Бесплатный фрагмент - Мой лучший друг — брассист

Часть 1

— Быстрее, быстрее! Да что с вами сегодня такое? Кучкова, работай ногами! Ногами работай! Меньшов, следи за дыханием! Один к трем плывем. Вы не укладываетесь в режим.

С тех пор, как группу, в которой занималась Катерина Кучкова, отдали под начало другого тренера, точнее, тренерши, объем нагрузок вырос в два, а то и в три раза, стало ясно, что кончилась райская пора. Все как-то резко повзрослели, осознав, что теперь они не просто малыши, которые ходят в бассейн поплескаться, а серьезные пловцы, коих ждет большое спортивное будущее. Валентина Георгиевна уже два месяца усиленно тренировала свою группу, не давая им спуску. Ребята, не привыкшие к подобным нагрузкам, путали задания, ходили со слипающимися глазами и еле перебирали ногами. На носу были Всероссийские соревнования, где каждый должен был проявить себя и показать, что лучшая школа водных видов спорта в их городе все еще достойна своего звания. Тренировки становились все сложнее день ото дня, одного выходного явно не хватало для восстановления потраченных усилий и энергии. Тренерша, точно не замечая усталости своих подопечных, предъявляла все новые и новые требования, которых становилось больше день ото дня. Смолкли прежние веселые разговоры, никто не шутил по пути в раздевалку, а там — вставали под горячую воду и по полчаса смотрели в пол невидящим взглядом. Никто никого не подкалывал, не обсуждал прошедшие полтора часа. Водное поло, бывшее раньше отдыхом по субботам, кануло в лету и казалось теперь злой издевкой. Зачем, собственно, было приучать к хорошему, если потом это все вырывалось с корнем?

Дождавшись, пока трое отстающих закончат выполнение задания и доплывут до бортика, где уже собрались все остальные, Валентина Георгиевна села на раскладной стул, который она везде носила с собой, обвела взглядом раскрасневшихся, запыхавшихся воспитанников, и заговорила:

— Поднимите руку те, кто понимает, почему я требую, чтобы вы выкладывались на двести процентов, кто понимает, что вам предстоит.

Шесть рук взметнулись в воздух, в том числе Катерины Кучковой, и Дениса Меньшова, которым досталось за недостаток старательности. Малыши, не собиравшиеся на соревнования, только пришедшие в плавание, или занимавшиеся год-другой, испуганно переглядывались друг с другом и шептались, повиснув на разделительной дорожке.

— Не виснем на дорожке! Подплывите к бортику и дышите! Меньшов и Кучкова, судя по тому, что я сейчас видела, вы ни черта не понимаете, что вам предстоит. На Всероссийские соревнования отправляют лучших, слышите, лучших пловцов со всей страны. И то, что наша спортивная школа считается самой престижной и результативной в городе, не дает вам права считать, что, попав в неё, вы автоматически становитесь хорошими спортсменами. Вам нужно вкалывать. У нас было не так много времени, я рискую всем, заявляя вас всех на эти соревнования, но раз вы оказались в моей группе, значит, у вас есть некоторая доля сообразительности, капелька таланта и воля к победе. И я надеюсь увидеть все это, поскольку до сего дня никто из вас еще не доказал, что достоин того, чтобы быть здесь и называться пловцом.

— Но мы не привыкли к таким нагрузкам, — еле слышно произнес Денис.

— Так привыкайте! — взвилась Валентина Георгиевна. — Вы полагаете, я взяла вас всех к себе просто так, за красивые глаза? Ошибаетесь! Мне нужна от вас работа. Мне нужны результаты. Ваш прежний тренер смотрел сквозь пальцы на вашу кривую технику, на вашу лень, на нежелание прикладывать усилия и работать. Здесь никто никого не держит. Не хотите тренироваться — плавайте с малышами, или возвращайтесь в прежнюю группу, три тренировки в неделю — ваш предел.

— Мы будем работать! — воскликнула Катерина.

— Что-то я не заметила, Кучкова чтобы ты выкладывалась на полную. Будем работать! Когда будете? Мне нужно, чтобы прямо сейчас вы все начали выкладываться. Вкалывать необходимо, вкалывать, иначе все так и останетесь неудачниками. Поплыли! Двенадцать по пятьдесят на руках, режим — сорок. Нечего дорожку оттягивать!

Катерина первой оттолкнулась от бортика, даже не обернувшись на оставшихся позади друзей. Она чувствовала, что пришла пора показать себя, проявить по-настоящему, доказать тренерше, что ее не напрасно приняли в группу, не напрасно поверили. Ей действительно не удавалось многое, не из-за лени или недостатка сил, их-то как раз было в избытке. В сознании маячила еще какая-то причина, мешавшая на пути к достижению лучших результатов. Как много всего было сокрыто внутри, и как мало удавалось извлечь на поверхность. Отчаянно перебирая руками и ногами, не обращая внимания на то, что вода затекла в очки, натянутые наспех, Катерина, или Кэт, как ее чаще всего называли, преодолела первые двести метров, не давая себе останавливаться, хотя ей прекрасно было известно, что в режим она укладывается. Наконец, дыхание сбилось окончательно, вода начала резать глаза, а руки налились свинцом. Катерина остановилась у бортика и посмотрела на секундомер.

— Давай же, думай. Я проплыла четыре раза без остановки, значит, секунд пятнадцать у меня должно быть. Дыши, Кэт, дыши.

Девушка сделала пять глубоких вдохов, протерла плавательные очки и поправила шапочку, сползшую на лоб.

— Ты чего встала? Нечего так гнать, и не вымотаешься за четыре раза.

— Тебе-то какое дело? Сам в режим не укладываешься. — Огрызнулась Кэт и резким отточенным движением оттолкнулась от бортика. Колобашка, зажатая между ног, норовила выскользнуть каждую секунду, злость на Меньшова, возомнившего себя неизвестно кем, только отнимала силы, которых и без того оставалось немного. До конца тренировки всего двадцать минут. Следовательно, это предпоследнее задание.

«Только бы не сдуться. Поднажми, Катерина. Пять раз осталось. Четыре раза. Остановись. Подыши. Нужно восстановиться. Смотри, Гиреев уже уплыл вперед. Самый ленивый и нахальный, а все равно любимчик у всех тренеров. Здоровый и безмозглый. Почему на него никто не орет? Постоянно опаздывает, хамит, делает все неохотно. Дыши, Катерина. Два раза осталось. Подумаешь, техника у него хорошая. Он же не старается совсем! Да, на соревнованиях хорошо выступает. А мы плохо, что ли? Меньшов недавно проплыл по кандидату, я тоже. Лехе просто повезло, и все тут. А нам приходится надрываться. Меньшов не хуже его плывет. Для меня — вообще другие нормативы, нас нельзя под одну гребенку косить. Это-то уж можно понять! Последние двадцать пять, Кэт!» Катерина сделала последний гребок и ухватилась рукой за бортик. Трое ее друзей уже стояли, опершись на стенку бассейна, и о чем-то разговаривали.

— О, великая спортсменка — Катерина Кучкова! — заголосил Гиреев, когда Кэт подобралась к ним поближе. — Утомилась?

— Нет, — огрызнулась Катерина, — о чем разговор?

— Тебя не касается. Плыви отсюда, раз не устала. Еще четыре подхода.

— Сам плыви, если тебе так нужно. — Катерина показала язык и отплыла в сторону, уступая место у бортика ребятам, заканчивающим последними.

Когда все справились с заданием, Валентина Георгиевна подала знак вылезти из воды, дождалась, пока все выстроятся перед ней, и вздохнула так тяжело, точно перед ней стояли не одни из лучших спортсменов в городе, а нашкодившие детсадовцы.

— Кучкова!

— Я. — Катерина выпрямилась и подняла взгляд на тренершу.

— Что это было?

— Я выкладывалась.

— Куда ты выкладывалась? Ты не поняла задание? Ты не знаешь, что значит — плыть в режиме?

— Знаю, — потупилась Кэт, почувствовав, как на глазах выступают слезы.

— Тогда какого черта ты плыла три по двести в своем темпе вместо двенадцати по пятьдесят в режиме, который я обозначила?

— Простите.

— Простите! На соревнованиях ты тоже будешь говорить «простите»?

— Нет, Валентина Георгиевна, просто…

— Это не просто. Не просто так вы сюда попали. В вас есть задатки, кто-то из вас даже умеет плавать, но этого недостаточно. Нужно работать, нужно всем сердцем желать победы, нужно ставить перед собой цели и достигать их, выжимая из себя все, на что вы способны, но при этом нужно еще и слушать, что вам говорит тренер. Думаете, вы первые и единственные, кого я тренирую? Нет, мои дорогие, выпускники нашей спортивной школы становились призерами и медалистами, кандидатами и мастерами спорта на протяжении многих лет. Знаете, по какой причине? А по такой, что они выполняли задания, которые им давали, и не разводили сопли, Кучкова.

Гиреев и Меньшов обернулись, заметили слёзы, катившиеся по Катерининой щеке, и захихикали.

— Вы двое ничем не лучше. Меньшов, ты вообще с трудом укладывался в режим. Гиреев, про тебя молчу. — Валентина Георгиевна выразительно посмотрела на парней, выдержала паузу и вытащила секундомер. — Сейчас плывем два по пятьдесят на время. Покажите мне результат своей упорной работы. Меньшов с Гиреевым — первые, Кучкова с Олыбахиным — вторые, Резников и Волков — третьи. Приготовились. На старт!

Катерина протерла очки, попыталась размять уставшие и забившиеся мышцы, но голова внезапно помутнела, и всё тело стало ватным. «Я ни за что не покажу хорошее время, сил совсем не осталось. Они уже доплывают. Надо же — Меньшов во время тренировки тянется в хвосте, а на старте чуть ли не обгоняет Гиреева. Откуда у него столько сил? У меня-то они уже на исходе. Может, отпроситься, сказать честно, что больше не могу? Это будет не так позорно, как показать плохой результат».

— Кучкова, на старт, не подведи.

Свисток. Рывок, доля секунды в полете, удар об воду. Что это за старт? Как давно прошли времена, когда было позволительно так плюхаться, да еще и отбивать живот. Ноги отказываются повиноваться, но мысль о том, что нужно показать себя, пора доказать всем, что Катерина на что-то способна, не дает расслабиться. Гребок, гребок, вдох, гребок, еще гребок, поворот. Нет сил сделать приличный выход, воздуха не хватает, можно дышать один к двум. Но за это ругают. Олыбахин почти на полкорпуса вырвался вперед, и Катерина ускорилась, на каждый ее вдох приходился один выкрик тренерши: «Давай!». Может, Валентина Георгиевна в нее верит, может, ей не все равно? Последние пять метров, два, касание.

— Кучкова!

Катерина напряглась, с трудом поборола желание погрузиться под воду и не выныривать оттуда, пока все не закончится, пока все не разойдутся, пока тренерша не поднимется наверх, в тренерскую, не закроет за собой дверь, не уедет домой. Потом придет уборщица, разложит весь неубранный спортинвентарь, вымоет бортики, напевая себе под нос что-то невнятное, выключит свет, и тогда, под покровом темноты, Катерина поднимется со дна, вдохнет и вылезет на сушу, упиваясь своим стыдом и позором.

— Не так уж плохо. Вылезай давай, еще не все проплыли. Волков, Резников, на старт!

Неплохо? Неплохо? Она сказала — неплохо! Силы сразу вернулись к девушке, ей даже захотелось пройтись колесом, или станцевать, или обнять Меньшова, и главное — петь. Как только ей могло прийти в голову спрятаться под водой от проблем? Спортсмены — не страусы, они не зарываются в песок, (или правильно сказать — в воду?), а идут навстречу неудачам, чтобы стать сильнее, преодолеть себя и свои страхи, стать лучше. Через тернии к звездам. Меньшов и Гиреев стояли в стороне, разминались, готовясь ко второму старту. Увидев Кэт, оба отвесили шутливый поклон и расступились, чтобы девушка смогла присесть.

— Не так уж плохо? — Спросил Дэн.

— Вот именно. А вы как проплыли?

— Валя сказала, что как говно, которому просто повезло, что оно не тонет.

— Да ладно! Я же видела, как вы плыли. Ты, Дэн, вообще молодец!

— Тебя забыл спросить, — фыркнул Меньшов.

— Я же серьезно. У нее просто такая методика — стимулировать не похвалой, а руганью. Чтобы мы не расслаблялись.

— Больно много ты знаешь, — влез в разговор Леха.

Катерина скривилась, но сказать ничего не успела, поскольку Валентина Георгиевна дала отмашку на старт.

— Пошевеливайтесь, вы двое! Вас вся группа ждет.

Еще один старт, и снова головокружение, тело совершенно не слушается, Кэт сама понимала, что плывет хуже некуда, и техника захромала, и дыхание не удается держать, за такие короткие вдохи невозможно получить достаточно кислорода. Поворот получился неудачный, оттолкнуться как следует не вышло, и в этот раз Олыбахин обошел девушку на целый корпус. В самом конце дистанции Катерина выжала из себя все, что могла, но по выражению лица тренерши было ясно — до хорошего результата еще пахать и пахать. В ответ на вопрос о времени Валентина Георгиевна лишь цокнула языком и приказала готовиться следующим.

— Что, чемпионка, в этот раз тоже как говно?

— Да помолчи ты, наконец, — огрызнулась Кэт, опустившись на скамейку.

Все мышцы сковало, а в горло точно воткнули раскаленный лом, и несколько раз его провернули, голова раскалывалась на части, во рту пересохло.

— Успеем закупаться? — спросила Кэт, глядя на часы — до конца тренировки оставалось пять минут.

— Не думаю, — ответил Меньшов, — еще две пары малышей поплывут.

— Валентина Георгиевна, можно идти?

— Идите. Сбор наверху через пятнадцать минут. Без опозданий, ждать не буду. Пропустите что-то важное — пеняйте на себя.

— А как же душ? — простонал Гиреев.

— Быстренько сполоснулись и вылезли, нечего нежиться.

До чего приятно было стоять после тренировки под струями горячей воды, чувствовать, как мышцы расслабляются, смотреть, как утекает вода и ощущать приятное жжение, легкое покалывание и ни с чем несравнимое опустошение и усталость. Лишать душа после такой утомительной работы было просто жестоко. Валентина Георгиевна сама порой задерживалась, но если кто-то из подопечных приходил на две минуты позже начала собрания, превращалась в разъяренного тигра, готового разорвать провинившегося ученика на куски. Катерина собрала свой инвентарь в большую сетчатую сумку, накинула полотенце на плечи и медленно побрела к выходу, стараясь не смотреть на широкую спину Меньшова, маячившую перед ней.

