Невыдуманные истории

Невыдуманные истории

Артистка из деревни

Глухая марийская деревенька. Так уж повелось, что из года в год именно сюда отправляют оказывать помощь сельчанам в уборке картофеля сотрудников цеха, в котором работал Виктор. Нет здесь ни кафе, ни

развлекательных заведений, в том числе и клуба, да и молодежи тоже нет. Девчонок, ровесниц Виктора, практически не осталось — молодежь вся на учебе в городе.

Только вот, до города рукой подать, а не уедешь никак, автобус лишь по праздникам увозит людей в город рано утром, а вечером привозит их же, но уже с обновками в одежде и слегка навеселе. Пешком идти — далековато. Попуток тоже нет, деревня находится в тупике. Вот и замирает все в этой деревне с наступлением осени. Но это, только, кажется, а на самом деле, деревня продолжает жить. В этом году Виктор на себе прочувствовал это.

Людей, прибывших из города, расселяли поодиночке по домам. Не нашлось ни одного большого дома, способного принять на постой сразу всю группу прибывших из города помощников. Деревенский бригадир привел Виктора к рубленому дому с крашенными голубой краской наличниками окон и громко постучал по стеклу. Стекло звонко задребезжало от ударов, хлопнула дверь, и со двора раздался громкий женский голос:

— Прекрати стучать, стекло разобьешь! Кто там? — сказано было по — марийски.

— Бригадир. Постояльца вот тебе привел. Принимай, — бригадир ответил на русском языке.

За воротами застучала щеколда, дверь со скрипом открылась и в проеме появилась высокая женщина, худая и с длинными ногами. По лицу трудно было определить ее возраст и ко всему, оно было некрасиво. Виктору было все равно, зато женщина, разглядев рост, худобу и обаяние парня, заулыбалась и проговорила по-русски:

— А ты ничего, хорош! Мы с тобой чем-то даже схожи. Вижу, что и тебя бог ростом не обделил, ничего лишнего на теле нет, кроме того, и на мордашку смазлив.

— Ты, этого, того! Смотри, парня-то не обижай, Настасья! — сказал бригадир, услышав ее слова. — Вот дурак я, не сообразил сразу-то. Не того привел тебе, испортишь парня. Надо было постарше мужика тебе подселить. Ну, да ладно! Обидишь, пеняй на себя.

Анастасия сделала строгое лицо:

— Ты что, черт кривой, несешь-то. Да ты знаешь, как мы с парнем дружненько заживем, уезжать ему не захочется от меня.

— Вот, этого-то я пуще всего боюсь. Не дай бог, Ванька к тебе придет, да что-нибудь сделает парню! Сразу милицию вызову! Имей в виду!

Новая хозяйка Виктора ухватила парня за рукав куртки и повела его к высокому крыльцу. Бригадир продолжал стоять у ворот, наблюдая за ними, но Анастасия вернулась к воротам, чтобы закрыть их и запереть. Бригадир успел все же погрозить ей кулаком и прошипеть:

— Смотри у меня, Настасья!

Анастасия провела Виктора в дом, заставила снять обувь на входе и принесла для него тапочки. Обстановка в зале довольно бедненькая, но жить было можно. Главное: чисто и уютно. Время было обеденное, Анастасия спросила:

— Может, пообедаем вместе, да познакомимся, — на что Виктор с удовольствием согласился. С утра, собираясь в командировку, чуть успел чайку глотнуть.

Хозяйка стала накрывать стол, без конца нахваливая себя:

— Ты моей едой не брезгуй, все приготовлено чисто и очень вкусно. Есть будешь — поймешь, разберешься сразу, вру я или правду сказала. На первое у меня уха приготовлена. Не из осетринки, а всего лишь из хека, но получилось вкусно. На второе тоже рыба, но уже запеченная в тесте. Думаю, что тебе понравится. Компоту не будет, но квасу у меня целый жбан, тоже своего приготовления. А для знакомства у меня вот что есть.

Она принесла откуда-то из сеней пол-литровую бутылку, которую вытерла низом фартука и поставила на стол.

— Прямо со льда принесла, холодненькая, видишь какая. Сама гнала, пить даже приятно.

— Да я вроде и не пью, но попробовать можно. Не знаю даже запаха самогона.

— Ну, вот с нее мы и начнем, — она разлила по стопкам хрустальную жидкость и, подав одну из них Виктору, сказала, — на брудершафт пить не станем, а вот чокнуться можно.

— Все-то вы знаете. Даже не похоже, что вы здесь, в глухой деревне всему этикету выучились, — сказал паренек, поднося стопку к носу и пытаясь унюхать запах самогона.

— Я же сказала, что он со льда, холодный значит. Запаха почти нет.

Они чокнулись, Виктор проглотил жидкость и сморщился как печеное яблоко. Анастасия, глядя на его лицо, умирала со смеха. А пареньку вовсе было не до смеха: дыханье перехватило, и в то же время, выпитая самогонка рвалась наружу. Мышцы на животе Виктора судорожно стали сокращаться, но Анастасия быстро налила стакан огуречного рассола и, силом, влила его в рот парню. Сделав несколько глотков, Виктор почувствовал большое облегчение.

— Вот и выпили за знакомство, — стал ворчать он. — Что за пакость такая, чем это ты меня напоила?

— Прости меня. Подровняла я тебя к деревенским мужикам. Те пьют все, что горит. Да еще требуют. А ты, видишь, как болезненно перенес эту выпитую стопку самогона. Еще раз прости.

— Если не секрет, из чего эта штука сделана? — любопытно спросил постоялец.

— Не бойся, это не «табуретовка», как у Остапа Бендера. Сделана из буряка, из свеклы сахарной, значит, — ответила Анастасия и, выпив свою стопку самогонки, замахала рукой у приоткрытого рта а, продышавшись, добавила: — Запашок, конечно, не совсем приятный, но не хуже, чем у этого пресловутого виски. Просто у меня в нем градусов много. Спиртомер показывает семьдесят, а я думаю, что еще больше — первачок.

Глаза у паренька, между тем, заблестели, пропала всякая скромность, у него разыгрался аппетит, ел он все, что попадало под руку, хлебнув ухи, принялся жевать рыбу в тесте, попробовал нарезанное брусочком соленое с чесноком и поперченное свиное сало. Утолив голод, он взглянул на Анастасию, наблюдающую за ним, и сказал:

— Может, это, повторим?

— Плохо тебе не будет?

— Думаю, что нет.

— Ну, что же, смотри.

Анастасия налила Виктору полную стопку самогона, чуть добавила в свою недопитую стопку и они выпили вместе до дна. Женщина поднялась со стула, взяла в руки чистое полотенце и, подойдя к пареньку, как малышу вытерла ему всю нижнюю часть лица, к которой прилипли крошки от обильной пищи. Сделав это, она протерла этим же полотенцем и свои губы, чмокнула его в щеку и сказала:

— Молод ты еще совсем, но как приятно мне ухаживать за тобой. Все бы отдала за то, чтобы ты находился рядом со мной постоянно.

— Мне сегодня не нужно идти на работу? — спросил Виктор.

— Да нет, вроде, нет, — засомневалась Анастасия.

Она быстро встала и вышла на улицу, чтобы спросить у соседей, к которым тоже кого-то поселил бригадир. Тут же, как на грех появился круглолицый сосед Иван, про которого говорил бригадир. Из окна было хорошо видно, как он запросто облапил Настю, как та, стыдясь Виктора, которого заметила в окне, оттолкнула его от себя и направилась, было, к воротам своего дома.

Но неприятный и навязчивый мужик, другими словами его не охарактеризуешь, обогнав ее, преградил дорогу и стал что-то говорить, от души жестикулируя руками и тряся головой. После этого сосед выслушал ее, Анастасия говорила что-то не менее выразительно и зло. Наконец-то, он удалился, без конца оглядываясь, выкрикивая что-то и грозя пальцем.

Кровь закипела у Виктора. Первым его желанием было желание наказать обидчика его хозяйки, целый год он занимался по вечерам в спортивном зале, беря уроки у своих друзей в боевых единоборствах, и сейчас не сомневался, что сможет это сделать.

Но разум остановил его от необдуманного поступка, как-никак выпивши, да и что скажут люди, если он уже в первый день устроит драку. Кроме того, он еще совершенно не знает о взаимоотношениях этих двух людей, возможно, что-то связывает их в жизни. Тогда, зачем все это?

В дом вошла Анастасия и наигранно весело заговорила с Виктором:

— Никуда сегодня тебе не нужно идти, а вот завтра я тебя подниму пораньше, накормлю, да на работу отправлю.

— У тебя все нормально, Анастасия? А то я в окно видел, как к тебе мужик какой-то приставал. Хотел на помощь пойти, да подумал, что может быть он тебе кем-то приходится.

— Ванька это, сосед, через дорогу живет. Он соблазнил меня в молодости, потом я уехала, а когда вернулась через пять лет, он снова хотел добиться меня, но у него не получилось, — ничего не скрывая, ответила женщина.

— А в каких отношениях вы теперь? — настороженно спросил Виктор.

— Да, в каких? Ни в каких! Перестала бояться я его. Однажды полез ко мне ночью в окно, я его слегка сковородкой чугунной по голове-то погладила. Так он около месяца в больнице провалялся. Боится меня теперь. Только сегодня видел он, что тебя ко мне подселили, ревнует. Говорит, ночью будет приходить, и проверять, нет ли чего между нами. Про него сегодня днем бригадир говорил, милицию собирался вызвать из города, если что.

— Да, Анастасия! В сложной обстановке ты живешь, — с издевкой заметил Виктор. — Все у тебя войны какие-то идут. Жизни спокойной нет.

— Привыкла я давно ко всяким неприятностям в жизни. Без них, вроде, и жизни нет. А ведь могло и не быть всего этого, стоило мне только захотеть, — задумчиво сказала Анастасия, садясь на лавку в переднем углу дома.

— Загадками говоришь, Настя, позволь уж мне так тебя называть, хоть и в матери ты мне годишься.

Анастасию от слов Виктора слегка передернуло, она бросила на него гневный взгляд и раздраженно заговорила:

— Да не старая я совсем! Всего лет пять прошло, как институт закончила. Мне ведь и тридцати лет нет, а выгляжу, как старуха. Не слежу за своей внешностью, да всю работу мужскую себе на плечи взяла. На фотографиях, которые сделаны, когда я еще училась, посмотри, как выглядела. Высокая стройная девчонка. Спортом занималась. Наша команда по баскетболу за мой счет только и выигрывала на соревнованиях. И училась я неплохо, Диплом-то — красный, показать могу. Мне большое будущее сулили преподаватели.

Своими словами Анастасия более чем удивила Виктора. Он робко спросил:

— А, действительно, можно посмотреть твой Диплом? Пожалуйста!

— Посмотри, коль интересуешься. Фотографии-то и на стене в рамках есть. Прямо возле тебя. А Диплом и Грамоты всякие, сейчас, достану.

