Неужели я умру?

Благодарность от автора

Это повесть о вечном поиске человеком смысла жизни, о нелегкой дороге к самому себе, об актуальной во все времена проблеме взаимоотношений отцов и детей, о преданности и предательстве, о науке любить, бороться и прощать. Эта повесть — плод совместной работы с теми, кто поддержал мою книгу у истоков её написания.

Я благодарен и признателен Ульяне Ситниковой, Анне Давановой, Константину Ананич, Александру Волк, Оксане Костровой, Тимофею Яковенко, Виктору Игумнову, Екатерине Санниковой, Константину Смаглюк, Веронике Хусяиновой, Роману Драгалёву, Ивану Кострову, Артему Саркисову, Богдану Брус, Юре Лошакову, Алине Мельник, Наталье Рыбальченко, Насте Макаренко.

Я благодарю за поддержу своих близких: жену Анастасию Орлову, брата Андрея Орлова, папу Анатолия Орлова, маму Татьяну Орлову.

Также благодарю: Александра Пустоветова, Михаила Кукота, Андрея Якушева, Петра Елизарова.

Благодарю Вас за искреннюю доброту!

Глава 1

Бояться надо не смерти, а пустой жизни.

Бертольд Брехт

Неужели я умру? Вскоре мне предстоит открыть тайную дверь в местечко под названием «Тот свет» и, наконец-таки, узнать главный секрет, сокрытый от вдыхающих воздух людей. Атеист? Нет! Но и не верю в то, что, будучи праведным при жизни гарантированно получишь номер в уютной гостинице рая. У меня своё убеждение. Я не раз представлял, что, когда всё кончится, моё сознание проснётся в маленькой капле, окружённой миллиардами конкурентов. А затем раздастся выстрел и начнётся самая беспощадная гонка, наградой за победу в которой станет жизнь. Проведя в одиночестве девять месяцев, станет тесно, и я начну пробираться к свету в конце тоннеля, принося адские муки матери. И вот здравствуй, ослепительный мир! Звонкий крик, слёзы радости и бурные овации. Ну а впереди — несколько жизней, которые нужно будет пройти в разных обличьях, начиная от лучезарного юнца и заканчивая дряхлым мешком с жалобами и набором болезней. Вот такой незамысловатый сценарий. Свет. Занавес. Аплодисменты.

Мне было даровано тридцать пять лет для знакомства с этим миром, но я не жил, а существовал. Что значит «существовать»? Сначала незаметно пролетает неделя, потом год, затем ты словно возвращаешься из комы, и к тебе приходит просветление. Ты испуганно подводишь итог: прошло десять лет. И за этот отрезок времени ты дышал, но был мёртв. Ты кричал, но был нем. Ты не смеялся до слёз и не плакал навзрыд. Ты мечтал, но не действовал. Ты спал с открытыми глазами в окружении сожалений о прошлом и в страхе перед неизвестностью будущего. Существование между жизнью и смертью.

Когда впервые доктор озвучил диагноз, я почувствовал слабость в ногах, лёгкую тошноту и увидел тысячи мерцающих точек перед глазами. Вперемешку со слезами и тяжёлым дыханием я оправдывался:

— Я за свою жизнь выкурил одну сигарету в школьном подвале со старшеклассниками. Мне тогда, по-моему, было семь или восемь лет. Нас всех поймали с поличным. Донесли родителям, и мой отец как следует отлупил меня по заднице. Отбило желание на всю жизнь. Курение — причина рака лёгких. Ирония, не правда ли? А быть может, та самая сигарета сыграла роковую роль?

— Шаду, я понимаю Ваше состояние, — хладнокровно начал доктор. — Результаты анализов показали…

— Рак легких… Как же банально! А представлял этот день гораздо романтичней… Вы бы как хотели умереть?

— Я… я… не знаю… Послушайте, метастазы распространились по всему организму. Но вероятность несколько продлить жизнь есть…

В этот момент в голосе доктора не было ни капли сочувствия или сострадания, лишь холодное, рациональное транслирование информации. Видимо, за столь долгие годы работы на этом поприще у него выработался иммунитет к людям с «крохотной надеждой».

— Сколько мне осталось?

— При интенсивной химиотерапии максимум два месяца…

Место для горечи было выбрано на крыше одной дряхлой многоэтажки, откуда открывался потрясающий вид на лабиринты города. Последний раз я забирался сюда очень давно, когда умер мой дедушка. Провожая последние лучи солнца, хотелось всматриваться в мириады разноцветных огоньков. Боже, как же город чудесно выглядел отсюда — замечательная, простая красота! Воздух наполнялся дурманящей свежестью. Я жадно вбирал лёгкими кислород, наслаждаясь каждым вдохом. Медленно выдыхал. Магия! Ощущение прекрасного сжимало меня своими тёплыми объятиями. Почувствовав горький ком в горле, я начал свою исповедь.

Прости меня, жизнь! Ты всегда была добра и справедлива ко мне, давая очередной шанс! Ты шептала мне: «Получится», но находилось тысячи несуществующих причин, чтобы разубедиться. Ты говорила мне: «Действуй», но меня заботило то, что подумают окружающие. Ты призывала проснуться, но будильник переставлялся ещё на пять минут…

Спустя два месяца отчаянных попыток ухватиться за каждую минуту, я в одиночестве ждал свой поезд, который отвезёт меня безвозвратно на конечную станцию. Боль с каждым днём становилась сильнее, и смерть представлялась, как долгожданное избавление от страданий. Решение не сообщать близким столь прискорбные новости обессиливало. Быть может безрассудство, а может просто нежелание видеть в отражении их лиц неизбежность моей участи. Впитывая через ноздри мерзкий запах больницы, я отхаркнул очередную порцию крови и, улыбаясь, прошептал:

— Неужели…

Тело провалилось в больничную кушетку. Сердце замедлило ритм. Чёрный занавес заканчивал представление перед моими глазами. Это конец. «Почему же мне не страшно умирать?!»

— Потому что глупо бояться смерти, не научившись жить… — внезапно ответил на мою мысль голос.

— Кто здесь? Я в предсмертном бреду? Или я уже умер?

— Ты ещё жив, Шаду…

— Кто ты? Почему я тебя не вижу? Ты ангел?

— Ну, можно сказать и так. Меня зовут Вестос. Я всегда был рядом с тобой, хотя ты меня и не видел. А быть может, не хотел замечать и не пытался слушать.

— Сейчас не самое лучшее время вызывать у меня чувство вины. Если ты не обратил внимания, я вообще-то умираю…

— Я всегда любил тебя, Шаду. Непоколебимый романтик, мечтатель, искатель приключений — таким ты был. И вот, в один день, ты, как и многие люди, свернул с пути, потому что испугался найти своё счастье. Жизнь потеряла магию и прошла незаметно.

Сквозь слёзы я принялся рычать на моего гостя:

— Что тебе нужно? Думаешь, я этого не понимаю?! К сожалению, живём только один раз, мой таинственный нравоучитель… Второго шанса не дано…

— Люди — самые противоречивые существа. Вы плачете в горести и в минуты счастья. Вы кричите в гневе и от прикосновения удачи. Вы скупы в похвале, но жаждете лести. Вы не верите в чудо, но вспоминаете Бога в минуты душевной слабости. Вы не пытаетесь понять, но стремитесь быть услышанными… Вы преследуете иллюзии, но не замечаете счастья рядом с собой. Судьба каждый день даёт вам новый шанс, но вы безразлично проходите мимо, находя оправдания вашему бездействию.

— Тогда зачем мы появляемся на свет? Выходит, что мы слепо плывём по течению, не замечая истины, а Господь тихонечко посмеивается над нашими обречёнными душами?

— Шаду, ты хочешь познать жизнь? — остановив мою истерию, спросил Вестос.

— Да… Всей душой и всем сердцем хочу…

— Ты заново проживёшь последние десять лет. Каждый день, каждый вздох, каждый удар в груди… Ты получишь свой второй шанс, но от смерти ты не сможешь скрыться и встретишь её в этот же день и в этот же час. А пока засыпай, Шаду…

Лицо пощекотал тёплый ветерок, и я уснул столь сладким сном, каким ещё прежде не спал.

Глава 2

— Шаду, просыпайся, — сквозь сон я услышал заботливый, хриплый голос.

«Невероятно, я всё ещё жив. В запасе очередной мучительный день».

— Шаадууу, просыпайся! Так всю жизнь проспишь!

«Боже мой… Я знаю этот голос! И если я не ошибаюсь, он принадлежит человеку, который умер очень давно. Как это возможно?»

— На том свете отоспишься, поднимайся! — настойчиво продолжал прогонять мой сон некто, скрывающийся за моими закрытыми глазами.

«Выходит, я тоже умер? И это тот самый загробный мир?» Со всей силы сжав веки, я испытал самый жуткий страх в моей жизни.

— Ну всё, хватит, это уже не смешно! Тебе не говорили, что лучше не злить старых людей: они становятся очень опасными, могут защекотать до смерти, — раздалась наигранная угроза.

Я собрал все крошечные остатки смелости и с усилием слегка приоткрыл правый глаз. Сквозь слепивший меня утренний свет я смог определить, что лежу не на больничной кушетке. Тошнотворный запах лекарств развеялся, тело не перетягивали трубки, но самое главное — отсутствовало пиканье аппарата, монотонно сигнализировавшего о моем жизненном состоянии. Картинка настраивала резкость, и с каждым её проявлением я с недоумением понимал, где нахожусь. Окинув взглядом границы помещения, я нашел источник голоса, пытавшийся меня разбудить. Он принадлежал худощавому старику, с пепельно-белыми волосами, лицо которого беспощадно изрезали морщины. Выцветшие голубые глаза, аккуратный прямой нос, плотная серая борода, необычайно белые, по всей видимости, вставные зубы. Детская улыбка, запечатлённая на старом лице, радостно встречала моё пробуждение.

— Дедушка… Это правда, ты? Господи, дедушка! Любимый и самый дорогой мне деда!

Я вцепился в него с таким отчаянием, что, по всей видимости, сбил на мгновение его дыхание. Испуская из глаз ручьи слёз, я прокричал:

— Я думал, что больше тебя никогда не увижу!

— Нет, ну я, конечно, старый, но, по-моему, ещё рановато провожать меня на тот свет! — высмеивая меня, ответил старик.

Меня бы сочли сумасшедшим, если бы я попытался кому-нибудь объяснить происходящее. Я до последнего старался убедить себя в том, что это помутнение рассудка, но все попытки были безуспешны. Всё было реально как никогда. Испытывая непонятный вихрь в голове, я нашел в себе силы подняться и окинуть взглядом границы комнаты. Я сделал самый глубокий вдох за всю свою жизнь и тихонько прошептал: «Этого не может быть…»

Невероятным образом я оказался в прошлом, а может быть, в параллельном мире или где-нибудь между раем и адом. Мне не хватало знаний и фантазии осознать происходящее. Мой приобретённый скептицизм отбрасывал все мистические доводы на задний план, но и толком не мог ничего объяснить с точки зрения здравого смысла. Тусклая гипотеза о бреде, спровоцированном действием препаратов, — это всё, что пришло на ум. Когда-то я перестал верить в чудеса, удачу, магию. Чтение фантастики находил бесполезным занятием. Философов — бездельниками. Не читал Библии, не ходил в церковь, не молился ангелам. Убеждённо поверил, что это всё придумано для управления нами — идиотами. Но сейчас мой рациональный ум рушился под воздействием увиденного. Я ощущал тепло рук сидящего передо мной человека и без сомнения был уверен в его реальности.

Моего дедушку звали Бродо. Непоколебимый оптимист с девизом по жизни: смех — лучшее лекарство. Он мог достучаться даже до самого бессердечного плебея. Дедушка был тот человек, в котором пылала любовь к жизни, несмотря на все ужасы, которые ему довелось пережить. Его светлые глаза были свидетелями страшной войны (тогда он был мальчишкой), полной человеческой жестокости и кровопролития. Он видел, как голод уносил тысячи жизней. Как расстреливают ни в чём не повинных людей. Как оплакивают холодные тела солдат. Он рассказывал мне историю, как его мать пыталась спасти жизнь потерявшему ногу бойцу. Кровь била фонтаном, с каждой секундой унося шансы на спасение. Бродо плакал, но героически выполнял приказы матери: менял алую воду в тазу, подавал бинты и стаканы с водкой.

Затем он услышал слова от солдата, которые заставили его забыть о муках бедняги: «Мама, зачем ты меня родила?!» Солдат, цепляясь за каждый вдох, оставил жизнь, словно пожелтевший лист на умирающем дереве. В тот день Бродо дал себе обещание найти ответ на вопрос: зачем люди рождаются?

Бабушка умерла ещё задолго до моего рождения, и о ней я узнавал только из немногословных рассказов дедушки. Все его попытки найти вторую половину не увенчались успехом, и он выбрал путь отшельника. Он говорил мне, что не смог полюбить никого так же сильно, как бабушку. Бродо часто показывал мне выцветшие, потрёпанные фотографии, где они вместе застенчиво улыбаются, держась за руки. И лишь только не удержавшаяся слеза, упав на снимок, останавливала рассказ старика.

Я всегда ждал с нетерпением лета, чтобы поскорей купить билеты на поезд и отправиться в самое спокойное место на земле средь живописных гор и таинственного, необъятного леса. Забытое местечко под названием Чауда, где с нетерпением ждал меня Бродо. Поезд подъезжал к крохотной станции, и я с волнением всматривался в окно в предвкушении нашей встречи. И каждый раз, издалека махая рукой, меня встречал самый лучезарный человек на свете в сопровождении двух прыгающих от радости собачек.

Я доверял всё самое сокровенное моему дедушке. Он был единственный человек, который мог выслушать и понять меня. Мы могли болтать с ним обо всём до бесконечности, сидя на деревянных порожках дома, рассматривая звёзды, слушая затяжные песни жаб и вкушая пропитанный лесной свежестью воздух. Дедушка курил одну за другой папиросу, а я пил приторно сладкий чай. Он всегда будил меня с первыми лучами небесного светила, и мы отправлялись к лесной речке ловить самую вкусную в мире форель. Наши беседы дедушка превращал в расспросы обо мне. Бродо всегда интересовался моими взглядами на жизнь, жадно вслушиваясь в каждое сказанное мной слово. Он говорил мне, что я всегда должен быть благодарен за каждую прожитую минуту, неважно горестную или радостную. Дедушка учил меня не отказываться от того, что приносит радость. Он говорил: «Всё, что мыслимо, то осуществимо. И самое главное — жизнь дана один раз, и я должен прожить её так, как хочу». В этих беседах я забывал о ловле рыбы и понимал, как бесценны минуты, проведённые вместе.

Лето пролетало столь незаметно, что я хотел обернуть время вспять. Мы прощались со слезами на глазах и обещали друг другу как можно чаще писать письма. Впереди нас ожидало десять месяцев разлуки.

Как же я скучал по этому времени. Сколько раз я видел сон, как возвращаюсь в этот дом. Неведомая магическая сила взывала к моей душе с мольбами вернуться хотя бы на миг. Я понимал, что былого не вернуть и без Бродо здесь меня ждет лишь одиночество, скорбь и пустота. Но сейчас я проживал заново те моменты, которыми дорожил больше всего на свете. Каждая деталь этого места олицетворяла спокойствие, гармонию, теплоту. Этот дом был построен с необычайной любовью. Находясь здесь, я замечал, что всё вокруг становилось ярче, красивее, таинственней. И меня невольно окутывали фантазии, мечтания, мысли о неизведанном — все то, что я утратил в последние годы… Чауда — пристанище моей души.

Не отрывая широко раскрытых глаз, я наблюдал, как дедушка без особой спешки собирал снасти для рыбалки. Горная прохлада пощипывала мою кожу, и я периодически постукивал зубами, видя, как утреннее солнце зажигает горные вершины.

— Шаду, ты сегодня как-то странно выглядишь, — заботливо сказал дедушка. — Плохо спал?

— Спал как мёртвый… — не подумав, ответил я.