— Захватить твою сумку? — неожиданно спросил нагнавший девушку Леха.

— Если не сложно, — улыбнулась Кэт. Проявления любезностей со стороны друзей были не таким уж частым явлением, так что отказываться было глупо, да и к тому же — если избавиться от мешка, не придется делать крюк, удастся сэкономить немного времени и хотя бы чуть-чуть постоять под душем.

— Не сложно, иначе не стал бы предлагать.

Леха забрал у Кэт мешок и скрылся за дверью, ведущей в коридор, волоча за собой два мешка. Катерина направилась в раздевалку. Покопавшись в рюкзаке, девушка извлекла оттуда мыльницу и мочалку, почувствовала, что последние силы ее покидают, и поход в душ кажется немыслимо трудной, практически невыполнимой задачей. Кэт медленно опустилась на лавку, крепко вцепившись в нее, чтобы не потерять равновесие и не упасть на пол.

— Ну же, Кэт, вставай, иначе опоздаешь на собрание, — уговаривала себя Катерина. Но против обессиливания самые весомые аргументы не значат ровным счетом ничего. Усталость оказалась сильнее страха перед гневом тренерши, и девушка потеряла сознание.

— Катерина! Кучкова! Кучкова! Ты уснула там, что ли?

Кэт нехотя приподняла голову, но глаз открыть не сумела. Ей снился такой чудесный сон! Она лежала на огромной зеленой поляне, залитой солнечным светом, вокруг — цветы, вдалеке виднеется огромное прохладное озеро, вместе с Меньшовым они расстелили плед на земле, рядом поставили корзинку с провизией, и рассматривают облака, выдумывая, на что они похожи. Вон то — совсем как морской котик, а это — похоже на пингвина, а то, далекое — маска с трубкой для плавания.

От внезапного вторжения сон изменился, плед, на котором они лежали, связал Катерину по рукам и ногам, Меньшов превратился в Валентину Георгиевну, она — в классную руководительницу Кэт, а та, в свою очередь, в зловещего пингвина в маске, который грозно кричит, нависая над ничего не понимающей девушкой:

— Кучкова, тебя все уже ждут! Тебе никогда не стать олимпийской чемпионкой. Ты слабая, жалкая неудачница! Хо-хо-хо!

Наконец, Катерина стряхнула с себя остатки сна и огляделась. В раздевалке никого, кроме нее самой, рюкзак валяется на полу, мыло выскользнуло из мыльницы и чуть не закатилось под шкафчик. В дверь кто-то усердно барабанит, и нет ни лужайки, ни пледа, ни облаков. Девушка встала и подошла к двери — Гиреев злобно глядел на нее, не переставая ругаться.

— Ты уже на пять минут опоздала! Что с тобой такое? Думаешь, тебя один раз похвалили, и ты теперь королева в этом бассейне? Нам всем, между прочим, влетело из-за тебя, и еще сильнее влетит, если ты сейчас же не притащишь свою задницу на балкон.

— Я сама не заметила, как уснула, — начала оправдываться Кэт, впопыхах хватая то рюкзак, то мыльницу, то одежду из шкафчика. Все валилось из рук, и глаза снова наполнялись слезами. Леха, стоявший в дверях, ухмылялся и поторапливал девушку. — Да замолчи ты, Гиреев, сколько можно. Иди наверх, скажи, что я сейчас буду.

— Я не почтовый голубь. Передавать ничего не стану. И отдуваться за тебя тоже никому не хочется, так что лучше шевелись быстрее.

Какой же противный, подумала Кэт, кое-как затолкала вещи в рюкзак, сгребла в охапку то, что не поместилось, и, завернувшись в полотенце, понеслась наверх, наступая на пятки Гирееву. Собрание шло полным ходом, никто не обратил внимания на запыхавшуюся Катерину и Леху, чинно усевшегося на свое место рядом с Меньшовым. Валентина Георгиевна даже не посмотрела на вновь прибывших, она продолжала, как ни в чем не бывало:

— Поставьте родителей в известность, они должны позвонить мне и сообщить свое решение не позднее, чем на следующей неделе. Теперь по поводу соревнований. Свои дистанции вы все знаете, так что с этим вопросов быть не должно.

— Валентина Георгиевна, — перебила ее Кэт, и сразу же об этом пожалела.

— Наша новая звезда, Катерина Кучкова. Аплодисменты, пожалуйста, сейчас нам сообщат нечто важное. Мало того, что ты опоздала, так еще и переодеться не успела. Не буду тебя спрашивать, чем же ты была так занята, что за двадцать минут не удосужилась даже снять купальник. И тебе еще хватает наглости меня перебивать?

— Извините, я хотела сказать…

— Меня не интересует, что ты хотела сказать. Свободна.

— Но Валентина Георгиевна, — воспротивилась Катерина.

— Никаких «Но, Валентина Георгиевна». Свободна. Я не буду продолжать, пока ты не встанешь и не уйдешь отсюда. Что ты вообще о себе возомнила? Срываешь мне собрание, из-за тебя вся группа задерживается, и нам приходится смотреть на твои синюшные губы, поскольку ты не успела переодеться. Убирайся. Мы снова ждем только тебя.

Катерина обвела глазами одногруппников, ища поддержки хоть в одном взгляде, но все отводили взор, не желая подставляться под удар. Только Гиреев смотрел в упор, как бы торжествуя. Медленно, стараясь не расплакаться, Кэт собрала вещи и, придерживая одной рукой полотенце, вышла с балкона. На лестнице она споткнулась, и ей почудилось, что отовсюду слышен громкий смех и свист, все кричат, со всех сторон улюлюкают и хохочут, и уже не десять человек, а десять сотен, и каждый из них знает, что Кучкова — позор всей группы. Бездарная, слабая, жалкая неумеха.

— Ну же, Кэт, возьми себя в руки. Вот так. Вытри слезы. Они ничего не понимают. Никто из них не знает тебя, ни один. Они не стоят того, чтобы так расстраиваться.

Утешая саму себя, Катерина вернулась в раздевалку, и назло тренерше включила горячую воду, встала под душ и разрыдалась от того, как все несправедливо. Она же старается, и у нее получается не хуже других. Просто все навалилось разом. Взросление это дурацкое, рассеянность, бесконечная усталость и сонливость, неурядицы в школе, переход от прежнего тренера, пускай вместе со старыми друзьями, но все же — стресс, и друзей таких… врагу не пожелаешь! Да еще и Гиреев стал совершенно несносным.

Успокоившись, девушка выключила воду, вытерлась кое-как, оделась и вышла в фойе. Кэт не могла понять, как долго она простояла под душем, и кончилось ли уже собрание. Конечно, всегда можно спросить у администратора или гардеробщицы, но все они кажутся такими недружелюбными. Весь мир кажется таким недружелюбным. И чем она это все заслужила? Она же просто пытается делать то, что любит, дружить со всеми, помогать, поддерживать, учиться хорошо, угождать родителям, учителям, тренерше. Показывать лучшие результаты, и в школе, и в бассейне. Но все равно все на нее ополчились. Чем она, Кэт, хуже других?

— Ты чего задержалась так, деточка? Почти все твои уже ушли, — заметила гардеробщица, протягивая Катерине ее зимнее пальто и сменную обувь. — Мальчишка все высматривал тебя, а потом махнул рукой и ушел.

— Какой мальчишка?

— Высокий такой, крупный, уж как зовут — не припомню. Дружите вы с ним, вроде.

— А-а, спасибо, — разочарованно протянула Кэт. С Гиреевым они, конечно, дружили, но иногда он бывал совершенно невыносимым, особенно — сегодня, и в таких расстроенных чувствах Кэт меньше всего хотелось идти с ним на остановку. Перед глазами все еще стояла Лехина противная ухмылка и самодовольный вид, когда он «доставил» Катерину на собрание. Лучше уж одной, чем с этим придурком, решила Кэт.

Автобус, судя по всему, был заодно со всем миром, настроенным недружелюбно по отношению к Катерине, и ей пришлось идти пешком. Путь неблизкий, но, как оказалось, это было именно то, что нужно! Не знавала история еще таких проблем, которых не смогла бы решить длительная прогулка в одиночестве, даже если ты не собирался гулять. Пускай все катится в тартарары, пускай на улице минус, а у тебя мокрая голова, пускай ты устал на тренировке настолько, что уснул в раздевалке, хорошая прогулка все равно способна исцелить душевную боль. Тем более — что такое семь километров для спортсмена? Так, чуть больше часа быстрым шагом, ровное дыхание и полный порядок в голове.

Подходя к дому, Катерина уже была уверена, что все ее проблемы гроша ломаного не стоят, и все можно легко и просто уладить, нужно только немного передохнуть, объясниться с Гиреевым и Меньшовым, извиниться перед Валентиной Георгиевной, и чуть-чуть постараться, чтобы извлечь свои скрытые внутренние ресурсы. Тогда-то все пойдет на лад.

***

К сожалению, очень часто наши радужные прогнозы, какими бы реалистичными они ни были, не сбываются. Не потому, что мы прикладываем недостаточно усилий, и уж, конечно же, не потому, что не заслуживаем того, чтобы все в жизни наладилось. Просто иногда наступает черная полоса, от которой не убежать одним усилием воли, судьба испытывает нас на прочность, и то, что казалось таким обнадеживающим вчера, сегодня становится угнетающим и беспросветным. И до чего трудно в такие дни сохранять и поддерживать в сердце огонек надежды, не давая ему затухнуть. Особенно непросто это, когда тебе вот-вот исполнится пятнадцать, и кажется, что рушится весь привычный уклад, самые прочные столпы, на которых держалось все твое прежнее существование.

Откуда было знать Катерине, до этого не ведавшей ни сильных обид, ни жестоких разочарований, что любая боль — временна? Кто может объяснить ребенку, что все проходит, и вслед за тьмой на земле обязательно воцаряется свет? Все — циклично, все повторяется, и утихают пожары в груди, и возвращается вера в себя, и жить становится так чудесно, что спустя некоторое время ты улыбаешься прежним расстройствам, и недоумеваешь, как же они могли взять верх.

Невозможно строго судить подростка, напуганного, одинокого, которому кажется, что все внезапно озлобились, огрубели, и никому нет дела до его переживаний.

Катерина печалилась все сильнее день ото дня, недосыпала, начала меньше есть, отчего внимание ее рассеивалось все сильнее, а тело то и дело подводило, став совершенно непослушным. Чем ближе подступал решающий день, тем требовательнее становилась тренерша, тем больше плакала и пугалась Катерина, утратившая поддержку со стороны друзей, одинокая, измученная, сомневающаяся в себе.

Прежде ей никогда не доводилось сталкиваться с таким равнодушием. Обычно все вокруг относились к ней хорошо или хотя бы сносно. Но никогда еще не делали вид, что ее не существует. Пускай бы Меньшов и Гиреев продолжали над ней подшучивать, пытаться задеть, это было привычно, и снести подобное отношение проще, нежели смиряться с каким-то негласно объявленным бойкотом. На каждой тренировке, останавливаясь, чтобы передохнуть, Катерина мечтала, что кто-нибудь обратится к ней. То и дело она сама пыталась завязать разговор, но окружающие словно оглохли. Во время разминки каждый старался отсесть или отойти подальше, парни что-то обсуждали, смеялись, а ей оставалось только проглатывать эту обиду. Валентина Георгиевна ничего не замечала, а если и видела, что девушке тяжело, то оставалась безучастна. Отношения в группе, в общем-то, не ее проблемы. Плавание — не командный спорт. Важен каждый участник по отдельности.

— Кучкова, ноги подключай! Ты похожа на вареную сосиску, которую уносит течением. Кто за тебя будет плыть на соревнованиях? Волкова в купальник нарядим? Он и то лучше проплывет!

— Я стараюсь, Валентина Георгиевна, честное слово, — возражала Катерина, захлебываясь слезами.

— Что мне с твоего честного слова? На нем далеко не уплывешь! Работай, Кучкова. Тебе еще в эстафете плыть, или придется поменять тебя на Олыбахина.

— Я поплыву в эстафете? — Удивилась Кэт.

— Ты еще скажи, что не знала об этом! — возмутилась тренерша. — Назови мне свои дистанции.

— Я…я…не знаю.

— Не знает она! А кто должен знать? Я все знать должна? Может, мне и плыть вместо тебя прикажешь?

Гиреев хихикнул, а Олыбахин оскалился, выставляя напоказ слишком крупные передние зубы, отчего стал похож на злобного хорька. В любое другое время Катерину это рассмешило бы, но сейчас она готова была ударить противного одногруппника, и Гиреева, и Меньшова. Кого угодно, только бы избавиться от этой обиды, душившей ее. Дэн внезапно оказался рядом с ней и так тихо, что едва можно было разобрать, прошептал:

— Сто, двести и четыреста вольным, двести и четыреста комплексом, и две эстафеты — пятьдесят кролем и двадцать пять на спине.

— Меньшов! Думаешь, я слепая? Или тупая? — Взревела Валентина Георгиевна. — Всё, хватит испытывать мое терпение, освободили дорожки. Быстро, быстро, все — вон из воды.

Ребята зашевелились, торопя друг друга, и через несколько секунд две дорожки были свободны. Одного малыша, еле барахтавшегося в воде, вытащили за руки из бассейна, и выстроились перед тренершей.

— Меньшов, двадцать подходов по десять отжиманий. Гиреев и Кучкова готовятся на старт.

— А я-то за что? — простонал Леха, но спорить не стал, поправил очки и, недовольно покосившись на Кэт, поднялся на тумбочку.

— Кучкова, мне палкой тебя гнать?

— Не нужно палкой, — промямлила Катерина, вставая на соседнюю с Гиреевым тумбу, и невольно оглядываясь на Меньшова, отдувавшегося за то, что впервые за такой продолжительный период, он не остался равнодушным к ее проблемам, решил помочь и подсказать. А его за это наказали!

— Сколько плыть? — поинтересовался Леха.

— Все дистанции Катерины. Ты-то, небось, лучше ее знаешь, чем и сколько она плывет на соревнованиях. Я погляжу, вы тут все осведомлены о её дистанциях гораздо лучше самой Кучковой.

— Нет. То есть — да, я в курсе.

— Если что, спросишь у Меньшова, он у нас вместо справочного центра сегодня. Приготовились. На старт.

