Не входи в стеклянный дом, или Удивительный июнь

Глава 1. Как все начиналось

Я захлопнула свою дверь и начала на цыпочках спускаться по лестнице. Мне пришлось это делать потому, что очень хотелось незаметно прошмыгнуть мимо квартиры №20. Там живет очень вредная бабка, от которой никому в подъезде житья нет, особенно нам — мне и моей подруге Светке. Старуха эта обожает за всеми подглядывать, подслушивать и всех воспитывать. Вот вчера, например, мы со Светкой долго и громко хохотали на площадке третьего этажа, но не оттого, что такие негодные и невоспитанные (как утверждает эта противнючая Марья Степановна), а потому что удачно облили сверху водой Сашку Иноземцева — нашего одноклассника. Мы его давно уже подкарауливали — с тех пор, как он коварно подставил Светке ножку возле клумбы с «лютиками-цветочками» и моя подружка упала со всего размаха прямо в середину ее, измяв растущую там зелень. Марья Степановна, конечно, увидела это из своего окна и завопила на весь двор:

— Хулиганки! Бесстыжие! И ходить-то толком не умеют! Изломали мои лютики-цветочки!..

Как вы уже, наверное, догадались, эта злосчастная клумба — ее произведение и главная забота. И наши соседи по дому зовут ее так, как назвала Марья Степановна — «лютики-цветочки». Пока я поднимала Светку и помогала ей отряхнуться, бабка так и продолжала верещать из своего окна, а Сашка — гад какой! — стоял рядом и тоже возмущенно закатывал глаза, разводил руками, хватался за голову и т. д. Он настолько мерзко изображал свое порицание якобы безобразного Светиного поступка, что я не выдержала и закатила ему на прощание здоровую оплеуху. Иноземцев от неожиданности плюхнулся как раз на цветущие ирисы, где только что валялась Светка.

— Молодец! — радостно крикнула моя подружка, и мы с ней тут же удрали под новые соседкины визги:

— Драчуньи! Побили мальчишечку! Куда только родители глядят!

Ну, вы сами понимаете: разве можно было эту Сашкину пакость оставить без последствий? Тем более что вчера он сделал на своей глупой башке прическу «ирокез» (типа он панк!) и гордо вышел во двор с высоким сине-розовым гребнем. Марья Степановна, сидевшая на лавочке перед подъездом, разинула рот и вытаращила глаза, забыв даже ответить на «мальчишечкино» тихое и вежливое: «Добрый день».

Сашка любит иногда строить из себя паиньку — есть у него такая слабость. Поэтому наивная бабка никогда и ни за что его не ругает, принимая, видимо, его кривляния за чистую монету. Мы со Светкой видели, как он потом рисовался перед мальчишками в дальнем углу двора, а они с разных сторон рассматривали его дурацкую прическу и, конечно, завидовали. Ясное дело, им-то родители ни за что бы не разрешили сделать такое на своей голове! А вот Сашке все можно, потому что отца его постоянно нет дома — он часто ездит на «вахту»; а мать вообще не обращает на него никакого внимания, и он часто ходит в грязной и рваной одежде. Не помню, чтобы Иноземцев когда-нибудь спешил домой с улицы: знает, что ждать его там особо некому. И многие в нашем дворе ему поэтому завидуют, думая, что жизнь у Сашки сладкая и вольная: что хочет, то и делает. Правда, моя мама думает иначе и называет его «бедным мальчиком», а его мать «легкомысленной женщиной».

Ну, не знаю, бедный он или нет, а нам со Светкой часто от него достается, и мы его терпеть не можем. Потому-то мы и вылили вчера на Сашкину «ирокезскую» прическу целый бидон горячей воды, как только он вышел из какой-то квартиры на втором этаже. Примерно за час до этого мы с подружкой увидели с балкона, что Иноземцев направляется к нашему подъезду, и сразу же побежали посмотреть, к кому это он идет в гости. Но не успели ничего понять, как услышали: хлопнула дверь внизу, под нами. Я сразу предложила подружке план мести: окатить этого хулигана погорячее, когда он покажется на лестничной площадке! Ждать пришлось довольно долго: Сашка не торопился уходить из гостей. Пришлось несколько раз менять воду в бидоне, а то она остывала. Наконец, опять открылась дверь, Иноземцев сказал кому-то: «До свидания!», и замок внизу щелкнул. Сашка подошел к лестничному пролету, и его «панковская» голова оказалась прямо под нами. И мы тут же опрокинули бидон! Слышали бы вы, как Иноземцев заорал от ужаса! А уж как кинулся бежать вниз по лестнице — любо-дорого было посмотреть! Водичка у нас была ничего себе — не кипяток, конечно (мы ж не звери!), но и не прохладный душ. Мы со Светкой дико захохотали. Эхо заметалось по подъезду, и кругом пооткрывались двери, и люди спрашивали друг у друга, что случилось.

Пришлось быстро нырять ко мне домой, пока не застукали. Мы со Светкой быстренько закрыли дверь квартиры и продолжали смеяться — не могли остановиться до тех пор, пока из глаз не потекли слезы. Но тут… раздался звонок в дверь и громкий голос Марьи Степановны сказал в коридоре:

— Это они! В квартире прячутся! Кому еще?! А родителей нету, конечно…

У нас пропал, естественно, всякий смех. Мы услышали перед дверью еще много голосов и поняли, что зловредная соседка решила всем в подъезде доказать, какие мы негодные хулиганки, и уже кричала на площадке:

— Там они, паршивки! Открывать не хотят! Надо дверь ломать!