Анастасия поднялась с лавки и, подойдя к старому комоду, стала выдвигать ящики и рыться в них. Виктор прилип к фотографиям в больших рамках под стеклом, чтобы лучше рассмотреть их, включил свет. Вспыхнула небольшая лампочка-груша, болтающаяся под потолком на длинном витом проводе. Света она не прибавила, ее желтые отблески на стекле совсем не давали разглядеть фотографии. Стоящая за спиной Виктора Анастасия засмеялась, говоря:

— Вот, ведь, Фома неверующий! Что? Разобрать не можешь, где я? Давай-ка помогу.

Она быстренько сняла рамку с фотографиями с гвоздя, протерла передником стекло, засиженное мухами, и положила ее перед собой на стол, усадив рядом с собой на лавку Виктора. Отыскав себя на фотографиях, она показывала, тыча пальцем в стекло и комментируя снимки, косила глазами на парня, наблюдая за его реакцией. Он увлеченно и с интересом разглядывал фотографии за стеклом, сопел и изредка поглядывал на раскрасневшееся лицо увлеченной воспоминаниями Анастасии. Разобравшись с фотографиями, она развернула старую газету, в которой были спрятаны красные корочки Диплома.

— А вот и Диплом! — она развернула корочки, Виктор осторожно взял документ в свои руки.

— О-го-го, Настя! Ну, ты и даешь, — удивленно и восторженно прохрипел он, познакомившись с документом. — С таким-то образованием ты в этой дыре, а другого слова я не нахожу для этого места! Что происходило с тобой, когда ты решила остаться в этой глуши? Ты ведь пропадешь здесь. Даже не верится, что ты во ВГИКе училась и закончила его, да еще и с красным Дипломом.

— Мне очень хотелось на свою землю вернуться, вот и вернулась. Мать дождалась моего приезда, да вскоре и умерла. Я похоронила мать сама, некому ведь больше. Отец давно умер, а я — единственная в семье. На могилке материнской поклялась, что буду постоянно бывать, что не уеду никогда с родной земли. Поистратила все денежки, которые прикопила, а здесь особо не заработаешь, платят копейки. Кормиться, одеваться — везде деньги, да деньги нужны. А сколько их понадобится, чтобы вновь уехать в столицу и начать всю жизнь сызнова. Правда, есть там у меня друг хороший, когда учились — дружили, кстати, он меня и до сих пор не забыл, письма постоянно пишет. Зовет туда. Да неловко мне написать всю правду: что денег нет, что продать дом не могу, что не могу вырваться отсюда без помощи людской. А к нему обратиться за помощью — стыдно. Вот так и живу, так и терплю все оскорбления и унижения от людей, которые и сами-то ничего собой не представляют, Ванька, к примеру. Да и сам бригадир тоже хорош, собирает всякие глупости обо мне.

Сказав это, Анастасия склонила голову, чтобы не видел Виктор, что ее глаза полны слез и замолчала. Тронутый такими откровениями и расчувствовавшись, он протянул руку к женщине, коснулся ее головы и погладил, тихо приговаривая:

— Все пройдет. Успокойся, пожалуйста. Ты очень хорошая. Не место тебе здесь. Уезжай.

Звон разбитого стекла привел их в реальность. Они вскочили с лавки, а перед ними вдруг зашевелилась занавеска на окне, красная волосатая рука рывком откинула ее, ухватилась за подоконник, и в разбитом проеме рамы появилось пухлое лицо Ваньки. Он что-то прошипел по-марийски для испуганной Анастасии, лишь затем угрожающе заговорил по-русски, адресуя сказанное Виктору:

— Я давно слежу за вами! Еще раз ее тронешь — убью. Она — моя! Понял? — сказав это, он исчез из виду.

Велики ли осенние дни. На улице уже темнело, между туч появились звезды. Анастасия принесла из сеней большой кусок картона, Виктор замерил разбитое окно, аккуратно вырезал прямоугольник и вставил его в проем, перекрыв холоду путь.

Немного успокоившись, Анастасия проговорила:

— Не знаю, не знаю, что мне делать. Так, я жить не смогу, да и не буду. Посоветуй, ты умный.

— Да, уж. У тебя такой институт за плечами, а ты тут томишься, как в плену каком-то. Уезжать тебе нужно, — от души советовал Виктор.

— Помоги! Помоги уехать отсюда. Всю жизнь буду помнить тебя, — в отчаянии просила Анастасия.

— Дай подумать. Все это непросто сделать. Самое главное, что нет денег ни на дорогу, ни на первое время на новом месте. И мне тоже их не найти, — паренек задумался. — Мысль есть одна, только это нужно отложить на завтра. Давай, доживем до утра. Поговорка есть такая: «Утро вечера мудренее».

— Хоть сказал бы, что надумал.

— Завтра. Давай, все скажу завтра. Где мне можно лечь?

Анастасия принесла постельное белье, подушку с одеялом, быстро заправила постель на стареньком диване, стоявшем почти у самого порога избы, выключила свет в комнате и, пожелав парню спокойной ночи, удалилась за занавеску в свою спальню. Там вспыхнул свет, на занавеске появилась тень переодевающейся хозяйки, затем свет погас, и заскрипели пружины кровати. Все смолкло.

Лежа в постели на диване, Виктор пытался о чем-то думать, но сказалась психическая перегрузка от всего произошедшего, умного ничего в голову не шло. Вскоре сон пересилил молодого человека, и он уснул. Спал он тихо, по-детски подложив руки под щеку и подогнув в коленках ноги.

