Обожествляя Чародея

Предисловие повествователя

Мое имя Кирилл Арсеньев. Мне 39 лет. Я живу в Сиднее, работаю библиотекарем. Смеетесь? Ваше право. Но я очень люблю свою работу и предан ей всей душой. И меня нисколько не смущает тот факт, что я являюсь единственным мужчиной в женском коллективе.

Я женат, имею двух сыновей-близнецов. Жену зовут Ханна. Она дочь белого и аборигенки, полукровка, одним словом. Она не просто моя жена, но и коллега. Преимущество служебного романа в том, что влюбленные вообще не разлучаются.

А как же зовут близнецов, спросите вы. Пусть это пока останется маленькой интригой.

Второй вопрос, который вы зададите, будет: а почему этот русский не в России, а в Австралии? Вы угадали только наполовину — я русский, но не россиянин. Я приехал в Австралию 17 лет назад не из гигантской России, а из Киргизии — маленькой, горной страны, расположенной в Средней Азии.

Да, дорогие читатели, я родился и вырос в этой маленькой стране, а точнее, в ее столице, замечательном городе Бишкек. Более сотни лет назад мои далекие предки переселились сюда из Российской Империи в качестве крестьян, и благословенная киргизская земля встретила их с распростертыми объятиями.

Бишкек — настоящий красавец. На юге громадной стеной тянутся высоченные горы, на западе и востоке протекают две медленные реки, на севере лежат большие поля, которые, впрочем, тоже заканчиваются горами. Горы тут повсюду. Куда ни глянь — взор всегда встречает этих исполинов со снежными вершинами, подпирающими небосвод. И такой пейзаж по всей республике.

Мой дом, вернее, дом моих родителей, расположен в самом фешенебельном районе Бишкека. Этот район называют Сомовкой, по аналогии с московской Рублевкой (сом — денежная валюта Киргизии). А в советское время район носил иное название. Здесь около пятидесяти роскошнейших особняков. Наш очень легко найти — он самый большой. Мой отец построил его в непонятном и вычурном стиле, сочетающем в себе два разных архитектурных стиля. Ничего не скажешь, отец мой — любитель всего красивого и пышного.

Пройдите через ворота, пересеките двор, откройте входную дверь и войдите в дом. Естественно, вас поразит богатство интерьера. Однако не задерживайте своего внимания на этом богатстве, ибо истинное богатство вы узрите чуть позже.

Быстро поднимитесь на четвертый этаж и найдите дверь, обитую коричневой кожей. Откройте ее и войдите.

Вы находитесь в моей спальне и видите много интересных вещей. Не зацикливайтесь на них. Настоящего внимания достоин предмет, приклеенный на стену напротив дивана. Подойдите к нему поближе.

Этот предмет — большой лист бумаги формата А1, на котором простым карандашом нарисован портрет человека. Бумага, вероятно, вся покрыта пылью, и изображение мутное, потому что некому вытирать ее: уже много лет комната необитаема. Аккуратно вытрите пыль, чтобы не стереть портрет.

Теперь вашим глазам четко предстал мужчина 35–40 лет. У него довольно приятное лицо, тонкий, орлиный нос, проницательные глаза, усы, короткая бородка и длинные волосы до плеч. На его мужественном лице застыла легкая улыбка. Невероятной харизмой веет от этого человека, правда?

Несомненно, многие из вас узнали его. Но есть и такие, которым он совершенно незнаком. Обращаюсь к последним, спрашивающим, кто это: я не стану называть его имя, вы все поймете по ходу моего повествования.

Итак, начинаю…

Глава 1

10 сентября 1997 года. Я всегда помню этот день, ибо именно тогда впервые увидел Азата.

Лихо въехав на территорию университета через распахнутые настежь ворота, я направил свой «бентли» туда, где выстроились автомобили преподавателей и студентов, и остановил его рядом с «мерседесом» ректора. Выйдя из машины, я пошел ко входу в главный корпус (почти все мои уроки проходили там).

Ступал я по брусчатке, горделиво подняв голову и выдвинув свою мускулистую грудь. Я шел не спеша, словно монарх. Конечно, я был «монархом», а это был мой университет, мое «королевство». Я являлся самым главным студентом в этом авторитетнейшем учебном заведении — самом престижном в Киргизии.

Учебный год начался еще 1 сентября, и я опоздал аж на 7 дней, исключая, естественно, выходные. Впрочем, я постоянно опаздывал, и мне всегда прощалось безалаберное отношение к уставу вуза. Я игнорировал этот самый устав неисчислимое количество раз. Любой другой давно был бы исключен. Но я все еще числился в студентах и, более того, я был студентом номер один. Это признал весь университет, когда я учился еще на первом курсе. С тех пор прошло три года.

Я шагал смело, нагло, окидывая окружающих пренебрежительно-снисходительным взглядом и, как обычно, находился в центре внимания. Сейчас была как раз перемена, и студенты вышли во двор.

Я шел и ловил на себе почтительные взгляды юношей и робкие, смущенные, восхищенные взгляды девушек. Еще бы: ведь это сам Кирилл Арсеньев, легенда университета, молодежных кругов, легенда спорта.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что все благоговели предо мной. Я заметил на длинной скамейке совершенно незнакомых девчонок, бросающих на меня любопытные взоры и шушукающихся между собой. Первокурсницы, решил я. Они, конечно, в первый раз видели меня вживую. Я акцентируюсь на слове «вживую», потому что мою большую фотографию, висевшую на стене у входа рядом с фотографией ректора, и под которой красивыми буквами были написаны мое имя и «титул», они, разумеется, видели еще в начале месяца. Фотографию сию установили там три года назад, когда я путем голосования был избран «президентом университета». Позже, по моей инициативе, это скромное звание было переименовано на августейший титул «король студентов».