Катерина, покрасневшая от стыда, задыхающаяся от слез, возмущенная несправедливостью, сделала неудачный старт, и Гиреев сразу же оторвался на три четверти корпуса, воспользовавшись ее заминкой. На вдохах Кэт видела, что тренерша идет вдоль бассейна и что-то кричит, но слов разобрать не могла. В ушах звенело, и ватные ноги никак не желали грести быстрее, сильнее, лучше. Развернувшись, Кэт хлебнула воды и закашлялась, она плыла теперь наугад — не видя и не слыша ничего вокруг. В голове крутились только обидные слова тренерши, недружелюбный взгляд Гиреева, и отчаянная попытка Дениса помочь ей выпутаться. Сто метров с горем пополам удалось преодолеть, кашляя, Катерина вылезла из бассейна, чуть не свалившись назад в воду. Протерла запотевшие стекла очков и увидела Меньшова, все еще отжимавшегося в стороне. Вся остальная группа молча сидела на скамейках, глядя на Катерину и Алексея. Валентина Георгиевна покачала головой, взглянув на секундомер, и снова свистнула, призывая занять стартовую позицию.

— Ты за это заплатишь, — прошипел Гиреев, наклоняясь к тумбочке.

— Я за это уже плачу, — возразила Катерина, — и даже не знаю, за что — за это.

— Прекратить разговоры. На старт.

Сигнал. Снова вода в очках, боль в мышцах, сковывающая пустота внутри, и столько обиды, что кажется — стоит ей материализоваться и выплеснуться наружу, бассейн выйдет из резервуара, смоет всю группу, и Валентину Георгиевну с секундомером, и ее складной стул, и незаслуженно наказанного Меньшова. Катерина задумалась и не заметила, как подплыла к бортику. Не успев вовремя спохватиться, она сделала совсем плохой поворот, и сильно ударилась головой. Выход удался немного лучше. Двести метров, все же, более приятная дистанция, чем сто. А четыреста — совсем хорошая, одна из самых любимых. Только бы силы остались. Только бы дотянуть. Гиреева не было видно, и Кэт решила, что отстала настолько сильно, что он скрылся из виду. Нужно поднажать, совсем немного осталось. Кто знает — вдруг, если она хорошо преодолеет эту дистанцию, наказание отменят, и они все спокойно пойдут в душ, а потом дружно посмеются над этой ситуацией, идя вместе на остановку, как нередко случалось раньше?

Кэт размечталась и забыла, что нужно считать, сколько она проплыла, так что, преодолев двести метров, она развернулась и ринулась дальше. Хоть бы раз обогнать этого мерзкого Гиреева с его противной ухмылкой!

— Кучкова! — Голос тренерши вырвал Катерину из мечтаний о том, как она легко и свободно обходит Леху на повороте, вырывается вперед, ее приглашают в сборную, потом берут на олимпиаду, и вот она уже олимпийская чемпионка, и Валя раскаивается, что была к ней несправедлива, недооценила, не разглядела. — Остановись немедленно! У тебя совершенно рассеянное внимание! Сколько ты проплыла?

— Не знаю… сто семьдесят пять?

— Двести двадцать пять. Ты слышала когда-нибудь, чтобы на соревнованиях была такая дистанция? Или это твое собственное изобретение? Может, еще новый способ плавания придумала? Поделись с нами своими гениальными идеями, роящимися в твоей задумчивой головушке.

— Простите, Валентина Георгиевна, — взмолилась Кэт.

— Выметайся из воды. И поднимись ко мне, когда переоденешься.

Покинув чашу бассейна, Кэт с удивлением обнаружила, что все уже ушли. Часы показывали девятнадцать тридцать пять. Значит, тренировка закончилась уже пять минуты назад. Гиреева тоже не было видно, только двое малышей все еще копошились у тумбочек. Катерина нетвердой походкой подошла к бортику, чтобы собрать инвентарь, но его там уже не было. Видимо, кто-то решил прийти на выручку. Или подшутить. Такое случалось уже не раз, Кэт и самой доводилось прятать вещи тех, кто задержался, в кладовой, куда складывались все мешки со спортивным инвентарем. Неужели в этот раз она стала той «заплывакой», над которой можно поиздеваться, рассовав ласты, трубку, лопатки и колобашку по разным углам и мешкам тесной коморки? Стараясь не разрыдаться, девушка поплелась в раздевалку. Даже душ не прельстил ее — перед смертью не нагреешься и не расслабишься. Наверху Катерину ждет Валентина Георгиевна, и вряд ли у той хорошее настроение.

В расстроенных чувствах девочка переоделась, сложила мокрые вещи в рюкзак и вышла в фойе, чувствуя себя приговоренной к расстрелу. Ей почудилось, что при ее появлении все разговоры смолкли, а любопытные взгляды устремились на нее, и в каждом читалось осуждение и раздражение — ни капли сочувствия. Конечно, это просто воображение, но оно способно расстроить еще сильнее. Лестница вилась вверх бесконечно долго, кто-то спускался и поднимался, не обращая на Кэт внимания. Девчушка лет шести врезалась Кэт в живот, и та чуть не полетела вниз, благо, вовремя успела ухватиться за перила. На верхней площадке ее догнал запыхавшийся Дэн, уже почти одетый. Катерина услышала недовольные возгласы администраторши, пытавшейся остановить нарушителя порядка, поднявшегося на трибуны в уличной обуви.

— Кэт, слушай, не переживай из-за нее.

— Не могу не переживать. Она меня ненавидит.

— Это не так. Ну, то есть, не совсем так.

— Откуда ты знаешь? — удивленно спросила Кэт.

— Я… давай я тебя подожду и расскажу по пути на остановку?

— Да. Ладно. С чего ты вдруг такой дружелюбный стал?

— Поговорим потом. Я буду на улице.

Сердце у Катерины забилось сильнее, она объяснила это волнение тем, что сейчас придется войти в тренерскую, тесную комнатушку, в которой всегда неприятно пахло, а тренера казались там еще более властными и суровыми. На их территории не было шанса скрыться от праведного гнева, язык заплетался, ладони потели, ноги подкашивались, и всё сказанное влетало в одно ухо и вылетало из другого. Кэт на секунду замерла, собирая волю в кулак, постучала в злополучную дверь и взмолилась, чтобы Вали там не оказалось, чтобы она забыла про Катерину и ушла домой.

— Заходи, Кучкова, — послышался голос тренерши, немного искаженный, то ли севший, то ли усталый. Катерина неуверенно толкнула дверь. Валентина Георгиевна сидела на своем складном стуле и помешивала чай в термокружке. — Присаживайся.

Тренерша указала на стул напротив себя, девушка присела на самый край, не зная, куда девать руки и на чем сфокусировать взгляд.

— Я хотела с тобой поговорить. Соревнования уже через неделю, а ты витаешь в облаках. Совершенно непонятно, что с тобой творится. У тебя все в порядке дома, в школе?

Катерина, ошарашенная таким проявлением человечности и интересом к ее жизни вне бассейна, чуть не проглотила язык от удивления. Она поперхнулась и уставилась на тренершу, словно видела ее впервые в жизни. Та измученно улыбалась, и выглядела старше своих лет при свете тусклой желтой лампочки в обыкновенном сером свитере, а не в красной спортивной куртке.

— Да… в общем, да. Спасибо. Все в порядке.

— По тебе не скажешь. Тебя никто не обижает? В группе или дома? — Валентина Георгиевна смотрела на свою подопечную, чуть склонив голову набок, отчего Кэт захотелось протянуть руку и поправить голову, чтобы та не перевесила и не потащила тренершу за собой.

— Нет, все нормально.

— Вы с Гиреевым стали меньше общаться. Поссорились?

— Да нет, просто не так интересно уже.

— Он тебе нравится?

Катерина чуть не поперхнулась, а затем расхохоталась. Поймав на себе недоумевающий взгляд, она успокоилась и поспешила заверить Валентину Георгиевну, что если на всей планете останутся только они с Лехой, она все равно на него не посмотрит.

— Но кто-то ведь тебе нравится? Я пытаюсь понять, в чем дело. Мне нужен от тебя хороший результат на соревнованиях, а не пыль в голове, которая мешает тебе плыть. Ты не слушаешь задания, техника хромает, если и дальше так пойдет, мне и впрямь придется заявить на эстафету Кирилла вместо тебя. А я знаю, что ты, когда собрана, плывешь намного лучше, чем он. Вся надежда на тебя, Кучкова, нужно только взять себя в руки, собраться с мыслями. Мальчишки — это хорошо, но ровно до тех пор, пока они не встают на пути к твоей цели. Тем более, если твоя цель — попасть на олимпиаду.

— Дело не в мальчиках. Я просто устала, — сказала Кэт. При вопросе о том, кто ей нравится, она на секунду представила себе Меньшова, но немедленно отогнала его образ прочь. Они же знакомы уже лет сто, тем более — он старше на два года, а в подростковом возрасте такая разница — непреодолимая пропасть.

— Тогда завтра можешь отдохнуть. Выспишься, поешь хорошо, погуляешь с подружкой, в себя придешь. Есть у тебя подруги?

— Да, наверное.

— Тогда позови их в кино или в кафе, поболтайте, проветри голову, а в понедельник возвращайся с новыми силами. Неделя будет непростая, но если ты сконцентрируешься, то на соревнованиях выложишься на все сто. Поверь мне, Кучкова, все зависит только от тебя. Твоя победа — дело твоего упорства, и в моих интересах, чтобы ты его проявила. Договорились?

Катерина, все еще смущенная, не в силах поверить в происходящее, кивнула и выбежала из тренерской, чуть не забыв попрощаться и поблагодарить. Наспех натянув ботинки и куртку, обмотав шею шарфом, Кэт выскочила на улицу, про себя умоляя всевышние силы, чтобы Денис был еще там.

Полукруглый двор тускло освещали фонари своим искусственным светом. Крупные снежные хлопья падали неторопливо, не задерживались на асфальте, а сразу же таяли. Было нечто пугающее в вечерней тишине и пустоте. Арка, ведущая к остановке, тонула во тьме, и только где-то на том конце улицы цокали каблуки, шаркали тяжелые зимние сапоги и ботинки. Катерина задержалась на мгновение на пороге, подставив язык белым мухам, садившимся куда угодно, только не на нее, и огляделась по сторонам. Большинство дверей было уже заперто, окна зияли бездушными проемами, до ужаса похожие на пустые глазницы, свысока взирающие на маленькую девочку, оказавшуюся здесь по какой-то нелепой случайности. Холод пробирал до костей, и моментально стало зябко и неуютно, хотя температура уже неделю не опускалась ниже нуля.

— Отчего так холодно? — вслух воскликнула Катерина, цепляясь за перила, чтобы не поскользнуться на мокрых ступенях. — Неужели я снова не высушила волосы?

На всякий случай она потрогала голову, укрытую шарфом, волосы были сухими и еще теплыми.

— Жутковато здесь в это время, да? — донесся до девушки голос из-под арки.

— Меньшов, это ты?

— Кто же еще? — мальчик шагнул ей навстречу, выйдя из темноты на свет. В игре светотени он казался еще выше и худее, чем всегда, лицо вытянулось, и черт его невозможно было различить. Но Катерине это не было нужно. Чье лицо, если не друга детства, она знала так хорошо? Сколько раз ей доводилось разглядывать веснушчатые щеки, нос с крошечной, едва заметной горбинкой, слегка великоватые губы, и такие добрые глаза, отливающие всеми оттенками сразу?

— Я думала, ты не стал меня дожидаться. Если честно, после того случая с собранием, когда я опоздала… — Катерина осеклась и задумалась. Нет, все это началось намного раньше. Наверное, еще прошлым летом, когда стало известно, что некоторых из них переводят к Валентине Георгиевне, заслуженному тренеру России, дабы они смогли стать истинными спортсменами, добиться лучших результатов. Тогда-то и произошли перемены в их общении, но стоит ли об этом говорить? Вдруг упреки способны все разрушить? Что — всё — Кэт и сама не знала. Ей подумалось, что если что-то и было, то это уже давным-давно исчезло, в тот день, когда они впервые получили новые пропуска, на которых было указано, что теперь они — в группе Валентины Георгиевны.

— После того случая с собранием ничего не изменилось. Валя по-прежнему считает тебя способной и талантливой, но никак не может взять в толк, что с тобой творится. Да и все мы. Ты как будто сама не своя. У тебя все в порядке?

— Она спросила меня о том же. Но у меня нет ответа на этот вопрос. Внешне все осталось так же, как и было, а внутри точно что-то надломилось. Понимаешь?

— Да. Слушай, она порой бывает чересчур жестока и требовательна к тебе, но это не твоя вина. Ты не должна реагировать так остро на ее замечания. Ты сама говорила — это ее методика, стимуляция через грубость, или как-то так.

— Это по отношению к тебе. Со мной совсем иначе, я чувствую, умом понимаю, что дело не во мне, а интуиция подсказывает, что она терпеть меня не может.

Денис пожал плечами, посмотрел на Катерину, а потом себе под ноги. Какое-то время они шли молча. Кэт думала о том, что ей вовсе не хочется говорить сейчас о тренерше, обсуждать ее неоправданную жестокость по отношению к девочке, к тому же — после разговора в тренерской ей немного полегчало. Она хотела поговорить о переменах в их общении, о Гирееве, о самом Меньшове, спросить, почему они сначала подкалывали ее, затем не замечали, а теперь, вот, он идет здесь рядом, старается утешить, как-то помочь.

— Это ты унес мой мешок с инвентарем?

— Не я. Гиреев.

— А-а, — протянула Кэт, несколько разочарованная. — Ясно.

— Кать, ты не переживай из-за нее, ладно? Пообещай мне. Я тебе расскажу, чего она бесится, но ты больше никому не говори. Сможешь промолчать?

— Конечно.

— Не знаю, в курсе ли ты, что они с моей матерью раньше учились в одной школе, потом в техникум вместе поступили. Мама моя в универ после этого пошла, сменила специальность, а Валя бросила техникум на третьем курсе, хотя все ей большое будущее прочили в спорте. — Денис замолчал и остановился, пристально вглядываясь в лицо Катерины, точно собирался заговорить о чем-то совсем другом, не имеющем отношения ни к бассейну, ни к Валентине Георгиевне, ни даже к самой Кэт. Может, что-нибудь про облака, похожие на пингвинов, или про Австралию, или бог знает, про что.

— А почему бросила? — Подсказала ему Катерина, хотя ей тоже хотелось стоять и смотреть на Меньшова и ждать, что он заговорит о крестовых походах, византийских рыцарях, ледниковом периоде или глобальном потеплении.

