Бесплатный фрагмент - Нравственные идеи и теория «разумного эгоизма» в романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

I. Введение. Нравственные идеи и теория «разумного эгоизма» у Л. Н. Толстого

Судя по дневниковым записям и другим биографическим материалам, молодой Толстой внимательно присматривался и к теории «разумного эгоизма» и к теории самоусовершенствования. В его записях можно найти мысли, близкие как к одной, так и к другой точкам зрения.

В действительности же он не был полностью согла­сен ни с тем, ни с другим направлением. Его нравственная пози­ция была сложнее, тоньше, если угодно, диалектичнее.

Следуя заветам Белинского, влия­нию среды писатели «натуральной школы» придавали особое, можно сказать, исключительное значение. Среда могла перевер­нуть нравственные представления человека вверх дном, превра­тить героя в собственную противоположность.

Но ее влияние — не исключительное и не единственное. В условиях сельской жизни злое, самолюбивое начало тоже находило доступ к душе ребенка, и притом довольно легко.

Может быть, весь секрет — в воспитании? Просветители XVIII века, начиная с Руссо, смотрели на душу ребенка как на tabula rasa, на чистый лист, на котором можно писать что угод­но. Отсюда их взгляд на воспитание как на решающий фактор формирования личности. Белинский также придавал воспитанию огромное значение, о чем, в частности, свидетельствует его по­вышенный интерес к вопросам детской литературы.

У Л.Н, Толстого отношение к воспитанию и образованию на протяжении жизни будет меняться. Со временем он дойдет до отрицания университетов.

Другое дело, что воспитание и образование сами по себе, как и среда, не всесильны. Воспитатель не в силах овладеть всей душой ребенка, подчинить ее полному влиянию,

Вопрос о влиянии наследственности и среды на формирование нравственности относится к числу наисложнейших и интересней­ших и до сих пор является предметом острейших споров. Совре­менная наука не только не отрицает наследственность в форми­ровании психических и нравственных свойств личности, но при­знает ее как непреложный, фундаментальный закон. Академик Б. Астауров в выше названной статье утверждает, что этому за­кону «подвластно становление и таких интегративных характери­стик, как инстинкты, темперамент, возбудимость, ум и память, склонность к определенному виду деятельности, способность и таланты, общие черты характера, вроде доброты и жизнерадостности, угрюмости и злобности, и такие эмоциональные реакции, как любовь и сострадание, ненависть и ярость, инстинкт само­сохранения и инстинкт самопожертвования — эгоизм и альтру­изм».

Следовательно, и в этом отношении взгляд Л. Н. Толстого на человеческую природу был шире, чем у многих его современни­ков и некоторых великих предшественников, того же Руссо, ко­торого писатель почитал.

Добавим к сказанному еще мысль о благотворном влиянии на человека природы, мысль, которую мы найдем и у Руссо, в частности, в его «Юлии, или Новой Элоизе» (часть первая, пись­мо XXIII), и сделаем вывод, что воззрение молодого Толстого на вопросы нравственного формирования личности характеризуется чем угодно, только не узостью.

Природа человека представлялась Достоевскому очень про­тиворечивой, заключающей в себе и добро и зло. Достоевский еще в ранних произвеениях, в частности в «Неточке Незвановой» (1849), склонялся больше к тому, что зло все же преобладает. Л. Н. Толстой в этом смысле был ближе к Белинскому и Черны­шевскому и полагал, что преобладающим началом у человека яв­ляется все же не зло, а добро. В личности, утверждал он, заложен некий непогрешимый нравственный инстинкт, позволяющий ему отличать добро от зла. Но если Белинский в борьбе со злом придавал большое значение «разумному эгоизму», то Толстой в пятидесятые годы в эгоизме видел не столько средство самоопределения личности (хотя и нс отрицал его полностью), сколько своего рода лазейку для разно­го рода зла в душу человека. Отсюда его идея самоусовершенст­вования в духе христианской морали, сближающая его со славя­нофилами.

Л. Н. Толстой, конечно, впадал в идеализм, когда переоцени­вал роль индивидуальных нравственных усилий в борьбе со злом и недооценивал «программу социального переустройства жизни, которую разрабатывали революционные демократы. В этом его главное противоречие и как художника и как мыслителя. Но и на самом раннем этапе христианская доктрина нравственности, которая захватила славянофилов, коснулась не всего Толстого, а только какой-то части его души.

Под влиянием «взбунтовавшейся совести и того доброго начала, которое в тече­ние продолжительного времени глушилось злом, диалектика добра и зла является внутренней движущей силой саморазвития и самосовершенствования личности.

II. Проблемы нравственности у Толстого в исследованиях литературоведов

В «Войне и мире» все в движении — и люди и обстоятельства, и время и пространство, и армия и народ. В движении Кутузов, Наполеон, император Александр, московское дворянство и купечество, светский салон Анны Пав­ловны Шерер. Той самой скуки, которая была частицей жизни Евгения Онегина, Печорина, светского общества и которую бла­гословил пушкинский Мефистофель словами: «вся тварь разум­ная скучает», здесь нет и в помине. Герои «Войны и мира», на какой бы общественной или нравственной ступени они ни нахо­дились, испытывают все что угодно, кроме скуки небытия. Им неведом порок томящего однообразия, та «скука неприличней­шая», о которой скажет Достоевский в «Братьях Карамазовых». Жизнь в «Войне и мире» словно пробудилась от сна, все сдвину­лось с места, поплыло, поехало, потекло…

Если Николенька Иртеньев ведет уединенную, сосредоточенную в самом себе моральную жизнь, то герои «Войны и мира» познают самих себя и окружающее не иначе как в «сцеплении» с другими людьми, в столкновениях, в борьбе. В полную силу входят те самые обстоятельства, та «среда», которой столь боль­шое значение придавал Белинский и писате­ли «натуральной школы».

