Бесплатный фрагмент - Происшествия, приключения, фантастика, фронтовые и исторические хроники

ВИКТОР МУЗИС

ЕСЛИ ЗАБЛУДИЛСЯ…

Его прислали мне то ли не зная, в какой отряд послать, то ли на исправление. До этого он поработал с месяц у Надежды Булавиной в геофизическом отряде, показав себя полностью непригодным к их работам. Там план. Там некогда «тянуться». Они для простоты, облегчения и ускорения работ профиля-просеки для магнитки не рубили — просто ставили затесы на деревьях. Для измерения расстояния и расстановки колышков-пикетов к поясу впереди идущего (с топориком) привязывали провод-шнур требуемой длины, а показания магнитометра снимались на пикетах сразу, без установки треноги — благо, новые приборы позволяли.

В общем — темп, темп и темп… А он… про таких говорят — «олух царя небесного». Ходил медленно, топор доверить страшновато — руки не оттуда растут, откуда положено, еще покалечится. Все лето в телогрейке и шапке ушанке. Этакий неказистый мужичок.

А у меня — иди сзади, неси рюкзак с лотком и лопату на коротком черенке. Выкопать закопушку на склоне, набрать материала в пробный мешок, снести к ручью или набрать материала на ручье для промывки — дело нехитрое. Промывал я сам, мне это в удовольствие, да и быстрее и лучше сделаю. Недаром мне в начале работ поручали обучение новичков шлиховому делу. Ходил он медленно, отставал — так мне быстрый темп и не нужен, приноровлюсь, а если «оторвусь», то и подожду.

За день в маршруте он утомлял, но, поселив его в палатку с вездеходчиком, я хоть вечером отдыхал от его занудства, а они как-то ладили, я даже удивлялся.

Передвигались мы на стареньком послужившем вездеходе ГАЗ-47 и как-то встали на речной галечниковой косе. Речка в этом месте делала узкую вытянутую петлю-меандру, подходя вплотную к склону и тут же отходя от него. Склон был густо залесен лиственницей и кустарником, но в нижней части шла тропинка. Речку с тропинки было не видно и стоянку нашу на петле-меандре можно было легко проскочить. Хотя в километре выше по течению впадали два ручейка со рвами в приустьевой части — не проскочишь и ориентир отличный. А ниже в паре километрах, вообще слияние с правой составляющей — еще более заметный ориентир.

С этой стоянки мы совершили два маршрута. В первый день вверх по течению речки, отшлиховав оба притока-рва и дальше, на второй день — вниз по течению до слияния речки с правой составляющей. Отмыли приустьевые части речек и ниже слияния и прошли вверх по правой составляющей до ее крупного притока. На обратном пути к лагерю, чтобы немного сократить дорогу, прошли склоном и вышли на тропинку. Напарник, как всегда, отставал и, подойдя к месту, где надо было уходить с тропинки на реку, я не стал его ждать.

Я поступил глупо! Но мне хотелось подстегнуть его, чтобы он шевелился порезвее, а не плелся еле-еле.

Через 5—10 минут я забеспокоился. Что-то он запаздывал… Поняв, что он проскочил спуск к реке, подошел к вездеходу и ударил несколько раз кувалдой по приваренной к бамперу рельсе. Звонкий громкий звук разлился в тишине… Через пять минут стал стучать опять и пару раз выстрелил из карабина вверх.

Тишина… Видно, шапку на уши нахлобучил. Я продолжал стучать, не веря, что такой звук можно не слышать. Тишина…

Ладно, — подумал я, — блудить тут негде. Выше — притоки-рвы, в которых мы ковырялись вчера, ниже — нас отсекала правая составляющая речки, куда мы ходили с утра. Слева склон, справа русло. На тропе, уже истоптанной нами за два дня, наши следы. Как не плутай, а заблудиться негде. Побродишь, побродишь, но к речке в любом случае выйдешь… Но по вездеходу я продолжал периодически стучать.

Вечерело. Ночи светлые, заполярные… Не темные… Можно бродить всю ночь, если мозгов нет… Он курящий, значит, спички есть…

Первое правило, если потеряешься, постоянно говорили мы новичкам, сиди на месте и жди, тебя найдут, мы найдем… Еще лучше, если разведешь костер. С дровами проблем нет, полно сухостоя, коряг и веток. Сиди у огня и грейся… Хоть и заморосило, но он в телогрейке и шапке. Да и тропа, вот же она, под ногами, куда с нее уйдешь… Ну, сообрази, что нужно выйти на речку…

Решили с вездеходчиком — если к утру не выйдет, пойдем искать.

К утру он не вышел…

Коля Десятерик как-то рассказал о случае в партии Алешко, о технике, который ушел в маршрут с рабочим, а вечером пришел без него — потерял. Ему дали второго и утром послали искать пропавшего. Вечером он пришел на лагерь и сообщил, что и второго потерял. Тут уж вся партия всем составом кинулась на поиски.

Искали несколько дней… Безрезультатно… Вызвали вертолет! Одного обнаружили аж за пределами района работ партии, шагал непонятно куда… Второго нашли случайно недалеко от лагеря партии, он прятался в кустах стланика и говорил: — Какие-то солдаты вокруг, танки… Это он о искавших его, они же в зеленом, а танки — это вездеходы… Короче, «крыша» у парня поехала… Отправили в больницу, в психушку…

У моего «крыша» поехать не могла — мозгов-то нет.

