Бесплатный фрагмент - Неторная дорога

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Книга посвящается всем фанатам «Года крысы» и конечно уважаемому автору — Ольге Николаевне Громыко: прошу извинить, если что не так, оторваться от Вашего творения и смириться с открытым финалом я не сумела!

________________________________________________

И да, важное примечание: книга создана в некоммерческих целях, а потому, копирование данного текста, покупка и продажа данной книги КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНА.

_________________________________________________

ЭТОТ ФАНФИК ПО СУТИ СВОЕЙ — МАЛЕНЬКАЯ ШАЛОСТЬ, ЧТО ЗАВЕЛА АВТОРА В НЕВЕДОМЫЕ ДАЛИ…

Пролог

Шпили замка показались ещё из-за небольшого леса, под сень которого Альк и Рыска как раз должны были вот-вот въехать, и девушку пробрал озноб.

С самого утра Альк не сказал ей и десятка слов, и её это по-настоящему беспокоило. Что происходит с белокосым, она не понимала. То, что он переживает предстоящую встречу со своими родными, ясно как божинин день, но ведь вчера ещё он вёл себя совсем иначе!.. А сегодня отчего-то молчит и не смотрит на неё. Как пить дать, что-то случилось, и Альк это чувствует… Вот тут-то и пожалеешь, что потеряла дар! Она бы сейчас тоже почувствовала, что с ним, может, смогла бы чем-нибудь помочь… да что уж теперь об этом?

Ну, а ей-то самой на самом деле не лучше, чем ему: так мерзко на душе в предвкушении того, что вскоре произойдёт — словами не передать. Ну какие, к Сашию, деньги? Неужели он ничего не замечает?..

Размышляя таким образом, девушка немного отпустила поводья и не заметила, как начала отставать от своего спутника, а опомнилась лишь тогда, когда Альк, придержав свою корову, обернулся, бросил на неё недовольный взгляд и окликнул:

— Ну, что там такое? Давай быстрее! Или хочешь опять в лесу ночевать?

Затем белокосый на пару щепок остановился и, дождавшись её на лесной дороге, оглядел пристально, с сомнением и лёгким недовольством, заставляя съёжиться и отвести глаза… а потом снова отвернулся и прибавил ходу, словно не желая ехать рядом.

А она вот как раз именно этого и хотела — ночевать в лесу, да где угодно, лишь бы только получить хотя бы ещё один день отсрочки, возможность побыть с ним рядом ещё, но… разумеется, промолчала об этом. Рыска понимала: не стоит ничего говорить и злить его сейчас — ему ведь и так нелегко. И кому как ни ей, не раз называвшей Алька своим другом, следует сейчас поддержать его? И себя взять в руки тоже не помешает… Да и вообще, с чего это она должна волноваться? Это ведь не ей предстоит сейчас встреча с роднёй после долгой разлуки и непростой разговор!

Но почему же тогда именно её сердце никак не успокоится? Почему руки так дрожат? Краска заливает лицо — почему? Почему ей так не хочется брать деньги, а потом прощаться с Альком?..

Собрав волю в кулак, Рыска натянула поводья и, вздохнув, поскорее догнала его.

Всё он давно понял — ну не дурак же, в самом деле! А у неё… на лбу, видать, написано отношение к этому саврянину: и Жар это с первого взгляда заметил, и цыганка, которой девушка хотела вернуть ворованную гитару, да и Крысолов не раз молча ухмылялся, глядя, с каким рвением она, Рыска, заботилась о белокосом… Просто… всё равно это Альку, безразлично. То, что некогда связало их, теперь осталось в прошлом, и ничего нет больше общего, а значит… Значит, отсюда каждый своей дорогой.

Девушка подавила горестный вздох… А шпили замка, мелькая за редкими кружевными кронами каких-то незнакомых ей деревьев, неумолимо приближались.

Часть первая

У родного порога

Обеих коров Альк молча привязал к первому подвернувшемуся под руку дереву — одному из тех, что росли прямо у высоченной, кажущейся такой неприступной стены, и, поправив одежду и перевязи своих мечей, вскоре замер прямо напротив ворот огромного родового замка своих предков. Стучаться уже не было никакой нужды: стражники давно заметили приближающихся странников со стены и наверняка доложили обо всём господину. Теперь Альку и Рыске оставалось лишь стоять на самом солнцепёке и ждать.

За щепку до того, как загремел открывающийся засов на замковых воротах, Альк снова оглядел Рыску пристальным и полным сомнения взглядом… А потом в жёлтых глазах саврянина что-то неуловимо поменялось, и уже в следующий миг он оказался рядом и взял девушку за руку. Пальцы у него, не смотря на невероятно жаркий день, были холодными как лёд.

— Ты что? — вздрогнув, прошептала Рыска и, по своему обыкновению залившись краской, попыталась вырваться.

— Ничего, — глухо уронил Альк, крепче сжимая её руку.

Девушка, поняв тщетность своих усилий, конечно, перестала сопротивляться, но, наверное, от происходящего ей стало трудно дышать. — Что я… сейчас… должна делать… Альк?.. — спросила она, лишь бы хоть что-нибудь сказать, но при этом буквально задыхаясь.

— Молчать! — оборвал её белокосый за щепку до того, как огромные створки замковых ворот медленно и величаво поползли в стороны.

Ладонь саврянина в её руке слегка вздрогнула — может показалось?.. Неважно. Рыска уже просто беззвучно молилась, закрыв глаза. Ей на щепку показалось, что на берегу взбесившейся реки — и то не было так страшно! Вот сейчас… Сейчас ворота откроются шире, они с Альком войдут на замковый двор и… И всё.

Радостная встреча родственников. Расчёт. Прощальное рукопожатие, пожелание всего наилучшего… Одинокая дорога обратно.

— Я не пойду туда… — прошептала Рыска, снова попытавшись высвободить руку.

— Я тоже, — почему-то произнёс Альк в ответ.

Девушка не успела удивиться услышанному, потому что из-за каменных створок, открывшихся, как оказалось, всего лишь на какую-то щель, вышел человек — тот самый, которого она успела увидеть тогда, несколько недель назад, в дворцовом саду.

— Здравствуй, отец, — первым поприветствовал его Альк почему-то по-ринтарски, при этом не спеша делать шаг навстречу или протягивать для приветствия руку.

А этот чужой, незнакомый, отчего-то пугающий Рыску мужчина, одетый, похоже, в домашнюю, но всё равно невероятно дорогую и красивую одежду, остановился напротив сына, скрестив руки на груди и вперив в него взгляд.

— Явился, — наконец, произнёс он, покачав головой в подтверждение сказанного. — Ну и как?

— Как видишь, — дерзко бросил Альк, тут же гордо вскидывая голову.

— Скверно, — заключил господин посол, слегка пожав плечами.

— Может быть, для начала, впустишь нас? — спросил Альк отца. И Рыска почувствовала, что и так холодная рука Алька стала словно бы ещё холоднее. А в следующий момент ледяные пальцы вдруг разжались…

— Нас? — переспросил господин Хаскиль, несколько ехидно улыбнувшись и склонив голову на бок. — Я правильно тебя понимаю?

— Правильно, — с вызовом ответил Альк.

Бедная девушка стояла ни жива, ни мертва. Что такое происходит, она не могла понять, но ей отчего-то становилось всё страшнее. Теперь уже она сама нащупала руку Алька и вцепилась в неё. Белокосый бросил на неё быстрый взгляд, но руки не отдёрнул — наоборот, снова сжал её ладонь.

А ей-то всё это представлялось совсем по-другому… думала, сейчас всё семейство за ворота высыпет, и радости от возвращения сына домой конца не будет! А оно вон как, оказывается…

— Зачем ты пришёл? — спросил господин Хаскиль, нахмурившись. — Я, кажется, доходчиво объяснил: уйдёшь в свою Пристань — и можешь жить, как тебе заблагорассудится, но чтоб ноги твоей здесь больше не было!

— Всё изменилось, отец… — начал Альк.

— Вот именно: всё изменилось! — сверкнув глазами, с нажимом произнёс посол, не дав сыну договорить. — И изменилось даже не представляешь, насколько, так что теперь и подавно можешь идти, куда хочешь. Ты лишён дворянского звания, всех своих привилегий, а также наследства. — Мужчина с нескрываемой брезгливостью оглядел Рыску. — Как я вижу, круг твоего общения полностью соответствует и твоему образу жизни, и внешнему виду, и новому положению.

Господин Хаскиль, не тратя больше слов на недостойных, развернулся и направился к воротам.

Альк молча, стараясь держать себя в руках, смотрел ему вслед, а Рыска исподтишка поглядывала на него и чувствовала, что случилось что-то очень и очень нехорошее, и дело тут вовсе не в том, что уже произнесено…

— Дай хотя бы с матерью повидаться! — бросил Альк вслед отцу. Тот вдруг замер у самых ворот и словно окаменел на миг, поникнув головой.

— Вспомнил… — уронил он с горечью, — а вот в том-то всё и дело… — посол обернулся. — Нет её, Альк!.. Уже полтора месяца, как нет. Как получила письмо от деда, прочитала, что случилось с тобой, так замертво и упала.

Слова отзвучали и как будто повисли в воздухе. И словно бы ничего не изменилось в этом мире: всё так же пели птицы в кронах деревьев, обрамляющих замок, доносились бодрые голоса весчан из ближайшей вески, коровы продолжали объедать с дерева листву, безбожно жарило солнце, ветер дул с юга… и всё же мир в эту щепку стал навсегда другим — по крайней мере, для Алька, замершего в крайнем удивлении. И для Рыски, для которой его боль уже давно была намного больнее собственной.

Наверное, подумалось девушке, такие вещи нельзя говорить во всеуслышание. Наверное, посол не должен был так делать, потому что это больно. И неудобно…

Альк, поражённый, всё не мог сойти с места, а его отец продолжал, ни на кого не глядя:

— Я многое мог бы простить тебе, и, честно говоря, все эти годы надеялся, что ты образумишься и в конце концов вернёшься домой. Но это!.. — он вздохнул, помолчал. — Ты знаешь: мы с твоей матерью прожили душа в душу без малого тридцать лет. Она была для меня дороже всего, что я имею в этой жизни, дороже всех вместе взятых людей… И дороже тебя! — он снова прожёг сына взглядом. — Её смерть на твоей совести, поэтому… уходи! Я не хочу тебя больше видеть. Лучше бы и в самом деле умер ты, а не она. — посол отвернулся. — Уходи, — глухо повторил он и исчез за створками ворот.

Когда загремел, закрываясь, засов, Альк медленно разжал пальцы и выпустил Рыскину руку, взглянул на девушку каким-то нечеловеческим, затравленным взглядом и медленно пошёл к своей корове.

Рыска теперь поняла: Альк почувствовал, что его не примут с распростёртыми объятиями ещё сегодня утром или даже ночью, — это он уже знал! А вот почему не примут — не догадался и о смерти матери ещё несколько щепок назад даже не подозревал. Вот тебе и всесилие видунов и путников, о котором так любят сочинять байки весчане…

— Садись в седло, — не глядя на девушку, бросил белокосый, отвязывая коров и кидая Рыске поводья. — Я всё ещё должен тебе. Я так или иначе отдам.

— Да как?.. — пролепетала девушка.

— Мои проблемы, — ответили ей жёстко.

— Поехали.

— Куда?!

— Отсюда.

Рыска, не смея спорить, взяла корову за узду. Однако, садясь в седло, девушка вдруг поняла одну вещь, а ведь она не грустит! Не переживает… Как странно: Альк потерял мать, а она… Она в глубине души почему-то до безумия счастлива! И от осознания этого девушке вдруг стало не по себе: ведь так же нельзя! Она должна сейчас плакать, сочувствовать, выражать Альку соболезнования… но она совсем не хочет этого делать, и вовсе не от того, что точно знает, куда он её с этими соболезнованиями пошлёт. Да-а, не зря Крысолов говорил, что разрыв связки «путник-свеча» может привести к безумию у обоих: видимо, она сходит с ума, если её посещают такие мысли. Самое страшное, что ей это отчего-то безразлично.

Утром

— Вставай, — услышала Рыска и, от сна её моментально не осталось и следа.

Уснула-то она не так уж и давно: практически всю ночь то забываясь ненадолго, то просыпаясь, девушка наблюдала за своим спутником. А он так и просидел до утра на берегу лесного озера, где они остановились на ночёвку, глядя в темноту.

Под утро усталость, видимо, взяла своё, да и переживания прошедшего непростого дня сказались, заставив Рыску буквально провалиться в сон, и теперь, опомнившись, — не случилось ли чего ещё похуже, пока она спала? — девушка мгновенно открыла глаза и подскочила.

Время было раннее: солнце ещё не взошло, а лесные птахи только начинали распеваться. Однако с её спутником ничего такого не случилось — он, убедившись, что его услышали, больше не глядел в её сторону и уже принялся за сборы в дорогу. Рыска, с большим трудом собрав себя воедино, что после такой ночки оказалось непросто, тоже начала собираться, украдкой поглядывая на Алька. А белокосый держался так, словно совсем ничего не произошло: все его движения были аккуратными, спокойными… выверенными, а лицо словно окаменело — никаких эмоций на нём не отражалось.

Если бы Рыска не общалась с ним всё это время, то вполне могла бы подумать, что ничего особенного не происходит, что в жизни его всё ровно и обыкновенно, а до произошедшего ему ни больше, ни меньше — нет дела, но она уже хорошо его знала, и обманчивое спокойствие это говорило о том, что он напряжён до предела, а плохо ему до такой степени, что выразить это каким-нибудь образом невозможно. А потом и подтверждение не замедлило явиться: Альк, видимо, желая ловко забросить седло на корову, немного не подрассчитал, и последнее, перелетев через спину крайне удивлённого животного, шлёпнулось на землю с другой стороны… В следующую щепку белокосый грязно, длинно выругался на смеси обоих языков, хлопнул по крупу ни в чём неповинную скотину, которая, поняв настроение хозяина, поспешила убраться, отшвырнул упавшее седло ногой, а сам, закрыв руками лицо, осел на землю у ближайшего дерева — огромной корявой берёзы. Тщательно сдерживаемое отчаяние саврянина прорвалось-таки наружу.

Рыска смотрела на Алька и думала, что такое уже было, что она это всё видела. Вот так же он, взбешённый, вылетел из дома своего деда и бросился прочь… да только на этот раз стремиться ему, похоже, было уже совсем некуда.

Безучастно смотреть на происходящее у бедной девушки не было никаких сил, и потому она робко, осторожно сделала в его сторону шаг, второй, третий… подошла совсем близко, протянула руку, дотронулась до его плеча, чуть заметно вздрогнувшего от прикосновения…

— Уйди, не трогай меня! — тут же приказал Альк, не отнимая рук от лица.

От такого тона она, наверное, должна была отскочить или хотя бы отдёрнуть руку, но Рыска, достаточно уже его зная, была готова к такой реакции. Руку она не убрала, наоборот, несмело погладила его по плечу, преодолевая страх и робость, чувствуя каждую напряжённую мышцу и отчего-то точно зная, что белокосый не станет повторять свой приказ.

Он не повторил.

— Альк… мне очень-очень жаль… — превозмогая свой страх, пролепетала Рыска, — если б я могла помочь…

— Ты можешь, — всё ещё не глядя на неё, но устало, и, наверное, оттого, намного мягче ответил ей Альк. — Пожалуйста, уйди, — попросил он, — мне нужно побыть одному.

И, наверное, это было бы правильно — оставить его одного сейчас, дать собраться с мыслями но… Рыска вдруг набрала побольше воздуха и выдала:

— Я не уйду.

Альк медленно поднял голову. Наверное, от того, что в лесу было ещё довольно сумеречно, он показался Рыске словно бы постаревшим. И усталым. И несчастным… А может быть, всё так и было, однако в любом случае, она никуда не собиралась уходить.

Белокосый посмотрел на неё, и лицо его уже не было застывшим, — маска ледяного спокойствия попросту слетела с него, уступив место гримасе боли, отчаяния, разочарования, но лишь на несколько щепок. Однако Рыска успела заметить это, и острая жалость в который раз со вчерашнего дня иглой пронзила её сердце. Девушка не выдержала — в слезах бросилась к нему, плюхнувшись рядом на колени, что-то там взахлёб шепча, вцепившись и не отпуская… И вроде бы в какой-то момент Альк стал оттаивать, а может, ей и почудилось и неуверенное прикосновение его рук, и последующий горестный вздох, так похожий на всхлип… А потом он снова, хотя и по-другому, попытался совладать с собой.

— Иди, Рысь, собирайся, я сейчас, — сдавленно проговорил саврянин, порываясь отстраниться от девушки, но дерево за его спиной сделать это не позволило.

— Нет, — всё так же шёпотом ответила Рыска, уткнувшись в его плечо, обвивая руками и по-прежнему не желая отпускать. От девушки исходило живое тепло — то самое, которому, пожалуй, под силу иногда растапливать каменные сердца.

— Я придумал, где взять денег, — со вздохом проговорил Альк, чтобы хоть как-то её отвлечь и при этом опять попытавшись высвободиться из цепких Рыскиных рук. Сдерживать эмоции, при том, что на душе скребли кошки, а рядом хлюпала носом девчонка, ему становилось всё сложнее. — У меня есть знакомые. Попрошу взаймы, отдам вам… Только сейчас — уйди!

— Нет! — упрямо твердила девушка.

— Да что ты привязалась-то ко мне?! — рявкнул Альк наконец и слегка оттолкнул Рыску. Однако, этого хватило: она шлёпнулась на попу, удивлённо глядя на него. Слёзы у девушки потекли по новой — теперь от такого тона и обращения.

— За что ты так со мной? Я же… переживаю за тебя-а-а… — в голос заревела она. — Пожалуйста, не прогоняй! Позволь быть рядом!..

Саврянин прицокнул и тяжело вздохнул, закатывая глаза.

— Зачем? — глухо спросил он, — зачем тебе МОИ переживания? — он словно бы с жалостью посмотрел на девушку. — Неужели своих недостаточно?

— Да ты ведь и есть — моё главное переживание! — взвыла Рыска.

— Да? — Альк издевательски ухмыльнулся, теперь окончательно взяв себя в руки, — и почему вдруг?

— Потому что ты… давно мне не чужой, — смогла выдавить Рыска между всхлипами.

А Альк смотрел на неё, и издёвка на его лице постепенно превращалась в горечь. Стараясь не показать ей этого, он отвернулся.

— Скажи ещё…

— Что?

— Ну то, что вы, девки, так любите говорить… — он снова вздохнул. Ему хотелось вложить в эту фразу презрение и скуку, но вышло снова с горечью.

Рыска прожгла его взглядом и выдала:

— Да… Я, наверное, люблю тебя… давно… — она вытерла покрасневшие глаза и стараясь унять рыдания. — Я знаю, что я весчанка и всё такое, но… оно само так получилось… я не виновата!..

Альк снова вздохнул и, расслабившись, привалился к древесному стволу откинутой назад головой. Помолчал, размышляя. Издеваться над девушкой ему больше не хотелось.

— Спасибо, Рысь, но этого… не может быть, — произнёс он, наконец, задумчиво.

— Почему это?! — опешила Рыска.

— Потому что такого быть не должно, — отвернувшись и глядя в пустоту, ответил Альк, — потому, что тебе меня любить не за что. Потому что я приложил все усилия к тому, чтобы этого не случилось.

— Но мне кажется…

— Тебе КАЖЕТСЯ, — с нажимом перебил девушку белокосый. — Это всё из-за той нашей связки: слишком мало времени прошло после её разрыва. И ещё, в тебе говорит жалость — твоя вселенская жалость! — и не более того. Старайся не обращать внимания на всё это, и со временем пройдёт, — как можно более спокойно объяснил ей он.

Какого результата от своих слов он ожидал, Рыска не знала, но она неожиданно страшно возмутилась и разозлилась: да всё-то он кругом знает, даже противно!

Мгновенно вскочив с земли, она сердито взблеснула глазам, а затем повернулась к саврянину спиной.

— Интересно, откуда ты всё это знаешь? — спросила она зло, бросив взгляд через плечо. — Наверное, у тебя самого так же?

— Что? — удивился Альк. Ничего себе, как заговорила!

— Да ничего!!! — рявкнула обиженная Рыска и, рывком подняв с земли упавшее седло, направилась к своей корове, пасшейся неподалёку. — Знаешь, а подавись ты своими деньгами, раз тебя в жизни только они интересуют! Я ухожу! — бросила она на ходу.

— Куда это, интересно? — насмешливо спросил Альк. Однако, дар тут же подсказал ему: вот сейчас она действительно может запросто уйти, захлёбываясь своей гордостью, уйти — и никогда не вернуться. Странно, но белокосому отчего-то совершенно не хотелось, чтобы такое произошло.

— Подальше от тебя! — ответила девушка ему, не оборачиваясь.

— А ворюге своему ты что скажешь? Что в бескорыстную со мной поиграла? — Альк старался держать всё тот же насмешливый тон, и при этом не дать ей в самом деле уйти, и это оказалось непросто.

— Без тебя как-нибудь разберусь! — рявкнула Рыска, забрасывая седло на корову, однако вышло это у неё не лучше, чем у Алька за поллучины до этого, что ни коим образом не добавило девушке хорошего настроения и заставило помянуть Сашия. — Не нужно нам ничего! — выпалила она, вложив в эти слова всё своё раздражение.

— Ты за себя отвечай! — посоветовал Альк, поднявшись тем временем с земли, встав напротив неё и уперев руки в бока. — Вот вернёшься к Жару, он тогда тебя похва-а-алит! Он ведь за деньги удавится! Будешь потом сама меня искать, ещё и извиняться.

— Да не дождёшься! — изо всех сил выкрикнула Рыска и вдруг закашлялась, — не дождешься!.. — повторила она, не узнавая собственного голоса.

— Докричалась, — кивнув, произнёс Альк, — голос сорвала. Ну и как? Теперь легче?

— Да пошёл ты к Сашию! — выдавила Рыска и снова закашлялась, а потом и расплакалась, уткнувшись в коровий бок.

На пару щепок повисла тишина, в продолжение которой белокосый снова, как и накануне, с сомнением посмотрел на плачущую Рыску. А потом… обошёл корову и оказался рядом с ней. Не таков он был, чтобы надолго раскиснуть, а неожиданная вспышка гнева со стороны девушки подействовала на него намного лучше её жалости и уговоров

— Ну хватит, не реви… погорячился, — признался он где-то совсем близко.

— Уйди… — всхлипнула Рыска, умываясь слезами, — ненавижу…

— Надо же! А ведь только десять щепок назад — любила! — с усмешкой напомнил белокосый, подходя ещё ближе.

Рыска пыталась рыдать, но у неё получался только кашель. А Альк уже был рядом, но девушка от обиды и злости словно не замечала этого. Опомнилась лишь тогда, когда он развернул её лицом, заглянул в глаза и привлёк к себе.

— Ты чего?.. — спросила она и снова закашлялась.

Мужчина со вздохом обнял девушку, стал поглаживать по плечам, и она начала успокаиваться, однако нормально говорить по-прежнему не могла.

— Я что… навсегда охрипла? — спросила она наконец шёпотом: только так ещё можно было говорить и не испытывать в горле острую царапающую боль.

— Нет, — ответил Альк, — через пару дней пройдёт. Если молчать будешь.

Рыска перевела дух, справившись со слезами, и вдруг до неё словно дошло: Альк обнимает её! То, что накануне обеспокоило девушку, получило вдруг объяснение: нет, она не сошла с ума! Она просто не до конца осознала… Но осторожная радость в её беспокойной душе была действительно напрямую связана со всеми произошедшими событиями.

То, что Алькова мама так и не дождалась сына домой, было ужасно, но будь она жива — и он точно остался бы в замке. А она, Рыска, отправилась бы восвояси… Ох, как же странно всё в этой жизни: горе для одних оборачивается счастьем для других, и не выгони убитый горем Альков отец сына из дому, не было бы ничего этого в жизни Рыски: ни живописного берега озера, ни солнечного летнего утра, ни объятий любимого человека, о которых она так мечтала… Мечтала?.. О, да! Очень давно, с самого… Впрочем, она и сама не помнила, когда именно Альк перестал быть для неё злым и страшным саврянином и превратился в любимого мужчину…

Помилуй, Хольга, ну разве можно думать о собственном счастье, когда у твоего близкого человека такое горе?.. Но как Рыска ни старалась убедить себя в том, что всё плохо, ей было хорошо, и поделать с этим хоть что-нибудь было невозможно.

— Альк… мне правда жаль… — подняв на него глаза, прошептала она: за свои мысли ей было стыдно — да буквально извиниться хотелось!

— Я знаю. — Белокосый на миг отвёл от девушки глаза и, в очередной раз глубоко вздохнув, взял себя в руки. Однако, высвободиться из обвивших его рук больше не пытался — не хотелось ему этого… Нежность объятий создавала иллюзию того, что он в этом мире всё-таки кому-то нужен. — Успокоилась? — зачем-то тихо спросил Альк, склонившись к Рыскиному ушку.

Девушка, сама не зная почему, вдруг не смогла ему ответить. От тепла его дыхания вдоль её позвоночника пробежали мурашки, и Рыска, не понимая, что с ней происходит, плотнее прижалась к Альку. Он, как ни странно, совсем не возражал, даже наоборот — тоже прижал девушку к себе крепче, стал поглаживать по спине. Рыска, совершенно неосознанно, ещё не понимая, чего именно она хочет, подняла лицо и встретилась с ним глазами. Как же она любила эти глаза! А в следующую щепку Альк склонился к Рыске и коснулся губами её губ…

Никогда раньше в жизни девушки не случалось ничего подобного! Она ни разу не прижималась к мужчине вот так, бесстыдно, страстно и даже представить себе не могла, насколько это приятно! И эти губы, такие тёплые, такие податливые, нежные, и в то же время — такие настойчивые, что противиться им невозможно, а хочется просто впиться в них поцелуем и никогда не отстраняться, закрыть глаза и упиваться ими, забыв обо всём на свете… А в следующий миг Рыска осознала одну вещь: горячие Альковы руки, поглаживающие её по спине, прикасаются к её телу уже не через ткань рубашки… Они гладят её по голой коже, и это тоже очень приятно!

Девушка немного отстранилась и в упор посмотрела на своего любимого. Альк вопросительно взглянул в Рыскины глаза — остановит или нет? Попросит ли убрать руки?.. Но Рыска в этот момент думала совсем о другом: она пыталась решить, можно ли ей тоже запустить руку под его рубашку и дотронуться до его тела? Не будет ли это совсем уж бесстыдством?.. А потом решила: раз Альк себе такое позволяет, значит и она тоже может. А потом изящная, слегка дрожащая рука девушки рыбкой нырнула в распахнутый ворот его рубашки.

В ответ на Рыскино смелое действие, Альк стал целовать девушку настойчивее, проникая языком в её приоткрытый рот. А Рыска даже не ожидала, что такое может нравиться… Раньше она и представить себе не могла, что с такой жадностью будет отвечать на подобные поцелуи — а вот даже подумать не успела, как её прямо-таки потянуло на это! О, как же хорошо ей было! Голова у Рыски сладко кружилась, губы жадно впивались в губы любимого, а внутри разгорался огонь, от которого не было спасения. Словно что-то подталкивало её прижаться к телу Алька плотнее, прильнуть к каждому его изгибу, ощутить каждую литую мышцу, живое тепло, услышать учащённый стук сердца, порывистое дыхание, чувствуя каким-то первородным чутьём, что ему тоже хорошо и тоже хочется продолжать. Продолжать…

В силу молодости и неопытности, Рыска слабо представляла, что будет дальше, и это немного пугало её. Однако, за то время, что она была знакома с Альком, девушка вполне научилась ему доверять. И хотя ничего подобного между ними никогда даже близко не происходило, Рыска отчего-то была твёрдо уверена, что дурного не случится и сейчас, что Альк не может причинить ей вред. И потому, наверное, не возражала и даже не удивилась, когда он вдруг подхватил её на руки, отнёс под деревья и уложил на расстеленное покрывало, на котором она спала этой ночью, да так и не успела убрать…

Альк ничего не говорил — просто продолжал целовать и нежно поглаживать Рыску. Девушка тоже молчала: она боялась произнести хоть слово! Ей казалось, что это может всё испортить, и то, что начинается, тут же и закончится, а она не хотела, чтобы это заканчивалось, потому что впервые в жизни ей было так сказочно хорошо. А что будет потом? Рыска старалась об этом не думать. Она чётко понимала лишь одно: полюбить кого-нибудь так же сильно, как она любит Алька, она никогда уже не сможет, а потому и возможности отдаться по любви во второй раз может больше не представиться. И пускай они расстанутся потом… она будет всегда, всю оставшуюся жизнь вспоминать — и его, и это утро, и согреваться этим воспоминанием.

А уж кем Альк в последствие будет считать её, так легко отдавшуюся, даже не попытавшуюся сопротивляться — это сейчас совсем неважно. Неважно…

Альк осторожно, словно всё ещё сомневаясь в Рыскином согласии, потянул с неё рубашку. Девушка вздрогнула и замерла, глядя ему в глаза и почти не дыша, но даже не подумала его останавливать, и потому дальше он действовал уже без сомнения. Рыска и оглянуться не успела, как осталась совершенно обнажённой. На миг мелькнула мысль — а может, ей должно быть сейчас стыдно? — мелькнула и ушла. Не должно ей быть стыдно ни за то, что на ней нет одежды, ни за то, что и самой ей так хочется гладить его по голой коже.

Руки девушки, словно независимо от сознания, снова оказались у Алька под рубашкой, а потом проворно, без всякого сомнения её стянули, а белокосый на это лишь только ухмыльнулся с некоторой долей самодовольства и начал развязывать пояс своих штанов. Рыска мгновенно покраснела до ушей и отвела глаза. Однако его ласковые прикосновения сумели быстро отвлечь её от смущения.

Освободившись от одежды, Альк, наконец, прилёг рядом с Рыской, прижал её к себе и снова припал к её губам — а девушке показалось, что она проваливается в никуда, потеряв точку опоры. Она даже не сразу поняла, что именно чувствует, вернее, описать словами или даже мыслями это было невозможно — так, как оно и должно было быть с невинной девушкой, предвкушающей первую в своей жизни близость с горячо любимым человеком: когда прижимаешься к его самому прекрасному в мире телу, согреваешься его теплом, и хочется прижаться так крепко, чтобы раствориться в нём… Когда дрожь пробирает до косточек, до шевеления волос, до остановки дыхания и чуть ли ни до обморока… Когда каждое прикосновение — желанно и в то же время неожиданно, но всякий раз неповторимо… Когда страх перед предстоящей болью отступает, и остаётся лишь непреодолимое желание поскорее испытать то, о чём ещё и понятия толком не имеешь.

Альк продолжал целовать Рыску — уже не в губы, а спускаясь всё ниже, касаясь губами нежной шеи, плеч, груди… Его губы сомкнулись вокруг её левого соска, девушка вздрогнула всем телом, на миг напрягшись: было немного странновато, но скорее, приятно. А когда, щепку спустя, он дотронулся до второго её соска, она была уже готова к тому, что почувствует и даже подалась ему навстречу: ощущение жадных губ, ласкающих грудь, казалось, усиливало огонь, разгорающийся внутри, — юная и неискушённая, Рыска неосознанно стремилась принять Алька поскорее.

Продолжая поглаживать нежное и податливое Рыскино тело, Альк снова прилёг с ней рядом. Ему безумно хотелось поскорее её взять, но он-то, в отличие от неё, точно знал, что торопиться не стоит, и как бы ни хотелось поскорее покончить с вынужденным полугодовым воздержанием, придётся ещё немного потерпеть: ведь с девственницей, если она и её чувства, тебе не безразличны, нужно быть внимательным и ласковым, а одно лишь неосторожное действие может испортить всё безвозвратно. То, чего она жаждала всей душой и телом, было понятно ему и без помощи дара, да вот только трудно это — чтобы прямо вот так, в первый же раз… Хотя, кое-что всё-таки сделать было можно, — главное, чтоб не испугалась и слишком уж сильно не застеснялась.

Повернув Рыску на бок, Альк прижал её к себе, чувствуя, как она дрожит и льнёт к нему, как тяжело, порывисто дышит, как снова ищет губами его губы, при этом не открывая глаз. Альк поцеловал Рыску за ушком, и она конвульсивно дёрнулась, слегка застонав, оплела его руками, и он снова с трудом подавил желание немедленно войти в неё. Устоять было действительно трудно — да и как может быть иначе, когда юное, невинное тело так близко, когда на милом полудетском личике написано такое сильное желание, когда нежные губки, едва узнавшие, что такое поцелуй, так настойчиво требуют продолжения?.. И всё же он устоял — приказал себе успокоиться и доставить удовольствие сначала ей, а уж потом думать и о себе.

Снова припав к губам девушки, белокосый стал поглаживать её по ягодицам, по бёдрам, по низу живота. Она дрожала всё сильнее, тоже поглаживая любимого по спине и дыша при этом слишком уж часто. Когда его рука мягко развела судорожно сжатые ножки и скользнула между ними, Рыска вдруг замерла и отстранилась, уставившись на Алька. То, что она почувствовала, оказалось приятно, но странно, непривычно и… наверное, вот теперь нужно было стыдиться!

Впрочем, белокосый тут же убрал оттуда руку, но то, что произошло далее, оказалось не менее удивительно для ничего не смыслящей в делах любви девушки — пожалуй, даже, ещё удивительнее, чем предыдущее его действие: Альк, продолжая смотреть Рыске прямо в глаза, вдруг взял её руку в свою и потянул куда-то вниз. Когда она сообразила, чего именно он хочет, на неё мгновенно напал ступор, и рука, только что так нетерпеливо поглаживавшая любимого по мускулистой спине, потеряла всякую способность что-либо держать, а лицо вмиг стало пунцовым.

К счастью, Альк вполне представлял, как она отреагирует.

— Не бойся, — стараясь ни коим образом не выразить, насколько его позабавило такое вот её внезапное смущение, прошептал он ей на ушко, — дотронься…

— Я не могу… — старательно пряча глаза, тоже шёпотом призналась Рыска.

— Почему?

— Я… никогда в жизни… даже близко… — ответила она сбивчиво и еле слышно, вырвав у него и спрятав за спину свою руку.

Вот теперь она точно готова была провалиться со стыда! Даже новое для неё жгучее желание вдруг отпустило и в голове немного прояснилось!.. Однако, сразу же стало и как-то не по себе: нет, она не хочет, чтобы всё вот так закончилось, а тем более — чтобы он сейчас обиделся!

Но Альк был уже достаточно взрослым и опытным, чтобы обижаться или злиться за такое на девушку.

— Я понимаю, что ты ничего подобного никогда раньше не делала, — терпеливо произнёс он, продолжая властно обнимать её одной рукой, — и всё же, не бойся. Дотронься до него!

Рыска медлила ещё несколько щепок, а потом пришло осознание: она таки хочет продолжения, а потому, видимо, всё равно придётся сделать то, о чём он просит. И… ведь ей же не противно! Страшно, стыдно, непривычно — это да, но не противно! И… не расскажет же он, в конце концов, об этом никому, на смех её не поднимет!

Зажмурив глаза, она таки протянула руку и робко прикоснулась дрожащей ладонью к твёрдому и горячему мужскому органу, легонько погладила, ощутив ответное движение, а потом и несмело сомкнула на нём пальцы, провела вверх-вниз… Альк задышал чаще, прижал её к себе крепче и страстно поцеловал. И тогда у девушки не осталось сомнения: она всё сделала правильно, ему нравится, а потому и убирать руку она не стала. Да и смущение тут же прошло без следа, и не вернулось даже тогда, когда она снова ощутила руку любимого у себя между ног.

Альк стал нежно и медленно поглаживать Рыску сначала по внутренней поверхности бёдер, там, где кожа такая нежная и чувствительная, потом по холмику темных жёстких волос, а вскоре добрался и до влажной узкой щели, в который раз подавив в себе желание грубо овладеть девушкой прямо сейчас. Вместо этого он стал нежно поглаживать её там. Рыска неосознанно придвинулась к Альку вплотную и забросила на него одну ногу, а он продолжал её ласкать.

Что-то в этом всём было — постараться довести до пика наслаждения девственницу, заставить её довериться, перестать стесняться — и ему это нравилось. Не так уж часто в жизни такое случается и, наверное, следует ценить момент, ибо подобного ему может больше и не быть.

Альк поглаживал Рыску всё увереннее, слегка надавливая на чувствительный горячий бугорок, при этом целуя и нежно покусывая её ушко. Девушка, уже окончательно забыв о своих страхах и смущении, снова дрожала всем телом, подаваясь навстречу ловким пальцам, и громко, страстно стонала, похоже, даже не осознавая этого. Её рука сжимала и поглаживала член любимого мужчины. Внутри же у неё разгоралось пламя подступающего оргазма… И за мгновенье до того, как Рыска содрогнулась в сладких конвульсиях, Альк повернул девушку на спину, широко развёл ей ноги и, наконец, вошёл в неё, успев почувствовать эти судороги.

Впервые испытавшая неземное наслаждение, охваченная такими сильными эмоциями, на щепку забывшаяся и отключившаяся от действительности, Рыска если и почувствовала боль от первого проникновения и разрыва, то не осознала этого. На лице её, озарённом счастливой улыбкой, было написано пережитое удовольствие. Едва найдя в себе силы поднять потяжелевшую руку, она погладила Алька по щеке, по волосам, а после благодарно поцеловала в губы. Она даже до конца не осознала, что произошло: было просто хорошо — и всё.

Альк ответил на её поцелуй, немного выждал и стал двигаться в ней, сначала осторожно, потом всё более страстно и энергично. Сдерживать себя у него не было больше сил, да и причины тоже не было — тем более, узкая горячая глубина Рыскиного тела не позволяла больше останавливаться, манила и затягивала, сводила с ума. И совсем немного времени потребовалось ему, чтобы как и Рыска перед этим, вздрогнуть от такого долгожданного острого наслаждения, а потом бессильно замереть, пытаясь отдышаться, уткнуться ей в шею и забыть обо всём на свете: о том, к чему так долго стремился и в чём так горько разочаровался, о недавних переживаниях, о свежем, ещё не избытом горе, и о том, что всё в его жизни перевернулось теперь с ног на голову, и как прежде уже никогда не будет… О том, что так и не позволило уснуть прошедшей ночью.

И вдруг так неожиданно приятно оказалось ощущать эту живую, тёплую, снова доверчиво прильнувшую к нему девушку, и понимать, что не все на этом свете его покинули и что есть ещё хотя бы один человек, которому он не безразличен… Вот только не раздавить бы ещё этого человека!

Осторожно поднявшись с тактично молчавшей девушки, Альк вытянулся с ней рядом, снова привлёк к себе, обнял, поглаживая по голове, а она, расслабленная и удовлетворённая, уютно устроилась в этих объятиях, прижавшись щекой к его груди и закрыв глаза. Она вполне понимала, что время сейчас — раннее утро, слышала вокруг весёлое пение птиц, чувствовала на щеке солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листву — и не могла пошевелиться. Ей совершенно не хотелось вставать.

