Бесплатный фрагмент - Начистоту — 2

Начистоту -2

Вместо эпиграфа

Прочел роман «Графоманка». Замечательно, очень драйвово, не отпускает. Еще подумал, что кошмар героини — там, где нельзя дышать в квартирах, собираться группами — это же почти про пандемию предчувствие.
Александр Чанцев, Москва

Отзывы о творчестве Галины Щекиной

Наталья Антоненко. «Баба с пером»…

Баба… с вёдрами, с самоваром… А как вам баба с пером?.. Ручкой?.. Печатной машинкой?.. Компьютером?.. Прямая, за словом в карман не полезет. При этом не станет попусту разбрасывать слова…

Всё это о Ней, о Галине Александровне Щекиной — писательнице, общественном деятеле, поэтессе, «былинной» и «огненной» нашей, говоря словами одного из почитателей её творчества.

Моя первая встреча с этой удивительной женщиной состоялась года три назад на вечере студийного объединения «Лист». Галина Александровна поразила меня тогда своей эмоциональностью, открытостью, необыкновенным радушием, с которым она встречала новые «молодые лица». А ещё тем, как она умеет воодушевить молодёжь — начинающих поэтов и прозаиков, как способна она подарить им веру в себя и разжечь огонь из, казалось бы, едва тлеющей искорки.

Когда я читаю произведения Галины Александровны, то слышу её голос — такой необыкновенный, с южным говором, напоминающий странную музыку, увлекающую за собой… Этой «музыкой» пронизано всё творчество Щекиной, будь то проза или стихи. Везде слышится этот голос, особенная мелодика её души.

«Музыка Щекиной» то пронзает тебя насквозь чёткой мелкой барабанной дробью, то будто бы случайно касается струн твоей души качающейся на ветру веткой, то и дело ударяющей в окно. Каждое такое «прикосновение» наполнено невероятной жизнью со всеми её радостями и горестями.

И для меня совсем не удивительно, что некоторые произведения Галины Александровны исполняют под музыку, как, например, песня о маме по стихотворению «Самая красивая» — одному из моих самых любимых стихотворений. Музыку к нему написала Ольга Соколова из Шексны, она же является и исполнительницей песни. Другая известная вещь — «Небо выбелило зноем» в исполнении Марии Запольских. К большинству же песен музыка написана Щекиной.

А как живописны поэтические образы, создаваемые Щекиной. Они вроде бы просты, но ярки и неожиданны. И вот перед нами мелькают «платья горошистые» и «вянет» «вихревая метель обид», и солнце гладит «от затылка к руслам рук», и ёлка «дерзка и рукосуйна». Складывается такое ощущение, что в обычных вещах автор открывает свой, совершенно неповторимый мир, который читатель постигает заново.

В первую очередь это касается стихотворений. У Галины Александровны есть несколько поэтических сборников: «Когда ты приходишь», «Чудовищный цветок», «Сонное царство», «Астрофиллит», «Пополудни».

Одним словом, Галина Александровна Щекина ещё и сказочница! Подтверждением этому является серия детских книг о маленькой девочке Басе, по мотивам которых в Вологде даже был поставлен спектакль «Бася и король» (2007).

Но отчего же «баба с пером»?.. Ведь Галина Александровна — очень умная и интеллигентная женщина, хотя словечко «баба» частенько употребляет в устной речи. Это словосочетание я употребила еще и потому, что, на мой взгляд, Щекина как раз и есть та самая «баба», которая «и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдёт»…

Не будь она такой, сейчас возможно не было бы многих талантливых авторов, которых подарили нам «Ступени» и «Лист». Да и литературная жизнь Вологодчины была бы совершенно иной.

«Ледокол Щекина», не побоюсь этого слова, вот уже несколько десятков лет продолжает «плавить» и «резать» лёд в сердцах и умах многих северных холодных критиков. И пусть это звучит достаточно громко, заслуги и участие Галины Александровны в творческой жизни многих людей очень велики.

Анастасия Астафьева. Выбежавшая из «Графоманки»

Чего я, наверное, никогда не пойму, так это того, когда Щекина успевает писать свои тексты. Такое чувство, что рождает она их постоянно, не отвлекаясь ни на что и ни на кого, сросшись с клавиатурой компьютера намертво и до последней точки. Но за последней точкой у Щекиной всегда открывается многоточие, а следом на свет появляется и новое произведение. Если бы я не знала Щекину лично, не была в курсе ее семейных обстоятельств и насыщенной общественной жизни, то могла бы подумать, что на нее работают если не литературные негры, то уж личный секретарь-машинистка обязательно. Но всё не так — не так, господа! Это она всё сама! И вот уж заливаешься краской стыда за свою литературную леность и немощность, видя новое, вот совсем свеженькое произведение от Галины Александровны, спешно выложенное в сеть. Ей обязательно нужен читатель, вот прямо сейчас, тут же, читатель, практически принимающий ее писательские роды, со всеми сопровождающими эти роды непрекрасностями в виде опечаток, пунктуационных ошибок, стилистических огрехов и прочего. Она всегда так торопится преподнести свету свое дитя, так хочет уже перестать задыхаться от захлестнувших ее перед родами боли, страха, недоумения, непонимания, отчаяния, обиды, так жаждет спросить нас, так ли всё было и так ли всё и будет, что помарки в ее сочинениях вовсе становятся не важны ни ей самой, ни читателю.

Да, Щекина не может не писать, потому что она человек без кожи. Любое дуновение несправедливости, жестокости, подлости этого мира, каждая капля дождя, нежный лепесток и взмах мотылькового крыла, вон тот прошедший мимолетно, или вот этот задержавшийся на годы в ее жизни и сердце человек, захлестывают ее и вбирают в себя до последнего атома. Щекина-человек, Щекина-женщина, Щекина-социальная единица давно бы разбилась на тысячи осколков от всех этих соприкосновений, и поэтому в мир пришла Щекина-писатель. Наградив ее этой горькой и тяжкой ношей, Создатель таким образом ее спас и спасает. Так и чешется рука вставить здесь шаблонное сравнение с известным всем бедным художником, который не мог не писать свои картины потому-то и потому… Но оно, это сравнение, и само придет в наше клишированное сознание. А я не очень хочу в этой статье сравнивать Щекину с кем бы то ни было, потому что нам, может быть, еще предстоит осознать ее как уникального автора, как совершенно отдельное явление не только в вологодской литературе, но и во всем литературном процессе от альфы до омеги.

Что еще всегда поражает в произведениях Щекиной — ей невероятно интересен человек. Всякий индивидуум, встретившийся ей на жизненном пути, поражает и потрясает ее писательское воображение. Чужие истории любви, семейных неурядиц, измен и примирений, казалось бы, совершенно посторонние сиюминутные страдания, как и жизнедробительные катастрофы воспринимаются и проживаются ею как свои собственные. То, как она относится к своим героям, как дорожит каждым из них — понятным ли ей, чуждым ли, неприятным или дорогим, — легко понять из того, какими именами она их всех награждает. Дружана («Драма на улице Гобеленов»), Флегонт и Паисия («Он мой»), Павлинка («Хороший знак»), Отрада, Радомир, Ивен, Нила, Силантий («Отрада и Радомир»), Бася (из цикла «Бася и компания»), Хоба (повесть «Хоба»), Граня (повесть «Тонкая Граня»), Тома Халцедонова (роман «Ор»), Фелисата и Северин (роман «Несвадьба») и т. д. В этом есть что-то гоголевское (а обещала без сравнений), но гоголевские Добчинский-Бобчинский, Собакевич или Коробочка — фигуры гротескные, сатирические. Сквозному персонажу Щекиной — героине, выбежавшей еще из черновиков «Графоманки», пронёсшейся сквозь большинство рассказов и развернутой в последнем романе «Несвадьба», — наверное, ближе всего Акакий Акакиевич. Щекина любит, жалеет и все время пытается вывести из морока униженного состояния своего внутреннего измотанного маленького человечка.

Да и другие ее персонажи — часто фигуры беззащитные, одинокие, нестандартные и непонятые, чьи судьбы, кажется, потому так и складываются, что лодку их жизни именовали странно и с претензией. Так она и плывет, эта лодка: в вечных поисках любви, вечно разбиваясь о быт.

Вообще бытовому и физическому существованию своих героев Щекина всегда уделяет много внимания. Они очень телесны: то беременны, то в болезни, часто голодные или продрогшие, брошенные либо бросившие, униженные, но гордые. Все они бурно и глубоко переживают свои неудачи и редкие радости. Эта сверхчувствительность у них от автора, несомненно. Все они способны любить, и ищут любви ответной: здесь речь не всегда идет о любви к конкретному субъекту, но о поисках взаимного и красивого романа с этим подлунным миром. Мир, чаще всего, бьет наотмашь, он занят бесконечной перетасовкой карт в человеческой колоде, где и шестерки и короли — все одинаковые, словно отпечатанные в типографии, примелькавшиеся двухмерные рисунки чьих-то лиц. Каждым своим рассказом, повестью ли, романом ли Щекина протестует против обезличенности человеческого рода. Ее цепкий взгляд и писательское чутье легко выделяют в общей массе особенные лица. Она хотела бы написать обо всех, подарить миру историю жизни практически каждого современника, потому что у каждого жизнь единственная, неповторимая, проживаемая в поисках и страданиях. Поэтому Щекина все время пишет, и все время боится не успеть, и знает, что всего все равно не успеть. И в этом ее авторский подвиг. Другой бы махнул рукой: «Не осилить…», — а она старается выписать все, на что хватит сил и времени.

Я не помню у Щекиной ни одного самого маленького рассказа, где бы она героев своих — главных, второстепенных ли — как-то явно презирала или, Боже упаси, ненавидела! Часто встречающаяся писательская мизантропия ей несвойственна. Портреты ее героев, опять же главных или третьестепенных, неважно, всегда яркие и запоминающиеся. Она очень по-матерински, с каким-то почти православным терпением относится и к спивающемуся загульному художнику, и к неудачливой подружке, и к грубому юноше-сыну, и к матери-кукушке, и к подлым соработникам. Она всех и всегда старается оправдать. Если типаж ей как-то неприятен или непонятен, она пишет о нем осторожно и чуть вопрошающе, словно ищет нашей читательской поддержки: верно ли я трактовала этого человека? Не ошиблась ли я в нем? Не обидела ли? А обидеть писатель может очень легко, сам того не желая и даже не подозревая. Как-то, находясь в работе над романом, пронизанным многими документальными героями и фактами, я спросила Щекину, обижаются ли на нее прототипы, и что с этим делать. Ведь ни для кого не секрет, что под остро заточенное перо писателя чаще всего попадают самые близкие люди, семья, друзья, соседи… «Еще как обижаются! — ответила Галина Александровна. — Не разговаривают месяцами, рукописи рвут. Но… нужно решить для себя раз и навсегда, что для тебя важнее: удобные отношения с подружкой или долг перед искусством». И как это верно! С подружкой вы рано или поздно помиритесь, когда эмоции поулягутся, а вот поучительной или просто доброй истории, которая однажды поможет кому-то выкарабкаться из самой глубокой ямы, на свет может и не родиться…

Рецензенты на Прозе.ру нередко сравнивают Щекину с Улицкой. Это ей одновременно и льстит, и ввергает в уныние, мол, что же, я — вторична? Дерзну раз и навсегда четко определить разницу между вышеупомянутыми писательницами. Это мое личное мнение, с которым вы вправе не соглашаться. Улицкая холодна и отстраненна, она наблюдает за своими героями из засады, не давая им даже прикоснуться к себе, а уж пропустить сквозь себя — Боже сохрани! У Щекиной всё наоборот: ее герои проходят сквозь нее, оставляя, кто мелкие ссадины и порезы, а кто и рваные раны. Она живет среди них и с ними, она пишет только то, что проживает сама, и жизнь эта не обязательно происходит на физическом уровне, но всегда на уровне души и подсознания.

То, что многие герои не оставляют Щекину годами, подтверждает тот факт, что немало из раннего короткого затем вписалось у нее в большие романные формы.

В столь малом объеме, на трех страницах, невозможно охватить необъятно активную в своем творчестве и жизненной позиции Щекину. Поэтому я далее ограничусь кратким разбором одного рассказа. Скажу только, что творчество Галины Щекиной достойно крупного и серьезного литературоведческого исследования.

Итак, один из множества рассказов Щекиной «Мимо Дафны» (из сборника «Улица Гобеленов»). Он довольно показателен для ее творчества. В рассказе действуют две героини: великолепная и всесильная Дафна и «измотанная неприятностями», собственным несовершенством и самоедством, Нила. Перед нами типичный для автора контраст.

Такими женщинами могут быть: подруга сквозной героини, ее свекровь, ее начальница, ее более удачливая в быту и любви соседка (по площадке или по койке в общежитии — неважно), пассажирка в любом виде транспорта, продавщица в магазине, случайная прохожая. Более-менее нормально сквозная героиня чувствует себя среди вечно подвыпивших коллег по перу и иногда под снисходительным покровительством драгоценного супруга.

«Нила горела лютым восхищением: как так люди самую суть пронзают?» «Лютым восхищением». Каково сказано?!

Но в задачу героини кроме, разумеется, восхищения, благоговения, трепета и самопожертвования, входит горькая необходимость тянуться и расти до очередного предмета восторга и — совершенно верно — никогда этого не достигать. Все эти попытки-пытки, сотканные из чудовищной нелюбви героини к себе, заканчиваются похоже: она либо на больничной койке, либо с разбитым сердцем, в разочаровании, в одиночестве, в самоедстве.

«На самом деле Нила подумала, что зависимость от Дафны не победить никогда. Всегда будет не хватать ее разговоров, ее горячих глаз, ее мудрости и легкости. Но их дороги не рядом, и на фоне витрины с красной рыбой они, сдерживая улыбки, разбежались в разные стороны».

Еще одна характерная черта сквозной героини — постоянное метание, ей нужно везде успеть: семья, муж, дети, работа, «содружество муз», клуб самосовершенствования, прочесть модную книгу, открыть выставку, купить продукты к новогоднему столу, на ходу вырезать лишнее из собственного организма, выпустить книгу и еще, еще, еще… Читая, невольно начинаешь задыхаться от такого ритма жизни и повествования, от суеты и беготни, от шума, скандалов, слез. Остановить героиню хотя бы на мгновение может только чья-то сторонняя воля, но не ее собственная, только вмешательство или совет извне: так Дафна мягко, но настойчиво помогает Ниле выдохнуть, прислушаться к себе, переоценить ситуацию, лечь на операцию…

«После кружки чая Нила уже могла говорить. Начальство грызет, надо уходить. «Содружество муз» не доделано. Теперь все поэты будут на произвол судьбы. Женский клуб только начался… Живот так болит. Тошно все.

— Но если ты отсюда уйдешь, никто сюда не будет ходить. Ты собрала столько людей, а сама…

— Не могу больше. Меня обвиняют в воровстве.

— Ну ладно, «обвиняют»… Покричали и все. Больше они ничего тебе не сделают, ясно? Это же голословно все. А вот на прием к доктору надо сходить. На всякий пожарный.

И она, не спрашиваясь, записала Нилу на прием к своему приятелю, светилу по женским делам…»

Героиня Щекиной отлично знает, как необходимы каждому человеку тепло и участие, конкретная помощь и вдумчивое слово.

Странно выходит: получается, что героиня не растет, не развивается, а все время буксует и сгорает на бессмысленном костре недостижимости идеала, в ожидании того, кто ее спасет и не осудит. Однако великое ее достоинство в том, что она способна принимать помощь извне, чего многие делать не умеют, кто из гордости, кто из застенчивости. Приняв и переработав эту помощь, она несет ее дальше, подлечившись и проревевшись, она снова кидается в бой, встает на защиту, борется за правду. Значит, за внешней униженностью щекинской героини скрывается завидное упрямство в достижении цели, умение восставать из пепла, а за горечью очередного поражения и расставания вдруг брезжит главное — бесценный опыт, какое-то едва уловимое познание человека и мира через пережитое страдание. Люди, проходящие сквозь героиню Щекиной, не исчезают бесследно, они нанизываются на нить ее жизни, и чем больше соприкосновений, тем эта нить длиннее и богаче.

Нет, не так! Люди, проходящие сквозь Щекину-писателя, не исчезают бесследно, они нанизываются на нить ее жизни, и чем больше соприкосновений, тем эта нить длиннее и богаче.

