести в дом. Только она дотронулась до Алеши, как он, сверкнув глазами, резко отпрянул от нее и натолкнулся на, стоящего позади его, отца. Марина стремительно, не смотря на свой, уже далеко неюный, возраст, вскочила на ноги и, пытаясь убедить ребенка в своих самых лучших чувствах к нему, горячо воскликнула:

«Нет, нет! Не буду, не буду тебя трогать!»

Григорий тут же эмоционально обратился к сыну:

«Алеша, ну что ты! Это же твоя тетя Марина, а это дядя Петя. Это наши родственники.»

И вдогонку, не сдержавшись, уже почти беззвучно еще раз добавил:

«Ну, ты что?!»

Он, внутренне огорченный и чуть смущенный, повернулся к хозяевам, стремясь объяснить поведение сына:

«Не обращайте внимания, он еще не освоился. Сейчас немного освоится, потом все в порядке будет. В покое его сейчас просто нужно немножко оставить. Немного что-то дичится сейчас. Пройдет…. Не обращайте внимания»

Петр сказал:

«Ну ладно. Парень какой у тебя!»

И дальше он почти беззвучно выдохнул:

«Мм-да!»

и добавил:

«Пусть пока осваивается, раз так».

Григорий из всего сказанного почему-то особо болезненно воспринял это «Мм-да!» и подумал про себя:

«Что значит „Мм-да“? Какое тебе еще „Мм-да“?»

Все присутствующие вдруг на некоторое время замолчали, не зная, что сказать, и Григорий для того, чтобы неловкая пауза не затянулась надолго, поспешно обратился к хозяевам:

«Вы не сильно заняты? Мы вас не отвлекаем от дел? А то нагрянули внезапно, не позвонили».

«Да, нет, не отвлекаете. Так, каждый сам по себе, пустяками разными занимаемся. Дела, конечно, всегда какие-нибудь есть. Как без них».

«Да, дела всегда найдутся. Мы на минутку зашли. Извините, что побеспокоили»

«Да за что извиняться, ты что Григорий! Хорошо, что зашли. Не виделись уже сто лет»

Григорий сказал:

«Хотел Алешу с вами познакомить, с вами то он еще не знаком, никогда вас не видел»

Петр воскликнул живо:

«Как так он нас не видел?! Мы же были у вас, когда он только родился!»

Григорий сказал:

«Так это когда было! Вы его видели, а вас-то он как видеть мог? Тогда он еще никого не различал»

Петр ответил:

«Это точно».

Алеша стоял, никак не реагируя на высказывания, звучащие у него над головой, как будто это не про него ведут речь, как бы говоря всем своим внешним видом:

«Говорите, говорите. Трещите, трещите! Я вас все равно не слушаю. Все, что сейчас вокруг меня происходит — меня не касается, я сам по себе, а вы, взрослые, там сами по себе; болтайте что хотите, мне до этого нет дела».

Глава 14

Хозяева и Григорий стояли напротив друг друга и эмоционально переговаривались и перед Григорием стоял сын, как преграда и сдерживал проход отца в квартиру, а через сына отцу никак невозможно было переступить.

Григорий, положив руки на плечи Алеши, старался активно и горячо поддерживать разговор, вынужденно играя роль, чересчур увлеченного разговором, собеседника и в основном обращался он к тому из хозяев, кто сам больше всего был увлечен разговором и таким человеком была Марина. Но такая ситуация, как понимал Григорий, не могла длиться вечно.

Григорий не знал, как в данный момент поступить, а главное не ведал, как себя поведет сын и что можно от него ожидать.

Вступать в пререкания с Лешей сейчас не имело никакого смысла и Григорий в нерешительности поневоле застрял вместе с сыном на одном месте, чувствуя себя в глупом положении, ведь их пригласили в дом, а они по непонятной причине не проходят внутрь квартиры. Со стороны это выглядело странно и даже некрасиво, как будто Григорий напрашивается на повторное приглашение.

Григорий только надеялся на то, что в это время пока идет беседа Алеша сам по себе адаптируется и вся эта ситуация нормализуется.

А, меж тем, встретившиеся после долгой разлуки родственники не могли наговориться, с секунды на секунду ожидая каждый со своей стороны, что сейчас войдут уже и продолжат беседу в квартире, а сейчас просто временно стоят здесь, так как завязалась чересчур занимательная беседа и ее невозможно ничем остановить, такая она уж чересчур увлекательная, так что и оторваться от нее нельзя.

Григорий отрешенно и, в тоже время, изучающе смотрел на брата и в какой-то момент лицо Петра приняло недоуменное и оттого немного комичное выражение, наверное, все из-за того, что они все еще толкут воду в ступе, разговаривая о всяких пустяках в тамбуре, вместо того, чтобы давно уже удобно расположиться в квартире.

И тогда Григорий мысленно подмигнул ему и про себя стал ему вещать с назиданием, скрывая улыбку:

«Вот так-то! А ты как думал? Все тебе просто в этой жизни? Все тебе хиханьки, да хахоньки? Нет. Не тут-то было! Вот взять нашу беседу, например!

Спугнешь и хлоп, и нет ее, такой увлекательной и интересной беседы, исчезла она и как не стараешься, а она больше не повторяется. Иди, свищи в поле, ищи ее, да что толку, все конец, она пропала и навсегда. Будешь потом от этого страдать, по ночам не спать. Нет уж, спасибо, лучше пока здесь беседовать, чтобы удачу не спугнуть.