— Альк, я почему-то так спать хочу, — призналась она томным шёпотом, не в силах разлепить веки.

— Ну и спи, — тихо и сонно посоветовал ей белокосый.

— Нам ехать надо… — слабо напомнила она.

— Куда нам теперь ехать? — не открывая глаз, спросил Альк словно бы сам у себя, на ощупь накидывая на Рыску край покрывала и тут же возвращая руку на место. — Приехали уже… — добавил он.

После тяжёлого дня, последовавшей за ним бессонной, наполненной переживаниями ночи, да ещё таких событий с утра пораньше и так захотелось бы спать, а тут с него ещё и напряжение так неожиданно схлынуло, и впервые за долгие месяцы, наверное, от осознания того, что хуже уже вряд ли будет, Альку было невероятно спокойно. Всё самое страшное в его жизни уже произошло… Оставалось только смириться с тем, что изменить уже невозможно, обнять сонную Рыску и наконец-то по-настоящему спокойно уснуть.

— Я люблю тебя, Альк… — последнее, что он услышал, перед тем, как провалиться в сон, и улыбка слегка тронула его губы.

Неожиданный поворот

Белокосый проспал весь день и проснулся только на закате. В голове у него стоял туман, но жрать при этом хотелось нечеловечески. Ну и покрывало тоже приподнялось в одном интересном месте… А вот Рыски поблизости почему-то не обнаружилось, и это оказалось неприятно: очень уж хотелось её обнять, ну и, мало ли ещё чего…

Однако, выходило так, что успевшая ночью немного поспать девушка просто проснулась раньше и уже встала. Потянувшись, Альк сел на покрывале и огляделся вокруг, ища Рыску глазами. Беспокоиться за неё причины не было: дар ничего такого ему не подсказывал. Здесь она где-то, поблизости, тем более, вон он, костёр горит, каша в котелке булькает, коровы неподалёку пасутся. В кустики, что ли пошла?

Откинув покрывало, саврянин поднялся на ноги, ещё раз потянулся до хруста в суставах. Чувствовал он себя на диво хорошо — видать, правду говорят о том, что с любой бедой надо переночевать, чтоб на душе стало хоть немного легче. И хотя смириться со смертью матери, с которой он и попрощаться-то не успел, не удастся ему никогда, теперь Альк понимал, что жить-то всё равно как-то придётся. Со временем печальное событие, разумеется, уложится в голове, но пока лучше будет просто стараться об этом не думать, просто жить, тем более, что сама мама никогда не одобряла тех, кто посыпает голову пеплом.

А уж с тем, что возврата к прошлой, совсем другой жизни не будет он, кажется, давно уже смирился — просто не осознавал этого раньше, так что, это и вовсе не беда: руки-ноги целы, дар при нём, молодость опять же, а всё остальное — приложится. Чтоб с голоду не сдохнуть, можно в самом крайнем случае и мечи продать — на первое время хватит, а роскошная жизнь… Да он уже и забыл давно, какова она, эта жизнь! Семь лет в Пристани были далеко не райскими, и многому научили. А уж в то, из какой передряги удалось выйти живым — самому порой не верилось. И вывод теперь может быть только один: не пропадёт он, однозначно не пропадёт. Что до отца — так он ведь всему хозяин, и его право распоряжаться имуществом и подданными на своё усмотрение, к тому же, следует признать: непокорного сына он обо всём предупреждал, обещал лишить наследства и, если по итогам, то просто выполнил данное обещание.

В сознании, нежданно и непрошено, всплыл светлый образ матери, такой, какой он запомнил её — молодой, красивой, любящей… и то, как она плакала, провожая строптивого сына в неизвестность. И так как поделать ничего было уже нельзя, Альк снова одёрнул было себя… да вот только очень непросто это оказалось — взять и перестать думать о той, что дала ему жизнь.

Альк снова огляделся в поисках Рыски. Нынче утром девушка сумела сделать так, что ему немного полегчало, так может быть, сумеет снова? Однако, где же она?

— Рыска! — позвал девушку белокосый, но никто ему почему-то не ответил.

Вот куда она запропастилась, глупая? Он позвал ещё несколько раз, но так и не добился результата, а потому, подкинув в затухающий костёр несколько толстых веток, сам пошёл её искать. Так как было всё ещё очень тепло и даже жарко, а поблизости — никого, то и надеть штаны белокосый даже не подумал.

Рыска, похоже, нарочно куда-то спряталась, потому что найти её Альк снова не смог, но по-прежнему чувствовал, что девушка где-то поблизости, тем более, тут же, у самой кромки озёрной воды обнаружились следы её босых ног — видать, приходила сюда недавно умываться. Альк постоял на берегу и тоже решил искупаться в озере: как раз окончательно проснётся, да и освежиться совсем не помешает. Он расплёл косы, разобрал спутанные пряди, думая, что надо потом попросить у Рыски гребень и хорошенько расчесаться, а то так скоро и колтуны появятся, и вошёл в воду.

Озеро оказалось родниковым, очень глубоким, а вода в нём — тёплой сверху и обжигающе ледяной внизу, так что как следует поплавать у белокосого не получилось, хотя освежиться — очень даже. Быстро замёрзнув, Альк поспешил к берегу, обнаружив при свете предзакатного солнца, что настоянная на ольховом опаде вода — прямо-таки янтарного цвета, а взвешенные в ней частицы теперь непременно осядут на коже и волосах, и потому будет он не белокосым, а рыжим! Да, лучше уж думать о такой вот ерунде, чем о маминой смерти…

Рыску Альк увидел, когда уже выходил из воды: девушка сидела, поджав ноги, на поваленном стволе ольхи за кустами и зарослями камыша. Стало понятно, отчего он не видел её с берега: хорошо спряталась! Ну и конечно, эта дурочка опять плакала.

— Оххх… — вздохнул саврянин и направился к ней напролом через камыш.

Рыска, разумеется, слышала, что её неоднократно звали, и даже видела Алька в воде озера, однако, никак не ожидала, что он придёт за ней сюда, а потому, увидев его, разумеется, голого, покраснела и сразу же отвернулась.

Остановившись за спиной девушки, Альк как можно спокойнее спросил:

— Ну и что у тебя опять случилось?

Рыска не ответила — просто снова разревелась, закрыв руками лицо.

— Уйди… — только и сумела выдавить она, шмыгая носом.

— У тебя там каша пригорит, — напомнил Альк.

— Ну и пусть… — она всхлипнула и судорожно вздохнула.

Альк, тоже со вздохом, присел с ней рядом.

— Ну что с тобой? — снова спросил он, — скажи мне!

— У меня кровь! — в отчаянии, на грани истерики выдала она, — и болит всё… там…

Белокосый с трудом подавил смешок.

— И ты из-за этого ревёшь? — он пожал плечами. — Ничего страшного, это нормально, тем более, через пару дней всё пройдёт, — заверил он девушку.

— Не только! — прорыдала она и сжалась в комок, снова залившись слезами. — Не надо было этого делать! Какая же я дура!.. — она надрывно всхлипнула.

— Почему? — искренне удивился Альк.

— Потому… — только и ответила она. Плечи девушки тряслись от рыданий.

Рыска пребывала в неподдельном смятении. Засыпала-то она счастливой, а вот проснувшись и немного придя в себя, вдруг осознала в полной мере всю серьёзность произошедшего! Это, умирая от желания, так просто было думать, что всё в итоге само собой как-нибудь разрешится, а теперь… теперь словно бы пришло похмелье: стало плохо и необъяснимо страшно. Впервые Рыска поняла: а с даром-то было куда как проще! Она хотя бы чувствовала, случится беда или нет, правильно или неправильно она поступает.

Девушка попыталась было занять себя повседневными заботами, да не тут-то было: то и дело думалось о произошедшем. В сознании происходила какая-то непонятная ломка: с одной стороны, от содеянного брал ужас, с другой — воспоминания были настолько свежи, что ощущались физически, и были… приятны! Рыску бросало то в жар, то в холод; она то чувствовала невероятный подъём, то стыд, то страх, а то и сумасшедшее, хотя и постыдное желание испытать всё снова. От такого состояния с ума можно было сойти и, не выдержав нервного напряжения, девушка пришла к единственному выводу: то, что такое произошло с ней — очень и очень плохо, и, конечно же, разрыдалась и постаралась спрятаться от того, кто забрал её честь. Да вот только он не спешил просыпаться, а она всё сидела здесь, у воды, умываясь слезами.

— Представляю, что ты теперь думаешь обо мне, — угрюмо буркнула Рыска. — Получается, всё, что я сама же о себе думала и говорила не стоит и ломаной медьки!.. — в голосе девушки звучала невероятная, глубочайшая горечь. — Просто взяла и без всяких уговоров согласилась на всё и сразу!.. — и слёзы снова брызнули из её глаз.

Альк выпрямился и поёжился. Мокрые волосы неприятно холодили спину, да и вообще, к вечеру начинало ощутимо холодать.

— Пошли уже, хватит убиваться, — просто сказал он. Честно говоря, он просто замёрз, хотелось высушиться и согреться, и это сейчас было для него важнее, чем все Рыскины страдания.

— Иди один, я никуда не пойду, — всё ещё не поворачиваясь, горестно проговорила Рыска.

— Почему это? — не понял Альк.

— Потому что я в глаза тебе смотреть теперь не могу… — призналась она. — Иди… Пожалуйста, оставь меня, — добавила она твёрдо.

Не говоря больше ни слова, белокосый поднялся с бревна, легко, словно ребёнка, подхватил Рыску на руки и, не смотря на её крики и сопротивление, понёс обратно — туда, где горел гостеприимный костёр.

— Здесь сиди и убивайся, если так хочется, но чтоб я видел, где ты, — жёстко произнёс саврянин, поставив девушку на землю возле костра. Сам же подобрал свою одежду и поспешил туда, где были оставлены их сумки с вещами, дабы найти там хоть какое-нибудь подобие полотенца — то, чем можно было бы высушить волосы.

— Какая тебе разница, где я буду убиваться? — вздохнула Рыска.

Плакать она перестала, в костёр подбросила, да и кашу помешала, — ей уже тоже зверски хотелось есть, — но, присев на землю у костра, снова насупилась.

— Чего? — не расслышав, переспросил Альк. Повторять Рыска не захотела. — На земле не сиди — заболеешь, — предостерёг он, вернувшись к костру.

— Да какая тебе разница?! — снова истерически выкрикнула девушка. У неё от переживаний аж под ложечкой засосало. Самой себе она теперь напоминала сговорчивых девиц, про которых украдкой слышала от хуторских батраков, и мнение и о своей персоне, и обо всём произошедшем у неё было соответственное её воспитанию: она дура и бестолочь! Никому такие не нужны. Вся жизнь бедной девушки перевернулась за эти сутки, а все её принципы оказались просто словами. Она теперь попросту ненавидела себя.

— Я вот не могу понять, — остановившись напротив Рыски, начал Альк, — что я-то тебе сделал? Почему ты так со мной разговариваешь?

— Он ещё спрашивает! — девушка от злости даже на ноги вскочила, — получил, чего хотел, а теперь издевается!

Альк нахмурился, глядя ей в глаза.

— А мне так случайно показалось, что тебе всё понравилось, — склонив голову на бок и нахмурившись, произнёс он. — Я ошибаюсь?

Рыска вспыхнула до ушей и опустила глаза.

— Может и понравилось, — проговорила она, — только что теперь со мной будет? Кому я такая нужна?

— В смысле, как — «кому нужна»? — совершенно искренне удивился Альк. — Что за глупости ты говоришь?

— Кто теперь на мне женится?! — трагически воздев к небу руки, воскликнула девушка и снова разрыдалась. — И как я только могла согласиться?.. Дура!.. — дальше были лишь нечленораздельные звуки, перемежающиеся всхлипами.

На летний закат постепенно наползали сумерки, меняя краски и очертания, а за пламенем костра, что пылал прямо со стороны уходящего рыжего светила вообще всё терялось и расплывалось, оставляя лишь гадать о том, что видишь… Белокосый со вздохом опустился на траву по другую сторону от костра, и оттого почти пропал из виду.

— Ну ты что, Рысь, совсем дура, что ли? — прозвучал его усталый голос. — решила, что я тебя теперь брошу, да?

— А что, это разве не так? — прорыдала девушка. Всё, казалось ей, пропало, всё! Счастье, переполнившее было сердце, оказалось пустым и фальшивым, просто исчезнув, так же, как Альк за этим пламенем — только голос и остался. Да и чего она вообще хотела? По-другому что, бывает?

— Я разве давал повод думать обо мне такие вещи? — спросил Альк тем временем с обидой. — Я хоть раз поступал с тобой подло?

Рыска тут же перестала плакать, уставившись на Алька: вообще-то он был прав, и в благородстве его сомневаться ей никогда не приходилось. Просто… этот случай всё же был особенный: это тебе не корзинку поднести!

— А кто же говорил, что от меня только в башне прятаться? Что я забавная девка и сгожусь только для того, чтоб позабавиться? — зло спросила она, — кто меня всё время до зла своими похабными шуточками доводил?