— Влюбилась в кого-то, забеременела. Плавать пришлось прекратить. Она как раз в то время готовилась к олимпиаде. Это ее сильно подкосило. Аборт она делать не стала, отец ребенка куда-то смылся, и она все сама на себе тащила. Вернулась потом в техникум, отучилась, но в плавании не достигла тех высот, о которых мечтала.

— Интересно, хорошая из нее мать? Никогда не думала, что у нее есть дети.

— Не дети, а один ребенок, ну… как ребенок, ему лет двадцать, наверное, — засмеялся Дэн.

— А ей самой сколько тогда?

— Тридцать восемь или тридцать девять.

Катерина задумалась о том, почему он ей все это рассказывает, зачем она спрашивает о вещах, которые ей совсем не интересны и не имеют никакого отношения к нынешнему моменту. Она забыла о том, что все это началось с придирок тренерши, и Меньшов хочет ей объяснить, в чем тут дело. Она мечтала только о том, чтобы ничего вокруг не существовало, чтобы светофор, преградивший им путь и вынудивший задержаться друг напротив друга, никогда больше не загорался зеленым. Какой-то абсурд. Почему ей этого хочется? Дэн потянул ее за рукав, показывая, что переход разрешен.

— Так вот, она не смогла ничего добиться, конечно, она стала заслуженным тренером, воспитала многих отличных пловцов, но от собственной спортивной карьеры отказалась ради сына, и теперь вымещает свою обиду на тебе. Валя видит, что ты способная, плывешь хорошо, хотя техника иногда хромает, и можешь чего-то достичь, в отличие от нее. Она борется сама с собой. Представь, какие противоречия ее раздирают изнутри. С одной стороны — она видит в тебе саму себя в юности, стремительную, упорную, и злится, а с другой стороны — хочет помочь тебе раскрыть свой талант, подтолкнуть в нужном направлении, привести тебя к мастеру спорта, отправить в сборную, потом на Олимпийские игры, и ей честь, и тебе — исполнение мечты. Ты же мечтаешь об этом?

— Конечно. А ты?

— И я тоже. Но я просто хороший пловец, а у тебя какая-то искра необычная. Правда, заметили ее поздно. Тебе уже четырнадцать, так?

— Так, — подтвердила Катерина.

— В двенадцать уже выполняют кандидатов, в четырнадцать — мастеров, а ты задержалась. Как, впрочем, и я, и Гиреев. Но Валя все равно чувствует, что есть в тебе нечто особенное, и если это развить, то ты сможешь стать одной из лучших. И тут-то начинаются противоречия. Она опекает тебя, орет, переживает всей душой, чтобы ты развивалась, вкалывала, шла к цели, и не сбилась с пути, как это произошло с ней. А с другой стороны — ее зависть.

— Почему она завидует?

— Потому что у тебя есть шанс. У тебя вся жизнь впереди, и ты сильнее, чем сама она была когда-то. Она прекрасно понимает, что ты можешь взлететь на такие высоты, которые ей даже и не снились.

Меньшов перевел дыхание и снова посмотрел на Катерину. Та затряслась, почувствовав, что земля уходит у нее из-под ног. Какие глаза! Не бывает в природе такого цвета радужки. И почему это так действует на нее, что становится совершенно все равно, что там о ней думает Валентина Георгиевна, классная руководительница, Гиреев, или кто бы то ни было?

— Я поняла. Спасибо, что поделился. Это действительно важно для меня. Ты настоящий друг.

— Не похоже, чтобы ты приободрилась от моей истории.

— Может, не переварила еще. Не так-то просто сразу справиться с такой неожиданной информацией. Постараюсь меньше из-за этого расстраиваться.

— Ну, молодцом. Давай тогда, до завтра! — Попрощался Дэн и перебежал дорогу по пешеходному переходу. Катерина не заметила, как они преодолели расстояние до остановки, обычно ей казалось, что путь занимает не меньше получаса, а сейчас как будто за сорок секунд добрались.

«Что-то важное я хотела сказать», подумала Кэт.

— Дэн! Дэн! Меньшов! — заголосила Катерина, стараясь привлечь внимание убегающего прочь друга. Он обернулся и помахал ей.

— Я же не приду завтра на тренировку. — Добавила она уже еле слышно, и медленно побрела на свою остановку.

***

В выходные, когда по расписанию должна быть тренировка, или даже две, невозможно отдохнуть, поскольку отдых воспринимается скорее как нечто незаслуженное, незаконное, чего быть не должно. Катерина, на самом деле не имевшая ни подруг, с которыми можно было бы куда-нибудь сходить, ни друзей, маялась от безделья и не находила себе места. В понедельник, вопреки сложившемуся об этом дне мнению, как о самом сложном и неприятном дне недели, она вскочила одухотворенная, охваченная приятным волнением. Тогда-то ей стало ясно, как сильно она нуждалась в этом вынужденном, мучительном отдыхе, который расстроил сознание, но позволил телу воспользоваться передышкой между изнурительными тренировками. Кэт чувствовала себя наполненной жизнью, энергия била из нее ключом. Как радостно было сесть в пустой утренний автобус, неторопливо пересекающий спящий город, чтобы успеть на первую тренировку. Помимо предвкушения привычной атмосферы, знакомого запаха хлорки, вида друзей, в душе у девушки зародилось еще одно, не известное ей доселе странное и необъяснимое чувство — волнительное ожидание какого-то чуда.

Валентины Георгиевны еще не было, и Кэт, дождавшись, пока стрелки часов достигнут цифры семь, прыгнула в воду самостоятельно, чтобы не получить выговор за безделье. Тихие всплески воды эхом раздавались по всему просторному помещению, свет от электрических ламп мерцал и переливался, отражаясь от водной поверхности. Каждый гребок сладостью разливался во всем теле Кэт, мышцы слушались малейшего повеления, вода вновь стала бархатной и дружелюбной. Всё было правильно в тот миг. В голове всплывали все дни, все утра, все вечера, проведенные здесь. Насколько верным было решение семь лет назад пойти именно в бассейн. Не на бокс, не на курсы кройки и шитья, а именно сюда. В это место, обреченное стать домом для всех ее друзей, для нее самой.

Громкий звук привлек внимание Кэт, вынырнувшей на поверхность после очередного поворота. Не успела она сделать и трех гребков, как кто-то бомбочкой плюхнулся в воду. Брызги даже не долетели до Катерины, но ей почудилось, что ее захлестнула огромная волна счастья, накрывшая ее с головой.

— Привет! Сегодня совсем никого?

— Даже бабуля с четвертой дорожки филонит. А ты пришел! — Кэт сказала это чересчур радостно, и, испугавшись, что голос выдаст ее чувства, погрузилась под воду и подплыла к бортику.

— Мне сегодня ко второму уроку, или даже к третьему, не помню. Какое задание?

— Никакого. Я просто разминаюсь, пока Валя не пришла.

Денис встрепенулся.

— Значит, ее тоже нет? Чего ты тогда круги наматываешь почем зря? Отдохнула в субботу?

— Я бы не назвала это отдыхом, — вздохнула Кэт, облокачиваясь на разделительную дорожку, и болтая ногами.

— Маялась целый день?

— Да, — воскликнула Катерина, удивленная тем, как быстро он понял! Сам-то он не пропускал тренировок. Только если болел, а это случалось очень редко. Да и пропуски во время болезни воспринимаются совсем иначе. Ей самой как-то пришлось целую неделю пролежать дома из-за ангины, тогда был настоящий курорт! Во время болезни и мысли не было о том, чтобы пойти поплавать, нырнуть в ледяную воду и преодолевать метр за метром. Тогда ей нужны были только мандарины, или сок, и немного заботы.

— Хочешь, придумаю тебе тренировку, чтобы наверстать упущенное? В субботу у нас была настоящая костедробилка! Представь — разминка всего пятьсот метров, потом ускорения двадцать по пятьдесят, потом четыре по двести, потом снова ускорения, потом четыре по двести комплексом, четыре раза — проныривания, и вишенка на торте — эстафета.

— Эстафета? Мы же тысячу лет их не плавали!

— Видимо, Валя хотела проверить, как у нас обстоят дела с работой в команде, обнаружить сильные и слабые стороны, выявить, кого лучше вперед выдвинуть, а кого — на заключительный этап определить.

— Но ведь я тоже плыву эстафету! Почему она устроила ее без меня? — Возмущалась Кэт. Денис только развел руками. — Она и без того должна знать все наши стороны. Всё уже решено, она не может сейчас изменить состав команды, так? Я поплыву второй. Что кролем, что в комплексной эстафете. Неужели Валя настолько разуверилась в моих возможностях, что решила меня снять? Дэн, скажи, что этого не может быть, пожалуйста. Я же так старалась!

— Перестань, пожалуйста, маячить перед глазами, на нервы действуешь.

Катерина непроизвольно все это время отталкивалась от стенки бассейна, подплывала назад, и повторяла вновь и вновь, не переставая слушать и говорить. Она представляла, что вершина блаженства выглядит именно так — тишина, высоченный свод здания над головой, мягкая, баюкающая вода, никого вокруг, только они с Меньшовым разговаривают, стоя совсем близко. От резких слов Кэт очнулась, подплыла к бортику, вылезла и уселась на тумбу. Теперь Денису приходилось смотреть на нее снизу вверх, и она чувствовала себя немного отмщенной.

— Так не действую на нервы?

— Только Валентине Георгиевне, — хмыкнул Дэн и скрылся под водой.

Катерина обернулась и увидела массивную фигуру тренерши, приближавшейся к их дорожке энергичным шагом. Завидев Катерину, Валентина Георгиевна выпустила из рук свой раскладной стул и оглушительно свистнула, воспользовавшись, впрочем, своими мизинцами, а не судейским свистком, который неизменно висел у нее на шее. Кэт резко свалилась в воду и второпях натянула очки. Меньшов беззвучно смеялся, изображая испуг на лице девушки, когда она увидела тренершу. Катерине захотелось хорошенько треснуть Меньшова по носу, но она сдержалась и только скорчила недовольную мину.

— Кучкова! Звезда эфира! Почтила нас своим присутствием. И снова прохлаждается! Что, дополнительного выходного не хватило для отдыха, или я напрасно позволила тебе расслабиться?

— Никак нет.

— Гляди-ка, Меньшов, Катерина уже по-военному заговорила! Попроси дать тебе пару уроков после тренировки, пригодится.

— Почему, Валентина Георгиевна? — Не понял Денис.

— А потому! Если будешь на дорожке виснуть вместо того, чтобы тренироваться, то не видать тебе освобождения от армии как своих ушей!

— Так точно, Валентина Георгиевна! — Дэн козырнул и снова засмеялся, уже не глядя на Катерину, расстроенную тем, что сначала испортили ей потрясающее утро с таким давно забытым чувством бархатной воды, а заодно испоганили шанс поговорить по душам с Меньшовым.

Остаток тренировки прошел как обычно. Валентина Георгиевна вновь скрылась за непроницаемой маской суровой и требовательной тренерши, с Денисом они пересекались только по окончании выполнения заданий, и поговорить времени не было, даже отдышаться успевали с трудом. От хорошего настроения не осталось и следа, тело Кэт снова налилось свинцом, а мысли крутились вокруг какой-то ерунды, не касающейся ничего насущного. Усталость подкралась незаметно, и девушка пожалела о том, что приехала на утреннюю тренировку, хотя мачеха настаивала на еще одном пропуске.

Ничто не напоминало ни о доверительном разговоре с Валентиной Георгиевной вечером в пятницу, ни о прогулке с Денисом до остановки, когда они стояли на светофоре, смотрели друг другу в глаза, и в целом мире не существовало никого, кроме них. Катерине снова стало одиноко. Девушка поддалась тоске, и на какой-то миг ей почудилось, что она захлебывается, легкие переполняются прозрачной водой, и некая загадочная сила тащит ее ко дну. Руки и ноги продолжали выполнять привычные движения, заученные на уровне физической памяти, но Кэт все равно продолжала тонуть. Тут не закричишь, не позовешь на помощь, потому что никто не услышит, потому что всем все равно. Никто даже не поймет, что происходит, так как внешне всё совершенно нормально. Но вот внутри — пустота, холод и одиночество. Еще и в мыслях какая-то ерунда — математические формулы, строчки из стихотворений, обрывки услышанных фраз, воспоминания. Как одиноко! И отчего-то страшно. Меньшов смог бы ее понять, сумел бы почувствовать то, что она не описала бы словами. Не зря он был ее другом, не зря ее так к нему тянуло. Только бы выкроить секунду, поговорить, просто остановиться, выдохнуть, сказать о том, что ее тревожит, и ощутить поддержку. Кэт, как всегда, ушла раньше Дениса, поскольку в школу непременно нужно было попасть к первому уроку, а не ко второму, или даже третьему.

Остававшиеся дни до соревнований пролетели незаметно. Катерина сделалась рассеянной, говорила сбивчиво и постоянно путалась в заданиях, техника страдала от этого, угрозы Валентины Георгиевны снять девушку с участия в эстафете не возымели никакого эффекта. Результаты по-прежнему были хуже ожидаемого, Кэт не могла из-за этого не расстраиваться, но и расстроиться так сильно, как ей хотелось бы, тоже была не в состоянии. Жена отца беспрестанно пилила Катерину за то, что она уделяет слишком мало времени учебе, а самому отцу некогда было вникнуть в проблемы дочери, хотя он старался выкраивать для нее немного времени каждый вечер. Дни напролет Сергей Яковлевич проводил в своей мастерской, погрузившись в очень важный проект.

— У тебя каждый проект — самый важный! — Возмущалась Кэт, скучавшая по отцу.

На тренировках она не находила себе места, чувствовала себя белой вороной, не понимала, что плыть, когда, за кем и в каком режиме. Надевала лопатки, когда нужны были ласты, хваталась за доску, когда просили взять колобашку. Гиреев пустил в ход все свое злословие и остроумие, но его издевки не ранили Катерину так сильно, как всеобщее молчание. Точно никто не признавал за ней права на существование, точно все считали, что она просто занимает место на дорожке и сбивает своей растрепанностью весь ритм занятий. Валентина Георгиевна дважды пыталась поговорить, но ей не удалось никакими уловками вытащить из Кэт правду о происходящем. Хуже всего было предательское поведение Меньшова — он одевался со скоростью света и пулей вылетал из здания бассейна еще до того, как Катерина успевала снять мокрый купальник и шапочку.