Мария Багирова. Творческий вечер «Галина Щекина крупным планом»

в библиотеке №15 г. Вологда 16 ноября 2017.

Вечер встречи с прозаиком и поэтом Г. А. Щекиной собрал ценителей творчества этого автора, представителей библиотечного сообщества города, участников литературных студий «ЛИСТ» и «СТУПЕНИ», друзей юбилярши.

Внимание пришедших на литературный вечер привлекал стенд-выставка книг Щекиной под девизом «Нити судьбы». В своём благодарственном слове организаторам Г.А. призналась: «Название хорошее, это правильное подозрение — я свою судьбу в книгах описала!» Сюрприз удался, т.к. среди родных для автора обложек её книжных детищ были представлены и свежие, незнакомые ещё автору, публикации Щекиной.

Ведущая встречи Людмила Якушева, расположившись с героиней вечера в креслах, повела беседу в жанре, я бы сказала, «вопросов-ответов» ток-шоу Юлии Меньшовой; по ходу звучали и реплики особо заинтересованных зрителей. Так, Г.А. призналась, что свой первый рассказ написала в 1982 году и в знаковом месте — на горе Мауре:

«Находясь на Мауре, в небольшом таком месте, запомнила фразу, что сюда приезжают — и всем д а ё т с я, только не то, что просят, а то, что надо. Неспроста и мой первый рассказ именно тут написан был».

В дальнейшем разговор пошёл на такую тему, которую я бы обозначила цитатой из стихотворения Щекиной: "\\Кто куда тебя в какие ряды не занёс,\\В иерархии не отметил?\\А задать бы себе лишь один вопрос-\\Мрачен мир твой или же светел?\\" Ответом стала ключевая для понимания авторского стиля, как мне думается, фраза: «Всю дорогу, от рождения до самой смерти, герои мои то обнимаются, то ругаются!» Цепочка откровенных вопросов, выстроенная ведущей, становилась всё острее, так что Г.А. даже воскликнула с присущим ей юмором и экспрессией: «Вот Вы говорите, кто-то Рубцова читает, кто-то Щекину — сплошные провокации!».

Как известно, для пишущего человека лучшим подарком является отзыв о его творчестве. Вот поэтому далее последовал ряд кратких выступлений, делившихся, каким образом той или иной своей гранью проза и поэзия Г.А. присутствуют в их жизни, в их работе, в их собственном литературном увлечении.

Во-первых, мне запомнилось продуманное, спокойное, профессиональное и приветливое слово Светланы Чернышёвой. Как библиотекарь, она делилась опытом проведения чтений и затем дискуссий с детьми о книгах Щекиной.

Школьники, прочтя, к примеру, повесть «ХОБА», приняли за настоящий, реальный дневник ребёнка, который ведёт герой этого произведения. Была отмечена общая позитивная направленность выбранного к изучению, что есть гармоничное разрешение проблематики сюжета, а детской читательской аудитории это особенно важно и нужно. Не удержалась выступавшая и ещё от одного признания: «Щекина — ведь вся она в диалогах!» Для понимания подростками книги, эта черта её прозы, несомненно, достоинство.

Во-вторых, для меня было впечатляющим следующее по очереди выступление Альбины Сберегаевой. Порвав заготовленный на бумаге текст речи, она заявила: «Не хочу говорить с Галиной Александровной языком терминов — хочу говорить языком эмоций!» И это удалось, сработало. Позиционируя себя как рядового и благодарного читателя («я — читатель, тот самый, ради которого пишут и издают, я горжусь этим!»), вологодский блогер привела ряд уникальных, вдохновенных замечаний и подкрепила их цитатами из текста романа Щекиной.

Например: «Графоманка» — книга, которую хочет читать современная женщина, с языком на грани литературного и разговорного“. Или такое: „Это — человек-настроение… Она — многотомник!“ Будучи увлечённой участницей студии ЛИСТ, Сберегаева завершила восклицанием: „Как много творческих людей прошло через руки Галины Александровны в студии, как много она дала нам «вкусовщины»! Принимая объятья и чудесный букет, героиня вечера растрогалась:

«Спасибо, это вообще какие-то страшные авансы!»

Встреча продолжилась двумя авторскими песнями Дмитрия Хрусталёва, который потом предложил Г.А. импровизацию: она читала из сборника «Сонное царство»» одно из своих стихотворений, а он подыгрывал в стиле блюз.

Следовавшее за этим выступление издателя Щекиной, я, к сожалению, пропустила, но, вернувшись в зал, успела записать её восхитительную фразу о стиле Щекиной как прозаика, взятую цитатой из одного текста: «Толчки и кучугуры!»

Собравшимся был показан на мультимедийном экране отрывок спектакля «Бася», чья необычность заключалась в том, что он оказался развёрнут как психологическая пьеса для детей.

В своём выступлении я, поздравив Галину Александровну с днём рождения, постаралась осветить одну из особенностей Щекиной как поэта, которая перекликается с её авторским методом в прозе: сильная позиция всего её творчества — диалоги с разговорной лексикой. Надеюсь, процитированные мной некоторые строки стихов её с сайта Стихи.ру показали то, как Автор разрывает цепочку монологического высказывания и вкладывает в уста лиргероини совершенно разноплановые диалоги, стремясь даже к полифонии сознаний-голосов. Потому-то читателю поэзии Щекиной так часто хочется самому подать голос, крикнуть в ответ, отреагировать на посыл Автора.

После Г. А. предложила милую и оригинальную затею: будучи учителем иностранных языков, я прочла навскидку абзац из незнакомого мне ранее рассказа Щекиной «Дуновение Рождества», профессионально грамотно переведённого на английский Наталией Боевой. Далее же сама писательница прочла тот же отрывок на русском, сопроводив комментариями о характере этого героя, игре сюжета и предложив заинтересовавшимся ознакомиться с рассказом в полном варианте на сайте Проза.ру.

Кульминацией вечера явилось слово критика Сергея Фаустова, выход к кафедре которого сопровождался словами Щекиной: «Пришёл мудрый муж, а значит, всё наладится!» и аплодисментами собравшихся. Охарактеризовав эпоху, в которой мы нынче живём, как «время разбрасывать камни», он метафорически очертил задачу любого художника: Приходится искать красоту в хаотически разбросанных камнях».

В ответном слове, подводя итог творческому вечеру, Галина Александровна Щекина проникновенно и на высоком, как только ей присуще это, градусе эмоций и честности, сказала: «Я, конечно, постараюсь ещё писать вещи, но не потому, что хочу в Пантеон, а так как без этого не могу!»

Эпилогом своего отзыва о данном мероприятии хочу сделать четверостишие Галины Щекиной:

Заметят ли? Господь, я вижу,

что можно ждать ещё чудес,

как слёз победного восторга,

объятий налетевших смерч.

Мария Багирова. Монологизм, диалогизм, полифония стихов Щекиной

(выступление на вечере творчества Г. А. Щекиной 16 ноября 2017)

В своей поэзии Галина Щекина нащупывает новые возможности художественного творчества. Какие же именно?

В качестве эпиграфа к дальнейшему исследованию этого вопроса процитирую одну из читательниц Г.А. — Людмилу Шаткову: «На этот стих душа просит написать отзыв. Он такой точный, такой живой, будто сам ведет со мной беседу, мне хочется ему отвечать!»

Здесь верно подмечено «стремление к диалогу», особенно характерное, по моему мнению, для стихов данного поэта. К примеру, при обсуждениях на студиях СТУПЕНИ и ЛИСТ, я была свидетелем неоднократных комментариев коллег о том, что «сильная позиция её творчества — диалоги с разговорной лексикой».

ГИПОТЕЗА: творческие поиски Щекиной, как поэта, ведут к поиску выхода за пределы монологизма — через диалогизм — к полифонии. Во-первых, выясним, каким же образом, какими методами, данный художник преодолевает монологизм, в принципе присущий поэзии?

Прочтя авторскую страницу Г.А. на Стихи.ру, я практически не смогла обнаружить у неё стихов с абсолютной монологичностью. Хотя «по своему построению поэзия тяготеет к монологу» (Лотман), а у неё и не сыскать целиком лирических стихов в форме монолога! Так, отдельные вкрапления, пара строк.

Например, «Ветер с моря»

Что догоняет меня за спиной?

Слышу — угрозы летят, настигая,

Резкие всхлипы и вздох неземной —

Стой, дорогая.

Редко, когда даже одно четверостишие целиком имеет монологически-лирическую интонацию: это автор дозволяет себе лишь тогда, когда её лиргероине не с кем поделиться своими глубинными переживаниями, и потому она ведёт внутренний монолог с собою.

Например, «Вернись»

Веранда в сугробах, и лавки в снегу —

Пробраться к веранде никак не могу,

Всего-то проведать, всего-то на час,

По пояс тону, не до мыслей сейчас.

Когда же, прорезав тропинку к крыльцу,

Отчаянно варежкой тру по лицу,

Вздохну и уставлюсь в родимую высь —

Неужто покинута? Слышишь, вернись.

Мне видится, что среди стихов-монологов у Щекиной можно выделить их подтипы, в зависимости от того, к кому направлена речевая интенция Автора:

а) монолог Автора, обращённый к самой себе в образе лиргероини:

Например, «Пожилая Ассоль»

Пожилая Ассоль, ну где же

запропал тот далекий Грей?..

Да и сердце порядком выстыло,

не разводится в нем огонь.

Например, из книги «Сонное царство»

Кто куда тебя в какие ряды не занес,

в иерархии не отметил?

А задать бы себе лишь один вопрос —

мрачен мир твой или же светел?

Или (там же)

В прошлом распустятся липы,

как на дрожжах, и любовь, и сады,

полно, от счастья не всхлипывай,

так оно давит поддых.

Например, «Ретро»

Когда все хорошо — то в гости тянет,

Когда все страшно — ловят на задворках…

О, ясная моя, расчетливая пани,

Все видящая иронично-зорко…

Например, «Температурные строфы»

Видишь, качнулось вниз,

градом брызжет стекло…

Эк тебя довело

до положенья риз.

б) монолог-обращение ЛГ к Возлюбленному на «ты»

Например, «И колыбель, и гроза»

Песни, которые и колыбель, и гроза,

птицы кричали,

что же ты сразу тогда не сказал

главной печали?

Например, «Мне б остаться»

Зашипят под дождем фонари,

Как упавшие луны в Неву.

Не убий, не кради, на мосту во хмелю не дури —

Я однажды тебя позову, позову.

Например, «Приток огня»

Приток огня в бокалах ночи

И в лапах ели жарок очень,

Дружочек, ночью новогодней

О нас я думаю сегодня.

Не хочешь слушать, милый друг,

Как мир безумствует вокруг?

Например, «В окне»

Годы годы улетали

За окном шумел бурьян

Уносились птичьи стаи

За великий океан.

На окне подросток кактус

Растопырил пальцы стрел

Почему не скажешь как ты

Тоже в сумерки смотрел.

Кто крапивку поливает

Неотстоянной водой

Слышишь я еще живая

Голос в трубке молодой.

Например, «Не вишнёвый пожар георгин»

Не вишневый пожар георгин,

Не календул летят светляки.

Говорят тебе — смолкни и сгинь.

Далеки мы теперь, далеки.

Например, «В дождевом переулке»

От надежды до грусти-

Боже мой, не грусти —

Пусть тебя не отпустит

Неизвестность пути.

Далеко или кратко,

С пониманьем и без,

Ты иди без оглядки

На капризы небес

бб) на «Вы»

Например, «Малиновый сон»

Спелый закат устал прощаться,

водную гладь целуя длинно,

не говорите мне о счастье,

скоро осыплется малина,

Так переспело все в июле,

льется душистыми дождями…

Не говорите, вы вздохнули,

спелого лета долго ждали.

Скоро осыплется малина,

пособирать еще неделю.

Век на закате мой недлинный

думать о вас ли, о себе ли?

в) монолог-обращение Автора к своему Читателю по поводу поступков Героини либо Персонажей стиха:

Например, «Она его увидела»

Она его увидела — конец!

Спасите же, сияние до дрожи,

Ни денег власть, ни колдовских колец,

Тут не помогут… Только тише, строже

Смотрите…

г) монолог-обращение Автора к Читателю-адресату стиха, например, к подруге, которой посвящён стих:

Например, «Ностальгия клюквенной браги»

Найди минутку, сдержим боль в груди,

в толпе народа нам не затеряться.

Не виделись, наверное, лет двадцать,

за то, что так пропала, не суди.

Но помню я разрез веселых глаз,

не всплескивай руками — дурь и хохот.

Мы пили брагу, как нам было плохо,

и всякий раз клялись — последний раз.

Скажи, как жить, ведь головная боль,

И дети и душа моя чумная.

Скажи, как жить — на улице темнает,

теперь уж ты рассказывать изволь.

И никуда теперь не уходи,

Всей молодости нежная подруга,

пускай же на бульваре воет вьюга,

зато растает боль у нас в груди.

Как без тебя мне было тяжело!

ловя пельмени, путала слова я.

Надежду русских женщин обмывая,

мы пили брагу клюквенных болот.

д) монолог-обращение ЛГ к другим Персонажам:

Например, из книги «Сонное царство»

Боже, четыре утра, но соседу вверху нет покоя:

пробует петь… Добрые люди, соседи мои, просыпайтесь,

чтоб разделить это бдение вместе со мною.

Например, «Попутчики»

В вагоне гремучая смесь

недвижимой дрожи, полета,

Ну, все, дуралей, не смотри

лицом плавя черные стекла

е) монолог-обращение Автора к Персонажу (даже неодушевлённому):

Например, «Пришпорит дождь»

Молчать и ждать, но до какого срока?

Увянет сердце, смоет дождь года…

Эй, за забором, путник одинокий.

Что там маячить? ты давай сюда.

Например, «Зимняя дача»

а ты, сосна, молчишь, ты отчего застыла?

по плечи отпилили лапы — что за доля…

Например, «Гостья весна»

Малышка, солнце рыжее, но чья вы?

вы заспаны и конопаты,

и волосы текут ручьями

на разноцветные заплаты.

Из-за забора выбегая,

не поперхнуться бы от смеха.

Идите, гостья дорогая!

И смехом отзовется эхо.

Например, «Живое прошлое»

Ну, город-загадка, пускай не во всем я бывала права,

Сегодня я — память твоя, и пускай будет завтра иначе.

ж) монолог-моление ЛГ, как разговор с Богом:

Например, «Любви вслед»

Заметят ли?.. Господь, я вижу,

что можно ждать еще чудес —

как слез победного восторга,

объятий налетевших смерч

Например, «Поиск»

Люби — сказали мне, и я повиновалась.

Люби же, черт возьми… Но, дай мне эту малость,

Которая — ничто и все одновременно.

Не будь ее совсем, но ведь была… Со всеми…

Единство лирического тона от стиха к стиху (а то и в пространстве одного произведения) неоднородно, оно постоянно дробится. Я полагаю, что так происходит из-за того, что Галина Щекина просто не тот автор, что станет «толкать» лирический монолог, дабы выразить своё субъективное отношением к описываемой действительности. Этот поэт слышит не себя одну. Ей надо скорее к собеседнику обратиться, а для этого — смело разорвать цепочку монологического высказывания.

Во-вторых, поэтому поэзия Щекиной — почти вся — диалогизм! Начинающим авторам и неискушённым читателям может показаться: чего уж проще, сочини диалог двух персонажей да зарифмуй! Ан нет. Щекиной такая дидактичность претит, потому скрытую диалогичность её стихов не увидеть в пунктуации. Вообще, считается, что «паузы (тире, двоеточие, многоточие, пробелы) выражают максимальную направленность на диалог с читателем» (Лотман). Но у данного-то автора, бывает, знаки препинания напрочь отсутствуют в большинстве стихов подобного типа! Из-за этого диалогическую речь читатель может лишь услышать в интонации — лишь при прочтении текстов Щекиной вслух: Например, «Утешение для Р»

Вот оно, отравленное счастье.

Слишком близко друг сердечный самый.

Что молчишь? опять сдавило горло

Пляшет и летает сигарета

Музыка смущает сердце гордое

Помолчим — спасибо и на этом.

Диалог, как считают литературоведы-критики, вестись может с разными собеседниками. Так поступает и Г.Щ., вкладывая в уста своей ЛГ реплики, а собеседником её каждый раз делая разных персонажей. От этого и сложность диалога каждый раз разная.

