Бесплатный фрагмент - Мысли без правил

Пища для ума

Багровел летний вечер. Цикады задавали весёлый ритм. Голодные комары клубились над землёй. По ещё тёплому асфальту уверенно цокали тонкие шпильки. Мария, обладательница бесконечно длинных ног, изящно покачивала полусферами, обтянутыми в довольно смелую мини-юбку.

— Здравствуйте, Любовь Казимировна! Здравствуйте, Надежда Ивановна! — Девушка легонько поклонилась двум женщинам предпенсионного возраста, стоящих у подъезда.

— Здравствуй, Машенька! — в голос поздоровались те, натянув на свои обрюзгшие лица тяжёлые улыбки.

— Хорошая была девочка. — Быстро начала Любовь Казимировна, когда за Машенькой закрылась металлическая дверь. — А теперь… — она многозначительно кивнула в сторону подъезда.

— А что теперь? — поинтересовалась Надежда Ивановна.

— Фотомодель теперь. — Резко ответила Любовь Казимировна, выпучив для убедительности блёклые глаза. — С отмороженными фотографируется.

— Да ты шо! — удивилась Надежда Ивановна.

— Да чтоб мне тапком подавиться! — Любовь Казимировна театрально придушила себя, вывалив на бок язык. — Сама лично видела рекламу по ящику. Там Машка в красной куртке среди сугробов, а с ней синий жмур полуголый. Глаза стеклянные, не живые. Аж мурашки по хребту. Брр! И слоган: «Чтоб в горах не околеть, куртку надобно надеть!»

— Ошалеть! — поразилась Надежда Ивановна, качая головой.

— Это ещё что! — Любовь Казимировна огляделась по сторонам. — Любовничка её, депутата местного, старпёра, за жабры прихватили. Знаешь почему? Он питомник с собаками держал. А бедных животных сдавал в аренду извращенцам всяким для сексуальных утех. Полицейские на него вышли через актёра одного известного. Имени не помню. Тот у олигарха сутенёром подрабатывал. — Женщина плевалась словами быстро, как «запорожец» выхлопными газами.

— Ну, дела! — округлила глаза Надежда Ивановна.

— Сама чуть чаем зелёным не поперхнулась, когда по криминальным новостям увидела. — Любовь Казимировна, отдуваясь, помахала пятернёй у своей щеки.

— Подожди, так у Машки вроде жених молоденький был. — Усомнилась Надежда Ивановна. — Симпатичный такой. Блондин.

— Был да сплыл. — Парировала Любовь Казимировна. — Студентик её белобрысый в кутузке сидит. Он на митинге «за свободу слова», странно, что оно вообще может быть свободным, бумажной тарелкой проломил гвардейцу голову. Да ещё и руку ему сломал. Кость наружу. Кровища, все дела.

— Да ладно! — глаза Надежды Ивановны казалось выпрыгнут наружу от изумления.

— Да шоб мне до пенсии не дожить! — Любовь Казимировна помахала паспортом, невесть откуда взявшемся в её руке. — Сама видела по «первому». Это хорошо, что он его не пластиком долбанул. Тот веками разлагается. Прибил бы к чёртовой матери. А кому этот труп в камуфляже нужен?

— Никому. — Согласилась Надежда Ивановна.

— Правильно, никому. — Подтвердила Любовь Казимировна, подняв вверх указательный палец. — Вон, трупов и так хватает. «Китайский кашель» шляется по планете. А он китайский, поверь. Есть информация из достоверных источников. Машкиной, прости господи, мамаше — хорошая женщина, дай бог ей старость без ревматизма — на работе рассказала одна коллега. Та узнала от подруги, у которой есть сестра. А у той собака. Так она свою дворнягу выгуливает на лужайке, там же, где своего добермана выводит на прогулку один профессор-вирусолог. Он под микроскопом изучал лёгкие, умерших от пневмонии людей, и увидел на их поверхности, выеденные вирусом иероглифы, которые в переводе на наш означают: «мэйд ин чайна».

— Ах! — пискнула Надежда Ивановна, прикрыв ладонью рот.

— Дальше-больше. — Любовь Казимировна успокаивающе погладила подругу по спине. — Запад разрабатывает вакцину от этой заразы специально для нашего брата. В неё добавляют микропластинки с единственной записью: «Я дурак!» После прививки в голове начинает постоянно крутиться эта мысль, и через время человек превращается в дебила.

— Не может быть! — почти крикнула Надежда Ивановна.

— Да чтоб застрять мне в гальюне! — Любовь Казимировна хлопнула себя по бесформенным бокам. — И мой тебе совет, не покупай маски в магазинах. Сама шей. Я передачу смотрела, где говорили, что намордники эти в Чернобыле штампуют. И после их носки твои лёгкие засияют, как горизонт на закате… — она немного подумала — дней.

— Чего дней? — не поняла Надежда Ивановна.

— На закате дней. — Любовь Казимировна скрестила на груди руки. В это время из кустов вышла чёрная кошка Беляш, и, мяукая, стала тереться о ноги женщины. — Чёртовы кошки! — Любовь Казимировна навесом отправила бедное животное обратно в густую листву. — Ты поаккуратнее с ними.

— А шо такое? — насторожилась Надежда Ивановна, не успевая приходить в себя от сыпавшихся на неё новостей.

— Это пришельцы. — пояснила Любовь Казимировна. — Журналисты с хренТВ провели расследование и выяснили, что кошки, мурлыкая, вгоняют человека в транс. И пока адепт под гипнозом, они жрут его мысли, заменяя их на какие-то анархизмы.

— Да ты шо! — У Надежды Ивановны потемнело в глазах. — И Беляш?