В день соревнований муниципалитет города предоставил спортсменам автобус, чтобы они смогли добраться до места проведения мероприятия. Валентина Георгиевна устроила разминку перед выездом, во время которой всем влетело за нерасторопность, лень, нежелание выкладываться. Тренировка началась в пять, ради них даже бассейн открыли на два часа раньше, поскольку в шесть тридцать автобус уже отъезжал от центрального входа.

Все соображали с трудом, зевали и ругались друг на друга. Катерина жадно глотала воздух на каждом вдохе, но кислорода все равно не хватало, даже когда она пробовала дышать один к двум и, что совсем уж непозволительно, один к одному.

— Кучкова! Один к одному ты могла дышать, когда тебе семь лет было, и ты первый раз в воду зашла. И то, тогда уже это было позором! Мне нужно, чтобы ты сегодня проплыла хотя бы по кандидату, лучше по мастеру, а ты ногами перебираешь так вяло, словно они у тебя по центнеру каждая весят.

— Меньшов, я не понимаю, что с твоими руками! Кто тебе приделал эти спагетти вместо рук? Кто тебя грести так учил? Руку доводи до конца, Меньшов! Работай, работай!

Доставалось даже Гирееву и Олыбахину, которых обыкновенно не трогали. Нужно сказать, что боевой дух от подобных напутствий не поднимался, все были раздражены, злость мешала сконцентрироваться на дыхании и технике. Усталость и недосып выливались в заторможенность реакции. На пробном заплыве Катерина пропустила сигнал старта и прыгнула в воду на полсекунды позже, а Гиреев, помятый и зевающий больше других, сделал фальстарт. По пути в раздевалку ребята шепотом проклинали день, когда родители отдали их на плавание, и выражали всеобщее недовольство тактикой тренерши. Вместо того чтобы дать выспаться, их заставили притащиться на такую раннюю тренировку, да еще и подорвали веру в себя. Катерина терла глаза, покрасневшие от хлорированной воды, не заметила, как Гиреев остановился прямо перед ней, и налетела на него со всего размаху.

— Тише, звезда эфира, зашибешь насмерть, — возмутился Леха, но лицо ее вовсе не выражало недовольства, скорее — радость, так что можно было решить, что он это подстроил. — Куда так торопишься?

— Ты и сам знаешь. Если бы кое-кто не тормозил по жизни, может, нам не нужно было бы в такую рань тащиться на тренировку, — огрызнулась Кэт и попыталась обойти препятствие.

— На что это ты намекаешь? Хочешь сказать, что я торможу всю вашу восхитительно слаженную команду? Или, может, торможу развитие ваших с Меньшовым отношений?

Катерина вспыхнула, жадно глотнула воздух, но ничего не ответила, а просто оттолкнула Гиреева и устремилась к женской раздевалке. Придя в себя, Леха догнал Кэт и схватил ее за локоть. Девушка остановилась и пристально всмотрелась в лицо бывшего лучшего друга, сейчас не внушавшего ей ничего, кроме отвращения.

— Что тебе нужно, идиот?

— Да так, маленький пустяк. Чтобы ты перестала зазнаваться и ходить с таким видом, будто ты лучше всех. Будет тебе известно, эта тренировка — на твоей совести. И то, что все мы вынуждены вставать ни свет, ни заря — исключительно твоя вина. Особенная и великолепная Катерина, превратившаяся в плавучую соплю из-за неразделенной любви к единственному и неповторимому Денису Меньшову. Валентина Георгиевна надеется тебя вытащить, не дать тебе повторить ее ошибку, вот и гоняет, чтобы ни секунды свободной не было, чтобы некогда было о фигне думать, а нас — вместе с тобой заставляет вкалывать.

— Ты несешь какую-то хрень, ясно? Кто тебе дал право обвинять меня в том, чего на самом деле нет? Это ты, между прочим, на тренировках ничего не делаешь, а сам строишь из себя неприкосновенного идола, до которого никому не дотянуться, как ни пытайся. Возомнил о себе слишком много, Гиреев, а на деле ты ноль без палочки, и Валя нас гоняет из-за того, что ты лоботряс!

— Я-то, может, и лоботряс, — согласился Лёха. — Но я им всегда был, на протяжении всех лет, что занимаюсь плаванием. И, несмотря на это, показываю достойные результаты на соревнованиях. А ты раньше была первой на тренировках, хотя на соревнованиях выступала хуже некуда, а теперь даже тренироваться перестала. Всем уже ясно, в чем тут дело. Меньшову на тебя плевать, так что ты просто просрешь свой шанс добиться чего-нибудь.

— И как это, по-твоему, связано с сегодняшним подъемом? — Поинтересовалась Катерина, хотя сама уже знала ответ на свой вопрос. Нельзя было не признаться, что в чем-то Гиреев все-таки прав, даже если в остальном он полный придурок. Ответить он не успел.

— Кучкова! Подойди ко мне.

Катерина закатила глаза, предвкушая неприятную беседу с тренершей, внезапно возникшей у них с Лехой за спиной. Парень, почувствовав опасность, скрылся в душевой, Кэт же ничего не оставалось, кроме как повиноваться.

— Катерина, ты готова? — участливо спросила Валентина Георгиевна. На лице ее тоже отразился ранний подъем, а также все переживания, связанные с предстоящими соревнованиями. Тон у нее был дружелюбный. Кэт только не могла взять в толк, почему она только сейчас об этом спрашивает, после того, как все утро втаптывала их в грязь. Почему же она вспоминает о чувствах своих воспитанников, когда уже поздно об этом думать?

— Конечно, — покривила душой Кэт. Она вовсе не была готова плыть на соревнованиях, даже ехать туда, даже стоять сейчас на ногах так, чтобы они не дрожали и не подкашивались. Она не была уверена, что сможет выйти на старт, поскольку живот крутило с неведомой силой, все мышцы настолько пришли в тонус, что стали вялыми, и девушке было страшно. Все утро воображение подсовывало ей неприятные исходы событий, отчего волнение только усиливалось. Мозг рисовал картины, как она не может выйти на старт, потому что ноги отнялись, как падает в воду прежде, чем дан сигнал, поскольку нервы чересчур напряжены, как убегает со старта и несется в туалет, пропустив свой старт из-за рвотных позывов и кручения в животе. Но все же — она знала, что вполне способна сделать все, что в ее силах. Стоять ровно, спокойно перенести поездку, размяться и проплыть все свои дистанции так, как ждет от нее Валентина Георгиевна. — Да, я готова.

— Вот и славно.

…

В автобусе было жарко и шумно. Катерина, не найдя более подходящего занятия, разглядывала унылые пейзажи, проплывавшие мимо. Когда рассвело, они уже были за городом — далеко ли? Кто знает? Сидевший рядом с Кэт Антон Голиков уснул, как только водитель повернул ключ в зажигании. Время от времени отяжелевшая голова Антона падала на плечо Кэт, и та не знала, куда деваться от смущения. Она оглядывалась на задний ряд, чтобы убедиться — Меньшов тоже здесь, он существует, он тоже едет на соревнования, а значит, все будет в порядке, и он не спит, а старательно делает вид, что слушает какую-то бессвязную историю Гиреева. Олыбахин ухмылялся, обнажая крупные передние зубы, и то и дело начинал глупо ржать. Наконец, даже Гиреев угомонился, и когда Катерина начала проваливаться в сон, ей на мгновение показалось, что она способна простить их всех, дать им еще один шанс. Она может простить и подколы, и издевательства, и то, что они игнорировали ее столько времени.

Ехать предстояло больше шести часов, и Кэт, вымотанная событиями последних недель и утренней тренировкой, сдалась и провалилась в беспокойный сон. Валентины Георгиевны с ними не было, так что некому было прикрикнуть на Леху, бесцеремонно поднявшегося со своего сидения, и нарушившего Катеринин покой. Он прогнал Голикова, и уселся на соседнее кресло.

От третьего толчка в плечо, Кэт проснулась, сонно заморгала и, не понимая, где находится, машинально оглянулась назад. Леха перехватил ее взгляд.

— Что ты в нем нашла? Я-то надеялся, что ты на меня оборачиваешься.

— Размечтался, — фыркнула Катерина и поправила съехавший свитер, который она подложила под голову вместо подушки. — Отстань, пожалуйста, я хочу спать.

— Я тоже хочу. Рядом с тобой. Не забывай, что по твоей вине никому сегодня не удалось выспаться.

— Не заводи опять эту тему! Так или иначе нам бы пришлось прийти на тренировку, а мои разногласия с Валентиной Георгиевной — просто удобный повод. Ты бы лучше подумал над тем, как ты ведешь себя на тренировках, удивительно, что тебя вообще взяли на соревнования.

Леха посмотрел на Кэт с упреком, но ничего не сказал, вместо этого он поднял руку. Катерине на миг стало страшно — вдруг он ее ударит? Но за что? Девочка напряглась и боязливо вжалась в сиденье, оглядываться на Меньшова не хотелось, вряд ли он кинулся бы на помощь. Но удара не последовало, Гиреев только ухмыльнулся и ткнул пальцем в грязное автобусное стекло, показывая на покосившиеся дома, мимо которых они проезжали.

— Где-то здесь жила моя бабка, мать моего отца. Мы часто сюда приезжали, когда я был маленьким. Старая, почти заброшенная деревня, несколько покосившихся домиков, глушь, сплошная темнота, но зато — какие звезды. Кучкова, знаешь, какие ночью звезды в деревне?

Катерина, потеряв дар речи, переводила взгляд с ухмылки Гиреева на его указательный палец, точно прилипший к стеклу. Ей было нечем дышать, Лехина рука находилась на уровне глаз, и чувство дискомфорта только усиливалось из-за того, что она никак не могла понять, с чего вдруг он рассказывает ей о своем детстве и о звездах в деревне.

Да она отродясь не бывала в деревне! Какое ей дело до того, где Леха проводил свое детство, и какие там были звезды. Сама она ездила в санаторий, лет до семи или восьми, пока мама не умерла, но в санатории до звёзд ей не было никакого дела, внизу было много занятий куда интереснее. Кэт отпихнула Гиреева и уставилась на него.

— Ты совсем свихнулся?

— Нет, просто решил тебе рассказать, мы же друзья.

— Мы были друзьями, — сквозь зубы процедила Кэт.

— А теперь?

— А теперь можешь катиться ко всем чертям, я буду спать.

— Какая ты стала грубая! Что ж, если мы больше не друзья, можем стать любовниками!

— Любовниками? Ты перечитал женских романов? Вали, Гиреев, вернись на свое место и оставь меня в покое. Больше года ты надо мной измываешься, проходу мне не даешь, постоянно подкалываешь, а последние две или три недели и вовсе бойкотируешь. То, что мы больше не друзья, значит, что мы больше никто. Просто вместе занимаемся плаванием. К сожалению.

В последние слова Кэт вложила все чувства и надеялась, что получилось достаточно резко и обидно. В душе ее бушевала невиданной силы буря, распаленная нелепой фразой Гиреева. Какой же идиот! Кэт украдкой глянула через плечо, убедиться, что Меньшов не смотрит на них — он был занят, или делал вид, что занят.

Сердце бешено колотилось в груди, а руки затряслись. В конце концов, Кэт подняла глаза и в упор посмотрела на бывшего лучшего друга. Тот не выглядел ни раздраженным, ни обиженным, только что-то жалкое читалось в его взгляде. Он вытерпел игру в гляделки, а затем пожал плечами и встал, освобождая кресло.

— Позвать Меньшова? — прошипел Леха, наклонившись к Катерине почти вплотную. Она готова была поклясться, что губами он задел ее ухо, отчего по всему телу побежали мурашки. — Ты еще пожалеешь, Катерина. Ты просто дура!

— Сам ты дурак! — в сердцах воскликнула Кэт. Гиреев цокнул языком и наклонился еще ниже, теперь уже не могло быть сомнений — он прижимался к ее правому уху.

— Ты мне очень нравишься, Кучкова.

Катерина отдернула голову и ударилась о переднее сиденье, из носа потекла тоненькая струйка крови.

«Этого просто не может быть! Это какой-то бред. Он сошел с ума, если говорит такое. Он просто испытывает мое терпение, надеется задеть побольнее, уколоть и унизить, вытащить признание в том, что мне нравится Дэн. Хотя это и не так. Чего они все прицепились? Почему этот напыщенный индюк возомнил, что может так бестактно лезть ко мне со своими нелепыми признаниями? Что он прицепился?»

Погрузившись в свои мысли, Катерина Кучкова не заметила, как автобус с притихшими юными пассажирами преодолел оставшийся участок пути и припарковался у гигантского спортивного комплекса. Пятиэтажное здание в серо-синих тонах выглядело угрюмым на фоне блеклого сероватого неба, окна пугали своей величиной, и даже радостная надпись «Привет участникам соревнований!» казалась скорее угрозой, чем дружелюбным приветствием. Поежившись, Кэт мотнула головой, стараясь вытряхнуть оттуда все воспоминания о нескончаемой дурацкой поездке, потом обернулась, чтобы взглянуть на Меньшова, но вместо этого перехватила взгляд Гиреева, в котором невозможно было ничего прочесть. Обижен он, раздосадован, вынашивает ли коварный план мести, или думает, как досадить Катерине в следующий раз — черт его знает. Кучкова высунула язык и покрутила пальцем у виска. Она не была уверена, случилось ли все это на самом деле, или она просто видела дурной сон, но на всякий случай решила напомнить Гирееву, что он чокнутый.

Двери автобуса распахнулись, и с улицы повеяло холодом. Конец декабря. Самая тоскливая и отвратительная пора, хуже только середина января, конец каникул, ожидание дня рождения, осознание того, что прошла только половина зимы, и еще так долго ждать тепла. Катерина поднялась со своего сидения и чуть не рухнула обратно — ноги затекли за шестичасовую поездку, и девочка подумала, что сегодня плыть она точно не сможет.

— Выходим! Выходим и строимся, — загремел на улице жесткий, но довольный голос тренерши. Видимо, ей длительная поездка принесла облегчение и отдохновение. — Привет спортсменам! Как настрой? Боевой? Где потеряли Кучкову? Никто ее не обижал?

Катерина замерла в надежде расслышать ответ Гиреева или Меньшова, но громче всех завопил Голиков:

— Никто не обижал, Валентина Георгиевна! Я всю дорогу ее охранял!

— Ага, как же! Охранял он! — вполголоса буркнула Кэт, схватила свою сумку и направилась к выходу из автобуса.

— Никто меня не обижал, Валентина Георгиевна.

— Вот именно, Катерина сама кого хочешь обидит, — вдруг крикнул Гиреев, стоявший в стороне от группы.