Я тоже задержал глаза на первокурсницах, отметил про себя наиболее хорошеньких и начал подниматься по парадной лестнице.

— О, его величество Кир! — прогремели голоса моих друзей, и навстречу мне вниз по ступенькам побежали Володя и Сыргак.

— Брат, наконец-то ты появился! Мы удивляемся, что это вдруг погода прояснилась, а оказывается, наш дорогой брат Кир вернулся! — восклицали они, горячо пожимая руку и обнимая меня.

— Тебе к лицу средиземноморский загар, — сказал Сыргак. — Ты прям как горячий мачо!

— А когда я им не был, — ответил я, улыбаясь. — Я же всегда мачо.

— Что правда, то правда.

Мы поднялись по лестнице вместе. Мои друзья не отнимали рук от моих плеч. Они были рады. А как же им не радоваться: возвратился спонсор вечеринок и посиделок.

В коридоре встретился ректор. Мы с ним поздоровались, и он спросил:

— Ну, Кирилл, как прошли каникулы?

— Жаловаться не стану.

— Ты же на Ривьере отдыхал? Французской?

— Да.

— В Каннах или Ницце?

— В Сан-Тропе. В Ницце и Каннах тоже был. Но большую часть времени в Сан-Тропе провел.

— А-а, понятно. Что ж, с возвращением!

— Спасибо, — поблагодарил я, и мы двинулись дальше.

— Ну, как у вас тут? — без всякого интереса осведомился я. — Какие новости? Никто не приставал к моей телке?

— Да что ты, брат! — вскричал Сыргак. — Кто ж к Наташке приставать посмеет?! Блин, брат, разве мы не знаем твоего гнева? Да это просто самоубийство клеиться к королеве при живом-то короле! Да еще при каком короле!

— Ладно, шучу, — весело засмеялся я. — Да она и не дала бы никому никаких шансов. Для нее лишь один властелин — я! Ха ха ха.

— Это точно. Тут, согласен, ничего не возразишь, — отозвался Володя, опустив глаза и отводя их в сторону.

Когда мы поднялись на второй этаж, где должен был начаться урок, Володя вдруг обронил:

— Знаешь, у нас новичок. Перевелся из другого университета.

— Да? — насторожился я. — И каков он из себя?

— Ничего особенного. Абсолютное дерьмо, — вставил Сыргак.

— Парень совсем не дерьмо, — возразил Володя. — Он очень красив. Ты сам сейчас убедишься. Всего лишь несколько дней в группе, а успел снискать громадную симпатию у девушек, да и у преподавателей тоже. Красавчик и ботаник в одном лице, короче.

— Вот как? — обеспокоенно пробормотал я. — А Наташка? Как она к нему относится?

— Как бы сказать… ну, даже не знаю.

— Давай, выкладывай уже! Как она относится к нему?

— Ну, не сказал бы, что с ума сходит. Но пару раз говорила, что он очень даже ничего.

— Кир, не беспокойся, — заметил Сыргак. — Она любит лишь тебя. Ты владелец ее сердца. Твой рейтинг ему все равно не побить. Ты — настоящий король.

— Хм, ну спасибо, утешил, — не очень радостно молвил я.

И все-таки меня разбирали любопытство и беспокойство. До этого я шел медленно, но сейчас заметно ускорил шаг: хотелось посмотреть на этого новичка.

В аудитории я, как и раньше, был встречен восторженными криками. Девчонки бросились обниматься, целоваться, парни, согнувшись, двумя руками пожимали мне руку, выражая тем самым свое глубокое почтение ко мне. Моя девушка, Наташка, обняла меня и прильнула своими чувственными губами к моим губам. Крепко сжав ее в объятиях, я смотрел по сторонам, ища виновника моего беспокойства.

И внезапно мои глаза остановились на высоком парне, который стоял у окна и смотрел куда-то вдаль. Не знаю, смотрел ли он на осеннее небо или наблюдал за облаками, медленно меняющими свои очертания, но он даже не отреагировал на шум, вызванный моим появлением. Он смотрел в окно, словно застывшая статуя. Возникало впечатление, что его душа улетела далеко-далеко, а тело осталось здесь. Я видел лишь его затылок и спину.

Отпустив Наташу, я направился к нему.

— Эй, привет! — повысил я свой голос.

Он не повернулся.

— Алло, эй, привет!

Он продолжал смотреть в окно. «Ничего себе! — подумал я. — В самом деле, не статуя ли это?».

Я подошел к нему.

— … весь день стоит как бы хрустальный, и лучезарны вечера… — бубнил он самозабвенно.

Я тронул его за плечо, и тут только он встрепенулся и повернулся.

Необычайно красивое киргизское лицо — вот что предстало передо мной. Густые черные брови, карие глаза продолговатой формы, тонко очерченный нос без горбинки, высокий, благородный лоб, обрамленный волнистыми волосами, — да, этот юноша был очень хорош собой, можно сказать, на редкость хорош!

— Что ты так задумался? — иронично вопросил я, протягивая руку. — Меня зовут Кирилл.

— А, Кирилл, рад с тобой познакомиться… Меня зовут Азат… Я недавно перевелся к вам из другого вуза, — дружелюбно проговорил он.

— Знаю, — коротко ответил я, сильно сжав его тонкую руку. — Ну, как у нас? Тебе нравится?

