Бесплатный фрагмент - Невеста на час

ЧАСТЬ 1

Интерьер поражал обилием света и пространства.

«Филипп прав, — размышляла Светлана, с любопытством разглядывая холл частной женской клиники, — после ремонта как будто места прибавилось. И мебель чудесная».

Она остановилась возле двери с табличкой «Врач Троянов Ф. Д.» и, постучав, заглянула в кабинет.

— Филипп Данилович занят! Подождите, вас пригласят! — сообщила сидевшая за столом медсестра, сухопарая дама с глубокими носогубными складками на бесстрастном лице.

«Вредная, но в своем деле незаменима», — вспомнила Светлана характеристику этой особы, данную некогда Филиппом. Он даже побаивался своей помощницы, фанатично преданной профессии. Ничто не могло переубедить ее во мнении, что не существует на Земле более важной стези для женщины, чем акушерство.

Светлана слегка пожала плечами, прикрыла дверь, оглянулась — в углу стоял кожаный диван, на котором сидели две молоденькие девушки, — и направилась в ту сторону. Устроившись с комфортом на мягком сиденье, как можно дальше от юных пациенток, оживленно беседующих между собой, она взяла со стеклянного столика журнал и, машинально перелистывая его, улыбнулась своим мыслям: «Хм! Представляю лицо Филиппа… Скажу, что не удержалась, пришла полюбоваться на „хоромы“. И вообще… Почему бы не прогуляться после работы, побродить по улицам, поговорить… В последнее время мы мало общаемся, все как-то наспех, по привычке…».

Взрыв девичьего смеха расколол в мелкие брызги хрупкую тишину клиники. Светлана вздрогнула, покосилась на девиц, но те, увлеченные разговором, не обращали на нее никакого внимания.

Чернявая, с пикантной родинкой на верхней губе, с виду девочка-старшеклассница, сквозь смех говорила своей подруге, русоголовой толстушке:

— Прикинь, Даринка, я даже папика забросила. Бедняжка! Скулит по телефону: когда встретимся, когда у меня сессия закончится? Это я ему втираю, что у нас сессия началась, к экзаменам днем и ночью готовлюсь. Ха-ха-ха!

— И он верит в эти сказки? Смотри, с огнем играешь. Если узнает, тебе не позавидуешь…

— А! Мне по барабану! — скривилась чернявая, перекинув длинную точеную ножку на другую. — Надоел, старый козел! Не поверишь, мне и деньги его уже не нужны. Я, кажется, влюбилась.

— Да ты чо! Серьезно?

Черноволосая заерзала, придвигаясь поближе к подруге, и горячо зашептала. Но акустика в помещении была такова, что до Светланы долетало каждое слово.

— Ой, ты бы знала, Даринка, какие у Филечки руки! Я, прям, чуть не кончила у него в кресле! Помнишь, я про первое посещение тебе рассказывала? Ну, когда на аборт пришла…

— Ага!

— О-ой! Это что-то офигительное! Вначале естественно тряслась от страха… просто жуть. Эти ихние железяки… наверняка инквизиция придумала. Но с Филом — полный отпад! Он, такой, заходит в смотровую и тихо так, ласково говорит: «Ну что вы так зажались, девушка? Давайте расслабимся. Не бойтесь, я вам не причиню вреда». И все в таком духе. Говорит, а сам делает, быстро, ловко, и нисколечко не больно, а даже наоборот.

— Как это, «наоборот»?

— Ну, понимаешь, мне по кайфу были его манипуляции. А голос у него такой…

— Какой?

— Такой, знаешь, усыпляющий…

— Гипнотический?

— Ага! А потом я еще несколько раз была… Короче, все закончилось, сама знаешь, чем.

— А где?

— Прямо там.

— Ну вы даете! А сестра, одуванчик из гербария, куда подевалась?

— Он ее в другой конец больницы послал, за каким-то инструментом.

Из кабинета вышла пациентка, коренастая шатенка на высоченных каблуках, за ней показалось сухое лицо «одуванчика из гербария».

— Госпожа Горохова! — скрипучим голосом объявил «одуванчик». — Прошу вас в кабинет!

Под холодным взглядом сестры чернявая суетливо вскочила, уронив при этом сумочку, неловко подхватила ее и шмыгнула в открытую дверь.

Журнал в руках Светланы мелко дрожал. Не помня себя, она поднялась, постояла какое-то время без движения, потом пошла сомнамбулическим шагом прочь от кабинета. У выхода чей-то голос участливо предупредил:

— Девушка, осторожно в дверях-то! Кто ж на ходу читает? Упадете, чего доброго!

Она повернула голову на этот голос, но никого не увидела — что-то мутное колыхалось перед глазами. И лишь на улице, пройдя по тротуару метров сто, опомнилась. Пальцы, державшие толстое глянцевое издание, онемели от напряжения. Светлана отшвырнула от себя скользкий предмет, словно жабу, и почти побежала, как можно дальше от страшного места, где ей причинили невыносимую боль.

* * *

Месяц прошел с того злополучного дня, открывшего ей глаза на собственного мужа, а боль не утихала. Через многое пришлось пройти за это время: напрасные попытки докопаться до причин, толкнувших мужа на путь порока; его хитрые недомолвки и откровенную ложь; громкие скандалы с хлопаньем дверями и крепкими выражениями; молчаливый раздел территории, когда она, покинув супружескую спальню, поселилась в гостиной.

Самым обидным для нее в этой истории было отсутствие у мужа чувства раскаяния. Он вел себя как нашкодивший кот — вину признавал, но в пределах допустимого, как некую шалость, свойственную любому нормальному мужику, и надеялся, что инцидент как-нибудь утрясется и забудется сам по себе.

Поначалу он все отрицал, называя обвинения в свой адрес «полным бредом», а юную пациентку Горохову — «маленькой потаскушкой, свихнувшейся на сексе». Но припертый к стенке такими железными уликами, как «посланная за инструментом медсестра» и «Филечка», был вынужден признать, что не сдержался, поддавшись на откровенные заигрывания старлетки. «Неужели это баловство можно назвать изменой? — искренне удивлялся Филипп. — Да в студенческие годы мы с ребятами еще не то… Кхм! Подумаешь, трахнул по ходу дела шлюшку, на которой пробы ставить негде, а ты мировой пожар раздула. Смешно!»

Но ей было не до смеха. По ночам она плакала, а при свете дня всматривалась в свое отражение в зеркале, выискивая причины мужниной неверности. Ей казалось, что она и в самом деле постарела, подурнела, да и вообще, никогда не была красивой и привлекательной.

Единственным существом, которое не позволяло ей без остатка погрузиться в темный мир переживаний, была дочь.

Яна заканчивала восьмой класс, но внешне выглядела старше — высокая, сформировавшаяся, с модной прической. На нее заглядывались и парни, и мужчины. Если раньше этот факт вызывал у матери горделивую улыбку, то теперь ничего, кроме горьких мыслей, не возникало. «А вдруг и она, ее Яна, станет яблоком раздора для какой-нибудь не очень молодой пары? Нет, только не это!»

Как ни старалась мать уберечь дочь от семейных скандалов, шила в мешке не утаишь. Перебранки в спальне, начинавшиеся с шепота, вскоре переходили в громкую ругань и порой заканчивались ее рыданиями, заглушаемыми подушкой. Муж при этом в сердцах хлопал дверью, выскакивал на лоджию и долго курил. Девочка все понимала, но реагировала своеобразно. Она закрывалась в своей комнате, и не выходила оттуда до утра. На следующий день Светлана готовила завтрак, виновато поглядывая на замкнутое лицо дочери, а та молча ела и торопливо убегала, не позволяя чмокнуть себя в щеку, как было заведено у них с незапамятных времен.

В конце мая Филипп отвез Яну к бабушке, в провинциальный городок Михалев, где она отдыхала каждое лето. С ее отъездом Светлана пережила одновременно и облегчение — дочь не будет больше свидетелем родительских ссор, и тоскливое чувство одиночества. Теперь она совсем одна, даже завтраки готовить некому — Филипп в последнее время уходил из дому натощак, очевидно, выпивал кофе где-нибудь по пути на работу.

В наброшенном на ночную сорочку халате, она бесцельно бродила по пустой квартире, вялым движением наливала в чашку остывший кофе, вставала возле окна и долго смотрела на жизнь улицы. Постепенно это занятие обрело для нее определенный смысл — она изучала людей: лица, повадки, походку и пыталась определять их характеры.

Вот, например, пожилой мужчина из соседнего подъезда, с седым ежиком, всегда ухоженный, в неизменных светлых брюках и безупречно сидящих рубашках. Неспешной походкой он пересекал двор, без суеты открывал дверь красной «Мазды» и садился за руль, но уезжать не торопился, ждал свою жену, тоже немолодую, полную, с хорошей осанкой и породистым лицом.

Светлана начинала нервничать, завидев эту вальяжную даму, которая аккуратно семенила, с достоинством неся свое крупное тело.

Вечером пара возвращалась: муж доставал из багажника пакеты с продуктами — всевозможными овощами и фруктами, свежей клубникой, огромными рыбинами семейства осетровых и прочей дорогой снедью, а жена невозмутимо ждала в сторонке. Затем они чинно, как королевская чета на приеме, шествовали к своему подъезду.

«Как не тошно идти с такой черепашьей скоростью?» — со злостью думала Светлана. К тому же ее ужасно раздражал волчий аппетит пожилых супругов.

Она не была мизантропкой, просто измена мужа разлилась в ней горькой желчью, превратила в злую завистницу. Да, она завидовала этой пожилой чете! Самой обыкновенной черной завистью.

Однажды Светлана по обыкновению стояла у окна и смотрела во двор. Ничего интересного не происходило: старушки на скамейке болтали о своем; трое малышей возились в песочнице; бритоголовый парень менял колесо на мотоцикле да еще какие-то пигалицы в потертых джинсах и коротких топах, с оголенными животами, стояли в тени сирени и покатывались со смеху.