Сначала мы прошли вверх по тропе несколько километров и выйдя к реке, прошли по косам к лагерю. Нигде никаких следов. Периодически я бил по рельсе…

Где же он?

На второй день пошли по тропе вниз по реке до развилки, поднялись по правой составляющей и вернулись к лагерю по склону, огибая его, ища следы и периодически крича:

— Э-э-ге-гей!.. Э-э-ге-гей!..

Ни звука в ответ… Если с ним что-то случилось и он лежит и не может двинуться, можно пройти в ста метрах и ничего не заметить… В месте спуска от тропы к речке я повесил на кустах белые шламовые мешочки с записками, что здесь надо спускаться к речке. Надо бы было это сразу сделать, но ведь всего два маршрута было запланировано… «Знать бы, где упадешь, соломки бы подстелил…» — говорится в поговорке.

У одной сотрудницы нашей экспедиции года два назад пропал в одиночном маршруте сын, работающий в Нюрбинской экспедиции. Там еще практиковались одиночные маршруты, как в 50-е годы. У нас они были строго запрещены. Его искали, но так и не нашли…

Вечером попытался выйти на связь, чтобы вызвать «аварийно-спасательный», но по рации шли сплошные разряды — было «непрохождение…»

Утром третьего дня, как он пропал, решили подняться на склон на вершину сопки и попытаться сверху рассмотреть местность — может заметим хоть что-нибудь, хоть какой-нибудь дымок…

Вода в речке поднялась. В болотниках ее было уже не перебродить и мы переправились на небольшой оранжевой резиновой лодке 300-ке. Подтянув ее на склон, мы полезли вверх по склону к вершине. На середине склона наткнулись на вездеходный след, пересекающий склон наискось и уходящий от реки по направлению к ее правой составляющей. Я даже разглядел его на аэрофотоснимке. Поднявшись к вершине сопки мы оказались в таком же лесу, как и на склоне и я залез на лиственницу повыше. Сплошное зеленое «море» и никаких признаков дыма.

Я уже не знал, что делать и где его искать…

Мы пошли вниз, по вездеходному следу прошли до тропы, а по тропе к месту спуска к речке, периодически крича:

Э-э-ге-гей!.. Э-э-ге-гей!..

Выйдя к месту переправы, где лежала лодка, мы ее не обнаружили…

— Плохо привязали, наверное, течением унесло, — подумал я. — Ничего, где-нибудь на перекате найдем…

Стали размышлять, перейти здесь или поискать брод пониже… Палатки и вездеход вот они, напротив…

И вдруг в палатке что-то звякнуло… У меня мгновенно ослабли ноги… Я аж сел… У меня как гора с плеч свалилась…

— Он пришел и ищет, что поесть, — подумал я. — Но где же лодка? Почему ее не видно на другом берегу?

— Э-гей! — закричали мы…

Он вышел из палатки и подошел к нам.

— Где лодка? — спросили мы.

— Сейчас, — ответил он.

Уйдя за поворот, он вышел с лодкой и приволок ее, зайдя в воду по колено. Кое-как переправился (буквально метров пять, он и с веслами не мог справиться). Мы подхватили лодку и переправились к лагерю.

— Ты где пропадал? — первым делом спросили его.

Он неопределенно махнул в сторону склона.

— Почему не сидел на месте?

— Я слышал, — ответил он, — если заблудишься, надо идти на солнышко!..

НУ, НЕ ИДИОТ?!.

= = = = = = = = = =

САМОЛЕТ СЕЛ… А ЛЕТЧИКА НЕТ…

(фронтовая история)

Это было в первый год войны… Подбитый «ястребок» заходил на посадку на свой полевой аэродром… Летчик, видимо, был ранен, или машина его была здорово подбита, но видно было, что тянул он ее то ли из последних сил, то ли из последних возможностей. Покачиваясь с крыла на крыло машина неровно шла на посадку…

На летное поле выскочили механики и обслуживающий персонал, а к предполагаемому месту посадки понеслись «пожарная» и «медпопощь»…

Коснувшись грунта, машина, подпрыгивая, понеслась по полосе… дала «козла»… скапотировала… и встала опять на колеса. Летчик при этом вылетел из кабины — толи уже расстегнул ремни во время посадки, толи непосредственно перед ней.

Когда машины аэродромного обслуживания подкатили к севшему самолету и персонал бросился к пострадавшему пилоту, они обнаружили его растерянно стоящим у самолета, недоуменно глядящим на пустую кабину и приговаривающим:

— Самолет сел… а летчика нет…

Глаза летчика тоже были странно пустыми… Он ничего не помнил и ничего не понимал… Видно, здорово стукнулся головой о землю при падении.

Его обследовали и отправили на лечение… в «дурку». Такое случалось во время боев, бывало и с ума люди сходили, слишком велик был стресс.

Он был тихий, спокойный пациент. Просто не помнил, что с ним было раньше.

Прошло года два… Было лето. Он прогуливался по двору, как над домом довольно низко пронеслось звено истребителей.

— А ведь я летчик! — вдруг вспомнил он.

Но память к нему до конца не вернулась.

Директор «госпиталя» был знаком со многими военными и он упросил начальника летной части посадить своего пациента в самолет и прокатить над аэродромом. Тот пошел ему на встречу и посадив «больного» пассажиром в двухместный ПО-2, дал добро на взлет.