— И Беляш. — Подтвердила Любовь Казимировна, придерживая подругу за локоть. — А как ты думала, из-за чего повсюду протесты, митинги, революции? Это всё дело лап пушистых инопришеленцев. Вот, и батьке сейчас не сладко. Эти зомби сожрать его решили. Кричат, что царь не настоящий. Но, я слышала, что Сашка призвал на помощь дух Сталина. Так что у него всё будет хорошо. Если, конечно, ему усы не сбреют.

— А что с усами? — не поняла Надежда Ивановна.

— Это ж его слабое место, как у Самсона волосы. — Любовь Казимировна перешла на шёпот. — Сбреют, и не станет картофельного барона.

— Ну, дела! — мотала головой Надежда Ивановна, пытаясь переварить высококалорийную информацию.

— Все стали какие-то завистливые. — Любовь Казимировна глубоко вздохнула. — Опилки в глазах друг у друга ищут. Вон, и на Кирюшу-батюшку злые языки наговаривают. — Подняв глаза к небу, она три раза перекрестилась. — Дорогие часы, золото, яхты, дворцы ему в карман пытаются впихнуть. Брехня всё! Зачем святому мирские богатства? Безбожники! Гореть вам всем в аду! — обе женщины синхронно перекрестились. — Безумие шагает по планете. — Продолжала Любовь Казимировна. — Скоро негры поработят белых, и перекрасят всех в чёрный, просто в память о Майкле Джексоне.

Во двор, гремя суппортами, въехала зелёная «семёрка».

— Семёныч, ремень подтяни! — крикнула водителю Любовь Казимировна.

— На штанах? — уточнила Надежда Ивановна.

— И на штанах тоже. — Любовь Казимировна поправила на себе шерстяную юбку. — Вон, наркоманы эти сидят на нефтяной игле, гоняют себе по венам гудрон и в газовой нирване повышают цены на бензин, думая, что это выход, путая его с тупиком. На радугу вообще лучше не смотреть. Потеряешь ориентацию.

— Чего потеряешь? — прищурившись, не поняла Надежда Ивановна.

— Ориентацию. — Повторила подруга. — Ну, это, например, если мы с тобой друг друга начнём любить.

— Так мы и так… — Не закончила Надежда Ивановна.

— Не так! — Любовь Казимировна схватила подругу за зад.

— Ай! — отскочила Надежда Ивановна.

— Вот так! — подытожила Любовь Казимировна, вытирая уголки губ от белой пенки. Над головами засвистели вечерние птицы. — Пора уходить. — Женщина недоверчиво посмотрела на рдеющее небо. — Я статью умную в интернете прочла, где говорилось, что стрижей пичкают видеокамерами и микрофонами для слежки за людьми.

— Как?! А… — челюсть Надежды Ивановны отвисла, обнажив поредевшие зубы.

— Но больше всего надо опасаться соловьёв. — Последнее слово Любовь Казимировна прошипела подруге почти в самое ухо.

— А с ними что? — Так же тихо пролепетала Надежда Ивановна, с опаской поглядывая ввысь.

— Помёт едкий. — Выпалила Любовь Казимировна. — На голову если попадает, то через поры сразу в мозг просачивается. Человек какое-то время счастливый ходит, улыбается. А потом — раз! — она хлопнула в ладоши. — И тупой.

— Как тупой? — недоумевала Надежда Ивановна, растерянно лупая глазами.

— Как ножи моего покойного мужа. — Пояснила Любовь Казимировна. — Один раз это обстоятельство даже спасло ему жизнь. Прости, Колюсик, дуру грешную. — Перекрестилась она, воззрев глазами к небу. — Кстати, о мужьях. — Женщина потянула на себя скрипучую дверь. — Ходят слухи, что Земля плоская.

— Да ты чё! — медленно, с расстановкой удивилась Надежда Ивановна, ухватившись за свои дряблые щёки обеими руками.

— Ага! — выпучилась Любовь Казимировна. — У моей свахи благоверный пошёл в магазин за батоном, и провалился за горизонт. Три дня его искали. На четвёртый сам объявился. Чумазый. Без портков. Глаза на выкате. Расцарапанный весь. «За плоскость — кричит — упал». Так его в дурку и увезли.

— Да ну! — мотала головой Надежда Ивановна, заходя следом за подругой в тёмный подъезд.

— Да чтобы хна прокрасила мне уши! — звонким эхом голос разлетелся по этажам. Отражаясь от аммиачных лестниц, исписанных стен и подкопчённых потолков он увязал в потрескавшихся обшивках дверей, осуществляющих право на личное пространство. Там в тесных коробках на пыльных медиа кухнях сновали расторопные повара и ловко стряпали очередную пищу для ума.

Не по пути

Губка медленно наворачивала круги по мокрой тарелке, оставляя на её голубой поверхности загадочные пенные спирали. Илья смотрел сквозь эту пузыристую галактику, терзаемый странным беспокойством, причина которого была неясна. Тревога нарисовалась пару дней назад невесть откуда, и теперь мешалась, как мелкий камушек внутри ботинка. «Что же это? — не понимал Илья. — Меня мучают собственные мысли. И ладно бы они хоть что-то значили, так они же пустые, как душа чиновника. Бред какой-то!». Он поставил тарелку в сушилку и принялся за стакан, который казался в его руке почти напёрстком. «Я что-то должен вспомнить. — Решил он вдруг. — Но что? Чёрт!» Илья чуть сильнее надавил на стакан и тот лопнул, разлетевшись на мелкие осколки.

— Зая, что там у тебя? — услышал он голос жены за спиной.

— Да, так, мелочь. Ничего страшного. — Он повернулся к супруге, в очередной раз снеся дверцу шкафчика над раковиной. «Хрущёвка» была маловата для Ильи и за годы, прожитые здесь, великан приобрёл форму шахматного коня. В принципе, он и ощущал себя таковым, потому что пахать приходилось за троих ломовых.

— Ой, Зая, ты не порезался? — испуганно запищала жена манерным голоском, увидев осколки в раковине.

— Да шо мне сделается? — пробасил Илья.

— Дай, посмотрю. — Супруга схватила его лапищу, и с докторским интересом принялась её разглядывать.

«Тощая стала, как гвоздь. — Подумал он, взирая на её крашенную макушку. — Такая сочная баба была: ноги, бёдра, грудь. Загляденье! А теперь что? Вобла сухая. А эти губищи, такое ощущение, что она пасечником работает без защиты. Тьфу!»

— Ты чего плюёшься? — возмутилась жена.

— Ничего. — Отвёл Илья печальный взгляд.

— А кто у нас тут такой грустненький? — супруга встала на носочки и потеребила мужнину заросшую щёку. Затем отошла на шаг назад, достала телефон и сделала пару снимков. — Отлично! Пускай люди посмотрят, какой ты бука. Так и подпишу: «Мой муж — бука». — Довольная своим остроумием она скрылась в комнате.

— Ох-ох-хоо! — тяжело вздохнул Илья. Призрачная тревога всё больше одолевала его сознание. Ему стало душно в своём теле, и он решил прогуляться.

— Я в гараж. — Бросил он, проходя через комнату.

— Твоя грустная мордашка быстро набирает лайки. — Объявила жена, не отрываясь от телефона. — Тут кто-то предположил, что ты съел хлебопечь, и теперь печёшь унылый батон. — Она неестественно засмеялась, быстро цокая по экрану нарощенными ногтями.

Илья укоризненно покачал головой. «Хренова блогерша. — Подумал он про себя. — И ведь сколько же таких, как она, идиотов. „Ой, посмотри сколько у меня лайков. Ой, я такая популярная. Ой, какая у него дебильная фотка“. Бесит!» — Илья невольно зарычал, зашнуровывая здоровенный ботинок.

— Сына с собой возьми. — Крикнула жена из комнаты. — Пусть погуляет на площадке.

Хмурые тучи облепили небо. Тяжёлый душный воздух обещал неминуемую грозу. Илья стоял, облокотившись о свой гараж. Думал. Одной затяжкой он выкурил целую сигарету, и бросил бычок в кучку из свежих окурков. Запил «Тремя богатырями».

— Тёплое, зараза! — выругался он, покрутив в руке металлическую банку.

— Здорова, сосед! — перед лицом Ильи замаячила чья-то пятерня. Он опустил глаза и увидел худосочного мужичка с тоненьким, загнутым к низу, носом.

— Здоров, Соловей! — поприветствовал Илья.

— Как жизнь? — мужичок улыбался, от чего его раскосые глаза сузились до размеров щели в копилке.

— Думаю. — Коротко ответил Илья.

— О чём? — не унимался любопытный Соловей.

— Если бы я знал. — Илья закурил очередную сигарету.

— Это как так? — удивился Соловей. — Думать, и не знать о чём думаешь?

— Понимаешь, — Илья потёр свой широкий лоб, — я уверен, что должен задать себе какой-то серьёзный вопрос. Но какой, не знаю. Я лишь чувствую, что если его не задам, и не отвечу на него, то пропаду навсегда.

— Куда? — выпучил глаза Соловей.

— Если б я знал. — Илья устремил взгляд на детскую площадку. — Соколик, не тронь ребёнка. Ух, я тебе! — для убедительности он показал массивный кулак.

— Сорванец то твой уж какой большой. — Ухмыльнулся Соловей.

— Тощелыга. — Отозвался Илья. — Десять лет пацану, а руки и ноги, как спички. Не пойму, в кого он таким глистом пошёл? В Златку, наверное.

— Ничего, ещё отъестся. — Успокаивал его сосед.

В этот момент мимо песочницы пробегала чёрная кошка. Соколик её увидел, да как засвистит. Напором воздуха от свиста он сдул кошку вместе с песочницей. Мяукающее животное пролетело над пятиэтажкой и скрылось в неизвестность. Звук свиста смерчем ворвался в сознание Ильи. Вдруг терзавшая его призрачная мысль начала обрастать плотью. Он медленно повернул голову и пристально посмотрел на соседа.

— Чего? — глаза Соловья забегали от обжигающего взгляда здоровяка.

— Ах, ты ублюдок! — Илья схватил его за футболку, и, словно тряпичную куклу, поднял кверху. — Как ты посмел?

— Ты чего? Чего? Я ничего… — испуганно лепетал Соловей, хватаясь руками-сосисками за огромный кулак. — Я не виноват. Это всё она… Всё она… — скулил он. — Ты в дальнобой тогда ушёл. А она позвонила мне и попросила помочь, кран починить. Я пришёл, а она как накинется на меня. Ну, и это. Того…

— Мразь! — Илья уже заносил кулак для сокрушительного удара, как вдруг Соловей засвистел, сбив обидчика с ног. Сосед вскочил на свой велосипед и шустро закрутил педалями.

— От меня не уйдёшь! — Илья не спеша поднялся и выкатил из гаража «Бурушку» — мотоцикл «Урал» чёрного цвета с хромированным рулём. Заодно он прихватил с собой неимоверного размера кувалду. Зажигание. Газ. «Бурушка» взревел и тут же понёс своего хозяина вперёд. Лихой ветер развивал длинные жёлтые кудри. Унылые пятиэтажки мелькали серой размазнёй.

— Стой, разбойник! — Впереди показался Соловей, нелепо крутящий педали. Илья размахивал кувалдой над головой. Бросок. Молот сделал дугу и угодил в заднее колесо велосипеда, согнув его до неузнаваемости. Соловей перелетел через руль, пропахав метров пять по дороге. Илья остановил «Буруша» рядом со стонущим соседом. Не слезая с мотоцикла, он поднял щуплое тело с асфальта. Вгляделся в окровавленное лицо.

— Профти! — простонал Соловей, пуская изо рта красные пузыри.

— Такое не прощают! — прокричал Илья соседу в самое лицо. — Или я не… — Тут он замер. Неожиданно он понял какой вопрос должен себе задать. Илья посмотрел в глаза соседа. Хитрые и наглые, они прятались за узкими амбразурами век. Противно! Указательным пальцем Илья проткнул ненавистный глаз. Раздался гром. Палец застрял. Увяз. Илья вдруг почувствовал, как его руку обволакивает холодная тьма, вытекающая из Соловьиного глаза. Густой массой, сантиметр за сантиметром, она покрывала здоровяка, словно дёготь, пока не охватила полностью. Илья оказался в необычном месте. Ни света, ни тьмы, ни звука. Вакуумное ничто. Он не чувствовал своего тела. Казалось, оно просто растворилось. Осталось лишь одно сознание с единственным вопросом. Затем понеслись потёртые воспоминания, как фотографии из старого альбома, они сменялись одно за другим.

Он маленький лежит в люльке. Мать с отцом смотрят на него и улыбаются. Теперь он мальчик, но всё ещё лежит. Мать плачет. Почему? Затем он юноша, но всё никак не может встать с постели. Руки и ноги — бесполезные отростки, которые ни разу так и не шелохнулись. Вот ему за тридцать. Борода по грудь, а он всё так же обездвижен, на печи. Какие-то чужаки хотят пить. Он бы рад помочь, да не может. Они ведут беседу. На, выпей. Он выпил. Силы вдруг наполнили его неподвижное тело, и он пошёл. Широкое поле. Здоровенный мужик спит на лютом коне. Святогор — больший брат.

— Никогда не забывай себя, Илья из Муромля. — Говорил этот великий человек. — А если забудешь, остановись и задайся вопросом: кто ты?

— Кто я? — повторил Илья — А я — богатырь! — громогласно закричал он, стряхнув с себя загадочный вакуум. Под собой он вдруг почувствовал что-то мягкое и шевелящееся. Опустил глаза.

— Бурушка, ты ли это? — радостно воскликнул Илья, сидя верхом на своём коне, весь облаченный в металлические латы. В руке он держал длинное копьё. Они стояли на распутье трёх дорог, а перед ними на земле лежал большой камень с упреждающими надписями: прямо пойдёшь — смерть обретёшь; налево пойдёшь — коня потеряешь; вправо пойдёшь — женатому быть. Илья с отвращением плюнул вправо. Затем посмотрел налево. Бурушка тут же под ним заволновался и недовольно зафыркал.

— Не беспокойся, родной! — богатырь погладил коня по смоляной гриве. — Я друга никогда не предам, а смерть и так за мною ходит по пятам. — Илья Муромец легонько ткнул Бурушку в бока, направив его прямо по тропинке.

В плену

Олег вынырнул из глубин тревожного сна на зыбкую поверхность реальности, как сорвавшийся со дна поплавок. Утренний кошмар постепенно рассеивался. Олег часто дышал. Вытерев со лба холодную испарину, он огляделся. Всё та же неизменная комната, где, вроде бы, безопасно. Сквозь маленькие дырочки на старых шторах, как через дуршлаг, пробивались яркие лучи, осыпая жалкое убранство помещения. Ветхий стол у окна, табуретка с перемотанной изолентой ножкой, пошарпанный шкаф с покосившимися дверями и плешивый ковёр.

— Уф! — с облегчением выдохнул Олег. — Что-то уж совсем плохо спалось. Давно такого не было.

Он слез с кровати и босыми ногами прошёл по засаленному ворсу в смежную комнату. Там он сделал пару шагов и замер. Затылок его в миг онемел, а откуда-то из нутра начал поднимался обволакивающий разум ужас. Из коридора торчали две ступни. На одной висел дырявый тапок, а вторую покрывала корка из многолетних мозолей.

— М-м-ма-мама! — наконец опомнился Олег и кинулся к родительнице.

Грузная женщина в выцветшем халате лежала на дощатом полу. Её мутные глаза были широко открыты. Синие губы на белом лице окончательно давали понять, что она уже не жилец. Неуверенный в том, Олег опустился на колени и потрогал холодную руку матери. Пульса не было.

Весь дрожа, парень вскочил на ноги и, спотыкаясь, побежал в комнату к книжным полкам — единственному богатству, доставшемуся ему от отца. Трясущимися пальцами он перебирал истрёпанные корешки, пока не нашёл нужный том.

— Ага, вот! — он раскрыл медицинский справочник на главе «реанимация», пробежался глазами по тексту и обратно в коридор. Снова на колени.

— Раз, два, три… — шептал Олег себе под нос при каждом нажатии на грудную клетку матери. — Тридцать! — он наклонился и два раза вдохнул воздуха ей в лёгкие. Затем опять счёт.

После десяти минут бесполезных мытарств Олег понял, что это конец. Поникший, он уселся на пол, обхватив руками колени, и уставился на безжизненное тело.

— Ну, почему именно сейчас? — с укором он задал вопрос мертвецу. — Что мне с тобой теперь делать?

Олег судорожно рассматривал замысловатые узоры на бордовых обоях. Извилистые линии на них сплетались в подобие каплеобразных бутонов, которые врезались в глаза.

— Телефон! — зацепился он взглядом за красный дисковый аппарат на коричневой полке. — Скорая помощь!

Олег снял трубку и поднёс её к уху. Резкий звук пронзил барабанную перепонку, словно жало осы. От испуга парень одёрнул трубку. Недоверчиво посмотрел на динамик. Затем снова осторожно приложил уху. Протяжный гудок заливал сознание звенящей тревогой. Сердце колошматило, как обезумевшее.

— Положи трубку! — донёсся из прошлого истошный крик матери. — И никогда её больше не бери! Ты меня понял? Это опасно!

