Бесплатный фрагмент - Мы еще победим

Ящерица

Байрон резал хлеб, но тот постоянно разваливался. После нескольких минут мучений половина булки превратилась в два пригодных для намазывания куска и горку хлебных ошметков. Байрон стряхнул с ножа крошки. Выбирать, что готовить, не пришлось: в холодильнике кроме полупустой банки лечо и куска пластмассы, отвалившегося от лампы, ничего не было.

— Даже не знаю, что делать дальше, — сказал Байрон, — понимаешь, я совершенно отвык от какого-либо режима. В центре занятости сказали, что мне можно рассчитывать только на низкооплачиваемую работу, что-то типа дворника или пастуха. Но ты же знаешь, я не могу опуститься до такого.

Последним местом работы Байрона была мельница, там он заработал бронхит. Врач сказал, в его легких столько мучной пыли, что из нее можно приготовить колобка. Шутка так понравилась больному, что с этого момента он стал называть свои легкие сусеками.

— Что-то мои сусеки совсем подустали, — любил говорить он в незнакомой компании, а когда его переспрашивали, с удовольствием рассказывал о своей болезни, неизменно завершая монолог шуткой про колобка.

Год назад на день рождения старший брат Леха подарил Байрону три лотерейных билета.

— За каждые десять лет по билету, — торжественно произнес Леха и вынул из пакета разноцветные бумажки.

Байрон быстро посчитал в уме стоимость подарка и пожал руку брата. С тех пор братья виделись лишь один раз, когда Леха узнал, что один из билетов оказался выигрышным.

— Он ждал, что я отдам ему половину денег. Представляешь? — возмущался Байрон, — Когда ты даришь кому-то сервиз, ты же не делишь его на части?

Я подумал, что никогда не дарил сервизы, но если бы пришлось, наверняка оставил бы у себя пару чашек.

Байрон посчитал, что выигранного миллиона рублей будет достаточно, чтобы не ходить на работу почти три года.

— Зачем мне работа? — говорил он, — те же деньги я могу выплачивать себе сам.

Расчеты дали сбой. Через месяц после выигрыша количество денег уменьшилось на треть.

— Ничего страшного, — оправдывался он, — первый месяц можно позволить себе немного лишнего. Все-таки я заслужил.

Однако во второй и в последующие месяцы со счета улетали суммы намного больше запланированных. Собственно благодаря постоянному кутежу Байрон и получил свое прозвище.

— Ебать ты Байрон! — сказал дядя Гриша, увидев на соседнем балконе новоиспеченного миллионера с бутылкой шампанского и тарелкой клубники.

Деньги ушли быстро, а прозвище осталось.

— Чтобы заполучить хорошую работу тебе надо будет постараться. Выглядишь паршиво, — заметил я.

Байрон послушно кивнул и ткнул пальцем в наклейку на футболке. На белом круге красовался уродливый крот с лопатой в одной руке и с молодым деревом в другой.

— Я там уже почти свой. Тетка, которая носит кофе их главному, наградила меня этой штуковиной. Это типа их символ труда.

— Слепые крысы, — сказал я, — тебе когда-нибудь помогал крот?

— Нет, — замотал головой Байрон.

— В этот круг куда логичнее было бы поместить пчелу или коня.

— А тебе помогал конь?

— Мне нет, — честно ответил я, — но дед рассказывал, как их однажды спасла лошадь.

— Спасла?

— Да. Им было нечего есть, и они сожрали целую лошадь.

— Я бы не отказался от конины, — мечтательно сказал Байрон и попытался вытряхнуть в рот остатки лечо.

— Это финиш, — подытожил ужин я и добавил, — тебе необходимо пошариться в одном доме. Хозяина не могут найти уже сутки, а там, по всей видимости, осталась куча металла.

— Что за дом? — спросил Байрон, вытирая лицо футболкой.

— Огромный, двухэтажный. Сгорел сегодня утром. Кто-то палил траву рядом, и пламя как-то перекинулось на дом.

— Тогда мне понадобится тачка, — уверенно сказал мой друг.

— Возьми для начала сумку или ведро, — покачал головой я, — бери только цветные металлы.

***

Я стоял на табуретке с листом газеты и куском скотча. Нужно было спасти комнату от солнечных лучей. Мне представились ящерицы на подоконнике с транспарантами «руки прочь от солнца», но время, когда к подобным видениям можно было относиться серьезно, давно прошло. Я приложил лист к окну и кое-как налепил скотч. Вышло криво, но переделывать было лень. Спрыгнув с табурета, я еще раз посмотрел, что получилось. Солнце просвечивало газету так, что фотография пенсионера на одной стороне листа смешивалась с изображением какого-то райского острова с другой. Издевательство, не иначе, — подумалось мне.

В дверь позвонили.

На пороге стоял Байрон, потный, перепачканный сажей, но довольный.

— Один? — спросил он.

Я опустил голову и представил, как колонна обиженных ящериц с чемоданами и транспарантами покидает квартиру.

— Один, — ответил я.

Байрон быстро вошел, закрыл за собой дверь и сразу же полез в карман. По квартире начал расползаться запах гари.

— Смотри, че нашел.

На грязной ладони лежало несколько золотых колец, сережки и брошь в виде пера павлина.

— Как думаешь, сколько стоит?

— Понятия не имею, — сказал я, — все зависит от камней в кольцах.

— Думал разобрать стиралку, чтобы выпотрошить немного меди, — пояснил Байрон, — но сначала решил проверить шкафы, вернее то, что от них осталось.

— Повезло, — констатировал я, — тебя никто не видел?

— Думаю, нет, — мой друг почесал затылок, — я старался быть осторожным, но кто знает.

— Скоро узнаем.

— Половина твоя, — сказал он.

Байрону деньги были нужнее, но и мне бы не помешали.

— У меня есть знакомый ювелир, — продолжил новоиспеченный воришка, — надежный человек. Когда я был богат, он делал для меня спецзаказ — колобка на цепочке, все, разумеется, из золота. Я думал, это станет началом чего-то нового, но в итоге пришлось заложить все.

Доверить краденное малознакомому ювелиру я считал плохой идеей, но Байрон настаивал, что все пройдет как по нотам. На удивление так и вышло.

— Слушай, а еще есть? — спросил бывший миллионер, в который раз пересчитывая деньги.

— Что есть?

— Дома еще есть?

— Дома? — удивился я, — Не знаю. Я же не на смене. Если будут, я тебе напишу.

Так я стал сообщать Байрону о каждом пожаре, который происходил в городе. За месяц набралось всего два дома, в которых можно было хоть чем-то поживиться, но затем поперло. Байрон избавил меня от походов к ювелиру и просто приносил часть вырученных денег.

***

Телефон молчал. Несмотря на засуху, в этот день гореть отказывалась даже трава. Только один раз позвонила сумасшедшая и заявила, что в ее душе пожар, потушить который мы, к сожалению, не в силе. Потом она повесила трубку, а я продолжил заполнять сканворд.

В районе обеда в комнату вошел новичок. Он упал на диван и сразу начал говорить, будто до этого мы с ним беседовали целый час:

— Да уж… как же все-таки здесь сложно.

Я не обратил внимания, но он сделал вторую попытку.

— Представляете, нас собираются проверить на полиграфе.

Что-то было тревожное в этой фразе. Я отложил ручку и журнал.

— На полиграфе?

— Да, — кивнул новичок, — так они называют детектор лжи.

— Я знаю, что такое полиграф. Для чего это?

— Нас опять обвинили в краже драгоценностей. Сказали, что пропали кольца и еще какие-то украшения. Это уже третья заява, так что…

Парень попытался произнести это как можно жизнерадостней, но было видно, его что-то беспокоит. Пожарных обвиняли в воровстве и раньше, не исключено, что кто-то действительно мог оставить себе на память понравившуюся вещь, но три случая подряд…

— Они хотят убедиться, что это не мы. Говорят, если вам нечего скрывать, то почему бы не развлечься.

Новичок ждал, что я дам ему какой-то совет, но в это время в моей голове проносились картины допроса. Закованный в наручники тридцатилетний диспетчер, решивший, что он умнее всех. Я мотаю головой, уверяя, что ничего не крал, но машина нависает надо мной, сверкает лампочками и тычет проводами в лицо.

— Пиздееееж!!! — верещит полиграф.

— Накидай в ботинок стекол, — наконец, сказал я, — каждый раз, когда надо будет говорить правду, вдавливай ногу в пол. Так ты проведешь их вокруг пальца.

— Вы что действительно думаете, будто это я обчищаю дома?

— Нет, — опустил глаза я, — но секреты есть у каждого из нас.

Мои слова, очевидно, его смутили.

— Они же не будут задавать вопросы, которые не касаются дела? — испуганно произнес он.

— Не знаю, — пожал плечами я, — все зависит от того, как сильно они тебя подозревают. Молодой человек, расхаживая по золе в благородном костюме пожарного, видит бесхозное золото и думает, что огонь все спишет…

Новичок побледнел. Очевидно, мои слова его напугали, что было очень кстати. Возможно, когда полиграф будет выдавать ахинею, следователи найдут в ботинке стекло и зададут пареньку вопрос:

«Кого ты пытаешься наебать?»

— Я ничего не крал! — закричал новичок и выбежал из диспетчерской.

***

— Игра окончена, — сказал я и кинул на стол ботинок, — нужно начинить подошву гвоздями или даже лучше чем-нибудь посерьезней.

— Ты спятил, — сказал Байрон.

— Тебе легко говорить, — возразил я, — это ведь не к твоим яйцам приставили раскаленную кочергу.

— И как ты будешь ходить?

— Буду делать вид, что хромаю. Растяжение или еще чего.

— Придется опять наведаться в центр занятости, — печально произнес Байрон.

Мой друг подпер голову кулаками, сдвинув щеки к подбородку. В этот момент он стал похожим на Друпи — пса из забугорного мультфильма или Олега Борисова в старости.

— Ничего страшного в этом нет, — я постарался его утешить, — по крайней мере, это лучше, чем наблюдать за жизнью из-за решетки.

Гвоздей не было, и я достал из загашника старые канцелярские кнопки. Многие из них покрылись ржавчиной. Я выбрал самые нетронутые, облил их водкой и высыпал в ботинок.

— Хочешь опробовать? — спросил я.

Байрон отрешенно покачал головой.

— Ну, как знаешь.

Сначала я влез в обычный башмак, затем в усовершенствованный и прошелся по комнате.

Кнопки покалывали стопу, но особого дискомфорта не причиняли. Может нужно больше кнопок, — подумал я.

— Если у этого пацана прокатит трюк со стеклом, возможно, и у меня получится.

— Тебя тоже будут проверять? — спросил Байрон.

— Пока нет, — я снял ботинки и поставил их возле шкафчика в прихожей, — но кто знает, что будет завтра. Нужно быть готовым.

В этот день мы официально свернули свою деятельность. Люди перестали жаловаться на пожарных, но число пожаров стало расти.

***

Я смотрел на заклеенное окно, которое слегка подкрашивал закат. Теперь была видна лишь одна сторона газеты, та, что с островом. Мне подумалось вдруг, что мое солнце тоже завешено какой-то скучной макулатурой, и если бы я был нормальной ящерицей, то уже давно бы собрал чемоданы и покинул это место. Глядя на остров, я мысленно пообещал себе когда-нибудь выбраться из этой дыры: нужно только научиться откладывать деньги. От размышлений отвлек странный звук, будто кто-то царапал дверь.

Несмотря на то, что моим местом работы была пожарная часть, входная дверь в квартиру вопреки правилам безопасности открывалась внутрь, а не наружу. Я надавил на ручку и потянул на себя. Мои ожидания увидеть бродячего кота не оправдались. В квартиру буквально ввалился Серега Пирогов — наш дознаватель и по совместительству человек-усы. В усах у Сереги были капельки пота, а в руке брелок в виде Эйфелевой башни с одиноким желтым ключом.

— Ты дома? — удивленно спросил Серега.

Я подумал, что отвечать на этот вопрос не имеет смысла, но зачем-то кивнул.

— А я вот… — замялся Пирогов, — шел мимо, дай, думаю, зайду…

— А в дверь зачем скребся? — спросил я. Серега жутко покраснел и зачем-то спрятал Эйфелеву башню в карман, впрочем, через несколько секунд он снова достал ее и протянул мне.

— Нашел на пожаре, думал, ты обронил. Решил отдать. Вот, — сказал дознаватель и принялся чесать правый ус.

Я помнил эту безделушку. Год назад Серега отдыхал во Франции с женой и набрал там гору дешевого барахла, специально для коллег. Наверное, он думал, что это будет напоминать нам о его щедрости и возможностях.

Он кинул пакет и сказал: «Разбирайте!». Я вышел из сценки «дед мороз и его волшебный мешок» первым и вытянул наугад Эйфелеву башню. Все зачем-то начали хлопать, а Серега сказал, что это самый дорогой подарок. Как раз на следующий день у Байрона был день рождения, и я подумал, раз вещица дорогая, то почему бы не осчастливить ею друга.

— С самой Франции, — значительно сказал я.

Эйфелевой башне Байрон обрадовался не больше чем лотерейным билетам брата, но на следующий день, когда ведущий объявил по телевизору сумму выигрыша, моя жадность естественно была позабыта.

— Не, — фальшиво улыбнулся я, — тот брелок я подарил маме. Она у меня просто помешана на Франции. Даже как-то пыталась научиться играть на аккордеоне, пока отец не разорвал его на части. Наверное, кто-нибудь, как и ты, ездил в Париж и купил себе такой же брелок.

Мысль о том, что кто-то еще в городе посещал Францию, очевидно, задевала самолюбие Пирогова. Он зачем-то начал мотать головой, словно не принимая сказанного мной, но аргументов возразить не нашел.

— Ну, не знаю… — выдохнул он.

— Тем более, что бы я делал на пожаре? У меня же сегодня выходной.

— Действительно, — дознаватель задумчиво подергивал усы, — я уже не знаю, что думать…

— Что-то случилось? — спросил я.

— Да руководство дрючит, — нехотя признался он, — эти пожары. Их уже столько, что волей-неволей задумаешься о поджигателе.

— Да… действительно странно.

В этот момент в дверь позвонили.

На пороге стоял Байрон и улыбался. Я уставился на его руку, а точнее на кулак. Я уже знал, что там находится.

Они воняли как два трубочиста, но если Байрону было плевать на то, чем пахнет Пирогов, то дознаватель стал принюхиваться.

— Здорова, — сказал Байрон, подозрительно посмотрев на моего гостя, — ты занят?

— Здравствуйте, — протянул руку Пирогов.

Байрон увидел свой брелок в руке дознавателя и попытался что-то сказать, но я его перебил.

— Это Сергей Александрович — наш эксперт, он устанавливает причины пожаров.

— А… понятно, — промычал Байрон и стал нервно ощупывать правый карман джинсов, в котором, по всей видимости, несколько часов назад лежал ключ.

— Ладно, я пойду, пожалуй, — сказал дознаватель.

Я не стал возражать. Пирогов потянулся к дверной ручке, но тут его внимание привлекли мои ботинки.

— А это зачем? — спросил он и указал на башмак, в котором были рассыпаны кнопки.

В голове пронеслось множество вариантов ответа, но из башки, словно из лототрона, выпал один.

— Для улучшения кровообращения, — выпалил я, — немеет нога.

— А, — почесал затылок дознаватель, — а я думал, тоже собрался обмануть полиграф.

Сердце заколотилось так, что заложило уши. Серега что-то сказал, махнул рукой и скрылся за дверью. Когда индикатор опасности опустился до желтой отметки, Байрон разжал кулак. На его ладони лежала очередная золотая хреновина, причем без каких-либо следов пожара.

— Мы же вроде договорились, — сказал я.

— Не мог удержаться, — ухмыльнулся он, но затем сделался серьезным и перекрестился, — но это было последнее. Обещаю.

— Как ты узнал о пожаре? — спросил я.

— Случайно, — ответил Байрон, — шел по улице и увидел проезжающую мимо машину.

***

Мое затворничество в диспетчерской вызвался скрасить дядя Боря, пятидесятилетний водила, а также потомственный маг, обладающий способностью превращать обычный день в унылый. А еще дядя Боря постоянно портил воздух. Из-за неумения удерживать газы в заднице поговаривали о его нетрадиционных взглядах на половое сношение, но всякий раз, когда в компании начинались шуточки на эту тему, дядя Боря рассказывал о своей традиционной семье.

Несмотря на все недостатки общения, водителем он был надежным. При необходимости его ЗИЛ мог протаранить даже скорую помощь, лишь бы машина добралась к месту пожара первой.

— Я прирожденный победитель, — говорил он, сбивая чужую белую краску с красного крыла.

Из-за жары дядя Боря отдыхал под сплитом в диспетчерской. Если будет пожар, водитель узнает об этом первым и успеет завести машину.

— Представляешь, Гришунь, че себе на звонок поставил. Вот позвони мне.

Противиться не имело смысла, пришлось искать его номер в справочнике и посылать вызов. Через несколько секунд из штанов дяди Бори раздались гудки домофона.

— Когда мне кто-то звонит, я думаю, что сижу дома у себя на диване, — безумно улыбнулся водитель, — правда здорово?

— Да, очень, — подтвердил я.

В этот момент моя голова была занята другими мыслями. Я думал, знает ли Серега правду, подозревает ли нас.

— Жалко Сашку. Вроде хороший парень был, — ни с того ни с сего сказал водитель.

— Сашку? Какого Сашку?

— Ну паренька того помнишь? Пришел к нам работать недавно?

— А… этого что ли.

Я вспомнил нашу последнюю беседу с новичком, его растерянное лицо и на душе стало веселее.

— Ты в курсе, что это он оказался тем воришкой, которого все искали? — сказал дядя Боря. Он пристально смотрел на меня, будто поедал мою растерянность.

— Каким воришкой?

— Ты совсем смотрю не в теме, — разочарованно вздохнул водитель.

— Это про золото что ли? — спросил я с видом, будто не очень заинтересован в разговоре.

— Ну, да. Он же во всем сознался. Завалился на допрос к следователю, обожравшись каких-то таблеток, что-то твердил про полиграф, зачем-то запихнул в ботинок стекла, разворотил себя всю ногу…

— Что, серьезно? — удивился я.

— Ну, да.

— Он сознался в том, что грабил дома?

— Ну, да, — заморгал дядя Боря, — говорят, у него при обыске нашли одну из украденных вещей.

— А остальные?

— Остальные? Не знаю. Наверное, уже продал. Молодой, — подытожил дядя Боря и наигранно покачал головой, — испортил себе жизнь.

Дальше пошли какие-то рассуждения о том, что в тюрьме человек становится только хуже, затем последовали классические шутки о мыле, за которым не стоит наклоняться, но я уже не слушал. Я размышлял о новичке, который, вероятно, не справился с нервами, и которого теперь посадят из-за нас с Байроном. Вовремя мы прекратили, подумал я.

Через пару часов раздался звонок. Горел очередной дом.

***

— Я расспросил Серегу. Он сказал, хозяева приехали сразу же и весь день разбирали завалы.

— Да? — удивился Байрон.

— Да, — ответил я. — как же ты тогда смог почистить дом?

— Действительно как, — загадочно улыбнулся Байрон.

Его распирало от гордости, он, очевидно, хотел, рассказать что-то еще, но ждал подходящего момента, чтобы с эффектом вскрыть карты и забрать весь куш.

Возможно, я знал ответ на свой вопрос всегда, просто не хотел думать об этом. За прошедшие несколько месяцев мне удалось насобирать больше денег, чем за несколько лет постоянного вкалывания на работе.

— Ты чистил дома еще до пожара? — спросил я.

Улыбка Байрона сделалась совсем безумной. Он светился так, словно был не поджигателем, а супергероем, которого, наконец, раскусили, и он теперь вместе со всеми может в полной мере оценить масштаб своей личности.

Выяснилось, что каждый второй пожар в городе — дело рук Байрона.

— Я старался быть очень аккуратным. Тем более, если забирать только деньги, то после пожара уже никто не сможет заявить о том, что их украли.

Сначала он поджигал богатых, но, оказалось, поджигать бедных было выгодней и безопасней.

— Если пенсионер ходит по развалинам и уверяет, что выключил утюг, или всегда тушил бычки, кто ему поверит?

И все бы ничего, если бы не тяга Байрона к украшениям.

— Зачем ты крадешь золото? Полицейские уже нашли поджигателя! Если ты не закончишь воровать, они поймут, что взяли не того. Понимаешь?

— Посмотри, какой он красивый, — все это время Байрон разглядывал золотой кулон с фотографией старой женщины, естественно не тронутой огнем.

Я ожидал чего угодно, но только не этого. Он совершенно выжил из ума. Я схватил кулон и швырнул его в угол.

— Все! Никаких больше кулонов, колец! Никаких денег, поджогов!

— Расслабься, — как ни в чем не бывало сказал Байрон, — я изучил статистику. Процент раскрытия поджогов почти нулевой. Чтобы поймать нас, понадобится пригласить комиссара Мегрэ.

— В жопу статистику! Они подобрались слишком близко.

— Окей шеф, — нехотя согласился Байрон, — и не зачем так орать. Я не тупой.

Я сел на пол и почувствовал себя победителем, но это чувство быстро прошло. За мной никто не гнался с собаками, мои портреты не были развешаны по всему городу и я понял, что правосудию до меня нет никакого дела.

— Выглядишь неважно, — сказал Байрон, — отдохни немного. Думаю, мы достаточно заработали, чтобы некоторое время не думать о деньгах.

***

Я заехал в ближайшую турфирму и попросил оформить путевку.

— Мне на какой-нибудь райский остров, — сказал я и кинул на стойку документы.

— Канары? Мальдивы? Бали? Кипр? Может быть Крым? Он сейчас тоже в какой-то степени райский, только полуостров, — попыталась пошутить менеджер.

— Мне нужно, что-нибудь вроде этого, — я достал из кармана выгоревшую на солнце вырезку из газеты с изображением острова.

— Вам на когда? — спросила сотрудница турфирмы так, будто поняла по пальме, какой именно остров изображен на фотографии.

— На сейчас, — ответил я.

Девушка кивнула и принялась щелкать клавиатурой. Она была полностью поглощена процессом и, конечно, не могла видеть, как за моей спиной отрастает новый хвост.

***

Байрон лежал на диване и смотрел телевизор. На шее вновь болтался золотой колобок. По ящику шли новости, рассказывали о каком-то российском туристе, сгоревшем в бунгало на Мальдивах. В кадре появились остатки хижины, а в углу экрана промелькнула ящерица с коротким хвостом.

— Вот уроды, — сказал Байрон, — нажрутся, а потом горят.

Прозрачная

Фиолетовые борода и усы превратили Божью матерь в пухлого трансвестита. Перекрестившись на всякий случай, я плюнул на икону и попытался оттереть инородную растительность пальцем, но вышло только хуже. Мой малолетний племянник стоял с фломастером напротив меня и улыбался. Он ждал, что я оценю его творческие способности. Хоть борода и усы получились и вправду хорошо, мне пришлось отвесить говнюку подзатыльник.

— Чтобы взять чужую вещь, нужно для начала спросить. Отец тебя не учил? — грозно произнес я и вновь принялся оттирать фломастер, на этот раз футболкой.

Малой заныл и спрятался в прихожей.

Попытки вернуть лицу Богоматери божеский вид ни к чему не привели. Желтоватая кожа благодаря моим стараниям приобрела фиолетовый оттенок, но борода и усы никуда не делись. Икона пришла в негодность. Это было очевидно. Впрочем, проку от этой штуковины я не видел и раньше, чего нельзя сказать о жене, которая питала к святой необъяснимую любовь.

Завернув икону в пакет, я вышел в прихожую. Племяш услужливо подал мне шлепки и переместился на безопасное, по его мнению, расстояние.

— Никаких карандашей, ручек, фломастеров и красок. Понял? — спросил я.

Пацан стал быстро кивать, отступая в комнату.

***

Я стоял возле мусорного контейнера и вспоминал наставления матери о разбитых градусниках.

— Никогда не выбрасывай градусники в мусорку, — говорила она, смывая крохотные металлические шарики в унитаз, — в них содержится ртуть. Это может навредить экологии.

Что делать с испорченными иконами мать не говорила. Могут ли они нанести ущерб экологии? От греха подальше пакет с оскверненным изображением богородицы я опустил на землю рядом с грудой журналов о здоровье.

— Здравствуйте, — раздался дребезжащий голос тети Клавы, постоянной гостьи помоек.

— Здравствуйте, — ответил я, не оборачиваясь, и быстро зашагал в сторону от дома. Будь у меня счетчик Гейгера в кармане, он бы наверняка предупредил о надвигающейся опасности.

— Доброго дня вам, — послышалось уже чуть тише.

— Да-да, и вам, — почти неслышно отозвался я.

Надеяться, что жена не заметит исчезновения иконы, было бы слишком самонадеянно, но и ничего не делать я не мог. В нескольких кварталах от меня находился храм. Рядом с ним наверняка есть церковная лавка, в которой, по моим представлениям, должен иметься отдельный склад с портретами божьих мам.

Как только я прошел под коваными чугунными воротами, украшенными фигурой распятого Иисуса, в кармане завибрировал телефон. Мне удалось прочитать «…ат Антон».

— Ты ударил Павлика? — заверещал в динамике голос брата.

— Успокойся, — озираясь, ответил я, — пришлось дать ему подзатыльник. Если бы ты знал, что он сделал…

— Какая разница! — перебил Антон, — Детей бить нельзя!

— Он испортил икону моей жены…

— И что? Это не повод распускать руки! Я забираю его! И в наказание оставляю открытой квартиру! Пусть ее украдут!

Я хотел поправить брата, сказать, что квартиру можно обокрасть, но никак не украсть, однако истерика уже прекратилась. Разговор был окончен. С экрана на меня смотрели два рисованных кошачьих глаза, зрачок одного из которых заменяла иконка браузера.

Незапертая квартира могла навести ужас только на такого придурка, как мой брат. Я представил Антона, усаживающего молодого Пикассо в детское кресло, и усмехнулся. Что за нелепая угроза? Наверное, он думал, стоит ему тронуться с места, как люк возле моего дома отъедет в сторону, а из черной дыры канализации, позвякивая отмычками, вылезет тип в черной одежде.

Как ни странно внутри церковной лавки пахло не ладаном, а свежей краской. Перед тем как подойти к прилавку, я прислонил ладонь к стене, потрогал дверную коробку и саму дверь. Источник запаха находился не здесь, возможно, красили в соседней комнате, из которой вышла старушка в цветастом халате.

— Доброго дня, — сказала бабуля и от этих слов меня передернуло. Я тут же вспомнил тетю Клаву, волочащую в свою нору полиэтиленовые пакеты. Из пакетов постоянно что-то капало. То, что недавно по подъезду прошлась тетя Клава, можно было определить по ведущей к ее квартире мокрой дорожке.

— И вам, — как можно более добродушно ответил я и стал рассматривать иконы.

Церковная лавка была похожа на комнату моего деда. Старик до чертиков боялся страшного суда и потому половину пенсии спускал на всякие религиозные побрякушки. Год назад я наведался к нему, чтобы одолжить немного денег. Дед лежал на диване и смотрел «Адвоката дьявола», а точнее подсматривал сквозь пальцы, поскольку на экране шла эротическая сцена.

Я поспешил поздороваться, но запнулся о телевизионный кабель, который в свою очередь потянул полку, заставленную иконами и книгами. В самом центре полки стояла гигантская позолоченная лампада, наполнявшая комнату ароматом елея. Раздался шлепок, затем протяжное «Аааа…», которое превратилось в частое шипение. Лысая голова, шея, а также подушка и простыня были залиты маслом. Рядом с красным ухом лежала опустошенная лампада. Я приготовился бежать, но дед не торопился пускать в ход кулаки, вместо этого он скатился на пол, подобрал одну из упавших икон и стал ее целовать.

— Спасибо Господи! — закричал безумный старик, — Теперь я как преподобный Кукша!

Клянчить пятьсот рублей в такой торжественный момент мне показалось кощунством, тем более что к дедуле мог вернуться рассудок. Прихватив на память упаковку импортных благовоний, я спешно удалился.

В следующий раз мне довелось навестить старика уже на похоронах. Произошло это спустя месяц после инцидента с лампадой, которая, как оказалось, при падении рассекла старческий лоб. В образовавшуюся рану проникла инфекция, а так как дед наотрез отказывался смывать Божью благодать, случился сепсис. Упрямого старца пытались образумить, предлагали отвезти в больницу и даже приводили врача на дом, но тот был непреклонен. Он объяснял, что лечить распухшую голову не нужно, и всех, кто был с этим не согласен, старался огреть палкой. Кроме того, каждому приличному посетителю, не занудствующему о пользе современной медицины, старик предлагал прикоснуться к ужасной лысине, которая, по его уразумению, сама обладала способностью исцелять различные недуги. В итоге все закончилось экстренной госпитализацией, а потом и скоропостижной смертью.

— Что-нибудь подсказать? — спросила продавщица. Все то время, пока я расхаживал от витрины к витрине, старушка разглядывала гадальные карты.

— Да, пожалуй, — ответил я, так и не сумев определиться, какая из икон похожа на утраченную.

— Свечи? Иконы? Книги? Кресты? Украшения? — спросила бабуля и стала пихать в большой нагрудный карман колоду. Одна из карт вывалилась и, проехавшись по стеклу, упала возле моих ног. Внизу прямоугольника была надпись «Death», сложенная из костей, остальное пространство занимал оседлавший коня скелет. Я поднял оброненную вещь и протянул продавщице, но увиденное так взволновало женщину, что она не могла пошевелиться.

— Я бы хотел приобрести Божью матерь где-то сантиметров тридцать высотой.

— Божью матерь, — задумчиво повторила старуха и, наконец, взяла у меня карту.

— Мне бы посмотреть все, что есть, — пояснил я.

— Да, конечно, — скорбным голосом произнесла продавщица и принялась ходить по лавке, собирая с полок подходящего размера иконы. Спустя несколько минут передо мной лежала целая гора деревяшек. Я стал внимательно изучать каждую.

— Вы ищите что-то конкретное? — окликнула меня старуха.

— Да, но, к сожалению, я не захватил с собой фотографию. Приходится полагаться на память.

То, что в памяти отпечатался именно последний вариант иконы, серьезно осложняло дело. Меня подмывало взять фломастер и пририсовать каждой даме усы и бороду, но такое художество нанесло бы серьезный удар по семейному бюджету. Пришлось напрячься. В итоге я остановился на трех Богородицах, однако уверенности в том, что мне удалось сделать правильный выбор, не было.

— Пожалуй, возьму эту, — наконец, сказал я и ткнул пальцем в одну из икон.

— Хорошо, — кивнула старуха, — тысяча рублей.

— Сколько?

— Тысяча, — повторила она.

— А эта? — я указал на самую неказистую, на мой взгляд, икону. На ней Богородица вышла какой-то сутулой и почти не походила на женщину.

— Две с половиной, — с недовольным видом ответила продавщица.

Логика человека, придумывающего цены религиозным товарам, просто обескураживала, но выхода не было. Я достал последнюю тысячу и положил ее возле калькулятора.

— Пакет в подарок, — сказала старуха и вновь вытащила колоду гадальных карт.

Выходя из церковной лавки, я услышал:

— Не спасет тебя Богородица, милый. Сатана выехал за тобой.

Мне захотелось вернуться и уточнить, едет ли Сатана за мной на том самом коне, что был изображен на карте, или он использует для своих перемещений какой-то другой вид транспорта, но время поджимало.

***

Первым делом, вернувшись домой, я поставил икону на шкаф, после чего проверил квартиру на предмет появления новых рисунков. К счастью моя короткая педагогическая беседа удержала пацана от повторения ошибки.

Я лег на кровать и стал ждать. Мне представилось, что как только жена перешагнет порог, то сразу заявит нечто вроде «Я знаю, что ты сделал!», но ничего такого не случилось, вечер вышел довольно обыденным: мы сыграли партию в сёги и доклеили модель мусоровоза. Казалось, что обман уже не будет раскрыт, но когда я вышел из ванной, мне в живот ткнули иконой.

— Что это? — спросила жена.

— Икона, — виновато пробурчал я.

— Я вижу, но это не наша.

Отпираться было бессмысленно. Пришлось рассказать правду. Особенно красочно я постарался описать ужасные фиолетовые усы и бороду.

— Верни нашу икону, — заплакала супруга.

— Это икона ничуть не хуже той, — улыбнулся я и приобнял жену за талию, — видела бы ты, какую дешевую уродину мне предлагали купить. Но ты же знаешь, я не люблю жадничать, поэтому выбрал ту, что получше.

— Ты выкинул двенадцать тысяч, — процедила она.

— Что? Какие двенадцать тысяч? Нет. Всего тысячу.

— В иконе были деньги, — продолжила выть жена, — я откладывала их на Ейск.

Известие о том, что я собственными руками отправил двенадцать тысяч на помойку, заставило меня присесть.

— Но я не видел никаких денег!

— Они были спрятаны за картинкой, — промычала супруга и стала вытирать рукой сопли.

Смешанные чувства посетили меня в этот момент. Во-первых, было жаль потраченную тысячу, во-вторых, хотелось отвесить сопляку еще один подзатыльник и заодно дать поджопник брату, в-третьих, я убедился, что религиозность жены была сильно мною преувеличена, а стало быть, теперь в адрес попов можно отпускать различные шутки.

— Сейчас, — я погладил жену по голове, быстро надел шлепки и выбежал на улицу. Трактор с прицепом приедет только утром, а значит, икона должна быть на месте.

Мусорные контейнеры оказались переполнены, часть пакетов, а также плюшевый слон, залитый белой краской, лежали рядом. Я принялся откидывать все это в сторону, но как ни старался, отыскать разрисованную фломастером Божью матерь мне не удалось.

— Добрый вечер, сосед.

Рядом с ухом пролетел белый пакет и приземлился на самой вершине мусорной горы.

— Ловко, — сказал я и обернулся. В метрах десяти от меня, в застегнутом на одну пуговицу трофейном китайском мундире стоял Николай Семеныч — по слухам, бывший сотрудник госбезопасности, а ныне пенсионер, вот уже который год безуспешно пытающийся продать свою коллекцию засушенных кузнечиков.

— А то, — не без удовольствия ответил бывший кагэбэшник и подошел поближе, — что это ты тут рыщешь впотьмах? Неужто у Клавдии Степановны появился конкурент?

— Да нет, — замялся я, — просто оставил здесь икону, а ее кто-то забрал.

— Забрал, говоришь, — оживился Семеныч, — это не удивительно. Хорошая икона сейчас на вес золота.

— Это точно, — вспомнив свой поход в церковную лавку, согласился я.

— А у Клавдии спрашивал?

— Еще нет.

— Зря, — неодобрительно покачал головой пенсионер, — у этой женщины нюх на такие вещи. На прошлой неделе мне пришлось выкинуть чудесный цветочный горшок, и что ты думаешь? Точно такой же горшок я потом увидел у нее дома.

— Вы были у нее дома? — удивился я.

— Ну да, — невозмутимо ответил Семеныч, — она прекрасно готовит. Особенно хорошо ей удается пражский салат.

Представив, из каких продуктов готовит тетя Клава, меня едва не вывернуло.

— Пойдем, — пенсионер взял меня за руку и как ребенка повел за собой, — найдем твою икону. Кстати, а зачем ты ее выбросил?

— Случайно, — соврал я, — перепутал пакеты.

О том, что в иконе были спрятаны деньги, я на всякий случай умолчал.

Семеныч довел меня до квартиры тети Клавы и стал напутствовать:

— Ничего без разрешения не трогать, а если все-таки взял какую-то вещь, сразу же клади на место. Понял?

— Понял, — ответил я, натянув на нос футболку. Мерзкий запах хорошо ощущался даже через закрытую дверь.

— Ты когда-нибудь имел дело с Плюшкиными? — спросил Семеныч.

— Нет, — признался я.

— Это удивительные люди, — пенсионер стянул с моего носа футболку и аккуратно разгладил воротник, — например, за украденную книгу или какую-нибудь сущую мелочь они могут тебя убить.

— Меня?

— Почему нет? Или ты особенный?

— Не особенный.

— Не дрейфь. Что мы со старушкой не справимся? — Семеныч хлопнул меня по плечу, несколько раз постучал по заляпанной двери ногой и после небольшой паузы добавил:

— Если что, беги.

Дверь нам открыли спустя минуты две. Из квартиры пахнуло так, что мне вдруг резко перехотелось искать икону. Черт с ним с Ейском, лишь бы убежать от этого запаха. Я попытался шагнуть назад, но уперся о руку коллекционера кузнечиков. Видимо, «если что» еще не наступило.

— Добрый вечер, подруга, — поприветствовал Семеныч два тусклых глаза, выглядывающих из темноты, — Не спишь?

— А чего мне спать? — спросила тетя Клава и распахнула дверь. Теперь хозяйку квартиры стало полностью видно. На ней была надета пестрая вязаная кофта, увешанная советскими значками, черная в белый горох юбка до колен и смешные тапки с загнутыми кверху носками.

— Вот с товарищем решили заглянуть к тебе в гости. Я рассказал ему, как ты чудесно готовишь пражский салат. И знаешь, что он мне сказал? Он сказал, Николай Семенович, я просто обязан взять рецепт.

Бледное старушечье лицо залило краской.

— Скажешь тоже, — смущенно возразила тетя Клава, — порезал, перемешал, вот тебе и весь рецепт.

— Нет, ну вы только посмотрите на эту скромницу, — Семеныч схватил хозяйку квартиры за манжеты и стал напирать, — где сейчас увидишь такие манеры?

Старушка отступила и даже не попыталась снять с себя руки кавалера. Вероятно, заигрывания старого альфонса были для нее привычным делом.

Я пересилил себя и вошел следом. Прихожая, как и коридор, были загромождены поставленными друг на друга коробками, в которых лежали какие-то бумаги, старые облезлые маски животных, зонты без ручек, сломанные детские игрушки и много подобного барахла. Стены тоже использовались для хранения вещей. Отовсюду торчали кривые гвозди, на которых висели пакеты с таким же бессмысленным мусором. Какое-то время я просто стоял, не решаясь закрыть за собой дверь.

— Не напусти комаров, — сказал Семеныч и показал кулак.

Я потянул за ручку. Щелкнул английский замок, и в прихожей стало темно.

Сладкая парочка уже ворковала на кухне. Семеныч нес очередную чепуху о кулинарных талантах Клавдии Степановны, а та в свою очередь застенчиво хихикала. Я стал пробираться через завалы хлама навстречу единственному источнику света. Ходить по квартире можно было лишь по узким тропинкам, настолько узким, что в некоторых местах приходилось протискиваться боком. О чем меньше всего думала хозяйка мусорной горы, так это о комфорте.

На кухне меня вновь едва не стошнило. Дышать носом здесь было решительно невозможно. Пенсионеры же, напротив, находились в приподнятом настроении, и будто не замечали зловоний: ухажер что-то высматривал в шкафчике, а его барышня копошилась в черном пакете, от которого в сторону батареи прокладывал себе дорогу бурый ручеек. Как оказалось, в пакете было мясо. Старушка вытащила несколько кусков, поднесла их почти вплотную к глазам, затем один вернула обратно в пакет, а остальные выложила на разделочную доску.

— Николай Семенович, что насчет иконы? — напомнил я старику цель нашего визита.

Семеныч с некоторым недовольством посмотрел в мою сторону, поставил на захламленный стол три разномастных бокала и, прокашлявшись, произнес:

— Знаешь, Клавдия. Сегодня на мусорке этим молодым человеком была по ошибке оставлена икона. Ты случаем не находила?

Тетя Клава, увлеченная приготовлением какого-то блюда, пропустила вопрос своего ухажера мимо ушей. Похоже, старуха всерьез возомнила себя знаменитым поваром и намеревалась поскорее продемонстрировать кулинарные способности гостям.

— Наберись терпения, — шепнул мне на ухо Семеныч, — пока она готовит, лучше ее не трогать.

Я убрал с табурета коробку с пластинками и присел. Коллекционер кузнечиков стоял у открытого шкафа, полки которого были заставлены бутылками. Жидкость в бутылках не соответствовала этикеткам. Так в литровую водочную было налито что-то желтое, а в коньячную нечто белое. После долгих раздумий Семеныч сделал выбор в пользу темно-коричневой жидкости. Он ее так и назвал:

— Попробуем темно-коричневую.

Кагэбэшник наполнил бокалы доверху и поочередно секунд за двадцать опустошил каждый.

— Неплохо, — сощурился Семеныч и вновь налил темно-коричневую в бокалы. На этот раз выпивать все он не стал. Я вдруг подумал, что старикан ходит сюда вовсе не из-за пражского салата.

— Пей, — сказал пенсионер и пододвинул ко мне загадочное пойло, — продезинфицировано, продегустировано.

— Что это? — спросил я.

— Не знаю, — равнодушно ответил он, — но в магазине такое точно не купишь.

Я взял бокал и поднес к носу. Воняло спиртом и мятой. Больше сказать о субстанции я ничего не мог.

— Ну же, — улыбнулся Семеныч и ударил своим бокалом о мой, — смелее. Полегчает.

Пить неопознанную жидкость не хотелось, но слова о том, что мне полегчает, добавили решимости. Я сделал несколько глотков и с удовольствием отметил, что все не так уж и плохо. Темно-коричневая оказалась смесью крепких напитков, но определить каких конкретно не представлялось возможным.

Повеселевший Семеныч, пританцовывая, подошел к тете Клаве, нежно обнял старушку и словно кот стал тереться ухом о ее кофту.

— Клавдия Степановна, — промурчал коллекционер кузнечиков, — не проходите мимо.

Старушка, смахнув с редких черных усов капельки пота, быстро опустошила бокал с мятным напитком и вновь принялась что-то нарезать.

Темно-коричневая вскоре закончилась, ей на смену пришла просто коричневая, а затем и светло-желтая. В отличие от своих предшественников светло-желтая томилась в двухлитровой пластиковой бутылке, горлышко которой было залеплено пластилином. На этот раз я не стал принюхиваться, а просто выпил содержимое бокала. Мне показалось, что в животе что-то затрещало. Из глаз неожиданно покатились слезы, и кухня превратилась в размытые пятна. Захотелось присесть. Через некоторое время до меня дошло, что я уже сижу.

— Хороша, — раздался искаженный каким-то треском голос Семеныча, — надо повторить.

Я протер глаза футболкой и обнаружил, что на месте пенсионера сидит человекоподобный кузнечик. Тонкие волосатые лапки, торчащие из рукавов китайского мундира, сжимали два стакана, наполненные доверху светло-желтой.

— Такое только из настоящих кубков. Пей!

Отказывать насекомому было страшно. Тем более что за его спиной стояла гигантская крыса, вооруженная ножом и ржавым трезубцем.

— Спасибо — пикнул я и влил в себя половину стакана.

Эффект от второго пришествия светло-желтой был иным. Я словно опустился в подземелье, где почему-то стали ярче цвета. Кузнечик и крыса больше не казались страшными, а горы хлама перестали быть чем-то единым. Сломанные игрушки, зонты, потрепанные книги превратились в артефакты. Сожаление вызывало то, что все они должны были ютиться в тесных коробках, когда душа требовала представить каждому сокровищу отдельную полку.

— Улицы хорошо родят, — пропищала крыса и кинула на стол тарелки с дымящейся снедью.

Еда выглядела прекрасно. Зарычал желудок. Брызнули слюни. Хотелось аплодировать, но в руке уже была вилка, хотелось свистеть, кричать браво, но рот был забит божественным салатом.

— Вы превзошли себя, — заклокотал кузнечик и принялся стучать по столу бутылкой светло-желтой, — это немыслимо. Рецепт! Рецепт! Рецепт!

Я прожевал последнюю порцию салата и присоединился к Семенычу; облизал вилку и начал лупить ею по пустой тарелке. Вакханалия была остановлена отлетевшим куском керамики.

Тетя Крыса держалась за локоть и жалостливо попискивала. Кузнечик вскочил со стула, небрежно осмотрел рану и без особых раздумий залил ее светло-желтой. Крыса отдернула руку. Доктор, пожав плечами, отхлебнул из горла и передал бутылку мне.

Очередная порция солнечной жидкости неожиданно пробудила ярость. Со всех сторон на меня смотрели замученные вещи, выброшенные нерадивыми хозяевами и заботливо подобранные матерью Терезой в крысином обличье.

Я вытряхнул из ящика подгнивший картофель и стал отдирать гнилые доски.

— Спятил! — заверещала крыса.

Сзади на мои плечи навалился человек-кузнечик. Он потащил меня на балкон, расталкивая ногами коробки.

— Я всего лишь хотел сделать им полки! — заорал я, но рот мне заткнула волосатая рука.

Балкон был также завален вещами, но в отличие от остальной квартиры, запах здесь не казался таким сильным. Кузнечик поставил меня на ноги. Одной рукой он по-прежнему держал пластиковую бутылку, а другой открывал окно. Свежий ветер с улицы ударил в лицо, напомнив о том, как пахнет реальный мир. Желание делать полки угасло само собой.

— О-о-о-о! — затрещал кузнечик, — Эт-то-не-тво-й-йа-и-ко-ко-на?

Я опустил голову и увидел фиолетовое художество Павлика. Божья матерь покорно лежала рядом с видеокассетой, на обложке которой разрисованный зеленой ручкой Кашпировский давал залу какую-то установку.

— Да. Это она, — подтвердил я и приложился к бутылке.

Сознание укутал мягкий светло-желтый туман.

***

Я лежал на своей кровати и смотрел, как ветер из форточки подергивает бумажную модель американского истребителя.

— Доброе утро.

Я медленно повернул голову. За столом, подложив руки под подбородок, сидела грустная жена.

— Доброе, — ответил я.

Лежать было неудобно. Возможно, из-за того, что вместо привычной одежды на мне было надето жесткое разноцветное пончо, похожее на вязаный половик. Впрочем, я не исключал возможности, что это и был половик.

— Заходил твой друг, — сказала супруга, — справлялся о твоем здоровье.

— Какой друг? — напрягся я.

— Тот, с которым вы учили пожарных.

— Учили пожарных?

— Ага, — жена встала из-за стола и подошла к окну, — ты пытался вырвать шланг у одного из них. Николай Семенович скакал рядом и кричал, что нужно лить на потолок. Жаль, конечно, старушку.

— Какую старушку? — спросил я, вспомнив накрытые простыней носилки.

— Тетю Клаву. Она пыталась спасти свои вещи, но успела вынести лишь несколько коробок, — супруга вытянула руку и отвесила щелбан самолету. Картонный Боинг слетел с крючка и приземлился где-то за столом.

Я присел на край кровати. Из-под пончо на пол выпал прозрачный пакет, на четверть заполненный чем-то похожим на пепел.

— А это что? — испуганно спросил я.

— Это… — супруга закусила верхнюю губу и стала разглядывать пакет, — …полагаю то, что осталось от иконы.

— От иконы… — повторил я шепотом.

Я вновь вспомнил фиолетовые усы и бороду, вспомнил, как на Богородицу, жалобно смотревшую на меня из металлического ведра, полились остатки светло-желтой, и как пламя за несколько минут уничтожило все краски, превратив их в один черный цвет.

— Вы позвонили батюшке, — сказала жена, — и спросили у него, что делать с испорченными иконами…

— А он сказал, что их нужно сжечь, — продолжил я, — и что пепел затем необходимо спустить в реку.

Я смотрел на пакет и пытался понять, успел ли я вытащить из иконы деньги или все они сейчас лежат прямо здесь у моих ног. А если все-таки успел, то где они?

— Ничего страшного, съездим в Ейск в следующем году, — попыталась утешить жена, — кстати, ты обещал научить меня готовить какой-то салат…

— Пражский, — тихо ответил я и поплелся в ванную. Едва я скинул с себя дурацкий половик, как в дверь позвонили.

— Это к тебе, — окликнула супруга.

Я вышел в прихожую, обмотавшись полотенцем. На пороге стоял Семеныч. Вместо приветствия он протянул мне перевязанную красной атласной лентой стопку рамок.

— Вот сосед, — сказал пенсионер, абсолютно не смущенный моим видом, — как и обещал. Отличное приобретение!

Я положил рамки на трельяж. Мне не нужно было в них заглядывать. Я прекрасно знал, что там находится. Десятки высушенных кузнечиков.

— Ну, что? — шмыгнул носом Семеныч и достал из-за спины бутылку с прозрачной жидкостью, — помянем Клавку?

Ягоды

— Все дело в принципе, — сказал Семен и ударил меня по плечу, от чего машину дернуло вправо, — только дай одному барану почувствовать твою слабость и на тебе отыграется все стадо.

Я не стал спрашивать, кто конкретно и как должен был на нем отыграться. Впрочем, это не имело смысла. Мы покидали город.

Семен вытащил из бардачка зажигалку и попытался прикурить. Естественно у него ничего не вышло.

— Не работает, — зачем-то пояснил я.

Я вспомнил мудака, который продал мне это дерьмо, переставшее добывать огонь уже на второй день. Он говорил, что я могу быть уверен в качестве, потому что это ZIPO. Чтобы подчеркнуть совершенство изделия, продавец указал на стоящую рядом ZIPPO и поморщился, будто увидел нечто омерзительное. Внешне зажигалки отличались лишь одной буквой, но продавец уверял, что чем меньше букв, тем вещь качественней.

— Да и кому захочется иметь зиппо, когда каждый школьник знает, как должна называться настоящая зажигалка, — подмигнул продавец, давая понять мне, что мы теперь с ним друзья.

Спустя сутки я понял, что и друзья могут наебывать, а качество — понятие нестабильное.

Проблемы начались на первой же остановке. Сеня стучал по цифрам на колонке.

— На семь копеек не долили, прикинь.

Пошли разбираться. Упырь в желтом комбинезоне упорно мотал головой, уверяя, что залить до нулей невозможно технически. Семь копеек были делом принципа, но здесь, по всей видимости, уже привыкли к идиотам и идти на перемирие долго не соглашались. Но, проебав полчаса своего времени, сдался кто-то из главных.

— Возьмите рубль и проваливайте отсюда!

Сеня гордо объявил, что ему чужого не надо и оттолкнул руку. В итоге нам вернули все деньги за бензин и попросили больше сюда не приезжать. Мы не стали возражать, разумно посчитав, что конфликт исчерпан.

— Все дело в принципе, — вновь повторил Семен.

На секунду мне показалось, что поездка больше не имеет смысла, что туман в голове вот-вот рассеется и из-за горизонта памяти выплывет, наконец, то, что уже целый месяц не давало спокойно жить. Я остановил машину и вышел на обочину. Стараясь не спугнуть откровение, сосредоточенно всматривался в кукурузное поле. Семен стоял рядом и обеспокоенно разглядывал меня.

— С тобой все в порядке? — спросил он, а я подумал, что из-за его тупой фразы мне теперь точно ничего не светит.

— Я был так близок, — разочарованно выдохнул я.

— Что?

— Ничего.

Я ложился спать, просыпался, чистил зубы, намазывал масло на хлеб, отрабатывал свою смену, возвращался домой и все это время пытался вспомнить что-то очень важное.