— Да, да, конечно, — растерянно пробормотал красавчик, удивленный, наверно, моим враждебным рукопожатием.

— Ну, тогда добро пожаловать! — были мои слова, и я отошел от него, снедаемый ревностью и завистью. Черт возьми, никак не мог предположить, что он окажется настолько смазливым. Надо же, а! Реально, он нравится всем самкам. Если он нравится самкам, следовательно, нравится и моей телке… Черт его побери!

— Котик, ты такой загорелый, — ласково провела по лицу моему Наташка. — Боже, как же я соскучилась по тебе. Я боялась, что ты никогда не вернешься.

— Боялась или надеялась?

— В смысле?

— Просто тот парень, новичок, симпатичный малый.

— А при чем тут он? — с укоризной спросила Наташа.

— Ну, я уверен, что он любимчик женщин. А ты тоже ведь женщина. Не может быть, чтобы ты осталась равнодушной к нему.

— Котик, для меня существуешь лишь ты. Ты — мой мужчина, мой самец. Ты самый притягательный, сексуальный, крутой.

— Вот как? А ты, оказывается, говорила, что он очень даже ничего.

— Кто тебе это сказал?.. Ах, опять твои болтливые друзья. Ну да, я сказала, что он симпатичный, но не более того… Любимый, не зацикливайся на таких мелочах. Я люблю только тебя! — и Наташка, прижавшись ко мне, жарко поцеловала мои губы.

Наташка была белокурой блондинкой с огромными глазами, окаймленными потрясающими ресницами. Особенно я ценил в ней ее длиннющие, стройные ноги. Дорогие читатели, она обладала невероятно шикарными ногами: абсолютно прямые, белые, упругие, гладкие, бесконечно продолжительные. Я часто замечал, как мужчины оборачиваются ей вслед, не в силах отвести жадного взгляда от ее поистине впечатляющих ног. И во мне вспыхивала… гордость. Да, моя девушка являлась живой куколкой. И я так гордился, что эта куколка неописуемой красоты была моей «собственностью».

Мы были с ней вместе уже три года, то есть, с первого курса. Знаете, мне достаточно легко удалось добиться ее. А это было странно: она из тех, кого называют «недоступными крепостями». И немало парней и даже взрослых мужчин из кожи вон лезли, стараясь завоевать хотя бы мимолетное внимание, но равнодушие ее поражало несчастные сердца. И вот при всем при этом я получил ее очень быстро. Согласен, я самый крутой, самец из самцов и все такое, но все же…

Но, должен признаться, я всегда получал то, что хотел, и тех, кого хотел. Когда я учился еще в школе я с легкостью отбивал у других ребят их девчонок, и меня совершенно не мучила совесть. Наоборот, я получал сплошное удовольствие. Я, так выражаясь, коллекционировал хорошеньких представительниц женского пола.

Даже будучи с Наташей, я не прекратил ухлестывать за красавицами. Каюсь, я много раз изменял ей. И несколько дней назад, находясь во Франции, я нанял экзотических куртизанок из Мадагаскара и провел незабываемую ночь. Да, я подлец, я негодяй. Но что поделаешь, такова моя сущность.

А сейчас, обнимая свою куколку, я терзался мыслью о том, какое чувство она испытывает к новенькому. Зная ее характер, ее вежливую надменность, зная, что она не станет без основания кого-то хвалить, я бесился, думая о комплименте, сделанном ею этому… как его там… Азату. Дьявол! Она не должна была называть его симпатичным! Тут что-то не так! Черт подери этого, как его там, Азата. Нарисовался еще! Не мог выбрать другой университет или хотя бы иную группу. Теперь Наташка будет видеть его каждый день!

Начался урок, а я сидел и поглядывал на новичка. Он очень внимательно слушал лекцию, изредка поворачивая голову в направлении окна. В эти моменты его прекрасные глаза как будто светились мягким светом. Не забывал я следить и за Наташей. Несколько раз мне показалось, она украдкой бросила на Азата взгляд, и это вызывало во мне тревогу. Будь она проклята, эта длинноногая блондинка! Если бы она знала, какое свербящее чувство ревности душит мое неверное сердце.

После всех лекций мы с друзьями вышли из аудитории и пошли ко входу. Новичок же скрылся в библиотеке медленной, чуть покачивающейся походкой.

— Слушай, брат, мы тут с Сыргаком организуем посиделку в честь твоего приезда, — объявил Володя, когда мы оказались на улице. — Это же традиция: ты всегда приходишь самым последним.

— И, как всегда, посиделка в мою честь будет организована на мои деньги? — улыбнулся я.

— Ха ха ха, нет, на этот раз скидываемся мы вдвоем, — и он кивнул в сторону Сыргака.

— Сегодня, что ли? — недовольно пробурчал я. — Вы же знаете, у меня сегодня столько потрясений. Будь проклят этот день!

— Да в любой день, братан, — успокоил меня Сыргак, — не к спеху. Главное, ты приехал, ты здесь.

— Завтра после уроков, возможно, я приду в себя.

— Ну, тогда условились, брат, — обрадованно произнес Сыргак. — Значит — завтра. Кстати, отбрось эти подозрения. Наташа любит только тебя, и ты это знаешь.

Мы попрощались, я сел в свой «бентли», завел его и через несколько минут уже катил по Джальскому проспекту.