Но какой-то мужчина внушительно сказал:

— Ну, дверь ломать мы не имеем права. За такое и под суд можно попасть. Да, может, и не девчонки хулиганили? И дома их нет?

Бабка, конечно, завизжала:

— Как же! Нет! Там сидят, паразитки!

Еще чей-то бас проговорил:

— Этого мы не знаем. И кто видел, что именно они воды налили? Так что нечего и в квартиру звонить.

Мы со Светкой перевели дух: у нас появилась надежда, что все еще, может, и обойдется. И точно, голоса стали затихать; соседи, видимо, расходились по своим квартирам. Мы уже хотели радостно крикнуть: «Йоу!», как за дверью послышался еле слышный шорох и чье-то хриплое дыхание. Мы обе замерли — конечно, это «бабка из двадцатой», как мы между собой часто звали Марью Степановну, подслушивала через замочную скважину. Так прошло несколько минут, и лишь потом прошаркали удаляющиеся шаги и до нас донеслось бормотание:

— Ну, ничего, паршивки, долго там не просидите… Все равно мимо пойдете, куда денетесь…

Мы со Светкой со страху проторчали дома до вечера. Подружка даже боялась к себе на пятый этаж бежать: вдруг кто-нибудь увидит, что она от меня выходит? Наверное, Марья Степановна тоже в своей квартире волновалась, подкарауливая нас: не выскочим ли? Так мы и сидели, вздыхая и даже почти не разговаривая из-за мрачной безвыходности нашего положения. Но вдруг Светка, стоящая у окна, хлопнула меня по плечу и показала пальцем во двор: там, семеня изо всех сил, Марья Степановна со своей огромной продуктовой сумкой спешила в сторону универсама. Проголодалась, видать, противная старушенция! А бежала так, конечно, потому, что хотела поскорее вернуться и успеть подкараулить нас. Как только она скрылась за углом дома, мы вскочили, как сумасшедшие, и кинулись на улицу. Я еле вспомнила схватить ключ и захлопнуть дверь. Мы вылетели, как пробки, из подъезда, сгоряча пробежали еще три двора и только потом брякнулись на какую-то лавочку. Довольные, посидели на ней часок, еще посмеялись над Сашкой и одураченной бабкой и гуляющей походкой, как ни в чем не бывало, вернулись к нам во двор. Марья Степановна, сидевшая со своей сумкой на скамейке у подъезда, увидев нас, горько махнула рукой и, пробормотав что-то вроде:

— Ну, ничего, завтра посмотрим… — в ответ на наше вежливое: «Здравствуйте!», стала подниматься по ступенькам, с трудом волоча за собой сумку.

Даже жалко ее стало: старалась бедная старушка, сторожила опасных преступниц, да так ничего у нее и не получилось. Правда, она бы нас, конечно, не пожалела, если бы выследила выходящими из моей квартиры.

В общем, вчерашнее приключение закончилось для меня и Светки вполне благополучно: и Сашке мы отомстили, и сами не попались. Но вот интересно, что имела в виду «бабка из двадцатой», когда собиралась завтра (то есть уже сегодня) посмотреть? От нее ведь чего хочешь можно ожидать, и потому, как ни хотелось мне сейчас побыстрее выскочить из темного подъезда в залитый солнцем двор, я шла все же на цыпочках, очень осторожно, чтобы Марья Степановна не услышала.

Вот и ее дверь… Мимо, мимо поскорее! С сильно бьющимся сердцем я миновала это опасное место и уже хотела скатиться вниз по лестнице, но тут щелкнул замок, дверь, скрипнув, отворилась, и я услышала свистящий шепот старухи:

— Ирка, а Ирка, погляди-ка сюда…

— Чего вам? — я нехотя повернула голову в ее сторону.

Бабка стояла на пороге и злорадно смотрела на меня. На ее ладони лежал какой-то большой черный клубок. Вдруг он развернулся, и я увидела, что это… огромная мышь. Я невольно отпрыгнула назад, а зверек ловко сел на задние лапки, страшно оскалился и… подмигнул мне. Я подумала, что схожу с ума, и не могла отвести глаза от этой необыкновенной мыши, забыв даже про Марью Степановну. Но бабка сама напомнила о себе, проговорив:

— Что, видела где-нибудь такую?

— Нет, — пробормотала я похолодевшими губами.

— И не увидишь… и ближе не узнаешь, если пакостить перестанешь. Но смотри! Видала, какие у нее зубы? — и бабка постучала своим синим ногтем по мышиной пасти. — Она теперь за тобой везде следить будет — вместо меня. От нее не убежишь! Очки ей не вотрешь, будто ты примерная! И Светки твоей это тоже касается. Поплатитесь мне обе, дрянные девчонки!

Старуха наклонилась и стряхнула мышь на пол. Я в ужасе попятилась к лестнице, закричала и чуть не загремела вниз, еле успев схватиться за перила. Марья Степановна довольно захихикала и хотела уже закрыть дверь, но внезапно я услышала рядом сердитый и строгий голос подружки:

— А почему вы нас с Ирой постоянно обзываете? Кто вам дал на это право? То мы паршивки, то паразитки, то хулиганки, а теперь дрянные девчонки. Вот скажем родителям, Как вы тогда запоете?

Старуха злобно прищурилась и, мне показалось, сделала какой-то знак мизинцем, а потом сразу захлопнула дверь. Светка вдруг дико завизжала. Я посмотрела на нее и обомлела: сзади на ее ноге, вцепившись зубами под коленкой, висела та самая мышь и, кажется, старалась вгрызться еще глубже, помогая себе всеми четырьмя розовыми лапками. Я, не задумываясь, с размаху пнула ее туфлей, и она отлетела в угол. Светка замолчала и бессильно опустилась на пол. Я кинулась, чтобы ей помочь, и мы с ней, вытаращив друг на друга глаза, сели у стены, взявшись за руки. Я посмотрела в угол: мыши там уже не было, она куда-то исчезла. Подружка, зажав рукой довольно глубокую ранку на икре, беспомощно смотрела на меня. Я сразу почувствовала прилив сил, бодро встала и под мышки подняла ее на ноги. В конце концов, главное было сейчас уйти от этой злосчастной двери, да и ранку на Светкиной ноге надо было обработать. Я еще раз огляделась: куда же все-таки пропала мышь? Не маленькая ведь и жирная такая! А ладно, пусть ее хоть совсем провалится. Я сказала Светке:

— Пойдем скорее ко мне. Дома сейчас никого нет, мы тебе ногу перевяжем.

Светка кивнула и пошла наверх, шагая как деревянная; я следом. Только когда я протерла дома подруге укус перекисью водорода, смазала мазью и забинтовала, она наконец-то смогла заговорить и, естественно, спросила:

— Что это было?

Пришлось мне рассказывать с самого начала: напомнить о вчерашней угрозе старухи «завтра посмотреть», поведать Светке о моем сегодняшнем параде-алле через подъезд, о коварном явлении Марьи Степановны в дверях ее квартиры, о странной мыши на бабкиной ладони, о ее явно разумном поведении, о последних старухиных словах перед самым появлением Светки и — как это ни удивительно! — о знаке мизинцем, который Марья Степановна подала своему жуткому зверю.

— И получается, — закончила я, — что мышь укусила тебя по бабкиной указке. Старуха натравила ее, чтобы отомстить за твой наезд сейчас в подъезде — да и за прежние дела заодно!

Услышав такое объяснение, моя милая подружка сморщилась, посмотрела на забинтованную ногу и неуверенно сказала:

— Но ведь этого не может быть.

— Да, не может, — подтвердила я. — Но есть.

Мы долго подавленно молчали, не зная, как быть. Поверить в подобные сказки, с одной стороны, было нельзя, но с другой… вроде и мы с ней не полные дуры, и глазам, и ушам своим верим, да и укус на Светкиной ноге говорил сам за себя. Наконец, подруга моя расплакалась (вообще-то она медлительна немного) и сказала, что больше думать и говорить об этом не хочет и пойдет к себе домой. И ушла, оставив меня одну размышлять о нашем приключении, потому что я-то никак не могла забыть о нем даже на время. И дальнейшие события показали: я была права! Как вы сами понимаете, удивительное в нашей со Светкой жизни еще только начиналось. Я очень подробно рассказала о фантастическом начале июньской истории — и лишь потом расскажу о себе и своей жизни оттого, что должны же вы понять, почему я решила сделать достоянием публики мои и Светкины приключения. Ведь согласитесь: уже и зарождались они необыкновенно! Но есть, конечно, среди вас и скептики, которые скажут: «Это выдумки. Такого не бывает». Особенно, я замечаю, часто так говорят хмурые мальчишки, солидные дядьки и самоуверенные тетки, которые все на свете знают — чуть ли не на Марсе побывали. А вот остальные, кто любит приключения и верит в чудеса, — те вперед! Я все вам расскажу, как было, а Светка, если надо, мне поможет.

Глава 2. Про нас с подружкой

Теперь давайте ближе знакомиться. Зовут меня, как вы уже, конечно, догадались, Ира. Лет мне недавно исполнилось двенадцать. С тех пор, как себя помню, я живу в городе Омске, в одном пятиэтажном доме на улице Гагарина. Поэтому, сами понимаете, и я всех знаю в нашем доме, и меня тоже все (х-мм, но лучше бы некоторые не знали — Марья Степановна, например, или Сашка Иноземцев). Со Светкой, своей одноклассницей, я тоже дружу уже давно — как говорится, с юных лет. Ведь мы не только с первого класса сидим за одной партой, но и живем в одном подъезде: я на третьем этаже, она — на пятом. Светка — хорошая подруга. Безотказно поддерживает действием мои смелые идеи, хотя по натуре вообще-то осторожна, любит без помех поразмышлять о чем-нибудь и никогда никуда не спешит. Меня это, правда, порой раздражает. Вот недавно, например, мы с ней решили поразвлечься (вернее, шалость придумала я, но молчу, как скромная и милая девочка). Мы взяли старый папин микрофон, подсоединили его к мощной колонке от домашнего кинотеатра и выставили ее напротив открытого окна. Окно хорошенько занавесили тюлем, чтобы нас не было видно с улицы. Кто ни проходил внизу по улице, о каждом мы отпускали замечания, которые благодаря микрофону разносились на целый квартал! Светка, например, спрашивала меня писклявым голосом пай-девочки из старого мультфильма:

— Послушай, дорогая, ты не знаешь, почему у тетеньки в желтом платье такая толстая попа?

Тетенька при этих словах, конечно, подпрыгивала, как огромный золотистый мяч, и начинала нервно озираться по сторонам. Тогда я отвечала Светке в микрофон ехидным голосом Марьи Степановны:

— Ня знай, милая! Вона там киосочек стоит, где пончики продают. Вот она там все пончики съела и сразу растолстела!

При моем заявлении прохожие начинали хихикать, а тетка рысью срывалась с места, чтобы поскорее сбежать.