Самолет взлетел, сделал пару кругов над аэродромом, и пилот разрешил своему пассажиру взяться за штурвал. «Контуженный» взялся за рычаги… и вдруг память вернулась к нему, он все вспомнил…

И такое бывает в жизни!

Эту историю я услышал от отца еще в юности… Отец у меня фронтовик, был тяжело ранен и много времени провел в медсанбатах и госпиталях. Наверняка их пациенты и рассказывали там друг другу различные фронтовые истории… Одна из них и запомнилась мне настолько, что я решил написать о ней, хотя в памяти моей сохранился только сюжет и несколько коронных фраз…

= = = = = = = = = =

АНАТОЛИЙ МУЗИС

БАЛЛАДА О СЕВЕРНОМ ТРАНССИБЕ

«Российское могущество

прирастать будет Сибирью…»

М. В. Ломоносов

ПРОЛОГ

Так верно сказано, что, право,

Точней и лучше не сказать:

— России мощь, богатство, слава

Сибирью станут прирастать…

И было так!

В веках зачтется

Отважных предков каждый шаг.

Они звались — землепроходцы.

   Хабаров!.. Атласов!.. Ермак!..

Глухой неведомой тропою,

Где даль за близью не видна…

Пушниной,

                  золотом,

                                 рудою

Воздала им Сибирь сполна.

Но лишь теперь мы знаем клады,

Что раньше сталось не сыскать.

Однако, знать — не все…

                                 Их надо

Не просто «знать»,

                    Их надо — взять!

Из глубины, из дальней дали,

Такой, что космосу сродни.

С земли, которой не пахали,

С земли, которой не топтали

С той самой давней старины.

Сибири новый покоритель

Уже зажег костров огни.

Его зовут — Первостроитель.

Землепроходцам он сродни.

Он в век космической надежды

Вершить назначен чудеса.

   Но перед ним стоят, как прежде,

Все те же горы и леса.

ТАЙГА

   Леса… Массивы исполины.

Рек необжитых берега.

Завалы… Заросли… Чистины…

Нет, это не леса — тайга!

То светлохвойная,

                             то черневая,

То смешанная,

                             то кедрачь…

Горелая и мшелая.

                              Без края.

Попробуй-ка ее переиначь.

Она до Лены и за Леной.

Она безмолвна и темна.

Она как будто суть Вселенной,

Куда ни кинь — везде она.

А вертолет все ниже… ниже…

Под ним поляна.

— Значит, здесь?

— Затихли лопасти.

                              Ты вышел

В таежный мир, какой он есть.

Взглянул вокруг, сначала робко.

Тайга! А ты в ней первый раз.

Тебе бы хоть какую тропку.

Ну, пусть не тропку, пусть пролаз.

Хоть что-нибудь, чтоб было видно

Куда смотреть, куда идти?..

А то, как сослепу.

                         Обидно!

На счастье, ты здесь не один.

Вас много. Целая бригада.

В груди неведомый восторг.

На каждом форма стройотряда.

Прораб при вас и свой комсорг.

Палатки выстроились на ночь,

Один на всех большой костер.

Прораб в годах — Иван Иваныч —

Ведет степенно разговор.

— Здесь не «пролаз», ребята,

                                           нужен.

Задача: взять лесную ширь.

Транссиб на юге перегружен,

Он там один на всю Сибирь.

Руда и уголь,

                          нефть и рыба,

Сортовый лес: кругляк и брус,

Строительных конструкций глыбы

И воинский чехленный груз…

И земли, что уже под севом,

И земли, что служить могли б.

И пробуждающийся Север,

Все — грудью давят на Транссиб.

А он, сто лет без перемен,

Грозит закупоркою вен.

И только здесь, в таежной гуще

Решенье тех проблем насущных…

   На сосны опустились звезды,

К костру ребят прижала ночь.

В чужой тайге совсем не просто,

И от костра уйти не в мочь.

Огонь то сникнет, то взбодрится,

А то как будто в самый раз.

Он белкой прыгает по лицам

С внимательным прищуром глаз.

А угли тлеют, как рубины,

И сизым курятся дымком.

— …Впервые просеки рубили

Мы здесь еще в сороковом.

Навстречу солнцу! К океану!

Да! До войны! А то, когда?

Тогда, пожалуй, было рано.

То были трудные года…

Он руки над огнем простер.

— А ну, подбрось еще в костер!

   И тут же прутиком, достойно,

Огонь пошевелил слегка.

Взял в пальцы уголек — спокойно,

И прикурил от огонька.

— А как зовут тебя?

— Андрей.

— Ну, что ж, Андрей. Смотри бодрей.

Здесь в нашем деле весь вопрос,

Как в преферансе. Важен снос.

Пришел в тайгу, люби тайгу.

Не побеги…

— Не побегу.

— Не озоруй. Тайга твой дом,

Когда ты сам стоишь на том.

А если что, сомкнется крона

И ты тогда как под водой.

В стволах двустволки

                        два патрона.

Не жги их зря. Твое с тобой…

И кто ты есть, по крайней мере,

Тайга, как жизнь, тебя проверит…

Ну, ладно! Спать! Встают здесь

                                             рано,

А красным байкам нет конца.

   Уснул Андрей.