а) практически пьеска — со словами автора, с прописанными репликами персонажей:

Например, «Вернись»

ночью новогодней неспокойной

разгулялись люди возле елки

бросился один, поди, не в силах —

прочь из новогодней карусели,

но хватала за колени милая

и звала сквозь слезы еле-еле.

Петя, ну вернись — роняя шубу,

Спотыкаясь, падала с размаху.

Петя, разве я тебе не люба,

ну куда же ты в одной рубахе?

Петя уходил — ничто на свете

не могло спасти девчонку эту,

только голос тонкий — Петя, Петя…

через площадь всю и всю планету.

б) быстрый переброс краткими репликами партнёров в ситуации бытового общения:

Например, «Сожаление»

Быстрей собирайся, осталось немного минут.

Не собраны вещи, и блузка трепещет над феном.

Мы не пригодимся для этой чиновной рутины.

в) собственная прямая речь лиргероини не вложена Автором в её уста, а слышится ею (и слышна читателю также) как бы со стороны:

Например, «Ретро-4»

Я разобью все руки о деревья,

Но не обман разрушу, погребая.

Ну, мало ли тоски дремуче-древней,

В которой разрушались, погибали

Подъезды, особняк и переулки —

Люба тебе не я, люба любая! —

И криком коридорным — гулко-гулко

Люба тебе не я, люба любая!

Диалогизм как характеристика каких-либо стихов существует, если поэтический «текст говорит многими голосами, и художественный эффект возникает от их соположения» (Лотман). У поэзии Щекиной есть уникальный голос Автора, который не втягивает другие голоса «в свою логосферу» (Гоготишвили), не заглушает их.

Но здесь, горячо желаемому, диалогу реализоваться не суждено. Ибо ответа — нет. Ответные потенциальные реплики собеседников ЛГ читателю не предложены нигде. Лишь интенция диалога. Потому-то Читателю так хочется самому крикнуть в ответ, подать голос, отреагировать на посыл Автора.

В-третьих, диалогизм стихов Г. Щекиной стремится подняться до истинной полифонии. Диалог в художественном произведении может осуществляться одновременно в нескольких пространствах. А при полифонии в структуре стихотворения могут быть выявлены несколько пространственных сфер, представленных в нескольких типах лирического сознания. Слово «полифония», как известно, от греческого polys — много и phone — звук, голос. Нет иерархии мелодии и аккомпанемента, а имеются несколько равных голосов. Полифония подразумевает под собой определенное многоголосие.

Этот музыковедческий термин был перенесён в область эстетики словесного творчества М. Бахтиным (исследователем творчества Ф. М. Достоевского, имевшим в виду структурный принцип его романов). Практически по-Бахтину, в стихах рецензируемого поэта имеется «полифония неслиянных голосов»: у Щекиной в некоторых рифмованных текстах начинает прослеживаться некое взаимодействие между разными сознаниями-голосами. Так, Бахтин считал, что при полифонии «голос автора романа не имеет никаких преимуществ перед голосами персонажей» (в отличие от «монологического» романа, где носителем высшего, конечного знания о мире является автор).

Подобным же образом, стих Г.Щ. «Не можешь иначе» раскладывается на несколько голосов, принадлежащих нескольким героям, каждый из которых наделен собственной индивидуальностью:

Г1: — Почему же не сразу сразить наповал,

чтоб не вырваться из объятий?

Г2: — А со мной ты после другой бывал,

а иначе — с какой же стати?

Г3: — Ибо я не девушка, не вдова,

и не песенка неземная…

Г4: — Ты разбойник! ну где твоя голова,

где забыл ее — сам не знаешь.

Но, если читатель объединит эти 4 голоса, то получит одно сознание — лир. героиню, раздираемую сомнениями и мощным потоком противоречивых чувств к персонажу-Возлюбленному.

В свете всего сказанного, я предлагаю такой вывод.

Полифония — это оригинальная и сложная реализация особой формы авторского видения мира и человека. А поскольку при полифонии предметом изображения является «исповедальное самовысказывание» (Бахтин), не всем поэтам, не каждому поэту, а конкретно взятому поэту не каждый раз подвластна полифония. К ней надо ещё прийти — через преодоление монологизма и разветвлённый диалогизм поэтики.

Например, «Танцевала девочка под дождём»

Грубым ветром города унесло

Не рекой украденное весло, —

Зонтик, бабочку, чей цветок горяч —

Уносило зонтик — лови и плачь!

Одуванчик, зеленью золотой

Зацепись за дерево, ой, постой,

Праздник гаснет, ветром задуло смех

Как обрывок музыки средь помех!

Ирина Балашова. О книге Галины Щекиной «Несвадебный марш»

Приводим ниже полностью в авторской редакции отзыв, который написала Ирина Балашова — искусствовед, в то время исполняющая обязанности директора Вологодской областной картинной галереи.

У нас в картинной галерее в начале года была выставка «Уфа-Вологда», и там был большой раздел Яна Крыжевского, тогда-то и состоялся первый разговор о романе «Несвадебный марш». А совсем недавно мы обменялись с Галиной Александровной книгами: я ей — свою маленькую, она мне — свою большую, настоящую серьезную книгу. Получив роман, я прочитала его весь до конца, и не по диагонали, а как следует. Каждый день после работы садилась читать. Я не филолог, не литературный критик, просто человек, который любит литературу, причем больше иностранную. В юности моим любимым писателем был Марсель Пруст… Но и этот роман я прочитала с наслаждением. Дело в том, что многое в героине было мне очень близко.

Размышляя о писателях, я думала: «Все мы Вологду ассоциируем с выдающимся В. И. Беловым, его деревенской прозой. Но вот, оказывается, у нас есть и такие писатели, которые описывают современную городскую жизнь, нас с вами». Читая, я чувствовала — это сага о нашем времени, о людях, рожденных в пятидесятые. Я, правда, — в шестидесятом, но всегда знала, что поздно родилась. Да, это наше время. Я никогда не жила в общежитии, но в общежитиях жили мои подруги. По описаниям узнавала нашу Вологду — город в лесах. В романе много узнаваемых прототипов. Главное, в нем показана наша эпоха, наши метания, горения, терзания…

Мне понравилось, что в конце романа звучит гимн героини своему герою. А он, как и многие персонажи книги, реальный человек. За гимн кланяюсь особо. Это фантастическая ситуация, когда встретились два таких берега. А ведь они и в жизни встретились и создают друг друга на протяжении долгих десятилетий.

А что резануло — единственная глава «Будни жены художника». Но автор имеет на это право.

На сколько процентов в романе можно разложить правду и вымысел? (Пятьдесят на пятьдесят — Г.Щ.) Но мне кажется, что правды больше, чем на пятьдесят. И это не меняет сути произведения. А главное, при всех бедах и страданиях, внешнем преобладании быта над духом, героиня, ее родные и друзья живут достойной жизнью. Достойной по сути, а не по внешнему виду. Вулканическая, мятущаяся и безмерно искренняя героиня Валентина Седова, не взирая на мнения

разных людей, своими действиями словно говорит: «Кто бы и что бы ни говорил, но я все равно буду такой, буду любить людей, буду им помогать». По моему мнению, это очень гуманистический роман.

Мне очень понравилась обложка. Потрясающе. Действительно, пирамида из деревьев, и хрупкая девушка в белом платье поднимается вверх. Это символ семейной жизни. Героя романа зовут Северин Седов. У нас вчера открылась выставка Виктора Седова. Это случайно или нет? (Конечно, нет. Эти люди, прообразы, в юности дружили с художником Седовым, И со мной на ПЗ тоже работала Валя Седова — Г.Щ.)

Что касается страниц о художнике Крыжевском, особенно в драматический момент возвращения его из Америки — это просто документально. Газеты «Премьер» и «Красный Север» об этом писали. Космическое пространство Крыжевского есть в романе. И оно полностью соответствует моему представлению. Этот человек был в Вологде суперзвездой, это делало наш город интересным, непровинциальным. И то, что Галина Александровна была вовлечена в это пространство, позволило ей достойно все описать.

Теперь я все думаю об этом романе, его перипетиях, думаю о самой Галине Щекиной, жизни, которая ей досталась. Меня это все волнует, будоражит, интригует. И я понимаю, как бы трудна и тяжела ни была эта жизнь раньше и теперь, но это поистине достойная жизнь, жизнь, переплавившаяся в искусство.

Ирина Балашова. «Ор» и художники

Хоть Вы и обиделись на меня, но я все же позволю себе высказать свое мнение о Ваших рассказах о художниках и немного о романе «Ор» с позиций искусствоведа, всю жизнь (42 года) вращающегося в вологодской художественной среде. Произведения Анчарова посмотрю на сайте и сообщу.

Итак, о рассказах. Материал о Крыжевском замечателен, готовое литературное произведение, и там все точно с позиций искусства. Вы — Молодец! По другим рассказам — проблематичнее и неоднозначнее. Рассказы о Бушуеве, Лаврентьевых, Вахрамееве, Филичеве мне понравились. Не важно, что Лаврентьевы и Вахрамеев не совсем такие люди, как Вы их описали. Это Ваша точка зрения. Просто для информации сообщу, что Наталья Лаврентьева никогда не была простой, это была натура сложная, противоречивая, и как оказалось, трагическая. Совершенно с Вами согласна, что Лаврентьевы стояли на острие современного вологодского искусства. Еще был и Владимир Кордюков. Так они втроем и «заостряли» наше искусство.

Вахрамеева Вы подаете с позиций его жены, в ее бытовых рассказах все точно. Но вот его положение в искусстве было иным. Его съедало честолюбие, он мечтал о славе, а ее не было. В искусстве все очень жестоко, но бывает, что талантливого человека долго не пускают на выставки. В Вологде талант рано или поздно, но всегда прорывался. То, что было показано в Домике Пантелеева уже после смерти Вахрамеева, было лучшим из созданного этим художником, но это не делает его той величиной, какой он себя хотел ощущать, и о которой он мечтал. Вы ставите его очень высоко, но так не было. Он был наделен декоративным и монументальным талантом, поэтому его учеба в Мухе была совершенно оправдана, и в Вологде он занимался такими видами работ. А слава к Славе все не приходила, и он волновался, бузил, организовывал в Художественном фонде бучу против правления Вологодского Союза художников, против Пантелеева. А Пантелеев, который многие годы сам занимался еще в Уфе монументальной живописью, не мог просмотреть талантливого человека. Вахрамеев ненавидел Пантелеева и много ему крови попортил. Но именно в Домике этого самого «ненавистного» Пантелеева и прошла персональная выставка Славы. И я говорила на открытии этой выставки, что Александр Васильевич, как при жизни, так и после смерти мирит и объединяет художников, и дает слово каждому.

О других художниках. Задумывались ли Вы над тем, почему Василий Птюхин, такой импозантный художник и мужчина так и не выставлялся в картинной галерее? Резкий Соломкин, увидев впервые картины этого художника, отделался благопристойной фразой: «Это не мой художник». У меня ответ жестокий, даже страшный. Учили его плохо в Дальневосточном институте, вкус привили дурной, дурное чувство цвета. Есть в нашей стране, и были раньше, такие художественные вузы, которые губили неокрепшие таланты. Но именно все это дурное почему-то нравится зрителю, а почему нравится? А потому что лежит на поверхности, эффектно, красивенько. Чтобы понять настоящее, подлинное, надо с юности общаться с подлинно талантливыми людьми, таким в Вологде был Н. В. Баскаков. Поэтому в Вологде и выросло так много выдающихся живописцев, графиков, прикладников. И учились они в Ярославском прекрасном училище, которое стоит многих нынешних академий.

Я не знаю таких художников как Е. Вострова, А. Шемякин, И. Рыбалко (пыталась в Интернете найти его работы — не удалось). Меня только резанула фраза о том, что Е. Головкин был учителем живописи Е. Востровой. А кто такой Головкин, Вы его в «Мистификации» даже называете Эжен, чуть не Делакруа. А это очень слабый, ничего до сих пор не сделавший человек. А надо биться, бороться, трудиться, чтобы хоть что-то вышло. Ведь даже после этого ничего может не выйти. И это закон искусства. Г. В. Калинин говорил: «Чтобы родился один выдающийся художник, надо чтобы возник питательный толстый слой, а его создают другие, среднего и совсем незначительного уровня художники, словно унавоживают почву. И я готов стать таким, одним из многих, чтобы родился выдающийся мастер». А ведь Калинин сам стал выдающимся живописцем. Мне не понятно, почему Вы, «ушибленная Крыжевским», вдохновлялись этими еще «не родившимися авторами». Ведь можно заниматься живописью, графикой, ставить цели, но так и «не родиться». Многие художники, да и другие одаренные люди, так и «не родились». Меня саму ждало такое будущее, но, слава Богу, еще в ДХШ, я обнаружила в себе эту слабину, и от профессии художника себя увела. Почему Вас не вдохновляли Г. Асафов, Г. Калинин и другие наши живописцы?

Теперь о романе «Ор». Меня не смутила любовная, пусть и скандальная линия, такое бывает. Там, где о чувствах, все шло хорошо, это правда, там, где Тимоша начинал рассуждать об искусстве, я просто выла, хотелось выбросить книгу, прекратить читать. Художники никогда так не говорят об искусстве, они вообще очень редко о нем говорят, а если говорят, то одну, но очень емкую фразу. У нас в Вологде один Михаил Копьев любил и умел пространно говорить об искусстве.

А. В. Пантелеев также, но иначе говорил. Надо было долго ждать, чтобы художники начали говорить о нем, это была награда. Много в тексте специфических ошибок, которые специалиста режут ножом. Например: эскиз на пленэре. На пленэре пишут этюд. Эскиз — это может быть фиксация первой идеи будущего произведения, или быстрая зарисовка какой-то детали, предмета. Роман я все-таки читаю из-за упрямства и упорства…

Сергей Баранов. Роман, наисанный женщиной

Не помню, когда именно, но, вероятно, в середине трудных девяностых, Галина Александровна на чистом энтузиазме издавала газету «Свеча», где публиковались главным образом начинающие вологодские литераторы, которых она наставляла на путь истинный, которым помогала, которых опекала. А в университете преподаватели и студенты задумали издавать университетский журнал под названием «Аудитория». Галина Александровна надеялась, что этот журнал может стать своего рода печатным органом круга людей, группирующихся вокруг нее. Этого не произошло, потому что у «Аудитории» были иные, собственно университетские установки. Два номера журнала появились, дальше дело не пошло из-за финансовых проблем. А между Галиной Александровной и мной, инициатором этой самой «Аудитории», возникло какое-то отчуждение. Как я сейчас понимаю, по недоразумению. Впрочем, на самой Галине Александровне это никак не отразилось. Время шло, она развивалась как писатель, становилась все более заметной фигурой в литературном мире Вологды. Да и взращиванием молодых дарований продолжала заниматься с прежним энтузиазмом. Она ведь не только автор литературных произведений, но и воспитатель, и организатор по зову души, по призванию.

Я не могу уверенно рассуждать о современной литературе, потому что не очень внимательно за происходящим в ней слежу. Основное мое чтение — по работе, в связи с курсами, которые читаю, в связи с темами, которыми занимается кафедра. А потом… земная жизнь пройдена до половины уже давно, а золотой фонд мировой классики прочитан далеко не полностью. Вот это упущение, когда появляется время, пытаюсь наверстать, хотя бы отчасти. Но книги Галины Щекиной, хотя и не все, читал. И насколько могу судить — она один из наиболее интересных и значимых литераторов в современной Вологде.

