Бесплатный фрагмент - Наука о сказках — 4

Научные комментарии даны в скобках.

ПРАВДА И КРИВДА

Однажды спорила Кривда с Правдою: чем лучше жить — кривдой или правдой? (Очеловечивание морально-этических понятий). Кривда говорила: луч­ше жить кривдою, а Правда утверждала: лучше жить правдою. Спорили, спорили, никто не переспорит. Го­ворит Кривда:

— Пойдем к писарю, он нас рассудит!

— Пойдем, — отвечает Правда. Вот пришли к писарю.

— Реши наш спор, — говорит Кривда, — чем лучше жить — кривдою али правдою?

Писарь спросил:

— О чем вы бьетеся?

— О ста рублях.

— Ну, ты, Правда, проспорила: в наше время лучше жить кривдою.

Правда вынула из кармана сто рублей и отдала Крив­де, а сама все стоит на своем, что лучше жить правдою.

— Пойдем к судье, как он решит? — говорит Крив­да. — Коли по-твоему — я тебе плачу тысячу рублей, а коли по-моему — ты мне должна оба глаза отдать.

— Хорошо, пойдем.

Пришли они к судье, стали спрашивать: чем лучше жить?

Судья сказал то же самое:

— В наше время лучше жить кривдою.

— Подавай-ка свои глаза! — говорит Кривда Прав­де; выколола у ней глаза и ушла куда знала.

Осталась Правда безглазая, пала лицом наземь и поползла ощупью. Доползла до болота и легла в траве. В самую полночь собралась туда неверная сила. (Неверная сила — всевозможные напасти, которые тоже приняли облик человека). Набольший стал всех спрашивать: кто и что сделал? Кто говорит: я душу загубил; кто говорит, я того-то на грех смутил; а Кривда в свой черед похваляется:

— Я у Правды сто рублей выспорила да глаза выко­лола!

— Что глаза! — говорит набольший. — Стоит поте­реть тутошней травкою — глаза опять будут!

Правда лежит да слушает.

Вдруг крикнули петухи, и неверная сила разом пропала. Правда нарвала травки и давай тереть глаза; потерла один, потерла другой — и стала видеть по-преж­нему; захватила с собой этой травки и пошла в путь-дорогу.

В это время у одного царя ослепла дочь, и сделал он клич: кто вылечит царевну, за того отдаст ее замуж. Правда приложила ей к очам травку, потерла и вылечи­ла; царь обрадовался, женил Правду на своей дочери и взял к себе в дом. (Так что, Правда, все-таки, оказался жив и восстановил свое здоровье).

ГОРЕ

В одной деревушке жили два мужика, два родные брата: один был бедный, другой богатый.

Богач переехал на житье в город, выстроил себе большой дом и записался в купцы; а у бедного иной раз нет ни куска хлеба, а ребятишки — мал мала мень­ше — плачут да есть просят. С утра до вечера бьется мужик как рыба об лед, а все ничего нет.

Говорит он однова (Однова — один раз, однажды) своей жене:

— Дай-ка пойду в город, попрошу у брата: не поможет ли чем?

Пришел к богатому:

— Ах, братец родимый! Помоги сколько-нибудь мое­му горю; жена и дети без хлеба сидят, по целым дням голодают.

— Проработай у меня эту неделю, тогда и помогу!

Что делать? Принялся бедный за работу: и двор чис­тит, и лошадей холит, и воду возит, и дрова рубит. Через неделю дает ему богатый одну ковригу хлеба:

— Вот тебе за труды!

— И за то спасибо! — сказал бедный, поклонился и хотел было домой идти.

— Постой! Приходи-ка завтра ко мне в гости и жену приводи: ведь завтра мои именины. (Именины — в христианстве день памяти какого-либо святого, святой, при рождении ребенка называли именем этого святого, святой).

— Эх, братец, куда мне? Сам знаешь: к тебе придут купцы в сапогах да в шубах, а я в лаптях хожу да в ху­деньком сером кафтанишке.

— Ничего, приходи! И тебе будет место.

— Хорошо, братец, приду.

Воротился бедный домой, отдал жене ковригу и говорит:

— Слушай, жена! Назавтрее (Назавтрее — завтра) нас с тобой в гости звали.

— Как — в гости? Кто звал?

— Брат; он завтра именинник.