— Нельзя такое говорить пожилым людям, засранец! — улыбаясь, отчитал меня Бродо.

— Извини, деда… Сегодня самое необычное утро в моей жизни…

— И что в нём особенного?

— Я вижу всё вокруг иначе, словно мир пропитан жизненной силой.

— Открою тебе секрет, Шаду. В старости ты начнёшь ещё больше ценить великолепие простых вещей. Для меня каждое утро — это щедрый подарок свыше. Просыпаясь, я всегда повторяю одни и те же слова: «Я благодарен и счастлив за этот чудесный шанс побыть ещё немного здесь».

— А кого ты благодаришь, дедушка?

— Думаю, я познакомлюсь с ним на том свете. Кто бы ни был этот чудак, я люблю его за всё, что он сделал.

Бродо глубоко погрузился в свои мысли, уставившись в посветлевшие от солнца горы. В этот момент меня посетило странное чувство. Столь тонкое, что за него было сложно зацепиться и понять. Что-то похожее на ностальгию, состояние, уже имевшее место в прошлом. Нечто противоречивое. Сердце беспощадно таранило стенки груди. Руки дрожали, но не от холода. Хотелось плакать и смеяться. Я будто бы смотрел кино из далекого прошлого, актёром в котором был я, но кто были оператор и режиссёр этой постановки? Затем из глубин сознания появилась паника. Я вскочил будто бы ужаленный роем пчёл и рванул со всех ног в дом. Добежав до раковины, я издал рык и избавился от содержимого желудка, испытывая боль в горле, будто бы извергнул битое стекло. Дыхание не повиновалось. «Всё хорошо, — повторил я, — всё хорошо». Я привел себя в чувство, набрав в ладошки холодной воды. Затем поднял голову и увидел себя. В зеркале отражался юный, рослый, широкоплечий Шаду. Волосы непослушно вились вокруг головы, закрывая уши. В моих широких зелёных глазах был особый живой блеск. Лицом не владела усталость. Теперь я понимал, как сильно изменился за десять лет. Будто бы два разных человека. Я попытался изобразить кривое подобие улыбки и увидел две милые ямочки, которые придавали особенную обаятельность моей персоне. Я был парализован смотрящим на меня человеком. Будто бы спустя долгое время открыл запылившийся фотоальбом и сделал неопровержимое открытие — я повзрослел.

— Шаду! Шаду! — раздался взволнованный клич Бордо.

— Всё хорошо, я в порядке, деда!

— Боже правый, ты напугал старика. Может, тебе лучше остаться дома? Тебе нужны силы, завтра путь неблизкий.

— Я уезжаю? Так быстро?

— Время летит незаметно, молодой человек, особенно в хорошей компании!

Очередная волна слёз вызвала у меня затруднение смотреть на происходящее. Бродо положил мне руку на плечо и начал сеанс призыва спокойствия:

— Тебя ждёт дома много интересного. Ты даже не заметишь, как пролетит время. Впереди новый жизненный этап, новые знакомства, новые возможности. Отец всегда мечтал, чтобы ты стал юристом. Пойдём, нам нужен воздух…

В этот момент я почувствовал холодный укол прямо в сердце. Дедушка продолжал что-то говорить, но его слова растворялись, не коснувшись моих ушей. Обрывки прошлого сложились в единую картину. И внезапно я осознал жизненный этап, на который отправил меня Вестос. Завтра я сяду в поезд, который увезёт меня в Хегри, а по прибытии мне сообщат, что Бродо уснул и больше не проснулся.

Глава 3

Тупик под названием «безысходность». Я был во власти этого душераздирающего чувства, с каждой минутой теряя веру и надежду. Словно я наблюдал за песочными часами, зная, что с последней упавшей песчинкой закончится время самого дорогого мне человека. Бродо, ты не заслуживаешь этой участи! Окружённый вопросами: что делать, как помочь, как объяснить происходящее, — я впадал в отчаяние. Всё казалось безумием, вызывавшим непрекращающуюся дрожь и холод, скатывающийся по спине и ногам. Я был бессилен, пытаясь смотреть дедушке в глаза. Он как всегда чувствовал моё беспокойство. Старик обнял меня и, с трудом скрывая переживания, дал мне время побыть в одиночестве.

Что это: урок или наказание? Для чего я здесь? Может быть, это ад? И вдруг врезавшийся мне в глаза яркий свет прервал буйство навязчивых мыслей, и я услышал проповедь Вестоса:

— Многие из вас тратят время на ненужных людей, которым жалко даже секунды в ответ. Вы пытаетесь понравиться тем, кто презирает вас. Безответная любовь вызывает у людей азарт. И снова противоречие. Где-то в тени, но всегда рядом ваши близкие, любящие и родные. Вы откладываете главные слова на завтра, думая, что ещё будет время в этом бесконечном, увлекательном, полном надежд «завтра». Но время беспощадно, и в один день близкие уходят. Ну а вы, растратив постоянно занятую жизнь на вечную погоню за славой, утехами и признанием, испытываете чувство вины, потому что не выпустили на волю столь чудотворные и, как воздух, необходимые признания. Ибо осознание приходит в тяжёлые минуты, Шаду.

— Я не могу просто смотреть и бездействовать!

— Смерть Бродо была предрешена задолго до его рождения. Открыв эту тайну, ты превратишь его последний день в пытку.

— Скажи, что мне делать?

— Тебе выбирать, мой друг: отдать столь драгоценное время в руки отчаянию либо подарить чудесные минуты радости, которые ценит больше всего на свете твой дедушка.

— Кто ты, Вестос? Зачем ты отправил меня сюда? — тихим голосом спросил я.

Но мой гость исчез, оставив в тайне свою личность.

Как в старые добрые времена, под предлогом ловли форели, я и Бродо отправились беседовать о жизни к берегам бурной, кристально-чистой, приносящей умиротворение реки. Пробираясь всё дальше в глубь леса, мы созерцали тишину, боясь развеять разговорами царившую идиллию. Поток мыслей остановился, и на смену ему пришли воспоминания из прошлого, вызвавшие у меня неоднозначные чувства грусти и радости. Затем я увидел размытые временем фрагменты из детства. Однажды, будучи озорным мальчишкой, я лихо вскарабкался на верхушку дерева, чтобы осмотреть окрестности моих владений. Потом, возомнив себя разбойником, я издал боевой клич и прыгнул на землю. Мой полёт прервал выступавший из дерева сук, который приподнял меня за шкирку, словно провинившегося кота. Я почувствовал, как моя рубашонка превратилась в удавку, с каждой секундой лишая меня шанса глотнуть порцию кислорода. Я пытался позвать на помощь, но безуспешно. Страх управлял моими движениями, превращая их в беспорядочный танец конечностей. В глазах потемнело. И вдруг я почувствовал, что нечто сильное поднимает меня вверх, давая воздуху наполнить грудь. Перепуганные детские глаза метались по сторонам в поисках объяснения. И я увидел обеспокоенное, но полное решимости лицо Бродо. Мой ангел-хранитель. Через годы дедушка признался, что, когда он увидел моё маленькое, с посиневшими губами, висящее на дереве тело, какая-то неведомая сила помогла ему убежать от страха и спасти меня. А затем, будто бы придя в себя, старик с ужасом осознал произошедшее. Боязнь за мою жизнь дедушка долгие годы помнил.

Добравшись до намеченной цели, я принялся пристально вглядываться в окружающую нас живописную красоту. Осень приближалась и покрывала деревья самоцветами, превращая горный пейзаж в фестиваль красок. Но больше всего меня восхищали остававшиеся неизменными величественные сосны. Аромат этих деревьев исцелял от беспокойства и тревоги. Здесь стирались следы цивилизации, и ты покорно признавал царствие природы, которая мудро правила этими местами. Слушаешь тишину, и время останавливается, и ты невольно сливаешься в одно целое с волшебством этих мест. Природа начинает говорить с тобой шелестом листьев, дуновением ветра, всплесками воды. Таинственная речка впитывает в себя всё плохое и своим бурным течением уносит беды прочь.

Я снова здесь…

Дедушка принялся заботливо раскладывать снасти, доверив мне только одну удочку, с которой я едва мог совладать. С улыбкой наблюдая за моей беспомощностью, он помог мне справиться с наживкой и закинуть снасть. После продолжительного молчания Бродо первым прервал безмолвие:

— Шаду, ты по-прежнему рисуешь? Я помню тот день, когда во всей Чауде отключили свет, а ты зажёг свечу на кухне, накинул на себя, словно плащ, простыню и принялся писать мой портрет. Ты был такой важный.

— Дедушка, мне тогда было, наверное, лет пять! — почувствовав прилив хорошего настроения, звонко ответил я.

— Будучи студентом, ты мне писал о своей победе на городском конкурсе художников. А Хегри ведь не маленькая деревня.

— Да, деда, это так. Я всегда любил рисовать, несмотря на строгий запрет отца. Он всегда говорил мне: «Лучше бы ты занимался полезным делом. Жизнь тяжёлая и подлая. Сейчас эпоха негодяев, и ты должен думать о своём будущем». Однажды, когда я получил плохую оценку по латыни, он разорвал мои наброски со всем накопленным творчеством и вышвырнул ошмётки в окно. Я наблюдал, как ветер разносит в стороны кусочки моих чувств, хранившихся на бумаге долгие годы: городские пейзажи, портрет моей первой любви и моего лучшего друга, первое поздравление маме. Я тогда хотел выпрыгнуть вслед за ними, в надежде спасти хотя бы клочок…

Бродо как всегда внимательно поглощал каждое слово. Не отрывая глаз, он понимающе кивал и хлопал меня по плечу. Я перевёл дух и продолжил:

— Неделю я провёл в молчании, предпочитая до позднего часа засиживаться в одиночестве на крыше дома. Затем смирился. Ударился в изучение юриспруденции, игнорируя призывы души. Привычка стала второй натурой. Прошло больше года без творческих всплесков. И вот однажды меня попросили нарисовать карикатуры для местной студенческой газеты. Я подумал: это второй шанс, но все попытки свести краски в единое целое были провальными. Словно стучался в дверь, которая была безнадёжно заперта… А потом появился страх, от которого я решил прятаться.

— Шаду, страх — это хорошее состояние, которым обладает каждый человек. Оно предупреждает нас об опасности. Даёт нам силы для решительных действий. Как горькое лекарство: противное, но помогает. Я знаю кое-что гораздо хуже — сомнение. Это то, что размывает грань между мыслями и действием. Приносит душевные муки, превращая тебя в муху, которая бьётся о стекло. Словно паразит, оно жадно жрёт огромные куски времени, заставляя ненавидеть самого себя. Шаду, ты очень талантливый человек. Не отказывайся, люби и оберегай порывы своей души.