Г.А. прислала мне по электронной почте свой новый роман «Несвадебный марш» еще летом. Прочитать его мне было все недосуг: текущие дела, которых у нас, преподавателей, круглый год хватает, не давали. Но прийти на обсуждение обещал. И вот, когда времени уже почти не оставалось, начал читать. Сегодня днем еще читал и дошел, увы, только до середины. Уж прошу извинить покорно. Но впечатление общее сложилось, и желание дочитать до конца покоя не дает. Обязательно дочитаю. Интересно было. Увлекло. Тот мир, который Г.А. описывает, в котором ее персонажи живут, увлек. Г.А. удивительно много знает. В ее романе есть и техника, и чертежи, и медицина, и живопись, и кинематограф, и литература. И все это введено в роман не искусственно, все там уместно. Разве что литературы, имен писательских, отсылок к произведениям, как мне показалось, многовато. Филолог, пожалуй, этого и не заметит. А у обычного читателя может вызвать отторжение. Впрочем, не исключено, что это не так, что я привередничаю. Да и автор сам не филолог, и это хорошо. Курт Воннегут как-то советовал искать перспективных авторов не на филфаках, а среди представителей других специальностей. Писатель должен знать хорошо какие-то сферы жизни помимо литературы. Г.А. знает, хорошо знает. Это увлекает во время чтения ее романа. Среда у нее служит оправданной мотивировкой образа мыслей, поведения, поступков ее персонажей. Это та самая среда, в которой человек живет, с которой вынужден считаться, влиянию которой порой противится, и которая сама под пером талантливого литератора становится значимым образом произведения. А иногда, как, например, у Эмиля Золя — главным образом. Достаточно вспомнить «установочные» заглавия ряда его произведений: «Чрево Парижа», где главный герой — парижский рынок, «Дамское счастье» (название магазина), «Земля» (поприще крестьянина). И я, наверное, не соглашусь с тем, что роман «Несвадебный марш» о семье. Хотя семья там есть, и проблеме семейных отношений в нем уделяется немало внимания. Мне кажется, что это роман о противостоянии мужчины и женщины. Это какой-то глубокий конфликт, определяющий существование человечества. Литература им занималась всегда, начиная с Гомера. Только он, может быть, часто уходил в подтекст, в неявные глубины психологизма. У Гоголя так он на поверхности. Его действенность ощущается и в «Войне и мире» Толстого, и в «Идиоте» Достоевского, и в «Тихом Доне» Шолохова. У мужчин и женщин разные жизненные цели. А борьба за эти цели — движущая сила жизни. Одна из важных, основополагающих движущих сил. Обе эти силы нужны и важны. Самое лучшее, если они находятся в равновесии. В современной женской прозе нередко настойчиво проводится мысль: какие они все-таки гадкие, эти мужики. В романе «Несвадебный марш», написанном женщиной, но не принадлежащем к женской прозе, есть установка на понимание «мужика», на признание за ним права иметь какие-то свои, отличные от женских, интересы.

Все это в романе «Несвадебный марш» (пока, правда, только в первой его половине) я обнаружил. Это мое личное мнение, Вы с ним можете не соглашаться. И я действительно думаю, что конфликт мужчин и женщин — сквозная тема всей мировой литературы. Возьмите хоть «Вешние воды» Тургенева, «Жизнь» Мопассана, «Американскую трагедию» Драйзера, пьесу Бернарда Шоу «Пигмалион», «Вассу Железнову» Горького — сами в этом убедитесь. Это правдивое отображение жизни, это реализм в самом точном смысле. (Аплодисменты)

Несколько слов в дополнение к сказанному о реализме. Это понятие, не имеющее очень четких границ и не очень жалуемое современными теоретиками и критиками, тем не менее, важное. Прежде всего, надо бы определить, что мы обозначаем понятием «реализм». Мне кажется, достаточно четкими продуктивным могло бы быть такое определение: творчество, основанное на отношении к искусству как к познанию жизни в ее социально-психологическом аспекте через посредство художественных образов. Человек живет в социуме, адаптируется к нему, вступает с ним в конфликт, отстраняется от него или растворяется в нем. И художественное исследование этого процесса взаимодействия с социумом, его отражение во внутреннем мире человека, его влияние на судьбу человека, и есть основной посыл реализма. Если мы будем исходить из этого понимания, то творчество Галины Александровны — социально-психологический реализм, точнее, современная его модификация, с учетом нынешнего состояния общества, положения личности в нем, а также с использованием арсенала современных художественных средств. Герои ее узнаваемы как наши современники, и в то же время они открывают нам какие-то стороны действительности, неизвестные или просто не замеченные нами ранее.

Любовь Ботвина. Литературный портрет Галины Щекиной

Галина Щекина. Впервые это имя я прочитала в книге Михаила Жаравина «Сердечная рана», составителем которой была Галина Александровна. Именно благодаря ей мы читаем эту замечательную книгу. Галина Александровна писала в книге о Михаиле Жаравине как талантливом человеке, которому судьба подарила «Печальный перекрёсток». Я читала и письма Михаила Жаравина к ней. Письма понравились, в них идёт честный и открытый разговор двух незаурядных людей. Видно, что Михаил Жаравин уважал и ценил эту женщину, душевной теплотой пронизаны все его послания к ней.

12 июля 2019 года в Еловине на литературном празднике, который был посвящён 60–летнему юбилею М. Жаравина, я увидела Галину Александровну вживую. С нею был её муж Сергей Фаустов, журналист Дмитрий Ермаков. Невысокая, темноволосая женщина. В брюках, в тёмно–синей блузке с белыми полосками. Я сразу же отметила, что такая блузка, с такой расцветкой есть и у меня. Я любила эту блузку. Эта блузка приблизила ко мне Галину Александровну. Значит, она наша, из народа, а не какая–то там светская львица, как теперь часто рекомендуют представительниц иного общества, нежели нашего, простого деревенского жития. Я внимательно присматривалась к ней. Ведёт она себя просто, не заигрывает, говорит с воронежским мягким акцентом.

Выступая на празднике, она много хороших слов сказала о Михаиле Жаравине, называя его иногда Мишкой. Я эту деталь отметила, так может говорить только человек, очень близко знавший Жаравина. Самое приятное впечатление у меня сложилось об этой женщине.

2 декабря 2019 года в центральной межпоселенческой библиотеке я взяла книги Галины Александровны с дарственной надписью: «Графоманка», «Тебе всё можно», «Дрейф», «Ожидание коз» и два сборника стихов «Когда ты приходишь», «Пополудни». Я обратила внимание на почерк — размашистый, крупный. Вглядываясь в почерк, я хотела понять характер этого человека, пусть даже визуально. Есть завихрения, длинные палки, но в принципе всё понятно и открыто. И задала себе вопрос, а как она пишет: «Так же открыто, размашисто, с завихрениями в голове, как и автограф?» Затем внимательно стала рассматривать оформление. Красочно, оригинально, не отталкивает. Хочется смотреть на обложку, хочется понять, а что там внутри, каково содержание?

Стихи в первую очередь посмотрела, кое-что почитала, но отложила до лучших времён. Не захватили. Пусть полежат, может потом захватят. Стихи — это серьёзно, их наспех нельзя читать.

Беру «Графоманку». Слышала, что это нашумевшая книга. Но хочу составить своё мнение. И начался процесс чтения, чтения — спора. Читала, отмечала в блокноте свои мысли, свои чувства. Вот лишь некоторые заметки.

— Ларичева, ты меня всю выпила, до донышка. Ведь я также пила лимонный ликёр в моей юности, такие же книжки читала. Также ездили на картошку.

— Ларичева, господи, да это же моя душа, только ситуация твоя, а моя ситуация совсем другая.

— Оставлю, не буду сегодня читать, посмакую.

— Снова читаю. Впервые читаю такое произведение, но подспудно чувствую связь с классической литературой. А это показ правды жизни. Жизненная правда показана не так, как у других, но это правда, иногда натурально.

— Странно, почему нет имён, а только фамилии? Странно, но потом привыкаешь.

Странные фамилии: Забугина, Радиолов, Нездешний, Батогов, Нартахова и наконец, Упхолов. «В коридоре стоял дремучий заболоченный Упхолов». Почему у Михаила Жаравина в книге такая фамилия? Всё, что связано с ним, отметила, положила закладки. Вернусь ещё к этим страницам. Но Галина Александровна, почему бы Вам не написать отдельную повесть, например, «Повесть о еловинском самородке»? Или вы уже пишете? Мы просто не в курсе?

— Я болею тобой, Щекина. Уф! Какая образованная, умная. Евтушенко, Вознесенский и другие умные люди сего мира.

— Обида, конфликт — движение вверх… Яркая сцена — сбор клюквы на болоте. Не могу забыть. Сама всё это пережила. Падение, болото, сырость, ягода крупная и горькая. Нет, не могу забыть холод и сырость.

— Какое–то наваждение. Не отпускает Ларичева. Прочитана последняя глава «Следующий момент».

— Упхолов едет на сессию. Где косметичка? Ты всё — таки женщина, Ларичева!

— А сын Забугиной от твоего мужа, и ты это знаешь и собираешься навестить.

И в следующий момент у меня возникает мысль написать короткое письмо Щекиной — Ларичевой.

— Уважаемая Галина Александровна, спасибо Вам огромное за эту удивительную и необычную книгу.

А следующий момент — это обращение к Ларичевой.

Ларичева, тебя будут читать, о тебе будут спорить.

Ты будешь писать талантливые, ни на кого не похожие произведения.

Тебе будут указывать на описки, допущенные при перепечатке. Ты грамотный человек, это не твои ошибки.

Ларичева, с тобой будут соглашаться или не соглашаться, но никто не останется равнодушным. А это главное.

Галина Александровна, извините, пожалуйста, за дерзость, но я иногда нахожу сходство между Вашей Ларичевой и мною. Вот хотя бы этим: «Как я мечтала писать, Боже мой, но родители не пустили меня учиться на журналиста, а теперь судьба уж так подвела и уткнула… Но только поздно всё теперь». Эта строчка буквально обо мне. После десятого класса у меня было рекомендательное письмо в институт на факультет журналистики в Ленинград.

Как сейчас помню: лежу я на «подволоке» (мы летом там с ребятами спали), и вдруг ко мне рано утром поднимаются родители, оба чуть не плачут.

— Куды ты, дитятко, собираёшься? Ленинград ведь далёко. Денёг–то надо много. Как мы тебя учить–то станем? Сама знаешь, сколько ишшо после тебя робят–то… (семеро). Поёзжай–ко ты в Вологду. Всё жо тут поближе.

Как ни хотелось мне в Ленинград, поехала в Вологду в пединститут. И стала учителем. А тяга писать осталась. Школа отнимала много времени, не писала, только иногда заметки в газету про учителей посылала, где хвалила их, как они хорошо работают. А вот сейчас на пенсии, позволяю себе этим делом заниматься, «графоманствую». Кое–что печатают в местной газете, а остальное в чёрной папке… Вот видите, почему мне близка графоманка Ларичева. Спасибо за героиню и до свидания. С уважением к Вам ваша поклонница Любовь Анфиногеновна Ботвина.

Следующее произведение «Ожидание коз». Сборник рассказов. Прочитала, некоторые по два раза. Будем анализировать.

«Дрейф» тоже хорош, действительно, «дрейфит» от рассказов, потому что оригинально и необычно подано то, что есть сама жизнь в современной её обёртке.

«Тебе всё можно» — роман читается легко, многое опять мне знакомо. Так ведь это хорошо. Милая, добрая Валя Дикарёва из эпохи застоя, так ведь мы тоже оттуда. У нас не было денег, но мы были богаты, потому что у нас были идеалы.

31 января 2020

Владимир Воропанов. Счастье миром правит, а не наоборот (о романе Г. Щекиной «Несвадебный марш»)

Мы живем сегодня в удивительное, в очередной раз переломное время. Когда оно придет в норму, никому не известно. В этой ситуации особенно волнует судьба книг и их авторов. Если ещё не так давно нужную книгу достать было трудно, то теперь в больших книжных магазинах тебя буквально обступает обвальная тишина. Никого нет у покупателей-книгочеев, а сами тома выстроились на полках снизу доверху, как дивизия на выданье, кто их возьмет… Все же ещё есть кому читать на бумаге, они готовы за это платить, но среди огромных бумагостраничных монбланов так мало манящих искорок ума и привлекательности, что теряешься, что взять. Хочется найти что-то серьезное и сердечное, но без вранья, без явной тенденциозности.

Так уж у нас случается, что большие тяготы в каждое переломное время опускаются на плечи женщин. Они выслушают и помогут, вытерпят и выстоят, сохранят и направят. В современной российской литературе таким островом спасения или остовом самосохранения становится, так называемая, «женская проза». Пишущих дам становится всё больше, но есть и важнейшие для понимания времени и нас самих большие и малые тома — книги Виктории Токаревой, Людмилы Улицкой, Дины Рубиной, Гузели Яхиной.

В этом контексте все большее значение для нас, северных читателей, приобретают романы вологжанки Галины Щекиной.

Вот и новый большой роман Г. Щекиной «Несвадебный марш», писанный несколько лет и изданный в 2017 году на свой кошт, страх и риск. Удивительное время. Все мы ждем глубоких книг, содержательных фильмов и впечатляющих живописных картин, но мало думаем об их творцах. Ведь никто это не заказывает, кроме театрально-зрелищных проектов, никто это самостийно не берёт в массовый обиход печати, проката и экспонирования, кроме нужных на злобу дня произведений. Таких неконъюнктурных, но со временем не устаревающих явлений личностного искусства становится все меньше, но они есть. Берешь в руки увесистый том в чем-то автобиографичного романа о каком-то несвадебном марше не очень раскрученной и поощряемой писательницы Галины Щекиной и ощущаешь весомость и солидность сделанного. Думаешь, а как это она смогла осилить такой труд во всём объеме его составляющих: измыслить, прочувствовать, написать-набрать, издать, донести до читателя? На какие силы тут можно уповать? С одной стороны, по ремарке самого автора о главной героине романа: «Быт не заполняет всей её жизни, остается пустота, которая требует заполнения… что-то тайное, упрямое, изнутри подсказывало ей, что петь надо, хотя бы для себя». С другой стороны, книга заканчивается фразой: «Но думала она о другом» и, видимо, это другое и заставляло автора и её героев воспарять над обыденными проблемами в поисках «той настоящей, какой она хотела бы стать». Впечатляют те «идейные прострелы» в прозе обыденной жизни романного повествования, которые объясняют светлые, порой «марсианские» порывы описанных героев, как то было дано в начале книги: «Они долго-долго стояли, озирая окрестность, и был праздник, и все пело в груди, и казалось, что так будет всегда. В такие минуты охватывает чувство родины…» И ещё один особенно запомнившийся персонаж из романа: «Для таких людей жить в режиме отдачи — привычное дело. Ты скажешь: какой же он герой? А для тех, кто рядом, он и герой, и друг, и высшая инстанция. И пример для подражания. Откуда такая щедрость в раздираемом страстями мире?.. Так русские и вообще ненормально добрые, хоть и не все дворяне». Так о чем же она, эта книга? Как это ни банально звучит, она просто о жизни: о любви, о семье, о внутренних порывах сквозь тернии к звездам, к пониманию себя и окружающих. По словам автора, «У Вали Дикаревой ключевым словом стало „понимание“. Именно этим её и отомкнули для новой жизни!»

В книге устами героев, а значит и самого писателя, вновь повторяются и по возможности решаются извечные вопросы людского бытия из книги Михаила Анчарова: «Не кажется ли Вам, что единственное, что делает человека человеком, это вовсе не способность вычислять и анализировать, и делать выбор — это умеют даже бациллы, не кажется ли Вам, что человека делает человеком способность к сочувствию, распространяющаяся на окружающих?» Сама Галина Щекина, являясь в той или иной степени прообразом Валентины Дикаревой, устами своей героини замечает: «Пишу роман о том, как семья может искалечить человека или сильно изменить! Или, наоборот, — семья дала такую защиту, что и потом, через много лет, человек не перестал верить в тепло человеческое…»

Роман «Несвадебный марш» является своеобразной новой версией сказочной истории о Золушке, которая постепенно осознает себя, строит себя и открывается окружающему миру вопреки всему и вся. Г. Щекина пишет об этом так: «У неё появилась норка, где её никто не мог достать. И от этого она как-то растаяла. Бывают люди, от которых тепло. Бывают места, от которых тепло затылку, словно теплая вода. А бывает так, как у неё, — теплый центр появился внутри. Вдруг Валька обнаружила, что у неё внутри много чего есть!» В описаниях ощущений Валентины Дикаревой есть волнительные, наполненные романтикой текстовые находки, выводящие бытовой сюжет в круговорот большой литературной традиции: «С тех пор я чувствую себя на земле плохо прикрепленной. Летом, лёжа на спине на оттаявшей на метр земле и глядя в небо, я боюсь упасть в космос и глупо хватаюсь руками за землю. Особенно в звездные ночи, когда так и тянет полететь туда». Или так: « По улице несло мокрый снег, вселенная была в предчувствии неведомого счастья… Ничего особого не было сказано, но настроение стало другим, как-то поверилось в лучшее. В то, что завтра уже всё наладится…»

Несмотря на общий оптимистический посыл, путь к его реализации пролегает в книге буквально через помоечные разводы постсоветской и российской перестроечной социальной действительности. Многое здесь расписано в серо-грязных тонах общежитского быта, наполнено привычной неразберихой канцелярской бюрократии, озвучено крепким словцом коммунальных передряг. Читая роман, иногда впадаешь в отчаяние от навалившихся на его героев забот и проблем. И всё написано так подробно, достоверно, что этому не просто веришь, а понимаешь, что это — про всех нас вместе. Книга может восприниматься буквально как эпос отечественного житейского разлада, внутри которого с большим трудом зарождаются и прорастают побеги талантливости и деятельной энергии. Остается только удивляться тому, как автор умудряется выруливать из описаний этого многообразно-удушливого и по-своему привлекательного для смакования бесприютного хаоса современной жизни к поиску светлых идеалов. Как это часто бывает в демократической среде, в книге на фоне маргинального окружения все же взрастает плеяда отечественных бессребреников. Это и сама Валентина (Валента) и её муж Сева (Северин). О новых, странных героях пережитого времени Галина Щекина написала так: «Просто он не был соглашателем. Это было трудно понять. Гораздо позже появилось словечко „конформизм“, так вот, Митя был не конформистом. Оказывается, иногда это опасно для жизни. Седова только чувствовала, что они с Митей чем-то похожи, и что ей тоже места нет — той настоящей, какой она хотела бы стать. Если бы стала — ей бы улыбнулось то же самое. Впервые что-то случилось с Валентой. Захотелось рассказать ему всю жизнь, но вокруг высились кастрюли. Хотелось все бросить, нужно было собраться с мыслями, но времени не оставалось». Люди из этой плеяды в романе окрещены марсианами. Там написано так: «У марсиан должны быть нормальные жены, не марсианки. Потому что иначе никак не выжить. Потому что марсиане изначально немного больны». Но они, по словам Валентины, — небожители.