— Ну что ж, пойдем.

Наутро встали и пошли в город, пришли к богатому, поздравили его и уселись на лавку. За столом уж много именитых гостей сидело; всех их угощает хозяин на славу, а про бедного брата и его жену и думать забыл — ничего им не дает; они сидят да только посматривают, как другие пьют да едят.

Кончился обед; стали гости из-за стола вылазить да хозяина с хозяюшкой благодарить, и бедный тоже — поднялся с лавки и кланяется брату в пояс. Гости поеха­ли домой пьяные, веселые, шумят, песни поют.

А бедный идет назад с пустым брюхом.

— Давай-ка, — говорит жене, — и мы запоем песню!

— Эх ты, дурак! Люди поют оттого, что сладко по­ели да много выпили; а ты с чего петь вздумал?

— Ну, все-таки у брата на именинах был; без песен мне стыдно идти. Как я запою, так всякий подумает, что и меня угостили…

— Ну, пой, коли хочешь, а я не стану!

Мужик запел песню, и послышалось ему два голо­са; он перестал и спрашивает жену:

— Это ты мне подсобляла петь тоненьким голоском?

— Что с тобой? Я вовсе и не думала.

— Так кто же?

— Не знаю! — сказала баба. — А ну, запой, я по­слушаю.

Он опять запел; поет-то один, а слышно два голоса; остановился и спрашивает:

— Это ты, Горе, мне петь пособляешь?

Горе отозвалось: (Очеловечивание горя).

— Да, хозяин! Это я пособляю.

— Ну, Горе, пойдем с нами вместе.

— Пойдем, хозяин! Я теперь от тебя не отстану. Пришел мужик домой, а Горе зовет его в кабак. Тот говорит:

— У меня денег нет!

— Ох ты, мужичок! Да на что тебе деньги? Видишь, на тебе полушубок надет, а на что он? Скоро лето будет, все равно носить не станешь! Пойдем в кабак, да полу­шубок побоку…

Мужик и Горе пошли в кабак и пропили полушубок. На другой день Горе заохало, с похмелья голова болит, и опять зовет хозяина винца испить.

— Денег нет, — говорит мужик.

— Да на что нам деньги? Возьми сани да телегу — с нас и довольно!

Нечего делать, не отбиться мужику от Горя: взял он сани и телегу, потащил в кабак и пропил вместе с Горем.

Наутро Горе еще больше заохало, зовет хозяина опохмелиться; мужик пропил и борону и соху.

Месяца не прошло, как он все спустил; даже избу свою соседу заложил, а деньги в кабак снес.

Горе опять пристает к нему:

— Пойдем да пойдем в кабак!

— Нет, Горе! Воля твоя, а больше тащить нечего.

— Как — нечего? У твоей жены два сарафана: один оставь, а другой пропить надобно.

Мужик взял сарафан, пропил и думает:

«Вот когда чист! Ни кола, ни двора, ни на себе, ни на жене!»

Поутру проснулось Горе, видит, что у мужика нечего больше взять, и говорит:

— Хозяин!

— Что, Горе?

— А вот что: ступай к соседу t попроси у него пару волов с телегою.

Пошел мужик к соседу:

— Дай, — просит, — на времечко пару волов с те­легою; я на тебя хоть неделю за то проработаю.

— На что тебе?

— В лес за дровами съездить.

— Ну, возьми, только не велик воз накладывай.

— И, что ты, кормилец!

Привел пару волов, сел вместе с Горем на телегу и поехал в чистое поле.

— Хозяин, — спрашивает Горе, — знаешь ли ты на этом поле большой камень?

— Как не знать!

— А когда знаешь, поезжай прямо к нему. Приехали они на то место, остановились и вылезли из телеги.

Горе велит мужику поднимать камень; мужик под­нимает, Горе пособляет; вот подняли, а под камнем яма — полна золотом насыпана.

— Ну, что глядишь? — сказывает Горе мужику. — Таскай скорей в телегу.

Мужик принялся за работу и насыпал телегу золо­том, все из ямы повыбрал до последнего червонца; видит, что уж больше ничего не осталось, и говорит:

— Посмотри-ка, Горе, никак, там еще деньги оста­лись?

Горе наклонилось:

— Где? Я что-то не вижу!

— Да вон в углу светятся!