Единственное, что меня беспокоит так это то, как бы мне эту мысль донести до Марины и Петра. Вижу по их глазам, что они ничего не понимают. Они достойны большего. Я им сейчас постараюсь все разъяснить. А то они, наверное, не догадываются даже какая беседа у нас увлекательная тут на маленьком пяточке происходит. Вон, пялятся друг на друга и на меня, как, пардон, бараны на новые ворота. Извините, конечно, за такое сравнение. Но, вы, уважаемые родственники, как-то подозрительно хлопаете глазами, счастья своего не понимаете, где вы еще так хорошо проведете время с таким замечательным собеседником, как не тут.

….. Наверное, они все-таки не такие креативные, как я. А я такой креативный, что пробы на мне негде ставить.

А чего казалось бы им, неженкам, здесь может не нравиться, не дует, испарина на мне только выступила, глаза пот застилает, вот и все, экая беда. Ради хорошей компании потерпим.

И, вообще, как мило и доброжелательно мы тут стоим, беседуем, даже идти некуда не нужно. Поймите это наконец.

Мне вообще здесь понравилось! Да, я понял это окончательно только сейчас.

А чего куда-то идти, пороги обивать, ноги топтать и тут хорошо! Не пойду и все! Пусть и не уговаривают уйти с такого замечательного места, злыдни такие, я тут полностью освоился. Жить, правда, окончательно здесь в этом тамбуре я еще пока не готов, присматриваюсь только, притираюсь, но пару часов могу запросто, с легкостью здесь простоять и проболтать, никто не остановит мою трель, птицы мне обзавидуются. Давайте устроим словесный марафон, кто кого переговорит. Замечательная мысль! И время незаметно пройдет; может и вам здесь также понравится, как и мне.

Тут и поселитесь! А чего?

А я на это время в вашей квартире как-нибудь, ради вас же самих, с душевной горечью размещусь, хоть мне здесь и больше по нраву, но ничего, потерплю как-нибудь и в вашей квартирке, пока вы в тамбуре будете кайфовать, от счастья тут кувыркаться, на голове ходить, вытолкав меня в свою несчастную хату с такого замечательного места»

Глава 15

Марина во время разговора краем глаза наблюдала за мальчишкой и наконец, пришла к выводу, что ребенок оттаял, так как он все время смирно стоял возле взрослых.

А чего она ожидала? Что он будет бунтовать? Кривить лицо от беззвучного плача или биться в истерике? Взывать к справедливости или к своей маме? Или как-то по-другому показывать свое негодование и возмущение? Нет. Леша смирненько стоял возле отца, как паинька. А что было у него на душе никто не догадывался, да и он сам о том, что у него творится в душе, не знал, не ведал, он просто жил себе, как Бог на душу положит и так же поступал по внезапным порывам своей души, действуя по своему усмотрению, кроме тех случаев где ему указывали взрослые, как поступать и что делать.

Но в данный момент времени внешне он вел себя прекрасно и достойно, как истинный юный джентльмен, и представлял собой лучший образец воспитанного молодого человека, даже слишком молодого, когда-либо стоявшего на пороге этого дома. Так, по крайней мере, хотелось верить его отцу, если бы он крепко закрыл глаза на все происходящее вокруг него, забыл бы обо всем на свете и слепо доверился бы одному только Всевышнему. И приблизительно так же хотелось верить в Алешу еще одному человеку, присутствующему здесь, — Марине.

Она, увидев такое примерное и смирное поведение ребенка, решилась обратиться к нему снова:

«Лешенька, пошли к нам домой. Там тебя твой братик ждет уже, не дождется. Сейчас будете играть с ним в игрушки и конфетами угощаться.

Ты конфеты любишь?»

Ребенок проглотил слюну от искушения и утвердительно кивнул головой чуть ли не целых два раза или, точнее сказать, один раз кивнул полностью, от души, а один раз — не совсем полностью; можно сказать, скромно соблаговолил кивнуть во второй раз.

«Во! Дело идет! …. Марина свое дело знает»: вальяжно подумал Григорий, мысленно вытирая пот со лба.

«Не прикопаешься, мастер, что тут сказать. Знаток! Супер-пупер мастерица! Мне и париться не стоит при таких выдающихся успехах Марины, а то я аж вспотел, бедняга, от напряга такого невозможного»: с самоиронией обронил про себя Григорий.

Короче, пока что Алеша не посрамил образ смирного и воспитанного молодого человека в глазах своего отца, ревностно наблюдающего за сыном.

Марина перевела взгляд на Григория и с твердостью и уверенностью произнесла фразу, которая давно вертелась у нее на языке:

«Григорий, давайте, проходите уже в квартиру. А то в тамбуре стоим, разговариваем»

Глава 16

На лице Григория появилась легкая тень, он стал серьезным, но не смог отказать себе в иронии прежде всего над самим собой и мысленно со всей строгостью обратился к хозяйке, благо, что она его не могла слышать:

«Негоже гостей у порога держать! Держат тут, понимаешь, у порога! Зайти не дают. Мы желаем зайти, даже можно сказать, мечтаем прорваться в гости внутрь квартиры, рубашки рвем на себе, волосы щиплем, а нас не пускают, за одежду хватают и удерживают на месте насильно, нагло забалтывают, бесстыже глядя в глаза; мы можем только молча возмущаться таким бестактным поведением, не будем же мы скандалить; Фи! это не наш фирменный стиль! Мы гордые, но тихие, очень тихие. Но гордые, но все-таки тихие. Но нас не тронь и не тревожь понапрасну по всяким пустякам! А то, как говорит мой сын в детском саду:

«Сейчас как тресну по башке!» Уу-у! Мы такие ребята! Да! Вот, какие! Гордые мы! Пробы ставить негде, везде уже стоит!»