Вдруг показалась «Тойота» Филиппа. Сверкнув черным лаком кузова, она остановилась напротив их крыльца. Светлана напряглась, ожидая появления мужа. Каждый вечер она безотчетно ждала этого момента, а затем с волнением провожала взглядом высокую мужнину фигуру. Вот открылась водительская дверь…

Но что она видит?! Те пигалицы, что хохотали возле сирени, направились к автомобилю, вульгарно покачивая бедрами и кривляясь. Одна их них, долговязая, с гладкими черными волосами, в солнцезащитных очках, наполовину закрывавших лицо, что-то сказала Филиппу и ослепительно улыбнулась. Постой! Да ведь это… Как же она сразу не поняла?! Ну конечно, его пациентка! Госпожа Горохова, черт бы ее побрал! Ай да Филечка! Свидание под носом у жены!

Тем временем девицы нырнули в салон «Тойоты», и машина плавно выехала со двора.

Светлана не помнила, сколько просидела на диване. Уйдя в густой туман забытья, она ни о чем не думала, просто сидела, покачиваясь как китайский болванчик, с застывшим полубезумным взглядом на бледном лице.

* * *

Автобус свернул с магистрали на местное шоссе, и пассажиры сразу же «почувствовали разницу». Светлану вместе со всеми трясло на многочисленных промоинах, но это неудобство ее нисколько не задевало.

Всю дорогу она перебирала прошлое — далекое и близкое, вспоминала счастливые дни и ссоры первых лет их совместной жизни. Теперь эти ссоры казались наивными и мелкими, из разряда тех, когда «милые бранятся…». Разве можно сравнивать их с бедой, что обрушилась на нее тяжелой каменной плитой? Ведь больше ни о чем не думалось, кроме предательства Филиппа. Сколько она ни старалась гнать эти черные мысли, они возвращались вновь и с еще большим ожесточением терзали ее измученную душу.

Каких-то пару часов назад она сидела в своей квартире, раздавленная новой выходкой мужа. Вдруг что-то произошло с ней, что-то толкнуло на решительный поступок. Вскочив с дивана, она за десять минут переоделась и собрала вещи — просто скидала в дорожную сумку все, что попало под руку, не забыв прихватить деньги и документы.

И вот она едет междугородним рейсом в Михалев, к дочери, самому родному человеку на свете, с кем можно поделиться своей болью или просто помолчать, прижавшись щекой к щеке, нежной, упругой, пахнущей детством.

Охваченная тяжелыми раздумьями, Светлана не заметила, как их автобус въехал в небольшой город, замечательный своим купеческим прошлым и архитектурой русского классицизма. Громоздкая машина развернулась на площади автовокзала и остановилась. Пассажиры зашевелились, вставая с насиженных мест; с шипением и лязгом открылась дверь. Соседка Светланы легонько толкнула ее в плечо, дескать, приехали, надо вставать. Она вздрогнула, словно спросонья, поспешно поднялась, шагнула в узкий проход салона. Но почему-то образовался затор — все стояли, переминаясь с ноги на ногу, и спрашивали, в чем дело? Задние напирали. Зажатая со всех сторон, уткнувшись лицом в чей-то серый пиджак, Светлана задыхалась. Не в силах больше сопротивляться нарастающему натиску, она закричала:

— Почему нас не выпускают? Что за бардак? Кто там у дверей, шевелитесь, в конце концов, вы же не одни тут!

Все разом загалдели. Какие-то парни с задних сидений, всю дорогу потягивавшие пиво, матерились и свистели. Наконец началось движение вперед.

Злая, распаренная давкой, с упавшими на лицо волосами, Светлана вырвалась на свежий воздух и заняла очередь за багажом. Первым стоял инвалид на костылях. Левая ступня у него отсутствовала, о чем красноречиво говорила подвернутая штанина брюк. Очевидно, из-за него эта пробка, догадалась Светлана и отвернулась, прикусив губу. Ей стало стыдно за свой гнев. До чего дошла в пылу ревности! Ведь она нормальный человек, совестливый и добросердечный. По крайней мере, такой она считала себя раньше. Неужели первое серьезное испытание судьбы сломило ее, сделало нетерпимой к людям, ожесточило настолько, что она способна нахамить инвалиду?

Подхватив свою сумку, Светлана заспешила с привокзальной площади — будто от позора бежала.

Дом находился недалеко, всего в одном квартале, и вскоре, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, она стояла возле знакомой двери. На звонок открыла Ангелина Юрьевна, Светланина свекровь. По ее поджатым губам и укоризненному взгляду невестка догадалась, что та уже знает о раздорах в их семье.

Отношения со свекровью были хоть и ровными, без попреков и обид, но теплыми назвать их было сложно. Бывший главврач городской больницы, а ныне пенсионерка, Ангелина Юрьевна отличалась почти мужским характером, сильным, сдержанным, волевым. Овдовев еще в молодости, эта красивая женщина не вышла второй раз замуж, хотя от женихов отбоя не было. И даже от любовных связей отказалась. И все ради сына, ее дорогого Филиппа. Здравомыслящая, деловая и строгая с подчиненными, дома она становилась просто мамой, не в меру заботливой, опекающей каждый сыновний шаг, потакающей многим прихотям подрастающего дитяти. Филипп, и в самом деле, почти ни в чем не знал отказа. Ему и невдомек было, что мать берет дополнительные дежурства, подрабатывает частной практикой только для того, чтобы получше его одеть и накормить, дать денег на диски, плеер, новый мобильник и прочие юношеские забавы. Учеба Филиппа в медицинской академии также отняла у матери немало сил и средств, но зато с какой гордостью она рассказывала сослуживцам об успехах сына, каким счастьем светились ее глаза, когда они вдвоем с Филиппом, дипломированным специалистом, шли по улицам родного города. Благодаря материнским хлопотам, он устроился в престижную областную клинику, на хороший оклад. Да и свадьба со Светланой, у которой родители, скромные учителя, жили на другом конце страны, и чтобы приехать в Михалев, потратили все свои сбережения, легла опять же на плечи Ангелины Юрьевны.

Словом, нечего было и надеяться на понимание свекрови, полностью растворившейся в своем любимом сыночке.

— А где Яна? — спросила Светлана, проходя в гостиную.

— Гуляет с подружкой, — сухо ответила пожилая женщина, садясь в кресло. — Присаживайся, отдохни с дороги.

— Спасибо, я не устала.

— Может, чаю?

— Не откажусь.

— Тогда пойдем на кухню. Я утром пирожки пекла, Яночке понравились.

Они расположились за большим кухонным столом, застеленным аккуратной клетчатой скатертью, и долго молчали, будто бы сосредоточенные на одном чаепитии. Светлана чувствовала на себе пристальные взгляды свекрови, ожидавшей, видимо, исповеди от невестки, но упорно молчала, не решаясь начинать трудный разговор.

— А с кем ушла Яна, с Машей, наверное? — нарушила молчание Светлана.

— Нет, с Лизой из соседнего подъезда. В кино пошли, на какой-то американский фильм.

— По вечерам она не поздно возвращается?

— Когда как. Вчера в десять пришла. Она как-то быстро повзрослела. Всё думает о чем-то. Лишнего слова не дождешься. Отвечает односложно: да или нет. По ночам книжки читает, а утром не добудишься.

— Переходный возраст.

— Так оно, конечно… Света, что у вас произошло? Яна рассказала, правда, очень скупо… Мне кажется, она очень переживает, но в силу возраста, переходного, как ты говоришь, стесняется проявлять чувства. Или ей стыдно говорить о каких-то вещах, которые не для детского сознания… Ну ты понимаешь…

— Я понимаю. Да, мы по-идиотски себя вели, вернее, это я… Не надо было при девочке… Но, поймите, Ангелина Юрьевна, как можно контролировать свое поведение, когда такое… Когда так больно…

Сдерживать эмоции не хватило воли, и Светлана зарыдала, упав на сложенные руки. Свекровь не шелохнулась и не произнесла ни слова, так и сидела, застыв каменным изваянием, пока невестка не успокоилась.

— Ты подозреваешь его в измене? — спокойным голосом, в котором Светлане слышались скептические нотки, спросила Ангелина Юрьевна.

— А в чем, по-вашему, я должна его подозревать? — с вызовом крикнула невестка. — Ведь я его с поличным поймала!

— Даже так? — не поверила свекровь.

— Именно так! Он предпочел мне свою пациентку, совсем еще девчонку, чуть старше нашей Яны. Причем развратничал прямо в кабинете, в рабочее время! Скажите, это совместимо с врачебной этикой?

— Если это было именно так, как ты описала, то, конечно, несовместимо. Но ведь у вас до сих пор были нормальные отношения. За пятнадцать лет ты ни разу не обмолвилась об изменах. Значит, появились серьезные причины для этого…

— О чем вы говорите? Какие причины? Единственная причина — мой возраст! Его банально потянуло на молоденьких девиц! Сексуально распущенных, с крепкими задницами и прочими достоинствами, которых не хватает мне. Я не умею так вульгарно хихикать, вилять бедрами…

— Погоди, Светлана, успокойся! По твоим словам выходит, что Филипп — негодяй и развратник. Но ведь я его тоже знаю. И не хуже тебя. Не забывай, он мой сын.

— И поэтому вам не понять меня! Если бы я пожаловалась родной матери, она бы поверила мне. А вы… А вам…

И вновь слезы душили ее, не давая говорить. Кусая губы, она отвернулась к окну, за которым цвел и благоухал молодой июнь. Но несчастной женщине было не до лирики. Ее сердце изнывало невыносимой болью, и никто на свете не мог и не желал унять эту боль. От этого одиночества на душе было еще горше, еще тяжелее.

— Вот что, Света, не будем делать скоропалительных выводов, — неожиданно заговорила Ангелина Юрьевна. — Как говорится, поживем-увидим. В семейных делах нельзя однозначно судить: кто прав, а кто виноват. Скорей, оба виноваты. Подождем Филиппа. Я думаю, он обязательно приедет. Здесь все-таки две его женщины, вернее, три. Встретитесь, в глаза посмотрите, может, и простите друг друга. А пока живи у меня. Сколько надо, столько и живи. Места на всех хватит.

* * *

После неприятного разговора Ангелина Юрьевна ушла в свою комнату и включила телевизор, звучавший чересчур громко, — по всей вероятности, со слухом у нее были проблемы, а Светлана прильнула к кухонному окну.

С третьего этажа обзор был отличным. Двор, такой же старый, как и дом, был похож на многие дворы провинциальных городков: сломанные скамейки, залатанный асфальт тротуара, ржавые грибки детской площадки да пыльные кусты акации в заросших дикой травой палисадниках.

С грустной улыбкой Светлана отметила про себя, что ее новый образ жизни можно назвать «оконносозерцательным». Она привязана к окну, как часовой к посту, и ничто не может отвлечь ее от нового занятия: ни книги, ни кино, ни досужие разговоры. Все, что когда-то представляло интерес, померкло, потеряло вкус и актуальность.

На этот раз ее наблюдения не были праздными — Светлана ждала прихода дочери. Нервничала, бросала короткий взгляд на часы и вновь всматривалась в глубину двора, откуда, по ее мнению, должна появиться ее девочка.

Когда терпение окончательно лопнуло, на горизонте показались две девичьи фигурки — Яна с подружкой шли под руку, поминутно оглядываясь и прыская от смеха. За ними следовали два парня: один — длинный, немного нескладный, в короткой пестрой рубашке навыпуск, другой — пониже, коренастый, в темной футболке.

Спрятавшись за складками шторы, чтобы ее не заметили с улицы, Светлана с замиранием сердца следила за этой четверкой. А те, похоже, никуда не торопились. Девочки, неумело кокетничая, уселись на скамейку, чудом сохранившуюся на детской площадке, парни встали напротив и, рисуясь, о чем-то балагурили, поощряемые девичьим смехом.

Светлана попыталась определить возраст парней: по телосложению им можно дать от двадцати до двадцати трех лет, но, судя по одежде, они еще юнцы, не старше восемнадцати. В любом случае, негодовала она, для Яны они не пара — намного старше и опытнее, а значит, и запросы у них соответствующие. Сегодня же она поговорит с дочкой, откровенно, без обиняков. И даже приведет яркие примеры из жизни — тех соплячек из женской клиники, которые ходят на аборты, как на прививку от коклюша. Ведь молоко на губах не обсохло, а уже всё прошли, всё знают и умеют. Кому, спрашивается, нужны такие жены?

Ее даже передернуло от своих рассуждений. Разве можно ставить в один ряд ее Яну и этих проституток?

Она вдруг представила сценку, в которой ее собственная мать читает ей, четырнадцатилетней, мораль о девичьей чести, приправляя речь медицинскими терминами и цифрами из статистики, и внутри все взбунтовалось. Ее родители хоть и педагоги с огромным стажем, но нравоучениями не грешили. Она росла в любви и ласке, оберегаемая добрыми взглядами отца и матери. На всю оставшуюся жизнь ей хватит тепла морщинистых ладоней бабушки, заплетавшей ее косы. Ах, как уютно было по вечерам в их скромной квартире, с бедной обстановкой, сковородой жареной картошки на столе, со светом лампы над стопкой маминых тетрадей!

Уйдя в воспоминания, она не заметила, как площадка опустела — ни девочек, ни парней. Куда они так быстро исчезли? Почему Яна не торопится домой, ведь уже пол-одиннадцатого? Господи, совсем свихнулась из-за переживаний! А телефон для чего?

Схватив трубку, Светлана едва дождалась дочериного «да» и возбужденно заговорила:

— Яна, это мама. Я у бабушки, в Михалеве. Сегодня приехала. Ты где? Уже поздно. Сейчас же домой, слышишь? Или я сама выйду во двор…

— Я сейчас, еще минутку с Лизой фотки посмотрим, и все. Я скоро!

— Никаких «скоро»! Срочно…

Связь отключилась, а Светлана так и осталась с открытым ртом, не успев закончить фразу.

В дверях кухни появилась Ангелина Юрьевна.

— Ты с Яной говорила? Где она?

— Похоже, у Лизы. Фотографии смотрят.

— Не нравится мне все это.

— Думаете, мне нравится?

— Такое надо на корню пресекать.

— Я поговорю с ней. Об этом как раз и думала…

— Надо отцу сообщить, пусть принимает меры, пока не поздно.

— О каких мерах вы говорите? И вообще, что он может? Нотации по телефону прочесть?

— Он может приехать на выходные и поговорить с девочкой по душам.

— Даже я не знаю, как и что ей говорить, а вы хотите, чтобы это сделал отец, который и раньше-то не утруждал себя воспитанием дочери, а теперь…

— Именно теперь и настала пора, когда с взрослеющей девочкой, почти девушкой, должен говорить мужчина, ее отец. У нее сейчас одни мальчики на уме, и очень легко ошибиться в выборе. Ведь девчонкам свойственно идеализировать юношей, приписывать им несуществующие достоинства. А отец…

— Поможет ей разобраться, что такое хорошо, и что такое плохо? Интересно, как он это сделает, если сам до сих пор путает эти понятия?

— За тебя говорит раненое самолюбие, Света. Я понимаю тебя…

— Не будем трогать эту тему, прошу вас! К тому же вы субъективны в отношении Филиппа…

— Хорошо, не будем. И все-таки я позвоню ему, предостерегу насчет Яны.

— Дело ваше.

Они одновременно кинулись в прихожую, когда раздался звонок в дверь. При виде дочери у Светланы вылетели из головы все «правильные» слова. Она крепко обняла свою дочурку, зарывшись лицом в пышную копну ее волос, но вместо аромата свежести почувствовала запах сигаретного дыма.

* * *

До рассвета она не сомкнула глаз — лежала, смотрела в небо, быстро менявшее цвет этой короткой июньской ночью, и думала о Яне.

Да, она повзрослела. И внешность, и внутренний мир ее сильно изменились. Об этом говорило многое: поведение, новые интересы, замкнутость.

Последнее особенно удручало Светлану. Ведь еще недавно дочь делилась с ней секретами и мечтами. И вдруг, откуда ни возьмись, эта невидимая стена, разорвавшая их союз. Уже нет того теплого, нежного существа, которое в любой момент можно приласкать и одновременно согреться его теплом. Вместо него ходит, дышит, о чем-то думает вытянувшаяся, изящная и красивая, но с отчужденным взглядом юная девушка. А для матери она по-прежнему ребенок, роднее и дороже которого никого нет.

Слезы вымочили подушку. Они текли проливным дождем, а впереди, казалось, ни голубого просвета, ни солнышка.

В девять утра ее разбудила свекровь и попросила сходить на рынок:

— Я бы сама сбегала, но что-то сердце давит. Мне отлежаться надо, а потом я опять как новая буду.

Вид у пожилой женщины действительно был больным — под глазами легли темные круги, щеки покрылись нехорошей бледностью. Она все время тяжело вздыхала, наверное, от недостатка воздуха.

Напуганная ее состоянием, Светлана предложила вызвать «скорую», от чего та категорически отказалась. Дескать, у «скорой» поважнее вызовы есть, зачем беспокоить людей почем зря. Она уже выпила все положенные лекарства, а теперь ляжет и будет ждать, когда они подействуют.

— Я о вас с Яночкой беспокоюсь. Мне самой много ли надо, чаю напилась и сыта, а вам и суп надо сварить, и котлет пожарить. Вот ты и сходи на рынок за мясом и зеленью.

Наскоро позавтракав, растормошив засоню-дочь и наказав ей приглядеть за бабушкой, Светлана пошла на рынок.

Летнее погожее утро никого не оставит равнодушным. Очарование благоухающей молодой зелени, ласкового ветерка и пока еще робких прикосновений солнечных лучей будоражит и одновременно томит душу. Но на Светлану эти чары не действовали. Не замечая чудесной погоды, она шла знакомым маршрутом, полностью погрузившись в свои невеселые мысли.

Что произошло с Филиппом? Когда он успел так измениться? Неужели он не осознает, что нанес ей смертельную рану? И при этом не сделал ни одного шага для примирения, не сказал ни одного теплого человеческого слова.

Если рассуждать здраво, то такое отношение со стороны мужчины объясняется примитивно: он разлюбил. Будь в нем хоть капля прежнего чувства, он бы забеспокоился, не обнаружив вечером жены и не дождавшись ее появления до самого утра. Он бы обязательно позвонил. Значит, ему все равно, где она и жива ли вообще? Больше того, она подозревает, что муж сам не был этой ночью дома. Те юные пираньи, поджидавшие его возле подъезда, вряд ли отпустят свою добычу.

Что ж, надо как-то жить дальше. Прежде всего, взять себя в руки и не травить душу трагическими монологами.

Собственно, что произошло из ряда вон? Две ее подруги успели дважды развестись, и ничего, не умерли, наоборот, с оптимизмом ищут новых мужей.

Эти доводы не утешали Светлану. Душа ее по-прежнему тосковала по неверному мужу. Раньше она не догадывалась, как сильно зависит от его спокойного, чуть насмешливого голоса, лучистых карих глаз, ласковых рук…

Внезапно ей вспомнились слова Гороховой: «Какие у Филечки руки!», и тут же поэтический образ мужа погас, сердце пронзили ледяные иглы, с языка сорвалось: «Сволочь!».

— Женщина, вы покупаете или нет? Толкутся у прилавка, прям, не подойдешь, — услышала Светлана и, очнувшись от мыслей, огляделась.

Она находилась в рыночном павильоне, куда ее сами собой привели ноги, причем в «мясном» ряду, то есть там, где нужно.

— Так вы покупаете или нет? — раздался тот же истеричный женский голос.

Обернувшись, Светлана натолкнулась на свирепый взгляд низкорослой тетки, у которой голова странным образом росла прямо из туловища, так как на шею не было и намека. «Тоже мне, снежная баба», — мелькнуло у Светланы. Дернув плечом, она молча отошла от прилавка.

— Вырезку берем! Свежая, только что по лужайке бегала! — кричала какая-то молодуха в клеенчатом фартуке и красной бейсболке.

— Свинина, нежирная, на шашлык и плов! Недорого! — вторил ей молодой мужчина в темных очках.

— И сколько это, недорого? — сощурившись, спросила Светлана.

— Для вас, девушка, пятьсот рублей, — осклабился мужчина.

— Ничего себе! Драть три шкуры сейчас называется «недорого»? — возмутилась Светлана. — Откуда такие астрономические цены?

— Гастрономические? — переспросил продавец. — Ну зачем же, рыночные у нас цены. А вам, если не нравится, в гастроном шагайте.

— Ага! — поддакнула молодуха в бейсболке. — Пусть замороженные кости покупает.

— А вам какое дело? — разозлилась Светлана. — Я, кажется, не с вами разговариваю!

— Дак берете или как? — уже без улыбки спросил мужчина в очках, подцепив вилкой увесистый кусок и показывая его Светлане со всех сторон.

— Не знаю, — буркнула она, исподлобья разглядывая мясо.

— Ну покупатель пошел, блин! — проворчал продавец и небрежно бросил кусок на прежнее место. — Сами не знают, чего хотят.

— Санек, сбрось ты ей полтинник, а то еще скандал устроит. Знаю я таких, — раздалось откуда-то снизу.

За прилавком, слегка на отшибе, на ящике из-под пива сидел парень и курил. На его коленях лежали костыли.

— Каких это… — огрызнулась Светлана, но прикусила язык.

Она вдруг узнала в парне инвалида, из-за которого в автобусе образовалась толчея. А тот бросил сигарету, придавил ее здоровой ногой и, улыбнувшись уголками губ, посмотрел на Светлану в упор. В его глазах, серых, больших, она заметила усмешку и что-то еще, непонятное — осуждение, что ли?

Вспыхнув от смущения, Светлана растерянно топталась на месте, не зная, как выйти из трудного положения.

— Ладно, по четыреста пятьдесят пойдет? — добродушно поинтересовался продавец и, не дожидаясь ответа, положил тот же кусок на весы.

— Пойдет, — пролепетала она, не поднимая глаз.

Роясь в сумке, она тянула время, чтобы справиться с конфузом.

— Три кило без ста грамм. Это будет… — сказал Санек и, наморщив лоб, стал считать с помощью калькулятора.

— Тысяча триста пять, — опередила его Светлана, искоса поглядывая на инвалида, который неуклюже поднимался с ящика.

— Ха! Точно! Как это вы? В уме что ли?

— В уме, — улыбнулась Светлана. — Вообще-то, я бухгалтер…

— Понятно. Мастерство не пропьешь, — своеобразно похвалил Санек и оглянулся на друга: — Ты чо, Васек, пошел?

— Хватит кемарить, дел полно. Приходи вечером, машину обмоем.

— Везет же людям! — весело сказал Санек, беря у Светланы деньги и как бы ища у нее сочувствия. — Нет чтобы и мне такое же ранение прилетело, тоже бы на новой тачке рассекал, а то, падла, в глаз звездануло… Ну, бывай, Васек! Сегодня вряд ли получится, а завтра — кровь из носу — обмоем твою «ласточку».

Пребывая в легком смятении от инцидента у мясного прилавка, Светлана рассеянно выбирала овощи. Купив для чего-то лишний килограмм лука и, забыв при этом о картошке, она отправилась домой.

На парковке возле рынка она увидела Василия, открывавшего дверь автомобиля. Вдруг один из его костылей упал, с сухим треском ударился об асфальт и отскочил в сторону. Держась рукой за дверь, парень попытался до него дотянуться, но ничего не вышло. Светлана, неожиданно для самой себя, кинулась на помощь. Шмякнув прямо на асфальт пакет с мясом, она свободной рукой подняла костыль и подала его Василию.

— Спасибо, — сказал он и смущенно кашлянул.

— Давайте я вам помогу сесть в машину.

Дернувшись будто от удара, он резко ответил:

— Мне няньки не нужны.

Ее обидели не слова, а тон, жесткий, грубый, не заслуженный ею.

— Ну и оставайтесь… — дрогнувшим голосом бросила она и пошла прочь.

* * *

Светлана почти бежала, ничего не видя перед собой.

Отчего мужчины так не справедливы к ней? Оплеухи так и сыплются на ее бедную голову. Сначала муж, теперь инвалид… Судьба как специально сталкивает ее с этим «Васьком». Тоже мне, имена себе придумали: Санек, Васек… Мальчишки!

Она вдруг устыдилась своей выходки, сбавила шаг и теперь размышляла более спокойно.

Почему так болезненны ее отношения с людьми? С кем бы она ни общалась, ей кажется, что все кругом только и думают, как побольнее досадить ей.

Безусловно, это не так. Ее предал муж, а ей мниться, что весь мир встал на дыбы. Нельзя смотреть на жизнь сквозь мутную завесу личной обиды. Так, чего доброго, все человеческое в себе растеряешь.

На перекрестке она замешкалась, всматриваясь в сигнал светофора. Слева повернул автомобиль и остановился рядом.

— Девушка, вы забыли пакет с мясом! — крикнули из открытого окна.

Она увидела сидящего за рулем Василия и растерянно улыбнулась.

— Садитесь, пока зеленый горит!

В одну секунду она запрыгнула на переднее сиденье, и автомобиль рванул с места в карьер.

— Куда вы меня везете? Мне в другую сторону! — запротестовала Светлана.

— Я правила нарушил. Походу, дэпээсники на хвост сели, — пояснил водитель, не спуская пристального взгляда с зеркала заднего вида.

— И что теперь, от погони будем уходить? — не без иронии поинтересовалась она.

— Кажется, ушли, — со вздохом облегчения сказал Василий и свернул в небольшой проулок, утопающий в зелени черемух и яблонь. — Вам куда, на Садовую?

— Откуда вы знаете?

— Не трудно угадать. От рыночной площади всего две ближайшие улицы: Садовая и Лермонтова. Если бы вам было дальше, то, наверное, сели в автобус.

— Надо же, вы владеете методом индукции.

— Если бы не владел, вряд ли мы ехали в этой машине.

— Как все серьезно! И где вам пригодился этот метод?

— Об этом я позже расскажу. Может быть. Вам куда, в начало или в конец Садовой?

— В середину.

— Понятно.

Вскоре Светлана попросила остановиться возле рекламного щита, поблагодарила и, выйдя из машины, пошла к дому, но услышала сзади насмешливый голос:

— Девушка, а мясо бывшему владельцу вернуть?

— Ой, опять я про него забыла!

Она вернулась и открыла салон, где на полу между сиденьями, лежал ее пакет.

— Не знаю, как и благодарить вас! — улыбнулась она парню.

— Зато я знаю, — ответил он без улыбки. — У меня завтра днюха — ребята придут, родственники. Можете составить мне компанию?

— То есть как? — опешила она.

— Стать моей подругой. Номинальной.

— ??

— Я понимаю, у вас муж и все такое, но мне позарез надо одной девице насолить, короче, показать ей, что я не конченый человек, несмотря на инвалидность… ну вы понимаете. Она не дождалась, замуж выскочила, потом разошлась, а теперь жилы тянет… Вы в городе новый человек, ведь так? Вот я и подумал…

— Молодой человек, у вас со зрением все в порядке?

— А что?

— Какая из меня подруга? Я вам, если не в матери, то в тетки гожусь. Вас же и засмеют, скажут, не мог помоложе найти.

— Погодите, а сколько вам?

Под ее ироничным взглядом он густо покраснел, стукнул ладонями по рулю и улыбнулся по-детски открыто:

— Во балбес, а? А еще про индукцию впариваю! У женщины про возраст спрашивать — полный киндец! Извиняюсь, конечно. Кстати, меня Василием зовут, а вас?

— Светлана Аркадьевна.

— Света, значит? Очень приятно. Слушайте, Светлана, а для чего вы возраст набавляете? Все убавляют, а вы наоборот. Чтобы не приставали?

— Ладно, Вася, спасибо, что довезли. Я пойду, до свиданья!

— Постойте! А как же день рожденья?

— Поздравляю, — бросила она через плечо.

— Значит, брезгуете? Выходит, я не ошибся…

Она резко остановилась и, повернувшись, тихо спросила:

— В чем?

— В том, что все красивые — продуманные стервы.

— Красивые? Вы мне льстите.

Он не отреагировал на эти слова — молча сидел, сложив руки на руле, и смотрел прямо перед собой. Помедлив, она подошла к автомобилю, открыла дверь:

— Хорошо, я помогу вам. Куда приходить?

— Я заеду за вами. В пять часов.

— Хорошо.

— Постойте! У меня еще такая просьба, как бы это сказать…

— Боже мой, я уж и не знаю, чего от вас ждать!

— Да нет, ничего такого, короче, у вас есть декольте?

— Что?!

— Ну, платье такое, открытое. Чтобы грудь, то есть бюст…

— А зачем это вам?

— Да не мне! Чтоб она салатом подавилась… Ну… От ревности, что ли. У вас красивая грудь, то есть бюст… Фу ты, черт! Ну вы понимаете! Кстати, вашему мужу повезло — такую красавицу отхватил! Эх, Света, где вы раньше были, когда… А! Чего теперь крыльями махать? Ушел мой поезд.

— Вася, а где вы живете, в частном секторе?

— На Чкалова, а что?

— Да ничего. Просто боюсь, что в «декольте» меня комары заедят.

— А-а, так это дело поправимо. Я мазь от комаров куплю, прямо сейчас. Не переживайте, все в ажуре будет.

— Ну хорошо. Я пойду. До завтра!

— До свиданья, Света!

* * *

Дома она готовила обед, делала уборку, а мысленно вновь и вновь возвращалась к утреннему происшествию. Такого в ее жизни еще не было. Нет, комплиментов от мужчин она наслушалась достаточно, но чтобы вот так, искренне, прямо, без всякой игры, ей сказали, что у нее красивая грудь… А как по-детски он удивился, что она якобы скрывает свой возраст, причем в обратную сторону! Не убавляет, а «набавляет»! Смешной!

— Света! — позвала Ангелина Юрьевна.

Светлана заглянула в комнату свекрови. Та лежала в кровати, по-прежнему бледная, утомленная.

— Мне кажется, Яна куда-то собралась. Опять, наверное, с Лизой гулять пойдут. Ты бы поговорила с ней…

— Хорошо, поговорю. Но, боюсь, что ее не удержать дома.

— Зачем расписываться в своей беспомощности? Ведь ты еще ничего не сделала, чтобы вразумить ее…

— Вразумить? И в чем? В том, что нельзя влюбляться, страдать, ревновать? Что это вредно для здоровья, для нашего с вами благополучия?

— Ну что ты разошлась? Зачем утрировать? Пусть влюбляется, никто не запрещает. Но в кого? Вот в чем дело. А если ее избранник отъявленная шпана или наркоман? Ты представляешь, какие могут быть последствия у этой любви?

— Представляю, но что делать — не знаю. Как определить, кто ее парень — хороший человек или плохой?

— А ты пригласи его к нам.

— А если он не пойдет?

— Господи, да ты мать, в конце концов, или посторонняя тетка?

Светлана в сердцах выскочила из комнаты, ругая про себя и свекровь, и ее сына. И даже дочери досталось, как единственному отпрыску семейства Трояновых.

Все они одним миром мазаны, с горечью думала она, заваривая чай крутым кипятком. Каждый — себе на уме. Поди узнай, что у них в душе? Какой камень до поры до времени держат за пазухой? От мужа ей уже досталось булыжником по голове, теперь очередь за свекровью и дочкой. Ну почему так вышло, что крайней каждый раз оказывается она, Светлана? Прям, волчица серая, а все остальные — невинные овечки.

На кухню зашла Яна, в новой кофточке, тщательно причесанная, с легким макияжем на нежном лице. Молча налила чаю, взяла из вазочки печенье и направилась было к себе, но мать, захлопнув кухонную дверь, встала перед ней с решительным видом.

— Яна, нам надо поговорить, — с ходу начала она, в упор глядя в глаза дочери, но та отводила взгляд. — Что ты молчишь? Скажи что-нибудь!

— Что я должна сказать? — безразличным тоном произнесла Яна.

— Например, где и с кем ты собралась гулять?

— С Лизой по улице прошвырнемся.

— А кто эти парни, с которыми вы разговаривали на детской площадке?

Дочь фыркнула, порозовела и демонстративно отвернулась. Молчание затягивалось, а выхода из этого тупика Светлана не находила. Оставалось надавить на самую чувствительную струну женского характера — жалость.

— Знаешь, — как можно мягче заговорила мать, — у бабушки от переживаний что-то вроде сердечного приступа. Ты же видишь, она весь день с кровати не встает.

— Ты хочешь сказать, что это из-за меня? — сузив глаза, спросила Яна.

— В первую очередь, из-за тебя.

— А во вторую?

— Из-за нас с папой.

— А мне кажется, что только из-за вас! Да-да, из-за тебя! Скажешь, не ты каждый день скандалы устраивала? Я из-за ваших разборок не высыпалась, в школе потом носом клевала на уроках, двоек нахватала по математике! И это в конце года! Хорошо еще Лариса Петровна пересдать разрешила, а то бы годовая — тройка или даже двойка вышла!

В ее голосе, по-девичьи тонком, музыкальном, звучали плачущие, истерические нотки, но сухие глаза пылали гневом. В отличие от матери, у которой слезы были первой и естественной реакцией на стресс, дочь плакала редко, даже в раннем детстве могла просто замолчать, надуться на обидчика и лишь в крайнем случае выдать такой рев, что слабонервные не выдерживали, затыкали уши.

По словам психолога, к которому Светлана обращалась за консультацией, их девочка — интроверт по душевному складу, а потому особенно тяжело переносит конфликты. Надо беречь ребенка от всевозможных потрясений, особенно в пубертатный период, советовал специалист.

Она и берегла, всегда сглаживала всевозможные шероховатости, естественные в любой семье, никогда не кричала на дочь, даже когда та упрямилась.

Но то, что произошло у них с мужем, не вписывается ни в какие рамки рядовой семейной ссоры. Произошло стихийное бедствие, разрушительное, с необратимыми последствиями. В те дни, первые, самые страшные, она не контролировала себя. Ей хотелось кричать, выть, драться; она с трудом сдерживала себя и, разумеется, их «разговоры» с мужем превращались в громкие разбирательства. А кто на ее месте поступил бы иначе? Кто может кинуть в нее камень?

— Яна, давай сядем, я хочу кое-что сказать, — стараясь унять дрожь в голосе, негромко произнесла Светлана.

Они сели за стол, напротив друг друга, мать и дочь, два родных существа, очень похожие внешне, — как сестры, говорили им многие, поражаясь их схожести.

— Я никогда не говорила с тобой о таких вещах, считала — рано, еще успеется, а сейчас вижу, что была не права. Надо говорить, обязательно надо! Ведь ты будущая женщина, жена, мать…

— Гос-споди! — с сарказмом прошептала Яна и отвернулась.

— Да, я понимаю, тебе неприятно выслушивать нравоучения, но ты уж потерпи. Хотя бы раз, хорошо?

Дочь молчала, хмурясь и поджимая губы. Мать смотрела на эти сдвинутые брови, пухлые губы, чистую линию щеки, плавно переходящую в округлость подбородка.

— Доченька, какой ты еще ребенок! Ты не обижайся, ведь маме можно так говорить. Нет, внешностью ты уже почти взрослая девушка, красивая, стройная… Правда, правда! Я это вполне объективно. Мне многие об этом говорили: и тетя Женя, и папин друг Артамонов… Но, к сожалению, так получается, что красота к женщине приходит раньше мудрости. Думаешь, я была слишком умной до недавнего времени? Бестолковой я была! Да-да! Мне казалось, что жизнь так и пройдет — без сучка и задоринки, что наши с папой отношения не заденет никакой шторм. Наивная!

Впервые за последнее время дочь посмотрела на нее заинтересованным взглядом и даже позу изменила — подалась вперед, положив руки на стол.

— Тебе не приходилось сталкиваться с предательством? — после паузы внезапно спросила Светлана.

— Н-нет.

— А мне пришлось. Не дай бог тебе такое испытать.

— Тогда почему вы не разошлись? Неужели нельзя цивилизованно расстаться? Зачем устраивать эти дикие сцены? Чтобы соседи слышали и прикалывались потом на скамейке возле подъезда?

— Так, значит, тебя болтовня соседей больше всего волнует? — тихо, чувствуя, как внутри все похолодело, спросила Светлана.

— В принципе, мне плевать, что думают соседи. Меня другое напрягает. Скажи, зачем надо так цепляться за мужчину, который тебя разлюбил? Раз он нашел себе другую, то пускай отваливает к ней. А мы и без него прекрасно проживем. Пусть только алименты платит, и всё!

— Я не ожидала от тебя таких слов, — растерянно протянула Светлана.

— Еще бы! — хмыкнула дочь. — Ты же меня за первоклашку держишь.

— Теперь вижу, что передо мной не первоклашка.

— Мама, я уже все решила. Мы будем жить вдвоем с бабушкой. Я в одном классе с Лизой буду учиться. А вы с папиком разменяйте квартиру и живите отдельно. Можешь даже переехать в Михалев — здесь квартиры дешевле, чем у нас.

— Вот как ты решила? И давно тебе пришла такая отличная идея?

— Давно. Еще дома, когда вы мне спать по ночам не давали.

— Понятно.

И вновь наступила тишина. Светлана, сбитая с толку новым открытием, сидела не шелохнувшись. Как такое случилось, что она пропустила взросление дочери? Перед ней уже вполне сформировавшийся человек. Оказывается, она уже все взвесила и приняла единственно правильное, с ее точки зрения, решение. Ей самой и в голову такое не приходило, а дочь уже все разложила по полочкам. Причем для себя выбрала самый выгодный вариант. У бабушки ей будет вольготно, комфортно, а главное, никаких родительских «разборок» и соседских сплетен.

— Вот что, Яна. Как все дальше сложится, одному богу известно. Может, мы помиримся с папой, кто знает? А о том, что ты будешь жить отдельно от меня, даже и не мечтай, поняла?

— Нет.

— Что «нет»?

— Не хочу я с вами жить.

— Яна! Я ничего не понимаю! Когда ты такой стала? Холодной и расчетливой! Ведь и двух месяцев не прошло, как у нас с твоим отцом началась эта свара. Неужели за это время ты могла так измениться?

— И нисколько я не менялась. Я всегда была одинаковой. Просто ты меня не знаешь, вот и всё.

— Похоже, ты права, — тихо протянула Светлана, уставив неподвижный взгляд в окно.

Там по-прежнему буйствовали сочные краски лета. Но для Светланы это не имело никакого значения. Жизнь утратила свою привлекательность, потеряла сокровенный смысл и предназначенье. Словно компьютерный вирус поработал — стер все важное и необходимое, оставив после себя полную абракадабру.

* * *

Утром следующего дня, измученная бессонной ночью, Светлана решительно взяла мобильник и набрала номер Филиппа. Ей долго не отвечали, но она упорно ждала. Наконец ответил женский голос:

— Ну что трезвонить в такую рань? Спит он еще, понятно?

Связь прервалась, а Светлана еще долго держала трубку возле уха, будто ждала какого-то чуда. Увы, чуда не произошло.

Чудес не бывает, нередко повторял Филипп, смеясь над ее детской мечтой — получить от судьбы какой-нибудь подарок. Так было, например, несколько лет назад, когда начальство расщедрилось на большую премию, и она накупила кучу лотерейных билетов в надежде на большой выигрыш, но выиграла только сто рублей. А сколько было разочарования после того, как кандидатуру Филиппа, одного из трех претендентов на должность главврача клиники, «прокатили» главные акционеры. Или взять ее несбывшееся желание приобрести шикарную квартиру в новом доме, с огромной лоджией и столовой вместо обычной кухни. Они хотели оформить ипотеку, но, подсчитав, сколько денег остается на руках после ежемесячных выплат, поняли нереальность этой идеи.

Да, Филипп, как всегда, прав. Чудеса бывают только в сказке. Ничего не изменилось после ее отъезда. Муж пустился во все тяжкие, без сомнений и зазрения совести. Ему даже на руку их с Яной отсутствие. С глаз долой — из сердца вон. А была ли она, Светлана, в его сердце? Теперь она не уверена в этом. Может, просто терпел ее рядом с собой, а чувств уже давно и след простыл? Ведь такое бывает у людей — живут под одной крышей, а объединяет их только общее хозяйство да печать в паспорте.

Она почувствовала, что замерзла. Руки и ноги озябли настолько, что казались ледяными. Что это? В ней остановилась кровь? Или сама жизнь уходит из нее, капля за каплей, пока вся когда-нибудь не уйдет? Впрочем, все равно! Пусть уходит, лишь бы побыстрей закончилась вся эта история.

А за окном хозяйничало июньское солнце — сверкало бликами в окнах и на листьях тополей, освещало балкон, выход на который был как раз из ее комнаты. Естественное желание согреться все же заставило ее стронуться с места и пойти на балкон.

Тепло деревянного настила, успевшего накалиться на солнце, быстро согрело ее босые ноги. Чувствуя, как горячие потоки поднимаются от ступней все выше и выше, она облокотилась о перила и стала смотреть на улицу, а вскоре уже не ощущала ни в теле, ни в душе того мерзкого холода. Светлана осторожно прислушивалась к себе: сердце билось ровно, а желания умереть даже близко не было. Ей захотелось жить — двигаться, дышать, получать новые впечатления. Вот прямо сейчас спуститься по лестнице вниз и пойти по этой тенистой аллее…

Ее взгляд наткнулся на рекламный стенд, и сердце екнуло. Вдруг вспомнился вчерашний разговор с Василием. С легкостью пообещав ему «составить компанию» на дне рождения, она не подумала о последствиях такого бездумного поступка. Неизвестно, как отреагирует его бывшая невеста, а вдруг схватит за волосы и начнет мутузить соперницу почем зря? Наверняка, она какая-нибудь рыночная торговка, вроде той, в красной бейсболке, такая же разбитная баба. Боже, где была ее голова? А если просто не пойти? Вот так взять и не выйти на улицу. Пусть подыщет себе другую подсадную утку, помоложе.

Голос свекрови прервал ее размышления. Ангелина Юрьевна звала невестку завтракать. Этим утром ее самочувствие было намного лучше. Бодрая, повеселевшая, она возилась на кухне с приготовлением пиццы.

— Садись, будем чаевничать, — пригласила свекровь, жестом показав на стул. — Яну бесполезно будить, так что вдвоем посидим. Сегодня день изумительный. Взгляни-ка в окно! А стрижи-то, стрижи! Так и взмывают! Весело им, разбойникам. Ах, какой день!

Светлане подумалось, что и вчерашний день был не хуже. Но, видно, больному человеку любая погода не в радость. Впрочем, и ей самой вчера было не до стрижей.

— Ну как тебе моя пицца? — не унималась пожилая женщина. — Не пересолила?

— Нет, в самый раз. Вкусно! — улыбнулась невестка.

— Помнят руки-то! Помнят, родимые, — молодо рассмеялась Ангелина Юрьевна. — Я ведь давно не стряпала, а сегодня вдруг настроение напало, не знаю, с чего.

— Наверное, болезнь отступила?

— Наверное. Но не отступила, а отпустила ненадолго, мол, пусть старушка летнему деньку порадуется.

— Ну какая вы старушка, Ангелина Юрьевна? — искренне возмутилась Светлана. — Вам больше подходит — «женщина элегантного возраста».

— А! Один черт! — легкомысленно махнула рукой свекровь. — Я как перешагнула полсотни, поняла — молодость кончилась. Теперь началась бесконечная старость. Какая разница уже — шестьдесят, семьдесят… Нет уже того азарта, когда хотелось нравиться мужчинам. Ушло все. В невозвратную даль.

Она загрустила. Машинально поигрывая чайной ложкой, смотрела в безоблачную синеву высокого неба и долго молчала. Светлана не нарушала это молчание, сидела, не двигаясь, и тоже смотрела в окно.

— А ты себя не хорони раньше времени-то, в старухи не записывайся, еще успеешь, — внезапно сказала Ангелина Юрьевна.

— Что-то я не совсем понимаю…

— А ты понимай так, как сказано. Я человек прямой, всяких там подтекстов не признаю. Если с Филиппом разойдетесь, снова замуж выходи, поняла?

— Если будут брать, отчего не выйти? — выдавила Светлана, в душе изумляясь странному разговору.

— Вот я и говорю — не хорони. Следи за внешностью, одевайся по моде, а не как тетка неопределенного возраста.

— Неужели я так одеваюсь? — ахнула невестка.

— К примеру, в этом платье, что на тебе, я бы и на рынок не пошла.

— Господи! Неужели…

— Я в твои годы эффектно выглядела, — перебила разошедшаяся не на шутку свекровь. — Не позволяла себе старушечьих салопов. Думаешь, мужчина истинную красоту сразу разглядит? Да еще в серой мышке? Не тут-то было. Они вначале на яркий свет летят, как мотыльки. А уж потом понимают, где искусственное золото, а где настоящее.

— Но это платье я в бутике покупала. Оно не дешевое…

— Даже если ты ценник на грудь повесишь, мужчина вряд ли заинтересуется. Мода приходит и уходит, а вкус остается, если он есть, конечно. Вот что, пойдем-ка в мою комнату! Я хочу показать тебе одну вещь.

Светлана не переставала удивляться энергичной походке и молодому задору пожилой женщины. А главное, ее поразили советы свекрови по поводу умения одеваться и нового замужества. Теперь понятно, почему в молодости у нее не было отбоя от женихов.

— Я почти все распродала, когда Филипп учился в академии, но это платье сохранила как память, — сказала Ангелина Юрьевна и тяжело вздохнула. — Мне этот китайский шелк привез один мужчина, капитан дальнего плаванья. Царствие ему небесное. Десять лет, как умер. Как он ухаживал за мной! По-моему, сейчас такого не увидишь. Он мог всю ночь в сквере под моими окнами просидеть. Или триста километров гнать машину только ради того, чтобы увидеть меня и подарить цветы. Да-а, замечательный был человек.

— Почему вы отказали ему?

— А ты как думаешь?

— Из-за сына?

— Филипп мне такую истерику закатил, когда узнал, что я замуж собралась. Дома не ночевал, неделю не разговаривал… Да еще однажды напился до зеленых чертей — еле справилась с его отравлением. Ладно, чего прошлое ворошить? На-ка, примерь!

— Ну что вы! Зачем я вашу «память» отнимать буду, и потом, не носят сейчас такие…

— Какие?

— Ну, такого покроя…

— А ты перекрои на свой лад. Вчера по телевизору голливудскую звезду показали, в чудесном платье на бретельках — грудь и спина открыты, дальше строго по талии, а потом пышный подол. Как кукла! Я еще подумала, ну почему в молодости не шила себе таких платьев? Давай, прикинь на себя! Посмотрим, идет тебе такая расцветка или нет?

* * *

Светлана смотрела на свое отражение в трюмо Ангелины Юрьевны и не узнавала себя. Платье из атласного шелка — по кремовому полю коралловые и нежно-сиреневые цветы с зелеными листочками — превратило ее в молодую девушку с тонкой талией, стройными ногами и соблазнительной грудью. Всего за четыре часа она сумела переделать старомодный фасон в современный. Как говорят, последний тренд. Свекровь, по достоинству оценив и мастерство невестки, и ее саму в новом наряде, ушла на кухню готовить ужин, а Светлана все крутилась перед зеркалом. И почему раньше она избегала ярких тонов в одежде? И шелк не любила. Оказывается, это так красиво и очень женственно! Одно декольте чего стоит! У нее и в самом деле очаровательная грудь. И как только этот Васек разглядел ее под серой блузкой с глухим воротом?

А что если взять и пойти на его день рождения? В этом платье. Волосы просто распустить по плечам, а глаза накрасить по полной программе: подводка, тени, тушь. И блеск на губы! А что? Чем она хуже всяких там Гороховых? Ничем. И даже местами лучше. Например, у «госпожи Гороховой», насколько она успела разглядеть, на том месте, где должен быть бюст, какие-то две редиски недозрелые торчат.

А, плевать ей на эту малолетку! Еще не хватало всегда и во всем сверяться с пассией бывшего мужа! В том, что он — бывший, она теперь не сомневается. И даже свекровь выдала ей что-то вроде индульгенции.