— Нет, не вижу.

— Полезай в яму, так и увидишь.

Горе полезло в яму; только что опустилось туда, а мужик и накрыл его камнем.

— Вот этак-то лучше будет! — сказал мужик. — Не то коли взять тебя с собою, так ты, Горе горемыч­ное, хоть не скоро, а все же пропьешь и эти деньги!

Приехал мужик домой, свалил деньги в подвал, во­лов отвел к соседу и стал думать, как бы себя устроить. Купил лесу, выстроил большие хоромы и зажил вдвое богаче своего брата.

Долго ли, коротко ли — поехал он в город просить своего брата с женой к себе на именины.

— Вот что выдумал! — сказал ему богатый брат, — У самого есть нечего, а ты еще именины справляешь!

— Ну, когда-то было нечего есть, а теперь, слава богу, имею не меньше твоего; приезжай — увидишь.

— Ладно, приеду!

На другой день богатый брат собрался с женою, и поехали на именины; смотрят, а у бедного-то голыша хоромы новые, высокие, не у всякого купца такие есть! Мужик угостил их, употчевал всякими наедками (Наедки — разнообразнее блюда), на­поил всякими медами и винами. Спрашивает богатый у брата:

— Скажи, пожалуй, какими судьбами разбога­тел ты?

Мужик рассказал ему по чистой совести, как привя­залось к нему Горе горемычное, как пропил он с Горем в кабаке все свое добро до последней нитки: только и осталось, что душа в теле; как Горе указало ему клад в чистом полег как он забрал этот клад да от Горя из­бавился.

Завистно стало богатому:

«Дай, думает, поеду в чистое поле, подниму камень да выпущу Горе — пусть оно дотла разорит брата, чтоб не смел передо мной своим богатством чваниться».

Отпустил свою жену домой, а сам в поле погнал; подъехал к большому камню, своротил его в сторону и наклоняется посмотреть, что там под камнем? Не успел порядком головы нагнуть — а уж Горе выскочило и уселось ему на шею.

— А, — кричит, — ты хотел меня здесь уморить! Нет, теперь я от тебя ни за что не отстану.

— Послушай, Горе! — сказал купец. — Вовсе не я засадил тебя под камень…

— А кто же, как не ты?

— Это мой брат тебя засадил, а я нарочно пришел, чтоб тебя выпустить.

— Нет, врешь! Один раз обманул, в другой не обма­нешь!

Крепко насело Горе богатому купцу на шею; привез он его домой, и пошло у него все хозяйство вкривь да вкось. Горе уж с утра за свое принимается; каждый день зовет купца опохмелиться; много добра в кабак ушло.

«Этак несходно жить! — думает про себя купец. — Кажись, довольно потешил я Горе, пора б и расстаться с ним, да как?»

Думал, думал и выдумал: пошел на широкий двор, обтесал два дубовых клина, взял новое колесо и на­крепко вбил клин с одного конца во втулку. Приходит к Горю:

— Что ты, Горе, все на боку лежишь?

— А что ж мне больше делать?

Что делать! Пойдем на двор в гулючки играть. А Горе и радо; вышли на двор. Сперва купец спря­тался — Горе сейчас его нашло, после того черед Горю прятаться.

— Ну, — говорит, — меня не скоро найдешь! Я хоть в какую щель забьюсь!

— Куда тебе! — отвечает купец. — Ты в это колесо не влезешь, а то-то в щель!

— В колесо не влезу? Смотри-ка, еще как спрячусь! Влезло Горе в колесо; купец взял да и с другого кон­ца забил во втулку дубовый клин, поднял колесо и за­бросил его вместе с Горем в реку.

Горе потонуло, а купец стал жить по-старому, по-прежнему. (Сказка о богатых и бедных, о горе, которое необходимо преодолевать).

ПОХОРОНЫ КОЗЛА

Жил старик со старухою; не было у них ни одного детища, только и был, что козел: тут все и животы! (Тут все и животы — тут и все богатство). Старик никакого мастерства не знал, плел одни лапти — только тем и питался. Привык козел к старику: бывало, куда старик ни пойдет из дому, козел бежит за ним из дому.