                                Во сне Ивана

Он видел точно, как отца.

Тот, как отец, сказать бы мог:

«Живи и счастлив будь, сынок!»

И вот уже крепка походка,

Не спотыкается нога.

И не «щетина», а бородка.

Таежный форс.

                         А что тайга?

Привычны и ночная сырость

И жгучей мошкары огонь.

Тайга пропустит, сделай милость.

Лишь только зря ее не тронь.

Не тронь ее, не будь беспечным.

И помни: ты здесь гость, пока.

А мать-тайга стояла вечно

И простоит еще века.

БАЙКАЛ

   Прорвав тайги крутой затор,

Внезапно засверкал простор.

Он словно чаша лазурита

В оправе черных берегов.

Вода и небо синью слиты.

— Байкал! Ты, значит, вот каков!

    Как будто сказка,

                        будто сон то:

Перед тобой морская гладь

Уходит вдаль, до горизонта.

А горизонта — не видать.

Играют блики на закате

Гигантской рыбьей чешуей

И на подводных крыльях катер

Бурун вздымает за кормой.

Пускай не каждому известно,

Что глубина здесь просто страсть,

Что четверть всех запасов

                                   пресной

Воды в Байкале собралась;

Что омуль, знаменитый омуль,

Не где-нибудь, а только тут;

Что острова, бывает, тонут,

А горы сказочно растут;

Что Баргузин волной швыряет

Высокой, шквальной, штормовой;

Что триста рек в Байкал впадают,

Чтобы излиться Ангарой —

О Красоте, понятно, речь,

И надо красоту беречь!

А выйдет солнце — блеск особый,

Сверкает лед, что твой алмаз.

И смотрит баргузинский соболь

Живыми бусинками глаз.

    Понятно: люди нет, не могут

Порушить чудо-красоту.

Им надо отвести дорогу,

Как говорится — «за версту».

    Но, чу! По берегу Байкала

Бульдозером поломан лес.

Ему дороги, видно, мало,

Так прямо по лесу полез.

Рокочет он за поворотом

И треск, как будто ледоход

                                            там.

Андрей ему наперерез.

Раскинул руки, встал как крест.

Бульдозер мощный, сильный,

                                         новый.

Отвал стальной, тревожный блеск.

В кабине парень двухметровый.

А все-таки, поди, не съест.

— Ты что, сдурел? Смахну, как муху…

    И рычагом поднял отвал.

Андрей подумал: «Он под «мухой».

Такой способен наповал».

А сам стоит, хоть дрожь по телу.

И нет ему назад пути.

— Куда?!

— Пусти! Тебе какое дело?

Твой берег, что ли? Отойди!

— Да ты пойми. Ведь неспроста

Здесь заповедные места…

Заскрежетали гусеницы

И трактор двинулся…

— Ах, так!

Словами, значит, не годится.

Тебе один закон — кулак!

    Пошел не в драку, а в атаку.

Ведь на бульдозер не попрешь.

И парень… Он здоров, однако.

Не все так просто…

                             Ну, а все ж,

На склон…

                Потом напропалую —

В кабину, в дверцу, на прорыв.

Схватились за грудки вплотную,

А трактор ходом на обрыв.

Верзила! Лоб! Таких недаром

В народе кличут «волчья сыть»,

Дыхнул сивушным перегаром,

Ну, впору сразу закусить.

Такого и убить не жалко.

Нажрался, гадина! Стервец!

Но, ничего. С такой дыхалкой

Ты только «лоб», но не боец.

    Один другого не подвинет,

С сивухи воротит нутро.

В железной тесноте кабины

Ни в зубы дать, ни под ребро.

А трактор боком накренило,

Обрыв и берег — все впритык.

— Ты спятил! — заорал верзила,

И из кабины зайцем — прыг!

— Вот так давно бы…

                        Но не мешкай.

Вздохнул Андрей и рычаги

Без суеты, а все ж поспешно,

Уже свободно, в кулаки.

Машину выровнял как надо,

На месте разворот крутой

И на дорогу. Дело свято.

А тот бежит, кричит: — Постой!

    Андрей лишь оглянулся строго.

— Бежишь? Беги… Беги, давай…

Машину вывел на дорогу.

— Вот так. Теперь садись, езжай.

    Верзила явно запыхался,

Но глотку больше не дерет.

— Откуда ты здесь только взялся?

— Из тех ворот, что весь народ…

    Ушел бульдозер по дороге

Назначенной. А между тем,

Почувствовал Андрей, что ноги

В коленках ватные совсем.

Ведь надо же. Какая сила

И злость вселились вдруг в него.

Но если б не струхнул верзила,

Еще не ясно, кто кого?

И тот обрыв, такой коварный…

    Присел на камень, где стоял.

Признательный и благодарный

У ног его лежал Байкал.

ТОННЕЛЬ

    Как символ доблести и чести,

Первейшая из всех эмблем,

Стоит на самом первом месте

В Северомуйске буква «М».

«Метро» в тайге. Наказ суровый —

Сквозь толщу гор пробить тоннель.

— Пятнадцатикилометровый!

Вот это будет щель, так щель.

Таких тоннелей много ль в мире?

Все наизусть, наперечет.

Но этот строится в Сибири,

А «климат» здесь совсем не тот.

И все ж, Андрей, запахло домом?

Быть может встретят земляки?