— Ах, что ты говоришь, моя дорогая! — пронзительно пищала Светка. — Все она съесть не могла, их там тысяча!

— Ну, можа, и не все, — рявкала я в ответ. — Столько-то, ей, сердешной, трудно зараз слопать. Остальные, что не смогла, в сумке несет. Дома отдохнет маленечко и доест!

Тут мы замечали, что тетеньки вместе с сумкой, якобы набитой пончиками, уже и след простыл. Прохожие смеялись, смотрели на окна и пытались понять, откуда несутся голоса. Мы же тем временем избирали себе следующую жертву, и игра начиналось сначала. Так мы веселились уже где-то с полчаса, когда я увидела на другой стороне улицы Светкиного папу, только что сошедшего с «маршрутки» и собиравшегося переходить дорогу. Подружка, конечно, в этот момент никого не видела, кроме какого-то мальчишки, которому крупно не повезло: его велосипед сломался как раз под нашим окном, и он пытался его побыстрее починить. Но из этого ничего не получалось, потому что Светка, почти рыдая, нежно шептала ему в микрофон:

— Ах, милый мальчик! Мне так тебя жалко, я уже плачу! Брось свой велик, все равно не сделаешь. Это же знаменитая «Машина Би-Би-Си: шаг проехал, три неси…»

Я толкала подружку в бок, показывала пальцем на ее папу, который уже подошел близко к дому, остановился и с интересом слушал, подняв глаза к окнам. Но Светка не могла перестать: уж очень забавно злился внизу хозяин «Машины Би-Би-Си». Он крутил головой, шарил глазами по окнам, грозил в бессилии кулаками. В этот момент подружка почувствовала усталость и остановилась, чтобы перевести дух. Я еще раз показала ей пальцем на папу возле окон, она испуганно округлила глаза и… Вы думаете, бросилась бежать? Ничего подобного! Она была в ударе и спешить не хотела. Это я в панике оттаскивала колонку в глубь комнаты и пыталась выдернуть из гнезда шнур микрофона. Светка не дала мне испортить свой последний комментарий, который она отпустила велосипедисту на прощанье:

— Смотрите, какой славный малыш! Крякнулась его «Би-Би-Си», а он ее чинит, старается, пяткой упирается! Про него даже стихи есть:

Этот чистит валенки,

Моет сам калоши,

Он, хотя и маленький,

Но вполне хороший…

Тут мне удалось, наконец, разжать подружкины пальцы, которыми она прижимала штекер микрофона ко входу колонки. Если бы не это, она, пожалуй, долго бы еще завывала. И тогда быть нам разоблаченными и наказанными! Правда, Светка все еще продолжала что-то бормотать и размахивать руками, пока я за руку тащила ее к выходу из квартиры, открывала дверь, выталкивала на площадку и потом волокла вниз по лестнице. Только оказавшись на улице, моя подруженька очнулась, со страхом крикнула:

— Сейчас папа придет! — и быстренько побежала со мной за соседский гараж, чтобы надежно спрятаться там от уже выходящего из-за угла папочки. Добежав, она упала на кучу песка и жалобно сказала мне:

— Ир, ну посмотри! Вдруг он уже во дворе меня ищет?

Выглядывать мне, понятно, не хотелось. Но ведь было ясно, что это — именно Светкин отец, и если он сейчас найдет нас здесь… Мне-то пока ничего не будет, а вот ей… Ух! Так что, может, лучше бежать дальше? Я тихонько высунулась из-за гаража и увидела, что страхи наши напрасны. Светкин папа уже был у двери подъезда и собирался войти в него. Я с облегчением опустилась на песок рядом с подругой и сказала:

— Пронесло! Домой пошел! — и мы с восторгом обнялись.

Правда, я вскоре поняла, что хочу пойти на ту сторону дома и все же посмотреть (осторожненько!), починил ли «малыш» свой велик. Но Светка мне не позволила — доказала, что лучше здесь отсидеться («А то вдруг нас папа из окна увидит?»).

Вот так, без серьезных последствий, закончилась наша проделка. Но что могло бы быть, если бы я не остановила (хотя и с трудом, и поздновато!) подружкино словоизвержение? Ей, видите ли, закончить хотелось! А ведь еще немного, и ее папа успел бы засечь нас если не в подъезде, то во дворе точно. И, конечно, наши родители опять собрались бы вместе или у них дома, или у нас. И поставили нас рядом друг с другом, и стали бы стыдить и ругать… Да что говорить! Такие «родительские собрания» (как мы их с подружкой называем) время от времени случаются в нашей жизни, потому что моя и Светкина семьи между собой дружат. Что дружат — это здорово, конечно. Но и отвечать за наши проказы приходится вдвойне тяжелее — ругают-то нас вчетвером! И до того согласованно: ну, просто русский народный хор! То басы вступают — папы, то сопрано — мамы. А мы молчим, сопим и слушаем концерт.

Наши отцы работают вместе в одном цехе на заводе. Они старшие мастера на своих участках и вечно обсуждают между собой «вечные темы производственного процесса», как говорит моя мама. Она у меня — учитель в школе, преподает историю. Вот и сейчас вроде бы июнь, каникулы, мы со Светкой забыли уже про надоевшие уроки. А у мамы — отчеты, консультации, выпускные экзамены. Поэтому мы с подружкой охотнее торчим у нас, чем у них. Мои родители уж точно проведут весь день на работе, а братик Митька — в садике, они его после работы заберут. А нам, конечно, в квартире — раздолье; мы здесь одни, что хотим, то и делаем. А у Светки только папа с утра на работе, мама же чаще бывает в это время дома. Тетя Таня сейчас заканчивает заочно институт и сдает свою последнюю сессию. Поэтому в июне не работает и готовится к экзаменам. Ее, конечно, вполне устраивает, что мы со Светкой проводим время у нас, и она может спокойно заниматься. Ха, спокойно! Конечно, мы не позволяем себе особенно бурных скачек, когда знаем, что она в любой момент, спустившись сверху, может позвонить к нам и спросить, что мы делаем, или, там, позвать нас обедать. Мы бы, конечно, не устроили этого развлечения с микрофоном три дня назад, если бы тетя Таня с утра не поехала сдавать экзамен в свой институт. А Светкин папа, как после оказалось, пришел тогда с завода домой потому, что забыл на столе какие-то документы (и он, и мой папа иногда берут свою работу домой и что-то еще по вечерам пишут и считают). К нашему с подружкой счастью, он очень торопился назад на завод. Поэтому быстро забрал бумаги и ушел, так ничего и не успев просечь. Повезло нам! Но вечером, Светка говорит, он очень ехидно улыбался, глядя на нее. Даже ее мама спросила:

— Что это ты сегодня такой веселый? План, что ли, на участке перевыполнил?

Но он только засмеялся и покачал головой. В общем, пронесло нас! Хотя и остались, как говорят, на подозрении.

И еще (я вам уже говорила) у меня есть братик Митя. Я его очень люблю (правда, и поддаю ему иногда, когда вредничает). Он еще ходит в детский сад, но уже в подготовительную группу, и поэтому страшно важничает. Придя вечером домой, садится с усталым видом в кресло (прямо как папа!) и тихо, солидно сообщает:

— Сегодня у нас на занятиях письмо было. Я больше всех палок нарисовал. Так пальцы болят… — и трясет в воздухе рукой.

Я, чтобы не фыркнуть, утыкаюсь в журнал. Мама строго смотрит на меня и говорит Митьке:

— Ну и молодец! Иди скорее ужинать, раз устал.

Брат, понятно, завидует мне, что я учусь в школе, раньше него прихожу домой и мне не приходится спать днем. Он просто не знает, как иногда надоедает учиться и как хочется, чтобы поскорее наступили каникулы. Когда я говорю ему об этом, он не верит и вздыхает:

— А мне бы не надоело! Зато у тебя сончаса нет!

Митя ждет — не дождется, когда, наконец, перестанет ходить в садик — а осталось ему совсем немного (до конца июня). Потом у него — торжественный выпускной утренник и… каникулы. Это он сам так упорно называет два летних месяца, которые останутся до первого сентября, когда он станет школьником. Ему кажется, что он тогда сразу во всем сравняется со мной. Наивный пупсик! Куда ему! Правда, кое в чем мой брат надеется не напрасно: скоро он, оставаясь дома, сможет гораздо свободнее везде таскаться за мной и Светкой и выведывать наши секреты. К счастью, моя мама выходит в отпуск сразу после братишкиного выпуска из садика, «чтобы ребенок не бегал без присмотра» (по ее выражению). Так что в основном он будет под маминым попечением. Но все-таки скрываться от его любопытного курносого носа будет нам куда труднее, чем раньше. Я думаю (и Светка со мной согласна), что Митька — прирожденный шпион. Все умеет: и незаметно наблюдать, делая вид, что увлеченно играет, и следовать за нами короткими перебежками, и чуть ли не по-пластунски ползать. Честное слово, не вру! Однажды прошлым летом он появился буквально из ниоткуда посреди огромного пустыря, заросшего травой, и заорал: «А я здесь!» — прямо мне в ухо. У меня просто в глазах потемнело и волосы на голове зашевелились. А он хохотал, поросенок белобрысый! Ну, как он мог так к нам подобраться, что даже осторожная Светка, которой было поручено быть часовым, ничего не увидела и не услышала? По земле, конечно, полз, как Чингачгук — Великий Змей — хоть бы одна травинка шелохнулась! Одно хорошо: ничего того, что нам запрещают взрослые, мы со Светкой тогда не делали, а просто играли в «Бригаду» (есть такой фильм — вы видели, наверное?). Поэтому Митькина разведка ничего ему не дала, кроме огромной царапины на руке, за которую его потом ругала мама (как же, как же, — на этом пустыре много ведь всякого железного хлама валяется — вот и схлопотал, шпик несчастный!). А вообще-то братишка это любит: выведать что-нибудь про меня, а потом шептать, например:

— Дай мне быстро половинку пирожного, а то сейчас маме расскажу!

Приходится давать, деваться некуда. Такой вот мой брат противный шкет. Но я все равно его люблю, хотя могу и стукнуть за подобный шантаж, когда мамы рядом нет. Я понимаю, что он хочет быть таким же большим, как я, и то же самое уметь. Я это знаю — сама была дошкольницей. Поверьте, приятного мало! Поэтому я особо на Митьку за его делишки не сержусь. Тем более, что сейчас он пока еще ходит в садик и скрываться нам со Светкой приходится от него только по выходным. Вот уж кончится июнь, тогда и будем думать, как с ним бороться. Самое главное, что сейчас каникулы, шестой класс мы со Светкой закончили хорошо (у меня в табеле всего три «четверки», а у Светки — пять, остальные «пятерки»), и можно долго гулять, играть сколько хочешь и много читать. Да, читать мы с подругой очень любим, хотя это сейчас и не модно. Некоторые дурачки над нами поэтому даже смеются и орут:

— Вот ботанички! Книжки читают!