Разбудил его стук, стучали не в дверь, а будто чем-то массивным по стенам дома. Проснувшийся Виктор долго не мог сообразить, где он и что это так стучит, словно строители машиной вбивают сваи в грунт. Из-за шторы выскользнул высокий силуэт и, чертыхаясь женским голосом, вышел в сени. Послышалась перебранка на марийском языке, затем забрякал откинутый из петли металлический крюк, раздался вскрик женщины и топот шагов по половицам в сенях.

В такой ситуации Виктор оказался впервые. Сердце учащенно забилось, но привыкшие к темноте глаза позволили ему предпринять кое-какие действия. Он встал сбоку от входных дверей, и стоило только появиться на пороге мешковатой фигуре соседа Анастасии Ваньки, Виктор нанес ему сильный удар между глаз. Охнув, Ванька выпал за дверь, оставив ноги в кирзовых сапогах внутри избы.

Перешагнув через ноги лежащего человека, вошла Анастасия. Вспыхнул свет. Зажимая пальцами кровоточащий нос, женщина спросила стыдливо прикрывавшего свою наготу Виктора, который был в одних плавках:

— Что-то не шевелится Ванька. Ты не убил его, случайно? Отвечать не пришлось бы за это дерьмо.

Сосед Ванька вдруг захрапел. Анастасия с Виктором успокоились, жив Ванька. Анастасия, остановив кровь из носа, плеснула водой в лицо храпящего буяна, тот вздрогнул, стал отплевываться, сел на порог и, крутя головой, спросил:

— Обо что это я так ударился?

— Пить нужно меньше, тогда и вопросов не будет, — нравоучительно ответила ему Анастасия, тоже по-марийски.

Красно-синие круги вокруг глаз Ваньки обозначались все ярче, словно изображение на фотобумаге, лежащей в проявителе, к тому же, место это опухало, словно на дрожжах и вскоре на лице соседа остались только две узкие полоски, через которые он подглядывал на окружающий мир.

Ванька поводил по глазам грязными руками, почему-то подозрительно посмотрел на раздетого Виктора, но, увидев его худобу, хмыкнул и перевел взгляд на Анастасию, стоящую поодаль с красным и распухшим носом. Кряхтя, он поднялся с порога и направился на выход, видимо — домой, вернулся, кому-то пригрозил кулаком и ни к селу, ни к городу прохрипел:

— Вот я вас! — и ушел окончательно.

Анастасия вышла, заперла на все запоры дверь в сенях и, вернувшись в избу, села на табуретку, стоящую у печи.

— Так каждый день бывает? — спросил Виктор.

— Не каждый день, но часто, — сухо ответила она, но тут же, закрыв лицо обеими ладонями рук, завыла, запричитала, словно плакала по покойнику, несвоевременно ушедшему из жизни родственнику.

Виктор ужасно растерялся, не зная, что делать в таком случае. А Анастасия продолжала выкрикивать:

— Господи! В чем я перед тобой провинилась, за какие грехи наказываешь меня? Долго я должна еще терпеть такие издевательства? Что я натворила? — она плакала, рыдала голосом, проклиная такую жизнь.

Виктор так и не посмел сказать ей в утешение ни одного слова. Что-то уже начинало бунтовать в его сознанье, появлялось желание сейчас же побежать к соседу Ваньке и устроить ему «Варфоломеевскую ночь». Но здравый рассудок побеждал: нужно дождаться завтрашнего дня и решить проблему только мирным путем.

Анастасия и Виктор, посидев еще немного и успокоившись, залезли в свои постели, но уснуть после такого стресса было трудно, каждый о чем-то думал. Уже засыпая, Виктор подумал, сколько же за один сегодняшний день произошло с ним всяких приключений, плохих и хороших. И завтра предстоит ему еще многое сделать. Взялся за гуж…

Остаток ночи прошел спокойно, никто больше не стучал и не ломился в дверь дома. Виктору даже приснился хороший сон, но досмотреть его не дала Анастасия. Она разбудила его чуть свет и полусонного посадила за стол. Накормив, отправила в контору, куда должны были собраться все прикомандированные рабочие. Люди подходили поодиночке, время еще было. Воспользовавшись этим, Виктор подошел к бригадиру:

— Поговорить бы надо, — мрачно сказал он.

— Че, Настасья ночью мешала? Не затащила она тебя в свою постель? А то она это может сделать.

— Тебя что ли затаскивала? — вспылил Виктор. — Или видел, что кого-то затаскивала?

— Да нет, — смутился таким выпадом в его сторону бригадир. — Дак, ведь люди сказывают, что Ванька хвалится, будто эта «артистка» его больно шибко привечает.

— А ты меньше слушай сплетни, лучше бы пришел, да поинтересовался, в каких условия она живет. А Ваньку давно в тюрьму упрятать надо, — все пуще распалялся Виктор.

— А вон он, идет Ванька-то. Легок на помине. Только, что это с его рожей? Пчелы, что ли накусали, да вроде пчел нет уже. Где это тебя так угораздило? — спросил бригадир у подошедшего к столу Ваньки.

— Дома, о косяк стукнулся, — ответил сосед Насти. — Вот и пришел сказать, что не могу сегодня на работу выйти, не вижу совсем ничего. Вот около тебя стою, а не вижу тебя.

— Спички вставь, — посоветовал кто-то из собравшихся рабочих.

Дружный смех людей разозлил Ваньку:

— Подождите, спадет опухоль, вы у меня посмеетесь тогда. Вот я вас всех! — он погрозил всем кулаком и ушел.