Обычно я подбрасывал Наташу до ее дома. Но теперь я ехал один. У меня отсутствовало настроение. Да, моя жизнь теперь испорчена появлением в ней этого, как его там, Азата. А я-то полагал, что проведу этот день, как обычно — как «король студентов». Да, я низвержен в пух и прах. Черт возьми, неужели Наташа неравнодушна нему?.. Всякое возможно: ведь этот парень красив настолько, что ни одна телка не устоит. А высокий-то какой! Сантиметров, этак, на 10—15 возвышается надо мной… К тому же, его огромный плюс — то, что этот негодник хорошо учится, я видел сегодня на лекциях… М-да, скоро я слечу с трона.

Глава 2

Подъехав к воротам нашего дома, я нажал на левую кнопку на маленьком пульте, что носил с собой всегда, и они начали медленно подниматься. Проехав через них, я нажал на правую кнопку, и они опустились. Покинув салон машины, я пошел к дому.

Цезарь, наш сенбернар, подбежал ко мне и, встав на задние лапы, положил передние мне на грудь, виляя хвостом и облизывая мое лицо.

— Да отстань ты, мать твою! — рявкнул я, грубо отталкивая его.

Бедный пес обиженно заскулил и поплелся восвояси.

Когда я вошел в дом, наверху, как у нас было в порядке вещей, грохотала ссора. «Все не могут выяснить отношения, — покачал я головой, — Ух, когда они кончат! Если не хотят жить, то разошлись бы скорее. Уже бесит этот нескончаемый лай!».

Поднимаясь по лестнице, слышал я, как орали мои родители.

— Тебе внуков нянчить пора!

— Да и тебе тоже! Строишь из себя двадцатилетнюю. Может, лицо и отремонтировано, но куда тело-то денешь, а?! А годы?! Годы куда собираешься спрятать?!

— Сволочь ты! Сволочь! Какая же я дура, что вышла за такую конченную сволочь! Как же я ошибалась! Какая же я дура! Дура я!

— В этом ты права.

— Чего?! Ты на что это намекаешь?!

— На то, что ты дура! Ты сама только что призналась.

— Ах так! — взъярилась мама. — Да ты же…

Я не стал дальше слушать. Закрыв уши ладонями, взбежал на четвертый этаж, открыл дверь своей спальни, вошел, с яростью хлопнув ею, и подошел к окну.

«О Боже, — думал я, — если ты есть на свете, спаси меня! Я верю, что ты есть. О Господь мой великий, ты есть, ты существуешь. Я верю в тебя. Спаси меня. Я пропадаю. Я не могу больше. У меня самая поганая жизнь. У меня самый поганый дом. У меня самая поганая семья… Я больше так не могу! Бог мой, спаси меня, спаси!».

Солнце как раз село в этот момент, и весь небосклон озарился нежным розовым светом. Наш четырехэтажный особняк возвышался над всеми домами в Сомовке, поэтому ничто не могло заслонить от меня этот чудесный закат. О, как же красиво, мысленно поражался я. Вот это красота! А ведь я и раньше много раз видел закаты. Но именно сегодня любуюсь этой дивной картиной. Почему именно сегодня? Чем особенен сегодняшний день?.. Боже, как это странно. У меня будто отлегло от сердца… Да, очень странный день сегодня. Никогда в жизни не было у меня такого дня. Сегодня я столько пережил. Никогда еще не бурлила во мне такая чудовищная ревность. Я и представить не мог, что ревность такое сильное чувство… Боже мой, столько переживаний из-за какого-то парня. Ну и что, что он такой красивый? Мало ли на свете красавчиков… Что я так сегодня разошелся? Почему именно сегодня?.. Особенный день. Необычный день… О Боже, спасибо, что ты меня услышал. Так полегчало… Эх, уйти бы мне вслед за солнцем, далеко-далеко. Но ведь солнце опять возвращается. Значит, и мне придется вернуться… Нет, от этого дома никуда не уйдешь… Когда же мир придет в этот дом? Не хочу жить здесь… А небо из розового становится темно-синим. Сумерки. Скоро вызвездит. Хотя, наверно, уже появились звезды. Ах, да! Я вижу пару светил… А вон еще одна… Эх, какая все-таки красота… М-да, особенный день.

В комнате вдруг включили свет, и это прервало мои размышления. Обернувшись, я увидел свою младшую сестру.

— Стучусь, стучусь, а ты даже не отвечаешь, — сказала Вероника удивленно. — Что с тобой? Что ты делаешь в темноте?

— Да так, любуюсь звездами.

— Ого! И с каких пор мой славный братец стал таким романтиком?

— Сегодня.

— Хм, и что сегодня такое случилось?

— Да ничего особенного.

— Ладно, не хочешь говорить — не надо. Я не настаиваю. Я просто зашла к тебе сказать, что днем звонил твой тренер. Он спрашивал, вернулся ли ты из Франции. Я ответила утвердительно. И он просил позвонить ему, когда ты придешь с уроков. Если честно, он уже целый месяц звонит. Задолбал вообще!

— Хорошо, я ему позвоню.

Сестра вышла, а я подошел к телефону. Без всякого энтузиазма набрав номер тренера, я стал ждать. Слышались гудки. Трубку подняли.

— Алло, — послышался детский голос.

— Алло, Даку, папа твой дома?

— Да.

— Скажи ему, звонит дядя Кирилл.

— Какой дядя Кирилл?

— Даку, это я, Кирилл. Помнишь, я тебе самолет подарил?

— Самолет? — удивленно переспросил мальчик. — Ты тот самый русский, кого папа называет «бешеный»?

— Он самый.

— Хорошо, щас позову. Не ложи трубку.

Через некоторое время я услышал твердый, как сталь, бас моего тренера.

— Алло, Кирилл!

— Здравствуйте, Минжашар Жакшылыкович.