— Нашла, что вспомнить! — фыркнул Альк, ухмыльнувшись. — Ты что, совсем этих самых шуточек не понимаешь? — спросил он серьёзнее. — И вообще, долго там стоять будешь?

— А что ж мне ещё делать? — спросила Рыска, пока не веря в услышанное. У неё вся кровь от головы отлила… Такое никогда, ни сейчас, ни потом и даже ни в одной её сказке не могло быть правдой!

— Сюда идти, — властно, но при этом мягко произнёс белокосый, так, что ей непреодолимо захотелось послушаться, — и не забивать себе и мне голову всякой ерундой.

Рыска во все глаза смотрела в его сторону, так, словно хотела пронзить взглядом это наложение пламени и сумерек, но не сходила с места.

— Я не верю, — наконец, заключила она, — чтоб ты… со мной… А как же твоя ненависть к весчанам?

— А как же твоя ненависть к саврянам? — поставил он девушку в тупик встречным, более чем принципиальным вопросом, — что-то я её давненько не замечаю, — добавил он, ухмыльнувшись.

Возразить Рыске было больше нечего, и тогда, сделав один нерешительный шаг вперёд, девушка снова замерла.

— И что… теперь будет? — тихо и очень напряжённо спросила она, не отрывая от него взгляда расширенных от изумления глаз.

Альку видно её было намного лучше, чем ей его, и он всё смотрел в милое, заплаканное лицо, потом поднялся, подошёл к ней ближе сам — и тогда у несчастной девушки дыхание на миг остановилось.

— Что будет… да всё как полагается, — он взял её за плечи. — Только предложить мне тебе теперь нечего, — добавил он печально, тоже глядя Рыске в глаза. — Не будет у тебя ни сотни красивых платьев, ни фамильных драгоценностей, ни слуг… Да и первая брачная ночь или, вернее, утро прошло вот в таком месте, а не в шикарной комнате на кровати с балдахином, как ты уже мечтала…

— Я… не мечтала! — краснея, пролепетала девушка.

— Не ври, — Альк вздохнул, немного помолчал. — Так ты со мной? Выйдешь за меня? — спросил он напрямую.

И вот тогда Рыска в самом деле чуть не лишилась сознания. Услышать такое от Алька?.. Ей казалось, это в принципе невозможно! Ну да, она очень быстро им увлеклась, а после беззаветно полюбила, но рассчитывать на то, что тоже хоть немного может быть ему нужна?..

— Но ты… ты же не любишь меня!.. — возразила девушка.

Альк усмехнулся.

— Почему ты так уверена? — спросил он.

— Потому что такого просто не бывает! — выпалила Рыска, — и ты сам не раз давал мне понять, кто ты, а кто я!

— Какая ж ты ещё глупая, — вздохнул Альк, уже с нежностью прижимая её к себе.

Может быть, оно где-то и так, думал он. Но в целом свете сейчас не было человека, который был бы настолько близок ему, как Рыска. И если раньше это его бесило, то теперь… теперь отчего-то радовало. Жизнь неожиданно поровняла их с этой девушкой, и, наверное, так было проще: не надо никому и ничего больше объяснять — можно просто жить.

— У тебя такие волосы мокрые… — тихо проговорила Рыска, прижимаясь к Альку теснее, — надо высушить, а то заболеешь ещё… Хочешь, помогу?

— Хочу… — прошептал белокосый, склоняясь к губам девушки, — но попозже.

Дедов дар

Старый отшельник плохо спал этой ночью, вернее, особенно плохо. Почти не спал, ибо то, что он предчувствовал не было похоже ни на что.

Сколько же пришлось пережить ему на земных дорогах! Были в его жизни горести, и немалые, но эта, новая печаль не шла в сравнение ни с одной предыдущей, и уж лучше было бы умереть, чем изо дня в день думать… Думать о человеке, который был для старика на этом свете дороже всех и вся.

Известие о смерти дочери он давно предвидел. Тут и дара было не нужно: отшельник всегда знал, что пережить гибель кого-нибудь из своих детей она ни за что не сумеет. Но пришедшая неделю назад депеша от зятя с сообщением о том, что Альк жив, но лишён всего, на что имел право от рождения, а так же выставлен отцом из дому, повергла старика в глубокую скорбь. Несмотря ни на то, при каких обстоятельствах сам он простился с Альком, ни на то, что его бессовестный внук делал и говорил в гневе, старик был не согласен с мужем своей покойной дочери, обвинившем сына во всех смертных грехах, в том числе — в смерти матери. Скорее, старик винил в этом себя: не нужно было ему торопиться и сообщать дочери, что произошло с Альком. Надо было просто немного подождать, но он сам был так зол, так обижен, так расстроен увиденным и услышанным, что ни дар, ни жизненный опыт ему не помогли: тут же и отписал об этом и в Пристань саврянской столицы, и дочери с зятем. За это и поплатился — вернее, поплатилась вся их семья…

Однако, всё это так или иначе осталось в прошлом. А вот Альк… Где он теперь? Понятное дело, что и с крысой он разделился, и что давно уже не ребёнок, к тому же — сильный человек, и в этом неласковом мире не пропадёт, но… Но так хочется ещё хоть раз увидеть его, убедиться, что жив-здоров, обнять, всё прощая!.. Тогда и умереть спокойно можно. Вот только, похоже, не суждено этого ему на земных дорогах, и почему-то смириться с этим даже труднее, чем принять смерть единственной дочери.

И теперь всё, что осталось несчастному старцу — это молиться, денно и нощно бить поклоны великой божине, молиться о той, что ушла раньше времени на небесные дороги и о том, который хотя и ходит по земным, но в скромное жилище своего деда вряд ли когда пожалует. Разве что… Да нет, зная Алька такого просто быть не может. Никак не может. Помоги же ему, о Пресветлая Хольга!

…К вечеру налетел северный ветер, собрав над близким городом караван свинцовых туч, брызнуло холодным дождём, и началась гроза, — похоже, последняя в этом году. Старик, разочарованно вздохнув, ещё немного постоял на пороге, ёжась от холода, посмотрел вдаль, а после закрыл дверь и задвинул засов. Всего лишь гроза… О ней предупреждал дар. А ему-то такое вдруг показалось…

Вернувшись в скит, отшельник присел у стола и уронил на руки седую голову. Смятение в его душе достигло наивысшей своей точки. Если бы он мог, если б не подводили всё чаще старые ноги, он сам пошёл бы его искать по свету — благо, дар пока при нём, но старость… Старость. Она ни за что не даст этого сделать. Она велит старику сидеть на месте и изо дня в день ждать и ждать неизвестно чего. И кто знает, что хуже: быть сожранным крысами или маяться вот так неизвестностью?

С большим трудом взяв себя в руки, старик отёр некстати набежавшие слёзы и поднялся из-за стола. Он засветил масляный лампадик и собирался было занять свой бессменный пост у лика Хольги, чтобы провести ещё одну ночь в молитве, раз потерял давно и сон, и аппетит… Собрался — и вынужден был передумать, потому что между раскатами грома услышал тихий стук. Недоумевая, кого это могло принести в такую погоду, да ещё и на ночь глядя, отшельник открыл дверь, держа в одной руке светец…

И почему, спрашивается, ожидая и всей душой желая чего-либо, мы так удивляемся, когда это наконец происходит?.. И ведь он весь сегодняшний день видел это, в деталях представлял, почти осязал… и чуть сознания не лишился, узрив воочию!

— Что, по ночному времени негде больше от грозы было укрыться? — сразу же навесив на лицо маску спокойного безразличия и приосанившись, съязвил бывший путник.

— Нет… — сверкнув было глазами на отшельника, но тут же справившись с гордыней и потупившись, тихо проговорил Альк, — прости… — прошептал он и сделал шаг навстречу деду.

— Ах ты, дурак здоровый! — всхлипнул старик.

Потом, словно перед ним всё ещё был тот непослушный мальчишка лет десяти, каким дед его запомнил, схватил внука за обе косы сразу, несколько раз дёрнул, и не выдержал — разрыдался, обнимая его.

Поражённая увиденным, не зная, куда себя деть, Рыска поспешила закрыть дверь, оставшись на улице. Она тоже рыдала, и слёзы её, смешиваясь с дождём, струились её щекам. Она уже вымокла до нитки, но о собственном удобстве девушка думала в последнюю очередь — ведь еле убедила Алька всё же навестить старика в Мириных Шахтах. И всё же то, что гордый саврянин способен попросить у деда прощения, представить себе не могла, и быть невольной свидетельницей этого не желала и даже боялась.

Не меньше четверти лучины прошло, и Рыска уже не знала, куда ей деваться от потоков воды, низвергающихся на голову с разгневанных небес, когда дверь в скит, скрипнув, снова открылась.

— Совсем с ума сошла? — грозно крикнул Альк. — А ну, быстро иди сюда!

***

В жилище отшельника оказалось тепло и уютно: едва переодевшись в сухую одежду, Рыска начала согреваться. А ещё тут было очень спокойно: умиротворение сквозило буквально во всём, — в каждом предмете, в каждом звуке, в желтоватом свете масляной лампы на столе, в дотлевающих углях, что ещё можно было разглядеть за неплотно прикрытой дверцей печной топки; в каждом произнесённом стариком слове, на его морщинистом лице и в ясных глазах… И потому, наверное, здесь не хотелось помнить или думать ни о чём дурном.

Вскользь подумалось о том, где и с кем она теперь находится — и Рыска лишь усмехнулась: ну да, в ските саврянского отшельника, в компании сразу двоих белокосых… ну и что? Люди ведь не коровы, их не по масти или породе положено различать, а по поступкам, и… странно, даже жаль, что она не понимала этого раньше.

Неожиданно приятным для девушки оказалось то, что дед и внук, хотя и переговаривались достаточно тихо, но беседу вели исключительно по-ринтарски, словно ей давали понять: никто и ничего не собирается от неё скрывать, бояться ей нечего, она — среди своих.

Альков дед быстро накрыл на стол и пригласил припозднившихся гостей к нехитрому ужину. Рыска хотела было усесться на дальний край стола, спрятавшись за Алька, но хозяин дома жестом указал ей на табурет с противоположной стороны рядом с собой, и пришлось подчиниться. Впрочем, белокосый старец, в первую их встречу показавшийся Рыске грозным и непреклонным, нет-нет — да и улыбался, поглядывая на девушку, и она невольно, смущённо и виновато улыбалась в ответ.

В отличие от своего внука, озабоченного в предыдущую их встречу лишь борьбой за собственное выживание, отшельник сразу, с первого взгляда понял что тут к чему: Рыскино отношение к Альку легко читалось по её глазам. И тогда старику стало горько вдвойне — не только о судьбе глупого внука приходилось теперь жалеть, но и об этой милой, несчастной, ни в чём неповинной девушке, которой несостоявшийся путник так внезапно и некстати вдруг стал дорог… Ну, а теперь отшельник вдвойне же радовался, в который раз благодаря божиню с её неисповедимыми путями-дорогами: Рыска, пожалуй, была единственным человеком на всём белом свете, способным, не жалея себя, попытаться спасти Алька, не задаваясь вопросом, насколько и в чём тот неправ — и именно она оказалась в нужное время в нужном месте и таки не прошла мимо подыхающей крысы! И вот он результат: весчанка, девка, на которую в обычной своей жизни избалованный парень и внимания бы не обратил, теперь с ним вместе, да не просто так — они непременно, без сомнения поженятся! Две дороги, которым прежде не суждено было пересечься ни при каких условиях, нынче сплелись в одну. Но главное — отшельник всё не мог наглядеться на повзрослевшего внука: он гордился им! Как прежде… Как всегда. Не переставал гордиться ни на щепку, даже категорически не одобряя! И теперь был рад видеть настолько, что в обычные слова эта радость уложиться уж точно никогда бы не смогла, — а потому просто сидел и любовался на Алька, как будто на собственное отражение в зеркале быстротечного времени.

— Куда вы теперь? — тихо спросил он наконец.

Альк пожал плечами, мгновенно отведя от деда взгляд.

— Разберёмся, — просто сказал он. — Рыска в родную веску сначала хочет наведаться, а там… Посмотрим, в общем.

Было заметно, что разговор этот Альку резко неприятен, да и понятное дело: впервые в жизни посольского сына возникла такая ситуация: жить ему теперь было негде, а денег оставалось в обрез, чтобы только с голоду не умереть. Да и надеяться на то, что рано или поздно эта проблема решится, больше не приходилось: праведным трудом где-нибудь в глуши заработать можно было разве что на еду. В городах дело обстояло иначе, но и проживание там обходилось в разы дороже. Попрошайничать у старых знакомых Альк не стал, да и не собирался, подозревая, что это для любимого сына господина посла, дружба с которым и почётна, и весьма выгодна, многие бы расстарались, а вот лишённый титула и наследства оборванец никому со своими проблемами сто лет не сдался, и в итоге рассчитывать теперь он мог только на себя.

По итогам, всё оказывалось очень непросто, и добро бы ещё, если бы предстоял тёплый период года, за который можно было успеть подготовиться к зиме, но время неумолимо бежало вперёд, и до конца лета, в этот свой последний месяц и так щедрого на дожди и холодные зори, оставалась всего лишь пара недель. Пора было уже хоть где-нибудь осесть, хотя бы до весны, но дело осложнялось тем, что был он уже не один. Да и к тому же, не стоило забывать, что ворюге-то он всё ещё оставался должен сумму, в одночасье ставшую запредельной, и где такую теперь взять, даже не представлял.