Роман Галины Щекиной «Несвадебный марш» имеет достаточно сложное внутреннее построение. Здесь множество героев из двух семейных кланов и окружающих их людей. Иногда бывает трудно разобраться в хитросплетениях очень непростых взаимоотношений. Тем более что иносказательно описаны места действий, двоятся имена главных героев, какие-то события лишь намечены и не имеют продолжения. Такое ощущение, что автор второпях хотел сказать обо всем и сразу, а под конец начал обрезать какие-то не самые существенные куски. Вероятно, объем этой книги мог бы быть увеличен в два раза для полноты всей истории, но тогда бы пропала острота читательского додумывания. Отдельные места, как объемные лирические отступления, могли бы быть немного сокращены, так как они слишком детализированы.

Думается, что само построение романа — определенная проблема для автора на будущее. И хочется сохранить все подробности размышлений о библиотечном деле Валентины, то бишь самой Галины Щекиной, рассказать во всех красках о Лондонском путешествии Северина, и при этом не утерять основную линию повествования.

Недавняя и современная российская литература всё более осваивала трагический и обыденный опыт уже прошедших десятилетий («Дети Арбата» Анатолия Рыбакова, «Лестница Якова» Людмилы Улицкой, «Таинственная страсть» Василия Аксенова, биографические книги Дмитрия Быкова о Маяковском, Пастернаке и Окуджаве). А вот роман Галины Щекиной написан о совсем недавнем, даже новейшем — о конце ХХ — начале ХХI века. И на удивление, это редко и интересно. Так много бытовых, поведенческих, ситуационных подробностей, что, возможно, по этим страницам можно просто изучать современную жизнь, тем более вологодскую.

Из всех описанных событий в городе «в лесах» особенно запомнились те страницы, которые посвящены волнительным и трагичным встречам с вологодскими художниками — Яном Крыжевским и Геннадием Осиевым. Все это описано глазами Валентины Дикаревой, за которой стоит сам автор с особой личностной интонацией сопереживания талантливым людям: «Валя была влюбчивой до безобразия. Каждого человека она додумывала. Однажды побывав там, где человек-загадка создавал картины-загадки, она уже о нем не забывала». Это — редкий дар. В книге есть очень точные, даже пронзительные описания картин Крыжевского. Как верно охвачен основной колористический акцент панорамных пейзажных композиций художника: «Ударило сразу цветом, этой леденящей сиреневой синевой. Эта синева обрушилась на Валю как цистерна с водой. Хотелось зажмуриться и закричать «Ухх!» Впиваясь глазами в этот цвет, Валя пламенела лицом. Холод работ переходил в горячку ощущений. Картины были явно «не наши». Интересны «Фрегаты полярных трасс», «Вдали от айсбергов» 1982 года: «Такая была в них грусть и ненужность! Как в любой человеческой душе, которая потерялась и не нужна никому». Или о картине «Уходящим летом» 1978—1979 годов: «Это смотрела с полотна реальная женщина, её горделивая красота, её прощание. Говорили, что это жена Алиса. Но отчего столько горечи? Язык печали был привычным, Ян был не из тех, кто распевал гимны…» Думается, что новое издание романа может быть сопровождено репродукциями самих картин близких автору художников и дополнено историко-литературоведческими примечаниями, конкретно раскрывающими имена прототипов и хронику конкретных происшествий. Ведь всё типичное для показа современности уже завтра становится познавательной летописью времени.

Можно сказать, что книга у Галины Щекиной получилась. Конечно, местами не помешала бы правка опытной руки литературного редактора и издательского корректора. Но есть в опубликованном тексте о чём подумать, волнует щемящая нота откровенной исповедальности в размышлениях автора «о главном». В романе есть надежда, о которой сказано вполне определенно: «Вот так оно, у нормальных-то людей. Счастье миром правит, а не наоборот».

Владимир Воропанов. Ноябрь 2018 года Вологда

Марина Горохова. Как поэты-писатели все это выносят?

За всю мою жизнь в сорок три года не встречала я живого поэта или писателя. И когда я попала в Дом дяди Гиляя, первая реакция была — что я тут делаю?! — где я, и где писатели? Ничего общего как бы. Но у меня получилось занять свою нишу среди них. И посмотреть на их творческий процесс с человеческой стороны. Не что они делают, а как: что на входе и на выходе.

Но я так и не научилась анализировать само их творчество. Поэтому, когда пришла к Г.А. на предыдущий вечер в музее, на обсуждение книги «Несвадебный марш» — ничего не говорила. Хотела послушать: а что же говорят умные люди? Перед сегодняшним вечером даже стенограмму мероприятия этого прочла. И для чего, оказалось? Чтобы убедиться — не надо мне это ни слушать, ни читать!!! Не представляю, как поэты-писатели все это выдерживают?!

Вот такая человеческая аналогия у меня получилась. Родил ты ребенка, ночи не спал, носился с ним по поликлиникам, школам, по всем этим казенным учреждениям; «рОстил-рОстил», вырастил: вот вам, люди добрые, любите его, дружите, пожалуйста! А люди добрые говорят — да, что-то не таков, кривоват, сверху ничего, а середина и не нужна вообще… Можно было бы и интеллекта побольше… Не красавец, но на маму посмотрите…

Совершенно не понимаю, как они критику в свой адрес переносят… Нет, не то чтоб мне нравилось у любимых писателей все подряд потому, что я их люблю как людей. Но если что-то не пошло, я знаю что, скорее всего, это у меня не хватило ума, терпения, интеллекта, или просто настроение не совпало в данный момент жизни.

Теперь возвращаемся к книге «Несвадебный марш». Сейчас отвечу на критику, что в ней все сумбурно и непоследовательно. Знаете, как бывает, когда собирается большая семья из нескольких поколений за большим столом: это разговор без начала, без конца. Постоянные реплики с места: «А это было еще до того, как козел Коля помер… Нет, это было не тогда… Тихо! Я вам скажу, как это было на самом деле!»… Вот и в этой книге Г.А. собрала всех за большим столом. И она вам рассказывает всё, как было.

Я открыла сегодня, полистала эту книгу — смотрю, а я и тут, и тут не помню. А читала взахлеб. И сразу вспомнила другую свою любимую книгу «Цитадель» Экзюпери, попроси меня хоть что-то процитировать — не помню, но я знаю, что могу раскрыть ее с любого места, и в каком я состоянии ее открою, то и найду. В следующий раз открою, даже на том же месте — увижу совершенно другое.

Мне близка проза Г.А., потому что я прихожу к ней в гости и рассказываю свою жизнь с приключениями, вот так же смешанным кувырком, как у ее героев. Ее книгу я помню в тех местах, где я, как в зеркале, отражаюсь. И опять же, она описывает нашу вологодскую действительность: я знаю, что находится за тем углом, куда сейчас героиня убежит. У автора много мелочей, которые я знаю и пережила. И оно все через меня проходит. Просто я не умею говорить… (смех в зале). Не-не-не, говорить я умею — только останавливай, я анализировать не умею текст!

В чем разница между простой теткой, которая просто про жизнь рассказывает, перечисляя самую ежедневную рутину, бытовуху, ужасы приземленных мучений, и писателем? А в том, что она одной строчкой в конце дает понять: а это, оказывается, про любовь. Она умеет посмотреть на бытовое с такой стороны, что внутри шевелится и теплеет. (Кстати, о словечках моих любимых от Гали: «спасибая на ходу» (из «Графоманки») и я это активно использую…

Ее простой вопрос прийти и рассказать подтолкнул вот к нему (показывает листочек), тут процитировать надо, чтобы не сбиться. Это бабушка показывает невестке праздничное письмо дочери Евдокии, как надо выпекать пироги. Мелочь, но все составные части — Мука, Яйца, Молоко, Руки, Тепло — все с большой буквы… (Цитирует из романа). «Цель — дать радость любимому существу (!) …Тесто: первое преосуществление…» (Читаешь, и по телу мурашки). «Крутишь и вертишь, уже устали, но представляем, что невидимый столб Любви и Добра устанавливается между нашей Кастрюлей и Небесами».

Я ничего не понимаю в искусстве, но мне кажется, что когда Г.А. пишет свои книги, она и пытается создать этот столб — невидимую дорогу, полную любви и добра от себя к читателю.

Про что «Несвадебный марш»? (Показывает что-то в обычном пакете из магазина). Про то, что когда встречаешь человека, не знаешь, какой он, что будет дальше. Самое главное — не подумать на автомате, что мусор, не выкинуть. И даже когда увидишь, что там — не пугаться: «Господи, за что мне такое народное творчество?!!!» (Из пакета достается завязанный узелок из женского головного платка и вручается С.М.). Пока развяжешь, пока докопаешься, по пути можно оцарапаться, испачкаться… Но если это твой человек — он услышит тепло, поверит, что внутри все равно будет любовь. И ты доверишься ему в ответ, и почувствуешь: держит, не отпустит! (С.М. осторожно держит узелок). И тогда вы вдвоем пробьетесь через что угодно и будете счастливы!

Г.А., я тебя очень люблю, и буду ходить на любые твои встречи, и выступать с удовольствием, но только, пожалуйста, не проси свои произведения анализировать!!!

Ирина Григорьева. Нечто главное в рассказах Г. Щекиной (обзор)

Рецензия на «Сказку о потерянной правде».

В сказке есть несколько волшебных моментов — умение Харитона быстро работать и кошка в платочке. Но судя по упавшей со стола бутылке пива, кошку можно отнести к обычным глюкам.

В основном же сюжет довольно прост: был никто — побыл кое-кем — вернулся в прежнее состояние. В этом, на мой взгляд, слабость этого сюжета, т.к. герой к концу не изменился. Как спал на сеновале, так там и остался. Ни в тюрьму не угодил, ни на Бали не сбежал.

Точкой отсчёта потери правды я вижу порочную связь героя с Дорой. Герой не мог отказать женщине и вляпался. В этом слабость его характера. И после содеянного он не долго мучился. Как это увязывается с его девизом «живу по правде», мне не очень понятно. Слишком уж быстро Дора его на лопатки уложила.

Ещё показался странным ход мыслей жителей села — если человек без помощников умеет быстро всё делать руками, то значит и управлять кучей народа он сможет. Мне кажется, что эти два вида работ немного отличаются.

И если всё село разучилось работать, как оно вообще существовало до этого? И как улица пополнилась ребятишками черноголовыми, если Фрол отсутствовал всего лишь год (а на момент обращения селян к Харитону, Фроловой семьи не было уже полгода). И как село жило без правления полгода? И как оно называлось до переименования в Харитоново?

Почему селяне прощали Харитону разгул? Почему не ворвались в краснокирпичный дом и не устроили публичную порку?

Текст вызывает много вопросов. И не дал мне ответа на главный: «В чём правда?»

Рецензия на рассказ «Вторая полка»

Очень понравилось, как в тесной ограниченной локации кипят нешуточные немые страсти. Вроде тихо вокруг, привычные вагонные декорации, мелькание внешнего мира за окном, и тут — такие бури.

Особенно ярко контрастируют отношения Кости с девушками. С Таней он нежный, возвышенный, отдалённый и близкий одновременно. Будто прямиком из её грёз пришедший романтик. Их диалог — это тихий стрёкот электрических разрядов между пальцами. Таня — мечтательница, робкая и парящая в облаках, идеализировавшая образ этого черноглазого красавца. И верхняя полка, как символ этой оторванности от реальности, летания в воздухе.

С Лорой Костя напористый, наглый, приземлённый. Безо всяких прелюдий он вступает с девушкой в связь. Нижняя полка как символ низменности происходящего на ней.

Два уровня отношений между мужчиной и женщиной. Единение душ и единение тел. Костя угодил каждой. Тане он подарил непередаваемые ощущения полёта, бестелесного слияния, мурашечного предвкушения счастья. Лоре — утешение в её расставании с парнем, доказал ей, что она красива и желанна. Поэтому гордость и переполняла её наутро.

Робкие мечты Тани разбились, но теперь у неё есть индикатор состояния «быть ей с мужчиной ли нет» и повод задуматься о том, как относиться к себе и к мужчинам.

Образ Кости в конце, окаймлённого девушками, красив как метафора того, что гармоничные отношения между мужчиной и женщиной — это баланс духовного, возвышенного и примитивного, низменного.

Замечательная зарисовка, Галина Александровна! Заставляет задуматься над вопросом: «А на какой полке ты?»

Рецензия на миниатюру «Даля и абрикос».

Понравилась абрикосовая линия жизни Дали. Как какой-то амулет, всегда рядом с ней в трудную минуту абрикосы.

Я думаю, что героиня сама яркая, солнечная, как этот фрукт. Все её за это любят и тянутся к ней.

Написано с большой любовью и теплом к героине.

Рецензия на сказку «Чудо и чучело»

Очень понравился рассказ, такой тёплый, солнечный, как и само чудо. Он заставляет видеть свет в обычных вещах. А еще мне было жаль маленькое заплутавшее чудо. Никто в него не верил. Может, потому, что оно слишком маленькое, а люди могут хорошо разглядеть только большое. Но в этом и есть смысл чуда. Оно хоть и маленькое, но может всё, к чему прикоснётся, сделать живым и волшебным.

Это как божественная искра, которая способна уродливое и некрасивое превратить в важное, нужное и любимое.

Может, чудо привлекло в чучеле то, что оно было создано человеком. И вот синтез светлого природного начала и труда рук человеческих и создаёт события, вроде и обычные, но для людей — волшебные. Это — урожай ягод, котёнок, закрывающееся само собой окно. Ведь волшебство — это счастье. А счастье как раз в мелочах.

Инна Ермилова. Размышления о творчестве Галины Щекиной и не только

Вологодский край славится именами авторов и богатыми литературными традициями. Одним из известных писателей Вологодчины является Галина Александровна Щекина. Об этом говорит множество отзывов и рецензий на её произведения — свидетельство признания своеобразия стиля автора, умения находить «болевые точки» общества, вызывать внимание к ним обширной читательской аудитории. И в этом кроется возможность решения проблем, надежда на выздоровление.

Г. А. Щекина — писатель реалистического направления, в основном её героини — женщины. Как творческие люди, они разрываются между своими желаниями, устремлениями и семейным бытом. Произведения её во многом автобиографичны, хотя автор не ставит перед собой такой цели, иногда это мешает восприятию. «Герои должны жить своей жизнью», — так говорит сама Щекина.

Галина Александровна — руководитель литературно-краеведческой студии «Лист», мой первый учитель в литературном творчестве. Обучаясь, любой ученик проходит несколько этапов. Первый — безоговорочное признание всего того, что говорит учитель. Со временем неизбежно появляется критическое отношение, как к самой личности учителя, так и к его творчеству. Это, по-моему, как ни парадоксально звучит, является подтверждением успеха учителя. Значит, идёт работа ума, развитие, совершенствование личности самого ученика.