— А что, парень, не ты ли ему так сообразительно припечатал по глазам-то, — спросил бригадир Виктора, глядя испытывающее на него. Хотел пошутить, глядя на его тощую фигуру, но не получилось.

Паренек кивнул головой. Гул восхищения парнем пронесся по избе.

— Потому и сказал тебе, что поговорить надо, — сказал Виктор бригадиру.

— Ладно, людей вот сейчас на работы отправлю, а ты останься пока. Раз надо, значит надо! И баста! Главное, чтоб с пользой для дела все происходило.

Бригадир за считанные минуты разогнал людей по работам, прибывшей из города бригаде дал отдельное поле, с которого нужно было убрать все, что на нем выросло и отправить в овощехранилище.

— А тебя, дружок, попрошу остаться здесь, запурхался я с бумагами, дел-то много сделали люди, а по бумагам выходит, что нет ничего. Но у меня все записано вот в этой вот тетрадке, — он протянул Виктору лохматую школьную тетрадь. — Поди, разберешься как-нибудь. Дак, ты, что хотел сказать-то?

— Дело серьезное, Колька… Простите, не знаю, как вас величать.

— Николай Иванович! Да не к чему это величие. Раз все зовут Колькой, зови и ты так. Что уж там.

— Да нет, не привык я называть человека, который старше меня больше, чем вдвое, как себе ровесника. Тем более что вы еще и начальником моим будете, хоть ненадолго, но все-таки. Так что привыкайте, буду звать вас Николай Ивановичем.

— И на том спасибо. Ну, говори, что там вчера у Настасьи произошло, что с ней?

Виктор от начала и до самого конца пересказал бригадиру о том, что стряслось в доме Анастасии. Сказал он и о разбитом стекле, и о ночном визите Ваньки, сказал и о том, что не смог сдержать себя и врезал этому мерзавцу от души за обиженную Анастасию. И еще он сказал, что очень хочет Анастасия в Москву поехать, да нет сил. Нет для этого ни денег, ни поддержки, хоть и ехать есть куда и к кому, только гордая она, просить помощи не хочет ни у кого. А вот его, Виктора, она просила помочь ей выбраться отсюда. Жаль, очень жаль ему Анастасию, не предназначена она по жизни стать работницей на земле. Может быть, пропадает в ней великая актриса.

Говорил Виктор долго и убедительно, пробрало Николая Ивановича до слез. Когда Виктор смолк, бригадир решительно встал и столь же решительно высказался:

— Так вот, что я надумал. Пропадет эта актриса здесь. Уедешь ты, заступиться за нее некому будет и сведет этот Ванька ее в могилу. Прав ты во всем. Хорошо, что разглядел правду насчет судьбы молодой женщины. Молодец! — он помолчал, снял фуражку, погладил лысеющую голову рукой и продолжил. — Разложил я тут по полочкам все у себя в голове и выходит: будут у твоей Настасьи деньги на дорогу и на первое время для жизни в большом городе. Я ей дам эти деньги. Просто дом ее не продать, никто не купит, у каждого есть свой дом, но для дела он очень подойдет, вот для прикомандированных рабочих, например, таких, как вы. Пригодится этот дом, обязательно пригодится. Иду прямо сейчас к Настасье, а ты здесь оставайся, приведи в порядок документы. Я твою просьбу выполню, а ты — мою. Идет? — Николай Иванович протянул руку улыбающемуся Виктору.

— Еще как идет, дядька Николай! — ответил Виктор.

Ночью сосед Ванька вновь закатил скандал, выбил все стекла в доме Анастасии. К утру приехала милиция, забрала скандалиста в город. А Анастасию увез в город сам бригадир на собственном стареньком Запорожце. Он же посадил Анастасию в поезд до Москвы, купив ей билет в купейный вагон и оставив туго перевязанный платком сверток с деньгами.

04/11/2011

Беспощадное время

(Пробуждение)

Василий проснулся оттого, что сильно ныло в правом боку, попытался повернуться, заныло и в левом боку. Из двух зол нужно выбирать меньшее зло, подумал он, поворачиваться не стал, но задумался. Молодой ведь совсем, а вот, видишь, болячки обступили со всех сторон. Сколько лет-то прошло с тех пор, как умерла Татьяна, так и не родив ему сына, с собой забрала его покойница. Пожалуй, уже лет как десять, а то и больше. Памяти совсем не стало, ну, память-то ясно, куда вся делась — водка съела.

Приподнявшись на локтях, Василий сполз с постели, некоторое время стоял на полу на коленях, боль постепенно ослабла. Тяжело сделать только первые шаги, потом — ничего, расходишься. На столе еще с вечера осталась недопитая водка в бутылке. Сделав глоток прямо из горлышка, он поперхнулся, закашлялся, а когда остановился, отодвинул бутылку от себя подальше и впервые за долгое время огляделся еще пока трезвыми глазами. Как медведь в берлоге живу, — думал он, глядя на свою постель. Постель — это условное название лежанки, сколоченной им впопыхах из нетесаных досок. Свою-то кровать, купленную еще вместе с Татьяной, срочно пришлось продать несколько лет назад. Прихворал он как-то среди зимы, легкие болели, нужны были лекарства, ну, а кто их даром даст, хоть умри. Вот и пришлось за бесценок отдать одному приезжему мужику ту кровать, да и то хорошо — ожил хоть. Соседка, бывшая подруга жены, заглянула тогда, объяснила, что давно не видно, мол, его из окон, не дай бог, не случилось ли что? Попросил он ее в город съездить, да лекарства купить от воспаления. Тем и спасся.