— Ну, как дела, парень? Хорошо, что позвонил. Что-то мне думается, ты окончательно отрекся от бокса.

— Да нет, Минжашар Жакшылыкович. Просто я был во Франции.

— Знаю. Да ты каждый год куда-то летаешь. В прошлом году в Эмиратах, кажется, был? И в позапрошлом году тоже долго пропадал. В какую же тогда страну ты совершал вояж?

— В позапрошлом? Немного путешествовал по России. Потом был в Прибалтике, в Белоруссии, на Украине, а затем в Турции.

— Ты у нас путешественник, без вопросов. Но рано или поздно корабль должен причалить в родной гавани. Поэтому ты и в Бишкеке, чему я безмерно рад… Ты у меня самый сильный боксер — я тебе тысячи раз говорил это, — и ты тоже прекрасно знаешь. Ты моя надежда, надежда нашего клуба, надежда нашей страны. Каждый раз я беспокоюсь, как бы ты не потерял форму. Я боюсь, что ты лишишься бойцовских качеств. Чрезмерное путешествие, праздное времяпрепровождение, алкоголь — все это ведет к глубокому нокауту в прямом и переносном смысле… В школьные годы ты был просто непобедим. Тогда в тебе жило уважение к строгой дисциплине. После того, как ты стал студентом, у тебя поражения появились. Ты не забыл прошлогоднего нокаута?

— Такое забудешь, — грустно протянул я.

— Вот видишь, причина всему этому — твое отдаление от бокса. К тому же, я много раз слышал, что ты применяешь бокс вне ринга. Кирилл, это нехорошо. Когда ты на ринге, бей, круши — никаких проблем. Но находясь на улице, никогда не смей махать кулаками. Я тренировал тебя с детства не для того, чтобы ты наводил ужас на общество. Я вкладывал в тебя весь мой энтузиазм для того, чтобы мир видел гордо реющий флаг нашей страны и слышал торжественную мелодию нашего гимна. Тебе понятно?

— Да, конечно, — ответил я.

— Это я и хотел тебе сказать. Кирилл, дорогой, ты — прирожденный боец. Ты — самый лучший и любимый из моих учеников. Я не хочу потерять тебя. Ты нужен нам. Очень скоро состоятся крупные соревнования — чемпионат Евразии. Кирилл, ты будешь биться там. Ты должен готовиться. Ты понимаешь, о чем я? Чемпионат пройдет в феврале в Алматы. Кирилл, ты поедешь туда. Осталось немного времени — пять месяцев. Ты не будешь участвовать в отборочных турнирах, ты сразу поедешь в Казахстан. Понимаешь? Я все уладил в федерации бокса. Не хватало еще, чтобы ты получил травму. Ты должен поехать на чемпионат абсолютно свежим и без изъянов. Тогда у тебя больше шансов победить. Да никто и не сомневается, что ты самый сильный в своей весовой категории. Не раз ты доказывал это. Тот нокаут, который ты получил в Шанхае, — он не должен повториться в Алматы. Очень вероятно, ты снова повстречаешь своего обидчика. Не подведи нашу страну, ты понял?

— Да, Минжашар Жакшылыкович.

— Так что, завтра бегом в «Огненные перчатки». Я жду тебя.

— Завтра? — кисло спросил я.

— Конечно! Тебя что-то не устраивает?

— Но ведь завтра у меня дела в университете, неотложные, — соврал я.

— Тогда послезавтра! Обязательно приходи!

— Хорошо.

Положив трубку, я упал на кровать. Устало закрыв глаза, я начал вспоминать финальный бой чемпионата Азии, проходившего в Шанхае. Я четко помнил тысячи и тысячи китайских лиц, заполонивших огромный стадионище. Передо мной стоял мой противник — жилистый китаец по имени И Ка Си. Рефери из Бангладеша на ломаном английском перечислял нам правила. Мой визави смотрел на рефери и спокойно кивал головой, подтверждая свое согласие беспрекословно следовать им. А я агрессивно вперил в китайца глаза, желая сломить его дух еще до начала боя — давно проверенный способ. Он изредка поглядывал на меня и снова отводил взгляд, сосредоточив внимание на судье. И в эти моменты, когда он смотрел на меня, я не читал ни капли злости и страха в его узких глазах. Это меня прям вывело из себя. «Ну, китаеза, я тебе сейчас устрою! — думал я. — Если ты соотечественник Брюса Ли, то уже можешь считать себя чемпионом? Ну, ты у меня попляшешь!».

Рефери кончил болтать, и мы приготовились. Ударили в гонг, и я атаковал. Я хотел застать противника врасплох, но ничего не получилось. Он оказался обладателем превосходной реакции и интуиции. С легкостью минуя мои удары, И Ка Си успевал еще ответно наносить чувствительные хуки. Это окончательно разъярило меня. Я бился, забыв об осторожности и игнорируя советы, которые мне кричал Минжашар Жакшылыкович. Китаец же, в полную противоположность мне, сохранял невозмутимость и хладнокровие. Я наступал и загонял его в углы ринга, но он выходил блестяще из таких неприятных ситуаций. Близился к концу первый раунд. Остались считанные секунды.