Марина повторила свое приглашение:

«Проходите в дом»

Григорий встрепенулся, как-то неловко засуетился на месте и ладонью сжав плечо ребенка, сделал маленький шажок в сторону стоящего у него на пути ребенка, полагая, что их совместный с сыном тандем придет в движение.

Тот эпизод, когда Алеша не стал по непонятной причине заходить в квартиру, Григорий, не смотря на все свои пространные рассуждения, не стал все-таки в глубине души принимать во внимание всерьез, посчитав его за мимолетный каприз, и сейчас после приглашения хозяйки дома он ожидал, что всё само собой нормализуется и ребенок выполнит, как обычно, то, что от него требуют взрослые, а именно — промарширует, как прилежный солдат, бодрым шагом в квартиру — «Ать, два! Ать, два! И пошел, и пошел, не удержишь уже — так стремительно и энергично, отбивая такт, марширует бодрым шагом, что за ним только в припрыжку, придерживая штаны, нужно бежать!»

Но не тут-то было! Когда Григорий медленно и аккуратно сделал маленький шажок в сторону сына, полагая, что Алеша тоже начнет двигаться вместе с ним, то тут же уперся в стоящего столбом мальчонку и оказался в положении стреноженной лошади, да еще и уткнувшейся в непреодолимый барьер, стоящий на пути.

Алеша не желал по какой-то причине куда-то идти и что-то делать, а может просто «ловил ворон», находясь в дезориентации во времени и пространстве.

Наконец, Григорий решил, что тянуть дальше с такой ситуацией нельзя и принял кардинальное решение. Он, не дожидаясь пока Леша окончательно очнется от каких-то своих, непонятных ему, грез, легонько, но решительно надавил ему на спину, чтобы заставить его начать движение.

И Леша даже попытался сопротивляться, как мог, по-своему, чтобы только стоять на своем. Он нахохлился, напыжился, как, взъерошенный после склоки со своими сородичами, воробей, расширился, растелешился разухабисто во все стороны, то есть ноги расставил пошире, локти выставил чуть в стороны, свое заднее мягкое место оттопырил немножко назад, а голову наклонил чуть вниз и таким манером он, как какой-нибудь могучий богатырь из былин, сурово глядя прямо в глаза опасности, встречал невзгоды, которые должны были вот-вот на него обрушиться в виде отца, заставляющего его выполнять приказы, которые ему не по нраву.

И думал про себя Леша приблизительно так:

«Не покорюсь! Ни за что! На том стою и стоять буду и отсюда никуда не уйду! Буду стоять на одном месте намертво, как борец этот, как его, толстый такой, солидный, с пузом, как бывший начальник папы. А вспомнил! Сумо! Никто меня не вытолкнет из круга! Говорил же папа как-то, что его начальника никто и никогда не сможет вытолкать взашей с какого-то там то ли „подсиженного“, то ли „усиженного“ места, в общем с какого-то там непонятного места, пока он сам не уйдет». И Алеша машинально поддернул штаны, чтобы случайно не свалились, когда борьба всерьез с папаней начнется.

«Папа, конечно, кричать начнет, но я ему не поддамся! Не на того напал. Карапуз маленький я что ли какой-нибудь!»

Однако Григорий не стал обращать внимание на все потуги сына и еще раз, уже посильнее надавил мальчику в спину, заставив его сдвинуться с места и начать движение.

Мальчик, хочешь-не хочешь, с грехом пополам стал плестись, еле-еле передвигая ноги, в совместном тандеме с папой.

Чтобы мальчик не вздумал остановиться, Григорий сзади все время был вынужден плотно подпирать сына, лишь бы Алеша не сдал назад и они не потеряли с таким трудом отвоеванные у дороги сантиметры.

Григорий, похожий на тень самого себя, как стреноженная лошадь, неловко топтался почти на одном месте сзади Алеши. Скорость их перемещения стремилась к черепашьей и это сильно напрягало и утомляло Григория, но ускорить этот процесс никак нельзя было, только если бы, наплевав на все нормы приличия, не схватить сына в охапку, потеряв всяческое терпение, и не втащить волоком его в квартиру, но подобное действие смотрелось со стороны совсем бы уже дико и Григорий никогда не пошел бы на такой поступок, так как он всегда отвергал экстравагантность и взбалмошность как у других, так и у себя.

Поэтому ему ничего другого не оставалось, как медленно плестись вслед за сыном и сдерживать в душе бурю, готовых прорваться наружу, эмоций, но внешне он не показывал вида, бодрился и внутри как мог сдерживал свои негативные чувства, держа в уме то обстоятельство, что они с сыном тут не одни и надеясь в будущем на лучшее, только эта надежда у него одна и осталась.

И то, что сын всё-таки двигался понемногу вперед, если отбросить в сторону, мешающие смотреть позитивно на мир, мелочи, то это было уже хорошо, хотя Григорий в глубине души ожидал всё-таки, что его наследник будет вести себя несколько порасторопнее и раскроется в лучшей своей красе при встрече с родственниками, которые за ними сейчас зорко наблюдают и запротоколируют увиденное в своих будущих умозаключениях, а будущее, как известно, формируется уже сейчас.

А то, что сейчас происходит, как смутно догадывался Григорий, всё-таки как-то не очень, ну совсем не очень; не так, как хотелось бы в годы-то золотые.