Я прочла роман «Графоманка», цикл рассказов сборника «Улица гобеленов» и отдельные работы разных лет. Отметила для себя, что произведения автора не просты по содержанию, созданы для искушённого, вдумчивого читателя. Смысл часто таится за короткими, отрывистыми предложениями, несколько рваными фразами. Читатель должен додумывать, завершать мысль автора самостоятельно.

Непременными атрибутами творчества Галины Щекиной являются ирония или даже сарказм.

Для описания эмоционального состояния героев автор часто использует музыку, которая звучит на крохотных кухоньках, соседствуя с кастрюлями и другой утварью, и в этом протест против повседневности, постылого быта.

Эти картины в свою очередь навеяли на меня размышления о схожести работ Галины Александровны с творчеством художника. По стилю написания я бы отнесла их к графике. Работы контрастные, чёрно-белые, выполнены быстрой рукой отдельными, резкими штрихами. Схвачен образ, суть явления. Основная задача произведения — привлечь внимание к событию, вывести из оцепенения, растормошить, вызвать ответный шквал эмоций, побудить к действию. С одной стороны, это не может оставить равнодушным читателя, с другой, порой при прочтении вызывает внутренний протест, так как мнение читателя может быть в корне иным, нежели мнение автора.

Например, героиня романа «Графоманка» Ларичева рассуждает о том, что её обвиняют в написании реалистичных образов. В своих мыслях об этом она приходит в тупик из-за непонимания, из-за равнодушия к творчеству таких же, как она, графоманов — людей различных профессий, социального статуса. Из-за невозможности быть принятой в Союз писателей у неё опускаются руки.

В строках романа сквозит сочувствие автора к героине, но, на мой взгляд, это лишь удовлетворение собственного эго героини, к процессу творчества оно не имеет никакого отношения, потому что творчество направлено на других людей, без этого оно лишено всякого смысла. Поэтому и возникает противоречие, которое вызывает ответный отклик у меня, как у читателя. Бесспорно, что роман «Графоманка», номинированный на премию «Русский Букер» в 2008 году, спустя годы по-прежнему остаётся востребованным, а тема, затронутая в нём, актуальной.

В рассказе «Сынуля» образ Нилы изначально вызывает сочувствие и сопереживание в силу того, что героиня осталась совершенно одна перед жизненными невзгодами, лишена поддержки. Со временем семейная жизнь каким-то образом наладилась, но сама Нила превратилась в «железную леди», пресекшую первую любовь сына. Героиня не смогла отпустить его к другой женщине. В жизни матери часто ограничивают свободу детей, поэтому они вырастают инфантильными. А ведь как говорит индийская пословица: «Ребёнок — гость в твоём доме. Накорми его, научи и отпусти». В рассказе нет положительного героя, и это угнетает. Как и то, что сын не борется за свою любовь. Автор не даёт ему никаких шансов пусть хоть каким-то образом высказать свой протест против воли матери.

Окрашенным в более светлые тона мне показался рассказ «Тихо, Алфеева». «Просто встретились два одиночества…». Да, бывает и такая любовь в жизни. Любовь-жалость, любовь-благодарность. Я не против реализма, как литературного течения, но мне хочется видеть в произведениях свет, надежду выхода героя из трудных жизненных испытаний. В противном случае творчество предстаёт для меня каким-то тяжёлым, безрадостным процессом.

Думаю, что причина такого разного подхода кроется в особенностях личности автора. Их объясняет наука семантика, которая показывает, каким образом любой человек способен облекать свои мысли в слова или, наоборот, воспринимать информацию. Например, один при звучании слова «лист» представляет белый лист бумаги; другой — ярко-жёлтый лист клёна, как торжество, пик осени, предупреждение о скорой холодной зиме, или лежащий на земле, прихваченный первым инеем, хрупкий, беззащитный, лишённый надежды; третий видит ярко-зелёный лист, пронизанный солнечным светом.

За короткое время обучения в литературной студии я получила огромный пласт знаний. В том числе и о своём внутреннем мире, который, как оказалось, существовал во мне сам по себе и, возможно, так и не раскрылся, если бы не встреча с Галиной Александровной. Уверена, что она не была случайной. Ведь «когда ученик готов, приходит учитель». Наше общение было захватывающе интересным, как «американские горки» с их подъёмами и спадами, через «не хочу», «не буду» и прочие тернии.

— Галина Александровна, по Анчарову что я могу сделать к конкурсу?

— До конкурса еще целый месяц! Желание есть — пробуй, а нет — насильно мил не будешь.

— Интересно попробовать, но мне нужно задать вектор. Я люблю делать трудные задания, но не знаю, что это должно быть. Видимо, эссе, тогда нужна тема. Может, подскажете? Я просто никогда не была на чтениях.

— Господи, Инна, это статьи, проще всего сериал посмотреть, но если не хочешь, так читай книжку. Твоя тема — «Частное общечеловеческое в прозе Анчарова».

— Буду созревать, может, и рискну!

— Кто не рискует, тот не пьет шампанское! (прости за банальность).

В результате полуночных бесед родилось одно из моих любимых эссе, правда, тема случилась иная, в последней редакции она звучит: «Михаил Анчаров, я и квантовая физика». Но самое главное то, что на моей книжной полке теперь появился томик произведений этого автора.

Михаил Анчаров, по мнению Галины Щекиной, является «человеком уникальным во всех отношениях, чье творчество дарит людям самое главное — надежду». Это очень созвучно с моими личными представлениями.

Сам процесс литературного творчества для меня — уход от бытовых проблем, разнообразие жизни, радость успеха или стремление к своему совершенствованию в случае творческих неудач. Сегодня благодаря этому я вижу огромные, как океан, горизонты. Мои эмоции — волны. Слова, что рождаются откуда-то из недр океана, — брызги «живой воды».

Галина Александровна — южный человек. Наверное, ей немного холодно среди нас — северян. Мне хочется, чтобы наконец наступило лето в нашем городе, чтобы у всех стало теплее и светлее на душе, чтобы родственные души и единомышленники не терялись, поддерживали друг друга в начинаниях.

Вопреки всему хочется верить, что я могу стать тем самым тонким лучом солнца, одним из многих, что светят сквозь прозрачное кружево листвы и радуют нашего наставника своими открытиями в мире литературного творчества, вдохновляют на создание реалистичных и в то же время многоцветных, наполненных светом и теплом произведений.

А может, это будут сказки? Кто знает…

Элеонора Жукова. о «Горящей рукописи»

На встречах Галины Александровны с читателями не в первый раз слышу упоминание о книге «ГОРЯЩАЯ РУКОПИСЬ», стоящей особняком, как о бедной деревенской родственнице. Услышав это снова, у меня просто терпения не хватило смолчать. Выплеснула эмоции на защиту любимой книги. Немного личной истории. Знакомство с автором и книгой произошло абсолютно случайно. Проходя мимо библиотеки, увидела объявление о встрече с читателями Галины Щекиной. На улице было холодно, в квартире меняли все окна, а знакомых в городе ни одного человека. Взяла паспорт, записалась в библиотеку, взяла, чтобы иметь хоть мизерное представление об авторе, «ГОРЯЩУЮ РУКОПИСЬ». Почему именно эту книгу? — Обложка привлекла необычной старинностью. А потом… не могла оторваться. В библиотеке тепло, спешить мне некуда. Сижу. Жду встречи. И потом всё было здорово. Красивая женщина, настоящая живая писательница с необыкновенного тембра голосом. Возвращалась домой, согретая физически и душевно, и напевала: «Представить страшно мне теперь. Что я не ту открыла б дверь. Другой бы улицей прошла. В библиотеку не зашла…» А теперь о книге. Прошло несколько лет, и я стала думать, что, может быть, то первое впечатление исчезло?

Помните у Александра Кушнера?: «Что делать с первым впечатлением? Оно смущает и томит. Оно граничит с удивлением и ни о чём не говорит». Говорит! Ещё как! Во — первых, язык написания действует завораживающе. И тогда и теперь. А содержание — не меньше. Возможно, что мне очень близка эта тема. Я близко знакома с такими людьми, как героини Галины Александровны. Им всегда надо больше, чем обычному человеку. Как говорится — «не живётся спокойно». Кто-то ими восхищается, кто-то не понимает, кого-то раздражает-бесит. Один из моих старых друзей собрал единомышленников — творческих людей (учителей, врачей, шахтёров, пожарных, милиционеров и др.) в группу «ВДОХНОВЕНИЕ». Незабываемое время! А ещё у него была мечта создать свой литературный журнал. Никто не верил в его идею. Да ещё при его неуживчивом характере правдолюба пробиться, казалось, не реально. Но всё получилось! Материала набралось сразу номера на три! И журнал появился! Толстенький и цветной с оригинальным названием СУПЧИК (Североуральцы пишут, читают и критикуют). Правда, для осуществления мечты мой друг Владимир втайне от всех потратил на первый в истории города журнал все свои «похоронные деньги». Не всякий может понять и принять такие жертвы ради МЕЧТЫ.

А «ГОРЯЩАЯ РУКОПИСЬ» волнует меня по-прежнему. Открываю главу ЗАМЫСЕЛ (про Герасима) и переживаю, как — будто я там, рядом. Может быть прав Аркадий Кутилов, сказав: «Поэзия-не поза и не роль. Коль жизнь под солнцем — вечное сраженье. Стихи — моя реакция на боль, моя самозащита и отмщенье!»

Ну, вот, Галина Александровна, написала, что думала… Всего Вам доброго. Искренне Ваша, Эля.

Дмитрий Калашников. О романе «Несвадебный марш»

Я не являюсь специалистом в области прозы, поэтому выскажу лишь общее впечатление о романе. Это объёмное произведение реалистического характера написано простым понятным языком, что делает его восприятие доступным для всех. Роман будет близок людям разных поколений, разных социальных групп. В основе сюжета — судьбы людей, это книга о людях и их жизни со всеми радостями и печалями.

Читая текст, чувствуешь женский почерк, хотя это и не так явно выражено. Это придаёт описаниям более эмоциональный характер и оживляет восприятие произведения. Ощущается, что автор имеет богатый жизненный опыт и хорошо знает людей, при этом повествование лишено цинизма, чем грешат многие современные писатели.

Галина Щекина относится с любовью к своим героям, не смеётся над ними, не осуждает их, что делает роман светлым в гуманистическом смысле. Личности отдельных героев романа описаны очень хорошо, как будто речь идёт о реальных людях. Автору также хорошо удались динамические сцены, такие, как погоня на вокзале, а также сцены, где создаётся психологическое напряжение, интрига. Особенным душевным теплом веет от самых первых глав романа, в них чувствуется какая-то щемящая глубина. Как и любой роман, это произведение богато описаниями, сюжетными линиями, в нем присутствует множество персонажей, это, действительно, роман! Уверен, что книга будет востребована читателями, которым близко реалистическое описание жизни, и которые обладают определённым жизненным опытом. Такие читатели найдут для себя в этой книге много интересного!

Анна Кашина. Парадоксы женской прозы Щекиной. («Улица Гобеленов»)

В мире множества лун,

В бесконечном движении мира,

Так звучит её лира:

Самой женской из струн… (А. Кашина)

Галина Щекина — писатель, критик, публицист, член Союза российских писателей, автор многих замечательных книг. И хоть она не является выпускницей суффиксовыделительного и красивоговорительного института, после которого многие словесницы с молодости преподносят себя состоявшимися писателями, но окончив экономический факультет Воронежского университета и пройдя серьёзную трудовую и журналистскую школу уже в Вологде, она научилась самостоятельно писать увлекательную пронзительную прозу. В мир большой литературы Щекина пробивалась, совершенствуя мастерство каждодневным упорным трудом, работая над ошибками, прислушиваясь к биению читательских сердец и метроному социума. Вот почему книги Галины Щекиной заслуживают внимания не только читателей и ценителей литературы, но и исследователей.

Речь пойдёт об одной из её книг. «Улица Гобеленов» — сборник повестей и рассказов о женщинах, проиллюстрированный гравюрами Евгения Шиперова. На обложке изображены девушка и женщина, улыбающиеся друг другу и взявшиеся за руки, что символично, ведь на страницах этой книги читателя ждут материнская и сестринская любовь, милосердие, забота, взаимовыручка. У каждой героини есть подруга, идеал. Вероятно, сборник назван по одному из рассказов не случайно. Автор намекает, что женские портреты не просто тщательно прорисованы, они как бы вытканы на разноцветном гобелене жизни, и нельзя ни убрать, ни добавить ни одной чёрточки. Женщины эти воспринимаются цельными фигурами, а истории их жизни — монументально-правдивыми.

Сборник включает три части. Первая из них, «Граня», состоит из восьми глав с общими персонажами. Эта часть, ранее издававшаяся отдельной книгой («Тонкая Граня»), рассказывает о девочке Гране, впоследствии — девушке и женщине, о её семье и ближайшем окружении, о её жизни в Малороссии в до- и послевоенное время. Вторая часть, «Нила», также состоящая из восьми рассказов, связанных единым сюжетом, посвящена ведущей литературного кружка, писательнице Ниле Волиной, нашей современнице. Завершающая часть, «И другие», составлена из десяти небольших рассказов о женщинах: «Беретик», «Варварин брат», «Тихо, Алфеева», «Хороший знак», «Улыбка на разломе», «Узел», «Драма на улице Гобеленов», «Лисёнок в сквозном лесу», «Дуновение Рождества», «Чай с коньяком».

Парадокс первый: горе по-женски

В аннотации на второй странице есть подсказка: «Женщины, чарующие и ужасные, влюбленные и отчаянные…» По замыслу автора, это книга о женщинах, о восприятии ими своей женской сущности, испытаниях, силе духа и характера в наполовину мужском мире, поэтому здесь позволительна некоторая скромность в прорисовке мужских образов.

Многие мужские персонажи в этой книге обладают скудным набором однообразных личностных черт. Как сироты в детском доме, они часто носят одинаковые имена. Эгоизм, строгость, нетерпимость, наплевательство, мрачность, внешняя непривлекательность, ущербность, даже некрасивость — вот черты этой категории. Даже весёлость, которая могла бы компенсировать другие недостатки, в большом дефиците. Богдан из «Грани», Назар, Санни и Митя из «Нилы», Густав Бауэр и Савва из «Чая с коньяком», муж Павлинки из «Хорошего знака» — нет среди них равных женским образам по силе, порядочности и характеру. Вероятно потому, что они призваны лишь оттенять масштаб личности героинь и провоцировать своими действиями или, наоборот, бездействием несчастья и отчаяние женщин. Некоторые и вовсе безымянны. Например, директор школы, который отчислил Злату, хотя у него «дёргалась бровь, и руки со списком дрожали» — вот и всё, что о нём сказано («Каникулы Грани»). Зато активистка в форме, пришедшая проводить агитацию в школе, «отчеканила, как много сейчас значат для страны трудовые резервы», являя собой противоположность трусливому директору. Об отце Грани известно, что он курил, был лыс и похож на Котовского, что у него был сильный кулак, когда он требовал подчинения своей воле, а ярко положительных качеств у него не обнаружилось, кроме, разве что, веры в коммунизм.

Сын Аллы Вадимовны («Чай с коньяком») попросту уходил из дома, если что-то было не так. Как и что он там переживал, неизвестно. Предательство отца, аборт девушки, развод, смерть бабушки — его душевные переживания остаются нам неизвестны, сказано лишь о пьянках и гулянках. Только повзрослев, Коля наконец-то влюбился и начал бороться за свою любовь. Здесь автор уделил место его переживаниям: «Коля превратился в зомби… Всегда можно отличить, когда человек дрожит над своим реноме, а когда он просто не хочет жить. Коля именно не хотел».

Санни («Сынуля») — неуравновешенный, заласканный матерью, со «лбом интеллигента» и веснушками, склонный к депрессии, яростно влюблённый в Ольгу и, в то же время, не способный работать «на работе», по крайней мере, в молодости. Его портрет становится несколько чётче лишь на фоне его жены, энтузиастки и умницы, которая создала все условия для его преображения: он «откинулся в кресле как Ленин, стал с годами ещё более причудливым, но без агрессии, был ласков и весел. Он к старости становился барином, благородным, величественным». Автор в каждом рассказе как будто вынимает из мужчин души-пустышки, рассматривает их, показывает читателю и помещает обратно. Тех, в ком есть искра, он пытается раздуть, ставя в разные жизненные ситуации, чтобы огоньки их душ засияли, или хотя бы для того, чтобы женщины могли с ними как-то жить (на бытовом, физиологическом уровне), раз уж нет возможности установить глубокую духовную связь.