Происходящее злило белокосого до чрезвычайности, и говорить на такую тему, тем более, при Рыске, он совершенно не был настроен, тем более, что и толку от такого разговора быть всё равно не могло. Конечно, заработать немного с его даром и другими умениями всегда было можно, но ключевое слово здесь было именно «немного», а потому, пора было признаться хотя бы самому себе: впереди ждала неизвестность. И, как ни тяжело было с этим согласиться, но похоже, в скором времени им с Рыской предстояла зимовка где-нибудь в глухой веске, и то если очень и очень повезёт, да и эта перспектива белокосого не особенно радовала.

И ещё… как там недавно сказала его новоиспечённая невеста? Всё, что она говорила и думала о себе, не стоит и ломаной медьки? Так вот, к нему, Альку, нечто подобное тоже теперь относилось в полной мере.

Но мудрый старец понял всё и без слов — так же, как это происходило всегда. И как только с ужином было покончено, а расторопная Рыска вызвалась убрать и вымыть посуду, отшельник молча вздохнул и выдвинул один из ящиков стола. Он довольно долго шуршал бумагами, а затем извлёк чистый листок, чернильницу, перо, придвинул светильник ближе к себе… Альк бросил на это один лишь беглый взгляд и, нахмурившись, опустил глаза, покачал головой.

— Не надо, дед, — глухо произнёс он, — всё это уже было… Ты отдал полагающиеся мне деньги. Не нужно больше… — Было видно, что хотя он и всеми силами старается никак это не выразить, ему сквозь землю провалиться охота.

Отшельник метнул на внука взгляд из-под бровей.

— Денег, благодаря тебе, грабителю, у меня больше и нет, — с ухмылкой ответил он, обмакнув перо в чернила и начиная что-то писать.

— Тогда что же это? — не понял Альк, постучав указательным пальцем по уголку бумажного листка.

— Подарок, — отшельник взглянул на девушку, как раз закончившую свою работу и присевшую снова за стол, и хитро ей подмигнул, — на свадьбу. От которого, как известно, отказываться грешно, да и попросту глупо.

Рыска покраснела и опустила было глаза, но уже в следующую щепку любопытство пересилило, и она украдкой взглянула на листок, уже больше чем на треть исписанный убористым почерком отшельника — и подавила разочарованный вздох. Саврянскую речь она уже вполне понимала, но читать на их языке могла лишь с огромным трудом и только то, что было написано печатными буквами, а прописные значительно от них отличались.

Старик закончил, встряхнул бумагу, давая чернилам слегка высохнуть, а затем снова заглянул в ящик стола и достал ещё один лист, на этот раз — гербовой бумаги, с тсарской печатью, хотя уже довольно старый и истёртый. Сложив оба листка вместе, он свернул их трубочкой, перевязал простой чёрной ниткой и… отдал Рыске — попросту вложил в ладонь девушки, не допуская даже мысли об отказе.

Рыска замерла, держа скрученные листки перед собой и недоуменно уставившись на Алька, но тот лишь закатил глаза, а затем со вздохом махнул ей рукой: бери! Девушка несмело поднесла «подарок» к глазам, но мало что сумела разглядеть в неверном свете, и в конце концов просто убрала в кошель.

— Вот и умница, — произнёс отшельник, одобрительно похлопав Рыску по плечу. Затем посмотрел ей в глаза долгим взглядом, словно оценивая, но после этого хмыкнул с довольным видом. — Тебе будет с ним очень тяжело, девочка, будь к этому готова, — предупредил он.

Альк на эту фразу недовольно фыркнул.

— Дед, не лезь не в своё дело, а? — попросил он.

— Замолчи! — мягко, но властно велел он внуку, продолжая смотреть на девушку. — Ты прольёшь с ним море слёз… впрочем, ты уже должна была об этом догадаться. — Старик помолчал, словно что-то уже точно зная, словно раздумывая, стоит ли произносить дальнейшее. Однако, решился. — Что ж, как бы там ни было, пожалуйста, прямо сейчас, ибо другого случая может уже не представиться, пообещай мне, что не оставишь его. Обещаешь? — спросил он, нахмурившись.

У бедной девушки вмиг пронеслись в голове все пережитые бок о бок с Альком события, всколыхнулись свежие переживания. От мысли, чего же можно ждать от белокосого в дальнейшем, когда она станет его законной женой, перехватывало дыхание, но расставание с ним даже представить было ужасно. Глаза у неё тут же наполнились слезами. Едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, Рыска кивнула старику.

— Как я могу?.. Я же люблю его больше жизни! — выдавила она и всё же прикрыла лицо руками, хотя и довольно быстро справилась с собой.

— Вот и прекрасно, — улыбнулся старик. — Ну, тогда всё. Тогда я спокоен. — То, как девушка отреагировала на сказанное им, говорило красноречивее любых слов.

А Альк снова недовольно фыркнул и на миг отвернулся, выражая таким образом своё отношение к подобному разведению сантиментов, и никто не увидел, как по лицу видуна скользнула тень самодовольной улыбки.

***

Альк и Рыска, разумеется, остались ночевать в ските — впервые за долгое время в тепле и под крышей. Рыска и подумать раньше не могла, что это так здорово — не напяливать на себя перед сном всю одежду, сразу и точно знать, что не проснёшься, дрожа от холода. Ну, а на печи, которую, повздыхав о грехе и морали, отшельник выделил им двоим для сна, было невероятно тепло и уютно! Уставшая за день и замёрзшая за вечер, девушка начала было засыпать, но ей этого сделать не дали.

— Ты что?! — со священным ужасом прошептала она, когда Альк беззастенчиво, этак по-хозяйски запустил руку ей под рубашку, — спать давай!

— Разумеется, будем спать, но сначала… — Альк уже расстёгивал непослушные пуговки.

— Нет! — девушка вырвалась, поскорее прикрылась и отстранилась.

— Это ещё почему? — неподдельно возмутился белокосый.

— Потому что мы тут не одни! — напомнила Рыска.

— Ну и что? Можно же тихо, — возразил Альк и снова попытался раздеть Рыску. Но девушка была непреклонна.

— Нет, я сказала! — отрезала она и повернулась к нему спиной.

Альк немного помолчал, недовольно сопя.

— Ну и ладно. — он тоже отвернулся от Рыски.

Понятное дело, что она была права: не стоит заниматься здесь такими вещами, можно один раз и перетерпеть. Но… как же это оказалось тяжело, когда под боком тёплая и желанная девушка! Некоторое время стояла тишина, а потом Рыска вдруг окликнула его:

— Альк! Ты спишь?

— Сплю, — обиженно буркнул он. — Чего тебе?

Рыска моментально перевернулась, прижалась всем телом к его спине, обхватила руками, задышала в затылок.

— А что там написано? — спросила она, — что твой дедушка тебе подарил?

Альк хмыкнул.

— Не мне, — поправил он, — нам обоим.

Рыска аж вздрогнула от любопытства.

— И… что же там? — спросила она с нетерпением.

Альк повернулся на спину, заложил руки за голову.

— А вот не скажу! — произнёс он вдруг. — Раз ты мне отказываешь, то я тебе тоже ничего рассказывать не буду.

— Ну и ладно! — в свою очередь обиделась Рыска, — больно надо! Вот завтра утром сама у твоего дедушки и спрошу.

— Да пожалуйста. Жди до утра, — пожал плечами белокосый.

Рыска опять отвернулась и попыталась уснуть. Но сначала в ней кипела смесь лёгкой обиды и любопытства, потом стало стыдно, что она отказала Альку — ведь он ей почти муж! — а после посетил стыд за мысль о том, что ей не смотря ни на что тоже хочется любви. Ну и в конце концов просто вспомнились все предыдущие ночи, и спать расхотелось окончательно.

— Альк! — позвала она его снова.

— Ну, чего тебе? — не сразу отозвался он.

— Ну… давай… я согласна, — прошептала она.

— Спасибо, мне одолжений не надо, да уже и не хочется, — отказался он.

— Это не одолжение! — возразила Рыска. — Я теперь… тоже хочу, — призналась она.

— Ну так ведь мы же здесь не одни, — напомнил Альк.

— Ну и что, — уже вполне беспечно бросила Рыска, садясь на лежанке и стаскивая с себя рубашку.

… — Ну, так всё-таки, что дедушка тебе… то есть, нам подарил? — две лучины спустя, спросила Рыска, уютно пристраивая голову на плече любимого.

— Спи давай, — сонно посоветовал ей тот.

— Ты же обещал сказать!

— Когда это?

— Ну… я же согласилась на всё, теперь твоя очередь! — попыталась запутать Алька Рыска.

— Ну… так ты вроде решила уже, что подождёшь до утра и сама у него спросишь, — лишь возразил на это Альк. — Вот и жди, — он нежно поцеловал девушку в висок. — Спокойной ночи, — пожелал он и закрыл глаза.

***

Когда мышиная возня, перемежающая хихиканьем девушки, стихла, и на печи в соседней горнице установилась, наконец, тишина, отшельник выждал ещё лучину, негромко вздохнул и поднялся с постели. Почиркал кресалом, зажёг масляную коптилку напротив лика Хольги, осенил себя божининым знаком и опустился на колени.

Понятное дело, что наглую молодежь неплохо было бы окоротить: тут всё-таки скит, а не курятник, к тому же, свадьбы-то у них ещё не было, но… они ведь такие юные! И в жизни у них сейчас самый неповторимый период времени, который только может быть, — второго такого не будет никогда, а пройдёт он ох как быстро, да и вообще, жизнь коротка. Так что пускай радуются… Он ничего им не скажет завтра утром: пусть думают, что спал и ничего не слышал.

С улыбкой вспомнил старик свою молодость — и любимую жену, с которой судьба отмерила прожить так мало, да и из того — половину провести в разлуке из-за его путничьей службы. Надо сказать, тогда тоже никто не стал ждать до свадьбы… Сколько суждено этим двоим? Трудно сказать. Так далеко никто не может видеть, но то, что внук весь в него не подлежит сомнению, а значит — на месте не посидит. Однако, несмотря на свой непростой характер и некоторую неуверенность в сделанном выборе, девчонка Альку определённо небезразлична, и хотя он в этой паре всегда будет тем, кто только позволяет себя любить, но… ему спокойно с ней, а это много значит. А уж как она в него влюблена, и говорить нечего: такого чувства с лихвой на двоих хватит! И, с Хольгиной помощью, будет у них всё: и дом, и достаток, и дети, и, скорее всего, любовь, которой не страшны годы. Не будет только одного: вот такого момента, как этот. Времени насмотреться друг на друга… Так дай же, божиня, терпения этой девушке! Дай счастья им обоим.

— Благослови, Пресветлая, этот союз, как я благословляю, — тихо проговорил старец и начертал Хольгин знак, повернувшись к печи.

В Приболотье

Надо же, она прожила здесь всю жизнь, до самой прошедшей весны, уехала отсюда не больше трёх месяцев назад… и совершенно не помнила этих мест! Если бы не Альк, в одиночку она ни за что не нашла бы Приболотье. Рыска просто умирала от стыда.

А ещё как-то не по себе ей было: уже третий день, как напала странная дурнота, и при взгляде на еду прямо-таки начинало мутить. Даже готовить было неприятно — запах готовящейся еды не вызывал никакого аппетита и даже раздражал, и поэтому, наверное, каша у неё вчера пригорела… Да неужели же всё это от волнения?

Но если все три предыдущих дня Рыске просто было слегка нехорошо, то сегодня, увидев издалека и, конечно, узнав, разбросанную между невысокими холмами родную веску, девушка почувствовала себя настолько плохо, что чуть было не свалилась с коровы.

— Что с тобой? — спросил её Альк, мгновенно заметив неестественную бледность лица девушки. Но Рыска смогла лишь помотать головой. Говорить было невозможно — воздуха отчего-то не хватало. Она кое-как сползла с коровы и остановилась с ней рядом, вцепившись в узду.

— Я… наверное… из-за краденой коровы переживаю… — прошептала она, слегка отдышавшись.

— А, так значит, всё-таки, краденой? — подловил её Альк, — а говорила, что заработала!

Но развить тему ему не удалось: приглядевшись к Рыске, он лишь вздохнул, по страдальческому выражению лица догадавшись, что ей действительно плохо, и дело тут совсем не в корове. То, что подсказал ему дар, заставило белокосого сначала вздохнуть, а спустя ещё щепку — хмуро улыбнуться. Он спешился, подошёл к ней. Рыска, судорожно сжимая коровью узду, стояла, глядя перед собой и дрожала всем телом.

— Ну, ты чего? — спросил белокосый, разворачивая девушку к себе и обнимая.

— Я боюсь… — всхлипнула она, прижавшись к нему, — что теперь будет?

— Да успокойся ты, Рысь, ничего не будет, — заверил её Альк, уже понимая, что будет, ещё как будет… да только не то, чего она боится! — Так пойдём или нет? — спросил он ворчливо, лишь бы отвлечь.