— Может быть, ты забыл чей-нибудь день рождения? — спрашивали на работе, а я ахуевал от такой тупости и закатывал глаза.

С каждым днем мысль, что из головы выпало нечто значительное, становилась все более навязчивой, а попытки вспомнить, что же все-таки я забыл, только забавляли. Но вслед за весельем пришло беспокойство: что если от того вспомню я или нет зависит… впрочем, что от этого может зависеть, было также неясно. В таком неведении я пребывал несколько недель: висел вниз головой, пересматривал фотографии, сообщения, распечатку звонков, пока соседка вдруг не заявила, что знает, как мне помочь.

— Бария, — сказала она, причем сказала это с таким трепетом, что сомнений не оставалось — чем бы Бария не являлась, она точно поможет.

— Это какое-то лекарство? — спросил Сеня.

— Нет, — скривился я.

— А что тогда?

***

Бария оказалась толстой женщиной лет шестидесяти с нарисованными бровями и огромным белым париком в форме кокона. Жила она в двухэтажном особняке в небольшом хуторе, окруженном кукурузными полями и рисовыми чеками. Я стоял в центре мрачной комнаты, пропахшей какими-то благовониями, и смотрел на женоподобное чудовище глазами, переполненными любовью и надеждой. Вложив историю своего несчастья в несколько минут, я закрыл глаза в ожидании волшебства. Но тетка не торопилась помогать. В ответ на мою исповедь она положила руку мне на плечо и попросила, чтобы я отвез ее внука в дельфинарий.

Чтобы не портить о себе впечатление, фразу «Чего блять? Какой нахуй дельфинарий?» пришлось умещать в более короткую:

— Что, простите?

— Дети привезли внука на каникулы, а я обещала ему показать дельфинов, — Бария ответила на мой вопрос так, будто просила меня передвинуть холодильник.

— Почему вы не свозите его сами? — вмешался в разговор Семен.

— Терпеть не могу дельфинов.

Я подумал, какое говно нужно носить в душе, чтобы не любить дельфинов.

— Понимаете, мы приехали издалека, — начал я, — у нас не так много времени…

— У тебя же отпуск, — обвиняющим тоном сказала Бария.

— Откуда вы знаете?

Женщина лишь отмахнулась.

— Здесь недалеко, — попыталась успокоить она, — до моря туда и обратно часа два, плюс час выступление, так что к вечеру уже вернетесь.

Мы выглядели как два немытых ублюдка. Собственно, мы ими и были. Трое суток, проведенных в машине практически безвылазно, превратят в говно кого угодно. В такой ситуации идея отправить ребенка с двумя первыми встречными, у которых очевидно что-то было не в порядке с головой, выглядела более чем неудачной.

Я посмотрел на Семена, в надежде, что он предложит альтернативный вариант, но его, по всей видимости, все устраивало. Услышав предложение Барии, он лишь спокойно пожал плечами, как бы говоря: «Ну, что ж, дельфины так дельфины». Ему было срать на мои проблемы.

— Может быть, вы попросите кого-то, кого мальчик знает? Тем более отправлять ребенка с чужими людьми…

— Я вас умоляю, — закатила глаза тетка, — приедешь обратно, тогда и будем разговаривать.

Женщина провела нас на задний двор и указала на вишню. Под самой макушкой, обхватив ствол ногами, в листве прятался белобрысый пацан. Вероятно, мальчик был очень взволнован нашим присутствием, поскольку стал совать бурые ягоды в рот все быстрее и быстрее.

— Этот? — спросил я Барию.

— Этот, — кивнула тетка.

***

Блаженно улыбаясь, пацан сидел на заднем сиденье. Время от времени он вскакивал и с криками «Дельфины! Дельфины! Мы едем кататься на дельфинах!» начинал радостно душить Семена.

Ребенок действовал на нервы. Прогулки с малолетним идиотом не входили в мои планы, это было совершенно не то, чего я ждал от поездки.

— Остановите пи-пи! — заорал пацан.

— Что совсем прижало?

— ПИ-ПИ!

— Как тебя зовут? — Семен пытался наладить контакт с ребенком.

— ПИ-ПИ!!! — надрывал голос пацан.

— Пипи. Какое необычное имя, — пошутил Сеня, — а меня Семен.

Мальчику шутка не понравилась, он схватил Сеню за волосы и сильно потянул нестриженную голову к заднему сидению.

— Вот ублюдок! — теперь уже орал Семен, — Останови! Ему надо!

Пацан выбежал из машины и скрылся в кукурузе.

— Зря взяли, — потирая голову, сказал Семен, — даже если привезем обратно, обосанного от счастья встречи с дельфинами, старуха все равно не поможет. Тебе нужен гипнотизер, вот что я думаю.

Я гладил карман, в котором лежал бумажник. Еще пару часов назад мне казалось, что стоит протянуть тетке несколько купюр и проблема исчезнет сама собой. Я покупаю услугу, следовательно, должен нести расходы. Законы рынка везде одинаковы. Но везти малолетнего засранца поглазеть на…

ТАРРРРААААААХХХХХ!!!

Размышления прервал дикий грохот. В метрах двадцати от нас поднялась в воздух земля, и сухие комья вперемешку с изломанными растениями рухнули на машину. В голове гудело, а из кукурузы на нас шло облако пыли.

— Ебать! — Сеня распахнул дверцу и кинулся в самый центр облака, но уже через несколько секунд вернулся обратно.

— Вот тебе и пи-пи, — пробормотал я.

— Нечем дышать, — отплевывался Семен, — сейчас уляжется, еще схожу.

Но сразу сходить не удалось. Из-за поворота выехала зеленая шестерка и остановилась рядом с нами. Из окна высунулась седая голова.

— Это вы что-то взорвали? — не глуша мотор, подозрительно спросил водитель.

— Нет. Сами остановились посмотреть, — соврал я, бросив взгляд в сторону кукурузы.

— Вот это грохнуло, да? — сразу же успокоился он и восхищенно заулыбался, — Будто кто-то из пушки пальнул.

— Наверное, мина взорвалась. Ловушка на зайца, — заорал Семен.

— На зайца? — удивился водитель, — Какой от нее прок, если от зайца ничего не останется!

— Дикий народ, — пожал плечами Семен.

— Может метеорит, — предположил я.

Мы посмотрели на небо, но оно было чистым.

— Надо уезжать отсюда, кто знает, может, еще рванет, — водитель шестерки нажал на газ и исчез, так же неожиданно, как и появился.

Больше на дороге никого не было. Семен снова вышел из машины и направился к месту взрыва. Досчитав про себя до ста, я пошел следом. Мой товарищ стоял рядом с огромной воронкой и чесал затылок. Ни детской одежды, ни других частей ребенка. Будто расщепили на атомы.

— Может, убежал? — Семен смотрел на меня так, будто был виноват в случившемся.

— Может быть, — сказал я и указал на воронку, — но откуда тогда это?

Мы стали осматривать окрестности взрыва, но так ничего и не найдя, решили поскорее валить отсюда. Я нажимал на педали и крутил руль на автомате. Мы покидали место загадочного взрыва в полном недоумении и без малейшего представления, как теперь быть, а пособия «Что нужно делать, если на Ваших глазах взорвался ребенок», к сожалению, не было под рукой.

***

— Это все старуха, — пришел к неожиданному выводу Сеня.

— Что значит старуха?

— Это она все. Она все знала заранее. Она просто хотела от него избавиться.

— От собственного внука?

— Почему бы и нет? Если ей дельфины не нравятся! — привел весомый аргумент Семен.

Мы были относительно спокойны лишь потому, что все еще надеялись на что-то. Но если бы нам показали оторванный палец или хотя бы карман…

— Так не пойдет, — сказал я, когда мы, наконец, выехали на нормальную дорогу, — нас все равно поймают. Та тетка не дура, она обязательно расскажет свою версию случившегося. Похитили, а что сделали с ребенком неизвестно. А когда хорошенько пороются в воронке, вот тогда все.

— И что ты предлагаешь?

— Предлагаю вернуться и все рассказать. Тем более, я не хочу садиться за решетку, так и не узнав, кто убийца.

— Какой убийца? — не догнал Семен.

— Не важно, — ответил я.

— Я пойду как соучастник? — спросил Семен, ожидая, что я возьму вину на себя.

Мы возвращались обратно. Рядом с местом, где произошел взрыв, стояли две полицейские машины и корыто эмчээсовцев. Газелька скорой помощи только-только отъехала, но сирена была выключена. Это могло означать что угодно, но про себя мы решили, что в ней, кроме медиков, никого нет.

Я остановился у обочины. К нам тут же направился один из представителей правопорядка, до этого занимавшийся изучением неба на предмет появления Энолы Гэй и других летающих угроз. Шнурок полицейского ботинка бился о землю, и я вспомнил Гагарина.