— Деда, ты очень мудрый. Я многим обязан тебе. Ты всегда учил меня видеть по-другому. Но разве у меня был выбор?

В тот же момент дедушка среагировал на поклёвку и резко потянул удочку, достав из речного потока крохотную форель. Виновато он достал крючок из пасти рыбёшки и уставился на меня:

— Вот, смотри, Шаду, сейчас в моих руках выбор. Скормить эту рыбу моим прожорливым собачкам, так и не дав ей познать свой путь, или же отпустить в вольное плавание, преподав ей самый большой урок?

Он заботливо опустил рыбёшку в воду, и она молниеносно шмыгнула в бурный поток.

— Наверное, я был этой самой беспомощной рыбкой!

— Как ни странно, Шаду, но это тоже был твой выбор. Теперь настало время взять жизнь в свои руки. Человек движется до тех пор, пока не останавливается на распутье. Неизведанное пугает его, а бездействие уничтожает. Внутренний голос всегда подскажет направление — только нужно перестать с ним бороться.

— Скажи мне, деда, ты ведь всю жизнь искал ответ на вопрос: для чего мы рождаемся?

Глаза Бродо постепенно стали грустными, и он с каплей дрожи в голосе начал рассказ:

— Да, Шаду. Эта мысль долгие годы не оставляла меня в покое. Навязчивая идея превратилась в одержимость. Я объездил полмира, обращаясь к толкователям разных конфессий. Я повстречал известных учёных, писателей, философов, задавая всем один и тот же вопрос. Все утверждения были туманны. Кто-то говорил, что мы рождаемся грешными и должны нести тяжкое бремя жизни. Другие — что мы рождаемся для поиска Бога. Третьи — для того чтобы оставить след в истории. Многие рассказывали глупые вещи с умным видом. Чтобы не впасть в безумие, я должен был добраться до истины. Осознание пришло, когда твоя бабушка тяжело заболела. Я многого не сказал ей при жизни. И только в те тяжёлые дни я осознал ценность каждой минуты. Я отвернулся от отчаяния и сделал всё возможное, чтобы подарить моей любимой ещё немножко счастливых мгновений. Когда она закрыла глаза, я окончательно понял: мы рождаемся, чтобы дарить любимым счастье и окружать заботой, словно живём последний день. Я был в вечном, слепом поиске истины, которая не может быть однозначной.

— И это всё, деда? Это и есть тот самый ответ на терзавший тебя столь долгое время вопрос? Ради этого ты потратил столько лет?

— Я понимаю твоё недоумение, Шаду. Ты, наверное, ожидал готовый рецепт или хотел услышать магические слова, которые откроют тебе суть бытия. Я долгое время не мог смириться, но у каждого свой ответ на вопрос, для чего он родился.

— Но как мне найти ответ на этот вопрос?

— Смысл кроется в том, чего желает твоя душа. Я знаю, что хочу быть с близкими всей душой…

День пролетел незаметно, постепенно уступая место вечеру. Мы говорили, не умолкая ни на секунду. Вернувшись домой, мы сели на порожки дома смотреть на бесконечные звёзды. Как и всегда у наших ног храпели две собачки. Изредка они пробуждались, чтобы недолго полаять в ответ соседским собакам. Затем снова умолкали и засыпали под дедушкины истории. Старик закуривал, и запах табачного дыма был на удивление приятен. Бродо рассказывал мне про войну, местные байки и с особой лаской о детстве папы. Некоторые истории я слушал далеко не в первый раз и заведомо знал финал, но снова и снова переживал по-новому, с удивительной интригой в душе. Это ощущение присуще детям, которые обожают слушать одну и ту же сказку перед сном. Казалось, будто вся вселенная улыбается нам в ответ на наши счастливые лица. Бродо продолжительно зевнул, дав понять, что время набирать силы перед новым восходом солнца. Похлопал меня по плечу, медленно приподнялся и, покачиваясь в стороны, зашагал в дом. Я же просидел до самого рассвета, так и не решаясь сомкнуть глаза. Наступило утро… Ну почему, время, ты так несправедливо? Иногда ты мучительно долго тянешься, а порой беспощадно мчишься, игнорируя призыв остановиться. Порой минуты бесконечны, порой годы мимолетны.

Дедушка помог мне собрать вещи, как следует накормил, и мы отправились на крохотную станцию. Кто-то свыше помогал мне справиться с нестерпимой болью, пронизывавшей каждый уголок моей души. Шагая вдоль улиц спящей деревушки, я понимал, что больше сюда никогда не вернусь.

— Шаду, я знаю, что отец хочет увидеть в тебе свою жизнь, о которой он так мечтал. Сделай свой выбор. Действие поможет справиться с сомнением. Я верю в тебя, мой самый лучший внучок.

— Ты самый дорогой мне человек. Я люблю тебя и благодарен за каждое сказанное тобой слово, за каждую минуту, проведённую с тобой!

Вдали раздался протяжный гул поезда, который предвещал разлуку с Бродо. Дедушка обнял меня, а затем протянул письмо с просьбой передать отцу лично в руки. Состав причалил к станции, и проводник выскочил поприветствовать единственного пассажира.

— Шаду, до встречи. Я буду ждать с нетерпением следующего лета. Не забывай писать старику…

Это расставание, которое я когда-то поместил в архив ушедших лет, вернулось к жизни. Всё, что я мог сделать, — это смириться и принять безнадёжно-необратимую разлуку. Едва собравшись духом, я улыбнулся Бродо и сквозь слёзы сказал:

— Спасибо тебе, деда…

Последнее объятие. Последний взгляд. Последняя улыбка.