«Что ж, я уложу тебя во втором раунде, — мелькало в мыслях. — Ан нет, второй раунд мне не нужен! Я вижу, у тебя открыта левая челюсть. Я проникну туда!». Я занес руку для нокаутирующего удара и в этот только момент понял, что мой противник специально открылся, чтобы перехитрить меня. Было уже поздно. Ничего нельзя было исправить. Мощнейший апперкот — и я провалился в «угольную шахту». Глаза мои застлал чернейший мрак… Казалось, это длится целую вечность… Постепенно тьма начала рассеиваться, и я различил смутные очертания каких-то лиц. Лица эти светлели и светлели, пока не превратились в лица склонившихся надо мной докторов. Нашатырный спирт и натирания висков ускорили мой приход в сознание. Я заметил также моего тренера, озабоченно уставившегося на меня. Даже оппонент мой нагнулся над лицом моим и сочувственно тараторил мне что-то.

Стадион скандировал имя победителя и название своей страны: И-Ка-Си! И-Ка-Си! Джонг-гуо! Джонг-гуо! И-Ка-Си! И-Ка-Си! Джонг-гуо! Джонг-гуо!

Когда я встал, поддерживаемый докторами, тренером и И Ка Си, стадион взревел, приветствуя и меня: Ки-рилл! Ки-рилл! Ки-рилл!

Человек, который несколько минут назад отправил меня в глубокий нокаут, теперь посадил вашего покорного слугу себе на шею и пронес по всему рингу. Этим самым он выразил почтение к своему сопернику.

Да, я проиграл и приехал в Бишкек с серебряной медалью и психологической травмой. Никогда раньше я не падал в нокаут. Конечно, нокдауны имели место, но нокауты — нет. Долго не мог я оправиться от депрессии. Не мог я простить себя за оплошность, которую допустил. Во мне было много спеси, слишком много, и я поплатился за это.

Минжашар Жакшылыкович утешал меня, как мог. Он говорил, что даже великие боксеры не раз претерпевали то же самое. Все тщетно: его увещевания не помогали. Я уже с полной уверенностью мог бы завершить занятия боксом. Однако Минжашар Жакшылыкович не хотел меня потерять. Он снова и снова толкал меня на тренировки и спарринги.

Если честно, я сам виноват в том, что произошло в Поднебесной. Действительно, поступив в университет, я стал меняться. Правда, и в школе нельзя было причислить меня к лику святых. Но университет испортил меня окончательно. Студенчество, по-видимому, пошло мне не на пользу. В школе-то я хоть тренировки не пропускал. А тут наблюдалась обратная картина: количество моих тренировок сократилось, я стал сачковать. Я решил, что лучше тусоваться в ночном клубе и пить прохладительные напитки, чем проливать пот в боксерском клубе.

Даже после знаменательного поражения я продолжал свое непохвальное поведение. Более того, я сделался еще хуже. Совершенно потеряв к боксу интерес, я вымещал свою злость на обычных людях. Тот проклятый нокаут превратил меня в настоящего подлеца.

Бедный тренер, осознавая, что я пропадаю, не отступал и назойливо пытался пробудить во мне прежнее рвение. Я очень уважал его, потому и таскался в зал. Но делал я это нехотя. Если бы я ослушался Минжашара Жакшылыковича, то обидел бы его, притом порядком.

Лежа на кровати, я проклинал всех — моих родителей, моего тренера, мою девушку, этого… новенького. «Черт их всех побери! — буйствовала моя душа. — Какого рожна они поганят мою жизнь! Всю ее травят они!.. Эти двое — папаша и мамаша — на старости лет с ума сходят! А когда этого не бывало?.. Какого черта, мать его, Минжашар Жакшылыкович так настырно пропихивает меня на ринг! Что еще ему надо? Пускай продвигает кого-то другого из своих многочисленных подопечных! Что он лезет ко мне?! Почему в покое не оставит?! Пусть сам выходит боксировать! Я ему однажды выскажу все, что накипело!.. Вот тварь, а, эта Наташа! Ишь ты, столько лет ходила, задрав нос, никого не одаривала ни взглядом, ни комплиментом, и вдруг на тебе — нашла этого, как его там, Азата „очень даже ничего“. Тут пахнет интрижкой, я это чувствую. Да, они, наверно, уже давно снюхались. Они оба морочат мне голову! Этот сукин сын на редкость привлекателен. Черт его подери! Без сомнения, он назло мне перевелся в мой университет, чтобы досадить, втоптать меня в грязь… Такое впечатление, что все они сговорились против меня… А может, так и есть?.. Да, да, все они сговорились против меня! Они все так и желают испортить мне настроение!..».

Из домофона, висевшего над моей кроватью, я услышал чуть крикливый голос нашей кухарки:

— Кирилл Игоревич, ужин готов. Все уже собрались за столом. Вы вообще не отвечаете. Вас все заждались.

— Все сговорились против меня! — заорал я в бешенстве. — Все вы сговорились против меня! Это какой-то розыгрыш! Злой умысел!

Чертыхаясь от гнева, я спустился в столовую.

Глава 3

Я провел тяжелую ночь, а утром поехал в университет в угрюмом настроении. Глаза мои стали такими красными, что тошно было смотреть на себя в зеркало.

Остановив роскошный и дорогой автомобиль рядом с гораздо более дешевыми машинами преподавателей, я направился к главному зданию вуза.

На меня опять смотрели неотрывно, но мне было все равно. У входа я остановился около своей фотографии и постоял немного, окидывая ее презрительным взглядом.

— Король студентов! — буркнул я. — Да никакой ты не король! Да пошел ты!

С отвращением сплюнув, я вошел в здание. Я шагал со свирепым лицом, и все студенты и преподаватели освобождали мне дорогу. Навстречу мне вышел ректор. Не заметив его протянутой руки, я прошел мимо. Я был готов разорвать первого встречного, кто подойдет ко мне с любыми словами.