Приятным исключением являются образы Лешека Ковальского и Егора из «Грани», Хазова из «Тихо, Алфеева», Наримана из «Лисёнка в сквозном лесу», отца Фёдора и самого Фёдора из «Улицы Гобеленов», Зимина, сквозного персонажа рассказов «Хороший знак» и «Улыбка на разломе». Эти герои заслуживают уважения и любви, героини им верят, симпатии автора на их стороне. В отдельную категорию можно отнести рассказ «Дуновение Рождества», где персонаж Филипп переживает смерть жены, и «Варварин брат», где герой Витя, пережив не одну трагедию, умирает (подробнее о них сказано ниже). По объёму больше комплиментов автора достаётся всё-таки героиням. Их характеры более увесисты, сложны, внешность (фигура, лицо, прическа, одежда) прорисована детальнее, некоторые из них просто красавицы, сделавшие успешную карьеру. Но переживания, доставшиеся им, порой невыносимы, а они, окрылённые надеждой, стараются быть счастливыми, не смотря ни на что. Лучики здорового феминизма в этой книге хорошо просматриваются, так как автор упорно принимает сторону женщины и защищает её.

Парадокс второй: психологические особенности героинь

Психологизм — автор уверенно владеет им через портрет, мысли, речь, поведение, описание одежды, показывая психологическое состояние героев. Например, в «Гране» — через устремления героини: «Пока Граня решала задачи, Злата пыталась лущить кукурузу, но тут же бросала это скучное дело». Или: «И хотя в школе не больно строжили с чтением книжек, она пыталась даже урывками читать». Автор демонстрирует упорство Грани в достижении цели — трудом и образованием преодолеть бедность. А в душе Нилы («Марсиане»), когда она поняла, что будет писателем, «завывала тоска отравленного навсегда человека». Ещё пример психологизма через подтекст, когда читатель сам чувствует авторскую мысль: «Вчера Нила потеряла Митю навсегда. Нет-нет, он не умер. Он на фото такой великолепный…» Имеется в виду, что он покинул её навсегда. Или в рассказе «Драма на улице Гобеленов», когда приходит письмо с фотографией, где «сквозь пшеничные волосы смеялись глаза Дружаны, перечёркнутые тонкой косичкой в бусинах», якобы неизвестно откуда, то читатель догадывается, что с конечной станции жёлтого автобуса, где остался навсегда влюблённый Фёдор. Или в рассказе «Лисёнок в сквозном лесу», когда Нариман, социальный педагог, читавший стихи про лисёнка и обучавший письму малограмотную девушку-токаря четвёртого разряда Нарине (пока она была на больничном в общежитии), уезжает на другую работу, и она ему пишет, а он не отвечает три года. Автор заканчивает рассказ цитатой стихотворения поэта Жигулина: «И давно уж мне не нужна ни сама ты, ни образ твой…» — так бы мог ответить сам Нариман. Также читатель без труда считает сравнение Нарине со зверьком, которого приручили, в частности, с лисёнком.

В цикле рассказов «И другие» особо хочется выделить «Чай с коньяком», потому что сюжет его насыщен и драматичен, а ещё потому, что героине этого рассказа, Алле Вадимовне, автором был выдан самый шикарный гардероб. Она «была страстной любительницей тряпок, умела пошиковать… темно-синий бархат с голой спиной или строгий костюм из серебряной парчи, который при малейшем движении вспыхивал и переливался звёздами…» Это подчёркивает женственность её натуры, склонность к изяществу, желание показать свою внутреннюю красоту через внешние атрибуты. Но ей же достался и самый тяжёлый отрез женского горя. Её самообладание, выдержка и доброта поражают: увидев разгром на даче после пьянки сына, она лишь называет его «поросёнком» и сама всё убирает несколько часов, не устраивая скандалов. Или в эпизоде, где невестка Люда бросает её сына, а на работе приходится видеться с ней каждый день: Алла Вадимовна год терпит, не решается подойти и заговорить, чтобы не быть нетактичной, хотя сердце за сына болит.

Заострение какой-либо одной психологической черты также используется автором. Трудолюбие маленькой, но ответственной девочки Грани превращается в самоотверженность, а выносливость её доходит до мазохизма. После уроков она шла не отдыхать а, по приказу отца, работать на огороде, а потом и на путях. «Она била по камням, чтоб раскрошить спекшийся от мазута и грязи пласт… Очищенные камни надо было засыпать обратно… Падала без сознания уже дома, ничего не видела. Она могла бы спать с трёх и до утра, но вставала по хозяйству». Главная книга жизни Грани — «Овод», ей близки Жюль Верн и Гоголь «про черевички» — книги о преодолении, о возможности достичь недостижимого. Честность и правдивость её с годами переросли в обострённое чувство справедливости. С каким удовольствием она ела заработанный своим трудом кусок хлеба, или отдавала все свои деньги подруге, у которой украли чемодан, или перестала общаться с женихом, потому что он сказал, что стыдится её в институте. А Злата? Красивая, с белыми бантами, голубоглазая девочка-кокетка, с детства жаждущая мужского внимания. Так или иначе она его добивается, превратившись в модную развязную девицу, особо не страдая от своей женской доли. Автор подчеркнул это её жаргоном: «Но для меня всё кончилось плохо. Я опять залетела и настрочила ксиву начальству… Тут уж меня стали драть все кому не лень. Ты помнишь, я была ничего…».

В повести «Нила» у главной героини, сначала вовсе не пишущей, а ищущей себя в этом мире, затем ставшей писателем и руководителем литературной студии, можно обнаружить заострение таких черт, как гуманность и чуткость, которые вкупе с её заниженной самооценкой довели «пыльную училку» в «балахонистых трикотинах» до болезни.

В рассказе «Мимо Дафны», когда у Нилы обнаружилась миома, автор даёт такое описание: «Почти сорокалетняя деточка Нила сидела, втянув голову в плечи, и дрожала». Тогда Дафна, врач-акушер, с которой Нила подружилась и не переставала ею восхищаться всю свою жизнь, сказала ей в больнице: «Не любишь ты себя, всех ненавидишь, обижаешься, вот они, опухоли, и растут…» Опухоли растут, потому что Нила, забыв о себе, заботится о других людях, втолковывает ученикам азбучные истины, за которые никто не благодарит, по-матерински дарит людям добро. Нужно отметить, что Дафна — сильная, умная, уверенная в себе и нацеленная на результат, является примером для Нилы. Она победитель по жизни, а Нила жертва, которая себя таковой не считает. Её трудности в принятии себя, в несхожести с другими, «толстокожими», людьми, которым легче жить, чем страдающему, проницательному, порой жалкому, искреннему и невероятно трудолюбивому человеку, вызывают читательское сочувствие, и желание заступиться за неё.

Скудная гастрономия повседневности: кухонные дела — неотъемлемая часть женской жизни многих героинь книги. Они становятся матерями, рожают и кормят детей. Но при наличии портретов, яркого набора душевных переживаний, разноплоскостных разговоров, описаний духовных поисков, бытовых деталей, квартир, кухонь, цветов на подоконнике, гардеробов, мебели и бытовой техники, природных явлений — в книге так мало собственно еды! Автор лишь изредка подкармливает героинь и персонажей: «Зато когда выдали Гране карточку на хлеб, она так наелась!». Хлеб — награда за труд, так как в то время у Грани изысков в пище просто быть не могло. В других рассказах они могли бы быть, но автор лишь обильно поит героинь чаем. Чашек и кружек, выпитых ими по разным поводам, в горе и тоске, — не сосчитать: «Дафна не торопясь поставила чайник, достала шоколадку… После кружки чая Нила уже могла говорить» («Мимо Дафны»). Или: «Она шла домой и морщилась от слёз… Дома наварила еды — борща, каши с грибами. Испекла блинов. После долго ела перед телевизором» («Немного зла»). Или: «Чай, который пила Нила до интервью, давно стал холодным. Сыр на хлебе, наоборот, подтаял, покрылся капельками, подсох и скрутился» («Ночное интервью»). Или: «Трехслойный чай и вермишель с сардельками дали ей возможность успокоиться и побыть матерью» («Стихи с перегаром»). Алла Вадимовна, как и её мать, — любительница чая, который используется в качестве успокоительного: «Слава Богу, свет ещё не был отключен, и можно было согреть чайник на плите. Дико устав, она немного успокоилась и, выпив три кружки чая, все-таки пошла на электричку» («Чай с коньяком»). Заметно, что идея гедонизма чужда автору: сытостью не страдает никто в этой книге. Видимо, умышленно подчёркивается второстепенность пищи, когда «кулебяки с капустой» призваны утолять голод, но не должны отвлекать от роста души в упоительном мире переживаний. Лишь в рассказе «Дуновение Рождества» у героя, лишившегося любимой жены, не только самые светлые воспоминания о ней, но и самый обильный стол: «Кроме горбуши взял в кулинарии свёклу, курагу, орехи, вермишельные гнёзда, окорок тамбовский охотничий, томатный сок для себя, персиковый для неё, ей нельзя острое и копчёное… Ему можно, например, копчёного угря. А надо ещё курочку для бульона, бульон полезен и большим, и маленьким…» Автор как бы возмещает герою потерю близкого человека наслаждением от пищи.

Парадокс третий: счастье без хеппи-энда

Финал повести «Граня» огорчает читательские ожидания реализмом. Казалось бы, пусть Граня стала бы великим агрономом или была бы безумно счастлива в своей собственной семье с Егором. Но нет. Встреча с вернувшимся из тюрьмы отцом скомкана: Граню переполняли чувства и надежды, а у него другая семья. Прожив в гостях у матери с маленькой дочкой почти два месяца, Граня решила вернуться к мужу, по которому не так уж сильно и скучала — просто идти ей больше некуда: «Долго так стояла она у вокзального фонаря, изнывая от неизвестности… А она, Граня, поедет обратно к Егору, туда, где её второй дом. Она всё выдержит». Потому что счастлива она сама по себе, всё умеет, состоялась как личность, хотя и не стала великой лётчицей, как мечтала в детстве.

Первый рассказ из цикла «Нила», «Сынуля», сбивает с толку. Автор показывает нам Нилу глазами озадаченной Ольги, носительницы созидательной любви к незрелому неземному Санни. Нила Волина предстаёт перед нами неприятной шефиней литературного кружка, в котором занимается впоследствии Гурик, сын Ольги, и Санни, идеалистически защищающий её. И лишь в следующих рассказах проявляются положительные черты этой «отравленной литературой» женщины, неряшливой, предпочитающей в одежде свободный стиль струящегося трикотажа. Рассказ о её любви, мытарствах и «обивании порогов» в поисках помещений, авторов для фестивалей, студийцев для ЛИТО, героизм и выдержка, с которой она ведёт свои занятия, вдохновляя и направляя юных графоманов, — всё это восхищает. Не все её усилия напрасны, есть у неё яркая ученица Ада, конфронтация с которой до изнеможения изводит душу знающей и опытной Нилы. И вдруг намечается перемирие, Ада приглашает: «Пойдёмте ко мне есть пирог? Сама испекла…». А Нила отказывается: «Она шла домой и представляла, как они ставят чайник, режут этот пирог, как гремят чашки в раковине…». И хоть потом, спустя годы, их отношения налаживаются, а повесть заканчивается печальными размышлениями Нилы о своих проблемах. Ведь теперь ей придётся заняться собственной жизнью, и когда она возьмётся за неё всерьёз, всё наладится.

«Чай с коньяком» — завершающий рассказ сборника «Улица Гобеленов». Сюжет однолинейный, он как бы катится с горы: сначала ровно, но затем автор выстраивает высокий трамплин из горестей, несчастий, отчаяния героини, утрамбовывая его горькими случаями и обстоятельствами непреодолимой силы: авторитарная мать, гуляка-муж, молодой разгильдяй-сын, смерть Саввы, смерть матери, первая невестка-проститутка и т. д. Это возводит её разочарование и одиночество в высшую степень. На протяжении всего повествования Алла несчастна. В какой беде мы её обнаруживаем на первой странице, в такой же она и пребывает до конца рассказа. Правда, автор иногда освещает её лучами любви и надежды, но любовь драматична, а надежда — уже не на своё счастье, а на внучкино. Автор, конечно, смягчает движение сюжета приятными встречами, успехами на работе, перспективой скорой развязки (иначе не приземлиться с такого трамплина к концу повествования, не сломав лыжи), но крепко держит читателя в одном эмоциональном состоянии — в состоянии сострадания. Ведь Алла Вадимовна всё ещё верит в доброту, искренность и честность людей, всё еще чего-то ждёт и удивляется. Это можно принять за наивность, неопытность, а на самом деле она просто сильна духом. Единственные близкие отношения у неё сложились с двоюродной сестрой, и то спустя годы, вероятно потому, что силы воспринимать жизнь во всех красках и не мстить людям за обиды начали иссякать (даже Титаны устают). «Так сложилась жизнь — все несправедливости, предательства, все прорухи и потери Алла людям прощала. И не то чтобы она была такой уж доброй. Нет, себе она цену знала, но просто понимала: если человек обманывает, бросает тебя посреди дороги без объяснений, значит, он сам в болоте ужаса. И уже — не опора!» — этот абзац можно было бы разместить в конце рассказа, в нём формула жизни Аллы Вадимовны. Но автор заканчивает рассказ прибавлением в семействе, а это всегда приятные хлопоты, когда есть возможность переключиться с личного несчастья на семейное счастье.

Парадокс четвёртый: проработка внутренних потребностей автора через художественный текст

Прорабатывая свои внутренние потребности путём их облечения в форму рассказа, автор производит терапию через творчество, где текст работает не только как творческий продукт, но и как реализация авторского подсознания. Это сублимирование помогает автору и читателю достичь психического равновесия. Задачей автора является не только изображение реалистичных персонажей с помощью портретов, быта, диалогов, деталей и поступков. Это и поиск вариантов выхода из трудной жизненной ситуации, создание инструкций для жизни. Цель этой передачи не только информационная и поучающая, но и очищение души, катарсис, которого, по Аристотелю, можно достичь только через трагедию. Рассмотрим некоторые рассказы.

«Варварин брат». Рассказ называется не «Витя», а «Варварин брат». Это говорит о том, что автор находит в себе подробно описанные им психологические особенности слабого Вити и здравый смысл сильной Варвары, что подчёркнуто звукописью названия рассказа. Эти образы противопоставляются друг другу намеренно, как попытка разобраться, в какой ситуации кем лучше быть. Из объяснения следует, что родители Варвары и Вити ушли рано, «не пытаясь ни от чего лечиться, и что в них была безропотность, которая почему-то передалась сыну, а не дочери». Варя, «коренастая фигура и простое широкое лицо», и Витя, «моложе лет на десять», которому досталась «яркая внешность и хрупкое телосложение». Сообщается, что Витя остался жить с родителями в деревне, ухаживал за ними, когда те слегли, после их смерти не уехал из деревни, а отремонтировал дом и сразу же нашёл себе невесту. Необходимость о ком-то заботиться — основная черта Вити. Но жена была сильной натурой: «рьяно взялась за хозяйство, распахала за домом большой огород…» и не могла удовлетворять его потребностям. Она спокойно оставила двухлетнюю дочь на его попечение и уехала строить свою жизнь. Варвара предлагала забрать дочку Вити в город, но он не дал. Наконец-то у него появился объект для служения — Алиска. Дочка выросла в неполной семье, но в любви и заботах отца. Училась хорошо, смышлёная, красавица, и как пришло время, влюбилась, скоропалительно сбежала в город, как и мать, устраивать свою жизнь. Но любовь оказалась проблемная (долги). Обратившись к отцу, отказа она не получила, так как знала, что он в ней души не чает, регулярно приезжала за деньгами. Витя зарабатывал, пока не выдохся. Умер. Жертвенность, необходимость кому-то помогать, быть нужным, приводит человека к истощению, психическому или физическому. Стремление служить оказывается сильнее инстинкта самосохранения (это хорошо просматривается и у Дружаны в «Улице Гобеленов», и у Павлинки в «Хорошем знаке», и в рассказах о Ниле). Радость Варвары по поводу смерти брата не только в том, что он отмучился, наконец, и ему уже не больно, но и в том, что, по её мнению, он неправильно жил: «Ведь ты всё равно её не образумишь. Сколь ни дай, всё не хватит». Витя любил дочь больше, чем себя, принося себя в жертву. А Варвара на такую любовь к своим детям была не способна, поэтому завидовала ему. «Кто их знает, этих детей? Вот они сейчас кроткие, а как вырастут да начнут с меня тягать, как Алиска? Правда, у меня-то мужик посуровше будет…» Автор демонстрирует на примере этих героев противоборство ума и сердца.