— Это точно. Но хватит болтовни. Сейчас заселимся, потом пообедаем, сорок пять минут отдых, и затем тренироваться.

— Но мы же только приехали!

— Да, мы с утра размялись!

— Сил совсем нет, Валентина Георгиевна, — подал голос сонный Олыбахин с раскрасневшимися глазами, и улыбнулся, — давайте лучше город посмотрим!

— После соревнований посмотрим, — сказала тренерша, и внезапно подмигнула Катерине. — Кучкова, Меньшов, Гиреев, Голиков, Олыбахин и Суворов, вы идете со мной в левое крыло, остальные — за Владимиром Анатольевичем, в правое. Встречаемся через десять минут в столовой.

Все нехотя подобрали свои сумки и поплелись за тренерами, еле слышно переговариваясь.

В комнате Катерина первым делом подошла к зеркалу. Усталость давала о себе знать, широкие плечи, развившиеся благодаря многолетним тренировкам, осунулись, свитер казался большим и мешковатым, лицо, и без того бледное, утратило все краски, под глазами красовались синяки, а руки как-то неестественно свисали по бокам.

— Хороша! — задумчиво протянула Кэт, и взъерошила светло-русые волосы. — Больше похожа на злую ведьму, чем на прекрасную принцессу. Хотя никто и не говорил, что жизнь — это сказка о принцессах.

Комната в общежитии, где Кучковой предстояло провести четыре дня, показалась ей похожей на больничную палату, отчего сразу сделалось неуютно. Большая кровать, застеленная прилично, но как-то небрежно, старый шкаф, окна с видом на пристройку к основному зданию спорткомплекса, журнальный столик и куча пустого, совершенно ненужного пространства. На Кэт внезапно навалилась страшная усталость и желание лечь, укутаться в зеленый махровый плед и проспать целую вечность. Девочке показалось, что кто-то выкачал из нее все жизненные силы, и единственное, что она может сделать сейчас — запереться на два замка и не открывать никому дверь, пока соревнования не закончатся, а потом вернуться домой, забыть все, как страшный сон, и не появляться в бассейне до скончания дней. Может, на старости лет заглянуть в гости к Валентине Георгиевне, попросить у нее прощения. Но все это — через много-много лет, а сейчас — отдохнуть. Катерина прилегла на кровать, всего на одну секундочку, веки опустились.

В дверь настойчиво забарабанили. Кэт стряхнула с себя дремоту и, показав язык своему отражению, вышла в коридор, рассчитывая увидеть там разгневанную тренершу.

— Я принес тебе обед.

Меньшов выглядел сконфуженным. Он стоял в коридоре совсем один, и Катерине захотелось, чтобы никого на свете не было, кроме Дэна, держащего в руках поднос с тарелкой борща и слипшимися макаронами.

— Я опоздала на обед?

— Да, на двадцать минут. Все уже ушли готовиться к тренировке.

— Валя в ярости?

— Как ни странно, она с пониманием отнеслась к тому, что ты не пришла.

— На нее не похоже.

— Да уж. Бери поднос. Что случилось?

Катерина всхлипнула и поняла, что не может взять поднос, потому что расплачется и непременно разобьет всю посуду, а еду опрокинет на пол. Слезы потекли сами собой, а слова застряли где-то в районе солнечного сплетения. Меньшов вошел в комнату и поставил обед на журнальный столик. Затем в два шага пересек пустое пространство и снова оказался в дверном проеме.

— Поешь, ладно? И не опаздывай, этого Валя точно не простит, и влетит нам всем.

Катерина кивнула.

— Меньшов! То есть, Дэн… Денис…

— Что? — Он остановился посреди коридора и пристально посмотрел на Катерину. — Посидеть с тобой?

— Пожалуйста.

Он снова понял! Снова понял без слов, ее просьбу, которую она никогда не заставила бы себя произнести. Они уселись на кровать, и Кучкова принялась за скромную трапезу. Денис разглядывал ее комнату и что-то говорил, но смысл слов не доходил до Катерины. Она думала только о том, как удивительно, что он может понять ее, даже если она ничего не говорит, и как хорошо сидеть рядом с ним, совсем не страшно, и так спокойно. Отчего он стал таким заботливым?

Ответить на этот вопрос Катерина не успела, поскольку Меньшов посмотрел на часы и подскочил, как ужаленный.

— Пять минут до начала тренировки. Валя нас прибьет. Собирайся быстро!

С этими словами он выбежал из комнаты и исчез, а Кэт все-таки опрокинула тарелку с макаронами, оставив на простыне здоровенное масляное пятно.

…

Вечер наступил неожиданно. Полтора часа в воде. Работа, работа, работа до седьмого пота, полдник, пустые, рассеянные разговоры, ужин, и вдруг — темнота. Смотреть на небо — страшно, вдруг там действительно звезды, о которых говорил Гиреев? Что с ними делать? Они далеко, и могут позволить себе ни о чем не переживать, светить, не ведая о том, что происходит здесь, на Земле, у маленьких спортсменов, приехавших в чужой город на соревнования, которые определят их дальнейшую судьбу. Откуда холодным, равнодушным звездам знать, что творится в душе у Катерины? Нет ни одного человека, который знал бы все, что терзает ее душу, что уж говорить о далеких космических телах? А поводов для переживаний у Кэт нашлось в тот вечер несказанно много. Прежде всего, выяснилось, что она в спешке забыла положить в сумку свою счастливую шапочку, затем она прослушала задание и проплыла на пятьдесят метров больше, выдержала критику тренерши, насмешки Гиреева, и, в конце концов, обнаружила, что боится ночевать одна. Боится необъятной, мертвой пустоты общажной комнаты, где ей предстояло провести даже не одну ночь, а целых четыре! Катерина не могла позвонить ни отцу, ни тем более — мачехе. Рассказать Валентине Георгиевне — немыслимо, она не поймет. Признаться мальчишкам — все равно, что добровольно взобраться на гильотину и покорно ждать, пока ее распнут.

Чтобы немного успокоиться и расслабиться, Кэт поднялась на пятый этаж не на лифте, а бегом по лестнице, снова спустилась вниз и опять взбежала наверх, после этого обошла весь этаж, которых выделили участникам соревнований, постояла у окна в коридоре, вставила ключ в замок и толкнула плечом дверь, ведущую в пустую мрачную комнату. Самое мудрое, что можно было сделать — включить свет и музыку, что и сделала девочка, отчаянно борясь с дрожащими руками и подступающим приступом страха. Спустя двадцать минут бесцельного разглядывания потолка под любимые песни, доносившиеся из колонки, Катерина почувствовала первый спазм. Скрутило живот, потом образовался комок в горле, слезы потекли из глаз, и грудь сдавила невыносимая тяжесть, мысли бешено заметались в голове, и стало ясно — нужно немедленно убираться прочь. Вылетев из комнаты, Кэт первым делом вытерла слезы и натянула улыбку на лицо, затем поправила свитер и подошла к комнате Меньшова и Олыбахина. В тот же момент дверь распахнулась, и из номера выскочил Кирилл Олыбахин в одних плавках.

— О, Кучкова! Заходи, мы играем в очко на желания. Мне нужно сбегать в столовую и заставить повариху угостить меня сосиской в тесте.

— Ты сам как сосиска в тесте, — хмыкнула Катерина и почувствовала, как паника отступает. Все было в порядке, ее друзья, которых она знала столько лет, были здесь, и, кажется, даже забыли о том, что она — отщепенка, достойная только презрительного молчания. Проводив хохочущего Кирилла взглядом, Кэт нерешительно переступила с ноги на ногу и заглянула в комнату. Среди бардака, разбросанных вещей, игральных карт, покрывал и подушек, восседали Меньшов, Голиков и Суворов. Гиреева не было, видимо, проиграл и теперь выполнял какое-то дурацкое задание. Никто не обратил на Кэт внимания, только Голиков улыбнулся и подвинулся, освобождая место на узкой кровати.

— Я не умею играть в «очко», но если можно, посижу с вами.

— Мы тебя научим! — воскликнул Максим Суворов, самый младший и нескладный из ребят. Он хорошо плавал и подавал большие надежды, но разница в возрасте и странная квадратная голова давали о себе знать, с ним общался только Голиков, а все остальные держались с ним не слишком вежливо. — Я сам только что научился, и уже сбегал к Валентине Георгиевне за сгущенкой.

Катерина рассмеялась и опустилась на жесткую кровать рядом с Максимом. Меньшов посмотрел на нее, но промолчал, лишь отсчитал пять карт и протянул девочке.

— Объясните теперь, что нужно делать, — попросила Кэт.

— Это очень просто! — Завопил Суворов, но Голиков одернул его.

— Я сам тебе расскажу.

— Оба заткнитесь, — внезапно громыхнул Гиреев, заслонивший собой дверной проем. Катерина ужаснулась тому, каким необъятным казался ее друг, в детстве щуплый и нескладный мальчишка. Он был выше Меньшова на полголовы, и в полтора раза крупнее. Рядом с ним она чувствовала себя крошечной. Дэн встрепенулся.

— Получилось? Принес?

Гиреев хмыкнул, как бы упрекая Дениса за то, что он в нем усомнился. Затем распахнул осеннее пальто, и Катерина заметила горлышко бутылки в потайном кармане.

— Вы что, собрались пить? Это алкоголь?

— Это живительный напиток, Кучкова, для придания боевого духа великим спортсменам, — произнес Гиреев, извлекая бутылку водки из кармана.

— Вы с ума сошли! Как вы завтра собираетесь плыть?

— В полной координации, сначала вольным стилем, потом на спине, затем снова вольным…

— Я еще брассом плыву три дистанции, — добавил Меньшов.

— Валя вас убьет. Просто убьет.

— Если боишься, то лучше иди отсюда подобру-поздорову, не хватало нам из-за тебя в неприятности вляпаться. Да не говори ничего лишнего! Ясно? Рот на замок, и ключ — в унитаз.

— Это вы из-за самих себя в неприятности вляпаетесь! — Закричала Катерина, но Меньшов вовремя подскочил и закрыл ей рот двумя руками. Она удивленно взглянула на Суворова и Голикова, надеясь найти хоть каплю поддержки или сочувствия, но они лишь сурово посмотрели в ответ.

— Не говори ничего Вале, сама понимаешь, что будет, если она узнает. Хочешь — останься, мы будем еще играть, — тихо сказал Денис.

— Нет уж, я лучше пойду. Не хочу, чтобы меня застукали вместе с вами. Идиоты!

— Выпей тоже! — Предложил Суворов, лихорадочно потирая руки. Катерина ужаснулась и попыталась вспомнить, сколько же ему лет. То ли одиннадцать с половиной, то ли почти одиннадцать.

— Нет! И тебе нельзя!

Гиреев, все это время наблюдавший со стороны, внезапно подался вперед и прошипел:

— Вали отсюда, и Меньшова забирай. Размякла вся в его объятиях. Дура!

Катерина почувствовала, что и впрямь почти повисла, опершись на сильные руки Дениса, которые он убрал от ее рта, удостоверившись, что кричать она не собирается.

Почему он не убрал их совсем? Почему не вернулся на свое место на кровати? Зачем продолжает держать ее в своих объятиях? Она высвободилась и вышла в коридор, спотыкаясь и задевая все на своем пути. Меньшов выбежал через пару мгновений и догнал Катерину, когда та уже открывала дверь своей комнаты. Он остановил Кэт и прижал к себе.

— Ты просто пока не понимаешь!

— И никогда не пойму! — Зло промолвила девочка. В другой ситуации она так и стояла бы, прильнув к Меньшову, но сейчас она была в ярости. Пить перед соревнованиями. Как они поплывут? О чем они все думают? Нужно быть дебилом, чтобы надеяться, что Валя ничего не заметит. И к тому же, алкоголь разрушает весь организм. А похмелье! Да они и двух метров не смогут проплыть, сразу пойдут ко дну от оглушающей головной боли. Катерине случалось видеть отца в похмельном состоянии. Обычно этому предшествовали шумные вечеринки, которые устраивали Сергей Яковлевич и Ирина Владимировна для своих друзей, поэтов, писателей, художников. В конце вечера отец заходил, покачиваясь в комнату дочери, салютовал двумя бутылками вина, абсента или виски, и скрывался во мраке коридора. Кэт знала, что он ушел к себе в мастерскую, и всю ночь проведет там, склонившись над столом, на котором всегда валялись чертежи, эскизы, карандашная стружка, пустые стаканы и сломанные циркули. Маленькая Катерина однажды не выдержала и побежала за отцом, плача, желая всем сердцем утешить его, она не понимала, что он просто пьян, ей хотелось забраться к Сергею Яковлевичу на колени, как бывало раньше, и вместе спеть какую-нибудь песенку. Потом папа отнес бы ее в кровать, накрыл теплым пледом, и, возможно, ей удалось бы упросить его почитать вслух. Отец покачал головой, назвал ее глупышкой, и, запинаясь, сказал, чтобы она не мешала ему работать, и не переживала за своего старика. Катерина разрыдалась еще сильнее, и тогда отец, успевший к тому моменту изрядно напиться, неловко усадил девочку на колени, погладил по голове и попросил прощения. Но простить его было непосильной задачей.

На следующее утро Сергей Яковлевич ходил по дому, сшибая прикроватные тумбы, задевая дверные косяки, опрокидывая цветочные кадки, глаза его были налиты кровью, сухие губы потрескались, кожа приобрела зеленоватый оттенок. От малейшего шороха он вздрагивал и хватался за голову. Катерине снова влетело за непослушание и за то, что она путается под ногами. Это стало для нее хорошим уроком, и наутро после вечеринок Кэт старалась не показываться отцу на глаза, а желательно — улизнуть из дома пораньше, поставив рядом с кроватью отца стакан воды и положив три таблетки аспирина.

Помимо наглядного примера в виде любимого папы, Катерина много раз слышала, как говорят учителя о пагубном воздействии алкоголя на организм, тем более — подростковый. В школе устраивали собрания, посвященные проблеме алкоголизма, проводили лекции, на которые приглашали врачей и профессоров из университетов, а также проводили классные часы, во время которых показывали фильмы, полные угроз, предостережений, цифр, статистики и кошмарных кадров, призванных навсегда отбить у молодежи желание пристраститься к выпивке.