Столкновение носит самый разнообразный, многогранный, многоступенчатый и всеобщий характер. Сталкиваются человече­ские страсти и мнения, поколения (молодые и старые), разные социальные группы и классы и даже целые народы и государ­ства.

Среди героев «Войны и мира», кажется, нет никого, кто бы чувствовал себя на своем месте и был вполне доволен своим по­ложением. У каждого из них свои трудности, свои проблемы. Сама Россия, которая весь XVIII век жила смелыми преобразо­ваниями Петра, победами Ушакова и Суворова, славою Ломо­носова и Державина, в начале нового столетия самой историей была поставлена перед выбором либо обновиться и сделать шаг вперед по пути прогресса, либо скатиться на положение второ­степенной европейской державы и оказаться в зависимости от Англии или Франции. Войны с Наполеоном, и особенно 1812 год, поторопили с выбором и привели в движение всю общественную жизнь снизу доверху.

«Погибла Россия! Погубили!» — говорил со слезами на гла­зах, умирая, старый Болконский и был не столь уж далек от горь­кой правды. Он слишком хорошо знал свой «развратный век», чтобы утешаться иллюзиями. Необходимо было многое изменить, в том числе и в нравственном отношении.

О духовном обновлении говорилось и до войн с Наполеоном (Новиков, Радищев); но экспансионистские устремления фран­цузского императора и осознание собственной слабости обостри­ли этот процесс. Духовная жизнь героев «Войны и мира» полна действительного исторического содержания. Л. Н. Толстой за­печатлел одну из самых драматических и возвышенных страниц в истории становления русского национального самосознания, в том числе и самосознания нравственного.

Л. Н. Толстой к проблемам нравственности был чуток как, может быть, никто в русской литературе. Эти проблемы зани­мают одно из важнейших мест и в «Войне и мире».

Например, Н. Н. Наумова в пособии для учителей «Л. Н. Толстой в школе» характеризует «Войну и мир» с самых разных сторон, начиная с истории замысла произведения и взглядов писателя на исторический процесс и кончая композицией, пейзажем и языком, но совершенно не интересуется пробле­мами нравственного порядка.

К. Ломунов в интересной и содержательной книге «Лев Толстой в современном мире», к сожалению, прошел мимо этих во­просов, хотя именно они за последние годы приобрели особую актуальность и значимость.

Из наших исследователей одним из первых обратился к изучению Л. Н. Толстого с этой стороны А. П. Скафтымов. В 1929 году опубликовал статью «Диалектика в рисунке Д. Толстого», кото­рая в последующих изданиях известна под названием «Идеи и формы в творчестве Л. Толстого». О Толстом вышло особенно много различного рода исследований, в которых внимательный читатель найдет для себя ценные, хотя и не всегда безошибочные суждения и на эту тему.

Из всего богатства и многообразия моральных проблем «Вой­ны и мира» остановимся на том, как решается вопрос о нравст­венном становлении народа и личности.

Л. Н. Толстой как-то заметил, что если идеал — это высший образец, к которому мы должны стремиться, то норма это тот порог, предел, ниже которого человек не имеет морального права спускаться. Нравственным идеалом для Толстого в «Войне и ми­ре» была жизнь народная.

Ориентир на русский народный национальный характер не был новым ни для Толстого, ни для русской литературы. Истоки идеи народности берут начало в эстетике декабристов. Им при­надлежит честь введения в русскую литературу самого понятия «народность» и мысль «узнать» народ через сближение с жизнью народной. Решающее влияние на воззрение декабристов оказала Отечественная война 1812 года и та роль, которую сыграл в ней народ, крепостные крестьяне в солдатских шинелях, ополченцы и партизаны.

III. Нравственность народного характера

Л. Н. Толстой с первых шагов своей литературной деятельности обратился к изображению народного характера, о чем сви­детельствуют образы Натальи Савишны в «Детстве», Ерошки в «Казаках» и т. д. Но в «Войне и мире» он ставит перед собою ти­таническую задачу «захватить все», создать эпический образ народа, соединить лучших представителей из кругов «образован­ного общества» с подлинными героями 1812 года — простыми рус­скими людьми. Степень сближения с народом, умение «сопря­гать» с ним все свои мысли, побуждения и поступки составляют опорный пункт положительной жизненной программы и одно­временно истинную меру высшей нравственной ценности для Л. Н. Толстого.

«Мысль народная» должна была придать «Войне и миру» не­обходимое единство и ту самую эпическую «цельность», которой недоставало многим произведениям. Но «цельность» толстовской мысли пришла в противоречие с действительным положением «низших классов» и, прежде всего, крестьян, которых Толстой избрал в качестве героев романа. Вольно или невольно, изображая 1812 год, художнику пришлось рисовать два живых челове­ческих потока: народные массы, солдат, ополченцев и «общест­во». Хотя они и связаны общей национальной целью, но даже в критические минуты не исчезает социальное различие между офи­цером и солдатом, барином и мужиком. Пьер оказался в плену. «Все русские, содержавшиеся с Пьером, — читаем у Толстого, — были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере ба­рина, чуждались его, тем более что он говорил по-французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки».