В жанре шпионского романа всегда есть тайна, вплетенная в хитрые сюжетные повороты, персонажи показывают высший пилотаж смекалки и скрытности, оказываясь в эпицентре вечного противостояния сил порядка и хаоса, своих и чужих. Шпионский роман — это всегда широкая география и шахматная партия двух игроков, на кону — судьба государств и всего человечества, в игре нет места необъяснимому — потому что тайное всегда становится явным.

В романе «Невероятный шпионский детектив» показана не только рациональная часть мира в каноничном представлении агента британской разведки — но и иррациональный взгляд на действительность от лица тех, кто создает свои собственные вселенные. Метод активного воображения, известный из работ Карла Юнга, нашел отражение в детективной истории, где персонажи путешествуют не только по земному шару (Москва, Лондон, Париж, Флоренция), но и между эпохами, черпая знания из произведений своих предшественников. Как только находится ключ к пониманию бессознательных процессов, иррациональное становится тем самым уникальным детективным методом, начинает дополнять строгую и логичную картину мира разведчика.

Алхимия — алгоритм трансформации внутреннего, индивидуальная эволюция личности, которая пронизывает творчество великих творцов сквозь столетия. В книге читатель встретится с работами Данте Алигьери, Уильяма Блейка, Кристофера Марло, Уильяма Шекспира, Сандро Боттичелли, Джона ле Карре, прочтет авторский перевод и трактовку известных текстов и полотен — с нового ракурса.

«Невероятный шпионский детектив» посвящается всем, кто в середине жизненного пути начал обретать себя, и всем поэтам, недопонятым и одиноким архитекторам своей вселенной, служащим ремеслу творца, создающим сладкие плоды иллюзии с ценным зерном истины — чтобы нести ее сквозь века, передавать из поколения в поколение, вопреки всему.

— Значит, ты патологический лжец.

— Нет, я агент британской разведки.

1. Раздевайся

[Россия, Москва, Хамовники]

— Я его спрашиваю, кто он такой, и что делает у меня дома, — вещал женский голос с трибуны, а из зрительного зала слышался восторженный хохот в отведенные для этого логические паузы, — а он отвечает: «Я агент британской разведки».

Голос был глубокий, сиплый и с хрипотцой, свойственной либо социопаткам, либо артистичным истеричкам. Микрофоны уже не фонили, другие спикеры за столом на сцене публичной пресс-конференции завороженно замолкли и не прерывали монолог, изредка щелкали затворы фотокамер и свистели вспышки.

— Я ему говорю, чтобы он проваливал — потому что я его не приглашала, — продолжала женщина. — А он не уходит…

Она наигранно развела руками — с длинными ярко-зелеными неоновыми ногтями, — на открытой кисти из-под белого жакета мелькнул узор татуировки, уходящей на предплечье.

— Я ему говорю: «Ну тогда раздевайся». Он разделся.

Зал взревел, визжали преимущественно женщины, мужчины реагировали спокойнее. Другие спикеры за столом аплодировали, гротескно пучили глаза, изображали, что падают со стула — а женщина была довольна произведенным эффектом, пусть и всего лишь иронично и сдержанно улыбалась.

Невозможно было понять, она говорит всерьез или потешается…

Ричард тоже аплодировал — потому что так было нужно, и потому что за всей абсурдностью шутки он распознал долю остроумия.

Голос с трибуны принадлежал писателю под псевдонимом Стелла Фракта, автору нового детективного бестселлера «Кошки не пьют вино» про убийство на итальянских виноградниках. История про агента разведки, которую она только что поведала зрительному залу, была продуктом ее психоделических видений — авторским приемом использования активного воображения.

Ричард прочел все ее книги — и не один раз. В Секретной Разведывательной Службе по ее романам — и прочему творчеству — для агентов устроили интенсивный курс длительностью в две недели, с подробными разборами и примерами, методическими пособиями по системе символов и историческими справками.

Уже пять месяцев Секретная Разведывательная Служба Министерства иностранных дел Великобритании стоит на ушах. Беспрецедентный случай разглашения тайн Поэтов, алхимического сообщества, сочли потенциальной угрозой: так обычно вывешивались на всеобщее обозрение политические секреты, украденные хакерами и шпионами, с издевкой и удовольствием от безнаказанности.

В ряды Поэтов входили известные деятели искусств разных эпох. Формулы великого делания, зашифрованные в их творчестве, передавались веками от избранных к избранным в форме, недоступной для понимания обывателю — а автор романа, снискавшего феноменальную популярность, сделал из этого продаваемый детективный сюжет!

Хороший сюжет — яркий, красочный, с многослойным подтекстом и глубокими выводами… Однако это был сенсационный переворот, объяснение на пальцах сложнейших инструкций мудрецов — будто рецепт пирога, приготовленного на телевизионном шоу. В нем не эксплуатировались теории величайших заговоров человечества, как часто происходит в популярной культуре — в нем была голая правда. Это было подозрительно.

Алхимическое сообщество существовало много столетий. Поэты не вмешивались ни в политические конфликты, ни в экономику, ни в религию, вопросы, связанные с ними, не входили в список первостепенной важности для служб разведки и контрразведки — это были материи иного порядка. Поэты хранили свои знания за семью печатями в тяжелых сундуках, нагромождая хитрые конструкции защиты извне — одна абсурднее другой, — они сами соблюдали свою собственную информационную безопасность.

Сделка с дьяволом, Философский камень, превращение металлов в золото, воды — в вино… Колбы и зелья, Ключи Соломона, ритуалы призывания демонов в услужение и прочие оккультные атрибуты отвлекали от настоящего ремесла Поэтов — и лишь избранным объяснялись истинные значения метафор и символов, в которых не было ничего общего с магией.

Даже в Секретной Разведывательной Службе не учили алхимии… Для посторонних в круг алхимиков вход был закрыт.

Так происходило бы и дальше — если бы не нашумевшая книга, раскрывшая, чем в действительности занимаются Поэты.

То, что Стелла Фракта — член сообщества алхимиков, сомнений не было: у нее были знания. То, зачем она раскрыла секреты своей общины — предстояло выяснить агентам британской разведки.

Инцидент стал вопросом международного значения: книги на английском языке расходились по всему миру, как горячие пирожки.

Это не было актом саморазоблачения — она популяризировала алхимию с определенной целью. Призыв ли это к действию, сигнал ли это для остальных алхимиков — но, однозначно, опасность, ибо знания, которые следует держать в тайне, могут попасть не в те руки.

В пресс-центре крупнейшего российского информационного агентства на Зубовском бульваре собрались поклонники, журналисты и представители творческих профессий, смежных ремесел, писательских, театральных, художественных — их прельстила шумиха и горячий инфоповод. Москва кипела — как и всегда — котлом с наваристым бульоном из денег, жадности до развлечений, алчности до успеха, соревнованием и ярмаркой тщеславия.

Ричард уже месяц посещает все мероприятия с участием автора романа, месяц живет под новым именем. Он представляется актером из лондонской труппы Олд Вик, часто, больше в шутку, извиняется за свой намеренно корявый русский, заводит новые знакомства. То, что он в России из-за проекта Театра Сатиры, проводящего серию мастер-классов в рамках Шекспировского фестиваля — прикрытие, которое еще ни разу не вызывало вопросов — кроме недоумевающего восхищения.

За месяц он не продвинулся ни на шаг, не раздобыл новых сведений, ни опровержений, ни подтверждений опасной деятельности Поэтов — и все никак не мог подступиться к этой странной писательнице, она его будто не замечала. Он действовал ювелирно, ему нельзя было вызывать подозрения, он не навязывался, изображая фаната или заинтересованное лицо — и в то же время перед ним стояла конкретная задача: войти в круг ее близкого окружения.

Самого близкого окружения.

Официальная часть пресс-конференции завершилась, автограф-сессия подошла к концу, гости переместились в зал с закусками и напитками. Стелла Фракта жадно пила воду у столика на периферии, литературный агент Венцеслав Ренев что-то рассказывал ей на ухо, активно жестикулируя, она в этот момент смотрела в одну точку.

Иногда она похожа на подростка — с пирсингом в носу, татуировками по всей левой части тела, с наращенными клыками, причудливой прической с челкой и двумя пучками на макушке в виде рогов; иногда она чрезвычайно серьезна — когда хмурится и о чем-то думает, когда говорит сложные вещи витиевато, но со специфическими, скабрезными шутками. Она тоже живет под псевдонимом и носит социальные маски — пусть и ненавидит их, плюет на них, словно отпугивает своей гротескностью обывателя.

Ричард смотрел на нее — и все еще ничего не понимал. У него не было привычки злиться от неудачи — но была привычка никогда не терять бдительности.

Шутка про агента британской разведки, оказавшегося у писателя дома, уже позабылась, но удивительным образом описала крайность, на которую при необходимости Ричард был вынужден пойти.

Ему придется проникнуть к ней в квартиру и раздеться — если понадобится. Такая работа.

2. Робот

[Россия, Москва, Домодедово]

— Прошу прощения. Можете поменяться со мной местами? Мое кресло у аварийного выхода, 13C, там намного просторнее.

Человек, к которому Ричард обратился со спины, закидывал вещи на полку для ручной клади. Он недоуменно оглянулся, типичное русское угрюмое лицо не разгладилось даже от лицезрения белозубой улыбки незнакомца.

— Мне бы очень хотелось сесть рядом со своей девушкой… — Ричард взглядом указал на ряд кресел перед ними, растягивал рот еще шире. — Пожалуйста.

Затылок — с забранным в небрежный пучок каштановыми волосами — не обернулся, а угрюмый собеседник после секундной паузы кивнул.

— Ладно, — буркнул он, и начал доставать обратно свою сумку.

Подвоха не было никакого — ему, действительно, досталось бы лучшее место.

— Спасибо, — облегченно вздохнул Ричард.

Несколько мгновений спустя он как ни в чем не бывало усаживался в кресло рядом с молодой женщиной в наушниках, та даже не подняла на него взгляда, выписывая что-то в красный блокнот.

Почерк у нее был неразборчивый, с помарками, но ее это нисколько не смущало. Ричард косился на руки, на лицо и челку, на длинные темные ресницы, заостренный нос с кольцом в перегородке между ноздрями. Без макияжа Стелла Фракта выглядела иначе.

Ее настоящее имя Александра Штерн, ей тридцать, литературный псевдоним она использует только для книг — и в нем тоже есть некий символизм.

— Зря вы так, — произнесла она. — Лететь четыре часа, вы все проклянете.

Она слышала. Ричард был с ней согласен — но казаться глупее было ему на руку.

Он подпирал разведенными в стороны коленками спинку сиденья впереди, ему уже было неудобно — а они еще даже не покинули аэродрома… Он был ростом больше шести футов, он ощущал себя в тесном кукольном домике.

— Это было эмоциональное решение, — отозвался Ричард.

Они встретились взглядами. У него были голубые глаза, у нее — карие.

Александра покачала головой.

— Вы всегда можете попросить его пересесть обратно, — улыбнулась она.

— Да, могу, но не хочу. Я Ричард.

Она смотрела на него внимательно: правильные черты лица, гладко выбритый подбородок, голубые глаза, длинный узкий нос и тонкие губы; темно-каштановые волосы, широкие плечи, темно-серая расстегнутая куртка, синий джемпер.

Парфюм свежий и ненавязчивый, дыхание ровное и спокойное, взгляд прямой и открытый, радужка — если смотреть под углом — будто светится изнутри.

— Александра, — ответила она.

У нее три вида улыбки: одними губами; с чуть приоткрытыми зубами — но так, чтобы не было видно клыки; и с полностью открытым ртом, без стеснения. Ричард знал их все — и сейчас она лишь растянула губы.

Он протянул ладонь для рукопожатия, Александра подала кисть — с длинными ногтями, похожими на острые когти, в ответном жесте.

Рука у нее была холодная, у него — теплая, рукопожатие у обоих крепкое.

— Проклятый кондиционер, — сказал Ричард.

Она рассмеялась — и сейчас он успел разглядеть клыки.

— У меня всегда холодные руки, — пожала плечами Александра, кладя ладонь поверх закрытого блокнота. — Даже без кондиционеров.

Он мог бы разыграть суету, мог бы пытаться выключить кондиционер — вопреки правилам, — мог бы даже попросить у проводника плед… Но что-то подсказывало ему, что она не купится на это.

У него было ощущение, что она видит его насквозь — пусть это и было невозможно.

— Вы в Лондон по работе? — поинтересовался он.

Александра вновь посмотрела на него — по лицу он прочел легкую досаду: незнакомец решил отвлекать ее пустыми разговорами. Она была по-прежнему в наушниках — пусть и в них, с того самого момента, как он подошел к рядам кресел, ничего не играло.

— Да, — подтвердила она. — Встреча с читателями.

— Читателями?

— Я писатель. У меня есть книги. Читатели читают книги.

— Но «Кошки не пьют вино», — улыбнулся Ричард, изображая смущение. — Простите, я пошутил. Я понял. Я знаю вас — в смысле, знаю ваши книги.

— Прекрасно. Мне очень приятно.

Она была нейтрально приветлива, она балансировала на грани равнодушия и благодарности, но это не было заносчивостью или досадой на назойливое внимание. Он успел выучить, как она тепло реагирует на фанатов, на читателей, на тех, кто хочет с ней сфотографироваться или высказывает свое мнение — любого содержания… И она по какой-то причине реагировала на него не так, как он ожидал.

Он не рассчитывал, что она сразу оценит его привлекательность, но полагал, что она сочтет его внимание уместным — и так он заведет беседу. Она была открыта к диалогу — ко всем, кто обращался к ней… А на голубоглазого красавчика даже не смотрит.

У него не было привычки рефлексировать по поводу своей привлекательности — но была привычка сопоставлять факты и закономерности.

Ричард знал, что на данный момент ни постоянного партнера, ни объекта романтического интереса у нее нет.

— Я не буду вас отвлекать, если это не уместно, извините.

Ричард засопел, попытался усесться в кресле, чтобы принять удобное положение, обнял себя за плечи, касаясь локтем соседского локтя. Из-под опущенных ресниц он видел, как Александра усмехнулась.

— Все в порядке, — сказала она, а затем добавила после паузы: — Просто я устала — поэтому живые люди — даже милые — не вызывают у меня желание общаться.

— Живые?

Он пропустил мимо ушей утверждение, что он милый. Конечно, он милый — он, кажется, никогда так заискивающе не улыбался!

— Живые. Я предпочитаю роботов.

Александра говорила серьезно — она всегда говорила серьезно, даже когда шутила свои странные — порой жуткие — шутки. Если бы он видел ее в первый раз — и если бы он не был агентом британской разведки, — у нее бы получилось его отпугнуть.

Она мизантроп — она говорила это и в интервью, и в статьях, а книгах ее персонажи преимущественно аутисты, психопаты, злые гении, носящие маски и убивающие людей…

Монстры в человеческом обличье — или, наоборот, люди в теле монстров.

— Жаль, что я не робот, — пожаловался — почти искренне — Ричард, с ненавистью глядя на спинку кресла напротив.

— Вы еще можете вернуться.

Из динамиков голос бортпроводника начал объявлять о подготовке к взлету. Ричард щелкнул ремнем безопасности, пристегиваясь.

— И не подумаю, — хмыкнул он.

Александра сняла наушники, перевела телефон в авиарежим, откинулась на спинку и закрыла глаза. Он косился на нее — почти всегда добровольно.

3. Привычка

[Великобритания, Лондон, Хитроу]

Сосед у иллюминатора за весь полет ни разу не встал с места, а вот Александра часто просила выпустить ее в проход — и Ричард изображал, что дремлет — чтобы она осторожно трогала его за предплечье.

Она была из тех, кто скорее пнет, чтобы разбудить, или ударит красной записной книжкой — а коленки Ричарда были, казалось, уже везде, грешно не воспользоваться возможностью…

Часть полета Александра сидела с закрытыми глазами — но даже не дремала, просто наслаждалась бездельем, — часть слушала музыку, что-то писала в блокноте.

Ей не было скучно с самой собой, ей не нужен был собеседник, чтобы скоротать четыре часа пути… Ричард тоже умел выключать мыслемешалку, ценить любую возможность отдыха и восстановления, он не торопил события — он просто наблюдал.

После того как они благополучно приземлились, уже при выходе из салона, он помог ей достать вещи из отсека для ручной клади. У нее был маленький чемодан — мятного цвета, тяжелый, как сам Ричард, который весил под двести фунтов.

Он не подал вида, что удивился — зато Александра усмехнулась — короткой усмешкой, к которой он уже успел привыкнуть.

— Вас встретят?

Александра вытащила ручку чемодана, зажала красный блокнот под мышкой и обернулась в проходе, Ричард был на голову выше нее, ей пришлось задрать подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Да.

— Я бы с удовольствием увидел вас снова. Мы могли бы выпить кофе или прогуляться или…

— Не буду ничего обещать. Я даже не знаю, насколько я задержусь здесь.

Она улыбалась, но глаза оставались серьезными.

— Понимаю, — Ричард кивнул, сделал вид, что его интересуют другие пассажиры, медленно двигавшиеся вдоль рядов по направлению к выходу. — Не обязательно в Лондоне. Вы же вернетесь в Москву.

Он не сказал, кто он — а она не спрашивала. Александра приподняла бровь.

— Напишите мне в соцсетях, договоримся, — наконец, ответила она.

— Конечно.

Больше он не донимал ее расспросами, он отстал, когда они коротко попрощались в здании аэропорта — и лишь смотрел издалека за силуэтом в черном комбинезоне и белых кроссовках.

На капюшоне комбинезона были тканевые треугольные уши — как у кошки. Походка у Александры была танцующая, немного нервная, она не выпускала из рук телефон и кому-то звонила, а адресат не брал трубку.

Они пересеклись вновь у входа в здание со стеклянными панелями, от которых отражалось закатное солнце, Александра щурилась от золотого света, Ричард подошел так, чтобы она успела заметить его присутствие.

— Мы можем поехать на кэбе вместе, — сказал он.

— Все в порядке, — покачала она головой. — Если что, я потом вызову такси.

— Хорошо.

Он не собирался отходить, пока не приедет машина. Он был уверен, она согласится ехать с ним — если по какой-то причине что-то пошло не по плану.

— Вы без вещей?

Она мельком взглянула на него — и продолжила всматриваться в мельтешащие автомобили на парковке.

— Да, — развел руками Ричард. — Привычка. Лондон мой родной город, незачем брать лишнее.

— Понятно. Хорошая привычка.

Его кэб уже ожидал поодаль, но он делал вид, что не замечает. Сейчас главное не переборщить — и не вызывать отторжение своим навязчивым присутствием, но одновременно не упустить возможность узнать, кто должен был ее встретить.

Тем временем, вдоль подъездов терминалов неспешно катил Роллс-Ройс, полированные черные бока сияли в лучах садящегося солнца, Александра терпеливо наблюдала за его движением. Когда автомобиль поравнялся с ними, водительская дверь справа отворилась. Мужчина, вышедший наружу, виновато улыбался, Александра тоже кривила губы в улыбке.

— Ну прости!

— Придурок!

— Старик меня задержал!

— Мог бы трубку взять!

Они говорили по-английски, про Ричарда они тотчас забыли. Мужчина был ее ровесник, в черном костюме без галстука и белой рубашке — внешностью типичного личного водителя, с надлежащим уровнем лоска и услужливости.

Он обнял ее, стискивая в объятиях, приподнимая от земли, затем отпустил, наклонился и взял чемодан — и лишь потом обратил взор на Ричарда.

— Реми, Ричард, — спохватилась Александра, указывая зажатым в ладони блокнотом сначала на одного мужчину, затем на другого. — Ричард, Реми.

— Очень рад, — кивнул Реми, протягивая свободную руку.

Ричард ответил рукопожатием. Водитель тут же лишил его своего внимания и направился к автомобилю, открыл багажник.

— До свидания, Ричард, — молвила Александра, уже по-английски.

— До встречи.

Он провожал их взглядом, до тех пор, пока машина не скрылась из виду. Чуть позже — еще в такси — он узнает, что Роллс-Ройс — из автопарка известного историка и религиоведа, рыцаря английской королевы, сэра Ли МакКеллена, а молодой мужчина, опоздавший в аэропорт — его личный водитель, Реми Адан.

МакКеллен наверняка тоже из сообщества Поэтов — с его родом деятельности, специализацией по культам женских божеств… У МакКеллена особняк в пригороде Лондона — и наверняка они отправились туда, а не в отель, как Ричард изначально предполагал.

У него не было привычки додумывать заранее картину с отсутствующими деталями пазла — но была привычка замечать каждую мелочь.

Она не выпускала из рук красную записную книжку — очевидно, что там есть нечто важное.

4. Законы жанра

[Великобритания, Лондон, Сити]

— Конечно нет! Какой же детектив без трупа! — хохотала Александра, облокотившись на высокий столик у окна с видом на улицу. — Всегда есть преступление, всегда есть преступник.

В Рослин Коффи на Куин-Виктория было людно, аромат свежесваренной колумбийской арабики заполнял пространство, Ричард уже расправился с завтраком — кофе и полосатым хрустящим круассаном — и старался не упустить ни мгновения.

Он написал ей в одной из соцсетей, с профиля-прикрытия актера Ричарда Норта — с очень даже правдоподобными фото с его театральной работы, прошлыми вымышленными отношениями и приятелями, — она ответила не сразу, только в конце дня.

Она сказала, что утро — самое продуктивное время суток, и потому лучше встретиться за завтраком… Дополуденный Лондон в будни был бодр, жизнь кипела, на узких улицах Сити автомобили выстраивались в ряд перед светофорами, пешеходы спешили на работу, на бегу забирая кофе навынос.

— Смысл детектива — в изложении последовательности разгадывания загадки, убийство здесь и преступление, и нарушение баланса добра и зла, — продолжала Александра. — Это закон жанра. Структурные элементы системы ее определяют. Всегда есть конфликт и задача, и чем проработаннее детективная история, тем она правдоподобнее — потому что устойчивее.

Ричард кивал, облизывал губы. Александра еще едва осилила половину завтрака — занятая разговором, с привычкой не торопиться с едой.

— Ну ты сам все понимаешь, в актерском мастерстве то же самое. Чем больше ты поймешь персонажа, его мотивацию и его суть, тем больше он станет неотличим от реальности.

Он понимал. Он всю жизнь живет под вымышленными именами, в чужих странах, всю жизнь балансирует на грани, отделяя ложь от правды, обвитой хитросплетениями нитей мистификаций и искусственно созданных декораций.

Она создавала сюжеты, в правдоподобии которых сложно было усомниться.

— Когда приходится освоить новую профессию, чтобы сыграть одну единственную сцену продолжительностью в минуту, — хмыкнул Ричард.

— Когда приходится лезть в архивы парижской Национальной Библиотеки и переводить периодику за все лето определенного года XIX столетия — чтобы написать один единственный эпизод в историческом романе, — подхватила Александра. — Именно так. Человек недооценивает свои способности в воображении — и мало задумывается о том, что объективная реальность ничем не отличается от вымышленной.

— Хорошо, если бы все творили зло только в своей собственной голове.

— Да, — легко согласилась она. — В идеале — да. Только никто не слушает — хотя все так просто.

Действительно, просто… Вот только и он, и она сейчас сидят в кафе в реальности, а не в воображении, и мир вокруг реален и материален — как чашка недопитого капучино и половина бейгла на тарелке.

Он чувствовал, что стало теплее — как в игре горячо-холодно. Она была умна и проницательна, она все еще смотрела на него пристально — чтобы увидеть что-то, что он скрывал под маской симпатии и смущения. Он не играл ловеласа, он не изображал потерявшего голову поклонника — он выбрал что-то между, он хотел показать, что он отличается от остальных — пусть и пока безуспешно.

Он мало говорил о себе — и больше слушал. Ричард по неведомой ему самому причине не пытался навесить лапшу на уши, играя роль того, кто хочет выставить себя в лучшем свете — перед ней.

Она привыкла, что ее используют — она привыкла, что ее хотят. Она пряталась под личиной открытости и раскрепощенности, но за принятием мира таким, какой он есть — с невежеством и жестокостью — она скрывала разочарованное смирение.

Все просто.

— Ты говоришь так, словно все на свете знаешь, и от этого тебе скучно.

Она задумалась, темные глаза смотрели не на Ричарда, а в окно, на вывески по противоположную сторону улицы, на прохожих и проезжающие мимо кэбы.

— Возможно, — не сразу молвила она. — Иногда так и есть, без шуток. Более того, я делюсь этим, много рассказываю и так много перевожу на доступный язык — метафор, архетипов, ролевых моделей и съедобных сюжетов — но оно по-прежнему доходит только до тех, кто хочет видеть и слышать.

Ричард скрыл возбуждение, лишь переставил ноги на перекладине барного стула.

— Алхимия?

— Она самая, — с улыбкой отозвалась Александра. — Вино крови королей, воплощение и миссия, великое делание… Кому оно нужно — если все увидели кошек и виноградники, средневековые катакомбы и аутиста-собачника, которого из тюрьмы спасала жена-фантазерка?

Опять загадки… Значение каждой метафоры она объясняла в своих книгах, они складывались в определенный алгоритм успеха любого дела — но всегда чего-то не хватало. Как в шифровании: она сделала публичным один ключ, второй оставила при себе — ибо тот ключ только у тех, кто был посвящен в Поэты.