Так что теперь, стоя в коридоре общежития, в четырехстах километрах от родного города, глядя на друга детства, Катерина понимала, что никогда-никогда не сможет его понять. И если все они выберут сегодня пить водку, им не о чем будет разговаривать до скончания дней. Приняв воинственную позу, Кэт приготовилась выступить с речью, которая, по ее мнению, должна была вразумить Меньшова, поддавшегося дурному влиянию Гиреева. Но ни одно слово не слетело с ее губ, только крупные слезы покатились по бледным щекам, Кэт почувствовала, что слишком устала для того, чтобы спорить. В итоге это их жизнь, их выбор, и последствия разгребать придется им самим. Чтобы не упасть, Катерина ухватилась за открытую дверь, но неудачно — не удержалась и ввалилась в свою комнату. Дэн вовремя спохватился и подхватил девочку в паре сантиметров от пола. Задыхаясь от жалости к себе и душивших слез, Кэт поднялась и уселась на кровать.

— Ни глотка не сделала, а координация как у пьяной, — хохотнул Дэн.

— Это была идея Гиреева? — Спросила Катерина, пропустив шутку мимо ушей.

— Нет. Вообще-то, нет. Это была моя идея. — Виновато потупившись, произнес Меньшов. Внезапно он показался сам себе последним подлецом и придурком. Он исподлобья посмотрел на Катерину и устыдился своим мыслям. И впрямь, зачем нужно было отправлять Гиреева за этой водкой? Они просто хвастались друг перед другом, что могут выпить целую бутылку в одного и даже не захмелеть. Дошло до того, что они поспорили на две тысячи, что если кому-то удастся раздобыть выпивку, они будут пить, и узнают, кто из них самый стойкий. На самом же деле, несмотря на браваду, Денису было очень страшно. Он только на словах был храбрецом, выпивающим пол-литра водки за раз, даже не поведя бровью. В реальной жизни ему доводилось пробовать алкоголь дважды. В первый раз на свадьбе двоюродного брата, когда родители расщедрились и наполнили пластиковый стакан, который он держал в руках, шампанским, а во второй раз — дома у лучшего друга, который припас оставшееся с маминого дня рождения сухое красное вино. Оба раза Дениса тошнило, и он чудом сдерживался, чтобы не запачкать сперва праздничные скатерти, а затем — роскошный светло-зеленый диван в гостиной лучшего друга.

Но признаваться в этом сейчас было бы стыдно и глупо, пускай Кучкова не воображает ничего, пусть тоже думает, что он принадлежит к элитному кругу, так сказать, и может пить красное вино или водку даже без закуски.

— Да, это была моя идея, — совсем другим тоном произнес Меньшов, — возможно, выпивка и ведет к некоторому моральному разложению, но именно она делает мужчину мужчиной.

— Алкоголь кого угодно делает идиотом, а мужчиной мужчину делают не пагубные привычки, а ум, воспитанность и храбрость признаться в том, что он делает неправильный выбор. Нужно мужество, чтобы не идти на поводу у других, не стараться выставить себя крутым и всемогущим. Вы же все — спортсмены, довольно неплохие спортсмены, но ведете себя как свиньи. Ты быдло и глупый мальчишка, вот ты кто. Убирайся прочь из моей комнаты! Видеть тебя больше не хочу.

— Ты просто еще маленькая! Вырастешь — поймешь. — Грубо бросил Дэн, захлопывая за собой дверь.

Последние слова резанули, как нож по сердцу. Катерина была зла и измотана настолько, что забыла обо всех страхах и переживаниях, и провалилась в глубокий сон.

Ей снились пьяные друзья, которые падали с тумбочек, не в состоянии нормально передвигаться, Валентина Георгиевна, вытаскивающая из воды Гиреева, который начинал тонуть, не сделав и двух гребков, огромные бутылки виски, водящие хороводы вокруг Катерининой кровати и скандировавшие: «Пей! Пей! Пей!».

После ночных кошмаров нечего было ждать, что состояние улучшится. Только бы хорошо позавтракать, сходить в душ и нырнуть поскорее в прохладную воду бассейна. Не отдохнувшая за ночь, Катерина спустилась в столовую и обнаружила, что никто, кроме трех малышей и Голикова, еще не встал. Тучная повариха ворчала, накладывая неаппетитную кашу в тарелки, и переговаривалась с посудомойкой, не обращая внимания на детей, жадно поглощавших бутерброды с маслом и сыром.

— Никогда еще не встречала таких невоспитанных пловцов!

— Ась? — отзывалась Клава, выглядывая из маленького окошка подачи.

— Эти, что вчера приехали. Невоспитанные.

— Это да, — вздыхала Клава и снова исчезала в потемках.

— Один вчера прибежал в ночи. Я закрываю столовую, а он стоит в одних трусах и умоляет дать ему сосиску в тесте.

— Ась?

— Ужас просто! Тоже выдумал! Сосиску в тесте ему среди ночи подавай. Да еще жалобно так просит, как оборванец какой африканский! Худенький, маленький, дай, говорит, тетечка, булку. Да даже если б у меня остались, я ж и дверь уже закрыла, и вообще — получила бы нагоняй с утра.

— Ужас.

— А что они устроили потом!

— И не говори, — поддакнула Клава, выглядывая из своей коморки.

— Да ты-то что об этом знаешь! Упорхнула на свидание, и ищи-свищи. А я до утра ворочалась, такой кутеж шалопаи устроили.

Катерина забрала свою порцию овсянки и, потупившись, прошла к столику, стоявшему дальше всех от раздачи. Девочка принялась усердно жевать яблоко, надеясь хрустом заглушить долетавшие обрывки фраз, но повариха не стеснялась говорить громко, чтобы всем было слышно, что она думает о ночных безобразиях.

— Думаю, они что-то пили. Я же этажом ниже живу, так-то мне все и слышно было! Ух, нажалуюсь тренерше ихней, чтобы не ездили больше сюда, негодники. Проснулась с мигренью.

— Мигрень — злая штука, — согласилась Клава.

Женщины забыли о ночных происшествиях и принялись обсуждать болезни, свалившиеся на них с возрастом, а Катерина сердито разглядывала серую овсяную кашу, которую ей предстояло съесть, и пыталась отогнать прочь тревожные мысли. Вдруг они и впрямь нажалуются Валентине Георгиевне? Ведь в таком случае всех мальчишек могут не допустить к соревнованиям. Тренерша донесет сведения до родителей, выгонит их из группы. А что, если и Катерину заподозрят в причастности?

Девочка услышала грохот и посмотрела туда, откуда, по ее мнению, доносился звук. Пошатываясь, в столовую влетел Гиреев, потерял равновесие на последней ступеньке и попытался ухватиться за гору металлических подносов, которые с оглушительным шумом повалились наземь. Вслед за ним плелся Олыбахин, держась за голову. Оба они являли жалкое зрелище. Замыкал торжественное шествие Меньшов, на губах у которого застыла не то улыбка, не то ухмылка. По нему невозможно было сказать, пил он или прислушался к голосу разума. Суворов так и не появился. Завтрак прошел в тишине, нарушаемой только вздохами тучной поварихи и постукиванием приборов о тарелки. Катерина не доела свою порцию. Она вышла из столовой и снова расплакалась.

— Я стала слишком слезливой, — вздохнула Кэт, — нужно взять себя в руки. Так больше не может продолжаться, сегодня ответственный день. Нельзя облажаться.

— Вот это настрой! Кучкова, да ты молодец! Не зря, ой, не зря, это самое, я тебя привезла. Ой, Катерина, не подведи, это самое… день-то важный, тут ты, это, права!

Оказалось, что утренние потрясения еще не закончились. Услышав голос тренерши, Катерина пришла в себя, но ненадолго. Не слишком уверенной походкой по лестнице спускалась Валентина Георгиевна, и, судя по ее речи, не только мальчишки разжились вчера спиртным.

— Да что же это такое? — Ужаснулась Катерина.

— Ты, это, давай, Катюха, соберись. Ты наша звезда. На тебя, это самое, вся… ик… надежда! — Произнесла Валентина Георгиевна, ободряюще, но чересчур сильно шлепнула Кэт по плечу и скрылась в столовой.

***

Разминка прошла как в тумане, чувство воды подводило, незнакомый бассейн был чересчур громоздким, имел восемь дорожек, а не пять, как тот, в котором ребята привыкли тренироваться. Дважды Катерина с размаху врезалась головой в бортик, и трижды чудом нырнула под руку плывшего дельфином Гиреева. Все утро ребята только хмурились и не проронили ни слова за все занятие. Гребки выходили вялыми, правая рука не доводилась до конца, а ноги… ноги отказывались работать. Полная координация превратилась в полную раскоординацию. Кэт пришла в голову мысль, что, возможно, алкогольные пары дошли до нее, и она тоже захмелела. Закупка оказалась мучением, а не спасением, и, выходя из воды, девочка была в даже худшем настроении, чем после завтрака.

Плыть ей предстояло только в одиннадцать утра, а потом аж после обеда, до этого шли младшие возрастные категории и заплывы на спине. Как ей хотелось тоже плыть на спине! Что угодно она отдала бы за возможность изменить дистанции. Прежний тренер понимал, что вольный стиль — это слабое место Катерины, и на спине она способна показать куда лучший результат. Жаль только, Валентина Георгиевна отказывалась это замечать и признавать. Кэт стало интересно, каким стилем плавала сама тренерша, когда была в расцвете сил. Она подумала, что стоит спросить об этом у Меньшова, но затем вспомнила, что дала себе слово не заговаривать с ним хотя бы до конца соревнований.

***

Тумбочка уходила из-под ног, вода казалась ледяной и пугала, точно внизу разверзлась пропасть, кишащая морскими чудищами, а не обыкновенный бассейн. Как в тумане Катерина взошла на стартовую тумбу, предварительно вяло помахав руками и потянувшись. Нет ничего страшного в том, чтобы прыгнуть вниз, нужно только наклониться, слегка согнуть колени, потом оттолкнуться изо всех сил и вытянуться вперед. Сперва в воду входят руки, затем голова, после — все тело натягивается в струну и ноги, позже всех оказавшиеся в бассейне, делают мощный толчок. Вот и все. Это пройденный этап. Делать старт их учили едва ли не с первого занятия. Сколько было Катерине? Шесть или семь лет. Значит, как минимум семь лет она умеет входить в воду по сигналу свистка. Ничего сверхъестественного. Со спиной еще проще — прыгнуть солдатиком, шагнуть вперед, в разверстую бездну, затем ухватиться руками за перекладину, упереться ногами в стену, подтянуться, спружинить… Элементарно. Только отчего такая дрожь во всем теле? Почему пальцы похолодели, а руки беспомощно обвисли, из-за чего в ногах появилась

знакомая ватность? Катерина кое-как уняла волнение и на пятидесяти вольным пришла к финишу второй.

Следующие несколько заплывов не представляли особого интереса для Кучковой, так что она бесцельно слонялась по верхнему этажу, то заглядывая в пустой спортивный зал, то выходя на балкон, чтобы послушать результаты и объявление следующего заплыва. Двое малышей, кажется, Смирнов и Волков плыли в восьмом заплыве, но Кэт не было до них дела. Она с волнением ждала послеобеденных стартов. Первым выступал Гиреев, затем Олыбахин. Через четырнадцать заплывов после них — сама Катерина. Ей было страшно плыть, от беспокойства крутило живот, и никак не удавалось унять жажду и тряску. Девочка дважды сбегала в общежитие — сначала чтобы взять книгу, затем — вернуть на место. Не до книг сейчас. Какие уж тут выдуманные истории, если вокруг кипит настоящая жизнь, от которой вот-вот вывернет наружу? Но больше, чем собственного позора Кэт страшилась позора своих одногруппников. Признаться себе в том, что она боится потерять их из-за какой-то ерунды, она не смела, так что оправдывала свои переживания простым беспокойством за имидж их спортивной школы. Отчасти это помогало.

Ровно до тех пор, пока Гиреев нетвердой походкой не взошел на тумбочку, чуть не свалился с нее, а после натянул самую ублюдскую улыбочку на лицо и отсалютовал не то Кучковой, не то Валентине Георгиевне, сидевшей рядом с девочкой. Та ничего не заметила, а Катерина испытала прилив жгучего испанского стыда, как если бы соседнее сидение вспыхнуло, и сама Кэт вместе с ним. Поспешно отведя глаза, она поспешила успокоить себя мыслями о том, что почти все от волнения теряют голову на старте, и переживать, в общем-то, почти не о чем. Разве что… нет, об этом лучше не думать. Катерина посмотрела туда, где двумя минутами ранее виднелась поникшая голова Меньшова, но не обнаружила его на месте. Воспользовавшись этим в качестве предлога, девочка встала, полная решимости отыскать Дениса и устроить ему головомойку. Конечно, она не забыла о своем обещании не заговаривать с подлецом, но после недолго размышления пришла к выводу, что можно отчитать его, а затем уже бойкотировать.

— Денис! — Позвала Катерина, завидев Меньшова, сидевшего на полу пустого спортивного зала. У его ног лежал баскетбольный мяч, как финальный штрих, делавший картину абсолютно абсурдной. Пьяный пловец, навалившаяся на него масса ожиданий, тягость от огромного количества надежд, усилий, совершенная беспомощность, и такой податливый мячик, казавшийся обмякшим и выцветшим. Как символ заплыва — возьми и брось, вот так просто. Правда, нет никаких гарантий, что бросок получится удачный, что тебе удастся не то что трехочковый, а даже попадание в корзину. Так и у них — плыви, старайся изо всех сил, но никто не гарантирует победу. Воля, тренировки, целеустремленность, вера в себя или божественное провидение? Какой из этих факторов оказывается решающим в тот миг, когда ноги пловца отрываются от тумбы? Или в ту сотую секунды, когда рука делает финишное касание и безвольно падает вниз, потому что, даже не глядя по сторонам, даже оглохнув на мгновение, понимаешь, что ты только второй, или даже не второй. Невыносимая тоска заполнила Катеринино сердце, и ей стало до того жаль Меньшова, что она готова была спрыгнуть вниз к нему, забыть обо всем, что происходило за последний год, за истекшие сутки, и крепко обнять. Но отчего-то она просто помахала ему рукой и опустилась на скамейку, обхватив колени руками.

Прибежал Голиков, перепуганный, взъерошенный, за рукав олимпийки потащил куда-то Катерину. Он что-то путано объяснял, махал свободной рукой, отталкивал зазевавшихся спортсменов, что только ждали своего часа, или уже слонялись без дела, не желая возвращаться в общежитие без своих друзей. Кучкова попыталась вырваться или хотя бы выяснить, куда ее тащит Голиков, но безуспешно. Они пробежали мимо трибун, спустились по лестнице к раздевалкам, пробежали мужскую душевую насквозь, какое чудо, что там никого не оказалось! А затем столкнулись лицом к лицу с Валентиной Георгиевной. Голиков, увидев тренершу, потупился, шаркнул ногой и исчез. Катерина осталась один на один с женщиной, которая, по словам Меньшова, завидовала ее молодости и таланту.