Матрац с кровати выкинуть тоже пришлось. Чуть живьем не сгорел прямо на нем. Среди ночи закурил сигарету, да уснул — сильно пьян был. Проснулся от боли, бок уже подгорать начал. Хорошо, что проснулся, а то угорел бы, это — в лучшем случае, а так-то, сгорел бы вместе с кроватью, да и с домом вместе. Вместо матраца теперь две старые фуфайки, да полушубок, отцовский еще. Новую кровать собирался купить, работал по-человечески целое лето, подрабатывал, ферму строил с бригадой приезжих строителей. Так ведь что получилось, при получке недодали денег много, заплатили меньше, чем договаривались, ссылаясь на выпивки во время работы, а когда калым обмывать стали, он все свои заработанные денежки взял да и пропил. Не столько пропил, сколько вытащили, когда после обмывки пьяный валялся. Да, много, чего пропил, а, то и просто даром отдавал. На литр водки шкаф обменял трехстворчатый. Тоже с Татьяной еще покупали. Соседке-самогонщице все стулья и стол отдал, получил по бутылке самогона за каждую вещь. А телевизор те же самые шабашники украли, когда работу закончили и уезжали из этой деревни. Напоили, да увезли телевизор-то, когда он пьяный спал, а может, и сам отдал, что с пьяного-то спросишь.

Разглядывая дом изнутри, Василий только головой качал, рамки с фотографиями стали совсем черными, это от копоти. Даже свадебные два портрета, его и жены бывшей, нельзя было рассмотреть. Нехорошо, ох как все нехорошо, — думал Василий, и скупая слеза пробежала по его грязной щеке. Василий поднялся с ящика, служившего ему табуретом, взял со стола, сделанного из ящика из-под спичек, недопитую бутылку и вылил ее содержимое в помойное ведро, стоявшее у порога под умывальником с соском. Видать, что-то перевернулось в его душе, он смял растормошенную пачку папирос и тоже отправил ее следом за водкой. Всю жизнь не курил по настоящему, так, только когда выпьет. Собрав все бутылки, а их было огромное количество, поставил мешки с ними у порога. Он разгладил лицо руками, поправил одежду, сходил к колодцу за водой, налил воды в умывальник и, с трудом, отыскав кусок мыла, тщательно умылся, смыв всю многодневную грязь со своего лица. Вроде, как и легче стало даже.

Лариска, продавщица в магазине посчитала да и поставила на прилавок сразу пять бутылок водки, только отказался Василий от них. На вырученные от бутылок деньги купил кое-каких продуктов на первое время, а от водки отказался. Она, проклятая, во всех его бедах виновата. Да еще сам виноват. Удивленная Лариска только сказать смогла:

— Как знаешь, дядька Василий.

Пришел на двор, тоже осмотрелся. Сарай набок скоро ляжет, срочно ремонтировать надо. Банька несколько лет нетопленая стоит. Вроде, крепкая еще банька, протопить, да помыться нужно, с год, поди, не мылся вовсе, даже в реке ни разу не искупался с этими пьянками. Помнится, прошлый год зимой у кума в бане мылся, тот хотел сделать из него человека, да не получилось, а ведь слово давал куму, что с выпивками завязывает навсегда.

За день Василий успел починить забор вокруг дома, стекла протер в рамах, а то заросли грязью так, что даже днем сквозь них на улице-то вечер уж кажется. Вышел в огород, кроме картошки не растет ничего. Хорошо хоть картошку вовремя посадил, соседи помогли, дай им бог здоровья. Но он на добро всегда добром отвечал, соседка, то дрова попросит поколоть, то помочь мешки с картошкой перетаскать. Не отказывал он никогда, даже пьяный, но такса у него была серьезная и постоянная: за каждый рабочий день — две бутылки самогона.

За домом в палисаднике нашел он еще две грядки лука. Интересно, кто же ему посадил этот лук, дай бог ему, или ей, здоровья. Ничего, жить можно. Картошки будет навалом, ешь — не хочу! Усадьба большая — тридцать соток. Надо бы где-то взять маленького поросенка, все, глядишь, с мясом зиму будет. Не поздно еще, если перед самым Новым Годом его зарезать. Нужно будет спросить у своих соседей, может, у кого и есть поросята. Сарай-то теплый, отец еще помогал построить. Даже зимой тепло поросенку будет, а пока нужно только будет заготовить больше сена.

Заглянув в сарай, Василий обнаружил там два куриных гнезда, да штук с десяток яиц в них, по двору бегали штук двадцать кур, да звонкоголосый петух, который будит его по утрам каждый божий день. Вот, вроде бы и не так все плохо. Руки только надо приложить ко всему, да в порядок привести все хозяйство.

Обед приготовил Василий самый настоящий — из трех блюд. На первое суп приготовил из рыбной консервы, на второе — картошку с тушенкой говяжьей, она запашистее, чем свиная, ну, а на третье — листьев смородины заварил, чем не чай. Пожалуй, лучше еще будет. Вкуснее, по крайней мере.

Только прилег после обеда на свою постель передохнуть чуток, из сеней послышался стук, да бряк. Неужели, кто из друзей с бутылкой заявился? Ну, нет! Ничего у них не получится, — думает Василий. — Ссориться не буду, но предупредить придется, что завязал он с выпивкой совсем. Жить еще хочется. Да какие еще годы?

С таким намерением и стал подниматься Василий с постели, тут-то и схватило его в боку, ни вздохнуть, ни охнуть. Так и сидел он, ухватившись за бок, пока дверь не открылась и не вошла соседка. Увидев корчащегося от боли Василия, она сразу жалобно запричитала:

— Бог с тобой Васенька! Что случилось? Не надо ли вызвать фельдшера?