Но нас со Светкой это не волнует. Мы с ней обожаем приключения и детскую фантастику (ну, там Фенимора Купера, Майн Рида, Кира Булычева). И еще запоем глотаем детские детективы из серии «Черный котенок». Есть, конечно, среди них и неубедительные, и даже глуповатые, но все равно читать их интересно. У меня дома — своя отдельная полка книг, и Митька знает, что трогать их нельзя ни в коем случае. Все остальное брать иногда можно с моего разрешения — даже юбку разрешается надеть, если ему побеситься хочется. Но вот книги — никогда! Иначе он их давно бы изрисовал или наделал из страниц самолетиков. Вот когда подрастет, научится хорошо читать и станет таким же «ботаником», как мы со Светкой — тогда пусть берет. Я знаю: на самом деле читать хорошо, а не позорно. И удовольствия от этого получаешь куда больше, чем от любой компьютерной игры — ведь там в основном одно и то же. Мы с подружкой тоже иногда играем на компьютере (у нее дома или у меня), но нам это быстро надоедает. А вот книгами постоянно обмениваемся и подолгу их обсуждаем. Наши со Светкой родители тоже любят читать и нас к этому приучили.

Ну, и еще, как вы уже, конечно, догадались, мы с подругой любим всякие шалости и проделки. Иначе жить скучно! И книгу про Карлсона уже по пять раз перечитали. И каждый раз хохочем и жалеем, что этот толстячок с пропеллером — не наш друг. Вот бы мы с ним напроказничали! А Марья Степановна, по-моему, очень похожа на фрекен Бок. Не знаю, правда, умеет ли она печь вкусные плюшки. Но тишину и тоскливый порядок любит так же. И если бы могла, так же запирала бы нас со Светкой в комнате, как «домомучительница» несчастного Малыша. Вот напустила же она на нас сегодня мышь! И, если подумать, слишком уж удивительную мышь. Может, это мне только показалось? Но ведь я ее очень ясно видела. Да и Светку она потом укусила до крови, и это уж нам обеим не приснилось! Одно хорошо: эта зверюга хотя бы исчезла бесследно. Подружку, правда, жалко. Вот часто с ней так: медлит, осторожничает, рассчитывает, как бы в неприятность не попасть. Зато потом уж не вытерпит и такое выдаст, что вся наша конспирация идет насмарку! И надо ей было сегодня читать Марье Степановне лекцию о хороших манерах, да еще и грозить, что мы пожалуемся родителям… И момент выбрала — лучше некуда! Как говорится, ответили угрозой на угрозу…

Ну, кажется, достаточно я вам рассказала. Сейчас уже придет с работы мама, надо подогреть ей суп и немного прибрать в доме. Завтра, как проснусь и выпью кофе, буду снова все вспоминать — как странно и фантастически складывались события в этом июне…

Глава 3. Мышь появляется снова

Мне кажется, утро — самое лучшее время суток. Особенно сейчас, летом, когда не надо бежать в школу и можно спокойно посидеть у открытого балкона… В комнату веером влетают солнечные лучи, сквозит прохладный ветерок. В одной руке у меня чашка кофе, в другой бутерброд. Просто блаженство. А ведь день еще только начался, и сколько интересного может за него случиться!… Впрочем, нет. Хватит нам со Светкой того — ну, очень интересного! — что произошло недавно и закончилось неделю назад. И уверяю вас, этих приключений оказалось для нас, и для Сашки Иноземцева, и еще для некоторых других (речь о них впереди) вполне достаточно. Мне в последнее время что-то и шалить не хочется. Светке, по-моему, тоже. Вот так порезвились…

Ну, все. Я доела свой завтрак и теперь буду рассказывать, что было дальше после того, как Светка с забинтованной ногой ухромала к себе домой. Я решила уже не ходить больше мимо бабкиной двери — ну, хоть до вечера, пока родители с Митькой не придут. Как-то мне, понимаете, страшновато стало.

Я призналась самой себе, что боюсь этой зубастой мыши. Мне очень хотелось на улицу, на солнышко — но ведь для этого надо сначала пройти через подъезд… Нет, ни за что! Лучше дома посижу, «Зверобоя» почитаю, подальше от неприятностей. Я еще не знала, как сильно ошибалась, считая свой любимый диван вполне безопасным местом. Но пока наивно на это надеялась! Правда, еще раз проверила, хорошо ли закрылась дверь за Светкой. Оказалось, хорошо. Успокоенная, я с аппетитом поела и упала с книжкой на пружинные подушки. Как обычно при чтении, я увлеклась настолько, что очнулась лишь от звука хлопнувшей в прихожей двери и оживленных голосов мамы и Мити. Я вскочила и побежала их встречать. Братишка сразу обнял меня — соскучился за день. Мама поцеловала мою макушку, сунула в руки кучу пакетов и велела нести на кухню. На душе сразу стало легко и весело. Я начала болтать с Митькой, бегать с ним по комнатам — и сразу забыла об утреннем происшествии. Все было прекрасно и в моей жизни, и, значит, в мире. Кажется, я давно не была в таком хорошем настроении. Скоро пришел с работы папа, мы поужинали, выпили чаю с печеньем. Митя, выскочив первым из-за стола, потянул меня за руку в комнату, прося почитать ему сказку («Азбуку» он у нас уже освоил, но вот «Маленького Мука», понятно, еще осилить сам не может — а это его любимая сказка). И тут папа, улыбнувшись, спросил у мамы притворно-строгим голосом:

— Скажи, Леночка, как себя вели сегодня наши дети?