— Мне нужно, — Ричард приподнял брови, глядел на Александру пристально до тех пор, пока она не посмотрела на него. — Я вроде все понял — и все равно ничего не понял.

Она вздохнула и улыбнулась. Мягко, снисходительно. Она предполагала, что они будут говорить об объективной реальности — Лондоне, Москве, вечеринках и маскарадах, той сфере деятельности, которая их объединяла — по его легенде… А он ждет от нее откровения — так, словно она может здесь и сейчас открыть ему секреты бытия.

— А зачем тебе это нужно?

Хороший вопрос. Чтобы выполнить задание…

— Чтобы стать собой.

Он сам не понял, почему так сказал — рот произнес это сам. Странно — но он будто бы начал слышать ее лучше, говорить на ее языке — без принуждения, без постоянного осмысления каждого выдаваемого предложения.

— У тебя уже все для этого есть, Ричард Норт. Не надо искать ответы вовне — они внутри нас. Как только ты узнаешь, кто ты, все случится само собой — потому что иного варианта просто не будет.

— Сложно.

— Сложно — это привычка. Мы всю жизнь строим нагромождение терминов и понятий, пытаясь описать мир вокруг, мы используем видимое, чтобы описать видимое — и отрицаем то, что не понимаем или не можем описать. Если я тебе скажу, что у тебя за спиной кто-то стоит, а ты не будешь оборачиваться — сможешь ли ты описать то, что у тебя за спиной?

От таких разговоров у обычных людей начинается мигрень. У агентов Секретной Разведывательной Службы мигрени быть не должно — потому что это не эффективно.

— Смогу, — ответил он, невольно шевеля плечами, словно у него были мурашки. — Интуиция, воображение, сопоставление косвенных признаков — отражение в стекле, дыхание, шум, направление твоего взгляда…

Ей понравился ответ. Александра просияла:

— Ну, значит, ты все и без меня знаешь — а понимание придет, когда настанет подходящее время. Алхимия — в первую очередь не трансформация внешнего, а трансформация внутреннего.

Единственное, что он пока понял: чем больше он открывается ей, тем больше она доверяет. Она просила раздеться воображаемого агента разведки не из похотливых побуждений, а чтобы он обнажил душу.

Ричард провел ладонью по лицу, щеки покраснели — от ненаигранного ощущения нелепости. Ему придется достать из себя настоящее смущение — а не поддельное, лукавое, — с учащенным пульсом и холодным потом на висках.

— Про трупы говорить проще, — хохотнул он.

— Потому что с ними все понятно, вспоминаем законы жанра. В своей собственной душе мы проводим то же расследование, наводим порядок в системе символов, в замке воображения. Мы даем всякому явлению название — которое однозначно определяет его суть, но по своему собственному усмотрению, а не так, как нас учит мир объективно существующих вещей, — Александра промолчала, а затем добавила: — Потому что объективное существование это миф, всего лишь ориентир закона жанра.

Его жанр — шпионаж. Ричарду вдруг стало интересно, что она скажет, если он вывалит ей всю правду, как есть: что он следит за ней уже месяц, до этого его готовила британская разведка, чтобы он как можно лучше втерся к ней в доверие, что он знал ее биографию, знал, какой зубной пастой она чистит зубы и в каком салоне в Москве делает свои огромные длинные когти раз в три недели — вне зависимости от разъездов…

Что он должен стать ее любовником, сделать так, чтобы она ввела его в круг Поэтов — чтобы он выведал, зачем была инициирована эта алхимическая публичность.

Он мог бы предложить ей сотрудничество, мог завербовать, мог угрожать — но она из тех кошек, которые гуляют сами по себе, и их не запугать даже страхом пыток и смерти.

Она хитрее, чем он думал — хитрее, чем его руководство предполагало. Она бы не смотрела на него так, если бы не догадывалась, что к ней могут подослать агента.

Александра может водить его за нос… В любом случае, он и главный исполнитель, и расходный материал. Испытать что-то личное — от обиды до разочарования — было за рамками его профессиональных навыков. У него, действительно, есть все необходимое, чтобы не обмануться.

Он не понимает, что ищет — даже если ему дали четкие инструкции. С людьми всегда все непросто, это факт — однако, когда игроки слишком опережают его, играть становится мучительно, через силу.

С ней Ричард словно тянулся к луне, но желал далекие звезды — которые уже давно умерли, а расстояние световых лет лишь доносило до зрения воспоминания об их жизни.

— Господи боже, я вовсе не хотела тебя грузить! — воскликнула Александра.

Ричард встрепенулся.

Законы жанра… Даже она признает их.

— Все в порядке, я просто задумался. Прогуляемся?

5. Нигредо

[Великобритания, Лондон, Сохо]

В штаб-квартире Секретной Разведывательной Службы на Кембриджской площади, «циркусе» — в вокабуляре агентуры, Цирке — происходил настоящий цирк. Ричард представил отчет о проделанной работе за месяц, рассказал все, что удалось собрать за период наблюдения, поведал в деталях о последних событиях — знакомстве со Стеллой Фракта, совместном полете на рейсе Домодедово–Хитроу и утреннем завтраке.

Он пытался объяснить, что она кто угодно — но не международная шпионка, не злой гений — но гений.

То, что она говорила ему, рефреном повторялось в каждом ее тексте — так, словно она старалась оставить автограф на всем, к чему прикасалась. Про красную книжку с заметками он тоже не забыл.

— Система символов — это термины, которыми человек описывает реальность — существующую и воображаемую, — говорил Ричард. — Это инструмент для упорядочивания пространства…

Коллеги смотрели на него пустыми, лишенными понимания глазами. Кто-то проходил курс по основам алхимии вместе с ним в группе, кто-то этот курс читал в роли лектора — но, судя по реакции, никто ничего не смыслил. Ричарду казалось, что они издеваются.

— Великое делание это не рецепт трансформации металлов в золото, это не рецепт создания философского камня, а философский камень это не камень, а художественный образ того, что приносит заветное желание. Заветное желание это не нажива, не богатство и не успех — это обретение себя. Философский камень красный, потому что красный цвет символизирует воплощение, соединение, квинтэссенцию.

Ричарду вдруг вспомнились дурацкие фильмы про зомби: коллективный разум и отсутствие осмысленности… На него, стоявшего у экрана проектора, таращились существа, которым неважно было, что он говорит — они хотели сожрать его мозги. Он шагал вперед-назад у торца овального стеклянного стола в центре переговорной, он объяснял им, что все просто — но они видели что-то свое.

— Ртуть и сера в лексиконе алхимика это две природы материи, женская и мужская, созидательная и разрушительная, и их союз дает соль, но не соль, которая соль, и даже не сульфид ртути, а неопределенность — как энтропия в теории информации.

Формула, здравый смысл, непротиворечивая картина. Невероятно!

— Великое делание это алгоритм построения себя, с нуля, такого, каким я был задуман создателем — чтобы воплотиться. Это алгоритм облагораживания пространства вокруг, потому что только естественное течение вещей создает стабильные, устойчивые системы. Воплощение — это выполнение своей миссии, это не обогащение, не триумф, не власть над всем миром…

Кому он говорит? Странно, страшно, глупо. Они смотрят сквозь него, они не слышат ни одного слова — пусть он уже ходит у доски, размахивает руками, показывает на пальцах, считает: раз, два, три, четыре.

— Четыре этапа великого делания обозначаются цветами, каждый этап и каждый цвет — ступень эволюции. Алхимия — внутренняя трансформация…

Они скажут, что они уже это слышали — и что все, что он повторяет, понятно — и в то же время не понятно. Почему он понял — а они нет?!

— Нигредо, альбедо, цитринитас, рубедо — черный, белый, золотой и красный — представлены процессами распада и очищения, построения и созидания, обретения мудрости от совета мудреца и финального воплощения во имя служения.

Ричарду снился кошмарный сон — где он вещает в пустоту. Где он на этом этапе? Почва уходит из-под ног, известный ему мир начинает рушиться, он будто бы начинает сомневаться во всем на свете.

Дьявольская наука эта алхимия! Немудрено, что от нее бегут прочь — от ее разрушительной силы, от ошеломляющего прозрения!

Ричард ворочался в мокрых от пота простынях, видения перемешались с реальностью… Во сне или наяву он пытается кому-то что-то объяснить, во сне или наяву он вдруг понимает, хватает осознание за хвост, как ускользающую химеру, проклятого Уробороса — змея, кусающего себя за хвост?

Ему хочется кричать и звать на помощь, ему хочется визжать от радости, громко, со всем светом поделиться тем, что вдруг понял.

Понял.

В штаб-квартире Цирка в комнатах, оборудованных как квартиры или комфортабельные гостиничные номера — для постоянного или временного проживания, — что только ни происходило. Ричард был из тех, кто никогда не шумит, а во сне даже не ворочается — потому что самоконтроль это навык, который невозможно растерять или забыть.

Он резко сел на кровати, воздух с хрипом выходил из легких, обжигая горло — так, словно он орал во сне, как под пытками.

Что он понял, он так и не смог вспомнить. Что это была за чертовщина — будто театральные подмостки, со столом из переговорной, в окружении толпы, где он пытается объяснить алхимию агентам британской разведки на глазах у публики, одетой в средневековые наряды, — он не имел ни малейшего представления. Кошмары, связанные с работой, обычно были иные… Редкие — потому он не запоминал сны — и конкретные, понятные, страшные только от того, что он терпел неудачу и подводил всех.

Если алхимия, все же, правдива, то он еще в самом начале пути — в черной яме нигредо, пустоте, выжженной, сломанной, горькой и пугающей.

Он завернулся во влажное одеяло, нервно вытер пот со лба, сделал глубокий вдох в живот и медленно выдохнул.

Если понадобится, он отдаст себя под опыты на алхимическом столе — а пока что он по-прежнему в своем жанре.

«Лучше бы это оказалось лихорадкой от простуды, — думал он, проваливаясь в вязкий сон. — Плюсы государственной службы — хорошая страховка. Как на живое тело, так и на мертвое…»

6. Лжецы

[Великобритания, Лондон, Вестминстер]

— Мне однажды сказали, что все поэты — лжецы… Я задумалась.

Сводчатые потолки крипты под Церковью Святого Мартина отражали голос, декорации средневековых подземелий — винных погребов из романа про убийство на виноградниках — вторили мистическому настроению вечера встречи с писателем.

Искусственные светильники, имитирующие свечи, расчерчивали пространство, колонны, разделяющие зал на сектора, уходили ввысь, подпирая дуги потолка. Одновременно зловещее и священное место нисколько не теряло своей атмосферы даже в сопровождении звуков работающей фототехники, три сотни пар глаз были устремлены на сцену.

— Зачем писать о том, чего нет, зачем создавать идеальные миры, в которых лишь отчаявшийся находит утешение? Герои, злодеи, рыцари, красавицы, чудовища — абстрактные символы, повторяющиеся в каждой культуре — но далекие от объективной реальности. Мы живем в мире, где нет черного и белого, мы порой не можем выбрать, что надеть, какое вино пить на ужин — Бароло или Барбареско, — Александра — Стелла Фракта — подняла бокал с рубиновым напитком, иронично улыбаясь. — Что тогда говорить о выборе: между личным интересом и общественным, предписанием и справедливостью, хаосом и порядком — если одно не представляется без другого?

Ричард поймал себя на том, что он начинает путаться. Софистика — оперирование понятиями, справедливыми по отдельности, парадоксальными вместе, введение в заблуждение, используя когнитивные искажения и неидеальность инструментария формальной логики.

Для разбора противоречий есть правила — инструкции, заранее придуманные. Для выбора из равнозначных вариантов есть случай и импровизация. Для принятия решений за ограниченное количество шагов есть системы реального времени.

— Я бы могла сказать своими словами — но до меня на этот вопрос ответил доктор философии Вадим Рублев, мой учитель и тот самый Грандмастер, чьи зашифрованные стихи мы с одногруппниками лет десять назад переводили на разные языки, чтобы упражняться в искусстве передачи генов смысла. Я процитирую — прочитаю с листа — потому что это, между прочим, важно.

Она улыбалась, она выделила ироничной интонацией последнюю фразу. Она взмахнула свободной рукой — в другой по-прежнему держа бокал — как фокусник. В пальцах появилась бумажка, зал ахнул — от неожиданности и уместной разрядки — а Александра продолжила:

— Мир, причудливый и непривычный, из метафор и образов, о котором слагаются предания и песни, когда-то, действительно, существовал. Задача поэта сохранить эту зыбкую дымку, хрупкий дар, память и веру, сохранить, блуждая во тьме, пронести через поколения так, чтобы, когда вновь настанет эпоха света, любовь и добро можно было подарить взошедшему алому солнцу.

Надежда и добро — чтобы просто было. Чтобы просто передать… Такой же инстинкт, встроенный в гены.

Ричарду почему-то захотелось уйти.

— Поэт избран быть тем, кто вопреки всем обстоятельствам продолжает говорить об утопии. Он избран передать дальше то, что следует сохранить — потому что такова наша реальность, она требует систему координат, законы жанра.

У него было ощущение, что он понимает — но в то же время ему было жутко. Когда внутренний зверь чует опасность, когда волосы на руках под рубашкой встают дыбом, когда по спине ползет холодок… Она говорит об алхимии, потому что так нужно — потому что это должно быть передано и услышано.

Это ее наследие — это наследие человечества. Поэты лгут, чтобы сохранить в коконе лжи ядро правды, чтобы ложь потрепалась временем, но правда уцелела — и дожила до момента, когда не нужны будут ни маски, ни оружие, ни шпионаж, ни навык разгадывания головоломок.

Ричард никогда не был поэтом — ни в каком смысле этого слова — однако сейчас он понял, что его система координат, его утопия — противостояния порядка и хаоса, своих и чужих сил — всего лишь законы жанра.

Всего лишь.

Ему вдруг нестерпимо захотелось подойти к Александре и спросить, что делать, когда четкие грани закона жанра, вдруг увиденные ясно, как никогда раньше, становятся похожими на прутья решетки.

Почему в мыслях родился именно такой образ, ему тоже хотелось спросить.

7. Кровь королей

[Великобритания, Лондон, Вестминстер]

Сэр Ли МакКеллен был седовласым, высоким, но скрюченным из-за артрита стариком, опирающимся на костыли. Его молодой водитель Реми Адан постоянно находился рядом, смеялся над его шутками — такими же странными, как у Александры Штерн, — периодически подавал хозяину новый бокал.

Вино крови королей — очередная метафора, игра слов, — и Ричард надеялся, она не имеет ничего общего с английской королевской династией.

— Я часто говорю, что у нее хороший вкус — и на женщин, и на мужчин, — лукаво подмигивал Ричарду сэр МакКеллен. — Вы манекенщик?

— Нет, я актер.

— Староват для манекенщика, — хохотнул Реми, вполголоса, но так, что его все равно было слышно даже в какофонии посторонних звуков — музыки и голосов.

— Как невежливо, Реми! — восклицала Александра. — Здесь я самая невоспитанная, не повторяй за мной.

— Нет, это нисколько не невоспитанно, — отвечал Ричард, делая глоток Бароло. — Это же правда.

Их уже успели два раза отвлечь для общей и парной фотографии, это было ожидаемо — и даже на руку. МакКеллен и Адан оказались старыми приятелями Александры, рыцарь английской королевы выступал в роли консультанта для нескольких ее ранних романов, его водитель — и помощник — общался с ней так, словно они знают друг друга с детства — пусть и это было неправдой.

Спустя пару часов в сети уже пойдет слух о том, что писатель Стелла Фракта появилась в свете с новым любовником, малоизвестным британским актером, а подтверждением тому будут снимки, где Ричард Норт наклоняется к ее уху и что-то шепчет. Ричард, конечно, делал это намеренно, а шептал он обыкновенно предупреждения, что к ним — с очередной серией хвалебных речей — приближается какая-нибудь персона.

Александра будто бы уже была не против, что Ричард не отходит от нее ни на шаг и делает вид, что отправляется за напитками или закусками, только когда она вовлекается в разговор с кем-нибудь посторонним.

На ней был костюм — черные широкие брюки и топ с открытыми плечами и спиной, — а кожа сияла от блесток, нанесенных поверх татуировок — витиеватых монохромных геометрических паттернов. Она держала бокал за ножку, Ричард — за чашу, намеренно неправильно, — и весь вечер ждал, когда она сделает ему замечание — но она ничего не говорила; она рассказывала ему, какие вина подают на вечере, потому что это были те самые сорта, которые бы выращивались в вымышленной коммуне, одной из винодельческих хозяйств в Бароло из романа «Кошки не пьют вино».

Это был самый разгар афтепати в крипте под Церковью Святого Мартина — когда гости уже пьяны и расслаблены, но даже не собираются расходиться. Ричард пил мало — потому что вопреки умению всегда быть в фокусе, он, даже трезвый, испытывал несвойственное ему волнение.