«Беретик». Из противоречивого описания безымянного «беретика», встретившегося героине на вокзале, понятно, что она вызывает у автора двойственные чувства, а у героини, от чьего имени ведётся рассказ, сочувствие и дружелюбие. «Это была элегантная женщина в сером кожаном плаще, непростая штучка… Берет мягко ниспадал на одно плечико этой нервной особы, открывая шейку в прожилках с другой стороны. И волосы, жёсткие и прямые, казались единым куском пепельного поролона». Автор наверняка хорошо знаком с «законом бумеранга», поэтому руководит поступками первой героини гуманно. Она проявила милосердие, женскую солидарность, человечность к совершенно постороннему «беретику», запрыгнув в поезд, опустила подножку для безбилетной пассажирки, которую проводница била и пыталась выкинуть с поезда на ходу. Героини рассказа безымянны, именем обладает только восточная красавица в форме, начальник поезда Елена Ольхова. Ей автор, видимо, отводит роль судьи. Милосердие победило: Ольхова оставила «беретик» в поезде. Мысль, которая проскакивает у первой героини: «Если бы я была на её месте, смогла бы она на своём втащить меня в вагон? А может, и не надо было этого делать? Тогда не было бы этого оглушающего сожаления?» Это вопросы к читателю. Автор заставляет задуматься, подозревая, что такие люди, как «беретик», нигде не пропадут, а иначе бы она позаботилась о билете заранее. Но опустошенной и обескураженной чувствует себя первая героиня, а не «беретик» в ссадинах, которая и усажена была рядом, и ещё весь «Спрайт» выпила у первой героини. Здесь рассматривается идея жертвенности, гуманности и чуткости. Опять те же на манеже — сердце и разум.

«Дуновение Рождества». Этот рассказ можно считать примером осмысления и объяснения феномена «острого горя» (термин из психологии). Тема — смерть близкого человека. После ухода жены герой Филипп сначала спасался алкоголем, затем, осознав, что это не помогает, решил поискать другой путь: «Филипп думал, что всё почти хорошо, он уже совсем в норме, молодец. С бутылками завязал, на работу вышел, пусть пока и неважнецкую…» Сообщается, что «минуло сорок дней, как он простился со своей женой Идой, пора уже возвращаться в рамки». Странно, что Филипп, как отец, не стремится быть со своим ребёнком в такой момент, а наоборот, обособился от всех бутылками, ушёл в себя и предпочёл страдать в одиночку, но это особенность его эгоистичной натуры. Сорока дней траура ему явно не хватает. Известно, что траур по любимому и очень близкому человеку длится год, а то и больше, это даёт вдовцу или вдове возможность переболеть горем, выреветь его, настроиться на новый уклад. А герой пытается его заглушить, это свойство современности: от нехватки времени, из-за боязни отстать от жизни, и по другим причинам люди не полностью отдаются горю, поэтому и болеют им дольше. Герой не только цепляется за память (образ жены, её голос, слова — постоянно перед ним), он ещё и заполняет воспоминаниями пространство настоящего, реальностью и неотвратимостью которого выступает в рассказе ожидание возвращения сына, отправленного им надолго к тётке. Но закончится ли горе по возвращении сына? Герой пытается воссоздать атмосферу прежнего дома к приезду Бори и делает всё так, как было при маме. Но это только терзает душу Филиппа, ему слышится её голос, он разговаривает сам с собой, воспринимает голубя на подоконнике как «дух святой», а случайные падения ветки на сигарету или барометра в коридоре, как некие знаки, которые Ида ему посылает. Он готовит пищу по её рецепту, ходит в церковь, даже решил продолжить вести её блог в интернете (она писала рассказы), пишет от её имени: «Сейчас я далеко от дома, но особым зрением вижу, глубоко чувствую всю прелесть мягкой наступившей зимы…» Автор резюмирует: «Пусть её жизнь продлится, рассказы он, конечно, за неё не напишет, но это пусть останется». Здесь предлагается вариативность восприятия и поведения человека при потере близкого. И хочется думать, что ожидание героем Рождества как чуда, принесёт новое рождение его душе. Хотя, вероятней всего, выздоровление Филиппа затянется.

«Узел». Чувствительная для автора тема женской дружбы и соперничества хорошо раскрыта в этом рассказе. Тариэла и Юляша — однофамилицы, с юности знакомы, учились вместе в институте и были распределены в один городок. Только Тариэла «внутренне решила, что по жизни ей придётся остаться одной. И рано или поздно она родит для себя», потому что была гордой девушкой, знавшей свои горизонты. Она так и сделала, а Юляша, красавица и кокетка, пробовала найти женское счастье уже во время учёбы, и этот «скрип кроватей» в общежитии сильно раздражал скромную и порядочную Тариэлу. Юляша своё счастье нашла скоро, к ней приехал «дылда», она вышла замуж, но фамилию оставила их общую с Тариэлой: «Тариэла уточнила в отделе кадров, какая теперь фамилия у Юляши. И надо ж — оказалось, что по-прежнему Одинокова. Очень уж противно!» Когда Юляша наконец-то удачно забеременела и родила дочку, Тариэла тоже уже родила сына, только от женатого мужчины: «А кого тут искать в этом Заряжске? Всё равно никого не найдёшь. Пустыня, она и в Африке пустыня…» Обе обустроили быт, работали в школе, но старались не общаться, хотя им бы дружить и дружить при таких обстоятельствах, и дети их могли бы подружиться. Но «узел» судьбы начал затягиваться: сын Тариэлы, обвинённый в изнасиловании и убийстве дочери Юляши, осуждён на десять лет. Тариэла могла бы уехать из города, и начать новую жизнь, но вместо этого, переживая горе и за себя, и за Юляшу, долго стояла напротив её окон, даже не боясь топора, выкинутого той из окна. А почему? Да потому, что у той счастье было, и красота, всё легко давалось, семья была полная (правда «дылда» бросил Юляшу после смерти дочери). А когда они поравнялись и стали одинаково одинокими Одиноковыми, — вот теперь им дружить и дружить: «Умыв перекошенные лица, попив после таблеток холодной воды, женщины, поддерживая друг друга, вышли из дома. С тех пор и не расставались».

Возраст автора книги «Улица Гобеленов» — неуловим. Полноценные образы, сочные метафоры, богатый язык, зрелые умозаключения, обзор разнообразного житейского опыта — всё говорит о колоссальной работе с материалом и русским словом. А пол — кричит с каждой страницы! И может быть, этот анализ похож на некую считалку женского счастья и несчастья, где семья, карьера, обустроенный быт противопоставляются возвышенным чувствам, щемящему сердце отчаянию, обидам, душевному непокою.

Книга эта всё равно о любви. О любви к человеку, о стремлении к высотам добра во вселенском, всеобъемлющем смысле, причиняя которое невозможно не подпалить развевающиеся трикотажные крылья надежды.

Ольга Коротина. Шедевр или не шедевр?

О рассказе Галины Щекиной «Потеря»

С рассказом «Потеря» мы познакомились в сборнике «Ожидание коз». Это сборник коротких рассказов и миниатюр, объединенных общими темами, которые можно назвать вечными (так отмечено в аннотации книги).

Другая, доработанная редакция рассказа появилась вскоре в газете «Графоман» и на Прозе.ру, конечно, о ней и пойдет речь.

Сюжет рассказа достаточно прост. Тоня (она же Тонечка) — мать семейства. У неё взрослая дочь, которая вот-вот вылетит из гнезда. Муж. Больной отец. Ещё недавно умерла её мать, но отношения между ними были столь тяжёлыми, что к стрессу (боли потери) прибавились зависимость и страх, обратившийся в кошмарные сны наяву. Призрак матери бродит по дому, строжит, мучает, предостерегает. Всё это очень похоже на галлюцинацию, длящуюся непрерывно с нарастающим ужасом и с всё более страшными предсказаниями. Впервые речь заходит о потере. После смерти матери Антонину опекает соседка Нора, она и разъясняет последний кровавый кошмар Тони.

Читатель и сам уже выяснил смысл названия рассказа. По сюжету семья последовательно начинает терять имущество, уплывающее из рук непутёвой, простодушной и влюблённой дочери. Того и гляди, что и дочь Мила сама станет такой потерей для семьи. Отношения разладились. Антонина уже не скучает по дочери, а недоумевает и злится. Последний кошмар — это кульминация рассказа. Кажется, что ничего более ужасного уже не может случиться.

Разрешается коллизия более чем удачно. Нора приглашает Тоню посетить монастырь, где «видится всё иначе». И тут всё получилось у Норы, как нельзя лучше. Чуткая и добрая, робкая по натуре Тоня, кроткая ещё при жизни деспотичной матери, вдруг прозревает. Успокоена и утешена. Всё в том месте способствует умиротворению и успокоению. И главное, что Тоня выносит из монастыря, это новое знание… Жизнь насельников, трудная, полная труда и аскезы предстаёт перед ней образцом покойного, счастливого и осмысленного существования. То ли жизнь самой Антонины кажется теперь не столь ужасной, то ли постигает она некий смысл… Только уходят и страх, и кошмары, и мать перестаёт являться. Кажется, что это и есть самая важная «потеря» из всех, о которых идёт речь в рассказе. С обратным знаком! Окончательная и благотворная потеря матери. И обретение другой — матери-друга Норы.

Для меня, как читателя и критика, этот рассказ Галины Щекиной имеет особое значение. Возможно, это связано с каким-то особым периодом моей жизни, но только впервые мне хочется проверить своё ощущение, потому что для меня этот рассказ имеет все черты литературного шедевра.

О мастерстве Галины Щекиной, как прозаика, о лёгкости языка, об особом качестве её прозы написано и сказано уже немало. Ведь можно рассматривать рассказ «Потеря» и как некий психоделический опыт. Или говорить о применении метода магического реализма. Но мне хочется сказать о другом.

Никто не сомневается, что произведения-шедевры, прежде всего, проверяются временем. Но есть тексты, в которых именно и содержится этот вневременной элемент, то есть нечто важное, что не устаревает никогда. Такими свойствами являются, например, смысловая многоярусность — в данном случае многозначность названия… Несколько уровней прочтения и толкования текста. Заложенный глубинный, высокий смысл содержания. Ну излечилась Тонечка от кошмара, обрела вторую мать — добрую и праведную. Но ведь и ещё что-то усвоила. Не материальное страшно терять, а сам смысл существования — счастье, а оно и есть в уяснении этого смысла, верного выбора своего места, дома, труда и т.д… Героиня обретает себя новую, новый смысл, ощущает себя по-другому. Сильной, вольной, свободной, живой, тонко чувствующей всё вокруг… Такое произведение не может потеряться во времени, а вырастает вместе с ним. Это и есть шедевр литературы. Таково моё мнение о рассказе и о шедеврах вообще.

Роман Красильников. О «Тонкой Гране» Галины Щекиной

Галина Щекина имеет непосредственное отношение к сегодняшнему подъему вологодской литературы. Она относится к тем деятелям культуры, которые не только пишут сами, но и двигают вперед искусство в целом, зачастую самоотверженно, подвижнически, часто в ущерб собственному творчеству.

Щекиной пришлось начинать свой путь на непаханом поле русской словесности, только-только освобождающейся от пут советской эпохи. С одной стороны, она столкнулась с закрытостью прежней писательской среды, с другой — с кризисом литературоцентризма в целом, с господством постмодернистского эпатажа и всеобъемлющей иронии. «Серьезная» литература, к которой, несомненно, принадлежат произведения писательницы, временно ушла на второй план: искреннему чувству, неподдельному интересу к человеку в 1990-е гг. было очень сложно пробиться сквозь эстетику отрицания и насмешки.

Именно поэтому, как мне кажется, творчество Щекиной оказалось востребованным чуть позднее, в начале двадцать первого века, когда эстетические штормы немного улеглись, и авторы и читатели смогли спокойно выбирать то, что им по душе, — неоавангардистское или неоклассическое искусство. И реалистические произведения Щекиной, обновленные или совсем новые, привлекли и привлекают к себе внимание жюри премий, редакций журналов, исследователей и простых читателей.

Выстоять в непростом противостоянии с непониманием и безденежьем ей помогла неуемная творческая энергия, самодостаточность, вера в свое предназначение и круг единомышленников. Организация литературных объединений («Ступени», «Лист»), нового писательского союза, создание нескольких романов, множества рассказов, стихотворений — все это и многое другое позволяет говорить о феномене Щекиной, как о неотъемлемой части, как минимум, региональной культуры. Несмотря на то, что перед нами давно состоявшийся писатель, она никогда не перестает учиться и совершенствоваться, искать для себя новые формы выражения.

Повесть «Тонкая Граня», о которой идет речь, — яркое свидетельство этого процесса. По словам самого автора, произведение создавалось в течение нескольких лет (по всей видимости, с 2011 по 2015 гг.). На мой взгляд, по сравнению с «Графоманкой» или «Ором», здесь можно наблюдать тенденцию к упрощению и прояснению прозаического языка. При этом Щекиной удается сохранять (за счет диалогов, авторских вопросов и восклицаний) присущую ей эмоциональность, но внешняя яркость чувств переходит в их внутреннюю глубину.

В большинстве произведений писательница обращается к своему личному опыту, руководствуясь советом из «Графоманки»: писать о том, что пережито самой, о том, что хорошо знаешь. В «Тонкой Гране» на первый план выходит период до, во время и сразу после Великой Отечественной войны. Щекиной удается воссоздать достаточно далекую эпоху, ее ментальность и повседневность, наполнить ее максимумом достоверных деталей.

В этом свете встает вопрос о жанровой характеристике произведения. По сути, это историческая повесть, фиксирующая определенные пласты историко-культурной памяти нашего народа. Частная жизнь Грани, ее семьи и друзей разворачивается на фоне больших событий (репрессии, война и т.д.) и известных личностей, прежде всего летчицы Полины Осипенко. В то же время основу повествования составляет судьба девушки, в силу обстоятельств не ставшей знаменитой, сделавшей свой выбор в пользу честной жизни простого труженика в отдаленном уголке страны.

Внимание и уважение к простому труженику, его надеждам, мечтам, выбору — все это наполняет повесть достаточным дидактическим пафосом, чтобы назвать ее воспитательной и, в конце концов, детской литературой. «Тонкая Граня» могла бы войти в золотой фонд подростковой прозы, если бы не одно обстоятельство — откровенное описание трагической судьбы Златы. Автор не терпит компромиссов: прекрасная тунеядка уничтожается морально и физически, а скромная труженица вознаграждается семейным счастьем.

Но в этом вся Щекина: она пишет так, как считает нужным, не задумываясь о сглаживании каких-то моментов ради чистоты жанра и возможной выгоды (тема войны и взросления — чем не секрет успеха для книги!). По всей видимости, эта побочная сюжетная линия не выдумана, равно как и все остальное: по словам автора, в основе произведения лежит история ее матери.

Мать… К этому званию Граня приходит, как к награде. На ее долю выпадают тяжкие испытания, и тем самым Щекина показывает нам, представителям общества потребления, как люди жили и любили в условиях жесточайшей бедности, чрезвычайно скудного быта. Поэтическое название повести намекает и на хрупкость героини, и на «тонкие грани» ее души, не сломившейся, не поддавшейся ни зависти, ни лжи. Так и тянет вспомнить в связи с этим роман «Как закалялась сталь», хотя повесть Щекиной хороша как раз тем, что удачно обходит острые идеологические углы.

Произведение примечательно многообразными сюжетными ответвлениями, прежде всего линиями родителей Грани и Лешека, автор мастерски вырисовывает живых людей и их судьбы. Здесь нет ни одной однозначной сюжетной ситуации, но есть множество тем, о которых нужно подумать, прежде чем вынести собственную оценку. Повесть предстает как живой организм, сложный и многоплановый.

При этом композиция произведения кажется целостной и органичной. Удачно осуществлены переходы между главами-рассказами. Возможно, только иногда происходят слишком резкие переходы от одного временного периода к другому. Кажется, что военное время могло бы быть описано более подробно, но мысль автора стремится дальше, как и жизни главных персонажей.