Поезд тронулся, и, наверное, в последний раз мне на прощание махал рукой самый лучезарный человек на свете в сопровождении двух прыгающих от радости собачек.

Глава 4

Сидя в одиночестве в обшарпанном вагоне, я наблюдал, как капли дождя отчаянно пытались пробиться через стекло, безнадёжно скатываясь вниз. Опустошённость. Не давая шанса побыть ещё немного в сознании, настойчивая усталость закрыла мои глаза.

— Проснись, Шаду… ты умираешь… проснись…

Я открываю глаза и нахожу себя на больничной кушетке, но это не больница. Осмотрев комнату, я осознаю, что в доме дедушки. Зову Бродо, но мои слова немы. Беззвучно кричу. Хочу встать на ноги, но они парализованы. Глаза наполняет ужас. Чувствую, как рука неизвестного прижимает к подушке мое лицо. Оно — зло. Оно ненавидит меня. Больно дышать, словно в горле застрял острый неуклюжий камень. Паника управляет мной, словно животным. Изо всех сил я пытаюсь оттолкнуть моего врага, вступив в неравную борьбу. Оно швыряет меня на пол и насмехается:

— Думал, сможешь уйти от меня, ничтожество?! Я всегда за твоей спиной, чувствую твоё дрожащее дыхание. Ты решил взглянуть мне в лицо — так смотри же!

Я поднимаю голову вверх и вижу надо мной парящий силуэт женщины в белом одеянии. Она смотрит на меня презирающими бледными глазами. Затем становится ветром и вышибает со всей яростью дверь, оставив меня.

Изо всех сил я начинаю ползти, с надеждой покинуть этот ужас. Дом постепенно чернеет, а затем развеивается, как пепел. Чувствую силы в ногах. С трудом поднимаюсь. Слышны стоны, вопли и бранные речи. Затем всё сливается в шум, напоминающий звук сломанного, шипящего радио. Вдали я замечаю человека, который машет мне рукой, подавая знак, чтобы я приблизился. Это Бродо! Пытаюсь бежать, но это даётся с особым трудом, словно я погряз в трясине. С каждым моим усилием приблизиться силуэт становится всё дальше и дальше.

Я слышу чей-то призывающий голос:

— Ещё рано, остановись, Шаду. Открой глаза!

Я проснулся, захлёбываясь страхом. Сон ярче, чем действительность. В попытке привести себя в чувства, я ударил по лицу ладонью со всего размаха. Затем, ринулся к проводнику в поисках успокоительного средства. Мой кулак тарабанил в его дверь так, словно меня преследовали.

— Ну какого черта там случилось? — раздался заплетающийся голос.

Мне открыл человек, скрывающийся не то в облаке сигаретного дыма, не то в клубах пыли:

— Что надо, уважаемый?

— Мне плохо, у Вас есть что-нибудь успокоительное? Сердце сейчас выпрыгнет.

— Да у меня в аптечке только бинты и градусник! — оправдываясь, ответил хозяин. — Сядь! Будем лечить проверенным народным средством.

Проводник достал залапанный гранёный стакан и бутылку неизвестной мутной жидкости. Наполнил до краёв и протянул мне:

— Пей залпом!

Опрокинув стакан, я с трудом влил в себя обжигающую, горькую смесь.

— Теперь сигарету!

Дым сковал глотку, моментально вызвав кашель. Мой лекарь рассмеялся, и поспешно наполнил второй стакан.

Я очнулся только утром от скрипучего голоса проводника:

— Станция Хегри. Конечная!

Испытывая невыносимую головную боль, словно в мои виски забили гвозди, я спешно ринулся на выход. Похмелье управляло моим телом, вызывая причудливые движения ногами. Во рту царила засуха.

Город встречал меня далеко не тёплыми объятиями. В надежде привести себя в чувства глотком свежего воздуха я вызвал лишь острый кашель. Складывалось впечатление, что я оказался у проснувшегося вулкана: в окружении дыма и едкого пепла. Хегри — каменный лабиринт, состоящий из серых, потрёпанных, стремящихся вверх коробок. Толпы безликой массы во власти безразличия населяли эту обитель. Большая удача, если удавалось разглядеть одинокую улыбку в бурно плывущем потоке людей с пустыми глазами. Хегри захлёбывался от несмолкаемых заторов, прогоняющих тишину и спокойствие. Небо, изуродованное запутанными паутинами коммуникаций, хмуро смотрело на вечную спешку. Переулки кишели сбродом, который днём выползал попрошайничать, а ночью поджидал в своём вертепе неудачно свернувших горожан. Проводив солнце, город вспыхивал яркими огнями, призывающими тратить деньги, покупая «селедку по цене красной рыбы». Назойливые торгаши не давали прохода в надежде продать безделушки. Возле входа в метро поджидали женщины, потерявшие надежду на завтра, сдавая за гроши тело в аренду таким же безнадёжным клиентам, стремящимся испытать лицемерную любовь.