— Ты глупая курица!

К такому началу диалога Катерина не была готова, она почувствовала, как слезы застилают глаза, и открыла рот, чтобы возразить, но поняла, что не возражать нечего. Когда не знаешь, в чем тебя обвиняют, и что послужило поводом к тому, чтобы взрослый человек называл тебя глупой курицей, контраргументы не лезут в голову.

— Но…

— Что значит «но»? Ты пропустила свой заплыв. Вся группа бегает по спортивному центру в поисках Кучковой, а ее носит бог весть где. Если я недостойна твоего внимания, ты могла хотя бы свериться с протоколом соревнований. Его специально вывешивают для таких безмозглых тупиц, как ты. Невыносимая дерзость, позор! Просто позор! Ты специально решила опозорить меня перед лицом коллег? Выставить на посмешище? Лишить нашу школу звания, между прочим, заслуженного, лучшей в городе? Я возлагала на тебя большие надежды, Кучкова, и думала, что в тебе есть не только потенциал, но еще и капля рассудка. Но ты разочаровала меня, и я жалею, что заявки уже поданы, и вносить изменения поздно, иначе не видать тебе эстафеты как своих ушей. Марш в раздевалку, сейчас тоже твой заплыв, или ты не в курсе?

Катерина стояла, потупившись, линолеум плыл перед глазами, крупные соленые капли стекали по щекам и падали на пол. Она и впрямь идиотка! Как можно было не посмотреть списки, но ведь Денис называл ее дистанции на той злополучной тренировке, она все запомнила. Что она пропустила? Что сейчас предстоит плыть? Девочка вопрошающе уставилась на Валентину Георгиевну, надеясь найти хотя бы намек, какую-нибудь подсказку, или сочувствие, но лицо тренерши было искажено злобой. Кэт пробормотала извинения и метнулась к раздевалке. Все валилось из рук. Следующий заплыв. Господи, да что же это такое! Ей неизвестно, каким видом и какую дистанцию предстоит плыть. Дважды выронив купальник, и чуть не порвав шапочку, Катерина умудрилась все-таки взять себя в руки, схватила полотенце и выбежала к бассейну. Ее соперницы спокойно разминались, посмеиваясь и перекрикиваясь. Кэт посмотрела на девушек, которые уже заканчивали плыть… на спине! Неужели! Не может этого быть! Валентина Георгиевна не пренебрегла ее предпочтениями, заметила предрасположенность! А Кучкова так ее опозорила и предала доверие. Тренерша отнеслась к ней по-человечески. Пускай она часто кричала, бывала несправедлива, придиралась к мелочам, выставляла Кэт полной дурой перед друзьями, но это было ради ее, Катерины, блага. Валя желала ей добра, а в ответ получила то, что получила. Пропустить свой заплыв, не выйти на старт, что может быть хуже? Все наверняка подумали, что она просто струсила. Едва не задохнувшись от обиды, Кэт снова посмотрела на плывущих. Мощные гребки, отточенная техника, это не барахтанье малышни, а большой, суровый спорт, требующий ежедневного многочасового труда, пота, тренировок и бешеной страсти к победе. Есть ли у нее эта страсть?

— Пятая дорожка. Екатерина Кучкова, город Тверь.

Кэт устремила глаза наверх, где, как она полагала, сидела ее команда, но не смогла разглядеть ни одного знакомого лица, из-за слез и запотевших очков. Быстро стащив их, девочка послюнявила палец и протерла стекла, а затем поспешно водрузила на место. Приветственных выкриков после ее имени не прозвучало, послышалось несколько редких хлопков от зевак, которые давно уже перестали следить за соревнованиями, и только вяло поддерживали тех, кому не хлопал больше никто. Ее сопернице, плывущей по седьмой дорожке, напротив, достался шквал аплодисментов. Кажется, в третьем ряду даже показался плакат с ее именем. Что ж, так всегда было, и, вероятно, это не изменится. Главный судья поприветствовал участниц заплыва и дал отмашку на спуск в воду.

Катерина чуть было не соскользнула с тумбы, но вовремя спохватилась и удержала равновесие. Вода не только казалась холодной, она в самом деле была ниже нормы на градус или полтора, во время обычной тренировки этого и не заметишь, но в стрессовой ситуации даже такая незначительная деталь может окончательно вывести из строя. Наскоро поправив соскочившие очки, Кучкова приняла правильное положение, и постаралась отогнать плохие мысли. Мысленно представляя сильное отталкивание, успешный старт, выход, который позволил бы ей сразу обогнать конкуренток на четверть корпуса, Катерина прокрутила в голове всю дистанцию. Только бы верно угадать момент, когда нужно развернуться для поворота, не сделать на груди больше одного гребка, только бы ноги не свело. Оттолкнуться и мчать во весь опор. Не думать ни о чем, не думать.

— На старт! — Рявкнул судья, и в тишине раздалась пугающая, жесткая трель, означавшая только одно — назад дороги нет. Правая рука дернулась, и секундная замешка нарушила все планы. В очках оказалось немного воды, не критично, но неудобно. Выход получился короче необходимого, пришлось сразу выкладываться. Левая рука наверху, правая совершает мощный гребок, толкает водную массу, смена рук, снова смена, ноги работают еле-еле, никак не ускориться. Не посмотреть по сторонам, слышно тоже плохо. Катерина поняла, что ее снесло из-за дрогнувшей руки, и теперь она плывет не посередине дорожки, а слегка отклонившись влево. Смена траектории — тоже трата времени, и без того нет сил. Внезапно левую грудь пронзила острая боль, на секунду ослепившая девочку. Конечно, она задела разделительную дорожку. Боже, до чего больно! Как невыносимо. Наверно, Валя внимательно наблюдает за ней и в отчаянии рвет волосы на голове. Как она жалеет сейчас, что дала ей возможность плыть на спине. Какой позор. Меньшов и Гиреев, скорее всего, ликуют, если их не рвет где-нибудь в эту самую секунду. Боль, пронзительная боль. Сколько еще до разворота? Только бы не прогадать, сделать сильный гребок, не доплывать на ногах, не врезаться в бортик. Катерина пристально вглядывалась в потолок. Во время разминки она пыталась придумать какой-нибудь ориентир, который подскажет, когда нужно переворачиваться, но из-за воды в очках не могла ничего разобрать. Интуиция, интуиция пловца, должна подсказать, ведь не напрасно столько времени она потратила, рассекая водную гладь. Отчего же так сводит ноги? Руки гребут вразнобой. Вот сейчас! Сейчас! Внутренний голос вопил изо всех сил, но Катерина сомневалась. Дотянув до последнего, она пожалела, что не прислушалась! Слишком мало места для выигрышного поворота, ни о какой победе и речи быть не может. Неловко кувыркнувшись, Кэт смогла наконец выровняться, даже изобразила некое подобие выхода. Мысли отступили, и Кучкова собрала волю в кулак. Не обращая внимания на технику, из последних сил она колотила по воде, забыв обо всем.

Едва не врезавшись головой в бортик, Катерина остановилась и нырнула. Только не оглядываться, не смотреть по сторонам, не видеть своего позора. Кажется, кто-то еще доплывал, значит, она не последняя. Что ж, это утешает. Но смотреть на зачетную таблицу, высветившуюся на большом экране, она не станет, ни за что. Лучше узнать потом. Было ясно, что девочке снова не удалось оправдать надежд. А впереди еще столько дистанций! Сегодня предстоит плыть сто метров кролем, а потом еще эстафета. Про завтра и думать не стоит! Только бы пережить оставшиеся два дня позора, а потом со спокойной душой вернуться в родной город, в привычный бассейн, честно признаться Валентине Георгиевне, что к соревнованиям она не готова, и вообще — для большого спорта уже поздно.

Ей, Катерине Кучковой, четырнадцати лет от роду, пора признаться себе и окружающим, что мачеха права: плавание — пустая трата времени и сил. Лучше подумать об учебе, о подготовке к экзаменам, которые предстоит сдавать уже в следующем году, о поступлении. Ведь осталось всего ничего, школьная пора закончится, и нужно будет определиться с выбором профессии. Стать тренером — неперспективно, нерентабельно, ни отец, ни мачеха не одобрят, да и сама Катерина сомневалась, что ей это подходит. Конечно, можно подать документы на какой-нибудь экономический факультет, или отучиться на бухгалтера, или юриста, или поступить на филологический. Ей прочили большое будущее в этой среде, учительница русского языка и литературы неоднократно пыталась обратить внимание девочки на ее неординарные способности, и намекала, что немного больше усердия, и ее ждет большое будущее в качестве лингвиста, литературоведа или филолога. Но что дальше? Катерина не знала ответа на этот вопрос. Стать преподавателем университета, или школьной учительницей, или переводчицей. Все это привлекало не больше, чем тренерство.

С мыслями о будущем Кэт вылезла из воды, дрожащими руками ухватилась за перила лестницы и краем глаза все же заметила свое имя и время, высветившиеся на огромном экране. Что ж, приплыть третьей совсем не так плохо. Конечно, это не самый сильный заплыв на пятьдесят метров в их возрастной категории. Кэт укуталась в полотенце и поковыляла к раздевалке. Она не сможет вынести еще один разговор с Валентиной Георгиевной, поэтому нужно дождаться своего выхода в раздевалке. Перевести дух, отмокнуть под горячим душем, проплыть, как придется, и убежать в общежитие, где на двери есть замок, и на подушке лежит «Красное и черное» Стендаля. Неудачный выбор, устаревшая тягомотина, совершенно неспособная отвлечь от дурных предчувствий. Катерина укорила себя за неумение выбирать книги и дистанции! Два любимых занятия, чтение и плавание, приносившие когда-то наибольшее удовольствие, стали нынче мучением и обернулись провалом!

— Молодец, Катерина! — услышала девочка, подходя к раздевалке. Она оглянулась и увидела сияющее лицо Голикова. Кажется, он протрезвел. Наверное, пообедал, сообразила Кэт, и махнула ему рукой, давая понять, что не настроена говорить. — Валя просила тебя подняться.

— О, нет! — простонала Кэт, и чуть не упала. — Передай, что я неважно себя чувствую, и не могу даже подумать о том, чтобы преодолеть две ступеньки, не говоря уже о двух этажах.

— Она не собирается тебя ругать. Даст кое-какие наставления, вот и все. Кажется, что-то насчет эстафеты. Ну, я побежал. Плыву через пятнадцать минут.

— Удачи! — Искренне пожелала Катерина и вновь погрузилась в раздумья.

Не выйти на старт, а затем приплыть всего-навсего третьей. Наверное, Валя хочет сообщить о замене в эстафете. Сейчас она скажет, что поставила Олыбахина, несмотря на то, что все заявки давно поданы, рассмотрены и утверждены. Всегда можно найти лазейку и заменить одного спортсмена другим, если речь не об индивидуальном зачете. А в нем-то как раз Катерина облажалась. Такова ее доля. Эти соревнования должны были стать важным событием для всей группы, но никто не уточнил, станут они решающими в хорошем смысле или плохом.

— Стоит готовиться к худшему, но надеяться на лучшее, или как там, — пробормотала Катерина.

— Стоит и надеяться, и готовиться к лучшему. И лучше готовиться, — добавил кто-то.

Кучкова заметила, что она в раздевалке не одна. В дальнем углу переодевалась девушка лет шестнадцати, высокая, крупная, с широкими плечами и белоснежной улыбкой, Кэт невольно залюбовалась загаром по купальнику и стройным, подтянутым телом.

— Меня зовут Лиана, — сказала девушка, и, прикрывшись полотенцем, подошла к Катерине.

— Я Кэт, — произнесла она, протягивая руку новой знакомой.

— Екатерина Кучкова, город Тверь?

— Я… да. Да, это я. Откуда ты знаешь?

— Ты обогнала меня на полсекунды. На финише мне почти удалось догнать тебя, но ты словно обезумела.

— Значит, тебе тоже четырнадцать?

— Пятнадцать. Та девчонка, что приплыла первой, старше меня на два месяца, она фурия, обошла всех на полтора корпуса. В начале года выполнила мастера, потом на катке вывихнула ногу, очень неудачно, но сейчас почти восстановилась. До конца сезона планирует подтвердить МС, или сразу сделать МСМК. Даже сейчас, будучи не в форме, она сделала это легко и играючи, как если бы ничего и не было. Очень неплохие результаты. Я с трудом вплываю в кандидата, но у тебя-то, наверняка, нет таких проблем.

— Подожди, ведь после нашего заплыва было еще два или три, так?

— Ну да. Только возрастная категория другая — шестнадцать-восемнадцать, старички. Они нам не конкурентки. Их великое будущее превратилось в провальное прошлое и тоскливое настоящее.

— Значит, наш заплыв был самым сильным?

— Не знаю насчет самого сильного, но, думаю, да. Я слышала, что первую дорожку хотели дисквалифицировать, не до конца поняла, что за история. Связано с алкоголем, или вроде того.

Катерина похолодела от мысли о том, что и Меньшова могли отстранить от участия в соревнованиях, если бы заподозрили в причастности, это означало дважды позор на Валину голову, а если начнут копать и выяснят, что вся группа пила вчера ночью… Страшно даже подумать!

— А ты не знаешь, где она могла взять алкоголь?

— Какие-то парни. Меня тоже звали, кто-то с четвертого этажа пронес в общежитие бутылку водки, но я не самоубийца, чтобы пить перед соревнованиями. А почему ты спрашиваешь?

— Да так, — опомнилась Катерина и улыбнулась, — просто недоумеваю, кому в голову могло прийти такое!

— И не говори. Какие у тебя еще дистанции? Хочу знать, где еще мне тянуться за тобой. Ты в отличной форме!

— Неправда, — смутилась Кэт и снова взглянула на Лиану. Вот кто был в действительно прекрасной форме. Немудрено, что ей захотелось заговорить с Кучковой и убедиться, что это было недоразумение, просто случайность, в результате которой Кэт оказалась в тройке лидеров, а на самом деле они никакие не соперницы. — На спине, вроде, больше ничего. Или еще стометровка. В основном — кроль. И эстафеты.

— А ты считаешь себя спинисткой?

— Как ты догадалась?

— Не знаю, интуиция, — отмахнулась Лиана, натянула купальник и скрылась за дверью, ведущей в бассейн.