    Из темной глубины проема

Мерцают лампы-светляки.

Мы все из одного истока.

Но  к а к  нас мама родила?

Одним — комфорт, другим — дорога,

А третьим — новые дела.

    Ты каску взял, вошел в забой,

Оставив за спиной покой.

Ты буришь.

                     Скверно!  Гниль-порода!

Тоннель пришелся на разлом.

Уходит бур в породу схода,

Не как сверло, а напролом.

Туда гнетут раствор цементный,

Морозят грунт…

                                       Вода по грудь.

Затраты сил беспрецедентны,

А продвижение — чуть-чуть.

И объяснять, конечно, мало

Тебе причину тех невзгод.

Семьсот — в районе перевала,

Семьсот землетрясений в год!

    А тут случись такое лихо:

Рвануло гулко, как фугас.

В одно мгновенье стало тихо.

И бур заглох, и свет погас.

Лишь луч фонарика над каской.

Он слаб.

                Он немощен.

                                        Он мал.

Глядят товарищи с опаской.

— Там не иначе, как завал?

    Мужская, трудная работа.

Обвалы, выбросы, вода.

Рубашка, мокрая от пота,

Еще не худшая беда.

И в темноте проходчик Федя,

Не молвил, выдохнул во мрак:

— В тайге с дубинкой на медведя,

Пожалуй, легче, чем вот так…

— В тайге?.. Ну, что ж, вполне

                                        возможно, —

Сказал спокойно бригадир.

— А здесь без спешки, осторожно,

Чтоб друг за другом, выходи…

    Ох, тяжела земная толща.

Как будто на плечах она.

Идут без разговоров, молча.

Вдруг, стоп! Дороги нет. Стена!

Но не до верха. Право, нет!

Там, над стеной, вверху просвет.

    Скользя по валунам, по грязи,

Наверх, к просвету. Смотрят:

— Ба!

Вода фонтаном бьет в экстазе,

Как будто лопнула труба.

И о себе не беспокоясь,

Стараясь перекрыть «трубу»,

Спасатели, в воде по пояс,

Отчаянно ведут борьбу.

И луч из глубины тоннеля.

И крик: — Держись!  Несу раствор!

— Давай балласт!

— Крепи панели!

— Ах, мать! Когда б ноге упор…

    И мокрых брезентушек спины,

Их сверху разглядел Андрей,

В воде мелькают как дельфины.

— Скорей! Скорей! Еще скорей!

    Откуда силушка берется?!

— Ребята!   Разбирай завал!

Пускай вода в забой ворвется,

Чтоб уровень ее упал…

— Скорей!.. Сюда!.. Эй, кто там

                                            с ломом?

Поддай отсюда! Не тяни!..

Андрей и сам еще не понял,

Что он командует людьми.

— Эй, справа! Быстро! Не возиться!..

Кто б спорить стал в такой момент.

Пробили щель, все изменилось.

Как будто бы открыли кран.

Вода, свирепо набирая силу,

Стремительно пошла в проран.

И встали на ноги фигуры.

Балласт фонтану поперек.

И вот, струя уже в натуре

И не струя, а ручеек.

А ведь могло быть все иначе.

— Скажи, братуха. Повезло!

— Ну, что ж! С удачей, так с удачей!

Как в песне: «Всем смертям назло»…

    Идут на выход из тоннеля,

Идут как будто по реке.

Вот свет забрезжил, еле-еле…

Вот он уже невдалеке…

И солнце, вдруг, в глаза как брызнет.

Ты встал под золотым дождем,

Не чем-нибудь, а счастьем жизни

За испытанье награжден.

И мир огромный, голубой,

Как откровенье пред тобой…

    Тут Федя хлопнул по плечу.

— Ты что молчишь?

— Да так! Молчу…

ЗИМНИК

    А там, восточнее Байкала,

Где цепь межгорных котловин,

Там новое берет начало

Край камнепадов и лавин.

Двумя рядами встали горы,

Лишь синь-полоска в вышине.

Ты как в широком коридоре,

В непревзойденной тишине.

А то, похоже из колодца,

Раздастся отдаленный гул.

Земля внезапно содрогнется,

Как будто кто ее вспугнул.

Со склонов и вершин в долины,

Стремленьем яростным полны,

Сорвутся шумные лавины

И вскачь помчатся валуны.

Здесь нет дорог,

            здесь только тропы

И те, не прямо, а в обход.

Здесь транспорт необычной пробы —

Олени или вертолет.

Олень,

Две пары тощих ног.

Пол центнера нагрузишь,

                                    лег.

А для любого вертолета

Барьером служит непогода.

И с ней такие чудеса,

Что нет надежней «колеса»,

Когда мороз скует болота.

На первый взгляд как будто

                                     странно.

Автомобиль. Не что-нибудь…

А путь здесь даже и не санный.

Обычный «зимник», зимний путь.

А между тем — и старожилы

Ту правду могут подтвердить —

Нам эти зимники служили

И будут впредь еще служить.

Немало мест у нас в Союзе,

Где стройки в топях да в лесу.

И тонны,

               тонны,

                           тонны грузов

Везут по зимникам,

                                везут.

Дорогой движется колонна:

Автомашины, вездеход.

Дорога где-то проторена,

А где и трактор не пройдет.

Река петляет серпантином,

Здесь нет разбега для гонца.