Он старый для манекенщика — но он еще молодой. Ему всего лишь тридцать пять — из которых четырнадцать лет он работает в разведке. Он столько всего знает и столько всего пережил — и при этом вдруг ощутил себя глупым, беспомощным и потерянным.

Слишком поздно сомневаться.

— Забавно, — молвила Александра, забирая с подноса официанта очередной бокал. — Когда я впервые тебя увидела, я подумала, что ты гребаный нарцисс.

— Вот как, — отозвался Ричард, не сводя с нее глаз.

— Но ты не нарцисс. Или даже если нарцисс, то очень хорошо притворяешься.

Он хотел улыбнуться — но не мог. Он не отрываясь смотрел, как она крутит вино в руке, но так и не подносит ко рту.

На плечах у нее мурашки — но не от холода, ресницы чуть подрагивают, когда она глядит на бокал.

— Я не нарцисс.

— Да, ты просто хороший актер.

— Ты думаешь, я притворяюсь?

У него было ощущение, что он пьян — но это было особого рода опьянение. Она точно заметила, как расширились его зрачки, это невозможно подделать.

Александра хмыкнула, пожала плечом, блестки засверкали на обнаженной коже.

— Нет, скажи, ты думаешь, я притворяюсь?

Он оттянул ее кисть с бокалом вниз, она не успела сделать глоток. Ричард держал ее запястье осторожно. Она не преувеличивала — у нее всегда холодные руки.

Голубые глаза вновь встретились с карими. Ее глаза были темными, из-за длинных ресниц, идеально ровных стрелок, коричневых мерцающих теней они казались большими, бездонными. На улыбающихся губах стойкая помада — и бордовые следы от красного вина крови королей.

— Хорошо, можешь не отвечать, — с улыбкой опередил ее Ричард. — Пойдем потанцуем.

Прежде чем она успела воспротивиться и возразить, он забрал ее бокал — и поставил в нишу уходящей в сводчатый потолок колонны, рядом с которой они стояли, на видное место, чтобы потом можно было забрать. Он потянул Александру в центр танцпола, едва касаясь спины, покрытой блестками, вскоре снова беря ее за руку — но уже уверенно и крепко.

В чем он прокололся, почему она по-прежнему не верит ему?

Раз — и он кладет ладонь ей под лопатку, ощущая на своем плече ее пальцы, два — и они одновременно смыкают тела в закрытой позиции, в диссонанс музыке, будто не из этой эпохи, три — они шагают в сторону синхронно, сливаясь с предающимися веселью гостями, двигающимися невпопад, четыре — они слышат звон разбитого стекла, чей-то крик, чей-то хрип, глухой звук — как от падающего тела…

Они оборачиваются, Александра невольно бросается вперед, к распластавшейся на полу женщине, изо рта которой шла розовая пена, но Ричард хватает ее за пояс и оттаскивает назад.

Он борется сам с собой, решает внутреннюю дилемму: помогать самому и геройствовать — или не дать Александре влезть в происшествие, оградить ее от всего, быть рядом. Служба безопасности уже вызвала скорую, и скорее всего, скорая тут уже не поможет.

В нише, куда Ричард поставил бокал, пусто. На полу — осколки и винная яркая лужа. На затихшее тело фанатки, очевидно, схватившей бокал своей любимой писательницы — уже не бьющееся в конвульсиях — он не смотрел.

Он открыл было рот, чтобы обратиться к вошедшему в зал охраннику, но Александра отреагировала быстрее:

— Заприте все двери и вызовите полицию.

Голос ее был громкий и четкий, будто физически осязаемый под куполом потолка. Резонанс разошелся по телу, Ричард сразу же прижал Александру к себе, обвивая руками за плечи.

Визг и паника — страшные звуки по своей животной природе, они пугают больше, чем их причина… Тело Александры расслабилось только спустя несколько секунд крепких объятий.

У него странно колотилось сердце, он словно сам был испуган. Его руки и костюм были в блестках, когда он отпустил ее — потому что к тому времени в крипту вошли сотрудники полиции.

8. Доверие

[Великобритания, Лондон, Вестминстер]

Менеджеры издательства Трегер, ответственные за организацию литературного мероприятия в Церкви Святого Мартина, посыпали голову пеплом, литературный агент ругался по-русски, но искал способы развернуть ситуацию на пользу, журналисты оккупировали холл и крыльцо отеля в Уайтхолл-Корт.

Рассвет брезжил за окнами номера в башне дворца с видом на Темзу, Александра сидела на диване гостиной комнаты, закрыв лицо руками, откинувшись на подушки.

Когда она заговорила, голос сперва звучал глухо, через сомкнутые ладони.

— Как же я это все ненавижу! — причитала она. — Кому это надо, черт побери?!

Ричард молчал. Он уже пожалел, что послушал ее — и поехал с ней в отель, а не отвез ее к себе, в квартиру, которая по легенде должна была принадлежать актеру Ричарду Норту.

Теперь они замкнуты в четырех стенах, она постоянно под присмотром своих менеджеров и толпы журналистов, скоро появятся разъяренные фанаты и хейтеры, им будет сложнее скрыться от ненужного внимания.

Полиция опросила их несколько часов назад, нудная процедура ничего не дала — но Александра, наконец, успокоилась. Ее трясло продолжительное время — так, что она даже не могла выпить воды, пусть и сохраняла холодный рассудок. Тело будто реагировало отдельно от разума.

Ричард понимал ее состояние. Она осознала, что на месте несчастной Кристины Матвеевой, имя которой она теперь запомнит на всю жизнь, чуть не оказалась она сама.

Ее злила и неподконтрольная физиологическая реакция на стресс, и дискомфорт, который они были вынуждены терпеть, ожидая звонка от полиции или менеджеров, которые будут настаивать давать определенные комментарии определенным СМИ.

Адвокат уже был на связи — пока что через МакКеллена, — в целом, все выглядело не так ужасно, как казалось на первый взгляд.

Ричард вдруг возмутился сам от себя. Как он смеет так рассуждать? Это для него ситуация не представляет угрозы — потому что это он сделал так, чтобы мгновенно действующий яд без цвета и запаха оказался в бокале, который возьмет именно Александра.

И именно он должен был ее отвлечь — чтобы какой-нибудь ее фанат захотел взять выставленный на видное место бокал. Она должна была испугаться — и посчитать, что ей угрожает смертельная опасность.

Малодушие в его профессии было необходимо — когда дело касалось выбора между государственными, мировыми интересами и жизнью отдельно взятого человека.

Александра была напугана — но не потеряла контроля над ситуацией. На беседе с органами правопорядка она вела себя спокойно, даже умудрилась вопросами вывести из себя инспектора Скотленд-Ярда.

Ричард невпопад улыбнулся от мысли, что она при желании могла быть таким же, как он, агентом разведки — с ее способностью принимать решения, моментально анализировать ситуацию и делать верные выводы.

Теперь она ему доверяет — потому что иначе она бы не позволила ему находиться рядом. Она была из тех, кто справляется с проблемами в одиночку, ей не нужно ни сочувствующее плечо, ни компания, чтобы разделить беспокойство и переживания.

Она принимала помощь только по делу — и он вызвался быть ее личным телохранителем.

Она тогда посмеялась над формулировкой — и лишь махнула рукой.

— …мог быть кто угодно — не обязательно работник кейтеринга или самой площадки, — рассуждала она, Ричард слушал и не перебивал. — Если бы еще знать, что это за дрянь — и была ли она в вине или лишь на поверхности бокала…

Она рассуждала как детектив. Системно, последовательно, разбирая по крупицам. Он молчал и не рисковал показаться осведомленным в том, как можно выяснить картину преступления.

— По камерам будет видно, как официант несет бокалы, как их наполняли, кто мог попасться на пути — добавить яд в бокал, на бокал, или вообще в бутылку… Но если бы это была бутылка, отравился бы еще кто-нибудь.

Александра так и не переоделась, спинка дивана и подушки переливались от блесток, она совершенно не обращала внимания, как безнадежно мнется тонкая шелковая черная ткань широких брюк и как задирается на плоском животе топ.

— Ты не думала о том, чтобы пойти в душ и после лечь спать?

— Я должна все вспомнить, — упрямо отозвалась она. — Отмотать назад.

— От усталости снижается концентрация и внимательность, ты с каждой минутой делаешь только хуже. После сна ты все вспомнишь — потому что оно уложится как нужно.

Она впервые за последние часы посмотрела на Ричарда осмысленно — словно удивившись, что он находится в ее комнате.

— Ты прав. Ты прав!

Александра вскочила с дивана, блески искрящимся мелкими дождем попадали на пол. Она сделала несколько быстрых шагов, но затем замерла посреди номера.

— Но как мне уснуть?

Она вновь посмотрела на него — словно он мог дать ответ.

Ричард улыбнулся, поднялся из кресла — в котором все это время находился — и подошел к ней на расстояние вытянутой руки. Александра глядела на него снизу вверх, она пыталась что-то понять, но чувства и разум уже подводили ее.

— Просто ляжешь и уснешь. У тебя получится.

Он знал, что у нее проблемы со сном — из-за особенностей нервной системы и нарастающей периодами ажитации, обусловленной диагнозом, поставленным психиатром. Он знал, какие медикаменты она принимает, он знал, что она не взяла их с собой в Лондон, потому что их запрещено вывозить из России даже с рецептом от врача.

— Окей.

Он не успел ничего сделать — хотя намеревался ее обнять — и она уже отступила в сторону, начала на ходу расстегивать и снимать одежду. Когда Александра дошла до дверей ванной комнаты, на полу уже валялся топ и брюки, а на ней оставались только блестки и трусы.

Ричард таращился на спину — с промелькнувшим черным узором татуировки на левой руке, лопатке, на левом боку и бедре — скрывшуюся в ванной. Это было неожиданно и ожидаемо: у нее не было причин заигрывать с ним и не было причин стесняться своего тела, потому что тело у нее было что надо.

Когда Александра вышла из душа — будто заново родившись, смыв с себя не только макияж, блестки и пот, но и долгий, странный, тяжелый день — Ричарда в гостиной не было.

От мысли, что он ушел, наступило облегчение… Следом явилось осознание, что никуда бы он не ушел — он наверняка уже дожидается ее в спальне.

Ричард был странный — красивый, умный, с добрыми глазами, с ослепительной улыбкой, с телом атлета — но будто пустой. Он актер — не по профессии, а по натуре. Он словно сам себя не знал — пусть и говорил и действовал убедительно, все конгруэнтно, все, как надо…

Она переоделась в чистое белье — трусы и майку, — бросила полотенце на стул, намеренно небрежно протопала к постели, на которой, завернувшись в половину воздушного одеяла, лежал Ричард.

Александра надеялась, он понимает, что если ему вдруг придет в голову ее соблазнять, она оторвет ему уши… Она вздохнула, он повернул голову в ее сторону, даже в темноте было видно, что он улыбается.

Она откинула одеяло, легла рядом, на спину, веки саднило от усталости, тело было тяжелым и деревянным. Она надеялась, что уснет. Ей оставалось только надеяться.

Ричард перевернулся на бок, лег лицом к ней, она кожей ощущала взгляд, но уже закрыла глаза и молчала — ей тяжело дались бы слова.

— Спи.

— Угу, — отозвалась Александра.

Со смесью недовольства и смирения.

Когда она держала в руках тот бокал, у нее было жуткое чувство — и если бы она была кошкой, у нее бы в тот момент шерсть встала дыбом. Она чуяла опасность — и он тоже чуял. Он отвлек ее… Нарочно или не нарочно, уже было не так важно.

Интуиция не врет, зверь не обманывается.

Если верить интуиции, этого Ричарда надо гнать отсюда… И, в то же время, она сумела разглядеть из-под толстого слоя грима что-то настоящее — когда он сказал, что хочет стать собой.

Александра открыла глаза и посмотрела на него. Веки сомкнуты, лицо расслабленно, округлое голое плечо в полумраке, с длинным старым шрамом, похожим на змейку — как пособие для художника; завтра у него наверняка уже появится синяя щетина, лицо с утра будет помятое от подушки…

Кто ты, черт возьми, такой, Ричард Норт?

Она увидит и узнает все во сне — главное уснуть.

9. Цирк

[Великобритания, Лондон, Сохо]

— Ты даже не спросишь, где мы?

Молодой человек в костюме конца XVI столетия сидел за стеклянным продолговатым столом, закинув ноги в остроносых туфлях на столешницу, пухлые губы на миловидном лице улыбались.

— Нет, — пожала плечами Александра. — Разве это важно?

— Все важно.

Перед ним стояла бутылка — без этикетки, подернутая пылью — и три кубка.

Юноша указал на бутылку, Александра покачала головой.

— Нет, Кристофер, видеть не могу уже это вино.

Настала очередь Кристофера выразить неодобрение.

— Малодушие! — фыркнул он с лукавой ухмылкой и поцокал языком.

— Мы ждем Уильяма?

— Ага. Опаздывает, у него же крупный заказ на гравюры Данте…

Александра села на стул спиной к белому полотну экрана проектора, огляделась: типичная переговорная на дюжину человек, со стеклянной створкой, высоким окном, за которым можно было бы различить редкие огни окон здания напротив и подсветку ночных фонарей — если выключить свет в помещении.

— Могу дать подсказку, где мы! — не унимался Кристофер.

— Дай!

Кристофер был очарователен — как могут быть очаровательны кареглазые молодые мужчины, артистичные, искушенные развлечениями, успехом и эмоциональными переживаниями — и одаренные высоким интеллектом.

— Мы, — он театрально развел руками, — в цирке!

— В цирке?

— Да зачем ты переспрашиваешь? — изумился он.

— Чтобы понять — и запомнить. Мне еще потом в красной книге это описывать.

— Ты и так все запомнишь, не надо себя недооценивать. То, что ты что-то не помнишь — твоя защита, трюк твоего же собственного ума. Ключи тоже у тебя.

Александра оперлась локтями в стеклянную поверхность, вздохнула — так же гротескно, в стиле собеседника. Они переглянулись, хихикнули, Кристофер начал качаться на стуле, по-прежнему отклоняясь назад, с ногами на столе.

— Какие звери в цирке?

— О, — с заговорщическим видом протянул юноша. — Разные.

— Мы тоже из цирка?

— Нет. Мы живем в дикой природе — и нас не заставляют прыгать в огненные обручи, танцевать за кусочек сахара и страховку на услуги стоматолога…

— Несчастные животные.

— Не то слово! Они мечтают стать собой — но им этого не разрешают.

Александра нахмурилась, Кристофер не счел ее задумчивость препятствием для продолжения разговора.

— Кстати, ты обещала найти мне партрона, — молвил он.

— Я помню.

— И как успехи?

— Боже, Кристофер, где же я тебе вот так просто возьму шпиона, который добывает сведения во Франции для английской королевы?

Юноша не успел ответить — они оба одновременно обернулись к пожилому мужчине, вошедшему в стеклянную дверь.

— Уильям! — всплеснула руками Александра, поднимаясь со стула.

Кристофер продолжил молча раскачиваться.

Уильям был невысокого роста, но моложавым и статным, с прямой осанкой, в костюме начала XIX века. На таких, как он, всегда обращают внимание — стоит им только появиться на пороге.

— Александра! — отзеркаливая ее интонацию отозвался он.

— Как ты? Как Кэтрин? Как Данте?

— Хорошо, Кэтрин моя надежда и опора, а Данте в работе.

Они обнялись — по-дружески, тепло, Александра сразу оживилась — а Кристофер прищурился.

— А меня не обнимала!

— Потому что не ты ее партрон, — снисходительно, будто разговаривая с ребенком, улыбнулся Уильям.

— И тебя обниму, не переживай.

Александра обошла Кристофера и встала так, чтобы можно было наклониться, расставив руки, в то время как юноша все больше отклонялся назад.

— Цирк, — заявил Уильям, проходя дальше, садясь на стул, на котором только что сидела Александра.

Она так и не успела обнять Кристофера — обе ножки, которыми стул упирался в пол, соскользнули по линолеуму, и тот с грохотом свалился на пол.

Пока Александра помогала ему подняться, Уильям в задумчивости — как до этого несколько минут делала Александра — глядел куда-то перед собой, мимо бутылки и трех кубков.

— Даже если ты не любишь шахматы, ты уже играешь, — начал Уильям, когда женщина и юноша, наконец, уселись за стол — в приемлемых позах. — Ты на доске.

Мужчина упер палец в стеклянную поверхность стола, Кристофер сглотнул.

— Вы оба играете — ты и партрон Кристофера.

Они переглянулись, Уильям продолжил:

— Теперь твой ход, Александра. Таковы законы жанра — и ты играешь за силы хаоса.

— А я? — округлил глаза Кристофер.

— А твой партрон отчаянно цепляется за порядок — но скоро он поймет, что старого порядка больше не будет — потому что он уже начал свой путь к воплощению.

— Ура! — воскликнул Кристофер. — То есть, я надеюсь, его не разорвет, и я, наконец, с ним познакомлюсь.

— И какой будет мой ход? — подала голос Александра.

— Любой — в зависимости от твоего желания толкать сюжет вперед. Толкать то, что уже движется.