— Сами во всем признаетесь? — мент заглянул в окно, не спрашивая разрешения.

Начало было слишком обескураживающим. Я посмотрел на Семена. В его взгляде не было ничего, кроме паники. Мне вспомнились недавние рассуждения о стаде, которое должно было отыграться. Более подходящего момента и не придумаешь.

— О чем вы, шериф? — попытался отсрочить развязку я, но чувствовал, что меня уже держат за яйца.

— Я сержант, — весело сказал мент, — угостите сигареткой!

Казнить нас быстро никто не собирался. Также было непонятно, вел ли сержант какую-то игру, или просто решил выпендриться.

— К сожалению, не курим, — сказал Семен, хотя в бардачке лежало несколько пачек, — а что здесь случилось?

На вопрос Семена сержант не обратил никакого внимания.

— Не курите? А с виду и не скажешь. Чо приехали?

— Да вот… — замялся Сеня, — Столько машин… в поле…

— А, вы про это, — расслабился мент, — взорвалось что-то.

— Взорвалось? — притворно удивился я, — Никто не пострадал?

— Возможно, заяц, — задумчиво ответил сержант.

— Заяц? — удивился я, теперь уже по-настоящему.

— Да. Один из местных сказал, что так теперь охотятся на зайцев. По мне, так очень странный способ. По крайней мере, никакого зайца мы не обнаружили. Впрочем, возможно его уже забрали, — принялся рассуждать полицейский.

Внешностью он напоминал молодую Пугачеву, а голосом походил на Караченцева. Но это странное сходство не сделало его богатым. Я вдруг подумал, что если хочешь добиться успеха, во всем нужно сохранять правильные пропорции.

— А людей не обнаружили?

— Людей? Каких людей? — нахмурил брови мент.

— Не обращайте внимания, — улыбнулся я, — мы почти не спали.

Я принялся заводить машину, но она отказывалась слушаться. Мент не уходил, а просто смотрел на беспомощного меня. Я чувствовал, как по спине течет пот. Все мои мысли были о том, как поскорее отсюда свалить, но машина продолжала стоять на месте.

— Наверное, толкнуть надо, — решил прервать немую сцену сержант.

Семен вылетел из машины, будто это был приказ, вытер влажные руки о джинсы и подошел к багажнику.

Зашипела рация.

— Серега, скорая там еще?

Мент поднес ко рту черный кусок пластмассы, прокашлялся для уверенности и важно ответил:

— Уехала.

— Да? Херово, — ответил хриплый голос, — пацана какого-то нашли. О дельфинах что-то рассказывает.

Я смотрел вперед. Вперед приближался очень медленно. Даже короткие ноги правосудия смогли бы догнать нас без особого труда. Все было кончено. Мысль о том, чтобы сдаться теперь казалась глупостью. Но что делать, когда выбор сделан. Я принялся рассуждать о судьбе и подобных вещах, но в этот момент машина неожиданно завелась. Семен запрыгнул внутрь и мы, наконец, поехали.

***

Несколько часов, проведенных все в той же машине, не добавили нам чистоты. Впрочем, сложно было понять, что воняет хуже, мы или эти ебучие благовония.

— Ваш внук… — начал я, — понимаете… такое дело…

Бария выглядела жизнерадостной. По крайне мере, улыбка торчала на ее лице, как курцхаар у лисьей норы. Это раздражало. Суть поездки была потеряна, а вместо ожидаемого облегчения мне приходилось теперь выдумывать оправдания.

— Езжайте домой, вы очень устали, — сказала вдруг Бария.

— А как же ваш внук? — спросил я.

— Внук? Какой внук? У меня и детей-то нет, — засмеялась тетка.

— Но вы же сказали…

— Что я сказала?

— Что внук… дельфины…

— Какие дельфины?

Мы стояли будто обосранные.

— Вот что, — сказала она, — езжайте домой. То, что ты просил, — она посмотрела мне в глаза, — я сделаю. А теперь валите. Мне нужно поспать.

Тетка выпроводила нас во двор, но уйти сразу не удалось. За сеткой забора Барию уже поджидала заплаканная женщина.

— Теть Маш, вы нашего Сашку не видели? — закричала она.

— Нет, Светочка. А что пропал? — ласково ответила Бария.

— С самого утра нет, — промычала женщина и заплакала.

Мы смотрели на Барию, на то, как она пыталась сдержать улыбку. Я вдруг понял, что это наш шанс, что нужно рассказать этой женщине все, что случилось сегодня с нами. Но мои мысли были наглым образом считаны, а попытка сдать старуху пресечена ударом по голени.

— Домой! — закричала Бария. Противостоять этому голосу было невозможно. Мы закрылись в машине, будто на нас должна была обрушиться гигантская волна.

Мы возвращались домой, а я все думал о том, как ловко меня наебали. Единственным утешением было то, что мысль, так долго мучившая меня, болталась теперь словно молочный зуб, который должен вот-вот выпасть. И хоть память не торопилась возвращаться, загадка, ради которой и была проебана часть отпуска, уже не казалась столь значимой.

***

Стрелка указывала на то, что горючее почти закончилось, а заправка, на которой висели наши обугленные чучела, осталась позади. Все в этом мире рано или поздно приходит в негодность. Что-то портим мы сами, что-то портится в независимости от нас. Но, так или иначе, сожалеть о содеянном глупо, особенно, если речь идет о сраном бензине.

Машина заглохла всего в паре сотен метров от города. Мы не стали канючить топливо у проезжающих мимо водителей, или напрашиваться на подвезти, а просто пошли в сторону дома.

В город мы входили, словно два заросших туриста, проебавших где-то свои рюкзаки. От тех парней, которые неделю назад отправлялись в путешествие, не осталось и следа. Я попрощался со своим другом и направился к собственному дому.

— Надеюсь, старуха не обманула, — крикнул мне в спину Семен.

«Домой», — вспомнил я последние слова Барии.

Рядом с домом на лавке щелкала семечки соседка, которая и посоветовала мне съездить к ведьме.

— Ну, что, съездил? — спросила она.

— Ага, — кивнул я.

— Помогла?

Я помотал головой.

— Не может быть! — удивилась соседка, — Странно, очень странно.

В ее голосе было слышно разочарование. Нехватка сплетен сделала ее грустной.

Лифт не работал, пришлось подниматься по лестнице. Я чувствовал себя преданным, будто кто-то выдернул из тебя шнур и выдавил стекло, когда ты был на полном ходу.

Стоило мне открыть дверь и перешагнуть через порог, как настроение скатилось в говно. В доме стояла вонь, заглушившая запах немытого тела во сто крат. Источник зловоний находился на кухне. В квартире не было электричества и холодильник естественно не работал. Открывать морозилку я не стал. Просто захлопнул за собой все двери и рухнул на диван.

Во сне мне привиделся Караченцев, катающийся на дельфине. Выныривая, дельфин успевал произнести несколько слов из песни об айсберге. Я пытался подпевать ему, но вместо слов из моего рта сыпалась вишня, которую тут же подбирала Бария.

— Моя вишня, — зло сказала она, — а если надо, то и тебя взорву.

— Но мальчик жив, — попытался возразить я, однако вместо слов снова посыпались ягоды.

— Ягоды! — облегченно сказала Бария, после чего я проснулся.

— Ягоды, — повторил я уже наяву и улыбнулся тому, что загадка, наконец, была разгадана.

Петр Алексеич

«… по подсчетам ученых астероид врежется в нашу планету 23 декабря.

— Удар придется на Австралию, — говорит Петр Алексеевич, — но это, в сущности, не принципиально, так как ничего живого на планете больше не…»

— Это разве люди? Это разве люди? — слова Желтого заставляют вернуться к действительности. Он сидит в моем кресле, обхватив голову руками. Вид у него жалкий, оно и понятно — пару часов назад всю его семейку попросили убраться из собственной квартиры. Желтый надеется найти адвоката, чтобы тот помог ему потянуть время. Но для этого нужны деньги и сейчас мой приятель их попросит. Его руки дрожат, он все еще мнется. Сейчас я для него как рулетка, пятьдесят на пятьдесят — либо дам, либо нет. Но все его мысли — полная хуйня. Денег он не получит.

— Леха, ты бы не мог одолжить мне тыщ пятнадцать? — спросит он.

А я отвечу:

— Извини, брат, но ты же знаешь, мы с Танюхой уже купили билеты. Было бы не правильно сейчас сдавать их, в тот момент, когда у нас вроде бы все наладилось.

Он молча кивнет и пойдет дальше по друзьям и знакомым. Я же отправлюсь в ломбард. Главное теперь держаться подальше от Желтого.

— Избегай неудачников, — поговаривал отчим, — они притягивают проблемы.