Вот однажды случилось идти старику в лес за лы­ками, и козел за ним побежал. (Лыко — внутренняя (лубяная) часть коры молодых лиственных деревьев, чаще липы, из лыка плели лапти, корзины). Пришли в лес; старик начал лыки драть, а козел бродит там и сям да траву щиплет; щипал, щипал, да вдруг передними ногами и провалился в рыхлую землю, начал рыться и вырыл оттедова (Оттедова — оттуда) котелок с золотом.

Видит старик, что козел гребет землю, подошел к нему — и увидал золото; несказанно возрадовался, по­бросал свои лыки, подобрал деньги — и домой. Расска­зал обо всем старухе.

— Ну, старик, — говорит старуха, — это нам бог дал такой клад на старость за то, что сколько лет с тобою потрудились в бедности. А теперь поживем в свое удо­вольствие. (Людям свойственно приписывать положительные явления — богу, отрицательные — черту, хотя причины этого не в этих персонажах)

— Нет, старуха! — отвечал ей старик. — Эти день­ги нашлись не нашим счастьем, а козловьим; теперича (Теперича — теперь) надо нам жалеть и беречь козла пуще себя! (Козел вырыл из земли котелок с золотом совершенно случайно, скорее всего, он просто искал что-нибудь съестное, однако в мышлении старика, человека древнего общества, зародилась мысль о том, что козел приносит счастье).

С тех пор зачали они жалеть и беречь козла пуще себя, зачали за ним ухаживать, да и сами-то поправи­лись — лучше быть нельзя. Старик позабыл, как и лап­ти-то плетут; живут себе поживают, никакого горя не знают.

Вот через некоторое время козел захворал и издох. Стал старик советоваться со старухою, что делать:

— Коли выбросить козла собакам, так нам за это будет перед богом и людьми грешно, потому что все счастье наше мы через козла получили. А лучше пойду я к попу и попрошу похоронить козла по-христиански, как и других покойников хоронят.

Собрался старик, пришел к попу и кланяется:

— Здравствуй, батюшка!

— Здорово, свет! Что скажешь?

— А вот, батюшка, пришел к твоей милости с прось­бою, у меня на дому случилось большое несчастье: ко­зел помер. Пришел звать тебя на похороны.

Как услышал поп такие речи, крепко рассердился, схватил старика за бороду и ну таскать по избе.

— Ах ты, окаянной, что выдумал — вонючего козла хоронить!

— Да ведь этот козел, батюшка, был совсем-таки православной; он отказал тебе двести рублей.

— Послушай, старый хрен! — сказал поп. — Я тебя не за то бью, что зовешь козла хоронить, а зачем ты по сю пору не дал мне знать о его кончине: может, он у тебя уж давно помер.

Взял поп с мужика двести рублей и говорит:

— Ну, ступай же скорее к отцу дьякону, скажи, что­бы приготовлялся; сейчас пойдем козла хоронить. (Дьякон — с греч. служитель, духовный сан, помощник священника).

Приходит старик к дьякону и просит:

— Потрудись, отец дьякон, приходи ко мне в домна вынос.

— А кто у тебя помер?

— Да вы знавали моего козла, он-то и помер?

Как начал дьякон хлестать его с уха на ухо!

— Не бей меня, отец дьякон! — говорит старик, — ведь козел-то был, почитай, совсем православной; как умирал, тебе сто рублей отказал за погребение.

— Эка ты стар да глуп! — сказал дьякон. — Что ж ты давно не известил меня о его преславной кончине; ступай скорее к дьячку: пущай прозвонит по козловой душе!

Прибегает старик к дьячку и просит: (Дьячок — с греч. служитель, псаломщик, низший служитель в церкви).

— Ступай, прозвони по козловой душе.

И дьячок рассердился, начал старика за бороду трепать.

Старик кричит:

— Отпусти, пожалуй, ведь козел-то был православ­ной, он тебе за похороны пятьдесят рублей отказал!

— Что же ты до этих пор копаешься! Надобно было пораньше сказать мне; следовало бы давно уж прозво­нить!

Тотчас бросился дьячок на колокольню и начал ва­лять во все колокола. Пришли к старику поп и дьякон и стали похороны отправлять; положили козла во гроб, отнесли на кладбище и закопали в могилу.

Вот стали про то дело говорить промеж себя прихо­жане, и дошло до архиерея, что-де поп козла похоронил по-христиански. Потребовал архиерей к себе на распра­ву старика с попом: (Архиерей — греч. старший священник).