— Партрон Кристофера, — заключила Александра. — Он пришел в движение.

Уильям кивнул.

— То есть мне нужен тот, кто выступает в цирке, прыгает в горящие обручи, шпионит для английской королевы, и он уже на первом этапе великого делания?

— Именно так, — согласился Уильям.

— А что делать с вином — и с тем, что меня хотели прикончить?

— Доверяй интуиции. Убивать тебя не собирались — это был ответный шаг — и попытка спровоцировать на действие.

— Почему ответный?

— Ты успешна, — ответил за Уильяма Кристофер. — Их пугает твое сияние. Твое существование для них как красная тряпка.

— После того, что случилось, будет еще больше резонанса.

— Они глупы. Они читали твои книги — но ничего не поняли.

— Вот так всегда…

— Наша участь, Александра, быть не к времени и не к месту в свою эпоху, — Уильям поднялся со стула, поправил фалды сюртука. — И получать подзатыльники от тех, кто говорит на другом языке.

— Это игра слов, — добавил Кристофер. — Говорят они на нашем языке.

Кристофер повторил за Уильямом, вставая, Александра наблюдала, как они идут к выходу, как всегда, не прощаясь.

Юноша обернулся.

— Цирк, — напомнил он.

Александра кивнула. Когда они исчезли, она произнесла слово уже неслышно, одними губами — чтобы точно запомнить.

10. Завтрак

[Великобритания, Лондон, Вестминстер]

Александра была в ванной, Ричард листал красную записную книжку, оставленную на столе, брови на красивом лице хмурились. Слова складывались в формулы, на английском и русском, заметки были разделены на главы, разбиты по ассоциативному ряду.

Это были ключи, списки названий и словосочетаний — по этапам великого делания, по ее собственной системе символов… С обратной стороны — если перевернуть блокнот и открыть снова — она вела обыкновенные записи, в хронологическом порядке, по мере необходимости.

Как только Александра проснулась, она записала в блокнот по-английски: «Партрон Кристофера выступает в цирке».

От слова «цирк» в последней строчке Ричарда передернуло: она не могла знать про Цирк, это всего лишь совпадение. Слово «партрон» скорее всего — неологизм или какой-то термин, используемый Поэтами.

В дверь номера постучали, Ричард вздрогнул. Он поспешно положил красную записную книжку на место — в прежнее положение — и пошел отворять дверь. Заказанный завтрак на тележке аппетитно сервирован, Ричард знал, что Александра будет рада литровому кофейнику и кувшину горячего молока, но к еде не притронется… В очередной раз он хотел показать, что старается быть внимательным, но не всегда угадывает.

Она вышла из ванной в белье, волосы были забраны на затылке в небрежный пучок с торчащими в сторону прядями, челка распалась по обе стороны лба. Ричард сидел в трусах в кресле, со скучающим видом листая ленту соцсети, и не сразу повернул голову в ее сторону.

— Доброе утро, — улыбнулся он.

Когда она проснулась, он уже не спал, но изображал спящего. С закрытыми глазами он прислушивался, как она пошевелилась, потянулась на широкой кровати, как посмотрела на лежащее по левую сторону от себя тело, как выпустила воздух через нос в легкой усмешке.

Она тут же поднялась и пошла в гостиную, чтобы что-то записать в красную книжку.

Сейчас она словно была не рада его видеть — и вновь огорчилась, что он не догадался уйти.

— Доброе утро, Ричард, — отозвалась она.

Ричард отложил телефон, встал с кресла, пошел ей навстречу — направляясь в ванную. Александра смотрела на него открыто, с полуулыбкой, он намеренно не одевался, а демонстрировал себя, свое тело шестифутового бодибилдера, с широкими плечами и грудью, кубиками пресса, круглой задницей… На левом плече белая змейка шрама, на правой грудной мышце аккуратное розовое пятнышко рубца, на левом бедре тоже что-то похожее на шрам или ожог, пусть и едва заметный. Если бы она обернулась, то увидела бы еще два шрама — под левой лопаткой и под правой коленкой.

Он миновал ее, закрыл дверь, встретился глазами со своим отражением в зеркале.

Нужно узнать, кто такой Кристофер.

Александра не стала дожидаться Ричарда, она налила себе кофе, забралась с ногами на диван — в блестках от вчерашнего наряда, — и смотрела в одну точку до того, как створка ванной комнаты отворилась.

— Я боюсь читать новости, — сказала она с вымученной улыбкой.

— Так не читай. Твои менеджеры тебе сообщат что нужно — а остальное неважно.

Волосы у него были мокрые, он будто бы не вытирал их полотенцем, на шее, плечах и бедрах блестела влага. Так соблазнить ее у него не получится.

— Я не поблагодарила тебя. Спасибо. Спасибо, что был со мной все это время, спасибо, что… ну, в общем…

Она махала рукой — другой она держала пустую кружку — пытаясь объяснить свои чувства, но это был редкий случай, когда Александра, владеющая мастерством слова, не могла сформулировать вслух мысли.

— Я был рад помочь. И я буду рад помочь — если ты позволишь.

Она не ответила, она вздохнула.

— Адвокат еще не звонил. Скорее всего нас всех — кто был в официальных списках и кого можно идентифицировать — позовут на дактилоскопию. Всех гостей опознать не получится — потому что регистрации не требовалось.

Настоящий детектив… Ричард сел рядом с ней, протянул руку и осторожно забрал кружку.

— Ты ни в чем не виновата. Полиция во всем разберется. Сейчас ты в безопасности, и я буду с тобой, никто больше не посмеет тебе угрожать.

Вот заладил! Ему будто бы выгодно, чтобы она теперь пугалась каждой тени и боялась оставаться одна.

— И они вряд ли решат снова отравить тебе еду, — продолжил он, кивая на столик-тележку с завтраком.

Александра фыркнула.

— Я знаю. Кто бы это ни был, они не хотели убить меня — это была провокация.

Ричард помрачнел, он начал крутить кружку в руках, невольно разглядывая разводы от кофейной пены на внутренних стенках.

Алхимики умеют видеть символы даже в абстрактных пятнах — как в тесте Роршаха.

— Это мог быть кто-то из хейтеров — а они питаются страхом.

— Это не хейтер, — возразила Александра, Ричард посмотрел на нее, и она добавила: — Хейтеры не такие изощренные.

Яд — без запаха, бокал был передан ей лично в руки, позже инцидент наверняка будет объяснен какой-нибудь рациональной причиной… А невинная жертва так и останется случайным именем в толпе.

У нее не было доказательств к своему утверждению, у нее была только интуиция — и слова Кристофера и Уильяма из видений.

— Но кто тогда? У тебя есть предположения?

Он пытался понять, он всего лишь пытался разобраться — но для обывателя понятия, которыми она оперировала, были всего лишь фантазийными образами из художественных произведений — и ни разу не правдой и объективной реальностью.

Нужно называть вещи своими именами — или давать новые имена тому, у чего нет названия.

— Я бы назвала это писательским заговором, — произнесла Александра. — И неудачным стечением обстоятельств, где меня за вольнодумные выходки решили наказать.

Ричарда не интересуют книги — его интересует она сама… Как объяснить ему, что она живет тем, о чем пишет, что все имеет значение — и все взаимосвязано? Он слушал ее внимательно — каждый раз — но она так и не смекнула, зачем ему это — потому что он слишком старался.

— Я не считаю и не считала свою работу революционной и инноваторской — я не делаю ничего особенного и не изобрела ничего нового. Мое призвание — быть шутом в цирке и рассказывать истории. Мое ремесло — слова и заклинания, это то, что я умею, и это то, что мне делать не запретят.

Ричард не моргнул на слове цирк — но ладони вспотели. Слова — мощное оружие… Он убедился в этом на собственной шкуре.

— Есть русская поговорка: «А Васька слушает да ест». Ваське говорят, а он пропускает мимо ушей… Что я должна теперь делать? Прятаться, пугаться, бегать с горящей жопой и сжечь свои книги? Я просто буду делать то, что должна делать — я буду работать дальше.

Он тоже так рассуждает. Просто делаешь то, что предписано, просто продолжаешь свое дело. Но какому делу она служит?

Поэты — лжецы, Поэты — пророки… Она не одна, с ней — сообщество алхимиков, у нее за спиной — призраки великих творцов прошлого. У него — опыт лучшего спецагента, за ним — британская разведка и британское правительство… Они из разных миров: порядок и хаос, реальность и воображение.

— Это опасно.

— Сидеть в номере, как ни в чем не бывало завтракать и ждать, когда мое имя начнут использовать против меня, тоже опасно.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.