И Григорий беззвучно прошамкал, с досады коверкая слова про себя:

«Но ничего, ничего. Как говорится и как поется в известной песне, а в ней, надеюсь, знают, что говорят: «Не падайте духом поручик Голицын». Не падайте! …. А то упадете и не встанете, чтобы умники там не говорили!

Все равно, ничего другого мне не остается, как утешать себя всякой ересью! А посему вперед, потихоньку, помаленьку, не торопясь, вслед за сыном! А куда собственно торопиться? Некуда!

В комедийной драме я застрял, нужно сказать, и никак из нее не выберусь. Проблемы нарастают как снежный ком и света белого не видно. А это уже кажется признаки приближающейся старости. Приблизительно таким образом, как я сейчас, наверное, многие люди рассуждают в конце своего жизненного пути.

Надеюсь, это не значит, что я уже однозначно подошел к тому самому, последнему порогу своей жизни, к крайней своей черте, за которой меня встретит или Небытиё или Ангелы, решающие мою дальнейшую судьбу по указанию Господа; к самому Богу на личную встречу может быть вообще не доведется прорваться, оттащат за руки его подручные в какое-нибудь не очень приветливое место, хотя дело может пойти по любому сценарию, никто ни от чего не застрахован. Никто из людей про иной мир ничего не знает.

А такие мои выводы говорят только о том, что я сейчас стал хотя бы немного что-то понимать в этой жизни, а до этого момента было вообще всё очень сложно и крайне запутанно, но определенные жизненные смыслы открываются некоторым людям уже с самого детства».

Глава 17

Между тем, Григорию, чтобы хоть чуть-чуть заставить Алешу двигаться, нужно было все время легонько подталкивать его в спину, но даже это мало помогало. Пацаненок, сам того не ведая, как-то мастерски умудрялся топтаться, по сути, на одном месте, производя сложные маневры на небольшом пяточке: шаг вперед — остановка, шажок куда -то в сторону — снова застопорился на время и так многократно.

Григорий подталкивал сына в нужном направлении, но мальчик не воспринимал незначительные толчки в спину на свой счет и тем более, не воспринимал их как повод целенаправленно идти вперед.

Эти легкие толчки, подталкивания папы для мальчика не являлись раздражителем, они были неким общим фоном той обстановки, атмосферы, в которой он сейчас находился. Подталкивания были глубоко второстепенны в его настоящем состоянии и терялись в той какофонии чувств, в которой он находился в данную минуту. Толчки не доставляли ему неудобства и дискомфорта, он их почти не замечал, вернее замечал, но они тут же без следа исчезали из пределов его внимания и мальчик не реагировал на них таким образом, как хотел его отец.

Мальчик находился в своем собственном состоянии, где есть только свой особенный мир, и он по-настоящему подчинялся только своему миропорядку и правилам, а чужим правилам подчинялся только вынужденно.

Алеша периодически ощущал какие-то легкие постукивания по загривку и он машинально непроизвольно понемногу куда-то ступал, не отдавая себе отчета в том, что его хотят заставить куда-то идти и что-то помимо его воли делать.

«Ну, давай, давай, Алеша, двигайся наконец»:

не выдержав, сказал негромко отец и похлопал нетерпеливо сына легонько несколько раз по плечу.

Григорий досадовал в душе, что они застряли в тамбуре и что-то там непонятно почему копошатся, как неизвестно кто и неизвестно где, и ощущал себя перед братом и его женой неловко оттого, что сын не слушается его, ведет себя своенравно, как ему вздумается, а он просто не в состоянии с мальцом справиться и это обстоятельство так неожиданно и скоротечно раскрылось перед хозяевами.

Григорий с горечью подумал:

«Не знают они еще моего сыночка, да и вообще ничего они о нас по сути не знают и, чего доброго, неправильно нас поймут.

А мы-то отличные ребята, только об этом никто не знает и вряд ли когда-нибудь узнает» с горькой усмешкой сказал сам себе Григорий.

Глава 18

Петр и Марина в ожидании гостей остановились у входа в квартиру и оттуда смотрели на Алешу и Григория, никак не комментируя происходящее и вообще вели себя так, как будто ничего особенного не происходит.

Что хозяева думали на самом деле, наблюдая за их с Лешей замысловатыми маневрами, Григорий так и не разобрал, да и особенно задумываться об этом он не хотел, чтобы ненароком не испортить себе настроение, не для этого он так долго собирался прийти в этот дом, чтобы омрачить себе этот приход дурным настроением.

Дотащившись наконец с грехом пополам до дверного проёма в квартиру, Григорий, держа руки на плечах сына, склонился и, вытянув шею, глянул вниз через голову Леши, чтобы оценить близко ли от них находится долгожданный порог и потом глядя весело в упор на Петра, с внутренним облегчением бодрым голосом громко озвучил в пространство в открытую те мысли, которые пытался до этого момента скрыть от хозяев:

«Переступили или нет еще? Заходим, заходим уже»

На лице Петра тут же невольно расплылась радостная улыбка, когда он услышал такой оптимистичный возглас.