Он тогда всё понял, и больше никогда не подходил к телефону. Олег и сейчас смотрел на него с опаской. Трубка скользила во взмокших ладонях, точно намыленная. Обжигала, как горячая картошка. Болезненно стягивала нервы. Наконец он не выдержал. Бросил её обратно на рычаг. Закрыл руками лицо и беззвучно заплакал. Затем попятился и упёрся в зашторенную нишу, где на полках загремели пустые трёхлитровые банки. Звон стекла тут же сковырнул старую болячку.

Олегу восемь лет. Мать, молодая и свежая, суетилась на кухне, приготовляя всё к закатке огурцов.

— Серёженька! — крикнула она в комнату. — У меня уксус закончился. Сбегай, пожалуйста, в магазин, пока он не закрылся.

— Есть, капитан! — отозвался Сергей и отложил газету. — Олежка, пойдёшь со мной?

— Конечно! — Олег оставил важную игру в танки, где последние как раз отбрасывали динозавров за границы мягкого ковра, и побежал в коридор надевать сандалии.

Июльский вечер. Прогретый воздух наполняли душистые ароматы цветов. Из густой травы доносилась стрекотня. В пылающем небе звонко пересвистывались суетливые птицы. Олег с отцом успели всё купить за пять минут до закрытия магазина, и уже возвращались через пустырь домой. Сын вприпрыжку шёл за отцом. Сергей курил папиросу. В левой руке он держал бутылочку с уксусом. Неожиданно Олег споткнулся о металлический штырь, торчавший из земли и налетел на отца. Выбил из его руки бутылку, которая нелепо полетела и разбилась о гранитный камень. Сергей три раза нервно затянулся, прищурив от едкого дыма правый глаз. Свирепо посмотрел на сына.

— Ты что, кривоногий? — вспылил отец. — Совсем не видишь, куда идёшь? — для лучшего усвоения вопроса Сергей отвесил сыну хорошего подзатыльника. Олег понурил голову и заплакал.

— Чего мальчонку лупишь? — пристыдил Сергея, проходивший мимо незнакомец с красным лицом и сизым носом. Он был явно «навеселе».

— Не твоё дело! — раздражённо ответил Сергей.

— Ты ещё и грубиян. — Выпучился незнакомец, словно ему в лицо бросили кожаную перчатку. — Не в пример сыну.

— Пошёл на хрен! — крикнул Сергей.

— А, вот, это ты зря. — Помотал головой мужчина и заехал Сергею кулаком в челюсть. Тот качнулся. Сделал шаг назад, и, споткнувшись о камень, упал затылком на тот самый металлический штырь. Сергей издал сдавленный хрип и неподвижно застыл, распластавшись на земле.

Незнакомец в ужасе вытаращил глаза. Из-под затылка Сергея заалела густая лужица, которая быстро впитывалась в грунт. На закате, она казалась ещё более тёмной. В охмелевшем мозге убийцы метались рваные мысли: «Что делать? Бежать? А свидетель?» Он уставился на оцепеневшего Олега, у которого по щекам стекали слёзы. Мужчина тяжело дышал. Он сглотнул сухой ком. Облизал потрескавшиеся губы. Затем огляделся по сторонам. Никого, кроме насекомых. Затем он снова посмотрел на мальчика, но уже каким-то недобрым, хищным взглядом.

— Прости, пацан! — незнакомец криво ухмыльнулся и схватил Олега за тоненькую шею. Дыхание тут же спёрло. Мальчик вцепился маленькими пальчиками в огромные руки — грубые и шершавые, как булыжник. Пытался кричать, но стальная хватка не давала вырваться и писку. Олег задыхался. Тело его слабело. Сознание провалилось в топкий сумрак.

Из удушливого воспоминания Олег выскочил в не менее гадкое настоящее. Он держался за ручку открытой входной двери, задыхаясь от жгучего ужаса. Не мог даже пошевелиться. Казалось, страх сводит его с ума. Мысли хаотично бились в голове, как птицы в раскалённой клетке. Руки и ноги тряслись. Боль в груди. Зловоние из подъезда раздражало желудок. Внизу послышались шаги.

— Человек! О, нет! Он увидит меня… Её… А потом их набьётся здесь, как насекомых в муравейнике… Они задавят меня… Противно! — не в силах больше это терпеть, Олег захлопнул дверь.

Им овладела паника. Голова шла кругом. Квартира вдруг сделалась маленькой, как футболка после стирки, и давила на всё тело. Олег метался из комнаты в комнату, не находя себе места. Хватался за всё вокруг. На пол летели книги, газеты, одежда, мамина кружка. Под кожей бегала мелкая рябь. Всё чесалось. Он уже хотел сигануть с балкона. И даже открыл дверь, чтобы спастись от себя.

— Нет! — мотнул он головой. — Там тоже люди! Обступят мой труп и будут тыкать в него пальцем. Шептаться между собой… Хихикать… А если я выживу? Тогда начнутся вопросы, а это равносильно мучительной смерти.

На кухне Олег вцепился в свои чёрные патлатые волосы. Рвал их. Беззвучно кричал. Он желал, чтобы его разметало по стенкам. Или хотя бы упасть в обморок. Но, к сожалению, он оставался в сознании. Наедине с собственным страхом. Тут его взгляд коснулся небольшой стопки книг на столе. Сверху лежал уже не раз перечитанный Сартр.

— Выхожу на улицу… — вспоминал он строчки из любимого романа. — Бессмысленно оставаться дома… Я буду существовать в этом углу, и давить своей тяжестью на пол… И она тоже… — он посмотрел в сторону мёртвой матери, ступни которой виднелись даже из кухни. — М-м-м! — мучительно простонал Олег и в бешенстве разбросал всю стопку. На столе осталась только одна книга с названием «Консервация».

По лестнице поднимались трое.

— Как давно вы её видели? — спросил молодой участковый.