Ровно в пять она стояла возле рекламного щита и нервно крутила головой, пытаясь увидеть на дороге вишневую машину Василия. Прохожие, особенно мужчины, оглядывались на нее, а женщины рассматривали как экзотическую птицу. Она уже пожалела, что перестаралась с макияжем. Наверняка, думают, что «ночная бабочка» раньше времени из гнезда вылезла, а теперь жмурится от дневного света — ориентировку в пространстве потеряла.

Ее злило, что приходится ждать молодого парня, по сути, случайного знакомого, которому она пообещала, ни много ни мало, выступить в роли невесты, а он и не торопится забирать ее, держит возле этой дурацкой рекламы, как у позорного столба. Да что она, в конце концов, контракт подписала и не может распоряжаться собой по собственной воле?

Тряхнув головой, она зашагала к дому с острым желанием сбросить с себя это пестрое платье и хорошенько умыться с мылом, но не успела пройти и половины пути, как на дороге завизжали тормоза, и вскоре раздался голос Василия:

— Света! Погоди! Светлана Аркадьевна, постойте, прошу вас!

Умоляющие интонации, прозвучавшие в последней фразе, поколебали ее решимость. Медленно повернувшись, она пошла к автомобилю, все еще кипя негодованием и мысленно готовя отповедь, с которой начнет разговор.

— Здравствуйте, Светочка! Какая вы красивая! — возбужденно заговорил Василий, когда она открыла дверь машины. — Вы уж простите. Малость не рассчитал. Понимаете, тут такое дело… Короче, день сегодня такой…

— С днем рождения!

— А? А-а! Ну да. То есть спасибо, конечно. Да не в этом дело! Черт с ним, с днем варенья с этим!

— То есть как?! Я что-то не понимаю… Вы же сами вчера…

— Да ладно, Светик, не переживай! Пустяки все это! У меня сегодня другой день рожденья. Я заново родился, понимаешь?

— Поздравляю, — сухо произнесла Светлана и, хлопнув дверью, пошла прочь.

— Э! Постой! Светлана! Ты чего? Я же не объяснил! Я же ничего толком не сказал! Света, вернись, я прошу тебя!

Когда Светлана завернула за угол дома, раздался вой клаксона. Он не прекращался в течение всего времени, пока она шла к своему подъезду. «Ну и дурак! Он же всех жильцов переполошил! — ругалась она, входя в темную прохладу подъезда. — Вот влипла, идиотка! Связалась с каким-то прохвостом!»

А на улице вновь завыл тот же сигнал. Истошно и длинно. «Господи, что делать? — переживала она, остановившись на лестничной площадке. — Ведь он не прекратит это издевательство, пока я не вернусь. Ладно, пойду обратно. Лишь бы он уехал с нашей улицы. Сейчас я ему такого наговорю, мало не покажется!»

Вой прекратился, когда Василий увидел выходящую из-за угла Светлану. Он расплылся в счастливой улыбке, не обращая внимания на ее свирепое лицо.

— Ну вот что, Васек, — начала она, усевшись рядом с ним. — Вчера вы показались мне вполне адекватным человеком, а сегодня…

— Света, у меня сегодня большая радость, — перебил парень и положил свою ладонь на ее сжатый кулачок, лежавший на колене. — Я протез наконец-то получил. Вот смотри, как влитой сидит. И не просто култышка пластмассовая, а механический, со всеми функциями. Я двести кэмэ гнал, из области, чтобы к пяти успеть, но не получилось. Ты уж извини, ладно?

Она лишь кивнула в ответ, но взглянуть не решилась. Так и сидела молча, уставившись в свои колени, пока он заводил машину, а затем вел ее по каким-то улицам, на окраину города.

Возле небольшого кирпичного дома их встретила шумная компания уже подвыпивших гостей, среди которых выделялась долговязая фигура Санька. Когда Василий зашагал в дом без помощи костылей, хотя и слегка прихрамывая, все пришли в такой неописуемый восторг, что появление Светланы осталось почти незамеченным. Маленькая белокурая женщина, как Светлана сразу догадалась, мать Василия, вышла на крыльцо, чтобы встретить сына. Улыбнулась, произнесла: «Ну вот, Василек, теперь можно…» и расплакалась навзрыд, не закончив предложения. А для зубоскалов, в том числе и Санька, появился лишний повод поострить. Они наперебой придумывали, что теперь «можно» их другану.

— Жениться, чего еще-то? — первым высказался Александр.

— В футбол играть!

— В «танцах на льду» участвовать! — растягивал толстогубый рот какой-то бритоголовый и низкорослый крепыш.

— Ну эту возможность мы тебе предоставим, — возразил ему худощавый мужчина средних лет. — Ты по всем параметрам для танцев подходишь — и ростом, и бритой головой.

— А голова-то здесь при чем? — ерепенился крепыш.

— Ею скользить очень удобно.

Со смехом и шутками усаживались за большой накрытый стол в гостиной — скромно обставленной комнате на три окна.

— Света! — вдруг опомнился Василий. — Ты почему там оказалась? Иди сюда! Мама, это Светлана, моя хорошая знакомая. А это моя мать, Вера Тихоновна. Ну вот, и познакомились.

Чувствуя на себе внимательные взгляды Веры Тихоновны, Светлана кляла себя за то, что согласилась на эту авантюру. Они сидели с Василием в торце стола, «как на витрине», а гости уже переключили свое внимание с радостной новости по поводу нового протеза на подругу именинника. Худощавый мужчина, которого все звали Михаил Никитич, в упор разглядывал незнакомку, а потом потрепал за плечо Василия и коротко похвалил «выбор»:

— Хороша! Счастья тебе, Васек!

В общей суете эту реплику расслышали только Василий со Светланой. Она вспыхнула, вскочила, чтобы немедленно убежать из этого дома, но парень удержал ее — железной хваткой за левое запястье.

— Светик! — горячо зашептал он на ухо «невесте». — Потерпи, а! Прошу тебя! Не порть праздник. Смотри, как люди веселятся! Не каждый день такое. Вкалывают все по-черному, чтобы на жизнь заработать, крутятся как бобики…

— О чем это вы шепчетесь, голубки? — крикнул с другого конца стола Александр. — Э! Господа! У меня родился тост! Прошу внимания!

Все притихли и, подняв наполненные рюмки, устремили взгляды на друга Василия, чье побледневшее лицо наполовину скрывали темные очки.

— Ребята! — в этот раз более демократично обратился к гостям Александр. — Предлагаю выпить за нашего Васька, а правильней, Василия Николаевича Макерова, лейтенанта внутренних войск, заместителя командира разведроты, орденоносца, моего лучшего друга! И не просто так выпить, а за его личную жизнь, чтобы, понимаешь, все у них как в кино было — любили друг дружку крепко и умерли в один день!

— Ну ты сказал! — возмутился бритоголовый. — Без всякого перехода: любили крепко и — бац! — умерли!

— А-а! Ты прав, Дэн! Ошибочка вышла, извиняюсь. Значит так, Васек, любите, плодитесь-размножайтесь, до старости живите, а потом уж, как говорится, и богу душу как пирожок на полку.

Все зашумели с одобрением, потянулись с рюмками к виновнику торжества, а заодно и к его «подруге». Пунцовая от стыда, Светлана чокалась с гостями, бросая короткие, но говорящие взгляды на Василия. А тот, разомлевший от счастья, только улыбался.

— Горько! — крикнул какой-то нетерпеливый гость, опережая события.

— Го-орько! — подхватили все.

Сжавшись в комок и потупив взгляд, Светлана замерла с рюмкой в руке, не зная, как вести себя в нелепейшей ситуации, но к ужасу почувствовала, что Василий встает на ноги и легонько подталкивает ее, мол, поднимайся тоже. Ни жива ни мертва, она встала рядом с «женихом», по-прежнему не поднимая глаз, а в следующую секунду оказалась в его объятиях. Он поцеловал ее в плотно сомкнутые губы, и этот поцелуй не был фальшивым, напротив, он оказался настоящим, чувственным, чем окончательно смутил бедную женщину.

Про себя она решила, что как только начнутся танцы, ей надо бежать. От выпитого вина кружило голову, и потому, наверное, она не задумывалась, каким образом будет добираться с далекой окраины в центр города.

* * *

Вечеринка была в самом разгаре. К ним подсела Вера Тихоновна и, ласково поглядывая на сына, начала расспрашивать Светлану о родителях. Кивая головой, она слушала ответы, но не очень внимательно, как показалось Светлане. Взор ее голубых глаз, с грустинкой на самом дне, был устремлен на любимое чадо. С жадностью ловила эта моложавая, симпатичная женщина каждое движение сына, каждое его слово, смотрела и не могла насмотреться.

«Как она любит его! — изумлялась про себя Светлана. — А ведь он давно не мальчик. Может, боится за него? Или в прошлом что-то… Господи, ну что за глупая! А ранение? Ведь он инвалид. И с девушкой любимой не получилось…».

В ней всколыхнулось щемящее чувство к парню, немало хлебнувшему за свою недлинную жизнь. В порыве нежности она опустила ладонь на его широкую, сильную руку, и тихонько сжала.

— Добрый вечер! — раздалось с порога.

В комнату вошла настоящая красавица — высокая, гибкая, смуглая, с большими глазами и прелестной улыбкой маленького, пухлого, созданного для жарких поцелуев рта. Мужчины тотчас встрепенулись, каждый наперебой приглашал новую гостью занять место рядом с ним, но та медлила, видимо, ждала слова именинника.

Светлана почувствовала, как напряглась рука Василия, и поспешила убрать свою ладонь. А красотка все стояла и ждала с натянутой улыбкой.

— Садись, Марина, — сдержанно пригласил Василий.