— Как вы смели похоронить козла? Ах вы, безбож­ники!

— Да ведь этот козел, — говорит старик, — совсем был не такой, как другие козлы; он перед смертью отка­зал вашему преосвященству тысячу рублей.

— Эка ты глупый старик! Я не за то сужу тебя, что козла похоронил, а зачем ты его заживо маслом не собо­ровал! (Заживо маслом соборовать — совершать над тяжелобольным обряд помазания).

Взял тысячу и отпустил старика и попа по домам. (Родись, крестись, женись, умирай — за все денежки попу подавай! — народная мудрость. Козел — тотемное животное, у древних евреев дух пустыни в образе козла. В праздник иом-кипур жрец переносил на козла грехи всего народа и отпускал его в пустыню к Азазелю, отсюда пошло выражение «козел отпущения»; трагедия — с греч. «песнь козлов»; в Вальпургиеву ночь на первое мая ведьмы верхом на метлах, кошках или козлах прибывают в аббатство ведьм на горе Блоксберг в Гарце, чтобы потанцевать с дьяволом).

СПОР ЧЕРТА С БОГОМ

Однажды от безделья черт шатался по полям и по­встречался с богом. (Черт — представитель «неправильной» религии, бог — представитель «правильной» религии). Пошли они вместе. Черт стал жало­ваться богу, что его люди ни за что ругают, а бога хвалят. Выслушал бог и говорит:

— За то ругают, что причиняешь много зла, а меня хвалят за добро.

— Неправда, — говорит черт, — давай проверим. Согласился бог, и пошли они в лес. Видят — у ручья пасется стадо коров. Одна корова шла по краю оврага, сорвалась, покатилась вниз и завязла в грязи.

Сбежались крестьяне, а бог с чертом сидят, наблю­дают. Один подошел к корове и говорит:

— И куда тебя черт занес?!

— Слышал? — говорит черт, толкая бога в бок. — Я ведь сидел с тобой, ничего не делал, а меня ругают.

— Да, слышал, — отвечает бог.

Наконец вытащили корову. Хозяин ее снял шапку, перекрестился и сказал:

— Слава тебе, господи, помог вытащить!

— Слышишь? — снова говорит черт. — Ведь ты не помогал им тащить, а за что они тебя хвалят?

— А я почем знаю? — ответил бог. (Человеку свойственно приписывать положительные события представителю «правильной» религии, а отрицательные события представителю «неправильной» религии. На самом деле, ни тот, ни другой никакого отношения, ни к положительным, ни к отрицательным событиям не имеют. Это связано с совершенно разными факторами: в первом случае — с тем, что корова самостоятельно неверно зашла на край оврага, сорвалась, покатилась вниз и завязла в грязи; во втором — совместными усилиями людей корова была вытащена из грязи).

СОЛДАТ И ЧЕРТ

Стоял солдат на часах, и захотелось ему на родине сбывать. (Солдат — от итальян. soldi — деньги).

— Хоть бы, — говорит, — черт меня туды снес! А он и тут как тут.

— Ты, — говорит, — меня звал?

— Звал.

— Изволь, — говорит, — давай в обмен душу! (Представитель «неправильной» религии якобы может творить чудеса в обмен на душу, это возможно только путем погружения в гипноз).

— А как же я службу брошу, как с часов сойду?

— Да я за тебя постою.

Решили так, что солдат год на родине проживет, а черт все время прослужит на службе. — Ну, скидавай!

Солдат все с себя скинул и не успел опомниться, как дома очутился.

А черт на часах стоит. Подходит генерал и видит, что все у него по форме, одного нет: не крест-накрест ремни на груди, и все на одном плече. (Черт не может носить крест.).

— Это что?

Черт — и так и сяк, не может надеть. Тот его — в зубы, а после — порку. И пороли черта каждый день. Так — хороший солдат всем, а ремни все на одном плече.

— Что с этим солдатом, — говорит начальство, — сделалось? Никуда теперь не годится, а прежде все бы­вало в исправности.

Пороли черта весь год.

Изошел год, приходит солдат сменять черта. Тот и про душу забыл: как завидел, все с себя долой.

— Ну вас, — говорит, — с вашей и службой-то сол­датской! Как это вы терпите?