А Григорий подумал:

«Устали ждать нас, наверное, бедолаги»

Что было толку притворятся перед хозяевами, что они с Лешей, как спринтеры, как ветер, молниеносно вбежали в квартиру и уже давно сидят тут, скучают в сторонке на стульчиках в прихожей, а хозяева, вытянув шеи, все смотрят пристально и напряженно куда-то в дверной проём и ждут, когда же они появятся на горизонте, а они уже здесь, туточки, сидят тихо на стульчиках, не сопят даже, ведут себя прилично, ждут когда их хозяева заметят и начнут восторженно обнимать, целовать и к груди прижимать, а они, честно сказать, уже устали сидеть так долго на одном месте, мозоли себе натерли кое-где, а высморкаться, громко зевнуть, икнуть из-за того, что в горле пересохло от такого, с позволения сказать, гостеприимства или иным подобным способом привлечь к себе внимание хозяев, хорошее воспитание им не позволяет.

А если по правде сказать, Григорию было очевидно, что они с сыном проиграли битву на скорость передвижения среди всех категорий граждан, когда-либо приходивших в эту квартиру, и они уже давно были разоблачены из-за своего черепашьего бега с препятствиями на одном месте, да и, честно сказать, входили они, как писал в свое время один известный деятель, делая один шаг вперед, два шага назад.

Но сейчас почти наступил торжественный момент триумфального входа в квартиру под звуки фанфар, беззвучно звучащих колоколом в голове Григория и отдающихся там небольшой тупой болью и периодической затуманенностью мозгов. Правда еще они не переступили порог, но почти добрались до него, а это уже была маленькая, но победа, правда, похоже победа пиррова.

Чтобы довести эту победу до полного завершения и придать еще большее ускорение Алеше, Григорий сказал, правда обращаясь почему-то больше к хозяевам, чем к сыну:

«Давай, давай Леша заходи уже быстрее, хозяева нас уже, наверное, заждались»

У, растерявшихся от такой, почти что наглой, бесстыжей откровенности, хозяев не нашлось смекалки на то, чтобы сказать что-то внятное в ответ на это высказывание, а Петр только как-то непонятно не то, чтобы крякнул, но точно можно сказать, что хмыкнул как-то неопределенно.

Когда Григорий отвлекся на разговор с хозяевами, он в какой-то миг краем глаза заметил, что Алеша стал замедляться и уже готов был полностью остановиться, решив, что от него наконец отстали и больше от него ничего не требуется, а поэтому он вполне может и постоять, пофантазировать о чем-нибудь интересном, пока все суетятся. «Почему бы и нет?»: с Лешиной точки зрения.

Тогда Григорий с некоторой поспешностью, стараясь выговаривать слова веско и отчетливо, чтобы они прозвучали внушительно как для сына, так и для посторонних слушателей, с едва различимой угрозой сказал:

«Проходи вперед, Алеша»

Но в конце фразы голос его сорвался с металлических ноток на свистящий сиплый фальцет и произнести слова так грозно, как он хотел, ему не удалось, наверное, из-за присутствия хозяев, оценивающих каждую фразу сказанную Григорием, так, по крайней мере, ему казалось, а было ли так на самом деле, одному Богу известно и еще самим хозяевам, но нужно сказать, что Петр и Марина ни о чем таком особо и не думали, хотя некие недоуменные, не оформившиеся в своей окончательной полноте, мысли по поводу непонятного мельтешения и копошения гостей в тамбуре иногда и проскальзывали в их головах.

Тогда Григорий произнес еще раз, повысив голос и с прорвавшейся наружу досадой и нетерпением:

«Ну давай, давай, Алексей, иди быстрее, что ты встал тут»

— здесь голос Григория прозвучал уже значительно естественнее и живее.

Алеша неловко деревянными, негнущимися ногами, переступил через порог дома, запнувшись, в итоге, одной ногой о высокий порог, и вошел внутрь прихожей.

«Слава тебе, Господи!» чуть было не произнес с облегчением Григорий.

Глава 19

Алеша сделал два коротких шажочка вперед и тут же, недалеко, почти у самого порога, остановился неподвижно, загородив отцу проход в квартиру, застыл, как изваяние, не зная, что ему дальше делать и как поступать.

Григорий, зайдя в прихожую вслед за сыном, не сдержавшись сказал ему, немного раздраженно:

«Алеша, ну проходи же вперед, что ты встал тут посредине. В сторонку немного подвинься!»

Мальчик, услышал обращенные к нему слова, как будто откуда-то издалека и не особо придал им значение, почти пропустив их мимо ушей, но его сущность отреагировала на призыв к нему отца тем, что он чуть качнулся из стороны в сторону, произвел некое, почти неуловимое движение куда-то в бок и, успокоившись на этом, снова застыл на месте.

Алеша сегодня явно пребывал в некоторой внутренней рассеянности и оттого мало реагировал на происходящее вокруг, находясь в своем внутреннем мире, там ему было явно комфортнее.

Раздосадованному Григорию пришлось силой отодвигать Лешу в сторонку, так что, стоящий без эмоционально, как кукла, Леша, не ожидавший внезапного применения грубой силы и рывком сдвинутый с места, едва устоял на ногах. Сделав два спотыкающихся шажочка в сторону, мальчик остановился около стены.

Ошеломленный Леша подумал:

«Стою себе, никого не трогаю и вот тебе — „Бах!“ и я чуть кубарем не полетел. Что я сделал такого? Ничего себе, повесточка дня!».

Но Алеша и не подумал обидеться на папу, что тот так невежливо с ним обошелся. Ну, толкнул и толкнул, так произошло сейчас, бывает. Но на свой личный счет Леша этот, получившийся грубым, толчок не принял.

Григорий, неловко вытянувшись в струнку, задрав вверх плечи и прижав руки к туловищу, чтобы ненароком не сбить сына, протиснулся в прихожую вслед за Лешей. И все же он, как не старался, все же задел, стоявшего как изваяние, сына, никак не реагирующего на суету вокруг.