Мы с братом сразу поняли, в чем дело, и закричали:

— Хорошо!

Мама засмеялась. Было ясно: сейчас я и Митя получим подарки. Карапуз уже был возле папы и смотрел, что он вынимает из пакета — чуть свой нос туда не засунул. У меня от любопытства даже в горле похолодело, но я ведь не такая малявка, как брат, поэтому стояла спокойно и молча, конечно, гордясь при этом своей выдержкой. Но тут же вздрогнула от Митькиного крика «Ура!» и последовавшего за ним оглушительного выстрела. Брат получил наконец-то пистолет с пистонами! Я была так рада за него, что даже не обиделась, когда он оттолкнул меня от кухонной двери и пробежал прямо по моим ногам в комнату, чтобы там пострелять на свободе. Но тут… тут что-то зашелестело в папиных руках, и я увидела, обернувшись… Нет, я не сразу в это поверила. И лишь когда взяла от папы в руки свой подарок, завопила от радости и стала обнимать родителей. Это был пушистый рюкзачок в виде мягкой игрушки — слоненка! Я давно такой хотела, но все как-то не получалось. То денег в семье не было, то те рюкзачки, которые мне показывали в магазине мама с папой, не нравились. А этот — просто прелесть! Я выскочила из кухни с подарком, чтобы показать его Митьке. Братишка еле виден был в густом синем дыму, наполнившем комнату. Он стрелял из своего пистолета, носясь, как ракета. Но рюкзачком моим, конечно, сразу заинтересовался, повертел его в руках и сказал:

— Грамотно! — это у него высшая степень похвалы. Подумав, добавил: — Но плохо, что не стреляет.

Мне стало смешно: я представила себе, что этот забавный слоник вдруг стал стрелять, и из-под его лопушистых ушей, приподнимая их в воздух, полетели теннисные мячики и повалил дым. И вот один мячик щелкнул Мите по лбу, тот выпучил глаза и уронил свой пистолет… Я весело хохотала над Митькой, увидев мысленно эту картину. Брату не понравился мой смех. Он подозрительно покосился на меня, подумал и сказал:

— А я тебе свой пистолет не дам. Вот так!

Теперь довольно улыбался Митька, а я хмурилась. Надо же, вредный клоп! Мне, родной, любимой сестре — не даст пистолет! Увидев, что я рассердилась, и от удовольствия шмыгнув носом, братишка важно добавил:

— И не трогай его! И не бери в руки: я не разрешаю.

Тут он совсем раздулся от гордости за свою находчивость — как же, старшую сестру уел! Конечно, сразу получил от меня подзатыльник, заревел и побежал в кухню жаловаться маме. Слушая, как он там верещит и называет меня дурой, я подошла к креслу, села в него и увидела брошенный братом пистолет.

— Ага, — обрадовалась я, — сейчас я его запрячу! Пусть этот плакса поищет и еще поноет.

Я уже наклонилась, чтобы поднять игрушку, но тут из-под кресла раздался сильный скребущий шорох. От неожиданности я резко выпрямилась и больно ударилась головой о край стола. Шорох раздался снова, но уже тише. Прижав пальцами быстро вспухавшую на затылке шишку, я завизжала от страха и залезла с ногами в кресло, потом встала в нем и, видно, продолжала кричать… В комнату вбежали мама, папа и Митька и бросились ко мне. Папа схватил меня, снял с кресла и прижал к себе. Мама дрожащей рукой гладила мое плечо и спрашивала:

— Ира, Ирочка, что с тобой? Доченька, почему ты кричала?

Я, уже придя в себя, показала пальцем под кресло. Митька сразу же, пыхтя, полез туда. Поползав некоторое время на четвереньках и обогнув таким образом кресло, братишка встал на ноги и объявил:

— Нет там ничего!

— А что там могло быть? — спокойно спросил папа.

Мама тревожно посмотрела на меня и тоже заглянула под кресло. Но и она, видно, ничего не обнаружила, потому что с облегчением рассмеялась и прижала меня к себе, оторвав от папы.

— Впечатлительная ты у нас, — ласково сказала она мне. — Ну, ладно, успокойся. Дыма Митя напустил полную комнату, вот тебе что-то и привиделось. Там абсолютно пусто, взгляни сама.

Мне, конечно, хотелось посмотреть, но я не стала. Не будешь же им всем объяснять, что я не увидела что-то — я услышала! А что сейчас под креслом пустота, это и так ясно. Шишка на голове загудела сильнее, я скривилась от боли. Мама ахнула, когда отодвинула мою руку и нащупала под волосами огромный бугор.

— Идем скорее в кухню, приложим лед, — сказала она мне и повела лечить вон из комнаты.

Я слышала, уходя, как папа отодвигает штору, чтобы распахнуть окно. А Митька, найдя на полу свой пистолет, радостно кричит:

— Вот он, мой пестик! А я уже и забыл про него!

Мама вынула из холодильника ванночку со льдом, вытряхнула из нее два прозрачных кубика, завернула в салфетку и дала мне, сказав:

— Приложи скорее к шишке.

О, какое облегчение — действительно! Боль сразу уменьшилась, а приятная прохлада на голове окончательно успокоила меня. Но тогда я сразу начала думать — легко догадаться о чем: кто же там шуршал под креслом? Конечно, первая же мысль была: мышь. Наверное, пробралась к нам домой, когда родители с Митей пришли. Кажется, эти мелкие зверьки могут прошмыгнуть так — тихо и незаметно. Но ведь когда она сидела на ладони у Марьи Степановны, то показалась мне не такой уж маленькой! Даже, честно сказать, очень крупная была мышь! Мама могла ее не заметить, но вот Митька — вряд ли. Он у нас знаете какой глазастый — все увидит! Правда, папа пришел позже и мог впустить ее. Но нет: он большой аккуратист и, прежде чем войти, всегда тщательно вытирает ноги перед дверью и смотрит при этом вниз, чтобы коврик не съехал в сторону. Нет, папа заметил бы ее и, конечно, не пустил бы в дом. Но как тогда она оказалась под креслом?