Колонна держит по чистинам.

Андрей через стекло кабины

Глядит туда, где нет конца.

Напарник полушубок скинул,

Гудит налаженно мотор.

— Откуда родом?

— Мы — тверские.

— А как зовут?

— Шофер-Егор.

А ты какого будешь кваса?

— Отец — маркшейдер, дед — шахтер.

Я поселковый, из Донбасса…

    Гудит налажено мотор.

И славно так катили. На, ведь!

Одна на сотню верст окрест,

Огромной белой чушкой наледь

Легла как раз, где переезд.

    Когда намерзнет лед до дна,

Дорога для воды одна.

Прорвав по щелям лед, вода

Идет тогда поверху льда.

На солнце серебром струится,

Одета белой пеленой.

Тут, на морозе — минус тридцать!

А там, по виду, как в парной.

    Машины встали. Встали люди.

Молчат и ждут.

— Что делать будем?

Как ни крути и ни верти,

А наледь надо обойти.

И первым вымолвил Егор:

— Андрей! Шахтер! Бери топор.

Она хотя и «Стройка Века»,

Всему начало лесосека…

    Когда тебе ясна задача,

И наледь выглядит иначе,

И темный лес, и белый снег,

И даже времени разбег.

А жизнь, как жизнь.

                    Как и везде.

    Звенят сосульки в бороде.

За два часа готов проход

И первым двинул вездеход.

Проверил мост, проверил гать,

А там, машинам помогать.

Затем повел Егор машину.

Автомобиль — не вездеход.

Цепями спутанные шины —

Где гать, где сушь, а где и лед.

Скользит, цепями лед скребет.

Со льда на берег спуск крутой,

Мосток налажен над водой.

Прошел и мост, и на бугор

Машину вырулил Егор.

    Один прошел, другому проще.

Но это тоже как сказать.

Ты не на пирогах у тещи,

Здесь рот не надо разевать.

А зазевался — гроб!.. могила!..

И так случилось.

— Братцы, все!..

Одну машину накренило

И в яму задним колесом.

Да, видно засадило прочно,

Буксует так, что цепи в клочья,

И яму всю разворотило.

    Егор прикрикнул: — Что смотреть!

Тащите все, что есть с настила…

Андрей схватил большую жердь

И сходу колесо подважил.

— Ребята! Навались дружней!

А колесо, как сила вражья,

Да силой этой по спине.

Ты ахнул только, стиснул зубы.

Такая боль, что не стерпеть.

Но хорошо, что полушубок,

А то, могла б сломаться… жердь.

Но что нам охать, коль в итоге

Машина все же на дороге.

А в стороне уже Егор

Валежника набрал в костер,

Плеснул бензином из ведерка

И спичкой — р-раз!

                    Огонь чихнул,

Подпрыгнул, будто от восторга,

И прямо в небо полыхнул.

Гудит костер, дымит костер

И фляжку достает Егор.

— Хоть не положено в дороге,

Да что ученого учить?

Когда вот так промочишь ноги,

Не вред и горло промочить…

Для профилактики, Андрей

Глотнул и стал смотреть бодрей.

Утихла разом боль в спине.

— Еще глоток?

— Нет, хватит мне.

    Тогда водитель для примера

Глотнул. Вот это был глоток.

Другой бы поперхнуться мог,

А для него — такая мера.

    И вновь мотор кабину греет,

А впереди — лесной затор.

Баранку передав Андрею,

Мотает головой Егор

И улыбается во сне

Тверской родимой стороне.

А вдоль дороги — валуны,

Как надолбы времен войны.

И выход из долины узкий,

Горами замкнут на замок.

Там сам хребет Северо-Муйский

Как раз долине поперек.

А над хребтом луны осколок.

Да и на склоне — огоньки?

Андрей сообразил: — Поселок!

Как раз, что надо. Горняки!

Теперь мы отдохнем законно…

    К поселку подошла колонна

И поднял голову Егор.

— Мы где?

— Приехали на базу.

— Так что ж ты? Надо было сразу!

Машину заводи во двор!

…Конец пути. Глуши мотор.

БРИГАДИР

Прекрасна жизнь!

                              Прекрасен свет!

Но передышек в деле нет.

А горняки такой народ —

По сантиметру, но — вперед!

    Но снова бур гудит…

                                            И снова

Трухлявый камень и вода.

— Пятнадцатикилометровый!

— Не подступиться… Вот беда.

    А рельсы тянутся к порталу,

Лыжней железною скользя.

И дальше — лишь по перевалу.

Пусть риск велик, но ждать нельзя.

    Андрея вызвали в партком.

— Ты с техникой знаком?

— Знаком.

— На перевал! Возьмешь бригаду?

    Кивнул согласно: — Если надо…

— Сейчас другого нет пути

Путеукладчик провести.

А без него, прожди хоть год,

Дорога дальше не пойдет…

    В таких делах — какие речи?

Плечами лишь пожал: — Что зря?..

Но плечи — загляденье. Плечи

Широкие, богатыря.

    …Тебя вели, тебя учили,

Тебя готовили… И вот,

Тебя признали! Ты мужчина!

Настал теперь и твой черед.

И над столом плакат, как раз:

«Мы строим БАМ,

                             БАМ строит нас!»

И сомневаться не пристало,

Что ты годами молодой.