— Конечно, пойдём, — Рыска шмыгнула носом, — зря, что ли, такой огромный путь проделали? — она отстранилась, хмурясь, поправила на себе одежду. — И зачем я только увела эту проклятую корову? — с горечью спросила она сама себя.

— Да забудь ты про неё! — в сердцах рявкнул Альк. — Давай, показывай, где твоя изба! — велел он.

— Вон там, — девушка весьма неопределённо махнула рукой куда-то вдаль, — только пойдём пешком, пожалуйста, а то у меня перед глазами всё кружится. От голода, наверное… — и она, продолжая смотреть в землю, словно на эшафот, двинулась в сторону так называемого «родного дома».

Альк покачал головой и пошёл за ней. Идея с посещением Рыскиной вески не нравилась ему изначально, как только об этом зашла речь, а теперь он окончательно уверился, что нечего было здесь делать… Но отговорить упёртую девчонку у него так и не получилось, а воздействовать на неё как раньше было уже нельзя.

***

— Мама… — дрожащим голосом позвала Рыска из-за забора.

Черноволосая женщина, вздрогнув, медленно, словно не веря, подняла голову, оставив свою работу — обрывание морковной ботвы, оглядела дочь, перевела глаза на её спутника… а в следующую щепку вскрикнула и опрометью бросилась в избу, попутно хватая за руку и увлекая за собой помогавшего ей сына. В избе тут же загремел, опускаясь на петли, засов, единственное выходящее на улицу окно задёрнулось занавеской — и тут же уголок её слегка отполз в сторону: страх страхом, а любопытство-то сильнее!

— Ну что ж, весьма радушно, — буркнул себе под нос Альк. Хотел сказать какую-нибудь гадость в своей любимой манере, но обратил внимание на Рыску — и не стал. Девушка стояла, опустив плечи и молча плакала — вернее, слёзы сами по себе текли по её лицу.

Вот это да!.. И главное — за что? Альку вдруг показалось, что с ним отец даже ещё мягко обошёлся, — по крайней мере, прежде, чем выгнать, поговорил с сыном, объяснил, что случилось, а тут… Ну, теперь понятно, почему Рыска предпочла уйти в неизвестность, а не вернуться к родителям. Саврянин в жизни бы этого не признал — не то, что вслух, а даже в мыслях, но в этот момент ему вдруг захотелось взять назад все сказанные Рыске обидные слова по поводу её происхождения, воспитания, образования и тому подобного: просто стало жаль девушку и всё.

Альк взял Рыску за руку, легонько сжав её ледяные пальцы.

— Пойдём, — тихо сказал он ей.

— Ты видел? — прошептала она, задыхаясь от подступающих рыданий, — даже… даже не поздоровалась! — всхлипнув, она уткнулась ему в плечо.

— Видел, видел, — покивал белокосый, обернувшись на занавешенное окошко, — пошли скорее. Нечего устраивать представление напоказ, пусть не радуются!

— Я не могу, Альк… — не своим голосом вымолвила она.

— Можешь, — уверенно произнёс он, приподняв её голову за подбородок, — ты у меня сильная. Пойдём отсюда, — он потянул её за собой, в другой руке держа поводья обеих коров.

Однако стоило им совсем немного отойти — не дальше, чем до угла соседнего дома, как дверь избы, скрипнув, отворилась.

— Вот и правильно, иди, иди отсюда, отродье саврянское! — понеслось им вслед, — И не возвращайся больше! Сама жабоглазая и такого же привела!.. Тьфу, тьфу на тебя! Убирайся! Мало того, что корову у дядьки увела, так ещё и с белокосым вернулась!

— Это кто ещё? — остановившись, спросил Рыску Альк.

— Отчим… я рассказывала тебе, — всё так же сдавленно и по-прежнему не поднимая глаз, уронила девушка.

— Подержи, — Альк отдал ей поводья.

Он сделал всего несколько шагов в обратном направлении и даже ничего не сказал — то ли не успел, то ли и не собирался, но дверь в избу снова с грохотом закрылась и вотсарилась буквально гробовая тишина, — даже соседи, слышавшие всё из-за забора, притихли и спрятались.

А Колай, видимо, потерявший саврянина из виду, но подозревающий, что тот не ушёл, желая ещё пофорсить и при этом обезопасить себя, открыл теперь уже форточку и продолжил выкрикивать гадости уже оттуда, при этом «саврянское отродье» был самым мягким из эпитетов, которыми мужик щедро награждал падчерицу.

— Да ты выйди, поговорим, как мужики, — с ухмылкой ответил ему Альк, стоя неподалёку за забором и при этом раздумывая, стоит ли выломать дверь и добраться до пустозвона или не надо… Вдруг кто-то коснулся его руки.

— Не надо, Альк, правда, пойдём отсюда, — с глубочайшей горечью, но так, что уж хотя бы соседи её точно услышали, проговорила Рыска, — пошли они на… — и действительно пошла вдоль улицы, уже не оборачиваясь. Нет у неё больше родных, да и не было никогда.

Альк буквально подавился смешком: даже не от того, какое слово впервые позволила себе Рыска, а от того, насколько прочувствованно это было ею произнесено.

***

Они уже дошли почти до самой околицы, как вдруг Рыска остановилась и пристально уставилась на крайний, совсем новый, даже не успевший потемнеть, дом.

У Алька на душе было мерзко так, что хуже некуда: ему хотелось поскорее убраться из этой вески, да подальше. Послать-то отчима, а с ним вкупе и всю родню, в придачу со своей прошлой жизнью Рыска послала, да вот только потом ещё четыре лучины молчала и, не шевелясь, даже не плача, сидела у древесного ствола возле дороги, что вела через всю веску. Альк её не трогал: помнил себя, почти такого же, и не так давно, там, на берегу лесного озера в Саврии… Сейчас он решил дать девушке время прийти в себя, а пока передохнуть в теньке и перекусить. Но тут невдалеке на дороге появились два мужика. Шедшие по своим делам, они негромко переговаривались между собой, но, увидев саврянина, на миг опешили и замерли, однако тут же поспешно продолжили свой путь.

— Ты видел?! — зашипел один.

— Да видел, видел, — ответил второй, — надо же… уже и сюда добрались! Вот понаехали! Скоро весь Ринтар заполонят эти белокосые! Прости божиня, уж лучше б война!

Не прошло и четверти лучины, как с той стороны, куда ушли мужики, появилось ещё трое, и всё повторилось с небольшой разницей в деталях. А потом на пустовавшей лучину до этого дороге народ прямо-таки замельтешил: кто пешком, кто верхом, кто на повозке, но люди стремились проехать или пройти мимо как можно ближе и во что бы то ни стало рассмотреть белокосого, при чём большинство из них было уверено, что по-ринтарски Альк не понимает, а произнести слово «понаехали» каждый считал своим долгом. Однако, открытых высказываний себе никто не позволял, и всё, что можно было сделать — это ждать, что-либо у кого-нибудь наглости на это всё же хватит, либо же такое развлечение весчанам надоест, — ждать и изнывать от жары и дорожной пыли, которой даже успеть осесть не давали.

Рыска, обиженная на всех и вся, сначала старалась не замечать бывших одновесчан, отворачиваясь от них и ни с кем не здороваясь, но она тем не менее довольно быстро поняла: Альк такое долго не выдержит, и кому-нибудь очень скоро не поздоровится! Но зато и в себя девушка наконец-то пришла: после появления очередной группы глазеющих рывком поднялась она с земли, буркнула «пошли отсюда» и взяла за повод корову, искренне порадовавшись, что приснопамятную Милку, ту, что она свела с хутора, выкупить у новых хозяев ей было не на что, и корова у неё теперь совсем другая.

То, что было услышано ею от людей, повергало в ступор: «Видел? Белокосый! Понаехали!.. Уж лучше бы война!» А ведь только что же стенали дружно, как им войны не хочется, а сейчас — «уж лучше бы война»? Ну и люди!

Но теперь, уйдя чуть вперёд своего спутника, Рыска стояла возле чьей-то избы:

— Можно я зайду на щепочку? — робко спросила она Алька.

— Ты уже зашла один раз, — буркнул белокосый.

— Нет! — живо возразила ему Рыска, словно оттаивая, — это совсем другое! Я зайду? — спросила она.

— Ну если тебе одного раза недостаточно было, тогда вперёд! — сказал Альк.

Однако ему и самому уже стало ясно, что в этой избе всё будет по-другому. А Рыска уже стучалась в ворота.

Забор вокруг нового дома был высокий, дубовый — не то, что щербатый Колаев штакетник: через такой во двор не заглянешь. И открыли им не сразу. Но уж когда открыли…

— Рыска! — прошептала молодая женщина в белом платке, завязанном концами назад, — Рысонька! Подруженька! — и бросилась обнимать девушку, плача от радости.

***

Вечер выдался холодный, да и немудрено: осень стояла на пороге. Места в новой добротной избе было не так уж много, да и не только в этом было дело. В основном, дело было в том, что гостям нужно было уединение, и Фесся это прекрасно понимала, а потому и постелила им не в горнице, а в бане, предварительно протопив её слегка, только так, чтобы стало тепло.

Рыска уговорила таки Алька не выезжать на ночь глядя, а остаться в Приболотье до утра: ей хотелось и переночевать в тепле, и с подругой вдоволь пообщаться. Белокосый поворчал, позакатывал глаза, но в итоге согласился: после ужина проверил коров и удалился в отведённое им с Рыской помещение, предоставив женщинам возможность в своё удовольствие почесать языки. Фессин муж, Цыка тоже ничем не помешал им: лишь кивнул саврянину, а после сам управился по хозяйству и тоже ушёл спать.

Рыска и Фесся уселись на чисто вымытом пороге избы, завернувшись в тёплые шали из козьей шерсти, и говорили, говорили, говорили… Обо всём и ни о чём.

На небе в окружении звёзд светил умирающий месяц, окружённый холодным голубоватым сиянием, в лесу кричала сова — ей иногда вторили волки; где-то на окраине вески кто-то дурным голосом орал песни, а Рыска и Фесся всё не могли наговориться.

Насмелившись, девушка всё же задала так тревоживший её вопрос:

— А где же… сыночек-то ваш?.. — и тут же пожалела о поспешности. Не надо было… Ясно же, что произошло! Но Фесся лишь со вздохом махнула рукой.

— Нету, Рысонька… На жальник снесла, — она помолчала, — всё из-за пожара того проклятого, да из-за дурака моего — бросил меня одну!.. А я ведь чуяла: уедет — и всё, беда! Не будет сыночка. — женщина снова вздохнула, но не заплакала: кончились её слёзы, выплакала она их, давно выплакала… — Ну да ничего, — наконец, улыбнулась она, — живы будем — не помрём, а тогда ещё народим.

Помолчали немного.

— А что, хутора совсем не стало? — осторожно спросила Рыска.

— Да не то что бы… — вздохнула Фесся, — пара коровников пострадала, сарай с гусями напрочь сгорел, дом с одного угла немного задело. Вот только хозяин погиб на том пожаре. Представляешь: все уцелели, никто даже не угорел, а Сурок бросился коров спасать, крыша рухнула и… — женщина осенила себя знаком Хольги, — и… всё. Вот и нет его. А потому, и хутора тоже. — она помолчала. — А потом делёжка было началась, да не тут-то было: у Сурка давно завещание оказалось готово: расписано, кому, чего и сколько в случае его смерти полагается. Корова с детьми потом в город подалась. Муха осталась и проследила, чтоб все всё причитающееся получили, а сама потом пропала: просто закрыла дом и ушла куда-то — уж месяц тому… Нам с Цыкой обещанное тоже выдали, даже то, что он заработал, когда вместо хозяина ходил на службу, так что мы теперь не бедствуем… А ты, то есть, вы… здесь теперь останетесь? — осторожно спросила Фесся.

— Не знаю… — с горечью, немного помолчав, ответила Рыска, — нет, наверное… Меня же здесь все терпеть не могут, а сейчас ещё больше травить стали бы за такое… Я к тебе и заглянула-то, чтобы попрощаться. Вряд ли мы ещё когда увидимся.

Фесся вздохнула, обняла Рыску и погладила по голове — словно родная мать.

— Ну, а ты-то как? Замуж, гляжу, вышла?

— Ну… почти… — призналась девушка, зардевшись.

Фесся прицокнула языком и покачала головой.

— Вот, Рысь, даже Цыка мне говорил, что с саврянином тебя видел — а я не верила! И не поверила бы, если б своими глазами не увидела! — сказала она. — И где ты его только взяла? — понизив голос, словно её могли услышать, спросила она.

— Нашла, — честно призналась Рыска.

— Нашла! — фыркнула Фесся. — Где ж таких находят только? Он прямо на благородного похож!

— Он такой и есть, — с улыбкой кивнула Рыска.

У неё сердце сладостно защемило, когда она представила, как через лучинку-другую, наговорившись, пойдёт в постель, сбросит всю одежду, скользнёт под одеяло и… Захотелось сделать это прямо сию щепку!.. Но, немного подумав, Рыска всё же решила посидеть ещё с подругой: в конце концов, Фессю она так давно не видела. Тем более, что подруга приняла её гостеприимно, словно и не помня, как именно девушка покинула хутор и не замечая, как и с кем она вернулась.