От этих мыслей я завертелась на стуле. Мама, сидящая рядом со мной и делающая вид, что читает газету, сразу встрепенулась и спросила:

— Что, Ирочка, опять больно?

— Да нет! — с досадой сказала я. — Это я думаю…

— Конечно, дочка, — очень серьезно сказала мама. — Бывают у людей такие мысли, что они покой теряют и усидеть на месте не могут. С тобой то же самое?

— Да, — вяло призналась я. — Но только ты меня ни о чем не спрашивай.

— Ладно, — согласилась мама. — Но, может, ты поделишься со мной? А вместе мы что-нибудь придумаем.

— Нет, не надо! — испуганно сказала я. — Ничего я не скажу.

Чем я могла поделиться с мамой? Это ведь не ссора с одноклассниками и не «тройка» по математике. Она бы наверняка не поверила ни в угрозы «бабки из двадцатой», ни в подмигивающую мышь, ни в ее дальнейшее зловредное поведение. Да и не могло быть этой зверюшки у нас дома! Не сумела бы она проскочить незаметно! Да… но кто же тогда шуршал подо мной? Кто?!

Я почувствовала, что шишка на моей голове снова налилась огнем. И лед, оказывается, уже растаял. Я встала с места, подошла к раковине и пустила в нее холодную воду. Набрала в ладони шипящую струю и с наслаждением умылась. На больное место тоже поплескала водичкой. Жить опять стало легче, а думать веселей. Мама, оказывается, уже ушла с кухни, пока я умывалась. Видно, решила, что я уже вполне пришла в себя и хочу поразмыслить в одиночестве. Молодец у меня мама, все всегда понимает — даже когда и не знает, что должна понимать!

Так, начнем сначала. Вчера, не сумев нас выследить и уличить, Марья Степановна угрожающе пробормотала, что сегодня она «посмотрит». Нынче утром она показала мне на ладони здоровенную мышь и пообещала, что та теперь постоянно будет следить за мной и за Светкой и что от нее уж не убежишь. Потом эта черная нахалка укусила подружку за ногу, мстя ей за вполне, надо сказать, справедливые слова в бабкин адрес. Но потом — она исчезла! Куда? Ведь лестничная площадка очень маленькая, двери на ней были закрыты, а в углах уж точно нет ни одной норки, способной скрыть в себе такую толстую зверюшку! То есть, получается, она растворилась в воздухе… Ерунда какая-то. А потом, значит, полчаса назад снова появилась — уже под моим креслом. Еще лучше. Просто не мышь, а привидение — только, надо сказать, очень упитанное и кусачее.

Стоп! А почему я так уверена, что под креслом была именно она? Я же ее не видела. Мало ли что там могло шуршать… Или кто… Но ведь ни кошки, ни собаки, ни даже черепахи у нас нет. В моей голове тихо зазвенело, словно я опять стукнулась о стол. Я обреченно почувствовала, что внутри она совсем пустая, как воздушный шар. Сейчас оторвется и полетит. Только волосы на ней причесывать — забота лишняя.

Мне раньше казалось, что я вроде бы не глупая и характер у меня решительный. Но тут просто не знала, что думать и — самое главное! — как действовать. Была мышь или нет? А если была, то зачем приходила? Я ведь, кажется, ничего запретного не делала — не «пакостила», как выразилась Марья Степановна. Тут какая-то мысль промелькнула в моем мозгу, но снова исчезла. Я чуть не заплакала от собственного умственного бессилия.

Ну, нет! Так дальше нельзя. Надо пойти в комнату и опять заглянуть под кресло. И пусть там Митька с мамой ничего не нашли, а я вот посмотрю!

Испытывая жажду хоть какой-то деятельности, я выскочила из кухни и влетела в комнату. Вот удача! — там никого не было. Я опустилась на четвереньки и влезла головой под кресло, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть там, в тени, и… разглядела. Прямо перед моим носом, ярко светлея на синем мехе ковра, поблескивала огромная царапина. Как будто кто-то узким ножом ловко срезал полоску ворса. Я ахнула, сразу похолодев от того, что моя догадка о мыши оказалась верной. На всякий случай я прикоснулась ослабевшими пальцами к этой лысине на ковре, выбритой ровно, будто по линейке. Да, это мне не видится и не снится — ворса здесь действительно нет… Но, однако, какой сильной и, должно быть, опасной должна быть старухина мышь, если это действительно она здесь побывала! И что, интересно, скажет мама, увидев, каким стал ее любимый ковер?

Вдруг новая мысль поразила меня. Да ведь мама заглядывала под кресло! И… ничего не заметила. Митька тоже. В полном отупении я уставилась на царапину и подумала, что так, наверное, сходят с ума: ты видишь, а другие нет. Вот ты и псих!

В коридоре раздался смех братишки, и я сразу вскочила с пола. Вот сейчас возьму и еще раз проверю!

— Митька! — крикнула я. — Зайди-ка сюда на минуточку!

— Зачем? — недоверчиво спросил брат, открыв дверь и просунув голову в щель. — Пистолет заберешь?