По его охрипшему голосу Светлана поняла, насколько тот взволнован. В груди будто холодком повеяло — вот, оказывается, какую диву любил Васек! А почему, собственно, любил? Он и сейчас ее любит. По голосу можно понять, по тому, как он старательно не смотрит на нее.

Эх, Марина, Марина! И чего еще ей надо? Такой парень ее боготворил! Вот если бы ее саму так любили. Но Филипп никогда не проявлял сильных страстей. Ограничиваясь вполне ординарным сексуальным наслаждением, с одним и тем же набором ласк, он редко говорил о чувствах и почти никогда о любви. Даже ни разу не приревновал, хотя в их кругу находилось немало поклонников ее внешности. Был уверен в непогрешимости жены? Нет, скорее, просто не любил.

Она поймала на себе пристальный взгляд Марины. Но та быстро отвела его, переключив внимание на Михаила Никитича.

— Миша, — томно пропела красавица, — мне тут водку налили, а я не пью ее. Не могли бы вы поухаживать за мной?

— С удовольствием! — обрадовался тот. — Может, мартини?

— Нет, лучше красного вина.

Подняв наполненную рюмку и будто бы любуясь игрой света в темном пурпуре вина, Марина о чем-то сосредоточенно думала, а потом внезапно посмотрела прямо в глаза Василию.

— Василек! Я пью за прекрасный летний день, подаривший нам тебя! Вера Тихоновна! Наверное, в тот день, когда появился Вася, тоже была теплая и солнечная погода, да?

— Не помню, — сухо ответила та. — Я рожала ночью, полдвенадцатого, а днем схватками маялась, не до красот было.

— Зато я все помню, — смеялся Василий. — Хорошая была погода. Плюс двадцать, без осадков.

— Ох, и помучил ты меня, — улыбнулась Вера Тихоновна. — По ночам не спал, орал так, что куры в стайке с насеста падали.

— А собаки в будках не дохли? — подхватил шутку Денис, которого друзья звали Дэном.

— Нет, про собак не помню, — серьезно сказал Василий, — а вот у одного пацана по соседству волосы повылазили от страха, да так и не отросли до сих пор.

Над этой незамысловатой шуткой все дружно рассмеялись. Светлана подметила, как Марина, поджав губы, отвернулась, видимо, ей не по вкусу пришлось то, как ее, такой поэтичный тост свели к курам и дохлым собакам.

А Санек уже «врубил» танцевальную музыку — все вышли из-за стола и направились в соседнюю комнату.

«Теперь можно и удрать», — мелькнуло в Светланиной голове. Стараясь не обращать на себя внимания, она вышла из дома, но на крыльце столкнулась с Денисом и Александром, устроившим перекур на свежем воздухе.

— Света, в этом наряде вы просто супер! — с ходу выдал комплимент Александр.

— А в других? — игриво спросила она. — Так себе?

— Ну-у, я бы не сказал… Но ту серую блузку больше не надевайте. Договорились?

— Это вы про рынок вспомнили? — рассмеялась Светлана.

— Ага. Слышь, Дэн, вот скажи, скоко будет двести сорок пять на двадцать пять? Сможешь помножить в уме, без калькулятора?

— Не-а, не смогу, а что?

— А она сможет.

— Не гони, Санек, никто не сможет.

— Шесть тысяч сто двадцать пять, — со смехом сказала Светлана.

— Видал?

— А как это вы? Не-е. Это развод, ребята. Поржать надо мной решили? Не верю.

— Да все проще пареной репы, — начала объяснять Светлана. — Саша взял неудачный пример, вернее, для меня как раз удачный. Легче легкого на двадцать пять умножать. Сначала делишь число на четыре, а потом приписываешь к нему два нуля. Вот и все!

Она заразительно хохотала, наблюдая, как меняется выражение их задумчивых физиономий, отразивших сложную умственную работу.

— А вас Васек искал, — придумала она повод, чтобы избавиться от ненужных свидетелей.

— Искал, значит надо. Пошли, Дэн, потом докурим!

Оставшись одна, Светлана ринулась к калитке. Выскочила на улицу и встала как вкопанная, поворачивая голову то вправо, то влево. Куда идти? Она совершенно не помнила маршрута, которым ее доставили в эту тихую, пустынную улицу.

— Что, заблудилась? — услышала она насмешливый голос и резко оглянулась.

В открытом окне, на подоконнике сидел Василий и курил, переплетя мускулистые руки на груди.

— Скажи, а в какой стороне центр? — как ни в чем ни бывало спросила она.

— Я без очков плохо слышу. Подожди, я поближе подойду.

Перекинув ноги наружу, он осторожно спрыгнул на здоровую ногу, держась руками за подоконник, а потом, прихрамывая, пошел к ней.

Обреченно вздохнув, она ждала его приближения.

— Неужели ты думаешь, что такую девчонку я одну отпущу, на ночь глядя? Да еще в наших джунглях? — сказал он, подойдя к ней вплотную.

— Вася, давай расставим все точки над «i». Во-первых, я свою миссию, кажется, выполнила. Во-вторых, не называй меня девчонкой, ладно? Я намного старше тебя, у меня взрослая дочь.

— А в-третьих? У тебя взрослый муж?

— А хотя бы и так.

— Понятно. Нет, насчет «намного старше» не совсем. Зачем ты искусственно старишь себя? Для чего?

— Бог ты мой! Да не старю я! Хочешь, завтра приду на твой рынок и покажу свидетельство о рождении? Чтобы ты отстал от меня, раз и навсегда!

— На мой рынок? Хм! Ты что, за торговца меня приняла? Хотя, какая разница? Все теряет смысл, если женщина просит оставить ее в покое. Особенно та, что снится две ночи подряд.

Она подняла глаза и натолкнулась на его пронзительный, тоскующий и одновременно ласкающий взгляд. Так может смотреть только влюбленный мужчина. Ее сердце сделало какой-то странный скачок вверх, а потом забилось с такой силой, что кровь бросилась в лицо, а в ушах зазвенело.

— Вот такой я и видел тебя в своих снах, — прошептал он и потянулся рукой к ее волосам, упавшим на лицо.

Она не отстранилась, молча ждала продолжения. А его пальцы нежно прикоснулись к длинным шелковистым прядям, отодвинули их в сторону, а затем опустились на оголенные прохладные плечи. Их тепло обожгло ее, заставило вздрогнуть.

— Замерзла?

— Немного. Я не думала, что в «декольте» будет так холодно.

— Прости меня, обормота.

— Ничего. Зато я впервые надела такое роскошное платье.

— Оно и, правда, очень красивое. Постой, я сейчас.

Расстегнув пуговицы на своей рубашке, он быстро снял ее и накинул на плечи Светланы. Она и опомниться не успела.

— Сумасшедший!

Ее смущала необычность происходящего. Просто кино какое-то, нервно смеялась она, бразильский сериал!

Но было и другое ощущение, вызывавшее душевный трепет. До дрожи, до горловых спазмов. Она боялась сознаться самой себе, но оно сидело в ней, прочно, явственно, неотвратимо. Да-да! Зачем обманывать себя? Она желала его! Этого молодого и сильного тела, что было так близко — только протяни руку. Ей не давала покоя маленькая жилка над ключицей, которая билась так трогательно и беззащитно, что хотелось погладить ее, приласкать, шепча нежные глупости.

Подняв ладонь, Светлана прикоснулась к этой пульсирующей жилке. Одновременно в вечерней тишине громко брякнула стальная щеколда, скрипнули петли, и она отпрянула от парня.

Из калитки в обнимку выходили Михаил Никитич с Мариной.

— А мы их повсюду ищем! — с наигранной веселостью пропела Марина.

— Что, холодно, Света? — поинтересовался Михаил Никитич, при этом теснее привлекая к себе бывшую невесту Василия.

— Василек, тебе, может, другую рубашку принести? — заботливо спросила Марина.

— Нет, мне тепло. Даже жарко, — спокойно ответил Василий. — С такой женщиной холодно не бывает.

С этими словами он властно обнял Светлану за плечи и прижал к себе.

А у нее пропало настроение. Позднее, вспоминая этот эпизод, она каждый раз не могла отделаться от неприятного осадка, который оставил в душе жест Василия.

* * *

Два дня прошло после вечеринки, а Светлана ходила как потерянная, ощущая на своих плечах прикосновение его рук. Словно это произошло только что, пять минут назад. Она и не предполагала, что чувственная память в ней так болезненно обострена.

На его звонки и эсэмэски она не отвечала. И очень сожалела, что сгоряча дала ему свой номер. Дважды из окна она видела его машину, припаркованную возле рекламного щита. Это было по вечерам, когда она по обыкновению вставала на свой излюбленный пост в ожидании дочери. Сначала ждала ее появления на улице, а потом, перейдя на кухню, провожала взглядом, пока та шла по двору.

Все нутро ее будто прессом сдавило, когда она впервые увидела машину Василия. Уже внятно сознавая свою привязанность к нему, она, тем не менее, твердо решила пресечь на корню их отношения.

Еще не хватало такой стыдобы, рассуждала она бессонными ночами. Дочь воспитывает, читает морали, а сама? Да ладно бы с ровесником, а то с мальчишкой!

Где-то глубоко сидела еще одна мыслишка, мелкая, бабская. Ей не давало покоя предположение того, что, наигравшись с ней, пресытившись, он вернется к молодой Марине, а в минуту откровения презрительно скривится, мол, со старухами завязал раз и навсегда. От этой картинки, рисуемой ее богатым воображением, у нее сводило скулы, и по телу пробегали мурашки.

Но душа изнывала желанием встречи. По несколько раз в день она вынимала из шкафа платье, подарок свекрови, и смотрела на него, вновь и вновь возвращаясь в маленький домик на окраине, где живет Вася-Василек, мальчик-мужчина, нежный и сильный, познавший в своей жизни любовь и предательство, ратный подвиг и настоящую беду.