Когда я переступил несуществующий порог аудитории, никто не шелохнулся. Даже Володя с Сыргаком остались на месте. За эти годы все они усвоили один урок: когда Кирилл Арсеньев не в духе, с ним лучше не заговаривать. Наташа тоже не посмела приблизиться.

Вдруг я увидел, как Азат встал и подошел ко мне своей медленной, чуть покачивающейся походкой. Я сжал кулаки.

— Привет, Кирилл, — ласково поздоровался он и протянул руку.

Наступила гробовая тишина. Все замерли.

— Привет, Кирилл, — все так же ласково, но с некоторой растерянностью повторил Азат.

Все молчали. Конечно, никто из них не сомневался, этот несчастный, дерзнувший нарушить непререкаемое табу, растянется на полу во всю длину своего тела.

— Я видел, у тебя нет настроения, — молвил новичок. — Просто хотел спросить, что с тобой не так. Извини.

Он уже опускал протянутую руку, когда я схватил эту руку со словами:

— Здравствуй, Азат! Все в порядке.

По аудитории пронесся гул изумления. Только что на глазах у ошеломленных студентов произошло чудо. Никому не верилось.

Азат, добро улыбнувшись мне, пошел обратно к своему месту, а я сел на свое. Тишина продолжала властвовать, и ни у кого не хватило смелости прервать ее.

Боковым зрением видел я, как юноши и девушки смотрят то на меня, то на Азата, то переглядываются между собой, удивленно покачивая головами. Естественно, их можно было понять: ведь я никогда не пренебрегал своими принципами и вдруг — о боже — сделал такое исключение. Да еще кому? Тому, кого имел мотив уложить в первую очередь, так как моя девушка назвала его симпатичным.

Ни во время уроков, ни во время перемены никто не обратился ко мне, потому что я еще не снял сердитую «маску». Но к концу последнего урока она потихоньку начала «сползать», и мое лицо приняло более радужное выражение. Наташа заметила это, и когда дали звонок об окончании занятий, подошла ко мне с нежным, обеспокоенным видом.

— Мой мальчик, — промурлыкала она, обнимая и целуя меня. — Твои глазки так покраснели. Ты плакал?

— Не спал. Вернее, очень плохо спал. Просыпался часто. Нервничал, бесился. Бессонница была у меня!

— Прислонись головой к моей груди и поспи немного.

— Ты, что, с ума сошла? — вскричал я без злости. — Прямо здесь, что ли?

— Ну конечно, здесь. Все уйдут, и останемся только мы с тобой.

— Хм.

— Знаешь, милый, я так соскучилась по тебе. Ты уехал на Лазурный Берег в июне. И до вчерашнего дня мы находились так далеко друг от друга. В прошлый раз мы же вместе отдыхали в Дубае. Можно сказать, не разлучались. Да и в позапрошлом году тоже путешествовали рука об руку. А в этом году ты поехал один.

— Накануне вылета я тебя предупреждал, что купил билеты, и завтра летим. А в день вылета мы с отцом заезжали за тобой.

— С отцом? — прервала Наташа.

— Конечно. Должен же кто-то машину из аэропорта пригнать.

— А был же водитель?

— Он уволился… Короче, когда мы за тобой приехали, тебя не было дома.

— Мой дядя умер, и нашей семье срочно пришлось уехать.

— Вполне могла позвонить и предупредить. Я бы сдал билеты обратно.

— Но ведь у меня не было времени, милый. Я сидела и дожидалась тебя, когда нам внезапно доложили эту страшную весть. Я звонила тебе, но твоя домработница ответила, что ты уже выехал в аэропорт.

— Блин! Ты даже не представляешь, как я нервничал. Было впечатление, что ты меня кинула, предательски вонзила нож в спину.

— Это я тебя кинула?! Это ты меня кинул. После того, как ты уехал, я звонила Веронике и спрашивала, в каком городе ты остановишься. Она сказала, что будто бы в Каннах. Я даже заехала в турфирму и пробила телефонные номера всех отелей в Каннах. Потом я делала международные звонки в эти отели, однако тебя не оказалось ни в одном из них.

— Дурочка, я все лето провел в Сан-Тропе. В Канны я поехал лишь в начале сентября и то лишь один день пробыл. Канны и Ницца мне особо не понравились.

— Вот как? А Сан-Тропе чем понравился?

— Там красивые девушки, — проговорился я. — Ой, я хотел сказать «красивая природа».

Наташа пытливо воззрилась в мои глаза, и я в смущении опустил их, но вдруг разозлился и храбро встретил ее взор. Наступила длительная пауза.

— Знаешь, ты мог бы и выразить соболезнование по поводу смерти моего дяди, — прервала она паузу очень сухо.

— Царство ему небесное!

— Кстати, очень благородно было с твоей стороны поздороваться с Азатом. Я боялась, ты не сможешь сдержать себя.

— С чего это ты беспокоишься за него? — нахмурился я. — Почему ты боялась?

— Он очень хороший человек. Он не заслуживает того, чтобы его били.

— Да? И почему такая уверенность?

— Это видно. У женщин есть интуиция, которая никогда их не подводит. Вот этой самой интуицией я чувствую, Азат — на редкость хороший человек.

— На редкость хороший человек? — с сарказмом спросил я. — Ты хотела сказать «на редкость красивый человек»?

— А при чем тут это? Знаешь, меня ни разу не впечатляла мужская красота. Как женщина, я подтверждаю, что Азат привлекательный юноша, но…

— Слушай, заткнись, а!