— Уже с месяц где-то. — Отвечала домоправительница, седовласая бабушка с бойкими глазами. — По утру часто с ней пересекались. Она на работу всегда в одно и тоже время ходила. Хоть часы по ней сверяй. Тихая такая, кроткая. После того случая с мужем совсем в себя ушла. Рассеянный взгляд. Ни с кем не заговаривала. Такая беда! Бедняжка. Сын у неё ещё есть — Олежка. Только я его уже лет десять не видела. У него что-то с головой. Страхи какие-то. Оно и понятно. Изувер этот, что Сергея убил, чуть и его сына не придушил. Да вовремя спугнули душегуба. Паука этого, заразу, ещё месяц потом ловили. И скрутили его у них же на квартире, когда тот хотел завершить начатое. Кошмар! А вот и их дверь.

Троица упёрлась в обтянутый потрескавшимся дерматином прямоугольник с номером одиннадцать. Участковый нажал на звонок. Тишина. Ещё раз. Ничего. Затем он постучал кулаком. Никаких движений. Участковый кивнул на третьего — небритого мужика с мешками под глазами и измученным от похмелья лицом.

— Семёныч, давай! — продублировала приказ домоправительница. И слесарь быстро выдавил ломом хлипкую дверь.

Все трое вошли в тёмную квартиру. Воздух отягощал сладковатый запах, который как бы слежался и загустел, будто помещение давно не проветривали. Где-то жужжала муха. Из приоткрытой ванной слышались падающие капли. Участковый включил в коридоре свет и прошёлся по комнатам. Никого. Лишь тяжёлое безмолвие.

— Пётр Андреевич! — крикнула домоправительница. — Идите сюда, взгляните на это.

Участковый быстро вернулся к своим спутникам в коридор.

— Вот! — домоправительница одёрнула штору, закрывающую нишу, где на полках рядами стояли закатанные банки с каким-то тушёным мясом внутри. Затем из комнаты послышался шум. Участковый прошёл в середину зала и прислушался. Из ободранного дивана-книжки доносился странный шорох или гудение. Пётр Андреевич поднял сиденье и увидел внутри напуганного Олега. Тот трясся от ужаса всем телом, округлив безумные глаза. Он что-то бормотал себе под нос, прижимая к груди «Тошноту». Участковый наклонился чуть ниже к парню. Почти к самым его губам.

— Я есьм… Я есьм… Я есьм… — услышал он одни и те же повторяющиеся слова.

Йо-хо-хо

— Сколько? Тысяча койнов? — Грэг закрыл официальный сайт «Pumping Brain» и перешёл на «качнемсявместе.ру». — Йо-хо-хо! Платить за то, что можно взять бесплатно. Вот, ещё!

Двойной клик мыши. Через пару секунд прошивка уже лежала на жёстком диске.

— Отлично! — улыбнулся Грэг, нацепив на висок нейрозагрузчик. Тонкие пальцы шустро клацали по затёртой клавиатуре.

Enter.

Красная полоса медленно поползла в отражении круглых линз. Гигабайты свежей информации заливались прямиком в прожорливый мозг. Ветвились дендриты. Разрастались нейронные связи. Перед глазами мелькали единицы и нули.

Completed…

— Добрый день! — Женщина с серебристыми кудрями и строгим непроницаемым лицом внимательно смотрела на Грэга. — В анкете вы написали, что хотите работать по направлению киберзащиты. Какая у вас версия?

— Самая последняя. — Он самодовольно улыбнулся. — Интеграция прошла успешно. Теперь мой мозг генерирует идеи, как атомный реактор энергию. Прямо сей… — Что-то щёлкнуло в его голове. — Вам одиноко? Вас давно не ласкали? — закончил он игривым баритоном.

— Что? — округлила она серые глаза.

— Я не то хо… — щелчок. — Хотите, чтобы вам облобызали пересохшие соски?

— Кошмар! Да как вы смеете? — Она вскочила с кресла и начала нервно тасовать бумаги на своём столе.

— Простите меня! На… — Щелчок. — Наши ребята работают не хуже отбойных молотков.

— Покиньте, пожалуйста, кабинет! — она уже совсем разволновалась. Хотела сесть, на полпути встала. Шагнула вправо, влево. Потом зачем-то полезла в стол.

— Я.. я не знаю… — заикался Грэг, не понимая, что с ним происходит. — Это не я… — Пятился он к выходу. Щелчок. — Hotcucumber. com. Горячее только звёзды.

— Вооон! — завизжала она, топнув в сердцах крепкой ногой.

Перепуганный Грэг растворился в дверном проёме, как утренний туман. А она, чуть дыша, опустилась в мягкое кресло. Взгляд её бессмысленно блуждал по столу. «Что же я хотела?» Она взяла в руку перо. Посмотрела перед собой. И машинально записала в блокнот адрес обжигающего сайта.

На перекрёстке

Вздымая пыль, мы неслись по просёлочной дороге сквозь зелёный тоннель из густо посажанных деревьев. В открытые окна задувал тёплый ветер. Звонко разливались трели птиц. Прекрасное бытие! Спала лишь магнитола. Искусственное только портит живую красоту. Я взглянул на Дашку. Хороша! А, вдруг, она ­ — мираж? И, вот, сейчас я закрою глаза, открою, а её здесь нет. Пробую. Фу! Пронесло. На месте.

Вскоре мы вырулили на опушку леса. Деревья здесь теснились широким кольцом, пересечённым посередине двумя дорогами, как в прицеле. На перекрестке возвышалась огромная стеклянная сфера, собранная из мелких сот. Вечер уже разжигал горизонт, и тысячи граней исполинского шара отливали сверкающим багрянцем. Невероятное зрелище. Мы остановились на компактной парковке у здания. Надпись над входом гласила: ресторан «На перекрёстке Вселенных». Дашка сказала, что слышала про него. «Говорят, их блюда переворачивают сознание. Взрывают понятие о еде, как о банальном приёме пищи. „Безумный ужин“». Я заинтриговался. Мне уже не терпелось отведать межгалактического штруделя.