«Ух»: выдохнул театрально Григорий, когда они с сыном, наконец, с грехом пополам «вломились» в дом почти не производя шума, но оставив для зрителей впечатление оглушительного, запоминающегося эффектного события или, сказать по театральному, культурного шока.

Со стороны наблюдающих за ними хозяев вхождение гостей в квартиру, по всей видимости, было надолго запоминающимся своей необычностью событием, но происходило это вхождение с редкими фразами, которые произносил Григорий, а в остальное время почти без слов и сопровождалось редкими тихими вздохами-охами, как отца, так и сына, и короткими междометиями у Григория, с невольным неконтролируемым шевелением губ, как будто он хотел что-то ясно и недвусмысленно сказать, но всё, в итоге, ограничивалось только выразительной мимикой и произнесением им про себя коротких словосочетаний, застревавших у него в горле.

Гости переступили порог, добрались до нужного места и тут мальчик нашедший себе укромное местечко в сторонке уже встал, как вкопанный, окончательно; ведь многогранное дело было завершено — они вошли в квартиру и процесс: длительный, протяженный для отца, и, незаметный, нормальный для ребенка, завершился.

Но им предстоял еще долгий путь, но мальчик об этом не знал. Он каждый миг следовал своему внутреннему миру.

Вокруг него была сама жизнь, но пока она еще не верховодила им и он естественным образом в ней существовал и был самим собой в любой ситуации, в отличии от его отца, который догадывался с разной степенью достоверности о том, что ему предстоит впереди.

И отец, строя прогнозы на будущее и анализируя, подстраивался под жизнь, не игнорируя внешние обстоятельства и окружающих людей, как это беспечно и вполне естественно делал его малолетний сын. Вот за эту естественность и откровенность детей и любят.

Каждому своё, ребенку своё, взрослому своё.

Глава 20

«Наконец, добрались»: непроизвольно вырвалось наружу у Григория то затаенное желание, которое до сих пор тщательно скрывалось внутри его.

После непроизвольно вырвавшихся слов Григорий понадеялся на то, что хозяева не придали слишком большого значения его словам, связанным с чувством истинного облегчения, которое он наконец испытал, а скорее связали его последнюю фразу с чувством юмора –посмеялись бы внутренне вместе с ним, но не поняли сути дела или, если поняли, то быстренько забыли, что он испытывал внутреннее напряжение, когда вышагивал с сыном к ним в квартиру.

Григорий подумал:

«А стоило ли оно того? Все эти внутренние усилия и глупые, ненужные переживания и борьба с самим собой за нулевой результат или, того хуже, за результат, лежащий ниже линии горизонта?

Когда-то ведь, много лет назад, были результаты, все было в душе у меня более-менее хорошо, радовался жизни; был приличным человеком, как все порядочные люди, даже в галстуке красовался иногда; а сейчас считаю, что у меня все — в минус, а главное, я сам себя в минус поставил, а это уже серьезно и опасно для меня самого, в этом случае уже никто не поможет, разве только если сама жизнь как-нибудь случайно не развернется в благоприятном для меня направлении, но таких редких явлений в природе почти что и не бывает».

Григорий подумал с иронией:

«А про людей, которые могут мне помочь, я и забыл совсем.

…Да у меня и нет никого, кто поможет …. Тогда зачем, спрашивается, я сейчас к Петру приперся?

Дома сидел бы себе как обычно, тихо и мирно, так нет же, притащился, прихрамывая на одну ногу, к Петру, шороху здесь навел, все планы им поломал, людям одни неудобства доставил своим визитом дурацким.

Я же по любимой своей традиции ни к кому, никогда за помощью и не обращался, в том же духе бы и продолжал, сидел бы тихо дома, семечки лузгал, так нет же, притащился зачем-то к людям, распугал их, наверное, своим странным завороженным видом, как у колдуна какого-нибудь, с печки упавшего и немного ушибленного. И — всё, дальше здесь сижу, голову людям морочу, довольный и счастливый.

Ну, это я утрирую, как всегда! Если бы, конечно, я был довольным и счастливым, я бы здесь не появился! Гудбай, Петя! И еще ручкой бы помахал ему издалека! Прощай, прощай, не жди меня назад! … И напрасно. Ведь он же достойнейший человек, не перехвалить только бы.

Вот чего бы мне с ним постоянно не общаться? Беседы можно было бы долгими часами с умным видом вести; чай горячий, отдуваясь, пить и почмокивать от удовольствия из-за наличия разных вкусностей на столе, а главное из-за присутствия такого приятного и обходительного собеседника.

Или, например, мы могли бы пить водку, что куда интереснее, или, на худой конец, самогон, важно рассуждая о какой-нибудь высокой политике или, на крайний случай, перешли бы на разговор о каких-нибудь знакомых бабах, хихикая и посмеиваясь в кулак и толкая друг друга локтем в бок. Я бы ему толкал в бок посильнее.

В этих наших встречах я, конечно, поставил бы его на то место, где ему быть положено по его природной сущности и по своему роду–племени, доказал бы в спорах свое безоговорочное превосходство, а может и морды побили бы себе немного. Почему бы и не побить.

А как без этого? Не по-людски это, без небольшого-то мордобоя, не по-человечески.