— Не стоит, тетка Ирина. Не беспокойся. И так все пройдет.

— Ты что это меня все тетка Ирина, да тетка Ирина величаешь. Имя позабыл, так тетка-то причем? Какая я тебе тетка. Ведь я моложе тебя на два годочка.

— Да, не болтай, что моложе? — оторопел Василий. — Ведь ты жена дядьки Никифора будешь? А он, сколько лет тому помер-то?

— Ты с ума, что ли, Василий сходишь, или и сходить-то не с чего. До старости дожил, а ума все не нажил. Ведь Никифор Петрович-то отец мой, а тетка Ирина, как ты меня кличешь, мать моя родная. А я — Наталья, младшей дочерью была их.

— Да брось ты меня смешить, какая же ты Наташка? С той-то я по молодости погуливал еще, пока на Татьяне Ильиной не женился.

— Так вот, я и есть та Наташка, с которой ты погуливал, как говоришь. Не помнишь, как мы с тобой у ручья по вечерам встречались? Да и целовались там.

— Ты меня прости, только почему ты старая-то такая? Ты ведь такая хорошенькая была, если бы не Татьяна, наверное, на тебе бы женился. Я-то видишь, молодой еще совсем, на мне пахать, да пахать. А ты все бегаешь, как мышка серенькая. Бабушка — божий одуванчик. Нет, не верю я, что Наталья ты. Не верю и все, хоть убей.

— Ты, говоришь, слишком молод? У тебя зеркало в дому есть?

— Зачем мне зеркало? Что, я свою физиономию не видал, что ли? А бреюсь я на ощупь. Вот и не нужно мне никакое зеркало. Было когда-то, да при живой Татьяне еще разбил, когда пьяный был.

— Погоди, принесу сейчас из дома.

— Да зачем?

— Погоди. Увидишь.

Наталья проворно исчезла за дверью. У Василия в голове не укладывалось все то, что он услышал сегодня, только что. А ведь правду говорит старуха, что по молодости они с Натальей все целоваться бегали на этот ручей. Тогда, что же с ней стряслось? Старая такая на вид, да убогая какая-то. А так-то, ничего еще, бегом бегает. Вон, бежит.

Наталья вошла в дом, держа в руках, как икону, большое зеркало, встала возле окна, чтоб виднее было, да попросила подойти Василия.

— Ну, вот. Что притащила-то, икону что ли? — ворчал Василий, но к окну подошел. — Показывай, что приперла-то.

— Гляди, гляди батюшка. Узнаешь?

Василий сразу-то и не понял, что там, на картине изображено, вроде мужик какой-то небритый, да не мужик, а старик вовсе. Руку поднял, чтобы свою щетину пощупать, глядит, и там старик рукой по лицу водит. Господи! Так неужели это я таким стал? Старый, обросший весь, на бомжа самого последнего похож, — думает Василий, а у самого сердце кровью обливается. Насмотрелся на себя в зеркале, ничего говорить про то, увиденное, не стал, а отошел от окна, сел на ящик и задумался. А Наталья так у окна и осталась стоять. Тоже молчит, видит ведь, что переживает мужик, а какие мысли его одолевают, одному ему известно, да господу богу. Заговорил Василий:

— Наталья! Помоги мне в порядок привести мой дом. Отмоем, отскоблим, да заживем вместе. Нет ведь у тебя здесь никого? Одна живешь? Слово тебе сразу даю — не увидишь ты меня пьяным больше никогда в жизни.

Наталья пожала своими худыми плечиками, да тихо так и говорит:

— Поживем, увидим.

Эти ее слова Василий истолковал, как согласие Натальи жить с ним.

— Когда же это так мы успели состариться? Как ты думаешь, Натальюшка?

— Ох, Василий, Василий! Мне хоть она и длинной показалась, да не видела я, эту жизнь-то настоящую. Плохо ведь быть в семье последним ребенком. С детства помню, прижмусь в постели к матери ночью, да плачу. Мать спрашивает меня, что, мол, плачешь? Да жалко, говорю, мне всех вас. Вы ведь все старше меня, умрете-то все меня раньше. Все так и было. Как ты женился тогда на Таньке-то, так и стали все мои родные один за другим умирать, все по порядку, да по возрасту. Есть племянники, да не нужна им я, тетка какая-то. Вот была самой младшей в семье, а семья-то была большая, так одна и осталась.

— Так ты что, меня винишь, что твои родственники померли после того, как я не на тебе женился?

— Да нет. Может, сказала бестолково, а может, ты, что-то не понял. Не то я имела в виду. Ты женился, лет уж, чай, тридцать тому назад, времени много прошло с тех пор. А оно беспощадно это время-то. Вот оно и нас с тобой состарило. Только ты его часто и не считал. Летело оно, ну и лети ты. Все молодым себя видел, времени в запасе — хоть отбавляй. Успею, мол, все еще успею сделать. Ну и с чем ты остался? Будешь, вот, немощным стариком, видела я, как ты за бок хватался, и воды ковш тебе подать некому будет. Ты ведь тоже дожился, один одинешенек остался.

— Да, Наталья. Есть, конечно, где-то родственники у меня. В городе живут. Но я к ним никаких претензий не имею. Пусть живут сами по себе.

— Я тебе вот что предлагаю. Поживем пока в двух домах, а приведем в порядок твой дом, а он у тебя покрепче моего, в два раза позже построили его, вот и перееду я к тебе навсегда. Друг другу опорой будем. Рассуди сам, ждать милости от господа бога поздно: ко мне не приедет рыцарь на белом коне, а ты не встретишь Елену Прекрасную. Прошло то время, а оно, повторяю тебе еще раз, беспощадно. Нет возврата к старому.