— Неужто любишь его? — спросила Фесся.

— Люблю — не то слово, — глядя на звёзды, проговорила в ответ Рыска: то, как она относилась к этому человеку, в это обыкновенное слово в её понимании уже не укладывалось.

— И в Саврию с ним жить поедешь? — изумилась подруга.

— Поеду, куда скажет, — заверила девушка, теперь в полной мере осознавая значение поговорки о том, что с милым рай и в шалаше.

На перекрёстке

День выдался ясный и погожий, тёплый и солнечный, но всё равно уже очень похожий на осенний: было в нём невероятное спокойствие и умиротворение, — почти такое же, как в глазах самого отшельника.

В полдень старик с удовольствием прогулялся вдоль сжатого поля, затем пообедал и немного вздремнул, а вечером вышел на крыльцо скита и уселся с книгой на чисто вымытой верхней ступени — не столько почитать, сколько полюбоваться на закат… И был немало удивлён, когда в вечерних сумерках, вдалеке, там, где сходились перекрёстком две пыльных дороги, увидел группу белокосых всадников, — как ни верти, его соотечественники в Ринтаре появлялись всё же не так уж часто. Впрочем, подъезжать близко к жилищу отшельника всадники не стали — кроме одного, того, что ехал впереди всех остальных.

Высокий белокосый мужчина, на вид пятидесяти с небольшим лет осадил корову прямо у крыльца и, спешившись, с вызовом и некоторой брезгливостью посмотрел на старика: то, чему тесть решил посвятить себя в старости, Хаскиль не одобрял, хотя и в отличие от своего сына, слова на эту тему никогда раньше не произносил, боясь расстроить супругу… Но теперь и это было неважно!

— Где он? — не поздоровавшись, сразу же спросил посол.

Старик захлопнул книгу и ответил прямым взглядом и лёгкой, почти радушной улыбкой.

— И тебе доброго вечера, любезный зять, — проговорил он в ответ. — С чего это ты вдруг опомнился? — спросил он, но всё же добавил: — Далеко отсюда, не волнуйся.

— Я спрашиваю: где он? — повторил мужчина, повысив голос и подходя ближе.

Бывший путник отложил фолиант и поднялся на ноги.

— Зачем тебе это знать? Ты же выгнал его, — проговорил он.

— Если Вы мне не скажете добром, я буду вынужден применить силу, — пообещал Хаскиль.

— Да, валяй, — разрешил бывший путник, издевательски и абсолютно бесстрашно улыбнувшись. — Только и осталось тебе, что перерезать горло старику. Я понимаю, что произошедшая беда тебя сломила, но это ведь не значит, что в ней нужно обвинять всех вокруг! И да: эта беда, чтоб ты знал, не у тебя одного произошла! И если про себя я даже уже не говорю, то Альку-то моя дочь матерью была, а ты…

— Молчать! — сорвался на крик посол. — Все беды в моей семье — только от Вас! Это из-за Вас умерла моя жена! Это Вы забили голову моего сына своей Пристанью! Это уверовав в Ваши бредни, он сбежал! А теперь Вы ещё и, как я понимаю, попустительствуете ему?.. — он умолк, тяжело дыша. — Скажите где он, или я… Вас убью, клянусь!..

— Где-то я такое уже слышал, — усмехнулся старик. — Я не боюсь тебя, и ты это прекрасно знаешь. — добавил он. — Но я скажу тебе, где Альк. Думаю, он уже добрался до своего нового дома…

— Какого это дома? — вскинулся посол.

— Того самого, в который ты приходил просить руки моей дочери, — вздохнул отшельник. Помолчал, глядя куда-то вдаль. — И ведь я тогда уже знал, к чему всё это приведёт! — проговорил он, покачав головой, — но она так любила тебя! Разве я мог отказать или вмешаться…

— Меньше слов! — рявкнул посол. — Он с… этой?

— Её зовут Рыска, — с нажимом произнёс старик, снова встретившись с зятем глазами.

— Да мне наплевать, как её зовут! — взвился мужчина. — Зачем Вы отдали ему тот дом? Как вообще могли допустить такое? Я хотел, чтобы он почувствовал, как плохо без денег, без семьи и без жилья, приполз ко мне на коленях, а Вы… — Хаскиль ещё много чего хотел бы сказать, но отшельник не дал ему договорить:

— А я считаю, — с нажимом, но так и не повысив голоса, произнёс он, — что на то мы и старшие родственники, чтобы помочь своему сыну и внуку, когда он в этом нуждается! Да и пожалеть его немного не помешает, коль на то пошло — ведь матери, которая могла бы это сделать, у парня больше нет! И мне жаль, что до тебя такие простые вещи так и не доходят, хотя ты и чрезвычайно умный человек, — он помолчал, буравя зятя взглядом. — Да, я подарил ему свой дом, пусть это и не ахти чего: у него скоро свадьба, пусть поселится там с женой…

— Какая, к Сашию, свадьба?! С какой женой??? — заорал посол, не веря ушам. — Да неужели мой сын способен жениться на весковой дуре! Ну ладно, если просто спать с ней! Но жениться?! Да уж, это точно Ваш внук, не перепутаешь: непонятно что в голове! А дом, кстати, могли бы и кому-нибудь более достойному подарить: Альк ведь не единственный Ваш внук, есть другие, благоразумные…

Отшельник снова со вздохом покачал головой. Уже не слушая зятя и отвернувшись от него, он поднял со ступени крыльца свою книгу, бережно прижал к груди. А когда у взбешённого мужчины закончились гневные слова, снова, хотя уже и без надежды быть услышанным, обратился к нему:

— Я бы хотел попросить тебя унять свой пыл и оставить их в покое, — начал он, обернувшись через плечо, — я хотел бы попытаться объяснить тебе, что он и так настрадался — да и ты тоже, раз на то пошло, и своим необдуманным поступком ты сделаешь всем только хуже, хотел бы напомнить, что твоя покойная жена и моя дочь не одобрила бы этого, хотел сообщить, что Альк нашёл себе достойную, а главное — любящую его девушку, которая может стать ему хорошей спутницей на всю жизнь… но я не буду этого говорить, потому что это бесполезно. Потому что ты сейчас озлоблен и почти безумен. — старик помолчал, а потом снова посмотрел зятю в глаза и озвучил таки то, что уже давно, ещё до визита к нему Алька и Рыски, подсказывал дар: — Что ж, если хочешь, езжай туда. Устрой то, что собираешься. Но помни: за всё в жизни положена расплата! Например, я расплачусь за все подправленные дороги с крысами. А ты… думаю, для тебя у божини тоже найдётся наказание, такое, что и подумать страшно, и придёт оно с такой стороны, с которой бы ты и ждать не мог.

Хаскиль на миг переменился в лице: с молодых лет, с того самого дня, как он впервые познакомился с отцом своей тогда ещё будущей жены, его злило умение этого человека видеть всех насквозь и всё наперёд знать, и тем сильнее оно стало злить, проявившись в старшем сыне!.. Но на этот раз он быстро справился с собой, навесив на лицо надменную улыбку.

— Мне? Положена расплата? — рассмеялся мужчина. — Какая расплата? Что можно у меня ещё отнять? Я всё потерял!

— Поверь: ты не прав, — нахмурился отшельник, взявшись за ручку двери, — пока мы живы, нам всегда есть, что терять.

— Да замолчите Вы уже!.. — перебил отшельника посол.

— Я-то замолчу, — с горечью ответил старик, — а вот ты… Ты думаешь, тебе сейчас плохо? Ты даже не представляешь, насколько хуже может ещё быть! И ты в шаге от того, чтобы это прочувствовать, — пообещал он, — если не успокоишься…

— Да пошёл ты, старый хрыч! — рявкнул Хаскиль, отворачиваясь от тестя и тут же вскакивая в седло.

На душе его было мрачное ликование: пусть старый и угадал, но на намерения его это повлиять никак не могло.

С горечью посмотрев вслед зятю, отшельник вернулся в скит и молча упал на колени перед изображением Хольги, склонил голову пред Её ликом. Божиня требовала от него смирения. Снова — смирения…

Ледоумерц

В последние дни погода совсем не радовала — осень стояла на пороге, и потому часто шёл дождь. По ночам становилось всё холоднее, а днём солнце хоть и светило ласково, но мало согревало. А всё оттого, что двигались они на север, к тому же, как думалось девушке, уже всю Саврию насквозь проехали. Эх, а в Ринтаре-то в это время года ещё было так тепло!..

Но сегодняшний день выдался неожиданно солнечным и словно бы совсем ещё летним. К тому же, не успело ещё и за полдень перевалить, как на горизонте, окутанном лёгкой дымкой, показался этот небольшой город. Расположенный на северо-восточном морском побережье Саврии и притулившийся почти вплотную к горам, от недавнего наводнения он не пострадал — его обошло стороной, и это обстоятельство отчего-то весьма обрадовало белокосого.

— Ну что, похоже, приехали, — со вздохом, себе под нос произнёс Альк.

— Куда приехали? — не поняла Рыска.

— Домой, надо думать, — нехотя ответил её спутник, глядя вдаль.

Девушка проследила направление его взгляда.

— Где мы, Альк? — встревоженно спросила она.

— Там, где я и не предполагал поселиться. Если бы не ты…

— Кругом у тебя я виновата! — буркнула Рыска и отвернулась.

Накануне они слегка повздорили из-за сущего пустяка, но девушка всё ещё продолжала дуться. Однако, примечательно было то, что Альк на этот раз начал разговор первым: это было что-то новенькое!

— Почему сразу — виновата? — вполне мирно возразил он и на этот раз, — так сложилось.

— Зачем тогда так говорить? — не желала успокаиваться Рыска.

Она сама не могла понять, почему ей в последнее время постоянно хочется с ним ругаться. Может быть, оттого, что она не очень хорошо себя чувствует? А он, словно бы нарочно, уходит от скандала, и так было уже несколько раз. Вот и сейчас снова не стал развивать тему, а наоборот, придержал корову, дождался её, взял за руку.

— Плохо тебе? — участливо спросил он.

Рыска смогла лишь кивнуть. Она никак не могла понять, что с ней происходит. От выяснения отношений вчера ей было так не по себе, что навалилась дурнота и не отпускала, пока весь съеденный девушкой ужин не отправился обратно. Но сейчас, стоило Альку лишь немного её пожалеть — и слёзы сами тут же попросились наружу, причём бороться с этим было невозможно.

— Устала? — снова спросил Альк.

— Да-а-а… — совсем раскисла Рыска. Слёзы буквально ручьями бежали по её лицу, так, что даже бесполезно было их вытирать.

— Ну, потерпи ещё, совсем немного осталось, — Альк погладил её по щеке, отвёл со лба выбившуюся прядь, — мы почти доехали.

— Да куда, всё-таки, доехали? — хлюпая и шмыгая носом, спросила девушка.

— Скоро увидишь. Не отставай, — белокосый послал корову вперёд, однако всю оставшуюся дорогу продолжал оборачиваться, чтобы убедиться, что Рыска таки не отстаёт.

***

«Ледоумерц» — прочитала девушка на въезде в город, и это окончательно озадачило её. Дословно название города означало «ледяное море»… И зачем они сюда приехали? Море — не море, но тут же наверняка ужасно холодно, и становится всё холоднее. Что это за шутки такие? Когда уже конец настанет их пути, ей так хочется уже осесть где-нибудь и по-настоящему согреться!

Городские ворота были высоки и прочны, к тому же, накрепко закрыты, но на стук им тут же отворили, а когда Альк показал полученную от деда гербовую бумагу, стражник вдруг заулыбался, как показалось Рыске, тепло и радушно.

— Добро пожаловать! — произнёс он, открывая перед ними створки ворот, и девушка окончательно перестала что-либо понимать.

Городок был непохож ни на один, виденный ею ранее. Дома на окраине стояли редко, свободно, и были сплошь одно- и двухэтажными — этакие небольшие, аккуратные особнячки. Лишь ближе к центру стали появляться трёхэтажные строения, что смотрелись победнее. А вот жители, коих, следует заметить, было здесь не так уж и много, были одеты не хуже, чем в столице, что Рыску весьма и весьма удивило. И она бы спросила у Алька о причинах такой странности, но он был какой-то задумчивый, непривычный для неё.

— Надо же… Почти ничего не изменилось, — проговорил он по-саврянски — словно подумал вслух, и Рыска решила, что для её вопросов время ещё не пришло. Альк сперва должен осмотреться, подумать, повспоминать, — видимо, этот город когда-то что-то значил для него.

Домики утопали в уютных, изобилующих яркими цветами двориках, и везде, повсюду были деревья, словно в лесу! Сосны и ели здесь росли невысокими и кряжистыми, а лиственные деревья казались на их фоне огромными и были уже не зелёными, а в основном золотистыми и пурпурными — на северо-востоке Саврии так и должно было быть в преддверии первого месяца осени. Но больше всего на глаза попадалось рябины, которая здесь росла не деревом, а большим кустарником и была настолько ярко раскрашена осенними красками, что невольно притягивала взгляд, особенно взгляд того, кто не бывал в этих местах раньше никогда.

Однако зачем и к кому они сюда приехали? Всё очень красиво, но… почему они тут? Да неужели…