Потом бы мы помирились и облобызались по-братски и песню какую-нибудь задушевную запели, обнявшись, сжимая из-всех сил рукой шею собеседника и радуясь, видя как он постепенно наливается пунцовым цветом и начинает хрипеть, сбиваться, неверно выводя мелодию.

Затем я бы заботливо спросил бы его: «Что? Что такое, друг? Что-то лицо твое как-то странно посерело, да и глаза какие-то мутные, не в обиду сказать тебе, немного ополоумевшие стали, как будто ты ничего уразуметь не можешь; от слова, совсем ничего. Тебе, что ли, нехорошо или как? А я так стараюсь для тебя, изо всех сил надрываюсь, рулады вывожу, чтобы мое пение тебе понравилось».

И он, освобожденный от моих крепких дружеских объятий, отдуваясь, ответил бы мне: «Да, нет. Что ты. Прекрасно, прекрасно. Только немножко что-то сердце прихватило от радости слышать и видеть тебя! Сейчас, погоди …. Хотя мне твое пение очень понравилось, ей Богу, не вру, нисколько не сомневайся в этом, но давай, помолчим сейчас немного, вспомним с пиететом и торжественностью годы наши золотые».

И он бы даже, хотя и с трудом, но поднялся бы со стула и встал в торжественной стойке, положа руку на сердце, наверное для того, чтобы легко и свободно дышалось, также, как в молодости, и еще потому, наверное, встал, что стеснялся того, что я могу не сдержаться, снова броситься к нему и заключить в крепкие дружеские объятия. А так, когда он встал во весь свой внушительный рост, то мне сложнее будет допрыгнуть до его шеи и снова сжать мертвой хваткой моего дорогого друга в объятиях.

От такого сильного проявления чувств с моей стороны он наверняка боялся обронить скупую мужскую слезу.

По всей видимости радостные воспоминания свободным бурлящим потоком пробегали у Петра перед мысленным взором.

Только после того, как Петр постоял бы немного в торжественном молчании, с его лица медленно сошел бы пунцовый цвет и он явно повеселел бы, наверное, от нахлынувших воспоминаний о нашей совместной счастливой молодости.

Ясно бы мне тогда стало, как он рад-радешенек нашей встрече и я напрасно сомневался. Только почему-то иногда он пугливо озирается по сторонам и вздрагивает, но к нашей встрече это не имеет ни малейшего отношения.

Так что я, думаю, вполне мог бы общаться с Петром и раньше и не прерывать с ним связь, тем более, что, все-таки, не смотря ни на какие мои фантазии, похожие на настоящие, без прикрас, триллеры, я, в глубине души, уверен, что он хорошо ко мне относится, как и я к нему.

Глава 21

Сидел бы я тогда, минимум раз в неделю, чаще вряд ли получилось бы, у него на кухне и чай дул, закусывая какими-нибудь вкуснейшими конфетами, водятся у него, наверное, такие; вон, хоромы какие себе барские приобрел, а мне на корочку хлеба не хватает, шучу конечно.

Я питаюсь полноценно, полнокровно, витаминов достаточно, а вот что-то другое купить, на это, точно денег не хватает. Преувеличиваю, как всегда. Но мой бюджет до бюджета Петра явно не дотягивает и не дотянет никогда и ни при каких обстоятельствах, нужно это признать. Способностей деловых у меня нет таких, как у него, да и определенных черт характера, но, как говорится, я силен в другом.

А в чём другом я силен? Непонятно.

У большинства людей моего возраста имеется какое-нибудь конкретное дело и компетенции в его исполнении и все в глубине души этим безудержно хвалятся и все это неудержимое бахвальство и спесь, в конечном итоге, выскальзывает, выплескивается наружу и сказывается на особо чувствительных личностях. Все, кого не возьми, в кого не ткни пальцем, ходят надутые и важные в своей значительности от того, что они знают и умеют; одни только особо умные люди не выпячивают свою значимость и умения в своей работе, так как понимают, что они — не Боги и всегда найдутся люди и поумнее их и более компетентные в своей работе, если не прямо в данный момент времени, то потом, спустя какое-то время.

А у меня и дела-то никакого конкретного нет; так, одни теории и благие пожелания, пора бы мне уже и повзрослеть, а не гоняться за химерами.

Каждому человеку необходимо осознавать свою значимость, да и нужность, конечно, иначе дело — швах. Все, поник человек и уже не цветет всеми цветами радуги и не пахнет всеми ароматами цветов.

Я не отрицаю тех достоинств, которые мне дала Природа, но в данный момент времени они мне ничего радостного, позитивного не приносят или я сам не могу этими достоинствами воспользоваться.

Я все время в этой жизни пытаюсь брести куда-то вперед, наощупь, в тумане, окружающем меня, но получается, что я все время, потеряв ориентиры, топчусь где-то в пределах одного замкнутого заколдованного круга или даже, парадоксальным образом, двигаюсь в обратном направлении, от лучшего к худшему, и далее — к еще более худшему.

Наверное, во многом все эти проблемы — от рассуждений, накопленных знаний и опыта, который становится все более негативным, и стираются черты естественного душевного позитива от простого существования своим внутренним миром без всяких рассуждений и выводов.

Вот и я, как только меня к стенке приперло, вспомнил про Петра и сразу же, скоренько, сюда прибежал, высунув язык, и встал на задние лапки.

Да, нет; что это я такое говорю: «На задние лапки!». Неужели я и на задних лапках? Не может быть.

А вообще-то — Хрен его знает. Все возможно в этом мире, а тем более у одного отдельно взятого человека, такого, как я. Вероятно так оно и есть. Не стоит сильно обольщаться.