— Нет, не заткнусь! — огрызнулась Наташа. — Да, он красив! Но мне плевать на его красоту! Я говорю сейчас о его человечности. Он хороший человек. Он совсем не похож на других парней. Обычно красавцы бывают бабниками, а этот вовсе не такой.

— Неужели?

— Да!

— Слушай, Наташка, скажи мне правду — у тебя с ним не было ничего такого?

— Нет! Я все это время любила лишь тебя!

— Зачем ты говоришь в прошедшем времени — любила?

— Потому и говорю!

— А сейчас ты меня разлюбила, что ли?

— Какой ты идиот! — покачала она головой.

— Ответь! Ты сейчас меня разлюбила?

Наташа молчала.

— Я спрашиваю — ты меня разлюбила?

— Мне кажется, это ты меня разлюбил!

— Я?! — недоуменно взревел ваш покорный слуга. — С чего это ты вдруг решила, что я тебя разлюбил?

— Ты сам прекрасно знаешь! Ты сам признался!

— Наташа, говори открыто! Не мути мне голову! Что ты имеешь в виду?

— Что ты был в этом проклятом Сан-Тропе только затем, что там красивые девушки!

— Ах, вот оно что, — проронил я, поняв, что она ревнует. — Да я пошутил! Дурочка ты моя, неужели ты поверила?

— Зная твой характер, трудно не поверить. Я и раньше замечала, как ты обращаешь внимание на других девушек. Но я закрывала на это глаза — мужчине присуще любопытство такого рода. А это твое предательство я не могу простить! Я все лето тосковала по тебе. Мне так не хватало тебя. Я так скучала. Я плакала каждый день, целуя твою фотографию и прижимая к сердцу. А ты в это время загорал в Сан-Тропе в объятиях красивых девиц!

— Наташа, это не так… — стал я лгать.

— Воздухом был твой образ для меня. Я просыпалась и засыпала с твоим именем, а ты… — она разрыдалась.

Я хотел обнять ее и прижать к себе, посмеиваясь внутри, но она оттолкнула меня и выбежала из аудитории.

Я не стал ее догонять, ибо гордость моя была могущественна.

— Ну и катись к чертовой матери! — кричал я ей вдогонку. — Иди к этому Азату! Может, он тебя утешит! Поплачь у него на груди! Он же хороший человек!.. Блин!

Выйдя из пустой аудитории, я увидел моих друзей, которые дожидались меня, все еще опасаясь приблизиться.

— Эй, вы! — обратился я к ним громко. — А ну-ка, идите сюда!

Они неуверенно подошли.

— Сегодня мы даже не здоровались, — молвил я. — Давайте хотя бы сейчас сделаем это. Лучше поздно, чем никогда.

Мы поздоровались и, спустившись вниз, вышли наружу. После темнеющей и холодноватой аудитории открытый воздух казался таким светлым и теплым.

— Какой хороший осенний денек, — сказал я, зевая и потягиваясь. — Скоро свечереет. Ну, ребята, что нам делать?

— Вчера мы условились же, помнишь? — напомнил Сыргак.

— Да, да, помню! — закивал я.

— Тогда поедем?

— А куда? — захотел я узнать.

— Как обычно, в ОВ.

— Блин, снова к этим мошенникам? В городе же полно заведений!

— Просто мы уже, братан, забронировали там место. И телок тоже наняли. Новые. Недавно поступили на работу.

— Новые? — задал я вопрос, оживившись. — Что ж, в ОВ, так в ОВ… Поехали!

Глава 4

Казино-бар «Остров везения», по совместительству отель и — прошу прощения — бордель, был самым авторитетным в Бишкеке. Горожане коротко называли его «ОВ». Все здесь стоило очень дорого — и вход, и обслуживание, и трапеза, и выпивка, и особенно девушки. Поэтому ОВ посещали лишь самые богатые бездельники.

Персонал заведения отлично знал всех постоянных клиентов, потому что таковых было по пальцам пересчитать. И я также относился к этому немногочисленному «обществу олигархов», как любили величать себя эти толстосумы.

— О, Кирилл Игоревич! — приветствовали меня дюжие охранники. — Долго не было вас, дорогой. Пожалуйста, проходите!

Такое гостеприимное отношение они проявляли ко мне только, ибо догадывались давно, что Володя и Сыргак были всего-навсего моими «придворными».

Все те же лица, подумал я, когда мы очутились внутри. Приди в любое время — одни и те же рожи.

— Как дела, Кирилл, — бросил мне младший сын мэра, азартнейший игрок. — Рад видеть тебя.

— Я тебя тоже, — вяло и неискренне пробормотал я.

— Вчера 20 штук просадил! А буквально полчаса назад 5 штук выиграл, — глаза его округлились, и в них играл порочный огонек. — Присоединяйся к нам.

— Нет, — отказался я, а про себя вынес ему вердикт: бедняга, тебе никогда не выбраться отсюда, ты свихнутый маньяк.

Я уже видеть не мог автоматы и рулетку. Вопреки многообещающему названию заведения, мне здесь никогда не везло. Видно, не везло не только мне одному. Вот поэтому и расцветал ОВ. Поэтому и были жирными его два совладельца. Потому и катались эти жиртресты на здоровых «хаммерах», так как уже не влезали в обычные машины.

Мы расположились в заранее забронированных покоях. Пришли жрицы любви, официанты принесли вина, яств и… травку. А затем пошло-поехало. Зазвенели бокалы. Застучали ножи и вилки. Заработали челюсти. Задымились трубки, запахло коноплей. Замелькали расплывчатые видения в игривых глазах. Веселее забились сердца, и быстрее зациркулировала кровь молодая.