— Дай обдумаюсь. Сообразить еще не могу, что делать нужно. Пару дней хватит мне, хмель дурной еще из головы не вышел, да и здоровье что-то крепко село. За два дня оклемаюсь, да и возьмемся мы с тобой за дело. Много в жизни опустил, наверстывать все надо, а не то пройдет она, жизнь-то, совсем стороной. А ты приходи ко мне эти два дня, наведывай. Вдвоем-то все легче.

На следующее утро Натальюшка появилась в доме Василия ни свет, ни заря. Пока Василий лежал на своей кровати, она выбросила все ящики, которые служили стульями, собираясь взамен принести пару стульев из своего сарая. Был выброшен на дрова и стол. Василий только рукой махнул:

— Делай, как знаешь, Натальюшка.

Наведя ведро теплой воды со стиральным порошком, соседка часа два отмывала грязь с полу всего дома. Грязь прямо въелась в краску, видать не мылся этот пол никогда после смерти хозяйки. В доме запахло землей, нечистотами и еще черт его знает чем, разведенными теплой водой. Наталья открыла нараспашку все окна и двери, чтобы дух этот поскорее выветрился из жилья.

Василий, когда нытье в боку прекратилось, вышел во двор, что-то пилил, стучал молотком, затем зашел снова и попросил у Натальи сделать ведерко такой же воды с порошком:

— Лестницу сделал. Пойду, промою прямо с улицы окна, а то свету божьего не видать. Гляжу, в доме-то как чисто да ладно стало, а сквозь окна и людей не видать на улице.

— Да лежал бы ты, раз нездоров еще. Впереди времени много будет.

— Душа не терпит смотреть, как ты пластаешься, а я лежать буду.

Когда все пять окон дома стали сверкать и пускать солнечные зайчики, Василий взял у Натальи ключ от сарая, где лежала старая мебель, принес охапку еще совсем неплохих «Венских» стульев и облезлый круглый стол. Оставив их во дворе, он сбегал к столяру, которого почему-то все звали Алеша-ляля, привел его, показал свою новую старую мебель, и они оба исчезли, забрав все с собой.

На следующий день, когда Наталья вошла в дом Василия, она только руками всплеснула. Посреди зала стояла новая мебель, еще остро пахнущая лаком, круглый стол и четыре венских стула. Она сначала даже не признала в новой мебели свое барахло и спросила:

— Деньги-то, где берешь, занимаешь, наверно? Отдавать-то чем будешь? Работать нужно пойти.

— В том-то и дело, Наташа, что Алеша-Ляля даром мне все это сделал, да еще и приглашает на работу к себе, его помощником. Он у себя фирму мебельную открывает, вот ему помощники и нужны. Разговор у меня с ним был, говорит, чтобы этого ни-ни, — он щелкнул ниже подбородка по шее пальцем.

— Ну вот, ты и не подводи себя, хорошим будь, Васенька. Ведь душа радуется, глядя на тебя такого — трезвого, да работящего.

— Не говори мне так. Раз сказал, что капли в рот никогда не возьму, значит все так и будет, Наташа! И не возобновляй больше мне этого разговора.

— Тоже слово даю, не услышишь ты от меня никаких нравоучений, если все так будет.

Прошло время. Общими усилиями Василий с Натальей привели в порядок дом. Василий работал в фирме Алеши-ляли, получая за свой труд хорошие деньги, на которые можно было уже жить припеваючи вдвоем с Натальей. Мебель для дома он, с разрешения хозяина, сделал сам по своему вкусу. Жизнь, как его, так и его соседки Натальи изменилась до неузнаваемости к лучшему. Наталья, видимо крепко обдумав свое решение, впервые осталась ночевать у Василия в доме. Утром, счастливый Василий, выбравшись из семейной постели, долго и возбужденно ходил по комнате и, наконец, присев на кровать, в которой еще нежилась его Натальюшка, раскидав по подушке свои прекрасные волосы, наконец, заговорил:

— Счастливый я человек. Вот ведь чуть не спился полностью. Да ты, Наталья, как ангел, какой, в мою келью вовремя заглянула, да вытащила меня на свет божий. К старому возврата у меня не будет никогда больше. Хочу спросить, как же ты сберегла-то себя? Это у нас с тобой по молодости ничего не было, целоваться только бегали к ручью. А ведь после, когда я женился на Татьяне Ильиной, за тобой такие ловкие ребята увивались, что только оторви, да брось. Как только ты умудрилась устоять перед ними?

— Да тебя, ведь, я всю жизнь любила, а как Татьяна умерла, все ждала, да надеялась, что бросишь ты пить, придешь в себя, тогда, может и вспомнишь нашу прежнюю любовь. А ты так долго не приходил в себя. Вот и надела я материнскую кофту с длинной юбкой, да платочком волосы по-стариковски подвязала. За эти годы я ни разу брови не подвела, ресниц не красила, думала, что не придется мне никогда делить ложе с любимым человеком. Да бог смилостивился, разум тебе вернул. Теперь все хорошо у нас должно быть. Никак нельзя допустить размолвки, много ли жить нам осталось. Может быть, вот поживем вместе немного, да в церкви обвенчают нас. Сделаем все по-христиански, по традициям веры отцов наших. Согласен ли ты с моими словами?

— Еще как согласен я с тобой, Наташенька!

11/11/2011

Билет до ближней станции