Ладно, опять я в пространные рассуждения ударился, потянуло меня куда-то в сторону, не туда куда нужно.

А необходимо, всего лишь, обычное спокойное приятное общение, без задних мыслей, для своего удовольствия, как у всех нормальных людей, а не такое, как у меня, через какие-то усилия, через «не могу и не хочу».

А мне, нужно откровенно признаться, долго пришлось переламывать себя и убеждать для того, чтобы к Петру вот так-то нахально в дом вломиться — «Встречайте меня, я, гость Ваш дорогой, к Вам явился!».

Всё мне внешняя подпитка нужна в виде каких-то близких людей, которое пожалеют и по головке погладят. Сам не могу справиться. Одни бросили меня, а может и не бросали, может что-то более сложное и неоднозначное замутилось. Кто его знает? По этому вопросу трудно прийти к определенному выводу.

Но, факт остается фактом, что, не прошло и двух десятилетий, как я наконец-то проявил мало-мальскую инициативу и нетривиальным и экзотическим способом начал поиски тех, кто сможет мне помочь — «Ау! Где вы? Что вы где-то там потерялись? Идите ко мне! Быстро! А то я уже заждался! Шагом марш! Быстренько, быстренько! Скоренько, скоренько! Что вы там как увальни движетесь и вовсе не туда, куда нужно. Быстрей, быстрей, устал ждать уже вас. Ну вот, всё как прежде и всё как всегда!»

Ладно, оставим людей пока в сторонке, они что-то на помощь со всех ног не бегут, своих проблем по горло, с ними вопрос еще не решен окончательно.

А где я сам-то? Где я? В какой дыре? Люди людьми, может они мне и помогут, но почему я сам себе уже не могу помочь как раньше?

Конечно, нужно признать, что без любви и поддержки самых-самых близких людей, таких как отец, мать и иже с ними, ты будешь в любом случае морально раздавлен, но без помощи всех остальных я же справлялся с внутренними проблемами самостоятельно в молодости.

Находил внутри себя какие-то силы, уверенность, позитив, гармонию. Была самодостаточность и внутренний стержень. Ну и худо ли, бедно справлялся как-то, позитивно и открыто на мир продолжал смотреть.

А сейчас что? Сейчас чуть что — «Ой, больно! Тут болит, да тут нехорошо, да и вообще всё хреново, да и ты — уже не ты, а твоя прежняя оболочка.»

Причем раньше и сам был в душе живой и гармоничная связь была с окружающими людьми, даже усилий к такому положению дел не нужно было прикладывать.

Почему в душе самодостаточность и лучезарная радость, независящая от внешних обстоятельств исчезли?

Когда-то же всё это естественным образом присутствовало во мне и причем к наличию всех этих качеств я лично не прикладывал никаких усилий, сами по себе они у меня в душе сидели тихо и мирно, не ссорились между собой; не высовывались, когда не было нужно; в картишки, наверное, поигрывали, когда мной не были востребованы, но при случае сильно мне помогали и даже иногда в молодости буйно и разухабисто себя вели, достаточно свободно и громко песни орали и кое-кого даже стращали из тех, кто ко мне невежливо обращался и плохо относился.

А сейчас этих бесценных качеств уже нет у меня, куда-то испарились. Сбежали, наверное; покинули меня, надеюсь, что не навсегда, правда, надежда на это слабая осталась.

Наверное, всё это во многом — возрастное, но и мои индивидуальные особенности играют роль по всей видимости. Никуда не денешься от этого.

Ведь я незаметно для самого себя, а в общем-то я давно об этом догадывался, стал по жизни одиночкой.

Приблизился, так сказать, по своей сути к самому себе» с иронией подумал Григорий.

«Хотя сейчас я стал одиночкой, но я отчаянно нуждаюсь в любви и поддержке близких людей. Вроде бы и общение бесконечное сильно уже не нужно, отторжение общения идет — не готов балаболить языком целыми днями напролет как раньше и в тоже время поддержка близких, хотя бы, моральная очень нужна.»

По лицу Григория пробежала легкая тень и он с сожалением подумал:

«Но я бы с удовольствием вернул бы прошлые времена, когда я балаболил целыми днями напролет, не задумываясь о последствиях, и естественным образом стремился к общению, в те далекие дни мне явно было комфортнее.

Конечно, я, наверное, несколько идеализирую прошлое, но, все-таки, как ни крути, тогда у меня было светло на душе и, к тому же, я вполне гармонично себя ощущал на этой земле и не пытался изменить себя и свою жизнь. Всё текло естественным путем».

Глава 22

«Вот я никак и не могу понять: «А нужно ли ломать свою натуру, чтобы жизнь свою изменить? Ведь без изменений в себе, ты не изменишь свою жизнь.

В чем-то жизнь моя и улучшится, но улучшение это произойдет за счет того, что я сломаю свою Природу, своё внутреннее Я. А нужно ли это мне делать?

Где найти ту золотую середину, тот баланс, чтобы изменить свою жизнь к лучшему, изменяя себя при этом, и не претерпеть кардинальных изменений в своей внутренней сущности.

И так, через одно место, у меня сейчас все и получается, ни на что не могу решиться — Ни — Тпру! Не — Ну! Застрял в подвешенном состоянии и там и болтаюсь вниз головой, а встать крепко на ноги так и не могу»: подумал Григорий.

«Но ничего тут не поделаешь, такой уж я человек, таким образом устроен, по-другому не получается, нужно принять этот факт за данность.