Стеклянная дверь откатилась влево, и мы вошли в просторный зал, выложенный белым мрамором. Светло. В центре стояла конторка из чёрного стекла, за которой нам приветливо улыбалась рыжеволосая девица. Ойя, так её звали, учтиво нам поклонилась. Она вышла из-за конторки и, не говоря ничего лишнего, попросила проследовать за ней. Мы с Дашкой ничего и не спрашивали, только удивлённо переглянулись, и как заворожённые, поплелись за девушкой. Мы шли по ослепительно-белому коридору, который постоянно загибался вправо, как по спирали. Вдоль стен тянулись необычные двери, точнее только их белые ручки. Ни полотна, ни даже щелей не было видно. Около одной из таких ручек Ойя остановилась и открыла нам дверь. Мы вошли в комнату не многим отличающейся от коридора. Белая. Аскетически пустая, аж теряешься. Но всё же здесь были стол и два стула. Я понял это по тонкой кромке теней, повисшей в воздухе. Ойя усадила нас за призрачный гарнитур и положила перед нами два тома меню, толщиной с хороший роман Гюго.

— Сейчас подойдёт ваш официант. — Она почтительно поклонилась и вышла, прикрыв за собой дверь, не оставив даже намёка на оную. Мы повисли одни в комнате. Да-да, именно повисли. Лишь так можно было описать ощущение нахождения себя в этой пустоте. Я посмотрел на Дашку. На её физиономии удивление мешалось с непониманием. Я лишь пожал плечами и углубился в изучение толстенной книженции. «Проститутка», «Капитан дальнего плавания», «Тракторист» — хм, список вакансий? «Шизофрения», «Анорексия», «Чума». — и диагнозов?

— Что это? — спросил я у Дашки.

— Перечень блюд. — Раздался надо мной величественный мужской голос.

Я поднял взгляд по белому, и увидел чёрную голову. Ошалеть! Негр! В белом костюме и перчатках он сливался с помещением. Его черепушка парила в воздухе, как шоколадный шарик в молоке. Вид у неё был весьма важный, и даже надменный. Будто он не прислуживал нам, а надсмехался над нашей ничтожностью. Этакие мы клопы. Под головой, в районе груди, красиво чернели буквы его странного имени — Шаи. Араб что ли?

— Человек — это целая Вселенная, обтянутая кожей. — Продолжал официант. — Со скоплениями страстей, вкусовыми спиралями и туманными переживаниями. Мы даём возможность постоять на перекрёстке миров и заглянуть за поворот. Вкусить. Проникнуться. Насытиться чужим голодом.

— Да мне и своего хватает. — Беззлобно проворчал я. — Какая-то метафизика прям. Дегустация душ. — Я ещё раз взглянул на непроницаемое лицо Шаи. «Да, шутки ему не по карману».

— Ну, хорошо! — я раскрыл меню, где-то посередине, и наугад ткнул пальцем. «Маньяк». — Замечательно! Давно хотел попробовать на вкус убийцу. Ты выбрала, дорогая?

— Мне, пожалуй, поэтессу. — Обратилась она к Шаи, захлопнув свой фолиант. — Всегда хотела узнать, что чувствуют деятели искусства.

Официант ушёл, оставив нас наедине. Тихо завывала скрипка. По-детски трепетало нутро. Минут через пять Шаи вернулся с подносом. Передо мной легла плоская тарелка, в центре которой дрожал небольшой кусочек холодца, ну, или что-то подобное. Он был весь в черных, тоненьких прожилках, похожих на волосы. Слева расположился стакан молока. Справа — вилка. Ну, и что особенно меня удивило, Шаи подал мне повязку на глаза, в виде кошачьей мордочки. Дашке он поставил глубокую тарелку с желтоватым крем-супом. Ложку. Стакан сока. И тоже повязку, только в виде панды. «Что за карнавал?»

— Наденьте маски. Это важно! — объяснил официант. — И можете наслаждаться ужином.

Шаи так широко улыбнулся, обнажив свои белоснежные зубы, что казалось, будто у него нет затылка и он дырявый насквозь. Обаятельный оскал смыл надменность с его чопорного лица. Мы послушно надели мягкие маски. Они словно покалывали током. Темно. Нащупав вилку, я попытался насадить незримый холодец. Наконец, поймал его и сразу в рот. Вот, тебе раз! Безвкусный желатин. Я сильно огорчился, и уже хотел было возмутиться, как вдруг пресный холодец разразился самой горькой таблеткой на свете. Уф! От неожиданности меня чуть не вырвало. Рот наполнился вязкой слюной, которая уже через миг куда-то испарилась. Сушняк. Я снял повязку. Думал, хлебну молока. Смотрю, а вместо стакана на столе кухонный нож. Рукоять чёрная. Лезвие широкое. Блестит, аж слепит. А пить-то охота. Горечь всё разливается. Казалось, уже каждый волосок на моём теле невыносимо горький. Бесит! Я вспомнил про Дашкин сок. Смотрю, и его нет. А Дашка молча сидит с повязкой на глазах, не двигается, как истукан. «Выпила уже зараза! — с досадой подумал я. — Так всегда! Сожрёт что-нибудь втихаря и даже не поделится, крыса». Мне сделалось так обидно. Я ей всё, а она мне треть. Несправедливо!

— А как же равноправие? — спросил я вслух. — Я всё понял! Это действует тогда, когда тебе выгодно. Лицемерка! Невинная немота. Ты и сейчас молчишь, будто не слышишь. Как в тот раз, когда ты пьяная припёрлась домой с корпоратива без трусов. «Не говори глупости. Ты себе накручиваешь». Потаскуха! — мне вдруг стало так горько и тошно, что казалось, сейчас умру на месте, если что-нибудь не предприму.