Несмотря на это город привлекал с каждым годом всё больше людей, принявших решение попытать удачу. Хегри безжалостно превращал отчаянных гостей в рабов, выжимая из них все силы до последний капли. Манипулятор. Под видом лживого изобилия разбил вдребезги сотни судеб. Обречённые подписывали контракт с дьяволом, который пропагандировал истребление души за небольшую стопку бумаг. Город отправил в изгнание искусство, заменив его учением о том, как продавать друг другу то, что не приносит радости. Власти города активно боролись с уличными музыкантами, которые пытались вернуть к жизни забытые добрые мелодии. Мой школьный преподаватель по истории рассказывал, что когда-то Хегри имел другой лик и с гордостью носил звание «культурной столицы». Огромный парк делил город на две части, служивший пристанищем для влюблённых парочек и одиноких зевак. Затем паразит под названием «коммерция» поглотил оазис, превратив его в муравейник из недвижимости.

Я медленно шёл в сторону главного здания вокзала, зная, что в зале ожидания я наткнусь на убитые горем лица родителей. Мама не выдержит и закроет глаза ладонями, отец наберётся мужества и сообщит мне трагические новости о смерти дедушки. Немая сцена. Игра без слов. Вера до последнего, что это вымысел. Парад слёз…

Воспоминания из жизни «до второго шанса» не давали мне покоя. Моё прошлое можно было поделить на две серии: до двадцати пяти лет — бессознательное, беззаботное; после двадцати пяти — бессознательное, полное хлопот.

В первой главе я начинаю путь мальчишкой, не знающим препятствий. Окруженный миром фантазий, я мечтаю о покорении бесконечной вселенной и об экспедициях в неизведанные морские глубины. Затем слышу: «нельзя», «не красиво», «не делай так». Я продолжаю бороться, будучи школьником. Тайком пишу стихи девочке из параллельного класса, играю в театре, рисую первые картины. Вновь слышу «не получится», «бесполезно», «не продолжай». Хочу посвятить себя творчеству, созданию шедевра, поиску прекрасного, но принимаю выбор, сделанный за меня. Годы в академии знакомят с замечательными людьми. Постепенно они растворяются во времени: сначала мы обещаем видеться каждые выходные, потом нас окутывает вихрь забот, и мы видимся раз в месяц. Затем появляются другие интересы, приоритеты. Раз в год из приличия мы поздравляем друг друга с днём рождения. Проходит еще время, и в суете мы забываем набрать номер телефона, чтобы произнести столь редкие, искренние, тёплые слова. Мы были такие живые, такие рискованные и улыбчивые. Каждый теперь окружён своим миром.

Вторая серия начинается в тот момент, когда ты врезаешься в стену под названием «выбор». Ты осознаёшь, что кончилось веселье. Становишься той самой маленькой рыбкой. Тебе говорят: «Ты готов открыть дверь, за которой тебя ждёт реальный мир? Мир, полный дерьма, лицемерия и борьбы за существование? Готовься взять свою ношу. Только стабильность — гарант выживания. Дом — работа — падение на диван от бессилия. Вечные долги, туманные карьерные продвижения, дряхлая, копеечная пенсия. И ты отвечаешь: «Хорошо, я согласен отдать полвека за шаблон. Нет смысла даже рисковать секундой во благо того, что я люблю».

Работа выбрала меня и завалила тоннами бумаг, полных жалоб, угроз и оскорблений. Заканчивается день и, упав в кровать, я думаю: когда же выходные? Проснувшись утром, собираюсь как на каторгу. Стандартный ритуал: кофе, чистка зубов, дорога к восьмичасовому вкалыванию. День издевательски тянется. Последние пятнадцать минут особенно долгие. Ровно в 18:00 синхронное, спешное покидание мест заключения. Замкнутый круг повторяется пять дней. Зато ты в курсе всех событий и сплетен, словно у стен есть уши. Тебя вдруг стала интересовать личная жизнь шефа и удачное карьерное продвижение длинноногой блондинки, которую он так часто подвозит домой. Ты с группой «детективов» проводишь расследование и находишь взаимосвязь между этими уликами. Дело закрыто. Зависть оправдана.

Здесь нет людей, есть только функции. Вот их краткий перечень: продажа ложной выгоды доверчивым и наивным, манипуляция ответственными сотрудниками посредством обещаний прикоснуться к карьерной лестнице, перекладывание своей ответственности на подчинённых или делегирование полномочий, уклонение от законов при помощи нахождения лазеек, которые заменяют слово «ложь» на «лояльность». Деструктивная секта, где каждый адепт готов был сделать всё возможное для признания своей важности.

А потом на горизонте виднеется ненависть. В отражении появляется заклятый враг, который презирает твоё малодушие. Ты хуже спишь по ночам из-за боязни упустить ту самую стабильность. Вот наступает долгожданный день, и в конверте тебе приносят заслуженную награду: цветные фантики, которых хватает на вызов утреннего похмелья и поддержания штанов до следующей встречи с чудотворными бумажками. Порой появляется ощущение, что твоими действиями кто-то управляет. Меня спрашивают: «Чем ты занимался на прошлой неделе в четверг?». Я, потупившись в никуда, делаю открытие: не помню. Бродо всегда говорил: «Человек спит не только ночью и не только с закрытыми глазами». Теперь я полностью впитал смысл этих слов… Последние годы своей жизни я примкнул к группе людей, которых объединяли мысли о том, что уже поздно что-либо менять, так называемые неудачники. Они обвиняют в своих бедах кого угодно, только не себя. Этакие жертвы, которых мало ценят и не поощряют за долгие годы бездействия. Окружены несправедливостью, наивно полагая, что в счастливом «другом месте» их бы почитали как святых. Всегда боялся сказать на смертном одре, что моя жизнь никчёмная… Вышло всё иронично — нашим страхам свойственно сбываться. Трагичный конец.