Душа в работе возмужала

И борода густее стала,

Да и, похоже, с сединой.

И все-таки… Тут бородой

Не откупиться. Тесен мир.

Одно, когда ты сам собою,

Другое дело — бригадир!

Он и советчик и ответчик.

Порой с ним можно «по одной»,

Порой за дело так отхлещет,

Ну, а порой — «отец родной».

А здесь бригада так бригада.

Другой и сам бы поучил.

Ведь выполнять работу надо,

Чтоб нос комар не подточил.

Ведь он один за всех в ответе.

И как еще бригада встретит?

    Да ты о чем? Ты что, Андрей?

Раз замахнулся, значит — бей!

Ты посмотри какой народ

С тобой и за тобой идет.

Григорий и Степан с Ефимом

Таежники, лесовики.

Вели дорогу к Усть-Илиму,

Они в бригаде «старики».

Подстать таежникам два брата,

Даши с Базаром, два бурята.

Они посланцы той земли,

Где нынче рельсы пролегли.

Со сложной техникой на «Вы»

Сергей и Павел из Москвы.

Василий в танковых служил,

А Николай служил во флоте.

Валерик, Славик и Кирилл

Студенты, практику проходят.

Оставил сцену Анатолий

И выступает в новой роли.

Что было раньше непривычно,

Теперь становится обычным.

Кому могло б прийти на ум,

Что землекопом стал Наум.

Он, правда, землекоп-новатор,

Его лопата — экскаватор.

    Шестнадцать пар серьезных глаз.

И как в бою у командира,

Весомо слово командира,

Не просто слово, а приказ:

— Сейчас важней задачи нет.

Путеукладчику — зеленый свет!

    Они равняют склон ребристый,

Готовят насыпь.

                       Заодно

Ручей неистовый и быстрый

Ведут в трубу под полотно.

С натугой мощные «Белазы»

Подвозят и отвозят грунт.

Геодезист хозяйским глазом

Следит, чтоб соблюдался «пункт».

Ведь надо провести махину.

Ты хорошо это постиг.

Путеукладчик!

           Кто б прикинул:

И сам велик и вес велик.

    А над долиной перевал

Поднялся как Девятый вал.

И каменистый грунт по склонам

Течет там грузом многотонным.

И не помог защитный ров,

Хотя он к сроку был готов.

Возможно, надо ров иначе,

Длиннее, глубже, например.

Но это не твоя задача,

Ее решает инженер.

А грунт течет… течет, проклятый.

— Ну, думай, думай, голова.

Нельзя ж вот так твоим ребятам,

Стоять все время возле рва.

Никто, конечно, не заплакал.

Но разговор: «Сизифов труд!».

Сизиф?.. Так был еще Геракл!

Царю очистил он конюшни.

А если тут?

Рискнуть бы нужно.

Ручей сместить,

                   направить в ров.

И как в конюшнях — будь здоров!

Конечно, сказочный сюжет…

    Но участковый молвил: — Нет!

Как валуны увязнут в глине,

Так их и мощный взрыв не сдвинет.

    А Главный оценил идею:

— Конечно, нужен здесь расчет,

Но, в принципе…

                          Потом Андрею:

— Ты подожди…

— Так склон не ждет.

    Когда договорился толком,

Ждать не приходится подолгу.

Расчеты — вмиг.

                  Бригада — дружно.

Ров протянули до ручья.

Все понимают: очень нужно.

А главное — идея чья?

Но день последний,

                       ох, как труден.

Все в ожиданье: — Что же будет?

    И ров как будто не глубокий,

Ручей совсем не говорлив.

А валуны, как на потоке,

Скользят по рву и под обрыв.

И так все ладно.

                        Даже Главный,

Скупой обычно на слова,

Взглянув, сказал: — Вот это славно.

Ну, бригадир. Ты — голова!

Галдит восторженно бригада

Соратников-богатырей.

— Андрей Ильич! Ведь это ж надо…

Вчера ты просто был — Андрей.

И снова ослабели ноги.

Ты мятой кепкой вытер пот

И, словно подводя итоги,

Сказал улыбчиво: — Ну, вот…

    Тропинкой насыпь забелела

По склону вверх, на перевал,

Хотя уклоны то и дело,

Как будто черт их рисовал.

И лес вдоль насыпи, как стража,

То на просвет, а то густой.

Вперед выходит Бондарь Саша.

Он парень тоже с бородой.

Он сам наладчик, сам накатчик.

Проверил все, вникая в суть.

Махнул… Пошел путеукладчик,

Мостя перед собою путь.

Плывет гудок над ближним лесом

И в нем такое торжество.

На полотно ложатся рельсы.

Невероятно! Колдовство!

Литавры в грохоте железа,

Плакаты празднично цветут.

И телевиденье, и пресса…

И ясно — Бондарь на виду.

    А ты от прессы в стороне,

Хоть, может быть, герой вдвойне.

Но не скупись. Иди вперед,

А слава и тебя найдет.

    Но праздник кончен.

                        Снова будни.

И насыпь все вперед… вперед…

И сон в вагончике уютней.

А за окном комар поет.

Он ждет.

          Светлеет сумрак смурый.

Вновь полон шорохами лес

И будит новый день дежурный

Ударом в рельс…

МОСТ

Когда один объект закончен,

К другому силы береги.

И вот, уже стоит вагончик

На берегу Угрюм-Реки.