Я взглянул на нож. Манящий, как Аглаопа, он громко нашёптывал: «Возьми меня! Давай повеселимся». О, да! Прохладная рукоять комфортно улеглась в мою ладонь. «Привет, дружок!» Я с отвращением посмотрел на Дашку. Язык щипала кислая ненависть. Взрыв эмоций. Выпад. Острое лезвие прошило её нежное горло, как докторскую колбаску, легко и без сопротивления. Алая струя хлынула на её голубое платье и стол, окропила мне руки. Липко. Горечь во рту сменилась сладостью кремового пирожного. Я вытащил нож из шеи и воткнул ей в грудь. «Прошёл! Ах, как хорошо!» Меня охватил новый калейдоскоп вкусов, ярких и сочных. Уносящих до небес. Они сменялись после каждого прокола. Щекотали сердце. Возбуждали душу. Жизнь уходила из Дашки, а вместе с ней и интерес к её персоне. Мне стало вдруг пусто и скучно. Горечь снова наступала. Я услышал шорох. Обернулся. «А, Шаи! Иди сюда, приятель». В два прыжка я настиг официанта и вогнал ему в живот своего «друга». Он что-то крякнул и выпучил глаза. Наверно удивился: «Как так? Сталь в моих кишках?». Красное пятно быстро разрослось на его белоснежном костюме. Сладко-то как! Взрыв новых вкусов, один краше другого. Я был настолько возбуждён, что глотал загустевший воздух, как нежное суфле. Вот, и этот высокомерный «шоколад» склеил ласты.

Я решил прогуляться по здешним чертогам и вышел в коридор. Насвистывая «девятую» Бетховена, я вприпрыжку летел по белой пустоте. Счастье переполняло меня. Хотелось танцевать. Вальсируя, я подплыл к чёрной конторке в нижнем зале. Ойя смотрела на меня немного удивлённо, даже с тревогой, но всё же мило улыбалась. Вот это профессионализм! Сделав плавный оборот, я резко провёл лезвием по её мраморной шее. Она схватилась за горло, но красный поток уже было не остановить. «Лёгкая приторность», — заключил я, как заправский гурман, облизав свои губы.

Я дарил людям смерть, избавляя их от тяготы земного бремени, а они мне сахарок. Вполне равнозначный обмен. Ойя замертво стекла под свою тумбочку, а я, довольный собой, пошёл к выходу. Дверь бесшумно откатилась и передо мной снова сидела Дашка. Живая. Она задумчиво пила свой сок. Молчала. Рядом со столом, хитро ухмыляясь, стоял Шаи. В руке он держал наши повязки. Горечь, досаждавшая мне, прошла, и я снова ощущал себя обычным человеком с теплыми чувствами к своей любимой жене. Мистика! Даже говорить не хотелось. Я просто сидел, будто только проснулся, и хлопал глазами, как идиот. Шаи положил перед нами по круглому персоннику с изображением сталкивающихся галактик. Кажется, они двигались. Чудеса! В центре каждого персонника лежало по флэшке.

— Здесь ужин каждого из вас. — Пояснил официант. — Никто, кроме вас, его не сможет увидеть, если только вы сами этого не захотите. — Он таинственно подмигнул и вышел из комнаты.

Мы с Дашкой какое-то время сидели молча. Каждый думал о своём, а, может, и вовсе ни о чём. Просто пусто в голове.

— Как тебе ужин? — наконец спросил я.

— Невероятно! — она покачала головой. — Я была великой поэтессой. Читала свои стихи. Заслушаешься. Даже ты плакал от такой проникновенности слов. А потом… — тут она помрачнела, уставившись в одну точку. — А потом у меня закончилось вдохновение. — Еле слышно проговорила она. Помолчала. — А как тебе?

— Представляешь, убивать людей так вкусно… — Я покрутил в пальцах флэшку и сунул её во внутренний карман пиджака. — Я чувствовал себя вершителем, и думал, что делаю людям одолжение, убивая их.

— Да уж! — задумчиво протянула Дашка, всё ещё переваривая необыкновенный ужин.

— Пошли отсюда! — я подал ей руку.

Она ловко закинула свою флэшку в сумочку и встала. Шаи проводил нас до машины, попрощался, и мы уехали. Я смотрел, как в зеркале заднего вида огромный стеклянный шар постепенно растворялся в сумерках. Подальше отсюда. Скорей! Нас окружила непроницаемая тьма, и лишь фары прорезали нам путь сквозь её плотную материю. А мы всё молчали от переполнявших нас впечатлений, деталей которых никто никогда не узнает.

Бег за квадратами

Агентство недвижимости «Забег» располагалось на пятнадцатом этаже стеклобетонного исполина. В светлом офисе меня встретили две пары очаровательных глаз. Они быстро отсканировали мою скромную тушку и приветливо засияли.

— Здравствуйте! — я слегка поклонился. — Мне бы увидеть Ларису Ивановну. Я звонил.

Девушки заговорщицки переглянулись. Не успели они открыть рта, как из кабинета в глубине помещения, вышла высокая женщина в спортивном костюме «Адидас». Синяя материя обтягивала её богатырское тело, как свиная кишка колбасу. Короткая стрижка. Неопределённый возраст за пятьдесят. Она подошла ко мне так близко, что мой взгляд невольно упёрся в её массивную грудь. Свисток, висевший у неё на шее, укоризненно блеснул.

— Мои глаза выше. — Зычно объявила Лариса Ивановна и басовито засмеялась. — А ты должно быть Лёня. — Меня даже не удивило её фамильярное обращение, казалось, это должное, быть перед ней каким-то насекомым.

— Да. — Робко пискнул я.

Она довольно крепко пожала мне руку. Наверное, так себя чувствуют предметы под прессом.

— Значит, вторичка в ипотеку? — прогремела эта монументальная дама.

— Всё верно. — Промямлил я. Рядом с этой женщиной вообще было сложно говорить, казалось, она втягивала в себя мою уверенность, как массивная чёрная дыра свет.