Шишковым назван так Витим.

В ту пору был он нелюдим.

Лишь Прохор с Ибрагимом

                                    в лодке

Проплыли лихо, да и то —

Тонули.

                 А потом Кропоткин

Здесь путь торил из Бодайбо,

Во славу золотого Тела.

В двенадцатом там было дело:

Свинцовой меркой всем сполна.

Сквозь прорезь узкую прицела

В лицо настырно смерть смотрела

И эхо Ленского расстрела

Оттуда вынесла волна.

    С тех пор, как водится,

                               немало

Воды в Витиме убежало.

Но что сегодня видишь ты

В прозрачном зеркале воды?

    К реке склонился бородач.

Песок рассыпчат и горяч.

И набегая на песок,

Такая мирная, ручная,

Кутенком ласковым,

                              речная

Волна полощется у ног.

Вода прохладна и прозрачна.

И место выбрано удачно:

Упрятав вышки буровые

И стук моторов приглуша,

Стоят террасы боровые,

Сосновым воздухом дыша.

По ровной плоскости террасы

Пробита просека для трассы

И кажется — до дальних гор

Открыт строителям простор.

Да вот, Витим — «Угрюм-Река»

И, ох, не близки берега.

    Но ведь на карте неспроста

Стоит пометка: «Ось моста».

Да что там «Ось». Уже опоры

Шагнули в реку с берегов

И видно: мост еще не скоро,

А все-таки почти готов.

    «Почти»!.. Мы помнить не хотим:

Хозяин Края здесь Витим!

Он удержа не ведал сроду.

Не знаешь брода, не броди!

Он лишь в хорошую погоду

Хорош… А как пойдут дожди,

Тогда, похожий на лавину,

Неудержим, неукротим

Залить стремится котловину,

Беснуется, дурит Витим.

На мелях высились опоры

Вчера.

             Сейчас они в воде.

Поток гудит, идет напором

И кажется, что мост в беде.

    Тут подошел один шутник.

— Бутылки ищешь? Вот они…

К кусту привязана веревка,

Бутылки в сетке, в холодке.

Достал и похвалился: — Ловко?

Как в холодильничке в реке.

    Глаза у парня голубые,

Загар по летнему густой.

И мускулы, бугры крутые,

И рыжеватый сам собой.

— Неужто пиво?

— Точно! Пиво!

Везде возможно жить красиво.

— Между прочим,

Поселок тут, аэропорт.

С Читы завозят. Хоть не очень,

А все ж, без пива не курорт.

Ты что, один?

— Пока один.

— Ну, со знакомством. Константин!

В зените солнце. Срок обеда.

Андрей с монтажником в кустах

Ведут толковую беседу

О жизни, стройке и мостах.

Как скатерть куртка на траве,

С эмблемою на рукаве —

«Река и мост, — на нем, — экспресс».

    И к пиву общий интерес.

Сидят, как будто век знакомы,

Как будто общие дела,

Как будто у родного дома.

И тянут пиво из «горла».

— …Места?! Ты посмотри — места

Не просто сказка. Красота!

Не зря «Витимской Украиной»

Прозвали их с недавних пор.

Здесь, бают, вызревают дыни,

Не говоря про помидор.

А в лес пойдешь, так там отличный

Ковер бруснично-голубичный.

— А как река?

— А что река? С характером

                                  и широка.

— А мост? Дорога на подходе.

— Так кто ж суется в половодье?

Тут выбрать время в межень, в тишь.

Витим различен по погоде.

Витим хитрит. И ты хитришь.

— Но срок…

— Заладил про одно.

Не подводили мы ни разу.

Ведь что определяет трассу?

— Как «что»? Конечно, полотно!

— Мосты на трассе голова.

Вся стройка без мостов мертва.

    Хоть знал Андрей: не надо спорить,

А все ж сказал: — Вся стройка — море!

Мосты в том море — острова.

Больших мостов от силы сто…

    И тут прорвало Константина,

Как будто рухнула плотина.

— Ты что? Там тысячи мостов.

И малый мост. Он что, не мост?

Ты знаешь, что такое мост?

Да без него все псу под хвост.

Как уровень вода поднимет,

Река, что лошадь без узды.

Нет, трасса это, брат, мосты.

А остальное между ними

Необходимый антураж.

Включайся с нами на монтаж.

Там, на верху, увидишь сразу —

Мосты определяют трассу.

    Ну как тут спорить? Все едино

Не переспорить Константина.

    Андрей вздохнул: — Горячий ты.

Мосты? Ну, что ж, пускай мосты.

Мечтать не запретишь красиво.

Благодарю тебя за пиво.

    И разговор меняешь ты.

— Я непоседлив по натуре.

К тому же у меня мечты —

Закончить стройку на Амуре.

Но, если надо, я готов

Помочь сварить вам «красный шов».

— А ты не глуп.

— И ты не прост.

— Тогда пойдем, посмотришь мост.

    Мост посмотреть, конечно, стоит.

Бетоном в берега реки

Вписались главные устои,

Пролет надвинув на «быки».

Строение проезжей части —

Подобье взлетной полосы,

Ведет наверх.

               Витим не властен

Над ним, хотя и полон сил.

Ты наверху. Но мимолетом

Опустишь книзу взгляд едва:

Поток струится под пролетом,

Так, что кружится голова.